Из книги (изд. «Молодая гвардия», Москва, 1983 г.),
<…>
Не мне, старшим товарищам — вот кому действительно трудно. Немцы за ними во все глаза смотрят Им обмануть перехитрить врагов непросто, ох как непросто! Взять хотя бы Бебу, нашу Бебу, сестру Брацы (Братислава Петрова – примеч. ред.). Она старше Брацы годика на два, а как много успела сделать! До войны училась на юридическом факультете и в 1939—1940 годах вместе с моей матерью активно участвовала в прогрессивном женском движении в Вршаце и Южном Банате. Скольким женщинам она открыла глаза, скольких приобщила к новой жизни, сколько вложила души в сложную и такую благородную свою работу — эта мягкая, интеллигентная девушка! Успевала она и работать в нашей подпольной типографии, и вести занятия в рабочих кружках. Любую работу она делала спокойно, уверенно, без суеты. Избрав в юности путь борьбы за дело народа, она не свернула с этого благородного пути до конца своих дней.
Сидя в тамбуре поезда и все еще переживая случившееся час назад, я ясно увидел ее, Бебу, и улыбнулся. Я расстался с ней всего четыре часа назад. Вывели меня на встречу с Бебой в скверике. Сначала не узнал ее, так она изменила свою внешность. Она и раньше так делала. Но на сей раз меня неприятно поразило, какая она была вся расфуфыренная, раскрашенная, в юбке выше коленей — точь-в-точь уличная девица. Беба, сразу уловив мой неодобрительный взгляд, улыбнулась, тихо сказала:
— Так надо...
Я и сам понимал, что раз она так оделась, значит, так нужно для пользы дела, которому она служит и ради которого она была готова всем пожертвовать, а если потребуется, то и жизнь отдать. С начала оккупации Беба руководила комсомольским подпольем Южного Баната, была членом подпольного комитета партии в нашем крае. Вместе с Брацей она взвалила на свои девичьи плечи тяжелейшую подпольную работу и успешно справлялась с ней. Я любил выполнять ее поручения и всегда с удовольствием слушал ее. Голос у нее был приятный. Она немного шепелявила, и это придавало ее голосу что-то детское, да и от нее самой исходила какая-то нежная чистота. Тогда нам почти ежедневно приходилось сталкиваться с жестокостью, предательством, смертельной опасностью, и неудивительно, что Бебе, да и всем нашим девушкам приходилось очень тяжело...

ЛЕЙТЕНАНТ

С Бебой я выходил на связь часто, чаще, чем с другими подпольщиками. Больше таких промахов, что случился со мной на вокзале в Панчеве, не допускал. Вел себя крайне осторожно. В этот раз я шел на встречу с Бебой, незаметно оглядываясь, проверяя, нет ли за мной «хвоста». Товарищ, который вел меня, шел впереди, метрах в пятнадцати, как и положено по инструкции. Мимо прошел немецкий офицер, лицо показалось мне знакомым, кого-то он мне напоминал. Но я решил, что мне померещилось, мало ли немецких лейтенантов ходит по Панчеву. Не исключено, что и этого немца я когда-то встречал, в один из прошлых приездов в город. Но через какое-то время опять мимо промелькнул все тот же немец, и я опять поймал себя на мысли, что его лицо мне хорошо знакомо. Но сбивала меня с толку его форма: не станут же немцы одевать офицерскую форму шпиона, чтобы вести слежку?! Гестаповский сыщик должен быть незаметен в толпе, чтобы на него никто внимания не обращал, а форма, да еще такая но¬венькая, с иголочки, сразу бросается в глаза. Наверное, это все-таки случайность, что один и тот же немец дважды попадается на пути.
Я встретился с Бебой, передал, что товарищи просили, она мне свою информацию выложила, стоим с ней, разговариваем. Вдруг вижу, по другой стороне улицы опять идет этот немецкий лейтенант! Тут уж я заволновался не на шутку, говорю:
— Беба, мне что-то не нравится вон тот немец, третий раз уже его вижу. Не к добру это, и лицо вроде знакомое. Странно, надо уходить...
Беба восприняла мое предупреждение равнодушно, даже не посмотрела в ту сторону и как ни в чем не бывало сказала:
— Тебе показалось...
— Как показалось? Ты что? Я плохо вижу, что ли?
Я все больше горячился, повторял, что это неспроста, дело здесь нечисто и надо расходиться, пока не поздно. А Беба вдруг рассмеялась. Я растерянно хлопал глазами, не понимая, что же тут смешного.
— Ты что же, не узнал? Это ведь Браца! — успокоила она меня.
Батюшки! Как это я так оплошал! Я присмотрелся к лейтенанту — точно он, Браца! Ох и развеселился же я! Смеялся и все повторял: «Во дает Браца, во дает!»
Оказалось, Браца давно задумал достать немецкую офицерскую форму, она ему понадобилась для выполнения задания. Немецкая форма — хорошее прикрытие для подпольщика. И полезно, и надежно, и оперативный простор дает. В офицерской форме можно попасть туда, куда обычный прохожий и носа сунуть не сможет. И решил Браца для этой цели познакомиться с кем-нибудь из немецких офицеров. Стал захаживать в офицерское казино. Оденется с иголочки: черный костюм, белая накрахмаленная рубашка, галстук-бабочка, штиблеты до блеска начистит и пошел. Франт франтом. Риск, конечно, был большой, но Браца считал, что на войне риск оправдывается. Да и хотелось ему самому испытать себя в настоящем деле, посмотреть, на что он сам способен. Несколько вечеров присматривался, а потом и повезло, встретил подходящего немца.
В казино, у бара, Браца заприметил молодого стройного офицера, который часто выпивал и ходил под хмельком. Заговорил с ним Браца, по-немецки он лопотал не хуже наших фольксдойче. Наговорил немцу невесть что, тот уши и развесил. Ввернул про богатое имение отца, про учебу в Берлине, а исподволь вытянул из собеседника нужные сведения. Узнал Браца, что лейтенант Алойз уезжает по делам, и очень обрадовался, это ему было как нельзя кстати.
Браца, если хотел, любого мог заговорить. Подпоил он еще немца и, когда тот почти совсем опьянел, предложил, из лучших чувств, отвезти его домой. Немец согласился. Браца его доставил на квартиру, все чин чином, помог раздеться, уложил в постель. И когда немец стал заплетающимся языком благодарить молодого богатого наци, Браца предложил:
— Хотите посмотреть, как я буду выглядеть в форме офицера рейха?
Алойз пришел в восторг и с бессмысленной пьяной улыбкой наблюдал, как Браца переодевается. Браца закончил свой туалет, расправил надетую форму — она сидела как нельзя лучше — налил последнюю рюмку, на посошок, как говорится, преподнес немцу прямо в кровать, а когда тот стал пить, Браца врезал ему бутылкой по башке. Забрал пистолет, запасные обоймы, документы и тихо вышел. Остальное было делом техники. На улице Брацу уже ожидала ударная тройка панчевских подпольщиков.
Сейчас, в восьмидесятые годы, это звучат как незатейливый детектив, но в то далекое и страшное время конца сорок первого года я слушал Бебин шепот как зачарованный и с восхищением думал: «Вот это акция! Чисто сработано!» Потери у нас тогда были очень велики, и каждая удачная операция для всех нас была огромной радостью, бальзамом на наши израненные души.