На Волховском фронте Петр Кузнецов получил свою первую награду, орден Красного Знамени.
В наградном листе отмечается:
«С 16 января по 1 февраля 1942 года произвел 20 ночных боевых вылетов на укрепленные пункты противника Любань, Чудово, Кириши, Зельцы, Лезно, Померанье.
В этих боевых полетах проявил много умения, инициативы и находчивости по достижении цели в самых сложных метеоусловиях ночью. Бомбометание производит только отлично. Получил похвалу от генерала Привалова за успешную помощь наземным войскам.
По заданию командования совершил разведывательные полеты, доставляя ценные сведения о противнике одновременно сбросил 70000 антифашистских листовок.
За образцовое выполнение боевых заданий командования достоин представления к правительственной награде Орден Красного Знамени».

В декабре 1942 - январе 1943 года 667 штурмовой авиаполк действовал над Великими Луками и Новосокольниками. О действиях штурмовиков Петр Кузнецов рассказывал так:
«Идя на бреющем, мы заметили наших пехотинцев. Они шли в атаку. Многие из них увидев нас, махали шапками. Мы развернулись и выше голов наших бойцов открыли пулеметно - пушечный огонь по врагу. Бомбы заставили замолчать артиллерийские батареи. Второй налет произвели на скопление танков противника. Наши бомбы разворотили четыре танка, три автомашины, несколько десятков повозок с грузом. А пулеметно – пушечным огнем уничтожили не один десяток фрицев. В третий вылет уничтожено более одиннадцати автомашин один танк и истребили до взвода пехоты противника».

В боевых вылетах приходилось очень тяжело, зенитные батареи немцев ставили плотный заградительный огонь, вражеские истребители атаковали штурмующие Илы.
Шесть раз подбивали враги самолеты, на которых летал Кузнецов. Но всякий раз ему удавалось дотянуться на искалеченной машине до своего аэродрома. Вот, что он рассказывал об одном из этих шести случаев:
«Это было на Калининском фронте, в районе Великих Лук, когда я летел в составе тройки, ведомой заместителем командира полка майором Рымшиным.
Мы имели задание бомбить и штурмовать фашистские танки, пробивающиеся на помощь окруженному гарнизону Великих Лук. В боевой вылет наше звено отправилось без сопровождения истребителей.
Немецкие зенитчики открыли плотный заградительный огонь. Самолет моего товарища был сбит и пошел на вынужденную посадку. Мы остались вдвоем со своим ведущим.
Прорвавшись сквозь заградительный зенитный огонь, мы атаковали цель, вышли из атаки. Ведущий начал набирать высоту.
Вдруг я услышал, что мой радист-стрелок открыл огонь.
В ту же минуту я увидел целый рой маленьких красных шариков, которые нагоняли самолет, впивались в плоскости.
Поняв, в чем дело, я отвалил влево и сообщил ведущему:
- Осторожно! Сзади – противник!
Сманеврировав, я ушел из-под обстрела.
Но огнем немецкого истребителя самолет ведущего, по видимому, был поврежден и уже не мог маневрировать.
Противник это заметил. Я увидел, как самолет Рымшина настигает «Мессер», а у моего ведущего элерон на одной из плоскостей болтается. Немецкий летчик явно издевался над своей жертвой. Он даже выпустил шасси, чтобы уменьшить скорость истребителя.
На мои сигналы Рымшин не отвечал. Значит повреждения в самолете были серьезными. Может быть, был ранен и сам пилот.
Я дал полный газ и прошил вражескую машину длинной пулеметной очередью. «Мессер» резко свернул в сторону и ушел вниз.
Еще четыре «Мессера» навалились на нас сверху.
Моя машина шла в хвосте ведущего, охраняя его от атаки. Дела Рымшина, как видно, были совсем плохи. Его самолет вдруг задымил и начал снижаться на вынужденную посадку. «Мессеры» куда-то исчезли. Самолет Рымшина сел на какую-то удачно подвернувшуюся лесную полянку.
Я сделал круг, всмотрелся и увидал: Рымшин вылез из кабины и махнул мне рукой по направлению к нашему аэродрому. Этот сигнал значил:
- Иди к аэродрому. За меня не беспокойся – доберусь…
Качнув своему ведущему на прощание крыльями, я пошел над лесом.
И тут на меня навалился «Мессер». Он «висел на хвосте» моей машины и непрерывно обстреливал ее.
Было мгновение, когда я думал, что для меня все кончено. Перед самыми глазами у меня блеснула яркая вспышка, кабину заполнил удушливый дым.
- Конец! – мелькнуло в голове.
Но в следующую секунду дым рассеялся. Я посмотрел на приборы – целы. Однако самолет терял высоту.
Сейчас силы мои были направлены на то, чтобы удержать машину в повиновении, не позволить ей свалиться на поврежденную плоскость, перевернуться. «Мессер» по прежнему висел у меня за плечами. Я видел новые огневые шарики трассирующих пуль. Они впивались в тело машины и самолет дрожал как лихорадочный больной. Теряя высоту он, несмотря на мои усилия, упрямо тянул к земле.
Немецкий летчик догнал меня, пристроился рядом. Он дал еще одну очередь, отвалил и круто взмыл вверх. По видимому, боялся попасть под огонь нашей обороны. Ведь наш аэродром был уже совсем близко.
Как я дотянул на свой аэродром, уже не помню. Только посадил самолет на дорожку и вдруг он круто задрал нос. Я оглянулся и увидел, что весь хвост чуть не до половины фюзеляжа отвалился.
По телу у меня поползли мурашки: если бы хвост отвалился минутой раньше, все было бы кончено…
Я бросился к своему стрелку. И тут понял, почему он молчал. Он был убит. Пулеметная очередь «Мессера» прошила его грудь, перебила провода переговорного оборудования…
Рымшин пришел в часть на другой день. Он крепко пожал мне руку и вручил подарок – четыре железных креста, снятых с трупа летчика сбитого мною «Мессера» (того самого, что чуть не сел «верхом» на самолет Рымшина, считая, что может безнаказанно позабавиться над своей жертвой)».

С началом Курской битвы полк перелетел на южный фланг Курской дуги и включился в боевую работу. В полосе войск Воронежского фронта наиболее напряженные бои развернулись на томаровско-обоянском и белгородско-корочанском направлениях, где оборонялись 6-я и 7-я гвардейские армии. Немцы ввели в бой два танковых и один армейский корпуса 4-й танковой армии (до 700 танков и САУ) вдоль шоссе Белгород-Обоянь. Противник стремился прорваться к Курску с юга для соединения с 9-й армией, наступавшей с севера. 1-й шак вместе с 52-й, 6-й и 7-й гв. армиями и 1-й ТА вел непрерывную, тяжелейшую боевую работу по отражению наступления противника из района Белгорода. Полк уничтожает переправы в районе Ячнева, Колодезя, наносит удары по скоплениям противника и его запасам. Принимает активное участие в Курской битве, в том числе действует над Прохоровкой, а затем в последующей Белгородско-Харьковской операции.
Об одном из боевых вылетов в районе Белгорода Петр Нифонтович вспоминал:
«Немцы сосредоточили в районе Белгорода крупные танковые соединения. Танки шли на город. Я получил боевое задание возглавить группу штурмовиков, атаковать противника, сорвать его атаку.
Точно в назначенное время мой самолет оторвался от беговой дорожки полкового аэродрома. Вслед за мной пошли в воздух 20 машин.
Я знал, что несколькими минутами позднее с соседних аэродромов поднимутся еще десятки самолетов для единого массированного удара по врагу…
Машины легли на боевой курс.
Выходим на цель. Внизу ясно видны танки врага. Их много. Сверху они кажутся крошечными темно-серыми коробками, расставленными в строгом шахматном порядке.
Сориентировавшись, я даю команду. Штурмующая группа разворачивается, выстраивается вокруг звеньев.
Первым, по всем правилам, срывается в крутое пике мое звено – звено ведущего.
Следом за мной бомбят остальные. Наш маневр состоит в том, что, образовав из самолетов замкнутый круг звеньев-троек, мы держим цель под непрерывным бомбовым ударом. Пока очередь бомбить дойдет до последнего звена, первое успевает набрать высоту и развернуться для повторного захода.
Не один раз мы применяли этот маневр и всегда он вполне себя оправдывал. Отбомбив, я набираю высоту и разворачиваюсь.
Гляжу вниз и вижу, что картина резко изменилась. Все закрылось черным туманом. Пыль, дым, фонтаны земли, подброшенной взрывами, почти скрыли цель от наблюдения.
Насколько можно судить по оттенку этой темно-серой пелены, наша бомбежка уже дала результаты. То здесь, то там оранжево-желтые тусклые пятна прорываются сквозь густые клубы черного дыма.
Это горят танки.
Теперь надо штурмовать – поливать поломанный строй врага пушечно-пулеметным огнем.
Однако этот план резко ломается.
В наушниках раздается голос командира из центрального пункта управления.
- Кузнецов, внимание! В вашем районе «Мессеры». Следите за воздухом! Кузнецов, внимание! Следите за воздухом!
Дублирую полученный сигнал и сразу даю команду:
- Группа, внимание! Держись плотнее. Не снижайся. Следить за воздухом!..
И когда «Мессеры» (их было восемнадцать) навалились на нас, они встретили плотное кольцо советских самолетов, ощетинившееся огнем.
Каждый из нас внимательно следит за воздухом, готовый в любую секунду обстрелять врага…
В поле моего зрения попадает один из «Мессеров». Он летит по касательной у нашим самолетам, ясно стремясь пристроится в хвост к машине, идущей впереди меня.
Я вывожу машину из общего виража и бросаюсь наперерез. Когда враг попадает в прицел – нажимаю все гашетки. Ни пушечных выстрелов, ни пулеметной трескотни я не слышал. Но «Мессер» задымил, свалился на крыло и полетел вниз…
Бой продолжался. Еще несколько вражеских машин, сбитых нашими летчиками, ушли вниз.
Вскоре нам на выручку подоспели истребители. Немецкие самолеты, потеряв строй, врассыпную бросились наутек. За ними погнались краснозвездные ястребки.
Внизу наши артиллеристы добивали остатки рассеянной танковой группы.
Боевое задание выполнено, можно идти «домой».
Даю команду. Ложимся на обратный курс.
И вдруг совсем неожиданно мы увидели тихоходный двухфюзеляжный «Фокке-Вульф». Он шел пересекающим курсом; немецкий летчик, очевидно, нас заметил.
Я коротко командую:
- Атакуем!..
Сходу, не меняя курса, все наши самолеты открывают огонь из пушек и пулеметов. «Фокке-Вульф» ткнулся в землю».

Петр Нифонтович вспоминал:
«В боевых вылетах нам часто приходилось сталкиваться с истребителями врага и попутно с выполнением основной задачи вступать в бой с воздушным противником.
Были случаи, когда воздушный бой превращался в основную операцию и нам, штурмовикам, приходилось не отбиваться, а самим нападать на вражескую авиацию.
В апреле 1944 года части второго Украинского фронта вышли к Днепру. Перед советскими войсками встала задача – форсировать этот водный рубеж, чтобы гнать врага с родной земли дальше на запад.
Под покровом ночи группа смельчаков переправилась на правый берег Днепра и цепко закрепилась там на небольшом плацдарме.
Немцы изо всех сил пытались разбить эту группу и не дать нашим войскам навести переправу. Они бросали в бой новые и новые силы и технику. Бои становились все более ожесточенными.
Но сосредоточив все свое внимание на первой группе советских войск, они ослабили наблюдение на других участках фронта. И это дало нашему командованию возможность навести основную переправу в другом месте.
Фашисты спохватились только тогда, когда этот крохотный вначале плацдарм на правом берегу Днепра был расширен и укреплен. Поняв свою ошибку, противник бросил на новый участок танки, стремясь смять, опрокинуть, сбить охрану нашей центральной переправы.
Я получил задание девяткой штурмовиков помочь пехоте отбить танковую атаку, отстоять переправу.
Едва мы пересекли Днепр, из центрального поста управления мне радировали:
- К переправе идут «Юнкерсы». Атакуйте!
Это была неожиданная и необычная задача. Ведь мы шли с полным бомбовым грузом!
Я передаю девятке команду:
- Подтянуться плотнее. Снять предохранители с гашеток. Не снижаться, приготовиться к бою!
Впереди, правее показалась группа «Юнкерсов», или, как у нас их называли, «лаптежников». «Юнкерсы» шли бомбить переправу.
Гляжу вниз и вижу серые коробочки танков, движущихся к той же переправе.
«Юнкерсы» были еще далеко, а танки – вот они, внизу, в зоне бомбежки. Если мы пойдем навстречу воздушному противнику, танки беспрепятственно обрушатся на защитников переправы. Значит надо, не теряя времени, начать бомбежку. Кстати, бомбежка облегчит самолеты, сделает их более маневренными. А это пригодится нам в воздушном бою.
Но бомбить обычным способом с пикирования мы не могли: потеряешь высоту и окажешься в невыгодном положении сам.
И я принимаю решение – бомбить не снижаясь, с горизонтального полета. Своим ведомым командую:
- Приготовиться к атаке танков!
Для такой бомбежки нужен опыт. При пикировании точного попадания добиться гораздо легче, ведь там, сваливаясь в пике, самой машиной нацеливаешься на врага.
При бомбежке с горизонтального полета надо уметь рассчитать, где, в какой точке сбросить бомбу, чтобы она точно накрыла цель. Значит возможны промахи.
Но иного выбора у нас не было. Я зашел на цель первым. Сбросил серию бомб. И сразу направил освобожденную от груза машину навстречу «Юнкерсам». Ведомые точно повторили мой маневр. Смотреть вниз было некогда. Вся наша девятка помчалась на сближение с «Юнкерсами».
К «Юнкерсам» подошли встречным курсом под углом. Одновременно открыла огонь наша наземная артиллерия. Четыре «Юнкерса» сразу же задымились. Остальные бросились врассыпную, смешались, начали беспорядочно сбрасывать бомбы. Группа вражеских самолетов была рассеяна. Бомбы, предназначенные для нашей переправы, свалились на голову самих же немцев.
Я уже совсем собрался разворачиваться и ложиться на обратный курс, когда заметил новую группу «Юнкерсов».
Фашистов было втрое больше, чем нас, но считать силы, прикидывать да раздумывать было некогда. Я бросил свою девятку в прямую лобовую атаку. Немецкие летчики не выдержали. Строй врага рассыпался. Машины падали в крутой вираж и разлетались в разные стороны. А рассеянные самолеты уже не представляют грозной силы, особенно, если они пускаются наутек.
Наша наземная артиллерия, переправившаяся на правый берег Днепра, успешно расстреливала танки на ближних подступах к цели. Было ясно – танковая атака врага захлебнулась и успеха врагу добиться уже не удастся.
Я выстроил своих штурмовиков и дал команду держать путь к аэродрому.
Как раз в это мгновение в наушниках раздался голос из центрального поста:
- Кузнецов, внимание! Кузнецов. Внимание! Держитесь в вираже, следите за воздухом… Внимание! К вам идет помощь!
А внизу заработали немецкие зенитки. Воздух вокруг нас густо заполнился тугими белыми шариками разрывов.
Я наблюдаю за своими летчиками и чувствую, что массированные заградительный огонь немецких зенитчиков нервирует их. То один самолет, то другой дергается в сторону, когда белые шарики проплывают слишком близко.
- Спокойно…спокойно! Не терять строя! – подбадриваю я своих боевых товарищей.
Под огнем немецких зенитчиков мы набираем высоту, закладывает один вираж за другим, маневрируем, чтобы не дать возможности противнику хорошо прицеливаться.
Но вот я замечаю внизу новую группу «Юнкерсов». Подаю команду: Атакуем!..
Мы сваливаемся на вражеские самолеты. Каждый из нас вкладывает в эту атаку всю злость, накопленную за минуты пассивного маневрирования под огнем зениток.
Два вражеских самолета сразу же валятся на бок, переворачиваются и крутятся в штопоре, оставляя за собой черный дымный след.
Молодцы! – кричу я своим. – крепко рубанули! Бей лаптежников!
Откуда-то снизу, из-под меня вдруг вынырнул самолет. Мне хорошо видны белые кресты на его плоскостях. Я направил на него длинную пулеметную очередь. Самолет по инерции пролетел вверх, потом завалился на крыло и исчез из виду.
Я сообразил, что это не «Юнкерс», а «Мессершмит». Откуда он мог взяться? Ведь когда мы начали атаку, перед нами истребителей не было!
Осматриваюсь вокруг и вижу необычайную картину. Вокруг меня снует множество самолетов. Среди них я вижу наших истребителей, истребителей противника. Значит, когда мы атаковали группу «юнкерсов», успела подойти та помощь, о которой говорил мне голос с земли: успели подбросить подкрепление и немцы.
А я, увлекшись боем, перестал наблюдать, ничего этого не заметил! Непростительное для командира отсутствие выдержки! Я беру себя в руки, командую своей девятке:
- Внимание! Становись в круг!..
Вижу: один за другим ко мне пристраиваются мои штурмовики.
С тревогой считаю: один, два, пять, восемь…Облегченно вздыхаю: целы, все целы. Бой в самом разгаре. Мои штурмовики, образовав неразрывный круг, снова сплотились, мощным огнем отбивая атаки немцев. А вокруг небо снова кипело. Немецкие и советские истребители атаковали, защищались, выходили из-под обстрела, пикировали. Трудно было посчитать, сравнить силы.
Уже потом, по оперативным сводкам, я узнал, что в этом бою за главную днепровскую переправу участвовало 315 немецких и 62 наших самолета. В небе в кругу диаметром около трех километров, одновременно в боевой «карусели» кружилось около четырехсот машин – штурмовиков и истребителей.
Немцы потеряли в этом бою 32 самолета, но цели так и не достигли. Им не удалось разрушить переправу, остановить поток наших войск, стремившихся в едином порыве вперед, на запад!»