Мой отец  Агаев Ахмед Агаевич (1924-1961),. Матрос-Гвардеец, Кавалер Ордена Красной Звезды. Инвалид Великой Отечественной Войны.

Ушел на войну в 1941 году добровольцем в 17 лет. Занимался борьбой и гиревым спортом, обладая крепким телосложением, и большой физической силой, легко был зачислен в разведку. Воевал в разведке морской пехоты Черноморского флота с 1941 по 1942 год.

Мне было 9 лет, когда отец рассказывал о Войне. Последние 2 года жизни, он тяжело болел и уже ничего не рассказывал. Умер в 1961 году, в 37 лет. Мне было всего 11. Сейчас  мне  69 лет, но пока живу, не забуду рассказов отца о Великой Отечественной войне:

«…в середине октября 41 года, отряд разведчиков морской пехоты из 8 человек, в котором был и отец, возвращаясь после выполненного задания, наткнулся на засаду фашистов. После короткого боя им с двумя легкораненными удалось оторваться. Отец нес на себе своего друга 15 летнего Сашку, шустрого, смышленного, сильного паренька одессита, который своей настойчивостью убедил  зачислить его в разведвзвод морской пехоты. Они с отцом, как самые младшие в разведвзводе  так сдружились, стали как братья. Сашка говорил отцу, ты похож на цыгана, я буду звать тебя Роман. Так это имя и стало фронтовым именем отцу, до конца. Уходя от фашистов преследовавших их, они прошли сожженную фашистами деревеньку в 10-15 домов, и то, что они увидели, поразило всех разведчиков до самого сердца и заставило ненавидеть фашистов всю оставшуюся жизнь. Единственный колодец в еще пылавшей деревеньке, был доверху забит трупами растерзанных жителей деревни, женщины, дети, старики. Их не расстреляли, их забили прикладами, некоторых закололи и изрезали штыками….младенцы были проткнуты насквозь. Тех кто не поместился в колодец бросили возле. Молодая беременная женщина лежала с распоротым животом, не родившийся младенец, был проткнут штыком насквозь вместе с матерью… Видавшие виды боевые разведчики, у которых были семьи, дети, с яростью плакали не в силах сдержать ненависть к врагу, бесконечную теперь, до конца жизни! Там же весь разведвзвод поклялся мстить пока живы, и помнить! Нужно было уходить, немцы приближались шли по следу, нужно было доставить разведданные в штаб. Слева в 1-1,5 км высаживались еще две машины эсессовцев, рссыпаясь цепью, видимо вызванные по рации. Силы были неравные. Единственным свободным путем к отступлению оставались плавни, болота заросшие кустарником и камышом. И хотя разведчики-гвардейцы, готовы были драться насмерть после увиденного, командир приказал, сохраняя разведданные  уходить в болота, переждать и уйти через линию фронта к своим. Вода в болоте уже была холодной. Островков суши не было… Немцы окружив полукольцом плавни из пулеметов перекрестным огнем стали поливать болото, сунутся в болото они боялись, разведчики отстреливались. Так продолжалось до сумерек. Разведчики перестали отстреливаться. Отец, как и все, лежал на спине в холодной воде, чтобы на поверхности оставался нос и рот для дыхания.  рядом с братишкой Сашкой, тому и так раненному легко в ногу, пулеметная пуля по касательной как плугом прошлась по грудной клетке и порвала кожу и легкое. Он теряя кровь, уже без сознания, еще хрипло дышал и при каждом вздохе из груди поднимались кровавые пузыри. В сумерках вода стала подергиваться коркой льда. На болоте все стихло. Видимо немцы подумав, что всех перебили, или утонувших в болоте не захотели доставать, тем не менее в холодную воду не полезли. То ли из-за близости фронта, то ли из-за интенсивной перестрелки и начавшейся кананады  на передовой, они сняли оцепление и ушли. Отец держа Сашку, так чтобы он мог дышать, то терял сознание от холода, то приходил в себя, но уже ничего не слышал и не чувствовал, тело одеревенело. Поняв, что уже ночь и тихо, он инстинктивно стал двигаться к берегу, таща за собой братишку. Потом очнувшись вернулся нашел погибшего командира, забрал пистолет,  планшет с картой и сведениями и  выбирался на берег, вокруг никого не было. Только с передовой доносились звуки боя. Сашка еще еле слышно дышал, из груди медленно поднимались кровавые пузыри. Отец был очень сильным, он поднял Сашку на плечи и понес его к передовой. Глубокой ночью он переполз линию фронта. Его подобрали наши наблюдатели с ближайшей передовой уже почти в безсознательном состоянии. В воронке рядом лежал уже умерший от ран и потери крови Сашка. Отец не бросил его. Их двоих доставили в отряд. Из разведвзвода погибли все, в живых остался один отец. Потом около двух недель  он лечился в медсанбате от двустороннего воспаления легких и сильнейшего переохлаждения. Но как только он почувствовал, что может ходить, он сбежал на фронт. Он хотел мстить фашистам за то чему клялся, за то, что видел, за своих погибших товарищей, за братишку Сашку! Так он мне сказал….» При моем рождении через 8 лет, он назвал меня своим фронтовым именем – Роман. И я теперь ношу его фронтовое имя. И горжусь этим!   Вечная память павшим! Мы ничего не забудем и дети и внуки наши! Клянемся! Иначе напрасно мы жизнь прожили!                  

В одном из боев дошло до рукопашной. Рукопашный бой длился около получаса, но казалось вечность. он уже не знал скольких фашистов уже свалил, кончились патроны в диске, сломался приклад, нож остался у кого то в теле… тельник весь разорван в крови, рядом бились матросы, а немцы лезут нескончаемо стоны крики дикие, хрипы, ругань стоит на всех языках, ярость висит в воздухе  как наковальня. Здоровый немец со штыком бросился на отца, левой он отбил штык, а правой кулаком так ударил в грудную клетку, что почувствовал хруст… Эссесовец упал замертво….В ярости и ненависти к врагу отец был страшен…. Он двухпудовиком жонглировал как пушинкой, а в ярости мог убить голыми руками.

Рассказывал как подымались в атаку… уже пули свистят над траншеей, вот вот прозвучит команда «в атаку», а в душе расползается страх, кажется первая пуля твоя. Эти мысли прочь, уже думаешь о погибших вчера товарищах, о колодце полном трупов мирных женщин детей, о зверствах врагов, о Сашке, о матери… и вот уже ярость и ненависть к врагу уже кипит в душе переполняя горло хрипом ненависти и уже хочешь добраться до него поскорее, чтобы порвать его голыми руками… Бушлаты долой! Ленты в зубы и из окопа уже вместе с тобой вылетает твоя ярость вместе с командой «в атаку» и звериным рыком вместо ура, потому что в зубах ленты от безкозырки, и свист пуль уже все равно, какая твоя, и есть ли она, кроме ненависти…

В одной из атак в наступлении в 42 году, отец подорвался на пехотной мине, ему оторвало ступню, она висела на куске кожи и сухожилий. Он долго был без сознания, когда очнулся, на поле уже живых никого не было, наступление ушло вперед, а санитары посчитали его мертвым и не забрали, оставив спецкомандам собиравшим павших. Очнувшись, понял что с ним, он ремнем перетянул ногу, остановив кровь. Он долго полз в тыл, потом когда ногу совсем перестал чувствовать нашел брошенную винтовку и опираясь на нее скакал на здоровой ноге потом снова полз и к утру его подобрали свои и доставили в санчасть, там ему отрезали со ступней полголени уже начиналась гангрена. Потом в санитарном поезде шедшем в тыл, он ночью спрыгнул на незажившую культю,… приснилась атака и он пошел… Ему снова отрезали поврежденную  ногу до колена…

После войны ему сделали протез. Но и потом много ночей он снова и снова до конца своей жизни он поднимался в атаку по ночам, это уже помню и я…. И думается мне, что и там….Они наши павшие, как живые поднимаются в атаку, когда нам здесь становится непросто. Встанем же вместе с ними в одном строю!

Вот и мой дед по маме Макаренко Тихон Васильевич, 13 августа 1896 года рождения, место рожд: ст. Лабинская Краснодарского края, призывался там же, рядовой. Пропал без вести в 1941 году. Бабушка, мама, дядя и я все мы пытались отыскать его следы. Так и не удалось…..

 Их души и сейчас там…защищают нас!  Вечная память им! МЫ не забыли!!! Мы помним и гордимся!!!