Имеется публикация в газете Саргатского района Омской области «К Новым рубежам», 1977 год , автор Д. Нелидинский

— Есть ли охота о войне говорить… Одна беда да смерть. Век бы и не вспоминал, забыть бы совсем войну эту. Так опять не забудешь, — Бейскенов обхватил колени руками, а на руках – шрамы. Задумавшись, начал с услышанного и увиденного за эти долгие послевоенные годы.
— Вот, — Бейскенов показал на рваные шрамы у виска и на руке, — что стоили Днепровские операции на войне, история давно оценила. Еще не одно и не два поколения людей будут восторгаться этой невиданной силе духа советского человека, его возможностям. – Было это под небольшим белорусским городком Быховым, что в Могилевской области. Готовилась операция по форсированию Днепра, — вспоминает Искендыр Бейскенов. – Разведка поработала хорошо — вся глубоко эшелонированная оборона противника была известна. И на всех участках, пожалуй, одинаково прочна. Как сейчас, помню этот день.
Начался для нас, разведчиков, он в четыре часа утра, уже на пятачке правого берега Днепра. В этом районе командование решило спровоцировать немцев – создать видимость форсирования… И вот наши долбленки бесшумно скользят по днепровской воде. Не шумим, весла опускаем без шлепанья. И все же заметил нас фашист метрах в двадцати от берега. Развесил «люстры» и давай швырять мины. Вот одна, потом другая — долбленка опрокинулась. Люди в воде барахтаются, а иные и повыскакивали. Теперь спасение только под берегом, только туда. Немец бьет, а куда – неизвестно. Скованность, оцепенение, которое прочно владеет перед боем, проходят. Где-то внутри, чутьем каким-то понимаешь, что теперь надо действовать, двигаться. Иначе – крышка. Под откос, под откос. Ураган огня воет над головой. Это «говорил» наш левый берег.
Ох, как он «говорил», кромсал линии немецких окопов. А мы собирали силы для броска. Ручьями сыпалась земля, лезла в нос, рот. А мы жались в эту уже свою землю, отвоеванный клочок, и каждый мысленно повторял: «Вот сейчас, вот сейчас». А минуты тянулись, гудел воздух, гудела земля.
И вдруг тишина. На войне она больше действует на психику. Всегда она сулит что-то неожиданное, а порой и непоправимое. А длилась она секунду. Команда последовала. Если бы и не была – все равно каждый знал, что делать. Бросок в траншеи. О, эти траншеи. Не знаешь, за каким поворотом смерть тебя караулит. Тут надо мозгами ворочать, головой крутить, гранату всегда наготове держать…
Бейскенов помолчал.
— Вот что я понял: немец трусоват перед нами, особенно когда вот так в окопы заскочишь. Первую линию окопов мы заняли легко. Отошли они. Ворвались и во вторую. Немец опомнился. А может быть, и понял, что нас всего-то ничего, а тыла и вовсе нет. Ожесточился.
Так, лоб в лоб, не выйдет. По ходам сообщения оттянулись южнее. И там схватки, стычки. Получалось так: уходили от прямого удара и вели фланговый бой. Будто подкрепление подошло. А люди гибли на глазах. Без стонов, без просьб.
Было это уже на второй день. Какая обстановка – точно не знали. К обеду к нам с младшим лейтенантом присоединился капитан. Такой здоровый парень. Стали совет держать. А тут тишина, как назло. Не определиться. Предполагаем, что должны бы форсировать реку. Да разве в такой заварухе поймешь сразу что и как. «Вот что, — говорит капитан, — автоматы надо бросить, они без патронов, винтовки надо, штыки надо». Такой трофей нашли без труда.
Встреча получилась неожиданной. Их восемь, нас – трое. «Стрелять не будут, — говорит капитан, — мы – командиры, живьем захотят взять». Слушаемся – дело говорит капитан. Только, говорит, другую оборону нужно держать. Так и стали – спинами к спине. Ржут гады. Автоматами на уровне глаз водят. Обступили. Такие наглые. Один даже по-русски мало-мало лопочет: «Капут русс, отпрыгай». А сам – за штык, понял, видно, что стрелять нечем. Тут и началось у нас.. В клубок скрутились. Им-то из автоматов стрелять нельзя – боятся своих покосить. А штыком – сподручнее, приходилось орудовать. Только силы-то неравные. Чую, что покидают они меня. Да и немец, видать, измотался. Не человеческий голос, а какой-то рык на всю округу вырвался из меня. Неужто, думаю, конец мне?! Последние силы собрал. Но немец вдруг обмяк. «Вставай, герой», — кричат над ухом. Наши, значит, подоспели. Выручили.
А капитан тот батальонным оказался… Двенадцать штыковых ударов насчитали у него. Крепкий парень, пятерых уложил.
— А я что, — закончил Бейскенов, — бился как мог. Вот эти отметины.
Отметины войны. Не хочется о них вспоминать. Но годы идут, а раны ведь только зарастают снаружи. Болят изнутри и память тревожат.