Верочка Корсунская родилась в Черкассах, зеленом тихом городе на берегу Днепра. Когда ей исполнилось три года, семья перебралась в дач­ный поселок при станции Лосиноостровская под Москвой. Сняли 12-метровую комнату в частном доме в Савеловском переулке, и Корсунские стали привыкать к Москве. Папа устроился на работу в типографию наборщиком, а мама стала работать бухгалтером. Верочка росла озорной, веселой, быстро обзавелась подругами, и они с младшей сестрой Идой целыми днями пропадали на улице. В положенные семь лет Вера пошла в школу, учи­лась и в музыкальной школе, стала пионеркой, участвовала в физкультурных парадах...

В те годы многие ребята занимались в раз­личных клубах, кружках и секциях; особенно были популярны военно-прикладные виды спорта: стрельба, парашютный и конный спорт, плане­ризм. Вот и Верочка стала заниматься в планерной школе Перловского аэроклуба города Мытищи.

22 июня 1941 года юные планеристы с раннего утра были на аэродроме, выполняли подлеты на планерах. В 12 часов прибежал посыльный из аэроклуба и сообщил о том, что началась война и приказано прекратить полеты. Ребята восприня­ли этот приказ со смешком: где война и где мы?! К сожалению, очень скоро им пришлось узнать, что на самом деле война была уже у порога, и бук­вально через несколько дней враг бомбил Москву и Подмосковье.

Три подружки-одноклассницы,только что закончившие девятый класс - Таня Васильева, Лена Волкова и наша героиня, - решили пойти добровольно в армию.

На 26 июня во дворе райкома был назначен сбор сандружинниц, и вечером 25-го у Верочки был очень трудный разговор с мамой. Вера попро­сила ее сшить вещевой мешок, и мама все поняла и стала ее уговаривать, чтобы та одумалась, гово­рила, что Вера еще очень молода (ей тогда не было еще и 17-ти), что пойдет в военкомат и скажет им об этом. Комсомолка Вера ответила, что от каждой семьи кто-то должен идти защищать Родину и что в их семье только две дочки, а она - старшая, а папа уже старый и его в армию не возьмут... Были и слезы, и крики - но 26-го в назначенное время три подруги явились на сбор.

                                                       *****

Зиновий был одиннадцатым ребенком в семье, самым младшим. Жили они в деревне Беззаботы Ельнинского уезда Смоленской губернии. Отец, Борис Лазаревич, известный на всю округу кузнец и медник, хозяйствовал основательно.

Мирная, хотя и полная забот, деревенская жизнь была прервана внезапно и драматично. Набирающий силу созданный после революции сельсовет затеял раскулачивание, то есть по сути отъем добра у наиболее зажиточных крестьян. Хорошо еще, что один из сельсоветчиков, пре­дупреждал Бориса Лазаревича о таком развитии событий, и тот, как человек осмотрительный, заго­дя послал двух старших сыновей «на разведку»: одного в Москву, а другого - в Крым: по слухам, вроде бы и в столице, и в благодатном Крыму было легче переждать суровые времена.

В Евпатории, куда добрались переселен­цы, жизнь не задалась; колхозы создавались с большим трудом, имущества ни у кого из новых колхозников не было, да и местные косо смот­рели на пришлых... Через несколько лет отца не стало, и мать с младшими детьми перебралась в Москву. Старшие поступили в институты, стали работать. Зиновий, закончив среднюю школу, тоже поступил в институт.

Когда началась война, Зиновий был призван в ополчение,которое готовилось защищать Москву. Его назначили старшим над группой в 20 -30 студенток с задачей рыть окопы и противотан­ковые рвы. Девушки очень быстро поняли, что с этим добрым парнем им здорово повезло: пока они обсуждали свои девичьи дела и секреты, он, как заведенный, копал землю: норму-то сделать надо! Зиновия хватило на несколько недель, а потом никудышный командир «бабьего баталь­она», как его прозвали, упросил командование направить его в действующую армию, на фронт.

                                                       *****

С 28-го июня девочки перешли на казармен­ное положение. Их разместили в кинозале парка Вагоностроительного завода города Мытищи, выдали наволочки матрацев, которые они сами набили сеном. Спали на полу, перенимали опыт у сандружинниц, читали медицинские книжки...

Их распределили в военно-санитарный поезд № 95 и 6-го июля они погрузились в вагоны. Вера попала в 15-й вагон, жесткий, плацкартный. Застелили все полки, включая третьи, и поехали на запад. Уже 9-го июля поезд прибыл в Великие Луки, где девочки получили «боевое крещение» -станцию бомбили «мессеры». Отчетливо были видны фашистские свастики и какие-то цифры на плоскостях самолетов, Вера даже рассмот­рела высунутую в иллюминатор руку немец­кого пилота, сжатую в кулак. Самолеты летали безнаказанно на бреющем полете, стреляли и сбрасывали бомбы, стараясь попасть в эше­лон, несмотря на то, что на крышах вагонов были нарисованы знаки отличия санитарного поезда - красные кресты на белом фоне. Бомбы сыпа­лись и взрывались одна за другой, но, к счастью, в этот раз прямого попадания не было.

В ночь на 31 -е августа санитарный эшелон разбомбили в городе Орле. Всю ночь непрерывно летали немецкие самолеты, бомбили, стреляли по бегущим людям. От взрывов и пожаров было светло, как днем. Паника была жуткая, все вокруг взрывалось, горело, стреляло... Девчонки бегали по путям и собирали многочисленных раненых. Вера с Таней подхватили особенно тяжелого мужика и потащили его к поезду. Запыхались, взмокли - и тут, при очередной вспышке, уви­дели, что раненый-то... без головы! Раненые, собранные в вагоны, плакали. Это очень жутко, когда плачут и стонут взрослые, огромные парни, внезапно ставшие беспомощными...

Разбитый санитарный поезд отправили в ремонт, и пути наших подружек разошлись. В октябре 1941 года Веру направили в эвако-сортировочный госпиталь № 1857, который располагался в Москве, тогда прифронтовом городе. Шли тяжелые бои, и раненые поступа­ли непрерывно. Их было огромное количество, многие были обморожены, большинство не полу­чили даже первичной обработки. Вера работала в сортировочном отделении, раздевала раненых, мыла тяжелораненых. Работать приходилось по несколько суток без отдыха, буквально падая с ног от усталости.

В мае 42-го, когда фронт откатился от Мос­квы, Вера попросилась на передовую. 20 мая она прибыла в 15-й отдельный инженерно-аэродром­ный батальон 3-й Воздушной армии, была зачис­лена санинструктором автороты и прослужила в этом батальоне до конца войны. Ей присвоили сначала звание ефрейтора, а потом - сержанта медицинской службы. Конец войны она встрети­ла в РАБе (районе авиационного базирования) в пригороде Кенигсберга.

                                                       *****

Зиновий оказался на переднем крае в самый трудный период войны: наши войска, неся тяже­лейшие потери, отступали. Он попал в 462-й артиллерийский дивизион и поначалу был зачис­лен в артразведку. Ему довелось защищать его «малую родину» - Смоленск, потом он получил легкое ранение, но почти сразу вернулся в став­шую родной часть. Зиновий стал старшиной, командиром взвода.

А потом был Сталинград... Их часть защища­ла Тракторный завод - одну из самых горячих точек обороны города на Волге. Немцы уже вошли в город, все смешалось - где наши, где фашисты? Любой дом, сарай превращался в последний рубеж, ожесточенные бои шли буквально за каж­дый метр. Здания переходили от наших к немцам и наоборот по несколько раз в день, каждый раз ценой огромных жертв с обеих сторон.

9-го сентября 42-го политрук позвал Зиновия с собой на разведку: надо было уточнить позиции противника для коррекции огня минометов. Они отошли, маскируясь, на несколько десятков мет­ров, укрылись за какой-то кучей обугленных кир­пичей и осмотрелись. Вокруг в пределах видимос­ти все было тихо. Политрук достал дефицитные на фронте папиросы и предложил закурить, и тут вдруг раздался вой летящей мины. Последнее, что помнил Зиновий, был огонек трофейной зажигалки политрука, а потом чудовищной силы разрыв - и темнота...

Очнулся он в темноте от чьих-то голосов. Сквозь пелену, заволакивающую сознание, поду­мал: «Только бы не немцы!». Нет, говорят по-рус­ски! Слава Богу, это оказались наши связисты на двуколке, налаживающие связь между пере­довыми частями и штабом. Их лошадь почуяла живого и, прядая ушами, остановилась. Зиновий из последних сил пошевелился и издал какой-то невнятный хрип, те его заметили, подошли и страшно удивились, что это истекающее кровью, сплошь израненное тело еще подает признаки жизни. Связисты подняли раненого, и тут Зиновий опять отключился. Сколько ему в разных госпи­талях сделали операций, сколько осколков той страшной мины извлекли из него! Почти год он лечился в госпиталях, но еще много лет продол­жалась для него эта главная в его жизни битва со смертью, и победить ему помогли его стар­шие сестры. Они посменно дежурили у постели брата, а когда у того начался сепсис, из-за оскол­ка, застрявшего на всю жизнь в бедре в долях миллиметра от артерии (из-за чего врачи и не рискнули удалять его), именно сестра Катя смогла выпросить для брата у главврача Кремлевской больницы, где в годы войны она работала мед­сестрой, только-только появившийся в наших госпиталях пенициллин.

                                                       *****

Дороги войны... Как много было за эти дол­гие годы адского, напряженного труда, потерь ставших родными и близкими людей, счастливых и памятных встреч...

В конце 42-го или в самом начале 43-го года Вера получила письмо. Папа писал, что «Николай

Иванович сообщает, что служит в таком-то мино­метном батальоне». Вера вначале ничего не поня­ла: какой Николай Иванович? О ком он пишет? Потом догадалась: военная цензура! Свою часть в письмах называть было нельзя - военная тайна! Таким «хитрым» образом папа сообщил Вере номер своего батальона, и та с радостью узнала, что они - соседи, воюют на одном фронте.

Однажды, в феврале 1943-го, Верина часть расположилась в землянках в районе города Белый Калининской области. Вера вышла на боль­шак: мимо нее с грохотом проходила колонна машин с прицепленными минометами. Одна из машин остановилась, Вера подбежала к ней и спросила ехавших там солдат, какая это часть. Каково же было ее удивление, когда они назвали номер папиной части!

• А не знаете ли вы Корсунского? - назвала
  Вера свою фамилию.
• Не только знаю, - ответил один из сидевших в кузове бойцов, - но и давал ему рекомендацию в партию!

И сказал, что они находятся в 15 километрах от этого места, собираются «в кулак» для даль­нейшего наступления.

Вера тут же помчалась к своему командиру. Ради встречи с отцом он отпустил ее до утра. И девушка пошла по дороге в сторону располо­жения папиной части. Ее обгоняли машины. Скоро она поняла, что пройти пятнадцать километров в мороз под тридцать градусов по заснежен­ной дороге - это не шутка, и подняла руку. Один из водителей сжалился и притормозил. Однако вскоре выяснилось, что машина неисправна: у нее грелся задний мост, и приходилось часто тормозить и охлаждать его снегом. На одной из вынужденных стоянок возле них остановился шед­ший навстречу солдат и тоже попросил подвезти его. Шофер ответил, что не может этого сделать: кабина занята, а в кузове важный груз. Они пое­хали дальше и скоро опять встали. Шедший было навстречу солдат, видимо, повернул назад, догнал машину и рассказал, что шел к дочери, которая служит недалеко, но не успевает и придется воз­вращаться. Верочка его не узнала, но крикнула: «Папа!» Таким папу Верочка никогда не видела: он отрастил усы и бороду, шинель и ушанка дела­ли его совершенно непохожим на папочку из ее недавнего детства...

Они быстренько расчистили место в кузове и доехали до его части. В землянке отец и дочь просидели всю ночь напролет. Вместе написали письмо домой, поделились с родными своей радостью от нежданной встречи. Наутро они рас­стались: Вера уехала на попутке в свою часть, а папа остался. Редко кому выпадало на фронте такое неправдоподобное счастье!

8 марта того же 43-го отца Веры ранили. Из госпиталя он по уже проверенной схеме напи­сал дочери письмо от «Николая Ивановича» с опи­санием места, где находился. Командир Веру опять отпустил - и это была их вторая встреча. Ближе к концу войны была и третья...

За всю войну Верочка стреляла только один раз - когда объявили, что война закончилась. Ликование, восторг, всеобщее счастливое без­умие было безграничным. Солдаты и офицеры смеялись и плакали, обнимались и целовались, палили в воздух из всего, что могло стрелять... Победа! Они надеялись, что уже завтра - все по домам! Однако для Веры война закончилась лишь в январе 1946 года.

                                                       *****

Послевоенные годы были трудными. Города лежали в руинах, не хватало транспорта, было очень голодно. Но главное - народ-победитель, одолев­ший нацистов и спасший мир от коричневой чумы, прошедший с боями и освободивший пол-Евро­пы - был объединен общей радостью и гордостью, воодушевлен и счастлив от того, что проклятая война, унесшая жизни миллионов самых лучших его сынов и дочерей, наконец, закончилась, что началась столь долгожданная мирная жизнь. Люди не обращали внимания на казавшиеся мелкими житейские неурядицы. Испытав за годы войны нече­ловеческие муки, находясь на фронте постоянно под угрозой смерти и видя гибель своих товарищей, пережив многолетний голод и страшные лишения в тылу, люди осознали истинную цену победы, сво­боды, мира. Делились последним, помогали друг другу, чем могли, незнакомые при встрече на улице улыбались... И, конечно, с большим энтузиазмом весь народ принялся восстанавливать хозяйство, строить дома, больницы, школы... Зиновий тоже пошел работать, и, хотя ему приходилось по два-три раза в год ложиться в больницу и лечить неза­живающие раны, быстро сумел стать заметным и ценным работником.

И тут Зиновия постигла новая напасть: стали болеть зубы. И как болеть! До бессонницы, до стонов и слез... Делать нечего - и на вторую ночь он побежал в платную стоматологическую клинику на Трубной площади. Его встретила молодая сим­патичная медсестра,зарегистрировала и напра­вила к врачу. Тот дал обезболивающее, поставил пломбу и велел начать лечить зубы в поликлинике по месту жительства. Но... Боль отпустила, с про­пиской было не все ясно - и на следующий вечер наш герой был в кино, через день - на танцах, на третий. А на третий день, вернее, на третью ночь опять прибежал на Трубную. Та же медсестра строго посмотрела на него и спросила:

• Вы что, так и не были в своей поликлинике?
• А-а-в-ввуу-ммм-ннн... - невнятно ответил больной.
• Вот что. Сегодня, так и быть, я направлю вас к врачу, но это - в последний раз! Вы что, миллионер? У нас - кабинет экстренной помощи! Больше вас не приму, так и знайте!

«Какая строгая!» - подумал Зиновий, а уходя от врача, оглянулся на писавшую что-то девушку и оценил: «А хорошенькая!».

                                                       *****

Вера вернулась домой 24 января 1946 года. Долгих четыре с половиной года не видела она маму и сестренку, родную Лосинку и ста­рый деревянный дом с резными крылечками и наличниками...

Встреча с родными... Жадно разглядывая повзрослевшую, статную и незнакомую в сол­датской форме, с орденами и медалями на груди девушку, родственники наперебой рассказыва­ли, спрашивали, плакали... А плакать было о ком: в эвакуации умер родившийся уже в войну братик, погибли на фронте два дяди и пятеро двоюродных братьев. А потом был пир: мама сварила картошку в мундире. В доме больше ничего не было, зато всем хватило! Спать Вере пришлось на обеден­ном столе: кроме тети с семьей, у них жили еще несколько родственников - всего в двенадцати-метровке и крошечном коридорчике в эту ночь размещалось ... 11 человек!

Уже в феврале Вера поступила в школу рабочей молодежи - она ведь так и не успела из-за войны закончить среднюю школу. И здесь ей пришлось совершить едва ли не главный подвиг в своей жизни: после многолетнего перерыва за четыре месяца она одолела программу десятого класса и уже летом сдала вступительные экзамены во 2-й Московский мединститут.

Жить было трудно, денег постоянно не хвата­ло, и вскоре Вера устроилась на работу ночной медсестрой в стоматологической клинике, чтобы меньше отвлекаться от учебы. Здесь она перевида­ла много разных пациентов, были среди них и зна­менитости, и разные чудаки... Верочка, по природе человек очень добрый, старалась держать себя с больными строго, не потакать им. Однажды она даже обругала одного парня за то, что тот запустил свои зубы, а потом пожалела об этом: парень, по всему видно, тоже побывал на фронте, был ранен, ходил, подволакивая ногу, да и с плечом у него что-то было не в порядке. А глаза у него добрые, красивые, да и сам он стройный, симпатичный...

Как-то раз после дежурства, торопясь в инсти­тут, Верочка забежала в магазинчик на Трубной -купить что-нибудь перекусить, и вдруг увидела того самого парня, покупающего папиросы.

- Здравствуйте, как ваши зубы, не беспокоят
больше? - спросила она.

Зиновий (а это был он) поднял глаза, радостно улыбнулся и ответил:

• К сожалению, нет!
• А почему «к сожалению»?
• Хотел еще к вам прийти, да стеснялся: уж больно вы строгая!

Выяснилось, что Зиновий даже в магазин этот стал ходить в надежде встретить Веру.

Они познакомились, он вызвался ее проводить, потом как-то пригласил в кино... Узнав, что у Веры роман, сосед Георгий категорически потребовал, чтобы Вера познакомила со своим ухажером.

- Шляешься незнамо с кем! - шутливо кричал он, - а мы ведь спим в одной комнате!

Когда Зиновий первый раз пришел к Вере в общежитие и робко представился, Георгий, пожав ему руку, внимательно посмотрел на него, потом перевел взгляд на Веру, опять - на лицо Зиновия, и вновь - на Веру - и вдруг начал безудержно хохо­тать. Смущенно улыбаясь, его молодая жена Галя стала одергивать его.

- Прекрати, Жорик! Неудобно же! Как тебе не стыдно!

Тот все не унимался, всхлипывал, хрюкал, держался за живот, чуть не падал на пол. Еле-еле удалось успокоить разошедшегося студента!

Когда, проводив Зиновия, Вера вернулась в комнату, она напустилась на весельчака:

- Как ты мог! Еще друг называется! Человек первый раз в доме, а ты...

Георгий чуть было опять не свалился в присту­пе неудержимого хохота, но, кое-как пересилив себя, извинился:

- Ну, прости. Он здесь ни при чем, парень, видать, отличный. Но я подумал: какие же у ваших детей будут огромные уши!..

                                           *****

Я смотрю в зеркало, смотрю на свою сестру, на наших детей и внуков и думаю:  а ведь Георгий-то был прав!

Спасибо Вам за все, мама и папа, за жизнь, за свободу, за страну, за Вашу любовь! И за уши...

Игорь ПРУТКИН