Из книги "На Волховском фронте" Воспоминания ветеранов Лениздат, 1978А. «Знакомлюсь с историей дивизии. 311-я формировалась в Кировской области из ополченцев и запасников, людей пожилых, но опытных в ратном деле. Многие воевали в гражданскую и в первую империалистическую войны. Служат в дивизии, главным образом, вятичи. Много промысловых охотников, теперь это, как правило, снайперы. Особенно прославилась 311-я рейдом по тылам врага. Целый месяц контролировала вражеские коммуникации в районе селений Березовик, Мягры, Драчево. Летучие отряды нападали на обозы, склады, гарнизоны, взрывали дзоты, ставили минные ловушки, брали «языков». Пришлось фашистам бросить против 311-й значительные силы, оттянутые с фронта, усилить охрану дорог, сопровождать обозы под конвоем танков и бронемашин.»

Закончив неравный бой за Чудово, в расположение штаба дивизии, который всё время находился на колёсах, подъехал генерал – представитель 48-й армии. Его встретил комдив – полковник Гогунов. Между ними тут же, около генеральской машины, начался бурный разговор. Мы, штабисты, стояли неподалёку от них, у другой обочины дороги, и невольно слышали, как прямо и строго, честно, по-мужски генерал делал строгие замечания нашему комдиву за плохую слаженность подразделений во время первых боёв. Но в то же время мы знали, что враг подавлял нас вооружением и численностью. На себе мы чувствовали, что через Чудово ломится фашистская лавина войск, лавина техники, по боевой мощи в десятки раз превосходящая силу нашего соединения. 18, 19, 20 и 21 августа немцы бросали на нашу дивизию по 150–200 самолётов. Насыщенность в самолётах у врага была такова, что он имел возможность гоняться (и гонялся) за каждым нашим бойцом, за каждой нашей автомашиной, за каждой подводой. Противопоставить же вражеской авиации мы могли всего лишь несколько 37-миллиметровых орудий – зенитный дивизион неполного состава!

В условиях беспрерывной бомбёжки и давления превосходящих наземных сил, связь с полками беспрерывно нарушалась, управление подразделениями временно прекращалось. Были моменты, когда в соединении наступала неясность. И стоило только воинам растеряться и в общей напряжённости поддаться панике – всё могло ещё более усложниться, превратиться в катастрофу. Но наши офицеры, сержанты и рядовые не потеряли голову: они были верны своему долгу, принимали на себя удар за ударом, на ходу перестраивались, восстанавливали боевые порядки и ещё яростнее бились с противником. А хищник всеми силами старался разделаться с дивизией, пытался не дать ей твёрдо встать на ноги.

На результатах первых боёв сказалось и то, что при формировании соединения бойцы и командиры не прошли напряжённую учёбу, приближенную к суровым боевым условиям. Для этого нужен был ещё хотя бы один месяц времени. Но в те дни враг безудержно рвался в глубь нашей страны, к её жизненным центрам. Для остановки захватчиков фронту срочно требовались свежие силы, требовался крепкий оборонительный щит, и все понимали, что выделить месяц на учёбу в то время было невозможно.

Врагу всё же не удалось перемешать свежую дивизию с землёй, как это он пытался сделать при помощи авиации. Он не сумел (а как он старался!) смять и уничтожить её танками после бомбёжки. Фашисты не смогли лишить её боеспособности при помощи миномётов и автоматов. Надо отметить, что всего этого в первые дни у нас не было. Но фашисты не сумели использовать боевую технику настолько умело, чтобы добиться решающего успеха. Мы в те трудные дни понимали, что те 15 километров, которые были захвачены врагом за четыре дня боёв с нами, для такой силищи означали немного.

Но наше положение было сложным.

Фронтовой дневник Золотарёевой (Дранковой) Елизаветы Александровны.
- Разгружались дивизия 19 августа на станции Бабино Ленинградской области.
«Боевое крещение», бомбёжку, впервые мы познали 18 августа 1941 г., у станции Гряды, когда два немецких бомбардировщика бомбили эшелон. А дело было так: эшелон был остановлен у семафора, утро было солнечное, 10 часов, всем хотелось подышать свежим воздухом, и потому все высыпали из вагонов. Вдруг справа в небе появились две точки, которые к нам приближались. Многие не верили, что самолеты немецкие, говорили: «Наши!», а многие, особенно санитары, уходили под откос, в ельник, подальше от эшелона. Я помедлила, и все же решила не рисковать, под откос спустилась кубарем, т.к. запнулась об семафорную проволоку и добежала до канавы и куста. И в это время спикировали два самолета, и сбросили по 2 -3 бомбы, при этом строчили из пулеметов по людям, находящимся у вагонов. Самолеты шли по заданию, второй заход не делали, на наше счастье. После минутной тишины, вдруг все кругом закричало, заревело, застонало. Тут мы и похоронили 8 человек и 7 были тяжело ранены. Один майор из 4 отдела дивизии, на груди которого был орден Красного Знамени за финскую компанию, был ранен в грудь. Так приняли мы первое боевое крещение. Мы плохо были подготовлены к защите от бомбежек, я, например, спрятала голову в куст, хотя рядом была канава. Наверное, это человек от страха теряется, это ведь неправда, когда говорят что на войне не страшно! Дальше эшелон шел медленно, проехали станцию Гряды, и часа через 2, вдруг наш эшелон потряс взрыв железнодорожного пути. Два вагона в середине эшелона были разрушены, пострадали лошади, находящиеся в них. Это уже были действия, шпионов – диверсантов. Эшелон наш был разделен на две части, мы с вещевыми мешками перешли в паровозную часть, и доехали до станции Бабино.
Ночь провели в лесу, а утром разгрузились. 19 августа, мы на машинах переехали в лес, западнее Чудово (город на Октябрьской железной дороге, и тут же шоссе Москва – Ленинград), и развернули палатки для приема раненых. Вернее палаток почти не было, погода была хорошая, всё делали под открытым небом. На второй и третий день, т.е. 20-21 августа стали говорить, что связи с дивизией нет, многие бойцы бродят по лесам. Раненых у нас все прибывало, и их постепенно отправляли по госпиталям. 21 августа одиночные раненые приходили в медсанбат и говорили, что немцы близко, да и артиллерия их, стреляла по Чудово, через нас. В 17 часов командир медсанбата Гусев и комиссар Скитский собрали всех командиров (все врачи были в звании военврач III ранга и носили в петлице одну шпалу), и сообщили нам, что связи с дивизией нет, и поставили перед нами вопрос , что делать? Мы все пришли к выводу, что надо освободить все грузовые машины от имущества, погрузить раненых и отправить, а самим отходить. Надо сказать что аптека, и другое хозяйство были хорошо снабжены, за исключением операционных палаток, необходимых для работы и развертыванию в лесу. Непонятно почему такое упущение! Здесь в лесу начальник аптеки Л.И.Корнева оставила целую машину марли и ваты. Война – это большие материальные потери! Я свой вещевой мешок оставила в машине своего взвода, а в ней поместили раненых. Оказывается, когда машины выезжали на поляну, то в это время немецкие самолеты бомбили их, и всё пропало: и раненые, и машины, и вещи всего взвода. Мы же, 12 врачей медсанбата, во главе с главным хирургом Дмитриенко пошли пешком по лесу, обходя Чудово и аэродром. Шли долго: с 18 часов до часу ночи 22 августа. В это время разразилась гроза, шинели, и все на нас намокло, вброд переходили речушки и ручьи. Дорогой я сняла юбку, которая мешала мне идти, и несла ее в руке. А вот Наталья Тарасенко несла винтовку, вещевой мешок и противогаз, и я только удивлялась, как она выдержала этот поход. Вышли мы за Чудово на шоссе Москва – Ленинград, и тут же идет полотно железной дороги. Немцы рвались захватить этот опорный пункт, перерезать пути подхода к Ленинграду и самим идти на Северо – восток. Задача их была соединиться с войсками Карельского фронта, сделать второе кольцо окружения города Ленина. Но это им не удалось!
На шоссе целая колона бойцов, командиров, всех выстраивают в колонну, лицом к Чудово, а задерживают бегущих заградительный отряд, люди в зеленых фуражках – пограничники. Чудово, в эту августовскую темную ночь, горело, так что, у нас было светло как днем. Около колонны прохаживался член военного совета Ленинградского фронта (фамилию не помню), он говорил взволнованно: «Бежите? Хотите, что бы так же горел город Ленина?» Жутко было стоять и слушать, горько и стыдно за свою за свою беспомощность. Полки дивизии разбежались по лесам, не приняв по настоящему боя по обороне Чудова. Этот генерал, вместе с бойцами погиб в бою в эту ночь. После разговора комбата с генералом, нам всем медсанбатовским разрешили покинуть колонну, ушли мы в поле, потом подали нам машины, и повезли в лес. Я села рядом с шофёром, помню, что давали пить спирт, что бы ни простудились мы, но я пить спиртное вообще не могла, когда поехали, уснула в кабине, и не помню, как оказалась в лесу, спящей до утра. В это время и исчезла моя юбка, осталась я в шинели, черном трико, заправленным в сапоги и гимнастерке. Утро 23 августа опять выдалось теплое, солнечное, все сушились на солнце, а я в беде, Галкин, старший санитар говорит: «Товарищ командир, снимите шинельку, обсушитесь». Вот тогда я все и рассказала Тарасенко и хирургу Кральник Ксане, и пошли мы к старшине Хазану, он то и снабдил нас брюками, взяв их из чьего-то чемодана.
Выйдя на трассу Москва – Ленинград в районе Чудова, немцы гнали нас в Ленинград. Медсанбат 240 отступил до станции Ушаки, а затем до Тосно, и были бы мы в блокаде. Но этого не произошло. Нашу дивизию перебросили на восток, по реке Волхов, на защиту, оборону поселка Кириши. Немецкие части рвались захватить Волховстрой, но им это не удалось, войска Волховского фронта сорвали их планы. Разбежавшуюся дивизию постепенно собирали. Заменили все командование дивизией, комдив (бывший начальник училища из Новосибирска), сошел с ума, и был отправлен в Ленинград, комиссар Воистинов понижен в должности до начальника политотдела, начальником штаба с 26 августа назначен подполковник Золотарев. Тяжелое было время, некоторые штабные офицеры и бойцы по неделе блуждали по лесам, пока не дошли до своих частей. Медсанбат, где-то под Кириши, три дня стоял в лесу, день и ночь лил дождь, палаток в подразделениях у нас не было, было так трудно, да еще со стороны командования дивизии не было четких приказов, медсанбат снялся и отправился за 80 км в город Волховстрой. Город изредка бомбили, мы устроились в школе, сходили в баню, выспались и прожили дней пять. А потом нас нашли, и как провинившихся, вернули в дивизию, в деревню Тихорицы на реке Волхов.
Дивизия в это время держала оборону, около Кириши в течение сентября, октября и начала (до 5) ноября месяца. Штаб дивизии был в деревне Бор, в октябре МСБ передислоцировался в деревню Шелагино, а потом опять в Тихорицы. В Тихорицы МСБ был в школе, жили там врачи, взвод госпитальный располагался в доме на берегу реки Волхов. Раненых в это время было мало, но много было самострелов, ранений в руку, ногу и некоторых бойцов за членовредительство судили воентрибуналом, и даже расстреливали перед строем в частях. В это небольшое затишье, мы больше знакомились друг с другом.
Оборону под Киришами держали два месяца - сентябрь и октябрь месяцы. Но вот 4 – 5 ноября немцы предприняли наступление, прорвали оборону и мы снова отступали на север, оставили Глажево и Бережки, и остановились в трех километрах от Волхова – Мазурские ворота – деревенька. Дивизией в то время командовал танкист полковник Орленко, по переднему краю он ходил во весь рост, а в Москве, куда его отозвали, он погиб от очередной бомбежки. После него дивизией командовал Пархоменко, генерал, бывший начальник погранокруга, перед войной он был арестован, а во время войны реабилитирован. Очень знающий, требовательный, угрюмый на вид, небольшого роста. Однажды в начале декабря, приехав в МСБ навестить больного полковника Торжского, и сильно пробрал меня. В школе, где мы размещались, было холодно, не могли натопить, а у больного был бронхит, вот и попало мне за него. Помню, я от обиды плакала, Василий Иванович присутствовавший, все слышал, и потом успокаивал меня. Вскоре генерал Пархоменко был отозван на другой участок фронта, а позднее стало известно, что он погиб при перелете в самолете.
В конце декабря 1941 года дивизией командовал полковник Бияков и комиссар Васев Степан Кондратьевич. По существу дивизией командовал В.И.Золотарев – начальник штаба, т.к. Бияков и Васев вели себя инертно, часто выпивали по «напёрстку», потом спали и опять выпивали, в частях были мало. Васева я еще невзлюбила с сентября 1941 года, когда была в Боре. У него был рубец на плече от легкого ранения, и он просил делать массаж руки. Он думал, что это я буду делать сама, а я отправляла на процедуру Юлю Атепалихину – медсестру. Оказалось, что ему нужен был «другой» массаж, который он принимал после обеда. В декабре месяце он приезжал в деревню Горгала. В баню и требовал медсестру Бабину из моего взвода, а она от него пряталась в автороте, где имела кавалера, и вскоре уехала в тыл по беременности. Вначале войны некоторые командиры почувствовали такую свободу, вели себя в отношении женщин так безобразно, что мне пришлось при отбытии в командировку на КП дивизии предупредить Наталью Ювенальевну Тарасенко – секретаря партбюро МСБ – что если ко мне будут приставать, то у меня есть «пушка». Я в своём вещевом мешке, имела новенький, выпуска 1941 года, наган с 7 патронами, который мне дал старший санитар Галкин. Результатом этого разговора было, то что, меня через три дня вызвали в политотдел дивизии в деревню Бор и спросили, как мне работается в медсанчасти, не обижает меня кто – нибудь! Меня никто не обижал. Вначале войны дивизия была Ленинградского фронта, а потом организовался Волховский фронт, командовал им генерал армии Мерецков К.А., командующими 54 армией в 41-42 были генерал Федюнинский, летом 1942 – генерал Сухомлин, бывший зам. академии Фрунзе.
С ноября 1941 года пошла 25 годовщина Советской власти в стране, а, сколько еще было в деревнях Ленинградской области религиозного, сознание людей отставало, многие не поддерживали нас, особенно кулачество и другие элементы, которые составляли базу для предателей, шпионов и диверсантов. В деревне Глажево по нашим отступающим войскам стреляли с чердаков, и деревня эта была сожжена нашим командованием. Сколько сигналили ракетами и указывали военные объекты, скопление войск и т.д. И что ещё поразило меня – в каждом доме иконостасы – иконы с лампадами занимали ½ часть горницы, народ был верующий, набожный. В деревне Горгала был случай в январе 1942 года: старушка влезла к иконам, и налила, какой то смеси, та загорелась и запылала сама старушка. Хорошо, что мы были дома и затушили уже горящую постель и ее платье.
В декабре месяце 1941 года были наши войска в наступлении, мы отогнали на сотню километров немцев от Волховстроя, до станции Погостье. Около Волховстроя мы стояли и обороняли станцию Войбокало, совхоз «Красный Октябрь», Шумского района Ленинградской области. Со станции Войбокало грузы шли по «ледяной дороге», через Ладожское озеро в Ленинград, а от туда эвакуировали голодных и больных ленинградцев на Вологду и Тихвин. Ноябрь, декабрь, январь 42 года – время это для Ленинграда было тяжелое, сотнями умирали люди, паек рабочему был 200 грамм хлеба, а остальным 125 грамм в день. К нам в медсанбат были вывезены 20 человек совсем юных мальчиков, призванных в армию. Их везли по «ледяной дороге – дороге жизни» в 43 градусный мороз, все они были истощены, плохо обмундированные, обуты в осенние ботинки, у всех были обмороженья рук, ног, лица. Мы старались их откормить, готовили больше супу и другую еду, но они вели себя как маленькие дети, плакали, дрались, ругались за кусок хлеба. Всех их отправили в госпиталь на лечение. В это время и нам был урезан паек, мы во втором эшелоне дивизии получали 400 грамм хлеба в день.
В декабре (конце) и январе МСБ располагался в деревне Бабино, мой взвод занимал целую хату, раненых и больных было мало, была небольшая передышка после наступления наших войск. Здесь впервые МСБ посетил главный терапевт 54 армии профессор военно-медицинской академии им. Кирова полковник медицинской службы Молчанов Николай Семенович, а главным хирургом 54 армии был профессор Вишневский Александр Александрович (в годы войны им разработаны и внедрены эффективные методы лечения огнестрельных ран). Познакомившись со мной, и проверив мою работу, Николай Семенович отметил и недостатки, и посоветовал более полно заполнять истории болезни, наблюдать больных в динамике. Совет был дан в доброжелательной форме. Это вообще был замечательный человек, интересный, носил бородку клинышком. Позднее, в 60 – 70 годах я несколько раз встречалась с Николаем Семеновичем на различных медицинских конференциях. Интеллигентный был человек, и большой специалист. В июне 1942 года, он мне из армии прислал вызов уехать из дивизии в армейскую группу токсикологов, звал после войны в Военно-Медицинскую академию на учебу в аспирантуру. Но этому не суждено было осуществиться, в апреле 1942 года я вышла замуж за Золотарева В.И., и он меня из 311 дивизии никуда не отпустил.
Новый, 1942 год встречали в деревне Бабино, МСБ готовился к встрече. Около 20 часов вдруг ко мне зашел ординарец Василия Ивановича, Мухин Н.И. и передал записку, в которой В.И. просил меня приехать к нему на встречу Нового года. С командованием МСБ он договорился. Не хотелось мне уезжать от своих, но и отказать было неудобно. Поехала с ординарцем на КП дивизии, где в землянке, чуть теплой, втроем: я, В. И. и Николай встретили Новый год. Василию Ивановичу в этот день 31 декабря 1941 года, присвоили звание полковника, выпили и за это. Не прошло и двух часов Нового года, как В.И. вызвали к комдиву Биякову. Придя два часа спустя, он объявил что дан приказ дивизии. Действовать своими тремя полками в тылу противника. Задача состояла в том, чтобы наша 311 стрелковая дивизия отвлекла на себя немецкие части с другого участка, где намечалось наступление наших войск. Всю оставшуюся ночь и утро, В.И. посвятил организации этого похода, т.к. в 10 утра 1 января 42 года полки и штаб дивизии должны были двинуться через линию фронта. На усиление медицинской помощи из МСБ были откомандированы мой ординатор врач III ранга Булычёв, я и хирург, не помню фамилию. С собой у меня кроме сумки санитарного инструктора, был ещё пистолет ТТ. Одета была в шапку кубанку, полушубок, валенки и тёплые брюки.
Линия фронта проходила по насыпи железной дороги в 5 – 6 км от деревни Бабино у станции Погостье. Перешли её спокойно, я шла в составе штаба дивизии, в этом участке немцы не поставили пулеметные огневые точки, а потом шли лесом по тропинке, при - 40 мороза, шли весь день, км 30 – 40. Примерно к 17 часам пришли к землянкам, находящемся в лесу, в 15 км от деревни, где находились немцы. В землянках было холодно, мне не спалось, хотя очень устала от похода, народу в землянку набилось много, и задремала я только под утро. В 9 часов утра, вдруг по нашим землянкам массированный минометный обстрел со стороны деревни. Все всполошились, после обстрела, часа через два была слышна стрельба через лог, оказывается, там наш полк наткнулся на немецкую засаду, завязался бой, и были серьёзные потери с нашей стороны. Погиб начальник связи дивизии Холодов, инженер дивизии Андрианов родом из Свердловска и другие офицеры. Группа немцев шла на окружение нашего штаба, а встретилась с бойцами полка, выходит нам повезло. Однако командование оставило землянки, пошли в лес подальше от них, так бродили по лесу часа 4, пока не замерзли. Потом снова вернулись в землянки, где оставались разведчики и другие бойцы. Когда замерз, естественно ищешь тепла. Я зашла в первый же по пути шалаш из хвои, где был костер, и грелись бойцы, все смеялись, шутили. Я согрела руки, и только хотела присесть у входа, как кто крикнул: «немцы!» и началась стрельба из автоматов, был настоящий бой, в котором главную роль сыграли разведчики. Немцы обошли нас с тыла. Из штабной землянки с автоматами выскочили комдив, комиссар, начальник штаба и другие. Я отошла немного в тыл, т.к. появились раненые, перевязала несколько человек. В критический момент испробовала свой пистолет, при – 43 мороза затвор у винтовки, пристывал, и винтовка не стреляла. Атака была отбита, и времени было 16 часов, начинало смеркаться. Немцы ночью, да еще в лесу, всегда боялись. Командование организовало круговую оборону, подсчитали потери, было много убитых, были тяжело раненые, которыми занялись хирурги. Легко раненых, которые могли ходить, было около 12 человек. Ко мне подошел начальник штаба, и сказал, что командование решило послать меня сопровождающим с этими ранеными. Я должна была идти обратно, за линию фронта и привезти раненых в медсанбат. Мороз – 43, луна ярко светила, и я снова шла с 18:00 до 2 часов ночи, уже 3 января 1942 года, т.е. 8 часов пути. Усталость не чувствовала, раненые не жаловались, голода тоже не ощущала, хотя весь день ничего не ела. Видимо большое нервное напряжение и, да и страх подгонял. Высокую насыпь полотна железной дороги, перешли быстро, да еще километр по белому снежному полю до леса. Наконец то пришли в какую, то часть артиллерийского полка. Обогрели нас, напоили чаем, передала командиру артполка распоряжения начштаба дивизии, дали нам машину, и уже под утро приехали в медсанбат.
МСБ отдыхал, не было раненых, только больные в моём взводе. Я два дня не могла прийти в себя, лежала в хате, не пила, не ела, и не с кем не говорила, все время мерещился бой. Отходила постепенно. За эту операцию, меня первой из врачей наградили медалью ЗА ОТВАГУ.
311 стрелковая дивизия продолжала свои действия в тылу противника. Вначале был приказ военсовета 54 армии действовать три дня, согласно этому и были взяты продукты и все снаряжение. А потом приказ изменили, полки и штаб были в тылу 26 дней. Из рассказа В.И. известно, что личный состав дивизии и штаб голодали, многие действия, и бои с немцами были ограничены из-за недостатка оружия, многие погибли от мороза и истощения. Дело в том, что 3 января 1942 года немцы поставили пулеметные гнезда, в том месте, где мы переходили линию фронта, отрезав путь к снабжению продуктами и боеприпасами, находящимся в тылу врага. Многие команды бойцов и командиров, снаряженные продуктами, не могли перейти линию фронта, по три дня лежали в снегу и все поедали сами, а если и переходили то ничего не приносили, находящимся в тылу. Однажды комиссар Васев, С.К. избил одного сержанта который перешел с группой бойцов в штаб с пустыми вещмешками, дорогой они все поели. Штаб армии пытался помочь наладить снабжение авиацией. С самолетов сбрасывали мешки с рисом, мясом, пельменями, которые лепил медсанбат, но они не всегда доходили до цели, т.к. относило их от места стоянки, и искать по глубокому снегу ослабленным людям было сложно. Были случаи людоедства, когда ели мясо умерших замерзших людей. В тылу были 26 лошадей, и все они были забиты и съедены, причем без соли. 26 января 1942 года полки и штаб дивизии выходили из тыла. Шли в два эшелона до линии фронта. Люди с трудом преодолевали 30 - 40 км до полотна железной дороге, многие на морозе тут же садились на тропинке и умирали сидя. Вторая группа еле дошла до линии фронта, залегли и долго не могли подняться, был шквальный огонь из пулеметов, такой, что голову нельзя было поднять. Командиры подползали, били прикладами и насильно поднимали, наконец с криками «ура!» перебежали линию фронта, кто мог! Все это я записала со слов Василия Ивановича, которого увидела на следующий день в МСБ, сильно похудевшего. Мой ординатор – врач Булычёв вышел из тыла совсем больной, вид у него был бродяги, полушубок только на плечах держался, а подол был сожжен у костров, температура высокая, кашлял, у него было воспаление легких. Его немедленно отправили в госпиталь. У меня нет сведений, и я не могу судить, насколько успешно действовала дивизия в тылу, и какой урон нанесла немцем, но задачу она свою выполнила.
На мой взгляд, операция по действию 311 СД в тылу врага в январе 1942 года была неудачной, плохо организованной в плане снабжения. Людские потери были больше от голода и холода, нежели от боевых действий. Не обидно было бы этим солдатам и офицерам погибнуть от пули в наступательном или оборонительном бою, чем замерзнуть. Не понятно, почему бездействовала артиллерия в это время по прорыву линии фронта, хотя бы для того, чтоб подавить огонь противника и дать возможность отдельным группам с продуктами проникнуть в тыл. Знаю, помню, личный состав МСБ лепил в то время пельмени, чтобы отправить их полкам. Но не известно, доходили ли они до цели. Теперь спустя много лет, а именно в сентябре 1981 года, будучи в Москве на 70-летии профессора Натальи Ювенальевны Тарасенко, мне от неё стало известно, что идея стряпать пельмени принадлежала ей и полковнику Воистинову, начальнику политотдела армии. Пельмени, сделанные и замороженные в МСБ, укладывались в особые мешки, отправлялись в армию, а от туда самолетом их сбрасывали нашим частям. Не все сброшенные мешки попадали к нашим, некоторые в лесу находили немцы. Вначале немцы не знали, что это такое, думали, что русские на них сбрасывают взрывчатку, а потом распознали, распробовали и очень хвалили.