«…В ряды РККА я призвался на один год раньше, чем мои сверстники. 21 сентября 1939 года товарный поезд отправился со станции Уфа на восток страны. В красных вагонах ехали призванные в Красную армию парни почти со всех районов Башкирии.
Нас, новобранцев, выгрузили на станции Ачинск Красноярского края. Мы прибыли в 561 стрелковый полк 91-й стрелковой дивизии. В части нас постригли и устроили баню, затем нам выдали гимнастерки, шинели, ботинки с «голенищами», т.е. портянками более 2-х метров, буденовские шлемы. Переодевшись, едва узнавали друг-друга…».

«…Меня направили в полковую школу младших командиров. Начались занятия по строевой, тактической, огневой и политической подготовке. Полученные в рабфаке знания по военному делу помогли мне быстро освоить боевую подготовку в полковой школе. 7 ноября наш 561 полк участвовал в военном параде в городе Ачинск.
После месячной учебы, в один из будничных дней нас построили на плацу. Старшина придирчиво осмотрел наш внешний вид. Недостатки устраняли немедленно. Подошел комиссар школы к строю, поздоровался и объявил, что будем принимать военную присягу….
Начались торжественные минуты. Каждый по очереди строевым шагом выходил из строя, клялся защищать Родину от врагов до последней капли крови, если потребуется, не пожалеть жизни».

«… В начале январе 1940 года нашу 91 дивизию в полном составе построили в боевом порядке и повели на станцию Ачинск-1, где мы погрузились в вагоны-теплушки. Через 18 суток наш полк и вся дивизия прибыли на станцию Луга (Ленинградская область).
С раннего утра до позднего вечера нас обучали огневой и тактической подготовке. Итоговыми занятиями были учения всей нашей дивизии, приближенные к боевой обстановке. Мы все догадывались, что нас готовят к военным действиям на Карельском перешейке с белофиннами.
После двухнедельного обучения – мы опять в поезде. Высадили на станции Ораниенбаум. Последующие несколько дней шли пешком по льду Финского залива, совершили переход на Карельский перешеек, в середине февраля дивизия достигла фронта.
Этот марш-бросок был очень тяжелым. Каждый красноармеец нес на себе до 40 кг груза: оружие, полный боекомплект, снаряжение, запасное белье, палатку, железные разборные печки, сухой паек.
Дошли до берега в сумерках, остановились в хвойном лесу, развернули палатки, затопили печи. Вскоре начались пожары: то там, то здесь загорались палатки от раскаленных печных труб. Таким образом, через 2-3 дня в подразделениях не осталось ни печей, ни палаток. Да и времени, чтобы пользоваться ими у нас не было. Остановки между длинными переходами в сторону Выборга были короткими, грелись у костров.
В тот год зима была очень холодной, мороз доходил до 40 градусов, да с ветром. Бывало, греешься у костра, а спина мерзнет, повернешься спиной к костру – грудь замерзает. Финны, отступая, сжигали все строения. От поселков оставались только разрушенные печи и трубы. И мы все время находились на морозе, в снегу. Было много обмороженных, кто-то и вовсе замерзал насмерть. Уже в те времена давали солдатам «наркомовские» 100 грамм. Я не пил. А некоторые употребляли и свои, и чужие пайки, они чаще всего и замерзали.

…8 марта 1940 г. наш полк в составе 91 стрелковой дивизии прибыл на пункт сосредоточения, ночью вышли на исходный рубеж атаки.
К этому времени 7-я армия генерала Мерецкова, с тяжелыми боями пройдя уже две линии обороны Маннергейма, подошла к двухполосному Выборгскому укрепрайону финнов. Впереди был мощный узел обороны («Долина смерти» Маннергейма).

… Первые для меня дни наступления были тяжелыми: финны вели сильный огонь, голову не поднять. Здесь впервые побывал на волосок от смерти. Было так: вырыл яму в снегу рядом со скалой, жду нашей артподготовки. Тут ко мне подходит политрук: «Ты чего тут окопался, иди лучше на скалу, в расщелину». Послушался и перешел. Но, смотрю, два других бойца прибежали и прыг в мою яму. Внезапно около нас стали рваться мины. Оказалось, что наши минометчики начали обстрел финских позиций. А стрелять еще толком не умели (тогда миномет был новым видом вооружения, и его еще не успели освоить), мины стали ложиться все ближе к нам и одна из них угодила прямо в ту снежную яму, красноармейцы погибли. Так я, 18-летний юноша, получил боевое крещение от своих.

… Утром пошли в наступление, началу которого предшествовала артподготовка. Помог подтянутый артполк большой мощности, который вывел из строя доты (долговременные огневые точки) в позициях врага. Мы ринулись в атаку и овладели первой полосой оборонительного узла. Финны отчаянно сопротивлялись, усилили обстрел.
Однажды под вечер об камень, за которым я укрывался от обстрела, разорвался снаряд. Меня оглушило, контузило. Очнулся ночью в глубокой воронке, ладно эта ночь была теплая, мог бы замерзнуть. Напрягая силы, выбрался и пошел искать своих. Финны стреляли трассирующими пулями, по ним и ориентировался, где враг, а где наши. Вдруг увидел – за валуном кто-то курит, другие едят кашу. Это была соседняя рота. Меня угощают водкой, кашей, а я ничего не могу, весь дрожу. К утру немного опомнился, нашел свою роту, которая готовилась к броску вперед.
Атака наших танков захлебнулась в глубоком снегу. Мы перебежками продвинулись вперед чуть более километра. Дальнейшее наше наступление на этот день остановилось под сильным шквальным пулеметным огнем, который враг вел из ДОТов. Ночью нам удалось вклиниться в оборону противника ещё на 200-500 метров. За 4 дня боев, преодолев проволочные заграждения, минные поля, гранитные надолбы, ДОТы, наш полк овладел сильно укрепленным населенным пунктом.

… 13 марта в 12 часов с обеих сторон прекратился артиллерийский обстрел. Вскоре стихла и ружейно-пулеметная стрельба. Кругом стало тихо. Конец войне! Командиры и бойцы радостно поздравляли друг-друга.
Был заключен мирный договор, по которому Карельский перешеек вошел в состав СССР.
Война без жертв не бывает. Только наша рота в 200 бойцов за 5 дней ранеными, обмороженными, убитыми потеряла 116 человек личного состава.

…Через несколько дней нас на машинах привезли в Ленинград, разместили в казармах. Когда разулся, почувствовал сильный зуд и боль в пальцах ног. Оказалось, что они обморожены. Удивляться не приходилось, ведь более месяца мы всё время находились на снегу и сапог не снимали.
Из Ленинграда нас доставили в Ораниенбаум, где мы влились в состав 270-го Ленинградского полка. В апреле 1940 года наш полк вошел в состав 8-й отдельной стрелковой бригады Краснознаменного Балтфлота.

«…В мае 1940 г. в Ленинградском порту нас погрузили на баржи, на следующий день мы были уже на полуострове Ханко (Гангут). Наш батальон расквартировали на острове Бинорен (Бенгтсор).
Окруженная десятками мелких островов, полуостров Ханко с городом и портом узким языком врезается в море у входа в Финский залив. Длина полуострова 23 км, ширина от 3 до 6 км, общая площадь 115 кв.км.
В составе 1-го батальона 270 полка было около двухсот бойцов из Башкирии. В нашем взводе старшины Вербицкого – 18 человек. Все они были участниками финской компании.
На Ханко распорядок для всех был одинаковый. Встаем до восхода. Физзарядка, умывание, завтрак и лопату в руки – копай. Строили доты, огневые точки, блиндажи, крытые ходы со¬общения, окопы полного профиля, конюшни, сараи, аэродромы, укрытия для кухонь, санчастей и т.д.
Вдоль сухопутной границы выкопали глубокий противотанковый ров, протянули несколько рядов колючей проволоки. Гимнастерки коробились от смолы сосновых бревен и соленого пота. Но, как впоследствии выяснилось, потрудились, полили потом каждый клочок земли не зря.
Кроме этого, несли гарнизонную караульную службу военных объектов города и боевое охранение на пограничных с финнами островах, куда переправлялись на катерах или по льду зимой.

В мае-июне 1941 г. политработники части всё чаще стали упоминать об осложнениях в отношениях Советского Союза и фашисткой Германии. Наша разведка регулярно доносила о переброске Балтийским морем в Финляндию в порт Турку крупных немецких войск и боевой техники. Этот порт находится в непосредственной близости от Ханко. Положение становилось все тревожнее».
… С версией, что война была внезапной, согласиться не могу. В гарнизоне Ханко не только высшее начальство, но и рядовые знали, что война вот-вот начнется и ее не избежать.
Свидетельство тому: нас подняли по боевой тревоге рано утром 19 июня. Отбоя больше не было. Войска и флот заняли заранее подготовленные огневые позиции.

… 21 июня наш взвод получил боевой приказ. Взводу ставилась задача переправиться на небольшой остров Хорсен, входящий в зону нашей базы, и занять там круговую оборону. Командовал взводом старшина сверхсрочной службы Вербицкий Борис Кондратьевич. Помощником командира взвода был Бурякин Алексей. Во взводе было 4 стрелковых и 1 минометное отделения по 12 бойцов в каждом.
Вечером погрузили на баржу боеприпасы и продовольствие с расчетом на один месяц. В сумерках взяли курс на остров и 22 июня к рассвету подошли к нему. Быстро выгрузили патроны, ручные гранаты, минометы, продовольствие. Баржа и катера ушли на базу. Хорсен, площадью всего 3500 на 1200м, располагался в 13 км от Ханко. Остров имел сложный каменистый рельеф, покрытый толстым слоем моха. На нём росли вековые хвойные деревья. Севернее Хорсена через узкий пролив шириной всего около 100 метров находился остров Стархерн, между ними проходила граница с финской территорией.
Мы подобрали под большой скалой место для склада и свободные от боевого охранения бойцы начали переносить боеприпасы. Работали молча, чувствовалось что-то тревожное, было тяжело на душе. Около восьми часов утра прибежал к нам моряк-радист. Вид у него был очень взволнованный, задыхаясь, он проговорил: «Товарищи, война. Немцы бомбят наши города».
На нашем участке в этот день война ещё не началась. Загрохотало всё через три дня.

Враг открыл бешеный огонь по Хорсену из многочисленных орудий и миномётов. От разрывов снарядов и мин на острове возникли пожары. Пламя охватило кустарники, загорелись трава и мох, вековые деревья. Некоторые очаги нам вначале удалось потушить. Горящий мох на скалах топтали ногами, засыпали песком, поливали водой. Воду носили чем попало. Противник заметил наши усилия и начал сильный обстрел фугасными (зажигательными) снарядами. Когда мы продолжали тушить пожары, они начинали обстрел осколочными снарядами и минами. Чтоб избежать потерь личного состава, нам пришлось укрываться в расщелинах скал. Больше тушить пожары не пытались, это было бесполезно. Весь остров был в огне, раскалились скалы. Враг продолжал усиленный обстрел всего острова. Начали загораться провода связи между отделениями и командиром взвода. Провода пришлось смотать и, в дальнейшем, связь осуществлялась непосредственно через посыльных.
У нас не было оборонительных и защитных сооружений, окапываться не было возможности. Нам пришлось приспосабливаться к местности, обороняться и вести наблюдение, прячась за скалами. При малейшем затишье устраивали из глыб и камней огневые точки и позиции. Сплошной дым, треск, шум сильно осложнил наблюдение, порой за 5-15 метров ничего не было видно. А фронт обороны на каждое отделение был более 500 метров. Необходимо было ставить дополнительные посты, но людей не хватало. О каком-либо отдыхе и думать не приходилось. Горел Хорсен, горели и люди, защищавшие его. У многих уже были ожоги, сгорела обувь, прогорели гимнастерки, пилотки, все бойцы были прокопченные.

… На участке нашего отделения под прикрытием дыма одна лодка противника бесшумно подошла к берегу. Она была замечена красноармейцем Гизатуллиным. Срочно было поднято к бою всё отделение, открыли огонь. Пришлось стрелять наугад, т.к. лодка скрывалась в густом дыму. Когда дым развеялся, лодки уже не было. Но противник продолжал «прощупывать» нашу оборону, он появлялся на участках других отделений. Надо было усиливать наблюдение и очень зорко смотреть.

28 июня пожар на острове начал утихать, многое уже сгорело, сгорели имеющиеся два дома и сарай. В этот день, когда уже вечерело, со стороны противника опять были замечены силуэты четырёх лодок. Об их появлении послали донесение командиру взвода Вербицкому. Всё отделение заняло оборону в прибрежных валунах. Десант поддерживался сильным артиллерийским огнём противника.
Когда лодки врага приблизились к берегу, по ним открыли огонь. Застучал ручной пулемет Булатова К. Вскоре открыли огонь из пулемета и винтовок соседние отделения Абубакирова, Набиуллина. Дружным и сильным перекрестным огнем головной десант был уничтожен. Враг потерял около 20 солдат. Появившиеся со стороны вражеского берега остальные лодки повернули обратно и скрылись в сумерках.
… Потерпев неудачу в десантировании, враг возобновил интенсивный обстрел наших позиций.

… 29 июня утром по приказу командования наш взвод оставил Хорсен. На катерах нас доставили на соседний остров Меден, где находилась зенитная батарея под командованием ст. лейтенанта Титова А.Б. Батарейный кок накормил нас пловом по-флотски. Плов показался очень вкусным. Вдвойне вкусным он показался потому, что мы с 22 июня почти ничего не ели. Правда, у нас было в достатке сухарей, консервов, но в борьбе с огнем и противником некогда было браться за еду.

… На Медене (длиной всего около 1200м) первый день прошел довольно спокойно. В последующие дни, когда Хорсеном овладел противник, нас засыпали снарядами. Начали бить прямой наводкой. Сначала многие снаряды не долетали или перелетали, затем попаданий на остров становилось все больше и больше. Мы начали окапываться, грунт был каменистый, тяжело поддавался.
Наше отделение занимало оборону на западной оконечности острова. С Ханко нам ежедневно доставляли боеприпасы и продовольствие. В ночь на 6 июля послышался шум мотора приближающегося катера. В боевом охранении были красноармейцы Гизатуллин и Иванов. Видимо сомневаясь, что катер может быть своим, Иванов встал и крикнул: «Кто в катере?».
В ответ из катера была дана пулеметная очередь, которой оба бойца были сражены насмерть. Это были первые наши погибшие товарищи.
Оставшиеся солдаты отделения были на своих позициях и дали дружный оружейно-пулеметный огонь по катеру противника. Работал ручной пулемет Булатова, метко стреляли Ишимбаев, Хамзин и другие. Катер врага вскоре затонул в 100-120 метрах от берега. На борту судна было не менее 15 солдат противника. Отомстили врагу за смерть Гизатуллина и Иванова сполна, и все же было очень жалко своих боевых друзей.
В эту ночь противник пытался высадиться и на других участках острова, но также были отбиты огнём бойцов других отделений нашего взвода и моряками батареи Титова А.П. Десант противника понёс значительные потери в живой силе и технике, других попыток высадиться на наш берег враг больше не предпринимал.
В последующие дни противник усилил бомбовый, артиллерийский и минометный обстрел и нашим батарейцам пришлось особенно жарко…».

«…9 июля 1941 года нам была дана команда тщательно подготовить к бою оружие, снаряжение, пополнить комплект боеприпасов. Вечером комвзвода Вербийкий собрал командиров отделений, сообщил о приказе комбрига Симоняка о необходимости возврата острова Хорсен. Поскольку мы хорошо знали остров и отлично ориентировались там, наш взвод явился главной ударной силой в десанте. Командир взвода поставил задачи перед отделениями. Наше отделение должно было сломить сопротивление противника, выйти в тыл врагу на северном берегу Хорсена, «оседлать» самый узкий пролив между островами Хорсен и Старкерн, чтобы противник не смог перебросить подкрепление с соседнего острова.
С раннего рассвета началась артподготовка. По Хорсену и прилегающим к нему островам со стороны Ханко били наши дальнобойные орудия, прямой наводкой стреляли орудия батареи Титова с Медена, в воздух поднялись наши самолеты, приступили к бомбовым ударам и обстрелам из пулемётов.
Вскоре под гул моторов и грохот разрывов катера повели десант к Хорсену, наш катер был головным. Плыли очень быстро, но нам показалось, что очень долго. Мы следили за приближающимся берегом, где каждая скала, каждая тропинка была нам знакома. Многие тропинки прокладывали мы сами.
Из десантных катеров мы открыли пулеметный огонь длинными очередями. Вот и берег почти, катер остановился, задев носом дно залива. Не дожидаясь команды, десантники стали прыгать в воду. Было довольно глубоко, кому – по грудь, а кому-то – и по самое горло. Все старались не промочить оружие, боеприпасы, гранаты. Держали их высоко над головой. Все устремились к берегу. Мы понимали: наше спасение и победа только там, на берегу. Малейшая задержка, замедление, оплошность могли пойти на пользу врагу и быть роковой для нас.
Валуны, множество подводных камней мешали нам добраться до берега. Но наше желание было – только вперед – и все дружно карабкались вверх. Дно стало мельче, шагать стало легче. Не задерживаясь на берегу, побежали к скалам, к сгоревшему лесу. Как только мы высадились на берег, наши орудия прекратили обстрел Хорсена, перенесли огонь на соседние острова. Враг начал отстреливаться, однако было уже поздно. Десантники нашего взвода были уже во флангах обороняющихся, а скоро и в тылу противника. Организованного сопротивления у финнов не получилось. По острову раздавались разрывы гранат, ружейные залпы. Вскоре послышалось многократное: «Ура!».
Уничтожение врага в глубине острова не входило в задачу нашего отделения. Мы бегом устремились к броду между островами Хорсен и Старкерн. Через 10 минут были уже там, заняли огневые позиции на каменистой сопке. Не прошло много времени, как показался противник. Со стороны Старкерна бежало подкрепление, около взвода солдат. Когда они подбежали к берегу, мы по ним открыли прицельный огонь. Потеряв несколько солдат убитыми, финны отступили вглубь Старкерна.
Услышав бой у себя в тылу, обороняющие остров солдаты поспешно начали отход, пробиваясь к броду на соседний остров. Наше отделение начало усиленный обстрел переправы. Вскоре к нам присоединились десантники других отделений. Настало время окончательного разгрома гарнизона противника. Более 40 солдат врага были убиты в этом бою. Немногим удалось унести ноги на соседний остров Старкерн.
Были потери и у нас. Убитых не было, но получили тяжелые ранения Лобов и Хамзин.

После горячей схватки с врагом, после боя, бывают минуты затишья. Так было и на этот раз. Гарнизон острова разбит, Хорсен наш. Кругом все стихло. Мы стали приводить в порядок оружие, считать боеприпасы. Тут подходит ко мне пулеметчик Булатов и говорит: «Вон у той скалы слышен непонятный, очень тихий разговор». Доложили командиру. Было дано распоряжение срочно всем отделением окружить то место, откуда был услышан разговор. Пошли, держа винтовки наперевес. Из наших кто-то закричал: «Суоми, вылезай!».
Услышав окрик, люди с поднятыми руками поднялись и вышли из укрытия. Их было восемь полураздетых человек, выглядели очень смешно: кто – без рубахи, кто – в подштанниках. Они собирались позже переплыть через пролив на соседний берег. Пленным дали возможность одеться, и под конвоем отправили на переправу для доставки их на Ханко. Таким образом, на счету нашего отделения, кроме нескольких десятков уничтоженных врагов, оказались ещё и восемь пленных солдат и офицеров противника.

Бой на Хорсене почти завершился, основные силы нашего десанта продолжали прибывать. Появились красноармейцы с железнодорожного батальона, моряки-добровольцы из разных частей гарнизона Ханко. Весь десант устремился на Старкерн и вскоре мы выбили и оттуда не успевших опомниться солдат противника.
По приказу комвзвода Вербицкова, наше отделение вернулось на Хорсен.
На Старкерне остались железнодорожники и моряки-добровольцы.
Ночью там начался сильный ружейно-минометный обстрел и разрывы гранат. От комвзвода явился посыльный и сообщил, что на остров высадился десант противника, идут бои. Он передал приказ – мне с частью отделения немедленно отправиться на подмогу воюющим железнодорожникам и морякам для уничтожения вражеского десанта. Оставив четверых бойцов для охранение своих позиций на Хорсене, мы отправились на Старкерн.
На переправе встретили раненного моряка и санитара. От них узнали подробности: когда стемнело, противник бесшумно высадился на берег, успел закрепиться, откуда и ведет интенсивный пулеметный огонь. Наши бойцы лежат в цепи, отстреливаются.
Вскоре к переправе подошли еще 10 бойцов – матросов с Медена. Узнав, что мы со взвода Вербицкого, присоединись к нам.
Днем ранее я несколько раз проходил по Старкерну и неплохо ориентировался. Теперь я внимательно изучил место закрепления противника и, мне показалось, что фланг у них слабо защищенный. Мое предложение – подойти во фланг непрошенного десанта – моряки встретили с одобрением. Здесь к нам присоединилась еще одна группа бойцов. Под прикрытием леса, полусогнувшись, а где и ползком, вышли на противоположный берег, остановились на опушке леса. Здесь пули не свистели, значит, противник нас не заметил. Я своим бойцам велел подготовиться к атаке, моряки последовали нашему примеру. Вдруг один из добровольцев крикнул «Ура!», бросил гранату и побежал на врага. Хотя у нас не все ещё были готовы к бою, делать было нечего, остальные тоже бросились в атаку. Нападение для противника стало неожиданным, враг замешкался, беспорядочно отстреливаясь, побежал к берегу залива. Увидев отступающего врага, поднялись в атаку и бойцы, лежащие в обороне. Вскоре десант противника был опрокинут, они отступали, кто на лодках, кто вплавь. Их потери этой ночью были немалыми. На рассвете я со своим отделением вернулся на Хорсен, на свой оборонительный рубеж.

… 13 июля по приказу командования наш взвод вернулся на базу Ханко. В непрерывных боях с начала войны мы были измучены, сильно обросли, были оборваны и грязны. После мытья и бритья нам выдали новое обмундирование, мы приобрели человеческий облик. Нам дали 5 дней отдыха, кормили горячей пищей, показывали кино.
Затем мы прибыли в свою 2-ю роту на сухопутную границу, где продолжалось создание глубокого противотанкового рва и других оборонительных сооружений.

«…День за днём до глубокой осени не прекращался ни на один день обстрел и других участков базы Ханко. В конце августа, после захвата немцами Таллинна, обстановка на полуострове еще более осложнилась. Прекратился подвоз боеприпасов и продовольствия, а противник стал намного активнее, совершал вылазки, забрасывал нас листовками. Защитники Гангута держались, несмотря ни на что. Наносили врагу все новые ощутимые удары, потопили более ста крупных и малых судов, сбили 53 самолета, уничтожили тысячи солдат, много боевой техники. Защитники Ханко сорвали план вражеского командования – овладеть полуостровом. В конце сентября от стремления отбить территории противник перешел к блокаде, угрозам, агитации».

С наступлением холодов и предстоящего ледостава, остро встал вопрос об эвакуации гарнизонов Ханко и острова Осмуссаар. С целью определить степень опасности предстоящей операции, командованию Балтфлота была поставлена задача: осуществить разведывательный поход к полуострову. Мероприятие готовилось в условиях полной секретности.
24 октября 1941 г. в час ночи отряд быстроходных тральщиков и катеров охранения вышел из Кронштадта. Продвигались только в темное время суток, без бортовых огней, в условиях плотной минной опасности. к рассвету 26 октября благополучно подошли к порту Ханко.
Корабли доставили на базу боеприпасы и горючее, на обратном пути переправили в Кронштадт наш 1-й батальон 270 полка (около 500 бойцов).
Трудным был этот 400-километровый ночной переход. Весь Финский залив был усеян минами. Зорко несли вахту матросы на кораблях. На носу и на бортах с длинными шестами в руках то и дело отталкивали мины, особо опасные из них расстреливали из пушек. Корабли благополучно прибыли к месту назначения.
В ноябре-декабре 1941 года 10 раз караваны судов в сопровождении тральщиков и катеров МО (морские охот¬ники) приходили за гангутцами и эвакуация военного гарнизона Ханко была завершена, а защитники Ленинграда получили существенное подкрепление.

… С наступлением темноты нас высадили в порту Ораниенбаум (ныне Ломоносов). Город был мертвым, угрюмым, безлюдным, с множеством разрушенных дворцов, домов, строений. Почти все жители были эвакуированы. В заливе на грунте стоял полузатонувший легендарный крейсер «Аврора», личный состав которого воевал на суше.
К этому време¬ни фашистскими войсками был захвачен берег финского залива от Мартышкино до Урицка. Петергофские дворцы, красавцы России, оказались у немцев.
Наш батальон вошел в состав 268-го полка 48-й стрелковой дивизии им. М.И. Калинина. У калининцев было много боевых заслуг. Дивизия сражалась с врагом с первого дня войны на границе, защищая Литву и Эстонию, два раза выходила из окружения, задерживала превосходящие силы врага на реках Нарве и Луге. На рубеже Старый Петергоф, Троицкое, Петровская, Порожки она остановила дальнейшее наступление фашистов.
Ночью мы заняли оборону под Петергофом. Через день противник подверг наши позиции сильному артобстрелу, гитлеровцы пошли в атаку. Завязались тяжелые бои, переходящие в рукопашную.
Враг продолжал наступление с целью захватить Ораниенбаум, ликвидировать плацдарм вокруг него. Мы, ханковцы, дрались с достоинством и честью, отбивая яростные атаки врага. В течение нескольких дней все атаки противника были отбиты, но упорные бои за удержание «Малой земли» продолжались. У немцев был план уничтожения Ораниенбаумского плацдарма под кодовым названием «Посох».
Несмотря на жестокую осаду противника, фронт вокруг плацдарма в эти дни удалось стабилизировать. Однако, началась полная блокада, а вместе с ней - и «черный» голод. Выдача продовольствия населению и войскам сократилась и стала мизерной.
Связь с ленинградской «Малой землей» и Ленинградом осуществлялась летом на судах из Лисьего Носа через Кронштадт, зимой вступала в действие «Малая дорога жизни» по льду.

«… Все 900 дней битвы за Ленинград Кронштадт был главной базой Краснознаменного Балтийского флота. Он надежно закрыл подступы к Ленинграду с моря, артиллерия кораблей и фортов стала его «огневым щитом». Отсюда выходили в море наши корабли и подводные лодки на боевые задания.
На плацдарме не прекращались тяжелые бои, переходящие в рукопашные схватки. Создалась явная угроза штурма немцами Кронштадта и острова Котлин в целом.
В одном из оборонительных боев в ноябре я получил ранение в голову - осколок повредил височную кость и ниж¬нюю челюсть. В медсанбате продержали 9 дней, с повязкой на голове и неработающей челюстью снова прибыл в свою часть. А продовольствия уже не хватало, давали сухари, которые я размачивал и с трудом заталкивал в рот.
После медсанбата попал в батальон морской пехоты, обороняющий Кронштадт. Приближался ледостав, мы приступили к созданию оборонительных сооружений на льдах. На судоремонтном заводе строили плавающие огневые точки – ПОТы – с 45-мм пушками и пулеметами, их устанавливали на линии обороны, где эти точки вмерзали в лед. Они же служили укрытием от вет¬ров и обогрева личного состава. Некоторые пушки и пулеметы устанавливали на металлические сани.
Наш взвод в любую погоду вставал на лыжи, в белых халатах уходил в дозор поближе к Петергофу, с целью упредить внезапное нападение немцев на Кронштадт. Также охраняли «Малую дорогу жизни» через финский залив от Лисьего Носа к Ораниенбауму. По ней автотранспортом снабжались войско и население плацдарма.
Форты также укомплектовали пушками, минометами. Так создавалась оборона Кронштадта, впереди дозоры, затем ПОТы, далее форты.

Пронизывающие ветры Балтики, холод, урезанный до предела продпаек давали о себе знать. Многие бойцы еле держались на ногах. Окончательно ослабевших и опухших отправляли в госпиталь.
В феврале 1942 года меня с признаками дистрофии тоже привезли в госпиталь на станцию Лебяжье, от передовой – более 20 км. Пищи и здесь не хватало. Почти ежедневно умирали сильно ослабленные. Но теплая палата, заботливые руки медперсонала оказали благотворное влияние на мой молодой организм. В начале апреля я начал вставать на ноги. Продолжая лечение, попросился в хозвзвод. Командир, узнав, что я башкир, люблю лошадей и умею ухаживать за ними, назначил старшим по конному двору, где имелось более десяти лошадей. Живая работа позволила мне быстро окрепнуть физически…»

«…Шел 1942г. или 21-й год моей жизни. В начале мая группу выздоровевших воинов из госпиталя при¬вели в 527-й с/полк 48-й с/дивизии имени Калинина, который занимал передний край Ораниенбаумского плацдарма. Здесь велись активные оборонительные действия и шла подготовка к освободительным сражениям.
Нас построили у КП. Из землянки вышли комполка и начштаба. Они дважды обошли строй. Командир полка К.М. Логвиненко, остановившись передо мной, спросил:
- Где воевал, сержант?
- На Ханко, под Старым Петергофом, на льдах Кронштадта, перехватил и Финскую, - ответил я.
- И в Финской компании участвовал? - переспросил он.
- Так точно, товарищ подполковник! В составе 91-й Сибирской стрелковой дивизии.
Комполка, обернувшись к начальнику штаба, приказал:
- Этого сержанта направьте туда, на передовую - И ушел.
На передовой командир роты Ефимов сообщил, что я назначен командиром боевого охранения вместо выбывшего по ранению командира. Он ввел меня в обстановку, уточнил мои обязанности, затем стоявшему рядом связному сказал:
- Можете идти!
- Местность очень опасная, движемся короткими перебежками, затем поползем по-пластунски – пояснил связник.
Совершив «физзарядку», наконец, прибыли на место обороны. Это был один из рубежей, где с осени 1941 года шли кровопролитные бои. Наши войска оказались в тисках, с юга - фашисты, с севера - море. Не было иного выхода, как драться насмерть, ожесточенно, стиснув зубы, не жалея ни сил, ни жизни.
А у фашистов был план «Посох»: во что бы ни стало уничтожить Ораниенбаумский плацдарм. В то время авиация врага безнаказанно царила в воздухе. Гитлер не щадил войск, танков, вся его громада шла на нас. Давила все живое и мертвое.
В ответ грохотала артиллерия Красной Горки, его берег озарялся частыми вспышками. К ней присоединялись железнодорожные батареи, орудия Кронштадта, на полсотни верст слышался артиллерийский рев Краснознаменного Балтийского флота. Вражеские танки, орудия взлетали на воздух, как щепки. Фашисты дальше не смогли продвинуться, начали влезать в землю. Окопались.
А у наших войск пока не было сил обратить врага в бегство. Тоже заняли оборону. Так на нашем фронте образовалась позиционная война.
Наше бое¬вое охранение располагалось на стыке двух полков. Слева было непроходимое болото 300-350 метров. Правым соседом было от¬деление взвода в 200-х метрах от нас.
Немецкая оборона проходила всего в 60-70м впереди по возвышенной местности. Мы как бы находились на островке под самым «носом» у фашистов.
У нашего охранения окопы были на низине. По ходам сообщений ходили согнувшись, по колено в воде, стены местами обвалились. У огневой точки была всего одна амбразура. Землянки нет, была лишь нора высотой около метра, куда попеременно бойцы залезали на отдых. Глубже копать не давала вода.
Приступив к обязанностям, первым делом с бойцами занялись улучшением позиций охранения. Привязав котелки к палкам, начали отливать воду за бруствер.
- Сволочи!.. Продырявили котелок! - выругался один солдат.
- Гады!.. И мою пробили! - проклинал фашистов другой боец.
Заткнув дыры тряпкой, продолжали работу. Через день воду вычерпали. Приступили к земляным работам. Не прошло и получаса, как немцы открыли минометный огонь. Пришлось остановить работу, укрыться.
В последующие дни работали только по ночам, к утру сделанное замаскировывали. К концу мая ходы сообщений очистили, брустверы нарастили землей, стали ходить в полный рост. Расширили пулеметную позицию в две амбразуры, соорудили запасные огневые точки. В июне выкопали землянку. Бревна для наката таскали на себе за 2 км. Все работы выполнялись с риском для жизни.
Писать, а тем более читать, легко. Но тогда, находясь в беспрерывном плотном огне врага, каждое движение, каждая вылазка требовала мужества, храбрости, солдатской смекалки, изобретательности. Немцы патронов, мин, снарядов не жалели, стреляли длинными очередями, из пушек били по квадратам. А у нас существовал строгий режим экономии боеприпасов: суточный паек для пушки - один снаряд, для миномета - две мины, патроны расходовали только на поражение противника.

С весны 1942 года стали прибавлять продовольствие, лучше стало обеспечение боеприпасами. По всему фронту активизировались боевые действия наших войск. Началось снайперское движение: выслеживать и уничтожать фашистов. Участились дерзкие набеги на позиции врага за «языком». Артиллеристы подбодрились, вступили в контрбатарейную борьбу.
…В октябре 1942г. нашу Краснознаменную 48-ю стрелковую дивизию вывели во второй эшелон. Укомплектовали личным составом, обновили обмундирование и начали обучение искусству штурма долговременных укреплений врага. Началась подготовка к прорыву блокады Ленинграда…».

«… Операция «Искра» осуществлялась силами фронтов-побратимов Ленинградского и Волховского, готовилась заблаговременно, тщательно, втайне от врага. Командующий 67-й армией генерал Говоров особо выделял 136-ю стрелковую Ханковскую дивизию генерала Симоняка.
Н.П. Симоняк тщательно выбирал место предстоящей операции, проводил многократные учения своих полков, отрабатывая их взаимодействие с приданными родами войск. Для штурма крутых обледенелых невских берегов были подготовлены штурмовые лестницы и железные «кошки» для обуви.
… Готовились к прорыву и солдаты сводного оркестра, возглавляемого военным дирижером, старшим лейтенантом М.С. Наумовым. Его подчиненные тренировались форсировать Неву и одновременно репетировали «Интернационал».
Военный совет фронта дал «добро» предложению работников политотделов дивизий выставить перед боем на правом берегу Невы сводный духовой оркестр, чтобы наступающие шли в атаку под музыку. В ночь перед штурмом на берегу Невы для музыкантов были вырыты специальные траншеи рядом с командным пунктом генерала Симоняка.
На Волховском фронте к прорыву блокады также готовился духовой оркестр.

… 12 января 1943 года в 9 ча¬сов 30 минут залпы «катюш» прорезали морозный воздух, возвестив о начале операции под кодовым названием «Искра».
Час возмездия пробил. Готовясь к штурму вражеских позиций, защитники Ленинграда припомнили все: и тех, кто полег в траншеях Пискаревки, и 125 грамм блокадного хлеба с огнем и кровью пополам, и приказ фюрера «стереть Ленинград с лица земли».
В конце артиллерийской подготовки тысячи бомб и реактивных снарядов обрушили на врага летчики 13-й и 14-й воздушных армий. Артиллерия и минометы перенесли огонь вглубь обороны противника. Взметнулись в небо сигнальные ракеты – к атаке!».
В 11 часов 15 минут дивизии Волховского фронта перешли в наступление. У рощи Круглой оркестр звал: «Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой!..».
Спустя 35 минут на невский лед под звуки «Интернационала» стремительно скатились воины Ленинградского фронта.
Враг хорошо понимал силу музыки. Орудия и минометы, уцелевшие от нашего огня, ударили по транше¬ям с музыкантами. Несмотря на по¬тери, оркестр продолжал играть. Да еще как!
А воодушевленные воины-ханковцы преодолели 600-метровую торосовую неровную реку за 6-7 минут, при этом несли оружие, штурмовые лестницы, багры, веревки с «кошками» и петлями. Велик ли этот отрезок времени? Для жизни – миг. Но для бежавших по торосам коварного льда, через полыньи, эти минуты казались часами.

… Красноармейцы быстро преодолели 10-12-метровые обледенелые береговые кручи и ворвались в первую вражескую траншею. И началась схватка с врагом - жестокая, упорная, доходившая до рукопашной. Ломая сопротивление врага гранатами, автоматными очередями, прижимая его вплотную к огневому валу нашей артиллерии, атакующие стремились вглубь обороны противника.
В боевых порядках пехоты вскоре появились пушки. Они были очень кстати, в обороне врага неподавленных огневых точек стало гораздо меньше. Артиллеристы их уничтожали прямой наводкой. Для поддержки пехоты саперами через Неву была сооружена переправа и в бой включились легкие танки (тяжелые лед не выдерживал). Накал сражения усилился. В итоге первого дня на левом берегу Невы был захвачен плацдарм – пять километров по фронту и три километра в глубину. С рассвета 13 января 1943 года жестокие схватки завязались вновь. Противник начал контратаки. Наши воины проявляли массу отваги и героизма.
…Семь дней и ночей длились жестокие бои. Враг упорно сопротивлялся, но был сломлен. Блокада Ленинграда была прорвана. Радости не было конца».

«…Осенью 1943 года через Финский залив на Ораниенбаумский плацдарм втайне от врага была доставлена 2-я ударная армия. Армией командовал талантливый генерал Н.И. Федюнинский. Наша 48-я стрелковая дивизия, оборонявшая плацдарм, вошла в состав 2-й ударной армии.
… Ставка решила начать освобождение Ленинграда и области именно с этой «огненной земли», которой, как ни старались, фашисты овладеть не смогли.
14 января 1944г. с рассветом воздух потряс могучий орудийный гром и множество разрывов на передней линии обороны немцев. В течение 15 минут на позиции врага обрушилось свыше ста тысяч снарядов и мин. Нам не терпелось, все стремились вперед, в атаку. А там все взлетало в воздух: комья мерзлой земли, деревья, огневые укрепления противника. Стоял густой дым, полыхало пламя. Было похоже на настоящий ад.
Тем временем политработники давали бойцам последние наставления. Только перед самой атакой мы узнали, что наша 48-я дивизия идет в бой в составе славной 2-й ударной армии. До этого всё держалось в строгой тайне. Наша дивизия наступала в первом эшелоне в направлении главного удара армии. После артиллерийской обработки позиций противника, подразделения поднялись на штурм первой линии обороны немцев. Снег был глубокий, мешал быстрому продвижению, но наступательный порыв у солдат был очень высоким, всеми силами стремились – только вперед.
Вначале на участке наступления нашего батальона серьезного сопротивления противника не было. На одиночные немецкие выстрелы внимания не обращали. Бежали, ползли вперед. Когда до позиции противника осталось около ста метров, в полосе наступления нашей роты справа застучал вражеский пулемет. Многие бойцы залегли. Наш взвод наступал на левом фланге.
По цепи передали приказ командира роты Ефимова: «Старшему сержанту Галимову зайти в тыл и уничтожить вражеский пулемет». Получив боевую задачу, мы с группой бойцов (сержант Богомолов, солдаты Селезнёв, Тищенко и др.) поползли к укреплениям противника. Здесь у немцев передний край проходил по заболоченной местности, поэтому вместо траншей они возводили защиту из торфяных блоков, высотой в рост человека. Богомолов пригнулся, я встал на его плечо и переметнул через «забор». По нашему примеру остальные солдаты тоже быстро преодолели препятствие. По ту сторону укрепления была тропа, по ней побежали к вражескому дзоту, который продолжал стрелять. Добежав до дзота, я бросил гранату, подбежал ближе и дал очередь из автомата. Уничтожил двух фрицев. Богомолов, заметив нескольких убегающих, уложил ещё двоих. Раздались глухие взрывы, пулемет замолк, огневая точка была уничтожена. Батальон продолжил атаку. За этот бой мы с Богомоловым были представлены к наградам (я – к ордену Славы 3ст.).

Подразделения батальона скоро преодолели вторую линию обороны немцев, за день продвинулись на 4 км, отбили три контратаки врага. Это окрылило наших солдат.
В последующие дни наступление наших войск возобновилось с новой силой. Враг спешно отступал по всем дорогам. Нашему батальону до реки Луга вступать в бой с противником не пришлось. Шли по бездорожью через заболоченное мелколесье. Наш взвод (командир – младший лейтенант Анненков) шел в авангарде батальона. Мы торили тропу, за нами гуськом шли остальные солдаты. Шли весь день, ночью вышли на берег Луги, перешли на её левый берег. Здесь была санная дорога, по ней к полуночи дошли до населенного пункта (названия не помню).
Когда вошли в село, из домов стали выскакивать немцы, они выбивали рамы, прыгали на улицу. В каждом доме их было по 10-20 человек. Было темно, очень трудно было разобраться, где свои, где враги.
Подразделения батальона окружили десятки домов, начали оттуда выбивать немцев. Вскоре загорелся один дом, за ним ещё. Из дальних домов немцы открыли сильный автоматно-пулеметный огонь. Завязался настоящий уличный бой. Половина деревни перешла в наши руки, половина осталась за немцами.
В разгар перестрелки ко мне подошел незнакомый лейтенант, говорит: «Я адъютант командира полка. Приказано выбить немцев из села. Старший сержант, собери своих солдат, пойдем по тылам немцев, у сараев». Во главе с лейтенантом моё отделение стало пробираться по огородам от сарая к сараю. У крайнего сарая увидели готовых к атаке около батальона немцев. По приказу лейтенанта открыли огонь из ручного пулемёта и автоматов. Немцы ответили ураганным огнём, тяжело ранило лейтенанта (его фамилию узнать не успел) и ещё троих солдат. Младший сержант Богомолов и солдат Тищенко были убиты. В деревне уже горели более десятка домов, стало светло, как днём.
Наш батальон стал одолевать немцев, вскоре они начали отступать. К рассвету село было полностью освобождено. От врага осталось много убитых солдат, трофеев.
Мы продолжили преследование фашистов. Следующей ночью опять встретились с противником в бою, последующие дни стычки с немцами стали частыми.

… 2-я ударная армия мощными бросками прорвала всю полосу обороны противника. С воздуха нас прикрывали летчики ВВС Краснознаменного Балтийского флота, в их рядах воевал и наш земляк IO.П. Шорин. Впоследствии я ему часто говорил: «Я видел тебя, когда ты летал над моей головой». Он отвечал: «Я тоже видел тебя, когда ты сооружал переправу через Нарву». Эти слова вроде шуточные, но в них есть доля правды. Юрий Петрович с неба защищал нас, а я долгие месяцы ползал по этой политой кровью земле. Лишь только 14 января мы встали во весь рост, погнали фашистов туда, откуда они при¬шли».
Наша дивизия, как и вся армия, за четыре дня боев завершила прорыв главной полосы обороны противника, 19 января заняли Ропшу – мощный опорный пункт обороны противника и важный узел дорог. Наша 48-я Краснознаменная им. М.И. Калинина дивизия получила наименование «Ропшинской».
… Здесь в районе Ропши части 2-й Ударной армии соединились с войсками 42-й армии (которые днем позже, 15 января начали наступление со стороны Пулково) и замкнули кольцо окружения Петергофской группировки немцев. Фашистская оборона рушилась. Началось общее преследование отступающего противника».

«…Враг огрызался. На подступах к Эстонской границе он усилил свое сопротивление. Однако под натиском частей нашей 2-й ударной армии 4 февраля немцы были отброшены на левый берег Нарвы.

В конце февраля 44г. в одном из боев в районе Нарвы меня тяжело ранило. Осколки снаряда застряли в правом легком. Я был отправлен в Ленинград в госпиталь. Там мне меж ребер сделали разрез, вклю¬чили электромагнит и осколки вылетели наружу. Потерял много крови, но молодой организм успешно справился. Один осколок врачи не заметили (рентгена у них не было), я с ним живу до сих пор.
Мои однополчане-ропшинцы (из 328-го с/полка 48-й с/дивизии), героически защищавшие огненный Ораниенбаумский плацдарм, шли все дальше от победы к победе.
Я больше в эту славную дивизию не попал». Однако, после окончания войны в числе других наград мне вручили знаки «Защитнику Ораниенбаумского плацдарма» и «Ветеран 2-й Ударной Армии».

«…После излечения от полученной раны на Нарвском плацдарме, в мае месяце меня направили в 187-ой полк 72-ой стрелковой дивизии на Карельский перешеек. Сразу бросилось в глаза, что полк готовится к боевым действиям. Пополняется личным составом, боевой техникой, идет напряженная боевая и политическая подготовка в подразделениях.
Однажды меня вызвали в КП к командиру полка, майору Е.А. Рябкову (после войны на встрече ветеранов выяснилось, что он был из Уфы). Он дружески со мной поздоровался и сказал: Родина высоко оценила ваши заслуги, наградив орденом Славы 3 степени. Впереди новые сражения, воюйте еще храбрее». Затем вручил орден за зимний бой 14 января при снятии блокады Ленинграда. Я сказал: «Служу Советскому Союзу», отдал честь и попрощался с майором.

… К утру 7 июня наш полк вышел в район предстоящей операции. В ночь на 10 июня подошли к рубежу атаки. Ровно в 6 часов утра началась мощная артиллерийская подготовка вражеской обороны. Канонада намного превосходила по мощности те, которые я видел и ощущал при прорыве и снятии блокады Ленинграда. Плотность артиллерии на один километр фронта составила 203 ствола.
После 2 часов 20 минут обработки вражеской обороны, ее передний край изменился до неузнаваемости. Все взлетело в воздух, на месте густого леса остались одни обгорелые черные стволы отдельных деревьев. Пока шла артподготовка, в подразделениях полка шли последние приготовления к атаке.
Будучи парторгом 8-й роты, я еще раз побеседовал с солдатами, проверил у каждого, все ли в порядке с обмундированием, в достатке ли боеприпасов. Накануне состоялись партийные собрания. Много было желающих вступить в партию. Теперь больше половины личного состава роты шли в бой коммунистами.
10 июня мы устремились в атаку. Наступательный порыв воинов полка был так высок, что остановить их было невозможно. Первую линию обороны преодолели в считанные минуты. Здесь у противника не было организованного сопротивления. Отдельные очаги подавлялись на ходу, другие обходили по флангам, двигались только вперед. Мне с группой бойцов удалось обойти огневую точку и забросать её и прислугу гранатами с тыла.
Нача¬лось преследование отступающего врага. За день боя подразделения нашего полка с боями продвинулись на 22-25 км. В последующие дни, воодушевленные успехом, наступление полка и всего войска возрастало с новой силой. В одном бою, когда вышел из строя командир 8-й роты, я вынужденно взял командование на себя до назначения другого офицера.

Гвардейцы нашего полка особо отличились при освобождении деревни Куутерселькя. К восходу солнца 14 июня мы подошли к поселку с сильно укрепленными позициями финнов, опередив наступающих танкистов. Здесь противник оказывал активное и упорное сопротивление. Мы задержались у второго укрепления обороны финнов, перегруппировывали силы. Комполка Рябков Е.А. произвел обходной маневр справа и повел батальон на штурм. Это дало возможность блокировать доты и овладеть траншеями врага. В течение дня штурмом овладели укреплениями. Затем полк преследовал отступающего противника вдоль железной дороги, идущей на Выборг. Враг отступал. Мы преследовали его по уже знакомым мне по 1940 году дорогам.

Гвардейский полк майора Рябкова Е.А. в последующие дни четко и с честью выполнил все приказы командования дивизии и корпуса. Многие солдаты, сержанты, офицеры были представлены к награждению. За смелость и находчивость при блокировании огневых точек врага командиром полка я был представлен к награде – ордену Славы 2 степени (который получил уже после войны).
20 июня решительными ударами всех родов войск Выборг был освобожден.
А я накануне был в очередной раз тяжело ранен».

«… Выписался из госпиталя 14.07.44г., получил направление в 1074-й стрелковый полк 314-й стрелковой дивизии, который дислоцировался на побережье Финского залива. Меня назначили парторгом 1-го батальона полка, пригласили в политотдел дивизии на инструктаж. Вернувшись в батальон, начал знакомиться с личным составом.
На Карельском фронте продолжались наступательные сражения за освобождения Карелии. Финские части отчаянно оборонялись, предпринимали попытки атаковать.

…При артиллерийском налете противника 20.08.44г. меня опять, в четвертый раз, ранило. В этот раз разворотило весь левый бок. В медсанбате удалили осколки и направили на лечение в госпиталь в Ленинград.
В начале сентября 1944 года боевые действия с Финляндией были прекращены по договору.
После госпиталя 09.10.44г. нас, излечившихся, доставили на станцию Тосно, где формировались маршевые батальоны для отправки на фронт. Из Тосно меня направили на Карельский перешеек на Государственную границу с Финляндией. Мы приступили к охране Госграницы».

«… Красная Армия освободила город Ригу 15 октября 1944 года. Но он оставался прифронтовым – всего в 40 километрах на Курляндском полуострове гремела война. Здесь была наглухо блокирована большая группировка армии «Север» Гитлера, в ее составе были 16-я и 18-я армии, державшие в осаде 900 дней и ночей жителей Ленинграда в голоде и холоде.
Ставка Верховного Главного командования возложила уничтожение фашистских войск на армии Ленинградского фронта. Бои продолжались с октября 1944г. вплоть до подписания Германией акта о капитуляции. 7 мая 1945г. противнику был предъявлен ультиматум – сдаться в плен. Они сдались 9 мая утром. Были пленены почти 281 тыс. человек, в их числе около 10 тыс. офицеров, 40 генералов, многие сами застрелились.

… Однажды меня вызвали в политотдел дивизии и вручили направление на учебу в военно-политическое училище в Горьковской области. 27.06.1945г. я был зачислен курсантом ВПУ.
В марте 1945 года училище в полном составе переехало в г.Ригу, где учеба совмещалась с патрулированием центральной части города с целью предотвращения диверсий.
9 мая 1945 года ранним утром курсантов училища разбудил громкий голос дежурного по казарме: «Победа! Победа!». Мы соскочили с двухъярусных кроватей, обнимались, прыгали, плясали, лупили друг друга подушками: «Ура, ура!». Радость была великая.
После завтрака в парадной одежде всех курсантов направили на улицы города поддерживать порядок.
12 мая 1945г. в училище занятия продолжились в обычном режиме.

Осенью у меня ухудшилось здоровье. Контузия, ранения, полученные в боях, пережитый голод побудили сердечные приступы, ухудшились зрение и слух.
Я подал рапорт начальнику училища с просьбой уволить в запас. Генерал сказал: «В штабах служат много нестроевых офицеров и тебе найдется дело, надо окончить учебу, получить диплом и звание».
Мне предоставили месячный отпуск, чтобы съездить на родину. Однако от решения уволиться в запас я не отказался. Тем более, что здоровье не позволяло быть кадровым военным.
В конце декабря 1945г. я демобилизовался».