Из рассказа о себе: " В рабоче-крестьянскую Красную Армию я был призван в мае 1942 года, то есть когда война шла уже почти год. До этого я еще учился в Барнаульском железнодорожном училище № 1 при ВРЗ. Одновременно занимался в Барнаульском аэроклубе парашютным делом.

В памятный на всю жизнь день 22 июня 1941 года мы как раз занимались прыжками с парашютом в районе деревни Власиха за Барнаулом. Вдруг прилетает из Новосибирска служебный самолет, и нам сообщают о нападении немцев на пашу Родину. Выступил инструктор, объявил, что мы будем считаться подготовленными в воздушно-десантные войска, если сделаем по семь прыжков с самолета с парашютом. У нас было пока сделано по четыре прыжка... Так оно и вышло. Попал я в 204-ю воздушно-десантную бригаду. Здесь мы проходили подготовку к действиям на фронте, изучали материальную часть 82 миллиметрового миномета и парашютное дело. Но поскольку бригада находилась на переформировании после участия в боях, то на ее базе была организована новая, куда меня вместе с другими сибиряками и зачислили. Погрузились снова в вагоны.

Первое время ехали днем и ночью, а дальше, в прифронтовой полосе, - только по ночам, чтобы избежать бомбардировок и обстрелов немецких самолетов, которые господствовали в августе 1942 года в небе у Дона и Волги. Соблюдали маскировку. На подходах к железнодорожной станции Качалино эшелон встал в выемке. Нам по вагонам объявили приказ: без шума и стука выгрузиться из вагонов, так как фронт в двух километрах на запад, за рекой Дон.

Лошади на землю выпрыгивали сами, да так, что того и гляди людей задавят. Орудия приходилось снимать с платформ на собственных плечах.

К утру совершили марш и заняли оборону вдоль левого берега реки, в окопах и кустах. Здесь мы увидели немцев: они тоже подходили к реке, но на противоположном берегу. Мы - с пушками, немцы - с легкими тапками. Наблюдаем, не стреляем. Видимость плохая, приказа на открытие огня нет, начнешь стрелять - только вспугнешь противника, себя откроешь. В общем, ждем.

А за Доном появились немецкие машины с понтонным оборудованием, грузовики с солдатами. Ясно, что здесь они намерены навести переправу. Действуют спокойно, уверенные в своем успехе. Двое фрицев, расхаживая по берегу, играют марши на губных гармошках. Человек 20-25 подтягивают канатами понтоны к воде. Когда все понтоны были разгружены с машин, танки и автомобили, газуя на подъеме, уехали. Солдаты продолжают работы, офицер покрикивает на них, но раздается и смех: враг благодушествует, не зная, видимо, что на другом берегу мы приготовились встретить его должным отпором.

Когда в плавучий мост немцы скрепили уже несколько понтонов, мы ударили по ним в упор прямой наводкой из пушек. Переправа, еще не готовая, была разбита. Успех? Конечно. Причем, в первом бою. Но этот артналет, неожиданный для врага, обошелся нам дорого. Четыре дня и четыре ночи бил по нашим позициям из дальнебоиных орудий фашист. Бомбили нас и фашистские самолеты, прочесывали наши окопы на бреющем полете. Зениток же у нас не было, прикрыть с воздуха некому. Вот и нахлебались мы гари, дыму порохового, да и крови собственной досыта.

Но переправиться через Дон на нашем участке немцы все же не смогли, да и далеко севернее Сталинграда это было, а фашисты рвались как раз туда. Левее нашей дивизии немцы все же сломили оборону советских войск и пошли прямо на Сталинград, продвигаясь к нему все ближе и ближе. Командование сочло нужным перебросить на оборону города и нас.

Снова марш, но теперь к Волге. Рассредоточились по ее берегу. Поступил приказ: побриться, подшить свежие воротнички на гимнастерки, удалить из вещмешков все лишнее, пополнить запас гранат, патронов и продуктов питания, почистить оружие. Со стороны города видим дым, а ночью пламя пожарищ, слышим артиллерийско-минометную канонаду, пулеметно-автоматную трескотню. По подразделениям пошли политруки и комсорги, говорили, что бои будут трудные, по дело наше правое, сражаться надо умело и смело, предупреждали, чтобы в письмах мы писали только одно: жив, здоров, да номер полевой почты, никакого упоминания о Сталинграде не допускать.

На следующую ночь началась переправа в город. Он сильно горел, особенно вдоль берега, где растекались масло и мазут, складированные в емкости в прежнее время. С погрузкой на баржи проблем не было, - все хорошо видно вокруг в свете огня от пожарищ.

Дело шло споро. Погрузились. Потянул нас катерок на другой берег, к причалам города. И тут же забила по Волге-матушке немецкая артиллерия. Вода кипит от разрывов, нас окатывают брызги, свистят в воздухе осколки разорвавшихся снарядов. На середине реки катер прибавил ходу, баржа пошла быстрее. Все мы думали в то время лишь об одном, чтобы в баржу или катер не попал снаряд прямым попаданием. Солдаты и лошади стояли на барже вплотную друг к другу, и ударь в нас снаряд - все смешается: кони, люди...

Из глаз лошадей лились слезы. Мне никогда в жизни не приходилось такого видеть.

Наконец катер подтянул баржу к берегу в то место, где по ориентировке должен быть причал. А его нет - сгорел, одни столбики обугленные торчат из воды. Подтолкнул катер баржу боком к берегу, и мы слышим крик в рупор: "Разгружайтесь, баржу будем держать с берега, чтобы течением не унесло".

Кругом вода, да к тому же мазутная. Прыгаем с борта баржи прямо в воду вместе с лошадьми. Пушки туда же спускаем. Выбрались на сушу, кое-как очистили от мазута лошадей, орудия, сами себя и двинулись по крутому склону вверх, к развалинам, к тому, что недавно было городской береговой окраиной.

Позднее мы узнали, что переправлялись мы с северной стороны города, а сама переправа стала затем знаменитой переправой номер 62. Промедление с переброской стоило бы дорого и нам, и защитникам города.

Расположились в Тракторозаводском районе, где-то у хлебозавода № 4, школы № 30 и тракторного завода. Первая боевая команда: "Окапываться!", то есть устраивать оборону. Осматриваемся, изучаем поведение ближнего противника. Немцы бьют из пушек и минометов, но не прицельно, а по "площадям". Рельеф местности в их пользу: они на возвышении, мы внизу.

После изучения огневых точек и всего переднего края противника мы пошли в наступление. Продвинулись на полкилометра, и в руинах, развалинах расположились в обороне. Зацепиться все же было за что, укрыться тоже: ведь не в степи. То остаток стены, то фундамент, подвал какой-нибудь. Лошади в укрытиях, еще на берегу реки, а вот с орудиями приходилось хитрить. После артналета немцев по нашим позициям мы переворачивали пушки на бок и наблюдатели врага принимали их за подбитые, то есть больше по ним не стреляли. Но как только поступала команда нам открывать огонь, мы быстро ставили орудие на колеса и оно было готово вести стрельбу. Другой маскировки не было. Новые огневые позиции оборудовали ночью, скрывая свои действия от немцев темнотой. Но это удавалось сделать не всегда. Подвесят они осветительные ракеты и такая видимость вокруг, хоть иголки на земле собирай. А если заметят, что мы работаем, пыль подняли - жди тут же над собой мину или вражеский снаряд. Огонь открывали точно и били точно, так как все было давно заранее пристреляно.

А тут еще лошади нас демаскируют своим ржанием. Пришлось по указанию командования пристрелить их. О том, что мы это вынуждены сделать, сообщено было жителям, которые находились в нашей части города. Ночью у тех стен, где стояли в укрытиях лошади, собрались люди, человек пятнадцать взрослых и детей. Грязные, оборванные, у многих гнойные кровоточащие раны. Не все жители ушли из города и оставшиеся спасались под огнем кто как мог... Через сутки мясо убитых лошадей растащили на еду. Нас продуктами снабжали, как и боеприпасами, из-за Волги. Привозили их по ночам. После того, как у нас не стало лошадей, мы перекатывали пушки на новые позиции только руками.

В Сталинграде я был два раза контужен, а в октябре сорок второго года ранен. Но с поля боя не уходил, да и переправиться через Волгу, тем более раненому, было непросто. Потому многие раненые ждали, когда река замерзнет. Волга сама по себе тоже смертью грозила. Конечно, тяжелораненых увозили как-то за Волгу. У меня было осколочное ранение груди, она стала распухать. Дыхание становилось тяжелым. И командиры, и санитары не бросили меня тогда в беде. Рискуя собой, они переправили меня на лодке через Волгу вместе с тремя другими ранеными бойцами. Нам-то было проще: переезд в один конец. А им еще обратно возвращаться, снова под открытый огонь немецких снарядов и мин. Обнялись мы на нашем берегу, поцеловались и, каждый своим путем, разошлись: они - в Сталинград, мы - в санбат за Волгой.

С той огненной поры прошло без малого шесть десятилетий. Задача перед нами тогда стояла одна: ни шагу назад, за Волгу. И защитники волжской твердыни выполнили свой долг. Многие, очень многие стояли там насмерть! Низкий поклон им!"