История о снайпере.

Я хочу рассказать о моей маме – ветеране войны, Бродской (в девичестве Бабиновой) Тамаре Павловне. Она родилась 30.03.1924 г.  в г. Свердловске. В семье она была старшей, а еще 2 брата и сестра. Семья жила в д. Коптяки, что недалеко от Свердловска (именно там проходит Коптяковская гать, где был расстрелян Николай II со своей семьей). Мама вспоминала, что им показывали и говорили об этом, указывая направление…

Отец ее рано умер, еще в 34–м. Два брата и сестра были слишком малы, и мама стала главной помощницей в семье.  И повзрослев, она чувствовала ответственность, что должна зарабатывать и кормить семью, т.к. пенсий тогда не платили, а на подсобное хозяйство прожить было трудно.

Из воспоминаний: “Всегда думала, как сложилась бы жизнь, если бы не было войны. Наверное, так и жила бы в деревне”…

Очень долгое время в нашей семье никто никогда не говорил и не вспоминал о годах войны, а уж, тем более, о том, что сама мама прошагала нелегкими, ох, какими жестокими, тропами войны. А папа (ему еще и 17 лет не было, жили они на Украине в Донецкой области) с самого начала войны был угнан на территорию в Германию вместе со своей двоюродной сестрой, а освободили и отправили на родину их союзники-американцы только в декабре 1945 года. Как будто было наложено не гласное табу: я натыкалась на маленькую стопку  несколько фотографий военных лет и коробочку с медалями, но всегда понимала, нет, не понимала – чувствовала (ведь никто никогда не говорил!!!), что нельзя спрашивать, может быть потому, что эти свидетельства войны всегда были спрятаны, не на виду. А эти годы, что папа, еще мальчишкой, насильственно вынужден был принудительно работать на трубопрокатном заводе в Германии, впоследствии долгие годы были клеймом (в случае чего!?) и существенно повлияли на карьеру в те советские 60-е годы.  Несколько раз его, как высококвалифицированного геолога, приглашали на работу за границу, но каждый раз из-за соответствующего пункта анкеты: “Трудился в качестве военно-пленного на предприятии фашистской Германии” сделала его на всю жизнь невыездным.  И об этом я тоже долго не знала, но помню вечера, когда папа заполнял анкету….

Впервые мама приоткрыла завесу в 1972 г., когда вышел фильм «А зори здесь тихие». Я плакала, а мама, сдержанно и скупо сказала, что это первый фильм, который правдиво говорит о войне (до этого она не любила смотреть их, говорила, что они приукрашены, не реальны).  А фильм ведь о таких же девчонках снайперах, каким была и она.  Ее приглашали в школы рассказать, приходили журналисты взять интервью, но она отказывалась… Совсем скупо, совсем немного, она рассказала об основных  моментах к 30-летию победы. Тогда, как бы впервые, достались фотографии  и награды. Мне было как раз 18 лет, и я смотрела на свою маму, тогдашнюю 18-летнюю, пытаясь перенести себя «ТУДА!?» - и это было невозможно сделать, невозможно представить без содрогания!!.. Это так страшно и непонятно было: а как она могла? И ведь смогла. .. Как передать словами эти чувства, эти эмоции, это бесконечное преклонение?! Это вечная память.,  это всегда слезы на глазах.

Уже чуть более подробно, спустя еще десяток-другой лет…  Уже к 60-летию Победы  и уже в Норильске, куда я привезла ее из Казахстана после смерти папы. Рассказывала журналистам, которые хотели написать о ней в газетах местных (спасибо им большое!) и нам, в узком кругу…

Ее воспоминания сводились к нескольким эпизодам, и это была всегда одна история – ни больше, ни меньше, как будто она для себя определила: что можно вспомнить, а что вычеркнула навсегда. Мне так казалось… А,  может быть, послевоенная память сработала так избирательно.

Вот история маленького снайпера, маленького (это я ее так стала называть после ее ухода из жизни) – потому, что мама была маленького роста.

Когда началась Великая Отечественная война, моей маме было всего 17 лет, она только–только окончила Свердловский торговый техникум. И устроилась работать в магазин в Свердловске. В декабре 1942 году  Молотовский военкомат г. Свердловска объявил мобилизацию и ее призвали. Она вспоминала, что на фронт не стремилась, не хотела и боялась оставить семью: «В 29 лет моя мама осталась вдовой. Я – старшая, а еще двое  младших братьев и сестра – они все зависели от меня». В тот момент она в бОльшей степени чувствовала свою обязанность помогать своей маме.

Маму из Свердловска и еще около тысячи девушек (не только из Свердловска, из разных городов страны) привезли в центр подготовки военных кадров — в Центральную женскую снайперскую школу (ЦЖСШ) под Москву. Мы спрашивали: «Почему именно снайперская? Твое желание?» - «Нет, - отвечала она, - медсестрами все было укомплектовано, сказали, что не нужны. А куда еще?».  Их привезли в Подмосковье, на станцию Вешняки, где в бывшем поместье графа Шереметева и базировалась центральная женская снайперская школа. Временно всех расселили по графским особнякам. Вскоре построили казармы.

Мама тогда еще совершенно не умела обращаться с оружием. Перед призывом она окончила двухмесячные курсы, на которых её обучили только самым общим воинским навыкам. Отныне ей и другим девчатам предстояло выучить все виды оружия.

«Снайпер, — рассказывала мама, — должен был знать все основы военного дела и оружия. Изучали винтовку с оптикой, автомат, пулемёт, противотанковое оружие, артиллерию и так далее».

Они учились стрелять, готовились уйти на фронт. Дисциплина в школе была очень строгая. Обмундирование дали исключительно мужское и не по размеру: огромные сапоги, тяжёлые шинели. Шинелями же и укрывались, кстати, так как одеял не было. Только перед самой отправкой на фронт девушкам выдали юбки в качестве парадной формы, а на занятия всё равно заставляли ходить в брюках.

Обучались боевой подготовке и готовились к фронту основательно, целый год. Из всех воспоминаний только: «что ходили каждый день, как на работу». Тогда не задумывались, что женщина и оружие не совместимы...

В декабре 1943-ого, после года в учебке, всех расформировали по разным фронтам. Маму определили в 174–ю стрелковую дивизию на 3-й Белорусский фронт , Это была Борисовская Краснознаменная дивизия в составе 494 стрелкового полка. Помню, что она говорила: сначала шли долго пешком.

Да! в связи с этим, вспомнила такой момент: еще в детстве у меня было лото. Там один из вопросов «Что нужно съесть перед походом, чтобы не хотеть пить?» Ответ: «Кусок селедки». Я была очень удивлена, т.к. всегда именно этот кусок и вызывал желание пить и пить. А мама всегда говорила, что не хочет пить после него. Оказывается, именно там, на войне, их к этому и приучили (или научили): перед походом давали кусок селедки и не давали пить. И – вперед!

Формирование частей было в районе Подольска (как мне помнится из ее рассказов). В феврале 1944 прибыли на фронт. В часть она прибыла в звании сержант (когда присвоили, точно не знаю, наверное, после окончания ЦЖСШ). А на месте (точно не помнит где), в один из первых дней командир повёл знакомиться с обстановкой, и новоиспечённое пополнение попало под миномётный огонь. «Это было наше первое боевое крещение, - вспоминала мама. Было очень страшно.

Жили в землянках или теплушках, спали на шинелях — где и как придётся.. И  уже здесь, на войне, недалеко от линии фронта, опять-таки, как на работу, каждый день они ходили на задания.

Из воспоминаний: «Командир роты говорил, что там–то огневая точка, снайпер или пулемет, а нам нужно было эту цель уничтожить. Мы всегда ходили на задания в паре – это называлось  снайперской парой. Мы подбирались к противнику, выслеживали цель. Потом задача одной из нас была вызывать огонь на себя — стреляла, чтобы отвлечь внимание. А задача другой -  бить в противника и уничтожить. На тебе большая неудобная одежда, «скатка» (скатанная шинель) и маскхалат, с собой снайперская винтовка с оптикой». В дальние походы ещё и котелки брали, килограммов десять точно приходилось на себе нести. И в таком виде зачастую и по–пластунски, по грязи, по снегу...….Сколько целей мы уничтожили? - самостоятельно мы такой счёт не вели. За нас командиры считали. Это позже мне сказали, что я уничтожила 31 фрица.»

Однажды вспомнила, как катались на лапнике, когда ребята собирали его на подстилки для ночлега. Именно на фронте она впервые попробовала ленд–лизовскую американскую тушёнку и шоколад, который выдавали некурящим

Из воспоминаний журналисту Е. Ушаковой (газета «Заполярная правда» 07.05.2005): «Случались на войне и праздники. Выходили, бывало, с гитарой, баяном и танцевали… Влюблялись — от жизни никуда не уйдешь”, — шутит Тамара Павловна.

После задания всегда получали сто грамм. Голода, говорит Тамара Бродская, на войне не ощущала. Американской тушенкой кормили. А вот семья её в военное время голодала. “Нам–то, — рассказывает, — даже шоколад давали — тем, кто не курил. А для курильщиков мы крутили папиросы”.

“Помню горку с черникой. Мы тогда с этой горки съезжали и ели ягоду” — это из светлых воспоминаний." 

Одна из самых тяжелых фронтовых историй мамы произошла, когда тяжело ранило её снайперскую пару.

А было так (из воспоминаний):

«Со мной в снайперской паре была девушка — Нина Исаева, я на всю жизнь её запомнила. В одном из боев командир роты знакомил с обстановкой Он стоял между нами с ней. Когда разошлись, началась пулеметная очередь... Командира убило. А через некоторое время ранили Нину. Моей Нине пуля попала в глаз, вышла через ухо. Сквозное ранение. Её сразу увезли в медсанбат и позднее комиссовали. Больше мы с ней не встречались. Только после демобилизации немного переписывались какое–то время, а потом - потерялись...»

Позже, уже в год 60-летия победы я пыталась найти на сайте ветеранов эту Нину, но ее не уже не было в живых (там были списки живых ветеранов, но м.б. не внесли  - такое бывает…)

Еще из воспоминаний: 

« Траншеи выкапывали глубиной чуть больше метра. В полный рост ходить было нельзя. Приходилось переползать на большие расстояния. Винтовка всегда была при снайперах. Бывало, к вражеским боевым точкам мы подходили очень близко. Между нашими траншеями и траншеями противника проходила нейтральная полоса. Обычно около километра. Но бывало всего метров по 50, слышали их разговоры: они наш разговор слышат, а мы — их. Они знали, что у нас в роте — сплошные девчата, и всех нас «Катушами» звали. Было даже, что через траншею зазывали кого–то из девушек на «дринк» и на кофе, слышно было, как смеялись. Но мы им не отвечали, конечно, — было запрещено».

Одним из самых потрясающих и трагичных моментов на войне, по воспоминаниям мамы, был случай, когда их, девушек–снайперш, не привыкших видеть врага в лицо, привезли в лесополосу и приказали стрелять в пленных немецких солдат, сидящих связанными на поляне. Те умоляли о пощаде, кричали, что у них дома есть маленькие дети, «матка»… Но надо было расстреливать их в упор, неподчинение было чревато. До последних дней она не могла вспоминать это без слёз и молитв. Как такое можно было пережить?! Как выстоять? А слушать и представить такое вообще не возможно!!! Ужас охватывает и мурашки по коже каждый раз, когда я сама об этом факте вспоминаю: что пришлось пережить бедной моей маме и ее боевым подругам. Как же их война, бедных, ломала и закаливала, заставляла черстветь, и, скрепя зубы, исполнять свой долг… «Уже в пожилом возрасте бывшая снайперша,  убелённая сединами, увешанная орденами и медалями, ходила на исповедь к православному батюшке», - об этом она рассказала журналистке газеты «Заполярная правда» в 2010 г.: «Сердце, - говорит,- до сих пор из–за того момента, как в тисках, сжимается».

Это просто непередаваемый ужас, стынущая в жилах кровь...

В один из июльских дней 44–го всех предупредили, что завтра объявляется на всех фронтах наступление. Канонада со всех артиллерийских орудий длилась 45 минут. И мама, как будто, слышала ее до последних дней. «Это было страшно! Такой гул стоял!» – говорила она. Это грохотали все артиллерийские орудия разом. На всех фронтах тогда шло наступление. Первой была артиллерия,  потом — танки, а уже за ними пехота вместе со снайперами. Начались грандиозные победные бои. В тот год маму за выполнение одного из боевых заданий наградили орденом Красной Звезды. Она и её напарница сопровождали тогда разведчиков, взявших языка.  Тогда на ее боевом счету уже было 24 уничтоженных фрица (это за 7 месяцев войны).

http://www.podvignaroda.mil.ru/?#id=46035548&tab=navDetailDocument

Потом была  медаль: «За отвагу».

http://www.podvignaroda.mil.ru/?#id=31867494&tab=navDetailDocument

Всего за годы войны она уничтожила 31 фрица — неплохой боевой счет. У нее есть снайперская книжка «Боевой счет мести» (называется-то как страшно - мести!?, но и сурово справедливо).Она была выдана 20.12.1944 г. В ней записано: «На боевом счету снайпера числится 31 уничтоженный немец, что подтверждается актами и подписями командиров подразделения».

Есть у мамы Орден Отечественной войны 2–й степени, медаль «За освобождение Белоруссии», медаль Жукова, “За трудовую доблесть” и, конечно, юбилейные медали.

Стремительное наступление заставляло Советскую Армию спешно передвигаться с одного места на другое. 174–я стрелковая дивизия освобождала белорусские города: Оршу, Гродно, Подольск, Минск.

«Белоруссия была сильно разрушена, — вспоминала она. — Это действительно было страшно: руины, окопы. И виселицы стоят...».Это действительно было страшно: руины, окопы. Когда в мою первую военную весну в Белоруссии стаял снег, земля оголила гору трупов. Это были трупы наших солдат. Всё сожжено кругом. И виселицы стоят...».

Они двигались вместе с линией фронта и побеждали, вытесняя врага. Они двигались вместе с линией фронта и побеждали, вытесняя врага.

Из беседы с журналистом М. Бушуевой (газета «Заполярный вестник» 13.05. 2011):

– Страшно было?

– Стрелять не страшно. За спиной была поддержка. В то время все шли вперед – за Родину, за Сталина. Страшно другое: когда по весне стаял снег, и кругом – куда ни глянешь – трупы наших убитых солдат.»

До Победы мама не дослужила всего месяц с небольшим. Её война закончилась в марте 1945–го. Начались сильные бои на подступах к Германии, и в районе Кенигсберга пятерых девушек 174–й стрелковой дивизии решили демобилизовать. День Победы она встретила у мамы в родной деревне Коптяки. О победе узнали от соседей и по радио. Конечно, они радовались. Но эмоции того времени, даже спустя 50 лет, она выражала очень скупо и сдержанно – очевидно, боль и страдания от пережитого были сильнее радости.

Те несколько фотографий, которые сохранились, все адресовались ее маме «дорогой мамочке» и «не забывайте меня». Одна подпись меня особенно тронула “Дорогой мамочке от дочки Тамары. Вспомни, что где-то далеко, далеко есть твоя дочь, которая ни на минуту не забывает о вас. Мама, храните эту фотокарточку. Может быть это последний снимок ”.  Это было как раз перед отправкой на фронт, в самом конце декабря 1943 г.

Конечно, многие подробности нам не известны. Но как выспрашивать, если она не хотела вспоминать, вычеркнув это из памяти. Мама никогда не говорила, что это был подвиг, она всегда стеснялась. Она просто делала то, что было положено судьбой – такая уж выпала нелегкая доля. Как она говорила, это был долг.

И наш долг сейчас сохранить и сберечь память о ней не только в нашей семье: у нее было трое детей, семеро внуков, девять правнуков.  Пусть узнают о маме и другие люди, кому дорога память о тех, кто сообща делал великое дело ради победы, ради мирного неба над нами.

Низкий вам поклон, дорогие ветераны, и вечная память!

PS. Одно из выложенных фото – это групповой снимок в ЦЖСШ от 9.05 1943 г. На обратной стороне написаны фамилии. Я хочу их здесь тоже перечислить: возможно, кто-то знает их или ищет:
10-я рота, 4-й взвод: крайняя – моя мама Бабинова Тамара, Маслова Екатерина, Ужегова Александра, Мошенкина Надя, Панфилова Шура,  Оплеснина (м.б. не точно) Тоня, Романов (командир), Маслова Надя и Хазова Елизавета.