Павлов Александр Павлович
Павлов
Александр
Павлович
капитан

История солдата

Мой дед Павлов Александр Павлович родился в Москве в 1903 году 6 января. Он учился в начальной четырёхклассной школе, а затем в Мещанском училище. Работать в книжном деле с апреля 1919 года, имея перерыв при нахождении в армии с 21 сентября 1926 года по 21 декабря 1927 года. В Красной армии был на Дальнем Востоке, проходил службу на командира запаса. После сдачи испытании при корпусе был отпущен в долгосрочный отпуск (в запас) как командир пулемётного взвода. У него были: жена Лидия Ивановна и дети Вова и мой отец Игорь.

     Осенью 1939 года был призван в ряды Красной армии, участвовал в советско-финской войне. Служил в городе Калинине в 413-м стрелковом полку 73-й стрелковой дивизии, откуда и ушёл на фронт в первые дни Великой Отечественной войны. Участвовал в боях с немецко-фашистскими захватчиками под Смоленском, в обороне Орши, сражался на берегах Днепра. Был начальником штаба батальона в воинском звании капитан. Погиб в боях за Родину 23 июля 1942 года.

      На пути к фронту Павлов Александр Павлович написал жене письмо:

                                                                                                30 июня 1941 год

      Милая Лидуся! И ребятки, Вова и Игорёчек.  Шлю большой пламенный привет и крепко целую.

     Еду в поезде. Кругом всё зелено и блестит солнечной свежестью. Пришлось в эти дни и ночи основательно поработать. Хочу крепко спать, думаю, что выберу времечко во время пути. Жив, здоров. Хочу, чтобы вы не скучали. Привет всем. Напиши письмо бабушке и передай мой привет, пусть извинит, что долго не пишу.

     Пишу в поезде (у меня классный вагон, удобства есть), но трясёт.

     Ещё раз крепко целую, милая моя жёнушка, моё солнышко.

     Будь уверена, фашистов разобьём и дадим взбучку, как нужно.

                                                                                                                       А. П. Павлов

     Для меня очень дорого, что о нём помнят, что он оставил свой след на земле. А след каждого человека-и в его жизни, и в его гибели-неповторим.

Регион Москва
Воинское звание капитан
Населенный пункт: Москва

Боевой путь

Осенью 1939 года был призван в ряды Красной армии, участвовал в советско-финской войне. Служил в городе Калинине в 413-м стрелковом полку 73-й стрелковой дивизии, откуда и ушёл на фронт в первые дни Великой Отечественной войны. Участвовал в боях с немецко-фашистскими захватчиками под Смоленском, в обороне Орши, сражался на берегах Днепра. Был начальником штаба батальона в воинском звании капитан. Погиб в боях за Родину 23 июля 1942 года.

Воспоминания

Павлов Игорь Александрович, 1991 г.

Из семьи потомственных книжников. (О нашем отце).



Наш отец, Павлов Александр Павлович, происходил из семьи потомственных московских книжников, то есть из среды людей, руками которых иллюстрировались, печатались, переплетались и распространялись книги в Москве. В доме всегда было много книг, к созданию которых приложили руки и наши предки. Запомнилась сытинская Детская энциклопедия, великолепно иллюстрированное, тоже сытинское, издание сочинений А. С. Пушкина и др. К сожалению, все это погибло в годы войны. Отец А. П. Павлова, наш дед, работал наборщиком в типографии. Среди его братьев и других родственников были хорошие граверы и представители других профессий книжного дела, в том числе книготоргового.
В книготорговом деле отец проработал на всех должностях – до директора магазина включительно. Окончил книжный техникум, был директором книготорговой школы “Книгоуч” при КОГИЗе, откуда после окончания годичной Школы пропагандистов при МГК ВКП(б) был направлен на работу в ИМЭЛ на должность помощника директора.
Отец был человеком очень общительным и доброжелательным. Запомнилось: где бы отец ни появлялся, его встречали шумно и радостно. Мы вначале относили это на свой счет, позднее поняли – это была дань уважения отцу. В семье никогда не было ссор, не было разговоров о каких-то конфликтах или о том, что кто-то плох или хорош. Характер у отца был очень живой. Он постоянно затевал какие-то игры, веселую возню. Правда, помним это, главным образом, по отпускам, так как в обычные дни отец очень много работал, часто работал ночами.
В юности отец был пионервожатым. С детства он научился неплохо играть на скрипке. Запомнились в его исполнении “Серенада” Шуберта, “Песня Сольвейг” Грига, но больше ему были по душе импровизации на тему “Мы кузнецы и дух наш молод...”. Отец любил слушать и понимал музыку. Он был прекрасный рисовальщик, график. Рассказывая нам сказки, он тут же, на подвернувшемся клочке бумаги, синхронно с рассказом быстро и забавно их иллюстрировал. У него замечательно получались дружеские шаржи и карикатуры. Порой, заметив у кого-то смешное выражение лица, он мгновенно фиксировал это на бумаге и был очень доволен, что всех немного развлек. Обижаться на него было невозможно, хотя мама подобные шаржи лично на нее не одобряла. Отец владел техникой стенной росписи. У меня, младшего, над кроватью был нарисован коврик с изображением трех малышей, нашедших у пенька белый гриб. По просьбе соседки он в ее комнате нарисовал очень милый пейзаж, изображавший березовую рощу. В комнате висели хорошего качества старые масляные копии с картины Левитана “У омута” и что-то еще.
Отец был исключительно мирный гражданский человек, всегда стремился учиться. Поступил в библиотечный институт, но учиться не пришлось. В 1939 году был призван в армию. Война сильно изменила его внешне, но человеческие его качества сохранились. В финскую войну, чтобы вывести роту из-под прицельного обстрела нужно было, кажется, спрыгнуть с высокого обрыва. Он приказа прыгать, но все боялись. Тогда он прыгнул первый, за ним последовали остальные. Бойцы спрыгнули благополучно, а у него от удара парализовало ноги. Бойцы вынесли его на руках, и он несколько месяцев лечился. Потом участвовал в польской компании. В финскую войну он хорошо освоил технику бега на лыжах. В зиму 1940-1941 года он поздно возвращался со службы и уже затемно, перед сном, регулярно ходил с моим старшим братом на лыжах, старался передать ему свои навыки. Был в командировке в Латвии, откуда привез нам невиданные, в цветастых фантиках конфеты со знаменитой фабрики “Лайма”.
Летом 1941 года мы жили в военном городке в Калинине. Отец служил в 413-м стрелковом полку 73-й стрелковой дивизии. Полк частично выехал в лагеря. После начала войны полк был в недельный срок отмобилизован и отправлен на фронт. Хотя мне было четыре с половиной года, запомнилось прощание с отцом. Он приехал прямо к дому верхом на лошади в полном походном снаряжении, посадил меня на колени. Помню покачивание лошади, ее гриву, луку седла, тепло, исходившее от отца, его колени – лица не было видно. Хотя я мало что понимал, но сохранилось ощущение тревоги, значительности момента.
Полк отца занимал оборону в районе города Орши, реки Оршицы и по берегу Днепра. Отец по рассказам, был начальником штаба батальона и прошел через огонь и кровь Смоленского сражения, от Орши до Соловьевой переправы. Он был свидетелем первых исторических залпов “Катюш” батареи капитана Флерова по вокзалу железнодорожной станции Орша и по переправе немцев через реку Оршицу. А, возможно, и принимал участие в выборе целей – ведь именно в расположении его полка произошло это событие.
Последние достоверные сведения о судьбе отца поступили от раненых, выведенных из окружения. Один из них, тоже работник Института из административно-хозяйственной части – Гуреев Василий Емельянович вспоминал, как раненый, он лежал на подводе. Отец подъехал к нему верхом, хотя сам был легко ранен в бедро, и попросил передать семье, что видел его живым и здоровым. Прощаясь, он сказал, что вряд ли удастся выбраться, и вернулся в группу, прикрывавшую отход обоза с ранеными. Значительно позднее мы получили похоронку…
От отца мы получили только одно письмо, отправленное с дороги на фронт. Это письмо еще наполнено заботами мирного времени и лишь в посткриптуме выражена твердая уверенность в нашей победе.
После войны, вернувшись из эвакуации, мы жили в доме 3 по улице Маркса-Энгельса. Там было много имэловцев, которые помнили отца. Это была добрая память, хотя отец проработал в ИМЭЛ лишь около года.
Мы очень благодарны также генеральному директору Объединения “Москнига” С. Е. Поливановскому, который по прошествии более пятидесяти лет и не имея об отце никаких сведений, вспомнил о нем в своей книге “Московские книжники”, сказав несколько добрых слов об отце, как о прекрасном человеке*. С Сергеем Ерофеевичем Поливановским отец работал в школе “Книгоуч” КСГИЗ-а в тридцатые годы.
Семья погибшего в боях Александра Павловича Павлова и ныне проживает в Москве. Жива его жена Лидия Ивановна, тоже работавшая в Институте Маркса-Энгельса-Ленина в 1939-1940 годах и в 1945-1962 годах в библиотеке, секторе произведений В. И. Ленина, Партархиве. Мы с братом Владимиром получили высшее образование, имеем большой трудовой стаж. Растут внуки нашего любимого отца, безвременно унесенного из жизни ураганом войны.
Для всех нас очень дорого, что о нем помнят, что он оставил свой след на земле. А след каждого человека – и в его жизни, и в его гибели – неповторим.
Игорь Александрович Павлов 1991 год.



* С. Е. Поливановский, Московские книжники, издательство “Книга” 1974 г., стр. 59:
“Я понимал, что мне нужно еще много учиться. Поэтому, когда в 1930 г. организовался научно-исследовательский институт Огиза РСФСР (директором был назначен Н. Н. Накоряков) и при нем аспирантура, я с большой охотой пошел в аспирантуру, передав Книгоуч А. Павлову, превосходному человеку, любимцу комсомольцев Могиза. “

Павлова Лидия Ивановна (жена)

Жизнь и работа в эвакуации в годы В. О. В., воспоминания Павловой Лидии Ивановны.



1941 г. в гор. Калинин входят немцы. В страхе все бегут кто куда. Я с двумя сыновьями 12 лет и 4 ½ года и с извещением о гибели мужа. Он воевал в финскую войну и Польскую, погиб под Смоленском. После финской войны он стал кадровый военный. На грузовой машине до отказа набитой людьми добрались до Рыбинского моря. Пароходы переполнены детьми, женщинами, стариками. Немец беспощадно бомбит, впереди и сзади тонут пароходы, тонут люди, стон, крики. Кто хорошо плавает прыгают с парохода, прячутся в кустах густой прибрежной зелени. С парохода в г. Казани пересели в поезд, шедший в г. Саранск Мордовской АССР. Туда были эвакуированы моя сестра с мужем. На следующий день сестра меня попросила сходить за обедом в столовую. Там подошла ко мне молодая женщина с просьбой взять ей вне очереди обед. Мы с ней разговорились, она эвакуирована с 3-мя детьми, спешит на курсы в ветбак лабораторию. Я подумала, а мне как спасти детей? Куда устроиться на работу? Я сразу решила пойти с ней, это видно моя судьба. Она меня познакомила с зав. ветеринарной лаборатории. Я показала ему свои документы, он сказал хорошо можешь завтра приходить. Простите, разрешите сегодня остаться на занятиях, почему же не разрешить – оставайтесь. Меня устроили и на работу в ветлечебницу. Так я начала изучать теорию и практику ветеринарного дела. По окончании курсов, Райзо направило меня на работу ветеринаром в к-з недалеко от Саранска. Дом занимали медицинский врач, я и хозяйка, она нам готовила, питались вместе. К-з очень непривлекательный, грязный, население говорит на своем национальном языке. Среди животных было много разных инфекций мне было очень трудно, мои требования часто не выполнялись, я не понимала их языка, а они меня. Проработав около года я подала в Райзо заявление о переводе меня в русский колхоз. Мою просьбу удовлетворили перевели в к-з за 42 км от Саранска, деревня “Новая Федоровка”. Я проработала там 2 ½ года. Все инфекционные и др. болезни вылечивала. В бригадах навела порядок, падежа не стало колхозники тоже были довольны. Животных приводили нормально где требовалось помощь помогали. Пришла ко мне женщина крепкая, здоровая, суровая. Говорит у меня заболела лошадь. Я начала ставить дом, возить бревна из леса, а теперь без нее мне погибель. Вот заранее говорю, не вылечишь на ее шее тебя повешу. Ладно сейчас трудно сказать кто будет висеть на ее шее. Через 7 дней я вылечила ей лошадь ходила к ним 3 раза в день. Меняла процедуры через 3 часа 3 раза в день. Когда лошадь поднялась и шатаясь подошла к яслям за сеном, она говорит не думала я – ведь совсем мертвая лежала лошадь, голубушка прости меня и упала передо мной на колени я махнула рукой прощаю – есть беды еще хуже, человек все переживет. Пришла домой к окну подошел мальчик лет 7 плачет, позвала я его спросила приласкала, говорит корова заболела и мать под образами на лавке лежит стонет сердце болит. Родные есть у тебя нет только мама. Не плачь я буду твоей мамкой взяла его за руку и пошли. Корова лежала подогнув под себя ноги, слизистая глаз красная, голова запрокинута на бок, температура высокая, в бедре хруст как от пергаментной бумаги. Я решила к утру падет (шумящий карбункул) он не вылечивается. Я ушла мальчик плача меня проводил. Я зашла к соседям с просьбой посмотреть, не волнуйтесь посмотрим. Часов в 12 дня мальчик пришел: Мать умерла, и корова пала. Посадила я его со своими ребятами покормила лепешками из лебеды и клевера они сладкие и теплая кипеченая вода. Сама пошла в правление и с/совет. Договорилась с председателем о рабочих закопать корову, сделать дезинфекцию. С/совет похоронил мать. Мальчик остался у меня м-ца через полтора его устроили в дет/дом. Однажды меня вызывает в Райзо заведующий и вет. врач. тов. Павлова мы хотим Вас направить в другой колхоз Шигоны он весь разрушен, все поголовье в часотке и много других заболеваний, люди ничего не имеют, ни одежды, ни дров, ни еды, все тоже в часотке. Там командуют кулаки, на работу сами не ходят и колхозников отговаривают. Спаивают председателей и др. раб. и самыми разными способами уничтожают. Вы там осторожнее. В оврагах много дезертиров натаскают себе всего из колхоза и отъедаются. Каждый раз облавы бывают, думаю скоро наведут порядок. С Вами будет работать председателем к-за Зюков Андрей Харитонович чл. партии, человек сильной воли, смелый, молодой, имеет большой опыт в работе. Я переехала в Шигоны дали дом на краю деревни села дальше идет огромное поле. Вместо дров дали солому отапливаться. Пошла в правление договорилась с Зюковым о закупке бычков. Я их оперирую и поставлю на откорм к весенней посевной они нам заменят лошадей. Это хорошо, сказал он. Договорилась о кормах для больных животных и о водоемах с чистой водой, т. к. в округе все было заражено клещем. Животные болели /диктикулезом и фасциолезом/ это глистное заболевание печени и дыхательных путей. Корма доставят из Саранска, жмых, овес, сено. Построили баню. Все бригады отремонтировали, промыли щелком и махоркой. Сварила котел мази, вылечила людей, потом начала лечить лошадей и ост. животных. Когда первый раз я промазала лошадей ко мне вечером приехал Зюков А.Х. тов. Павлова поехали в бригады, что там творится просто ад. Лошади носятся по бригадам, хрипят, ржут, кусаются, валяются на полу и бьют копытами. Я говорю, а Вы как думали клещ без боя сдастся? Нет – такой ад и должен быть первое время – потом все войдет в норму. Под утро все стихло. Все кормления проводились в моем присутствии и днем, и ночью. Я не уходила пока корм не будет съеден. Так протекало лечение, быстро мелькали в работе дни. Утром пришел бригадир и говорит из леса прибежала лошадь на ноге выжжена свастика я ее поставил в бригаду. Зачем же, надо было спросить. Я быстро оделась и пошла в бригаду. У лошади температура высокая в легких все хрипит и т.д. Наверно пневмония. Сообщила врачу. Он велел лошадь застрелить и закопать в лесу и полить хлоркой. Контора все сделали. На следующий день еще заболели 2 лошади, я поставила их в изолятор. Одна пала, другая выжила. Вскоре начался падеж свиней вскрываю 3го поросенка в желудке и кишках ничего нет кроме соломы и земли, болезней нет, падеж с голоду, пишу акт. Председатель говорит не может этого быть, им оставляли зерно 2го и 3 сорта. Завтра выходной все поедут на базар проверьте, что повезет зав. молочно-товарной фермы. Я встала в 4 часа, зав МТФ запрягал лошадь. Я вышла смотрю идет и Зюков проверили муку взвесили и пошли в амбар. Зерно верно было отвеено – осталась мякина. Они оба пошли в правление долго слышались их ругань и спор. Следила я за всем строго. Лошади стали поправляться. Кожа стала белая чистая без шерсти. Вызвала врача дал рецепт, сделала мазь, пошла шерсть как шелк блестящая. Вскоре их выгнали на пастбище – они так быстро поправлялись. Я их мыла в неделю раз. зеленым мылом. Стали такие здоровые бегают ржут узнать нельзя что было и что стало. Председатель расправился с кулаками, рассчитался с государством по ½ кг дал колхозникам на тр/день. Дальше стал давать 4 и 5 кг на т/д. Колхозники ожили стали строиться, навалили дров, купили: коз, овец, кур, поросят и коровы тоже стали появляться, обулись, оделись. Настал день смотра и проверки колхоза. Съехались из Саранска врачи, зоотехники, из ГИЗ Кр. Мордовия” НКВД Сельсовета, из школы директор из райисполкома и райкома. Нас качали, кричали ура, поздравляли с большим успехом. Особенно сердечно отнеслось население к нам. В округе было много всякого зверья. На птицеферму залезла лиса задушила много кур. Председатель велел их зажарить, напекли пирогов, хлеба, достали вина. В квартире председателя накрыли стол. Стоял он у окна в длину 3-й от окна сидел Андрей Харитонович Зюков было шумно оживленно, все нас поздравляли с успехом. Зюков взял рюмку встал чтобы произнести речь, вдруг выстрел в окно, пуля попала в печень и там застряла. Скорее вызвали машину и отправили З. 25 км в больницу. Месяц он лежал в больнице – выздоровел. Ездил по полям с охраной. Меня стал притеснять и делать всякие неприятности зав. М. Тор. Я сказала председателю и Савушкину Я.С. врачу. Вскоре нас из этого колхоза перевели, меня в район. Там отстроили ветлечебницу. Стояли на лечении животные, ходила по вызовам и заведовала аптекой приезжали ветеринары за медикаментами. Меня вызвали в райком к секретарю т. Шурупову. Он сказал тов. Павлова Вам нужно вступить в партию. Вы много нам оказали помощи в такие трудные военные дни, ждем от Вас заявление о вступлении в партию. В конце 1945 г. я вернулась в Москву на свою работу в инст. Марксизма Ленинизма. В 25 годовщину победы, мне подарили книгу “Великая отечественная война Советского Союза 1941-1945 гг. Краткая история.” на 512-513 стр. я увидела знакомые холмы и места Мордовии и отары овец которых наши колхозники в порядке братской помощи отправляли в 1944 году в разоренные районы голодной Белоруссии. Значит наш вклад в победу В.О.В. не забыт партией.

Павлов Игорь Александрович, апрель 2008 г.

Кто мы, воспоминания Павлова Игоря Александровича.



Все корни нашего рода по мужской линии в исторической ретроспективе теряются в пределах Москвы и области. Вполне возможно, что наши предки жили в окрестностях, возникшего позднее города, и принадлежали к славянскому племени вятичей. Это бассейн рек Оки и ее притоков Киржача, Москвы, Сходни, Клязьмы. Осваивая под сад лесистый участок на песчаном холме в районе Старого сельца я в изобилии находил осколки примитивной глиняной посуды. Однажды, попалось, то же глиняное, правило для работы на гончарном круге. Попадались и небольшие, слоистой фактуры, словно коконы, завернутые в оболочку из песка и окислов, предметы, напоминающие то ли кованые гвозди для подков, то ли наконечники легких стрел. О многом говорит и название соседней станции - Ветчи, по-славянски краткое и так напоминающее название древнего племени.
В старину существовало деление населения на сословия: дворяне, купцы, мещане и крестьяне. Дворяне - это служилые люди – военные, чиновники, т.е. люди, которые служили царскому двору. Купцы – которые в зависимости от состояния образовывали свою иерархию. Почему всё же купцы, а не торговцы? Потому, что главное в их деле подешевле купить. Вот они и ездили за тридевять земель, чтобы купить подешевле и перепродать подороже. Крестьяне - сельские жители - хлебопашцы и животноводы, большая часть из которых были крепостными. И, наконец, мещане - от сохранившегося в некоторых славянских языках слова “мисце” - место вокруг стен детинца т.е. горожане. Это, иначе, посадские люди, жители посада – территории города, которая застраивалась и заселялась вокруг его центральной части. В их числе были свободные, небогатые люди, жившие своим трудом и владевшие разными ремеслами – портные, сапожники, кузнецы, печатники, ювелиры, аптекари, булочники и т.п. Они занимались и мелкой торговлей, но, в отличие от купцов, продавали то, что производили сами.
Нашим предком по мужской линии был Дмитрий Павлов, а по материнской - Матвей Курочкин. Жили они в начале 19 века и о них мне ничего не известно. У московского мещанина Д. Павлова было несколько сыновей. Среди них были граверы, художники, наборщики – все они работали в книжном деле и были, несомненно, людьми грамотными и способными. Среди них был и мой дед – Павел Дмитриевич Павлов. Он работал наборщиком в типографии и умер 24 декабря 1910 года, разбившись на катке. Наше родовое гнездо располагалось в Замоскваречье, во Втором Голутвинском переулке на втором этаже старенького двухэтажного дома. На его фасаде в 1,5 метрах от земли была прикреплена чугунная дощечка, отмечавшая наивысший уровень воды в половодье. Здесь родился мой брат Вова. Сейчас этого дома уже нет. Здесь, когда мама гуляла с Вовой в коляске по замоскворецкому берегу Москвы-реки она видела, как взрывали Храм Христа Спасителя. Строительство Дворца Советов на месте храма в войну остановилось, но клуб СДС на перегороженной стройкой ул. Волхонке работал долгие годы и после Войны. Это был длинный деревянный барак, расположенный совсем близко от дома, в котором мы жили после Войны. Здесь постоянно крутили хорошие фильмы и для нас это был ближайший кинотеатр. Билеты в кино были от 20 до 50 копеек. Потом здесь был грандиозный бассейн «Москва». Сейчас на этом месте построен новый Храм.
П. Д. Павлов был женат на Марии Матвеевне урожденной Курочкиной, а в замужестве Павловой. Это моя любимая бабушка, прожившая очень несладкую жизнь. После смерти мужа она осталась с четырьмя детьми, младшему из которых, моему отцу, было семь лет. Чтобы прокормить детей она сменила не одну профессию. Знаю, что она была хорошая портниха и рукодельница. Из старых распущенных хлопчатобумажных детских носок она связала два полосатых очень плотных и больших ковра - один в теплых, другой в холодных тонах. Эти ковры потом долго нам служили. Последние годы жизни она работала вахтером на МОГЭСе. О ее родителях я ничего не знаю. Но у нее был брат – Александр Матвеевич Курочкин (дядя Саша). Он немного знал французский язык. Это был небольшого роста худенький старичок с бородкой клинышком, всегда очень аккуратный и чистенький. От него я получил первые знания иностранного языка, разбирая надписи на монетах, которые я тогда только начал коллекционировать. Тогда же бабушка подарила мне, наверное, единственную свою ценную вещь - серебряный рубль 1924 года, который я свято храню по сей день. Еще из реликвий наших предков сохранился во всех перипетиях войны и эвакуации только маленький серебряный чайничек – последний предмет из некогда большого сервиза. Я учился классе в четвертом и было это году в 1948. Все мальчишки чем-нибудь менялись. Я выменял несколько грампластинок, но проигрывать их было не на чем. Дядя Саша, узнав об этом, сказал, что он мне подарит патефон и пригласил меня к себе. Все мы тогда, в послевоенные годы, жили трудно, но жилище дяди Саши меня поразило. Он работал санитаром в больнице. Чуть дальше театра Советской Армии расположены больничные корпуса. Вошли в огромный, чистый и совершенно пустой полуподвал корпуса. B углу стояли две газовые плиты, несколько ящиков, постель. Это и была обитель дяди Саши. «Сейчас мы с тобой попьем чайку» - сказал дядя Саша и поставил на плиту фаянсовый заварочный чайничек, чем я был очень удивлен. Но чайник не треснул, быстро скипел и мы с удовольствием попили чайку с сахаром вприкуску. «Попить чайку» - это была традиция, старая и незыблемая. Чаёвничали дома и в гостях, за разговорами, не спеша, поглощая одну чашку, другую, третью... , так, безовсего, часто и без сахара. Когда мне нечего было делать я шёл к тете Капе на Неглинную или к тете Шуре в Ермолаевский переулок. Меня встречало неизменное: «А, Игорек, ну садись, сейчас чайку попьем!» Запомнилась одна фраза о ком-то, слышанная мною в детстве от старших: «Они богато живут – у них к чаю всегда печенье». Но вернемся к дяде Саше. После чая настала очередь патефона. Он был сколочен из необструганной ящичной дощечки и состоял из электромоторчика, мембраны и рупора, умело спаянного из латуни и встроенного в ящик. Пластинок не было. Потом, дома эта техника еще долго радовала нас мелодиями тридцатых годов. Старший брат моего отца - Алексей (дома его звали Лёней) - умница и надежда всей семьи, в 1914 году был призван в армию. Немцы тогда впервые применили газы. С тяжелым поражением легких он был демобилизован и, вскоре, после невыносимых мучений, умер. Сестра отца – Ольга взяла на себя значительную часть забот о братьях. Это была очень серьёзная и целеустремлённая девушка. От матери она переняла знания и навыки швейного дела, обшивала младших и была, наверное, неплохой портнихой. В период НЭПа ценой тяжкого труда ей удалось создать швейную фабрику. Думаю, что это была небольшая мастерская, которая давала семье средства для существования, но именовалась фабрикой, и Ольга этим гордилась. Нашлись люди, которые обанкротили и прибрали к рукам её детище. Ольга не смогла этого перенести и покончила с собой. Средний брат отца – Сергей (дядя Сережа) – был очень общительный и разговорчивый человек. Когда приходил в гости он непрерывно что-то рассказывал, шутил и с ним было интересно. Женился он неудачно и вскоре развелся. По специальности Сергей Павлович был экономистом, в Войну служил в хозяйственных частях, а последние годы жизни работал бухгалтером. Вторично женился он поздно на очень порядочной женщине. Детей у них не было. Умер он в 1954 году и похоронен на Ваганьковском кладбище в одной могиле со всей семьёй (6 человек). Могила находится метрах в 50 – 60м. за церковью, чуть левее. На могиле стоит небольшой (около 1 метра) казенный памятник, один из тех, которыми администрация кладбища заменила старые кресты и ограды. На памятнике указаны имена только троих последних похороненных. Документы на могилу остались у жены дяди Серёжи, связь с которой потеряна. О моем отце, Павлове Александре Павловиче, я писал в Книге памяти, изд. Института теории и истории социализма (бывший ИМЭЛ), Москва 1991г. Этот текст мы составляли вместе с моим братом Владимиром (Вовой) и мамой. Там же об отце вспоминают его сослуживцы. Была публикация и в Московской правде. В 1924 году отец был призван в армию и проходил срочную службу как одногодичник на звание командира пулеметного взвода. Это обстоятельство в его судьбе оказалось роковым. Служил он в горячей, по тем временам, точке - Благовещенске, в Краснознаменной Волочаевской дивизии. Напомню, что это на границе с Китаем в период конфликта на КВЖД. До и после службы в армии отец работал в книготорговом деле и прошел путь от продавца – киоскёра до директора книготоргового техникума Книгоуч. В 1938 г. был направлен на годичные курсы пропагандистов, после окончания которых он около года работал в ИМЭЛ при ЦК ВКПб в должности помощника директора. Нам дали более или менее приличное жилье – в постройках за главным зданием ИМЭЛ. Соседями были сотрудник ИМЭЛ Прейс и его жена, сестра С. Я. Маршака, писательница Елена Ильина автор книги про Гулю Королёву «Четвёртая высота». К ним я иногда заходил в гости и мне маленькому всегда находили какое ни будь интересное занятие. Здание ИМЭЛ и прилегающие к нему постройки - одна из немногих в Москве хорошо сохранившихся городских усадеб c прекрасным садом, великолепными воротами и старинной оградой. Особенно хорош был сад. За ним ухаживал старый, очень строгий и опытный садовник Грошев. Cад благоухал и днём и, особенно, вечером. Здесь были великолепные цветники, росли барбарис и туи, яблони и старые дубы. И вся эта красота была размещена удивительно гармонично, куртинами в традиционном русском стиле. В идеальном состоянии поддерживался и интерьер внутренних помещений главного здания. Во время войны здесь был штаб партизанского движения. В это время в дальнем углу сада, между яблонями и оградой появились две безимянные могилы. Потом здесь был музей Маркса. В смутное время перестройки сад пришёл в упадок, с парадных дверей главного здания ободрали удивительной красоты бронзовые ручки, часть ограды сломали. В самом здании разместилось дворянское собрание. Я как-то зашёл туда, воспользовавшись свободным входом. В спёртом воздухе пахло кислыми щами, по коридорам бегали какие-то «профсоюзные бабы». Мне стало грустно, и я вышел.
Отец был сугубо гражданским человеком, всегда стремился учиться. Они с мамой бросали жребий – кому поступать в институт. Жребий выпал маме, и отец очень расстроился. Мама уступила ему свое право, и отец поступил на исторический факультет заочного отделения Педагогического института. Учиться, однако, не пришлось. Той же осенью его призвали в армию. Он участвовал в войне с белофинами, был контужен, лежал в госпитале. Мама вспоминала их встречу в госпитале. Отца вызвали в приемную, видимо, не сообщив зачем. Раздалась ругань и громыхание костылей. Мама в ужасе замерла, ожидая увидеть безногого инвалида. Внезапно ругань прекратилась, и мама увидела отца. «Лидочка!» - произнёс он, на его лице расцвела улыбка, а ноги оказались целыми. Мама вспоминала, что отец, даже внешне, за короткое время очень изменился. Что – то жесткое и суровое появилось в выражении его лица, хотя, человеческие его качества сохранились. Долечивался он в военном санатории в Крыму и был оставлен в кадровой армии. Перед войной, в 1941г, отец служил в г. Калинине в 413 стрелковом полку, 73 стрелковой дивизии в должности командира роты в звании лейтенанта. Мы из Москвы переехали к месту службы отца. Район, в котором мы жили назывался Жолтиково поле. Это на самом берегу Волги, недалеко от железнодорожного моста. Помню, казавшийся мне очень высоким, обрыв, под ним на песчаном берегу перевёрнутые лодки, исходящий от них запах разогретой солнцем смолы и бесконечные луга, и рощи на противоположном берегу. По выходным лодочник перевозил желающих через Волгу. Помню какое изобилие полевых и лесных цветов там было. С тех пор я особенно запомнил и полюбил скромный цветок подорожника. В конце мая - начале лета 1941 года полк не полного состава выехал в летние лагеря. Для семейных офицеров можно было на лето снять комнату в поселке и мы, конечно, этим воспользовались. Ходили в лес за сморчками, которые там росли в изобилии. Запомнилась фигура отца в сапогах и галифе, извлекающая из кустов, поразивший меня, ящик от снарядов: зеленый снаружи и чистый, пахнущий свежей древесиной, внутри. Все изменилось с началом Войны. Полк отца возвратили из лагерей, в недельный срок пополнили, отмобилизовали и, в составе ещё не полной дивизии, отправили под Оршу закрывать «Смоленские ворота». Погиб отец 20 июля 1941г. (25.8.1942 по данным http://obd-memorial.ru/flash/ приказ Об исключении из списков №26 от 12.01.1949, п. 153) во время прорыва нашей обороны на подступах к Смоленску где то на линии Гнездово.... . Но это моё предположение. Ещё в Калинине летом 1941г. к нам приходил офицер, который служил с отцом и, видимо, мог что-то рассказать о его судьбе, но никого не застал дома. Потом эвакуация в Мордовию и, конечно, отыскать нас было уже невозможно. Думаю, что извещение, которое у нас храниться - дубликат, выданный позднее взамен утраченного при эвакуации из Калинина. В 70е годы во время турпоездки в Югославию мы посетили воинское кладбище погибших при освобождении Белграда воинов 73 гвардейской стрелковой дивизии. И здесь я с волнением прочёл на одной из могил имя моего отца. Бывает много совпадений. Конечно, это не отцовская дивизия. Ведь при присвоении звания «гвардейская», как правило, присваивался и новый номер. Но что меня особенно взволновало? На плите около 20 фамилий. В начале списка офицеры, потом рядовые. Указаны только инициалы и сокращенно звание. Только одно имя в группе офицеров прописано полностью «Павлов Александр Павлович» от края до края мраморной плиты так, что для звания просто места не осталось. Почему единственному человеку проявлено такое уважение? И я нахожу две причины. Во-первых, потому, что отец, если это он, был человеком уже далеко не молодым и, вероятно, весьма уважаемым и опытным офицером. Во-вторых, его однополчане, не имея сведений о нахождении его семьи, надеялись, что это, рано или поздно, позволит детям или внукам опознать его могилу. Это воинское кладбище и надпись на могиле есть на кинопленке о поездке по Югославии.
Родителями моей мамы (нашей дорогой бабы Лиды) были Иван Николаевич Милохов (около 1870-1920) и Татьяна Дмитриевна Сергеева (1876-1912). Это была очень красивая пара. Он - высокий сероглазый блондин, она – с чисто карими глазами и густыми темно русыми волосами. И.Н. Милохов очень любил свою супругу. У них было 9 детей: Клавдия, Елизавета, Николай, Вера, Татьяна (умерла в детском возрасте), Надежда, Иван, Александр и Лидия-младшая. Все они жили в Серпухове в пятистенном одноэтажном деревянном доме на улице Луначарского, в котором и ныне живут их внуки и правнуки. Рядом расположен двухэтажный дом, принадлежавший Егоровым. С их детьми (Вася Королев и др.) дружили. По улице часто шли порожняки, на которых любили кататься. Они ходили сцепкой и на последних санях кнут не доставал. Здесь были две близко расположенные церкви: церковь Святого Николая и церковь Святого Александра Невского. Церковь Святого Николая стояла на Николиной горе, с которой любили кататься на санках и, рассказывала баба Лида, один раз заехали под лошадь, но проскочили. Все Милоховы были прихожанами церкви Святого Александра Невского. Баба Лида в детстве пела в хоре этой церкви. У неё был отличный слух и правильно поставленный, хороший голос. Даже дома за домашней работой, она пела всегда очень старательно, сосредоточенно и это было прекрасно. В этой церкви все Милоховы венчались, крестили детей, сюда приходили по праздникам, отпевали умерших. Фамилия «Милоховы» чрезвычайно редкая и сродни фамилии, например, «Герцен» (от «герц» - сердце, т.е. дитя любви). Такие фамилии получали внебрачные дети знатных родителей. Их любили, они получали хорошее образование и пр., но не признавались законными наследниками. И.Н.Милохов был родом из крестьян Тульской губернии из-под города Винёва. Любопытно, что из тех же мест родом жена маршала Тухачевского в девичестве Милохова. Эти сведения где-то откопал Ю. Иванов. Здесь нельзя исключить родственную связь т.к. ни в жизни, ни в специальной литературе по происхождению русских фамилий я эту фамилию не встречал. У И.Н.Милохова были брат и сестра. Брат (Дядя Миша) в детстве при пожаре получил сильную контузию и сильно заикался. Он жил вместе с братом и помогал ему по работе. Сестра была всем детям крёстной (матерью). Крестная со своим мужем Тюленевым часто приходили в гости, приносили подарки. Их любили. Тюленев был интеллигентный человек, возможно инженер, что по тем временам значило много. Отец Т.Д.Сергеевой, мой прадед, Дмитрий Сергеев был мастер-насосник. Он изготавливал и устанавливал водяные колонки по старинной технологии и обучил этому делу моего деда И.Н. Милохова. Насосы и трубы делали целиком из древесных стволов, высверливали их и сооружали устройства типа современных колонок. По приметам подыскивали место, бурили скважину и устанавливали в неё деревянную колонку. Секрет состоял в правильном подборе и консервации древесины (скорее всего это была обоженная осина). Колонки служили долго. Это давало заработок, позволявший содержать довольно большую семью. Дед передал своё ремесло старшему сыну Николаю, который проработал в водопроводном хозяйстве Серпухова всю жизнь. Мать Т.Д. Сергеевой, Анна Евстигнеевна, была очень аккуратная и строгая, следила за собой и требовала того же от других. У её отца, моего прапрадеда Евстигнея, было много земли, было богатое хозяйство. У деда был сундук с музыкальным боем. В сундуке хранилась праздничная и зимняя одежда. Дети были одеты так: у мальчиков были желтые шубы, у девочек синие c заячьими воротниками, валенки с галошами и, тогда только входившие в моду, сандалии (как сейчас кроссовки). Старшей из детей Милоховых была тётя Капа (Клавдия Ивановна). Она по профессии была медицинской сестрой и работала в полевых госпиталях во время Персидского похода Русской армии в Первую мировую войну. Её мужем был Константин Викторович Квасников (дядя Костя). У братьев Квасниковых в Серпухове была хлебная лавка с вывеской «Хлебная торговля братьев Квасниковых». У него было слабое зрение, и он всю жизнь ходил в пенсне. В Первую мировую войну он служил вольноопределяющимся (с витыми кантами на погонах) в хозяйственных частях. Они вместе участвовали в персидском походе и прошли с армией весь Кавказ, Закавказье и часть Персии (Ирана). У дяди Кости было несколько альбомов с уникальными открытками тех лет. Например, открытка с видом аула Шамиля, открытка c видом скал «Коварства и любви» под Пятигорском до постройки там ресторана в псевдо замковом стиле и др. Дядя Костя был увлекающимся человеком. В молодости занимался спортом. Играл в русский хоккей в одной команде и И. Ильфом и Е. Петровым (авторы «12 стульев»). На его коньках с ботинками из добротной свиной кожи со следами былых баталий я учился кататься, хотя они и были на два номера больше моего размера. Он активно занимался гимнастикой, был атлетически сложен, участвовал в сокольском спортивном движении. Была такая международная спортивная организация «Сокол». Она выпускала открытки, пропагандирующие спорт, а её члены носили очень изящные фирменные заколки галстуков. Две такие заколки я храню как память о дяде Косте. Он практически всю жизнь увлекался фотографией. У него были уникальные альбомы фотографий. Помню фотографию первого в России демонстрационного полета Блерио на Ходынском поле. Фотографии на работе и в семье видного государственного деятеля, председателя Госплана РСФСР(1930-1934г.г.), члена ВЦИК СССР М. И. Рогова, с которым дядя Костя дружил еще с молодых лет. Среди его друзей и знакомых было не мало людей, ставших в последствии известными. Их объединяла любовь к спорту, рыбалке, природе. За удивительно романтичную и выразительную по композиции фотографию, запечатлевшую мечтательного юношу на опушке леса пронизанного лучами солнца, он получил первый приз на одном из первых в России конкурсов. Призом был каслинского литья чудесный бюст Л.Н.Толстого, небольшого размера на литой кружевной полочке. Приз и сама фотография долгие годы висели над письменным столом в их комнате. Однажды дядя Костя взял меня с собой на рыбалку. Это был погожий майский день. Мы доехали до Планерной и пешком через поля направились к речке Сходне. В небе самозабвенно пели жаворонки. Дядя Костя в брезентовом дождевике, сильно полинявшим под солнцем и дождями, в таком же картузе, с сумкой через плечё и с таким же чехлом, набитым удочками за спиной направился к речке. Я не помню поймали мы тогда что-то или нет, но эта поездка мне запомнилась. Сходня протекала по широкой совершенно безлюдной долине, кусты по берегам чередовались с небольшими песчаными пляжиками, сквозь прозрачную воду было видно, как по дну ползают усатые пескарики. Сюда мы как-то ездили с моим школьным товарищем Лёвкой Царьковым, на Сходне был наш пионерский лагерь - самая счастливая пора во всей моей жизни, на эту речку мы не раз приходили и позднее, когда жили у метро Сходненская. Сейчас Сходня уже не та. Её перегородили, устроили форелевое хозяйство, ниже по течению появились стоки из очистных коллекторов и пр. Как-то, с Петей мы пытались порыбачить здесь, но в тёмной застойной воде чудом поймали только одного чёрного ротана.
Самой близкой я считал тётю Шуру (Александру Ивановну). Когда она узнала, что папа погиб, то немедленно отправилась в Калинин чтобы хоть как-то поддержать маму. Электричек тогда не было – ходили паровые поезда. По дороге поезд разбомбили. Несколько вагонов прямым попаданием были полностью разбиты, но её вагон уцелел. После этого, даже много лет спустя, тётя Шура не могла спокойно ездить на транспорте, ощущая над собой потолок. После войны, когда возвратившись в Москву нам негде было жить, нас троих тётя Шура взяла к себе. Она и её муж – дядя Паша (Павел Иванович Иванов) занимали комнату в 20-25 кв. м. в коммунальной квартире в добротном старом доме по Ермолаевскому переулку 17, а её сын, мой двоюродный брат Юра, в это время служил в Армии. Тётя Шура единственная из всех Милоховых окончила классическую женскую гимназию. Другие учились в школах разных ступеней, в мещанских училищах и т.п. Женская гимназия давала так же и профессию учителя младших классов. Выпускниц женских гимназий отличали безукоризненные манеры, выправка, знание правил хорошего тона, этикета, сервировки стола и др. Мама и брат переехали в полученную нами после долгих мытарств 9 метровую комнату в коммунальной квартире (по ул. Маркса и Энгельса 3, кв.15), где прошли всё мое детство и юность. Пока же я остался у тёти Шуры заканчивать второй класс. Вот тут тётя Шура и применила все свои педагогические знания для моего воспитания, за что я ей очень благодарен. В новый 1946 год соседка тети Шуры- Кира Николаевна, достала для меня билет на ёлку в Дом художника на Кузнецком мосту. Там, в подарке была игрушечная собачка, которую я называл ласково «сабилька», очень любил, «кормил», протирал глазки и укладывал с собой спать. Она цела и по сей день. Проявились, наверное, мои переживания и воспоминания о другой, очень нами любимой, настоящей собачке, которую мы взяли щенком и, в честь любимой собаки К. Арсеньева, назвали Альпой. Её пришлось оставить в Мордовии при возвращении из эвакуации. Муж тети Шуры – дядя Паша (Павел Иванович Иванов) был студентом Училища живописи и ваяния (с 1920г. ВХУТЕМАС – Высшие художественно-технические мастерские). Это в том самом здании на Мясницкой (ул. Кирова), где раньше преподавал А.К. Саврасов и учился И.И. Левитан. В этом же здании, вероятно, в том же зале, где некогда были учебные мастерские, пришлось и мне поработать конструктором в начале 60х годов. Дядя Паша, кроме живописи, всю жизнь увлекался театром, сам участвовал в спектаклях и как актер, и как художник. Это увлечение сблизило его с В. И. Пудовкиным, который в это время тоже учился в университете на физмате. В 1914 оба оказались в армии и оба попали в плен. Жили они неподалёку от города Киля в Померании, на казарменном положении. Напомню, что это было время революционного подъёма и в России, и в Германии, время братания солдат. Среди пленных были так же французы, сербы и др. Режим был терпимым. Особенно увлекались постановкой любительских спектаклей. Сами делали декорации, сами играли, рисовали афиши. Спектакли были платными. Главным организатором был Пудовкин. Думаю, что именно здесь родился будущий талантливый режиссёр и актёр. Сохранилось несколько фотографий афиш и сцен спектаклей. Дядя Паша любил театр и до конца жизни играл в любительских спектаклях в клубе Мин. финансов. Эту любовь он передал своему сыну, моему двоюродному брату Юре (Юрий Павлович Иванов, Член союза театральных деятелей, Заслуженный работник культуры, к. и. н., доц.), который преподавал историю в Школе-студии МХАТ, в Литературном институте, Щепкинском училище, многие годы был председателем секции зрителей при Московском доме актера. Он был знаком со многими известными людьми театра. Познакомил меня с Вадимом Васильевичем Шверубовичем сыном В. И. Качалова, интереснейшим человеком, который был деканом постановочного факультета школы-студии МХАТ. По просьбе Вадима Васильевича я составил программу, подготовил курс лекций по НОТ в театре и вёл занятия. Вадим Васильевич устроил мне совершенно удивительную экскурсию и провёл по закулисью старого МХАТа: по артистическим уборным знаменитых актеров, по швейному и декорационному цехам, познакомил с хозяйством сцены. Надо сказать, что механизмы сцены постройки начала 20 века на меня - инженера механика, произвели сильное впечатление. В школе- студии имеется свой небольшой зрительный зал для постановки спектаклей – курсовых и дипломных работ. Вход на эти спектакли свободный т.к. студентам нужно привыкать работать перед публикой, чувствовать её реакцию. Спектакли эти - прелесть, это такие сверкающие бабочки-однодневки. Здесь, как-то раз, мы оказались рядом с Е. В. Самойловым - прекрасным актером и человеком, с которым Юра меня познакомил. Судьба свела меня еще с одним человеком, имеющим непосредственное отношение к актерам моего любимейшего фильма «Сердца четырёх». Это С. Алабян – сын исполнительницы роли главной героини фильма – Л. Целиковской и знаменитого архитектора. Он учился и работал в МВТУ на нашем факультете, где мне и довелось с ним встречаться. Как-то, на вечере в Доме литератора Юра познакомил меня со Львом Ошаниным. Он был уже далеко не молод, высокий, худой и очень доброжелательный человек. На одном из партсобраний он, как обычно, рисовал лошадок на клочке бумаги и записывал приходящие в голову рифмы. После собрания Юра попросил у него эти черновички. Они сохранились. Там, среди прочего, было двустишие: «Как ни ерепенься, а уже маячит пенсия» и эпиграмма на Юру: «Как всегда он свеж и нов, Юрий Палыч Иванов». Это подмечено очень точно. Юра всегда тщательно следил за своим внешним видом и это заметно по сохранившейся фотографии, где он вместе с А. Н. Грибовым в составе комиссии принимает экзамены у студентов школы-студии. Юра перед войной только окончил 10 классов. Возник вопрос о выборе профессии. Не смотря на увлечение театром, он поступил в медицинский техникум. Отсюда его и призвали в армию и направили в Ростовское (в эвакуации) артиллерийское училище. Тогда только начали поступать в войска мощные САУ – так называемые «зверобои» и срочно готовили персонал для их обслуживания. По этой специализации Юра и окончил училище и был направлен в действующую армию. Готовилась Белорусская операция. В полк, который шёл во втором эшелоне, приходили 17-19 летние мальчишки, из которых в кратчайшие сроки нужно было подготовить экипажи для могучих и сложных боевых машин. Полк располагался как раз в тех местах где в 1941г. воевал и погиб мой отец. Перед началом наступления многие офицеры подавали рапорта с просьбой отпустить в действующие части и многие уходили. Не однократно подавал такие рапорта и Юра. Некоторые из них с резолюцией командования об отказе сохранились. Это можно понять. Высокий, стройный блондин, в безукоризненно подогнанной форме, очень интеллигентный, умело сочетающий высокую требовательность c тактичностью и в наше время не частое явление в офицерской среде. Его ценило командование и любили курсанты. Сохранилось несколько писем периода Белорусской операции. Той самой, после которой тысячи захваченных в плен немцев провели под конвоем по улицам Москвы. От этих писем пахнет порохом и кровью. И, в тоже время, понимаешь какие, в сущности, ещё мальчишки сидели за рычагами самоходок. Сохранилась фотография этого периода, где Юра снят со своими вчерашними курсантами, на груди которых сверкают ордена Славы. У него, я думаю, был прирождённый талант педагога и обучал он курсантов хорошо. Обслуживание тяжёлых орудий в тесноте башни требует незаурядной физической силы и выносливости, а обучение примером особенно. В результате он надорвался, чем-то осложненная грыжа, неудачная операция в полевых условиях, госпиталь. Война кончилась, но изменилась и ситуация. И его направляют в институт иностранных языков на факультет военных переводчиков. А потом в Хабаровское арт. училище преподавать английский язык. Только по состоянию здоровья удалось демобилизоваться. Наконец он, отставной майор, с Красной звездой, медалью “За взятие Кёнигсберга” и пр., инвалид ВОВ, дома, в Москве. Возник вопрос о профессии. Приобретенный педагогический опыт изменил ранние планы, но что преподавать? Помогла тётя Шура, сказав, что интереснее, чем другие дисциплины преподавать историю. И вот заочный пединститут, работа в академии наук, кандидатская диссертация. И, наконец, любимая работа преподавателя истории в театральном ВУЗе.
По жизни мы были одно время очень близки с семьёй Кокориных. Дядя Саша Кокорин (Александр Александрович) чрезвычайно колоритная личность: небольшого роста, крепкий, физически сильный человек с густой копной темных, почти черных, волос. Он никогда не повышал голоса, был не многословен, но его речь всегда была ясна и убедительна. Он был женат на средней из сестёр Милоховых – Надежде (тётя Надя). Она была домоседка, наверное, самая скромная и застенчивая среди всех Милоховых. Однажды, она сидела на скамеечке у своего дома. Мимо проходила группа молодых лётчиков. По тем временам это как сейчас космонавты. Один из них неожиданно подошёл к ней, крепко поцеловал и спросил будет ли она его женою. И они поженились, вырастили двух дочерей - Ирину и Киру – обе врачи. У Ирины первым мужем был Ю. Середин – замечательный человек из интеллигентной семьи. У них родился сын – Саша, который очень похож на деда и унаследовал лучшие черты характера своего отца. Кира замужем за Ю. Самохиным. Сейчас он профессор, доктор. У них тоже взрослые дети, Наташа и Миша, и растёт внук. К сожалению, последние годы мы с ними почти не общаемся. Дядя Саша Кокорин (г.р.1900) это, прежде всего, личность, личность незаурядная. В Гражданскую войну, он девятнадцатилетним мальчишкой был комиссаром эскадрона в Первой конной армии, воевал с басмачами в Средней Азии, потом окончил Качинское училище военных лётчиков. Кто-то из родственников мне рассказывал, что во время парада на Красной площади он летал ведомым в одном звене с В. Чкаловым. Он окончил Военно-воздушную академию по специальности авиационные двигатели. Во время Войны летал. В один из боевых вылетов был серьёзно ранен в ногу, потом служил гл. инженером авиационного полка. Он был включен в резерв для выдвижения на генеральскую должность. Но, после войны, в один из отпусков он просто не вернулся в часть, отправив рапорт с просьбой об увольнении из армии. Его поняли и простили, уволив в звании подполковника. После Войны работал главным инженером на авиационном моторостроительном заводе «Салют», где его стараниями был создан один из первых в Стране вычислительных центров. В жизни нашей семьи дядя Саша сыграл особую роль. Перед войной он, так же, как и мой папа, служил в Калинине и, уходя на фронт, они пообещали друг другу, что если один погибнет, то другой поможет семье. И дядя Саша это обещание выполнил. Он вывез нас вместе со своей семьёй из Калинина почти без вещей, когда в город уже входили немцы. На переполненном беженцами пароходе под бомбежками мы добрались до Горького, а потом по ж. д. до Саранска, куда уже были эвакуированы дядя Костя и тётя Капа. Здесь мама окончила ветеринарные курсы и её направили работать в Мельцанский район (деревни Новая Федоровка, Шегони, райцентр Мельцаны). Как мы там жили, как маме удалось нас с братом прокормить – трудно описать. Особенно трудно было зимой. Весной и летом уже можно было есть крапиву, клевер, лебеду и т. п. И вот в это время мы получаем посылку от дяди Саши – целый ящик, килограмм, наверное, пять – десять сахара. Летом 1945 годы мы жили в Мельцанах, при ветлечебнице. Несмотря на то, что это райцентр, появление полуторки на улице было событием. За ней в клубах пыли с гиканьем и лаем неслись мальчишки и собаки. И вдруг над Мельцанами на бреющем полёте появился самолет У-2, покружился, покружился и сел. Это было событие - прилетел дядя Саша. Он попросил пилота покатать моего брата Вову и его товарища, и они сделали несколько кругов над Мельцанами. Я, к сожалению, эту возможность прозевал. Конечно, я видел самолет, но никак не мог предположить, что он сядет. Прихожу домой, а там сидит дядя Саша в золотых погонах, c кинжалом и пистолетом у пояса, весь в орденах. Тогда ещё действовали законы военного времени и вывести нас в Москву было не просто. Дядя Саша оформил на нас проездные документы, как на своих детей и жену. И вот мы в Москве. Когда я уезжал поступать в Одесское мор. училище дядя Саша пришёл проводить меня и вручил мне на дорогу пачку в сто новеньких рублей, а потом вместе со своей дочерью Кирой приехал в Одессу навестить меня в период поступления и, если потребуется, чем-то помочь. И в период поступления в институт, когда я не прошёл по конкурсу, он помог мне поступить на заочное отделение. Потом я уже сам перевёлся на дневное отделение. Дядя Саша подарил нам с братом целую горсть немецких орденов и медалей, которые, к сожалению, не сохранились. Позднее, когда он узнал, что я собираю монеты, подарил мне несколько крупных монет, которые являются памятью о дяде Саше и украшением моей коллекции.
Мамина сестра Вера (Вера Ивановна Сходцева, тётя Вера, мама называла её Вераней) была замужем за Сходцевым. Это был человек с образованием, но, видимо, писсимист. Это не удивительно для интеллигенции того времени (начало 20-х годов). Тётя Вера вспоминала его высказывание о жизни: «Жизнь - это суета и суета мерзкая». Какими-то судьбами они оказались в Ташкенте. Здесь тётя Вера окончила экономический факультет Университета по специальности «Статистика» - она единственная из всех детей И. Н. Милохова получила высшее образование. Там же, в Ташкенте, отведав местного мороженого, умер от холеры её муж. Вернувшись в Москву, она некоторое время работала по специальности, но, выйдя позднее замуж вторично, она до конца жизни была домашней хозяйкой. Её второй муж, обрусевший латыш Антон Иванович Бредис, сбежал из Латвии от своей первой жены - настоящей мегеры и нашёл утешение в России. Это был трудолюбивый и талантливый человек, ему было трудно пробиваться в жизни, но он многое успел сделать. Защитил диссертацию по гидрологии центральной части Европейской России, он один из авторов многотомного справочника по мелиорации и гидротехнике, до конца жизни он вёл научно-исследовательскую работу на водоемах в Купавне, преподавал в Институте водного хозяйства. У него была профессорская, очень типичная для латыша внешность: худощавое, как бы обветренное и немного морщинистое лицо, седая шевелюра. Не смотря на превратности судьбы, он был очень жизнерадостный человек. Когда мы собирались по праздникам у тёти Капы, он любил петь старые студенческие песни: «Гимназисткам ром не нужен, они без рома хороши ...» и т.п. Дядя Антон прекрасно играл в шахматы, любил ходить в Дом учёных «скрестить шпаги» с коллегами. Когда я защитил диплом, то по пути домой зашёл к ним. Дядя Антон поздравил меня и сказал: «Ну вот, теперь надо защитить диссертацию». Его совет запал мне в душу. Думаю, что без него я мог бы пойти другим путём. Из семьи Милоховых ещё в начале века в Москву перебралась тётя Лиза (Елизавета Ивановна), а братья Николай и Александр до конца жизни жили и работали в Серпухове. Тётя Лиза была замужем за А. И. Кузьминым. Он был старше тёти Лизы, умер ещё до войны, и я его знаю только по фотографиям. Он производил впечатление человека образованного и интеллигентного. У них было трое детей – сын Лёва и две дочери Лида и Женя. Это мои двоюрные брат и сестры. Сын, Лев Александрович Кузьмин, высокий, интеллигентный, красивый человек был крупным инженером. Он часто заходил к Квасниковым и любил поиграть в шахматы с дядей Костей. Он был женат на очаровательной, юной десятикласнице и у них родился сын Саша. Но что-то не сложилось в их семье, и они расстались. Лида Кузьмина была замужем за Г. А. Богушевым, который в конце 30х годов служил в НКВД а потом работал в хозяйственной службе при Правительстве. У них родились сын Борис и дочь Ира. Бориса тётя Лиза в детстве называла Бобкой. Сейчас он предприниматель, а Ира переводчица. У Жени Кузьминой (по мужу Абрамовой) сын Володя- он инженер и одно время работал в НИИ-17 МАП вместе с моим братом. С этой ветвью наших родственников мы, к сожалению, почти не общались за исключением тети Лизы. С ней мы изредка встречались по праздникам у Квасниковых. Однажды, в голодное послевоенное время, когда у моего брата Володи обнаружили язву желудка, тётя Лиза пришла к нам и принесла целую сумку дефицитных рыбных консервов, преимущественно в масле. Я очень переживал за брата и это доброе дело оценил и запомнил. Из серпуховичей мне больше других запомнился дядя Саша Милохов (Александр Иванович). Он был лишь немного старше бабы Лиды и в детстве они были очень дружны. После демобилизации дядя Саша и его жена тётя Маруся жили в Серпухове, и мы с ними встречались крайне редко. Детей у них не было. После войны, когда мы вернулись в Москву и после долгих мытарств наконец получили девятиметровую комнату в коммуналке, из мебели у нас было только два фанерных ящика с весьма скромным скарбом. Выручили, конечно, родственники. Тётя Шура отдала нам совсем не лишний в её доме небольшой книжный шкаф. В нем мы хранили и книги, и продукты, и посуду. Она же презентовала вилки и два ножа, которыми перечищено море картошки и которые до сих пор целы. Ложки и тарелки–три штуки, здоровенные, штампованные из толстого алюминия, были свои. Кто-то пожертвовал кастрюлю и сковородку. Москва в это время была тихая. Во дворах росли кусты смородины. По вечерам слышались далекие гудки паровозов и сигналы редких машин. Улицу Горького без особых проблем прямо или по диагонали можно было перейти почти в любом месте. Не редкостью был и гужевой транспорт. Трудолюбивые лошадки по необходимости частенько «удобряли» московские булыжные мостовые. Асфальт был только на центральных улицах. Однажды, такая лошадка, запряжённая в телегу, на резиновом ходу появилась у нас во дворе. Это дядя Саша из госпитальных списанных вещей подобрал и привёз нам «мебельный гарнитур»: видавший виды стол, когда-то прожженный забытым угольным утюгом, два потрёпанных, но вполне приличных дубовых стула и исключительно узкую, чрезвычайно ржавую, но необычайно прочную железную больничную койку. Койку мы покрасили единственной, имеющейся в продаже краской, в защитный, зеленый цвет. Тётя Вера дала старинную раскладушку, которая ночью занимала последние два квадратных метра площади в нашей комнатке и освобождала их днём. Здесь прошли все мои молодые годы, здесь я делал дипломный проект, сюда возвращался по вечерам, когда работал конструктором. Наша комната с маленьким окошечком в одноэтажном старинном доме со стенами метровой толщины находившемся, как я уже упоминал, на ул. Маркса и Энгельса 3 кв.15. Под этим номером было три здания – остатки древней, много раз перестроенной некогда богатой городской усадьбы. В настоящее время главное здание усадьбы занимает музей Рериха.
У дяди Коли Милохова было четверо детей: Галя, Николай, Лёва и Валерка. У него рано умерла жена. Младшая – Валерка осталась без матери ещё совсем ребенком. Забот дяде Коле, конечно, хватало и в Москве он бывал крайне редко. Я не помню встречались ли мы с ним когда-либо или нет. А вот с его детьми мне приходилось общаться, хотя и не часто. Чаще других мне приходилось у Квасниковых встречать Галю. Она после окончания института работала в Кимрах на обувной фабрике. Там она выросла до должности главного технолога. У неё родился сын, с которым я, к сожалению, не знаком. Она часто бывала в Москве. Её брат Николай окончил пограничное училище и служил в Ленинграде, где у него была семья. Как-то раз, ещё в молодости, он был у нас в гостях, и мы с ним катались по Москве на моём мотороллере. Потом я писал ему в Ленинград, но ответов не получал и с тех пор ничего о нём не знаю. Лёва Милохов 5 лет отслужил баталером на Тихоокеанском флоте, вернулся в Серпухов, обзавелся семьёй. Младшая, Валерка, вышла замуж, у неё тоже родился сын. Сейчас он, наверное, уже взрослый человек. Других сведений о серпуховичах я давно уже не имею. Средний из братьев Милоховых - Иван (в семье его звали Ванюшка) в 1920 г. по призыву служил в Армии и был на Польском фронте, попал в плен. Вместе с товарищем они бежали. За ними была погоня и они затаились в заросшем кустами овраге. Ванюшку поляки нашли и жестоко убили, выпустив в живот всю обойму из кавалерийского карабина. Его товарищу удалось спастись, и он потом обо всём рассказал. Когда пришло извещение о гибели Ванюшки, пропал и их отец И. Н. Милохов. Он поехал в Москву закупить продукты для семьи. Остановился он у тёти Лизы в Замоскворечье. Закупив мешок муки, другие продукты и погрузив всё на извозчика, тётя Лиза отправила его на вокзал, и он пропал. Позднее в Москве был громкий процесс. Судили преступника, который был извозчиком, грабил и убивал пассажиров, тела которых перерабатывал и, в это голодное время, бойко торговал пирожками с человечиной. Действовал он, в основном, в Замоскворечье. Для моей мамы это был тяжёлый удар. Потеряв рано мать, она очень любила отца, а он души не чаял в своей младшей дочке очень похожей на покойную жену. Ей ещё не исполнилось и 15 лет, когда осенью старшие сестры взяли её с собой в Москву. Там можно было немного подработать продавщицей на осенней яблочной ярмарке. У отца был старый замусоленный картуз и на свои первые заработанные деньги мама купила ему картуз новый. Это была большая обоюдная радость. В Москве, у Квасниковых в комнате был маленький деревянный диванчик – канапе, на котором обычно ночевали гости. На стене у входа висели лосиные рога, которые дядя Костя нашёл во время своих путешествий по лесам и весям. На этом диванчике и познакомились мои родители, а лосиные рога, немые свидетели их молодости, теперь хранятся у нас. Моя мама, Павлова Лидия Ивановна, (баба Лида) прожила очень несладкую жизнь. Сиротские детство и юность, голодные двадцатые и сороковые годы, война, потеря мужа, постоянная забота о том чем накормить детей. Она выросла на Оке, на этой буйной и своенравной реке, с водоворотами и ямами. Однажды тонула и её спас пастух, пасший стадо на берегу. Но научилась хорошо плавать и очень любила купаться. Однако, в жизни покупаться ей не пришлось. Она никогда не видела моря. Если и удавалось иногда отдохнуть, то было это, почти как правило, в зимнее время, в подмосковье, по горящей соцстраховской путёвке. В последние годы, конечно, можно было отправит её в санаторий, но она не могла оставить прикованную к постели сестру Веру и ухаживала за ней в ужасающих условиях многие годы до её смерти. И как бы ни тяжела была жизнь она всегда держалась бодро и оптимистично. Я никогда не видел её плачущей, хотя обид и поводов для этого было предостаточно. Обстоятельства не позволяли ей выбрать профессию по душе и приходилось работать там, где это было возможно. До замужества она несколько лет работала в банке на Неглнной улице, потом в библиотеке, во время войны ветеринаром – лечила лошадей от часотки, очищала от червей гноящиеся раны у скота, она с детства боявшаяся коров, кастрировала быков, ставила коровенке, единственной кормилице многодетной семьи, неутешительный диагноз – шумящий карбункул и, опять, работа в библиотеке, в архиве. Всюду на минимальной зарплате. В «Истории ВОВ», подаренной маме, есть фотография момента передачи части скота, сохранённого колхозниками Мордовии в разорённые деревни Белоруссии. В этом есть и трудовой вклад в нашу победу моей мамы. В середине тридцатых годов жизнь в стране немного наладилась и была полоса более или менее благополучная. Можно было нормально питаться, летом выезжали на коллективную дачу на Клязьме. Думаю, что в жизни моей мамы это единственные счастливые пять – шесть лет. О тридцатых годах написано много. Со знанием дела и очень правдиво, хотя и скупо, высказался только один вполне компетентный человек – У. Черчиль. События тридцатых годов у нас он в своих мемуарах назвал «битвой бульдогов под ковром». Что это за бульдоги и почему они начали свою битву, когда жизнь в стране начала налаживаться, наверное, мог бы объяснить только сам У. Черчиль.
Мой брат Вова, (Павлов Владимир Александрович) родился 25 декабря 1928 года. В период с 1928 по 1932 годы было голодное время. Молодые родители едва сводили концы с концами. Это не могло не отразится и на развитии ребёнка, и он c тех пор всегда был худой и стройный. Но ситуация стала меняться к лучшему. Л. Н. Толстой не помнил своего, рано умершего отца, но писал, что отца он воспринял через брата, воспитанию которого тот уделял много внимания. Я почти не помню отца и, думаю, что, тоже, многое отцовское я воспринял от старшего брата. Володя окончил Московский авиационный приборостроительный техникум им. С. Орджоникидзе, потом МВТУ им. Н. Э. Баумана, долгие годы работал на одном из крупнейших в Стране предприятии - НИИ-17 МАП, где вырос до должности начальника измерительной лаборатории. Его жена, Павлова Вера Семеновна (урождённая Гордеева). дочь учительницы музыки Ольги Флоровны Гордеевой. Она окончила Светотехнический факультет МЭИ и работала вместе с Володей. У них две дочери – Наташа и Ирина. Наташа окончила экономический факультет института Кинематографии, работает бухгалтером, у неё сын Коля. Ирина окончила исторический факультет Пединститута, освоила английский язык и работала в Ирландской строительной фирме в Москве. Вышла замуж и у неё родились две дочки, а мужа забрали в армию. После армии семья распалась. Позднее Ира вышла замуж за ирландца – очень порядочного и деятельного молодого человека, от которого у неё родилась третья дочь Элизабет (Лиза). Он удочерил всех её девочек и сейчас они все живут в Ирландии. Старшая дочь уже работает, а младшие ещё учатся. У В. С. Павловой была сестра Нина Семёновна, инженер-металлург, которая работала в ЦНИИЧерМет им. Бардина. У неё была дочь - Зоя Рахманова, которая успешно занималась конным спортом вместе с известной спортсменкой Петушковой. Зоя вышла замуж за хорошего работящего парня. К сожалению, они оба ушли в мир иной, но оставили двух дочерей, с которыми я не знаком. Сводных (но не кровных) родственников, с которыми мы не знакомы или почти не знакомы можно еще отыскать в Москве среди потомков сестры П. И. Иванова и среди потомков сестры А. А. Кокорина в Ленинграде. У сестры П. И. Иванова был сын Генадий Рожавский. Во время Войны он служил на Северном флоте. Его корабль был потоплен в Баренцевом море в период зимних штормов. Много дней они провели в спасательной шлюпке, но все же спаслись. После Войны он работал где-то в области ядерной физики.
Мой тесть, Иван Трофимович Бочкарёв, (1915 г.р.) родом из крестьян села Поляки-майдан, Рязанской губернии. Окончил электротехнический техникум МПС. В тридцатые годы сделал карьеру на комсомольской работе. В войну в звании лейтенанта работал в военкомате. В военных действиях участия не принимал. В конце Войны направлен в Академию связи, которую окончил уже в мирное время и служил под Ленинградом. В конце жизни в звании подполковника долгое время работал в Москве освобождённым парторгом в ГРАУ. Не за долго до увольнения на пенсию произведён в полковники. Он был старшим сыном в большой крестьянской семье. С некоторыми из её членов я был знаком. У И. Т. Бочкарёва были сестра, мастерица печь удивительно вкусные булочки, и брат инженер-строитель по профессии, у которого две дочери. Они жили в Херсоне. Одно лето мы всей семьёй отдыхали у них, о чём сохранились хорошие воспоминания. Впечатление омрачало только ужасное изобилие змей в этих местах. Жена И. Т. Бочкарёва, моя тёща Клавдия Ильинична Бочкарёва (в девичестве Афанасьева), учительница младших классов, была родом из Сибири, и её родственники были разбросаны по всей стране. В Южно-Сахалинске жила её племянница Татьян Федорченко с мужем Василием и двумя детьми. Мне приходилось у них бывать. Это очень приятные и гостеприимные люди. В смутное перестроечное время погиб их сын Андрей, капитан таможенной службы, у которого на Сахалине остались жена и дочка. Сами Федорченки возвратились на родину Василия в Белгород. Их дочь Лена ещё до перестройки уехала в Прибалтику, в Таллин и там осталась. Племянник Клавдии Ильиничны военврач Виктор осел в Севастополе, кто-то остался в Сибири. У Бочкарёвых было трое детей: Галина, Валентин (в семье его звали Валик) и Наталья. Галина Ивановна Павлова (Бочкарёва) старшая(1935г.р) - моя жена, окончила Приборостроительный факультет МАТИ и работала инженером на Филевском авиационном приборостроительном заводе. Её бленкеры и тумблеры до сих пор летают на ТУ и МИГах прошлых лет выпуска. Потом она устроилась поближе к дому в ОНТИ НИИАТ. Она готовила регулярно издававшиеся НИИАТом информационные сборники по новым изобретениям в области гаражного оборудования и авторемонта, за что получила серебряную медаль ВДНХ. В перестройку, когда НИИ и КБ стали сокращаться до численности дирекции, сдаваться в аренду, закрываться, ей предложили или уволиться, или немного подучиться и остаться работать лифтером. И теперь она ветеран труда, «инженер-лифтёр». У нас два сына Петя и Саша. Петя окончил радиотехнический факультет МАИ и был оставлен на кафедре. У него неплохо пошла научная работа, но мерзкая перестройка всё перевернула. Он ушёл работать, правда по специальности, на филиал Тайваньской фирмы в Москве. У него жена Света, врач, из Тикси. Там у неё остались отец Александр Михайлович Сетто – квалифицированный рабочий, киномеханик, мастер на все руки, уважаемый людьми хозяйственный руководитель и брат Александр - пожарник. У брата есть семья – жена и две дочки, но живут они в Можге. У Пети и Светы дочка Варя и недавно родился сын Олег. Саша закончил оптико-механический факультет МВТУ им. Баумана и был распределен в Красногорск на КОМЗ им. Зверева. Но зарплату не платили и через полгода подвернулась возможность поехать в Прагу на стажировку на фирму, торгующую фруктами и потом заняться этим делом в Москве. Он в полной мере хлебнул проблем смутного времени, но приобрёл некоторый опыт и остался работать в этой сфере. У Саши жена тоже Света - учитель русского языка и литературы. У них трое мальчиков. Отец светы Валерий Алексеевич отставной полковник-инженер, мама- бухгалтер. Они ещё сравнительно молоды и вместе работают в коммерческой фирме. У них есть ещё дочь, она замужем, но детей у них пока нет.
Брат Г. И. Павловой (Бочкарёвой) В. И. Бочкарёв (в семье его звали Валик) квалифицированный рабочий-станочник погиб в автопроисшествии. У него остались жена и сын, который давно уже вырос и связь с ними потеряна. Младшая дочь И. Т. Бочкарёва – Наташа окончила художественный ВУЗ и работала художником-оформителем в Бородинской панораме. После перестройки пришлось уволиться и сейчас она работает оператором на асфальтовом заводе. Её первый муж сын известного художника и сам художник Студии им. Грекова Ю. Усыпенко рано умер. Второй её муж Леонид Полухин оставил ей сына Андрея и собаку, занялся бизнесом и бесследно пропал. Сын закончил МАИ. но диплом защищать не стал и успешно работает в туристической фирме.
Вот, кажется, и всё, что я мог вспомнить и рассказать о том, кто мы.



И. Павлов
Апрель 2008г.



Автор этих записок Павлов Игорь Александрович умер 18 мая 2008 года, похоронен на Шереметьевском кладбище, координаты могилы 55 град. 59.163 минут северной широты, 37 град. 28.517 минут восточной долготы.
Его мать Павлова Лидия Ивановна похоронена на Николо-Архангельском кладбище, участок №19, 14 ряд от поворота направо где стоит указатель на 19-й участок и 3-й ряд вглубь от дороги, справа от могилы своей сестры Веры Ивановны Сходцевой и ее мужа Антона Ивановича Бредиса. На памятнике надпись Антон Иванович Бредис. Он умер в 1962 году, когда по воспоминаниям Павловой Веры Семеновны Николо-Архангельское кладбище представляло собой чистое поле, без единого дерева. Сейчас там лес с высокими деревьями. Координаты могилы 55 град. 44.880 минут северной широты, 37 град. 54.090 минут восточной долготы.

Автор страницы солдата

Страницу солдата ведёт:
История солдата внесена в регионы: