Майор Григорий Силантьевич Холошня командовал 192-м полком, сменив Якова

Ивановича Кожевникова. Симоняк помнил его с августа сорок первого года, когда наши

моряки доставили на Ханко гарнизон острова Осмусаар. Среди командиров был и

лейтенант Холошня. На кадрового он мало походил. Представляясь комбригу, поднес руку

к пилотке, неловко оттопырив пальцы. Гимнастерка мешком висела на его плечах. Глаза

были прикрыты поблескивавшими стеклышками очков. [279] Симоняк тогда немало

удивился, узнав, что моложавый лейтенант уже окончил институт и возводил укрепления

на Осмусааре.Холошню направили к Кожевникову. Он на глазах превращался в собранного, волевого

офицера. Его перевели в штаб батальона, оттуда - в штаб полка. Когда Кожевникова

брали на дивизию, он сказал Симоняку:

- Лучшего человека на командование полком, чем Холошня, искать не надо. Большой он

умница!

В трудном бою под Нарвой Холошня оправдал эту оценку. И к предстоящей операции

подготовил полк хорошо. Но вот перед самой атакой - такая неприятность.

- Ободри его, - сказал комкор Щеглову.

- Дьяченко туда уже пошел.

Передний край корпуса от реки Сестры отделяло двенадцать - семнадцать километров.

Река причудливо извивалась по лощинам, среди густых лесов. Неширока она, а

переправиться трудно: берега крутые, подходы под огнем.

Уже с самого начала боя, когда войска корпуса рванулись вперед и за двадцать минут

оставили за собой четыре линии вражеских траншей, взгляд Симоняка, скользивший по

карте, все чаще и чаще останавливался на голубой ленточке реки. Шагнуть бы сегодня за

Сестру, размышлял комкор, захватить мост, поселок Яппиля - вот это было бы по-

гвардейски!

Наступали две дивизии корпуса - 45-я и 63-я. 64-я находилась во втором эшелоне. От

Путилова и Щеглова поступали бодрые донесения. Противник ошеломлен, смят ударами

нашей артиллерии и авиации, дружным натиском гвардейцев.

Позвонил командующий фронтом, справлялся, как идут дела.

- Хорошо. Финны еще не опамятовались. Полки местами уже продвинулись на четыре

километра.

- Наши самолеты больше вас не бомбят?

- Нет. Они, к счастью, больше напугали, чем причинили вреда.

Красные стрелки на карте комкора с каждым часом отодвигались от бывшего переднего

края. В лесах, у озерных дефиле, на перекрестках дорог завязывались скоротечные [280]

схватки, а иногда и яростные бои. Гвардейцы опрокидывали неприятельские заслоны и

рвались вперед. В их действиях сказывалась большая школа войны, полученный в

сражениях опыт прорыва многополосной обороны.

Из дивизий докладывали только о достигнутых рубежах, занятых полками опорных

пунктах. Но что стояло за скупыми словами шифрованных сообщений?

Радиоволна донесла командиру 192-го полка прерывистый голос комбата Петрова:

- Я у высоты "Волк".

- Не задерживайтесь. Иду следом.

Холошня, поправив очки, назвал место своего нового командного пункта - Заболотье.

Деревеньку с этим названием заняла рота капитана Львова. После тяжелого ранения под

Пулковом Алексей Львов долго лежал в госпитале. Вернулся в полк перед боями. И опять

повел своих автоматчиков вперед. Рота обогнала стрелковые цепи, лесом обогнула

Заболотье, атаковала финнов с фланга. Старшина Иван Исаичев, ветеран полка,

ханковский снайпер, со своим взводом внезапно появился у них в тылу. Неприятельский

гарнизон почти весь был уничтожен. Автоматчики захватили три тяжелых орудия.

- Что делать с пленными? - запрашивал Львов.

- Придержите, я скоро буду, - ответил командир полка.

В Заболотье Холошня пробыл недолго. Посмотрел на первых пленных, узнал, из какой они

дивизии. Финские солдаты исподлобья поглядывали на советских бойцов и офицеров,

они еще не пришли в себя от пережитого, как сказал один из них, "огненного ада".

- Отправить в штаб дивизии, - приказал Холошня командиру роты Львову. -давай вперед, к Сестре! Обгоняй Петрова…» Стрешинский МП – Генеерал Симоняк