1941 г., в средней школе Старого Оскола выпускной бал. Ещё где-то пахнет сиренью и акацией. В зарослях ивняка слышны соловьиные трели. Уже не весна, но еще и не лето. Двери школы широко распахнулись, и высыпала молодежь со смехом, шутками и прибаутками. Девушки в белых платья, юноши – в черных костюмах. Гурьбой направились в парк, откуда доносились мелодичные звуки вальса.
Каждый из десятиклассников о чем-то мечтал. Кто-то собирался поступать в ВУЗ кто-то – в техникум, иной – на работу. Дороги были открыты – иди куда хочешь. И если бы они знали, что завтра объявят о начале войны с немецко-фашистскими оккупантами! Жизнь их будет подчинена войне. Все, что задумано, не исполнится еще долгие дни, а может, месяцы и годы… Или не исполнится НИКОГДА.
На завтра, в воскресенье, была объявлена война! Нам казалось, что она продлится недолго. Наши воины разгромят немецких фашистов и точка. И мы снова заживем в нашей социалистической Родине.
Отец –Тарасов Аким Петрович ушел в Райком партии за дальнейшими указаниями, а я уехала в Воронеж, в авиастроительный институт. Но вскоре я узнала, что институт эвакуируют на Урал. Тогда я решила перейти в Сельскохозяйственный институт, однако ходят слухи, что и он уедет. Значит, на фронте дела плОхи. Из общежития уже не выпускают с чемоданами. Мы с Любой Поповой уходим через окно второго этажа и – прямо на вокзал. Уезжаем с первым товарняком.
Боже, что мы увидели на своей станции в Старом Осколе! Женщины, старики и дети грузятся в только что поданный пассажирский поезд. Суматоха, крик, шум, ахи, охи! Сказали, что через 15 минут уйдет поезд. Надо успеть! Нашли своих и вместе с семьями уехали в Сибирь. Отец остался. Он ведь старый коммунист, пойдет туда, куда укажет Партия.
По дороге нас не раз бомбили, видели смерть, кровь и ужасы. Казалось, что у матерей высохли слезы, они не плакали, даже когда умирали их дети… А может быть, думали, что это происходит не с ними. Но это было с нами, с нашей страной…
И тогда ещё я поклялась, что отомщу. Ещё не знаю, как, но обязательно отомщу.
Пройдя курсы, я стала работать проводником пассажирского поезда. Из Кувандыка мы возили Тульских оружейников в Медногорск. Туда эвакуировали Тульский оружейный завод, но некоторым рабочим пришлось разместиться в Кувандыке.
Женщины, глубокие старики и дети работали на заводе. Я видела это своими глазами. На снарядах писали: «За нашу советскую Родину». Работали по 2-3 смены подряд. Приходили в вагон, валились и, разморенные, недогрызя семечки, засыпали. Из вагонов не выходили. И снова в Медногорск. Опять на 2-3 смены. Чем они жили? Наверное, надеждой на ПОБЕДУ. И мы создавали им тепло и уют, охраняли их покой. Только у нас не было матрацев, и спали они на деревянных полках, подложив руку под голову.
Правильно, что тыловиков приравняли к фронтовикам. Они также делали всё для Победы и достойны получения медали « За Победу над Германией» в честь 50-летия. Без советского тыла не было бы и нашей Победы, потому что воевали всем народом.
В конце мая 1942-го Старо-Оскольской железной дороге показалось, что немцев всерьез погнали, наши войска пошли в наступление, и можно вызвать семьи. Отец вызвал нас, и мы вернулись. Не прошло и месяца, мы должны были снова бежать. Теперь действительно всерьез. Бомбили нас каждый час. И домА, и железнодорожное полотно, и поезда, и отдельные вагоны. Нас просто хотели смешать с землей.
Вот тут-то я и решила уйти на фронт, о чем сообщила отцу. Он собрал всех на СЕМЕЙНЫЙ СОВЕТ. О, какой это был совет, я его никогда не забуду.
И сообщил, что Райком партии его направляет в партизанский отряд. Ольга, старшая дочь, уехала на Дальний Восток по призыву Валентины Хетагуровой. Сыновей нет. Дочери встанут на защиту Родины. Следующая по старшинству – Рая. Она просит дать ей согласие пойти на фронт добровольно, по комсомольской путевке. А мама с тремя оставшимися детьми должна будет эвакуироваться. И папа замолчал. Наступила тяжелая минута. И вдруг все выплеснулось наружу. Заговорила со слезами на глазах и с ревом Лида. «А чем я хуже её? Я тоже хочу на фронт. Я пригожусь, вот ты узнаешь, папа, что я пригожусь». «Ну, хватит» - оборвал отец. «Знаете, что младше 16 лет нельзя». Предложил проголосовать, а потом подвел итог. Мне же посоветовал немедленно идти в Райком комсомола за путевкой. Он видел, что автомашины из войсковых частей ждут уже добровольцев. Через полчаса я уже прощалась с родными, уезжая с капитаном Антипиным в свою часть.
Это было 23 июня 1942 года. Не зря капитан ждал нас у дверей Райкома комсомола. Через 2 дня мы вновь перебазировались, как потом узнали, на Восток, за Воронеж. Значит, пока еще отступали, собирали силы.
Воронеж горел. Его без конца клевали немецко-фашистские самолеты. Бомбили каждый час с утра до глубокой ночи. 10-15 минут огня, дыма и взрывов, и лишь потом некоторое затишье.
А мы ехали туда, к переправе через Дон, Там были наши. Я и Зинка Жилина – в крытой полуторке, машина начальника клуба капитана Мильмана. Мы замыкали колонну. Вдруг автомашина остановилась. Мы выскочили. В кабине никого не было – ни шофера, ни капитана. Стояли в некотором замешательстве. Мы уже были в селе Гремячье. Костенки проехали.
Самолеты с фашистскими крестами летели на Воронеж прямо мимо нас, над головами. Эх, было бы ружьё! Хоть бы одного сбить! В школьных кружках мы были отличными стрелками! И не только! Прыгали с парашютом, занимались в кружках ПВХО (знали все отравляющие газы), драмкружке, много читали, играли в шахматы при лунном свете… Какая жизнь была! А отец с матерью на семейном совете подводили итоги каждой четверти, кто из нас четверых детей победил в соревновании. Учились все на отлично. Но этого мало. Надо было знать, в каких кружках каждый занимается, какую общественную работу выполняет и как помогает дома. За всем этим следил отец.
После войны каждый из нас получил высшее образование, стали врачами учителями, проектировщиками, старшая сестра Ольга – журналисткой. А теперь у нас даже есть внуки и правнуки. Но что их теперь ожидает? Менеджер, бизнесмен или рэкетир? Или судьба нищего грозит им своим беззубым ртом… Переняли бы они хоть что-нибудь от своих прадедов и прабабок!
А пока Воронеж горит. Идет война Советского Союза с немецко-фашистскими захватчиками. И мы пока что отступаем. Пока. Временно. Из нашей машины сбежал капитан Мильман, даже не предупредив нас. Всякое в жизни бывает. Иные дрожат только за собственную шкуру.
Глянули назад – мчится лошадь, во что-то впряженная. Мы остановили её, влезли в двухколесную тачанку, толь без пулемета, и погнали лошадь вперед по асфальтовой дороге возле села Гремячье. Оглянувшись назад, я увидела колонну мотоциклистов, несущихся за нами. А мотоциклисты в масках и с автоматами. Слева из-за длинного пригорка показались дула танков. Их много, штук двадцать в один ряд. Съезжаем с асфальтированной дороги в саду, останавливаем лошадь и залезаем в погреб. Приоткрытая крыша осветила сидящих в нем трех бойцов. Один из них сказал:
- А вы зачем сюда? Вы же в гражданском?
- У нас комсомольские билеты. Мы – комсомольцы, - ответили мы.
Вскоре мы услышали грохот останавливающихся танков, а затем - смех и шутки моющихся танкистов. Но это длилось не долго. На войне все быстро происходит. Открылась крышка погреба, и нам скомандовали, чтоб мы быстро вылезали. Немецкий солдат с оружием в руках повел нас к окопу, где сидело уже человек 6. Это были наши бойцы, из нашего батальона, один из которых крикнул:
-А зачем девчонок к нам сажаете? Они-то что плохого вам сделали.
Немецкий солдат, будто не услышал нашего бойца. Минут десять мы продолжали наблюдать, как по дороге продолжала мчаться мотопехота в сторону переправы, к Воронежу. Мы изучали обстановку. Надо было убежать. Но как? Кругом танки и танкисты, Их тьма – тьмущая! Впереди – хаты, огороды, сады и Дон. Слева – Воронеж, справа – село Костёнки, сзади чуть левее – церковь, сады и рожь, большое поле ржи. Говорят, что за Доном наши. Но как туда перебраться? В детстве я летала на бочке, перевернутой вверх дном. Садилась на неё и болтала ногами. Летела! Взмывала высоко! И так же опускалась, только ногами уже не болтала. И так почти каждую ночь. Это было чудесно! Перелететь бы сейчас через Дон! Пока я так рассуждала, из-за лесочка, который располагался за Доном, видимо, за Костёнками, вынырнули наши, советские, краснозвездные самолеты. Они нацелились на немецко-фашистские танки, расположившиеся там, где мы сидели. Огонь, дым, взрывы, выстрелы… Мы с Зинкой схватились за руки и побежали туда, где меньше взрывалось. Бежали, что есть сил.
Темно. Тишина. Мы обе лежим во ржи, держась за руки. Очень хочется есть. Надо куда-то идти. Но куда? Конечно, к нашим. А как? Мы встали. Договорились, что обманем немцев, если они встретятся, что идем от села Гремячье в Костёнки, домой, где живет наша мама. В Гремячьем были вроде бы в гостях. Но если бы нас повели туда, в Гремячье, где мы были, то мы не знали, в каком доме и у кого. Знакомых-то никого нет! Об этом мы не подумали тогда. Попали в сад, где церковь, вдали чуть видны палатки, Видимо, офицерские. Откуда-то появился постовой. Остановил нас, спрашивает, куда идем, по-немецки спрашивает. В школе мы изучали немецкий язык, кое-что поняли. Отвечаем, как договорились. А сами думаем, сейчас поведет к офицерам. И нам «капут». Найдут в тапочках наши комсомольские билеты, начнутся пытки и истязания. Выдержим ли ? Глазами дали друг другу клятву. А постовой нас отпустил, мол, что взять с этих девчонок. Это был только второй год войны. Немцы ещё не знали, на что способен наш народ, наши солдаты, наши девчонки, наши мальчишки. Если бы знали – не отпустили бы даже гражданских.
Переходим дорогу, подбираемся к одному из домиков. Стучимся в дверь. Через некоторое время вышла крупная женщина лет сорока, спрашивает, что надо. Мы, протягивая розовую советскую десятку, просим хлеба и молока, мол, опоздали, не дойдем до дому. Она грубо оттолкнула наши деньги, сказала, что кругом немцы и ей эта десятка ни к чему. И захлопнула дверь перед моим носом. Я подумала:
-Как только земля наша носит таких приспособленцев, предателей! Хорошо, что не все такие у нас!
Стучимся в другую хату, Искали, что победней. Уверены были, что там живут добрые люди. Нам открыла худенькая старушка, сразу пригласила в дом, усадила к столу и налила по кружке молока, придвинула к нам поближе буханку хлеба с ножом. «Ешьте», говорит. «А потом расскажете, если захотите», прощеб етала она. Денег с нас не взяла. И все поглядывала на дверь, объясняя: «Скоро придет внучек Ленька. Я жду его». Мы почему-то доверились ей. Рассказали, что мы добровольцы, вольнонаемные, что нам надо в свою часть. Она ответила, чтобы мы не волновались, придет Ленька и перевезет нас на ту сторону Дона. А там до наших рукой подать. Так и сказала: «А там до наших рукой подать».. Боже мой, какая же она замечательная! Нам хотелось её целовать, обнимать, кружить, говорить ей всякие добрые слова, но мы сдерживались. И вдруг открывается дверь, и на пороге появляется мальчик, щупленький такой, лет 9-11-ти, весь в веснушках, рыжий – прерыжий. «Устал, - говорит бабушка. «Ничего, отдохнешь, впереди ночь. Тут тебя ждут две девушки и три бойца». Она завернула половичок, приподняла крышку. Мы увидели ещё трех бойцов, сидящих в подвале. Ленька, выпив молока, сказал, что сейчас нельзя: луна светит, на улице хоть иголки собирай, а на речке, как на ладони всё видно. Надо опасаться пулеметчиков, что сидят на колокольне. Подождем, пока луна зайдет за тучи. Сказал и закрыл глаза. Нам показалось, что он уснул. А бабушка прошептала, что он устал, уморился. Как только станет темно, он всё перевозит людей на лодке. И вас также повезет. Ленька встал, вышел на улицу, посмотрел и сказал:
-Пора.
И мы доверились этому ребенку. Луну закрыли облака, и, казалось, нескоро она появится. Значит, можно переправляться на ту сторону реки, где наши. Большая лодка сразу просела, когда в неё вошло 6 человек. Правда, три человека – почти дети. Никто не произнес ни слова. Ленька гребет. Уже полпути прошли. И вдруг луна выскочила из-за тучек, и по нас сразу застрочил пулемет. Мы – врассыпную в воду, прямо в одежде. Дон под Воронежем быстрый, могучий, Мы плыли, пока слышали пулеметные очереди. Унесло нас далеко, до самых Костёнок. Я вышла на берег. Знаю, где-то должна быть Зина. Позвала её, она тихонько откликнулась. Когда я к ней подошла, то увидела, что она ранена. Из её правой руки текла кровь. Мы наскоро перевязали её и пошли искать других бойцов. Зина потеряла много крови, была слаба, но передвигалась. Мне повезло - у меня не было ранений. Я помогала Зине. Вдруг мы наткнулись на нашего бойца. Он лежал у самой воды, и из его ноги хлестала кровь. Он был без сознания. Мы перевязали его ногу, он пришел в себя и поблагодарил нас, назвал сестричками.
Больше мы никого не нашли. На левом берегу Дона болота, которые тянуться более километра. За ними – хатка и березнячок. Говорили, что там разведотряд, наши ребята. Слева - я, затем боец с израненной ногой, потом – Зина. Шли в обнимку, Бойцу было больше сорока. Мы даже не спросили, из какой он части, не знаем его имени. Пришли. Нас сразу обнаружили часовые. Привели к офицерам, которые уже спали. Вызвали врача. Перевязали раны. Выслушали нас и повезли на грузовике в Воронежский гарнизон, который располагался в землянках с восточной стороны города. В гарнизоне никто не спал – готовились к предстоящей бомбежке, которая, видимо, начнется на рассвете. Нас высадили из машины и повели по разным землянкам. У нас спрашивали, сколько мы видели танков, где и как они расположились, сколько промчалось мотоциклов и куда, где расположены огневые точки. Сведения наши сошлись. Бойца отправили в какой-то госпиталь. А нас с Зинкой отвезли километра за два от города и выпустили. Идите, мол, куда хотите. Не до вас. Враги наступают.
Впереди Балашов, Саратов. Где-бы мы ни были – писали в адрес своей части, на полевую почту. Много послали писем. Последнее из 34 Медсанбата, куда нас пригласил врач Гинзбург, который в Старом сколе лечил мою маму. У него мы стали военнообязанными, предварительно приняв присягу. А в свою часть мы все же писали. Ведь там были наши комсомольские путевки, там мы встали на учет как комсомолки. Это особенно важно было сейчас, когда в Дону остались наши тапочки и комсомольские билеты.
Мы добились своего. За ними опять приехал капитан Антипин и сказал:
-Собирайтесь, девчонки, я с вашим начальником уже договорился. И мы уехали, распрощавшись с товарищами и больными.
И не было покоя от мыслей, роившихся в моей голове. Скоро пойдем в наступление. Нельзя же откатываться до самой Волги Машина вдруг притормозила в каком-то селении. Из кабины вышел капитан Антипин и предложил располагаться, но ненадолго. Только до утра. А завтра – опять в путь-дорожку. Впереди три года.
Мать, умирая на десять лет позже отца, сказала:
-Берегите, как зеницу ока, нашу Советскую Родину. Это завещал нам отец, коммунист Ленинского призыва, партизан, участник Великой Отечественной войны. Это завещает народ.
Аузин Раиса Акимовна,
член КП РФ,
участница Великой Отечественной войны.
30.04.1995 года
Магадан