НОВОСТИ ДВИЖЕНИЯ

О любви. История про папу

О любви. История про папу

Федор Яковлевич Зенков ушел из Ленинграда на фронт, когда ему было 46 лет. Военный эшелон разбомбили и Федор Яковлевич попал в народное ополчение. Защищал родной город и, рискуя жизнью, отказывая себе во всем, спасал от голодной смерти оставшихся в блокадном Ленинграде семью - жену и двух дочерей, Елю и Нику. Воспоминания дочери Федора Зенкова Еликониды Федоровны Зенковой опубликованы на странице солдата. Это рассказ о защитнике Отечества, день которого отмечали совсем недавно, настоящем мужчине и любящем отце. О том, что такое долг. О том, что любовь к Родине и любовь к своему дому и семье крепко связаны. 

"23 июня 1941 года мы уже провожали папу. Эшелоны шли на запад, на Нарву, их немилосердно бомбили. Несколько эшелонов с военным разбомбили еще 22 июня. Мама на вокзал ушла одна. Вернулась вся заплаканная. Папа вдруг вернулся тут же, через пять дней, 28 июня. Было так. Они проехали полпути, налетели немецкие бомбардировщики, стали бомбить эшелон. Папа выскочил из вагона и скатился под железнодорожный откос. Два его товарища тут же погибли. Живых от эшелона осталось мало. Оставшиеся в живых возвращались обратно в Ленинград пешком.

На следующий день папа шагал в рядах армии, которая называлась у нас «Народное ополчение». Его отправляли в местечко Стрельна под городом. Там он стоял две недели. Мы ездили к нему туда. Он, когда мы его вызывали через часового, выходил к нам и покупал нам мороженое. Это единственное, что еще можно было купить без карточек. Папу отправили в действующую армию, в артиллерию.

Однажды приехал папа по каким-то военным делам, бегал ночью в главный штаб отмечаться. Настроение у него было подавленное: «Мы отступаем, — сказал он. — почти без боя. Просто бежит наша армия...»

Мы возвращаемся с ведрами воды. Что это? Против нашей улицы большая военная машина, газогенераторная. Какой-то человек что-то таскает в бывшую часовню. Там сейчас командиры живут из нашей военной части (бывшая начальная школа). Да это же наш папа! Он приехал на военный склад и таскает аккумуляторы. Приехал по нужде фронта. Но что он такой грустный? Бедный папа! Он вчера чуть не погиб из-за своих голодных детей. Рождество Христово. Вот и елочка маленькая с самого фронта приехала в военной машине в наш домик. Папа ждал этой поездки. Он целый месяц копил от своей пайки на фронте печенье, сахар, масло, хлеб. Все это так бережно перевязывал и клал в заплечный мешок. Вот наконец посылают в город, как раз под Светлый Праздник. Где-то на дорожном указателе он выдернул елку-вешку. Вот уже и машина приготовлена, папа прощается с фронтовыми товарищами по землянке, несет свой заплечный мешок, такой бесконечной дорогой в кабину к шоферу. Но тут еще дела, еще приказы, еще распоряжения... Ну, вот и все теперь. Бежит в кабину — а мешка-то нет!!!

Папу бросило в холод, бросило в жар. Он стал искать, заподозрил одного человека, подбежал: «Отдай», — говорит. Тот насмешливо улыбнулся и бросил реплику в папин адрес. Отец голодающей в полумертвом городе семьи, бедный папа, он весь дрожал в какой-то бешеной судороге, выдернул из кобуры револьвер... но тут рука доброго товарища, а за ней рука Ангела Хранителя выбила револьвер из руки. Он упал в снег. Папу схватили фронтовые товарищи и увели в землянку.

Ехать по делам фронта в голодный город, увидеть семью на Рождество Христово — и нет с собой ни куска хлеба!.. Целый мешок был!

Папа упал в свой угол в землянке. Добрые души отозвались. Какой-то товарищ взял солдатский котелок и обошел кого смог, чтобы уделили бойцы хотя бы по кусочку, кто что может. Кто сухарь, кто сахара кусок, кто хлеба. С этим папа и приехал.

Без него товарищи по землянке хлопотали перед высшим начальством, написали, что у папы было скоплено. Когда он вернулся из Ленинграда в часть, ему возместили украденное, хотя и не в том количестве. Но один миг, один выстрел в упор — и был бы вслед за этим суд военного трибунала — и расстрел.

Мы дома тоже старались папу уговорить, а те свои конфетки и корочки, что собирались дарить одной маме, разделили между ними пополам.

В мае приехал папа, всего на несколько часов. Он нам подробно объяснил, где он стоит со своей артиллерией. В этот приезд папа испугался за мое здоровье. Мама ослабла, упала духом. Все тяжелые работы свалились на меня, а я ходила на таких тонких ногах, что они больше были похожи на палочки. Я же опиралась на Никино плечико, когда мы шли далеко, сил у меня не хватало. Вот и просил папа нас каждую неделю ездить к нему на вторую линию фронта за помощью. Уезжая, взглянул на дом и сад, обнял маму и заплакал.

По городу пустили первые после жестокой зимы трамваи. В апреле открыли первую баню — всего одно отделение. Мужчины и женщины мылись вместе. Чувства различия пола тогда не было. Люди мылись, как измученные дети. Хотелось только согреться и помыться.

От райжилуправления организовали уборку покойников, так как весной они оттаяли и стали разлагаться. Их всех возили в тот же карьер, куда зимой машины-пятитонки уложили тысячи воинов из госпиталей. Этот карьер мы с Никой звали «покойницкой ямой». Он был большой, метров 300 в ширину и метров 400 в длину.

Когда мы стали ездить к папе, то в Лесной на трамвай нужно было идти мимо этого карьера. Оттуда шла такая вонь, что мы полкилометра старались бежать не дыша, затыкая нос. Много лет, уже после войны этот карьер все засыпали и засыпали, а он все давал осадку. Работали экскаваторы. Только в 1950 году здесь насыпали холм, а сверху поставили обелиск: «Жертвы героического Ленинграда».

К папе мы ехали до Невской заставы, а дальше пять километров шли пешком. На военной заставе у шлагбаума, где стояли часовые и никого не пропускали, мы подходили и говорили, что «идем к папе» и фамилию его называли, часовые нас пропускали.

Бедный папа опять для нас рисковал своей головой. Он знал, в какой день мы приедем, готовился к нему. На передовой линии между русскими и немцами у осажденного города установилась граница. Там была «нейтральная зона», соблюдаемая обеими сторонами противников. Она шла по полю бывшего совхоза. Весной там взошла много салата. В эту вот зону, ползая на животе, лазил наш папа. Полз, не поднимая головы, ножиком резал салат и совал его в мешок, привязанный к ноге, волочащийся за ним сзади. И Бог хранил его! Весь салат он отдавал нам. На пару с товарищем бросали они гранаты в Неву, что строжайше запрещалось. Так они глушили рыбу. Ее делили пополам. Свою часть он отдавал нам. Папа даже дров наловил в Неве, тоже пополам с товарищем, высушил их на берегу и отправил со мной на военной машине к нам домой. Помню, страшно было мне сидеть на дровах наверху! А кабина была занята военными. Они ехали за боеприпасами в Ленинград и заодно по пути везли нам дрова. Сам папа остался там, на второй линии фронта, только чего-то все бегал, хлопотал и махал руками.

Когда мы к папе приезжали, он кормил нас. Обед его был маленький, на одного человека. Мы забирались в пустой брошенный дом, там затопляли плиту. Папа сваливал все вместе — и суп, и кашу в одну кастрюлю, добавлял туда много-много крапивы, и всего этого вместе хватало поесть на троих. Маме он посылал хлеба и сахару из своего пайка.

Стоим мы с папой там, у него на фронте. Он говорит: «Слышишь музыку?» «Слышу». «Это в Пушкине у немцев по радио поют». Как же все это близко было!

Под ногами у нас земля, бурьяном заросшая, даже мусор какой-то. А папа говорит: «Под нашими с тобой ногами моя батарея». Так здорово были пушки замаскированы у них!

Наступил 1944 год. 27 января наши войска сняли с города блокаду. Весной в нашем комбинатском садике из двух рядов яблонь нам выдавали медали «За оборону Ленинграда».

Папа со своими пушками и тракторами шел на запад. Его отеческие заботы не прекращались. После снятия блокады мы получили от него письмо: «Мы уходим на запад. В Усть-Славянке, в доме у «таких-то» я оставил вам немного продуктов, что скопил. Таля, поезжай туда с Елей. Она это место знает, она ходила туда ко мне вместе с Никой в 1942 году летом».

Ездили мы с мамой вдвоем за этой посылочкой. Какие честные в войну были люди! На чужих людей папа положился, и они нам все отдали. Дома уже раскрыли мы посылочку. Чего там только не было: и масла немножко, и печенье, и сахар. Так трогательно все было собрано! Мама даже поплакала.

А потом кончилась война..."

Федор Яковлевич прошел всю войну и вернулся домой, в Ленинград, к жене и дочерям. Его сын Игорь погиб в 1941 году.  

НОВОСТИ ДВИЖЕНИЯ