Для меня война – это…
Воспоминания о малой родине – это станция Алексиково Волгоградской области, улица Садовая, дом 14, что недалеко от вокзала, где мостовая из булыжников, дом, мазаный глиной и белёный известью, покрытый чаканом. Дом – второй вокзал, где «стол не просыхал» от «гостей со всех волостей» (родственники с дальних хуторов, беженцы, солдаты). И всех бабушка старалась приютить, накормить и с собой дать. Даже, когда застала в своём погребе солдат, которые съели все припасы, сначала отругала («ироды»), а потом накормила горячим. А из горячего – тогда был суп из крапивы, да чай – свекольный отвар. Маме моей было тогда 10 лет, а тёте – 3 года. Они всегда хотели есть. А чувство голода было сильнее страха и ужаса бомбёжек (станция была узловая – дорога на Москву). Немцев не было, но бомбили очень сильно. Дом от взрывов врос в землю по окна, в которых не было стёкол. А самой дорогой наградой было полмешка зерна, которые дед получил за то, что задержал диверсанта, когда работал путевым обходчиком (до 1942 года его не отпускали на фронт). Девчонки всегда увязывались за бабушкой на базар в надежде, что она им купит кусочки жмыха (это шкорки от подсолнечных семечек после отжима масла, спрессованные в брикеты для подкормки скота – сравните с козинаками). Радовались им как конфетам. А если бабушка не покупала, тетя Римма маленькая ворчала: «У, жадуля, не купи-и-ла». А мама старшая, выкручивалась: покупала хлеб по 100 рублей, резала его на 11 кусочков, и каждый продавала по 10 рублей. Имела навар: кусок хлеба или 10 рублей. А ещё мама и папа (им было по 10-12 лет) работали в колхозе, в поле, на элеваторе. А когда стало совсем голодно, бабушка с девчонками уехала в Москву к дедушкиной сестре, где стала работать на фабрике игрушек (куклы шила, очень хорошо, её неграмотную, но с руками умелыми не хотели отпускать, да свёкор тяжело заболел – пришлось вернуться обратно). Спрашивала у мамы: «Что вы видели, когда жили в Москве?» А она говорит: «Помню только, как ходили по мусорным бакам, картофельные очистки собирали, чтобы как-то их выварить». А когда вернулись, баба Дуня (сестра бабушки) выручала. Она на мельнице работала и выносила мешочки с мукой, привязывая к телу, под страхом расстрела, ареста, ссылки, чтобы не умерли с голода её дочери и бабушкины. Был случай: зажиточные соседи (бездетные) просили бабушку отдать тётю Римму на воспитание. Сильно голодали, но не отдали. Но этот страх за детей, что их нечем кормить, преследовал бабушек всю жизнь. Так баба Варя (папина мама), у неё было трое детей, дед без вести пропал, очень долго после войны (конец 60-х, я помню) всё откладывала в сундук мешочки с мукой, крупой, сухари. А деду пришлось уехать после войны на заработки. Работал в Донбассе шахтёром, чтобы восстановить хозяйство, поднять дом. О войне он не любил рассказывать. Я не знаю, за что он получил очень почётный орден Красной звезды, боевые медали. Знаю только, что он был легко ранен трижды, сильно контужен – плохо слышал, пил крутой кипяток с войны и неистово верил в Бога. Потому он считал и выжил, и прожил до 92 лет.

Я тогда в детстве написала стихи:
- Дед? А, дед? – зовёт малыш.
- Ты в войну солдатом был?
На медали смотрит мой крепыш.
- Ты за что их, деда, получил?
Вздрогнул дед и брови свёл сердито,
Вспоминая прошлую войну.
Улыбнулся внуку вдруг открыто
- Молодец, что вспомнил старину…

Вот таким он и запомнился: скромный, с мозолистыми шершавыми руками.