Я всегда гордился и буду гордиться своим отцом. Гордеев Анатолий Андреевич (1925 года рождения) воевал на 1-м Украинском фронте с 1943 по 1945 год. Бил немцев в составе 1-го Гвардейского Кавалерийского корпуса. Но в кавалерию попал не сразу. Сначала был голодный запасной полк, где солдатам-новобранцам давали лишь немного пустой баланды из поварского котла, в котором иногда можно было обнаружить селедочные головы и хвосты. Куда уплывали рыбьи тушки, оставалось великой военно-интендантской тайной. Потом несколько дней пешего марша к линии фронта, и – боевое крещение. И сразу какое! 

Бои февраля-марта 1944 года под Каменец-Подольским отмечены огромными людскими потерями. В Каменец-Подольском была окружена крупная группировка противника.  Немцы предпринимали отчаянные атаки, чтобы деблокировать окруженные войска. Часть, в которой служил отец, вгрызшись в окопы, обязана была держать кольцо. Их позиции с воем утюжили «Юнкерсы». Отец потом частенько вспоминал, что под сиренами и бомбами пикирующих «Юнкерсов» крестились даже атеисты-политруки.

 Атаки немцев приходилось отражать их же оружием. Отец стрелял из трофейного пулемета MG-42. Преимущество этого пулемета над отечественным  «Дегтяревым» было в скорострельности  - тысяча выстрелов в минуту у трофейного пулемета против трехсот пятидесяти выстрелов советского. Была одна атака противника, когда вырвавшийся далеко вперед и скошенный отцовской очередью гитлеровец рухнул всего в нескольких шагах от нашего пулеметного гнезда. Немец стонал, кричал и звал на помошь: «Ганс! Ганс!». Но фронтовой друг Ганс не решился подползти. «Конечно, я срезал бы и Ганса», - говорил отец. Раненый стонал несколько часов, а потом затих. Впоследствии отец признавался, что эта картина у него часто всплывала перед глазами, и, видимо, тяготила всю оставшуюся жизнь.

 У отца был напарник по пулеметному расчёту. Они менялись. Если один, вверху на бруствере стреляет, другой, сидя на дне пулеметного гнезда, заряжает. Когда оглушающе разорвалось, отец был вверху с пулеметом. Очнувшись, он увидел согнутый в дугу (!) ствол «своего»  MG-42. А внизу, как считалось, в укрытии, уже умирал с разорванным животом напарник Николай. У отца же в том бою не случилось ни царапины.

Всякое бывает на фронте. Позиции наших и немецких войск переместились к территории Каменец-Подольского пивзавода, А там баки, полные сваренного пива. В обеденное время наступало негласное затишье. Сначала немцы ползли с канистрами к пивным бакам, потом наши солдаты. Никто не стрелял. Потом обед, и снова бой.

 Части, державшие оборону в Каменец-Подольском,  были выбиты потерями. Их отвели в тыл на переформирование. Выстроили уцелевших бойцов в шеренгу перед «покупателями» - то есть офицерами, прибывшими за пополнением. Отцу запомнилось, что когда спросили, есть ли среди них бойцы дальнобойных гаубичных артиллерийских расчетов, откликнулась чуть ли не половина строя. Зато, когда набирали артиллеристов ближнего боя на сорокопятки, строй оставался неподвижным. Отец тогда среди «покупателей» разглядел офицеров  в фуражках с голубым околышем. Что-то подсказало в сердце: это твоё. На призыв присоединиться к кавалеристам отец уверенно сделал два шага вперед. Так, с марта 1944-го началась его служба в составе прославленного 1-го Гвардейского Кавалерийского корпуса.

 В задачу кавалерии входило совершать молниеносные броски-рейды, врываться в тыл к врагу, перерезать коммуникации противника, громить его базы снабжения. 1-м Кавкорпусом командовал сначала генерал Белов, затем генерал Баранов. Кавалеристы Белова наряду с кавалеристами Доватора еще в 41-м сыграли одну из ключевых ролей  в битве за Москву.

 Летом 1944 года 1-й Украинский фронт победно завершил Львовско-Сандомирскую операцию, пересек границу СССР и вышел к Висле. А в августе 1944-го Германия, ввиду мощного наступления советских войск, покончила с игрой в самостоятельность Словакии, и оккупировала своего тогдашнего сателлита. В Словакии же вспыхнуло мощное антигерманское восстание, развернулось партизанское движение. В сентябре 1944-го на помощь словацким партизанам командующий 1-м Украинским фронтом Конев направил 1-й Гвардейский кавкорпус. Кавалеристы совершили рейд за линию фронта и действовали в тылу у немцев в Татрах (Западных Карпатах). Для войны в горах кавалерия подходила лучше всего. Отец рассказывал, что отлично был организован воздушный мост. Самолеты сбрасывали грузы точно. Кавалеристы не испытывали недостатка ни в боеприпасах, ни в продовольствии. Кроме того, вокруг было очень много диких горных коз. Их пристреливали, нанизывали мясо на шашки и жарили на кострах. Вот только соли не было совсем. А без соли и мясо не в радость.

 Гитлеровцам досаждал действовавший в тылу кавкорпус, и они стянули большие силы, чтобы уничтожить отважных кавалеристов. И тогда конники получили приказ на прорыв из окружения.  Выходили ночью, под ливнем трассирующих пуль. Отец вспоминал, что оставалось только прильнуть головой к коню и мчаться во весь опор сквозь перекрестный огонь навстречу судьбе. Они на полном галопе перепрыгивали и немецкие, и свои траншеи. У советских позиций прорвавшихся кавалеристов лично встречал командующий 1-м Украинским фронтом Иван Степанович Конев.

Спустя четверть века после Победы отец написал Коневу письмо и напомнил про тот эпизод.  Поводом же обращения к Маршалу Советского Союза послужил никак не решавшийся вопрос с квартирой. Семья из шести человек ютилась в однокомнатной коммуналке, разделенной условно на две комнаты ширмой. Из Москвы тут же прибыл порученец-полковник. Отца вызвали в Горисполком и вручили ордер на трехкомнатную квартиру. Пусть на окраине города, пусть в панельном доме с шестиметровой кухней, но в тот момент, в 1971-м, эта отдельная изолированная квартира казалась райским преображением.

 После словацкого рейда отец освобождал Польшу и вошел в Германию. И здесь уже пригодились прилежные занятия немецким языком в ростовской средней школе. Узнав, что отец довольно сносно общается по-немецки, его частенько привлекали в качестве переводчика при допросе пленных и при общении с местным населением. Отец отмечал природную приверженность немцев к дисциплине и порядку. Если наши войска занимали город, то, значит, власть переменилась, и следовало беспрекословное подчинение советским войскам. Также вели себя и военнопленные немцы, в общем-то, с достоинством и с осознанием справедливости встречавшие свою дальнейшую участь, в отличие, скажем, от румын, и в плену не гнушавшихся подличаньем и воровством у своих же.

 Однажды в одном из первых занятых немецких городков у отца разболелся зуб. Кто-то из горожан указал, где живет дантист. Отец на всякий случай взял с собой еще двух ребят с автоматами. Дверь добротного аккуратного особняка им открыла горничная в классическом белом передничке. От страха она не могла вымолвить ни слова. А в доме  прижались друг к другу трясущиеся в ужасе хозяин особняка – врач, его жена и двое детей. Отец, чтобы успокоить хозяев, вытащил из вещмешка банки с лендлизовской тушенкой, яичный порошок, хлеб. И объяснил проблему. Врач тут же преобразился, распрямился, облачился в белый халат и широким жестом пригласил в зубоврачебный кабинет: «Битте!». Немецкий доктор сделал обезболивающий укол, что для советского солдата было и вовсе неожиданным, невиданным доселе открытием, и уверенно удалил больной зуб. Потом горничная сварила нашим трем бойцам кофе, настоящий черный кофе, а не бывший тогда в ходу эрзац. Вкус и аромат того кофе отец вспоминал не раз.

 Как-то, когда наступали на марше по горным дорогам, кавалеристы проезжали мимо длинной колонны брошенных немцами автомобилей. Конница-то прошла, а наши танки двинуться вперед не могли. Командиры даже не сделали попытки найти хоть кого-то из бойцов, кто мог бы управлять автомобилем и отогнать машины в сторону.  Впрочем, умение шоферить было тогда совсем не массовым. Так и  посталкивали танками совершенно целые немецкие грузовики вниз, с горной кручи. Отец недоумевал: ведь трофейные машины  вполне могли бы пригодиться если не фронту, то советскому народному хозяйству.

 В конце войны кавалерийский корпус стал пополняться монгольскими лошадьми. В то время братская Монголия хорошо помогала советскому фронту. Кроме лошадей, отправляла и мясо, и знаменитые белые армейские полушубки из овчины. Своего монгольского коня отец назвал по-фронтовому - Патрон. Монгольские лошади в отличие от донской буденновской породы  были низкорослы, не так быстры, но зато очень выносливы и надежны. Они почти не хворали и были неприхотливы в отношении корма. Привыкший к пустыне монгольский конь свою травинку везде отыщет.

 2 февраля 1945 года кавалеристы по льду форсировали замерзшую реку Одер. С западного берега на конников обрушился град огня. Отец запомнил вспышку и кровь, липко потекшую в лицо. Потеряв сознание, он повис на своем коне. И монгольский конь спас жизнь отцу: привыкший к грохоту боя, конь не стал метаться среди разрывов, развернулся и медленно побрел к нашему берегу. Там отца и подобрали, отвезли в медсанбат. На следующий день, с захватом плацдарма на западном берегу реки Одер, открывавшем дорогу на Берлин, завершилась Висло-Одерская операция.

 Ранение оказалось очень тяжелым. Осколок снаряда пробил черепную кость, вошел в мозговую ткань. Но врачи, великие фронтовые врачи,  чудесно сделали  операцию. Отец лежал в госпиталях в Кракове, во Львове, в Киеве. Видел, как рядом в палате бойцы с таким же осколочным ранением в голову постепенно сходили с ума, и их затем увозили на каталке. Видел, как мучились обожженные танкисты: они дико кричали, ведь даже слабое дуновение воздуха приносило сгоревшему телу нестерпимую боль. Отца в 1945-м спасли. Он умер в 2006-м на восемьдесят первом году жизни.

 На автотрассе М-4, близ станицы Кущевской Краснодарского края, высится большой памятник «Героям – кавалеристам»: высеченный в камне всадник в кубанке, точно в такой, какую носил на фронте мой отец, устремляется в лихую кавалерийскую атаку. Всегда, когда я проезжаю мимо этого места, я непременно салютую автомобильным сигналом в честь моего отца.