Лариса
Петровна
ПОДЕЛИТЬСЯ СТРАНИЦЕЙ
История солдата
Дудыкина (Ульяновская, Долватьянц) Лариса Петровна родилась 19 апреля (6 апреля по ст. стилю) 1888 года в селе Холмогоры Архангельской области в семье небогатого священника Петра Андреевича Ульяновского. Лариса была последним ребёнком в большой семье. Её мать Лариса Васильевна Ульяновская (урожд. Шилова) умерла через неделю после родов от сердечной недостаточности, поэтому девочка получила имя в честь своей матери. Ларису воспитывал отец, который часто менял места работы - церковные приходы не по своей воле, так как злоупотреблял алкоголем после смерти супруги.
В 1906 году Лариса заканчивает Архангельское женское епархиальное училище и получает аттестат учительницы начальных классов. В 1907 году поступает на работу учительницей и работает в Маймаксанской церковно-приходской школе вплоть до её закрытия большевиками осенью 1920 года, затем Лисестровской школе коммунистической молодёжи и 34-й ж. д. Исакогорской школах на протяжении 44 лет. Выходит замуж за предпринимателя из Москвы Савву Ивановича Долватьянца, работавшего в Архангельске. В семье рождаются трое сыновей - Николай, Сергей и Владимир. Владимир умирает в младенчестве от болезни, в это же время летом 1919 года в гражданской войне гибнет и Савва Иванович, в бою с красными бандитами в г. Онега. Начинается большевистская диктатура. Войска Антанты уходят, вместе с ними уходят большинство из родни и окружения Ларисы Петровны (Кыркаловы, Нифонтовы, Легатовы). Ларису примечает молодой красный артиллерист, командир батареи Михаил Михайлович Дудыкин, 1900 г. р., родом из подмосковной Истры. Он тоже учитель по профессии, недоучившийся семинарист. Михаилу всего двадцать лет, но он очень настойчив в ухаживаниях и готов заключить брак, несмотря на разницу в возрасте. Так рождается моя мама в декабре 1921 года, а через 4 месяца молодой отец Михаил исчезает из семьи навечно вместе с уходящими войсками. Лариса сначала думает, что он где-то погиб в боях, но затем приходят известия, что у него другая семья. Лариса вычёркивает его из своей памяти. Михаил становится учителем, а затем - директором школы в г. Дедовске, он живёт во втором гражданском браке, не расторгая первый, у себя под Москвой, но дела складываются для него несчастливо, несмотря на рождение ещё троих детей, его постоянно преследуют коллеги-коммунисты и исключают из партии, в 1937 году арестован его высокий покровитель в ЦК партии, Михаила готовится арестовать НКВД. Михаил умирает от инсульта весной 1937 года. Всё это узнает потом, через много лет его дочь Валентина из Интернета в 2008 году. Сыновья Николай и Сергей Долватьянцы от первого брака умирают в 30-х годах от эпидемии брюшного тифа. В страшные годы сталинского террора НКВД свидетельство о браке с красным командиром Дудыкиным М. М. становится своеобразной охранной грамотой для Ларисы Петровны, несмотря на многочисленные доносы из учительской среды. Её чекисты НКВД не трогают. Дочь Валентина заканчивает институт МИИТ и становится инженером-путейцем МПС. Перед Великой Отечественной войной и в войну Лариса Петровна воспитывает в своих учениках патриотизм и готовность отдать жизнь за свою родину, если понадобится. Награждена по окончании войны значком "Ударник сталинского призыва", знаком "Отличный административный работник".
В 1947 году награждена медалью "За доблестный труд в Великой Отечественной войне".
В 1949 году перед выходом на пенсию Указом Президиума Верховного Совета СССР награждена орденом Ленина за долгий и добросовестный труд.
Лариса Петровна выходит на пенсию в 1951-м году.
Скончалась 21 марта 1976 года в возрасте 87 лет.
Воспоминания
внук, Матвеев С. Н.
Возможно, кто-то прочитает о моей бабушке и скажет: вот это советский человек! Вынужден огорчить такого читателя: моя бабушка никогда не была советским человеком. Она всегда отличала свою родину - Россию от гнилой и подлой большевистской власти, власти уголовных паханов-рецидивистов. О том, что к власти в 1918 году пришли уголовники, у моей бабушки, как и у всей моей родни, кстати - не только в Архангельске, не было ни малейшего сомнения. Соответственно, она и вела себя с ними потом, как с уголовниками. Не доверяла ни в чём, была очень осторожна во всём, что касается власти, держала язык за зубами. Жизнь в фашистской стране очень напоминала жизнь в оккупированном СССР при Гитлере. У нас - НКВД, у них - гестапо. Приёмы работы одни и те же. В роду было всего двое пришедших со стороны мужчин, кто с восторгом принял советскую власть, боролся за её становление. Эти недалёкие люди были искренни в своих намерениях, но власть убила их в 1937 году. Убила ни за что, мимоходом, просто так. Будучи христианкой, бабушка через всю свою долгую жизнь пронесла православную веру. Прятала икону, прятала молитвенник и крестик от злых людей и доносчиков. Презирала Ленина за убийство царя и семьи. Причём не за то, что это был царь, а за то, что это были невинные люди, включая детей. Её ужасала та наглость и открытость, с которой большевики демонстрировали расправу с царём, царицей и детьми. Я как-то спросил её, почему она с мамой распознали Сталина, как негодяя. Внучек, это нетрудно было, сказала бабушка. В каждой газете был напечатан его огромный портрет. Ну разве приличный человек разрешил бы такое? Бабушка не дожила до крушения фашистской власти красных, убивших её первого мужа. Но она иногда говорила мне: внучек, если бы ты знал, как хорошо мы все жили до революции! Я удивлялся, ведь нас в школе учили обратному. Но потом, повзрослев, я всё прекрасно понял. Кто-то скажет: бабушка притворялась? Нет, она просто выживала в навязанных коммунистами нечеловеческих условиях большевизма. И учила детей, а самое главное, делала эту работу хорошо. Кстати, орден Ленина она приняла, как заслуженную награду и очень гордилась им. Почему? Просто другого, более приличного ордена в стране не было. Она расценила его, как самую высшую и заслуженную ею награду страны, безотносительно того, как этот орден назывался. Я горжусь моей бабушкой, и чем старше становлюсь, тем это чувство гордости сильнее.
Это и о ней написаны ахматовские строки:
"Узнала я, как опадают лица,
Как из-под век выглядывает страх,
Как клинописи жесткие страницы
Страдание выводит на щеках,
Как локоны из пепельных и черных
Серебряными делаются вдруг,
Улыбка вянет на губах покорных,
И в сухоньком смешке дрожит испуг.
И я молюсь не о себе одной,
А обо всех, кто там стоял со мною,
И в лютый холод, и в июльский зной,
Под красною ослепшею стеною."
сама Лариса Петровна. Рассказ Ларисы Петровны о чекистах
Вскоре после войны я встретила в Исакогорке свою давнюю знакомую Марию, уборщицу в Лисестровской школе коммолодёжи. Мы давно не виделись. Разговорились, и она вдруг сказала мне: Лариса Петровна, а ведь меня в 1937 году из-за Вас вызывали в НКВД. И мы вместе вспомнили, что тогда случилось.
В 20-х годах в Архангельске было скверное голодное время. В магазинах не было почти ничего, как из еды, так и из промтоваров. Выручал только рынок, но на нём были высокие цены. Был и "Торгсин", но те, у кого хоть что-то было из серебра или золота (колечки, серьги) давно уже всё снесли и обменяли на продукты в грабительском соотношении. Однажды отмечали очередной праздник 7 ноября - день Октябрьской революции. На праздник власти всегда вывешивали красные флаги - на школах обязательно. Вывесили и на этот раз. Вроде бы ничего особенного, но после праздника один или два флага пропали. Тогда власти ещё не искали в каждом человеке врага народа, так что переполоха никто не устраивал, но ряд людей этот случай запомнили. И когда пришло время террора 1935-39 годов, об этом вспомнили.
Марию вызвали в райотдел НКВД. Следователь стал её допрашивать: не знает ли она, кто сорвал флаги? Может быть, Дудыкина?
Мария сказала следователю: Знаю, кто снял флаги. Это я. Следователь чуть со стула не упал. Как вы? Зачем? У меня большая семья - пояснила Мария. Зарплата технички небольшая. У моих сыновей не было рубах, а время уже холодное. Материя оказалась подходящей. Вот я и сшила из этих флагов две рубашки. В магазинах-то ничего не было.
Следователь-чекист хорошо понимал, что уборщица Мария - самая что ни на есть пролетарка, малоимущий рабочий класс с точки зрения теории классовой борьбы. Он записал её показания и отправил домой. Больше к ней не приставали. Не потревожили ни разу чекисты и Ларису Петровну. А ведь несомненно, что это был чей-то донос с дальним прицелом.
внук, Матвеев С. Н.
Бабушка очень любила путешествовать. Ездила к родственникам в Архангельск, в Горький, в Анапу.
Причём, до войны делала это часто. Ей давали путёвки в санатории (Симеиз) и дома отдыха, и она не отказывалась.
Меня она брала дважды в Архангельск, где-то в 1959-м и 61-м годах, когда мы переехали в Коношу из Кировской области, и Архангельск стал поближе.
В 1962-м в августе она поехала в Горький к племяннице и тоже взяла меня с собой. До Ярославля мы ехали по железной дороге, а затем - на теплоходе до Горького. Точно так же
и возвращались обратно. Это были первые мои детские впечатления от большой страны.
Поездки по железной дороге, особенно до войны, очень отличались от нынешних. В пассажирских вагонах было разрешено курить, и дым стоял коромыслом. Поездки превращались в кошмар, особенно для женщин и детей! А также в дороге орудовали воры, которые охотились за багажом пассажиров. Зачастую они располагались на крышах вагонов и с помощью специальных крючьев зацепляли багаж с верхних полок и вытаскивали в окно наружу. У бабушки таким образом чуть не спёрли чемодан. В общем, каждая поездка на дальние расстояния была делом хлопотным.
После войны
Урок атеизма в советской школе. Учительница МарьВанна:
А сейчас, дети, дружно повторяем все за мной:
Бог, тебя нет, тебя нет, тебя нет.
Дети старательно повторяют.
Учительница замечает, что маленький Мойша молчит и не участвует.
-Мойша, ты почему не повторяешь со всеми?
-МарьВанна, Бога точно нет?
-Нет никакого Бога, Мойша, я же сказала.
-Если его нет, то почему вы все к нему обращаетесь?
А если он всё же есть, зачем мне портить с ним отношения?
Праздновать Пасху, Рождество и другие православные праздники в совок было не принято. При Хрущёве, и тем более - при Брежневе за это уже не расстреливали, (хотя появление в церкви несовершеннолетнего гражданина СССР с 1961 года по закону считалось уголовным преступлением), да и доносы в КГБ или КПСС могли написать немногие, и как-то уже вяловато, без бешеной пены у рта. Революционный ленинский энтузиазм масс явно выдыхался. Тем не менее, о Пасхе и Рождестве всё ещё нельзя было говорить открыто незнакомым людям, тем более - рассказывать где-то на публике (среди возможных стукачей!) с явным вызовом. Могли легко наделать гадостей - вызвать в партком и долго читать там даже самому что ни на есть беспартийному - партийные атеистические нотации, напоганить на работе - чем она денежнее, тем вероятнее, а то и вовсе выгнать, если ты руководитель, даже очень небольшой по рангу. Нечего стадо портить. И пожаловаться было бы некуда. Ни профсоюз, ни суд не помогли бы. Церковь считалась опасным конкурентом для красной власти, так как воспитывала в людях достоинство, благородство, порядочность и приличие. А власть наша советская была бандитской, т. е. эти вышеупомянутые качества были ей не только не свойственны, но и не нужны вовсе.
В те далёкие шестидесятые приход Пасхи в нашей семье всегда отмечали старинными церковными выпечками, имевшими начало в глубине веков. Ещё за неделю до Пасхи в семье начинали собирать продукты: отец ходил по магазинам, надо было купить хорошей муки, а она была далеко не везде, яиц, изюма, ещё много разных вещей, молоко брали у соседей с коровой.
Шкатулка с пряностями
Но самое главное - это дрожжи и пряности. Бабушкина технология требовала хороших дрожжей, и достать именно их в коммунистических магазинах или одолжить у соседей всегда было проблемой, так как дрожжи были одним из миллионов дефицитов - нужны были многим. Пряности у бабушки были ещё довоенные, некоторые - даже дореволюционные. Ожидать появления нужных пряностей в совковых магазинах архангельской глубинки было нереально. С вечера замешивали тесто мутовкой, которую отец вырезал из небольшой сосенки. Муку насыпали деревянным совком.
Те самые мутовка и совок.
Потом заполняли тестом огромные кастрюли и ставили их на тёплую ещё плиту на кухне. За ночь тесто ходило и могло без спроса неожиданно вылезти из кастрюль, тогда бабушка и мама поднимали большой переполох, чаще всего - это случалось рано утром, они вскакивали с кроватей и запихивали вылезшее тесто обратно.Наступала Великая Суббота. Если тесто было готово, отец с матерью топили печь с плитой, бабушка доставала свои дореволюционные формы и железные противни для выпечки Большого Кулича (он был один, диаметром более 25 см), огромного кренделя в форме буквы "В", как в заголовке газеты "Известия", красно-коричневых рассыпчатых коврижек с корицей, а также сметанных шанёжек, пирогов с клюквой, картошкой и пирожков с яйцом и капустой.
Бабушкин кулич был в несколько раз больше, верх зажаривался до черноты, поливка верха сахарными глазурями и горошком отсутствовала - негде было всё это взять при коммунизме...а может, и не в той традиции, что нынче.
Бабушкин крендель был раза в полтора больше, выпекался на большом железном противне. И сам он был толстый и солидный, почти чёрный сверху, очень напоминая букву "В" в заголовке газеты "Известия". Прошерстив весь Интернет, я так и не нашел ни одного фото, даже близко похожего на тот бабушкин крендель!
Если эту букву немного растянуть по горизонтали и сделать толще, получится похоже на тот крендель.
Коврижка с корицей была похожа на эту, очень рассыпчатая. Верх её формовался большим блюдом, была видна резкая грань, которой здесь на фото нет.
Пасхальные яйца традиционно красили луковой кожурой, а когда её не было, могли применять порошок марганцовки из аптечки. С ним яйца получаются весьма тёмные, почти чёрные. Зато стерильно - никаких бактерий!Для изготовления пирогов с картошкой использовалась выточенная из дерева картофелемялка, или толкушка.
На фото представлена та самая бабушкина мялка. Сколько ей лет, трудно сказать. Поиск таких же подобных ей в Интернете результатов не дал. Нет таких, и всё.
Я, будучи в возрасте 5-15 лет, в этом процессе выпечки участия не принимал, разве что когда меня просили принести несколько вёдер воды с колонки и дров для печки из сарайки. Вся выпечка готовилась в большой духовке, и тут уже процессом всецело руководила бабушка. Мама тоже всё это умела, помогала ей, но сама почти не вмешивалась. В печке трещали дрова, на кухне было жарко, суетно, немного пахло дымом, а ещё очень вкусно пахло выпекаемыми пирогами, пряностями, иногда - чуть подгорелым тестом. Этот запах из детства остался в моей памяти на всю жизнь. После того как и кулич, и крендель покрывались сверху тёмно-коричневой или даже чёрной зажаристой корочкой, их мазали по ней постным маслом, для чего как помазок применялось крыло вальдшнепа, и ставили на стол. Я старался сначала съесть с разрешения взрослых что-нибудь из мелочи повкуснее, так как свежеиспечённые пирожки были ещё горячими, а когда остывали, то уже становились не такими вкусными. Потом все садились за праздничный стол, на котором, как правило, отсутствовала всякая выпивка, если только случайно не заходил кто-то близко нам знакомый из охотников. И вот тогда уже родители начинали разрезать главную выпечку - кулич, крендель, пироги и коврижки, большим ножом на куски, удобные для еды. На Пасху мы никогда не приглашали никого из гостей, за исключением гостящих близких родственников, когда их визиты совпадали с праздником, да и родители мне также рекомендовали никому о Пасхе не рассказывать и в нашей коммуняшной школе. Конечно, мы не изучали тогда ни Закон Божий, ни Евангелие, равно как и Библию, поэтому никаких знаний об Иисусе Христе и его делах я в детстве и юности не получал. Знал только, что это - Бог, и его следует свято чтить, но никому об этом ничего нельзя было рассказывать.
Когда бабушка ездила в 1959 году в Архангельск, а я был при ней, ей удалось в одном из храмов купить этот церковный календарь. Мне разрешали его читать, но без религиозного образования разобраться в нём пацану было сложновато.
При выпечке бабушка руководствовалась и сверялась с какими-то старыми-престарыми полуразорванными от частого пользования тетрадками, она говорила, что переписывала рецепты в молодости ещё с бабкиных записей, а им было больше ста лет.
Пишмашинка "Рейнметалл-Борзиг". Сейчас ей владеет дочка начальника Галина Васильевна.
Однажды, когда отец принёс из конторы старую, неисправную, но вполне ещё приличную немецкую портативную пишмашинку "Рейнметалл-Борзиг", (начальник дистанции В. Ф. Щербаков разрешил ему похимичить над ней, и мы её быстро починили), бабушка с мамой попросили меня перепечатать эти старинные кулинарные рецепты в новую тетрадь. Я выполнил их просьбу с удовольствием. Это было где-то 55 лет назад. Возможно, что кому-то они также пригодятся.
