7 ноября 1980 года были с дедушкой в Кремлёвском дворце съездов. Там он общался с командующим 1-м Прибалтийским фронтом, дважды Героем Советского Союза маршалом Иваном Христофоровичем Баграмяном, заодно и меня познакомил. Так мол и так, мой внук Владик. Тогда я ещё не писал стихов (Владислав - член Российского союза писателей - авт.), но дедушка меня очень любил, а потому гордился уже тем, что я есть у него. Хороший был. Когда отводил меня по утрам в садик, пел песню "Мы идем и поем, и Москва улыбается нам". А я подпевал.

К началу войны Ваня был секретарём комсомольской организации. Село наше называлось Нижний Теребуж. Папа вернулся домой с финской войны, а в 41-м, когда началась Великая Отечественная, снова ушёл на фронт. Мы с мамой Варварой остались дома: Ваня, Михаил, Полина, Ольга, Петя, Валя, Николай. Семеро. Ваня – самый старший. В 41-м ему было 17, он хотел пойти на фронт добровольцем, но его не взяли по возрасту. Поэтому он тоже остался дома.

Во время оккупации в деревне Знаменке был полицай. Он очень хорошо знал нашего папу и был его другом. Но папа ушёл на фронт, а этот полицай остался тут. Он перешёл на сторону немцев и очень выслуживался перед ними. В нашем селе тоже был полицай – наш сосед, дядя Петя. Но он наоборот старался каждому помочь, спрятать, если надо. Он и сообщил маме Варе, что его «коллега» из Знаменки собирается сдать старшего сына Ивана фашистам. Мама не понимала, как это возможно, ведь тот полицай – друг её мужа. Но дядя Петя был уверен в том, что говорит, и даже назвал день, когда за Иваном придут. Мама рассказала об этом Ване, и тот попытался скрыться в ближайшем лесу. Но эта попытка оказалась неудачной. Полицаи схватили Ваню и поместили в здание школы в селе Богородицком. Здание было каменным, и у него имелся подвал, куда полицаи помещали всех, кто им не нравился. Этот застенок и стал тюрьмой Вани.

Мама обнаружила там оконную лазейку, где было выбито стекло, через которое ей удавалось какое-то время передавать сыну еду, которую могла раздобыть. Она и дочери Полине показала это окно, дабы та помогала ей подбрасывать еду, когда мама не может прийти сама. Это был 42-й год.

Зимой 1942-1943 гг. палачи стали периодически выбирать двух заключённых для повешения в селе Сербинка. Причём вызывали для этого родственников очередных жертв и совершали казнь на их глазах. Вскоре в чёрном списке оказался и Ваня. Его собирались повесить в начале февраля 43-го. И вот 5 февраля, когда наши войска освобождали Щигровский район, как раз в этот день Ваню вели из Богородицкого на казнь. Полицаи уже выстроили нас установленным ими порядком. Но как раз когда Ваню вели на казнь, появились наши военные, они двигались навстречу палачам. Увидев их, полицаи бросили узников и, даже не попытавшись оказать сопротивление наступавшим, обратились в бегство.

Трудно передать картину, когда получивший свободу Ваня прибежал к родному дому. Мы не стояли – лежали. Плакали, кто как мог. Ваня был самым старшим среди нас, и ему было только 19, поэтому почти все мы были ещё маленькими детьми. Ваня тоже упал к ногам матери, и они долго просили друг у друга прощения. Когда наши части подошли к нашему дому и увидели эту картину, солдаты взяли малышей на руки. Единственное, что я запомнила – каждому из нас дали какие-то маленькие шоколадки. Не знаю, откуда они их взяли.

А Ваня встал на ноги и сказал: «Мама, прости меня, но я не могу больше здесь оставаться». Она его перекрестила, и он ушёл вместе с нашими военными. И больше его в Теребуже не видели. Разумеется, до того момента, как он, завершив победою войну, вернулся домой. Ну а наши мучения на этом кончились, фашистов больше в нашем селе не было.