Из книги "Чертополох" писателя-публициста, члена Союза писателей России Родиона Рахимова.

Отец

Публицистика

Мне приснился отец. Молодой, лет сорока. В сером пиджаке и в синих галифе, заправленных в хромовые сапоги. Подвижный и веселый, как будто только что вернулся с войны. Голубоватые глаза на чисто выбритом лице излучали свет и радость.
— Ты что, в самом деле мой отец? Ты же моложе меня лет на двадцать.
— Выходит, так…
— И ты на самом деле был военным корреспондентом?
— Да уж.
— Я ведь тоже пишу. Как тебе, читал?
— Пиши сынок, пиши. Хорошо пишешь. Легко читается.
— Так вот это откуда у меня! Значит, я в тебя пошел. Садись, пап, на мою кровать, я обниму тебя. И надо это дело как-то отметить! У меня коньячок есть… припасенный к Новому году.

Все значимые сны мне почему-то снились под утро. Проснулся и думаю, к чему бы это? Я ведь не написал про отца ни одного рассказа. Так, упоминал кое-где, и все. А мой отец достоин отдельной главы. А может, и книги.
Отец мой, Галинур Рахимович Рахимов, родился в 1901 году, в селе Ванш Бураевского района в Башкирии. С моей мамой Хусной Валиевой они встретились в деревне Верхний Чат Янаульского района, куда они приехали погостить к своим родственникам.
— Да как его не полюбить, — говорила мама за рукоделием при свете керосиновой лампы. — Такой плясун был! В клубе как пойдет по кругу. Под ногами земли не чувствует. Летит прямо, так легко и весело. Еще как присвистнет, да вприсядку… все молодухи о нем только и говорили. И поговорить был горазд, острый на язык был, многим от него доставалось, особенно начальству и тем, кто неправильно жил.

Конечно, никаким корреспондентом он не был. А был потомственным плотником и столяром. И целыми днями пропадал в предбаннике, где что-нибудь мастерил. И учил меня, как работать топором и рубанком, и всегда приговаривал:
— Ну, примерно вот так. А если спросят, кто научил, скажи, мол, сам знаю.
Как-то после армии и я собирался улетать с Татышлинского аэродрома на кукурузнике в Уфу, устраиваться на работу.
— Рахимов Галинур — не твой ли отец? — спросил меня начальник аэродрома Хасанов, заглянув в мой новенький, ещё пахнущий типографской краской паспорт, выписывая мне билет.
— Да, — удивился я.
— Знаю, знаю. Веселый был старик. Он мне с бригадой из Кордон-Тибиля здание аэродрома за лето построил. А как работал топором — одно загляденье. Все шутил, если, мол, нас на самолете прокатишь, то и баню поставим. Жив ли еще отец?
— Умер, лет десять уже…
— Хороший был мужик. Пусть земля ему будет пухом, а душа в раю.

Отец болел долго, с двухсторонней пневмонией. Все кашлял, но продолжал курить.
— Интересные люди доктора, — говорил он на завалинке, скручивая самокрутку с махоркой. — Ты, говорит, дед, когда будешь спускаться по лестнице больницы, спускайся, говорит, аккуратно, а то, говорит, легкие потеряешь, на одной ниточке висят. А курить, говорит, бросайте. Поздно уже бросать. Раньше надо было. А ты, сынок, не кури никогда и в карты не играй. Не хочет, чтобы я у них умер. Ну и правильно. Помру дома. Дома веселее, — смеялся он.
Помню, как он меня от курения отучал. После окончания четвертого класса на летние каникулы я поехал погостить к старшей сестре. Она жила в райцентре. Там, познакомившись с местной ребятней, играли в футбол, лапту. А в свободное от физкультуры время собирали бычки и курили в кустах на берегу Бармышки.
И вот, накурившись до одури, я, пошатываясь, пришел домой. По каким-то делам приехал и отец.
— Здравствуй, сынок! — радостно встретил он меня у порога и, учуяв от меня запах табака, не очень весело добавил. — Такой большой вырос, что уже куришь?
— Да, — сказал я виновато.
— Ну что же, тогда давай покурим вдвоем, — сказал он, скрутив мне огромную самокрутку, а себе — как обычно.
Закурили. Сестра, проходя мимо нас, спросила: «Вы что, курите»?
— Да нет, уже бросаем, — хитро улыбался он.
Я гордо поглядывал на отца, думая, что он не стал меня ругать за это. А наоборот, предложил вместе покурить. После третьей же затяжки меня начало рвать. Да так полоскало, что я дал себе слово больше никогда не курить. И никогда не курил.
Отец любил меня больше, чем брата Кавия, который был старше меня на четыре года; то ли оттого, что был младше, то ли больше походил на него самого. И всегда, когда надо было куда-то ехать, брал с собой. И наслаждаясь ездой на тряской телеге в лес, за сеном или за дровами, я спрашивал, как он воевал.
— А вот воевать мне не пришлось, — говорил он, закуривая самокрутку, — когда пошел записываться добровольцем, меня списали из-за кривого указательного пальца правой руки. Мол, стрелять не смогу. Но все-таки направили меня на работу на Челябинский тракторный завод, где выпускали танки. Вот всю войну я воевал с упрямым Орликом, с которым подвозили запчасти из цеха в цех. Трудно было, холодно и голодно. Но справились, скрутили фашистам бошки. Плохое дело война. Пусть мир будет. И пусть вас никогда не застанет война. Хотя послужить родине придется. Пойдешь, сынок, в армию-то солдатом, когда вырастешь?
— Пойду, — говорил я, — а ружье дадут?
— Дадут, дадут! Какой солдат без ружья?

«Начало вторжения фашистов и их стремительное продвижение по нашей территории в 1941-ом заставили руководство страны провести срочную эвакуацию всех крупных предприятий вглубь СССР, в частности на Урал. В Челябинск из Ленинграда в кратчайшие сроки были переправлены основные производственные цеха и специалисты Кировского завода. Производство было развернуто на территории ЧТЗ. В дальнейшем к нему был присоединен Харьковский моторный завод и еще пять предприятий, эвакуированных с уже захваченных врагом территорий. С ходу, на морозе, среди сугробов люди разгружали оборудование, сразу же ставили станки на фундаменты и пускали в дело. Лишь потом вокруг оборудования возводили стены и сооружали кровлю. В максимально сжатые сроки были построены и запущены семнадцать новых цехов. В результате на месте бывшего Челябинского тракторного завода был создан самый крупный машиностроительный комбинат по производству военной техники и оружия под условным названием «Танкоград».
Производство танков было начато с одного-двух в сутки, но вскоре это число довели до двенадцати-пятнадцати. Все цехи работали по казарменному положению. В холодных помещениях люди трудились по шестнадцать-восемнадцать часов, систематически недоедая и недосыпая, с полной отдачей сил. Никто не покидал своих мест, пока не выполнял две-три нормы за смену. Поистине сутью и смыслом жизни коллектива, завода стали слова: «Все для фронта! Все для Победы!». Специалистам предприятия удалось поставить на поток сборку тяжелых танков ИС-1, ИС-2, ИС-3 и КВ. Челябинский Кировский завод медленно становился главным военным поставщиком страны, производя новейшие и лучшие образцы боевой техники, без которых противостоять такому хорошо подготовленному и оснащенному врагу как немецкая армия было бы просто невозможно. ИСы представляли собой все лучшее, что могло предложить отечественное тяжелое танкостроение. В них гармонично соединилась скорость, броня и вооружение. Легче тяжелых танков немцев, с более толстой броней и более мощной пушкой они не знали себе равных по маневренности. После того, как ИСы появились на полях сражений, командование Третьего рейха запретило своим танкистам связываться с ними в открытом бою. Помимо тяжелых танков завод выпускал знаменитые и широко используемые Т-34, а также СУ-152 (САУ). Всего за военное время Танкоградом были выпущено и отправлено на фронт восемнадцать тысяч самоходных артиллерийских установок и танков различных типов, восемнадцать миллионов заготовок для боеприпасов и сорок девять тысяч дизель-моторов для танков. Несмотря на напряженность обстановки плодотворно работали инженерные умы предприятия, которыми в течение войны было создано тринадцать новых типов САУ и танков, а также шесть типов дизель-моторов для этих боевых машин. За самоотверженный труд и выдающиеся достижения коллективу завода за весь военный период тридцать три раза присуждалось Красное Знамя Государственного Комитета Обороны, как победителю Всесоюзного соревнования. Два знамени даже были оставлены на предприятии на вечное хранение. 5 августа 1944-го года за заслуги в освоении и производстве новых видов техники и неоценимую помощь армии завод был награжден Орденом Красной Звезды и Орденом Ленина. Второй Орден Ленина Конструкторское бюро завода получило за достижения в разработке и производстве танковых дизелей 30 апреля 1945-го года»

И надо сказать по справедливости, война — это не только фронт, но еще и тыл, где люди на заводах, на пашне без сна, а иногда и без пищи, отдавая последний кусок хлеба, работали во имя победы над врагом — фашистской Германией. Я где-то в глубине души гордился тем, что мой отец тоже вложил свою лепту в уничтожение фашистов, чтобы потом мы долгое время жили без войн.

Отец болел долго. И умер как раз под Новый год. Я уже учился в пятом классе в соседней деревне и готовил костюм робота из картонной коробки и проводов. А вот участвовать в карнавале в костюме я уже не мог. Снял и отдал другу. Не мог я веселиться, когда отец лежал дома. И я не верил, что его нет. Думал, поболеет и встанет, и опять мы поедем в лес за дровами. Я плакал, но слез не было. Волю слезам я дал после похорон. Один пошел в папину столярку, чтобы никто не видел. Взял рубанок и строгал до тех пор, пока толстый брус не превратился в стружку.

Каждый год по приезде в родные края обязательно бываю в родном поселке Кордон-Тибиль, в котором уже вместо домов односельчан давно растет посадка ели. Не стало работы — и разъехались люди кто куда, в поисках лучшей жизни, чтобы, временами возвращаясь, вспоминать о временах жизни прошедшей. Первым делом зайду на кладбище, где покоятся лучшие люди поселка и друзья отца. Посижу у могилы. Поправлю оградку, покосившиеся мраморные плитки, поставленные братом. И думаю о том, что человек жил не зря, если о нем еще помнят…