1921 год. Голод в Поволжье, а также в прилегающем к нему Оренбуржье и в станицах уральских казаков. Иосифу Михайловичу в то время было девять лет. Из большой казачьей староверческой семьи, где были отец, мать и девять детей, маленький Иосиф остался один. Люди умирали. Ели всё: кошек, собак, сусликов. Были случаи людоедства. У одной женщины в печи нашли запечённые на противне человеческие руки. Поставили охрану у амбара, куда стаскивали трупы, но ночью охранника убили. 

Из родственников у него тогда остался только дядя, брат отца, который ничем не мог помочь племяннику. У мальчишки началась водянка, и он распух, как шар. Как выжил — одному Богу известно. Первая запись в трудовой книжке датирована 1924 годом. Там записано: «Батрак по найму». А было ему тогда двенадцать лет.

В 1932 году призвали на службу в армию. Попал он в погранвойска, на иранскую границу. Окончил там курсы ликбеза и выучился на командира бронемашины. Остался служить сверхсрочно. Рос по службе, стал командиром взвода бронемашин. Перед войной демобилизовался в звании старшего лейтенанта и вернулся на родину, в село Грязный Иртек (впоследствии переименованное в Заречье) Оренбургской (тогда Чкаловской) области.

С началом войны ушёл добровольцем на фронт. Направили на курсы «Выстрел» при ВШКА (Высшая школа Красной Армии).

Немцы наступали, наши войска попадали в плен, солдаты гибли в боях. В сентябре в ВШКА пришёл указ Сталина: на фронте не хватает общевойсковых разведчиков, срочно переподготовить. Началась учёба по новым методикам. В конце 1941 года был назначен начальником разведки полка.

Полк формировался под Москвой, а потом был переброшен под Сталинград. Здесь он получил свой первый орден Красного Знамени. У ордена тогда не было застёжки, он привинчивался к гимнастёрке. В полку таким орденом он был награждён первым, чем очень гордился.

Потом — Курская битва, последнее его сражение, где он был сильно ранен и контужен...

А до этого были три ранения, но, подлечившись в госпитале, он снова возвращался в свой полк. Первое ранение было в ногу. Пуля пробила икру ноги, не задев кость. Он говорил: «В горячке боя я даже не заметил этого, пока не почувствовал, что в сапоге хлюпает кровь». Второе ранение получил во время похода за «языком». В кромешной тьме сиганул в окоп, в котором сидя спали немцы в обнимку со своими винтовками. Винтовки были со штыками, и он шагнул прямо на один из них. Штык насквозь прошил бедро. Разведчики бросились в окоп и уничтожили находившихся там немцев, оставив одного «языка». Большой популярностью у разведчиков пользовались немецкие офицерские кортики, с которыми удобно было проводить тренировки. Пригодились они и в тот раз, чтобы убрать лишних немцев. Он вспоминал, что ему зажали рот, чтобы не стонал, потом один из разведчиков наступил ему на ногу и вырвал штык из бедра. Взвалив его и «языка» на себя, ребята вынесли их к своим.

Более тяжёлым было третье ранение — в руку. Шло наступление. Он бежал, держа пистолет ТТ в правой руке, и кричал «Ура!». Будто палкой ударили: пистолет вылетел, рука повисла. Кровь и страшная боль. Разрывная пуля пробила лучезапястную кость, и потом она всю жизнь выпирала из-под кожи острым бугром. Медсанбаты, госпитали — и снова в свою часть. Бои, разведка, тяжёлая военная работа. 

Первый орден он получил, как записано в орденской книжке, «за взятие контрольного военнопленного в обороне». Это было под Сталинградом, когда держали в кольце армию Паулюса. Пленный оказался важной «птицей» и был отправлен в Москву для допросов.

Второй орден Красного Знамени он получил «за разработку оперативно-стратегического плана». Хотя как такового «стратегического» плана не было. Была продумана и осуществлена разведка боем, в ходе которой взвод разведчиков скрытно выдвинулся, атаковал и захватил высоту. Вызвали подмогу, полк был поднят в атаку, и немцев отбросили с их позиций. 

О войне он рассказывал мало и редко, но иногда на него накатывало, и он вспоминал истории, которые с ним происходили.

Одно из воспоминаний: "На войне — или они нас, или мы их. Хорошо, если ты убил в открытом бою, но бывают другие случаи. Нужно наступать, а у нас много пленных. Приходится отрывать двух-трех бойцов и отправлять их с пленными в тыл. Но иногда бывало всего три-четыре пленных, и отпускать двух разведчиков для сопровождения (одного ведь не пошлёшь) — большая роскошь, так как перед нами стоят чёткие задачи по сбору и передаче командованию информации о противнике. Особо запомнился один случай. Захватили мы в блиндаже трёх немцев. Шел 1943 год. Немцы были морально подавлены, подняли вверх руки и бормочут: «Гитлер капут, Гитлер капут». Один из них, здоровый рыжий детина, полез в нагрудный карман, достал фотографии и, тыча в них пальцем, затараторил: «Фрау! Фрау матка! Киндер! Киндер! Цвай киндер!» Время поджимало. Где-то рядом бился наш полк. Я приказал ребятам вывести пленных наружу и расстрелять. Через пару минут три коротких очереди сделали своё дело. Мы вылезли из блиндажа. Надо было идти дальше. Рыжий детина лежал, неестественно уткнувшись лицом в дно траншеи. В вывернутой вверх руке была зажата фотография, с которой на нас смотрели красивая белокурая женщина и две маленькие девчушки. Я подумал тогда: «Кто пригнал вас сюда убивать нас? Почему мы должны оставлять сиротами этих детей?» Нормальный человек не даст ответа на этот вопрос. Мы же видели перед собой искорёженную нашу землю, разрушенные и сожжённые города и села, трупы наших людей, погибающих рядом товарищей. Мы тоже вместе с документами носили фотографии своих жён и детей и бились за них на своей земле..."

Однажды его вызвали в штаб дивизии и сказали, что назначают начальником разведки дивизии. Он связался с командиром полка и доложил ему об этом.

—Где ты находишься? Никуда не двигайся! Я высылаю за тобой «виллис», — приказал командир. Какие доводы он приводил командованию дивизии, неизвестно, но своего главного разведчика не отдал. Сказал только:

—Пусть сами для себя вырастят такого же.

Последний бой он принял, на Курской дуге. Разведка выдвинулась на линию фронта полка и вела наблюдение. Разведчики рассредоточились, чтобы был больший обзор. Он с рацией остался под сгоревшим танком. И тут неожиданно прорвались немецкие танки. Один из них двигался прямо на него. Он хотел прикрыться телом сгоревшего под танком нашего танкиста, схватил за руку, начал подтаскивать к себе, но мясо сползло с костей, и подтащить тело не удалось. Немцы заметили движение, их танк подошёл очень близко, остановился, и жерло пушки повернулось, ища свою жертву. Выстрела он уже не слышал...

После боя разведчики отыскали и вытащили своего командира. Ранение оказалось очень тяжёлым. Осколками снаряда были перебиты обе лопатки и низ спины, позвоночник остался невредим. После медсанбата и госпиталей на фронт капитана Абоимова уже не отправили, а назначили комбатом учебного батальона.

Последствия этого ранения вскоре дали о себе знать. Загнила кость правой лопатки. Ещё одна операция, которую делали «на живую». Наркоз давать было нельзя: у него было две контузии, и врачи боялись, что он его не перенесёт. Ремнями пристегнули к столу спину, руки, ноги.

Медсестра приоткрыла марлю, под которой лежал инструмент. Блестящие пилки, зубильца, молоточки наводили страх.

— Ну, терпи, герой! - сказал хирург. Невыносимая боль пронзила всё тело. Стали отбивать края загнивающей кости. Сколько было нанесено отсекающих гниль ударов, он не считал, но казалось, этот ад будет продолжаться вечно. Кричал, умолял, материл, грозил, что когда отвяжут, всех поубивает. Но в ответ звучало: «Потерпи! Потерпи...» И снова страшная боль