Отец не любил рассказвать о войне, но иногда кое- что всё же удавалось услышать особенно интересны были его комментарии во время просмотра фильмов о войне.Посмеивался над постановщиками киносценарий особенно когда показывали о советских диверсантах –разведчиках.Всё больше говорил показывают о летнем периоде, а о зимних рейдах наших разведчиков- деверсантах почти не показывают.А это ведь самый тяжелый период войны.Зимой нашим тоже достовалось.Сколько бойцов пообморозилось, но выполняли поставленые задачи.
По воспоминания отца. Добровольцев курсантов направили в 5-ый истребительный полк, где в основном оказались ополченцы рабочие с Кировского (Путиловского) завода г. Ленинграда, и отец среди них оказался самым молодым - 18 летним. На марше к фронту на одном из привалов ему дали несколько фляжек, чтобы он принёс воды. Фляжки оказались стеклянными. Набрав воды из родника, он стал возвращаться, но начался авианалет. Отец прыгнул в какую -то канаву. Переждав бомбёжку, встал, но оказалось, что все фляжки разбились. Вернулся к своим весь мокрый, грязный, в мелких порезах и рваном обмундировании. Несмотря на то, что было много убитых и раненых, увидев его, встретили смехом и шутками, но предрекли, что останется жить в этой войне, раз уцелел в центре бомбёжки. Видимо смех в данной ситуации был из-за стресса и это снимало напряжение.
Побывав в оборонительных боях и вынуждено отступая, первое ранение получил под городом Сальцы в конце июля 1941г. во время контратаки, когда отбили какую-то деревушку. После боя он, уставший, прислонился спиной к стене уцелевшего дома. К нему подошёл командир и спросил почему такой бледный? И только после этого почувствовал боль в правой ноге и сполз по стене на землю. Оказалось, что в пылу боя при атаке, сгоряча не почувствовал, как получил пулевое сквозное ранение в ногу. Сапог был до края голенища в крови.
Лечился в госпитале г. Москвы. Как -то к ним в палату положили раненого пленного офицера эсесовца - немца, который постоянно кричал в адрес раненых красноармейцев на ломанном русском ругательства, выкрикивал гитлеровские лозунги и оскорблял медсестёр. Нашим раненым это надоело и выздоравливающие ночью накинули на гитлеровца одеяло и придушив, выбросили немца в окно с четвёртого этажа. Утром при проверке происшествия все заявили, что никто ничего не видел, вероятно немец сам выбросился из окна. На этом все и успокоились и дальше расследование не стали производить.
Излечившись в сентябре 1941г, отец добровольцем вновь пошёл в ополчение и был направлен в Отдельный истребительный мотострелковый полк при УНКВД г. Москвы и Московской области (особый диверсионно-разведывательный полк НКВД), выполняющий спец. оперативные задания в тылу врага. Военной формы у полка первое время о не было, и ополченцы были одеты кто во что горазд. Бывшие работники милиции пришли в своей форме, побывавшие уже на фронте в военной форме, были и в гражданской одежде. Когда начались по ночам холода, наконец-то, выдали всем тёплые ватники штаны и телогрейки, но чёрного цвета. Оказалось, что на складах НКВД данная форма предназначалась первоначально для заключённых. После ускоренного обучения его в группе бойцов направили в тыл к немцам. В первом своём рейде, во время засады на дороге, когда поджидали небольшую колонну из 3-х немецких автомашин, отец от волнения бросил первую гранату - «лимонку» в грузовую машину слишком сильно и она перелетела через машину и взорвалась на другой стороне дороги, а вторая граната, брошенная моментально после первой, попала на брезентовый вверх и по ходу машины стала подпрыгивать и сползать в сторону, где лежали наши. Все на неё смотрели заворожённо, пока она не взорвалась с находившими под брезентом вражескими солдатами. Эти секунды показались вещностью (между взрывами первой гранаты и второй прошло около 3-4секунд). Открыв пулемётный и автоматный огонь по уцелевшим немцам, подожгли и остальные автомашины. Всё для своих обошлось хорошо, и колонна была уничтожена. На всё это прошло около 5 минут, хотя казалось бой шёл очень долго. После ещё нескольких различных диверсионно-разведывательных операций группа без потерь вернулась к своим.
По воспоминаниям отца. Парад 7 ноября 1941г. За 2-е суток перед праздником Октября их стали усиленно кормить, выдали новое оружие, новое обмундирование, новые шинели, а ком.составу необычные белые полушубки. Ночью подняли и повели на Красную площадь и около 5 часов утра 7 ноября 1941 г. им объявили о Параде войск, а их полк предназначен для охраны, затем для прохождения последними в Параде. Снег то шёл густой-густой, почти ничего не было видно, то на короткое время становилось ясно и сразу бывало как-то тревожно из - за возможного немецкого авиа - налёта. Старший разводящий предупредил, что бомбёжки парада не допустят, но если всё же случится всем стоять на месте под бомбами и обстрелами и в укрытие не уходить. Но всё обошлось. Расставили на посты. Отца поставили линейным (направляющим) у стены Кремля рядом с Мавзолеем. Впечатление было захватывающим. В присутствии Сталина и остального руководства страны войска прошли быстрым маршем. Затем всех линейных собрали в ротную коробку и прошли мимо Мавзолея. Парад по продолжительности был менее часа. Уже потом узнал, что те его однополчане, кто не был отобран в линейные, проверяли всех прибывших участников парада, чтобы их оружие (пушки, пулемёты, винтовки, автоматы, ит.д.) были без снарядов и без патронов, то есть пустыми. У некоторых даже забрали затворы, проверяли и карманы. Ком.состав также сдал личное оружие- пистолеты. Выставили наблюдателей и снайперов на верхних этажах и крышах ближайших строений. Были приняты беспрецедентные меры, чтобы не было покушения на Сталина или случайного выстрела. А их полк был единственным, кому доверили участвовать в параде с полным боекомплектом.
По воспоминаниям отца. Война войной, но некоторые неписаные правила войны, несмотря навсевозможные уставы, инструкции, приказы, наставления и опасения соблюдались как немцами, так и нашими. Так, в сильные морозы декабря 1941г. и января 1942г. во-время рейдов на лыжах в тыл врага небольших групп по 5-6, 10-20 человек всё - таки холод доставал и наших. Остановиться на привал и развести костёр было запрещено, да и некогда и опасно. Иногда замечали одиночный костёр немецких охранных постов вдоль дорог. По острой необходимости порой нагло подходили к немецкому костру на 3-4 минуты. Двое-трое наставят на немцев оружие, отбирали оружие у немцев и закидывали подальше в сугроб или повыше на деревья. Сами же обогревались, переобувались, перематывали и сушили портянки, быстро перевязывали раненых и дальше исчезали. Ошалевшие немцы не реагировали, уже были слабовольны, замёрзли не могли ничего поделать, да и оружие у них часто отказывало в сильные морозы, а нашим для выполнения поставленных задач, лишний шум также не был нужен. Надо было оперативно выполнить основную поставленную задачу в тылу немцев и вернуться с полученными сведениями, не ввязываясь без нужды в боестолкновения с противником. То же само было порой и у наших постов, когда немецкие разведгруппы шныряли в нашем тылу. Если бы, в то время прознали про эти «проделки» командование и особисты, то могли б и наказать.
По воспоминаниям отца. Однажды в их расположение привели группу девушек из соседней в/ч для обучения военному делу. Среди учителей оказался, и мой отец Байбеков Ахат, который уже имел некоторой боевой опыт. В частности, девушек обучали как пользоваться ножом в боевых условиях, бросать гранаты, поджигать бутылки с зажигательной смесью, уметь маскироваться и другим диверсионным премудростям. У двух девушек телогрейки явно были не по размеру- великоваты им. Одна из них назвалась Таней. Она была примерно одного роста с отцом, но у отца телогрейка была подогнана строго по размеру и аккуратно сидела на теле. Неожиданно Таня попросила обменяться телогрейками на время и обещала вернуть после возвращения с задания. Так как отец умел шить и подогнать любую форму ему было несложно, то согласился обменяться на время и подправить её телогрейку. Но встреча больше не состоялась. Впоследствии подруги сообщили, что Таня не вернулась с задания. Конечно же Таня это было ненастоящее имя, как и отец представился ей не своим именем. У всех, кто ходил в тыл врага были псевдонимы при знакомстве даже среди своих и на случай попадания в плен. Но отец до самой смерти подозревал, что обменялся с телогрейкой с Зоей Космодемьянской, т.к. видел её фото потом в газетах. Но никому не говорил т.к. не хотел, как бы «примазываться» к её подвигу и славе, да и не до конца был уверен.
По воспоминаниям отца. Как -то после выполнения очередного задания группа возвращалась из вражеского тыла к своим и не заметила, как на лыжах прошли линию фронта по заснеженному лесу и углубились в свой тыл на 20 км. Их, естественно, задержали и особисты стали допытывать, как и зачем незамеченными прошли линию фронта, не диверсанты ли или не дезертиры ли? Допрашивали вплоть до рукоприкладства, несмотря на то, что некоторые из группы были ранены и обморожены.На просьбу срочно сообщить по рации или по особому номеру телефона о нас нашим командирам, стали выяснять, откуда знаем эти секретные сведения (номера телефонов и командиров спец.частей), к отцу же стали привязываться с недоверием и с вопросом, если ты татарин, то как мог родится в Рязани, жить и учиться в Ленинграде. На требование немедленно сообщить командованию, что наша группа вернулась, т.к. добытые сведения могут устареть и могут за это наказать самих вас, наконец - то особисты среагировали и видимо получив подтверждение, кто мы такие, сразу же отношение к нам изменили и оказали всю необходимую помощь.
По воспоминаниям отца. После рейдов по тылам врага и возвращения к своим их отправляли на отдых. Но порой вместо отдыха приходилось участвовать в патрулировании по Москве и окрестностям. Особенно в конце октября 1941г., когда была большая паника и тысячи москвичей ринулись из города на восток. Среди них было много провокаторов, которые пытались митинговать с различными паникёрскими лозунгами. Приходилось их отлавливать. А если они оказывали сопротивление, то расстреливали на месте. Регулировали поток беженцев и отделяли мужчин призывного возраста с целю выяснения личности и почему не в армии или не на производстве. Запомнился случай за городом, когда грузовая машина с полным домашним скарбом пыталась обойти всех беженцев на скорости, не соблюдая правила движения и чуть ли не давя людей. Когда машину остановили, то в кабине оказался какой - то московский чиновник, потребовавший немедленно его пропустить, тряся документами и оскорбляя красноармейцев. Проверив документы, выяснили, что пропуска не было, у водителя документов вообще не оказалось. Машину задержали, а чиновник стал кричать, что всё равно скоро немцы здесь будут и нам всем конец. Недолго думая, старший патруля отвёл его в сторону и пристрелил как паникёра, а домашний скарб, после внешнего осмотра, с машины приказал скинуть на обочину (там были мебель и чемоданы, набитые тряпьём). В машину же рассадил детей с женщинами и отправил на ближайшую ж\д станцию. Во время патрулирования в самом городе Москве проверяли светомаскировку окон, вылавливали немецких агентов, мародёров и грабителей обворовывавших пустые квартиры москвичей и закрытые магазины. Нередко среди них были дети, их отпускали, а взрослых задерживали, при сопротивлении же стреляли на месте. Это было тяжело - лучше ходить по тылам врага, где можно было и погибнуть, чем наказывать всё же своих, хоть и подлецов. Патрульную работу на своей территории никто не любил.
По воспоминаниям отца: как-то группа в феврале 1942г. выводила из немецкой зоны оккупации каких-то важных людей в наш тыл, он в последнем ночном бою в лесу из тройки прикрытия в живых остался один (выше частично описан этот эпизод в газете). Пулемётной очередью был разбит его автомат и для стрельбы непригоден, сам же этой же пулемётной вражеской очередью был тяжело ранен в левую руку, и рука была изувечена и беспомощна – перебиты кости предплечья и запястья. Оставалась одна противотанковая граната. Сил бросить не было, и чтобы не попасть живым в плен, решил подорвать себя гранатой, когда немцы подойдут к нему вплотную. Но от большой потери крови и болевого шока потерял сознание. В это время ему почудилось, будто мать подошла к нему и положила руку ему на голову и стала шептать: «Проснись сынок, проснись». Очнувшись, подумал, что мать не переживёт известие о его смерти и решил последней гранатой заминировать путь немцам, а самому попробовать потихоньку пробираться к своим. Осторожно выдернув чеку, положил гранату в свой след в снегу и высыпал туда же остатки около 10-ка бесполезных уже патронов. Припорошив, отполз за дерево и снова потерял сознание. Очнулся от мощного взрыва, ударов осколков гранаты в ствол дерева, за которым лежал, криков немцев и автоматных очередей, но немцы преследовать его больше по ночному лесу не стали. Видимо решив, что и дальше всё заминировано и отошли. Он же пошёл по - неглубокому снегу к своим. Пройдёт несколько шагов и, теряя сознание, падал лицом в снег. Очнувшись, снова шёл к своим. Его подобрала наша группа, которая спешила к месту боя. И только находясь уже в госпитале, узнал, что его мама Байбекова -Тукузина Амина умерла от голода в январе 1942г. в блокадном Ленинграде, ещё за месяц до его ранения.
За свой последний бой отец, как ему было объявлено, представлен к Ордену Боевого Красного Знамени, но наградной лист где - то затерялся в штабах и был обнаружен только после войны Красными следопытами москвичами. Но Президиум Верховного Совета СССР награду заменил на Орден Славы 3 ст., который был учреждён только в 1943г. и вручён отцу в шестидесятых годах.
По воспоминаниям отца. Бойцов особого полка нередко привлекали к минированию важных объектов города: охраняли минёров, таскали взрывчатку в подвалы зданий,
для их подрыва в случае захвата немцами Москвы, а также закладывали и склады с оружием, взрывчаткой и продовольствием для подпольщиков. После излечения в казанском госпитале получил инвалидность из- за покалеченной левой руки. Во время прохождения комиссии, один их врачей отказывал отцу в получении инвалидности, на что другой врач возразил, что, наверное, Байбеков всегда вспоминает немецкого пулемётчика, когда застёгивает ширинку, а не то, что- то делать с помощью левой руки. Как ни странно, такой аргумент подействовал и возражения отпали. После госпиталя отца отозвали в Москву и устроили работать в один из оборонных заводов, где он проработал с лета 1942г. по 1945г.г. (награждён медалью "За Доблестный труд во время Великой Отечественной войны 1941—1945 гг."). Время от времени спец.службы просили его показать, где проводились закладки взрывчаток для изъятия и разминирования. Видимо, часть документов из-за секретности или в спешке не составлялись или были утеряны и приходилось отыскивать уцелевших людей, кто занимался минированием или причастен к этому, а также для повторного контроля, т.к., были и ложные закладки.
По воспоминаниям отца. После Победы летом 1945г. Сталину И.В. было присвоено звание Генералиссимус . Когда об этом было объявлено по радио отец в это время находился в гостях у своего однополчанина москвича. Однополчанин вдруг заявил:“Ну вот, теперь осталось провозгласить его Императором. Отец высказался ты, что мол, осторожней. Товарищ ответил: “А чего бояться, мы вдвоём, а своему боевому другу доверяю."