После распада в Дарнице полевого госпиталя Мария, в числе беженцев и отступающих, шла на восток по дороге, проходящей вдоль железнодорожного полотна. Через нескольких часов пути зашла напиться в домик путевого обходчика. Там собралось человек 15-20 разных военнослужащих. Люди были в растерянности, не знали, что делать дальше. По-том послышалась стрельба и на дороге появились немецкие солдаты на мотоциклах с колясками. Мария и красноармейцы поспешно залезли на сеновал стоящего во дворе сарая. Один из мотоциклов заехал во двор путевого обходчика. Немцы быстро осмотрели дом, потом обстреляли из автоматов cарай, но никого не задели и заторопились дальше. Красноармейцы были голодны. У одного нашлась банка рыбных консервов. Он ее открыл, съел маленький кусочек и передал соседу. Тот поступил также. Банка пошла по кругу пока не опустела.
Прождав до наступления темноты окруженцы, и Мария в их числе, двинулись в путь. Через пару часов нарвались на немецкий патруль, который, ведя по ним огонь, загнал их в болото. Некоторое время немцы обстреливали болото. Пули шуршали по камышам и Мария, сидевшая по горло в воде, слышала стоны, когда пули попадали в прячущихся людей. Ранним утром из болота вылезли только шесть человек. Пришлось возвращаться в сарай путевого обходчика. Решили выходить переодевшись в гражданскую одежду. У обходчика лишней одежды было мало, да и не всем в пору. Небольшого роста, худенькой Марии жена обходчика вместо гимнастерки дала рубашку и старый пиджак 14-ти летнего сына. Солдаты попросил Марию сходить в соседнюю деревню и там раздобыть гражданскую одежду. Там ей удалось выпросить три комплекта одежды. Красноармейцы кое как пере-оделись.
На вторую ночь опять двинулись в путь, и опять нарвались на немецкий патруль. Марии и одному ее товарищу удалось выползти оврагом из-под огня.
Начались ее более чем двухмесячные скитания по оккупированной немцами территории.
Ей было легче идти, чем мужчинам. Худенькая, небольшая женщина в грязной, потрепанной одежде и стоптанных сапогах не привлекала внимания, потому постоянных спутников у нее не было. Некоторые из окруженцев теряли надежду выйти к своим и как-то пристраивались в сельской местности.
Дольше других вместе с ней пробирался бывший секретарь райкома партии из Львова. Он был из рабочих. В одной из изб, куда их пустили переночевать, сумел починить ее разваливающиеся сапоги. Трудно было с едой. За деньги и без денег давали не везде. Пытались копать и есть сырую картошку, но от нее болел живот. Костер для ее печки разводить было опасно. Население к ним относилось по-разному. В одной избе старик разрешил лечь спать на полу около печки, а когда Мария проснулась денег в кармане пиджака не было. В другой избе пожилой крестьянин налил им по рюмке самогона и поздравил с праздником. Было 7-е ноября. Мария вспомнила, что через четыре дня ей исполняется 26 лет.
В конце ноября было холодно, Мария простыла и у нее сильно болело горло. Из-за повышенной температуры она настолько плохо себя чувствовала, что решила "будь что будет" и не прячась шла в светлое время суток. Шла по проселочным дорогам по местности, где немецкие солдаты, что-то копали, а в некоторых местах кучами лежало советского оружие.
Только позже она поняла, что перешла линию фронта. Спустя какое-то время она увидела 5-рых солдат на лошадях и не сразу осознала, что на них красноармейская форма. Это придало ей силы, и она пошла в ту сторону, куда они уехали. Через два или три часа она наткнулась на красноармейский обоз и с ним прибыла в советскую воинскую часть. Там она узнала, что было 5-е декабря, и что она вышла к своим в район Белгорода.
В воинской части собрали человек 15 окруженцев и привезли на крытом грузовике в Во-ронеж, где располагался штаб Юго-Западного фронта. Их должны были доставить на пункт санитарной обработки, располагавшийся в сельскохозяйственном институте, но грузовик сломался и им с сопровождающим пришлось сесть на трамвай. Когда они зашли в трамвай, немногочисленные пассажиры шарахнулись в другой конец вагона с тревогой поглядывая на худых, грязных, оборванных, давно не мывшихся и потому издающих не-приятный запах людей.

Много лет спустя журналист Михаил Брагин в очерке "Москва-Берлин" писал о вышедших из окружений солдатах.
"Из окружения пробивались части, подразделения, отряды, группы, одиночки. Они шли … сотни километров, шли под осенним дождем и мокрым снегом, по бездорожью, преодолевая … реки, неся раненых, чаще всего без еды. …Это был "железный поток" 1941 года.
Еще полностью не подсчитано, сколько воинов вышло из окружений, но сводки формирований за октябрь-ноябрь 1941 года свидетельствуют, что вышедшие из окружений … бойцы пополнили армии, составили полки, дивизии, ставшие вскоре гвардейскими."

«И вот Владимиру Михайловичу (Гладышеву), а он уже был командиром медсанбата, поступил (приказ) от командира дивизии Соколова перебросить на правый берег передовую группу в 10-12 чел. Для оказания неотложной помощи в особо трудных условиях. Как сейчас помню – глубокой ночью взяв с собой самое необходимое – инструменты, перевязочный материал, конверты для раненых, медикаменты (спирт, стерильный новокаин в ампулах и бутылях по 200, мази-Вишневского, шелк в ампулах и многое другое). В общем нагрузились как следует и 29-го октября 1942 года совместно с 10-м стр. полком… Погрузились на пароход – очень долго ехали куда-то в объезд Сталинграда, которого уже почти не было, а был сплошной дым и пламя. О минувших Сталинградских событиях ни рассказать, ни описать их. Правдиво и полно представлять о них может только тот, кто пережил их, пережил душой, нутром, всем человеческим существом. Это были дни тяжелейших испытаний – испытаний человеческой твердости, непоколебимости, воли души и силы характера – всего того чем обладает человек.
Город был полностью (развалины, подвалы, кое-где нижние этажи) занят немцами – оставались свободными лишь берег Волги, да некоторые заводские районы. 30-50 метров Волга, 100 метров от берега – немцы. Линия фронта прямо проходила по берегу. Они день и ночь изрыгали на эту полоску земли сотни тонн свинца. Земля дрожала, шаталась, перемещалась с места на место. …Операции делали только тяжелораненым раненым в череп, живот, в грудную клетку, ампутации конечностей и т.д., а те, кто мог дойти до переправы – в сопровождении фельдшера – так же на катерах, паромах или каких-то других подсобных средствах отправляли в медсанбаты и госпиталя. Но многим им тоже не суждено было жить, немцы поджигали их и они вместе с ранеными погружались на дно реки и уходили в бессмертие. Вот 100 дней и 100 ночей вместе с Марией Георгиевной (Мочаловой), с врачом Софой Пащенко, с Женей Сустовой, с Зиной Пучковой. Я всех, всех помню…»

Медсанбат на правом берегу – это три вгрызшихся в каменистую кручу блиндажа, над входом в которые полыхали на ветру красные кресты и торчали написанные химическим карандашом таблички: «Перевязочная», «Операционная», «Госпитальная». Пробираемся к этим примостившимся в 100 метрах от передовой блиндажам, прижимаясь к круче, которая укрывает от снарядов и мин. …когда над берегом появились вражеские самолеты, простреливая из пулеметов наше «мертвое пространство». …Вот понесли еще одни но-силки. И только носилки с раненым скрылись за дверью, как у входа со страшной силой грохнул взрыв. …увидели: дверь сорвана, косяки и бревна посечены осколками. Пороховой чад спирает дыхание. Чиркаем спички, зажигаем оказавшуюся в руках газету. На полу – распластавшиеся санитары. Но носилки пусты, лейтенанта успели положить на операционный стол. Слышим голос: «Ближе, ближе! Поднесите же ближе свет». У операционного стола, склоняясь над раненым, закрывая его своим телом, …стояла Мария Георгиевна.
Козякин С.Г. «Поименно в памяти. Записки редактора дивизионной газеты» Стр 112