Богачёв Борис Ильич
Богачёв
Борис
Ильич
лейтенант / сапер
31.12.1924 - 14.09.2015

История солдата

БОРИС      БОГАЧЕВ

МОЯ      ВОЙНА

ОДЕССА

2007

Воспоминания о Великой Отечественной войне

Полковника в отставке

Богачева Бориса Ильича

КНИГА  ПАМЯТИ

ЧТОБЫ ПОМНИЛИ

Человек живет, пока жива память о нем.

Выражаю глубокую признательность и сердечную благодарность за оказанную помощь и поддержку в издании книги:

- в первую очередь, моей супруге Богачёвой Нине Дмитриевне

- моей дочери Марии и ее супругу Филиппу Рамни;

- моему сыну Анатолию;

- Хлыцову Петру Владимировичу, депутату Одесского городского Совета;

- генерал-лейтенанту Васильченко Николаю Захаровичу, председателю Одесского военно-научного общества;

- Сементовской Галине Петровне, кандидату химических наук, доценту Одесской технологической академии имени М.В. Ломоносова;

- Галясу Александру Васильевичу, заведующему отделом  газеты «Одесский вестник», печатного органа Одесского городского Совета;

- поэту Базоеву Мурату, члену Союза писателей Украины;

- священнику Роставецкому Андрею Ивановичу, настоятелю Свято-Димитровского храма Украинской православной церкви;

- полковнику в отставке Дубровину Михаилу Дмитриевичу (бывшему начальнику политического отдела специальных частей Одесского гарнизона);

- полковнику в отставке Попову Николаю Григорьевичу, члену Одесского военно-научного общества;

- Колодяжной Нонне Ивановне, библиотекарю  школы «Гармония» в гор. Одессе;

- Опроненко Людмиле Николаевне, ответственному секретарю Одесского городского Совета ветеранов войны.

Посвящается моему внуку Константину Богачеву.

ОТ АВТОРА

Неудержимо летит время. Бегут года. Сменяются поколения. На закате своей жизни, когда обдумываешь и анализируешь прожитые годы и дела прошедших дней, появляется внутренняя потребность поделиться с сегодняшним поколением видением тех событий, изложить то, что долго копилось на душе, созрело и «просится на свободу».

Темпы сегодняшней жизни так стремительны, объем информации, получаемой людьми, так разнообразен, и разброс мнений в оценке исторических событий так велик, что трудно разобраться в том, где истина и правда, где ложь и вымысел.

Поэтому я решил рассказать в книге о своем видении тех великих исторических событий, свидетелем и участником которых был я сам.

Каждый человек может написать книгу о собственной жизни, сказал Максим Горький. Я ее и написал про самый мой богатый событиями жизни период – Великая Отечественная война. Правдивая книга о войне может заинтересовать не только современников, но и будущих исследователей жизни нашего периода.

«Прелести» и ужасы войны пришлось познать мне в 17 лет. Как говорится, «из детства на Великую войну». Все годы после – великий подарок, доставшийся далеко не всем. Я, «окопный» офицер, или, как тогда говорили,  «Ванька взводный», давно задумал выполнить  священный долг перед моими боевыми побратимами, павшими восемнадцати-двадцатилетними, сгнившими в Ржевских и Новгородских болотах, и в других местах, а их миллионы.

Своими глазами я видел, как умирают люди, защищая свой дом, село, город, родных и близких. Но погибая, эти люди шагнули в бессмертие. Их подвиги живут и будут жить вечно.

Священный долг нашей памяти, великий Завет Победы – передать грядущим поколениям всю правду о войне и ее героях, о том аде, который пришлось пройти моим сверстникам. Тем более, что это важно в период, когда Украина ищет свой путь, строит планы на будущее. Как бы ни были ужасны события прошедшей войны, историю не переписать. Не мертвым, а живым нужно, чтобы не угасла память о прошлом, чтобы всегда цвели  живые цветы на могиле героя.

Война слишком грязная и страшная штука, чтобы восхищаться ею. И да простится мне, что я не вспоминаю ничего радостного.

В аду радостей быть не может. Написать же победоносные слова о самой страшной великой войне за всю историю человечества я не могу. Также не ставлю перед собой задачу анализировать профессионализм военных действий – это компетенция военных историков.

После окончания Отечественной войны я увлекся фронтовой поэзией. Поэты – особые люди. Они видят то, что другие не замечают, проходя мимо. И свое видение жизни они облачают в поэтическую форму. Своими стихами они как никто более подтверждают мои чувства, мысли и переживания военного времени.

Долгое время  я собирал и хранил стихи фронтовых поэтов без всякой цели их использования в печати и не всегда удавалось записать фамилию автора. Поэтому  некоторые стихи известных и неизвестных поэтов мною в книге приведены без указания фамилии автора.

Что эти стихи живут и действуют, дает мне основание заблаговременно просить прощение у их авторов. Как прошу прощение и за некоторую непоследовательность и нестройность изложения, а также спорность приводимых в книге отдельных политических высказываний и суждений. Как писал Роберт Рождественский:

«Что-то я делал не так. Извините -

Жил я впервые на этой земле».

ПРЕДИСЛОВИЕ

 

Прошло уже более 60-ти лет, как закончилась одна из самых кровопролитных и ужасных войн, которые пришлось пережить человечеству. Уже второе поколение – дети участников этой жестокой битвы – стали ветеранами. Но несмотря на наше бурное и неспокойное время, в народе живет память о пережитом в страшные военные годы.

Среди духовных ценностей, которые сегодня беспечно утрачиваются нашим обществом, - преемственность поколений. Не так уж и много осталось живых свидетелей и участников Великой Победы, чьими руками была завоевана та самая свобода, что вырастила сегодняшних свободолюбивых, стремящихся к справедливой жизни сынов и дочерей Украины.

Необходимо чествовать своих героев, погибших и живых, не только в дни больших праздников.

Чем дальше время отделяет нас от дня Великой Победы 1945 года, тем, к сожалению, меньше людей осознают, от какой пропасти их уберегла тогда наша Красная Армия, разгромив немецко - фашистских захватчиков. К тому времени в стремлении к мировому господству фашисты наголову разгромили армии  таких великих государств, как Англия и Франция и еще десяток других государств, и овладели почти всей Западной Европой и частью Северной Африки.

22 июня 1941 года фашистская Германия со своими союзниками (Италией, Румынией, Финляндией, Венгрией и Болгарией) всей своей мощью внезапно и вероломно напала на Советский Союз, поставив его на край гибели.

1418 дней и ночей длилась гигантская битва, повлекшая неисчислимые жертвы и лишения. В результате мы победили, освободили наш народ и народы Европы от вражеского порабощения.

Говорят, что война заканчивается только тогда, когда земле предают прах последнего солдата. К этому стоит добавить не менее важную истину: о завершении войны можно говорить лишь тогда, когда о ней будет сказана вся правда. А рассказать ее могут только очевидцы, непосредственные участники событий.

В интервью  «Литературной газете» четырежды Герой Советского Союза, маршал Георгий Константинович Жуков заявил:»Многие военные писатели, генералы и маршалы так искажают историю Великой Отечественной войны, что от настоящего прошлого иногда остается только общий фон, схема, а содержание отчасти компонуется таким образом, что зачастую просто непонятно, когда и где происходили те или иные события».

У историков есть такой термин – «история снизу», то есть история, что пишется не генералами и маршалами, а рядовыми участниками войны, которые видят совсем другие подробности, недоступные генералам. В книге Богачева – как раз такая история. Эту книгу одессита, полковника в отставке Богачева Бориса Ильича, я прочитал с большим интересом, как говорят, на одном дыхании. Воспоминания его о Великой Отечественной войне можно назвать книгой памяти. Памяти сердца – самой прочной памяти, которую может хранить человек.

Книга в какой-то степени заполнила белые пятна истории Великой Отечественной  войны своей неподкупной до глубины души искренней правдой. Борис Богачев имеет право писать правду о войне. Ведь он прошел нелегкий фронтовой путь лейтенантом, командиром взвода стрелковой роты, потом командиром  взвода десанта в прославленной гвардейской Житомирско-Берлинской пяти орденоносной танковой бригаде. Атаки, ранения, госпитали.

Самое ценное в воспоминаниях участников войн – это воссоздание атмосферы того времени. Атмосфера – это то, что невозможно представить человеку, не пережившему эти события, мелочи, детали быта – на что не обращаешь внимание в повседневной жизни, вдруг приобретают особый интерес.

Богачеву удалось совместить позицию непосредственного участника, очевидца, с взглядом человека, взирающего на события спустя шесть десятилетий.

Борис Богачев, прошедший через пекло войны, перенесший три огнестрельных ранения, верно и правдиво отобразил психологию, чувства и эмоции людей в боевых условиях (страх, инстинкт самосохранения, волю к победе, ненависть к врагу, отношение к несправедливости, предательству, отношение к «числящимся» на фронте генеральским сынкам, взаимоотношения между начальниками и подчиненными, взаимовыручку и товарищество).

В книге показаны не вымышленные, а живые люди с их слабостями, вполне реальными жизненными поступками. При этом автор не боится рассказать и о каких-то своих неприглядных проступках и о смешных ситуациях, в которые он попадал. Например, путаница с докладом генералу на инспекторском смотре, любовь к наряду на кухне, где можно вдоволь насытиться, купание на реке Урал, похищение ящика с минами при формировании дивизии, неудачи с попытками спекуляции и многое другое.

Из книги  ясно видно, что война – это не только ежеминутная, ежесекундная опасность, но и тяжелый и грязный каждодневный труд, огромное физическое и психическое перенапряжение. Сколько лишений и тягот переносили бойцы и командиры, особенно в пехоте, - и голодали, и недосыпали, и замерзали, спав зачастую под открытом небом на голой земле и в дождь, и в снег, в мокром обмундировании.

«Партизанский отряд в декабре 1941 года обнаружил на лесной поляне в Подмосковье около 30 трупов замерзших курсантов Подольского артиллерийского противотанкового училища. Они, будучи в окружении, сражались до последнего патрона. Всем им было по 18-20 лет. Партизаны искали патроны. Но ни у погибших, ни в их винтовках патронов не было. Фашисты в бессильной злобе штыками и саперными лопатками изуродовали их лица» - без жуткого содрогания и слез читать эти строки невозможно.

Или «ночь на снегу под вражеским обстрелом казалось бесконечной. А пришлось пролежать мне на снегу три дня и три ночи подряд. Это было на пределе человеческих возможностей». Прочитав эту книгу, я лучше понял слова :  «О жестокости войны не рассказать, ее нужно видеть».

Меня поразила начитанность автора и его эрудиция в знании литературы, истории, особенно  истории тех мест, где ему пришлось проходить свой фронтовой путь. Это говорит не только о любви Бориса Ильича к своей Родине (красноречиво о любви к своей родине расскажет его послужной список), но и о глубоком интеллекте и о чрезвычайной любознательности.

После победы Борис смело шагнул в кипение жизни, убедительно объяснил, почему на глаза ветерана набегает слеза при воспоминании о прошедшей войне.

Пленит насыщенность повествования изумительными, трогательными стихотворениями, которые как нельзя лучше подобраны по теме и подчеркивают важность того или иного момента, передают  дух и атмосферу прошедшей войны.

Думаю, что нелегко далось Борису Ильичу написание книги. Труд длительный и кропотливый. Спустя более, чем полвека, он заново пережил, пропустил через свое сердце те страшные, кровавые дни войны, когда «никто не хотел умирать».

Говорят, кто ясно мыслит – тот ясно излагает. Борис Ильич Богачев обладает прекрасной памятью и точным видением, поэтому его рассказы о войне читаются легко и с увлечением. И даже стало немного жаль, когда книга дочитана до конца. Хочется узнать еще больше. Для автора такое читательское восприятие – самая лучшая  оценка.

Память о войне и правда о войне – это та нравственная опора, на которой должны вырастать новые поколения.

Книга будет не только полезна, но и необходима нашему подрастающему поколению, которое не по своей вине так плохо знает истинную правду об истории своего государства.

 

 

Председатель Одесского городского Совета ветеранов войны и труда, капитан 1-го ранга, Герой Советского Союза, бывший командир атомной подводной лодки

                                                                                  

 

                                                                                         В.Е.  Соколов 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

БОГАЧЁВ БОРИС ИЛЬИЧ

(биографическая справка).

                                                                                                                    

Родился 31 декабря 1924 года в г. Пенза, Россия, в семье военнослужащего. Отец - Богачёв Илья Иванович, 1899 года рождения, москвич, командир стрелковой роты, активный участник Гражданской и Оте­чественной войн, прослужил в армии 26 лет, уволился в звании пол­ковника. Мать - Мария Афанасьевна,1904 года рождения, до замужества работала на  киевском заводе "Арсенал", самом революционном предпри­ятии Киева.

По службе отца часто переводили из одного гарнизона в дру­гой, в связи с чем Борису пришлось учиться в школах городов: Скопин  Рязанской области, Гусь – Хрустальный   Ивановской области, Керчь, Днепропетровск, Одесса.

До войны отец служил военным комиссаром Ворошиловского (ныне Приморского) района  Одессы.  Борис к июню 1941 года окончил 8 классов.

Ввиду опасности захвата Одессы врагом  с матерью и младшим братом Анатолием, 1930 года рождения, эвакуировался на родину отца в де­ревню Гумёнка  Скопинского района Рязанской области.

В ноябре 1941 года Богачёв Б.И.  в г. Подольске Московской области добровольцем поступил в артиллерийское противотанковое училище, которое окончил 5 мая 1942 года в звании младшего лейтенанта.

В мае 1942 года младший лейтенант Богачёв выехал на Калининский фронт и 30 июля при наступлении на город Ржев, будучи командиром взвода 50 - мм ми­номётов стрелковой роты, был легко ранен пулей в правую стопу.

После излечения во фронтовом госпитале вновь принимал учас­тие в боях командиром взвода управления 120- мм батареи миномёт­ного полка. 26 февраля 1943 года под городом Холмом Новгородской области был тяжело ранен пулей в правое плечо и шею.

После излечения в тыловом госпитале в Казахстане был признан ограниченно годным к строевой службе и продолжил службу команди­ром огневого взвода 122- мм пушек 25-го учебного артиллерийского полка офицерского состава в

г. Ташкенте.

В мае 1944 года выехал на 1-й Украинский фронт, где участ­вовал в боях по освобождению Западной Украины, Польши, Германии, Чехословакии командиром взвода штурмового батальона.

16 марта 1945 года под городом  Нейссе  (Германия) в составе танкового де­санта получил слепое осколочное ранение правого бедра, но остался в строю до конца войны.

После войны в городе Бердичеве служил командиром взвода ба­тареи 76 - мм пушек в 147-й Станиславской стрелковой дивизии и в её составе принимал участие в феврале 1946 года в Западной Украине (Ровенская область)  в проведении выборов в Верховный Совет СССР.

В августе 1946 года поступил слушателем в Военно-юридичес­кую академию в Москве, которую окончил в 1951 году. С того времени служил членом и председателем военного трибунала в военно-морской базе Свинемюнде Балтийского флота (Польша), на  Керченско - Феодосийской  военно-морской базе Черноморского флота.

Затем с 1955 по 1958 годы работал старшим офицером организа­ционного инспекторского отдела военной коллегии Верховного Суда СССР в Москве по реабилитации необоснованно репрессированных.

С 1958 года по 1984 год вновь работал в системе военных трибуналов – членом  военного трибунала Забайкальского ордена Ленина военного округа (г.Чита Российской Федерации), затем Одесского ордена Красного Зна­мени военного округа, где и уволился в звании полковника юстиции, прослужив на военной службе 43 года.

За проявленные в боях мужество и умение, за активное участие по отправлению правосудия в войсках, в ветеранской работе и в военно-патриотическом воспитании молодежи, награжден пятью боевыми орденами, многими медалями и грамотами. Ему были присвоены звания заслуженного юриста Украинской ССР и Молдавской ССР, почетного гражданина городов Рава-Русская Львовской области и Горохова Волынской области.

В городе Одессе Борис Ильич возглавлял совет ветеранов-однополчан 4-й гвардейской танковой армии, является членом Одесского городского совета ветеранов, членом президиума совета ветеранов- однополчан 5-й воздушной армии, членом исторической секции военно-научного общества при Одесском доме офицеров.

В 1949 году женился. Жена – Нина Дмитриевна, 1927 года рождения, коренная москвичка, преподавала в школах и в высших учебных заведениях. Дочь – Мария, 1955 года рождения, кандидат филологических наук, доцент Одесского национального университета им. И.И.Мечникова. Сын – Анатолий, 1959 года рождения, адвокат юридической консультации Малиновского района города Одессы. Внучки – Елена, 1980; Наташа, 1985; внук Константин, 2003 годов рождения.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Век 20-й – жестокий и страшный.

Две войны, самовластье рабов,

И наука в кровавом пожаре

Из безверья воздвигнет врагов.

 

                              М. Нострадамус

 

ВОЙНА

 

«Ах, поле, поле минное

В военном памятном году!

Давно настало время мирное,

А я по минному иду…»

(Григорий Поженян)

 

22 июня 1941 года. Началась война. Люди собираются у уличных репродукторов. Взрослые - озабоченные, мальчишки - радостные. Дескать, воевать будем, как заверяли наши вожди, на территории Германии. Наши доблестные войска малой кровью, могучим ударом, через  два – три  месяца разобьют фашистов. В Германии рабочий класс совершит революцию, и она станет Советской республикой.

Как наивны были эти суждения! Как они с треском провалились впоследствии!  Уже на второй день войны у магазинов длинные очереди. Одесситы народ бывалый, а запас спины не ломит.

 Началась кампания ловли шпионов. У каждого подозрительного по внешности или по поведению (слишком долго смотрел в одном направлении), проверяли документы и при обнаружении малейшей неточности в них, вели в милицию при сопровождении толпы, состоящей большей частью из мальчишек.

 Я и брат Толя в этот день были в пионерском лагере на 10-й станции Большого Фонтана. Днём высоко в небе летел самолёт. Вдруг из-за забора начали оглушительно стрелять зенитные пушки. Мы и не знали, что там находилась зенитно-артиллерийская батарея. Чёрные облачка разрывов вспыхивали около самолёта, и он повернул на Запад.

Мы были удивлены. Как же можно стрелять по своему самолёту?

Через некоторое время прояснилось: началась война с Германией и самолёт - немецкий разведчик. И хотя ничего опасного не было, мы уже почувствовали, что война это не весёлая прогулка, а что-то страшное. Потом на протяжении дня были 2-3 воздушные тревоги. Завывали сирены. Люди бежали в убежища. Бомбёжки были ночью и где-то в городе. Днём летали лишь разведывательные самолёты, которых никак не удавалось сбить.

Вскоре отец забрал нас домой. Отец всё время был на работе, призывал людей в армию, даже ночевал в райвоенкомате, который располагался на улице Комсомольской (сейчас Старопортофранковская). Домой приезжал редко, лишь проведать нас. Я неоднократно бывал у него на работе, разносил повестки и пакеты, помогал дежурному, убирал помещение.

 

«Военкомы не спят до рассвета,

И не знает никто наперед,

Кто домой возвратится с победой,

Кто назад никогда не придет».

 

Днём я и Толя часто бегали смотреть на последствия бомбёжек и пожарищ. Однажды после бомбёжки приходим домой и видим; что соседний дом разрушен до основания. От него в 10 метрах находился наш дом. Дверь и оконные рамы в нашей квартире выбиты. К 2000-му году часть развалин так и не была убрана на том месте, где находился  соседний дом.

 Видимо, разорвалась большая бомба или морская мина. В квартире была одна мать, страшно испуганная. Это сильно подействовало на её психику, да еще нервное постоянное напряжение, так как беспокоилась   за нас и за отца. С ней стало твориться что-то неладное. Ей  стало мерещиться, что её кто-то должен убить и именно с нашего двора. Она на всех  смотрела подозрительно. Несколько раз она пыталась покончить жизнь самоубийством. Один раз выпила флакон йода, другой раз пыталась себя удушить, надев петлю на шею и привязав другой конец к спинке кровати.

Вечером мать связывала дверь верёвкой, опасаясь, что кто-нибудь войдёт. Видя  такое её стремление к смерти, мы попрятали от неё все острорежущие предметы: ножи, вилки, ножницы, иголки. Видеть всё это, что творилось с матерью, нам было тяжело, но уговаривать её было бесполезно. Еще хуже было с едой. Она сама ничего не готовила и целый день ничего не ела и только под усиленными нашими просьбами выпивала стакан молока. Вследствие этого она сильно похудела. Наконёц, отец догадался, что у матери душевное расстройство и поместил её в психоневрологический диспансер на улице Свердлова, 27. (сейчас улица Канатная).

 

 

ЭВАКУАЦИЯ

 

«Тот самый длинный день в году

С его безоблачной погодой

Нам выдал общую беду

На всех, на все четыре года»

 

Враг приближался к городу. Началась эвакуация населения. Отец сказал, чтобы мы были готовы к отъезду в любой момент. Мы приготовили несколько сумок и два чемодана с самыми необходимыми вещами и едой. Всё остальное, нажитое отцом и матерью за 17 лет совместной жизни, - оставалось в квартире.

 Потом я очень жалел, что не взял наши семейные фотографии. Когда после войны родители вернулись в свою квартиру, то соседи рассказывали, что наши фотографии валялись по всему двору. Конечно, ничего из наших вещей и мебели в квартире не осталось.

8-го июля мать привезли из диспансера. Улучшения её здоровья не было видно. Отец сказал, что он остаётся в Одессе, а мы с сопровождающим красноармейцем Копычом эвакуируемся на родину отца, в деревню Гумёнку Скопинского района Рязанской области. Там живут две его родные сестры Мария и Надежда со своими семьями.

 Едем в эшелоне, в товарных вагонах - «теплушках» вместе с семьями офицеров Одесского артиллерийского училища, которое переезжает в город Горький (Ныне Нижний Новгород). Большую часть пути нам по дороге с этим училищем, а потом будем добираться самостоятельно,

9-го июля, попрощавшись с жильцами двора, с надеждой, что самое большее месяца через 3-4 мы вернёмся, погрузились в служебную легковую автомашину отца М-1 ехать на товарную станцию, где стоял эшелон. Произошло непредвиденное. Мать ни за что не хотела садиться в машину. Пришлось посадить её силой.

С собой взяли и нашу любимую собачку Бетку, породы доберман-пинчер. Она была с нами два года, и мы очень привязались к ней. Но находившиеся в вагоне человек 15 женщин с детьми, запротестовали, не желая ехать с собакой, и мы вынуждены были оставить Бетку в машине. Ведь она оставалась с отцом. Бедная Бетка! Как она металась в машине от одного окна к другому, видимо, предчувствовала, что мы расстаёмся навсегда. Есть ли на свете более преданное сердце, чем собачье?

Кто-то из женщин увидел, как мать воткнула иголку себе в жи­вот. Её раздели, но вытащить иголку не удалось. Пользуясь тем, что эшелон еще не отправлялся, отец быстро отвёз её в диспансер, где иголку вытащили, а мать привезли обратно. Видимо, тяжело было матери в это время, раз она шла на такие мучения.

Трогательно попрощавшись с отцом, прочитавшим нам назидательную последнюю нотацию, расчувствовавшись до слёз ввиду расставания с Беткой, метавшейся в кабине машины, окинув прощальным взглядом красавицу Одессу, мы медленно тронулись вперёд, к неведомому.

 Путь от Одессы до Скопина и Гумёнки, который в нормальных условиях преодолевается за двое суток, достался нам с большими трудностями за 11 суток. И это еще было хорошо. Могло быть и хуже.

Вначале наш маршрут пролегал на Харьков через Кировоград, Днепропетровск и Лозовую. Но, прибыв в Лозовую и долго простояв там, наш эшелон повернул на Ясиноватую, Дебальцево, Красноармейск, Купянск, ибо путь на Харьков был забит. В пути нас не бомбили, лишь однажды немецкий самолёт обстрелял эшелон из пулемёта. Но не обошлось и без происшествий.

Мать ничего не ела. Женщины в теплушке упрашивали мать поесть. Но, несмотря на все наши усилия, она выпивала за день лишь стакан молока или воды. И больше ничего! Один случай сильно напугал меня. На остановке мать слезла с теплушки по своим надобностям. Отошла в поле и пропала. Не видя её, я забегал из стороны в сторону. Эшелон мог в любой момент двинуться. Наконец я заметил вдали по дороге её фигуру. Она за это время ушла на целый километр.

Я, в страхе отстать от эшелона, от брата, от сопровождающего, помчался за ней и повернул её обратно. Она безропотно последовала за мной. В Купянске нам пришлось расстаться с нашей теплушкой. Эшелон уходил на восток, а нам нужно было на север, на Тулу. Мы вынуждены были ехать на платформах и находиться днём и ночью под открытым небом.

Иногда нас в пути поливал дождь, и мы все четверо забирались под одно одеяло и, дрожа от холода, пережидали непогоду. Ночью посменно дежурили я или Копыч. Питались тем, что смогли взять из Одессы или купить по дороге, в основном молоко. Бывали дни, когда мы по 2-3 раза пересаживались с одного товарного поезда на другой. Поезда шли медленно, пропуская воинские эшелоны.

Дальнейший наш маршрут был таков: Елец, Старый Оскол, Касторная, Узловая (12 км от Тулы), Бобрик-Донской, Миллионная, Епифань, Павельцы, Скопин и, наконец, Гумёнка. Доставив нас в Гумёнку, Копыч поехал в Одессу. Но к этому времени Одесса была уже окружена румынскими войсками. Что с Копачем сталось - неизвестно. Отец после войны посылал запрос по месту его жительства. Ему ответили, что Копыч пропал без вести.

Верить или не верить в свою судьбу? Надо же такому случиться! Когда мы проезжали станцию Епифань, то в этом же месте и в это же время там находилась моя будущая супруга Нина. В связи с приближением немцев к Москве её школа была эвакуирована в район Епифани. Когда же немцы приблизились к Епифани, то преподаватели школы,   бросив ребят и забрав продукты, разбежались кто куда. Но в это время из Москвы приехала старшая сестра Ира и забрала Нину в Москву, чем и спасла её.

Потом, через полгода, судьба еще раз постаралась нас соединить, когда в мае 1942 года я оказался в Москве в доме,  напротив которого, через улицу, жила Нина. Но опять что-то этому помешало. И уже в третий раз (Бог троицу любит) в той же Москве, спустя 5 лет, судьба соединила нас, чтобы мы навсегда остались вместе

 

 

 

 

 

 

 

В ДЕРЕВНЕ ГУМЕНКА

 

«Дикость, подлость и невежество не уважают

прошедшего, пресмыкаясь пред одним настоящим».

                                 (Александр Сергеевич Пушкин.)

 

В Гумёнке мы поместились в семье Зудина Ильи Ивановича. Его жена Надежда - родная сестра моего отца, моя тётка. У них семеро детей. Двое сыновей - Дмитрий и Михаил - были уже в армии, и пять дочерей жили с ними - Полина, Нина, Нюра, Клавдия, Мария. Вместе с нами всего было 10 человек.

 Первые несколько дней привыкали к деревенской жизни. Вставали с рассветом, ложились с наступлением темноты, спали на печи, на полатях, на полу. Илья Иванович спал на голой лавке, подстелив под голову ватный пиджак. Обедали все вместе за скобленным деревянным без скатерти столом. Ели все из большого чугунка сваренный из пшена и картошки, заправленный молоком, посоленный кулеш, заменявший первое, второе и третье блюда. Команду начала приёма пищи подавал Илья Иванович - два раза стучал своей ложкой по чугунку. После этого можно было кушать. Поскольку чугунок стоял посредине стола, ложку с кулешем надо было нести ко рту, подперев её снизу куском хлеба, чтобы не капало. Кто пытался начать есть раньше команды или проливал кулеш, тот немедленно наказывался - получал от дяди удар ложкой по лбу. Но это было редко, потому что правила поведения за столом соблюдались всеми строго.

Мать прожила с нами неделю, может быть две. Её странности всё продолжались. Она всё время пыталась уйти из дома, иногда незамеченной уходила, и её приходилось искать по окрестности деревни. Это было очень накладно и в конце концов её отправили на лечение в рязанскую областную психиатрическую больницу, которая называлась "Галинчина".

Илья Иванович, будучи активистом в колхозе, привлёк меня к работе в нём. Я пытался косить косой рожь, пытался молотить её цепом, но в этом нужна была сноровка. У меня её не было, и работавшая со мной деревенская молодёжь посмеивалась над моим неумением. Собирал сено в стога, работал возчиком на одноконной подводе, был на побегушках у старших. С 1-го сентября я и Толя пошли учиться в школу №2, которая находилась в  городе Скопине, в двух километрах от деревни. В свободное от учёбы время готовил уроки и помогал тетке по хозяйству. Скопин - районный город вначале Московской области, потом Рязанской.

 Впервые Скопин упоминается в исторических актах в 1663 году, утверждён городом при Екатерине 2-й в 1778 году. Скопин находится в 80-ти км от места Куликовской битвы, которая произошла в 1380 году.

 В 1930-1931 годах мой отец работал в Скопине военным комиссаром города и района, и в Гуменке его все помнили, а меня называли "комиссаров сынок".

 Война постепенно приближалась к нам. На Западе всё громче слышалась артиллерийская канонада. Там гудело беспрестанно, глухо громыхало  и небо вечерами всё время дрожало красноватыми сполохами. По шоссе со Скопина на Ряжск, на Восток, нескончаемым потоком тянулись беженцы. Горько было смотреть на них. Брели женщины, дети, старики с узлами, чемоданами, заплечными мешками, усталые, грязные, прокопчённые дымом костров. Гнали отощавших коров, лошадей, коз. На тележках и тачках везли домашний скарб. Прошла большая группа детей из детского дома. Измученные воспитательницы тащили на себе груз - продукты. Ребята постарше несли на руках малышей, закутанных в шали, в платки, в куски материи. Шли молча, без плача, видимо, не первые сутки. Грохотали уходящие на восток тракторы, ползли комбайны.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Светлой памяти моей матери,

Марии Афанасьевны, которая была и осталась

для меня образцом высочайшей нравственности,

человеческого достоинства и мужества.

 

 

СВИДАНИЕ С МАТЕРЬЮ.

 

Стало беспокойно за мать. Что с ней? Как она там? Решил пойти в Рязань проведать её. Тётка отговаривала: "Куда ты пойдешь один так далеко и в такое неспокойное время". Но я твёрдо решил идти. Тётка собрала мне продукты в вещевой мешок, и я пошел.

 Железная дорога в Рязань шла из города Ряжска, в 40 км от нас. Но ехать железной дорогой было бесполезно. Пассажирского сообщения уже не было, а к воинскому эшелону тебя и близко не подпустят. Бдительность и секретность тогда соблюдались очень строго.

От Скопина до Рязани по просёлочным дорогам 120 км. И я пошел впервые в жизни самостоятельно. Ночевал в деревнях. Расскажешь свою грустную историю - и хозяева пускают переночевать в избу. Однажды километров за 10 увидел чудное явление. На высоком плоском холме раскинулся старинный город Пронск. Сверкали на солнце позолоченные купола десятка церквей. Холм был почти опоясан небольшой речкой Проней.

Вспомнил историю. (В школе по истории у меня всегда были пятёрки). В 1237 году рязанский князь Юрий послал к подошедшему к Рязани татарскому войску, возглавляемому внуком Чингисхана Батыем, посольство, в котором в числе прочих был и Пронский князь. Батый поставил условие - отдать пришельцам в наложницы жён, дочерей и сестёр рязанских князей. Послы ответили: "Если нас одолеешь, то и жёнами нашими владеть будешь".

        Взбешенный хан велел убить всех русских послов. Город Пронск также оказал ожесточённое сопротивление татарам, но был ими взят и разрушен.

        В период победоносных войн царя Ивана Грозного против Литвы и Казани воеводой в городе Пронске был известный князь украинского происхождения Андрей Курбский ("Который от царского гнева бежал"). Курбский укреплял город против нашествия крымских татар.

Пришёл в Рязань, в психиатрическую  больницу. Повстречался с матерью. И больно, и грустно. Она измождённая, исхудавшая, почерневшая, с печальными глазами. Она меня узнала, была рада, спрашивала о Толе, нет ли известий от отца из осаждённой фашистами Одессы. Свидание длилось один час. По состоянию здоровья выписывать её из больницы было нельзя. Надо расставаться. Она уцепилась за меня и не отпускает. Сестры еле оторвали её руки от меня, но она ухватилась за хлястик моей шинели, и освободить его не было возможности. Тогда сестры расстегнули пуговицы хлястика, я освободился и так, без хлястика, расстроенный, ушел.

Больница была на окраине города, и когда я вышел из неё, то центр города бомбили два десятка немецких бомбардировщиков. В это время немцы были от города на расстоянии 30 км. В городе было объявлено осадное положение. Лица, призывавшие к беспорядкам, сеявшие панику, подлежали расстрелу на месте. Город производил около 200 видов военной продукции: миномёты, мины, противотанковые ружья, гранаты и др. После бомбёжки я пошел в центр города посмотреть её последствия. Зрелище было ошеломляющее.

Я впервые наглядно встретился со злобной, жестокой, разрушительной силой войны. Отдельные дома были разрушены полностью. Там, где был дом, сейчас громадная груда дымящихся развалин. У другого дома напрочь снесена одна стена, видны комнаты всех четырёх этажей. В них сохранились предметы мирной жизни: опрокинутый стол, сдвинутая кровать, раскрытое пианино, висят портреты, качается от ветра люстра, на стенах разорванные обои. Обнажена лестница с пролётами. Страшно думать о судьбе хозяев этих квартир, где сейчас вольно гуляет ветер. Содержимое квартир вылетело на улицу: на земле валяется самовар, посуда, скатерти, щетки. На деревьях висят простыни, полотенца, перекатываются ветром фотографии, письма, облигации.

 

 

 

 

 

 

 

ВОЗВРАЩЕНИЕ.

 

Обратно решил ехать поездом. Мне надо было из Рязани поездом ехать в Ряжск, а оттуда пешком по шоссе 40 километров до Гумёнки. На Восток один за другим шли эшелоны с эвакуированными, на платформах везли в тыл станки и другое заводское имущество, так что сесть на поезд не представляло трудности, особенно вечером.

Целый день бродил по центру города. Рязань - один из старинных городов России. Возник он в 1095 году, на 50 лет раньше Москвы. Вспомнил историю города. В 1378 году, за 2 года до Куликовской битвы, хан Золотой Орды Арабшах разграбил Рязань своим набегом, пройдя путь в 1200 км. Известный в истории освободитель Москвы от поляков князь Пожарский в 1620 году успешно отбил в Рязани набег крымских татар. Но в том же году потерпел крупное поражение при походе на Украину от казацкого гетмана Сагайдачного. Под Рязанью родился и вырос крестьянский самородок, один из лучших поэтов России, - Сергей Есенин, окончивший жизнь трагически, как и все гениальные российские поэты.

Вечером уехал поездом на Ряжск. Ехал на тормозной площадке грузового вагона товарного поезда. Моим единственным попутчиком оказался какой-то всё время беспокойно оглядывающийся неопрятно одетый мужик с бегающими глазами. В коротком разговоре выяснилось, что он сумасшедший, которого отпустили домой из этой же психиатрической больницы, так как кормить больных стало нечем. Состояние моё в течение трёх часов, пока мы ехали, было напряжённое. Я всё время ожидал, что он бросится на меня и столкнёт с площадки на ходу поезда. Но этого не случилось.

Прибыв рано утром на станцию Ряжск, я стал свидетелем такого, что расскажи - никто не поверит. На станцию пришёл с востока воинский эшелон. В теплушках - красноармейцы, на платформах — военная техника. Сразу же, как только поезд остановился, против каждого вагона и платформы встали часовые с винтовками. Красноармейцы с котелками спрыгивают из теплушек и бегут за кипятком на станцию, другие прохаживаются возле вагонов. И что я вижу? Все красноармейцы обуты в лапти! Сотни военных людей и все в лаптях! Видимо, где-то на военных складах еще с Гражданской войны держали лапти в резерве и вот какой-то большой начальник распорядился сдать обувь, в которой пришли в армию мобилизованные и одеть всем лапти, чтобы у всех было одинаково.

Забегая вперёд, расскажу про другой диковинный случай, очевидцем которого мне пришлось быть. В феврале 1945 года наш батальон следовал по асфальтному шоссе на территории Германии. Сделали привал на обед. И вот я вижу, что по шоссе мимо нас длинной колонной медленно движется полк 120-мм миномётов и каждый миномёт везёт на санях пара волов. Погонщик-солдат идёт рядом и покрикивает "Цоб-Цобе!". И тут же их обгоняют американские автомашины Студебеккеры, Шевроле, Доджи, Форды, Виллисы. Встретились рядом I7-й и

20-й века.

И опять немного истории. В период кровавого царствования Ивана Грозного в Ряжске проходила юго-восточная граница Московского царства. Для обороны от татар тут находился засечный стрелецкий полк.

         Из Ряжска пошел по дороге на запад, к Гумёнке. Прошел километров 20, и тут меня задержали солдаты как подозрительного. Долго допрашивали в штабе батальона. Но рассказанному мною поверили и отпустили.

А могли и расстрелять запросто. Шпиономания тогда была широко распространена. Сталинское правило "нет человека - нет проблемы" действовало повсеместно.

Во время допроса я узнал, что немцы прорвали наш фронт, заняли город Скопин, могут в любой момент и здесь появиться, поэтому солдаты врубаются в  мёрзлую землю и строят окопы - укреплённую линию, на которой рассчитывают остановить немцев.

Снова вышел на дорогу. Стою один, ночью на дороге, вокруг никого, морозно. Что мне делать? Куда идти? Посоветоваться не с кем. Решил идти в Гумёнку. Там брат, там родственники. А если попаду к немцам? На что я им, 16-летний паренёк, бедно одетый и в кармане одна мелочь. Во встреченной деревушке заночевал. В избе оказались два морских пехотинца. Когда их морская стрелковая бригада переходила реку, они провалились под лёд в воду. Их оставили в избе, чтобы они просушились. Это немного меня успокоило. Значит, впереди еще есть наши.

Пришел в Гумёнку. Родственники рассказали, что вчера немецкие мотоциклисты приезжали в Гумёнку, постояли за околицей, постреляли и через полчаса уехали обратно. Сейчас за город идет бой. На город наступает морская стрелковая бригада. На другой день я вышел на окраину деревни и видел первый в своей жизни настоящий бой. Бои я видел и раньше, но в кино. По белоснежному полю матросы наступали на город, где укрепились немцы. Чёрные фигурки их были так нелепы, так неестественны на покрытой белым снегом земле. Чёрная форма на снегу - прекрасная мишень для отлично обученных немецких автоматчиков и снайперов. И враг крестил матросов прицельным огнём.

            Отдельные фигурки оставались неподвижно лежать на снегу, усеяв поле, как оспа лицо; другие короткими перебежками продвигались вперёд. Потом надолго все залегли. Не дождавшись конца боя, я ушел, но Скопин был ими освобождён.

 Уже потом, изучая историю Великой Отечественной в военно-научном обществе при Одесском доме офицеров, я узнал, что это была 84-я отдельная морская стрелковая бригада. Командир - полковник Молев, военком - полковой комиссар С.А.Андреев. Бригада была укомплектована моряками Тихоокеанского флота, Амурской флотилии, курсантами военно-морских училищ. Это была одна из 150 морских стрелковых бригад, участвовавших в Отечественной войне. После освобождения города Скопина, где был разгромлен 5-й мотоциклетный полк противника, бригада в городе Загорске (сейчас Сергиев Посад) вошла в состав 1-й ударной армии, с боями прошла на запад более 180 километров, освободила 35 населённых пунктов. Потом бригада была преобразована в стрелковую дивизию.

На другой день после освобождения Скопина дядя Илья мне говорит, что моряки выбили немцев из города и погнали их на запад. Никакой власти в городе нет. Народ бросился грабить магазины и склады. «Бери санки, иди в город и  бери  все, что попадётся». Я так и сделал. Пошел в город. Возле стены собора увидел жуткое зрелище. В разных позах лежали на земле десять расстрелянных немцами трактористов в замасленных фуфайках и ватных брюках. Трупы замерзли.

Это зрелище страшно на меня подействовало и осталось в памяти на всю жизнь. Я долго всматривался в искажённые ужасом лица убитых, стараясь представить себе, какие муки они перенесли и какие мысли были у них перед кончиной. Оказывается, немецкие мотоциклисты нагнали нашу тракторную колонну, двигающуюся на восток. Не имея времени и не желая возиться с трактористами, они расстреляли их. (Между прочим, так же поступали и мы, когда в 1945 году шли с боями по германской земле и, прорвавшись в немецкий тыл, расстреливали пленных немцев). Около расстрелянных валялись гильзы от автоматных патронов. Несколько их них я подобрал, но где-то они затерялись в сутолоке жизни. Но сам случай неоправданной жестокости крепко врезался в мою память.

 

« Пускай фашист в своей звериной злобе

Не пощадил ни взрослых, ни детей.

Его носила женщина в утробе,

 А выполз он из логова зверей.

 

Прошли года, прошли десятилетия,

Но мы верны традициям своим

И память нашу оставляем детям

И все дела мы завещаем им  ».

 

Ко времени моего прихода в город многочисленные группы мародёров из жителей города и окрестных деревень растащили всё, что можно было взять. Все магазины и склады были пустыми. В учреждениях все двери открыты или разбиты. Мебель перевёрнута. Раздосадованный, что ничего не смог достать, пошел в деревню.

Проходил мимо своей школы, в которой учился в 1-м и    2-м классах в 1930-1931 годах и сейчас в 9-м классе. По всей школе и во дворе лежали выброшенные из школьной библиотеки книги Майн Рида, Фенимора Купера, Стивенсона, Марка Твена, Александра Дюма, Виктора Гюго, Аркадия Гайдара и наших русских и советских классиков-прозаиков и поэтов. Вот тут-то я уж развернулся. Целый мешок чудесных книг привёз я на санках домой. Но на дядю Илью они не произвели никакого впечатления. Узнав, что из всего, что можно взять в городе осталась лишь поваренная соль на складе, которую нужно было разбивать ломом или топором, дядя Илья, вручив мне топор, тут же послал меня за солью. Соли на радость дяди Ильи я привёз пол-мешка.

 

 

УШЕЛ В НЕИЗВЕСТНОСТЬ

 

« Уж сколько лет ищу ответа,

Как оказался я в живых,

Которых только три процента

Среди ровесников моих. «

 

Через два-три дня, будучи на производственном совещании колхозников, я высказал какое-то критическое замечание по работе и в ответ услышал из задних рядов: "А ты помолчи, комиссаров гадёныш, вот немцы придут, они тебе покажут". Это меня озадачило. Фронт громыхал где-то за Скопиным. Дядя Илья посоветовал мне уходить из деревни, потому что в случае прихода немцев мне будет плохо. Надо сказать, что мне и самому эта деревенская жизнь надоела. Я воспитывался в городских условиях и к деревенской жизни был мало приспособлен.

Я решил пойти добровольцем в армию. Тем более это была моя давнишняя мечта - стать кадровым военным, каким был и мой отец. Призывного возраста я еще не достиг, но ведь в каждом правиле есть исключения. На это я и рассчитывал.

Тётка Надя положила мне в заплечный мешок какую-то снедь, и, попрощавшись, я пошёл в город, в военный комиссариат. В комиссариате никого не было. Советская власть еще не прибыла в город. Как и в других учреждениях, в горвоенкомате все двери были раскрыты настежь, ящики из столов вытащены, стёкла в окнах разбиты. В комнатах гуляет ветер, шелестя разбросанными на полу бумагами. Там же встретил двух парней, которые рассказали мне, что за день до вступления немцев в Скопин, они  горвоенкоматом были призваны на военную службу и в числе других призванных направлены в воинскую часть на Запад. В пути следования они были встречены и обстреляны немецкими мотоциклистами. Все разбежались кто куда. Посоветовавшись, решили идти на восток в соседний Сарайский район, до которого было 50 км, и там явиться в райвоенкомат. По дороге зашли к одному из них домой, где выпили спирта и слегка закусили. Я впервые в жизни выпил полстакана неразведенного спирта, и что после этого со мной было, описать невозможно.

Из города мы пошли по снежной полевой дороге. Мороз был градусов 20. 0т выпитого меня так развезло, что я идти не мог, и они изо всех сил тащили меня под руки, хотя и сами были крепко выпивши. Если бы они, по пьянке, бросили бы меня на дороге, я в таком бы состоянии замерз. Но они были русские люди, из великого народа, настоящими людьми и товарищами. После войны я пытался их разыскать, но не нашел.

В Сарайском военкомате в армию их взяли, а мне отказали, сказав, что не достиг призывного возраста. В то время мне было 16 лет и 10 месяцев. Дали мне два талона, один на обед в столовой, другой на получение буханки хлеба, и отпустили на все четыре стороны. Тогда я решил ехать в Рязань, к областному военному комиссару.

Прибыв в Рязань, с трудом, но добился приёма к генералу, - областному военному комиссару, но и он отказал мне в приёме на военную службу. Тогда я поехал дальше, в Москву. На одном перегоне чуть не замерз, когда ехал на подножке тормозной площадки товарного загона. Мороз был градусов 30, да еще с ветерком, да и одет я был не слишком тепло - в шинели. По дороге в Москву удалось сесть в пассажирский поезд и оказаться в купе со старшим лейтенантом - офицером Подольского артиллерийского училища, что под Москвой. Он оказался моим земляком - до армии жил в деревне Вослебово, что под Скопиным. Я рассказал ему о своей мечте и он пообещал устроить меня добровольцем курсантом в своё училище.

Попутчик рассказал мне о происхождении названия этого старинного рязанского села - Вослебово. В 1380 году Московский Великий князь Дмитрий Донской, собираясь идти на битву с Мамаем на Куликово поле, приехал в Троице-Сергиевский монастырь просить благословения на битву с татарами у настоятеля монастыря, всеми почитаемого Сергия Радонежского. Сергий благословил князя и отдал ему своих двух монахов – бывших бояр и хороших воинов. Одного из них звали Ослябя. Ослябя отважно сражался с татарами, но был тяжело ранен и по дороге в Москву скончался. Похоронили его на поле и поставили небольшой памятник. Поскольку место это было красивое, то возле памятника стали селиться люди и возводить дома. Вначале они говорили "живём возле Ослябя". Но с течением времени эта фраза переросла в «Вослебово», так уже многие века и стала называться эта деревня. В царском военном флоте именем «Ослябя» был назван один из броненосцев, погибший в войне с японцами в Цусимском бою. Интересна судьба и предводителя татар Мамая. У татар издавна соблюдалось правило: полководец, потерпевший в битве поражение, подлежал смерти. Мамай знал это и, опасаясь возмездия, сбежал далеко от Золотой Орды в город Кафу (Феодосия),  но хан Золотой Орды достал его и там и  убил его руками своих палачей.

 

 

МЕЧТА ВОПЛОЩАЕТСЯ В ЖИЗНЬ.

 

Детство моё и юность прошли в окружении военных людей - командиров и красноармейцев. Уже на моей памяти отец, кадровый военный с 1918 года, до войны служил в 7 гарнизонах. С детства впитывал я нелёгкий уклад армейской жизни, подрастая, делил вместе с красноармейцами тревоги и скромные радости.

 До сих пор в моей памяти картины, когда я летом вместе с красноармейцами под навесом за длинным деревянным столом ел гречневую кашу, обильно заправленную подсолнечным маслом. Или как отец посадил меня, пятилетнего, в седло своей верховой лошади и катал по лагерному плацу. Поэтому и неудивительно, что когда пришла пора выбирать профессию, я, как и многие сыновья кадровых военных, предпочёл стать военным - защитником Родины, к которым в довоенное время в народе относились с большим уважением, да и обеспечивались они материально относительно хорошо.

Почему захотел стать артиллеристом? Потому, что в Днепропетровске, где я учился в 8-м классе, в соседнем квартале располагался артиллерийский полк, и я всё время видел командиров-артиллеристов в красивой военной форме, опрятно одетых, на голове фуражка с чёрным околышем, на ногах хромовые блестящие сапоги, да еще и с кавалерийскими шпорами.

Производили сильное впечатление на романтического юношу идущие строем по улице и поющие хором песню красноармейцы, гордо веющее над стройной колонной боевое красное знамя, грозные артиллерийские орудия, красивые лошади, громкие команды командиров, маршевые звуки полкового оркестра и сигналы трубачей горном. Кроме того, в Днепропетровске было еще и военное артиллерийское училище, и по улицам стайками ходили молодцеватые курсанты с артиллерийскими эмблемами на петлицах, которые были всего на 2-3 года старше меня.

В Одессе были три военные специализированные школы - морская, авиационная и артиллерийская, где обучение шло по программе 8, 9, 10-х классов средней школы с военным уклоном. Когда я окончил 8 классов и подал документы на поступление в 9-й  класс артиллерийской спецшколы, то меня не приняли из-за того, что в моём аттестате значились три тройки по техническим дисциплинам, а они-то - самые важные при обучении артиллеристов. Отец, видя моё стремление стать военным и будучи военным комиссаром Ворошиловского района в Одессе, предлагал устроить меня курсантом в морскую или авиационную спецшколу, которые располагались в его районе и с начальниками которых он был хорошо знаком по службе. Но я хотел только в артиллерийскую. Да и любимый мой писатель Чехов из всех военных предпочитал только артиллеристов.

И вот мечта моей юности воплощается в жизнь! Попутчик сказал, что пока размещать меня в Подольске негде, чтобы я три дня пробыл в Москве, а за это время он разрешит в училище вопрос о моём зачислении. Из-за недостижения мною 17-ти лет всё оказалось сложнее.

 

 

В МОСКВЕ - ОСАДНОЕ ПОЛОЖЕНИЕ

 

В Москве я был впервые. Днём хожу по городу, ночую на Казанском вокзале. Москва, столица Советского Союза, предстала предо мной по-военному строгая, неприступная, немноголюдная. Фронтовой город на осадном положении. Трудно было представить себе, что в 25 километрах от города, на расстоянии выстрела из артиллерийского орудия, находится жестокий и коварный враг. Ночью Москва погружалась во мрак. Нигде ни одного огонька. Но радио не выключалось. В любое время могла прозвучать сирена воздушной тревоги. Как только она объявлялась, жители спешили в многочисленные бомбоубежища или в метро. На улицах оставались только вооруженные патрули. Их было множество. Постоянная проверка документов. Действовал комендантский час. Люди могли появляться на улицах с 6 часов утра и до 10 часов вечера. На площадях располагались зенитные пушки и прожекторы. На крышах больших зданий - счетверённые зенитные пулемёты. У чердачных слуховых окон дежурят женщины и подростки со щипцами на длинных ручках — сбрасывать с крыши фашистские зажигательные бомбы. В числе их находилась (по её словам) и моя будущая супруга, в то время – 14-летняя Нина Дмитриевна Крупина, которая проживала в районе Таганки, переулок Большой Факельный, дом 7.

Кроме того, в случае воздушной тревоги они должны были оповещать местный штаб противовоздушной обороны о том, где упали бомбы, следить за соблюдением светомаскировки, а также выслеживать диверсантов, подающих световые сигналы вражеским самолетам.

Уже потом, в мирное время, Нина Дмитриевна, коренная москвичка, рассказывала мне, что была очевидицей страшной паники в Москве 15 октября 1941 года. Диктор по городскому радио, призывая москвичей к стойкости и мужеству, образно сказала, что “ враг у ворот Москвы ”. В действительности в эти дни линия фронта пролегала по Варшавскому шоссе в районе города Наро-Фоминска в 100 километрах от Москвы – два часа хода немецкой танковой колонны. В разговорах москвичей друг с другом это сообщение переиначилось, как  “ Враг у Красных ворот “. ( Красные ворота – название одного из микрорайонов столицы ). И молнией пронеслось по пятимиллионному городу:

“ Немцы у Красных ворот, немцы у Красных ворот “. Началась страшная паника. Многие руководители учреждений и предприятий на легковых и грузовых машинах, груженных личными вещами, ящиками, мешками, бочками с продовольствием, со своими близкими срочно покидали Москву. Во многих местах на востоке города встревоженные паникой московские рабочие останавливали эти машины и забирали нагруженное, а сопротивляющихся избивали.

Высшие власти были в полной растерянности. Общественный транспорт, включая метро, не работал. Помойки во дворах и мусорные контейнеры были завалены портретами и бюстами большевистских вождей и книгами в красном переплете – сочинениями В.И.Ленина, почетными грамотами, обрывками документов. Их сжигали на кострах, и удушливый дым расходился по всей Москве, нагнетая еще большую панику.

Более или менее справиться с паникой, охватившей столицу, удалось только к 20 октября, когда было объявлено об осадном положении в Москве и о комендантском часе. Запрещалось появление граждан без специальных пропусков с 10 часов вечера до 6 часов утра. Милиция и военные патрули приняли жесткие меры пресечения паники. Началась организованная эвакуация населения города на восток. Для успокоения населения по городу были развешаны огромные афиши с портретом популярной артистки Любови Орловой и анонсом ее предстоящих выступлений в Москве.

Над Мавзолеем с целью маскировки сооружен макет трехэтажного дома.Памятник Минину и Пожарскому до самого верха обложен мешками с песком.

Высоко над головами в небе, слабо покачиваясь от ветра, висели аэростаты воздушного заграждения, препятствующие пролёту вражеских самолётов. Иногда можно было видеть, как по московским улицам шагают женщины в военной форме и ведут за верёвки эти аэростаты – огромные  колбасы-баллоны с газом. На перекрестках улиц стоят сваренные из рельсов ежи, на окраинах - цементные противотанковые надолбы. Окна в домах заклеены перекрещенными бумажными полосами, а разбитые - заделаны фанерой. Из окон и форточек торчат трубы печей-времянок. Витрины магазинов заложены мешками с песком. Карточная система на все продукты. Лица людей озабочены, почти не видно на улице детей. Бомбёжки - каждую ночь, иногда по несколько раз. При воздушной тревоге ночное небо пронизывают и мечутся десятки лучей прожекторов. Зенитные орудия, отрывисто рявкая, открывают огонь. Осколки от этих снарядов со стуком падают на крыши или на асфальт. Иногда раздаются мощные взрывы бомб. Нередко встречаются разрушенные бомбами здания. Когда лучи прожекторов поймают вражеский самолет, тогда к нему тянутся яркие трассы снарядов. Пойманный в перекрестие лучей самолёт мечется, пикирует, скользит на крыло, старается нырнуть в спасительную для него темноту. Но тщетно! И в небе вспыхивает факел, стремительно несущийся вниз. Одним стервятником стало меньше. На лицах людей - радость.

Одну из воздушных тревог мне пришлось переждать глубоко под землёй, на станции метро Маяковская. На перроне и на рельсовых путях разместились тысячи людей.

 Кремль, Большой театр и другие заметные здания раскрашены серо-зелено-чёрными полосами - камуфляж (маскировка). Разрушения от бомбёжек не миновали и Кремль. От бомб там погибло более 100 человек. Кремлёвские звёзды зачехлены.

В центре Москвы проходил по улице Грановского. Вблизи Кремля, в роскошных  дворянских особняках жили нынешние компартийные «князья» и «графы», а также старые революционеры, которые по случайности не были уничтожены Сталиным во время Большого террора в 1937-1938 годах.

 

 

 

В ВОЕННОМ УЧИЛИЩЕ.

 

В Подольске, в строевом отделе училища, мне сказали, что курсантом меня примут только когда мне будет 17 лет, а это 31 декабря 1941 года. Пока же меня зачисляют добровольцем-красноармейцем в подразделение боевого обеспечения, иначе говоря, в хозяйственный взвод.

 

 « В 16 лет я не ходил на танцы,

Я был бойцом артиллерийского полка.

Рвались гранаты на броне у танков,

Чтоб побеждать в бою наверняка «.

 

В это время немецкие войска прорвали оборону на Западном фронте, окружили четыре общевойсковые армии, после чего беспрепятственно двинулись на Москву. Остановить их было некому. И тогда под Можайск бросили золотой фонд армии - Подольских курсантов стрелково-пулемётного и артиллерийского училищ, - без пяти минут офицеров. Курсанты отважно и беззаветно сражались против численно намного превосходящего противника под Малоярославцем и Наро-Фоминском.

В городе Подольске Московской области на памятнике курсантам артиллерийского и пехотного училищ, погибшим в бою осенью 1941 при обороне Москвы написано:

 

«Родина! Тот самый горький час,

Встретив смерть свою на поле боя,

Сыновья твои в последний раз

Заслонили Родину собою».

 

В своих воспоминаниях заместитель Верховного Главнокомандующего, Маршал Советского Союза Георгий Константинович Жуков писал: "Когда меня спрашивают, что больше всего запомнилось из минувшей войны, я всегда отвечаю: "Битва за Москву". Хорошо отзывается Жуков и о подвиге Подольских курсантов. Если 28 гвардейцев-панфиловцев (получившие мировую известность) задержали немецкий танковый батальон на 4 часа, за что им всем полгода спустя присвоили звание Героя Советского Союза, то 3000 Подольских курсантов задержали рвущийся к Москве механизированный немецкий корпус на 10 дней. За это время прибывшая из Забайкалья 93-я Восточно-Сибирская кадровая стрелковая дивизия, по зимнему экипированная, обмундированная (15 тысяч штыков), прочно заняла заранее подготовленные москвичами укрепления в предместье Москвы и немцев дальше в этом направлении уже не пропустила. Эта дивизия стала 26-й гвардейской дивизией.

В этих ожесточённых боях 2500 Подольских курсантов пали смертью храбрых и ни один из них не был награждён. Тогда было не до этого. И только 1 мая  1944 года Указом Президиума Верховного Совета СССР была учреждена медаль «За оборону Москвы», которой было награждено свыше 1-го миллиона воинов Красной Армии и трудящихся Москвы. Этой медалью награжден и я и горжусь ею больше чем всеми другими наградами (более 20), полученными мною за время и после военной службы. Сейчас напоминанием этому подвигу служит электропоезд, курсирующий по железной дороге Москва-Тула под названием "Подольские курсанты". Напоминает о них и стих фронтового поэта:

 

"И по Варшавскому шоссе,

Где враг выбрасывал десанты,

Навстречу буре и грозе

Идут Подольские курсанты"

 

Военная служба моя началась 3 ноября 1941 года, когда приказом начальника Подольского артиллерийского училища я был зачислен красноармейцем в подразделение обслуживания училища. Служба моя заключалась в том, что я стоял в карауле часовым на посту по охране продовольственного склада и других второстепенных объектов, был посыльным при дежурном по училищу, грузил в автомашины боеприпасы, отправляемые на передовую к курсантам, сражающимся с фашистами, обслуживал легкораненых в училищном лазарете, колол дрова для кухни, чистил картошку, убирал помещения, изучал устройство стрелкового оружия и постигал азы военной службы. Обязанности не очень сложные, но как говорится, не будь меня, училище на одного бойца было бы слабее.

Нахождение в карауле часовым на посту распирало меня от гордости. У меня в руках легендарная русская трёхлинейная винтовка со штыком, оружие, которым я имею право застрелить любого, если он приближается ко мне без моего разрешения. Даже когда мой непосредственный начальник - разводящий приближается ко мне со сменным часовым, я командую: "Разводящий, ко мне, остальные на месте!" Сколько раз я ходил в воображаемую атаку с винтовкой наперевес, когда вблизи никого не было, прицеливался винтовкой в условного противника.

 

 

В СРЕДНЮЮ АЗИЮ

 

Недели через две училище было выведено из состава фронта и с новыми курсантами, поступавшими каждый день, отправлено в Среднюю Азию, в город Бухару, где должно было продолжать интенсивно готовить офицеров противотанковой артиллерии, в которых остро нуждались сражающиеся на фронте войска. В Бухару ехали эшелоном по железной дороге и прибыли за несколько дней до нового 1942 года. Мой 3-й дивизион разместился в здании бывшего педагогического техникума. Остальные - в других частях города.

Проезжая Ташкент, я не знал, что в это же время в Ташкенте находится мой отец, который после Одессы и госпиталя находился в распоряжении отдела кадров Среднеазиатского военного округа в Ташкенте. Дорога была длинная, поэтому было много времени подумать о тех местах, куда я еду.

Средняя Азия издавна интересовала меня своей историей и загадочностью. Ташкент был взят штурмом русскими войсками в 1865 году. По этим местам, а также по Бухаре, Хиве, Коканду (отдельные ханства), завоёвывая Среднюю Азию, прошёлся огнём и мечом "Белый генерал", любимец солдат, неустрашимый и легендарный Скобелев.

В другую войну российские войска под командованием генерала Скобелева освободили многострадальную Болгарию от многовекового турецкого ига. Но в советское время его имя было предано забвению.

Он появлялся в самых опасных местах боя в белом кителе и на белом коне. В Турецкую войну 1877-1878 годов под ним было убито 8 лошадей, а он остался невредим.

В 1918 году в Москве, обезумевшей от революционности и вседозволенности яростной толпой, был свергнут с пьедестала прекрасный памятник Скобелеву - он с саблей в руке на скачущем коне, напротив здания Московского совета. А через 30 лет на этом же месте коммунистический монарх Сталин воздвиг точно такой же памятник Московскому Великому князю Юрию Долгорукому. Так стоило ли революцию делать?

За 300 лет до нашей эры Среднюю Азию, в том числе и Бухару, завоевал великий Александр Македонский. Он, как и наш полководец Суворов, не проиграл ни одного сражения, но завоевал весь известный тогдашний мир. Везде он строил укреплённые города и называл их Александриями. Таких городов было около 70.

В 8-м веке нашей эры Бухару завоевали арабы, создавшие громадное государство, простиравшееся от Португалии до Западного Китая, на 8 тысяч километров. 700 лет тому назад, в 1220 году Чингисхан с войском в 200 тысяч человек приступом взял и разорил Бухару. Вот в такие исторические места я попал волей судьбы.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Я - КУРСАНТ.

                                                                                                                                  « Щека еще  не знала толком бритвы,

Когда я встал, как  взрослый, «под ружье».

Входило в пламя легендарной битвы

В ту пору  поколение мое ».

 

31 декабря 1941 года мне исполнилось 17 лет, и в этот же день приказом по училищу я был зачислен курсантом в 3-й взвод, 9 батареи 3-го дивизиона.

По случаю встречи праздника Нового года нам всем выдали по одной маленькой булочке и одному яблоку. Командиры поздравили с Новым годом, пожелали здоровья, успехов и личного счастья. В остальном этот новогодний вечер прошел, как и предыдущие. Ни выпивки, ни танцев, ни задушевных бесед.

Наступил 1942 год от рождества Христова и 7449 от сотворения мира. Первое, что я увидел в училище - огромный плакат в казарме: "Больше пота в учёбе - меньше крови в бою". Я попал в батарею, где все были москвичи или из Подмосковья. У всех образование - незаконченное высшее (студенты вузов) или среднее - 1О классов. Один я был с восьмиклассным образованием. Отличался от них я еще и тем, что был моложе всех и тем, что никто из них по 2 года в 8-м классе не учился, как я.

 Особенность заключалась еще и в том, что весь личный состав батареи из 6-ти отведенных на учёбу месяцев  уже к моему приходу два месяца проучился. Двухгодичную программу обучения нормального военного училища мирного времени мне предстояло пройти ускоренным курсом за 4 месяца. Пришлось напрячь все силы и постигать жесткие законы военной науки и приобщиться к армейскому братству.

Началась для меня напряжённая учёба. Всё было расписано по минутам. Об этом свидетельствует приводимый распорядок дня в училище:

 

Подъём   ------------------------------------      6. 00.

Уборка конского состава   --------------      6. 15-7. 05.

Туалет  --------------------------------------      7. 15 - 7. 25.

Утренний осмотр   ------------------------     7. 30 - 7. 45.

Завтрак  -------------------------------------      7. 55 - 8. 15

Занятия  -------------------------------------     8. 30 – 13.40.

Артиллерийский тренаж   ---------------     13. 55 - 14. 10     

Обед  -----------------------------------------     14. 15 - 14. 45. 

Уборка конского состава  ---------------     14. 55 - 15. 50.

Занятия  -------------------------------------     16. 05 - 17. 50.

Самоподготовка ------------ -------------      17. 55 - 19. 35.

Ужин  -------------------------- -------------     19. 50 - 20. 10.

Уборка конского состава   -------------      20. 30 - 21. 20

Политмассовая работа  ------------------     21. 30-22. 20.

Вечерняя проверка и чистка оружия --    22.25 - 23.00

Отбой   ---------------------------------------    23. 00

 

Занимались в помещении, на конюшне, в поле по 10 часов в сутки. На рассвете, когда узенькие улочки города были еще пустынными, шли на занятия в поле. Шли мимо мазанок, тесно прилепившихся друг к другу, мимо многочисленных мечетей, минаретов, медресе (религиозные школы). Вдали возвышался минарет Калян. Высота его 70 метров. В войнах он использовался в качестве наблюдательного пункта, а в мирное время назывался "минарет смерти", с него сбрасывали вниз на камни осужденных на смерть или жён, изменивших мужьям. С высоких минаретов по призыву муллы мусульмане молятся пять раз в день лицом к религиозной столице - Мекке. Выходя в поле, проходили через ворота крепостную стену.

Впечатляющее зрелище! Стена воздвигнута 1000 лет тому назад из глины. Высота её 7 метров (раньше была намного выше), толщина - 17 метров. Сам город Бухара возник 2500 лет тому назад.

Зима 1941-1942 года в Бухаре была противная. Мороз 5-6 градусов ниже нуля. Одеты мы легко, по-летнему: нижнее бельё, хлопчатобумажные гимнастёрка и брюки, пилотка, ботинки, портянки и обмотки. Ни шарфов, ни свитеров, ни перчаток не было.

Большую часть времени мы на занятиях в поле, под злющим ветром дрожим и синеем от холода. Где она эта жаркая субтропическая Средняя Азия с её знаменитыми арбузами и дынями? Какая тут романтика? Трижды в день ходим на конюшню ухаживать за лошадьми: трижды кормёжка и водопой, дважды чистка. Всё время в напряжении, всё время на людях, нет времени расслабиться. Скученность, невозможность уединиться и хоть немного побыть одному тяжело действовало на психику еще не сформировавшегося юношеского организма. Личного времени (умыться, побриться, подшить воротничок, почистить ботинки, написать письмо и т. п.)  давалось всего 30 минут в сутки. Всё делается по команде, даже в столовой: входишь в столовую по команде, садишься за стол по команде, начинаешь кушать по команде, выходишь из-за стола тоже по команде.

Чтобы в чрезмерно сжатые сроки подготовить из нас полноценных командиров, всё наше существование было продумано до мелочей. Устав и распорядок дня предусматривал любую деталь нашей жизни. Все дни были совершенно одинаковы. Никаких развлечений не было. Все передвижения только строем и, как правило, с песней.

Песня - могучее духовное оружие, тесно сближает людей, сколачивает коллектив, делает его единым организмом. Идёт по городу строем батарея (120 человек)  или дивизион курсантов (360 человек). Гремит песня, ты поёшь, но в общем мужском хоре твой голос не слышен, ты проникаешься каким-то особенным чувством дружбы и товарищества. Дорогой читатель. Представь себе, что тебе 18 – 20 лет ( вся жизнь впереди! ) и ты находишься в воинском строю и слышишь звонкие голоса запевал:

 

« Родину беречь нам завещали деды,

Жизней не щадя, в атаку шли отцы,

Пробил час, и нам сражаться до победы,

В бой, вперед за Родину, бойцы! «

 

И сразу за этим добрая сотня курсантских глоток под слитный звук солдатских подкованных ботинок рявкают в суровом напряжении припевом:

 

« За край родной вперед, гвардейцы, в бой,

Пусть битвы гром гремит кругом.

Свою страну любя, мы не щадим себя,

И наша честь – победа над врагом.»

 

 Чаще всего мы пели:  "Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой...", "Артиллеристы! Сталин дал приказ...", "Там вдали за рекой зажигались огни...", "Эх, тачанка-полтавчанка...".

Ну, а когда в окно выглядывает смазливое девичье личико, старшина командовал: "Ножку! Равнение на право!" (на окно), и все 120 курсантов (или 360) одновременно поворачивали голову вправо и сильно топали ногами по дороге, да так, что стёкла в домах дрожали.

Одно время мы стали почему-то петь песни авиаторов: "Всё выше, и выше, и выше стремим мы полёт наших птиц..." Оказывается, ввиду переизбытка в армии авиационных техников и недостатка противотанкистов, к нам в 3-й дивизион прибыли из Харьковского авиационно-технического училища 60 курсантов, а из Чарджоуской школы авиационных механиков 235 курсантов. Они-то и задали тон в репертуаре песен.

В училище норма питания была тыловая, по калориям намного меньше, чем фронтовая. Все мы были молодые, организм рос, все время хотелось есть. Самый желательный для нас суточный наряд был подсобным рабочим на кухню. (В мирное время это самый непрестижный наряд). На кухне наешься досыта, да еще котелок перловой или рисовой каши прихватишь с собой - поесть утром.

А чтобы содержимое котелка не украли свои же товарищи - подвязываешь его на ночь за сетку под своей койкой. Но ухитрялись красть и оттуда.  В общем, жизнь эту легкой не назовешь. Оправдывались стихи Юлии Владимировны Друниной:

 

«Сурова жизнь, коль молодость в шинели,

А юность перетянута ремнем…».

 

В училище впервые в жизни ел верблюжье мясо. Жестковато, но ничего, есть можно.

Кроме наряда на кухню, еще любил ходить в суточный наряд дневальным по батарее - следить за сохранностью оружия, наводить чистоту в казарме и быть в тепле. А самое главное - дневальному полагалась боевая шашка. Когда никого поблизости не было, я вынимал шашку из ножен и, отчаянно размахивая ею, поражал воображаемого противника.

 

 

 

 

 

 

 

 

ПЕРВАЯ КРОВЬ НА ВОЙНЕ.

 

«Ещё вчера учились в средней школе,

Босыми бегали до цыпок на ногах.

А через год по злой фашистской воле

Мы в бой ушли в солдатских сапогах».

 

В училище за мной, как и за каждым курсантом, был закреплён боевой карабин (укороченная винтовка) и строевой верховой конь по кличке "Овод". Кроме строевых, в армии есть еще кони артиллерийские (битюги) и обозные. Ухаживание за конём требовало много времени, сил и умения. Я же человек городской и с лошадьми никогда дела не имел.

Коня надо было каждый день три раза кормить и поить. Суточная норма кормления: овса -5 кг, сена -7 кг, овощей - 5 кг, соли -25 гр., мела -6Огр. Два раза его надо было почистить скребницей (помните, у Пушкина: "Скребницей чистил он коня, а сам ворчал, сердясь не в меру..."), а также круглой волосяной щеткой с ремешком для руки, протереть чистой тряпочкой глаза, почистить копыта и один раз прогулять его в поводу по периметру двора конюшни, чтобы он немного размялся.

Овод был строен, высок, с горящими большими глазами и тонкими ногами. Одним словом - красавец конь. Мечта кавалериста! Вообще лошадь – очень умное животное. Я бы сказал благородное. От ездока она забирает всю негативную энергию, дает радость жизни. Она настоящий друг, скорее сама покалечится, чем наступит умышленно на человека.

Однажды на полигоне под Бухарой, в пустыне, у нас были боевые стрельбы из орудий и меня послали находиться в оцеплении, следить, чтобы посторонние не попали в зону обстрела. Я поехал в назначенное мне место, дал волю застоявшемуся в конюшне Оводу и пустил его вскачь карьером, самым быстрым видом аллюра. (Аллюр - разные виды движения лошади: шаг, рысь, галоп и карьер). Овод помчался, как вихрь, во всю прыть и, почувствовав неопытность всадника, всё более ускорял безумную и бесшабашную скачку.

К слову сказать, лошадь очень умное животное, гораздо умнее, чем мы о ней думаем. Я забеспокоился. Изо всех сил я натягивал поводья, чтоб уменьшить скорость бега, но на Овода это не действовало. Дело могло кончиться трагически, да и заблудиться можно в бескрайней пустыне, ведь нигде никаких ориентиров.

Проскакал я, наверное, километров 5, уже и огневой позиции батареи не было видно. Но тут Овод, видимо, удовлетворился разминанием своих мышц, и, посчитав, что он меня, несмышлёныша, достаточно проучил, показав, что он тоже личность, Овод убавил бег и я смог повернуть его обратно. Ежедневно, трижды за день, общаясь с Оводом, я его полюбил, да и он меня встречал приветливо.

На этой же конюшне я пролил свою первую кровь на войне. Было это так. Среди артиллерийских лошадей, назначение которых - везти тяжёлую пушку даже по бездорожью, выделялся своими размерами один жеребец звероподобного вида. Чтобы представить себе его, надо сложить вместе две обычные лошади и получим этого битюга.

Он иногда рвал недоуздок, прикреплявший его к кормушке у коновязи, медленно и важно шествовал в угол конюшни, где был стог сена и спокойно поедал его. Бить битюга нагайкой опасались, так как он страшно лягался задними ногами, а копыта были у него в диаметре сантиметров 30.

Тогда дневальные по конюшне приноровились бить его длинным шестом. Но и это не помогало. Удары на него не действовали, а когда они становились чересчур назойливыми, он копытом так отбивал шест, что тот взлетал высоко вверх. Наевшись сеном досыта, битюг так же важно шел к своей кормушке, где пил воду. Тут его и привязывали.

И вот однажды этот битюг оказался привязанным рядом с моим Оводом. Помахав битюгу нагайкой, я немного отодвинул его в сторону и начал скребницей чистить брюхо Овода, выдвинув свой зад в сторону битюга. Я так увлёкся, что забыл про опасность. И тут битюг схватил меня за ягодицу своими громадными жёлтыми зубами. Я заорал благим матом и так перепугался, что всем своим телом наскочил на Овода. Тот от неожиданности тоже перепугался и начал лягаться задними ногами. Лягаться начали и другие стоявшие рядом лошади.

Выбравшись из этой свалки-кутерьмы, я спустил штаны и попросил товарищей посмотреть, что там. «У тебя кровь течёт, иди скорее в санчасть, а то может быть заражение крови.» В санчасти помазали йодом, приклеили повязку и сказали: "Будь здоров! Первая твоя кровь на войне пролилась".

Занятия по конной подготовке у нас были через день - джигитовка. Надо было вскочить на коня на ходу, на ходу же обернуться спиной к голове лошади, на скаку поднять платок с земли (что мне не удавалось), рысью брать различные препятствия, съезжаться в колонну, держать строй и самое страшное - встать на седло и прыгнуть через голову стоящей лошади, что мне тоже никак не удавалось.

Ведь седло находится на расстоянии полтора метра от земли, да надо было еще на полметра подпрыгнуть вверх, чтобы перескочить через голову лошади. Но ведь конь живой, он шевелится, да еще мотает головой. Сколько со мной не бился руководитель занятий мой командир взвода щеголеватый лейтенант Антоненко, ни разу мне не удалось прыгнуть через голову лошади. А у других это получалось. Видимо, не суждено мне быть кавалеристом.

А высший класс джигитовки заключался в том, чтобы при скачке лошади на полном скаку метко выстрелить в цель из карабина, скакать сидя спиной к голове лошади, лёжа спиной поперёк лошади, стоя на седле ногами или на голове. Но этого с нас, слава Богу, не требовали.

Вместе со мной в одном взводе учился  курсант Барков Александр Андреевич, 1923 года рождения, на полгода старше меня, из Краснодарского края. Он был на голову выше меня, худой, ботинки носил 45 размера. Я с ним сдружился. В спальной комнате, где размещался наш взвод - 30 человек, наши койки стояли рядом. Забегая вперёд, скажу - мы вместе ехали на фронт из училища младшими лейтенантами, вместе служили в одном 532-м стрелковом полку. Не дано тогда мне было знать, что его убьют в бою I августа 1942 года, через день после моего ранения. После войны на мой письменный запрос Подольский архив сообщит, что место захоронения младшего лейтенанта Баркова А.А. в документах 532 стрелкового полка не указано. Адреса родителей нет. Вот так-то!

В Подольском артучилище вместе со мной служил сын легендарного героя Гражданской войны В. И. Чапаева - капитан Александр Чапаев. Он был командиром учебной противотанковой батареи. После войны, при первом испытании атомной бомбы, проводимом в Тоцких лагерях под руководством маршала Г. К. Жукова, Чапаев был  командиром артиллерийской бригады в звании генерал-майора. Там он получил большую дозу радиации и вскоре умер.

Тоцкие лагеря, недалеко от Оренбурга, прославились на весь мир тем, что там была впервые испытана атомная бомба в ходе армейских учений.

Тогда же в Бухаре формировалась 91-я стрелковая бригада, в которой служил рядовым красноармейцем Александр Матросов, мой одногодок, 1924 года рождения. Будучи на фронте, он при атаке закрыл амбразуру вражеского пулемётного ДЗОТа. Возможно, что я с ним и встречался, когда ходил по городу патрулём в гарнизонном наряде и проверял документы у встречных военнослужащих.

 

 

НЕМНОГО  О ВОЕННОЙ СЛУЖБЕ.

 

После войны были изданы тысячи книг о Великой Отечественной войне. Но все они, как одна, писались по методу социалистического реализма - писать правду, но только о положительном и ни в коем случае о негативном. За этим строго следила цензура. Я решил восполнить этот пробел. О положительном в отношении Подольских курсантов написано много. Я же расскажу немного о другом. Для полноты картины.

В боях Подольских курсантов против немцев на Варшавском шоссе было много героического. Но не всё. Так, например, 15 октября 1941 года во время перестрелки с фашистами курсант 8-й батареи Петерс, 1915 года рождения, бросил свой карабин, сорвал с шинели знаки различия и пытался сдаться немцам в плен. Петерс был задержан своими сослуживцами, передан в контрразведку "Смерш" и по приговору военного трибунала расстрелян.

Исключены из списков 9-й батареи курсант Морозов в связи с переломом ноги и оставлением его на станции Петушки, и курсант Шатёрников, как пропавший без вести 22 декабря при следовании эшелона в город Бухару.

Курсант 7-й батареи Волчков, будучи в составе караула по охране склада с боеприпасами, самовольно оставил караульное помещение, напился пьяным и отдал гражданину самозарядную винтовку. Он был задержан патрульным нарядом и осужден военным трибуналом к 10 годам лишения свободы в исправительно-трудовых лагерях с поражением в политических правах на 5 лет. Четыре курсанта 5-й батареи и два красноармейца длительное время расхищали социалистическую собственность в крупном размере. Все они осуждены к высшей мере наказания - расстрелу.

Старшина 8-й батареи Телегин, 1915 года рождения, похитил сданные ему на хранение I плащ, 1 гимнастерку, брюки, кожаную куртку, продал их, а на вырученные деньги пьянствовал. 29 января 1942 года военный трибунал Бухарского гарнизона осудил его к 5 годам лишения свободы с заменой их направлением на фронт в штрафную роту действующей армии.

Курсант 9-й батареи Ануреев воровал у своих командиров табак и продавал его. Товарищеский суд вынес ему взыскание - товарищеское порицание. Четыре курсанта 1-й батареи были арестованы органами НКВД. Судьба их осталась для нас неизвестной.

Курсант 9-й батареи Дашин в городском увольнении выпил в винном подвале стакан вина. Товарищеский суд объявил ему товарищеское порицание и послал копию этого решения по месту его работы до призыва в армию.

У курсанта Ермолова из 3-й батареи при проверке   вверенного ему карабина канал ствола оказался ржавым. Товарищеский суд вынес ему выговор, а копию решения выслал директору школы № 50 города Москвы, где он ранее учился, для объявления учащимся и родителям.

Командир 3-го дивизиона капитан Терентьев, на встрече нового 1942 года напился пьяным, на улице открыл стрельбу из пистолета и пулей ранил в ногу старшего лейтенанта Романова. Терентьев, с учётом его фронтовых заслуг, был осуждён товарищеским офицерским судом к строгому выговору.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ОКОНЧАНИЕ УЧЁБЫ.

 

Настало время окончания учёбы. Прошла инспекторская проверка. Ох, и опозорился я на ней! К проверке готовились дня три. Убирались в казарме, на конюшне, во дворе. Лошадей мыли с мылом, чистили и прочёсывали хвост и гриву, чистили копыта. Наконец наш дивизион - 360 курсантов с лошадьми - выстроился в каре (четырехугольник). Проверку возглавил генерал, прибывший из Ташкента, из штаба округа. Генерал был важный, в лампасах, с орденами, в начищенных до блеска сапогах, на которых блестели шпоры с малиновым звоном. За генералом семенили начальник училища и свита - человек 15 полковников и подполковников. При подходе генерала я, как и каждый курсант, должен был о себе доложить: "Курсант Богачёв, конь Овод" Но я, как и многие, был в таком душевном напряжении и волнении, что всё перепутал и доложил: "Курсант Овод, конь Богачёв". Генерал вроде бы ничего не заметил, как и у других потёр белым платком шею у моего коня, шея оказалась чистой. Ничего не сказав, генерал последовал дальше, а я стал приходить в себя.

Ох, и досталось же мне от командиров за мою ошибку, да и товарищи по взводу долго надо мной посмеивались, и за мной закрепилась кличка «Овод». Но пришло время расставаться и с конём. За 4 месяца ежедневного общения мы крепко привязались друг к другу. Тем более, что я был молод, к самостоятельной жизни еще не привык, нуждался в дружбе и общении.

В нашем выпуске из училища было 468 курсантов. Кроме того, несколько курсантов были отчислены из училища за неуспеваемость или недисциплинированность. Отчислялись те, у кого были плохие и посредственные отметки. Я же учился хорошо, хотя и проучился всего 4 месяца, вместо 6 месяцев, как учились все остальные.

Вот мои отметки на выпускных экзаменах:

 

Политическая подготовка ---  хорошо.         

Военно-химическое дело - --- хорошо.

Тактика-------------------------    хорошо.

Связь---------------------------     хорошо.

Артиллерия---------------------  хорошо.

Стрелковая подготовка------   отлично.

Материальная часть--------     отлично.    

Физподготовка------------     отлично.

Огневая служба----------------  хорошо.

Строевая подготовка----------  отлично.

Военно-инженерное дело--     отлично. 

Конная подготовка ----------    посредственно.

Топография--------------------    хорошо. 

Санитарная подготовка-------  хорошо.

Воинские уставы---------------  хорошо.  

Ветеринарная подготовка---- хорошо.

 

За время ускоренного курса учёбы нас основательно подготовили как командиров взводов противотанковой артиллерии. Мы хорошо усвоили устройство 45-мм и 76-мм противотанковых пушек и тактику их применения. Правда, на стрельбище мы стреляли из пушек не боевыми снарядами, их в то время катастрофически не хватало на фронте. Стреляли мы по мишеням винтовочными патронами. В канал ствола пушки вкладывается специальное устройство, при помощи которого можно стрелять винтовочными патронами.

45-мм противотанковая пушка, образца 1937 года, снаряд весом 1,4кг с начальной скоростью 760 м/сек. пробивает броню в 4 см. на расстоянии 500 метров. Вес орудия 560 кг.

 76-мм пушка, образца 1939 года, снаряд весом 6,2 кг с начальной скоростью 680 м/сек. Дальность стрельбы 13 км. Скорострельность - 15 выстрелов в минуту. Вес орудия - 1480 кг.

В стрелковом батальоне две 45-мм пушки (взвод), как говорили во время войны - "сопровождали пехоту огнём и колёсами". В полку батарея из шести 45-мм пушек, а в дивизии противотанковый дивизион из 18 орудий. Всего в дивизии 54 противотанковых орудия, не считая другой пушечной и гаубичной артиллерии, а также миномётов.

На торжественном заседании по случаю окончания училища начальник училища сказал запомнившуюся мне мысль: "Не всякий лейтенант становится маршалом, но каждый маршал начинает с лейтенанта". Курсанты постарше возрастом говорили другое: «Отдал Родине юность в обмен на лейтенантские  звездочки!»

Звание "младший лейтенант" - первичное воинское звание младшего офицерского состава мне, как и всему нашему выпуску, было присвоено 5 мая 1942 года приказом Командующего Среднеазиатским военным округом. Мне тогда исполнилось 17 лет и 4 месяца. Это звание было введено в Красной Армии 5 августа 1937 года. В царское время это звание соответствовало званию "штык-юнкер", позднее "прапорщик", в кавалерии "корнет". В царское время производство  в офицеры происходило следующим образом: 5 лет учёбы в кадетском корпусе, 3 года в военном училище, некоторые еще учились 2 года в академии. Нас же сделали офицерами за 6 месяцев ускоренного курса (а меня за 4) и сразу направили на фронт в действующую армию.

Единственный из известных мне, кто в 17 лет стал офицером – лейтенантом, был Наполеон, ставший в 25 лет генералом. Правда, его превзошел сын Сталина - Василий, ставший генералом в 24 года. Еще был  у нас известный детский писатель Аркадий Гайдар. Он в Гражданскую войну в возрасте 16 лет командовал карательным так называемым "полком" в 300 бойцов (2 роты) против восставших крестьян. (В современном полку 35 рот). Лермонтов надел офицерский гвардейский мундир в 18 лет. Президент США Джордж Буш (старший) стал офицером морской авиации в 18 лет, в 1942 году, и он считается самым юным офицером в истории морской авиации.

В звании младшего лейтенанта я прослужил девять с половиной месяцев. Когда я сейчас смотрю на восемнадцатилетних солдат первого года службы, таких безусых, стеснительных, робких, можно сказать по их внешнему виду, еще детей, то думаю: "Боже, неужели и я был таким, когда мне доверили вести в смертельный бой 30 человек бойцов и некоторые из них были вдвое, а то и втрое старше меня?"

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ИТОГИ УЧЁБЫ.

 

Учёба в училище была для меня очень трудным временем, но я с теплотой вспоминаю о нём. Оно сделало меня человеком, борющимся за жизнь, приучило преодолевать все трудности, встречающиеся на твоём жизненном пути. Пребывание в училище научило меня подчиняться, на всю жизнь забыть фразу "не могу". Это не только на службе, но и в быту. Если слово сказал, значит, сдержи его, наметил что сделать - выполни. В царское время офицеры, не сдержавшие данное ими слово, кончали жизнь самоубийством.

Привитая в училище честь офицера, помимо личной чести, содержала и такие качества, как беззаветный патриотизм, готовность безропотно отдать жизнь за Родину, обязательный профессионализм, самодисциплина и ответственность, высокая человеческая культура, чистоплотность в поведении, уважение к женщине, стремление к самосовершенствованию, возвышенное отношение к людям, недопустимость злоупотребления пьянством. У царских офицеров бытовала такая поговорка: "Жизнь - Родине, честь - никому!"

Училище научило меня жить в коллективе, шагать в строю, а это не так-то просто, как может показаться; петь хором песни, чувствовать локоть товарища и многому другому хорошему, которое сказалось потом на всю жизнь и в работе и в личной жизни.

 Все эти качества способствовали моему продвижению по службе, вплоть до работы в Центральном управлении Министерства Обороны СССР и тому, что я прослужил в армии и на флоте 43 календарных года (со льготами-46), и в то жестокое время, когда 9 раз производилось тотальное сокращение армии в 1 миллион 200 тысяч человек, в 660 тысяч человек и т.д.

50 выпускников  нашего училища были направлены во Внутренние войска, которые не входили в состав Министерства Обороны СССР, а подчинялись маршалу Берия Л. П. Мы все тогда удивлялись — зачем внутренним войскам артиллеристы - противотанкисты? Чьи танки они будут уничтожать?

Впоследствии мне станет известно, что Сталин, не доверяя своему народу и своей армии, держал против них целую армию внутренних войск. Туда входили сотни различных воинских подразделений, отдельные батальоны, полки, бригады, дивизионы бронепоездов и более 20-ти моторизованных стрелковых дивизий. Эти дивизии были и по личному составу и по боевой технике несколько больше, чем обычные стрелковые дивизии Красной Армии. Помимо дивизиона противотанковой артиллерии в такую дивизию входил еще и танковый батальон, которого в обычной дивизии не было. В дивизию НКВД входил также 122 мм гаубичный артиллерийский полк. Гаубицы - орудия наступательного боя. На кого наступать? Вот в чём вопрос!

Некоторые выпускники нашего курса не поехали на фронт в действующую армию, а устроились в глубоком тылу на теплых местах. 10 человек выпускников были направлены в оккупированную нашими войсками часть Ирана, кое-кто остался в училище на должности командира учебного взвода, несколько человек были откомандированы для дальнейшей службы в тыловые запасные воинские части, готовившие пополнение для фронта. В то время бытовала такая прибаутка по поводу переводов офицеров по службе :» Коль Восток, так это Дальний, если Север, то уж крайний, дальше фронта не пошлют, меньше взвода не дадут.»

И еще несколько слов о моей Альма-матер, нашем училище. В боях на Варшавском шоссе погибли из нашего училища 64 курсанта, 100 человек были ранены и эвакуированы в тыл, попали в окружение и пропали без вести 245 курсантов.

Уже после войны, в Одессе, на одной из ветеранских встреч, я рассказал собравшимся о подвиге Подольских курсантов осенью 1941 года под Москвой. Тут же выступил один ветеран и сообщил, что в декабре 1941 года, западнее Москвы, его партизанский отряд на лесной поляне обнаружил около 30 трупов замерзших курсантов Подольского артучилища. Видно было по обстановке, что они, будучи в окружении, сражались до последнего патрона. Всем им было по 18-20 лет. Партизаны искали патроны. Но ни у погибших, ни в их винтовках патронов не было. Фашисты в бессильной злобе  штыками и саперными лопатками изуродовали их лица.

 Вот они, подумал я, пропавшие без вести. Они ждут, когда народ, за который они, не колеблясь, отдали самое драгоценное, что у них было - жизнь, похоронит их. Я спросил: "А почему Вы решили, что это курсанты артучилища?" А потому, - ответил он, - что на петличках их шинелей и гимнастёрок были прикреплены металлические буквы "ПАУ"-Подольское артиллерийское училище. Мир их праху. Они навсегда в нашей памяти останутся молодыми.

Наше училище было одно из 220 военных училищ в стране, выпускавших офицеров разных военных специальностей. Данных о числе военных училищ пограничных и внутренних войск у меня нет.

Кроме того, было еще 19 военных академий и 12 военных факультетов при гражданских институ­тах (например - кафедра военных капельмейстеров при Московской консерватории). В военное время было еще 200 краткосрочных курсов, выпускающих младших лейтенантов.

Вообще, число имевшихся у нас в стране военных училищ, не считая многих десятков курсов усовершенствования офицерского состава и  высших академических курсов, равнялось числу военных училищ всех стран мира вместе взятых. Это я к тому, что и сейчас находятся такие, кто утверждает, что мы к войне готовы не были.

Подольское противотанковое артиллерийское училище сформировалось в 1938 году. В октябре-ноябре 1941 года под Москвой оно входило в состав 43-й армии Западного фронта, с середины декабря 1941 года по август 1944 года оно находилось в Бухаре, а затем было переведено в Ташкент, где 24 июля 1946 года было расформировано.

 В училище было 240 человек командного и начальствующего состава (офицеров). Кроме того, при училище были ускоренные курсы подготовки командиров батарей - 60 человек за выпуск. 23 выпускника училища стали Героями Советского союза, двое из них мои однокурсники, выпуска в мае 1942 года.

Салихов Мидхат Абдулович, родился 19 сентября 1923 года в деревне Янгильдино Козловского района Чувашской автономной республики в семье крестьянина. Татарин. Член Коммунистической партии с 1943 года. Окончил 2 курса Казанского технологического техникума и в мае 1942 года ускоренный курс Подольского артиллерийского училища. В действующей армии с конца 1942 года. Командир батареи 676 артиллерийского полка 332 стрелковой дивизии 38 армии Воронежского фронта, лейтенант Салихов в ночь на 4 октября 1943 года организовал переправу батареи через реку Днепр на подручных средствах у села Лютеж Вышгородского района Киевской области.

В боях за плацдарм огнем батареи нанес противнику значительный урон в живой силе и технике, обеспечивал переправу через реку частей дивизии. Звания Героя Советского Союза присвоено 10 января 1944 года.

В 1948 году окончил Военную академию имени М.В.Фрунзе, в 1966 году – Военную академию Генерального штаба. Живет в Москве. Генерал - лейтенант Салихов работает старшим преподавателем  в Военной академии Генерального штаба. Награжден орденом Ленина, орденами Красного Знамени, Отечественной войны 1-й и 2-й степени, «За службу Родине в Вооруженных Силах СССР», медалями. Его подвиги описаны в книге «Герои Советского Союза – сыны Татарии» Казань. 1963 г.

Михайлов Борис Александрович, родился 24 мая 1923 года в селе Меньково Пушкино- Горского района Псковской области в семье крестьянина. Русский. Окончил 9 классов. В Советской армии с октября 1941 года. В мае 1942 года окончил ускоренный курс в Подольском артиллерийском училище.

Командир батареи 1496 истребительно – противотанкового артиллерийского полка 3-го гвардейского танкового корпуса 38-й армии Воронежского фронта, комсомолец, гвардии  лейтенант Михайлов в ходе боя 19 октября 1943 года за плацдарм в районе поселка Гостомель Киевской области на левом  берегу реки Ирпень вместе с батареей был окружен противником. Батарея отбила все атаки врага, уничтожила 5 танков, 2 штурмовых орудия, 2 бронемашины и более 100 солдат и офицеров. С наступлением темноты Михайлов сумел вывести батарею из окружения.

Звание Героя Советского Союза присвоено 10-го января 1944 года. Награжден орденами Ленина, Отечественной войны, Красной Звезды, медалями. Погиб в бою 3-го июля 1944 года. Похоронен в городе Минске. Именем Героя названы улицы в Минске, в поселке Пушкинские горы Псковской области, там же установлены мемориальные доски. Его подвиги отражены в книгах: «Псковичи – Герои Советского Союза», Ленинград, 1983 год; «Именами Героев», Минск, 1978 год; «Псковские богатыри», Ленинград,1964 год.

 

 

 

 

 

 

Участнику Великой Отечественной войны – ветерану Подольских военных училищ

Богачеву Борису Ильичу

 

Подольский городской комитет КПСС, исполкомы городских и районного Советов народных депутатов, ГК ВЛКСМ сердечно поздравляют Вас с 40-летием Победы советского народа в Великой Отечественной войне 1941-1945 годов.

В тяжелые годы испытаний, которые принесла минувшая война, советский народ совершил беспримерный подвиг – защитил мир от фашистского порабощения.

С подольской земли шагнули в бессмертие курсанты Подольских военных училищ, грудью вставшие на защиту столицы нашей Родины в грозном 1941 году.

В годы войны Вы мужественно, не щадя своей жизни, сражались за честь и независимость нашей Родины, за свободу и счастье советских людей.

В день славного юбилея примите нашу сердечную признательность за мужество и самоотверженность, проявленные Вами в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками, благодарность за ту неоценимую работу, которую Вы проводите по воспитанию юношей и девушек в духе советского патриотизма, беззаветной преданности социалистическому Отечеству.

Желаем Вам крепкого здоровья, долгих лет жизни, успехов в Вашей неутомимой деятельности на благо любимой Родины, во имя торжества идеалов коммунизма.

 

Подольский городской комитет КПСС.

Исполнительные комитеты Подольского, Климовского, Троицкого городских и Подольского районного Советов народных депутатов.

 

Городской комитет ВЛКСМ.

 

 

 

 

 

НА ГРАНИЦЕ АЗИИ И ЕВРОПЫ.

 

"Когда мы в огнемётной лаве решили всё отдать борьбе,

Мы мало думали о славе, о нашей собственной судьбе".

 

Выехали на фронт пассажирским поездом в середине мая командой в 10 человек. Распределяли нас, видимо, по алфавитному списку, т. к. у всех фамилии начинались на букву"Б". Старшим команды был Будылин, мой командир отделения по училищу. Он - кадровый служака, 1914 года рождения, пришел в училище с четырьмя секилями (треугольниками) на петлицах, т. е. в звании старшины.

Несколько дней поезд шёл по безлюдным степям Средней Азии. Вначале в стороне были видны величественные горы, находившиеся от нас в 50 км., но которые казались  совсем рядом. Так сближает расстояние чистый горный воздух.

На протяжении примерно 500 км. железная дорога идёт рядом с великой рекой Средней Азии под названием Сыр-Дарья. Был май месяц, еще весна, но в вагоне уже жарко и душно. Некоторые, в том числе и я, полезли на крышу вагона. Там ветерок, прохладно, хорошо видны окрестности. Опытные советовали - привяжи себя ремнём к вытяжной трубе вагона, а то уснёшь и свалишься, на фронт не доедешь. Я так и сделал, и действительно, уснул. Проснулся от грохота - проезжали мост через реку. Железные балки проносятся прямо над головой.

 

Было училище. Форма на вырост.

Стрельбы с утра, строевая - зазря.

Полугодичный ускоренный выпуск.

И на петлице - два кубаря...

Шёл эшелон по протяжной России,

Шел на войну сквозь мельканье берёз.

 

"Мы разобьём их, мы их осилим!

Мы им докажем!" - гудел паровоз.

 

Проехали вдоль берега Аральского моря, станция и город так и назывались "Аральск".  Ехали медленно. На многих станциях останавливались на неопределённое время, пропуская несущиеся на Запад воинские эшелоны. Подъехали к станции, расположенной на берегу реки Урал.

Эта река - единственное место в мире нереста осетровых рыб. В этих местах воевал и в этой реке погиб легендарный герой Гражданской войны Василий Иванович Чапаев, командир прославленной 25-й стрелковой дивизии. (Во время Отечественной войны эта дивизия участвовала в героической обороне Одессы).

Все побежали окунуться в реке. Некоторые поплыли подальше от берега. Я, конечно, уплыл дальше всех. Ведь я одессит и купался в самом Чёрном море! От берега уплыл метров 200, до середины реки - границы между Азией и Европой. Вдруг раздался паровозный гудок. Все начали плыть к берегу, выбегать на него, одеваться и бежать к поезду, до которого было метров 300.

Я стал плыть очень быстро, но силы свои не рассчитал и вскоре обессилел. Еле-еле плыву. Когда выбрался на берег, то последние купальщики подбегали уже к поезду. Начал быстро натягивать кальсоны (трусов и плавок тогда не было). От дрожи в руках кальсоны на мокрые ноги не надевались. А в это время поезд тронулся и медленно пошел. Тут меня затрясло. Бросив кальсоны, стал надевать брюки (летнее галифе). Они тоже по той же причине не одевались.

Ужасная мысль стояла в голове. Я могу отстать от команды. А командировочное предписание - единственный документ, удостоверяющий мою личность, и одно на всю команду, находится у старшего команды Будылина. А без документов меня могут признать дезертиром, и в трибунал.

Схватив всю свою одежду, ремень и ботинки с обмотками, я голым побежал на станцию к поезду, а он уже набирал скорость. Когда вбежал на перрон, то впереди себя видел уже последний вагон. В то время развлечений никаких не было и местное население приходило из ближайшего посёлка на станцию узнать новости, поглазеть друг на друга, т.е. народу на перроне было много. Грех-то какой! Господи, прости.

Мужчины смеялись до упаду, девушки отворачивались. Из последних сил я догнал заднюю площадку последнего вагона, где двое военных схватили меня за руки и втянули в тамбур. Минут пять, обессиленный, я лежал на полу тамбура, не имея сил подняться. Отдышавшись, оделся и пошел в свой вагон. Когда я бежал по перрону, все пассажиры высунулись из окон вагонов и смотрели на меня. И теперь, когда я проходил по вагонам, они хохотали и приветствовали меня.

Какое-то время люди приходили даже с передних вагонов только затем, чтобы посмотреть на меня. Сгорая от стыда, я скрылся на третьей полке, прикрывшись чемоданами. Вот так я спешил ехать на фронт. Если бы  я надевал одежду,  конечно, на поезд бы опоздал, и моя судьба в жизни сложилась бы совершенно иначе.

 

"Станции, как Новгородское вече.

Мир, где клокочет людская беда,

Шел эшелон, а навстречу, навстречу –

Лишь санитарные поезда...

В тамбуре, маясь на стрелках гремящих,

Весь продуваемый сквозняком,

Он по дороге взрослел, этот мальчик,

Тонкая шея, уши торчком".

 

 

ВОЛОГДА-БЕЖЕЦК.

 

«Из училищ с ускоренным выпуском

  Прибывали мальчишки бедовые

  Кубари из материи вырезав,

  Сапоги разминая кирзовые.

  Рядовые, по возрасту старшие,

  Называли сынками их мысленно

  И в минуты особенно страшные

  Берегли от осколков и выстрелов.

  Но парнишки в атаки суровые

  Шли всегда горячо и отчаянно...

  Нынче все они – седоголовые,

  Те, кто выжить сумели нечаянно».

 

В нашей команде были все из Москвы или из Подмосковья. Наш маршрут в Вологду, в штаб 2-й резервной армии, пролегал через Москву. Подъезжая к Москве, мы все договорились проведать своих родных и близких, а через два дня собраться в условленном месте. Мне идти было некуда, в Москве близких у меня не было, а мать и брат, как я знал по письмам, в это время были уже у отца в Караганде, где он был областным военным комиссаром, на генеральской должности.

Эти два дня я  гулял по Москве белокаменной, ночуя у Будылина. Он проживал на Таганке, в переулке Большой Факельный. Там же через улицу проживала и моя будущая жена Крупина Нина. Мы, возможно, не раз и встречались на улице, но ей тогда было 15 лет и на такую девчонку я, конечно, внимания бы не обратил. Через два дня все собрались и выехали в Вологду. Кстати, о судьбе Будылина. Он прошел всю войну, был ранен, награждён, дослужился до капитана. Уже после войны обучал молодых солдат бросанию гранат. И граната взорвалась в его руке. Он был сражён насмерть.

Из отдела кадров армии нас направили в 111-ю стрелковую дивизию второго формирования. 111-я стрелковая дивизия первого формирования была преобразована в 24-ю гвардейскую, и освободившийся  номер дали вновь формируемой дивизии. Дивизия формировалась на базе 50-й стрелковой бригады, воевавшей под Москвой и освободившей от немецких захватчиков город Яхрому.

Штат дивизии: 11634 человека, 60 орудий, 153 миномёта, включая и 50 мм, 255 пулемётов, 8977 винтовок, 2740 лошадей. В дивизии было три стрелковых полка и один артиллерийский полк. В каждом стрелковом полку три стрелковых батальона, рота автоматчиков, рота противотанковых ружей, батарея 76 мм орудий, противотанковая батарея из 45 мм орудий, сапёрная рота, рота связи, взвод химзащиты, музыкантский взвод, медицинские и тыловые подразделения (службы и склады). В артиллерийском полку было 24 орудия калибра 76-мм и 122-мм. В дивизии были отдельные батальоны - разведывательный, сапёрный, связи, учебный, санитарный, а также дивизионы - противотанковый и зенитно-артиллёрийский.

Кроме того, в дивизии были рота химзащиты, отдел контрразведки "СМЕРШ" со штатом 25 офицеров (один уполномоченный НКВД на каждый батальон или дивизион), военная прокуратура, военный трибунал, редакция газеты "Вперёд" и типография, полевая почтовая станция с отделением военной цензуры (прочитывали личные письма), полевое отделение госбанка, полевой хлебозавод, ветеринарная служба с лазаретом. Штаб дивизии и политотдел находились в городе Бежецке, а полки, отдельные батальоны и дивизионы, другие подразделения располагались в близлежащих деревнях.

В Бежецке до совершеннолетия жил единственный сын двух больших поэтов Гумилёва и Ахматовой - Лев Гумилёв. У мамы не было времени воспитывать сына, и он жил у бабушки в Бежецке.

Поэт Николай Гумилёв был безвинно расстрелян чекистами в 1921 году. Когда в 1937 году в камере на Лубянке Льву объявили, что он осужден Особым Совещанием на 10 лет лишения свободы, Лев спросил: "За что?" Прокурор ему ответил: "Вы опасны, потому что грамотны". Лев отбывал наказание на Беломорканале, потом в Норильске. Последний раз он был осуждён в 1949 году по Ленинградскому делу, по которому было осуждено к смертной казни 200 высших партийных и советских работников, в том числе секретари ЦК КПСС Кузнецов и Вознесенский. После смерти Сталина все они посмертно были реабилитированы. Это чудовище Сталин питался только рекой крови.

 В стихотворении  "Реквием" Анна Ахматова  написала:

 

 "Звёзды смерти стояли над нами,

И безвинная корчилась Русь,

Под кровавыми сапогами

И под шинами чёрных "марусь".

 

 

532-й СТРЕЛКОВЫЙ ПОЛК.

 

Справка из военной энциклопедии: «Стрелковый полк организационно входит в состав стрелковой дивизии. Небольшое количество отдельных стрелковых полков включались непосредственно в общевойсковые армии и фронты. К началу войны по штату на апрель 1941 года полк состоял из 3 стрелковых батальонов, 3 батарей (артиллерийской, миномётной и противотанковой), отдельных подразделений боевого обеспечения и тыла. Всего3200 человек,160 пулеметов,12 пушек калибра 45 мм,6 пушек кал.76мм, 18 миномётов калибра 82 мм.

 На заключительном этапе войны, в 1945 году, помимо перечисленного, в полку было две роты автоматчиков, взвод крупнокалиберных зенитных пулемётов, 27 противотанковых ружей, 6 пушек калибра 57 мм. Полоса наступления стрелкового полка достигала 700 – 2500 метров по фронту, в обороне 3–5 км. по фронту».

 На пополнение формирующийся дивизии личный состав прибывал группами и в одиночку, как командный, так и рядовой состав, в основном из запаса или из госпиталей после излечения от ранений. Кадровых, т.е. служивших в армии до войны, были единицы. Поступало вооружение, снаряжение, боеприпасы, автомашины, повозки, лошади, продовольствие, фураж.

Я был определен в 532-й стрелковый полк. Про этот полк и 111-ю дивизию напишет после войны Константин Симонов в своей трилогии "Солдатами не рождаются". Только он изменит номер полка - 332.

Некоторое время я пробыл на должности командира огневого вз­вода батареи 45-мм противотанковых пушек. Здесь снова встретился с лошадьми. Батарея была на конной тяге. Каждую пушку везли две лошади. Но лошади были монгольские - не прирученные, дикие и свирепые. Обращаться с ними было одно мучение.

При подходе к ним они скалили зубы, старались укусить, вставали на дыбы, брыкались ногами, падали на землю в неукротимой ярости. Я и близко боялся к ним подходить. Но что поделаешь - российских лошадей не хватало. Только строевые лошади (под седло) для офицеров батареи были российские. У меня тоже была верховая лошадь, но из-за давности времени в моей памяти она не сохранилась.

Офицеры истребительно-противотанковой артиллерии находились на особом положении. Они получали повышенный (полуторный) оклад денежного содержания, на левом рукаве гимнастёрки носили специальный знак-ромб из чёрного сукна с красной окантовкой, на котором было вышито золочеными нитками изображение двух перекрещивающихся стволов артиллерийских орудий.

Затем, не помню уже, почему, я был командиром огневого взвода 82-мм миномётов и, наконец, стал командиром взвода 50 мм миномётов 2-й стрелковой роты 1-го стрелкового батальона.

Так, волей обстоятельств и судьбы, я попал в настоящую пехоту. А пехота на войне - царица полей. Теперь мне первым придется идти вперёд и освобождать нашу землю от немецко-фашистской нечисти. Все остальные будут за мной.

Вес ротного миномёта - 9 кг. Он носится бойцом за плечами на лямках. Вес мины - 800 гр., дальность стрельбы –

1 км. К каждому миномёту боекомплект в шесть ящиков (лотков), в каждом ящике 6 мин.

Парадокс заключался в том, что в своём Подольском артиллерийском противотанковом училище мы миномёты совершенно не изучали, и я впервые увидел боевой миномёт, прибыв в полк. Хуже того, когда прибыл в свой миномётный взвод, помощник командира взвода старшина доложил мне, что во взводе 30 бойцов и 4 миномёта, но два миномёта из-за неисправности к стрельбе не годны. Ничего себе! А воевать-то как?

Началась боевая учёба и сколачивание подразделений. Учёба проводилась, главным образом, в поле, в любую погоду. Занимались от зари до зари, по 15-16 часов в сутки.

В поле, на лесных полянах бойцы ползали по-пластунски, делали перебежки, окапывались и маскировались, изучали устройство винтовки, гранаты, орудий, миномётов, противогаза, учились ориентироваться на местности. Кроме того, проводились политзанятия, строевая подготовка, ночные тревоги, марши с полной выкладкой, несли караульную службу.

К концу учебного дня люди буквально валились с ног. К тому же и питание было недостаточное. Но никто не роптал, все понимали, что на фронте еще труднее, и что к преодолению трудностей надо готовиться заранее, в тылу. Не было только боевых стрельб. Боеприпасов было мало. Их катастрофически не хватало на фронте. И стрельбу из миномёта мы освоили только теоретически.

Правда, был один такой случай. Мой взвод находился в карауле. В числе охраняемых объектов был и склад боеприпасов полка. Я был начальником караула. Часовой у этого склада, мой подчиненный, обратился ко мне с предложением украсть из склада один ящик с минами для 50 мм миномёта и пострелять из него. Я согласился.

Ящик, а в нём было 6 мин, вынесли со склада и спрятали в лесу. На другой день я повёл свой взвод на занятия километров за пять от деревни, где мы располагались. Там и произвели стрельбу. Причём специально целились минами в речку. Несколько мин легли в цель. Оглушённую взрывами рыбу мы подобрали и, на радость всем, сварили уху. Умельцев и советников, как варить уху, было много.

К этому времени страна находилась на краю гибели. Немцы наголову разбили нашу кадровую армию. Только во втором полугодии 1941 года они взяли в плен 4 миллиона наших бойцов и командиров. Ими была оккупирована важнейшая Европейская часть страны, лучшие сельскохозяйственные земли и главные промышленные города. У нас срочно формировалась новая армия. Произвели тотальную мобилизацию. Военкоматы призывали в армию даже тех, кто раньше не подлежал призыву на военную службу по медицинским показателям.

Так, в нашей наспех формируемой дивизии оказался взвод бывших председателей колхозов, с которых сняли броню от призыва в армию. В нашей роте было отделение бойцов (10 человек), болевших куриной слепотой. С наступлением темноты они ничего не видели. Командир роты считал их симулянтами. На учении он приказал этому отделению с винтовками наперевес бежать в атаку с криком "ура". А впереди было озеро с низким берегом. Так эти орущие во всю глотку бойцы в озеро все и плюхнулись. Как они еще не перекололи друг друга штыками? Только после этого командир роты поверил, что эти люди в темноте не видят. Эта болезнь возникает вследствие недостаточного питания и физического утомления.

Следствием тотальной мобилизации явилось то, что в роте был один боец с шестью пальцами на руке, несколько человек были кривые на глаз. С десяток человек были уголовники, выпущенные из тюрьмы с условием, что они пойдут на фронт. Один солдат был с бесноватыми глазами, видимо, психически больной, и командир роты при инструктаже суточного наряда по роте предупреждал дежурного по роте следить за ним, чтобы он ночью не передушил офицеров. Был и один цыган, про которого говорили, что у него недолеченный сифилис. Все старались держаться от него подальше.

Я-то мечтал, что по окончанию военного училища буду щеголять в блестящей и скрипучей двойной кожаной портупее со свистком, кобурой на поясе и со шнурком для пистолета. Ничего этого не было! Всем нам, произведенным в командиры Рабоче-крестьянской Красной армии (слово офицер тогда еще не употреблялось), вместо положенных шерстяного обмундирования, фуражки, хромовых сапог и кожаного портупейного снаряжения выдали, к моему глубокому огорчению, обмундирование и обувь рядового состава военного времени и уже бывшие в употреблении: хлопчатобумажные гимнастёрку, брюки-галифе и пилотку.

Причём на гимнастёрке на левом боку была небрежно заштопанная дыра. Видимо, она попала ко мне от раненного в живот воина. Более того, вместо сапог выдали солдатские ботинки с обмотками. (Длина обмотки - I метр). Поясной ремень дали брезентовый. На рукавах гимнастёрки я нашил опознавательный знак младшего лейтенанта - красный угольник с золотой полоской (шеврон), а на петлицах поместил вырезанные из консервной банки по одному кубику. Довоенных рубиновых кубиков с золотистой металлической окаёмкой не было. Но и это еще не всё. Когда прибыл в стрелковый полк, то вместо положенного по штату личного оружия - пистолета марки "ТТ" (образца 1930 года,  ёмкость магазина - 8 патронов), о котором мечтал каждый наш выпускник, мне выдали кавалерийский карабин. Командир нашей роты был вооружён револьвером системы "наган", и только командир батальона, в подчинении которого было 700 бойцов, имел пистолет "ТТ". Красноармейцы моего взвода были вооружены трёхлинейной винтовкой, конструктора царского генерала Мосина, образца 1891 года, вес её 4,5 кг, длина 123 см, а со штыком (съёмным)- 166 см, пуля летит на 4 км, а её убойная сила на 2 км. По времени пользования эта удобная и безотказная в обращении винтовка пережила на 70 лет все другие образцы личного стрелкового оружия.

Перед выездом на фронт нам всем выдали пластмассовый индивидуальный цилиндрик черного цвета с завинчивающейся крышкой, где на свернутой в трубочку пергаментной бумажке указывалась моя фамилия, имя и отчество, год и место рождения, воинское звание и адрес семьи или родственников - т. е. данные для извещения на случай смерти. Этот медальон носился в маленьком поясном карманчике брюк.

 

Ботинки мои

Да с обмотками,

Молодые пехотинцы -

Первогодки мы

С двухметровыми

Да голенищами,

На фронт –  здоровыми

Мы едем тыщами.

А с одной ногой

Да на двух солдат,

Уже когда домой

Едем мы назад….

 

Пришло время ехать на фронт. Для перевозки стрелковой дивизии потребовалось 18 железнодорожных эшелонов по 30 вагонов в каждом. Ехали в товарных вагонах-теплушках с надписью: «20 человек - 8 лошадей». В вагонах - люди и лошади, на платформах — орудия и повозки. Маршрут следования со станции Бежецк до станции Селижарово Калининской (ныне Тверской) области.

 На крышах вагонов - в голове поезда, посредине и в хвосте - зенитные пулемёты, чтобы стрелять по атакующим самолётам противника. По обе стороны вагона оборудованы двухэтажные нары. По совету опытных воинов офицеры роты (6 человек) расположились на нижних нарах, а на верхние нары положили всё имеющееся у нас оружие: миномёты, винтовки, лопатки, бинокли, противогазы. Это для того, чтобы предохраниться сверху от обстрела пулями авиационных пулемётов.

Больше полвека прошло, а одна картина до сих пор хранится в моей памяти. На каком-то полустанке эшелон остановился, а перед нашей тёплушкой (дверь её была открыта), метров за 50 от нас, во дворе дома играется парень с девушкой. Они обливали друг друга водой и смеялись. В конце концов, парень девушку поймал и начал целовать. И тут моё сердце пронзила ноющая боль - я еду на фронт, где могут убить или искалечить, а я еще ни одну девушку не обнимал и не целовал. Конечно, этими мыслями я ни с кем не делился.  

 

 

«Пехота – это когда сто верст прошел и еще идти охота».

ФОРСИРОВАННЫЙ МАРШ.

 

Ты жизнь свою связал с пехотой,

Ни сна, ни отдыха не знал,

И со второй стрелковой ротой

Почти полмира прошагал.

 

С тобой судьба ходила рядом,

Всегда от смерти берегла,

Твои контузии и раны

Зарубцевала, как могла.

 

 

В сорок втором мы воевали,

В боях учились воевать,

Тогда наград нам не давали,

Считали – не за что давать.

 

Выгрузились из эшелона на станции Селижарово. Походным порядком, форсированным маршем дивизионной колонной двинулись по лесной дороге, на юг, ко Ржеву.

Готовилась Ржевско-Сычёвская операция. Шли быстро. Было жарко, проходили по 40-45 км в день. Шли солдаты и молодые, по 18 лет, и старые по 45 лет.  Шли пропыленные, потные, уставшие. Солнце побелило их брови и гимнастерки. Шли не на отдых, а на смертельный бой. О чём думал он - этот идущий не в ногу солдат?   О предстоящем сражении и о своей судьбе? Или о том, что хорошо бы присесть и поспать, хотя бы сидя, минут тридцать? О глотке холодной воды? О ребятишках, оставшихся дома? Но надо идти, командиры покрикивают, в тылу стучит машинкой трибунал. И он хоть и через силу, но идёт под тяжким грузом вооружения и снаряжения.

Это только в кинофильмах, где консультанты - не воевавшие полковники и генералы, показывают, что солдаты в походе идут строем, шагают в ногу, на ногах у них сапоги, на голове фуражка, а на плече лишь одна винтовка и больше ничего.

В жизни всё было по-другому. Солдаты в ботинках с обмотками и с пилотками на голове идут по дороге толпой, вразброд и не в ногу - так легче идти на длинное расстояние.

В первый период войны автомашин было мало, и пехота всё несла на своих плечах. В роте была лишь одна пароконная повозка, которая везла ротное имущество - котёл для варки пищи и запас сухих дров для костра (походных кухонь у нас не было), запас продовольствия, запасного обмундирования, обуви и многое другое, а также тех, кто в пути занемог и не мог идти.

В большинстве своём люди, призванные из запаса, не были подготовлены к длительным переходам. Неопытные натирали ноги до волдырей, да и с обмотками было не просто. Туго обмотаешь ногу - икры болят, нельзя идти; ослабишь - обмотки сползают.

Пехотинец на войне нес на себе винтовку и 30 патронов в двух подсумках на поясном ремне, гранаты РГД (наступательную) и Ф-1 (оборонительную-"лимонку"), шинель в скатке, стальную каску, противогаз, малую сапёрную лопатку, котелок, флягу с водой, в вещевом мешке за спиной на лямках - неприкосновенный запас продовольствия (НЗ), медицинский пакет, личные вещи, принадлежности для бритья. В кармане - носовой платок, ложка, перочинный нож, кресало и трут для курева. О кресало (камень) бьют кусочком железа, возникает искра, воспламеняет трут (техническая вата), и от тления его солдат прикуривает самокрутку (козью ножку) из табака или махорки (папиросы и спички имели только офицеры).

Но к этой полной выкладке солдаты еще несли в руках или на плече разобранные части станкового пулемёта или ручной пулемёт, патроны к ним в железных коробках, противотанковое ружьё (его несли двое солдат), большую сапёрную лопату, кирку-мотыгу, топор, поперечную пилу, лом.

Когда копаешь окоп полного профиля (глубина I метр 20 см), то легко снимается первый и второй штык земли. Дальше копать слежавшуюся землю,  не говоря уже о каменистой, надо с применением кирки или лома.

 

«Все, кто в армии служил в пехоте,

Знают, в ней, не как в других войсках, -

Рядовой боец несёт в походе

Всё хозяйство на своих плечах.

 

Вещмешок, да скатка, да лопата,

Каска, котелок, противогаз,

Автомат, патроны, да гранаты,

Фляга, ложка, сухарей запас.

 

Бинт, да вата, если будешь ранен

Перевяжешься, наложишь жгут,

Да еще пенал в грудном кармане

С адресом твоим, если убьют...

 

Воин шёл в дыму, в пылу сражений,

В слякоть, в зной и в дождь, и в снегопад

С полным, двухпудовым снаряженьем

С полной выкладкой солдат».

 

На второй день марша отдельные не выдерживали взятого темпа и нагрузки, кто-то спал на ходу, кто-то падал в обморок. Некоторые натёрли ноги и хромали. Командиры всех степеней нервничали, кричали, матерились. Один солдат после небольшого привала (15 минут) не захотел подняться, несмотря на приказания его командиров отделения и взвода. Подошел командир роты и дважды выстрелил из нагана в землю возле его уха. Побледневший солдат молча встал и пошел вместе с другими.

Во время войны мне много приходилось шагать по фронтовым дорогам, однако этот первый марш был наиболее трудным и напряжённым, шли молча, сосредоточенно. Я всматривался в лица моих бойцов. На них отражалось крайнее физическое утомление и близкое к бесчувствию равнодушие. Идущий с взводом москвич, комсомолец, 1922 года рождения (за давностью времени забыл его фамилию) начал громко и торжественно скандировать в такт своей ходьбы известную революционную песню германских коммунистов:

 

 

"Мы шли под грохот канонады,

Мы смерти смотрели в лицо.

Вперёд продвигались отряды

Спартаковских смелых бойцов...".

 

На него сзади "шикнули" и он замолк. Такая бравада хороша была на сцене, а в жизни она в такой обстановке показалась неуместной.

Я нёс свой карабин и еще винтовку ослабевшего бойца из своего взвода. Шел и удивлялся. Как это у меня - городского жителя сил больше, чем у сельского парня, с раннего детства привыкшего к физическому труду? Объяснялось это тем, что я был командиром, и возложенная на мои плечи командирская ответственность придавала мне больше сил, чём другим, а внутренних сил, не проявляющихся в обычных условиях, у человека очень много.

Бойцам моего миномётного взвода было ещё тяжелее, чем стрелкам. Помимо винтовок и всего прочего они несли ротные миномёты (9 кг.) и ящики (лотки) с минами (7 кг.). 50-мм миномёт был конструкции Шавырина. Он же сконструировал и другие миномёты, бывшие на вооружении нашей армии - 82, 107, 120, 160, 240-мм.

В пехоте труднее всего, да и опаснее было лейтенанту-командиру взвода, в подчинении у которого 30-40 солдат. Лейтенант первым поднимается в атаку, поднимает других и первым бежит вперёд под смертоносным роем летящих навстречу пуль и осколков.

После боя или похода солдаты  спят, тесно прижавшись друг к другу (чтобы  теплее было на холодной земле), а лейтенант всё бегает, хлопочет о боеприпасах, вооружении, снаряжении, о раненых и больных, участвует на инструктажах, совещаниях и т. п. Ночью он тоже, как правило, не спит, проверяя караульную службу часовых на постах или будучи дежурным, по роте или батальону.

Больше всех лейтенанты-пехотинцы подвергались на войне сильнейшему физическому и психическому перенапряжению и потому многие из них ушли из жизни сразу после войны, не оставив никаких воспоминаний о пережитом. И сейчас, спустя более 50-ти лет после Победы, они уже в жизни почти не встречаются.

 

«Инкубаторные,

Желторотые,

После выпуска –

С ходу в бой.

Ваньки взводные,

Кольки ротные,

Всех Вас вижу перед собой.

 

Кубари,

Белой ниткой шитые,

Амуниция без прикрас,

Но басами,

Покамест жидкими,

Отдаем боевой приказ.

 

И воююем, как  совестью велено,

Не за славой личной гонясь,

А солдаты,

Нам лично вверенные,

И мудрее, и старше нас.

 

И пускай за чьи-то оплошности

Виноватят нас без вины,

Но мы лямку тянем,

Как лошади

Ломовые

В упряжке войны».

 

В пути перешли вброд нашу великую реку Волгу. Здесь её ширина была 10 метров. А у устья ширина её достигает более двух километров. Длина её-3530 км.

Разверзлись «хляби небесные».Ночевали в лесу под мелким дождём, постелив под себя ветки от кустарников и деревьев. Плохо, очень плохо, когда целую ночь тебе за воротник на шею стекают противные капли дождя. Отяжелела шинель, промокла пилотка. Потом промокшим приходилось идти по скользкой грязи, широко расставляя ноги, чтобы не упасть. От недосыпания тяжело в голове. Воздадут ли потомки за наши муки?

 

«Когда пройдешь путем колонн

В жару, и в дождь, и в снег,

Тогда поймешь, как сладок сон,

Как радостен ночлег.

 

Когда путем войны пройдешь,

Еще поймешь порой,

Как хлеб хорош и как хорош

Глоток воды сырой»

 

 

НА ПЕРЕДОВОЙ.

 

Приближаемся к передовой линии фронта. Ночами на горизонте виделись грозные зарева пожаров. Всё явственнее стал слышаться тяжёлый гул  артиллерийской канонады. Это работал Молох, пожирая свои жертвы.

 Не доходя несколько километров до передовой, навстречу нам стали попадаться легкораненые. Они шли нескончаемой вереницей по обочине дороги. Кто идёт хромая, опираясь на плечо товарища, а у него рука на перевязи, кто опирается на винтовку, повернутой дулом в землю. Кто сверху наполовину обнажен и вся грудь в бинтах с большими кровавыми пятнами. Кто с обвязанной бинтами головой с узкой щелкой для одного глаза. На нас они не смотрели, им все уже было ясно, опасность была уже позади. Видя все это, читаю всё нарастающую тревогу на лицах идущих рядом моих бойцов. Что ждёт впереди каждого из нас?

Ночью наш стрелковый полк в темноте сменил какой-то другой ст­релковый полк. Утром я осмотрелся. Перед нами была нейтральная полоса, которая вначале понижалась, там протекал широкий ручей, потом поднималась и на ней нечётко просматривалась передовая немецкая траншея, до которой было около километра.

Как стало известно от разведчиков, у немцев была исключительно сильная оборона переднего края. На протяжении одного километра обо­роны по фронту 3-4 закопанных в землю танка, малокалиберные скорострельные пушки в орудийных замаскированных окопах, 5-6 пулемётных дзотов, 4—5 блиндажей для укрытия личного состава от обстрела с крышей в три наката брёвен. Траншеи и ходы сообщения сооружены в полный рост, перед окопами в три ряда колючая проволока и минные поля. За первой траншеей на некотором расстоянии находятся вторая и третья такие же укреплённые траншеи.

Наша траншея была выкопана только по грудь, и днём мы ходили по ней, пригибаясь, т. к. немцы периодически постреливали по нам пулемётным огнём (за исключением времени принятия ими пищи). Ни проволочных заграждений, ни минных полей перед нашей траншеей не было. Только на ночь выставлялось вперёд метров на 100 от траншеи боевое охранение - стрелковое отделение из 7-8 бойцов во главе с сержантом и с ручным пулемётом.

Слабое инженерное обеспечение нашей обороны объяснялось тем, что наши войска по настоянию Сталина беспрерывно пытались наступать на город Ржев, отстоящий от нас километров на пять. Ржев - небольшой районный город, но он приобрел важное стратегическое значение как узел железнодорожных и шоссейных путей и с мостом на высоких и крутых берегах Волги.

Ржев (как город известен с 1216 года) ближе всех находился к Москве - 250 километров. Это 6 часов хода танками или 25 минут полёта самолётом. Немецкие самолёты вылетали бомбить Москву, где находился Сталин, именно с Ржевских аэродромов. В Ржев приезжал сам Гитлер поддержать свои войска отразить атаки русских. Он говорил своим эсэсовцам: "Ржев-трамплин для прыжка на Москву. Ржев надо удержать любой ценой. Потеря Ржева будет равна потере половины Берлина».

Итак, я - фронтовой офицер или, как говорили тогда, "Ванька взводный. Меньше взвода не дадут, дальше фронта не пошлют". Это значит - вместе с солдатами. Это значит - все начальники над тобой, и именно ты первым исполняешь все то, что решил Верховный Главнокомандующий, командующий фронтом, армией, командиры корпуса, дивизии, полка, батальона, роты. Ты - впереди всех и ты - самое уязвимое звено в армии.

Став в семнадцать с половиной лет командиром взвода на фронте, я приобрёл реальную власть над тридцатью людьми, которые все были старше меня, а некоторые и вдвое. А один красноармеец во взводе, двадцати двух лет от роду, был женат и имел уже двух детей.

А что такое реальная власть над людьми на фронте? Это право распоряжаться их жизнью и смертью.

Если мне не понравились действия или высказывания моего подчинённого, я имею право заставить его переделать, исправить, сделать замечание в виде нравоучения. При более тяжком проступке я имею право определить ему принудительные работы, допустим, 5 нарядов вне очереди или дисциплинарный арест на 5 суток под стражей на гауптвахте. По уставу любое приказание командира подчинённый обязан выполнить беспрекословно, точно и в срок. За неисполнение приказания он может быть привлечен к уголовной ответственности судом военного трибунала.

В  боевой  обстановке  мне, как командиру, вообще были  предоставлены неограниченные  права. В  случае  невыполнения  приказания, я  имел право  в  боевой  обстановке  на  месте  застрелить  провинившегося  без предупреждения, без  следствия, без  суда. Так  же  могли  поступить  и  со мной  вышестоящие  командиры. Правда, к  такой  мере  мне  ни  разу  прибегать  не  пришлось, но  предпосылки  к  этому  были.

Мне  на  фронте  было  очень  трудно  из-за  своего  несовершеннолетнего  возраста. Ведь  психологическое, да  и  физическое  развитие, а  так же осмысление  себя  как личности, начинается  с  21-го  года. В  царское  время  в  армию  призывали  по  достижении  21-го  года. Да  и  при  Советской власти  призыву  в  армию  и  на  флот  подлежали  по  закону  с  20-ти  лет,  и  только  те, кто  имел  законченное  среднее  образование,  призывались  с 18  лет. Я  же  в  боевом  строю  оказался  раньше, чем  достиг  совершеннолетия.

 

"В  военных  буднях  мы  так  и  не узнали:

Меж  юностью  и  детством  где  черта?

Нам  в  сорок  третьем  выдали  медали

И  только  в  сорок  пятом  паспорта".

 

В  военное  время  в  тылу, да  и  на  фронте, питание  было  недостаточным как по количеству, так и по качеству. А ведь именно в этом возрасте организм физиологически растёт. Если добавить к этому систематическое недосыпание, психические и физические перегрузки, которые не все способны  переносить, постоянное пребывание на свежем воздухе, нахождение все время на людях, то можно представить себе, в каком я и мои  сослуживцы  находились  нервно-психологическом  стрессе.

И  сейчас, спустя  многие  десятилетия, я  не  могу  без  щемящего  волнения  смотреть  на  восемнадцатилетних  солдат-новобранцев. В  каждом из  них  мне  видится  моя  неповторимая  боевая  юность.

 

«Мальчишки

В  лейтенантских  погонах,

В  атаки  водившие  взвод, -

Это им  в  42-м  доверил

Страну  защитить  народ.

Молодеют  теперь  генералы, полковники,

Когда  форму  наденут  свою,

Когда  на  груди  засверкают  награды,

Добытые  кровью  в  бою.»

 

На  фронте  все  мы  были, в  основном, молодые  и  отличались  жаждой пострелять  из  стрелкового оружия - пистолета, винтовки, пулемёта. С пользой  или  без  пользы, но  руки  тянулись  к  оружию,  если  появлялась цель, а  то  и  просто  бесцельно. Не  сосчитать, сколько  было  впустую  истрачено  патронов  по  воздушному немецкому  разведчику "Раме". Стреляла  вся  передовая  и  те, кто  был  во  фронтовом  тылу. А  ему  хоть  бы  что, т. к. самолёт  снизу  был бронирован.

  Особый  интерес  вызывала  стрельба  ночью из  ручного  пулемёта трассирующими  пулями - вверх  устремлялась  светящимися  точками  пунктирная  линия. Около  ручных  пулемётов  на  дне  окопа  всегда  была  горка  выстрелянных  гильз.

А в  одном  месте  в  земляную  стенку  окопа  были  вбиты  гильзы, обозначающие  шляпками  надпись "Ленин-Сталин-Коммунизм". Ночью  над  вражеской  траншеей, сменяя  одна  другую, взлетали  осветительные  ракеты. Их у немцев  было  много, ведь  на  них  работала вся  Западная  Европа. Их  мертвенно-бледный  неестественный  свет  вырывал  из   тьмы  изрытое  воронками  поле, подбитый  танк  с  поникшей  пушкой, ряды  колючей  проволоки. Мы  знали: впереди  проволоки - минное  поле, зловеще  ждущее  своего  часа.

Опытные  солдаты, побывавшие  на  Гражданской и Финской  войнах, принимавшие  участие в боевых действиях  на  Хасане  и  Халхин-Голе,  учили: свистнула  пуля - не  бойся. Это  не  твоя. Ту, что  летит  в  тебя, не  услышишь. Разорвался  снаряд - ложись в  образовавшуюся  воронку  и  смело  веди  огонь  по  противнику. Второй  снаряд  в  это  место  уже  не  попадёт. Ранили  тебя  в  живот – говори врачу в медсанбате, что ранение получил не более 6 часов назад. В результате ранения через 6 часов в животе возникает воспалительный процесс, прекратить который врач не в силах и поэтому операцию ввиду бесполезности делать не будут. Перед атакой надевай чистое бельё. При грязном белье пуля или осколок втягивают в рану грязные куски ткани, в результате чего возникает длительный воспалительный процесс с неизвестным исходом.

 

 

ПРИКАЗ  № 227

 

Верны сердечному порыву,

Одной повязаны судьбой,

Не подлежащие призыву,

Ребята уходили в бой.

 

За год до совершеннолетия,

Где обманув, где упросив…

И погибали на рассвете,

Как мотыльки в расцвете сил.

 

По всему чувствовалось, что скоро, на днях, мы перейдём в наступление. На эту тему были совещания командного состава, инструктажи, проверки, партийные и комсомольские собрания. Всему личному составу полка, повзводно, зачитали приказ Наркома Обороны № 227 "Ни шагу назад".

 Тем, кто не воевал, в особенности людям молодым, знающим о войне лишь по книгам и воспоминаниям старших, вероятно, не так просто понять, что значил в ту пору для войск Красной Армии приказ № 227.

Тем более, что большинство книг о войне написано в Советское время по методу социалистического реализма, то есть писать не о том, что было на войне, а о том, что должно было быть. Писать только о положительном и ни в коем случае об отрицательном.

Летом 1942 года (пошёл второй год войны) под бешеным напором врага наши войска беспрерывно отступали на Восток, особенно на Юге. Некоторые части оказывали сопротивление, другие вообще беспорядочно бежали, бросая оружие и военную технику. Немцы вышли к Дону, заняли Ростов-на-Дону, Воронеж, Крым, устремились к Волге, к Сталинграду.

Обстановка требовала принятия решительных мер. И вот тогда в войска поступил суровый и грозный приказ с категорическим выводом: "Отступать дальше - погубить Родину! Стоять насмерть! 3а отступление без приказа - расстрел на месте!"

В связи с этим командиры и политработники выступали перед личным составом о роли дисциплины в бою, о необходимости беспощадной борьбы с трусами и паникёрами, разговор с которыми короткий - расстрел на месте. Тот, кто попытается дезертировать, бежать с поля боя, будет задержан и расстрелян без суда заградительным отрядом, стоящим в оцеплении за нашей дивизией.

Личному составу зачитывали статью Председателя Военной Коллегии Верховного Суда СССР генерал-полковника юстиции В. В. Ульриха, помещённой в печатном органе Наркомата обороны СССР, в газете "Красная Звезда", под названием "Истреблять на месте трусов и паникёров". (Впоследствии мне лично придётся познакомиться с автором этой статьи во время учёбы в Военно-юридической Академии в Москве).

«Лозунг наш — довольно отступленья!

Побежавшему - позор и стыд!

Родина такого преступленья

Никому вовеки не простит!

Смерть тому, кто убежал, кто сдался!

Дезертиру - порцию свинца!

Если даже ты один остался,

Всё равно, сражайся до конца!»

 

Наше поколение 20-30 годов, ради строительства, как мы полагали, самого справедливого общества на земле — социализма, ради благополучия и счастья будущих поколений советских людей, готово было на смерть и шло на смерть, совершив бессчётное число подвигов, преодолев неимоверные жизненные трудности и страдания.

Сейчас пытаются конкретизировать лозунг: "За Родину! 3а Сталина!" Не за человека с трубкой во рту, не за конкретного вождя умирали миллионы людей в бою. Это был символ, тождественный пониманию Родины.

Были еще слова, поднимавшие людей в атаку: "Коммунисты, вперёд!" И коммунисты поднимались и шли первыми навстречу огненно-свинцовому ливню. На фронте единственной "привилегией" коммунистов было - идти впереди атакующих и прикрывать  отступающих  товарищей. И  это  правда, как  правда  и  то, что   во  время  войны  среди  коммунистов было  немало подлецов и доносчиков, которые спасали   свою  шкуру, отсиживались   в  тылу, оставляли  товарищей   в  беде.

Война  унесла  много  хороших, честных  и  порядочных  людей. Дрянь же людская   вся   осталась  живой   и  невредимой. Они-то  после   войны  и  полезли  вверх, занимая   лучшие  места  и  должности. Они-то,  в  конце концов, и  привели  к  тому, что  идея  социализма  оказалась  опороченной  и  могучий  Советский  Союз  распался.

 

 

ФРОНТОВЫЕ  БУДНИ.

 

«Нас не учили,

Как под танк бросаться,

И вражью амбразуру грудью как закрыть,

И на врага живым тараном мчаться.

Но нас учили

Родину любить.»

 

Наступили  фронтовые  будни. Дни  проходят  медленно, однообразно. Ночью  один  командир  взвода  не  спит-дежурит, проверяет часовых - наблюдателей  и  дежурные  расчеты  у  пулемётов. Среди  ночи  раз  или  два  проверит службу  часовых  командир  роты  или  его  заместитель. Всё   время  ты   в  напряжении, хотя   внешне   это  и  не   видно. Всё   время   в  голове  мысль - ты   в  зоне повышенной   опасности  для  жизни. Будь  начеку. Не  расслабляйся.

Вдруг  внезапный  артиллерийский  обстрел  наших  окопов. Видимо, противник  почувствовал  нашу  подготовку  к  наступлению. Снаряды  рвутся   вокруг. Кого-то  уже  ранило. Он  кричит   о  помощи. Сержант-санинструктор  выходит  из  нашей  землянки  для  оказания  первой  помощи.

Крыша   землянки  жиденькая, всего   в  два  наката  тонких  брёвен. Земля от  разрывов  дрожит, сыплется  сверху. Запахло резким, специфическим запахом, какой-то  химической   гадостью. Сумбур  в  голове. И  страх, страх. Даже  не  страх, а  ужас. Непреодолимый, животный. Тело  сотрясает  мелкая  дрожь, иссохлись  губы, сердце  бешено  стучит, ноги  стали  словно  ватными.

Одна  единственная  мысль    гвоздём  сидит  в  сознании, если  немецкий   снаряд  прямым  попаданием  угодит   в  нашу  землянку (крыша  ему  не помеха), то  не  то  что  убьёт, а  испепелит, превратит   ни во что. И  самое  ужасное, что  ведь  если  разобраться, то  я  сам   этого  захотел, пошел   в  армию добровольно.

Огонь  по  нашей  передовой  усиливается  до  шквального. Нервы  дрожат, как  натянутые  струны. Даже  сейчас, спустя  много  лет, память  с  поразительной  отчётливостью  воскрешает  всё, что  я  испытал  тогда  при  первом  для меня  артиллерийском  обстреле.

Смотрю  на  своих  товарищей. Лица  побледнели, губы  сиреневые. У  всех  в глазах  мольба: жить! При  каждом  близком  разрыве  мы  втягиваем  головы  в плечи  и  прижимаемся  к  земляным  стенкам, как  будто  это  может  спасти. Особенно  донимает  наша  беспомощность. Ведь  мы  ничего  не  можем  предпринять, чтобы  предотвратить  это. А  подобное  ожидание  смерти  не свойственно  человеку. Наконец  артналёт  внезапно, как  начался, так  и  кончился. Слава  Богу! Мы  живы. Лица  светлеют. Жизнь  продолжается.

Не меньше фашистов досаждала нам в этой болотистой местности всякая паразитическая тварь кровососущая – комары, гнус и всякая мошка, тучами носившаяся над нами, облеплявшая лицо, руки. От них не спасал даже дым от костра. Сколько проклятий, отнюдь не литературных, было произнесено в их адрес. « Черт бы побрал этого Ноя, зачем он взял с собой в Ковчег этих треклятых комаров?», - произнес пожилой солдат, наводчик миномета. « А кто такой Ной, и что это за ковчег?», - спросил молодой солдат комсомольского возраста.

« В стародавние времена, - пояснил наводчик, - человек по имени Ной, узнав, что вскоре настанет всемирный потоп и земля скроется под водой, построил большой корабль, Ковчег, на который посадил людей, животных, птиц, пресмыкающихся и всякую живущую на земле тварь по паре, в том числе и комаров. Этот Ковчег пристал к горе Арарат в Турции, где до сих пор находят его остатки. Вот мы теперь и мучаемся.»

 

 

РАССУЖДЕНИЯ О СМЕРТИ.

 

«В этой жизни умирать не ново,

Но и жить, конечно, не новей».

(Сергей Есенин.)

 

«В этой жизни умереть нетрудно.

Сделать жизнь значительно трудней».

(Владимир Маяковский)

 

«Каждый человек – это мир, который с ним рождается и умирает. Под каждой могильной плитой лежит всемирная история».

(Генрих Гейне)

                                                                                                            

Смерть – непременная спутница войны. Но человек ко всему привыкает. Сначала испытываешь шок от того, что гибнут твои товарищи. Вчера еще ты с ним говорил о том, какая будет жизнь после войны, а сегодня его уже нет. Понимаешь, что то же в любой момент может случится с тобой. Но потом привыкаешь и воспринимаешь смерть как неизбежность и даже думаешь – лучше мгновенная смерть, чем остаться беспомощным калекой. С другой стороны война учит разбираться в людях, отличать правду ото лжи. И самое главное – учит ценить жизнь, каждое ее мгновение.

«Мы все умрем, людей бессмертных нет.

И это всем известно и не ново.

Но мы живем, чтобы оставить след,

Дом или тропинку, дерево иль слово».

 

Как  и  большинство, я  был   внутренне  убеждён, что  мне  не  суждено  умереть  на  войне. Почему-то  твердо  верил, что  других  могут  убить, а  вот  меня нет. Иногда  спрашивают — было  ли  страшно  на  войне? Конечно,  было. На  этот вопрос  хорошо  ответила  поэтесса  Юлия  Друнина. Она  писала: "Кто   говорит, что  на  войне  не страшно, тот  ничего  не  знает  о  войне". Бедняга! Её  тонкая поэтическая  натура  не  смогла  перенести  краха  социализма  и  возникающего дикого  капитализма,  и  она  добровольно  ушла   из  жизни. Мир  праху  её!

Чувство  страха, особенно  страха  смерти, оказывает  на  нормального  человека  очень  сильное  воздействие. Оно  тормозит  сознание  и  дееспособность, начинает  задерживаться  дыхание, сердце  работает  учащенно, человек  становится  беспомощным,  и  если  он  не  преодолеет  это  состояние, то погибает.

Из   сознания  неизбежной   гибели  вырастает  неустранимый  страх  смерти.

Он   присущ  каждому  нормальному  человеку. Не  верьте  тем, кто говорит, что не боится смерти. Это  либо  проявление  ненормальности, либо сознательный обман. Другое дело, что этот страх может быть на время подавлен, но он не может быть вообще преодолён. На фронте шутили: "Когда мы живы - смерти нет, а смерть придёт, так нас не будет". Кстати, эту мысль впервые высказал философ древности Эпикур, потом её повторили Спиноза, Гёте, Шопенгауэр. Древняя притча. Когда человеку пригрозили, что его убьют, он сказал: «Чем ты меня пугаешь? Ведь я родился для того, чтобы умереть».

 

 «Если смерть повстречается близко

И  уложит с собою спать,

Ты скажи друзьям

Что Борис Богачев

Не привык в бою отступать.

Что он, нахлебавшись смертельного ветра,

Упал не назад, а вперед,

Что б сто семьдесят три сантиметра

Вошли в завоеванный счет.»

 

 

Было страшно и мне, но сознание долга и ответственности, лежащей на мне, как на командире, преодолевало страх.

Правда, в минуты затишья, когда я представлял себе, что если  дело дойдёт до рукопашной схватки и чей-то штык проткнёт моё тело, признаюсь, холодок пробегал по спине. Смерть от пули или осколка страшила меньше.

 Вспоминались слова популярной песни: "Если смерти, то мгновенной, если раны — небольшой... ".

 

«И хоть бесчувственному телу

Равно повсюду истлевать,

Но ближе к милому пределу

Мне все б хотелось почивать»

                         А.С.Пушкин

 

Вот говорят: "Как страшно было умирать в мае сорок пятого!" Ещё бы не страшно! Умирать вообще не хочется, а смерть от последних пуль накануне Победы, была, конечно, обидной смертью.

Но умирать под Ржевом, в ржавом безымянном болоте было, наверное, страшнее и горше, потому что неизвестным оставалось "всё, что будет потом", то есть судьба Родины.

 

«И  заслужил любой погибший воин

Чтоб памятник стоял над ним одним,

Но коль воздвигнуть всем, кто их достоин

Земля бы стала кладбищем большим».

 

Думал  я и о том, что может быть, загробная жизнь всё-таки существует? Общеизвестно, что если воин погибает на войне, то он непременно попадает в рай. Но с другой стороны, в раю существуют бестелесные души человеческие. Ни водочки выпить, ни селёдочкой закусить! Что это за жизнь, хотя и вечная! Да и в рай попасть не так –то просто. Один современный мудрец сказал: «Дорога в ад отклоняется от дороги в рай сначала всего на один миллиметр».

После войны оставшиеся до смерти годы надо рассматривать как случайный подарок безносой, у которой на время затупилась коса.

 

 

 

 

 

 

АТАКА.

 

«Перед атакою ночной

Твои я письма сжег,

Чтоб враг поганою рукой

Коснуться их не смог.

Пришел с победою домой

И стал совсем седым.

То превратился волос мой

В сгоревших писем дым».

 

На всю жизнь запомнился в деталях этот первый в моей жизни бой. Наверное, нет ни одного участника войны, который не помнил бы свой первый бой во всех подробностях.

29 июля, в 10 часов вечера нам объявили, что завтра, в 5 часов утра мы идём в наступление. Задача 111-й стрелковой дивизии в наступлении Калининского фронта с рубежа деревни Ново-Семёновское состояло в нанесении  вспомогательного удара в направлении деревень Горы-Казеки и Полунино. Поддерживать дивизию должна 233-я танковая бригада (танки   Т-34 с 76-мм пушкой).

Повзводно зачитали приказ Верховного Главнокомандующего И. В. Сталина, который предусматривал жестокое наказание за потерю оружия и предупреждал, что даже раненого, пришедшего в санитарный батальон без оружия, ждёт суровое наказание.

Потом перед нами выступил командир роты: "Утром мы идём в бой. Все вместе. Кто-то погибнет. Если будем действовать дружно, смело и напористо, погибнет меньше. Запомните закон для пехотинца: как можно быстрее добежать до немецкой траншеи и убить немца. Не удастся убить его — он убьёт вас. Всё очень просто. На войне всё просто».

 До этого нас, командиров взводов, проинструктировали, что согласно боевому уставу пехоты при атаке командиры рот и взводов должны идти впереди стрелковой цепи. Нас предупредили, чтобы мы мобилизовали свой актив, - помощника командира взвода, командиров отделений, парторга, комсорга, членов партии, агитаторов, санинструктора, ординарца, чтобы не допустить при атаке выстрелов своих в спину командира.

К этому времени в действующую армию влилось около миллиона уголовников, выпущенных из тюрем с отправлением на фронт. Среди них было немало скрытых врагов Советской власти. Когда надо было в атаке идти навстречу свинцовому ливню, они предпочитали выстрелить командиру в спину, в результате чего атака срывалась. Такие случаи стали известны.

Уже после Ржевского сражения 8-го октября 1942 года Наркомом Обороны был издан приказ № 3060 о том, что место командира в атаке не впереди, а сзади стрелковой цепи наступающего подразделения, а командиры отделений (сержанты) должны идти в атаку на одном уровне со своими бойцами.

Первый  бой! Каждый  с   волнением  ожидал  этого  момента. Каков  он? Подведут  ли  нервы? Не  могу  сказать, что  на  душе  было  спокойно. Да  и можно  ли  быть  спокойным  в  часы  перед  решительным  боем. Это  был  394-й  день самой  великой  в  истории  человечества  войны. Никто  не  знал, что  до  желанной  Победы  предстоит  еще  1024  дня  и  тысячи  тяжёлых  смертельных  боев и  миллионы смертей, миллионы  калек, вдов  и  сирот.

Раннее  утро  30  июля. В  ожидании  команды  на  лицах    проскальзывает  тщетно  скрываемая тревога. Самая  трудная  минута  в  жизни  солдата на  войне — это  последняя минута перед  сигналом атаки, началом  боя. Напряженным ожиданием  наливается  каждый  мускул  и  хочется  остановить  время: подожди, дай  собраться  с  мыслями  и  силами. Но  остановить  время  не  в  нашей  власти.

 

"Комроты  приказали  в  этот  день

Взять  высоту  и  к  сопкам  пристреляться.

Он  может  умереть  на  высоте,

Но  раньше  должен на  неё  подняться.

А если по дороге мы умрём,

Своею смертью  попирая  доты,

То  пусть  нас  похоронят  на  высотах,

Которые  мы  всё-таки  берём".

                                            (Михаил  Львов.)

 

 

 

 

 

 

 

АРТИЛЛЕРИЙСКАЯ  ПОДГОТОВКА.

 

«За  минуту  до  боя  очень  тихо  в  траншее,

За  секунду  до  боя  очень  жизнь  хорошеет.

Приказ: «Вперед!»

Команда «Встать»

Все ринулись бегом,

А кто-то звал родную мать,

А кто-то вспоминал чужую,

Когда нарушив забытье,

Орудия заголосили,

Никто не крикнул: «За Россию!,..»

А шли и гибли

За нее.»

 

В  пять  часов  утра  30  июля  1942  года  относительный  покой  закончился,  и  тишина  взорвалась  мощной  артиллерийской  подготовкой  нашего наступления. Орудия  и  миномёты  всех  калибров  обрушили  на  позицию  врага  лавину  смертоносного  металла. Тучи  железа  с  шелестом  и  свистом пронеслись  над  нами. Тысячи  снарядов  и  мин  молотили  вражескую  оборону.

Дрожала земля и воздух  содрогался  от  залпов  нашей  артиллерии. Все вокруг  загудело, застонало, слилось  в  единый  страшный  гром  войны. Над  головой  бушевал  ураган.

 

«Не  было  еще  такого  грома,

Не  было  ещё    такого  гула.

Мне  казалось, что  через  проломы

Огненным  нутром  земля  вздохнула.

Захлестнули дали эхом мощным,

Выметнула  дым  горячий  броско.

Вверх  взлетели  блиндажи  и  рощи,

Пушки, пулемёты  и  повозки.

Рушились  надёжные  траншеи,

И  поля  за  Волгою  стонали.

Это  грозно  наши  батареи

Путь  огнём  к  Берлину  пробивали.»

 (В. Савицкий.)

 

Невооружённым  глазом  было  видно, как  от  беспрерывных  взрывов в  стане  врага  встала  сплошная  стена  огня  и  дыма. Кверху  взлетали  обломки  брёвен  и  досок  от  блиндажей  и  землянок, колья  проволочных  заграждений, комья многострадальной  земли. Это дополнялось гулом десятков наших бомбардировщиков, сбрасывающих свой смертоносный груз на головы тех, кто возомнил себя поработителем всего мира.

При  разрывах  снарядов  и  мин  вскидываются  чёрные  конусы  земли, видны  всплески  огня. Стало  понятно, почему  на  орденских  лентах  царских георгиевских  крестов  и  медалей, а  также  на  нашем  ордене  Славы  оранжевые  и  чёрные  полосы. Это  цвет  огня  и  дыма. Знак  сражения.

Потом  всё  обволокло сплошным  дымом, огнём  и  пылью. Напряжение  боя нарастало  с каждой  минутой.

Душа моя ликовала от невиданного зрелища. Вот она, наша всесокрушающая сила! 40 минут такого ураганного артиллерийского и миномётного огня, которого не знала многовековая история войн на земле. Я был горд за свою державу.

В конце артподготовки мы услышали внезапный, странно-ужасающий, потрясший всю окрестность грохот. Небо пронзили огненные трассы, непрерывный пронзительный вой и необыкновенный скрежет летящих ракетных мин с огненными хвостами. Это были незнакомые нам до этого и державшиеся в секрете "Катюши". Мы  были поражены новым видом оружия в действии.

Через 15-20 секунд на месте немецких окопов последовала серия мощных разрывов с ослепительным огнём и дымом. Это был залп "Катюш" 56-го, впоследствии Бахмачско-Брандербургского орденов Красного Знамени, Александра Суворова, Михаила Кутузова и Александра Невского полка реактивной артиллерии.

 

"В страхе враг закупоривал уши,

И метался, как загнанный зверь.

Он от жарких объятий "Катюши"

Счёт терял безвозвратных потерь".

 

            Были видны восемь грозных боевых автомашин, стоявших в одну линию с поднятыми вверх металлическими фермами – направляющими полозьями, на которых сзади закреплены в два ряда (сверху и снизу) шестнадцать снарядов необычной удлиненной формы в виде ракет. С каждой машины с интервалом в полсекунды вылетало по одному снаряду попеременно то с правой, то с левой стороны. Поскольку все восемь машин стреляли одновременно, то пачки снарядов вылетали непрерывно в течение 8 – 10 секунд, как бы одним залпом.

            Эти ‘Катюши’ были многозарядными пусковыми установками залпового огня БМ-13, боевыми машинами реактивной артиллерии с калибром осколочного снаряда 132мм и весом 42,5 килограмма (вес взрывчатого вещества – 8,5 килограмма, дальность стрельбы – 8,5 километров).

Не завидую тем, кто сейчас там: вжались в землю, шепчут молитвы, проклинают войну и тех, кто её начал. Представить себе, что там, в этом кромешном аду кто-то остался живым - невозможно.

«Ещё бушует артналёт,

Снаряды нудно долбят землю,

А нам уже кричат "Вперед!"

И мы встаем, командам внемля.»

 

Но вот звучит властная команда командира роты "Приготовиться к атаке!" Ты тем же тоном повторяешь команду своим подчинённым. Командиры отделений дублируют твою команду.

Как я представлял себе атаку? После этой команды надо вставить носок в выемку в стене окопа и по команде "Вперёд!" выскочить на бруствер окопа. Подгоняя отстающих бойцов и заставляя  идти или ползти, а потом по команде "В атаку!" бежать что есть силы, к окопам врага с неистовым криком "Ура-а-а!". Ты в этот миг стал центром вселенной. Стучит в висках и сердце готово вырваться из груди. Но ты должен бежать  вперёд и убить врага или погибнуть самому, приняв в сердце 9 граммов раскалённого свинца.

 

«Атака – звездный час пехоты,

Её сияющий восход,

Её струна высокой ноты,

Её осенний, спелый плод.

 

Едва услышишь дым ракеты

Услышишь броское: «За мной»-

И забываешь, кто ты, где ты,

Летишь в атаку как шальной.

 

 

Атака – выверка отваги,

Твоя солдатская страда

Бывает гладкой на бумаге,

А там, на деле – не всегда.

 

Бежит пехота в рост под пули,

Укрыться негде от огня;

На командира все взглянули,

А он: «Равненье на меня!».

 

А ты за ним, волной подхвачен,

Огонь плотней, сильней пальба,

Удача или неудача –

Какая выльется судьба.

 

А если пуля, - может, мимо,

А если мина – все, конец.

Волна несет неудержимо,

И ты уж больше не юнец:

 

Ты с командиром в той лавине,

Что льется полем широка;

Да только роты половина,

Но ты – то целый, жив пока.

 

А раз живой, воюй в три силы -

Бесстрашен, грозен и могуч!

Куда б тебя не заносило,

В атаке той к победе ключ.

 

И тем ключом мы открывали

Высоты, села, города …

И падали, и вновь вставали,

И погибали иногда….»

 

Получилось в действительности так и не так. В небо взвились красные ракеты. Поднявшись по команде: "В атаку! Вперёд!", мы из своих окопов шли поначалу в полный рост, с винтовкой наперевес и с примкнутым к ней штыком. Еще не совсем рассвело, и немцы могли нас не видеть.

Это было нечто похожее на психическую атаку "каппелевцев" из кинофильма "Чапаев". Мозг освободился от нагрузки, всё стало на своё место. В голове осталась только одна мысль — во что бы то ни стало выполнить приказ. По мере приближения к вражеским окопам стали посвистывать пули и мы, согнувшись, бежали молча.

Немцы тоже бросили серию красных ракет в сторону атакующих и сразу же открыли мощный артиллерийско-миномётный и пулемётно-автоматный огонь на поражение.

Плотный неприятельский огонь принудил нас передвигаться вперёд короткими перебежками, а потом мы вообще стали ползти "по-пластунски", плотно прижимаясь к земле. От прошедших ливневых дождей земля была настолько пропитана влагой, что окапываться не было возможности. Кое-где шли по колено в воде.

Пулемётная, автоматная и винтовочная стрекотня, свист пуль, проносящихся над головами, взрывы артиллерийских снарядов и мин, крики и стоны раненых, крики "Ура", матерщина, всё это слилось в страшном грохоте боя. Из-за сильного шума не было слышно команд.

Стрелковый полк пошёл в психическую атаку тремя цепями (волнами) на расстоянии 150-200 метров одна от другой, рассчитывая на устрашение противника, подавление его воли и психики. Но немцы были опытные вояки, и это на них не действовало.

Военная обстановка на фронте в то время была такая сложная, напряженная и непредсказуемая, что за каждым атакующим батальоном нашей дивизии следовал танк Т-34 с целью борьбы с трусами и паникерами. Командирами танков были особо назначенные Военным Советом 30-й  армии командиры с задачей расстреливать отступающих без приказа бойцов и командиров.

Навстречу мне ползёт в тыл раненый красноармеец из стрелкового взвода. Ранение у него лёгкое. Пуля, видимо, срикошетировала, после чего, потеряв убойную силу, вошла в его лоб наполовину. Её легко можно вытащить руками. Тонкая струйка крови стекает у него со лба вниз по лицу. В глазах скрытое страдание и страх смерти.

Я говорю ему: "Давай, я вытащу пулю". Он не соглашается и ползёт мимо меня. Уже потом я подумал: наличие пули во лбу - это для медработников в тылу доказательство его ранения на поле боя. Медработники были строго проинструктированы военным прокурором и контрразведчиками, - выявлять симулянтов и членовредителей, а лиц, имеющих небольшие порезы, царапины, ушибы и кровоподтёки, тут же возвращать на передовую. И это требование строго выполнялось. Один из моих сержантов кричит мне сквозь оглушающий шум боя: "Лейтенант! (слово "младший" в боюне употреблялось. Было не до этого), сзади нас ползёт немец!" Я оглянулся. Действительно, между нашей и второй цепью, на расстоянии от нас метров 50, ползёт солдат в немецкой каске. В нашей дивизии ни у кого касок не было.

Немецкая каска по форме заметно отличается от нашей каски. Я привстал на колено и сделал в немца три прицельных выстрела и не попал. Немец продолжал ползти. В училище я стрелял на "отлично" и на 50 метров из 30 возможных выбивал 30, т. е. все три пули клал в «десятку» мишени. Тут, видимо, сказалось напряжение боя и как следствие, мелкая дрожь в руках. Тут мне крикнули, что это не немец, а связной командира соседней роты, который нашел на поле боя немецкую каску и надел её на себя. Я стрельбу прекратил.

Другой сержант мне прокричал, что красноармеец из его отделения, по национальности — казанский татарин, подносчик мин (один ящик за спиной на лямках, другой в левой руке, в правой руке винтовка), несмотря на его приказание, остановился и отказывается ползти дальше.

У меня во взводе было 6 человек татарской национальности, которые по - русски понимали плохо, а сами знали лишь десяток русских слов, не считая нецензурных. Я подполз к этому бойцу, кричу, чтобы он двигался вперёд. Употребляю и крепкие слова. Он что-то кричит мне по-татарски с искажённым от страха лицом. Я его не понимаю. Тогда я выстрелил из карабина возле его уха. Он изменился в лице и пополз вперед.

Ко мне подполз связной командира роты. Прокричал в ухо: «Командир роты приказал обстрелять кустарник влево 200 метров. Там замаскированный немецкий снайпер. Уже убиты лейтенант – командир стрелкового взвода и два его сержанта – командиры отделений. Все раны в левую часть головы».

Приказываю командирам отделений открыть стрельбу по кустарнику. Четыре миномета выпустили по кустарнику по 6 мин каждый. После стрельбы короткими перебежками догнали ползущую впереди цепь стрелков.

Увидев свежую воронку от снаряда, я залез в неё, но в это время дуло моего карабина уткнулось в бок воронки и засорилось землей. Прочистить было нечем. Я произвёл выстрел из карабина, хотя могло дуло разворотить. Но этого не произошло. Крепка наша русская сталь.

Впереди показалась небольшая возвышенность, по которой стрелял крупнокалиберный пулемет противника. Видно было, как от пуль взлетали вверх ошмётки земли. Там же неподвижно лежали два человеческих тела.

Не желая идти (мы в это время ползли) на верную гибель, командую бойцам обойти справа и слева эту возвышенность. В это время сзади меня раздается окрик : «Отставить, двигаться прямо».

Обернувшись, я вижу заместителя командира роты по политической части, старшего лейтенанта (фамилии не помню) с наганом в руке. Дальше от него последовал каскад непристойных ругательств и обвинения меня в трусости. «Расстреляю» заканчивает замполит.

Я вынужден отменить свое приказание и красноармейцы снова поползли на эту возвышенность, которую продолжал обстреливать вражеский пулемет. Замполит то ли от страха, то ли по глупости посылал нас на  верную бесполезную гибель.

Через минуту я этого замполита поблизости не увидел и вновь скомандовал проползти в обход это смертельно опасное место.

С тех пор я понимаю Маршала Советского Союза Г. К. Жукова, который не скрывал своих неприязненных взглядов на политических комиссаров в армии. Слишком много было  надсмотрщиков над строевыми командирами – контроль вышестоящих командиров, надзор политических комиссаров, слежка тайной полиции (НКВД-КГБ)

Вновь в небо взвились красные ракеты. Этим командир батальона дал сигнал артиллеристам, что мы готовы к броску на вражескую траншею, которая отстояла от нас метров на 70. Артиллерия перенесла огонь на вторую траншею врага. По команде командира роты все бойцы поднялись с земли и с раздирающим рот криком "Ура-а-а!" побежали к вражеской траншее, одновременно стреляя из всего оружия, что у нас было.

Подбежав к траншее, немцев мытам не обнаружили. Валялись только трупы убитых. Убедившись в бесполезности сопротивления, оставшиеся в живых по глубоким ходам сообщения перебежали во вторую траншею, откуда открыли по нам огонь.

Пересекли переднюю траншею немцев. Впечатляющая картина! Вся земля в воронках от снарядов. Местами что-то горит. Ни одного живого места. Развороченные взрывами окопы, разбитые блиндажи, брошенное оружие, каски, противогазы, рюкзаки, окровавленные трупы  в различных позах.

На первой траншее мы не задерживались. Этого делать было нельзя. Дело в том, что немцы производят точную топографическую привязку своей первой траншеи к артиллерийской батарее, проще говоря, измеряют расстояние от траншеи до орудий, и когда надо они открывают по своей траншее точный огонь на поражение без предварительной пристрелки.

 И действительно, серия разрывов снарядов накрыла только что оставленную нами траншею, и тот, кто там был, желая "пошарить" в немецких блиндажах, тому пришлось плохо. А там, как обычно у немцев, могли быть  французский коньяк, голландское масло, швейцарский сыр, бельгийские консервы, испанские фрукты и т. п.

 

«Пусть свет и радость прежних встреч

Нам светят в трудный час,

А коль придется в землю лечь,

Так это ж только раз.

 

Но пусть и смерть – в огне, в дыму,

Бойца не устрашит,

И что положено кому –

Пусть каждый совершит…»

 

Сейчас, когда я смотрю некоторые военного времени фотоснимки солдат, идущих в атаку, я невольно усмехаюсь.

Широко распространен в газетах, журналах, книгах, открытках, на нагрудных знаках фотоснимок  политрука, призывающего в летнюю пору ползущих за ним солдат идти в атаку.

Политрук без каски, с противогазовой сумкой на боку, с пистолетом, кожаный ремешок, от которого тянется к кобуре на поясе. На груди – тоже на ремешке через шею – бинокль.

Сзади него ползущие по земле солдаты с касками на голове, с винтовками, с противогазовыми сумками на боку, с вещевыми мешками за спиной и со скаткой через плечо (скатка – скрученная в толстую трубку шинель, связанная в концах и надетая наискосок через плечо).

Спрашивается, почему политрук без каски? Что, политруку  каски не хватило? Маловероятно. Он ближе всех был к раздаче касок. А зачем идущему в атаку противогаз и бинокль? Что, за это время произойдет газовая атака, а стреляющего в него фашиста надо будет рассматривать в бинокль?!

Почему пистолет на ремешке? В атаке возможна рукопашная схватка с противником и ремешок может стеснить действия нападающего.

А скатка и вещевой мешок (в вещмешке – гранаты, дополнительные патроны, котелок, кружка и личные вещи) вообще делают солдата неповоротливым и стесняют в свободе своих действий. А ведь атака это стремительное нападение на противника.

А как понимать этого фотографа, который вместе с атакующими бойцами под смертельным многослойным огнем противника пробежал, прополз почти километр от наших окоп и за 40-50 метров до вражеской траншеи выбежал вперед, обернулся и сделал свой знаменитый снимок. Возможно ли такое? Невероятно!

В действительности, как я понимаю, этот снимок сделан фотографом в глубоком тылу на учениях в запасном полку, проводимых командирами, не имеющими боевого опыта.

Когда мы шли в атаку летом 1942 года под Ржевом, все было по-другому и подобных вопросов не возникало.

За полчаса до атаки последовала команда – сдать старшине роты шинели, вещевые мешки и противогазы. На вопрос одного из новобранцев – как же я потом найду свою шинель? Опытный старшина, прошедший в горниле войны, ответил – ты останься живой после боя, а шинелей будет навалом, только выбирай.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

         ПЕРВОЕ  РАНЕНИЕ

 

«Девять граммов в сердце,

Постой, не зови.

Не везет мне в смерти,

Повезет в любви ».

(Б. Окуджава. Из песни к кинофильму

«Белое солнце пустыни»)

 

При атаке на вторую траншею вся описанная мною выше картина вновь повторилась. Опять короткие перебежки, крики команд, стоны раненных. Гулко рвались снаряды, вздымая фонтанами землю, свистели пули, визжали осколки, от взрывов снарядов и мин ощущался едкий тротиловый запах.

 Во время перебежки в грудь моего молодого бойца, подносчика мин, попала вражеская мина из ротного миномёта калибра 50 мм. В памяти до сих пор осталось взрывом разорванное пополам ярко-красное обнажённое туловище и проступившие белые рёбра погибшего. (И, когда я даже сейчас, спустя полвека, бываю в мясных магазинах, то стараюсь не смотреть на окровавленные мясные туши с выступающими белыми рёбрами).

И вот в такой обстановке нужно было трезво всё оценить, крепко взять себя в руки, сжаться в душе и придушить жуткое чувство страха, не подать виду своим подчинённым, которые напряжённо смотрят на тебя - не теряешься ли ты, не боишься ли ты? Подползли ко второй траншее, готовились броситься в штыковую атаку. И вдруг - сильнейший удар в карабин и в правую стопу. Сильная боль. Ботинок разорван. Из стопы хлещет кровь, на земле уже лужица крови.  Медлить нельзя. Быстро разматываю обмотку, снимаю ботинок, разглядывать рану  времени нет. Индивидуальным медицинским пакетом (бинт и вата) перевязываю рану. Случилось так, что пуля попала в мой карабин на уровне живота и срикошетировала в правую стопу. Позднее мне станет ясно, что  это спасло мне жизнь... Сейчас пишу эти строки, и вспоминается стихотворение

М. Ю. Лермонтова "Сон в долине Дагестана".

«В полдневный жар в долине Дагестана

С свинцом в груди, лежал недвижим я,

Глубокая ещё дымилась рана,

По капле кровь сочилася моя».

Командование взводом передал старшине, своему помощнику. Отдал ему свой карабин - "символ власти", взял у него его винтовку. Винтовка длиннее и послужит мне вместо костыля. Под  взглядами красноармейцев взвода (ведь бой для меня окончен), пополз в тыл.

Идти во весь рост было нельзя, пули беспрерывно свистели над головой. Пришлось ползти.

На всём пути, что мы прошли, около километра, лежали трупы павших бойцов. Их было множество. Они ещё и живого немца не видели, а уже погибли.

                                                

« Я полз, вжимаясь в мертвые тела,

Переползал затишье караула.

 Меня не только снайперская пуля,

 Меня шальная пуля не брала.»

                                      О. Павлов

 

 Когда выполз из зоны огня, то пошёл, опираясь на приклад  винтовки и наступая на пятку. Наступать мучительно больно, но терплю. Вышел на лесную дорогу. Ноги по щиколотку утопают в дорожной грязи. Бинта не видно, всё в грязи.

То кучками, то поодиночке в том же направлении идут легкораненые в окровавленных бинтах. Навстречу нам, так же, как мы раньше, идёт по дороге  в бой свежее пополнение.

Пришёл в деревушку. Вся она превращена в госпиталь. Раненых сотни. Гражданских лиц нет. Все они выселены за 20 километров от передовой линии фронта ввиду боязни шпионажа. В каждой избе, в каждом сарае лежат раненые. Операционная — в большой палатке. На перевязку - очередь. Рядом - груда окровавленных использованных бинтов.

Поместился в избе, на полу, на соломе. В избе мебели нет, а вдоль стен лежат раненые. Стоит непрерывный стон. Рядом со мной стонал раненый в живот младший лейтенант-артиллерист. Потом он затих. Мне он был незнаком. По артиллерийским эмблемам на петлицах я определил, что он окончил Ростовское командное училище противотанковой артиллерии. В военное время каждое училище в своей мастерской выпускало свои самодельные эмблемы - перекрещённые стволы орудий, которые несколько отличались от  эмблем, изготовленных в других училищах. Через несколько часов к нему присмотрелись, а он мертвый. Пришла медсестра. Раненые попросили  убрать покойника. Не хочется с ним ночевать в  одной комнате.

 

«А лейтенант, что безыскусно

В атаку за собою звал, -

Мальчишечка, почти безусый –

Теперь в санчасти умирал...

Смертельно раненый, упрямо

Хотел привстать... шептал приказ...

Но вот сказал протяжно: "Мама"...

И все мы шапки сняли враз.»

 

Сестра достала из нагрудного кармана его документы, прочитала: Бык, Василий Иосипович, 1922 года рождения. Как!!! Это же мой товарищ - сослуживец по 45-мм противотанковой батарее в нашем полку! Ещё раз присмотрелся и с трудом узнал его. Мучительное ранение в живот и смерть сильно изменили облик человека.

«Мать будет плакать много горьких дней,

Победа сына не воротит ей.

Но сыну было - пусть узнает мать -

Лицом на Запад легче умирать».

 

Я вспомнил, как в период формирования полка я жил с ним в деревне, в одной избе на квартире у хозяйки.

 Однажды он прискакал к дому на своей лошади и привязал её поводьями к крыльцу. (Наша батарея была на конной тяге, и у каждого офицера был свой верховой конь). Бык Василий Иосипович вошел в дом, а я взял его лошадь и проскакал на ней в конец деревни и обратно. Деревня та была в двадцать изб. У крыльца рассвирепевший Бык встретил меня кулаками. Окружающие с трудом разняли нас. Я ещё удивился. Если бы он проскакал на моей лошади, я бы ему и слова не сказал бы. Ведь мы сослуживцы и товарищи, а кони-то не наша личная собственность.

Несмотря на это, я с ним подружился, спали вместе, постеливши одну шинель и укрывшись другой шинелью, делили пополам осьмушку хлеба, ели из одного котелка, а после выпивки (это случалось редко, спиртное в то время было в большом дефиците) я подпевал ему старинную сибирскую песню: "Отец мой был природный пахарь, а я работал вместе с ним... " И вот теперь его нет! А было ему неполных 20 лет. Через два-три дня, когда дорога немного подсохла, нас, легкораненых, человек 10, в сопровождении медсестры повезли в кузове грузовой автомашины. Где-то на остановке нам раздали  маленький кусочек ржаного хлеба и дольку селёдки на нём. Я уже два дня ничего не ел.

Стоявший рядом бледный раненый держал в руке бутерброд и не ел. Я спрашиваю его, чего ты не ешь? Не могу, - отвечает. Так давай, я съем. Он отдал мне бутерброд. Маленький и ничего не значащий в моей жизни эпизод. Но то, что он врезался в мою память, много говорит об обстановке в то время.

Снова прошёл проливной ливень, но мы уже приехали в деревушку, где располагался полевой эвакуационный (промежуточный) госпиталь. Дальше ехать невозможно. Лесную дорогу вновь развезло. Весь транспорт стоит. Шоссейной дороги в этом болотистом краю нет. Подвоз продовольствия и медикаментов прекратился. Все избы и сараи были забиты ранеными. Их было тысячи. Меня поместили в сарай, где на нарах лежало человек 30 раненых. Кормили один раз в сутки небольшой порцией жидкой кашицы. Ввиду отсутствия бинтов перевязок не делали. У некоторых гноились раны, появлялись черви. Особенно страдали те, кому был наложен гипс. Гипс никто не снимал и человек ощущал, как черви, копошась, едят его тело. Некоторые, не получая помощи, умирали, их санитары уносили. В этом сарае я пролежал три-четыре дня. Приходила сестра и единственно, что она делала - это меняла фанерные таблички на раненых. Таблички разного цвета лежат на груди, на тесёмке, обвивающей шею. Красная табличка: тяжело раненый, подлежит эвакуации в первую очередь, жёлтая — во вторую, зелёная — в третью. У меня была зелёная табличка, и я, опираясь на ту же винтовку, понемногу ходил или как тогда говорили "шкандыбал".

 

«Нам не забыть бинтов на жгучих ранах

И пыль седую фронтовых дорог,

Скрип после боя санитарных санок

И костылей тяжёлых вместо ног.

Нам не забыть родного дома пепел,

Угрюмый вид нескошенных полей,

Свинцовый дождь атаки на рассвете

И горький плач измученных детей.»

 

Недалеко слышался рокот самолётов. Было видно, что у околицы деревни, на травяном лугу,  садятся и взлетают маленькие самолёты ПО-2 (конструктор Поликарпов). Самолет ПО – 2  является аэропланом – бипланом, имеющим два крыла, расположенные друг над другом на расстоянии 1– го метра. Чтобы развлечься, я "пошкандыбал" за околицу посмотреть на самолёты. Вблизи я их еще никогда не видел. Оказывается, на этих самолётах эвакуируют раненых. По два раненых на самолёт.

Прилетели три самолёта. Лётчики ушли обедать. Санитары начали погрузку раненых, лежащих на носилках. Я взял да и залез в самолёт и закрыл за собой крышку. Санитары открыли мою крышку. "О, да тут уже есть". С этими словами они закрыли крышку. Загрузили раненого с другой стороны. Между нами перегородка, но в ней маленькое круглое окошечко. Я спрашиваю своего попутчика - "Как мне быть? Я без продовольственного аттестата, примут ли меня на новом месте?" "Примут", - отвечает он. Винтовку я с собой не взял. И  потом жалел, что оставил в сарае свой вещевой мешок, где были две пачки пшенного концентрата, но это мелочи. В мешке еще была книжка "Правила стрельбы наземной артиллерии". Это — настольная книжка каждого артиллериста. Без этой книжки ты уже не артиллерист.

Я впервые в жизни летел на самолёте. Сейчас этим уже никого не удивишь. А тогда это была редкость. Была и опасность — быть сбитым немецким истребителем. Ведь наш ПО-2 безоружный и тихоходный самолет, а немецкая авиация господствовала в воздухе. Летели на высоте 200 метров. Внизу - лес без конца и края. Всё обошлось благополучно.

Приземлились. Медсестры вытащили меня из самолёта и на носилках понесли меня в полевой передвижной госпиталь (ППГ). Идущая вслед за мной  сестра, глядя на меня, худого и бледного от потери крови, спросила, сколько мне лет. Семнадцать, отвечаю ей. Она всплакнула: "Что же это делается? Таких молодых на фронт посылают!"

В госпитале, в операционной, мне дали стакан красного вина, вместо анестезии, с болью отодрали присохшие к ране бинты. Доктор спрашивает: "Чем ранен?" "Пулей", - отвечаю. (В момент ранения разрывов снарядов и мин не было.) Врач взял тонкий металлический зонд с шариком на конце и начал им искать пулю в ране. Боль была нестерпимая. Я корчился и стонал.

 

 На двух других операционных столах тоже раненые и стонали, и кричали.

 

«Он в санбате кричал сестричке:

-Больно! Хватит бинты крутить...

Я ему, умирающему, по привычке

Оставил докурить».

 

В дальнейшем, в последующих госпиталях, опасаясь зондирования, я говорил врачам, что у меня не слепое ранение, а касательное и ногу мне больше не зондировали.

Первичная обработка раненых производилась в полковом медицинском пункте или в медицинском санитарном батальоне (медсанбат). При обработке (промывании) ран применялся хлорамин. Уже после войны ученые медики установили, что хлорамин включает в себя ядовитое вещество диоксин, вредно отражающийся на здоровье человека. Именно диоксином пытались отравить Президента Украины Виктора Ющенко его недруги.

Послевоенные исследования ученых показали, что полученные на войне ранения, проникновение в тело человека пули или осколка изменяет его генетический код, нарушает приспособление организма к жизненным стрессам.

Число раненых и больных по официальным данным, возвращенных в строй медицинской службой за все годы войны, составило около 17 млн. человек. Если сопоставить эту цифру с численностью наших войск в годы войны – от 3 млн. 394 тыс. человек к  1 декабрю 1942 года до 6 млн. 700 тыс. человек к 1 января 1945 года, то становится  очевидным, что война была выиграна в значительной степени солдатами и офицерами, возвращенными в строй медицинской службой после ранений.

Серьезные недочеты в организации медицинского обеспечения войск в Ржевско – Сычевской операции, явились основанием для приказа НКО СССР № 701 от 19 .9. 1942 г. «О недостатках в работе санитарных служб и мерах их устранения», которым предусматривалось «военным советам фронтов и армий  больше уделять внимания руководству медико–санитарным обеспечением войск».

В составе нашей команды из училища прибыл в дивизию младший лейтенант Беккер, еврей по национальности, хорошо владевший немецким языком. Ввиду этого Беккер был оставлен переводчиком при штабе дивизии. Мы ему завидовали. В штабе дивизии воевать намного безопаснее, чем водить взвод в атаку или корректировать огонь батареи с передовой цепи стрелков.

Но мы предполагаем, а Бог располагает. На третий день наступления на деревню Полунино в одной стрелковой роте вышли из строя все офицеры. Бойцы, лежавшие под плотным губительным огнем противника, остались без командира. К этому времени резерв командиров был исчерпан, и командир дивизии приказал Беккеру возглавить стрелковую роту  и атаковать противника. Через полчаса Беккер, поднимавший стрелков в атаку, погиб смертью храбрых.

 

 

В ИМЕНИИ АННЫ ПЕТРОВНЫ КЕРН.

 

«В сорок втором мы воевали,

В боях учились воевать,

Тогда наград нам не давали,

Считали, не за что давать».

 

Санитарным поездом меня доставили в город Торжок и поместили во фронтовой госпиталь легкораненых (ФГЛР 34—38). Это в километрах пяти от города. Госпиталь размещался в одноэтажных бараках бывшего совхоза по выращиванию свиней. В начале войны свиней порезали, но свиной дух в бараке не выветрился.

Когда прибываешь в очередной эвакогоспиталь, то там следуешь как по конвейеру - санпропускник (баня), перевязочная, столовая, а потом на спальную койку. Для фронтовика после стольких грязей, хлябей и голоданий лечь на койку с чистыми простынями и мягкой подушкой, в тишине и спокойствии - верх блаженства.

В госпитале я встретился со своим однополчанином, рядовым бойцом, бывшем преподавателем философии в Московском институте. Он был ранен в том же бою, что и я. Он рассказал:’ После громкой команды ‘В атаку!’ я, хоть и атеист, но как и многие другие, перекрестился, выскочил из окопа и с винтовкой наперевес и с примкнутым к ней штыком пошел  в цепи семисот бойцов стрелкового батальона вперед. Бойцы шли в цепи почти рядом, в одном метре друг от друга. Впереди были еще две такие же цепи двух батальонов нашего полка. Немцы встретили нас плотным автоматным и пулеметным огнем. Кругом рвались снаряды и мины. Мы видели, как падали на землю сраженные бойцы из первых двух цепей.

Сначала мы обходили лежавшие трупы убитых и ползущих назад с искаженными от боли лицами легко раненных. Затем в атаке мы стали бежать и через трупы павших мы уже перескакивали, как спортсмены в беге с препятствиями. Кругом истошно выла, злобно грохотала смерть. Это была свистопляска смерти. А мы, стиснув зубы и крепко сжимая винтовку, устремились вперед, чтобы убить человека – врага. Шли и бежали навстречу смерти, но никто не струсил и никто не отстал. Картина не для слабонервных. Тогда я об этом так не думал, это сейчас я думаю так.’ - закончил он свой рассказ.

Напротив госпиталя, через реку Тверца (впадает в Волгу) деревня Митино. Через три-четыре дня, отоспавшись и осмотревшись, я, опираясь на костыль, уже гулял по высокому берегу реки, наслаждаясь тишиной и красивым русским ландшафтом, лучше которого в мире нет.

Недалеко от госпиталя, на берегу реки, набрёл на старую запущенную часовенку, а возле неё несколько заброшенных могил. На одном могильном камне-плите надпись:

 

"Я помню чудное мгновение,

Передо мной явилась ты,

Как мимолётное виденье,

Как гений чистой красоты..."

 

Спросил проходящего старичка: "Почему здесь такая надпись (эпитафия)?", «Здесь похоронена Анна Петровна Керн, возлюбленная Пушкина», - ответил он, - «а Митино - её имение».

Оказывается, семнадцатилетняя Керн была выдана замуж за 52-летнего нелюбимого генерала, который вскоре умер.

Жила Керн в Торжке, где и встречалась с Пушкиным, когда он ехал через Торжок из Петербурга в Москву и обратно. После смерти Керн была похоронена в Митино, в своём имении. С памятью Керн судьба-злодейка сведёт меня еще раз через два года.

Надо сказать, что гениальный Пушкин написал одно из лучших своих стихотворений про любовь к красавице, но и он же очень неприглядно отозвался об А. П. Керн в письме к своему другу (назвав её на букву "б".)

В этом госпитале я впервые принял участие во взрослой компании по случаю празднования 7 ноября 1942 года 25-й годовщины Великой Октябрьской Социалистической революции. Шесть офицеров, четыре медсестры и нянечки, все молодые, вся жизнь впереди, хорошо выпили, скромно закусили, чем Бог послал, и от души пели песни времён Гражданской войны:

 

«Красноармеец молодой,

На разведку боевой, да!

Эх, эх, красный герой,

На разведку удалой, да!

На разведку он ходил,

Всё начальству доносил, да!

Эх, эх, красный герой,

На разведку удалой, да!"

или другую:

"Эй, комроты!

Даёшь пулемёты!

Даёшь поскорей,

Чтобы было веселей...!»

 

Кормили в госпитале впроголодь, всё время хотелось есть. Деньги были, но купить провизию негде было.  Обменять  у деревенских мы не могли,  у нас ничего не было. А за рекой был  дом для престарелых инвалидов. На огороде старички-инвалиды выращивали турнепс - кормовую свёклу для скота. Днём и ночью инвалиды зорко охраняли свой огород от непрошенных гостей. Но и мы были не простаки. Ночью, по-пластунски, плотно прижимаясь к земле, подползали к грядкам, вырывали его, потом в бараке поедали в сыром виде. Не скажу, что вкусно было, но голод утоляли.

 На войне, как и всюду, остаётся место для трогательного и забавного. Я прогуливался вдоль берега реки. Набрёл на браконьеров, которые глушили рыбу шашками тола. Бросят зажжённую шашку в воду, она взорвётся, оглушённая рыба всплывает на поверхность воды, а они хватают её и бросают на берег.

Я взялся им помогать - нанизывать рыбу на кукан с затаённой надеждой, что и мне что-нибудь перепадёт. Но у одной щучки, размером сантиметров 40, никак не мог разжать пасть, чтобы через рот и жабры просунуть палочку с леской. Тогда я разжал двумя руками ей пасть и вставил палочку, чтобы пасть оставалась открытой. Только я немного отпустил пасть, как палочка соскочила, и пальцы моих обеих рук оказались зажатыми острыми иголками зубов щуки. Боль была нестерпимая, и я сам ничего не мог сделать, чтобы освободить свои пальцы. А она, сволочь, наверное, получала удовольствие оттого, что захватила меня в плен. Подошедшие браконьеры с хохотом освободили меня, горе-рыбака, из щучьего плена. Надежда моя на то, что мне что-нибудь перепадёт от рыбалки, не оправдалась. Браконьеры они и есть браконьеры.

 

 

ГОРОД  ТОРЖОК.

 

Когда рана на ноге начала заживать, я стал ходить, наступая всей стопой правой ноги. Но при ходьбе начал чувствовать, что как будто наступаю на камушек. Подниму ногу - под ней ровная поверхность, камушка нет. Тогда я догадался, что внизу стопы находится пуля. Обратился к врачу. Он говорит, что у меня не касательное ранение, а слепое, и пулю надо удалять.

Вместе с другими ранеными на грузовой автомашине я поехал в город Торжок, в госпиталь, где был рентгеновский аппарат. Я много слышал об этом древнем русском городе и вот теперь побываю в нём.

Пожалуй, нет такого города на земле, который столько раз разорялся и сжигался врагами - 25 раз! Литовцами, поляками, даже запорожскими казаками, бывшими в составе польского войска в смутное время. В 1237 году монгольский хан Батый со своим многотысячным войском две недели осаждал город и, в конце концов, взял его штурмом, всех жителей убил, а город сжёг. Будучи ослабленными от потерь при взятии Торжка, монголы отказались от своего намерения пойти на Новгород и повернули на Юг.

Торжок разорялся и сжигался дотла ханом Золотой Орды Узбеком, в междоусобных войнах Иваном Грозным, Новгородским войском, князьями Смоленским, Московским, Тверским, Владимирским, Суздальским. Несчастный Торжок! Под Торжком знаменитый воевода Скопин-Шуйский в 1609 году разбил войско Лже-Дмитрия Второго и затем освободил Москву от поляков.

Некогда славный Торжок (город известен с 1139 года) был богатый торговый купеческий город, лежащий на Радищевском пути из Петербурга в Москву. Шли по реке Тверце суда, везли из Новгорода заморские товары, кипели ярмарки и кабаки. Золотились купола сорока прекрасных храмов, соборов, церквей, часовен. Именем Торжокского купца Евгения Онегина, что было на вывеске трактира, назвал Пушкин свою знаменитую поэму и её главного героя. Пушкин писал о Торжке:

 

«На досуге отобедай

У Пожарского в Торжке,

Жареных котлет отведай...

И отправься налегке.»

 

Возвращаюсь к своей поездке на рентген. Дорога шла по возвышенности. Глубоко внизу лежал хорошо видимый нами город. Вдруг издали в небе послышался надрывный, прерывистый волчий вой "У-У-У-У-У". Это летела армада, штук тридцать, немецких двухмоторных пикирующих бомбардировщиков "Юнкерс-87", с черными паучьими крестами на бортах.

Немецкие бомбардировщики, несущие смерть в брюхе своём, прошлись над нами так низко, что можно было разглядеть головы лётчиков в шлемах и очках, что делало их похожими на каких-то насекомых. На крыльях и фюзеляжах вражеских бомбардировщиков зловеще чернели кресты.

Наш грузовик остановился, все мы спрыгнули с него и легли в кювет. Втянув голову в плечи, чувствую, как сверху на меня давит эта злобная железная сила. Подумалось, что кто-нибудь из пилотов и на нас сбросит бомбы. Но всё обошлось. Автомашина с пустым кузовом их не заинтересовала.

На наших глазах бомбардировщики, включив сирены, издающие душераздирающий  вой, устремлялись в пике, сбрасывая каждый серию бомб. Над городом поднимались чёрно-красные столбы взрывов. Разрывавшиеся рядом с самолётами зенитные снаряды оставляли в ясном небе маленькие черные облачка. Внизу, в городе, творилось что-то страшное: дым, огонь, пыль, взлетавшие высоко в воздух какие-то предметы, в некоторых местах полыхал пожар.

Шум  моторов немецких самолётов был созвучен словам: "ВЕЗУ, ВЕЗУ, ВЕЗУ, ВЕЗУ".

Звонкие и частые выстрелы зенитных автоматических пушек с земли звучали как:  "КОМУ, КОМУ, КОМУ, КОМУ".  

А глухие, мощные разрывы бомб, как бы отвечали:            "ВАМ, ВАМ, ВАМ, ВАМ!".

 

Дождавшись отлёта  самолетов, мы въехали в Торжок. Он был весь в развалинах и пожарищах. Мимо нас проехала автомашина, кузов которой до верха был наполнен трупами убитых при бомбёжке. Нога одного трупа свисала за борт и раскачивалась, у другого шевелились от ветра волосы на голове. Жуткая картина!

Госпиталь тоже был разбит, и мы, не пройдя рентгена, вернулись обратно. Операцию по извлечению пули из стопы мне сделали наощупь. Я выпросил у доктора пулю на память, а чтобы она не потерялась, зашил её в край носового платка.

Когда нога после операции у меня зажила, меня перевели в команду выздоравливающих, где бывшие раненые, еще не годные к военной службе, в течение недели-двух укрепляют состояние своего здоровья. В этот период я согласился на предложение начальника госпиталя сопроводить четырёх вылечившихся политработников в офицерский резерв политуправления Калининского фронта, который находился в селе Кувшиново, километров 100 от госпиталя.

Строгости тоталитарного режима в то время были такие большие, что офицерам, в том числе политработникам,  и в составе команды не доверяли самостоятельно прибыть к новому месту службы. Я должен был их сопровождать, сдать под расписку в штаб фронта, а расписку доставить в госпиталь.

В пути следования (пешком и на попутных автомашинах) ночевали в деревнях. Чтобы переночевать, надо было получить разрешение от председателя  сельского совета или, если он есть поблизости, - военного коменданта, предъявить это разрешение хозяйке дома, после чего она  пустит к себе в избу. Местные жители обязаны были обо всех посторонних лицах уведомлять соответствующих начальников. Подобное разрешение сохранилось в моём личном архиве.

Политработников я благополучно сдал, расписку получил, а сам пошёл к центру села, где был пруд, чтобы умыться. Заодно постирал и платочек, мечтая, что кончится война, я эту пулю поставлю под стакан на чёрное пианино, и буду показывать всем приходящим как редкий экспонат.

 Тем более, что пуля была какая-то большая, на одну треть больше нашей винтовочной пули. Знатоки пояснили, что это была австрийская пуля. Мечта моя не сбылась. Платочек с пулей я повесил сушить на кустик, а сам немного поспал.

Проснувшись, я забыл про платочек и вспомнил тогда, когда отшагал от Кувшиново добрый десяток километров. Возвращаться обратно не захотел (а зря!), думая, что война ещё будет длиться долго и эта пуля будет для меня не последней. Жизнь подтвердила мою правоту.

 

 

«Да много ли надо солдату,

Что знал и печаль и успех:

По трудному счастью на брата

Да Красное знамя на всех.»

                      Григорий Поженян

 

ИТОГИ.

 

В госпитале появилась возможность осмыслить всё происшедшее со мной за последнее время. Характерная черта - по мере удаления от передовой в тыл, вначале встречались раненые с моего полка, потом из нашей дивизии, армии, потом из нескольких армий.

Цель операции достигнута не была. Ржев освобождён не был. Положительным в этом наступлении явилось лишь то, что немцы решили, что под Ржевом проходило главное наступление наших войск, и они сосредоточили здесь для отпора большие силы, проморгав сосредоточение советских войск под Сталинградом. Когда  произошло окружение армии Паулюса под Сталинградом, немцы не смогли перебросить  из-под Москвы ни одну дивизию.

Ржевская наступательная операция была первой крупной наступательной операцией Советских войск в летних условиях. Более того, немцы вынуждены были перебросить к Ржеву 12 пехотных дивизий, в том числе и с юга. В результате упорных боёв немцы были отброшены к Ржеву, но сам город взять не удалось.

Наша дивизия входила в 30-ю армию, которой командовал генерал-лейтенант, впоследствии генерал армии, дважды Герой Советского Союза Лелюшенко Д. Д. 30-я армия в апреле 1943 года была преобразована в 10-ю гвардейскую армию, которой командовал генерал-лейтенант, впоследствии генерал армии, Герой Советского Союза Колпакчи, погибший в 1961 году под Одессой при катастрофе вертолёта.

Потери наших войск под Ржевом были очень большими. При наступлении на укреплённую полосу противника большинство солдат в пехоте оставались целыми не более недели, командиры взводов и рот по три-семь дней. Причём статистика такая: на одного убитого приходится три раненых. Из 20-ти раненых один умирает в госпитале. На 7 убитых — один пропавший без вести. В братские могилы убитых клали навалом. От июльско-августовской жары трупы разлагались, и не было возможности взять документы или медальоны у тысяч лежавших на полях сражений погибших воинов. Вследствие этого тысячи и тысячи погибших стали считаться пропавшими без вести. Семьям пропавших без вести не полагалось ни пенсии, ни пособия, ни льгот. До самой смерти матери и жёны погибших, их дети тщетно надеялись, что их близкие могут рано или поздно объявиться.

Большинство домов в Ржеве были сожжены, десятки окрестных деревень разделили судьбу Хатыни.

 

Уж не слышно сражения грома –

Бой все дальше и дальше идет.

И на стенке сгоревшего дома

Снова ласточка гнёздышко вьет.

 

Гарь, руины, оспины воронок

У фашистов в отбитом сельце,

На безлюдье один лишь котенок

Одиноко сидит на крыльце.

 

Пепел траурным вихрем клубится,

Но в цвету пробуждается май,

И я верю, что жизнь возвратится

В этот горем истерзанный край.

 

 Земля вокруг Ржева проросла десятками обелисков над братскими могилами своих сыновей и защитников. Оккупация города длилась почти 17 месяцев. Все эти месяцы день за днём шли бои.

 Историки не любят об этом вспоминать, как не любили и выдающиеся военачальники. Здесь провалились операции маршала Конева и самого Жукова. Ржевская земля обильно полита нашей кровушкой. То, что я скажу ниже, в это трудно поверить, я бы сам не поверил, но это действительно было, так как я сам был этому свидетелем и участником.

За овладение деревнями Горы-Казеки и Полунино, что в 5 километрах от Ржева, вели затяжные и кровопролитные бои в течение полутора лет последовательно 32 (!) стрелковых дивизии, (в том числе и моя III стрелковая дивизия), 11 стрелковых бригад, 15 танковых бригад и множество других частей разной военной специальности (авиация, артиллерия, кавалерия, сапёры и др.). Только известных по фамилиям здесь захоронено более 10 тысяч воинов. Я думал, что больше жертв за освобождение одной деревни вообще не может быть. Оказывается, было и больше. Есть такие деревни, как писал один маршал в газете "Красная Звезда", где погибли 20 и 30 тысяч человек. А нам говорили в Академии, что в разгроме немцев под Ржевом проявилось высокое военное искусство наших полководцев.

Поселок Синявино, что под Ленинградом, наши войска штурмовали с небольшими перерывами, с сентября 1941 года по январь 1943 года. По официальным данным там похоронено 130 тысяч бойцов и командиров. И это при том, что у нас потери  было принято считать по числу захороненных. А сколько тех, которых не похоронили или тех, кто пропал без вести?

 

Победой не окуплены потери,

Победой лишь оправданы они.

 

О боях за деревню Полунино говорится даже в однотомной энциклопедии "Великая Отечественная война 1941-1945", изданной в 1985 году институтом военной истории Министерства Обороны СССР. По-моему, это редчайший случай, когда о боях за деревушку, состоящую всего-то из 20 дворов, говорится в энциклопедии, которая разошлась  по всему миру.

Английский журналист Александр Верт, прошедший всю войну на советско-германском фронте, писал после войны, что "сражение за Ржев было из числа самых тяжёлых, каких когда-либо приходилось вести советским войскам. Военные действия носили такой ожесточённый характер, что пленных было очень мало".

"Ты знаешь, Ржев,

  Ты видел, Ржев,

  Как пляшут огненные смерчи,

  Ты помнишь: сколько было жертв –

  На той земле — в долине смерти!"

 

На братском кладбище в деревне Полунино поставлен памятник, - стоящий в шинели молодой солдат со склонённой головой, с каской в одной руке и с автоматом в другой.

На памятнике надпись: здесь похоронены солдаты, сержанты и офицеры из воинских соединений, участвовавших в боях за деревню Полунино:

 

Стрелковые дивизии: 3, 10, 16 гв., 20, 24, 32, 37, 43, 52,

                                    78, 107, 111, 114, 143, 178, 182, 210,   

                                    243, 246, 247, 248, 250, 348, 357, 359,

                                     369, 371, 375, 379, 413, 415;

 

стрелковые бригады: 4, 35,36, 119, 130, 132, 136, 153, 156, 238;

 

танковые бригады: 18, 25, 28, 38, 55, 85, 115, 119, 144, 153, 238, 249, 255, 270, 298.

 

 В полосе боёв нашей дивизии, под деревней Полунино, погибли отцы космонавта Александра Иванченкова, писателя Владимира Крупина, поэта Анатолия Грибнёва. Все они каждый год приезжают в Полунино поклониться могилам и праху своих отцов. Поэт Грибнев писал:

 

"Я снова сорвусь и поеду,

Гонимый сыновьей тоской,

По старому горькому следу,

В деревню за Волгой-рекой".

 

В 1978 году космонавт Иванченков, побывав в космосе 140 суток, поздравил из космоса жителей Ржева с награждением города орденом Отечественной войны 1-й степени. У подвигов нет давности. Высокую награду город Ржев получил по праву.

О невероятных потерях под Ржевом народу не говорится до сих пор. Видимо, они были ужасны. В связи с этим командующий Калининским фронтом генерал-полковник, впоследствии Маршал и дважды Герой Советского Союза Конев И. С. был снят с должности. (Первый раз Конева сняли с должности командующего Западным фронтом за неудачу под Москвой в октябре 1941 года.)

Потом, когда 50 лет спустя я побывал на месте боёв 532-го стрелкового полка у деревень Горы-Казеки и Полунино, и шесть раз побывал в Центральном военном архиве Министерства Обороны СССР в городе Подольске Московской области, изучая подлинные документы о сражении за Ржев, мне стало известно, что ожесточённые сражения за Ржев продолжались с октября 1941 года по март 1943 года.

За овладение Ржевом были проведены две Ржевско-Вяземские и одна Ржевско-Сычёвская операции Калининского и Западного фронтов.

В Ржевско-Сычёвской операции, в которой участвовала наша дивизия, с 30 июля по 23 августа принимали участие 6 общевойсковых армий, одна воздушная армия, два танковых корпуса и один кавалерийский корпус. И Ржев не был взят!

Знаю, что утомляю своих читателей, но не могу не перечислить номера сражавшихся за освобождение Ржева общевойсковых армий: 1-я ударная, 5, 10, 16, 20, 22, 29, 30, 31, 33, 41, 43, 49, 50, а также 1-й и 2-й гвардейские стрелковые и 11-й кавалерийский корпуса.

Для сравнения скажем, что в ноябре 1943 года столица Украины — Киев была освобождена за 10 дней силами 38-й общевойсковой армии, 3-й гвардейской танковой армии, танкового и кавалерийского корпусов. И это притом, что пришлось форсировать крупнейшую водную преграду - реку Днепр.

 Ржев нами не был взят. Немцы сами оставили Ржев в марте 1943 года, опасаясь окружения нашими войсками, глубоко продвинувшимися в тыл немцев на флангах.

Под Москвой и Ржевом 30-й армией в течение года командовал генерал армии Д. Д. Лелюшенко. О своём боевом пути он написал книгу "Москва-Сталинград-Берлин-Прага". В ответ на моё поздравление по случаю 30-летия Победы он прислал мне эту книгу с авторской надписью: «Богачёву Борису Ильичу от автора, с уважением».

Так вот, из 450 страниц этой книги сражению за Ржев он уделил всего 9 строчек. Писать о неудачах у нас не принято.

Когда 30 июля 1942 года началось наступление наших войск, в городе Ржеве в лагере содержалось в тяжелейших условиях 20 тысяч наших военнопленных, в том числе и бывший курсант Московского пехотного училища, ставший потом известным писателем Константин Воробьёв.

 Он писал, что пленные слышали вблизи грохот боя, радовались, возлагали надежду на освобождение, но этого не случилось. Семнадцать огненных месяцев стоял фронт под Ржевом.

 В дневнике писательницы Г. Ржевской, бывшей переводчицы штаба 30-й армии, есть такая запись: «Сегодня пленный показал текст присяги, которую каждый солдат стоявший тут против нас, должен был лично принести Гитлеру. Они клянутся не сойти со своих позиций у Ржева. Фюрер сказал: «Отдать Ржев – открыть русским дорогу на Берлин».

В результате боёв Ржев был до основания разрушен. Из 5434 жилых домов осталось 297. До войны в городе было 60 тысяч жителей, а при освобождении проживало только 362 человека. В городе, на высоком берегу красавицы Волги, стоит памятник, на котором написано, что в боях за освобождение города погибло 90 тысяч военнослужащих. А всего на территории Ржевского района погибло и захоронено 120 тысяч воинов и разрушено 342 населённых пункта. На этом памятнике есть и такая надпись:

 

"Почестей мы не просили.

Не ждали наград за дела,

Нам общая слава России

Солдатской наградой была".

 

Хорошо описал сражение за Ржев участник этих боёв писатель Вячеслав Кондратьев в повести "Сашка". Большой популярностью пользовалось стихотворение ураганной трагедийной силы "Я убит подо Ржевом" Александра Твардовского.

«Я убит подо Ржевом,

В безымянном болоте,

В пятой роте, при жестоком налете.

 

Я не слышал разрыва

И не видел той вспышки -

Точно в пропасть с обрыва –

И ни дна, ни покрышки.

 

И во всем этом мире,

До конца его дней,

Ни петлички, ни лычки

С гимнастерки моей....»

За всю войну Сталин единственный раз был на фронте. В августе  1943 года он прибыл в деревню Хорошево, под Ржевом, в 50-ти километрах от передовой, где совещался с двумя командующими армиями и где принял решение о проведении в Москве артиллерийских салютов в честь взятия нашими войсками городов Орел и Белгород.

В приказе Верховного Главнокомандующего И. В. Сталина от 23 февраля 1943 года говорилось: "Навсегда сохранит наш народ память о героической обороне Севастополя и Одессы, об упорных боях под Москвой и в предгорьях Кавказа, в районе Ржева и под Ленинградом, о величайшем в истории войн сражении у стен Сталинграда".

По-моему, это единственное упоминание о Ржеве, ставящее сражение за этот город в ряд величайших сражений Великой Отечественной войны, да и всей Второй мировой войны. Под Ржевом была "Пиррова" победа. Понесенные неисчислимые усилия и жертвы привели к минимальным результатам - враг лишь отступил на пару десятков километров. Поэтому о боях под Ржевом нигде не писалось, никаких исследований не проводилось. Поражения нам не нужны. В. И. Ленин говорил в своё время, что воспитание советских граждан в коммунистическом духе должно основываться на победах. Каждый день, хоть малых, но победах.

В сентябре 1941 года под Киевом был наголову разгромлен наш Южный фронт. Были окружены четыре (!) общевойсковые армии. Командование фронта погибло в окружении. В плен к немцам попало невиданное в истории войн число воинов - 665000, множество военной техники — 800танков, 4000 орудий и т. д. Но несмотря на это Киеву было присвоено звание - "город-Герой" и была учреждена правительственная нагрудная  медаль "За оборону Киева".

Будучи в военном архиве, я ознакомился с книгой учёта офицерского состава моей дивизии за 1943 год. В течение одного года на должности командира стрелкового взвода сменилось 5-7 человек (убит, ранен, пропал без вести, переведен). На должности командира миномётного взвода стрелковой роты сменилось 3-4 человека, командира роты-4-5 человек, командира взвода противотанковых пушек-3 человека, командира батальона или полка-2-3 человека.

За время четырёхлетней ожесточённой войны личный состав пехотных рот, батальонов, полков полностью поменялся 10-12 раз, в том числе и офицеров. Каждый день войны уносил в среднем 12 тысяч человек.

 

«Мы -  поколение убитых

В священной яростной войне

В траншеях, бомбами изрытых,

В смертельных схватках на броне.

 

В боях погибли миллионы,

Победа плавала в крови.

Через полвека слышны стоны

Разбитых судеб и любви.»

 

Тысячу раз прав был поэт и великий исследователь ПОДВИГА СОЛДАТСКОГО Смирнов Сергей Сергеевич, открывший всему миру подвиг защитников Брестской крепости, когда в одной из телепередач обронил: «Каждый солдат, прошедший через горнило войны, через атаки и оборонительные бои, заслуживает звание Героя...».

Причиной громадных людских потерь наших войск явилось неумение командования воевать — бесчисленные лобовые атаки при недостаточно подавленной обороне противника, стремление брать высоты независимо от их тактической ценности, освобождать крупные города к праздничным датам и т. п.

Советские генералы в тот период могли одерживать победы, лишь проливая реки солдатской крови. О бессмысленной жестокости и неоправданности наших атак говорилось в неотправленном письме к родным у захваченного в плен нашими разведчиками немецкого офицера. «...Летом мы отражали атаки русских. С расстояния 600 метров мы открыли огонь, и целые отделения в первой волне атакующих повалились на землю... Уцелевшие одиночки тупо шли вперёд. Это было жутко, невероятно, бесчеловечно. Ни один из наших солдат не стал бы двигаться вперёд. Вторая волна тоже понесла потери, но сомкнула ряды над трупами своих товарищей, павших в первой волне. Затем, как по сигналу, цепи людей начали бежать. С их приближением доносилось нестройное, раскатистое «Ур-а-а-а».  Первые три волны были уничтожены нашим огнём... Натиск четвёртой волны был более медленный: люди прокладывали путь по ковру трупов. Пулемёты раскалились от непрерывного огня, и часто приходилось прекращать стрельбу для смены стволов. Количество, продолжительность и ярость этих атак совсем истощили нас и довели до оцепенения. Не буду скрывать, они испугали нас. Если Советы могут позволить себе терять так много людей, пытаясь ликвидировать даже незначительные результаты нашего наступления, то как  часто и каким числом они будут атаковать, если объект будет действительно очень важным?».

Летописец 4-й немецкой танковой армии зафиксировал в журнале боевых действий атаки 17-й и 44-й кавалерийских дивизий на свои позиции: «… Не верилось, что противник собирается атаковать наши танки на этом широком поле, более подходящем для проведения парадов…

Но вот три шеренги всадников двинулись на нас. По искрящемуся под солнцем снегу лихо мчались всадники с саблей наголо, прижавшись к шеям своих коней.

Первые снаряды разорвались в самой гуще атакующих… Страшная черная туча повисла над полем боя. В воздух взлетели разорванные на куски люди и кони…. Нашему удивлению не было предела, когда после первой атаки русские всадники снова пошли в наступление.

Невозможно представить себе, что после гибели первых эскадронов страшный спектакль продолжится снова… Но местность уже пристреляна, и гибель второй волны конницы произошла еще быстрее, чем первой. 44-я дивизия погибла почти вся, а 17-я потеряла три четверти личного состава».

Подобные атаки, призванные истощить врага, завалить его трупами атакующих, были обычным явлением в 41-м и в 42-м годах.  МЫ ИХ ЗАБРОСАЛИ СВОИМИ ТРУПАМИ.

 То, что пелось в довоенной песне: «Малой кровью, могучим ударом» на поверку оказалось не более, чем фанфарной строкой из бравой песни, никак не соответствующей реальному положению вещей.

 Подтверждение тому – многочисленные эпизоды и Финской, и Великой Отечественной войны, когда «у незнакомого посёлка на безымянной высоте» пехоту клали ротами и батальонами, до последнего человека. Да и много ли могла стоить жизнь деревенского мужика в красноармейской шинели, когда  расстреливались и маршалы, и командармы.

Из книги маршала Жукова «Воспоминания и размышления»: «Я много раз видел, как солдаты поднимались в атаку. Это нелегко – подняться в рост, когда смертоносным металлом пронизан воздух. Но они поднимались!. А ведь многие из них едва узнали вкус жизни. 19-20 лет – лучший возраст для человека, – всё впереди. А для них часто впереди был только немецкий блиндаж, извергавший пулемётный огонь. Советский солдат вынес тогда тяжкие испытания. А сегодня старая рана заговорила, здоровье шалит. Бывший фронтовик не станет вам жаловаться – не та закваска характера. Будьте сами предупредительны. Не оскорбляя гордости, относитесь к ним чутко и уважительно.Это очень малая плата за всё, что они сделали для вас в 1941-45 годах».

Иногда задумываешься, а нужно ли показывать наши слабые стороны и многочисленные беды в прошедшей победоносной войне. Ведь мы победили, а победителей не судят. Думаю, что нужно.

Да, народ нас не осудит. Но история осудит и расставит всё по своим местам. Так лучше сейчас, когда еще живы участники войны, показать нашим детям и внукам, что несмотря на все наши слабости и беды, воины Красной армии и труженики тыла проявили такой массовый героизм, невиданное мужество, стойкость, силу духа, умение, терпение, которые изумили весь мир, когда мы наголову разбили самую могущественную армию в мире.

Общаясь с современной молодёжью, иногда слышишь от них вопросы, почему же ветераны-фронтовики, несмотря на сильнейшие потрясения во время войны, сохранили большой заряд бодрости и жизнестойкости.

 Ответ тут таков, - как истинные солдаты, познавшие все ужасы войны, они узнали и цену жизни и хотят достойно ею пользоваться.

После увольнения из армии я разыскал в Москве совет ветеранов  111-й стрелковой дивизии, несколько раз побывал на встречах ветеранов дивизии на празднике 9-го мая в Москве, в парке Горького, на берегу реки Москвы. Посетил место боя под Ржевом, деревни Полунино и Горы-Казеки, где отважно сражались воины дивизии и где тысячи их молодыми остались навечно лежать в сырой земле. Никаких следов происходящих здесь ожесточённых сражений уже нет.

В деревне Горы-Казеки есть небольшой музей боевой славы, где хранятся экспонаты, рассказывающие о былых боях за эту деревню. По просьбе заведующей музея выслал ей свою фотографию. Деревни Ново-Семёновской уже нет, ручей, который мы в атаке переходили по грудь глубиной, превратился в большое озеро километра два длиной. Жизнь продолжается!

После Ржева обескровленную 111-ю стрелковую дивизию пополнили личным составом и передислоцировали под Харьков, где она весной 1943 года попала в окружение, была разбита, но Красное боевое знамя дивизии было сохранено. Дивизия вновь была пополнена и продолжала воевать вплоть до 11-го мая 1945 года.

111-я стрелковая дивизия была фронтового подчинения и во время войны находилась в составе многих армий: 2-я резервная, 30, 39, 61, 3-я танковая, 69, 7-я гвардейская, 5-я гвардейская, 52 и на фронтах — Калининском, Северо-Западном, 1-м Украинском.

Боевой путь дивизии: Бежецк, Ржев, Мерефа, Белгород, Харьков, Александрия, Дубоссары, Яссы, Штейнау (на реке Одер), Прага.

За успешные боевые действия, умелое выполнение заданий командования, мужество и отвагу личного состава дивизия была награждена орденами Красного Знамени и Богдана Хмельницкого, получила почётное наименование "Александрийская" (в честь участия в освобождении города Александрия Кировоградской области). Наименование дивизии начертано на стене в Национальном музее Отечественной войны в Киеве. Все три стрелковые полка дивизии (399, 468, 532), а также  и 286-й артиллерийский, удостоились почётного наименования "Одерский" и все они награждены орденом Александра Невского.

В нашей дивизии было 3 героя Советского Союза, один из которых, лейтенант Шемигон, повторил подвиг Александра Матросова.

Шемигон Алексей Родионович, 1916 года рождения, уроженец села Вилочка Готвальдовского района Харьковской области, в семье крестьянина. Украинец. Окончил 2 класса и школу ФЗУ. Работал слесарем в Харьковском локомотивном депо. В Сов. Армии в 1937-1942 г.г. и с июня 1943 г. В 1944 году окончил Горьковское политическое училище. Участник Великой Отечественной войны с июня 1941 года. Командир роты 468 стр. полка (111 стр. дивизия 52 армия, 2-й Украинский фронт). Лейтенант Шемигон после арт.подготовки 20.08.1944 года севернее гор. Яссы (Румыния) поднял роту в атаку. Видя, что пулеметный огонь из дзота не дает бойцам продвигаться, подобрался к огневой точке и закрыл собой амбразуру дзота. Звание Героя Советского Союза присвоено 24.3. 45 посмертно. Награжден орденом Ленина, медалью.

Именем Героя названы тепловоз железной дороги, депо в Харькове и улица города. О нем написано в книге «Подвиги во имя Отчизны». Харьков. 1985г.

Другой герой – сержант Балабух Юзеф Иванович, 1921 года рождения, помощник командира стрелкового взвода 399 стрелкового полка 111-й стрелковой дивизии, заменив выбывшего из строя командира взвода, лично уничтожил вражеский танк, бронетранспортер и десяток гитлеровцев. Был ранен, но остался в строю. За этот подвиг ему было присвоено звание Героя Советского Союза. Награжден орденами Ленина и Славы 3-й  степени. После войны демобилизовался из армии и работал в колхозе. Умер 16 мая 1974 года. О его боевых делах написано в книге «Овеянные славой имена». Одесса, 1988 год.

Был также в дивизии кавалер ордена Славы III-х степеней.

В соседнем 399-м стрелковом полку служил командиром взвода 45-мм противотанковых орудий лейтенант Василь Быков, впоследствии известный советский писатель, глубоко искренний, порядочный человек и бесстрашно пишущий суровую правду.

В бою на Кировоградщине он был тяжело ранен и лежал в деревенской хате. Во время немецкой контратаки вражеский танк развалил хату и Быков двое суток лежал под её развалинами, пока немцев не выбили с деревни, а его нашли случайно под обломками.

Среди фронтовиков двадцать второго, двадцать третьего и двадцать четвертого годов рождения в живых осталось три процента. Это статистика. Из выпуска из военного училища писателя Василия Быкова из восьмидесяти курсантов с фронта вернулось четверо. Почти все его сверстники навечно остались молодыми, убитые под Москвой и Ржевом, павшие смертью храбрых в первые часы на границе и в последние минуты в Берлине и Праге, на всем долгом пути войны, где каждый из 1418 дней и ночей стоил крови и жизней.

«Их солдатские погоны, их раны, госпитали, в которых их спасали от смерти, снова раны и, наконец, безымянные могилки, под наспех наброшенным дерном…» В эти сжатые строки вмещается фронтовой путь Василия Быкова, чье имя долгое время оставалось выбитым на обелиске братской могилы под Кировоградом; он остался живым по воле случая, власть которого столь велика на войне.

 

«И будет так,

Необратимо будет.

На сцену выйдет в орденах старик,

Последний на планете фронтовик.

 

И голосом печальным и усталым

Неторопливо поведет рассказ

Как землю нашу вырвал из металла,

Как солнце наше сохранил для нас.

 

И будут парни очень удивляться,

Девчонки будут ахать и вздыхать,

Как это можно умереть в 17,

Как можно в годик маму потерять?

 

И он уйдет – свидетель битвы грозной,

С букетом роз и маков полевых.

Спешите видеть их – пока не поздно,

Пока они живут среди живых.»

 

О 111-й стрелковой дивизии упоминает в своей книге "Воспоминания и размышления" (1972 года издания) главный герой войны, маршал и четырежды Герой Советского Союза Георгий Константинович Жуков, который на стр. 474 пишет, что хорошо дрались при взятии города Белгорода 93, 94 гвардейские и 111-я стрелковые дивизии.

После войны 111-я стрелковая дивизия дислоцировалась во Львове, где и была расформирована в августе 1946 года. Личный состав дивизии был передан в 24-ю Самаро-Ульяновскую, Железную Бердичевскую пятиорденоносную мотострелковую дивизию, которая и сейчас стоит в Львове.

В 1995 году, по случаю 50-летия Победы, я посетил Центральный музей Советской Армии в Москве на площади Коммуны и мне пришлось приложить немало усилий, чтобы посмотреть на хранящееся там боевое знамя моего 532-го Одерского ордена Александра Невского стрелкового полка.

Служащий музея, хранитель знамён, сказал, что я единственный человек, который в течение 20-ти лет его работы в музее пожелал повидаться с боевым знаменем своей воинской части.

Изучая в Подольском архиве материалы, касающиеся истории 111-й стрелковой дивизии, я прочитал  документ, - донесение начальника штаба дивизии, о котором не могу умолчать, так как поклялся писать о войне только правду.

В этом документе  сообщалось, что в августе 1943 года в боях под Харьковом один из батальонов был атакован и окружен немецкими танками, сопровождаемыми автоматчиками. Две батальонные  45-мм. пушки после нескольких выстрелов были уничтожены огнем танковых пушек. Вырытые по колено окопы спасти от  танков не могли. Ружейно-пулеметный огонь обороняющихся был бессилен против танковой брони. Через  тридцать минут все было кончено. Озверевшие  немецкие автоматчики добивали раненых выстрелами из автоматов, уродовали лица ударами саперных лопаток.

Через три дня другая советская дивизия выбила немцев с этого места. Ввиду сильного зловонного запаха от разлагающихся трупов никто документы у павших не изымал, а их быстро зарыли в неглубокие окопы.

Стремясь скрыть правду о происшедшем, начальник штаба 111-й дивизии донес в вышестоящий штаб, что все 180 человек пропали без вести. А это означало, что их семьи будут лишены льгот, пособий и преимуществ, положенных семьям фронтовиков. На них все время будут смотреть с подозрением соседи по дому и коллеги по работе. Они окажутся под неусыпным надзором местных органов государственной безопасности (НКВД, МГБ и КГБ). А вдруг муж  или сын перебежал к немцам и заслан в нашу страну шпионом?

 

Смотри, сынок!

Здесь каждый метр пропитан

Бессмертной кровью павших храбрецов.

Здесь шла война.

Здесь грозным монолитом

Стояла насмерть молодость отцов.

 

Работая в Подольском архиве, все интересующие меня сведения из архивных дел я записывал  в выданную мне в архиве общую тетрадь с пронумерованными листами, прошнурованную и скрепленную на последнем листе сургучной печатью. По окончанию работы в архиве эта тетрадь на руки не выдавалась, а секретной почтой направлялась  в мой райвоенкомат и хранилась там в секретной части. Я мог ею пользоваться только в присутствии начальника секретной части, а после прочтения возвращал ему тетрадь.

Так вот, мои записи в тетради о трагической гибели 180 человек были еще в Подольском архиве зачеркнуты черной тушью, потому что что-либо негативного о войне записывать, а тем более опубликовывать, было нельзя.

Пользуясь невнимательностью начальника секретной части райвоенкомата, я  повернул лист тетради к свету, и хотя с трудом, но смог разобрать записанные мною сведения об этом трагическом событии под Харьковым и переписать в свою тетрадь.

Известно, что много лет  спустя после войны, даже начальник института военной истории Министерства обороны СССР генерал – полковник Д.Волкогонов и тот не смог добиться разрешения на ознакомление с некоторыми совершенно секретными документами, которые хранились в  военном архиве.

Повсюду кричали и кричат сейчас, что надо писать правду и только правду о прошедшей Великой войне, а на деле все было наоборот.

В последующих поездках в Подольский архив я уже прибегал к хитростям. Когда в архивных документах указывалось, например,о том, что восемь наших бойцов было захвачено немцами в плен, я записывал в свою тетрадь о том, что нами было захвачено в плен восемь немцев. Дома переписывал все наоборот.

 

 

ВЫШНИЙ ВОЛОЧЁК.

 

 

После выздоровления я  был направлен в отдел кадров Калининского фронта, находившийся в городе Калинине (ныне - Тверь), где пробыл несколько дней, а оттуда выехал в дивизион фронтового резерва офицерского состава. Этот дивизион входил в 52-й фронтовой артиллерийский запасной полк, находившийся в городе Вышний Волочёк .

В свободное от службы время с интересом ходил по улицам и вдоль многочисленных каналов этого древнего типичного провинциального городка, любовался своеобразной архитектурой домов. Каналы были прорыты во времена императора Петра I Великого, чтобы не тащить волоком 10 километров лодки и корабли с товарами от реки Цна до реки Тверца, впадающей в Волгу.

Не прозою лишь, но и стихами Вышний Волочек воспет:

 

«Не в Италии, не в Греции

Этот дивный старичок,

И в России есть Венеция –

Город Вышний Волочек».

 

 В резерве находился около месяца, занимаясь боевой учёбой, включая стрельбу из орудий и миномётов.

В этом дивизионе в ноябре 1942 года я был принят в члены Всесоюзного Ленинского Коммунистического союза молодежи (ВЛКСМ). Членский билет мне был выдан начальником политотдела спецчастей Калининского фронта. Тогда этот молодежный союз был награжден двумя орденами. Позже этот союз стал шести орденоносным. Мне было 17 лет и 10 месяцев, но я считался бывалым воином, так как уже побывал в боях и был ранен.

Там же в резерве находился лейтенант Гарифуллин Михаил, а писарем одной из батарей был сержант Семёнов Ювеналий. Через 25 лет я снова встречусь с ними на военной службе в Одессе. Гарифуллин будет подполковником юстиции, помощником военного прокурора округа, а Семёнов - полковником юстиции, членом военного трибунала того же округа. Одному писателю читатели выразили недоверие, дескать, так в жизни не бывает, чтобы люди в жизни встречались. Писатель возразил, что бывает, если герои в жизни идут по прямой дороге, а не прячутся в закоулках.

Из резерва меня назначили командиром отдельного взвода управления миномётного полка, который формировался в том же городе. По штатному расписанию воинское звание командира отдельного взвода - старший лейтенант. Во взводе два отделения разведчиков и два телефонных отделения связистов. Всего человек 35. Но пробыл я на этой должности недолго.

Дело в том, что полк был на конной тяге, а направляющиеся к нам вагоны с сеном на станции Валдай попали под бомбёжку и были сожжены. Лошадей кормить нечем, все поля под снегом. А в полку было 80 лошадей. Среди разведчиков во взводе у меня было несколько бывших уголовников, выпущенных из тюрьмы досрочно с условием направления их на фронт. Помню, один был расхититель государственного имущества, другой - убийца из-за мести. Кстати, в 1941-1942 годах в действующую армию было направлено из лагерей и тюрем 900 тысяч заключённых. Это 90 условных дивизий.

Они-то мне, эти уголовники, и предложили украсть колхозный стог сена с ближайшего поля. И я по глупости согласился, рассчитывая получить за это благодарность от командира полка. Стог сена украли, но колхозники по оставленным нашими санями следам нашли украденное сено, пожаловались секретарю обкома партии, тот обратился к члену военного совета фронта. В общем, и командование полка, и я были строго наказаны. Меня перевели с понижением на должность командира взвода управления батареи (штатное звание - лейтенант), а сено пришлось возвратить.

Припоминается и такой эпизод. Уже побывавшие на войне связисты сказали мне, что надо иметь в запасе  телефонный провод.

 Бывают на войне случаи, когда штатный кабель смотать времени нет, и приходится его бросать на месте и командование остается без связи, а это всё равно как остаться слепым. Они же подсказали мне и выход из положения - найти кабель на одном из заводов в Вышнем Волочке.

Действительно, будучи на стеклянном заводе, я нашел во дворе много мотков железной проволоки, ржавеющей под снегом. Обратился к директору завода с просьбой дать мне часть этой проволоки, т. к. скоро мы отправляемся на фронт. К моему удивлению он наотрез отказал мне, и никакие мои призывы к совести и патриотизму не помогли. Что делать? Выход нашли опять мои уголовники.

Утром шесть человек бойцов строевым шагом прошли через проходную завода, охраняемую вахтершей с наганом в кобуре. Я на ходу ей бросил: "Идём на работу по указанию вашего директора". Она никак не реагировала. Побросав 5-6 мотков проволоки через забор, где уже ожидали наши сани, мы таким же порядком прошли обратно, сказав вахтерше: "Работы нет". На сей раз всё обошлось нормально.

Выше я говорил о 52-м фронтовом артиллерийском запасном полке. Привожу некоторые данные о нём: в полку были курсы командиров батарей, курсы младших лейтенантов и 8 учебных дивизионов - резерва офицерского состава, сержантского состава, миномётный, противотанковый, полковой артиллерии, дивизионной, корпусной, зенитной.

С марта 1942 года и по окончании войны полк отправил в действующую армию 21954 человек, в том числе 103 командиров батарей, 513 младших лейтенантов, 3593 сержантов. В резерве находились и учились 7000 офицеров. Строгости были большие. Так, за отсутствие на утренней физзарядке командир взвода старший сержант Глумов бал арестован на 5 суток домашнего ареста с удержанием 50% зарплаты за каждый день ареста.

В моём формирующемся 562-м полку было 3 дивизиона по три батареи в каждом. В батарее три огневых взвода, по два миномёта в каждом, и взвод управления. На вооружении в полку было 36 дульнозарядных 120-мм миномётов, предназначенных для уничтожения навесным огнём живой силы и огневых средств противника. Дальность стрельбы миномёта 5700 метров, скорострельность - 15 выстрелов в минуту, вес миномёта 285 кг, вес мины - 16 кг.

Был у меня во взводе москвич, мой одногодка, 1924 года рождения, рядовой красноармеец Николай Новиков на должности старшего артиллерийского разведчика.

Интересна его история. В августе 1941 года он, 17-летний комсомолец, добровольно ушел на фронт в составе Московской дивизии - народного ополчения. Тогда таких дивизий в Москве было сформировано 15, по числу районов в городе. Каждая дивизия состояла из 10 тысяч бойцов - добровольцев, рабочих, студентов, профессоров и других, тех, кто по разным причинам не подлежал призыву в армию. Все эти дивизии попали под сокрушительные удары немецких танковых и моторизованных дивизий, а добровольцы, кто не попал в плен, погибли.

Так вот, попавший в плен Новиков, рассказывает: "нас, несколько сотен военнопленных, немецкие конвоиры вели на запад. Навстречу по дороге шла танковая колонна. Нас согнали на обочину, но танковая колонна остановилась. Из люка переднего танка высунулся командир и подал какую-то команду. Конвоиры быстро перебежали на одну сторону дороги и из автоматов открыли по нам огонь. Из танков стреляли из пулемётов. Все бросились бежать, но убежать смогли единицы. Я спрятался под кручей реки. Немецкие автоматчики добивали на поле раненых, но меня не нашли. Через два месяца я, истощенный и измождённый от недоедания, перешел линию фронта».

0н горел лютой ненавистью к гитлеровцам и заражал ею других сослуживцев.

Кстати, мой тесть, Крупин Дмитрий Николаевич, тоже был в Московской дивизии народного ополчения, попал в окружение, но вышел к своим и еле-еле живой пришел домой. Здоровье было подорвано, и через 6 лет он скончался в возрасте 6О-ти лет.

На формировании полка, после вечерней проверки, личный состав батареи ходил строем и с песней. Пели про синенький скромный платочек, про Катюшу, выходившую на берег крутой, про трёх танкистов, про Днепр, который ревёт и стонет.

 Пели и другие популярные в то время песни:

"Вставай, страна огромная",

"Распрягайте, хлопцы, коней",

"Солдатушки, бравы ребятушки",

"Где подлый враг не проползёт, пройдёт стальная наша рота",

"Шли по степи полки со славой громкой.. ",

 "Эх, тачанка - полтавчанка, все четыре колеса.. ",

 "Раз-два—три, Маруся, я к тебе вернуся..", 

 "По долинам и по взгорьям",

 "От Москвы до британских морей Красная армия всех сильней.. ",

 "И на вражьей земле мы врага разобьём малой кровью, могучим    ударом".

 «Когда на каком-нибудь участке фронта наступает затишье», - писал фронтовой корреспондент уже в первые месяцы войны, - «люди с радостью отдают свой короткий досуг песне».

Василий  Лебедев-Кумач выразил это настроение в ёмкой поэтической форме:

 

«Кто сказал, что надо бросить

песню на войне?

После боя сердце просит

музыки вдвойне...».

«Какие это были песни!

Они вели по жизни нас.

Мы пели их, собравшись вместе,

Во дни торжеств и в горький час.

Была в них грусть,

Была в них радость,

До боли  был мотив родной.

За раны тяжкие в награду

Они давались нам с тобой.

Земной наш путь  всегда был труден,

Мы и теперь идем во мгле…

А песни – песни, как и люди,

Они не вечны на земле.»

 

Ещё с царских времён солдаты пели походную песню: «Умный в артиллерии, щёголь в кавалерии, лодырь во флоте, а дурак в пехоте». А в период Отечественной войны солдаты пели иначе: «Вспомню я пехоту и родную роту. И тебя, что дал мне закурить...». И это: «Не верьте пехоте, когда она бравые песни поёт».

«Сердца волнуют песни фронтовые

И мерный шаг наследников в строю,

Напоминая годы молодые,

Когда свистели пули разрывные».

 

В это же время Указом Президиума Верховного Совета СССР в армии и на флоте были введены вместо петлиц - погоны: парадные - золотистого цвета, полевые - зелёного цвета. Вместо сержантских треугольников, офицерских кубиков, шпал и ромбов на петлицах стали звездочки на погонах. Командиры взводов - лейтенанты и выше стали именоваться офицерами. Еще ранее были введены генеральские звания и покрой воинского обмундирования, которое было в царское время.

Как-то в разговоре с сослуживцами в начале 90-х годов я отрицательно высказался о введении Сталиным в феврале 1943 года погон для военнослужащих.

 Мотивировал это тем, что мой отец – московский рабочий – был с 1918 года первым краскомом (так назывались тогда первые командиры Красной армии), будучи командиром стрелковой роты,  сражался против войск Колчака и Врангеля, презрительно называя белогвардейских офицеров «золотопогонниками». А сейчас мы, советские офицеры, носим золотые погоны.

Что же тут негативного, возражали мне, что в армии были введены погоны, а командиры стали называться офицерами?

Дело в том, отвечал я, что Сталин, подобно Наполеону из революционера превратился в императора не только по содержанию (абсолютная власть, произвол, тирания, деспотизм), но и по форме. Он постепенно вводил в армии всё то, что было в царской армии.

При Ленине были наркомы (народные комиссары), наркоматы, при Сталине - министры и министерства.

Были комдивы (командиры дивизий), комкоры, командармы, красноармейцы, краснофлотцы, - стали генералы, маршалы, солдаты и матросы.

Был средний, старший командный и начальствующий состав, стали офицеры.

Были воинские знаки различия – на петлицах треугольники, кубики, шпалы, ромбы – стали погоны со звездочками. Причём при царе погоны для строевых офицеров были широкие золотого цвета, а для военных чиновников (юристов, медиков, администраторов) – узкие (погончики) серебристого цвета. Точно такие погоны были введены и Сталиным. После смерти Сталина узкие погончики для чиновников были заменены на широкие золотого цвета.

Форма одежды генералов (покрой шинели, расположение пуговиц, брюки с широкими лампасами, папаха с красным верхом) стала такой же, как и у царских генералов. На офицерских брюках появился кант. При Ленине на фуражке была звезда, а на поясе ремень с пряжкой. При Сталине на фуражке появилась, как и при царе, кокарда (правда со звездой), а на поясном ремне – бляха.

На рукавах парадного офицерского мундира появились нашивки (шевроны), как и у царских офицеров. Как и при царе, офицеры армии и флота стали носить на поясном ремне кортики (холодное короткое колющее оружие).

При царе у офицеров были денщики, при Сталине у офицеров появились ординарцы с теми же функциями.

Были учреждены ордена Суворова (князь), Кутузова (граф), а так же Нахимова и Ушакова (адмиралы), хотя Ленин ненавидел князей и графов, генералов и адмиралов – царских прислужников.

Был восстановлен введённый ещё Петром I орден Александра Невского и учреждены Суворовские и Нахимовские училища, наподобие царских младших военно-учебных заведений – кадетских корпусов.

Подверглось изменению и само название армии. При Ленине она называлась «Рабоче-крестьянская Красная Армия» (РККА). Затем при Сталине слова «Рабоче-крестьянская» были опущены, а после войны Красная Армия стала называться Советской армией. Что значит «советская»? Есть французская армия, немецкая, американская и т. д. А что значит «советская»?

Изменился и текст военной присяги. При Ленине она начиналась так: «Я, сын трудового народа, принимая присягу, клянусь...» При Сталине: «Я, гражданин Союза Советских Социалистических республик, принимая присягу, клянусь...».

Можно представить себе, что чувствовал Сталин, стоя на могиле (мавзолее) Ленина, когда принимал военный парад на Красной площади, превращённой в кладбище (на площади с 1917 года и в последующие годы захоронено более трёхсот человек).

Недоучившийся семинарист, не имея ни общего, ни военного образования, стал Генералиссимусом и всевластным правителем одной из  великих держав мира, когда под громоподобные звуки тысячетрубного оркестра глядел на проходящие шеренги воинов, одетых в форму примерно так, как были одеты офицеры при царизме.

 

 

НА ФРОНТ.

 

 Формирование полка кончилось. На плацу был выстроен личный состав полка и был зачитан приказ Верховного Главнокомандующего Вооруженными Силами СССР об отправлении на фронт. На приветствие командира полка бойцы ответили громким троекратным «УРА», и с песней, которую в то время пела вся страна, «Священная война», взводными колоннами отправились по своим местам в последний раз проверить готовность боевой техники, личного оружия, боеприпасов и воинского снаряжения.

 

СВЯЩЕННАЯ ВОЙНА

(музыка А.Александрова, слова В.Лебедева-Кумача)

 

«Вставай, страна огромная,

Вставай на смертный бой

С фашисткой силой темною,

С проклятою ордой.

 

Пусть ярость благородная

Вскипает, как волна-

Идет война народная,

Священная война.

 

Гнилой фашистской нечисти

Загоним пулю в лоб,

Отродью человечества

Сколотим крепкий гроб.»

 

Хотя время убытия нашего полка из деревни держалось в секрете, молодые девушки и женщины, многие старики и старухи пошли провожать нас. Более того, деревенский оркестр, состоящий из 5-ти музыкантов, сопровождал нас музыкой до железнодорожной станции (2 километра), а когда эшелон из товарных вагонов-теплушках тронулся, оркестр заиграл старинный воинский марш «Прощание славянки» (Музыка Агапкина, слова Лазарева).

 

«Наступает минута  прощания

Ты глядишь мне тревожно в глаза

И ловлю я родное дыхание,

А вдали уже дышит гроза.

 

Дрогнул воздух туманный и синий,

И тревога коснулась висков,

И зовет нас на подвиг Россия,

Веет ветром от шага полков.

                                                          

Прощай, отчий край,

Ты нас вспоминай.

Прощай милый взгляд,

Не все из нас придут назад.

 

 

Лес, да степь, да  в степи - полустанки.

Свет вечерней и новой зари -

Все пройдет, на прощанье славянки,

Ты гори в моем сердце гори!

 

Нет, не будет душа безучастна -

Справедливости светят огни.

За любовь, за славянское братство

Отдавали мы жизни  свои».

 

Прощание было трогательным. За месяц пребывания в деревне, а мы жили по 3-4 человека в избе, многие офицеры и солдаты обзавелись знакомыми девушками и женщинами. При расставании влюбленные и не очень обнимались, целовались, обменивались адресами, обещали не забывать и писать, желали вернуться живыми и здоровыми.

Ну, а что касается меня, то моя девушка удивила: при всех передала мне увесистый, с поджарой коркой каравай ржаного хлеба. Такой чести удостоился только я один из 30 бойцов моего взвода, бывших в вагоне-теплушке. В то голодное время это был существенный подарок, запомнившийся на всю жизнь. Потом по этому поводу было много разговоров среди сослуживцев и смеха по моему адресу.

 

 

Если б не было войны.

 

Еще до встречи вышла нам разлука,

И все же о тебе я вижу сны.

Ну разве мы прожили б друг без друга,

Мой милый, если б не было войны?

 

Наверно, я до срока стала старой,

И только в этом нет моей вины.

Какой бы мы красивой были парой,

Мой милый, если б не было войны.

 

И снова ты протягиваешь руки,

Зовешь из невозвратной стороны.

Уже ходили б в школу наши внуки,

Мой милый, если б не было войны!

 

                              Никто калитку стуком не тревожит,

И глохну я от этой тишины.

Ты б старше был, а я б была моложе,

Мой милый, если б не было войны!

 

 

 Железнодорожным эшелоном наш полк выехал на фронт.

 

Состав полка.

Офицеров.......................................................... 61

Сержантов...................................................... 157

Рядовых........................................................... 343

Всего............................................................... 561

 

Минометов 120 мм.......................................... 36

(6 батарей по 6 минометов в каждой)

Автомашин....................................................... 64

В том числе:

Додж ¾.............................................................. 12

Студебеккер........................................................ 3

Виллис................................................................ 1

ГАЗ АА............................................................. 48

Станковых пулеметов....................................... 6

Ручных пулеметов........................................... 53

 

 

 

 До сих пор меня мучает совесть за сделанную мною «шкоду». В каждой теплушке эшелона была железная печка-буржуйка. Сверху печка закрывалась круглой чугунной плитой с отверстием посредине для трубы. Эти мои разведчики - уголовнички уговорили меня взять эту крышку с собой, дескать, когда на дереве будет размещаться наш корректировщик огня, то он будет защищаться от пуль этой плитой, привязанной к стволу дерева.

Эту плиту мы взяли с собой, какое-то время использовали её как прикрытие от пуль, но потом, при срочной перемене места дислокации полка она так и осталась на дереве, а теплушка зимой пошла без верхней крышки, и другие люди не смогут пользоваться печкой.

По пути к передовой линии фронта переходили реку Ловать, шириной метров 150. Была оттепель. Надо льдом вода сантиметров 10. Наши валенки у всех промокли. Но никто не простудился.

Надо сказать, что на фронте никто не жаловался на болезни мирного времени. Они как бы перестали существовать. Война оказывает в этом огромное психическое воздействие на человека, переключает его сознание и организм на опасности, идущие извне, и не даёт возможности сосредоточиться на неполадках внутри организма.

Во время боевых действий в Крыму больные туберкулезом стали партизанами и подвергались тяжелым испытаниям, психическим и физическим перенапряжениям. Удивительно, но эта обстановка способствовала их выздоровлению. Так и с нами было на реке Ловать.

 Кстати, здесь  тоже проходил знаменитый в старину путь "из варяг в греки" - из Скандинавии в Византию, через Россию и Малороссию. От реки Ловать лодки волоком перетаскивали в реку Днепр.

Павел Шубин, фронтовой поэт, написал следующие строчки:

«Выпьем за тех, кто неделями долгими

В мерзлых лежал блиндажах,

Бился на Ловати, дрался на Волхове,

Не отступал ни на шаг!

Будут навеки в преданьях прославлены

Под пулемётной пургой

Наши штыки на высотах Синявина,

Наши полки под Холмом!»

 

Продвигались по просёлочной дороге, солдаты пешком, а миномёты на пароконных санях. Кругом сплошной лес, болото, за дорогой - снег по колено. Ближайшая станция железной дороги - 120 километров. Маленькие деревушки отстоят друг от друга на 20-30 км, да и те сожжены. От изб не осталось ничего, кроме пепелищ и сиротливо торчавших обгоревших печных труб, на которых иногда сидит одинокая кошка, безнадёжно ожидающая прихода хозяев. Фронтовой поэт Борис Слуцкий так писал об этом:

«Вокруг Можайска — ни избы:

Печей нелепые столбы

И обгорелые деревья.

Всё - сожжено.

В снегу по  грудь

Идём.

Вдали горят деревни:

Враги нам освещают путь».

 

К январю 1943 года протяжённость  фронта достигла более 6000 километров. И везде лилась кровь, наша и чужая! В этих краях — зоне сплошных лесов и болот совершил свой легендарный подвиг в марте 1942 года капитан Маресьев А. П. Тяжело раненый, он смог посадить в поле свой истребитель и 18 суток ползком по снегу пробирался к людям, отморозив голени обеих ног, чем проявил необычайное упорство и силу воли. После ампутации обеих голеней он снова воевал на истребителе и к 4-м ранее сбитым самолётам противника сбил ещё 7 самолётов. За свои подвиги Маресьев был удостоен звания Героя СССР.

Где-то здесь неподалёку погиб и лётчик-истребитель Тимур Фрунзе – приёмный сын наркома обороны СССР Михаила Васильевича Фрунзе. После смерти отца Тимур с 8 лет воспитывался в семье маршала Ворошилова.

В начале января 1943 года наш полк прибыл на передовую линию фронта под город Холм Новгородской области и вошёл в состав 3-ей Ударной армии Северо-Западного фронта. В эту армию входила 150-я стрелковая дивизия, разведчики которой Егоров и Кантария 30 апреля 1945 года водрузят знамя Победы над куполом рейхстага в Берлине, за что их наградят высоким званием Героя Советского Союза.

Личный состав ударной армии имел некоторые преимущества перед обычными общевойсковыми армиями: повышенные оклады денежного содержания, право возвращения в свою часть из госпиталя после излечения от ранения и др. В истории войны сражение под Холмом явилось частью Великолукской операции.

 

"Продвигались вглубь метели жуткой

Ближе к фронту по степи глухой,

В валенках, дублёных полушубках

И в ушанках с красною звездой.

Перед боем на привале стыли

И врывались с ходу в города...

И совсем не знали, что входили

Мы уже в историю тогда".

 

Прибыв на место, одни стали строить из сучьев и веток шалаши, другие собирали или рубили в лесу сухостой на дрова и собирали хвойный лапник на солдатские "перины". Потом весело пылал костёр, на нём на перекладине в одном котелке варилась похлёбка, в другом - чай. За костром следит дневальный. Если лежишь лицом к костру то лицу и груди жарко, а спина мерзнет. Перевернешься — мерзнут лицо, грудь и колени. Чуть замешкался спросонья, протянул ноги — подпалил валенки или коленку. Разогретая теплом костра хвоя источала смолистый запах, придавая воздуху особенную свежесть. Но тут же смесь махорочного дыма, пот и пары от сохнувшей одежды. Вот так зимой ночью в шалаше, днём на снегу прожили два месяца.

 

Мы – в землянке неухоженной

Нары, печка и топор.

Ход сообщения – прихожая,

А траншея – коридор.

                               Умывальник – топь болотная,

Нужник – лес на три версты.

Там, за лесом, кухня ротная,

Ну и кладбище, наш тыл.

 

Днём, на передовом наблюдательном пункте, я наблюдал за противником. Всё замеченное докладываю командиру батареи по телефону и заношу в журнал. Стрельбу обычно ведёт командир батареи. Несколько раз и я руководил стрельбой батареи по тем целям, которые не были видны командиру батареи с его наблюдательного пункта. На моём личном боевом счету - уничтожение пулемётного дзота противника.

Сплошной линии фронта нет. На передовой 5-6 стрелков-пехотинцев во главе с сержантом и ручным пулемётом целый день и ночь лежат за обледенелым бруствером из снега. Через неделю их меняют. Метров через 100-150 по фронту — другое такое же отделение. Наши и немецкие разведчики в белых халатах систематически ходят друг к другу в тыл за "языками". Отсутствие сплошной линии фронта облегчает им эту возможность. И ночью и днём всё время нужно быть настороже, чтобы не попасть в лапы к врагу и не погибнуть от пули немецкого снайпера.

В нашем полку произошел курьезный случай. Командир одной батареи с дерева наблюдал за противником. Внизу у дерева находились три его разведчика. Немцы в белых халатах скрытно подкрались к ним со стороны нашего тыла, и пытались захватить их в плен, но были замечены разведчиками, открывшими по ним огонь из автоматов. Командир батареи кубарем скатился с дерева, и все, отстреливаясь, стали быстро уходить от немцев (наши тоже были в белых халатах).

Один разведчик был убит. Спешно убегая, командир батареи оставил у дерева свою полевую сумку с топографической картой, где были нанесены все данные о нашей и немецкой обороне, а также оставил и свой полушубок. Все это, а также личные документы убитого разведчика попало в руки к немцам. Потом контрразведчики целый месяц таскали командира батареи на допросы, но всё кончилось для него благополучно.

Отличившемуся в боях командиру 4-й батареи лейтенанту Степанченко Виктору Григорьевичу, 1921 года рождения, было присвоено звание Героя Советского Союза. Командуя батареей, он огнем минометов уничтожил огневые точки и живую силу противника, поддерживая атаки стрелковых подразделений.

После войны он окончил Высшую офицерскую артиллерийскую школу, потом, в 1955 году –Военную академию имени М.В.Фрунзе, командовал артиллерийским полком, уволился в запас в 1971 году в звании полковника. Жил в Москве. Награжден орденом Ленина,   Отечественной войны 1-й степени, Красной Звезды, медалями. Его подвиги описаны в книгах «Кавалеры Золотой Звезды».Донецк,1976 год, «Шел парнишке в ту пору…», Киев, 1985 год.

22 февраля наш полк срочно перебросили на другой участок фронта, километров за 10 к северу от города Холма. Намечалось наступление на укреплённую оборону немцев, которая проходила по дороге Холм - Старая Русса. Немцы закрепились на этой дороге год тому назад и за это время сильно укрепили свою оборону. Всё шло к тому, что мы будем участвовать в наступлении. Бойцы с юмором писали письма домой близким и родным: «Разместились мы в светлой "казарме", стены которой — все стороны горизонта, а потолок - звездный небосклон».

Командир полка майор Барабанов объявил, что в наступлении мы будем поддерживать миномётным огнём наступающие цепи пехоты  8-й гвардейской стрелковой дивизии.

Это была прославленная дивизия. Сформирована она была в августе 1941 года в Алма-Ате, как 316-я стрелковая дивизия. В ходе Московской битвы у разъезда Дубосеково беспримерный подвиг совершила группа истребителей танков 1075 стрелкового полка этой дивизии во главе с младшим политруком В.Г. Клочковом-Диевом. В ходе боя 28 бойцов с одной 45-миллиметровой артиллерийской пушкой истребили 18 вражеских танков и на 4 часа задержали наступление немцев, устремившихся к Москве. Все они были удостоены звания Героя Советского Союза, из них 23 – посмертно. Звание героя Советского Союза было присвоено и командиру дивизии, генерал-майору И.В. Панфилову, погибшему в том же бою.

За боевые заслуги дивизия была преобразована в 8-ю гвардейскую стрелковую дивизию и ей было присвоено имя погибшего командира И.В. Панфилова. В последующих боях дивизия была удостоена почетного наименования «Режицкая» и награждена орденами Ленина, Красного Знамени и Суворова, 14 тысяч ее воинов были награждены боевыми орденами и медалями.

С построения все разошлись по землянкам и шалашам, сооруженным кем-то еще до нас. Всё посерьёзнели. Не было обычных шуток. Народ уже бывалый. Знали, если будем наступать на укреплённую полосу противника, то будут большие потери. В землянке я стал бриться опасной бритвой. Моё зеркальце соскочило, упало на пол и разбилось. Все молча уставились на  меня. Разбитое зеркальце - плохой признак. У меня защемило сердце.

Вечером всех офицеров пригласили в палатку к командиру 19-го гвардейского стрелкового полка. Он объявил нам, что завтра, в 6 часов утра полк и дивизия переходят в наступление с целью прорвать немецкую оборону. Моя задача-сегодня же ночью выйти на нашу передовую, установить телефонную связь с батареей, оборудовать наблюдательный пункт и в наступлении поддерживать миномётным огнём стрелковую роту. В бою мне находиться рядам с командиром стрелковой роты, а командиру батареи — рядом с командиром стрелкового батальона.

Наша оборона была не сплошная, а состояла из отдельных опорных пунктов, отстоящих друг от друга на 100-200 метров. Поэтому при выходе на передовую нужно быть очень внимательным, чтобы  не проскочить в темноте к немцам, а возможности   использовать помощь проводников у нас не было.

Инструктаж окончен. Срочно возвращаюсь в свой взвод и объявляю о наступлении. Бойцы защелкали затворами винтовок и автоматов, проверяя оружие, подтягивали поясные ремни, на которых висели патронные сумки и гранаты. Лица моих бойцов посуровели, но скрыть глубокого волнения они не могли. Я понимал, что завтра кого-то не досчитаемся. Кого? Переводил взгляд с одного на другого, и сердце сжималось от боли. Война беспощадна к людям. Смогут ли эти не все еще обстрелянные, не пережившие тяжких испытаний воины выполнить боевую задачу? Ведь им предстояло атаковать сильного, опытного, хорошо вооружённого противника.

Беру трёх разведчиков и трёх телефонистов с катушками кабеля и в темноте углубляюсь в сплошной высокий лес. Нахождение моего наблюдательного пункта указано на моей топографической карте. Иду по компасу. Отсчитываем шаги. Пройти к намеченному пункту нужно около километра. Через каждые 20-30 шагов сверяю по компасу направление движения при помощи карманного фонарика. Снег выше колена. Из-за высокого снега идти очень тяжело. Тропинки нет. Идём по целине. Пройдя метров 100, я становлюсь в строй последним и мне идти по протоптанному следу уже легче. Периодически мы меняемся местами.

К передовой вышли удачно. Попали прямо на наш опорный пункт. Стрелковое отделение 5-6 человек во главе с сержантом и ручным пулемётом лежат внутри кругового бруствера из снега. Ни окопов, ни ходов сообщений, ни туалета, нет и телефонной связи. Окоп вырыть нельзя. Кругом сплошное болото. Копнешь снег лопатой на один штык, а там вода.

Рано утром, еще в темноте, подошла стрелковая рота, с которой мне предстоит идти в наступление. Знакомлюсь с командиром роты, теперь я всё время буду с ним. И пехота, и мы — миномётчики — все в белых халатах (рубаха и штаны). На шапке — белые повязки. У некоторых даже автоматы перевязаны белыми бинтами, чтобы не выделялись на белом снегу. Спрашиваю, почему у стрелков нет противогазов. Отвечают, побросали на марше к фронту, а начальство на это не реагировало.

Стрелковая рота по уровню опасности для жизни практически не отличается от штрафной роты.

 Скажу прямо, командир стрелкового взвода или роты, прошедший всю войну и оставшийся в живых, - чрезвычайная редкость. Всё равно, как повешенный, у которого оборвалась верёвка.

«Снова вижу Подольск и Щелково,

В шквал былого нацелив взгляд.

Там зенитки в полнеба щелкали,

А в Москве шёл ноябрьский парад.

Снежным утром прямо с парада

Уходили полки на бой,

Нам отчизна сказала - "Надо!"

И её мы прикрыли собой».

 

23 февраля, в 6 часов утра началась жиденькая артиллерийская подготовка, длившаяся 20 минут. Артиллерии и миномётов было мало, как и боеприпасов. Танков и авиации на нашем второстепенном участке фронта вообще не было. Проведенная артподготовка оказалась неэффективной. Хорошо замаскированные и многочисленные огневые точки противника - пушки и пулемёты подавлены не были.

Наконец сигнал ракетами. Три красных полосы прочертили небо - атака! По команде бойцы рванулись за командирами вперед, оставляя за собой змейки следов в глубоком снегу. Засвистели пули, оставляя за собой фонтанчики снега, в морозном воздухе раздались звонкие пулемётные очереди, залаяла автоматическая пушка. Пробежав 3-4 десятка метров, бойцы из-за сильного и хорошо пристрелянного огня противника вынуждены были залечь и дальше пробираться ползком по снегу, зарываясь в снег с головой. Метр за метром цепь бойцов упорно продвигалась вперед. Ротные и взводные командиры непрерывно подбадривают красноармейцев призывами: "Рота (взвод), вперед, за мной, мать вашу так, за Родину, мать вашу так, За Сталина, мать вашу так!". "Застрелю! Мать вашу так!"

То там, то здесь начали кричать и стонать раненые, позади цепи неподвижно лежали убитые. Легкораненые отползают в тыл сами. Тяжело раненые кричат о помощи: "Санитары, помогите! Братушки! Спасите!" К ним подползают на перевязку и транспортировку в тыл санинструкторы, пока их не перебили немецкие снайперы.

 

«Последнею усталостью устав,

Предсмертным умиранием охвачен,

Большие руки вяло распластав

Лежит солдат.

Он мог лежать иначе,

Он мог лежать с женой в своей постели,

Он мог не рвать намокший кровью мох,

Он мог... Да мог ли?

Ему военкомат повестку слал,

С ним рядом офицеры шли, шагали.

В тылу стучал машинкой трибунал».

                                       Борис  Слуцкий.

 

Немцы отражают нашу атаку автоматно-пулемётным и миномётным огнём. Иногда стреляет короткими очередями скорострельная малокалиберная  20-мм пушка типа "Эрликон". Солдаты прозвали эту пушку "собакой". Пушка и пулемёты хорошо замаскированы. Чтобы обнаружить их, надо встать на колени или в полный рост. На короткое время я позволяю себе это, но ничего не обнаруживаю. Стрельбу почти всё время ведет командир батареи, находящийся метров 200 сзади меня и несколько левее.

Наконец до немецкой траншеи осталось метров 100. Пехота по команде поднимается в атаку короткими перебежками. Из-за плотного и многослойного огня атака срывается. Цепи залегли. Я и мои миномётчики в атаку не поднимались, а продолжали ползти, таща за собой телефонный провод. Дивизионный, полковой и батальонный командиры беспрерывно требовали  атаковать противника. Матерная брань лилась сплошным потоком.

Но попробуй оторвать тело от земли под уничтожающим свинцовым огнём противника. Тебе бы врыться поглубже, в снег, а ты, как на блюдечке и кажется, что немец стреляет только в тебя. Но пример ротного командира и подсознательное "надо" заставляет тебя вскочить и бежать вперёд. Но опять напрасно. Огонь противника был таким плотным, что, пробежав десяток-другой шагов, люди падали как подкошенные. А один без них не побежишь. Атака срывалась.

Бойцы зарывались в снег, прятались в воронках от снарядов, гибли без пользы. На снегу большие розовые пятна крови, видные издалека. Не поймешь, кто живой, кто мертвый. Жуткая ситуация для коченеющих на холоде бойцов. Здорово сказал об этом фронтовой поэт:

 

 

«Снег минами изрыт вокруг,

И почернел от пыли минной.

Разрыв — и умирает друг,

И смерть опять проходит мимо.

Сейчас наступит мой черёд,

За мной одним идёт охота,

Будь проклят этот сорок третий год

И вмерзшая в снега пехота.»

 

Короткий зимний день, который показался нам очень долгим, наконец-то закончился. Наступила спасительная темнота. Нервное  напряжение немного спало. Но приказа на отход не было. Всю долгую зимнюю ночь мы пролежали на снегу под непрерывным освещением мертвенно-бледным светом немецких ракет, которые одна за другой рассекали ночную тьму. Цветные пунктиры трассирующих пуль перекрещивающимися строчками прошивали чёрное небо. По цвету трассирующих пуль ночью было видно, где свои, а где чужие. У наших трассы были красные, а у немцев огненно-голубые.

На ничейной земле были видны полузанесенные снегом замерзшие трупы бойцов, погибших в бесплодных атаках предыдущих боёв. Они лежали в тех позах, в которых их застала смерть - зрелище страшное, не для слабонервных, особенно при свете луны - у одного рука поднята, у другого нога поджата под себя.

Погода, как назло, явно не благоприятствовала нам. Днём всё время было пасмурно. Идущие с Запада свинцово-серые облака почти цеплялись за верхушки деревьев. В лицо бил холодный порывистый ветер. Мокрый снег сменялся мелким моросящим дождём. Это тоже мешало увидеть, откуда бьют орудия и пулемёты врага.

Воронки от снарядов, где мы прятались от снайперского огня гитлеровцев, днём заполнялись водой, ледяной кашей. Шинели, полушубки, ватные брюки, валенки, варежки не просыхали. Сменные портянки сушили на себе, намотав их на голое тело.

«Умели вы долго лежать на снегу,

Укрывшись полою шинели.

Умели огонь открывать по врагу,

Но трусить и лгать не умели.»

 

Немного спасало то, что ночью мы подогревались водкой, которая была в изобилии у командира роты, вернее, у его ординарца. Видя бессмысленность наших атак, опытный командир роты прибег к хитрости - делал инсценировку атаки. По его сигналу бойцы открывали ураганную стрельбу из винтовок, автоматов и пулемётов, бросали гранаты и во всё горло орали продолжительное "УРА", но сами с земли не поднимались. Потом командир роты докладывал по телефону командиру батальона, а тот выше, - "Атака сорвалась из-за плотного огня противника и понесенных потерь в личном составе".

Взрывы мин и снарядов держали нас в постоянном напряжении. Мины опаснее, чем снаряды. При разрыве снаряд несколько углубляется в землю и делает воронку, вследствие чего осколки идут под углом вверх. Мина от соприкосновения с землёй разрывается моментально, воронки не делает, и осколки идут параллельно земле, поражая лежащих вблизи людей.

Лёжа на снегу (днём - без движения из-за опасности снайпера, находившегося в 100 метрах от нас) я, как и все  другие, тысячу раз проклинал  непогоду и Гитлера. Из-за него, думалось мне, приходится переносить такие нечеловеческие мучения. Если уж воевать, то лучше на юге, где теплее и суше. Не знал я тогда, что моё желание сбудется. Самое большое желание было у меня в это время — выспаться в тепле в постели с чистыми простынями и что бы за шею не капало.

Ружейно-пулемётный огонь противника добивал всё, что шевелилось. В голову иногда вползала мысль: "Ну, всё, конец". Многие остались лежать на поле навсегда. Почему они так бесславно погибли? Как можно пехоте атаковать сильно укрепленную позицию врага, не уничтожив предварительно его пушки и пулемёты? Почему мы так нелепо лезли на передний край немцев? Страшно погибать глупо, без смысла, по своему собственному или чужому идиотизму. Бывалые солдаты говорили: "Не война, а убийство". Такие мысли появлялись, но я их гнал прочь. Жизнь приучила меня не сгибаться перед трудностями, а преодолевать их, не подчиняться смерти и бороться до конца, пока есть силы. Может быть, потому и выжил.

Ночь на снегу и холоде, под вражеским обстрелом, казалась бесконечной. Это было на пределе человеческих возможностей. А пришлось на снегу пролежать мне ТРИ ДНЯ И ТРИ НОЧИ подряд. За всю мировую историю человечества редко кому пришлось испытать того, что пришлось на долю солдата Великой Отечественной.

Если кто сомневается в этом, то мой совет - досконально изучить этот вопрос. Кто хочет испытать хотя бы тысячную долю того, что пережили мы, пусть хотя бы один час полежит зимою на снегу без движения. Уверен, что и в хорошую солнечную погоду этот час ему покажется вечностью, и он уже по другому будет смотреть на дряхлого старикашку с клюкою в руке, у которого на груди сверкает солдатская медаль "3а боевые заслуги".

При воспоминании о тех жестоких днях и неизмеримых мучениях, которые перенесли солдаты в Отечественную войну, у них в старости появляется слезинка на глазах, на что с недоумением смотрит  молодое поколение, не прошедшее таких испытаний.

«Два дня здесь бушевали ветры

С чужой и нашей стороны.

И не осталось даже метра

Спокойной ровной белизны.

Два дня атаки здесь гремели

До поздней ночи. За два дня

Снега от дыма почернели

И растопились от огня...

Отчизна-мать! На подвиг бранный

Нас вновь бросая, помяни

Оставшихся на безымянном

Февральском поле в эти дни».

 

Люди, слабые духом, не выдерживали подобных испытаний и кончали жизнь самоубийством, совершали членовредительство (стреляли себе в ногу, в руку, в бок), дезертировали, перебегали к противнику, сходили с ума, симулировали болезни. Таких было мало, но они были. В  кино об этом не показывают и в книгах о войне об этом не напишут.

 За время работы в Военной Коллегии Верховного суда СССР мне стало известно, что только по приговорам военных трибуналов были расстреляны перед строем  за измену Родине и дезертирство 157 тысяч человек — это условно пятнадцать стрелковых дивизий полного состава. Всего же за время войны осуждено военными трибуналами 994 тысячи военнослужащих.

Характерен в этом отношении ставший мировой известностью подвиг Александра Матросова. В этом же наступлении, на 30 километров южнее, у деревни Чернушки, на реке Ловать, 26 февраля 1943 года совершил свой бессмертный подвиг Александр Матросов, мой одногодка, 1924 года рождения. Он рано лишился родителей, воспитывался в детском доме, потом работал помощником воспитателя в трудовой колонии, т. е. смолоду прошел суровую школу жизни.

Это был первый бой Матросова. Его рота залегла перед немецкой траншеей под сильным огнём противника. На снегу пролежали шесть часов. Командиры всё время повторяли приказ — не отступать, только вперед. Уже много убитых, боеприпасы на исходе, активно действуют немецкие снайперы, особенно  немецкий пулемёт из дзота. Да пропади оно всё пропадом, лучше смерть, чем такая жизнь. Матросов подполз к дзоту и своим телом закрыл его амбразуру. Пулемёт замолчал. Рота поднялась в атаку и захватила немецкую траншею. Кто-то из высоких узколобых начальников решил: пускай этот подвиг будет совершен 23 февраля - праздник дня Красной Армии. Для пропаганды это будет лучше, эффектнее. Но рано или поздно обман выявится. Так и произошло.

На моих глазах бесславно погиб командир соседней роты, который  (он был крепко пьян) подал команду в атаку, а его бойцы не поднимаются с земли. Он вместе с ординарцем стал бегать между ними, ругаясь и пиная солдат ногой, но тут же был сражён снайперской пулей.

На третий день наступления, рано утром, еще не рассвело, артиллеристы притащили волоком 45 мм артиллерийское орудие, чтобы с рассветом бить прямой наводкой по вражеским целям. Фронтовики назвали эту пушку "Прощай, Родина". Видя это, пехотинцы стали отползать от орудия в разные стороны метров на 20-30. Я со своими красноармейцами тоже отполз в сторону. Опытные воины знали, что как только пушка начнёт стрелять, так на неё обрушится шквал вражеского огня из всех видов оружия. Так и произошло. С рассветом артиллеристы смогли сделать лишь 10-12 выстрелов, так как все они были перебиты, а пушка разбита вражеским огнём.

После всех этих мучений и переживаний на снегу под городом Холмом мною близко к сердцу принимается застольная песня фронтового поэта Павла Шубина:

 

"Выпьем за тех, кто командовал ротами,

Кто умирал на снегу,

Кто в Ленинград пробирался болотами,

Горло сжимая врагу!"

 

А проклятый враг в это время уверенно сидел в хорошо оборудованных, бетонированных и замаскированных блиндажах, дзотах и землянках, и в боеприпасах и продовольствии нужды не испытывал. Перед нами оборонялась немецкая авиаполевая дивизия. Личный состав некоторых авиационных частей был преобразован в пехоту. Эти дивизии были снабжены большим количеством зенитной артиллерии, которая прямой наводкой стреляла по наземным целям. В такой дивизии было двенадцать  88-мм зенитных пушек и сорок 28-мм. Большую часть дня на большой высоте кружил немецкий самолёт-разведчик - двухфюзеляжный разведывательный самолёт "Фокке-Вульф-189". Солдаты называли его "рамой". В конце концов, бойцы даже начали привыкать к его монотонному жужжанию. Временами фашистский лётчик, развлекаясь, сбрасывал вниз на нас то бочку с пробитыми отверстиями, то кусок рельса. Они стремительно неслись к земле, производя адское завывание и свист, что действовало устрашающе. По нему все стреляли, но мы не знали, что низ у самолёта бронирован и наши выстрелы по нему были бесполезны.

За трое суток лежания на снегу горячего питания нам не доставляли. Люди давно забыли вкус горячей пищи. Мы были голодными. Питались только сухарями, да и то с перебоями. Доставка продовольствия и боеприпасов стала почти невозможной из-за непролазной грязи на дорогах. А у убитых в вещмешках было по буханке хлеба, которую всем нам дали перед наступлением. Ночью мы подползали к мертвым, ножом вспарывали вещмешок и брали оттуда буханку хлеба.

 

"Мой товарищ, в предсмертной агонии,

Не кричи, не зови людей.

Дай-ка лучше согрею ладони я

Над дымящейся кровью твоей.

И не плачь, не стони, ты не маленький,

Ты не ранен, ты просто убит.

Дай-ка лучше сниму с тебя валенки,

Мне еще воевать предстоит".

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ВТОРОЕ РАНЕНИЕ. КАК ЕЩЕ РАЗ ГРОЗИЛИ         РАССТРЕЛОМ .

 

А завтра утром наступать…

В землянке, в тишине прогорклой,

Мой верный друг со мной опять

Последней делится махоркой.

                              Волнение бьет, как молоток, по нервам,

Не каждому такое по плечу:

Встать и пойти в атаку самым первым,

Искать других сравнений не хочу.

 

 На третьи сутки лежания на снегу я не выдержал и, воспользовавшись необходимостью исправить повреждённый телефонный кабель, вместо телефониста, пошел сам его исправлять, не испросив на это разрешения старшего начальника. Это было ночью, После этого я зашел к командиру дивизиона. Он в шалаше в компании других офицеров и при свете коптилки выпивал и был крепко пьяным.

Увидев меня и даже не выслушав, он рассвирепел, что я самовольно оставил позицию и, ругаясь непечатными словами, выхватил из кобуры пистолет, передёрнул затвор, загнав патрон в патронник ствола, и направил на меня, приказав немедленно возвращаться на своё место. Так, по пьянке, можно было легко меня и пристрелить, такие случаи на фронте бывали, но, как говорится, Бог миловал.

В бинокль я заметил место, откуда вырывалась струя пульсирующего пламени. Это из амбразуры дзота стрелял вражеский пулемёт, прижимающий к земле ливнем пуль нашу наступающую пехоту. (Дзот, это - дерево-земляная огневая точка). Испросив по телефону разрешение командира батареи на открытие стрельбы, я передал на огневую позицию нашей 120 мм миномётной батареи соответствующую команду.

Батарея открыла огонь. На пристрелку и поражение цели было израсходовано 12 мин. Мины точно легли в цель. Когда дым от разрывов рассеялся, на том месте, где был пулемётный дзот, было видно только тёмное пятно. Дзот молчал. Спустя много лет я прочитал в книге о Героях Советского Союза, что такому же командиру взвода управления миномётной батареи, уничтожившему в бою вражеский пулемёт, присвоили звание Героя Советского союза. Я же даже медали не получил.

Первая боевая удача на боевом личном счету, как тогда говорили, уничтоженная боевая точка. Дело не во славе, а в духовном удовлетворении - ведь и я внёс пусть небольшой, но свой вклад в общее дело разгрома врага, один шаг к Победе.

Наступили четвёртые сутки нашего лежания на снегу в 100 метрах от вражеской траншеи. Только молодость и чувство выполнения святого воинского долга заставляло нас стойко переносить это жестокое страдание. Я лежал, спрятавшись за небольшой пенёк, и увидел в бинокль скорострельную немецкую пушку, которая неоднократно стреляла по нашей пехоте. Я перевернулся на спину (лёжа на животе, тело затекло), и стал вычислять данные для стрельбы батареи. Видимо это движение было замечено снайпером. Страшной силы удар поразил меня в правое плечо — как будто здоровый мужик крепко ударил меня дубиной. Вначале я подумал, что в меня попал снаряд с этой самой пушки. Но снаряд должен был разорвать меня на куски, а этого не было.

Значит, в меня попал снайпер, заметивший через оптический прицел своей винтовки моё шевеление за пнём. На груди мой маскхалат обагрился кровью. Испуга не было. Сознание чётко работало. Изо рта, носа, входного (на правом плече) и выходного (на левой стороне шеи) пулевых отверстий сильно льётся кровь. Я чувствую моментальную слабость во всём теле и безразличие ко всему окружающему.

Я говорю лежавшим рядом со мной разведчикам и связистам "Перевязывайте меня скорее", - однако моих слов не слышно, от меня исходит какое-то шипение. Какой-то момент они обалдело смотрели на меня, соображая, ведь только что командир был невредим, а теперь весь снаружи покрывается кровью. На левой стороне шеи образовалось обширное выходное отверстие. Потом осматривавшие меня врачи в госпиталях будут удивляться, тому, что я остался жив.

Пуля в одном миллиметре прошла от сонной артерии и спинного мозга. Я не мог ни кушать, ни говорить, ни поворачивать шеей. Правая рука атрофировалась (был повреждён нерв, управлявший рукой). Рука в локте и пальцы мне не подчинялись — не сгибались и не разгибались. В известной песенке военного времени поётся: "а до смерти четыре шага", а тут до смерти был один миллиметр.

На месте перевязывать меня было нельзя из-за опасения поражения снайпером. Меня положили на плащ-накидку и вдвоём потянули метров на 50 в лощинку, которая не просматривалась со стороны немцев. По снегу за мной тянулся кровавый след, как в песне гражданской войны, - "След кровавый стелется по сырой траве... ".

Стали меня перевязывать, но место ранения было такое неудобное, что одного моего медицинского пакета не хватило, перевязали вторым, но кровь продолжала сочиться и сквозь эти бинты и вату.

К передовой цепи пехоты с тыла по снегу был проделан коридор шириной в метр и высотой в 60-70 сантиметров. Вот по этому коридору и тащили меня на плащ-накидке в тыл, пригибаясь и падая, когда вблизи разрывался снаряд или мина. Доставили меня в шалаш к командиру полка, а ему в шалаше женщина, капитан, начальник медслужбы полка, на примусе в сковородке жарит картошку. Предложили картошку и мне, но я, хотя и был голоден, есть не мог, даже слюну проглотить не мог, из-за сильной боли в шее.

Тут же командир полка майор Барабанов сообщил мне, что 19 февраля 1943 года приказом Командующего Калининским фронтом генерал-лейтенанта Конева мне присвоено очередное воинское звание "лейтенант". Мне было 18 лет и 2 месяца. В звании младшего лейтенанта я проходил 9 месяцев. (Лейтенант в Российской армии  соответствовал подпоручику, в кавалерии - корнету, в казачьих войсках — хорунжему, для гражданских чиновников – коллежскому секретарю. В таком звании ходил при царском дворе поэт Александр Сергеевич Пушкин). Из-за большой потери крови я был в таком состоянии, что на это радостное сообщение никак не реагировал.

Четыре дня наступления на немецкие позиции не дали положительного результата. Ввиду отсутствия перспективы наступление было прекращено. Потери наших войск были большие. Только 8-гв. стрелковая дивизия потеряла 611 человек убитыми и 1115 ранеными, не считая потерь в приданных дивизии воинских частях. В нашем полку погибли, как писали в "похоронках", смертью храбрых, один командир батареи, один командир взвода управления, несколько красноармейцев и лошадей. Были и раненые. В газетных сводках информбюро о нашем наступлении сообщалось: "На  Северо-Западном фронте происходили бои местного значения". Город Холм был освобождён от немцев только через год-21 февраля 1944 года, и соседний с нашим полком 561-й миномётный полк получил почётное наименование "Холмский".

На крестьянских розвальнях 120 километров меня двое суток везли по накатанной лесной дороге к ближайшей железнодорожной станции. Кроме меня и ездового в санях было еще двое тяжело раненных. Организм мой сильно ослабел, я потерял много крови, кушать ничего не мог. Всю дорогу все трое от мучительной боли громко стонали. Иногда сани при наклоне на скользкой дороге ударялись о бровку, и от сильного толчка я на какое-то время терял сознание.

Помнится, на ночь остановились в какой-то деревне, в большом доме, видимо, школе. В комнате на полу, устланном соломой, лежало человек 20 тяжело раненых. Пахло карболкой и йодоформом. Рядом кто-то слабым голосом просил пить, еще один бормотал, видимо, в забытьи. Многие стонали. Но один выделялся тем, что всё время выкрикивал "Ой, задохнусь, ой задохнусь!" Он был ранен в грудь. На грудь ему наложили гипс, который высох, стянул грудь и препятствовал нормальному дыханию. И так всем было тяжело, а тут еще эти душераздирающие выкрики. Кто-то не выдержал и крикнул ему: "Да задохнись ты наконец!" Жуткая картина.

Через двое суток привезли меня в полевой передвижной госпиталь, где сделали перевязку. К этому времени кровавые бинты засохли и крепко прилипли к ранам. Когда бинты отрывали от ран, была невыносимая боль. В связи с транспортировкой, я последовательно находился в МСБ, ППГ, СЭГ-2749, ЭГ-2446 ( медицинский санитарный батальон, полевой передвижной госпиталь, эвакуационный госпиталь ).

Наконец на санитарном поезде прибыл в город Иваново на окончательное лечение. В Иваново в то время было 25 военных госпиталей. Госпитали специализировались. В одних помещали раненных в голову и шею, в других с ранениями живота, в третьих груди, в четвертых - конечностей и так далее.

С поезда нас человек тридцать повезли в госпиталь, где лечат раненых в  голову и шею. При этом мне, как и другим, засунули за пазуху историю болезни. История болезни это документ, который подтверждает, что ты не дезертир, а ранение получил на фронте. И тут в голову пришла мысль, а не поехать ли мне в город Петропавловск, повидать отца, мать и брата, которых я оставил два  года тому назад еще в 16-летнем возрасте?

Нелегко в 18 лет, находясь вдали от родных и близких, познавать жизнь с самых жестоких её сторон и в самое жестокое время! Приходит у человека час, у каждого разный, когда тоска по истокам своим, по родным, по корням становится невыносимой до сердечной боли. Тоска по тому неповторимому миру юности, от которого я ушел добровольно в 1941 году.

В то время моё состояние вследствие ранения было очень тяжелым. Рана нестерпимо болела, гортань прострелена насквозь, в сутки я могу сделать 3-4 глотка пережеванной пищи и воды, из-за мучительной боли я на большее не решался. Ввиду большой потери крови и недоедания сильно ослабел и еле ходил. Правая рука атрофирована, т. е. не разгибается ни в локте, ни в запястье.

 Пальцы скручены и недвижимы. Руку в рукав полушубка просунуть не могу, и полушубок ношу накинутый на плечи. Всё делаю левой рукой. Голосовые связки также были повреждены пулей, говорить я не мог, а только сипел.

И, несмотря на это, я всё же решился на побег! Исходил из того, что кто не рискует, тот не пьёт шампанское. Ехать мне нужно было зайцем. Надлежащих документов и денег на билет не было. Незаметно покинув через задний двор госпиталь, я добрёл до вокзала и сел  на пассажирский поезд, идущий на Восток. Ехать мне надо было две тысячи километров, за Уральский хребет, в Сибирь, в город Петропавловск Казахской ССР.

 

"Рядом взрыв... И вдруг увидел я

Этот миг я помню хорошо:

Вырос столб земли, крутя

В воздухе солдатский вещмешок.

Не шагнул никто из нас назад!

Наступила снова тишина.

Мне заметил кто-то из солдат

"У тебя пробилась седина".

Седина!.. Ей быть немудрено,

Если человеку в двадцать пять

В смертных битвах было суждено

Молодость стране своей отдать".

 

Сколько же непознанной силы в человеке, что мне в таком состоянии в зимнее время пришлось с несколькими пересадками ехать дней десять! Джек Лондон прав. Любовь к жизни – великая сила!  Самая главная опасность — не попасть на глаза военных патрулей, которые проверяли каждый поезд на предмет поимки дезертиров. Пощады они не знали. Патрули отъелись на тыловых харчах, спали в тёплых постелях, ходили в новом чистом обмундировании, толстомордые и краснощёкие, они цепко держались за свою службу в тылу и больше смерти боялись попасть на фронт, а потому, стараясь выслужиться, задерживали проезжающих по малейшему поводу, препровождали в комендатуру, а оттуда одна дорога — в трибунал.

С тех пор я, как и многие фронтовики, люто ненавижу тех, кто всю войну отсиделся в тылу. Надо сказать, что и они нам — фронтовикам платят той же монетой, только стараются не показать этого. И еще скажу о том, что после войны фронтовики, много раз раненные, перенесшие сильнейшие духовные и физические перенапряжения, с многочисленными болезнями, не могли в мирное время соревноваться с теми, кто всю войну просидел в тылу в запасных полках, военных училищах, комендатурах, военкоматах, складах и т. п.  И тыловики стали занимать в армии лучшие должности и получать  звания. Особенно много оказалось их в наших войсках за границей, где материально они были обеспечены в 5-10 раз больше, чем те, кто служил в России. Ну, Бог с ними!

В пути я большей частью лежал на полу под нижней полкой (в грязи и пыли) или на самой верхней полке, закрываясь чемоданами и узлами. Попутчики, как могли, помогали мне спрятаться от комендантских патрулей.

Приехал в Петропавловск, в два часа ночи. Станция от города — два километра. Мороз -30 градусов. Нетерпение ожидания встречи с родными было таково, что я не стал дожидаться утра, а пошёл в город, в котором я ранее никогда не был. Адрес мне был известен (ул. Кирова, дом № 116). В безлюдной темноте еле-еле нашел необходимый дом и нужную дверь. Сейчас, когда я спустя полвека пишу эти строки, даже мне трудно поверить, что это действительно так было.

Стучу. Долго не открывают. Наконец дверь открылась, и какая-то женщина через узкую щель в двери спрашивает, что мне надо? Я ей сиплю в ответ, она меня не понимает, толкает в грудь, отчего я с крыльца падаю в сугроб снега. Вот тут-то, когда я достиг цели, силы мои душевные и физические полностью исчерпались. Я так и остался без движения лежать на снегу, и, наверное, замерз бы, но дверь снова открылась, надо мной наклонился мужчина, в котором я узнал отца.

Оказывается, недавно к отцу приехала эвакуированная с Киева моя тётка, сестра моей матери — Вера, с двумя детьми. Об этом родные не успели мне сообщить. Она устроилась работать официанткой в ресторане и привыкла грубо обращаться с пьяными. Она и меня приняла за пьяного.

На вопрос отца, что там такое, тётка ответила, что какой-то пьяный солдат. Отец был военным комиссаром города Петропавловска и решил сам выяснить, кто же в пьяном виде стучится ночью к нему в дом.

Конечно, все встали и не спали до утра — отец, мать, брат Толя, Вера с детьми — Людой и Николаем. Отец первым делом спросил, — законно ли я к нему прибыл, имея в виду, не дезертир ли я. Но когда я молча снял полушубок и все увидели в грязных бинтах шею и плечо, а правую руку на перевязи, то вопрос отпал само собой.

Утром я уже был помещён в госпиталь, где пробыл на излечении три месяца. Когда уже зажили раны, то еще долго не работала моя атрофированная рука, пальцы не разгибались. Прошло с тех пор более 50 лет, а пальцы на правой руке до сих пор полностью не разгибаются.

В госпитале запомнилась бесхитростная песенка, которую охотно пели выздоравливающие бойцы. Слова народные:

 

«Жили два товарища на свете,

Хлеб и соль делили пополам,

Оба молодые, оба Пети,

Оба гнали немца по полям.

Вот один товарищ был контужен,

И осколком ранен был другой,

Медсестра стянула бинт потуже,

Чтобы жил товарищ дорогой.

И обоих с ложечки кормила

И к обоим ласкова была,

Медсестра по имени Людмила

В госпитале милая сестра».

 

По выписке из госпиталя я просил отца принять меры к оставлению меня в тылу, он имел такую возможность. По закону с 18 лет только призывают на военную службу, а я уже полтора года служил в армии, на фронте был дважды ранен и после госпиталя был признан медкомиссией ограниченно годным к военной службе, но отец, будучи очень принципиальным партийцем, ничего не сделал для этого.

 

25-й АРТИЛЛЕРИЙСКИЙ ПОЛК ОФИЦЕРСКОГО СОСТАВА.

 

В июне 1943 года медицинской военно-врачебной комиссией Петропавловского гарнизона я был признан ограниченно годным к военной службе I степени с диагнозом "травматический плексит правого плечевого спле­тения и частичный парез правой руки с ограничением движения пальцев правой руки". Ограниченно годные проходят воинскую службу в тылу, на фронт их уже не посылают. Для дальнейшей службы я выехал в Ташкент, в штаб Среднеазиатского военного округа, в дивизион артиллерийского резерва. Дивизион располагался возле города Чирчик, в 40 километрах от Ташкента, в так называемых "Сталинских лагерях". Соседями с нами было Харьковское танковое училище им И. В. Сталина.

В дивизионе резерва офицерского состава я пробыл около недели, после чего меня и несколько других офицеров вызвали в отдел кадров штаба округа для получения назначения командиром взвода в Рязанское училище тяжёлой артиллерии, где орудия калибром 203 и 280 мм (такие пушки на гусеничном ходу стоят у главного входа нашего Одесского артучилища).

Я возликовал! Служить в настоящей артиллерии — это моя мечта. Того, чему я обучился в Подольском артучилище - 45 и 76 мм противотанковым пушкам, стреляющим, как правило, прямой наводкой, многие не считали настоящей артиллерией.

Но произошла досадная оплошность. Перед назначением каждому из нас инспектором отдела кадров был устроен своеобразный экзамен. Мне был задан очень простой вопрос: "Сколько союзных республик в СССР?" Я, конечно, волновался и подумал, что недавно у нас было 16 республик, да присоединились ещё три прибалтийские республики и ответил - 19. Неправильно, ответил инспектор, "можете идти в дивизион". И только за дверью я с ужасом вспомнил, что всего-то у нас вместе с прибалтийскими 16 республик, но было уже поздно. Так и не состоялось моё приобщение к настоящей артиллерии. Жизнь - это ещё и удары судьбы. Без этого не бывает.

Но вскоре я был назначен командиром взвода в 25 учебный артиллерийский полк офицерского состава (УАПОС). К ноябрю 1943 года военное положение на фронтах стабилизировалось, опасность поражения миновала, и Верховным командованием Вооруженных Сил было принято решение о ликвидации в армии института военных комиссаров в подразделениях - ротах, батареях, эскадронах, эскадрильях и т. д.

Тысячи освободившихся офицеров, бывших комиссаров, были направлены в сформированные учебные полки для переобучения их на строевых командиров тех же войск, где раньше они проходили службу. Были созданы учебные полки офицерского состава - пехотные, артиллерийские, танковые, авиационные и т. д. Офицеры, ставшие курсантами, обучались 6 месяцев и после этого назначались в войска командирами взводов, батарей, эскадрилий.

Вот и я попал в такой полк командиром офицерского взвода, в котором было 40 офицеров в званиях от младшего лейтенанта до капитана. В 18 лет командовать таким взводом для меня было престижно. Полк находился в Ташкенте.

С 6 часов утра и до 10 часов вечера я был занят по службе: подъём отбой, построения, уборка помещения, контроль за личным составом, чистка лошадей (три раза в день), кормление их, обслуживание артиллерийских орудий и многое другое. Воинские дисциплины читали офицерам-курсантам штатные преподаватели полка, некоторые были из них с опытом Гражданской войны. Они вели тактику артиллерии, огневую службу, инженерное, химическое, ветеринарное дело, связь, топографию. Мне же приходилось заниматься с курсантами изучением материальной части орудий, политической, стрелковой, физической, строевой, конной подготовкой, уставами. Свободного времени совершенно не было. Отдых был только в воскресенье. Никаких отпусков в военное время офицерам и рядовым не полагалось.

За моим взводом также были закреплены две 122-мм гаубицы образца 1902-1930 годов, 12 артиллерийских лошадей (по 6 лошадей на орудие), упряжь к ним, а также два артиллерийских снарядных ящика на колёсах. За мной лично была закреплена строевая лошадь. Нередко в свободное время я проезжал верхом на своём коне по проспектам Ташкента, на ногах шпоры с малиновым звоном, на левом рукаве знак противотанкиста - чёрный бархатный ромб с красной окантовкой и в центре перекрещивающиеся пушечные стволы - эмблемы. На левой груди гимнастёрки две нашивки - одна золотая за тяжёлое ранение, другая красная - за лёгкое ранение, на плечах золотистые погоны с двумя серебряными звёздочками. Красивое зрелище, и многие прохожие останавливались, глядя, как я гарцую на горделивом коне, идущем лёгкой рысью по главным улицам столицы Узбекистана. Романтика! Наконец-то я её дождался.

В полку было 5 дивизионов по 5 батарей в каждом. В батарее - 4 взвода. Всего кусантов-3200 человек. В этом полку получил первое в своей жизни дисциплинарное взыскание.

Я был назначен командиром батареи для сопровождения в почётном траурном эскорте праха умершего какого-то генерала при захоронении его на городском кладбище в Ташкенте. В эскорте было четыре пушки калибра 122 мм. Каждую пушку везли три пары лошадей (передний унос, средний унос и коренной унос). До производства артиллерийского салюта лошадей открепили от пушечных лафетов и отвели на небольшое расстояние. Эти лошади на войне не были и к выстрелам из пушек приучены не были, да и державшие их на поводе ездовые были неопытные.

При артиллерийском залпе из четырёх орудий несколько лошадей испугались, встали на дыбы. Ездовые от страха выпустили поводья и лошади разбежались по кладбищу, поломав кое-где кресты и памятники. 3а это мне было объявлено командиром полка 5 суток дисциплинарного ареста на гауптвахте, которое я почему-то не отбывал, и в карточку это взыскание мне не записали.

В связи с болезнью матери, о чём отец прислал заверенную врачом справку, мне был предоставлен в апреле 1944 года краткосрочный отпуск  сроком на 10 суток с поездкой к родителям в город Петропавловск. Из Ташкента я ехал по "Турксибу" - "Туркестано-Сибирской» железнодорожной магистрали, построенной в 1930 году. Проезжал город Алма-Ата, до революции он назывался "Верный". В этом городе Фурманов руководил ликвидацией контрреволюционного мятежа, описанного им в повести "Мятеж".

У меня с собой было штатное личное оружие - пистолет "ТТ". При остановке в Барнауле я вышел из вагона погулять по перрону. Меня задержал комендантский патруль и отвёл к коменданту станции, который, угрожая применением силы, отобрал у меня пистолет, о чём выдал справку. Оказывается, к этому времени был издан Приказ Наркома Обороны, запрещающий в отпуск следовать с оружием. По приезду в полк я от начальства выслушал много ругани за то, что отдал пистолет.

В Ташкенте случайно встретил свою одноклассницу по школе в городе Днепропетровске - Фалькенштейн, несколько раз приезжал к ней на коне на квартиру.

 Однажды попал у неё на вечеринку, и один пьяный еврей предложил мне за 1000 рублей купить у него орден Красного Знамени с оформленным на меня документом о награждении. Я страшно удивился этому цинизму, но на подобную сделку не пошел.

У меня болел зуб, и я ходил на лечение к стоматологу-армянке. У неё 18-летняя дочь, симпатичная, работала в санчасти полка санитаркой. Присмотревшись ко мне, мама стала уговаривать меня жениться на её дочери, обещая открытым текстом, что в этом случае на фронт меня уже больше не пошлют. Тогда по молодости лет я вообще не думал о женитьбе и тем более на армянке.

В отдалённой перспективе я представлял себя женатым, но только на русской. И даже возможность остаться в тылу до конца войны, т. е. не быть убитым или покалеченным, не прельстила меня. Я твёрдо был убеждён, что лучше я поеду на фронт, чем женюсь.

Запомнилась шутка, ходившая в полку среди командиров учебных взводов: "Дурак любит учить, а умный любит учиться".

Под Ташкентом узбеки строили какой-то очередной канал. Первый секретарь Центрального Комитета Коммунистической партии Узбекистана публично дал слово товарищу Сталину, что канал будет готов к запланированному сроку. Но сил у них не хватило, к сроку они не успевали. Не сдержать данное товарищу Сталину слово было нельзя. Такое даже во сне не могло присниться. И вот сорвали с учёбы офицерский полк в 3000 человек и на две недели послали работать на канале - махать кетменём (узбекская лопата). Так что в пятиорденоносном Узбекистане есть и моя малая толика труда.

Узнав, что находившаяся в Ташкенте военная академия тыла объявила приём слушателей на учёбу, я загорелся желанием поступить в эту академию. То, что академия тыла готовит офицеров-интендантов: продовольственной службы, вещевой, боеприпасов, горюче-смазочных материалов, меня не смущало.

Очень уж хотелось мне иметь высшее образование, хотя и военное. Да и служба командиром взвода, а я прослужил в этой должности к тому времени около двух лет, порядком надоела. А на более высокие должности меня не назначали по причине моей молодости. Мне было тогда 18 лет.

Собрав необходимые документы, я пошёл в  академию, но в приёме мне отказали ввиду отсутствия двухлетнего стажа пребывания на офицерских должностях. А мой офицерский стаж был лишь I год и 8 месяцев.

В этом полку я прослужил до мая 1944 года. Проходя службу в глубоком тылу, я удивился большому количеству офицеров, которые вообще не были на фронте, хотя война длилась уже третий год. Таких в нашем полку было 60%. Только единицы писали рапорты об отправлении на фронт и, как правило, это были бывшие фронтовики. А тыловики всеми способами старались удержаться за своё место. После войны они все как один будут говорить, что писали рапорта с просьбой отправить их на фронт, но командование каждый раз отказывало им в этом. Это про них фронтовики шутили: » Прошел славный боевой путь в составе 5-го Украинского фронта на Ташкентском направлении «. ( Пояснение: во время Отечественной войны было четыре Украинских фронта – 1-й, 2-й, 3-й и 4-й ).

Но определённый процент надо было отправлять на фронт, и отыгрались на мне. Несмотря на моё возражение о том, что я уже два раза был на фронте и дважды ранен, и по состоянию здоровья я не могу быть на фронте, так как медицинской комиссией я признан ограниченно годным 1-й степени, что вследствие тяжёлого ранения моя правая рука в два раза слабее левой, меня всё-таки направили снова на фронт.

Надо сказать, что не очень-то мне хотелось в третий раз ехать на фронт, в эту человеческую мясорубку. Но и не очень я горевал в связи с этим. Фронтовик в тылу приживается с трудом, чувствует себя неуютно. На фронте больше свободы, боевого товарищества, взаимной выручки, честности, благородства, и питание намного лучше.

А здесь одна бюрократическая писанина, которая  совсем замучила. На каждое занятие требовали план-конспект его проведения. А я каждый день, кроме воскресения, проводил с курсантами 3-4 занятия. Домой (я, как и другие офицеры, жил на частной квартире) приходил усталым в 10-11 часов вечера и до полночи сидел за составлением этих ненавистных конспектов.

В середине мая 1944 года я выехал в Москву в распоряжение начальника главного управление артиллерией Красной армии. Временно меня зачислили в артиллерийский дивизион резерва, который дислоцировался на станции Икша Савеловской железной дороги под Москвой.

Здесь снова, как и в училище, ходил часовым в караул, охраняя штаб дивизиона и военные склады. Тяжело простоять на посту 4 часа. Чего только не передумаешь за это время, пока стоишь на посту, с винтовкой в руках. И вся твоя жизнь пройдёт мысленно, и всех родных и знакомых вспомнишь. А больше всего глядишь ночью на чёрное небо с серебристой дорожкой млечного пути — нашу Галактику с миллионами звёзд.

В резерве я пробыл дней 10, после чего меня вызвали в отдел кадров артиллерии и сказали, что я направляюсь в 1-й Украинский фронт на должность командира взвода управления штурмового инженерно-сапёрного батальона. На моё возражение, что в сапёрном деле я ничего не понимаю, кадровик (судя по всему, закоренелый тыловик!) мне сказал, что артиллеристов сейчас переизбыток, а есть нужда в офицерах инженерных войск. Так как  в училище я прошёл курс инженерной подготовки, поэтому и назначаюсь на такую же должность, на которой был на фронте - командиром взвода управления (разведка и связь).

 Кадровик сказал, что  это приказ, а приказ, как говорилось в воинском уставе, утвержденным самим Верховным Главнокомандующим Красной Армии маршалом Советского Союза товарищем Сталиным для военного человека - это святыня и подлежит беспрекословному исполнению. Против товарища Сталина я пойти не смог и пришлось мне подчиниться. Воистину, чудны неисповедимы дела твои, Господи!

К месту назначения надо было ехать через Киев, где проживали мои многочисленные родственники по матери. В поезде, при подъезде к Киеву, у меня украли фуражку. Киевские родственники дали мне чёрную каракулевую шапку-папаху. Так я и приехал в сапёрный батальон с кавалерийской папахой на голове и со шпорами на сапогах.

А шпоры мне достались следующим образом: весной 1944 года, когда я служил в Ташкенте в артиллерийском полку на конной тяге и имел право носить шпоры, я заболел и попал в госпиталь. В громадном зале лежало одновременно на койках около 100 раненых и больных. Шум стоял невообразимый (стоны, крики, ругань, храпы). Ночью свет не тушили. В общем, картина не для слабонервных!

Соседом по койке оказался подросток - сын генерала. Он мне и рассказал, что его отец на фронте, а дома у него имеются кавалерийские офицерские шпоры с малиновым звоном. Долго я уговаривал его отдать мне эти шпоры и, наконец, уговорил. Моим шпорам завидовали офицеры полка - мои сослуживцы.

Носил я их и на службе и вне службы, когда в свободное от службы время прогуливался по Ташкенту или ездил верхом на своём коне. Правда, носил я шпоры недолго. Когда попал в сапёрный батальон,  там хотя и были обозные лошади, но носить шпоры  было не приня­то, и я их снял.

Будучи в Киеве, ходил смотреть главную улицу города - Крещатик. Она вся в развалинах. Оказывается, с подходом немцев к Киеву в июле 1941 года весь Крещатик, а это улица длиной в полтора километра и застроенная 6-ю и 8-ю этажными домами красивой архитектуры, была заминирована с расчётом на то, что когда немцы займут Киев и посе­лятся в домах на главной улице, то тут дома и будут взорваны. В домах заложили сотни тонн взрывчатого вещества.

Через три дня после занятия Киева немцами город страшно вздрогнул. Весь Крещатик поднялся на воздух. Сигнал к взрыву был дан по радио. Расчёт был на дураков, но таковыми немцы не были. Ни один немец не погиб.

О минировании Крещатика они узнали и в дома не поселялись. Построить новый Крещатик нам стоило тысячи миллионов рублей.

Несколько позднее таким же образом был взорван чудо архитектуры, - старинный Успенский собор в Киево-Печерской лавре. Собор был возведён в 1078 году и простоял 850 лет. Долгое время советской пропагандой распространялся слух, что собор был взорван немцами-вандалами.

В 1932 году большевиками был взорван в Киеве Михайловский Златоверхий собор, построенный русскими умельцами в 1113 году.

Здесь в Киеве княжил Святослав, который прибил свой щит на вратах Царьграда (сейчас Стамбул), а перед сражением с половцами посылал им гонца с вестью "Иду на вы". Сохранились в истории и его знаменитые слова: "Не посрамим земли Русской, но ляжем костьми, ибо мёртвые сраму не имут". Нестор-монах летописец писал об этом 900 лет тому назад. Кстати, Нестор был захоронен в Киево-Печерской лавре вместе со знаменитым богатырём земли Русской Ильей Муромцем. У ворот лавры Нестору поставлен памятник.

Здесь же под Киевом произошло самое тяжёлое поражение в истории войн на земле. В сентябре 1941 года немцами были окружены 4 наши общевойсковые армии, и попало к ним в плен 665 тысяч наших бойцов и командиров, в том числе и муж моей тётки по матери - Веры - командир артиллерийского полка, майор Дмитрий Фёдоров, погибший в плену.

Но большевики умели из поражений делать победы, и уже во времена Хрущёва была учреждена нагрудная правительственная медаль "3а оборону Киева".

Нет во мне коммерческой жилки! Дважды в жизни я занимался спекуляцией и оба раза в ущерб себе. В мае 1942 года, когда я ехал из училища на фронт, в Средней Азии на станции Арысь купил соли на 100 рублей, полный вещевой мешок. А где-то в Мордовии соль начали продавать по цене в два раза дороже. На шнурке, которым завязывался мой мешок, оказался узелочек. И вот, когда я сторговался с одной тёткой и начал высыпать ей соль из мешка, тронулся наш эшелон.

Я сыплю соль из вещмешка в её ведро, а соль проходит в отверстие мешка тонкой струйкой, т. к. узелочек мешает горловине мешка раскрыться полностью. А эшелон набирает ход! Когда я высыпал всю соль, то в это время тётка передаёт мне лишь половину денег из ранее подготовленной пачки денег в 200 рублей. Я схватил деньги и еле успел вспрыгнуть на подножку вагона. Подсчитал деньги - оказалось столько, сколько я уплатил за соль на станции Арысь.

Вторая коммерция была в мае 1944 года, когда я ехал на фронт из Москвы на Киев. По дороге решил заехать в Дубно, где находились мой отец, мать и брат. Киевские родственники посоветовали купить в Киеве дрожжей, а в Дубно продать их втридорога. Я так и сделал. Дрожжей купил целый чемодан средних размеров. Но когда приехал в Дубно, мать так и ахнула. Оказывается, в Дубно начал работать дрожжевой завод, и дрожжами завалены все магазины. Еле-еле мать за полцены продала на базаре эти дрожжи. Больше я коммерцией никогда в жизни не занимался. Не моё это дело.

 

 

 

 

 

 

 

 

ДУБНО-МЛЫНУВ

 

В начале мая 1944 года прибыл в город Дубно Ровенской области, в распоряжение командира 16-й штурмовой инженерно-сапёрной бригады. Всего было сформировано 23 штурмовые инженерно-сапёрные бригады резерва главного командования. Три из них были механизированные, т.е. на автомобильном транспорте. 

Бригада предназначалась для штурма укреплённых рубежей противника ("неприступных валов"), где требовалась пехота, вооружённая инженерными знаниями и техникой. Бойцов бригады готовили к ведению всех видов боя в самой тяжёлой и необычной обстановке, а также к преодолению сложных инженерных сооружений на фронте и в тылу врага.

Командиром бригады был 44-летний полковник Борис Кордюков, кавалер 4-х орденов. В первые годы Советской власти он был наркомом (министром) здравоохранения Татарской республики. Было ему тогда 23 года. Потом переквалифицировался на военного инженера. Вот такие метаморфозы происходили с людьми в наше сложное время. Умер он в возрасте 56 лет в Москве.

Дубно - древний украинский город, первое упоминание о котором относится к 1100 году, он старше Москвы на 50 лет.

В городе - остатки старинной крепости. Гоголь в своей повести "Тарас Бульба" красочно описал осаду запорожцами польской крепости Дубно, где сын Тараса - Андрей, увидев на стене крепости свою бывшую возлюбленную, перебежал к полякам, изменив Родине. В сражении Тарас Бульба убил Андрея, сказав: "Я тебя породил, я тебя и убью".

Затем меня направили в местечко Млынув, где дислоцировался 78-й отдельный инженерно-сапёрный батальон, входивший в эту бригаду. Там я вступил в командование взводом управления батальона. Во взводе — два отделения связи (радио и телефонное) и два отделения разведчиков. В отделении связи две девушки-радистки. Одна за плечами несет рацию, другая — батареи питания. Связью в основном занимался начальник штаба батальона. Я же больше руководил разведчиками и инженерной разведкой.

Сапёры-штурмовики воевали в первых рядах наступающих (проделывание проходов в минном поле противника) и были последними при отступлении (взрывали мосты после отхода наших войск).

Сапёры в наступлении обеспечивали в инженерном отношении путь наступающим войскам: строили мосты и штурмовые мостики через водные преграды, разбирали баррикады и проволочные заграждения, взрывали надолбы, противотанковые рвы и всё это во многих случаях под прицельным огнём противника.

Сапёров-автоматчиков сажали на танки, и они защищали их от немецких стрелков фауст-патронами. Снаряд фауст-патрона при попадании прожигал насквозь броню в танке, танковый боезапас (50 снарядов) детонировал и взрывался. От танкистов и танкового десанта оставались только изуродованные взрывом ордена и медали. Немцы в первую очередь стремились истребить танковый десант, понимая, что танки без прикрытия беззащитны, особенно в городе, лесной или болотистой местности.

На вооружении сапёров-штурмовиков были автоматы, ручные пулемёты, снайперская винтовка (одна на взвод) противотанковые ружья (одно на взвод), гранаты (у каждого бойца - две противопехотные оборонительного и наступательного действия и противотанковая), трофейные фауст-патроны, заряды взрывчатки (в вещевом мешке), несколько четырёхсот- или двухсотграммовых тротиловых шашек, бикфордов шнур с капсюлями-детонаторами (Одна двухсотграммовая тротиловая шашка запросто перебивает железнодорожный рельс или телеграфный столб). На голове — стальная каска, на груди - стальной пуленепробиваемый нагрудник (панцирь), на поясе - финский нож. Из специальных средств борьбы у сапёров были мины противопехотные, противотанковые, транспортные; миноискатели, укороченные железные щупы из толстой проволоки для прощупывания земли при отыскании мин; "кошка" (три скрещенных железных крюка) на длинной верёвке, когда их нельзя было разминировать; например, в зимнее время; дымовые шашки — чадящий дым из шашек закрывает днём от противника работы сапёров, ставящих мины.

Противотанковое ружьё Симонова с бронебойно-зажигательной пулей калибра 14,5 мм, пробивающей на дальности до 300 метров броню толщиною 35 мм и со скоростью полёта I км в секунду. Снайперская винтовка с оптическим прицелом 4-х кратного увеличения. Дальность прицельной стрельбы 1300 метров.

Огнемётный батальон имел на вооружении ранцевый огнемёт РОКС-3, (ранцевый огнемёт с керосином самовозгорающимся), 10 литров огневой смеси, 5 литров сжатого азота, весом всего 23 кг. Длина струи - 35 метров, непрерывная струя продолжительностью 10 секунд или до 15 пусков меньшей продолжительности.

В наступлении сапёры идут впереди — прокладывают путь пехоте и танкам, при отступлении отходят последними — прикрывают свои войска различными инженерными заграждениями - минами, лесными завалами, взрывами мостов на реках.

«Нас недаром жалует пехота,

И танкистам мы всегда друзья,

Без сапера не пройдешь болота,

Без сапёра воевать нельзя.

Без дорог завязнешь в грязи липкой,

Налетишь с машиной на фугас...

У сапёра может быть ошибка

Только в первый и последний раз.»

 

По поводу распространенного высказывания, что сапёр ошибается только один раз, сами сапёры между собой шутят, что сапёр ошибается два раза. И первая ошибка, когда пошёл в сапёры, а вторая – когда погибает при разминировании. Девиз сапёров: "Попал в сапёры — гордись, не попал — радуйся." В старой российской армии сапёров называли пионерами. Пионеры это те, кто шёл в бой первыми. Сапёрная шутка - средняя продолжительность жизни сапёра на войне при разминировании мины в ночное время равна 9-ти минутам.

Причём, если пехотинец идёт в атаку рядом с товарищами, которые при необходимости ему помогут, то сапёр при разминировании выходит на поединок с затаившейся смертью один на один. Таково строгое правило профессии. Сапёр в равной мере должен быть храбрым и осторожным, решительным и терпеливым, сильным и ловким. Из сапёров вышли многие знаменитости. Сапёром был фельдмаршал М.И. Кутузов, начинавший свою военную карьеру армейским инженером, а также  писатель Достоевский, окончивший в Санкт-Петербурге инженерное военное училище. Капитан сапёров французской революционной армии Жозеф Руже де Лилл сочинил Марсельезу, ставшую гимном Франции. Полковой инженер Огарков стал начальником Генерального штаба СССР, маршалом Советского Союза.

 

 

78-й ШТУРМОВОЙ БАТАЛЬОН РГК

(резерва главного командования).

 

«Нас остается меньше с каждым годом.

Уходят навсегда фронтовики.

И важно рассказать перед уходом,

Как те дороги были нелегки».

 

К весне 1943 года Советская Армия провела ряд успешных наступательных операций. Нашим войскам приходилось взламывать сильно укреплённую вражескую оборону. Возникла необходимость специального инженерного обеспечения штурма заранее подготовленных оборонительных рубежей насыщенными особо прочными сооружениями, сложными системами заграждений. В мае того года начальник инженерных войск Советской Армии генерал-лейтенант М. Воробьёв доложил Верховному главнокомандующему предложения по формированию ударных инженерных соединений. Сталин согласился, но уточнил: «Назовём их не ударные, а штурмовые инженерно-сапёрные бригады». И такие бригады были созданы. Шестнадцатая штурмовая инженерно-сапёрная бригада резерва главного командования была сформирована в двадцати пяти километрах от Москвы в городе Загорске (сейчас Сергиев Посад). С её именем и была связана моя фронтовая судьба.

Наш батальон на одном месте долго не находился. Выполнив одно задание (минирование, разминирование, постройка моста, дороги и т. п.) батальон перебрасывался на другое место. И так много раз.

Когда летом 1944 года шли на территории Польши на запад, то путь пролегал по историческим местам. Прошли местечко Замостье. Здесь 300 лет тому назад похоронен герой походов Богдана Хмельницкого полковник Максим Кривонос. В местечке Красник разыгралось большое сражение армий Брусилова по разгрому австрийских войск в 1916 году.

Старинный город Владимир-Волынский проходили походным маршем. Когда-то, в 12-м веке, Владимир-Волынский входил в Галицко-Волынское княжество, власть которого простиралась вплоть до побережья Чёрного моря.

В городе никто нас цветами не встречал, как это было в сентябре 1939 года. Галичане на своей спине испытали, что такое сталинщина. Она оказалась в 10 раз хуже, чем польский гнёт. Потом мне станет известно, что с сентября 1939 года по июнь 1941 года НКВД (КГБ) депортировало из западных областей Украины в Сибирь, Север и Дальний Восток 300 тысяч человек, откуда обратно вернутся единицы. А тогда в городе на белых стенах некоторых домов были надписи: "Геть Гитлера та Сталина". Нас тогда это очень удивляло.

 

Ни дни, не месяцы, а годы

Передний край передо мной

Обстрел бомбежки и невзгоды -

Все, что придумано войной.

И чтоб усилить беды эти

И сокрушить в боях врага

Приходится с самою смертью

Из одного есть котелка.

 

Мои служебные обязанности заключались в разведке маршрута движения батальона, добывании сведений об инженерном оборудовании позиций и районов, занимаемых противником, системе его заграждений, особенно минных, состоянии дорог, мостов, различного вида препятствий, а также о местных материалах, которые могут быть использованы в целях инженерного обеспечения боевых действий.

Например, разведка водной преграды (в пути следования на запад пришлось разведывать несколько десятков рек крупных, средних и малых). Это изучение данных о ширине реки, глубине, направлении и скорости течения, состояние грунта и профиля дна, характер берегов о возможности сооружения моста, штурмового мостика или причала для понтонов, на которых будут переправлены танки, артиллерия.

 А также поиск мест, удобных для скрытого выхода к реке и её форсирования, поиск материалов, пригодных для постройки моста (брёвна, доски, гвозди, скобы и т. д.).

Кроме того, мне при передвижении батальона приходилось выполнять обязанности квартирмейстера, т. е. заниматься расквартированием личного состава. Иногда за сутки до прибытия батальона заходишь с разведчиками в деревню и определяешь дома, где будет жить командир батальона; он жил вместе с начальником санитарной части - врачом, капитаном медслужбы, миловидной 25-летней еврейкой-одесситкой. Потом подыскиваешь дома или избы для заместителя командира, начальника штаба, начальников различных служб, для личного состава трёх рот, своего взвода, хозяйственного взвода, кузни, складов — продовольствия, вещевого, боеприпасов, медицинского и отдельно для оперуполномоченного НКВД.

Остался в памяти такой эпизод. Я с разведчиками иду на два километра впереди батальона, разведываю путь движения. Вхожу в деревню, дальше мост через речку, а за ним возвышенность. Спрашиваю встречную местную жительницу, краснощёкую молодуху, а что там за горой, какая дорога? (разговор ведётся на украинском языке). Отвечает: "А я не знаю". "Как ты не знаешь, сколько лет ты здесь живёшь?" -  "Тридцать". - "И ни разу не была за горой?" - "Нет, не была, а что мне там делать?" Я поразился такому отсутствию любознательности.

Другой случай. Находясь в Польше, вышли к развилке дорог. Куда идти, вправо или влево? Подходит поляк. Спрашиваю: "Куда идти до деревни Скаржиско?" (Разговор ведётся по-польски). Он показывает направление рукой и говорит: "Просто". Я возмутился. Тебе, дескать, просто, ты всю жизнь здесь прожил, а я здесь первый и последний раз. Потом узнаю, что польское "Просто" переводится на русский язык как "прямо".

Или такой эпизод. В 19 лет организм еще растёт, кушать хочется, а пайка не хватает. (Всё время в движении и на свежем воздухе). Заходишь в избу на ночлег. Хозяин в армии, хозяйка с кучей ребятишек. Знаешь по опыту, сколько не проси, хозяйка покушать не даст. Начинаешь обычную игру: "А вот этому хлопцу два годика". "Точно" - отвечает хозяйка. А вот этой дивчине четыре годика".  "Точно", - отвечает хозяйка. И так далее.

 Пройдя сотни изб, я уже так приловчился, что безошибочно определял возраст маленьких детей. Смотришь, хозяйка смягчилась сердцем, полезла в подвал, откуда приносит молоко или сливки, а то и яйца с хлебом, что тебе и надо было.

Ну, а когда этот метод не действует или детей нет, прибегаешь к другому методу. Говоришь: "Пол-России прошёл, ну, а такой воды вкусной нигде не встречал". Итог тот же. Хозяйка лезет в подвал и достаёт снедь. При этом хозяйка думает: "Боже мой, мы в таком забытом Богом углу живём, а, оказывается, вода у нас - лучше не сыщешь". Вот так, видимо, и родилась воинская поговорка: "Дайте воды напиться, а то так есть хочется, что и переночевать негде".

 

 

БАТАЛЬОННЫЙ ВЕРБЛЮД

 

Достопримечательностью нашего батальона был двугорбый верблюд. Батальон в 1942 году воевал под Сталинградом и в своём тыловом хозяйстве имел несколько верблюдов, заменяющих лошадей.

Но ко времени моего прибытия в батальон остался один верблюд, который возил батальонную походную кухню. На Западной Украине от деревни к деревне верблюда сопровождала детвора, а то и взрослые, которые видели верблюда лишь на картинках в букваре.

При построении батальона верблюд с кухней важно стоял на левом фланге строя бойцов, и всё время пережёвывал жвачку, возвышаясь над всеми своей головой с оттопыренными ушами. Двугорбый великан на людей смотрел презрительно и высокомерно, как бы игнорируя их, разглядывая что-то такое, что скрыто за горизонтом, что видно только ему с высоты двух с половиной метров.

Бывало, что попадал он и под обстрел и бомбёжку и даже под Львовом был легко ранен осколком в спину, но всё равно труса не показывал и невозмутимо продолжал жевать жвачку. В отличие от нас, июльской жары и солнцепёка он совершенно не боялся.

Наш верблюд служил для нас и своеобразным ориентиром. Нередко командиры и бойцы батальона направлялись в командировки по различным надобностям. В это время батальон уходил вперед или в сторону на десятки километров. Как его отыскать? Секретность тогда соблюдалась строго и никто тебе про местонахождение батальона не скажет. И тут на помощь приходил наш верблюд. Приходишь в деревню, откуда ты убыл в командировку и спрашиваешь у ребятишек - «Куда пошел верблюд с походной кухней? «Туда, туда», - показывают они руками и ты идешь по указанному направлению в соседнюю деревню, а потом таким же способом добираешься благополучно и быстро до своего батальона.

Вообще внешне кажется, что верблюд медленно передвигается. Но это не всегда. Наш верблюд в минуту опасности, внезапного артобстрела, мчался со скоростью 50 километров в час.  Всех людей верблюд делил на хороших и плохих. Я почему-то относился к плохим. Когда я, хотя и с добрым намерением, подходил к нему погладить морду, он её задирал высоко к верху, начинал злобно сипеть, в горле у него что-то булькало, и, предполагая, что он сейчас вот-вот плюнет в меня зелёной липкой слюной, я поспешно отходил от него.

Вообще верблюд питается растительной пищей - травой, сеном, листьями, колючками, но к нашему удивлению он не отказывался ни от мяса, ни от рыбы, ни от американской тушёнки.

Дошёл верблюд и до Германии, до асфальтированных дорог и железных крыш. На фоне обгоняющих нас  "тридцатьчетвёрок", самоходных орудий, бесчисленных американских грузовиков "Студебеккер" "Шевроле", "Форд", "Виллис", верблюд выглядел контрастно. Презрительно и степенно он смотрел на проезжающих, высоко подняв свою аристократическую голову.

И тут какой-то проезжий генерал из высокого штаба на нашу беду увидел верблюда и закричал на командира батальона, идущего впереди колонны: "Позор! В Европу - и с верблюдом. Немедленно устранить!" И верблюда нашего отправили в глубокий тыл от нас навсегда.

Но всё-таки наш, а может быть, и не наш, двугорбый верблюд с гордо поднятой головой был сфотографирован на фоне фасада разбитого пулями и снарядами рейхстага, когда стены его ещё не были испещрены надписями победителей. Этот снимок, опубликованный на обложке журнала "Огонёк", обошел весь мир.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

НАСТУПЛЕНИЕ.

 

«Нет, не напрасны жертвы и потери.

Их свято чтут народы всей земли.

Сразив фашизм – взбесившегося зверя,

Мы мир от верной гибели спасли».

 

В начале июля 1944 года наш батальон резерва Главного командования спешно перебрасывался с одного участка фронта на другой.

Было жарко, градусов 30 тепла. Бойцы шли по проселочной дороге под палящим солнцем усталые, пропыленные, потные. Я , как обычно, со своими разведчиками, шел впереди за километр от колонны, разведывая дорогу.

 

«Когда пройдешь путем колонн

В жару, и в дождь, и в снег,

Тогда поймешь, как сладок сон,

Как радостен ночлег.

 

Когда путем войны пройдешь,

Еще поймешь порой,

Как хлеб хорош и как хорош

Глоток воды сырой.»

 

Топографическая карта, которой я пользовался,  изготовленная Генеральным штабом 15 лет тому назад, во многом устарела.

Где был хутор, там сейчас деревенька, где был лесок, сейчас кукурузное поле. Я подошел к развилке дороги, но на карте развилки не было. Куда идти дальше? Вправо  или влево? Скорым шагом я вернулся к батальону и доложил ведущему батальон заместителю командира капитану Петухову  о возникшем затруднении. Я сказал, что надо пойти в деревеньку, которая находилась в километре от нас, и узнать правильную дорогу.

Батальон (300 бойцов) остановился. Петухов вскипел и при всем личном составе начал материться, оскорблять и унижать меня. Потом приказал: «Бегом в деревню». Я пошел. Петухов снова кричит: «Я приказываю бегом, пристрелю как собаку!». Тут он вынимает из кобуры пистолет и я слышу характерный щелчок, это он передергивал затвор, загоняя патрон в патронник.

Но на меня тоже что-то нашло, которое мне трудно объяснить. Я не побежал, а продолжал идти. Но, признаюсь, на затылке у меня похолодело. Триста пар человеческих глаз напряженно ждали, чем все это закончится. Но выстрела не последовало. Петухов мог бы меня запросто пристрелить за неисполнение приказа, и никто его не обвинил бы в этом. На фронте командир, как говорилось, царь, бог и воинский начальник. Его приказ не подлежит обсуждению и должен был выполнен беспрекословно, точно и в срок. Разузнав в деревне правильную дорогу, я вернулся к батальону и на этом инцидент был исчерпан. Так мне угрожали расстрелом в третий раз.

 

А мы прошли по этой жизни просто

В подкованных пудовых сапогах,

Махоркой и солёным потом воздух

Где мы прошли, на все века  пропах.

Нас счастье даже в снах не посещало,

Удачами не радовала жизнь,

Мы жили от привала до привала

В сугробах мерзли и в песках пеклись.

                               Сергей Орлов.

 

В наступлении 12 июля 1944 года на 1-м Украинском фронте (командующий Конев, члены военного совета - Хрущев и Крайнюков)  участвовали: 7 общевойсковых армий, 3 танковые армии, 2 конно-механизированные группы (в каждой танковый и кавалерийский корпуса), 2 артиллерийские дивизии, 10 инженерно-саперных бригад.

В общем - 15 армий. Для сравнения, в 1-й мировой войне всё русское войско состояло из 13 армий.

В состав фронта входили 80 стрелковых и кавалерийских дивизий, 10 танковых и механизированных корпусов, 4 отдельные танковые и механизированные бригады, чехословацкий пехотный корпус, 10 инженерно-саперных бригад. Всего 2806 самолетов, 1614 танков, 13900 орудий и миномётов, всего 843 тысячи человек. Для сравнения - Наполеон, когда он нападал на Россию в 1812 году, имел армию в 500 тысяч человек.

Это наступление считалось стратегическим, т. е. имеющим решающее влияние на исход войны.

В этой воинской операции 246 полкам, бригадам, дивизиям и корпусам были присвоены почетные наименования «Львовских», «Висленских», «Сандомирских», «Ченстоховских», «Рава-русских», «Дрогобычских». 353 воинские части были награждены орденами, 160 воинов удостоено звания Герой Советского Союза.

Направление наступления нашего батальона было на город Горохов Волынской области. До нас Горохов четырежды освобождался от немцев - в 1943 году – оуновцами-националистами, в феврале 1944 года партизанским отрядом под командованием генерала и Героя СССР  Наумовым,  потом батальоном партизанской дивизии генерала Вершигоры, в апреле 1944 года 389-й Бердичевской Краснознаменной стрелковой дивизией, которая через несколько дней вынуждена была оставить город под натиском немцев.

О напряженности боев за овладение городом Горохов свидетельствует такой факт, что только 389-я стрелковая дивизия уничтожила свыше двух тысяч гитлеровцев. За это командиру дивизии полковнику Колобову Л. А. было присвоено звание Героя Советского Союза.  Такое же звание было присвоено за бои у города Горохова командиру 136-й  стрелковой дивизии - полковнику Мещерякову М. М., а также начальнику политотдела 150-й танковой бригады полковнику Столярчуку Ф. Б., погибшему 14 июля под Гороховым при отражении атаки 50 немецких танков.

 Велики были и наши потери. После войны на воинском мемориале вечной славы в городе Горохов, на мраморной стене были высечены фамилии более двух тысяч погибших бойцов и командиров, в том числе и 30 человек из нашего батальона.

 

 

«Потомок мой, не будь холодным к датам

Военных битв сороковых годов,

За каждой цифрой - кровь и смерть солдата,

Судьба страны в борьбе против врагов.

И сколько б лет тебя не отделяло

От этих дат, сумей расслышать в них

Разрывы бомб, зловещий лязг металла

И стон предсмертный  прадедов твоих».

 

 

 

 

ПОЖАР. БОМБЕЖКА.

 

«Кто не видел боев,

Пусть спросит

Дослужившихся до седин,

Что медали сегодня носят

И за Прагу и за Берлин.

 

И расскажут они про грозы

Над позицией стрелка,

Как чернели в огне березы

И кипела зимой река.»

 

Вечером 12 июля 1944 года наш штурмовой батальон, продвигаясь к передовой  линии фронта, проходил через только что взятый с боем нашими войсками город Горохов.

Центр города был объят пожаром. Картина ошеломляющая.

Мы  шли по улице шириной метров 30. Справа и слева жарким пламенем полыхали деревянные дома и постройки. Было светло, как днем. Нестерпимый жар, дым и копоть палили нам глаза, раскаленным воздухом дышать было трудно. Казалось, вот-вот от жары вспыхнет наша одежда.

Огонь бушевал в домах. С грохотом рушились стены домов, крыши и перекрытия. Огненные языки пламени то с треском взвивались ввысь, то почти касались нашей колонны, слепили глаза. Летели головешки, разбрасывая вокруг себя потоки ярких искр. Пламя выплескивалось из окон и дверей со шлейфом черного дыма, как бы преграждая нам путь. В треске и гуле пламени, рушившихся стен и потолков, слабыми казались доходившие до нас звуки идущего вблизи боя.

Пожар никто не тушил. Жителей не было видно. Только выбравшись из этого ревущего моря огня на окраину города, мы облегченно вздохнули. Я подумал: таким, наверное, представляется ад.

На другой день, выполняя какое-то поручение командира батальона, я оказался на площади в центре города. Послышался мощный прерывистый рев. Внезапно на город налетела девятка вражеских пикирующих бомбардировщиков «Юнкерс-87», сопровождаемых истребителями «Мессершмит» с паучьими черными крестами. Посчитав, что убежать уже нельзя, я быстро впрыгнул в вырытую кем-то ранее стрелковую ячейку (так называется окоп, в котором можно находиться в лежачем положении. Голова и тело было немного ниже уровня земли).

С душераздирающим воем включенных сирен, самолеты стали пикировать. Площадь города была хорошо видимой для них целью. Вниз полетели черные тушки бомб. Бомбы летели, как казалось, прямо на меня, привораживая взгляд и парализуя волю. Я закрыл глаза и сжался в комок, ожидая первого взрыва. Шли томительные, бесконечно долгие секунды. Сердце учащенно билось. Самолеты сбросили бомбы буквально на наши головы.

От взрывов бомб, слившихся в сплошной грохочущий гул, земля тряслась, как в лихорадке. Неприятный запах взрывчатого вещества. Едкий дым. Градом сыпались рядом осколки, а падающие на меня комья опаленной взрывами земли заставляли каждый раз вздрагивать. Мне казалось, что раскололось небо, и из него хлынула лавина бомб и пуль. Вражеские самолеты, как стая хищников, пикировали один за другим, проносясь чуть ли не над головой. Жду смерти. Время застыло. Нет солнца, нет неба. Есть только чувство конца. Душа парализована. Пролетая над площадью, самолеты стреляли из крупнокалиберных пулеметов. Пули ложились рядом, взрыхляя землю. Как ни старался, никак не мог унять нервную дрожь. Во рту пересохло.

Потом звенящая тишина. Тут и там начались пожары. Раненые взывают о помощи. Страшная картина, которую нельзя забыть! И на сей раз смерть, стоявшая рядом, только опалила меня своим дыханием. Воронки от бомб были 7 метров диаметром и в 2 метра глубиной. По опыту я уже знал, что вес каждой такой бомбы был 250 килограммов.

Страшно подумать, что погибнешь от бомбежки. Уж очень обидно, - ты лежишь, стараешься в землю втиснуться, а он, фашист, падла  видит тебя и твою беззащитность, злорадствует и норовит всадить в тебя бомбу. Умереть не обидно в открытом бою.

Как сказал поэт: «Он встретил смерть лицом к лицу, как в битве следует бойцу».  А вот так помирать и страшно и обидно. После бомбежки ты в каком-то оглушенном состоянии – вроде ты жив, а вот насколько невредим, сказать трудно. Тут подходила известная среди офицеров – фронтовиков рифмованная присказка: «Ты после боя, что живой, не верь! – Проверь на месте ли конечности, и голову, и х… проверь». Становится понятным, когда при начислении военной пенсии один фронтовой месяц засчитывается за три месяца службы. Уже потом, по дороге в батальон, придя в себя и успокоившись, я стал размышлять: Славу Богу! Пронесло! А, собственно говоря, почему эти мерзавцы так остервенело и безнаказанно бомбили городскую площадь, на которой никаких военных объектов не было? Только несколько случайных прохожих, вроде меня, да одной мирной конской повозки. Все военные объекты – передовая нашей обороны, артиллерийские позиции располагались несколько дальше западной окраины города. Неужели моя персона привлекла их внимание? Этот вопрос так и остался без ответа, а у меня на голове появилось еще несколько седых волос и память об этом на всю жизнь.

 Ротная медсестра  Юлия Друнина  изложила испытанные мною чувства в стихах:

 

«Мы лежали и смерти ждали -

Не люблю я равнин с тех пор...

Заслужили свои медали

Те, кто били по нас в упор –

Били с «мессеров», как в мишени,

До сих пор меня мучит сон:

Каруселью заходят звенья

На распластанный батальон.

От отчаяния мы палили

(Все же легче, чем так лежать!)

По кабинам, в кресты на крыльях

Просто в господа-бога-мать».

 

Бедная Юлия Друнина! Поэтесса фронтовой жизни. В период перестройки от развитого социализма к дикому капитализму она чересчур остро воспринимала нападки окружающих «дескать, разбей немцы Сталинскую державу, мы бы сейчас хорошо жили и баварское пиво пили бы».

Даже отъезд от бурной московской жизни в тихий уголок – город Старый Крым, бывшую столицу Крымско-Татарского ханства, вместе с мужем Александром Каплером (тот, в которого в свое время была влюблена Светлана Сталина, за что Сталин сослал Каплера на 10 лет на Колыму) не принес ей покоя.

Не смогла она (на войне дважды раненная) перенести переоценку тех ценностей, ради которых была прожита жизнь и пролита кровь.

В закрытом гараже включила мотор автомашины, выпила бутылку коньяка, закурила сигарету, уснула и тихо ушла из жизни.

Ее похоронили на городском кладбище вблизи могилы писателя-романтика Александра Грина. Мир праху её!

 

Последние стихи Юлии Друниной.

 

«Не говорю, что жизнь проходит мимо -

Она и нынче чересчур полна.

И все-таки меня неудержимо

Влечет к себе далекая война.

 

Живых в душе не осталось мест -

Была, как и все, слепа я.

А все-таки надо на прошлом -

Поставить крест,

Иначе мы все пропали.

 

Иначе всех изведет тоска,

Как дуло черное у виска.

Но даже злейшему врагу

Не стану желать такое:

И крест поставить я не могу

И жить не могу с тоскою.»

 

 

 

14  ИЮЛЯ – ЧЕРНЫЙ  ДЕНЬ  НАШЕГО  БАТАЛЬОНА.

 

Выполнив поручение командира, я возвратился в расположение батальона, который в поле занял вырытую до нас (видимо немцами) траншею в 800 метров западнее Горохова. Я разослал своих разведчиков выяснить обстановку вокруг и по их возвращению  доложил командиру батальона майору Калинюку, что справа от нас расположился на ночь штаб 389 стрелковой дивизии.

 Впереди, на расстоянии километра, находился лежащий в цепи и окопавшийся стрелковый батальон майора Батышева С. Я. (Кстати, майору Батышеву С. Я. за освобождение города Горохова присвоят звание Героя Советского Союза, а после войны он станет академиком Академии педагогических наук в Москве).

Батальон входил в состав 545-го стрелкового полка, который с рассветом должен был продолжать наступление.

Задача нашего батальона заключалась в том, чтобы мы  обеспечили в инженерном отношении продвижение 389-й стрелковой дивизии, которая в наступлении находилась в составе 3-й гвардейской армии на острие главного удара правого крыла 1-го Украинского фронта на Рава-Русском направлении.

 

«Всем солдатам забывать не надо:

Без саперов им не одолеть

Все к Победе трудные преграды,

Где у каждой затаилась смерть.

Сотни рек, ковры трясины зыбкой,

Всюду мины, скрытые от глаз...

У сапера может быть ошибка

Только в первый и в последний раз».

 

3-я гвардейская армия представляла собой большую силу. 10 стрелковых дивизий, одну танковую бригаду и 2 танковых полка, артиллерийскую дивизию прорыва, зенитно-артиллерийскую дивизию и отдельный зенитно-артиллерийский полк, 3 истребительно-противотанковых полка, 5 самоходно-артиллерийских полков, 2 дивизиона бронепоездов, инженерно-саперную бригаду и другие части боевого обеспечения.

К ночи, уставшие за напряженный день бойцы тут же уснули на дне окопа. Я и еще два лейтенанта решили спать на траве рядом с бруствером окопа, но со стороны противника иногда посвистывали шальные пули над нами, и мы, решив не рисковать, тоже спустились в окоп.

 

«Сегодня ночь сравнительно спокойна,

Лишь иногда горят огни ракет,

Ударят пушки где-нибудь нестройно

Да пулемет затакает нет-нет.

И снова тишь, глухая, фронтовая,

Когда вокруг ни звезд и ни огня,

Когда пехота спит, не раздеваясь,

На автоматы головы клоня».

 

Немного начало светать. Тут по окопу, задевая нас ногами, пробежал боец из дозора, что был у дороги, ведущей в наш тыл. Встревоженным голосом он сообщил командиру батальона, что на дороге в наш тыл идут немцы. Услышав это, я выглянул из окопа и заметил идущую по дороге серую массу людей.

 Через некоторое время командир батальона, посовещавшись со своим заместителем по строевой части капитаном Горшковым и начальником штаба старшим лейтенантом Веселовым, передал  команду: «На дороге противник, приготовиться к атаке, вкрутить взрыватели в гранаты, развернуть боевое красное знамя! Батальон! За мной! В атаку! За Родину! Вперед! Ура-а-а!!!»

Как наяву,  этот бой у меня всегда перед глазами. Такое запоминается на всю жизнь. Все мы с оружием наготове выскочили из окопа и устремились к дороге. Красное знамя развивалось впереди. Сплошной автоматный и пулеметный ливень внезапно обрушился на неприятельскую колонну. Кое-где слышны были взрывы гранат и громкие выстрелы из противотанковых ружей, которые были в каждом взводе. Все это сливалось с оглушающим и продолжительным криком «Ура-а-а!» Наши полторы сотни бойцов, бегом приближаясь к гитлеровцам, били в упор.

Немцев, находившихся на дороге, мы часть побили, другие разбежались. Потом по команде развернутой цепью мы стали двигаться по направлению к городу, на восток. Однако враг постепенно пришел в себя. В нас стали стрелять из автоматов и пулеметов.

 Вскоре среди нас стали разрываться снаряды из находившихся где-то недалеко немецких танков. В то же время со стороны города по нам стала вести огонь из автоматов и пулеметов залегшая там немецкая пехота. По команде мы снова ринулись в атаку навстречу  огню. Две радистки из моего взвода, Крылова и Ганина, впервые попали в настоящий бой. От страха у одной отнялись ноги, и радисты из ее отделения волокли ее за руки по полю. У другой пропал голос. (Через два дня после боя все это восстановилось.) Радиостанцию и батареи питания к ней они бросили в поле.

В атаке я бежал впереди взвода, будучи в большом нервном напряжении, как сейчас говорят, в стрессовом состоянии. Бежал туда, откуда по нам стреляли мне прямо в лицо, в грудь, в сердце. Кто-то сраженный насмерть падал навзничь, раненые кричали и звали санитаров. Останавливаться в атаке было нельзя, потому что немцы на чистом поле нас всех перестреляют, если мы остановимся и заляжем.

Тут я заметил, что один боец моего взвода, Чернявский, дней десять тому назад прибывший к нам с пополнением и уже замеченный в недисциплинированности и хвастовстве своими боевыми подвигами, побежал в сторону от нас, несмотря на мои окрики. После боя мы нашли его убитым метров в двухстах от того места, где он уклонился от нас.

 

«Над полем скрежещет сражение,

И взрывами воздух прошит

Я знаю тот миг напряженья,

Когда уж ничто не страшит.

Святым исступленьем атаки

Всецело захвачен и ты,

Ничто пред тобой буераки,

Фашисты, разрывы, кусты».

 

Я бежал с пистолетом в руке. Впереди бежавший солдат упал. Я сравнялся с ним, и солдат кричит мне: «Стреляй немца впереди, у меня заел автомат, а немец свой автомат перезаряжает». (Грунт в окопе, где мы ночевали, был песчаный, песок попал в скользящие части автомата и вывел его из строя.)

 

«Так убей же немца, чтоб он,

а не ты на земле лежал.

Не в твоем дому чтобы стон,

А в его по мертвым стоял.

Пусть исплачется не твоя,

А его родившая мать,

Не твоя, а его семья

Понапрасну пусть будет ждать».

 

 В пятнадцати метрах от себя я увидел лежавшего в траве немца. Мысль в минуты опасности работает удивительно быстро и четко. Тут же я выпустил в него все 7 патронов, бывших в магазине моего пистолета марки «ТТ». Все семь потому, что я, будучи в напряжении, и рука дрожала после бега, не был уверен, что могу в него попасть первыми пулями. Поскольку немец не двигался, я тут же подбежал к нему. Он был мертв. Одна пуля попала ему прямо в переносицу. Мимолетно взглянул на убитого, молодой, лет 25-ти, бело-русый и безусый парень, добротная униформа мышиного цвета, на мундире - нагрудные и нарукавные нашивки, сапоги с широкими короткими голенищами, куда заткнуты запасные рожки от автомата, широкий ремень с пряжкой, на которой значилось «Gott mit uns» - «с нами бог». Рядом с убитым - автомат и граната с длинной деревянной ручкой.

Выхватив из кармана его документы, взяв его автомат «Шмайссер» с запасным рожком, я побежал дальше. Прорвав немецкую цепь, мы прибежали к окраине города. Многих среди нас не было. Тут же, укрепляя оборону, находился и отступивший ночью к городу, наш стрелковый полк и 45-миллиметровые орудия истребительно-противотанковой батареи полка.

14 июля 1944 года. Дата, оставшаяся в памяти на всю жизнь, как у меня, так и бойцов нашего батальона. Здесь, под Гороховым, я впервые увидел смертельного врага лицом к лицу и с оружием в руках. Такое было дано далеко не всем, кто был на фронте.

«Мы сатанели в рукопашной -

Кто был в бою, меня поймет!

Какой-то лейтенантик страшно

Кричал:- За Родину! Вперед!

 

А лейтенант, что безыскусно

В атаку за собою звал,

Мальчишечка почти безусый -

Теперь в ложбинке умирал…

 

Смертельно раненый, упрямо

Хотел привстать. Шептал приказ.

Но вот сказал протяжно: ма-ма…

И все мы шапки сняли враз».

 

Смертью храбрых погиб под Гороховым полковник Столярчук Петр Евстафьевич, 1906 года рождения.

Он был начальником политотдела 150 отдельной танковой бригады. В районе села Подберезье 14 июля 1944 года он лично принял участие в отражении атаки 50 немецких танков и погиб в бою. Столярчук родился в селе Сальника Хмельницкого района Винницкой области. В армии с 1928 года. Участник Советско-Финляндской войны 1939-1940 годов. Награжден двумя орденами Ленина, двумя орденами Отечественной войны 1-й степени, орденами Красного Знамени и Красной Звезды. Звание Героя Советского Союза присвоено посмертно. Похоронен в городе Луцке Волынской области. Его именем названы колхоз в Подберезье, улицы в городах Хмельницкий, Горохов и в селе Сальника. Его героические подвиги отображены в книге «Овеянные славой имена». Одесса. 1983 год.

 

 

ПОХОРОНЫ.

 

Путник… благоговейно остановись на этом месте – оно            свято: ибо здесь лежат воины, любившие Родину, до конца стоявшие за ее честь.

                                            Станислав Рыбас

 

В этом бою батальон потерял почти 20% личного состава: 30 убитых, 32 раненых, 6 пропавших без вести. Погибли капитаны Горшков и Новожилов, лейтенант Шевченко и комсорг младший лейтенант Дашевский. Ранены старшие лейтенанты Езерский, Трусов, Волков, лейтенанты Бондаренко, Кирсанов.

Через три дня наш батальон вместе со стрелковым полком, отразив две атаки немцев, усиленных танками, перешел в наступление. В результате боя немцы отошли. Стрелковый полк устремился на запад, а мы остались на поле боя хоронить убитых.

Смотреть на погибших было тяжело. За три дня июльской жары тела начали разлагаться, и в таких местах как рот, нос, глаза, подмышки уже кишмя кишела масса маленьких серых червей. По имевшимся на трупах ранам было видно, что некоторые тяжело раненые наши бойцы были забиты штык-ножами немцев. На поле стоял смрадный, трудно переносимый трупный запах.

Похоронили мы боевых товарищей в городском саду в центре города в одной братской могиле глубиной около метра. Все 29 человек. Только капитан Горшков был захоронен в отдельной могиле. Хоронили всех без гробов. Согласно действующему тогда приказу, с убитых было снято верхнее обмундирование и обувь (кроме офицеров). Положили их рядком друг на друга и, как говорил фронтовой поэт, «зарыли в шар земной».

 

 

«Вспомним всех поименно,

Горем вспомним своим….

Это нужно -

Не мертвым!

Это надо –

Живым».

                          Роберт Рождественский.

 

Возле братской могилы прозвучали прощальные слова заместителя командира батальона по политической части капитана Соловьева: «Тяжело нам навсегда прощаться с вами, боевые друзья! Не слезы уймут наше горе, не плачем почтим мы вашу память. Кровавыми слезами много раз поплачут те, кто отнял ваши прекрасные молодые жизни. И месть наша будет беспощадной, пока последний фашист не сложит оружия или не останется на ней грязным прахом. Мы знаем: вы честно и до конца выполнили свой воинский долг. Спите спокойно. Вечная вам слава, вечная вам память!»

Последние воинские почести погибшим были отданы троекратным залпом из автоматов.

Слова капитана Соловьева звучали для воинов батальона, как клятва. Каждый из нас пронес сквозь годы в своем сердце священную память о боевых друзьях, павших в боях за Родину, навсегда оставшихся в нашей памяти молодыми. А тем, кому посчастливилось остаться в живых, с гордостью носят среди других наград медаль «За взятие Берлина».

 

«Кто шел в атаку хоть раз в жизни,

Штыком расчерчивая рань,

Тот знает цену скорбной тризне,

Когда стихает к ночи брань.

Когда в печали наступленья

Звучит над мертвыми салют,

Бойцы, сжимая зубы больно,

 Мстить за друзей обет дают.

Мы не рыдали.

На краю селенья

Однополчан погибших погребли,

Последний заступ каменной земли –

И весь отряд рванулся в наступление».

 

 

Я атеист, коммунист с 45-летним партийным стажем, но заглянул в молитву поминовения и привожу оттуда такие слова: «Да отразится в делах ваших чистота их, и да будут пребывать души их в обители вечной жизни, да будут священными их имена…»

Смерть - непременная спутница войны. Но человек ко всему привыкает. Сначала испытываешь шок оттого, что гибнут твои товарищи. Вчера еще  с ним говорил о том, какая будет жизнь после войны, а сегодня его уже нет. Понимаешь, что это в любой момент может произойти и с тобой. Но потом привыкаешь, воспринимаешь смерть как неизбежность и даже думаешь - лучше мгновенная смерть, чем остаться калекой или попасть в плен.

 С другой стороны война учит разбираться в людях, отличать правду от лжи. И самое главное - учит ценить жизнь, каждое ее мгновение.

14 июля - национальный праздник Франции - день взятия Бастилии (тюрьмы в центре Парижа). Но там было больше шума, чем дела. В Бастилии всего семь солдат охраняли четырех древних стариков-арестантов. Мы же в этот день за два часа боя потеряли 68 человек.

Но это еще не все. Пропало боевое красное знамя батальона. Пропали без вести и три лучших в батальоне сержанта-орденоносца, которые охраняли знамя (знаменосцы). Что случилось? Как мы утром оказались в тылу у немцев, когда вечером были позади стрелковой цепи наших войск?

Оказалось, что командир 389-й дивизии, узнав ночью от разведчиков, что немцы сосредотачивают танки и утром могут ими атаковать, решил занять более удобную позицию для отражения танковой атаки и отвел лежащую впереди нас цепь бойцов к окраине города. Мы об этом ничего не знали. Немцы, заметив отход наших бойцов, тут же пошли вслед за ними и тоже остановились на окраине города. Вот так мы оказались в тылу у немцев.

Документы, которые я взял у убитого фашиста, показали, что он был рядовым автоматчиком 171-го Критского гренадерского полка. Свое название полк получил от острова Крит на Средиземном море, который немцы захватили воздушным десантом. А гренадеры - это отборная пехота. Кстати, документы на убитого фашиста в штаб батальона сдал только я один, хотя и другие наши бойцы говорили, что в этом бою они тоже убивали гитлеровцев.

А со знаменем вышло вот что. Перед атакой командир батальона сказал своему заместителю, капитану Горшкову, возглавить знаменную группу и с раскрытым знаменем увлечь батальон в атаку, потом знамя свернуть и отойти в сторону. Смысл был таков, что видя знамя, немцы предпримут все усилия и откроют по нему наибольший огонь, вследствие чего знамя может попасть в руки противника. Но получилось так, что знаменосцы, отойдя в сторону от бегущих и орущих   людей с искаженными от ярости лицами, сами попали в засаду к немцам и были взяты ими в плен вместе со знаменем.

Одновременно с похоронами убитых мы искали и наше знамя. В стороне от направления движения батальона в атаке был обнаружен убитый капитан Горшков. Пуля попала ему прямо в лоб. Недалеко было найдено и древко от знамени с обрывком ткани. Самого знамени и тел сержантов-знаменосцев нигде не было.

Судьба знамени нашего батальона так и осталась невыясненной. Командир батальона спрашивал у обслуживающих нас контрразведчиков - о чем говорится в немецких передачах по радио. Они отвечали, что им об этом ничего не известно. Наиболее правдоподобная версия пропажи знамени такова: знамя было зарыто в землю знаменосцами перед тем, как погибнуть или попасть в плен.

Армейский устав пехоты того времени гласил: «При утрате Боевого Знамени военнослужащие, виновные в таком позоре подлежат суду военного трибунала, а воинская часть - расформированию».

Вот так, из-за потери знамени была расформирована отличившаяся в Гражданскую войну, а также при обороне Одессы и Севастополя в Отечественную войну легендарная дважды орденоносная 25-я Чапаевская дивизия. Практически во время войны все офицеры потерявшей знамя воинской части, направлялись в штрафной батальон, где кровью или смертью должны были искупить свою вину.

 

«Еще идя сквозь ужасы войны,

Мы испытали все и в полной мере,

Кому-нибудь потомки не поверят,

Кому-то не поверят, нам - должны».

 

 

ДОПРОС.

 

«Война! Она такой вдавила след

И стольких наземь положила,

Что тридцать лет и сорок лет

Живым не верится, что живы.

 

В их памяти войны раскаты

И штурм высот,

И бой в который раз.

Фронтовики! Они – солдаты,

Не уходящие в запас».

 

На третий день после боя у Горохова в батальон приехал военный следователь капитан юстиции и начал допрашивать по поводу утери знамени. Он допросил всех офицеров, участвовавших в бою, а также многих сержантов и рядовых. Меня он допрашивал более часа. Я очень переживал, полагая, что всех офицеров направят в штрафной батальон. Даже такая мысль приходила в голову - убежать из батальона. Я слышал, что где-то недалеко от нас на фронте находится 111-я стрелковая дивизия, в которой я воевал в 1942 году под Ржевом. Я и думал - приду в свою дивизию и попрошусь, чтобы меня приняли.

Но до этого не дошло. На допросе я был впервые в жизни, и следователя этого хорошо в лицо запомнил. Надо же такому случиться, что я с ним еще раз встретился спустя 2 года. Я сходил по лестнице в здании военно-юридической академии, а навстречу мне поднимался подполковник юстиции (в Академии их было много на курсах усовершенствования).

Так как это свойственно военному человеку, первым я обратил внимание на его наградные планки на груди, по которым можно определить в каких местах он воевал. В числе прочих наград у него оказались колодки медалей «За взятие Берлина» и «За освобождение Праги», т.е. такие, как и у меня. Тогда я уже внимательно посмотрел ему в лицо, которое показалось мне знакомым. Догнав его на лестнице, я спросил, не расследовал ли он дело о потери Красного Знамени 78-го штурмового инженерно-саперного батальона в июле 1944 года под городом Гороховым? Он ответил, что в то время под Гороховым ему пришлось расследовать 4-5 дел о потери знамени воинскими частями и при этом наш батальон он уже не помнит. Я подумал - какая же страшная мясорубка была в сражении за Горохов, если столько воинских частей потеряли свои боевые знамена.

Тогда же, в августе 1944 года, нам стало известно о тяжелом случае, происшедшем под Гороховым. На лесной поляне сел неисправный наш истребитель под управлением летчика, Героя Советского Союза, гвардии старшего лейтенанта Лиховида. Летчик добрался до своего полка, а потом вместе с двумя авиамеханиками прибыл к самолету. Бандеровцы выследили их, ночью внезапно напали на спящих, привязали их к самолету, облили бензином и вместе с самолетом сожгли. Страшная смерть. Летчик Лиховид сбил в боях 16 вражеских самолетов.

 

«Помните!

Через годы,

Через века –

Помните!

О тех,

Кто уже не придет

Никогда, -

Помните!

Не плачьте!

В горле

Сдержите стоны,

Горькие стоны.

Памяти павших

Будьте достойны,

Вечно достойны!»

 

Через неделю после того памятного и трагического боя вопрос о потери знамени прояснился. В том наступлении наш батальон находился на острие главного удара правого фланга 1-го Украинского фронта, имевшего задачу окружить город Львов с севера. Батальон имел задачу обеспечить в инженерном отношении путь наступающей 389-й стрелковой дивизии (ликвидация немецких минных полей, строительство мостов через небольшие речки и ручьи, сооружение гати в болотистых местах и т.п.).

Своей внезапной и решительной атакой батальон рассеял и частично уничтожил 171-й Критский гренадерский полк, который утром должен был при поддержке танков перейти в контрнаступление на направлении главного удара наших войск. При этом, по мнению вышестоящего командования, личный состав батальона и его командиры проявили воинское мужество, стойкость и достойны поощрения. Потеря знамени при таких обстоятельствах не может быть поставлена в вину батальону. По солдатскому телефону стало известно, что решение об этом принял сам Верховный Главнокомандующий Маршал Советского Союза И.В.Сталин.

Вскоре Указом Президиума Верховного Совета СССР наш батальон за проявленные личным составом в боях геройство и мужество был награжден орденом Красного Знамени, а приказом командующего 1-м Украинским фронтом таким же орденом был награжден командир батальона майор Калинюк (по окончании войны он в звании полковника был кавалером 8-ми боевых орденов).

«И не было выше похвал и наград,

Чем слово идущих в атаку солдат,

Чьих подвигов в поле сраженья не счесть

«Спасибо» пехоты - для саперов честь!»

 

После вручения батальону нового Красного Знамени с прикрепленным к нему орденом Красного Знамени, мы, несколько офицеров, коротая ночь у костра, спросили у сидящего с нами майора Калинюка, почему в батальоне никто, кроме  него, не был награжден орденом за тот бой. На что Калинюк отвечал, что после боя он не о награждении думал, а о том, что закончилась его успешная военная карьера кадрового командира Рабоче-Крестьянской Красной Армии, и он должен будет, как и другие офицеры батальона, кровью, а то и жизнью смывать свой позор в штрафном батальоне.

Какое-то время после боя под Гороховым тыловые склады нашей 16-й штурмовой бригады находились километров 100 восточнее, в городе Дубно Ровенской области. Военным комендантом района и города Дубно был мой отец подполковник Богачев Илья Иванович, он же одновременно был и городским военным комиссаром. Он проживал в Дубно вместе со своей женой - моей матерью Марией Афанасьевной и моим братом Анатолием, 1930 года рождения.

Приехавшие на склады офицеры тыла бригады рассказали отцу, что 78-й батальон, где я служил, при наступлении под Гороховым попал в окружение к немцам и был полностью уничтожен вместе с боевым Красным Знаменем. Отец такую новость перенес мужественно, а мать страшно убивалась. Отец направил запрос командиру бригады о моей судьбе и через месяц получил ответ, что я жив и здоров и за отличие при форсировании реки Вислы награжден орденом Красной Звезды.

Представляя переживания моей матери о потере сына, я вспомнил прекрасное стихотворение об этом нашего гениального поэта Николая Александровича Некрасова.

 

«Внимая ужасам войны,

При каждой новой жертве боя,

Мне жаль не друга, не жены,

Мне жаль не самого героя...

Увы! Утешится жена,

И друга лучший друг забудет;

Но где-то есть душа одна –

Она до гроба помнить будет!

 Средь лицемерных наших дел

И всякой пошлости и прозы,

Один я в мире подсмотрел

Святые, искренние слезы -

То слезы бедных матерей!

Им не забыть своих детей,

Погибших на кровавой ниве,

Как не поднять плакучей иве

Своих поникнувших ветвей...»

 

И еще

«В любой войне, в сражении  любом,

В молчании суровом обелисков

Есть острая особенная боль,

Которая зовется материнской.

 

Конечно, нелегко писать про боль,

Но, видно, так предрешено судьбою,

Что даже материнская любовь

Нередко вся и состоит из боли.

 

И проходя  среди невзгод и драм,

Среди надежд, оборванных, как нитки,

Не добавляйте боли матерям:

У них её достаточно, с избытком»

.

Нелегкая досталась юность нашему поколению, 1924-1925 годов рождения! Не в просторных аудиториях, не под крылом родителей учились мы  преодолевать любые трудности и преграды в жизни. Голодали, мерзли, спали на снегу и никогда не знали, что будет завтра. А завтра нас ждало то же, что и вчера - боевые будни и постоянная опасность для жизни. Но молодость брала своё, и жизнь продолжалась, несмотря ни на что.

 

Встаёт, как мираж, под Гороховым поле,

Где много погибло друзей боевых.

И мне никогда не забыть того боя,

И тех, что легли там, спасая живых...

 

 

ПОСЛЕ БОЯ

 

«Он опустился на станину,

Едва  земли утихла дрожь,

Дым заволакивал долину,

Ложился копотью на рожь.

На гильзе солнце заиграло.

Да было слышно в тишине,

Как пламя танки дожирало,

Гудя на вспученной броне.

 

Заглохли навсегда моторы.

А он сидел и жив, и цел…

Уже забыв про танк,

Который поймал в мутнеющий прицел.

Лишь где-то хлопали зенитки.

А он воды напившись всласть,

Все щурился, и тонкой ниткой

В ушко иглы не мог попасть.»

 

После войны,в 90-х годах в Москве мне удалось разыскать бывшего командира 389 стрелковой дивизии генерал-лейтенанта в отставке Колобова Л.А.

Он рассказал мне обстоятельства окружения нашего  батальона. Колобов принял дивизию летом 1942 года от полковника Малыхина, перебежавшего к немцам и ставшего впоследствии заместителем генерала Власова, командовавшего у немцев Российской Освободительой Армией (РОА).

Как же Малыхин оказался предателем? В 1942 году действовало правило: за отступление без приказа – смертная казнь через расстрел. Дивизия Малыхина под натиском немцев отступила без приказа, вернее бежала в панике. Малыхина трибунал приговорил к расстрелу, но условно. Он продолжал командовать дивизией. Но через месяц дивизия снова без приказа сверху отошла от своих позиций. Малыхин знал, что помилования ему уже не будет и на легковой автомашине вместе с водителем переметнулся к немцам. Новым командиром 389 стрелковой  дивизии стал полковник Колобов.

Колобов рассказал мне и о конце генерала Власова и его соратников. После того, как наша 4 гвардейская танковая армия в мае 1945 года под Прагой захватила Власова, не пожелавшего сбежать от своей армии ввиду приближения Красной Армии, в нашей печати было объявлено, что Власов и другие руководители Русской освободительной армии предстанут перед открытым судом. Но поведение Власова и его соратников все испортило. Все  они отказались признать себя виновными в измене Родины и заявили, что боролись против сталинского кроваво-террористического режима и хотели освободить свой народ от этого диктатора и тирана. А потому они не изменники, а российские патриоты. Даже обещание сохранить им жизнь не изменило их решения.

Не подействовали на них ни угрозы пытками, ни уговоры близких и секретных сотрудников, подсаженных к ним в тюремную камеру. Власов твердил «изменником не был и признаваться в измене не буду. Сталина ненавижу, считаю его тираном и скажу об этом на суде, - мне страшно, но придет время и народ добрым словом нас помянет». Их долго пытали самыми изуверскими способами, но ничего не добились. Полумертвых их судили закрытым судом в Военной коллегии Верховного суда СССР к смертной казни и по указанию Сталина повесили каждого на гитарной струне.

Отличился при взятии Горохова и командир 136 стрелковой дивизии. (3-я гвардейская армия,1-й Украинский фронт) полковник Мещеряков, который умело организовал прорыв в обороне противника в Гороховском районе Волынской области. 18 июля 1944 года дивизия с ходу форсировала реку Западный Буг и к утру 19 июля расширила плацдарм до 15 км., что способствовало успешной переправе остальных частей и соединений. Звание Героя Советского Союза ему присвоено 23 сентября 1944 года.

После войны продолжал службу в армии. Был начальником Сталинградского суворовского военного училища. С 1958 года генерал-майор Мещеряков в отставке. Награжден  орденом Ленина, 4-мя орденами Красного Знамени, орденами Александра Невского и Красной Звезды. Умер 13 мая 1970 года. Похоронен в  Москве. Его подвиги описаны в книге «Они прославили Родину» Ростов-на-Дону. 1975г.

 

«Почему в Горохове у Буга

Степи багровеют от цветов?

Почему, от времени рыжея,

Как бинты, белея в снегопад

Старые солдатские траншеи

Душу ветерана бередят?

Неустранима память у земли,

Которая была от века пашней…

На ней стреляли, вешали и жгли

И сталкивались в схватке рукопашной.

Ни потому ли каждую весну

Степь покрывалась алыми цветами,

Как будто чувствуя вину

Перед своими павшими сынами.»

 

                        

 

                                  РАВА – РУССКАЯ.

 

«Как мало прожито,

Как много пережито.»

                                      Надсон.

 

«Как мало пройдено дорог,

Как много сделано ошибок.»

                                      Есенин.

 

Интересны обстоятельства освобождения в июле 1944 года города Рава-Русская, имя которого носит на боевом знамени наша 16-я штурмовая бригада.

В  истории осталось заключенное в 1698 году в Рава-Русской  «Равское соглашение» между едущим из Англии в Россию Петром I и польским королем Августом II о совместных действиях против захватнической политики Швеции.

Город Рава-Русская в военной истории занимает заметное место. В первую мировую войну, именно здесь генерал Брусилов совершил свой знаменитый «Брусиловский» прорыв австрийского фронта.

С именем города много было связано событий и в Великую Отечественную войну. В сообщении главного командования от 23 июня 1941 года говорилось: «...На Рава-Русском направлении противник, который вклинился на нашу территорию, во второй половине дня контратаками наших войск был разбит и отброшен за государственную границу».

В течение пяти дней воины 41-й стрелковой дивизии, стоявшей в Рава-Русской, в жестоких кровопролитных боях сдерживали превосходящие силы врага, давая тем самым стране возможность отмобилизовать стратегические резервы. Вместе с этой дивизией героически сражались пограничники 91-го отряда и воины 6-го укрепленного района.

Вновь война опалила город в июле 1944 года. Мощный стальной клин войск 1-го Украинского фронта рассек вражескую оборону. В ночном бою 20 июля воины 6-й гвардейской Ровенской трижды орденоносной стрелковой дивизии (в ней было 63 героя Советского Союза), под командованием генерал-майора Оноприенко, овладели городом. Дивизия входила в состав 13-й Армии, которой командовал Герой Советского Союза, генерал-полковник Пухов, кавалер 13 высших орденов страны. (После войны Пухов был командующим Одесским военным округом и умер в 1963 году.)

Дивизию поддерживала 44-я гвардейская Бердичевская семи орденоносная танковая бригада под командованием полковника (впоследствии генерала армии) дважды Героя Советского Союза Гусаковского.

Эта бригада входила в состав 1-й гвардейской танковой армии, которой командовал генерал-полковник (впоследствии маршал бронетанковых войск) дважды Герой Советского Союза Катуков, кавалер 14 орденов.

Путь пехоте и танкам пробивали саперы пяти штурмовых и одного огнеметного батальонов нашей 16-й штурмовой бригады. С воздуха громили врага три гвардейских штурмовых авиационных полка 2-й воздушной армии. Пяти отличившимся в сражении воинским частям, в том числе и нашей бригаде, приказом Верховного Главнокомандующего было присвоено почетное наименование «Рава-Русская».  Привожу текст этого приказа:

 

ПРИКАЗ

ВЕРХОВНОГО ГЛАВНОКОМАНДУЮЩЕГО

27 июля 1944 года                        

гор. Москва

 

№ 0227

 

Соединениям и частям Первого Украинского фронта, отличившихся в боях за овладение городами Владимир-Волынский и Рава-Русская, присвоить наименование «Владимир-Волынская» и «Рава - Русская» и впредь их именовать:

«Рава-Русская» 16-я штурмовая инженерно-саперная бригада

 

Верховный Главнокомандующий, Маршал Советского Союза                                               И.Сталин

 

 Эта награда вошла во все военные энциклопедии во всех странах мира. Наименование нашей бригады выбито золотыми буквами на мемориальной стене государственного музея Великой Отечественной войны в Киеве, а также на почетной доске в актовом зале Военно-инженерной Академии имени В.В.Куйбышева в Москве.

Войскам, участвовавшим в освобождении города Рава-Русская, приказом Верховного Главнокомандующего И.В. Сталина была объявлена благодарность, и в Москве был дан праздничный салют 20-ю артиллерийскими залпами из 224 орудий. Это была первая благодарность, полученная нашей бригадой. Потом последуют еще  приказы Сталина с объявлениями благодарности личному составу бригады за проявленное в боях мужество и умелое выполнение приказов при овладении крупных городов, важных узлов коммуникаций и мощных опорных пунктов противника (Найштадт, Штейнау, Гинденбург, Ярославль, Перемышль, Сандомир, Ченстохов, Берлин, Прага и др.), за отличные боевые действия при форсировании рек Сан, Висла, Западный Буг, Нейссе, Одер, Шпрее, Эльба, за участие в штурме мощного узла обороны немцев города Кракова - древней сто­лицы Польши.

На долгие годы меня связала дружба со школьниками - красными следопытами средней школы-интерната города Рава-Русская имени Героя Советского Союза лейтенанта Ф.В. Морина.

Морин - начальник погранзаставы у Равы-Русской, которая первой приняла на себя мощный удар противника ранним утром 22 июня 1941 года. Отбив пять вражеских атак и, расстреляв все патроны, оставшиеся в живых пограничники со штыками на винтовках, с пением интернационала поднялись из окопов навстречу атакующим танкам и сопровождавшим их немецким автоматчикам. Все пограничники погибли в этом бою смертью храбрых, до конца выполнив присягу и свой воинский долг. Об их подвиге стало известно уже после войны. 8 мая 1965 года Морину посмертно было присвоено звание Героя Советского Союза.

Припоминается, как в это время я и командир батальона майор Калинюк ехали на подводе и подъезжали к мосту через небольшую речку. Тут налетели три немецких пикирующих бомбардировщика и стали бомбить мост. Бешено забили наши зенитки. Идя в пике, летчики включали сирены, и их пронзительный вой оглушал, леденил кровь. Видно было, как бомбы одна за другой отрывались от самолета и со свистом падали и рвались на земле, поднимая целые облака черного дыма и комьев земли, в середине которых мигали красные молнии.

И хотя бомбы рвались метрах в 200 от нас, земля под нами дрожала как живая. Воющие осколки от разрывающихся бомб долетали и до нас. Я с Калинюком лежал в кювете у дороги, голова к голове, тесно прижавшись к земле. И вот в такой неподходящий момент он меня спрашивает - если после войны я останусь жив, то кем я буду? Я ответил ему - юристом. Дальнейшая жизненная судьба подтвердила правильность этого высказывания, данного в экстремальной обстановке. Юрист добивается справедливости, а я считал это главным в нашем житейском мире.

После войны я неоднократно приезжал в города, которые наша бригада совместно с другими воинскими частями освобождала от фашистов – Горохов Волынской области, освобожден 13 июля, Рава-Русская Львовской области, освобожден 20 июля.

Приезжал, чтобы помянуть захороненных там своих однополчан, положить цветы на могилы, окунуться в то бурное, героическое время. Для этого использовал свой очередной месячный отпуск, а если это не получалось, то добивался у начальства краткосрочного отпуска (10 дней).

В 70-80 годы в город Горохов на праздник освобождения приезжало по 100-150 ветеранов войны. Потом их число стало стремительно уменьшаться – уход из жизни, возраст, болезни, занятость и т.д.

 Я, как и другие приезжие ветераны, участвовал в различных военно-патриотических мероприятиях, проводимых руководством города: выступал с воспоминаниями об освобождении города в школах перед учащимися, на предприятиях перед рабочими и служащими, на траурном митинге - реквием на кладбище.

А поскольку я всегда приезжал в военной форме и в звании полковника (я тогда еще служил в армии), то этим я выделялся среди ветеранов и меня заметили.

Когда в очередной раз приехал в город Горохов на 9 мая 1975 года (тридцатилетие Победы), то на торжественном собрании жителей города, проходившем в клубе, зачитали решение городского Совета депутатов трудящихся о присвоении мне звания Почетного гражданина города Горохова, вручили соответствующее удостоверение и надели (под бурные аплодисменты) красную ленту через плечо.

То же самое произошло и в 1977 году в городе Рава-Русская, только перед принятием решения заместитель председателя городского исполнительного комитета спросил меня – не буду ли я требовать квартиру в городе, если мне присвоят звание почетного гражданина города? Я ответил, что в Одессе у меня имеется 3-х комнатная квартира и уезжать из Одессы я не намерен.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ВИСЛА.

 

«А там за Вислой сонной

Лежат в земле сырой

Сережка с Малой Бронной

И Витька с Моховой».

 

Проводя разведку пути, я с отделением разведчиков первым вышел к реке Висла у городка Юзефув. Это был разграничительный пункт между 1-м Украинским и 1-м Белорусским фронтами.

 Следовательно, мы были на самом правом фланге войск 1-го Украинского фронта. При подходе к реке были обстреляны поляками из армии Крайовой, руководимой генералом Пилсудским из Лондона. Пули просвистели мимо ушей. Мы залегли, ответили огнем, потом короткими перебежками ушли из опасного места.

Придавая большое значение форсированию такой крупной реки Вислы, Верховный Главнокомандующий И.Сталин распорядился, что бойцы и командиры, отличившиеся при форсировании Вислы, получат специальные награды орденами вплоть до присвоения звания Героя Советского Союза.

Вскоре наш батальон подошел к месту, где на противоположном берегу был небольшой плацдарм, занятый нашими войсками. Срочно требовалось наладить переправу и оказать им помощь пополнением и боеприпасами. Получил задание от командира батальона. Днем произвести инженерную разведку реки Висла - узнать глубину реки, ее ширину, состояние дна, скорость течения, а потом построить на реке штурмовой мостик.

Задание исключительно опасное. Наш плацдарм на том берегу небольшой - метров 300 в ширину, метров 150 в глубину. Наш берег беспрерывно простреливается вражеским снайперским, ружейным и пулеметным огнем.

Гитлеровцы не жалели снарядов, мин, бомб и пуль (ведь на них работали все оружейные заводы Западной Европы). Все вокруг настолько плотно простреливалось, что порой невозможно было выглянуть из окопа. Акватория воды все время вспучивалась разрывами немецких снарядов и мин. Немецкие командиры, подхлестываемые грозными телеграммами из Берлина, не считались с потерями, пытались остановить или хотя бы задержать продвижение наших войск, а если удастся, то и сбросить их в Вислу.

Я выстроил взвод - 23 человека. Разъяснил задачу. Спросил, кто желает добровольно пойти на разведку реки. Вышел молодой красноармеец Кашинцев из Калининской (ныне Тверской) области. У меня отлегло от сердца. Если бы не Кашинцев, разведку пришлось бы выполнять мне. Кроме Кашинцева и меня, никто больше не смог бы переплыть Вислу - шириной 600 метров и со скоростью течения 1,5 метра в секунду.

Вместе с Кашинцевым, которому дали мерную двухметровую линейку с делениями, и двумя сержантами я добираюсь до уреза воды. Вода в реке кишит разрывами. На берегу рвутся снаряды и мины, осколки с душераздирающим воем и визгом проносятся над нами.

 Кашинцев плывет по реке, стараясь преодолеть течение и плыть прямо. Через каждые 10 метров он опускает до дна линейку, один сержант через бинокль отсчитывает деления, другой записывает данные в блокнот. В голове одна мысль - доплывет или нет. Кашинцев доплыл. Минут десять он лежал на песчаном берегу, приходил в себя от тех отчаянных усилий, которые ему пришлось приложить.

Вдруг мы видим. По кромке берега один за другим разрываются снаряды, и разрывы все ближе приближаются к Кашинцеву. Спрятаться ему негде. Бежать рискованно, так как бегущий больше подвергается опасности поражения осколками. Наконец разрывы накрыли Кашинцева. У меня сжалось сердце: Все. Погиб наш боевой товарищ. Но, рассеялась поднявшаяся от разрывов пыль, и мы увидели, что Кашинцев шевелится, а потом пополз в глубь берега. Радость охватила нас. Кашинцев совершил небольшой, но подвиг. Мною он был представлен к правительственной награде ордену Красная звезда и вскоре получил его. Сейчас мы с ним переписываемся и вспоминаем нашу славную боевую молодость.

 

«Меня речные переправы

Во сне тревожат без конца.

Пишу о них не ради славы,

Не ради красного словца.

 

 

 

Опять мой плот перевернуло

Столбом взметенного огня,

И шлет «тигровой» пушки дуло

Очередной снаряд в меня.

 

Я через Вислу плыл и Нейссе,

И через Северский Донец

И четко слушал в каждом рейсе

Биение людских сердец.»

 

Пока мы наблюдали за Кашинцевым, нас с противоположного берега заметил вражеский снайпер. Около моей головы в бруствер окопа ударила пуля. Мы не придали этому значения, решив, что это шальная пуля. Но когда через минуту в край окопа опять ударила пуля, стало понятно: нас обстреливает снайпер, до которого было 700-800 метров, а убойная сила винтовочной пули сохраняется до 1000 метров. Решили проверить. На приклад автомата натянули пилотку и высунули ее из окопа. Тотчас же в приклад вонзилась пуля. Пришлось полчаса выжидать, не высовываясь из окопа. Потом мы все трое сразу выскочили из окопа и разными направлениями побежали вверх от берега. Все обошлось благополучно.

После этой разведки батальон с наступлением темноты приступил к строительству штурмового мостика через реку. Заранее приготовленные толстые жерди, скрепленные посредине перекладинами длиной 80 см, вбиваются в дно реки молотами (бабами). На перекладины кладется настил из таких же жердей, перила по бокам, и мостик готов. По нему на тот берег бегут пехотинцы, переносят боеприпасы, ночью обратно переносят на носилках раненых, или они следуют своим ходом.

И все это днем и ночью под беспрерывным  обстрелом. Если попаданием снаряда, мины или авиабомбы мостик частично разрушается, то дежурная команда саперов устремляется к этому месту и восстанавливает мостик. Убитые или тяжело раненные на мостике саперы или пехотинцы падают в воду и тонут, спасти их нет никакой возможности из-за быстрого течения, да никто их и не спасал.

«Стреляли пушки, били минометы,

Ложились мины в заданный квадрат.

Синь неба с треском рвали самолеты.

Смешались дым и пыль, смешались гарь и смрад».

 

При строительстве и эксплуатации штурмового мостика через Вислу из нашего батальона выбыло по ранению или смерти 55 человек. Погиб двадцатилетний кудрявый красавец лейтенант Жуков. Был ранен в бедро его одногодка лейтенант Кузнецов. Ранение было не смертельное, но Кузнецов страдал гемофилией - несвертыванием крови. Он умер от истока крови на руках товарищей. Как можно было человека с такой болезнью посылать на фронт?

Для нас это было жестокое испытание. Но другого выхода не было. Мы знали, что генерал, командир стрелкового корпуса, бойцы которого на подручных средствах форсировали реку и захватили плацдарм, приказал нашему командиру батальона, не смотря ни на какие жертвы, построить мостик и тем самым оказать помощь истекающей кровью пехоте на том берегу. За невыполнение приказания - расстрел без суда и следствия. И мы хорошо знали, что это не пустая угроза. Такое уже ранее бывало.

Так, в 1943 году, за опоздание на четыре часа гаубичного артиллерийского полка к началу артиллерийской подготовки (наступление было неудачным и наши войска понесли большие потери) его командир, подполковник, дважды орденоносец, без следствия и суда был расстрелян по приказу командира 4-го гвардейского Сталинградского механизированного корпуса генерал-лейтенанта танковых войск Т.И. Танасчишина, который не понес за это никакого наказания. Через год Танасчишин погибнет на фронте во время бомбардировки немецкими самолетами. Жестокое время – жестокие нравы.

 

«Снаряд дальнобойный

Нет-нет, да и ахнет,

Иль бросится «Юнкерс»

В пике над мостом.

Приказ фронтовой

Был короток предельно:

«Чего бы не стоило - мост должен быть!»

И в срок двухдневный

Такую махину - реку перекрыть».

 

Как-то вечером, было уже темно, я находился на берегу реки у штурмового мостика. Внезапно по этому месту начали рваться снаряды. Обстрел ночью, когда не видно, где рвутся снаряды, гораздо страшней, чем днем.

 Рядом находился затонувший несколько дней тому назад понтон, борта которого возвышались над водой. Спасаясь от обстрела, я бросился в понтон и тут обнаружил, что рядом со мной плавают трупы двух-трех бойцов, ранее убитых. Обстановка на берегу Вислы была настолько напряжена, что было не до того, чтобы убрать и захоронить трупы павших бойцов.

«Попал под пули взвод

У жаркой переправы,

И раненый в живот

Упал солдат на травы.

- Воды! Глоток воды!..

Над ним сестра склонилась.

А солнце с высоты

Осколком вниз свалилось.

Знал молодой боец:

Другой зари не будет,

Рассветных туч багрец

Его уж не разбудит.

А он цветов не рвал

И не был в дальних странах,

Во век не целовал

Девичьих губ румяных...

Сестрица! Не бинтуй!

Пришел конец мне, видно,

Ты лучше... поцелуй...

Чтоб не было обидно!..

- Сейчас, солдат, сейчас!

Терпи! - она шептала

И в жизни первый раз

Мальчишку целовала».

 

Метров 200 от нас вниз по течению реки действовал 77-й отдельный штурмовой инженерно-сапёрный батальон нашей бригады. Командир этого батальона, капитан Качалко, получил задачу перебросить через реку десант. Форсирование проходило в очень тяжёлых условиях: враг простреливал с высокого берега весь плес реки. Сапёры поставили дымовую завесу. Под её прикрытием стали переправляться первые отряды штурмовиков с десантом пехоты. Под пулемётным и миномётным огнём воины вели лодки через реку, шириной, примерно, шестьсот метров.

 Плацдарм после больших потерь с нашей стороны был, в конце концов, занят. Но этим задача не исчерпывалась. Нужно было собрать пятитонный паром и организовать на нём переправу полковой артиллерии. Противник усилил огонь, однако сапёры продолжали своё дело. С наступлением темноты бой на реке несколько стих.

 Ночью капитан Качалко принял смелое решение. Вести переправу войск без артподготовки и артприкрытия. Он рассудил, что фашисты, зная быстрое течение реки и её большую ширину, вряд ли ожидают новый десант. Расчёт оправдался. Тихо и в быстром темпе был проведен первый рейс четырёх лодок, доставивших сотню бойцов и боеприпасы. Во второй рейс ушло уже шесть лодок. Враг спохватился, но было поздно – десант получил уже хорошее подкрепление. За семь дней и ночей батальон сапёров-штурмовиков в сложнейших условиях переправил целую гвардейскую дивизию. Плацдарм на левом берегу Вислы был захвачен.

За эту операцию капитану Качалко, старшему лейтенанту Кулику, и старшему сержанту Степанову были присвоены звания Героев Советского Союза. Героя получил за форсирование реки Висла у города Аннополя Катухин Пётр Семёнович, санинструктор батальона 467-го стрелкового полка. В ночь на 2 августа 1944 года, одним из первых в батальоне преодолел реку Висла, оказывал раненым помощь и выносил их с поля боя. Катухин вынес более 200 раненых воинов.

Катухин Петр Семенович, родился 12 июля 1918 года в деревне Погорелка Косовогорского района Калининской области в семье крестьянина. Русский. Член КПСС с 1945 года. Окончил 5 классов. Работал в колхозе. В Красной Армии с  1939 года. Участник Великой Отечественной войны с 1941 года. Звание Героя присвоено 15 мая 1946 года.

В 1945 году демобилизовался. Живет в Москве. Работал стекловаром на Московском хрустальном заводе. Награжден орденом Ленина, двумя орденами Красной Звезды, медалями. Его подвиг описан в книге «Медики-Герои Советского Союза» г.Москва, 1970г.

 

Гремящий тол и треск патронов,

И ржавой проволоки свист,

И дым, как клочья бурой ваты,

И горечь потемневших трав,

И пикировщиков армады

Над суматохой переправ.

Снегов декабрьские просторы,

Донецких круч гремящий лед…

Встречают молча смерть саперы

И, зубы сжав, ползут вперед.

Вперед! Пусть бьет железный ветер

В лицо – не бесконечен он.

Пусть поредеет, но к Победе

Дойдет саперный батальон.

 

Пришел приказ, - срочно передислоцироваться южнее километров 50 к городу Сандомир, где наши войска заняли и в ожесточенных боях удерживают большой по территории плацдарм. Уже после увольнения из армии, в восьмидесятых годах в центральном архиве Министерства обороны в городе Подольске я поинтересовался документами, связанными с этим плацдармом. Оказывается, таких плацдармов на Висле только в полосе действия 1-го Украинского фронта было более десяти. И все они, кроме Сандомирского, не были успешными.Под натиском врага их пришлось оставить. Такова жестокая реальность войны.

Из архивных документов я узнал, что на нашем плацдарме действовала 81-я Калинковичская орденов Красного Знамени и Суворова стрелковая дивизия, в составе которой были 23 Героя Советского Союза (22 из них получили Героя за форсирование Днепра).

На 1-е января 1943 года в составе дивизии было 9 887 человек таких национальностей:

 

Русские ........................ 5778    

Казахи ......................... 1272

Азербайджанцы............. 43

Армяне............................. 35

Молдаваны....................... 3

Поляки............................... 5

Украинцы...................... 730

Узбеки............................ 679                                           

Киргизы......................... 126

Евреи.............................. 125

Калмыки.......................... 32

Марийцы......................... 30

Удмурты.......................... 28

Коми................................. 27

Греки.................................. 3

Эстонцы ............................ 1

Латыши.............................. 1

Карелы............................... 1

Белорусы ....................... 122                                         

Туркмены......................... 10                            

Чуваши............................. 79

Буряты ............................. 95                                           

Чеченцы............................. 3                               

Грузины........................... 73

Мордвины........................ 73                                           

Башкиры.......................... 58                             

Таджики........................... 44

Ингуши.............................. 2                                            

Дагестанцы........................ 9                                 

Осетины............................. 6

Кабардинцы....................... 3                                          

Балкарцы............................ 2                               

Другие.............................. 45

 

Офицеров – 1052, Сержантов – 2134, рядовых – 6 702, автомашин -64, лошадей – 1016.

 

 

КАК  БОГУ  МОЛИЛСЯ.

 

«Я прошелся по войне

И она прошлась по мне.»

 

Расскажу о том, как я на войне Богу молился. Меня, как командира взвода управления батальона, часто, по два-три раза на день, командир батальона или начальник штаба посылал в качестве офицера связи в другие части, или в штаб нашей бригады и в батальоны, с различными устными или письменными поручениями. Как правило, исполнял я их один, без сопровождающих.

Исполняя такое поручение, я один шел по полевой тропинке. Вокруг никого не было. Вдруг начался артиллерийский налет. Снаряды рвутся вокруг меня. Укрыться негде. В случае ранения помочь некому.  Я плотно прижался животом к земле. Пистолетом в одной руке и планшеткой в другой прикрыл голову. Самые  уязвимые места у человека - голова, живот, ну и, конечно, сердце.

Артналет - одно лишь слово, но кто испытал и выдержал это - не забудет никогда. Одиноким и беспомощным почувствовал я себя на этом бушующем огненном поле. Бешено колотится сердце. Нервы напряжены до предела. Каждый миг ждешь неминуемой смерти. И смерти не всегда мгновенной. Не знаешь, где разорвется следующий снаряд. Не твой ли он, который оборвет хрупкую человеческую жизнь. Как ужасно это ожидание.

Вокруг витала смерть, а я лежал, распростертый на земле, видел букашек и пауков, копошащихся в стеблях травы, которым не было никакого дела до войны. И такая мысль пришла в голову: «Боже мой! Неужели вся эта красота земная будет вечно, и будет тогда, когда я исчезну?».

 Возможно, что моя душа бессмертна, а  душа воина, сраженного на войне, сразу попадает в рай, но меня это совсем не трогало. Рос я и воспитывался в семье военнослужащего и члена коммунистической партии. И не то, что дома, во всем моем окружении не было людей, в жизни которых присутствовало слово Бог. И вот тут-то я, вопреки своему атеистическому воспитанию, взмолился: «Боже! Если ты есть, спаси меня!» Обстрел окончился, я остался невредим. В жизни не поминал Бога ни разу, а вот пришлось. Кто попробует упрекнуть меня в слабости духа - пускай  испытает это сам.

Встал и пошел дальше к берегу реки. Впереди лес. Противнику из-за леса меня не видно. В лесу ни одной живой души. И снова артиллерийский налет. Немцы стреляли по лесу, потому что считали, что там могут сосредотачиваться войска. Вокруг - страшный грохот от разрывов снарядов и ужасающего треска ломающихся деревьев, в которые попал снаряд.

Я быстро заскочил в подвернувшуюся землянку. Тут я заметил, что с входа в землянку начал клубами вползать густой черный и едкий дым. Ну, думаю, вот теперь точно конец. Видимо, немец бьет химическими снарядами с отравляющим веществом. Противогаза у меня нет. Их давно уже никто не носил. Возникла дилемма: или здесь будешь отравлен газом, или выскочишь из землянки и будешь уничтожен осколком. Я предпочел второе. Быстро выскочил из землянки, пробежал газовое облако и бросился ничком на землю. Тут обстрел прекратился.

 Осмотревшись, я понял, что дым произошел от попадания снаряда в лежавшие около землянки дымовые шашки, которые используют саперы в необходимых случаях при постановке дымовой завесы.

Меня охватила радость. Спасен! Жив! От пережитого волнения я стал смеяться. Я слишком близко шел рядом со смертью, причем все преимущества были на её стороне.

Исполнив на берегу реки поручение, какое именно, я сейчас уже не помню, я стал возвращаться. Обратный путь шел наверх, к лесу, по длинному пологому песчаному склону. С немецкого берега я хорошо просматривался. Раздался нарастающий свист снаряда и впереди с оглушающим шумом поднялся от разрыва султан песка и дыма. Сильный взрыв многократным эхом прокатился по находящемуся неподалеку лесу. Я не придал этому значения. Но когда второй снаряд разорвался позади, я понял, что попал в артиллерийскую вилку. Я понял, что стреляют по мне. Следующий снаряд разорвется возле меня.

Я бросился бежать в сторону. И действительно, третий снаряд разорвался там, где я только что был. Я стал бежать к лесу и петлять, как заяц. Снаряды рвались вокруг меня. Я понял, что немецкие артиллеристы забавляются. Немцы могли себе это позволить. Снарядов у них было много, вот они и решили поразвлечься.

Бежать наверх по песку в августовскую жару было изнурительно. Сердце бешено колотилось, в висках стучало, глаза заливал пот, ноги не повиновались. Я так не уставал, наверное, никогда в жизни. И все-таки до лесу я добежал. В лесу отдышался, пришел в себя. Очень захотелось пить. Во рту пересохло.

Прошел лес. На опушке был хутор. Один дом с пристройками. В хлеву замычала корова. В доме никого и воды нет. Открыл дверь подвала. Там польская семья. Фонарь высветил испуганные лица взрослых и детей, обращенные ко мне. Прошу воды попить. Отвечают: «Нет воды». Прошу молока. Отвечают: «Нет молока». Я весь задрожал от злости. Ведь корова  мычала. Значит, не может быть такого, чтобы не было молока. Значит, не хотят дать. Я и до этого имел возможность убедиться и не раз, что поляки относятся к нам по-разному: одни дружелюбно, другие с неприязнью.

Сорвал с пояса гранату, вставил взрыватель, взялся за кольцо. Хотел бросить гранату в подвал и уничтожить их всех. Тут столько пришлось пережить, а им молока жалко! Но, глядя на напряженные лица смотрящих на меня детишек, передумал. Закрыл дверь в подвал и пошел в расположение батальона. Вот так прошел один из дней войны. А их было много, очень много.

 

«Что из того, что в будущем поставят

Потомки, благодарные навек,

Нам монументы?! Не для звонкой славы

Мы замутили кровью столько рек.

Мы горе, что по праву причиталось

И им, далеким, выпили до дна.

Им только счастье светлое осталось

И мир всю жизнь, как нам всю жизнь - война!»

Сергей Орлов

 

Однажды, уже начало темнеть, я с несколькими бойцами моего взвода шел к передовой. Как правило, саперы на передовой работают ночью. Внезапно по нам был произведен артиллерийский налет. Был ли он прицельный или случайный, сказать трудно. Раздумывать было некогда. Я прыгнул в ближайший одиночный неглубокий окоп и почувствовал, что подо мной лежит труп убитого бойца, от которого исходил сильный трупный запах.

 Трупный запах нестерпим, но пришлось выдержать, пока не перестали рваться снаряды и свистеть осколки.

Отделение моих разведчиков во главе со старшим сержантом Циунелем уходило в тыл врага, чтобы собрать данные об имеющихся у него инженерных сооружениях. Я должен был сопровождать разведчиков до нашей передовой и убедиться в благополучном переходе ими немецкой траншеи. Вместе с нами была и наша ротная санинструктор чернобровая красавица Анна Бровкина.

 

«.. .Пройдет война, и зарастут воронки

Зеленой идиллической травой,

И защебечет жаворонок звонко

Над полосой, когда-то фронтовой...

Расскажем детям мы, как шли когда-то

Солдатами в разведку на заре,

И прошлое припомнится как дата

В оборванном давно календаре.»

 

Переходить линию фронта надо было ночью, и темноты мы дожидались в пустой полуразрушенной артиллерийскими снарядами и авиабомбами деревушке, в километре от нашей передовой. Внезапно произошел артиллерийский налет на наше расположение. Вмиг все бросились кто куда. Я плюхнулся в ближайший небольшой окопчик, ранее кем-то вырытый. Но там уже лежала Анна. Мне ничего не оставалось делать, как лечь на нее и крепко прижаться, так как мое тело несколько возвышалось над уровнем земли. Налет - около десятка снарядов, окончился, никто из нас не пострадал.

Потом, много лет спустя, когда я рассказывал этот эпизод жене, она спросила: «А больше ничего там не было?»

В той обстановке, когда жизнь твоя на волоске, мне и в голову не могло придти то, о чем жена подумала.

 

Рано или поздно – будем живы –

Вспомним медсестру….

Разорвало мускулы и жилы

Пуля на лету.

 

Кровь из рваной раны вытекала,

Уходила жизнь.

Медсестра на ухо мне шептала:

-Миленький, держись!

 

По полю  ползком меня тащила

Через кровь и грязь,

И откуда, непонятно, сила

В женщине взялась?

 

Из последних сил до медсанбата

Дотащив меня,

Отдохнула и ушла обратно

На рубеж огня.

 

Медсестра, сестра моя родная,

Как заноет шрам,

О тебе о первой вспоминаю

Я по вечерам.

 

Циунель с разведчиками успешно перешли линию фронта, задание по разведке выполнили и все благополучно возвратились.

С этим Циунелем (у него мать русская, а отец немец) вообще интересная история.

У нас в бригаде была отдельная моторизованная, (то есть на автомобильной тяге), разведывательная  рота. Но дела у нее шли плохо. Одно дело производить инженерную разведку на своей территории, другое дело – в тылу противника.

В разведроте обычно ответственные задания, в частности, в тылу противника выполняли команды разведчиков 5-10 человек под руководством одного из командиров взводов молодых двадцатилетних лейтенантов, недавно окончивших ускоренный курс военного училища.

Но неудача у них следовала за неудачей. То разведка вернется с территории противника с потерей в людях, то разведка вообще не возвратится и причина этому неизвестна, то разведка вернется, но без интересующих командование сведений. Решили больше  разведроту в тыл к противнику не посылать, а послали моего помощника по взводу, тридцатилетнего старшего сержанта  Циунеля. Разведку он произвел блестяще и с тех пор такие задания давали только ему. Удача ему благоприятствовала.

За успешное выполнение ответственных заданий по разведке Циунель к концу войны был награжден двумя орденами Славы 2-й и 3-й степени, орденом Отечественной войны 2-й  степени и медалью «За отвагу».

После очередного  успешного возвращения из тыла противника с ценными данными начальник штаба бригады, который давал Циунелю задания на разведку, спросил его, к какому ордену его представить – к ордену Славы 1-й степени или к ордену Боевого Красного Знамени?

«Я подумал, - рассказывал нам Циунель на встрече ветеранов, что два ордена Славы у меня уже есть и в таком случае орден Красного Знамени будет более предпочтителен, и выбрал этот орден. И только после войны я понял, как я прогадал, так как кавалер Славы трех степеней приравнивается по своему положению к Герою Советского Союза со всеми вытекающими из этого большими льготами и преимуществами. Орден Красного Знамени таких льгот и преимуществ не дает».

Надо сказать, что после увольнения из армии Циунель работал в сельском хозяйстве и за большие заслуги был награжден орденом Трудового Красного Знамени.

 

ОТРАЖЕНИЕ  АТАКИ.

 

«Солдатами страна моя сильна.

Их командиры стойкости учили.

Вовек не потускнеют ордена,

Которые за доблесть им вручили.»

 

Поскольку наш плацдарм на Висле возле города Аннополя оказался не перспективным, наш батальон должен был передислоцироваться южнее километров на 40, на Сандомирский плацдарм и обеспечить в инженерном отношении наши войска, ведущие бои за расширение плацдарма.

Командир батальона майор Калинюк, только что получивший новенький орден Красного Знамени за прорыв батальона из окружения в районе города Горохова,  поставил мне задачу:

Первое, -  с отделением разведчиков отправиться в город Сандомир. В тех местах, где данные на местности отличаются от данных топографической карты (они были составлены 20 лет тому назад и с тех пор на местности многое изменилось), поставить разведчиков (маяков), которые указали бы батальону правильное направление движения.

Второе, - находясь в городе, связаться с командирами частей, ведущих бой, выяснить обстановку и отразить ее на карте, произвести инженерную разведку на предмет обнаружения заминированных участков, фугасов и сюрпризов (по данным войсковой разведки было известно, что в Сандомире располагался немецкий саперный батальон), найти в городе подходящее место для размещения личного состава батальона.

Третье (личное), - тут майор оглянулся по сторонам, нет ли кого поблизости. «В Сандомире» - сказал он, «есть старинный монастырь, возможно, там есть золотишко, пошарь хорошо в подвалах, но, чтобы никто ничего не знал».

Последним я был ошарашен, хотя виду и не показал. Как я офицер и кандидат в члены Всесоюзной коммунистической партии большевиков – ВКП(б), буду добывать ему «золотишко»? Как же честь офицера и человеческая порядочность? Ведь я из офицерской семьи. Мой отец - московский рабочий в 1918 году стал членом партии и первым красным командиром (как тогда называли - краскомом) и тоже был на нашем 1-м Украинском фронте в звании подполковника с орденами Ленина и Красного знамени на груди. Ну, да ладно, подумал я. Там видно будет.

 Взяв с собой своего помошника по взводу, бывалого воина и опытного сапера старшего сержанта Циунеля В.Н. и пять разведчиков с автоматами, я тут же отправился в путь. В пути нас застала ночь. Постелив прямо на землю шинели и ими же укрывшись, мы, тесно прижавшись друг к другу, поспали часа три. Потом те, кто не был на  войне, будут удивляться глубокому чувству братства и товарищества. А вот из таких моментов оно и создавалось.

«Эх, суконная, казенная,

Военная шинель —

У костра в лесу прожженная,

Отменная шинель.

Знаменитая, пробитая

В бою огнем врага.

Да своей рукой зашитая,

- Кому не дорога!».

 

Шли быстро. На душе было легко. Мы только недавно вышли из ожесточенного боя под городом Гороховым, под убийственным неприятельским огнем построили при форсировании Вислы легкий штурмовой мостик для прохода пехотинцев и пристани на обоих берегах реки для переправы на понтонах танков на плацдарм. Были награждены орденами и медалями многие наши бой­цы и командиры.

Вручая мне орден Красной Звезды, майор Калинюк сказал, что я награжден за мужество, проявленное в бою под Гороховом и при форсировании реки Вислы, за высокий воинский профессионализм, грамотные и инициативные действия в сложной боевой обстановке, за умелое руководство подчиненными. (Мой наградной лист находится на вечном хранении в Центральном военном архиве Министерства обороны России в городе Подольске Московской области: опись 690155, дело 1450, лист 100).

 

 «Тяжело умирал фронтовик,

 Крыл болячки отборнейшим матом.

Он от ратного дела отвык,

Но считал себя вечным солдатом.

Сознавая отход в мир иной,

Он ещё в здравом разуме, силе,

Попрощавшись с детьми и женой,

Вдруг сказал: «Вы уж в братской могиле

 Схороните... на том бугорке,

Где ребятами «Тигр» уничтожен...».

Орден крепко зажав в кулаке,

Прошептал: «Он им больше положен...»

 

Я шел и изредка поглядывал на прикрепленный к гимнастерке на груди новенький орден Красной Звезды. Эта третья во время войны правительственная награда была мне особенно дорога. Я понял ее так, что моими делами командование батальона и бригады вполне удовлетворено. А что может быть приятнее для военного человека, чем признание его профессиональной состоятельности, что в деле победы над врагом есть хоть и не­большая доля твоего ратного труда.

Орденская рубиновая пятиконечная звезда в металлической оправе символизировала объединение трудящихся пяти континентов под Красным знаменем мировой социалистической революции. В центре звезды - фигура стоящего красноармейца в серой шинели и в буденовке, а в руках у него в положении на изготовку к рукопашному бою знаменитая трехлинейная пятизарядная винтовка генерала Мосина с четырехгранным штыком. Красноармеец на ордене окружен лентой, в виде конской подковы с надписью - девизом марксистов-интернационалистов «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» и внизу буквы «СССР».

 

«Пока живу, мне дорог мой любимый орден,

Что приближеньем дня Победы был.

Пусть обо мне известность не гремела,

Что я в сравненье с подвигом людским?

Я тем горжусь,

Что все на совесть делал,

Что сын мой тоже

Хочет быть таким».

 

Рано утром пришли к берегу Вислы. На тот берег переправились на пароме. Противник методически обстреливал переправу артиллерийским огнем. Водяные столбы от разрывов снарядов вздымались неподалеку от нас. Зловеще свистели осколки. Пришлось поволноваться. Течение реки -полтора метра в секунду. На земле-то товарищи перевяжут рану, а если раненым ты упадешь в воду? Кто не был в таком положении, тому будет трудно понять наше состояние.

Переправились через реку благополучно. К городу предстояло идти километра два вдоль берега реки. В 10 метрах от берега реки - дамба высотой метров 5 и шириной метра 4. На дамбе редкой цепью лежат наши бойцы (через 20-30 метров) и изредка постреливают. Мы шли по тропинке, как вдруг бойцы на дамбе открыли оглушительную стрельбу из винтовок, автоматов и пулеметов, отражая атаку немцев.

У нас была своя задача, и мы продолжали идти по тропинке. Вдруг, как из-под земли, перед нами оказался генерал в полевой форме и сзади него три красноармейца с автоматами на изготовку. На груди у генерала сверкало много орденов, в том числе и четыре ордена Красного Знамени. Решительным и не терпящим возражения голосом генерал спросил, кто мы такие и, выслушав мой ответ, потребовал взобраться на дамбу и принять участие в отражении атаки немцев.

 Мое робкое объяснение, что я должен выполнять свою боевую задачу, генерал категорически отверг. Я посмотрел на своих разведчиков, потом на автоматчиков генерала. Они ждали, какое решение я приму. Я понял, что в такой обстановке должно быть решение исполнить приказ генерала. Я скомандовал разведчикам взобраться на дамбу и огнем отражать атаку немцев.

 

«Умрем, но поднимемся

Снова солдаты!

Нет места за Вислой!

Ни шагу назад!

И в памяти рвутся

Лимонки-гранаты,

И пули горячие

Рядом свистят.

Во взгляде у Родины -

Матери слава

Овеяна свежим

Дыханьем полей.

Я павшим обязан

По долгу и праву

За стойкость и мужество

Жизнью своей».

 

 

Вот они немцы! Настоящие, живые, а не нарисованные на щитах, по которым мы стреляли в училище, в Бухаре. Даже сейчас - через столько лет, я вижу, гитлеровцы в мышиной форме идут в атаку редкой цепью. Рукава мундира закатаны по локоть. Автоматы, упирающиеся в живот, изрыгают смертоносный огонь. Атака немцев поддерживалась огнем их артиллерии. На дамбе, где мы лежали, ни окопов, ни стрелковых ячеек не было. Сплошным роем свистели пули и визжали снарядные осколки.

Расстояние быстро сокращалось. 300 метров, 200 ...150... Напряжение нарастало. Немцы приближались короткими перебежками, что-то кричали, а у меня было ощущение, будто они совсем не люди, а всего набитые соломой чучела, и я стрелял по ним из автомата хладнокровно и равнодушно. С их приближением я прицелился через мушку в прорези прицела в бегущего на меня немца, но не успел нажать на курок, как он, сделав перебежку, упал. В траве его не было видно. Я продолжал держать то место, где он упал, на прицеле, но немец неожиданно для меня поднялся левее метра на два от того места, где он упал. Пока я прицеливался в него, он снова упал и появился в другом месте. И так несколько раз.

Нас, курсантов артиллерийского училища, не учили, чтобы при перебежках отползать в сторону. Наконец я изловчился, прицелился туда, где по моему предположению мог находиться фашист, и когда он поднялся, я выстрелил короткой очередью. Видно было, как немец, вскинувши руки, упал и больше не поднимался. Это был мой второй убитый за войну в ближнем бою гитлеровец.

 

«Шел смертный бой, земля в огне кипела.

Был сужен мир до прорези прицела.

Но мы, полны решимости и веры,

Ему вернули прежние размеры».

 

Атака немцев отбита. Оставшиеся в живых вражеские солдаты друг за другом отползают назад. Прислонив голову к земле, отдыхаю. Мне - девятнадцать лет, и я с трудом выдерживаю это огромное напряжение - физическое и психическое. А как же пожилым бойцам, которым под пятьдесят, у которых дома детских три-четыре рта, мал - мала меньше?

Убедившись, что грозного генерала поблизости нет, я со своими разведчиками снова двинулся в путь вдоль дамбы к Сандомиру.

 Шли, разгоряченные боем, рассказывая о своих впечатлениях. Другие разведчики тоже убили по одному-два гитлеровца. В одном месте дамба прерывалась, пропуская небольшую речку. Находившиеся вблизи солдаты предупредили, что это открытое место простреливается врагом. Но по обстановке мы не могли дожидаться темноты и стали переходить речку вброд. Немцы обстреляли нас длинной пулеметной очередью, но ни в кого не попали.

Уже потом я узнал, что этим генералом был Вехин Григорий Иванович, 1901 года рождения, командир 350-й Житомирской стрелковой дивизии. За решительное форсирование рек Сан и Висла и удержание в тяжелых боях Сандомирского плацдарма, имеющего стратегическое значение, ему было присвоено почетное  звание Героя Советского Союза (с нашей помощью, добавляю я от себя).

 

 «Артиллерия бьет … и не знают покоя

От дорог сапоги, от бессониц сердца.

Мы, ровесник, с тобой увидали такое,

Что не жившим в наш век не понять до конца.

 

Артиллерия бьет… Что узнают потомки?

Им покажут в музеях кусочки войны:

Без патронов стволы и без хлеба котомки,

Только кровь наших ран не увидят они.

 

Артиллерия бьет... Как успел постареть я

В эти годы войны, не понять никогда.

Нам казалось - идут не года, а столетья,

А прошли не столетья, а только года.

 

Артиллерия бьет... И опять на заре ты

Поднимаешься в бой и идешь на врага,

Пропитались насквозь, как бинты в лазарете

Эти битые в кровь Подмосковья снега.

 

Артиллерия бьет... И взлетают ракеты,

Залп салютов оконные рамы трясет.

Только тот оценил этот голос победы,

Кто слыхал, как в бою артиллерия бьет!»

                                                                                            Юрий Разумовский

САНДОМИР.

 

«С сапог сотрется пыль походов,

Изгладит память лёт свинца,

Но никогда солдатам годы

Не разминируют сердца…»

 

Сандомир - небольшой старинный воеводский (областной) город, расположенный на левом высоком берегу Вислы. В 1241 году монголо-татарское войско Батыя (внука Чингисхана) захватило Сандомир, прошло всю Польшу, Венгрию, Сербию, до Адриатического моря, а потом, будучи ослабленным борьбой с закованными в кольчуги западноевропейскими рыцарями, откочевало в приволжские степи, где в низовьях Волги основало свое государство - Золотую Орду со столицей Сарай ( Татарское слово сарай переводится на русский язык как дворец).

Именно до этих мест на Висле дошел со своим повстанческим казацким войском гетман полковник Богдан Хмельницкий, побивая войско польской шляхты. Он был легендарной личностью. Сам из литовских дворян, правивших в свое время на Украине, вначале был католиком, будучи в турецком плену стал мусульманином, а, вернувшись на Украину, принял православие.

На западной окраине шел бой. В центре города тоже рвались снаряды или мины, посвистывали шальные пули. Я связался с ведущим бой командиром 1180 стрелкового полка 350 стрелковой дивизии подполковником Скопенко Василием Федоровичем, 1912 года рождения. На груди у него блестели два ордена Красного Знамени, ордена Александра Невского и Красной Звезды. Видно было, что Скопенко находится в большом напряжении. Немец отчаянно сопротивляется, людей на передовой мало, боеприпасов не достает, сверху давят и отнюдь не литературными выражениями. Ему было не до меня. На мой доклад он ответил: «Действуйте по своему усмотрению».

Через несколько дней Скопенко, лично увлекая бойцов в атаку, погибнет в бою. За взятие Сандомира он будет удостоен высокого звания Героя Советского Союза с вручением Золотой звезды и ордена Ленина. Скопенко с воинскими почестями похоронят на городском кладбище. После войны благодарные жители города поставят ему памятник, его именем назовут улицу, детскую библиотеку, но в 1990 году экстремисты все это отменят, памятник разрушат, могилу осквернят.

Произвели инженерную разведку освобожденной части города. В воинских казармах,  где размещался немецкий саперный батальон,  нами были обнаружены мины-сюрпризы с верхними, донными и боковыми взрывателями, и в каждой мине – твоя смерть. Разминировать такие мины невозможно. Их надо только подрывать. Мы ограничились лишь постановкой дощечек с надписью «мины».

Выяснив обстановку, я послал с донесением одного разведчика навстречу идущему сюда батальону и принялся за выполнение третьей «боевой» задачи.

 Я пришел с разведчиками в  старинный католический монастырь величественного вида. У ворот разведчики поставили табличку на колышке: «Мины». После этого никто уже не осмелится пройти мимо нее. С представительным, но растерянным настоятелем монастыря в классической одежде - длинная черная ряса, подпоясанная веревкой, я обошел все помещения, расставляя на переходах разведчиков. Потом мы спустились в подвал.

Показав на мощные двери с большими замками, где на дощечках были сургучные оттиски печати с надписью по-польски: «Польская церковная государственная собственность», настоятель предупредил меня, что я понесу ответственность, если самовольно вскрою двери в подвале, и что даже заклятые враги их - немецкие фашисты, за время пятилетней оккупации не посмели присвоить церковное имущество.

Его доводы на меня подействовали. В случае осложнения со вскрытием подвалов, майор Калинюк от своих слов откажется, свидетелей состоявшегося с ним разговора у меня нет, и я запросто предстану перед военным трибуналом за преступное посягательство на польско-русскую славянскую дружбу. А решение трибунала в военное время на фронте одно - расстрел за мародерство. Извинившись перед настоятелем, мы покинули монастырь, оставив у входа часового около таблички «Мины».

Стали искать место, удобное для размещения батальона. Разведчики рыскали по домам, народ они неугомонный, отчаянный и предприимчивый. Один из них принес красную юбку, предложив сделать из нее флаг и повесить на мачте ратуши, высоко возвышавшейся над остальными зданиями. Сделать это было ловким разведчикам несложно. На крыше ратуши лишь неприятно посвистывали шальные пули, и красный флаг стал реять над городом, возвещая об его освобождении от поработителей.

Одновременно разведчики обнаружили немецкий продовольственный склад с мукой, маслом, сахаром и повидлом. Кто-то из них предложил напечь пирожков для батальона, за что с охотой возьмутся местные пани и панночки. Я на это согласился, и работа закипела. На другой день батальон (300 бойцов) походной колонной вошел в город. На улице его ожидали 10 противней на столиках с жареными пирожками. Невдалеке стояла группа довольных поварих.

Впереди батальона шел его командир, майор Калинюк. Я подбежал к нему и на ходу доложил о выполнении задания, и  сказал, что подвалы в монастыре опечатаны, поэтому вскрывать их я воздержался, но у входа в монастырь поставил часового, на ратуше повесили флаг и напекли пирожков для батальона.

 Но это ничего на него не подействовало. Он коротко послал меня подальше, куда Макар телят не гонял, я отошел от него, а бойцы бросились расхватывать пирожки. О том, что мы приняли участие в отражении немецкой атаки, истребили нескольких гитлеровцев и заслужили поощрения, я Калинюку уже не осмелился доложить.

 Через некоторое время последовали на меня и другие гонения. С должности командира отдельного взвода управления батальона, где по штату предусмотрено воинское звание - старший лейтенант, меня, без объяснения причин, перевели с понижением на должность командира линейного взвода во 2-ю саперную роту, хотя я и не имел специального инженерного образования. (До этого батальона я на фронте был командиром взвода управления в минометном полку).

За последующие восемь месяцев активного участия в боях, в том числе в составе десанта на танках прославленной пяти-орденоносной гвардейской Житомирско-Берлинской танковой бригады, я ни разу награжден не был, хотя мои бойцы за это же время заимели по два-три ордена и медали.

А через несколько дней войскам, форсировавшим Вислу и освободившим Сандомир, приказом Верховного Главнокомандующего маршала Советского Союза И.В. Сталина была объявлена благодарность, и в Москве в их честь дан салют 20-ю артиллерийскими залпами из 224-х орудий, а отличившимся а этих боях 23-м полкам, отдельным батальонам, в том числе и нашему 78-му штурмовому батальону, 1180-му стрелковому полку под командованием подполковника Скопенко, присвоено почетное наименование «Сандомирский».

Привожу сокращенный текст этого приказа.

 

ПРИКАЗ

ВЕРХОВНОГО ГЛАВНОКОМАНДУЮЩЕГО

 

Командующему войсками 1-го Украинского фронта Маршалу Советского Союза Коневу.

Начальнику штаба фронта генералу армии Соколовскому.

 

Войска 1-го Украинского фронта, продолжая развивать наступление, форсировали реки Сан и Висла и овладели плацдармом на западном берегу реки Висла.

В ходе боев войска фронта овладели городами Сандомир, Тарнобжег. В боях при форсировании реки Сан и Висла отличились войска…, саперы генерал-лейтенанта инженерных войск Галицкого, полковника Кордюкова.

За отличные боевые действия объявляю благодарность руководимым Вами войскам, участвовавшим при форсировании реки Сан  и Висла.

Воинским частям, отличившимся в боях за овладение городом Сандомир присвоить наименование Сандомирских – 1180 стрелковому полку (подполковник Скопенко Василий Федорович, 78-му отдельному штурмовому инженерно-саперному батальону (майор Калинюк Иван Павлович)….

Вечная слава героям, павшим в боях за свободу и независимость нашей Родины.

Смерть немецким оккупантам!

 

Верховный Главнокомандующий

Маршал Советского Союза                                                           И. Сталин

                    Москва, Кремль, 18 августа 1944 года.

 

 

 

 

 

 

 

                 НА  ВИСЛЕ

Комдив во всем любил порядок.

Перед сраженьем, как всегда,

У карты был предельно краток:

« Ну, сибиряк, смотри сюда!

Вот Висла. Берег. В месте этом

К утру тебе занять плацдарм.

Пойми, комбат, твоя победа –

Хоть сутки продержаться там.»

Рассвет пылал в огне атаки.

Еще противник был силен.

Горели вражеские танки,

Но таял, таял батальон.

Когда же в небе ночь повисла

И полегла на землю рожь

Фашисты поняли, что Вислу

Не отобьешь и не вернешь.

Вовсю сражение катило

Через плацдарм на Сандомир.

И солнце вслед за ним всходило.

И близок был желанный мир.

 

 

САНДОМИРСКИЙ  ПЛАЦДАРМ.

 

На Сандомирском плацдарме я впервые видел обстрел минами 6-ствольных немецких минометов калибра 158,5 мм. Мина весом 34 кг. Хотя разрывы мин и происходили на безопасном расстоянии, но впечатление от обстрела было жуткое. Я представляю, что испытал тот, кто попал под этот обстрел и какие перенес адовы муки. Между прочим, когда этот миномет выстреливает мины, то производит звук, похожий на завывание ишака, и слышен за несколько километров.

Сейчас я с большим трудом засыпаю, несколько раз за ночь просыпаюсь, сплю чутко. Из-за малейшего шума тут же открываю глаза. Старость не радость. А ведь в молодости было время, когда вокруг поблизости разрывались тяжелые артиллерийские снаряды, а я спал и не просыпался.

На Сандомирском плацдарме наш батальон спешно минировал противотанковыми и  противопехотными минами передний край нашей обороны. Шли напряженные и кровопролитные бои. Минирование производилось ночью. Мне, как командиру взвода управления, помимо ночи и днем приходилось выполнять десятки поручений командования батальона. Выпадали такие сутки, когда я спал всего 2-3 часа. За это время я здорово измотался.

 

«Такова уж судьба сапера,

И таков для него закон:

Через реки, леса и горы

 Путь для войск открывает он».

 

И вот однажды на хуторе, когда бойцы батальона после ночного минирования спали прямо на земле, на зеленой траве, я решил поспать и, никому не сказав, даже своему ординарцу, я залез в сарай на второй этаж, где на сене спали несколько легко раненных красноармейцев. Перед этим я заметил, как метров в 200-х от хутора с грузовой автомашины поднимался в воздух на тросе большой аэростат воздушного наблюдения и корректировки артиллерийского огня. Сняв свои кирзовые сапоги и, несмотря на то, что  зловонный запах портянок бойцов перебивал ароматы сена и увядающих полевых цветов, я тут же уснул мертвым сном.

 

«Война - тяжелая работа.

Здесь год считается втройне...

Устав на марше, спит пехота

И видит сны о тишине».

 

Когда я проснулся, то раненых вокруг меня не было. Не было и моих сапог. Остались чьи-то рваные солдатские ботинки. Обув эти ботинки, я вышел наружу. Вокруг ни одной души. Нет и грузовой машины с аэростатом. Только десятка два больших глубоких воронок от разрывов тяжелых артиллерийских снарядов, отчетливо выделяющихся своей жирной чернотой на зеленом лугу.

В крестьянской хате, где размещался штаб батальона, я обнаружил лишь одного связного бойца, который рассказал мне, что по аэростату стала стрелять немецкая артиллерия, и весь личный состав срочно перебрался из этого опасного места.

За время войны много раз приходилось спать на голой земле, когда даже не было где взять соломы или веток, чтобы подстелить. Подстелешь шинельку под себя, ею же укроешься, пилотку натянешь на уши, ладонь подложишь под щеку и спишь, тесно прижавшись к товарищам с обоих боков.

Кто-то из великих сказал: «Войны выигрывают те народы, которые могут спать на голой земле. Русские и татары это могли; немцы - нет».

Несколько раз донимали меня тяжелые приступы малярии, подхваченной мной еще в Средней Азии. Тогда я вспоминал, что поэт Байрон умер на войне в Греции от малярии.

Припоминается и такой эпизод на Сандомирском плацдарме. Я с несколькими своими разведчиками прибыл на командный пункт стрелковой дивизии для согласования взаимодействия нашего штурмового батальона с начальником инженерной службы дивизии. По обстановке смотрю, что тут не до меня. Командир дивизии – полковник, суровый, бледный, весь в напряжении, отдает подчиненным приказания и распоряжения. Подчиненные тоже все в напряжении.

Командный пункт на возвышенности, и с него хорошо видна лежащая впереди местность. Я вижу, что по полю медленно ползут и ведут стрельбу три тяжелых немецких танка. Я еще таких не видел. Оказалось, что это были новые немецкие танки - «королевские тигры». У каждого танка - 88-миллиметровая пушка и 2 пулемета. Лобовая броня - 190 мм, вес 68 тонн. Мощность немецкой танковой пушки такова, что она пробивает броню наших танков Т-34 на расстоянии 2-х километров.

Стоящие недалеко наши пушки беглым огнем, стреляют по танкам, но безрезультатно. Они идут, как заговоренные. Наша пехота перебежками отступает. Тяжело стонала земля, в воздухе стоял непрерывный грохот и гул от разрывов снарядов и рева танков. Ревели их двигатели, скрежетали гусеницы, земля в клочья разрывалась густо падавшими снарядами. Я и сейчас вижу те фашистские бронированные махины, когда башня танка медленно поворачивается влево - выстрел, потом вправо - выстрел. А между выстрелами это железное чудовище своим длинным хоботом-пушкой вдыхает воздух и принюхивается, где тут поблизости жертва.

 

«Гул ближе, ближе, бешеней –

И вдруг залязгали почти что рядом траки.

Найдите в мире звук страшней, чем звук

И рев, и скрежет танковой атаки!»

Рядом со мной выстроился последний резерв командира дивизии - рота разведчиков с автоматами. Командир дивизии решительно приказывает им задержать бегущих и возвратить их в окопы. Разведчики бегом следуют выполнять приказание. Наконец два танка были подбиты огнем нашей артиллерии, а третий повернул назад и скрылся.

 Танкисты, пытавшиеся покинуть поврежденные машины, были скошены автоматными очередями.

«Королевские тигры» - новые тяжелые танки, производство которых держалось в строжайшем секрете, немцы впервые применили на Сандомирском плацдарме. В одном из них сидел конструктор танка - Порше, который лично хотел убедиться, как непробиваемое «чудо - танк» будет поражать русские танки. В бою он погиб вместе со своим детищем. Возможно, этот бой я и видел.

Бой окончился. Я подошел к подбитому и переставшему гореть танку. Находящиеся вблизи наши пехотинцы были так измучены этим и предыдущими боями и переходами, что при первой же передышке они уже спали в неглубоких окопах мертвым сном, и им было не до трофейных танков.

Среди останков сгоревших танкистов я нашел немецкий автомат «Шмайссер». Впоследствии какое-то время пользовался им, пока не иссякли патроны, потом сдал его начальнику боепитания. Наши патроны калибра 7,62 мм к немецкому автомату не подходили, так как его калибр был 7,92 мм.

Был в нашей бригаде и такой возмутительный случай. Отделение саперов под командованием младшего сержанта Харджиева при минировании переднего края попало под артиллерийский налет. Укрыться негде было. Осколком снаряда была ранена бывшая с ними медицинская сестра. Ей оторвало пятку. Она закричала о помощи. Но все убежали, и помощи ей никто не оказал. В штабе Харджиев заявил, что медсестра скончалась на его глазах от тяжелого ранения. Родным медсестры было отправлено извещение - «похоронка» о ее гибели «смертью храбрых в боях за социалистическую Родину». Но медсестра не погибла. Ее нашли, перевязали и отправили в медсанбат находившиеся неподалеку пехотинцы. Из медсанбата медсестра письмом сообщила о происшедшем командиру бригады. Харджиев был разжалован из сержантов в рядовые.

Этот позорный случай гневно обсуждался на общих собраниях в ротах и взводах, а также на партийных и комсомольских. Кстати, будучи в архиве, я прочитал протоколы этих собраний. Бросилось в глаза то, что каждый выступающий один раз, два, а то и больше упоминал имя Сталина. Таково было время. Таков был культ личности.

 

«Свинцом нас косило, как рожь в поле градом,

Казалось, что сил для броска больше нет.

Но ты, стиснув зубы, ползла с нами рядом,

В руке наготове держа санпакет.

...Полвека труба полковая не будит...

Но годы безмерных утрат не сотрут...

Когда-то от смерти спасенные люди

Тебе и сегодня поклон отдают».

 

 

 

ПРИЁМ В ПАРТИЮ КОММУНИСТОВ.

 

В августе 1944 года на Сандомирском плацдарме партийное бюро батальона принимало меня кандидатом в члены коммунистической партии. Заседали, сидя на земле, в каком-то овраге. Вокруг шел бой. В небе стоял сплошной гул наших и вражеских самолетов. Неподалеку слышались разрывы бомб, от которых вздрагивала многострадальная земля. Это немецкая авиация бомбила огневые позиции дивизионной артиллерии. В воздухе почти над головой проносились наши штурмовики ИЛ-2, выше в синеве неба неторопливо плыли бомбардировщики ПЕ-2, а еще выше - прикрывавшие их юркие истребители ЯК-3.

Над головами в сторону противника с шелестом пролетали снаряды нашей тяжелой артиллерии. Некоторые остроглазые даже видели эти медленно летящие чушки. С передовой доносилось стрельба из пулеметов. Слышно было плохо. Зачитали мое заявление: «В бой хочу идти коммунистом». Огласили письменные рекомендации. Парторг сообщил кратко мои автобиографические данные. Замполит батальона дал обо мне краткую положительную характеристику. Решение было единодушное - «достоин, принять». Через несколько дней мне вручили кандидатский билет ВКП(б) - Всесоюзной коммунистической партии (большевиков). Я стал коммунистом и был им целых 45 лет.

 

«Я клянусь! не ворвется враг в траншею мою.

А погибнуть придется, погибну в бою.

Чтоб глядели с любовью через тысячу лет

На окрашенный кровью мой партийный билет».

 

Погиб мой хороший приятель командир взвода управления 80-го отдельного штурмового инженерно-саперного Вислинского орденов Богдана Хмельницкого и Александра Невского  батальона лейтенант Андрей Рыльский, племянник известного украинского поэта – классика Максима Рыльского.

Незадолго до этого, в перерыве между боями, мы оба были на пятидневных сборах командиров взводов по повышению квалификации, жили в одной землянке и сдружились. В молодости это быстро получается.

Во время ночного минирования на нейтральной полосе впереди наших окопов шальная пуля немецкого пулеметчика попала в сердце Рыльскому, который тут же скончался. Ему было 20 лет. Отважный воин, хороший товарищ, комсомолец. Красивый молодой, высокий, стройный парень он как живой лежал в грубо сколоченном гробу из неструганных досок. Волосы еще не потеряли живого блеска, добрая полуулыбка осталась на его по-живому ярких, навечно беззвучных губах.

До войны он жил и учился в Киеве. Ему бы жить и жить и радоваться жизни, но безжалостная фронтовая судьба распорядилась по- своему.

Я со своим взводом был командирован на похороны боевого товарища. Похоронили его в ясный солнечный августовский день на небольшом холме, возле высокого одинокого дуба, который виден на большом расстоянии. Небо было синее. Сверкало солнце. Трава на холме ярко зеленая, а вокруг поле с золотистой пшеницей. Эта буйная, цветущая во всем своем многообразии окружающая жизненная действительность как-то не соответствовала мрачной, черной смерти.

Возле могилы выстроилась рота саперов – штурмовиков. У некоторых на глазах блестели слезинки. Они по одному выходили из строя, брали в руку комья теплой черной земли и бросали в свежую могилу.

На могиле установили дощатую четырехгранную пирамиду с прикрепленной сверху звездой из жести. На пирамиде – квадрат белой доски, на ней – выжжено имя и фамилия нашего однополчанина.

- На твоей могиле, - звучал в воздухе голос заместителя командира батальона по политической части капитана Петунина, - клянемся, что сквозь жестокие схватки с ненавистным врагом мы пронесем омытое твоей горячей кровью наше Красное Знамя до полной победы над фашистским зверем!

- Клянемся! – ответил строй бойцов.

- Пройдут года и десятилетия, - продолжал оратор, а память о тебе не померкнет в нашем сознании. Не забудет тебя и человечество, ради свободы которого ты отдал свою молодую жизнь! Как горьковский Данко, ты отдал свою жизнь ради счастья людей. Вечная тебе память и слава! Пусть земля тебе будет пухом!

- Клянемся! – ответил строй бойцов.

Трижды гулко ударили залпы прощального салюта его боевых товарищей, неся в своих сердцах чувство священной ненависти к врагу. Своеобразным прощальным салютом погибшему была мощная артиллерийская канонада нашей армии, гнавшей врага все дальше на Запад.

 

«Куда б ни шел, ни ехал ты,

Но здесь остановись,

Могиле этой дорогой

Всем сердцем поклонись.

 

Кто б ни был ты – рыбак, шахтер,

Ученый иль пастух, -

Навек запомни: здесь лежит

Твой самый лучший друг.

 

И для тебя и для меня

Он сделал все, что мог:

Себя в бою не пожалел,

А Родину сберег.»

Михаил Исаковский.

 

В семидесятые годы я послал книгу полковника П.И.Рюмина о боевом пути нашей 16-й  штурмовой бригады, где служил Андрей Рыльский, в Киев на адрес Союза писателей Украины с просьбой передать книгу родным Андрея, поскольку их адреса в Киеве я не знал. Но никакого ответа я не получил, и книга ко мне не вернулась.

«Он в год войны стал лейтенантом

И сразу – в бой. В огонь и дым.

Носил пилотку лихо с кантом

Таким, как небо, голубым.

 

…Бой  отгремел глухим раскатом.

Кровь слилась с небом голубым.

Он стал навеки лейтенантом,

Навеки смелым, молодым.

 

Когда проходят роты строем –

Чеканит шаг за взводом взвод,

Его я вижу пред собою –

В шеренге каждой он идет.»

 

В октябре 1944 года с каким-то поручением я прибыл в город Дембица. Здесь находился немецкий полигон по совершенствованию снарядов - ФАУ-2, бомбивших Лондон. Наши конструкторы лазили по всему полигону, собирали различные железки и осколки от ФАУ-2, чтобы потом создать такую же ракету в Подлипках под Москвой, ныне город Калининград.

В Польше нам, офицерам штурмовых частей, выплачивали денежное месячное содержание польскими злотыми - по полтора оклада, как и в гвардейских частях. Злотых у меня было много, так как покупать во фронтовой полосе было нечего. И вот на безлюдной улице Дембицы я увидел, что старый поляк продает пирожные Бизе. А я сладкоежка. Тут уж я дорвался. Купил 5-6 штук, съел и снова покупаю. И так несколько раз, пока не опустошил весь лоток у удивленного поляка.

 

 

 

ВСТРЕЧА  С  ПОКРЫШКИНЫМ.

 

«На летном поле мало козыряют

У летчиков все звания равны

У летчиков и маршалы летают.»

 

В октябре 1944 года наша бригада была снята с передовой и переброшена в тыл фронтовой полосы, где в лесу построили землянки, получили пополнение и занимались боевой подготовкой. Среди моих разведчиков был один сибиряк - профессиональный охотник. Об этом как-то узнал трижды Герой Советского Союза, полковник Покрышкин, авиадивизия которого находилась на аэродроме недалеко от нас. Покрышкин договорился с нашим командованием, чтобы опытный охотник руководил охотой. Живности в лесу было много - олени, лоси, косули, кабаны. Поскольку одного солдата отпускать из части было нельзя, то с ним ходил и я.

Причем во время охоты командовал уже не я, а этот охотник, которого беспрекословно слушали Покрышкин и его боевые соратники, в числе которых были три дважды Героя Советского Союза - Глинка, Речкалов, Клубов. В этой дивизии было еще 46 Героев Советского Союза. Вскоре Клубов в бою погиб и был захоронен на холме Славы во Львове. Когда я бываю на этом холме Славы, я посещаю и его могилу. Покрышкин командовал 9-й гвардейской Мариупольско-Берлинской истребительно-авиационной орденов Ленина, Красного Знамени и Богдана Хмельницкого дивизией и на параде Победы в Москве на Красной площади 24 июня 1945 года нес знамя 1-го Украинского фронта.

Однажды во время такой охоты я стоял за деревом с автоматом наизготовку. Вдруг со стороны загонщиков послышался страшный треск, приближающийся ко мне. Ясно было, что на меня прет кабан, причем не маленький. Я приготовился дорого продать свою жизнь, хотя и чувствовал себя не очень хорошо, так как помнил рассказы охотников, что очередь из автомата может и не свалить крупного кабана. Кабан-секач могуч и свиреп, имеет 15-ти сантиметровые клыки, неимоверно подвижен и живуч. Он может 10-15 пуль в себя принять и ему хоть бы что. Даже смертельно раненый он постарается добраться до охотника и растерзать его громадными клыками.

Но и здесь мне повезло. Почему-то кабан, не добежав до меня метров 15, остановился, постоял немного и повернул обратно. Видимо кабан принял меня за грозного противника и решил не рисковать.

 

 

 

 

ГРАНАТА  И  ФАУСТПАТРОН.

 

Я уже писал о том, что, по моему мнению, каждый пятый погибал на войне по собственной глупости или легкомыслию. И вот вам пример. Я шел один по полевой тропинке вблизи пустых окопов. По дороге нашел немецкую ручную гранату с длинной (40 см) ручкой. Увидев большую воронку от авиационной бомбы, я решил бросить в нее гранату, рассчитывая, что граната разорвется на дне воронки, и я буду в безопасности.

Воронка была от меня метрах в двадцати. Я дернул за кольцо, привел гранату в боевое положение и бросил ее. Но граната в воронку не попала, а упала на верхнюю кромку земли, выброшенной от взрыва. Я оторопел. Тут же бросился плашмя на землю, прикрыв голову руками и автоматом. Последовал оглушительный взрыв, и, дико свистя, осколки гранаты пролетели мимо меня. Но, как говорят, Бог миловал. Я остался цел и невредим.

Другой случай. В конце 1944 года немцы изобрели мощное противотанковое средство - фаустпатрон, который с расстояния 80-100 метров пробивает (прожигает) кумулятивным снарядом 20 см. брони или 50 см. стенки кирпичного дома. Находя трофейные фаустпатроны, мы быстро научились их использовать и применять в бою. Фаустпатрон - это полая метровая трубка с конусообразным снарядом на одном конце. Трубку кладешь на плечо, нажимаешь на спусковой крючок, с одной стороны вылетает снаряд весом 5 кг, с другой - пламя длиной четыре метра и пороховой дым, который всего обволакивает тебя. Никакой отдачи при выстреле нет.

И вот однажды, в присутствии нескольких моих красноармейцев, без всякой к тому надобности, я решил выстрелить из найденного на обочине дороги фаустпатрона. Нажал на спусковой крючок, но вместо выстрела в трубе произошло шипение, снаряд вылетел из трубы и плюхнулся в двух метрах от меня. Мы все в ожидании взрыва бросились на землю, и я уже распрощался с жизнью, но взрыва не последовало.

 

«Никуда не уйти от седин.

В сорок пятом заметил я их …,

Сколько – знать бы – снарядов и мин

Разорвались на нервах моих.

 

Кровью политый путь на Берлин

Весь на мне наяву и во сне,

Никуда не уйти от седин.

Это память о прошлой войне.»

 

Было у нас в батальоне и судебное заседание военного трибунала. Один солдат стащил у спящего сослуживца автомат с патронами и обменял его в селе у поляка на самогон, сало и хлеб. По горячим следам он был разоблачен, похищенное возвращено, а виновный предстал перед судом.

Военный трибунал заседал на лесной поляне, на которой, сидя, расположился батальон. Суд был короткий, в течение часа. Выяснив у обвиняемого и двух свидетелей обстоятельства дела и заслушав военного прокурора (адвокат по законам военного времени в суде не участвовал), суд отошел в сторону, посовещался и объявил приговор - 10 лет лишения свободы с заменой лишения свободы направлением в штрафную роту искупать вину кровью.

 

 

НОВЫЙ  1945  ГОД.  МИНИРОВАНИЕ.

 

Новый 1945 год встречал в деревне Пустыня недалеко от города Милец. Собрались в хате все офицеры батальона, выпили, хорошо повеселились, плясали под гармошку. Вдруг влетает дежурный: «В санчасти стрельба!» Выхватив пистолеты, все побежали к дому, где размещалась санитарная часть. Оказывается, два наших офицера, хорошо подвыпив, пошли в санчасть к медсестре Варе. Не поделив ее, они устроили дуэль. В темноте стреляли друг в друга. К счастью, все обошлось благополучно. Виновники в новогоднюю ночь оказались под арестом в крестьянском погребе.

Выражением желания фронтовиков стало стихотворение М. Исаковского « Новогодний тост » :

 

«В суровый день, в суровый час,

Когда идет война,

Одно желание у нас

И цель у всех одна:

 

 

Чтоб ненавистного врага

Стереть с лица земли,

Чтоб навсегда его снега

В сугробах погребли.

 

Чтоб он холодною зимой

Без троп и без дорог

Бежал, конец почуя свой,

И чтоб уйти не мог.

 

Чтобы вовек не увидал

Он дома своего,

Чтоб этот год повсюду стал

Последним для него.

 

Чтоб отдохнула вся земля

От грохота атак:

Поднимем тост, мои друзья,

Чтоб это было так!»

 

Спустя тридцать лет, в Москве у Киевского вокзала, в хозяйственном магазине услышал польскую речь. «Откуда?» - спрашиваю. Отвечают «из города Милец». «А деревню «Пустыня» (Веску по-польски) знаете?» «А как же, конечно», отвечают они, вытаращив на меня глаза. Никак они не ожидали, что в Москве напомнят им о маленькой польской деревушке Пустыня.

Вблизи этой деревни мы производили минирование переднего края нашей обороны на танкоопасном направлении. Минировали, как обычно, ночью, в темноте, поскольку днем противник просматривал это место. Задание было спешное, и во что бы то ни стало его надо было выполнить.

Производилось это так. Натягивался длинный шнур с узелками на том месте, где надо было ставить мины. От общего шнура в обе стороны отходили ответвления тоже с узелками. В темноте-то ведь ничего не видно, а мины надо было ставить в строго определенном шахматном порядке. Среди саперов были распределены обязанности. Одни подтаскивали мины по одной в каждой руке (вес мины 5 кг), другие в мерзлой земле ломом, киркой или топором долбили лунку для мины (глубина - 20 см длина 40 см). Сержант - командир отделения ставил мину в лунку, вкручивал взрыватель, закапывал и маскировал.

Уж очень это тяжкое дело - долбить мерзлую, твердую как камень землю. Я тоже, когда все организовал, долбил эти лунки до крови на руках. Минное поле было большое - метров двести. Никаких перекуров. К рассвету все выматывались до изнеможения. Но никто не роптал. Помимо постановки минного поля, надо было указать на карте местности границы его по отношению к ориентирам - домам, деревьям, дорогам, окраине леса и т.п. Это делалось уже в светлое время, но скрытно.

 

«Ждала их трудная работа.

В промерзший грунт врубались зло,

И спины, мокрые от пота,

На яростном морозе жгло».

 

Там же произошел и нелепый случай, которых немало на войне. Ближе к утру, пехотный лейтенант из находящейся недалеко передовой траншеи приводит под конвоем моего красноармейца со связанными руками для опознания. Я подтвердил, что это мой подчиненный, и конвоиры ушли. Оказывается, этот красноармеец подносил мины и, возвращаясь, перепутал в темноте направление и пошел не в нашу сторону, а в сторону противника.

По его рассказу он шел и наткнулся на спираль Бруно (скрученная в круг тонкая проволока, высотой около  метра и длиной в несколько десятков метров, при попытке перебраться через нее человек запутывается). Минут пять он думал, что же это такое. Перед нашей траншеей этой спирали не было. Потом он понял, что по ошибке пошел в сторону противника. Пошел обратно, но попал не к своим минерам, а к стрелкам в траншее, которые стреляли по нему, принимая его за немецкого разведчика. И только по его матерной ругани поняли, что он свой.

Однажды ночью на наш участок минирования прибыл заместитель командира батальона по строевой части капитан Петухов. Посчитав, что минирование идет медленно, он при солдатах криком нецензурно обругал моего командира 2-й роты лейтенанта Хварукия. Абхазец по национальности и вспыльчивый по натуре, Хварукия не выдержал унижения и оскорбления при подчиненных и ушел в недалеко расположенный домик. Через несколько минут к нам подбегает его ординарец и сообщает, что Хварукия  застрелился. Мы все бегом в домик. Хварукия раненый лежит на кровати и кричит: «Дайте мне пистолет, я убью себя. Жизнь - Родине, честь - никому!» Кровать и пол в крови, пистолет лежит на полу. Хварукия быстро перевязали и на подводе, привозившей мины, отправили в расположение батальона, а потом в медсанбат. Рана оказалась не смертельной, пуля прошла вблизи сердца.

В 1991 году, разыскивая в Подольском военном архиве адреса ветеранов бригады, я узнал, что Хварукия служил на Сахалине, в звании подполковника уволился из армии и поселился в Одессе. Через адресный стол я нашел его адрес, пришел к нему на квартиру, но опоздал. Жена сказала, что Хварукия скончался четыре месяца тому назад. Вот так. Жил со своим фронтовым командиром в одном городе и не знал об этом.

Будучи в архиве, я проанализировал по хранящимся там данным по нашему батальону, причину выбытия людей: убит, убыл в госпиталь по ранению или болезни, пропал без вести, переведен в другую часть, арестован контрразведкой «Смерш», осужден военным трибуналом, убыл в военное училище, дезертировал.

Интересны и причины безвозвратных потерь: убит при артиллерийском или минометном обстреле, при бомбежке, убит снайпером, подорвался на мине, погиб от неосторожного обращения с личным оружием, умер от отравления трофейным спиртом, погиб при аварии автомашины; от разрыва бочки при электросварке, утонул при форсировании реки, убит грозовым разрядом, покончил жизнь самоубийством.

 

 

ПОЗ.

 

«Никогда не писал ни стихов, ни доносов»

А.П. Чехов

 

В первых числах января 1945 года наш батальон срочно был переброшен на другой участок фронта. Командованию фронта стало известно, что в это место немцы стянули крупные силы, готовятся перейти в наступление, которое начнется танковой атакой. Здесь мне пришлось выполнять обязанности командира ПОЗа. ПОЗ - это подвижной отряд заграждения. Задача ПОЗа - на пути движения немецких танков поставить минное поле - разбросать противотанковые мины на расстоянии одного метра от мины до мины. Сигнал начала минирования - две белые ракеты из-за леса, где находился командный пункт стрелковой дивизии. Во взводе был запас - 60 мин. По обе стороны от меня стояли другие взводы нашей роты с той же задачей. А задача была смертельно-опасная. Ведь мины надо было ставить на виду движущихся танков. А из танков стреляют из пушек и пулеметов. Причем от близкого разрыва снаряда может взорваться и сама мина, в которую уже вкручен взрыватель. Но, на наше счастье, до этого не дошло.

 

«Смелость,

Ты не ведала привалов

И в часы решительных атак

Амбразуры грудью закрывала

И бросалась с минами под танк.

Не забыть тех дней тяжелых грозы.

Мы, огнем прижатые к земле,

Отбивали танки на морозе,

Дрались в огнедышащей жаре».

 

Это место мне запомнилось. На этом поле до нас разыгралось танковое сражение. Стоят неподвижно три наших танка Т-34 и два немецких танка «Пантера». Неподалеку три могилы наших танкистов. Три небольших холмика, на деревянных столбиках вырезанные из фанеры пятиконечная звезда и табличка с надписью фамилии, имени и отчества «Старший лейтенант 1924 г. рождения, лейтенант 1923 г. рождения, младший лейтенант 1922 г. рождения».

Надписи исполнены химическим карандашом. Сняв шапку, долго я стоял, и грустные мысли одолевали меня. Пройдет время, никто за этими стоящими одиноко в поле могилами ухаживать не будет в чужой стороне. Дожди смоют надпись, столбик истлеет, холмик сравняется с землей. И, как поется в песне беспризорников, «Никто не узнает, где могилка моя!».

 

«Здесь проходила оборона.

Следы окопов у межи.

И только ржавые патроны

Обозначают рубежи.

 

 

Но скорбно клонится пшеница

Над прахом павших.

По весне здесь кровью воинов дымиться

Земля в тревожном полусне…

 

Минувшей бури стерлись даты,

А ей земле, все снится бой,

И те безусые солдаты,

Ее прикрывшие собой…»

 

 Сколько их, солдатских могил со звездами и столбиками, а то и без них, разбросано на нашем пути от Москвы и Сталинграда до Берлина и Праги.

Десять долгих дней провели мы в ожидании сигнала днем и ночью. Боец-наблюдатель за сигналом сменялся через два часа. Безделье томило.

Лишь один случай разнообразил нашу тоскливую жизнь. Во взвод ко мне пришел особоуполномоченный контрразведки «Смерш» в батальоне, старший лейтенант Гущин. Поводом к этому послужило то, что накануне пытался перебежать на сторону противника молодой солдат-новобранец из только что пришедшего в бригаду нового пополнения из Западной Украины. Он не успел добежать до вражеской траншеи, и был убит очередью из пулемета.

Вот Гущин и пришел, чтобы провести профилактическую беседу, напомнить о неотвратимом возмездии изменникам Родины. Поведение Гущина всегда отличалось таинственностью. На всех он смотрел подозрительно, настороженно, с обостренной внимательностью - сказывалась его профессия. Но работал он умело. Как мы ни пытались дознаться, кто же из стукачей - нештатных информаторов из нашего окружения, работает на него, ничего у нас не получалось. Единственным подозрением было то, что отдельных наших бойцов иногда вызывали в штаб батальона полы помыть, дров наколоть, там он мог с ними встречаться вне поля нашего зрения.

Свою полевую сумку, где он хранил данные на стукачей и их донесения, он берег как зеницу ока, берег ее больше, чем свой пистолет. Однажды он в числе других офицеров коротал ночь, сидя у костра, держа сумку в руках. Видимо от усталости и тепла он разомлел и уснул, а сумка выпала из его рук. Над ним решили подшутить. Сумку положили сзади него. Когда он проснулся, а сумки нет, он начал дико озираться, взволновался, стал говорить что-то невнятное. Но потом обнаружил сумку и успокоился. При этой сцене мы сидели молча, ничем себя не выдавая, хотя душа хохотала. Портить отношения с таким опасным человеком было нежелательно.

«Ну, можно ли представить мир без шуток?

Да он без шуток был бы просто жуток.

Когда на сердце холод, страх и тьма,

Лишь юмор не дает сойти с ума!».

                                       Л.Филатов

 

Теперь, глядя на жизнь с высоты десятков прожитых лет, я понимаю, что он был порядочным человеком, потому что за 10 месяцев моего пребывания в батальоне никого он не арестовал за «попытку изменить Родине и перебежать на сторону врага, за восхваление немецкой техники или лучшей жизни в капиталистических странах», как это было у многих других работников военной контрразведки, подлостью и коварством зарабатывавших себе ордена и повышения в должности и звании.

И тогда во время войны, и в последующее время, когда я работал судьей военного трибунала, я задумывался над таким вопросом - почему контрразведчики никогда даже не пытались завербовать меня в нештатные секретные сотрудники (сексоты)?

Ведь я всегда был в активе, был общительным, обладал редким в наше смутное время качеством: выполнял свои обязанности честно и добросовестно, старался в жизни исходить из тех правил, которым был предан Л.Н.Толстой: всегда говорить правду, быть верным своему слову, быть полезным, сколько ты можешь, своему отечеству. Как всякий нормальный человек, с нормальным самолюбием и характером, я терпеть не мог быть марионеткой, не поддавался стадному чувству. Воспитанный кристально честными отцом и матерью, школой, пионерскими лагерями, комсомолом, офицерским училищем, на произведениях Пушкина, Лермонтова, Чехова и Некрасова, я ненавидел ложь и подлость, трусость и предательство.

Ведь главный мотив вербовщиков - любовь к Родине, а Родину я любил больше жизни. Видимо, такие мои данные «смершевцев» не устраивали - слишком я был порядочен и честен.

Я, как и многие другие, знал о наличии широкой сети тайных информаторов среди военнослужащих. На взвод - 30-40 человек - один или два информатора, среди 5-6 офицеров роты - один обязательно будет тайным агентом «Смерша» (смерть шпионам).

 Не желая участвовать в таком грязном деле и быть двуличным, и чтобы меня не поймали врасплох, я заранее подготовился к возможности моей вербовки в тайные информаторы. Дескать «Да, я люблю Родину, но доносить на своих товарищей, да еще получать за это материальное вознаграждение, я не могу ввиду моей натуры. Да и вообще, я человек болтливый, что в голове, то и на языке, если выпью спиртного, могу и проговориться. Если же я увижу врага Советской власти, то я сам по своей инициативе приду к Вам и доложу об этом».

Сигнала о минировании не последовало, зато вдалеке справа от нас, на Сандомирском плацдарме, рано утром мы услышали мощную артиллерийскую канонаду, стреляли тысячи артиллерийских орудий разных калибров, слышались дикие завывания залпов гвардейских минометов - «Катюш». Все слилось в сплошной оглушающий шум. Там происходило что-то невероятное.

Прибыл связной с приказанием срочно всем прибыть к штабу батальона, где нам сообщили, что началось наступление войск 1-го Украинского фронта. Мы должны форсированным маршем (7 километров в час) пройти 50 километров и влиться в 22-ю Невельскую ордена Ленина самоходно-артиллерийскую бригаду 4-й танковой армии.

После прорыва нашей пехотой укрепленных линий врага, 4-я танковая армия генерал-лейтенанта Д. Д. Лелюшенко (впоследствии генерал армии, дважды Герой Советского Союза и народный Герой Чехословакии) пойдет в рейд по тылам врага. Параллельно с ней в прорыв войдет 3-я гвардейская танковая армия генерал-лейтенанта П.Ф. Рыбалко (впоследствии Маршал бронетанковых войск, дважды Герой Советского Союза).

Наша задача в качестве десантников саперов-штурмовиков на броне самоходок и танков обеспечивать в инженерном отношении успешное продвижение бригады. С нашим участием эта бригада удостоится звания «Гвардейской», ей присвоят еще одно почетное наименование «Берлинская» и наградят еще четырьмя боевыми орденами. Саперы были везде нужны. Ни одна разведка, ни один десант без саперов не обходится.

 

ГЕРОИ 16-й  ШТУРМОВОЙ  РАВА-РУССКОЙ

БРИГАДЫ.

 

Народ должен знать своих героев, поэтому привожу данные о них.

Качалко Иван Елизарович. Родился 25.9.1916 в с. Карловка (Полтавская обл.), в семье рабочего. Украинец. Член КПСС с 1949 года. Окончил среднюю школу, школу ФЗУ в Чапаевске Куйбышевской области в 1937 году. В Советской Армии с 1937 года.  Окончил  Московское военно-инженерное училище в 1941 году. Принимал участие в боях Великой Отечественной войны с декабря 1942года.

 Комсомолец, капитан Качалко 30 июля 1944 года  при  форсировании реки Висла в районе населенного пункта Аннополь ( 30 км. севернее г.  Сандомир, Польша) со своим батальоном за 2 часа проложил на труднопроходимой местности колонный путь  800 погонных метров. Своевременно наведя переправу, сапёры со стрелковым батальоном преодолели реку, участвовали в боях за плацдарм. Звание Героя Советского Союза присвоено  23 сентября 1944 года.

После войны продолжал службу в армии. В 1950 году окончил военную академию имени M. В. Фрунзе. С 1973 полковник в запасе. Живет в Москве. Награжден орденами Ленина, Красного Знамени, Отечественной войны 1 и 2 степени, двумя орденами Красной звезды, орденом Почёта, медалями.

О его подвигах написано в книгах: «Подвиг во имя  Родины». Куйбышев. 1965 год. «Совершенное ими бессмертно». Москва. 1976 год.

 

Кулик Иосиф Афанасьевич. Родился 8.3.1912 в селе Юзефовка, ныне  Йосиповка Ульяновского р-на Кировской области, в семье крестьянина. Украинец. Член КПСС с 1942 года. Образование начальное. Работал председателем сельсовета. В Советской Армии с 1934—37 г.г.  и с 1941 года.

Участник  войны с июня 1941 года. Командир роты. Старший лейтенант Кулик при форсировании Вислы 30.7.44 в районе населенного пункта Аннополь (22 км сев. г. Сандомир, Польша) в течение 3 часов на надувных лодках переправил 2 батальона пехоты, чем обеспечил захват плацдарма на левом берегу. Звание Героя Сов. Союза присвоено 23.9.44. С 1948 года капитан Кулик в запасе. Живёт в г. Йошкар-Ола. Нагр. орд. Ленина, 2 орд. Отечественной войны 1 ст., орд. Красной Звезды, медалями.

О нем написано в книгах : «Звезды доблести боевой» Львов 1968 год. «Наши герои» Йошкар-Ола 1985 год.

ЖуковскийПётр Николаевич. Род. 18.6.1912 в дер. Нележ ныне Угранского р-на Смолен, обл., в семье служащего. Русский. Член КПСС с 1945 года. Окончил Бобруйский техникум по механич. обработке дерева. Работал в г. Котельнич Киров, обл. на деревообрабат. з-де. В Сов. Армии с июля 1941. Окончил Черниговское военно-инж.   училище в 1943.

В действующей армии с марта 1944.  Командир взвода.

Мл. лейтенант Жуковский. отличился в конце января 1945 года у нас. пункта Грошовиц (Грошовице, в черте г. Ополе, ПНР). Вместе с бойцами вплавь доставлял рамы моста и досрочно навёл переправу через Одер для пропуска войск на плацдарм. В ночь на 6.02.45 вместе со взводом отбил контратаки врага в р-не моста. Звание  Героя Сов. Союза присвоено 10.4.45.

В 1946 уволен в запас. Работал директором деревообрабатывающего завода в Кирове, затем зам. директора Кировского з-да синтетических. стройматериалов. Живет в Кирове. Награжден орденами Ленина, Отечественной войны 1 ст., 2 орд. Красной Звезды, медалями.

О его подвигах написано в книге: «Кировчане – наши Герои Советского Союза». г. Киров. 1962 год.

Доброрез Василий Павлович.  Род.31.01.1917 в Сев. Маньчжурии в семье рабочего. Русский. Член КПСС с 1945. Окончил 7 классов. Работал слесарем в паровозном депо ст. Уфа. В мае 1941г. Советским РВК гор.Уфы призван в армию. С начала Вел. Отеч. войны на фронте. Командир отделения, ст. сержант Доброрез отличился при строительстве моста через р. Одер в р-не нас. пункта Грошовиц (ныне в г. Ополе, ПНР). В ночь на 28 янв. 1945 г. отделению был дан приказ установить 2 рамные опоры на фарватере реки. Лёд был разбит артогнём, плавсредства отсутствовали. В ледяной воде под огнём противника вплавь доставил рамы к месту установки. Опоры были возведены досрочно. Звание Героя Сов. Союза присвоено 10.4.45.

В 1946 демобилизован. Живёт в Уфе. Работал ст. инженером Башкирского отделения Куйбышевской железной дороги. Награжден орденами Ленина, Отечественной войны 1-й степени, Красной Звезды,   медалями.

О нем написано в книгах: «Славные сыны Башкирии». Г.Уфа. 1965 год, «Сыны Отчизны». Г.Уфа, 1981 год.

Имена этих героев, а также имена еще трех Героев Советского Союза из 16-й штурмовой инженерно-саперной Рава-Русской бригады – командира отделения саперов Степанова Дмитрия Тихоновича, наводчика противотанкового ружья младшего сержанта Боровкова Павла Игнатьевича, рядового сапера Имамутдинова Магсума Имамутдиновича (погиб в бою) – навечно выбиты среди имен 11686 Героев на стене зала Славы Национального музея истории Великой Отечественной войны в столице Украины.

 

 

 

ПАНИКА

 

«Мы радио не слышали ни разу,

Артистов и не видели в глаза.

Передний край, откуда без приказа

Ни отлучиться, ни уйти нельзя.

 

Но не запретны в тыл лишь две дороги

Для нас, окопных горемык – солдат:

Одна из них под обелиск убогий,

Другая – ненадолго- медсанбат».

 

12 января 1945 года нашу 2-ю штурмовую инженерно-саперную роту, входившую в 16-ю штурмовую инженерно-саперную бригаду, где я в звании лейтенанта был командиром взвода, передали в 22-ю самоходно-артиллерийскую Невельскую ордена Ленина бригаду.

На вооружении бригады состояли самоходно-артиллерийские установки (САУ) с 76-миллиметровым орудием, американские танки «Валлентайн». Был еще в бригаде дивизион 88-миллиметровых трофейных немецких пушек, используемых нами как противотанковые орудия.

Наша рота (3 взвода, всего 80 человек) должна была обеспечивать в инженерном отношении боевой путь бригады при наступлении. К месту дислокации бригады рота совершила пеший однодневный переход и расположилась у подножия холма, где были старые немецкие окопы. Командир роты лейтенант Рюмин пошел с ординарцем в лес устанавливать связь с находящейся там бригадой. Старшим в роте остался я. По грунтовой дороге в сторону фронта нескончаемой вереницей двигались обозы - автомашины и конные повозки.

Вдруг за холмом послышались звуки ожесточенного боя, выстрелы и разрывы снарядов танковых пушек и артиллерийских орудий. После этого с холма назад в панике побежали люди, поехали автомашины, ездовые со всей силой нахлестывали лошадей, люди бегут мимо нас с искаженными от страха лицами. На наши вопросы – «Что там за холмом случилось?», - никто не отвечает. Паника. Апофеозом ее явилось то, что против нас остановилась легковая автомашина «М-1». Из нее выскочил офицер. Перед нашими глазами он ломает о придорожный столбик древко знамени пополам (целым знамя не умещалось в кабине), садится в машину и уезжает.

 Что делать нам? Выстрелы за холмом продолжаются. По лицам видно, что мои бойцы напряжены, молча посматривают на меня, ожидая моего решения. Мозг напряженно работает. Бегут тыловики. Мы же - боевое подразделение. Нам отступать нельзя. У нас три противотанковых ружья, противотанковые гранаты, ручные пулеметы и автоматы. За бегство с поля боя - под трибунал и расстрел перед строем. Законы войны суровы. Поэтому решение может быть только одно, и я отдаю команду - приготовиться к бою. Но сражаться не пришлось. Выстрелы за холмом утихли.

Пришедший командир роты рассказал, что при отступлении танковая часть немцев оказалась без горючего и затаилась в лесу. Горючее им сбросили в бочках с самолетов. Заправившись, они выехали из леса на дорогу и стали громить наши обозы, которые мешали им двигаться. Какая-то наша артиллерийская часть, оказавшаяся на этой же дороге, вступила с танками в бой. Но часть танков все же прорвалась и ушла на запад. Придя в лес, мы увидели трех немецких танкистов, которых взяли в плен наши самоходчики. К моему удивлению, немецкие танкисты, окруженные толпой наших солдат, держались  нагло и самоуверенно. А ведь был уже не 1941 год, а 1945.

 

 

 

САМОХОДНО-АРТИЛЛЕРИЙСКАЯ БРИГАДА.

 

Вначале нас посадили десантом по два-три человека на самоходку СУ-76. Она построена на базе нашего легкого танка Т-70 на полугусеничном ходу (впереди колеса, сзади гусеница). Вес - 10 тонн, экипаж - 4 человека, оружие образца 1943 года, дальность выстрела 8600 метров, скорострельность - 10 выстрелов в минуту, боезапас - 60 снарядов. Броневые щиты прикрывали самоходку спереди, сверху и по бокам. Сзади был навешен брезент.

Эта бригада, как одна из особо отличившихся во второй мировой войне, впоследствии будет занесена в военную энциклопедию 1985 года издания. Командовал ею подполковник В.И.Приходько, который вскоре погиб, когда бригада подверглась сильной бомбежке с воздуха. Прямым попаданием бомбы был разрушен дом, где он находился. Тело его было отвезено из Польши во Львов и похоронено на воинском кладбище на холме Славы, неподалеку от могилы прославленного Героя Советского Союза Николая Кузнецова. После гибели Приходько бригаду возглавил подполковник Н.Ф.Корнюшкин, удостоенный за успехи в последующих боях звания Героя Советского Союза. Бригада входила в состав 4-й танковой армии второго формирования. Армия сформировалась в июне 1943 года. В ней было два корпуса: 6-й механизированный, получивший гвардейское звание за бои под Москвой в 1941 году, и 10-й танковый Уральский добровольческий корпус, получивший гвардейское звание за бои на Курской дуге в 1943 году. Сама армия стала гвардейской в марте 1945 года уже с нашим участием в ней.

В составе 1-го Украинского фронта 4-я танковая армия участвовала в освобождении Правобережной Украины, Польши, штурме Берлина и взятии Праги.

119 Героев Советского Союза воспиталось в ней и, кроме того, два дважды Героя - генерал армии Лелюшенко и генерал-лейтенант Фомичев.

С этой бригадой наша рота десантом на самоходках и танках вышла в боевой многодневный рейд по глубокому тылу врага. Бригада шла в передовом отряде танковой армии и, кроме того, мне со своим взводом пришлось несколько раз быть в наступлении в передовом дозоре и обеспечивать со своим взводом саперов-штурмовиков (22 человека, в том числе 7 сержантов, один ручной пулемет и противотанковое ружье) успешное продвижение танков и самоходок. Дозор - это идущие впереди три танка (взвод) на удалении от основных сил бригады на 2-3 километра.

 

«Сапер, что о нем не суди,

Имеет особые льготы:

В атаке идет впереди,

Отходит лишь после пехоты».

 

В передовой отряд танковой армии входили танковая и самоходно-артиллерийская бригады, противотанковый дивизион, зенитный дивизион и наша саперная рота.

Тактика боевых действий было такова: после прорыва нашей пехотой трех укрепленных линий врага, танковая армия стремительно  продвигается вглубь вражеского тыла, оторвавшись от пехоты на 80-100 километров. Крупные очаги сопротивления передовой отряд и основные силы танковой армии обходят. Сотни танков, самоходок, броневиков и артиллерийских орудий рвутся вперед, уничтожая сопротивляющихся, дезорганизуя оборону врага, сея страх и панику, нарушая связь, снабжение и  управление вражеских войск, и нагнетая панику.

 В этом наступлении непосредственно 22-я бригада освободила города Милич (22 января), Равич (23 января), Фрейдштадт (ныне Кожухов - 13 февраля 1945 года), а также десятки других населенных пунктов.

 Войскам, освободившим эти города, приказом Верховного Главнокомандующего маршала Сталина была объявлена благодарность, и в Москве в их честь был дан артиллерийский салют двадцатью залпами из 224 орудий.

Главная задача танкового десанта - охрана танка от немецких фаустпатронщиков. Дело в том, что самому экипажу танка через узкие смотровые щели трудно обнаружить замаскированного фаустпатронщика, но это под силу сделать стрелкам танкового десанта. Поэтому на завершающем этапе войны наши танкисты действовали только с участием десантников на броне.

Имевшиеся в бригаде английские танки «Валлентайн», поставлявшиеся в СССР по ленд-лизу, имели слабую броневую защиту (лобовая броня - 60 мм), невысокую скорость движения, низкую проходимость по пересеченной местности ввиду узких гусениц, легкую воспламеняемость, поскольку двигатель работал на бензине (а наши танки - на солярке), слабое пушечное вооружение - 40-миллиметровую пушку. Вес танка - 16 тонн, экипаж - 4 человека. Наши танкисты не любили этот танк.

То ли дело наш непревзойденный средний танк Т-34 (тридцатьчетверка). Вес 32 тонны. Экипаж - 5 человек. Вооружение - 1 пушка 85 мм и два пулемета 7,62 мм. Широкие гусеницы, позволяющие передвигаться по бездорожью, лобовая броня – 110 мм, броня днища - 90 мм, скорость - 55 км в час. Это была стальная махина, изрыгающая  пушечный гром и свинцовый ливень двух пулеметов, опрокидывающая все препятствия на своем пути.

 

 

ПЕРЕДОВОЙ ДОЗОР.

 

Это общая картина. Вернемся к моему взводу. Три танка Т-34, громыхая на всю окрестность, идут в передовом дозоре. На каждом танке - 4-5 десантника-сапера тщательно всматриваются в дорогу, с тем, чтобы обнаружить замаскированные противотанковые мины. Мина - это 5 кг тола, в то время как 200-граммовая толовая шашка напрочь перебивает железнодорожный рельс. Десантники все время в напряжении, так как в любой момент может выстрелить вражеская противотанковая пушка, снаряд из которой самого храброго из нас может превратить в жалкие ошметки, развешанные по кустам. В руках у десантников автоматы (в каждом диске -72 патрона). На поясном ремне - две гранаты Ф-1 и запасной диск к автомату с патронами, саперный нож в ножнах. За спиной - вещевой мешок с противотанковой гранатой, четырьмя - пятью толовыми шашками и бикфордовым шнуром. В нагрудном кармане - взрыватели к шашкам. У командира взвода, кроме того, на поясном ремне штатный пистолет «ТТ» в кобуре, на груди - полевой бинокль, на левой руке часы, на правой - компас.

Впереди лесок - что в нем? При первых же выстрелах вражеских противотанковых пушек и треска пулеметов, мы, как горох, спрыгиваем с брони и бежим вперед, укрываясь за танком, стреляя на ходу.

 Чтобы произвести прицельный огонь, танк останавливается. Все, что может у врага стрелять - стреляет по танкам, а, следовательно, и по нам. Танкистам легче - они за броней. Однако меняться местами никто не соглашается.

Были в шутку такие предложения: дескать, садись, десантник, в танк. Нет, среди нас желающих не было. Танк, как нам казалось, это железный гроб, а на земле-матушке как-то полегче. К ней, родимой, и прижаться и укрыться можно. Высота танка - 2,5 метра, а немецкие артиллеристы хорошо знают свое дело. Это в кино немецких вояк изображают карикатурно. В кино один наш солдат одной очередью убивает сразу 5-6 немцев, причем раненых почему-то в кино не бывает (в жизни на одного убитого приходится 3-4 раненых).

В действительности за войну в среднем на одного погибшего немецкого солдата приходилось 10 наших убитых. Причем надо сказать, что каждый пятый наш погибший погибал по собственной глупости. Заместитель Верховного Главнокомандующего, маршал Жуков, высоко отзывался о немецких солдатах и офицерах. «Немецкий солдат», - писал маршал, «грамотен, дисциплинирован и стоек в бою. Немцы организованно и стойко сопротивлялись до последних дней войны, хотя уже за полгода до конца ее было видно, что война проиграна бесповоротно».

Не раз мы были свидетелями, когда весь экипаж танка погибал от взрыва пробившего броню снаряда. В таком случае танк загорался, и дым черным столбом поднимался до километра вверх. Иногда от взрыва снаряда или фаустпатрона внутри танка детонировал танковый боезапас - 40-50 снарядов. Происходил страшный взрыв. Танк разваливался на части, а башня отлетала на 20-30 метров в сторону, да еще видели в одном случае, как башня дулом ушла в рыхлую пашню, да так и торчком стояла. В таких случаях от танкистов ничего не оставалось, хоронить было некого. Можно было найти лишь смятый орден или медаль «За отвагу». Так что участь танкистов была незавидная, а на земле и помирать как-то легче, чем в бронированном гробу.

Что чувствует человек на броне танка, который мчится в атаку навстречу шквальному огню? - Ничего хорошего. Каждая атака, эта встреча не с одной, а сотнями смертей. Нервы напряжены до предела. Мозг лихорадочно работает. Исключительная собранность и внимание на окружающую обстановку. Решительность в действиях. Ни за что нельзя показать подчиненным, что тебе страшно или ты растерян.

В боевой обстановке ты наделен воинским Уставом такими правами, которых ни у кого нет. В случае невыполнения приказа ты имеешь право тут же на месте без суда и следствия расстрелять нарушителя. Про героизм и награды мы как-то и не думали. Просто, стиснув зубы, шли в бой, чтобы выполнить отданный тебе приказ и уничтожить ненавистного врага. Да и чувство самосохранения имело место. Если ты не уничтожишь врага, то он уничтожит тебя. Давно было сказано, что настоящий воин не тот, кто не боится, а тот, кто умеет подавить свой страх.

Многократные стычки с неприятелем изматывали бойцов. От нас требовалась сверхчеловеческая выносливость на грани невероятного. От длительного, многодневного напряжения, почти без сна и отдыха, без горячей пищи, все время на обжигающем морозном воздухе на стылой броне движущегося танка бойцы смертельно устали и при первой возможности засыпали в любом положении. Были случаи, когда заснувшие бойцы падали с двигающегося танка.

 

«Что такое война? Это - воющий голос металла,

Доносящийся с неба сквозь серую рвань облаков.

Это - липкая слякоть, привычная злая усталость,

Надоедливый дождь, зарядивший на веки веков...

Что такое война? Это твердая вера в соседа,

Ты с ним рядом стрелял и в траншее до нитки промок

Это прочная дружба, высокое счастье победы,

Что с товарищем делишь, как хлеба последний кусок»

 

Возвращаюсь к своему рассказу. Лесок прошли без осложнений. Впереди показался небольшой городок. Опять все в напряжении. Автоматы и ручной пулемет, стоящий на башне танка, наизготовку. Я сидел на переднем танке. Со среднего танка что-то заметили, и трое наших солдат бросились в дом, откуда вывели двух безоружных пожилых солдат с повязками Красного Креста на рукаве, т.е. санитаров. Одного из них посадили ко мне на танк. Немец напряженно и пытливо смотрел нам в глаза, ожидая прочесть в них свою судьбу.

Усмотрев, что один солдат смотрит на его часы, немец тут же снял их с руки и отдал ему. Другой солдат потрогал у немца свитер под мундиром. Немец снял свитер и отдал. Наш солдат охотно взял свитер, так как у нас свитеров не было. Командир танкового взвода и я, как могли, расспросили немца об окружающей обстановке, поняли, что крупных вражеских частей поблизости не было, а большего при плохом нашем знании немецкого языка от него добиться было нельзя.

Переговорив по радио с командиром бригады, командир танкового взвода приказал командирам танков разъехаться по дорогам в разные стороны от городка на 1-2 километра и разведать обстановку.

Немцев высадили с танков, и они под охраной остались на центральной площади городка.

Когда наш танк после разведки возвратился к этому месту, то на площади, на клумбе лежали эти два расстрелянных немца с повязками Красного Креста. Кто и почему их расстрелял, для меня осталось неизвестным. С другой стороны - куда пленных девать с нашим положением, когда мы сами были в глубоком тылу немецких войск, все время в движении и сдать пленных было некуда. Отправить пленных назад под конвоем рискованно, вслед за нами могли идти отступающие немецкие части.

Мы же к концу войны дорожили каждым солдатом. Пополнения почти не было. Дело доходило до того, что, когда освобождали лагерь военнопленных, то тех, кто был в силах держать оружие, в обязательном порядке зачисляли в бригаду, и они так и погибали на снегу в штатской черной одежде, потому что переобмундировать их в военную форму возможности не было. Иные погибали, даже не будучи занесены в списки личного состава, т.е. неизвестными, т. к. документов, удостоверяющих личность, никто из пленных не имел.

В другом случае при передвижении с одного участка фронта на другой мы увидели человек 60-70 расстрелянных немцев, лежащих вповалку. Кто-то не довел их до пункта приема пленных и расстрелял по дороге.  Кто-то скажет, что о таких вещах писать нельзя. Но, так было. Из песни слова не выкинешь.

Был у нас и такой случай. Одного немецкого пленного, по внушительной комплекции и витым погонам не менее, чем в звании полковника, танкисты ради забавы заставили бежать по дороге впереди идущего танка. Командир танка сидел спереди на броне и угрожал бегущему пистолетом. Немец выбился из сил и упал под гусеницы танка. Раздавленный череп издал звук «трек». Все сидевшие на танке посчитали это зрелище вполне естественным. Любое возражение этому было бы остальными не понято. Такова жестокость войны. Только в кино воюют в белых перчатках. Ужасы войны там не показывают.

Особенно запомнился такой случай. Ранним февральским утром, только начинало светать, танковая колонна с десантниками остановилась в поле на грунтовой дороге. Стлался туман. Метров за 50 уже ничего не было видно. В голове колонны командиры с фонариками уточняли по карте маршрут движения. Вдруг к нам подошел  солдат-конвоир из другой части с автоматом наготове и трое пленных немцев. Остановились они около нашего танка. Голосом и жестами конвоир приказал пленным снимать сапоги. Всем наблюдавшим  было  понятно, что после этого их расстреляют.

Немцы начали снимать сапоги, как неожиданно один из них, уже без сапог, сильно толкнул конвоира и тот упал, а немец бросился бежать. Поднявшийся конвоир застрелил оставшихся двух, чтобы и те не убежали, а потом начал стрелять по убегавшему. Начали стрелять по убегавшему и наши автоматчики, сидевшие на танках. Пули, ударяясь о мерзлую землю, выбивали искры, и немец бежал как бы в огненном ореоле. Так он и скрылся в тумане.

Я уже не говорю о тех обычных расстрелах немцев, которые во время боя сдавались в плен. В бою человек звереет. Ты бежишь в атаке с автоматом в руке, палец на спусковом крючке. Впереди тебя немец с поднятыми к верху руками и лежащим у его ног автоматом. Он кричит: «Дрей Киндер» (трое детей). Ты выпускаешь в него очередь и бежишь дальше, не думая о том, что он, оставшись в живых, может выстрелить тебе в спину.

 

«В суровое время мы стали суровыми

И каждый без жалости должен убить

Того, кто грозит нашим детям оковами,

Кто душу народа сумел оскорбить.

 

Нельзя перед коршунами быть голубицами,

Не льстит нам печальный конец голубиц.

Никто не посмеет назвать нас убийцами

За то, что в бою истребляем убийц».

А. Сурков

 

Припоминается случай. В наступлении девушка-санинструктор танковой бригады пошла в сарай оправиться. Вдруг она выбегает из сарая с криком «там немец». Находившиеся поблизости солдаты бросились в сарай и вывели оттуда калмыка в немецкой форме. При отступлении он отстал от своих и, видя вошедшие в деревню русские танки, решил спрятаться в сарае. Девушка приказала ему идти в сторону от деревни и сама пошла за ним, держа в руке трофейный дамский браунинг. Потом выстрелила ему в затылок, и калмык беззвучно упал на землю. Раздалась команда «По машинам», все пошли к машинам. Никто ничему не удивился.

Нам стал известен случай, когда командир соседней танковой роты выстроил в шеренгу пленных власовцев и расстреливал каждого второго, пока в пистолете не кончились патроны (семь штук). И никто ему тогда не осмелился возразить. Да и попробуй, возрази, когда его родных и родственников немцы расстреляли как заложников. В оккупированной немцами Киевской области за каждого убитого партизанами немца они расстреливали 100 заложников.

Помню, командир бригады Герой Советского Союза Корнюшкин (после войны был командиром 180-й мотострелковой дивизии в Белгород-Днестровске Одесской области) во время наступления, а мы наступали два с половиной месяца и почти без остановок прошли с боями 700 километров, собрал офицеров бригады и приданных ей подразделений и зачитал приказ командующего фронтом маршала Конева, запрещающий расстреливать пленных, т.к. немцам об этом становится известно, и они ожесточают свое сопротивление. Так он приказ так прокомментировал: «Ну, решил ты его расстрелять, так зачем же убивать на дороге, отведи его в сторону и прикончи». Такого в кино не увидишь и в книге не прочитаешь. Поэтому и по многому другому у ветеранов на глазах проступают слезы, когда они вспоминают о войне. О жестокости войны не рассказать, ее надо видеть.

Где-то в середине января 1945 года вблизи польского воеводского (областного) города Кельцы в ходе Сандомирско – Силезской войсковой операции наша 22-я Невельская (впоследствии и Берлинская) пяти орденоносная самоходно-артиллерийская бригада с моими саперами – штурмовиками на броне с боем освободила маленькую деревушку. Ночевали в домах, что в наступлении было редкостью. Ночью был морозец градусов 5-6.

Рано утром мой командир отделения сержант Андреев зашел ко мне в дом и говорит:

-«Товарищ лейтенант! Идемте, я покажу Вам что - то интересное».

Вместе мы прошли метров 50 по дороге, и в придорожной канаве он показал мне на лежащий в воде под тонкой коркой льда труп гитлеровца. Видя мое недоумение, он сказал:

- «Посмотрите, на руке у него часы и они идут». Я вгляделся. Действительно, на часах, в воде, подо льдом, секундная стрелка бегала по циферблату. Вот это техника! Часы были швейцарские. Подивившись этому феномену, мы ушли.

Чтобы воспользоваться этим трофеем, не могло быть и речи. Но войне, когда смерть витает вокруг, люди больше чем когда-либо верят в приметы. А взять у мертвого часы  - это мародерство, большой грех, кощунство.

Одной из танковых бригад нашей 4-й танковой армии – 62-й гвардейской за участие в освобождении города Кельцы было присвоено почетное наименование «Келецкая». Эта четырех орденоносная прославленная бригада уже имела на своем  боевом знамени почетное наименование - «Молотовская», поскольку была сформирована в марте 1943 года  из добровольцев города Молотова, этот город с 1780 года назывался Пермь.

Но в 1940 году город Пермь был переименован в город «Молотов» - партийная кличка одного из ближайших соратников Сталина, члена КПСС с 1906 года Скрябина В.М. В 1957 году Молотов В.М. в возрасте 67 лет был исключен из партии за антикоммунистическое поведение и город, а вслед за ним и танковая бригада стали именоваться соответственно «Пермь» и «Пермская».

Для любителей военной истории могу сказать, что в боях за освобождение небольшого города Кельцы, не имевшего ни естественных преград, ни оборонительных фортификационных сооружений, принимала участие мощная группировка советских войск:

- 4 стрелковые дивизии (в каждой по 3 стрелковых полка и одному артиллерийскому полку, а также 6 отдельных дивизионов и батальонов: истребительно – противотанковый, зенитно-артиллерийский, саперный, разведывательный, связи, медицинский);

- 2 артиллерийские дивизии (всего 5 артиллерийских и минометных бригад);

- 3 авиационно-бомбардировочных дивизии (всего  шесть авиаполков);

- 2 танковые бригады и 2 танковых полка;

- 1 артиллерийская бригада и 9 артиллерийских, самоходно-артиллерийских, истребительно – противотанковых и зенитно-артиллерийских полков;

- 1 полк и три отдельных батальонов связи;

- 1 полк специальной службы (дрессированных собак);

- 4 отдельных саперных и огнеметных батальона. Всего 6 бригад, 30 полков, 34 отдельных батальонов.

Приказом Верховного Главнокомандующего, Маршала Советского Союза И.В. Сталина отличившимся в боях за освобождение города Кельцы 28-ми воинским соединениям и частям было присвоено почетное наименование «Келецких», 32 соединения и части награждены орденами, всему личному составу войск, участвовавших в боях за освобождение Кельцы была объявлена благодарность и в Москве дан салют 20-ю артиллерийскими залпами из 224 орудий.

23 января 1945 года наш передовой отряд с боем ворвался в немецкий город Равич (теперь он в Польше), находившийся в глубоком тылу противника.

Бой в городе - самый опасный вид боя для танков. В городе танк и десантники на нем слишком уязвимы. Маневрировать практически негде, а обстреливать танк фаустпатронами или бросать в него противотанковые гранаты можно из любого окна, балкона, крыши или подвала.

Захваченные врасплох ранним утром фашисты в панике выскакивали из домов, некоторые и в нижнем белье, метались по улице, вели беспорядочный огонь. Они настолько были ошеломлены внезапной атакой, что не смогли оказать организованного сопротивления. Большинство из них были уничтожены выстрелами из танковых пушек и пулеметов, а также из автоматов саперов-десантников. Немногим удалось спастись бегством. Отдельные из них спрятались в подвалах, чердаках, в шкафах, сараях, и их потом вылавливали наши бойцы, осматривая дома в поисках трофеев.

 «Я стрелял, вдыхая запах горький

Пота и обугленной земли,

И, прикрыв меня, «тридцатьчетверки»

На броню из рурской стали шли!

И в огне, раздутым свежим ветром,

Полыхали в громе фронтовом,

«Фердинанды», «Тигры» и «Пантеры»,

Нашим побежденные огнем».

КАК  НАС  БОЯЛИСЬ.

 

С нашим приближением немецкое гражданское население покинуло свои деревни и бежало на запад. На протяжении около 100 километров деревни были безлюдные, во дворах бродили голодные куры и гуси, в хлевах визжали непоенные и некормленные свиньи, выли собаки.

Я зашел в один деревенский добротный дом с железной крышей. На обеденном столе была приготовлена еда, накрытая чистой салфеткой – хлеб, домашнее печенье, колбаса, овощи, соления, маринады. Рядом – ножи, вилки, ложки, солонка.

Немцы всю свою более чем тысячелетнюю историю воевавшие с соседями, хорошо знали, что надо солдату на войне и чтобы солдат не рыскал по дому и не дебоширил, они все ему для еды приготовили.

Вначале политработники строго предупреждали бойцов, чтобы они не употребляли эту пищу, которая может быть отравлена.

Но, сначала один Иван попробовал и остался жив, за ним другой, а потом и все остальные. Случаев отравления не было, кроме употребления где-нибудь на заводе, в мастерских или на железнодорожной станции из цистерны метилового (технического) спирта, от которого люди вначале слепли, а потом умирали и спасти их было невозможно. Но таких случаев было несколько и то на первых порах.

Но потом стало встречаться население, не сумевшее убежать. Со всей деревни люди собирались в несколько стоящих рядом домов и в ужасе ожидали появление страшных мстителей, завоевателей. Когда заходишь в такой дом, то десятки глаз, цепенея от страха, смотрели на тебя. Некоторые начинали непроизвольно дрожать, трястись и креститься.

Геббельсовская пропаганда (Геббельс – министр пропаганды в фашистской Германии) в течение более чем трех лет изображала воинов Красной Армии страшными дикарями, с торчащими изо  рта клыками, с узкими глазами и рогами на косматой голове.

Мы действительно представляли собой неприглядное зрелище: обуты в валенках, одеты в ватные брюки и полушубок, на голове грязная шапка-ушанка с отворотами, закрывающими уши, на тесемках висят теплые рукавицы, на поясном ремне граната и финский нож, в руке автомат. Настороженное, недружелюбное выражение лица, красного от постоянного пребывания на морозном воздухе, воспаленные глаза от недосыпания.

Запомнился случай, происшедший со мной в немецком городе Равиче, где мы простояли три дня, ожидая подхода пехоты и тыловых подразделений нашей бригады. За 10 дней наступления наши кухни безнадежно отстали, мы кормились тем, что могли достать в домах у немцев, а также трофейными солдатскими новогодними подарками, попадавшими к нам. Но и в этих подарках были сухари, галеты, колбаса, консервы, шоколад, которыми мы быстро пресытились.

Но организм требовал горячей пищи. От сухой пищи в желудке горело и пылало. И вот на второй день я вместе со своим помощником старшиной Королевым, утром вышли из дома, где ночевали, на улицу и увидели в противоположном дворе стайку кур. Королев предложил зайти в дом и попросить хозяев сварить нам куриный суп. Мы зашли в дом, где жил, видимо, богатый человек. Из любопытства прошлись по комнатам. В комнатах все в сохранности. Массивные шкафы, дорогая посуда, большие зеркала, каминный зал. На стенах большие картины и портреты маслом его предков в мундирах, с орденами и медалями, охотничьи ружья и кинжалы, головы кабанов с огромными клыками и оленей с большими ветвистыми рогами.

Нас встретили две немки, одна  лет 30-40, другая постарше, растерялись, затряслись в страхе. И как мы их не просили путем жестикуляции и мимики, показывая на бегающих по двору кур и на кастрюлю, немки ничего не понимали и еще больше тряслись от панического ужаса. В конце концов мы напились горячего чая с бутербродами – хлеб с маслом. Когда мы уже собирались уходить, то младшая немка рукой стала звать меня за собой в отдельную комнату. Мне стало интересно. Я зашел вместе с ней в эту комнату, она возле кровати стала снимать с себя одежду. Поняв, к чему клонится дело, я энергично запротестовал, оставив ее в недоумении.

Тогда она стала судорожно снимать с  пальца массивное золотое обручальное кольцо. В другом случае я бы взял его, но тут, желая быть последовательным, я воспрепятствовал и этому. И мы ушли.

На другой день, увидев меня на улице, немка, та что постарше, стала энергично звать меня к себе домой. Дома она повела меня в ту же комнату, где на полу, посыпанному желтым песком, обозначались контуры человеческого тела, покрытого белой простыней. Приподняв край простыни, я увидел голую немку, что была помоложе. Она была мертва. Наше вчерашнее мирное посещение на нее так сильно подействовало, что сердце не выдержало и она скончалась.

Будь трижды проклята война и те, кто ее начинал !!!

Мы опять в наступлении. Идем первыми уже по немецкой земле. Впереди на шоссе показалась длинная колонна беженцев. Они едут на фурах – пароконных длинных повозках с высокими бортами. Фура до самого верха набита сеном, на нем сидят старики, женщины и дети. Рядом чемоданы и узлы с пожитками, домашним скарбом. С боку бежит жеребенок, сзади идет привязанная к фуре корова.

С нашим приближением колонна беженцев 15-20 фур, пропуская нас, остановилась, съехала с дороги вплотную к деревьям, растущим вдоль дороги. Левые колеса фуры еще оставались на краю проезжей части дороги.

Я, как обычно, стоял на переднем, командирском танке за башней, рядом сидели на броне мои десантники.

Вдруг наш танк, приблизившись к фуре, взял правее и гусеницами подмял под себя левые колеса фуры.

Фура опрокинулась вправо. Треск разрушаемого дерева, дикие, полные отчаяния, крики и визги падающих, ржание лошадей, мычание коров, все слилось в единый душераздирающий вой. И так по всей колонне.

Через некоторое время, на привале, я спрашиваю старшего механика – водителя этого танка:

- Сергей, зачем ты так?

- За Харьков, отвечает.

- Как это за Харьков?

- А, так! За время второй оккупации гитлеровцами Харькова эсэсовцы (СС – отборные войска службы безопасности Германии, как наше НКВД, одеты они были в обмундирование черного цвета, на околышах фуражек – человеческий череп и пониже перекрещенные берцовые кости) устраивали на базаре облавы, брали заложников, прикладами и немецкими овчарками сгоняли людей к грузовым крытым автомашинам, загоняли их туда – стариков, женщин, детей, и закрывали двери. В пути следования впускали в кузов отработанный газ (ЦО – окись углерода), люди отравлялись и трупы сбрасывали за городом в крутой овраг, где военнопленные забрасывали их землей. Так погибла моя мать.

- Еще есть вопросы?

- Вопросов у меня больше не было.

 

В Равиче со мной произошел запомнившийся случай. Наша танковая рота под командованием лейтенанта Кузьмина, с боем пройдя через весь город, захватила железнодорожную станцию, отрезав пути отхода противнику. В ходе ожесточенного боя танкисты бригады и мои саперы – десантники уничтожили около 300 и взяли в плен 250 гитлеровцев. Были захвачены и богатые трофеи: 2 эшелона с боеприпасами, 400 автомашин, 5 орудий, 5 складов с горючим и боеприпасами. За  высокое мастерство и героизм Кузьмин  и  механик – водитель его танка Качалин были удостоены высокого звания Героя Советского Союза.

Кузьмин Николай Михайлович, 1919 года рождения, родился  в селе Гаврилково Ярославской области, в семье крестьянина. В 1937 году окончил 7 классов, работал на машиностроительном заводе в Рыбинске (Андропов, затем снова Рыбинск). В Советской Армии с октября 1942 года, член КПСС с 1944 года и в этом же году окончил Камышинское танковое училище. Участник Великой Отечественной войны с февраля 1944 года.

Звание Героя Советского Союза присвоено 10 апреля 1945 года. В 1945 году, после войны, окончил Ленинградскую офицерскую бронетанковую школу. С 1946 года старший лейтенант Кузьмин в запасе. Работал в органах госбезопасности. Награжден орденами Ленина, Отечественной войны 1-й и 2-й степени. Умер 9 февраля 1963 года.

Старшина Качалин  Илья Иванович, родился 2 августа 1921 года в деревне Змеевка Троицкого района Челябинской области, в семье крестьянина. Русский. Член КПСС с 1953 года. Окончил 5 классов, работал слесарем на Челябинском тракторном заводе, затем машинистом в паровозном депо. В Советской Армии с 1940 года, в боях с июня 1942 года. Звание Героя Советского Союза присвоено 10 апреля 1945г. По окончанию войны из армии был демобилизован. Жил и работал в Челябинске. Награжден орденами Ленина, Отечественной войны 1 и 2 степени. Умер  10 ноября 1971 года.

Ночью, как обычно, я не спал, а через час-два проверял часовых на постах. Увидев в одном из зданий станции огонек в окне, я решил проверить кто там. Я подошел к калитке на углу здания вокзала и только хотел сделать шаг на перрон, как на меня наткнулся немец, примерно одного роста со мной, внезапно вышедший из-за угла здания.

Как полагается в военно – патриотическом фильме, я должен был схватить его за горло и задушить. Но это было не в кино, а в жизни. В действительности же от неожиданности я сделал шаг назад. То же самое сделал и немец. Немец повернулся и бросился бежать. Но я быстро вынул пистолет из кобуры и выстрелил весь магазин – 7 патронов в убегающего фашиста. Он упал. На выстрелы прибежали мои бойцы. Немец был мертв. Придя в себя от возникшего волнения, я пошел к тому зданию, где светил огонек. Оказывается, это было помещение, где хранились посылки и два моих бойца, зажгя свечу, рылись в посылочных ящиках в поисках трофеев.

Кто-либо сочтет, что я поступил не по геройски, а вот он, окажись на моем месте, принял бы рискованный поединок. Возможно! Но судить о моем поведении можно лишь в том случае, если он сам окажется в подобной ситуации.

Перед очередной танковой атакой с десантом саперов-штурмовиков на брони, командир бригады Герой Советского Союза подполковник Н.Ф. Корнюшкин перед строем десятка бойцов и командиров под аккомпанемент гремящего вблизи боя зачитал список представленных им к награждению правительственными наградами – боевыми орденами и медалями за проявленные в боях мужество и умение.

 Я представлен к награждению орденами Красного Знамени и Красной Звезды. Душа моя воспылала патриотическим порывом. Мы тут же пошли в бой и сражались геройски, о чем говорят освобожденные нами от немецко - фашистских захватчиков многие города и села и сверкающие золотым блеском – пять орденов на боевом гвардейском красном знамени самоходно-артиллерийской Невельской (впоследствии и Берлинской) бригады

Впоследствии я узнал, что по халатности штабного писаря в приказ о награждении я не попал и заслуженные награды не получил, а мои наградные листы, подписанные всеми вышестоящими правомочными начальниками, навечно хранятся в делах на пыльных полках в архиве Министерства обороны России в городе Подольске Московской области.

Корнюшкин Николай Федорович, родился 23 апреля 1914 года в городе Брянске, в семье рабочего. Член КПСС с 1940 года. В 1938 году окончил Бежецкий машиностроительный техникум. Работал начальником цеха вагоностроительного завода. В Советской Армии с 1938 года. В 1941 году окончил Московские автобронетанковые курсы командного состава.

На фронте с начала Великой Отечественной войны. В боях 5 раз ранен. Командир 70-й гвардейской самоходно - артиллерийской бригады гвардии подполковник Корнюшкин умело организовал действия подразделений в боях за взятие Берлина и освобождение Праги. Бригада нанесла противнику большой урон в живой силе и боевой технике. Звание Героя Советского Союза присвоено 31 мая 1945 года.

В 1952 году окончил курсы усовершенствования офицерского состава, затем в 1958 году – курсы при Военной академии Генерального штаба. Командовал мотострелковой дивизией, с 1960 года  полковник Корнюшкин – в запасе. Жил в Москве. Награжден двумя орденами Ленина, двумя орденами Красного Знамени, орденами Александра Невского, Отечественной войны 1–й степени, тремя орденами Красной Звезды и иностранным орденом.

Умер 22 июня 1985 года. Навечно записан почетным солдатом в список гвардейского танкового полка. В казарме 1-й роты этого полка стоит его кровать с постелью и с соответствующей надписью. Над кроватью портрет Героя. Боевые действия Корнюшкина описаны в книгах: «Ключ от Берлина» Н.Д.Арсенин. Москва, 1970 год, «Герои огненных лет», Москва, 1985 год.

9 мая 1984 года, будучи на встрече ветеранов 4-й гвардейской танковой армии в Москве, я встретился с бывшим командиром 70-й гвардейской Невельско- Берлинской пятиорденоносной самоходно-артиллерийской бригады гвардии полковником в отставке Корнюшкиным Николаем Федоровичем и рассказал ему, что его представление в феврале 1945 года к награждению меня боевыми орденами не было удовлетворено по халатности или по злому умыслу чиновников-бюрократов. Он посочувствовал мне и сказал, что во время войны было много героического и хорошего, но и немало было несправедливости.

Высказал он и свою обиду, что во время войны он командовал прославленной самоходно-артиллерийской бригадой, а после войны – не менее прославленной 180-й Киевской орденов Красного Знамени и Александра Суворова мотострелковой дивизией, где по штату командиру этими воинскими соединениями полагается генеральское звание. Но звание генерала так и не получил, хотя командовал этими воинскими соединениями длительное время и весьма успешно. В то же время, сказал он, поваром у Сталина был генерал-лейтенант, заведующим военно-охотничьим хозяйством в Завидово в Подмосковье был генерал-майор.

В городе Равиче мы пробыли три дня. Наше наступление временно было приостановлено, мы оторвались от шедшей за нами нашей пехотой на 100 километров. Боеприпасы у нас – снаряды, патроны, гранаты, а также горючее, были уже на исходе. Двигаться дальше было рискованно.

С подошедшей в Равич  пехотой прибыли и тыловые подразделения нашей бригады. Мы сдали раненых и пополнились боеприпасами и горючим для танков и автомашин. В связи с тем, что 22-я самоходно – артиллерийская бригада перешла во второй эшелон передового отряда 4-й танковой армии, нашу роту перевели десантом на танки в 93-ю танковую бригаду, которая будет наступать в первом эшелоне передового отряда танковой армии. Через месяц 22-й самоходно – артиллерийской бригаде присвоят гвардейское звание. Она станет 70-й гвардейской самоходно – артиллерийской бригадой.

Надо сказать, что во время войны награждение – важнейшая часть боевой деятельности – была отдана на откуп комиссарам и политотдельцам, штабистам и писарям, которые, как правило, непосредственно в боях не участвовали, а прятались по щелям и тылам, появляясь в своих канцеляриях только после окончания боя. Себя же эта братия награждала в первую очередь. Если проанализировать количество награждений, то на первом месте будут они, на последнем – непосредственные участники, бившиеся с врагом насмерть на передовой линии огня.

 

 

68-Я  ГВАРДЕЙСКАЯ  ТАНКОВАЯ  БРИГАДА.

 

В начале марта нашу роту передали в 93-ю отдельную Житомирскую ордена Красного Знамени танковую бригаду, где по штату было 65 танков Т-34. Через 5 дней этой бригаде будет присвоено гвардейское звание, и она станет 68-й гвардейской танковой бригадой, а в последующих боях удостоится наименования «Берлинская» и будет награждена еще четырьмя боевыми орденами Суворова, Кутузова, Хмельницкого и Невского. Между собой мы ее называли княжеской бригадой, так как три ордена на ее знамени названы именами российских князей, а четвертый именем украинского гетмана, т.е. тоже князя.

Эта бригада была сформирована в 1942 году в Сталинграде, все время была в боях на разных фронтах, отличилась на Курской дуге, под Житомиром, в Польше, Германии, Чехословакии. За время участия нашей роты в боях десантом на танках этой бригады восьми воинам этой бригады было присвоено звание Героя Советского Союза. Причем двое из этих героев погибли в феврале месяце, а двое других - командир танковой роты лейтенант Уткин и командир танкового батальона майор Медведев - погибли в бою за плацдарм реки Нейссе в тот же день 16 марта, когда и меня ранило осколком снаряда из крупповской стали, когда наши танки пошли в атаку на вражеские позиции. Это говорит об ожесточенности боев в тот период.

«Я только раз видала рукопашный.

Раз - наяву и тысячу во сне.

Кто говорит, что на войне не страшно,

Тот ничего не знает о войне».

                                     Юлия Друнина

 

В танковой бригаде народ служил отборный, обстрелянный, трусов не было. Любая явная опасность для жизни, сколь велика она ни была, любая сверхтрудная задача воспринимались нормально, включая прочно привитый бойцам принцип: «Нет задач невыполнимых». Эта бригада тоже вошла в число наиболее отличившихся воинских частей. В период войны на фронте было около 45 тысяч воинских частей, но только 30 из них имели на боевом знамени 5 или 6 орденов. Даже в авиации, которая была любимицей Сталина (его сын Василий был командиром авиационной дивизии), где было 330 авиационных дивизий и около 300 отдельных авиаполков, только одна авиадивизия была награждена пятью орденами. Командиром 68-й гвардейской танковой бригады был полковник Маряхин, кавалер 10 орденов, впоследствии ставший генералом армии.

Маряхин Сергей Степанович (1912 -1972г.г.), член КПССС с 1931 года. В Красной Армии с 1931 года. Окончил Военную академию имени М.В. Фрунзе (1941г.), Военную академию Генерального штаба (1950). В Великую Отечественную войну командир танкового батальона, начальник штаба полка, командир танковой бригады. После войны с 1950 года командир танковой дивизии, командующий Северной группой войск (Польша), затем Белорусским военным округом.   (с 1968 по 1972 г.г. - начальник тыла Вооруженных Сил СССР. Член Центрального Комитета Коммунистической партии Советского Союза, депутат Верховного Совета СССР).

 

«Худые, в гимнастерках чистеньких,

Мы лезли на броню гурьбою,

Еще не знавшие статистики,

Законов танкового боя.

 

Когда ревут стальные полчища,

Взвалив десант на бычьи спины,

То командир живет лишь полчаса,

А рядовые – половину.

 

Навстречу било пламя рыжее.

Мы жались к раскаленной башне.

А лейтенант горланил: «Выживем!

Нам только взять окоп на пашне!»

 

И мир чадил горелым мясом.

И мы чужую сталь таранили…

Атака длилась меньше часа.

В живых от роты – двое раненых».                                 

                                        Борис Куняев.

 

 

РАЗВЕДКА

 

В конце января 1945 года 4-я танковая армия с ходу форсировала большую реку Одер и завладела плацдармом на ее левом берегу. Немцы прилагали большие усилия, чтобы отвоевать этот плацдарм, имеющий большое значение для нашего будущего наступления. Но все атаки немцев успешно отбивались нашими гвардейцами.

От вышестоящего командования поступило сообщение, что по данным воздушной разведки  большая немецкая моторизованная колонна с танками движется в нашу сторону вдоль правого берега реки Одер с тем, чтобы отрезать наши войска, сражающиеся на плацдарме, от баз снабжения. А без снарядов и патронов много не повоюешь.

Ночью командир бригады вызвал к себе командира танкового взвода (три танка Т-34) и меня и поставил нам боевую задачу – следовать по шоссе вдоль реки навстречу этой колонне, завязать с нею бой, остановить ее и тем самым выиграть время, чтобы  бригада могла построить крепкую оборону – отрыть окопы для мотострелков, подготовить огневые позиции артиллерии.

Раздумывать было некогда. Мои саперы – десантники вскочили на броню танков и они, лязгая гусеницами по брусчатому шоссе и высекая искры, двинулись вперед в кромешной темноте. Мы понимали. Нас приносят в жертву. Но война есть война. Жертвуя малым, выиграть большее. Таков жестокий закон войны.

Грохот ревущих двигателей наших танков был слышен в ночной тишине на десяток километров. Все мы были в напряжении. Было не до холода на мерзлой броне и морозном ветру. Немцы, услышав наше приближение, конечно, приготовятся к бою, поставят мины на шоссе, выставят противотанковые пушки (немецкая противотанковая 88 миллиметровая пушка пробивала броню танка Т-34).

Если танк подорвется на мине, то десантники, если не будут изрешетены осколками, то от мощной взрывной волны подвергнутся тяжелой контузии. Медиков среди нас не было. Оказать при необходимости квалифицированную медицинскую помощь в случае тяжелого ранения или контузии будет некому. Мы это прекрасно понимали, но, сжимая крепко автоматы, напряженно всматривались в темную даль, пытаясь усмотреть в ней свою судьбу, готовые сражаться с ненавистным врагом до последней капли крови.

Но все обошлось благополучно. Пройдя километров 15, мы по команде по радио командира бригады остановились, изготовились к бою, дождались рассвета и потом в лучах восходящего солнца возвратились в расположение бригады. Немецкая колонна почему-то до нас не дошла.

Однажды во время перехода с одного участка фронта на другой танковая бригада сделала в лесу привал на обед. Люди кучками находились около своих танков, готовя в котелках обед на кострах. Появился незнакомый солдат, наигрывавший на губной гармошке. С шутками и прибаутками он переходил от одной группы солдат к другой. Никто его ни в чем не заподозрил. Потом он исчез. Через полчаса налетела девятка бомбардировщиков. И бомбы посыпались на наше расположение. Ровиков и окопов мы не делали, поэтому все бросились под днище танков. Но, несмотря на это, были убитые и раненые. Через несколько дней от нашего работника контрразведки «Смерш» мы узнали, что этот солдат был немецкий шпион. Его поймали и после того, как он показал, где спрятана радиостанция, по которой он вызвал бомбардировщиков, его расстреляли, как говорится без суда и следствия.

 

 

НАСТУПЛЕНИЕ  В  СИЛЕЗИИ.

 

«Враги называли нас: - Красные черти!

Друзья называли нас: - Гвардия фронта!

А мы назывались скромнее и лучше,

Точнее и проще: - саперная рота!».

 

Сандомирско-Силезская операция (часть Висло-Одерской операции) проводилась с 12 января по 3 февраля 1945 года с Сандомирского плацдарма. Фронт немцев был прорван по ширине в 75 километров. Участвовали в операции 1-й и 4-й Украинские фронты и 1-й Белорусский фронт.

В составе 1-го Украинского фронта (командующий Конев) было восемь общевойсковых армий, две танковые и одна воздушная армии. Были освобождены юго-западные районы Польши и военные действия перешли на территорию фашистской Германии. Войска форсировали реку Одер и захватили плацдарм на ее западном берегу. За отличие в этой операции 246-и частям и соединениям были присвоены почетные наименования освобожденных ими городов, а 353 - награждены орденами. За 23 суток наступления войска продвинулись на 500 километров, двигаясь с боями в среднем по 25 километров в день. Была разгромлена крупнейшая группировка фашистских войск.

Затем последовала Нижне-Силезская операция с 8 по 24 февраля 1945 года. Началась она с Одерского плацдарма. Войска на фронте шириною в 250 километров продвинулись на 100 километров, вышли на реку Нейссе и окружили гарнизоны городов-крепостей Бреслау и Глогау.

После небольшого перерыва была проведена Верхне-Силезская операция с 15 по 31 марта 1945 года. Артподготовка длилась 90 минут. Десятки тысяч снарядов, мин, бомб было выпущено на вражеские позиции. Было окружено и уничтожено 5 фашистских дивизий. Уничтожено или захвачено 280 танков и штурмовых орудий, 600 полевых орудий. Уничтожено 40 тысяч немцев и 16 тысяч пленено.

В этой операции, кроме нашей 4-й гвардейской танковой армии, участвовало три общевойсковых армии, один стрелковый корпус и воздушная армия. Всего: 31 стрелковая дивизия,  988 танков и САУ, 1737 самолетов 2-й воздушной армии. И во всех этих операциях мы были в передовом отряде 4-й гвардейской танковой армии.

В первой половине марта в течение недели танковая бригада и вся 4-я танковая армия были выведена из боя для ремонта боевой техники, пополнения личным составом и боеприпасами.

В это время в состав 4-й танковой армии прибыл танк Т-34, построенный на средства славной патриотки Марии Иосифовны Орловой. Перед этим она обратилась с просьбой к Верховному Главнокомандующему передать танк в 6-й гвардейский механизированный корпус, которым командовал ее сын Василий Федорович Орлов, 1916 года рождения. Ее просьба была удовлетворена.

Этот танк под командованием младшего лейтенанта П.М. Кашникова дрался с врагом в Берлине, участвовал в освобождении Праги, уничтожил десять танков противника, одно самоходное орудие, несколько бронетранспортеров и автомашин, около трехсот фашистских солдат и офицеров.

Политработники рассказали и о героической истории семьи Орловых.

Глава семьи Федор Михайлович в боях под Москвой командовал дивизией народного ополчения. Старший сын Владимир сражался с врагом под Ленинградом и погиб, защищая этот город. Другие сыновья – Василий, командовал механизированным корпусом, а Евгений – ротой противотанковых ружей. Не отставала от братьев и дочь Мария. Она воевала в составе знаменитого полка ночных бомбардировщиков под командованием Героя Советского Союза Марины Расковой.

Этому танку воины дали название «Мать-Родина». После войны этот танк был установлен в Берлине на постаменте у входа в здание, в Карлсхорсте, где 9 мая 1945 года был подписан акт о полной и безоговорочной капитуляции фашистской Германии.

Но Победа досталась нелегкой ценой. 18 марта при отражении танковой контратаки противника в районе города Нейссе, был тяжело ранен и вскоре скончался двадцатидевятилетний, волевой и бесстрашный, командир корпуса Василий Орлов, кавалер пяти боевых орденов. Посмертно ему было присвоено звание Героя Советского Союза. Он был похоронен в Москве на Новодевичьем кладбище – главном некрополе столицы России после Кремлевской стены, в которой уже никого не хоронят. Боевые подвиги В.Ф.Орлова отражены в книге «Герои огненных лет». Москва, 1987г.

Понес тяжелую утрату и мой взвод. При атаке на немецкую деревню, где укрепились немцы, был смертельно ранен и упал с танка командир отделения, сержант Кирилл Андреев – бесстрашный воин, отличный сапер, орденоносец, ранее был дважды ранен. По моему приказанию с танка спрыгнул рядовой боец, чтобы оказать помощь упавшему, а мы продолжали двигаться вперед. После боя этот боец догнал нас и сообщил, что разрывная пуля попала Андрееву в голову и он был уже мертв. Он же и схоронил погибшего, взяв его личные документы.

Наша бригада при передислокации на другой участок фронта остановилась в немецкой деревне на ночлег, и у проходящих солдат я узнал, что они из 111-й стрелковой дивизии, в которой я воевал в июле 1942 года под Ржевом, а выбыл из нее по ранению.  От солдат я узнал, что мой 532-й стрелковый полк находится в трех километрах, виднелись огоньки той деревни. Несмотря на незнакомую местность, усталость и темноту, я пошел напрямую к той деревне по снегу и бездорожью. Так велико было желание повидать сослуживцев, узнать об их судьбе. Прибыв в полк, я узнал, что из служивших в нем в 1942 году был только начальник вещевого снабжения, да и тот был в отъезде.

 

 «Врагом деревня сожжена,

Заросшее бурьяном поле,

Остановилась тут война,

Чтоб отдышаться малость, что ли.

 

Все жители давно ушли

Из здешних мест в тылы, куда-то,

А мы на выгоне нашли

Котенка в кожушке помятом.

 

И поселился он у нас

В окопе тесном, необжитом

И при обстреле каждый раз

Просил доверчиво защиты.

 

Ходил за всеми по пятам,

Смотрел в глаза, с улыбкой нежной,

И, кажется, принес он нам

Тоску по нашей жизни прежней.

 

И было на душе тепло,

Когда резвился непоседа

Хотелось жить смертям назло,

Мечталось встретиться с Победой.

 

И мы пошли в атаку днем.

Верст двадцать гитлеровцев гнали

И вспомнили уже о нем

В большой деревне на привале.

 

Кто говорил – сбежал он в лес.

Кто видел - спрятался в воронке.

Сержант за пазуху полез

И вынул мокрого котенка».

                                                Владимир Савицкий

 

Но я не жалел о том, что  пошел в деревню. Побывать в родном полку была для меня большая радость. Под утро вернулся обратно. Отсыпался уже на движущемся танке. Солдаты поддерживали меня, чтобы я не упал при толчках и рывках. Впоследствии я узнал, что моя 111-я Александрийская орденов Красного Знамени и Богдана Хмельницкого стрелковая дивизия и мой 532-й Одерский ордена Александра Невского стрелковый полк были на фронте до конца войны в составе 52 армии 1-го Украинского фронта. В августе 1946 года дивизия была расформирована в Львове. После войны мне удалось разыскать лишь двух ветеранов из 532-го полка.

Во время очередной остановки на обед стало известно, что приехала почта и принимает посылки. Для меня это было впервые за всю войну. Отец, мать и брат мой находились в городе Дубно Ровненской области. Что им  послать, я не знал.

Кроме вещмешка, в котором были предметы личного туалета, запасное белье, гранаты и патроны, у меня ничего не было. И все же я посылку послал с трофейными фотоаппаратом, полушубком и штопальными нитками, которые мои солдаты раздобыли в деревенском магазине.

И надо же! Посылка дошла! Фотоаппарат впоследствии у моего отца украл рабочий, ремонтировавший дом, полушубок так все 50 лет пролежал без употребления, а нитки пошли на штопку носок и чулок. Этим фотоаппаратом я заснял себя и своих боевых сослуживцев. Пленку отец проявил. Это единственные фотографии, сделанные в период войны. Они хранятся в моем фотоальбоме.

Трагически погиб заместитель командира батальона по хозяйственной части капитан Моверган. Погиб нелепо, как нередко бывает на войне. В наступлении мы окопы не рыли, зная, что скоро опять двинемся вперед. Граница нашего расположения по дороге обозначена не была. Моверган с шофером на грузовой автомашине не разобрались в обстановке и проехали нашу передовую линию. Наши солдаты кричали и стреляли вслед ехавшей в сторону немцев машине, но безрезультатно. При приближении к немецкой передовой машина была обстреляна. Моверган и шофер выскочили из машины и бросились бежать, но были убиты, а машина сожжена. Все это произошло на наших глазах, и помочь им мы не смогли, так как все произошло очень быстро.

В марте 1945 года в третьей роте нашего батальона произошло большое несчастье. Командир роты капитан Зильберберг, командир взвода, кавалер ордена боевого Красного знамени лейтенант Пауков и старшина роты Карпенко, а также военный инженер 68-й гвардейской танковой бригады майор Корнеев погибли при попытке разобраться в немецкой мине для подрыва транспортных средств (длина -1 метр). Они все вместе сидели в окопе, когда мина взорвалась. Об этом рассказал очевидец - ординарец командира роты, который предусмотрительно отошел от них и остался жив.

Здесь были нарушены все предписанные правила предосторожности. Никакой нужды разбирать мину не было. Ее пытались разобрать из профессионального любопытства. Профессия минера относится к самым опасным военным профессиям. По правилам разминирования минер работает один, в отдалении от товарищей, и в критической ситуации он не может рассчитывать на их помощь и должен сам искать выход из любого положения.

Гибель Мовергана с водителем, Зильберберга, Паукова и других товарищей глубоко нас опечалила. Однако на войне для печали мало времени. Надо было дальше воевать.

Чем ближе приближалась окончательная победа, тем сильнее возрастала у фронтовиков надежда дожить до нее, увидеть Победу своими глазами, пожить в мирное время.

Никогда еще перспектива умереть или остаться искалеченным не казалась им такой жестокой и несправедливой, как в заключительные месяцы и недели сражений. Умереть в 1941-1942 годах было легче, считали многие, хотя я с ними и не был согласен. Умереть в 1942 году в болотце под Ржевом, не зная, будет ли достигнута победа над врагом, не напрасна ли твоя жертва, было обиднее.

Мой командир роты лейтенант Рюмин, уже в мирное время ставший полковником и членом Союза писателей СССР, написал стихотворение, хорошо отражающее суть того времени. Это стихотворение посвящено мне и называется оно:

 

            Богачеву Борису

 

                   Десант

Пристроясь у башен шершавых

На танках, не день и не два

Мы шли на Берлин не для славы –

Была бы Россия жива.

Тылам дать эсэсовским встряску –

Предписывал строгий приказ.

В мешках вещевых под завязку

Везли мы тротил про запас.

На вздыбленном взрывами поле

Казалось, спасения нет.

И, наземь упав, поневоле

Я крепче сжимал пистолет.

Надрывно шуршали болванки.

И снайперы целились в нас.

На минах подбитые танки

Горели, как порох, подчас.

Не скажешь, что не было страшно,

Как шпарили «тигры» в упор...

Снаряды, срывавшие башни,

Свистят в голове до сих пор.

 

Поступил приказ: прочесать лес, там должны быть немцы. Цепью, на расстоянии 10-15 метров друг от друга, в полной боевой готовности открыть огонь (палец на спусковом крючке автомата) прошли лесом километра два. Неприятная это штука - все время чувствуешь себя на мушке неприятельского прицела. Но все обошлось благополучно.

Вспоминается и такой случай, произошедший в том же наступлении. Танковый батальон Героя Советского Союза майора Ивана Медведя стремительно продвигался по вражескому тылу. Через несколько дней Медведь погибнет в бою смертью храбрых. На передних танках находилось отделение десантников сапёров-штурмовиков нашей второй роты во главе с сержантом Кухтиком, обеспечивая безопасное продвижение танков. Впереди показалась неширокая река, представлявшая, однако, серьёзную преграду для танков. Видно было, как по мосту забегали вражеские солдаты и показался дымок, значит, был подожжён бикфордов шнур, и заминированный мост должен вот-вот взорваться. Под прикрытием огня наших танковых пушек Кухтик, несмотря на плотный прицельный огонь врага, побежал к мосту, перерезал бикфордов шнур, после чего уполз в укрытие. Но эту операцию он выполнил неудачно, и шнур вскоре опять возгорелся. Кухтик, рискуя жизнью, вновь бросился к мосту и заново обрезал горящий шнур. Мост, подготовленный немцами к уничтожению, был спасён. Танковый батальон успешно достиг противоположного берега и вновь устремился в бой. Затем через мост перешла и вся гвардейская танковая бригада передового отряда 4-й гвардейской танковой армии.

В соответствии с наградной практикой того времени за подобный подвиг награда – звание Героя Советского Союза. Командиром танковой бригады полковником Маряхиным С. С. сержант Кухтик был представлен к награждению этой высокой наградой. Однако, как это нередко бывало, кто-то из вышестоящих штабных работников,  который, наверное, за всю войну и свиста пуль не слышал, посчитал это представление завышенным, и Кухтик был награжден орденом Боевого Красного Знамени.

Быстро летят года. Уже дедами стали наши дети, взрослыми стали наши правнуки. Но никогда мы не забудем свою военную боевую молодость, и хочется повторить слова фронтового поэта:

 

«Нас мало осталось, к нам старость стучится,

Но мы повторять неустанно должны:

Пускай на земле никогда не случится

То, что видали мы в годы войны».

 

 

 

 

ДО БЕРЛИНА - 150 КИЛОМЕТРОВ.

 

До Берлина оставалось несколько пехотных переходов. Чаще начинаешь задумываться о том, что будет потом, как заживем после войны. А тут смерть подстерегает на каждом шагу - костлявая, с косой. Чуть ли не каждый день приходилось хоронить боевых товарищей. Наступление продолжалось, а немцы сопротивлялись с отчаянностью обреченных.

 Многие, в том числе и я, чтобы забыться от тягостных дум, после боя прикладывались к спиртному, которого было предостаточно. Почти у каждого немца в подвале дома был полный набор спиртного от шампанского до коньяка, награбленного со всей Европы. Кроме того, захватив в немецком пункте завод по изготовлению спирта и пополнившись его запасами, мы уже видели на горизонте трубу другого спиртового завода и огорчались, если направление нашего движения уклонялось в сторону от него.

На броне нашего танка, да и у других, почти всегда была туша освежеванного кабана, от которого кусками отрезали сало для закуски, мешок сахара, который умельцы солдаты как-то пережигали и получали жженый вкусный сахар и бидон со спиртом, заполненный на очередном захваченном спиртзаводе. Причем бидон и открывать то не надо было. Во время танковой атаки бидон сверху был пробит пулей, и его надо было только наклонить, чтобы в кружку или котелок потекла струйка спирта. Перед атакой или в ожидании ее старались не пить (чтобы в глазах не двоилось) или пили понемногу. У танкистов в этом отношении дисциплина была построже. Зато после окончания боя, выставив охранение, саперы-штурмовики танкового десанта выпивали все крепко.

При этом в отношениях с подчиненными я руководствовался знаменитым высказыванием Максима Горького, - «пьяниц не люблю, непьющим – не доверяю».

Одна такая выпивка врезалась мне в память. После боя и взятия небольшого немецкого городишка стало известно, что погиб командир 3-го взвода нашей роты младший лейтенант  Редькин – сибиряк, у которого было редкое имя Никандр.

Редькин был 1925 года рождения, хороший мой товарищ. Не раз мы спали с ним на голой земле в притирку (чтобы теплее было). Одну шинель подстилали, другой укрывались. Ели из одного котелка, пили из одной кружки.

Эта смерть, а я их видел немало за три года войны, меня особенно потрясла. Тем более, что смерть была глупой.  При захвате города он, будучи в подпитии, соскочил с танка на площади, подбежал к витрине магазина, разбил прикладом оконное стекло, повалил на пол стоявший там манекен и ударил по его голове прикладом автомата.

Затвор автомата от удара по инерции пошел назад, потом под воздействием пружины пошел вперед, захватил патрон, и произошла автоматная очередь прямо в голову Никандра. Танки в это время двинулись вперед и кто, и где его похоронили, неизвестно (домой была послана похоронка: «погиб в бою за Социалистическую Родину смертью храбрых»).

Я уже был хорошо выпимши (пили спирт), когда узнал об этом. Выпивал я в доме вместе с подчиненными мне сержантами и солдатами. Тот, кто не был на войне, меня не поймет. Как это так - выпивать с подчиненными, да еще в боевой обстановке. Но тут действовал хорошо проверенный жизнью принцип, сказанный еще Чапаевым в одноименном кинофильме. «В бою я вам командир, а после боя я вам товарищ». Но, поступая так, я был уверен, что будь я тяжело ранен, эти мои солдаты, даже рискуя собственной жизнью, вынесут меня из-под огня и доставят медикам.

В связи с этим сообщением я крепко выпил и загоревал о друге. Желая уменьшить свою духовную боль причинением себе физической боли, я вытащил из кобуры немецкий трофейный пистолет «Парабеллум», зажал его в кулаке и с силой ударил себя по лбу раз, затем второй раз. Солдаты отобрали у меня пистолет. Тогда из другой кобуры я вытащил табельный (положенный мне по штату) пистолет «ТТ» и опять ударил им себя по лбу. Солдаты отобрали и этот пистолет. Тогда из нагрудного кармана я достал маленький немецкий пистолет «Маузер», отобранный у пленного немецкого офицера и вновь ударил себя по лбу. Отобрали у меня и этот пистолет. Наутро, опохмелившись, я был полностью боеспособен. Кто был в таких передрягах, тот меня поймет, а кто не был, тот мне не судья.

Этот эпизод я хорошо запомнил, видимо вследствие ударов по лбу. Потому что другие многочисленные бои, в которых пришлось участвовать, после хорошей выпивки и крепкого сна и с течением времени уже не помнились достаточно хорошо.

«Бой был коротким. А потом

Глушили водку ледяную

И выковыривал ножом

Из-под ногтей я кровь чужую».

                              Семён Гудзенко

 

В кинофильме «Тихий Дон» есть такой эпизод. После боя мятежные казаки вместе с их командиром Григорием в доме на хуторе крепко выпивают. Казаки пьют стаканами самогон, хмелеют, танцуют, поют песни, имитируют рубку саблей. Один из них, налив в стакан самогон из самовара, забыл закрыть краник и самогон струйкой течет на пол. Крепко выпивший Григорий под смех боевых товарищей удаляется с молодой хозяйкой дома в отдельную комнату. Этот эпизод мне близок и понятен. Завтра они могут погибнуть в бою, их зароют в братскую могилу (на войне хоронят без гробов и в неглубоких могилах). Но сегодня их час, они веселятся, они живут. Те, кто  не пережил этого, не поймут никогда.

Во время боя, когда вокруг тебя буйствует смерть, собирая свою жатву, мы все были в большом напряжении. Но среди нас выделялся спокойствием мой командир отделения младший сержант Кириченко, 1925 года рождения. «Ты чего, не боишься?»- спрашивал я его. «А чего бояться, - удивленно отвечал Кириченко. - Боязно ночью на кладбище. А днем чего бояться, днем не боязно».

По этому поводу Гиляровский говорил:

 

«Пусть черт пугает робкий свет,

Но нас бояться не принудит –

Пока мы живы - смерти нет,

А смерть придет, так нас не будет»

 

На войне возможный риск надо было сводить к минимуму. Но, кто не был молод, тот не был глуп. В молодости я любил, как говорится, «пройти по лезвию бритвы». Подтверждаю это примером.

В наступлении наш передовой отряд оказался далеко впереди от главных сил танковой армии. Получилось так, что отступающая немецкая танковая колонна, около 200 танков и самоходных орудий, перерезала дорогу, по которой могло прибыть к нам подкрепление.

Боеприпасы, горючее у нас на исходе. Раненые не эвакуируются. Питаемся тем, что сохранилось в вещмешках и в карманах. По радио получен приказ командования - приостановить наступление. Мы затаились у какой-то деревушки. Танки и автоматчики в лощине, а впереди, метрах в 200 в деревушке местная немецкая воинская часть.

Кругом белый снег. Нас предупредили - из лощины не высовываться, стреляет немецкий снайпер. Но сидеть несколько часов на холоде без дела и без движения невыносимо. Я решаю взглянуть на деревушку. На шапку накладываю белый платок, чтобы она не была заметной, и потихоньку выглядываю из-за края лощины. Из деревушки раздается одиночный выстрел. Наст (твердая корка слежавшегося снега) около моего уха захрустел. Посмотрев, я увидел в двух сантиметрах от моего левого виска канавку на снегу - след пролетевшей пули. Еще раз судьба меня спасла.

 

 

Подобный случай воспел в стихах поэт Михаил Матусовский:

«Ветеран, кто в годы службы ничего не нажил

Сверх честного армейского пайка,

Кто выжил потому, что пуля вражья

Прошла правей или левей виска».

 

10 марта 1945 года я был принят в члены КПСС (тогда - ВКП(б) - Всесоюзная коммунистическая партия (большевиков). Это произошло в перерыве между боями за несколько дней до ранения. Партбилет № 3890707 был выдан начальником политотдела 93-й танковой бригады подполковником Ининым. Красная книжечка партбилета с силуэтом Ленина, находившаяся в левом кармане у сердца, не давала никаких привилегий, кроме одной: первому подняться в атаку. Партийный билет, выданный не в четырех шагах, как писал поэт, а в двух шагах от смерти, был для нас самой большой наградой. Словно обо мне и моих боевых товарищах сказал поэт-фронтовик:

 

«Я его получил как приказ

И как право на подвиг,

Чтобы первым рванутся

За клиньями танковых рот.

Чтоб в бою, забыв про усталость,

Про сон и про отдых,

Устремиться в атаку на зов:

«Коммунисты, вперед»!».

 

Теперь уже ни при каких обстоятельствах я не должен был попасть к немцам в плен, так как самая легкая участь коммуниста в фашистском плену - расстрел. А худшая - это жестокие пытки. Я знал, что дважды на земле не живут, жизнь не повторяется. Понимал, что война не сегодня-завтра окончится. Помнил повторяющийся в каждом письме наказ матери - беречь себя. Но прятаться за спины своих товарищей для меня было невозможно. А с кого же будут брать пример подчиненные мне 20-30 солдат, если их командир в бою будет думать не о том, как выполнить боевой приказ, а как бы спасти свою шкуру.

Кстати, у меня во взводе перед наступлением было по штату, да и в наличии семь сержантов - помощник командира взвода, четыре командира отделений, командир ручного пулемета  и командир противотанкового ружья. Вспоминается младший сержант Казаков, командир ручного пулемета (РПД) 1912 года рождения.

«Он всю Европу обошел

В огне былых атак,

Три раза вдоль, два - поперек,

Один раз - просто так».

 

До чего же талантлив русский народ. Зимой, ночью, на мерзлой земле не так-то просто уснуть. И вот из подручных средств бойцы разводят небольшой костер, и человек 8-10 слушают рассказ Казакова. Он - бывший школьный учитель, вдохновенно, почти дословно рассказывает содержание романа Дюма «Три мушкетера», а бойцы заворожено слушают. Некоторые из них вообще безграмотные, большинство с 3-4-классным образованием и лишь отдельные имеют образование в 7 классов. Те, кто окончил 8-10 классов, в обязательном порядке направлялись в офицерские училища или на курсы младших лейтенантов. Казаков безостановочно рассказывает час, другой, третий.

Потом, делая перерыв, он запевает свою любимую песню, которую  вполголоса подхватывают бойцы.

 

«Я пулеметчиком родился,

В команде «Максима» возрос,

Свинцом, картечью я крестился,

И смертный бой я перенес»

.

Нередко бойцы затевали разговор, что самое страшное на войне. Были разные суждения. Часть из них я привожу здесь. Самое страшное на войне это:

·          Попасть в руки немцев живым,

·          Рукопашный бой,

·          Когда немецкий танк от тебя в трёх шагах,

·          Идти в атаку навстречу пулемётному огню,

·          Когда ты в чистом поле подвергся внезапному

артиллерийско-миномётному обстрелу или воздушной бомбёжке,

·          Когда форсируешь реку под плотным ружейно-

пулемётным, артиллерийско-миномётным огнем, бомбёжкой с воздуха, а плавать не умеешь.

·          Когда в ночное время разминируешь противопехотную

мину в 50-ти метрах от окопа противника.

·          Когда командир в бою сдрейфит.

·          Когда приходится хоронить товарища, с которым ты

вместе воевал.

·          Видеть лица детей, когда к ним в дом пришла похоронка.

 

На послевоенных встречах фронтовиков-однополчан ветераны, захмелев, вспоминают:

Один: « Бывало, в окопе сидишь, и так тебе в этом окопчике мерзлом хорошо, что всю жизнь, казалось, тут бы и просидел. Сидишь и молишься, чтоб эти гады-фрицы где-нибудь мимо прошли, чтоб приказа того: « К бою – готовсь! «- не было. Однако мимо они редко проходили, да и приказ отдавался вовремя. Вылезешь из окопчика и пошел. Глядишь, один твой приятель упал, другого скосило. А ты все бежишь и бежишь с винтовочкой наперевес. Нет, врать не стану, тогда уж страха не было. Азарт какой-то, что ли. Добежишь – хорошо, не добежишь – ну что тут делать, значит, не судьба. Семи смертям не бывать, а одной не миновать. Вот ты, говоришь, герой. У нас в роте мужичонка был из вятских. Так вот он перед атакой перекрестится и первым из окопа – шнырь. Бежит и ведь не

« Ура! « кричит, а по матери, дескать, «тра-та-та, твою фашистскую мать». Хороший мужик был – герой... Мина в него угодила .»

Другой: « Сидишь в окопе, вшей кормишь. Сам бы так посидел, тады узнал... Я вот по телевизору смотрю на войну – рази ж это война! Трах – бах – тарарах и фрицы драпают. А мы:

« Ура!». И вот я удивляюсь, кто такие кина делает? Небось не вспомнят, как мы со Львова драпали, как пацаны зеленые перед атакой плакали и мамку звали. Сам звал, потому и говорю.»

Третий, старый танкист, вспоминает: « После боя подойдешь к танку, стучишь по обгорелой башне – никто не откликается. Откроешь крышку люка – сидит человек, с ним уходили в бой... Подул ветер – осталась горстка пепла. Много наших ребят так улетели.»

Интересно, что на фронте снились сны про мирное время: про отца с матерью, брата, школу, улицу, шахматный клуб ( в 7-ом классе школы я имел 4-ый спортивный разряд по шахматам ). В мирное же время долго снились сны про войну: танковая атака с десантниками на броне, враг идет на тебя, а у тебя автомат отказал и не стреляет. С вражеского самолета стремглав летит на тебя сверху серия авиационных бомб, которые при взрыве разнесут тебя в клочья... Просыпаешься в холодном поту. Слава богу – живой. Но погибшие в бою товарищи никогда не снились убитыми. Для меня во сне все они были живыми.

Поражаешься природе человека. В его активной памяти находится столько информации, что, пожелай мы изложить её типографским способом, потребовалось бы 20 миллионов томов.

О талантливости русского народа говорит и другое. В Подольском военном архиве я ознакомился с данными научно-исследовательского отдела. Во время войны у нас было всего 1320 дивизий, из них 500 стрелковых, остальные кавалерийские, воздушно-десантные, артиллерийские, танковые, зенитные, механизированные. В каждой дивизии за время войны сменилось от 2 до 10 командиров.

По национальному составу командиры дивизий 75% были русские, 8% украинцы, 2% белорусы. Остальные 15% приходятся на все другие национальности СССР - татары, евреи, грузины, армяне, башкиры, осетины и др. Не было только немцев. Сталин им не доверял, и, если только они не были за колючей проволокой, то служили в глубоком тылу.

После этого мне стало понятным, почему в торжественный вечер, после парада Победы в июне 1945 года в Москве, Сталин на приеме высших военных лиц и руководителей страны провозгласил тост за великий русский народ, почему в самый тяжелый период войны вспомнил о русском патриотизме - учредил гвардию и ордена Александра Суворова, Михаила Кутузова, Александра Невского, Павла Нахимова, Федора Ушакова. В.И.Ленин, хотя и сам был дворянского сословия, и отец у него был штатский генерал, ненавидел князей, графов и генералов.

Считанные дни отделяли нас от Победы, от окончания самой кровопролитной войны в истории человечества. Какую нужно было иметь выдержку, какую силу воли, чтобы именно в эти последние дни войны идти в бой и рисковать своей жизнью, но мы шли на все ради Победы, ради Родины, ради Мира на земле. Оценят ли это наши потомки?

 

 

 

ТРЕТЬЕ  РАНЕНИЕ.

 

Ночью с 15 на 16 марта, после длительного и утомительного марша (нас перебрасывали с одного участка фронта на другой), остановились около реки Нейссе в какой-то деревушке в ожидании рассвета. По команде сверху нам сообщили, что мы будем сражаться с 20-й немецкой пехотной дивизией СС «Эстония». Немцы начали обстреливать наше расположение снарядами среднего калибра (88 или 105 мм). Самочувствие при обстреле жуткое. Днем видишь, где взрывы, и можешь что-то предпринять. Ночью все взрывы кажутся вблизи тебя.

Предупредив экипаж танка, мы спрыгнули с него и залезли под днище. А взрывы продолжались. Так прошло с полчаса. Видимо, где-то вблизи сидел немецкий корректировщик огня и подавал команды по радио. Мы были начеку, так как танкисты в такой обстановке могут забыть про нас, развернуть танк и раздавить. На войне уже всякое было.

Темень была непроглядная. Темноту раздирали всполохи взрывов немецких снарядов, отчего темнота ночи сгущалась еще более. Начало рассветать. Мотор танка затарахтел. Где-то закричал раненый «Санитары, санитары, помогите». Потом крики стихли.

«Я помню бой в земле немецкой,

Метель взбесилась, не видать ни зги,

И сквозь разрывы частые снарядов

Чуть слышен стон: «Сестричка, помоги...»

 

По радио танкисты получили команду «Вперед, в атаку». Моторы взревели, мы вылезли из-под днища танка и взобрались на броню (вид у нас был ужасный - лицо помятое, неумытое, руки черные от грязи, глаза красные от бессонницы). Метров через 300, когда передний танк приблизился к перекрестку дорог, на нас обрушился шквал артиллерийского огня. Видимо это место было немцами пристреляно.

С криком упал с двигающегося танка на шоссе раненый осколком в голову красноармеец Ткач. (Потом, в Подольском архиве я узнал из документов, что он умер от ранения в госпитале).

 

«Цифры в бронзе итожат даты:

Двадцать лет,

Восемнадцать лет …

Кто-то скажет – прожили мало.

Но во имя  святых  побед

Наша молодость умирала

И в неполных семнадцать  лет.

И в семнадцать успеешь много,

Если ярко в жизни гореть,

Жить с Отчизной одной тревогой,

Все доверив ей – жизнь и смерть…».

 

Оставаться на броне танка (высота его -1м 40см) было бессмысленным. Бойцы по моей команде моментально соскочили с танка и залегли в кювете дороги. Я спрыгивал с танка во вторую очередь, так как находился на броне танка в окружении своих бойцов.

И вот, когда прыгнул и был уже в воздухе, я почувствовал сильный удар в правую ягодицу. Прорвав шинель, ватные брюки, кальсоны, трусы в меня вонзился снарядный осколок. Поначалу боли я как-то не почувствовал. Боль пришла позже. В какое-то мгновение в голове промелькнула мысль, что если я, приземлившись, не встану на ноги, а упаду на землю, значит, осколок раздробил тазобедренную кость, а это уже тяжелое ранение. Но я приземлился нормально и быстро укрылся в кювете от свистящих вокруг осколков. Ввиду особенности места расположения ранения сам себя я перевязывать не смог, и перевязывать меня стал мой ординарец красноармеец Ефремов. Перевязывал он долго и неумело. Я чувствовал, как истекаю кровью, как слабеют мои силы.

После окончания обстрела, передав командование взводом своему помощнику старшине Королеву, я, опираясь на плечо Ефремова, медленно побрел по вязкой пашне в тыл. По дороге во избежание повторного обстрела идти было опасно. Пройдя километра два, я попал на передовой медицинский пункт 1013-го стрелкового полка, где меня вновь перевязали и заполнили на меня карточку передового района - основной документ, подтверждающий ранение на поле боя. Попрощавшись, Ефремов ушел на передовую, а меня вместе с другими ранеными отправили на грузовой машине в тыл.

Осколочное ранение, даже легкое, в отличие от пулевого, нередко вызывает тяжелое осложнение. Так было и у меня. Вместе с осколком внутрь тела попали клочья одежды, что вызвало трудно излечимое длительное гнойное воспаление.

Где-то, через неделю, после ранения, когда я находился на излечении в санитарном лазарете нашей бригады, раненым зачитали:

 

 

 

 

 

 

Приказ

Народного Комиссара Обороны СССР,

17 марта 1945 года                                       город Москва

 

В боях за нашу Советскую Родину против немецких захватчиков 4-я танковая армия показала образцы мужества и стойкости, отваги и смелости, дисциплины и организованности. 

За время боев на фронтах Отечественной войны с немецкими захватчиками 4-я  танковая армия своими сокрушительными ударами, уничтожая живую силу и технику врага, нанесла большие потери немецким войскам.

За проявленную отвагу в боях за Отечество, стойкость, мужество, смелость, дисциплину, организованность и умелое выполнение боевых задач преобразовать 4-ю танковую армию в 4-ю гвардейскую танковую армию.   

Преобразованной танковой армии (командующий генерал-полковник Лелюшенко Дмитрий Данилович) вручить гвардейское знамя.

Народный Комиссар Обороны

Маршал Советского Союза

                                                                   И.Сталин

 

Приятно сознавать, что в этом радостном событии есть и моя доля боевого труда. Потом уже, в мирное время, изучая в Академии историю Отечественной войны, я разобрался, в каком сражении я  участвовал.

Верхнесилезская наступательная операция левого крыла 1-го Украинского фронта была проведена 15-31 марта 1945 года. Немецкая группировка состояла из 20 дивизий, 60 отдельных батальонов, 1420 орудий и минометов, 750 самолетов, 100 танков и штурмовых орудий.

Ей противостояли наши войска - 31 стрелковая дивизия, 5640 орудий и минометов, 988 танков и самоходных орудий, 1737 самолетов. Прорвав две укрепленные полосы противника, наши войска окружили и ликвидировали 5 немецко-фашистских дивизий, уничтожили свыше 40 тысяч и взяли в плен 14 тысяч вражеских солдат и офицеров. За активное участие в боях на плацдарме реки Нейссе наша бригада была награждена орденом Кутузова 2 степени.

За участие в этом наступлении командир танкового батальона, гвардии капитан Владимир Марков 1923 года рождения, проявивший при этом отвагу и мужество, был награжден высшей военной наградой – звездой Героя Советского  Союза. В своём письме к приятелю, Марков так описывает эту операцию. «А потом была Ратиборская  операция. Вот там я хлебнул чашу горечи. Ты, возможно, встретишь кого-нибудь из наших, спроси у них про «Долину смерти» (иначе её у нас и не называли). За два дня боев батальоны бригады выбыли из строя и остатки всего Беловского большого хозяйства вручили мне.  Я с этими остатками и «рубал»  по двенадцать атак в день, теряя каждый раз по 4-6 «коробок» и многих людей. А радиостанция в это время вопит: «Лелюшенко и маршал недовольны вашими действиями!» Тогда я желал себе гибели, потому что никакие нервы не в состоянии это выдержать».

Пояснения к этому письму: Ратиборская операция – окружение немецких войск, состоялась вблизи города Ратибор и реки Нейссе.

«Остатки всего беловского большого хозяйства» - Белов Евтихий Емельянович (1901-1966), гвардии генерал-лейтенант. Герой Советского Союза, командир 10-го гвардейского Добровольческого Уральско-Львовского орденов Красного Знамени, Суворова, Кутузова танкового корпуса 4-той гвардейской танковой Армии. В корпусе было 34 героя Советского Союза.

«Коробки» - танки.

«А радиостанция в это время вопит» - в каждом танке была радиостанция. «Вопит» - это значит передаёт крепкие матерные выражения. Лелюшенко Дмитрий Данилович (1901-1987) – командующий 4-й гвардейской танковой армии, генерал армии, дважды Герой Советского Союза, Герой Чехословакии и Монголии. Награждён высшим  военным орденом «Победа», 7-ю орденами Ленина, Орденом Октябрьской революции, 3-мя орденами Красного Знамени, 2-мя орденами Суворова, 2-мя орденами Кутузова, орденом Красной звезды. Похоронен на Красной площади в Москве у Кремлёвской стены.

Марков Владимир, кавалер 5-ти орденов, в 1955 году проходил военную службу в Тбилиси в звании подполковника и в должности заместителя командира механизированного  полка и скончался на операционном столе в госпитале при удалении аппендицита. Вследствие передозировки наркоза, надорванное войной  сердце храброго воина не выдержало. Ему было всего 32 года. Мир праху его и вечная память! Пусть земля ему будет пухом, а голубое небо покрывалом.

 

«Солдат хранит в кармане выцветшей шинели

Письмо от матери, да горсть родной земли.

Мы для победы ничего не пожалели,

И даже сердце, как НЗ, не сберегли».

 

К концу войны абсолютное большинство офицеров нашей армии имели ранение - одно, два, реже три, хотя мне встречались и такие, которые пять раз были ранены. В немецкой армии выздоровевший после ранения офицер оставался в тылу, а на его место на фронт направлялся офицер из резервной армии. У нас такого не было. Не было и отпусков после ранения, если только это не требовалось по состоянию здоровья.

Жизнь в войну протекала для офицеров таким образом: выпуск из военного училища младшим лейтенантом, формирование воинской части в тылу, фронт, ранение, госпиталь, отдел кадров, снова фронт и так несколько раз. С середины войны обе воюющие стороны ожесточились. В атаке сдающихся в плен не брали, было не до этого, раненых врагов добивали, чтобы с ними не возиться.

Офицеры, большинство, как и я, члены коммунистической партии понимали, что в плену их ожидает пытка и смерть (хотя в действительности это было далеко не всегда так). Всем была известна широко распропагандированная комиссарами трагическая история гвардии младшего сержанта Юрия Смирнова. Участвуя в наступлении в танковом десанте в тылу врага, он раненый упал с танка. В ожесточенном бою его товарищи этого не заметили. Танк продолжал двигаться. Истекающий кровью Смирнов попал в плен. Не добившись от него нужных сведений, гитлеровцы 25 июня 1944 года распяли его кинжалами на стене штабного блиндажа. Впоследствии ему было присвоено звание Героя Советского Союза.

Рассказывали и такое, что в 1941 году под Киевом пьяные немцы развлекались тем, что выстраивали пленных в затылок и соревновались, чья пуля пробьет больше голов.

Будучи уже опытными в боях, мы - офицеры, знали, увлекшись перестрелкой с наступающими фашистами, можно в пылу боя расстрелять из пистолета все патроны и безоружным попасть в плен.

 Знали мы и то, что попавший в плен, независимо от обстоятельств пленения, автоматически считается изменником и предателем со всеми вытекающими отсюда пагубными последствиями.

Уже после войны мне стало известно, что 126 тысяч офицеров, возвратившихся из немецкого плена, были лишены воинских званий и наград и посланы в концентрационные лагеря, откуда вернулись немногие. Поэтому психологически мы были вполне подготовлены к тому, чтобы застрелить себя, но не попасть в плен. В мирное время, в спокойной обстановке такое понять невозможно. В поясном карманчике брюк вместе с черным пластмассовым «медальоном смерти», где находилась скрученная бумажка с твоей фамилией и местожительством твоих родных, хранился один патрон от пистолета «ТТ». Когда плен неминуем, вставляешь этот патрон в пистолет, прижимаешь дуло к виску, нажимаешь на спусковой крючок и... никаких проблем!

В Берлинской операции особо отличилась соседняя с нами 63-я гвардейская танковая Челябинско – Петраковская орденов Красного Знамени, Суворова и Кутузова бригада под командованием гвардии полковника (впоследствии генерал – лейтенанта) М.Г. Фомичева. Воины этой бригады в предместье Берлина Бабельсберг отбили у эсэсовцев (СС – отряд охраны Гитлера) концентрационный лагерь, где в числе освобожденных заключенных пленных оказался бывший премьер-министр Франции Эдуард Эррио, который до конца  своей жизни (1957г.) в каждый праздник телеграммами благодарил Фомичева за свое освобождение.

Эта же бригада в 3.00 9 мая первая ворвалась в столицу Чехословакии  на помощь восставшим чехам, чтобы не дать фашистам разрушить Злату Прагу. В благодарность и в память о героизме советских воинов первый ворвавшийся в город танк под № 23 под командованием гвардии лейтенанта И.Г. Гончаренко (погиб в этом бою) был поставлен на высоком гранитном постаменте в центре Праги на площади Советских танкистов. О своей боевой юности в период Отечественной войны М.Г. Фомичев написал книгу «Путь начинался с Урала», которую я бережно храню с его теплой дарственной надписью.

В послевоенное время судьба вновь сведет меня служить вместе с этим Героем войны в суровом Забайкалье, где вечная мерзлота, где птицы не поют и цветы не пахнут, где я прослужил в городе Чите 7 лет, с 1961 по 1967 годы, а генерал  Фомичев был в это же время там первым заместителем командующего ордена Ленина Забайкальским военным округом.

Фомичев Михаил Георгиевич родился 25 сентября 1911 года в деревне Слобода Бесовского района Тульской области в семье крестьянина. Член КПСС с 1939 года. Окончил начальную школу (4 класса). В Красной Армии с 1933 года. Окончил Орловское бронетанковое училище в 1937 году, Военную академию механизации и моторизации РККА – в 1941 году.

Участник Великой Отечественной войны с 1941 года. Командир 63-й гвардейской танковой бригады гвардии полковник Фомичев умело управлял бригадой в июле 1944 года в боях за город Львов, проявил храбрость и мужество. Звание Героя Советского Союза присвоено 23 сентября 1944 года. За успешные действия при штурме Берлина и освобождение Праги награжден 31 мая 1945 года второй медалью «Золотая Звезда».

В 1948 году окончил Военную академию Генерального штаба. С 1962 года первый заместитель командующего войсками военного округа. В 1969 – 1972 годах генерал – инспектор  Главной инспекции Министра обороны СССР. С 1972 года -  в запасе. Награжден орденом Ленина, двумя орденами Красного Знамени, орденами Суворова, Кутузова, Отечественной войны, двумя орденами Красной Звезды. Бронзовый бюст установлен в городе Белев. Умер 18 ноября 1987 года. Его геройские подвиги отражены в книгах: «Бессмертный подвиг их высокий», Рязань, 1983 г., «Дважды Герои Советского Союза», Москва, 1973 г., «Люди бессмертного подвига», Москва, 1974 г.

 

 

«Мы так давно, мы так давно не отдыхали,

Нам было просто не до отдыха с тобой.

Мы пол - Европы по-пластунски пропахали

И завтра, завтра, наконец, последний бой.

 

В последний раз сойдемся завтра в рукопашной,

В последний раз России можем послужить.

А за нее и помереть совсем не страшно,

Хоть каждый все-таки надеется дожить».

 

           Последний день войны – 9 мая – я встретил в том же бригадном походном лазарете. Рана моя гноилась и не заживала, хотя с момента ранения прошло уже больше месяца. В тыл меня не отправляли. Дело в том, что в последние месяцы войны пополнение в воинские части почти не поступало. А воевать-то надо было. И вот в нашей 4-й гвардейской танковой армии, как и в других армиях, установилось правило – легкораненых в тыл не отправлять, а излечивать в лазаретах при воинских частях или в армейском фронтовом госпитале. После выздоровления бойцы тут же отправлялись в свои воинские части.

           Утром 9 мая наш лазарет – четыре крытые грузовые автомашины и один трофейный автобус с ранеными – вместе с другими тыловыми подразделениями находился в лесу километров 15 севернее Праги ( Чехословакия ). В это же время саперы нашего штурмового батальона вместе с танкистами генерал-полковника Д.Д.Лелюшенко вели бой с фашистами в предместье Праги.

            И вот рано утром мы проснулись от оглушительных криков дежурного по лазарету: « Победа!!! Мир!!! Мы победили!!! « И так несколько раз. Спросонья поначалу ничего не соображали и опешили от неожиданности. Но это был короткий миг. Затем все, кто в чем был, выскочили из машин и под непрерывные радостные крики: « Ура-а-а!!! Мы победили!!! Войне конец!!! « началась беспорядочная стрельба – оружейная, автоматная, пистолетная, пулеметная трассирующими пулями. Стреляли все, кто имел оружие. Везде кучки бойцов, палящих в воздух. Кто-то стрелял из ракетниц и раннее майское небо взорвалось вспышками ракет разных цветов – желтых, красных, белых, голубых. Бойцы радостно поздравляли друг друга, обнимались, целовались, хлопали друг друга по плечу, плясали, пели, плакали.

             Через несколько дней после окончания войны я с разрешения командира бригады полковника Б.Кордюкова убыл для дальнейшего лечения по местожительству моего отца в город Дубно Ровенской области.

 

 

 

 

 

 

 

 

КОНЧИЛАСЬ ВОЙНА.

 

«Прошла война, прошла страда,

Но боль взывает к людям:

Давайте, люди, никогда

Об этом не забудем.

Пусть память верную о ней

Хранят об этой муке,

И дети  нынешних детей,

И наших внуков внуки».                                       

         Александр Твардовский       

 

            О победе мы узнали в 3 часа 30 минут ночи 9 мая. В это время боевые подразделения нашей бригады подходили к столице Чехословакии городу Праге, а тыловые службы находились в 15 километрах от Праги. Там же находился и бригадный передвижной медицинский лазарет в крытой автомашине (летучке), где излечивались легкораненные, в том числе и я.

             Ночью мы проснулись от внезапной оружейной пальбы из пулеметов, автоматов, винтовок, пистолетов и даже орудий стоявшей недалеко зенитной батареи. Решив, что на наше расположение напали фашисты, все раненые с автоматами и пистолетами выскочили из автомашины и изготовились к бою.

              Но оказалось, что это был стихийный салют в честь Победы и окончания войны, о которой узнали наши радисты и сообщили остальным. Мы добавили к салюту и свои выстрелы из автоматов и пистолетов, причем патроны не жалели. Потом было всеобщее ликование, где спиртного тоже не жалели.

              Четырехлетняя война – 1418 дней и ночей, полных смертельной опасности и сверхчеловеческого труда – осточертела солдатам до предела. Рассказывают: попросили солдаты шофера маршала Жукова узнать у него, когда же эта распроклятая война кончится. Шофер выбрал момент и только рот раскрыл, а Жуков ему: « Эх, война, мать ее перемать! Ты не скажешь, Иван, когда она кончится? »

Но всему есть конец. Кончилась эта война, самая жестокая в истории человечества. Пришлось нашему народу, хлебнуть лиха полной мерой. Велики были жертвы. Из солдат 1922, 1923, 1924 годов рождения (те, что воевали, когда наша армия стала наступать) из 100 человек фронтовиков в живых осталось только три человека, да и то один из них искалечен.

Дело не только в том, сколько человек пробыл на фронте, а в том, что он там делал. Знавал я одного товарища, который при случае не без гордости поговаривал, что всю войну он прошел «от звонка до звонка». Всё правильно. Но с одним лишь добавлением: все эти четыре года он протанцевал во фронтовом ансамбле песни и пляски. Мне по срокам пришлось воевать меньше, зато воевал, как и положено мужчине, с оружием в руках, под свистящими пулями и завывающими осколками, глаз в глаз с фашистом.

Центральный орган Министерства Обороны СССР, газета «Красная Звезда» 25 августа 1945 года сообщала, - празднично выглядит лагерь инженерно-саперных войск. На зеленом плацу на окраине австрийского города Тульнн в 30 км. от Вены, выстроились участники многочисленных битв – саперы, минеры, понтонеры.

К строю подъезжает Герой Советского Союза генерал-полковник Галицкий. Начинается церемония вручения орденов батальонам и бригады. К знамени 76 Краковского штурмового инженерно-саперного батальона майора Бабушкина генерал прикрепляет орден Красной Звезды. В этом батальоне воспитались четыре Героя Советского Союза; к знамени 77 ордена Красной Звезды  штурмового инженерно – саперного батальона прикрепляется орден Богдана Хмельницкого. Им командует Герой Советского Союза майор Качалко. Кроме него, в батальоне еще два Героя Советского Союза.

В торжественной тишине генерал зачитывает Указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении 78 Сандомирского орденов Красного Знамени, Александра Невского и Красной Звезды штурмового инженерно-саперного батальона четвертым орденом – Богдана Хмельницкого.

За все время войны батальон под командованием майора Калинюка с боями прошел около 9 000 километров, отрыл 4755 погонных метров траншей, построил 22 моста, снял и поставил 44 790 мин. Три представителя этого батальона были на параде Победы в Москве 24 июня 1945 года.

Орден Богдана Хмельницкого вручается 79 Ченстоховскому ордена Красной Звезды штурмовому инженерно-саперному батальону (командир капитан Бородкин).

Орденами Александра Невского и Богдана Хмельницкого награжден 80 Вислинский штурмовой инженерно-саперный батальон, форсировавший реку Висла.

Орден Красной звезды прикрепляется к знамени 46 ордена Александра Невского огнеметного батальона, штурмовавшего город Бреслау.

Генерал подходит к знамени прославленной 16 Рава-Русской орденов Красной Звезды, Богдана Хмельницкого штурмовой инженерно-саперной бригады. Эта часть обеспечивала наступление войск 1-го Украинского фронта на завершающем этапе войны. К двум орденам на знамени генерал прикрепляет орден Михаила Кутузова. После вручения наград состоялся парад, а потом праздничный обед.

 

                                 УКАЗ

Президиума Верховного Совета Союза Советских Социалистических республик

О награждении частей и соединений Красной Армии орденами.

ОРДЕНОМ КУТУЗОВА 2-Й СТЕПЕНИ

…16 штурмовую инженерно – саперную  Рава – Русскую орденов Богдана Хмельницкого и Красной Звезды бригаду.

Председатель Президиума Верховного Совета СССР

М. Калинин

Секретарь Президиума Верховного  Совета СССР

А. Горкин

Москва, Кремль, 26 мая 1945 г.

 

В этом Указе – выражение благодарности Советского народа воинам бригады за их ратный труд, высокая оценка их героических подвигов.

 

Уже после войны десятки поэтов фронтовиков посчитают своим долгом написать стихи о дне Великой Победы 9 Мая 1945 года. Среди них мне больше всего нравится стихотворение «В день окончания войны» нашего земляка, одессита, фронтовика, бывшего начальника штаба стрелкового батальона Ивана Рядченко.

«Ещё стояла тьма немая,

В тумане плакала трава.

Девятый день большого мая

Уже вступил в свои права.

Армейский зуммер пискнул слабо

И улетел солдатский сон!

Связист из полкового штаба

Вскочил и бросил телефон.

И всё!

Не звали сигналистов.

Никто не подавал команд.

Был грохот радости неистов.

Плясать пустился лейтенант.

Стреляли танки и пехота.

И, раздирая криком рот,

Впервые за четыре года

Палил из «Вальтера» начпрод.

Над мутной торопливой Тиссой

И стрёкот выстрелов, и гул.

К жаре привыкший повар лысый

Зачем-то ворот расстегнул.

Не рокотали стайки «яков»

Над запылавшею зарёй.

И кто-тот пел.

И кто-то плакал.

И кто-то спал в земле сырой.

Вдруг тишь нахлынула сквозная,

И в полновластной тишине

Спел соловей, ещё не зная,

Что он поёт не на войне».

 

Те, кто не был  на войне, часто идеализируют её, полагая, что  там были все или героями или тружениками. Во многом этому способствовала и советская пропаганда в периодической печати, книгах, радио, телевидении, в выступлениях и т.п.

Дескать, не было у нас ни перебежчиков, ни дезертиров, ни трусов, паникёров, всё было хорошо и правильно. И получалась однобокая картина о войне. За что же получали ордена в войну работники государственной безопасности, военные прокуроры и председатели  военных трибуналов? Привожу пример.

 Где-то в семидесятых годах прошлого столетия довелось мне быть на читательской конференции, проводимой в Одесском доме офицеров по книге генерал-лейтенанта Шафаренко, бывшего в войну командиром 28-й гвардейской Харьковской, дважды Краснознамённой (т.е. награждённой двумя орденами Красного Знамени) стрелковой дивизии. Генерал написал книгу – военные мемуары о боевом пути дивизии и о служивших в ней воинах.

Среди многих вопросов был один, запомнившийся мне: «Товарищ генерал, почему же Вы в своей книге показали только одну женщину? Ведь их было очень много в дивизии – врачи, медсёстры, связисты, чертёжники, повара и т.п.». «Дорогие товарищи!» - ответил генерал, - «в своей рукописи я отобразил двадцать две женщины, служившие в дивизии. Но заместитель отдела военных мемуаров военного издательства в Москве вычеркнул двадцать одну женщину, говоря: «Вы что, хотите, чтобы молодёжь посчитала, что войну мы выиграли руками женщин?» Комментарии излишни.

Другой пример. Работая над поиском ветеранов – однополчан в Подольском военном архиве Министерства обороны СССР, я ознакомился с томом наградных листов на бойцов и командиров 81-й стрелковой дивизии, которой наш батальон помогал форсировать реку Вислу в августе 1944 года. В числе других прочитал один наградной лист на ездового (боец, управлявший лошадью с повозкой). В листе было написано, что этот ездовой был  послан с донесением к другому начальнику и в пути в лесу подвергся нападению двух гитлеровцев.

Но он, проявив отвагу, с честью вышел из положения, пленил обоих гитлеровцев и доставил их со своим пакетом в другую воинскую часть. В представлении указывалось, что он достоин награждения медалью «За отвагу». Этой медалью он был награждён.

 Дальше листаю наградной том и опять нахожу описание этого же подвига, слово в слово, но на другого бойца – повара, и тоже к медали «За отвагу». И так около десяти наградных листов, одинаковых по изложению, но на разных лиц. Я понял, что если бы  в представлении было указано, что этот  ездовой честно и добросовестно относится к своим обязанностям, штабные работники, не нюхавшие пороха и не слышавшие свиста пули, такое представление не пропустят: дескать, в нём нет ничего героического. А он достоин награждения за то, что четыре года, не доедая, не досыпая, и в холод, и в дождь, и в слякоть обеспечивал выполнение подразделением боевой задачи.

Когда актера и клоуна Никулина  спрашивали, как он воевал, он обыкновенно рассказывал следующий анекдот.

Демобилизованный солдат вернулся домой, созвал родню и три часа повествовал о том, как он воевал. Закончил, а его маленький сын спрашивает: «Папа, а что на фронте делали остальные солдаты?»

Кончилась война. Отгремели салюты, наступила тишина. Как-то не верится, что можно сидеть на танке и тебя не срежет пуля, что можно ходить по улицам - не по траншее, не пригибаясь, а в полный рост и без опаски смотреть на безоблачное небо. Что уже не надо светомаскировки. Что можно сфотографироваться на память в центре Берлина, у Рейхстага, и что русская гармошка играет на главной площади немецкой столицы знаменитую (а сейчас всеми забытую) «По долинам и по взгорьям шла дивизия вперед...» Только слова просятся другие, соответствующие моменту: «Прямо в городе Берлине свой закончили поход».

Очень точно, на мой взгляд, охарактеризовал прошедшую войну непосредственный ее участник дважды Герой Советского Союза командир партизанского соединения, действовавшего на Украине, генерал-майор Алексей Федорович Федоров.

«Война - дело жестокое… .Мы назвали ее Великой потому, что великими было наше мужество и гнев. Мы назвали ее Отечественной, потому что ничего более святого, чем борьба за свободу Родины, человечество не знает. Мы назвали ее народной, потому что весь советский народ поднялся на борьбу».

Уже после войны, убедившись в нашем нищенском существовании, немцы, приезжающие туристами в Советский Союз, скажут: «Мы имели счастье быть побежденными, а вы имели несчастье быть победителями». Стыдно и обидно было это слышать. Победа, доставшаяся нам такой дорогой ценой, не обернулась для нас процветанием.

 

«Стоят в музеях знамена ратные,

Пробитые пулями, кровью окрашенные…

В войну все было понятно нам,

Ныне же стыдно, больно, страшно.

Совесть предательство не прощает!.

Перед павшими мы в долгу неоплатном.

Лучшего будущее не обещает.

Вперед все шли, а теперь - обратно?

Вот почему, просыпаясь ночами,

Сердце свое успокоить не в силах.

Отчета требуют однополчане,

Переворачиваясь в могилах».

 

Нам, однополчанам 16-й штурмовой инженерно саперной Рава-Русской орденов Михаила Кутузова, Богдана Хмельницкого и Красной Звезды бригады, куда входил 78 отдельный штурмовой инженерно-саперный Сандомирский орденов Красного Знамени, Богдана Хмельницкого, Александра Невского и Красной Звезды батальон, есть, чем гордиться!

В состав бригады входили 5 штурмовых, 1 огнемётный батальоны, отдельные роты разведки и собак-миноискателей. В 1944-1945 годах бригада находилась на главном направлении 1-го Украинского фронта и прошла боевой путь от Шепетовки до Берлина и Праги.

Будучи десантниками-автоматчиками на танках,  воины 16-й штурмовой инженерно-саперной бригады в ожесточённых боях уничтожили до двух с половиной тысяч солдат и офицеров противника.

Более 1300 гитлеровцев взяли в плен, подорвали на минах 18 вражеских танков. Шестнадцать боевых орденов украшают бригадное и батальонные знамёна. Бригаде и ее батальонам присвоены почетные наименования Рава-Русская, Краковский, Сандомирский, Ченстоховский, Висленский. Верховным Главнокомандующим объявлено в приказах 7 благодарностей отважным воинам бригады, столько же раз звучали в их честь артиллерийские салюты в Москве, которые слушал весь мир.

В бригаде служили 7 героев Советского Союза, три участника парада Победы в Москве, два генерала, 14 полковников, доктор наук и два кандидата наук.

Бригада и входивший в ее состав 78-й штурмовой батальон, как один из лучших в инженерных войсках, занесены на доску почета в музее военно-инженерной академии им. В. В. Куйбышева, в Москве. На стене музея Великой Отечественной войны в Киеве на вечную память выбито наименование нашей 16-й штурмовой бригады. Для сравнения скажу. В прославленной 28 гвардейской Харьковской дважды Краснознаменной стрелковой дивизии было 4 Героя Советского Союза, а в не менее прославленной 24 Самаро-Ульяновской, Бердичевской, Железной шести орденоносной стрелковой дивизии было лишь 2 Героя Советского Союза.

Славный боевой путь прошла в войну наша 16-я штурмовая бригада с 1941 по 1946 годы. За это время она сменила несколько номеров и наименований. В октябре 1941 года она была 6-я саперная бригада, в 1942 году - 17-я саперная, затем 15-я инженерно-минная, а с конца 1943 года - штурмовая инженерно-саперная, с ноября 1945 года по день расформирования 10 июля 1946 года - 69-я инженерно-саперная бригада.

В октябре 1941 года бригада возводила укрепленный район под Москвой, в районе города Волоколамска, где сражалась 8-я гвардейская Панфиловская стрелковая дивизия, затем у северо-западной окраины Москвы у города Красногорска. Тогда бригада состояла из 21 саперного батальона, автобатальона и отряда механизации и по численности личного состава была боль­ше, чем в стрелковой дивизии.

Затем бригада проводила инженерное обеспечение войск на Дону в 1942 году (город Серафимович). Под Харьковом в 1943 году (города Изюм, Чугуев). Построила высоководный мост через реку Дон у Ростова-на-Дону, потом в городе Загорске (ныне Сергиев Посад).

 Под Москвой переформировалась в 16-ю штурмовую бригаду и до конца войны участвовала в боях на 1-ом Украинском фронте. Её боевой путь - города Шепетовка, Ровно, Дубно, Луцк, Горохов, Рава-Русская, Перемышль, Краков, Ченстохов, Сандомир, Кельце, Нейссе, Котбус, Берлин, Прага. Командир бригады  полковник Кордюков Борис Константинович.

Всего бригадой пройдено 6750 километров (из них 2150 км по железной дороге). 5,5 месяцев бригада была на марше, 29 месяцев участвовала в боях. Воины бригады установили противопехотных и противотанковых мин - 382 тысячи, сняли 70 тысяч мин, установили 184 км. проволочных заграждений, взорвали 14 мостов, соорудили 154 моста и штурмовых мостика. Навели 36 переправ из табельных или подручных средств, по ним пропущено 100 тысяч бойцов с техникой и боеприпасами. Построили 734 деревянно-земляных огневых точек (ДЗОТ), 24 наблюдательных пунктов для командования дивизий, корпусов, армий, отрыли 32км. траншей и ходов сообщений.

Уничтожено  противника: солдат и офицеров - 2450, автомашин - 58, танков - 18, взято в плен - 1377 человек.

При штурме Бреслау (ныне Вроцлав), входивший в бригаду 46-й огнеметный орденов Богдана Хмельницкого и Александра Невского батальон, на вооружении которого были ранцевые огнеметы (ружья и пистолеты с жидкостью «КС» - керосин самовозгорающийся), сжег зданий - 273, подвалов - 67, уничтожил пулеметов - 37, истребил немцев - 320 человек.

Потери бригады: убито 384, ранено 480, убыло больных - 104, умерло от болезней -13, пропали без вести -55, дезертировало -17, другие безвозвратные потери (несчастные случаи) -38. Итого - 1101 человек. Награждено 3600 человек. Героев Советского Союза - 7, получили орден Ленина - 7 человек, Красного Знамени - 36, Отечественной войны - 205, Красной звезды - 1139, ордена Славы - 56, медаль «За отвагу» - 1135, «За боевые заслуги» - 988, «За победу над Германией» - 2418, «За взятие Берлина» - 1941, «За освобождение Праги» - 2057 человек.

В бригаде, кроме шести батальонов, были штаб бригады и политотдел, отдел контрразведки «Смерш» (смерть шпионам), рота управления, моторизованная разведывательная рота, рота вожатых собак-миноискателей, учебная рота, легкий переправочный парк (ЛПП), санитарный и хозяйственный взводы.

Советский Союз вышел из Второй мировой войны победителем, хотя и понес неисчислимые потери в населении (27 миллионов) и экономике. В то же время СССР расширил свою территорию с проживающем на ней населением.

Вошли в состав Советского Союза во 2-й мировой войне:

 

Государства:

Литва –        1940г.

Латвия –      1940 г.

Эстония –    1940 г.

Тувинская Народная Республика – 1944 г.

 

Земли:

Западная Украина, г. Львов – 1939 г.

Западная Белоруссия, г. Брест – 1939 г.

Измаильская область ( города Измаил, Болград, Белгород – Днестровский и др.) – 1940 г.

Молдавия, г. Кишинев – 1940 г.

Северная Буковина, г. Черновцы – 1940 г.

Вильнюсский край (населенный поляками) – 1940 г.

Выборгский край, г.Выборг (от Финляндии) – 1940 г.

Печенгский край (от Финляндии) – 1940 г.

Мемельский край, г.Клайпеда (населенный немцами) – 1945 г.

Кенигсберский край, г. Калининград – 1945 г.

Половина острова Сахалин – 1945 г.

Курильские острова – 1945 г.

Четыре японских острова – Шикотан и др. – 1945 г.

Закарпатская область, г. Ужгород – 1946 г.

 

Наши же союзники по 2-й мировой войне – Англия и США тоже вышли из войны победителями. Но ни одного метра чужой территории ни Англия, ни США к себе не присоединили.

А что касается Англии, то она наоборот, все свои многочисленные колонии – Австралия, Канада, Индия, Пакистан, Южно – Африканский Союз, Сингапур и другие с населением более одного миллиарда человек преобразовала в свободные и независимые государства. Единственной колонией, оставшейся у Англии после войны, являются Фолклендские острова – несколько небольших малозаселенных островов вблизи Антарктиды.

Вообще надо сказать, что вызывают сомнение утверждения российских, а затем советских ура–патриотов о миролюбивом характере российского государства и Советского Союза, что Россия, а впоследствии   СССР только и делали, что постоянно отбивались от нападавших на них агрессивных соседей.

В то же время Россия, а за ней и Советский Союз, начиная с 15-го века, с которого началось возрождение Российского государства, постоянно присоединяли к себе все новые и новые земли и народы, в результате чего вначале маленькое Московское княжество, затем царская, впоследствии императорская Россия разрослись до громадной, самой большой в мире державы, простирающейся на три континента – Европу, Азию и Северную Америку ( Аляску ).

Статистики подсчитали, что Россия провела в войнах две трети своей истории. Она воевала с 16-ю державами и регионами, в том числе со Швецией 8 раз, в течение 81 года; с Литвой и Ливонией 8 раз ( 110 лет ); с Польшей 10 раз ( 64 года ); с Турцией 12 раз ( 48лет ); с Крымским, Казанским, Астраханским ханствами 11 раз ( 42 года ); на Кавказе 2 раза ( 66 лет ); с Персией ( Ираном ) 4 раза ( 28 лет ); с Татаро – Монголией – 130 лет; в Средней Азии 4 раза ( Бухарское, Хивинское, Ошское, Кокандское ханства ) – 15 лет.

 

 

 

 

 

ВОЙНЫ  РОССИИ  И  СОВЕТСКОГО  СОЮЗА.

 

( краткая хроника )

 

Вот какие войны вела Москва в течение своей истории:

 

1471 – 1496 – война против Новгорода.

1499 – завоевательный поход в Зауралье.

1500 – 1503 – война против Литвы.

1512 – война против Польши.

1550 – война против Казанского ханства.

1552 – вторая война против Казани.

1556 – война против Астрахани.

1557 – война против Крыма.

1558 – 1563 – война за Лифляндию.

1579 – война против Польши.

1581 – военная экспедиция для завоевания Сибири.

1590 – 1595 – война против Швеции.

1598 – война против сибирского хана Кучума.

1600 – военный поход на реку Обь в Сибири.

1608 – 1618 – война против Польши.        

1610 – 1617 – война против Швеции.

1632 – 1634 – война против Польши.

1637 – война против Азова.

1634 – 1652 – война против Китая.

1654 – 1667 – война против Польши.

1656 – 1661 – война против Швеции.

1668 – 1669 – война против Персии – Ирана.

1671 – поход на Астрахань.

1676 – 1681 – война против Турции, Крыма и Молдовы.

1687 – война против Крыма.

1689 – поход на Крым.

1695 – поход на Азов.

1695 – 1697 – поход на Камчатку.

1696 – поход на взятие Азова.

1700 – 1721 – война против Швеции.

1711 – война против Турции.

1722 – 1724 – война против Персии – Ирана.

1733 – 1735 – война с Польшей.

1735 – 1739 – война против Турции, Крыма и Молдовы.

1741 – война против Польши.

1741 – 1743 – война против Швеции.

1741 – поход на Аляску.

1756 – 1762 – война против Германии.

1768 – 1774 – война против Турции и Молдовы.

1787 – 1792 – война против Турции и Молдовы.

1788 – 1790 – война против Швеции.

1792 – война против Польши.

1794 – война против Польши.

1796 – война против Персии – Ирана.

1799 – война против Франции.

1800 – война против Англии.

1804 – 1813 – война против Персии – Ирана.

1805 – 1807 – война против Франции.

1805 – 1812 – война против Турции и Молдовы.

1806 – поход на Сахалин.

1808 – 1809 – война против Швеции.

1812 – 1814 – война против Франции.

1813 – война против Грузии.

1820 – поход на Казахстан.

1826 – 1828 – война против Персии – Ирана.

1828 – 1829 – война против Турции, Молдовы, Валахии.

1833 – поход на Константинополь.

1839 – поход на Хиву.

1843 – 1859 – война с Чечней, Дагестаном, Черкессией.

1847 – поход на Казахстан.

1850 – поход на Кош-Курган.

1853 – поход на Ак-Мечеть.

1853 – 1856 – война с Турцией, Францией, Англией в Крыму.

1853 – поход на Коканд.

1865 – оккупация Ташкента.

1866 – 1868 – поход на Бухару.

1868 – оккупация Самарканда.

1873 – 1875 – поход на Хиву.

1877 – 1878 – война против Турции.

1880 – 1881 – поход на Туркмению.

1884 – 1885 – поход на Афганистан.

1901 – оккупация Маньчжурии.

1904 – 1905 – война против Японии.

1914 – 1917 – война против Германии, Австро-Венгрии, Болгарии и Турции.

1917 – война против Финляндии.

1917 – 1918 – поход в Украину.

1918 – поход на Литву, Латвию, Эстонию.

1919 – поход на Беларусь.

1919 – поход в Украину.

1920 – 1921 – походы на Кавказ и в Персию - Иран.

1920 – 1921 – оккупация Грузии, Армении, Азербайджана.

1939 – война против Польши.

1939 – 1940 – война против Финляндии.

1940 – оккупация Бессарабии, Южной Буковины.

1941 – 1945 – война с Германией.

1941 – ввод войск в Персию – Иран.

1944 – оккупация Тувинской Народной Республики.

1945 – поход на Японию.

1956 – поход на Венгрию.

1968 – поход на Чехословакию.

1979 – 1990 – война в Афганистане.

1992 – война в Молдове.

1991 – 1994 – война в Южной Осетии, в Абхазии ( против Грузии ).

1992 – 1995 – война в Таджикистане.

1994 – 1995 – война против Чечни.

 

По этому же пути пошел и Советский Союз. Причем данные об участии советских войск в военных конфликтах в разных странах и тем более людские потери хранились как важная государственная тайна. Но с распадом Советского Союза архивы открылись.

 

Участие советских войск в боевых действиях в государствах и регионах и наши потери:

 

Китай – 1924 – 1929 г.г.; 1937 – 1953 г.г.

С японцами на озере Хасан ( убито 989 человек ) – 1938 г.

Советско – финская война ( убито 126 875 человек ) – 1939 – 1940г.г.

Монголия ( с японцами на реке Халхин-Гол, убито 8 931 человек) – 1939 г.

Иран – 1941 г.

Украина, Белоруссия, Литва, Латвия, Эстония – в ликвидации  националистических формирований – 1944 – 1953 г.г.

Япония – 1945 г.

Северная Корея – 1950 – 1953 г.г. ( с армией США ).

Венгрия – ( убито 720 человек )  - 1956 г.

« Освободительный « поход в Западную Украину и в Западную Белоруссию ( убито 1139 человек ) – 1939 г.

Лаос – 1960 – 1970 г.г.

Вьетнам – 1961 – 1974 г.г.

Алжир – 1962 – 1964 г.г.

Египет – 1967 – 1975 г.г.

Йемен – 1962 – 1963 г.г.

Куба – 1962 – 1963 г.г.

Мозамбик – 1967 – 1979 г.г.

Сирия – 1967 – 1973 г.г.

Чехословакия ( убито 96 человек ) – 1968 г.

Остров Даманский ( с коммунистическим Китаем ) – 1969 г.

Камбоджа – 1970 г.

Бангладеш – 1972 – 1973 г.г.

Ангола – 1975 – 1979 г.г.

Сомали – 1977 г.

Эфиопия – 1977 – 1979 г.г.

Афганистан ( убито 14 751 человек ) – 1978 – 1989 г.г.

Югославия -  1992 г.

 

Кроме того, на территории СССР были сформированы, вооружены и обучены:

две польские армии;

чехословацкий корпус;

две добровольческие румынские бригады;

югославские пехотная и танковая бригады;

другие воинские части.

 

Общая численность этих войск, действовавших в интересах Советского Союза и коммунистической партии, составляла 550000 человек.

 

 

 

 

 

БОЕЦ САЙДАМЕТОВ.

 

«В суровый час раздумья нас не троньте,

Расспрашивать не смейте ни о чем!

Молчанью научила нас на фронте смерть,

Что всегда стояла за плечом.

Она другое измеренье чувствам

Нам подсказала на пути крутом.

Вот почему нам кажутся кощунством

Расспросы близких о пережитом».

 

Как-то заболела моя внучка Лена, ей было 10 лет. Попросила меня, - «дедушка, расскажи про войну, мне это очень интересно». Второй раз просить меня было не надо. Старый солдат, о чем бы ни рассказывал, всегда перейдет на  войну. Но о чем именно рассказать? Рассказывать о том, как убивали нас, и как убивали мы, я посчитал, что не стоит.

И тут вспомнилась история с красноармейцем моего взвода Сайдаметовым, узбеком по национальности. По-русски Сайдаметов говорил плохо. Знал десятка три русских слов, не считая матерных. Однажды ночью он стоял на посту. На фронте, как обычно, лейтенант не спит, а проверяет посты через каждый час. В темноте подхожу к Сайдаметову. Он окликает: «Стой, куда идет!» Я ему ответил и подошел к нему. Впереди ночь длинная, спешить некуда, решил поучить Сайдаметова русскому языку.

«Сайдаметов», говорю я ему, - «надо в таком случае говорить: «стой, кто идет!» Повтори. «Стой, куда идет!» - отвечает он. Тогда я решил методу сменить. Говорю, скажи: «Стой», говорит «Стой». Скажи «кто», говорит «кто», скажи «идет», говорит «идет». А теперь повтори: «Стой, кто идет!» Отвечает: «Стой, куда идет». Так из моего урока ничего не вышло.

Над Сайдаметовым солдаты взвода посмеивались, так как он в вещевом мешке за плечами носил небольшую ручную швейную машинку - трофей, где-то им добытый. И никакие приказания, ни уговоры не могли воздействовать на него, чтобы он выбросил эту машинку. На насмешки он не обращал внимания. Тем более, что небольшими по размеру трофеями обзаводились все - часами, авторучками, кольцами, ножами, пистолетами, компасами, зажигалками, фотоаппаратами и т.п.

Мой товарищ - командир 2-го взвода младший лейтенант Редькин, погибший во время танковой атаки при взятии небольшого немецкого города, брал трофеи с убитых военнопленных или просто гражданских лиц обоего пола ручными или карманными часами и хранил их в женском чулке. Как-то после боя, подвыпивший, он демонстрировал нам это так. Встал на стол, вытащил из вещмешка женский чулок, который, наполненный до половины часами, вытянулся до пола.

Генералы брали трофеи посолиднее. Разведчики добывали им золото, дорогие украшения, зеркала, мебель, посуду, швейные машины, люстры, охотничьи ружья, ковры и все то, что можно увезти на автомашине.

 Наш командир бригады полковник Борис Кордюков  после каждого наступления наших войск, а при обороне раз в месяц направлял в Москву одну-две машины с трофеями и охраной - отделением автоматчиков с ручным пулеметом под видом командировочных.

Большие генералы трофеи отправляли вагонами и платформами. Ну, во-первых, всё уже перечисленное. И вдобавок - катера, яхты, автомашины, разобранные красивые немецкие коттеджи и т.п. Причем некоторые военачальники обнаглели до того, что начали открыто сожительствовать с фронтовыми подругами, их назвали сокращенно ППЖ (походно-полевая жена), полученные ими награды - медаль «За боевые заслуги» солдаты называли «За половые заслуги», другие вызывали на фронт своих жен, которые и обслуживали своих мужей, занимаясь и вопросами отбора трофеев. Такие явления стали распространяться в армии во второй половине войны, когда погнали фашистов на запад.

Причем у нашего командира бригады была не только при себе жена (которую красноармейцы называли «мама», а командира «батя»), но был при себе и сын, выросший за год нахождения в бригаде от сержанта до капитана включительно. У вышестоящего начальника - генерал-полковника Героя Советского Союза Галицкого тоже при себе были жена и сын. Галицкий не только отправлял с фронта трофеи на машинах себе и тем, от кого он в Москве зависел, но и еще силами фронтовых саперов строил себе и другим маршалам дачи в Подмосковье, в Архангельском, на берегу Москва реки, в лесной тиши, в курортной местности.

Надо сказать и еще об одной малоизвестной странице войны – о некоторых сынках больших маршалов и генералов. Они тоже  все время были на фронте и на строевых командных должностях – командира взвода, роты, батальона и т.д. Однако фактически они только числились в штатах и списках личного состава своих воинских частей, а на самом деле все время войны находились в командировках при штабе фронта или армии, которыми командовали их отцы.

И только раз в месяц или в два месяца они появлялись в штабе своей части, чтобы расписаться у финансиста в денежной ведомости в получении денежного содержания. Никто из них в атаки не ходил, ранений не имел, но из войны они вышли с 4-мя, 5-ю боевыми орденами и сразу поступили учиться в Московские военные академии.

Это болезненное явление, разлагающее общество, еще более обострилось в мирное время. Статистика свидетельствует, что почти за 10 лет войны в Афганистане и Чечне не было не только детей военных начальников и высокопоставленных чиновников, но и детей руководителей областного и районного масштаба. Ухитрялись они освободить своих детей не только от войны, но и от службы в армии.

Так начала постепенно разлагаться и перерождаться доблестная и легендарная рабоче-крестьянская Красная Армия, превращаясь в армию тоталитарной империи зла на земле, в мирового жандарма, абсурдного, нежизненного общественного строя. Но мы тогда этого не понимали.

Но я отвлекся от Сайдаметова. К тому времени, когда нас посадили десантом на танки бригады, и мы с боями пошли отмерять сотни километров по немецким тылам, я уже был опытным воином. Ранее дважды раненный, я знал, что в бою большое значение имеет верный ординарец, который сможет под огнем вынести тебя из боя при тяжелом ранении, перевяжет, не даст истечь кровью, не бросит, спасая свою жизнь.

И таким ординарцем я избрал Сайдаметова. Он ростом был выше меня на голову и физически сильнее, так как он до призыва в армию занимался тяжелым крестьянским трудом. Ему тогда было 40 лет. Наш передовой танковый отряд лихим налетом взял польский город Равич. Здесь нам сказали, что 3 дня будем ждать свою отставшую пехоту и тылы, а за это время надо сдать раненых, пополнить боеприпасы, вооружение, продовольствие и снаряжение. В непрерывных боях и в движении кто-то потерял шапку, кто-то рукавицы, шинель или ремень, а дело-то ведь было зимой.

И вот иду я с ординарцем Сайдаметовым по улице. Подхожу к танку Т-34, у которого группа чумазых танкистов в комбинезонах и масляных телогрейках, стоя и сидя на вытащенных из соседних домов стульях, распивают трофейное вино. Бутылки с вином и порожние стоят на железной бочке из-под солярки.

И тут ко мне подходит старшина - механик-водитель танка, пьяный «в дрезину», одной рукой хватает меня за грудь и начинает трясти, другой рукой приставляет к моему лицу пистолет и спрашивает меня: «Ты знаешь, кто я такой?» «Старшина», - отвечаю ему. «Нет, - говорит он, - я - майор». И так несколько раз. Я же боюсь и руку поднять, чтобы пистолет отвести в сторону, так как палец у него на спусковом крючке, и малейшее шевеление пальца - и моя голова продырявлена. Вся надежда была на стоявшего рядом Сайдаметова, но он и не пошевелился, чтобы мне помочь.

Тут старшину отозвали его собутыльники, и он, обматерив, оставил меня. Я же пошел и принялся упрекать Сайдаметова за его бездеятельность, что он не смог защитить своего командира. Но сейчас, пишу эти строки и думаю, может быть, Сайдаметов был прав. Схвати он старшину за руку, и тут же грянул бы выстрел.

Прошли мы метров 20, как в тишине раздался сухой пистолетный выстрел. Это пьяный старшина выстрелил в грудь своего товарища - повара танкового батальона. После выстрела старшина моментально отрезвел и, испугавшись, забежал в дом. Вскоре туда же пришел разбираться капитан - командир батальона. Через окно я видел, как капитан толстой палкой избивал уползающего под кровать старшину. Капитан вытаскивал старшину за ноги из-под кровати и снова избивал палкой, а старшина снова уползал.

Так этим и кончилось. Ни в трибунал, ни в прокуратуру о случившемся не сообщали. Старшина продолжал храбро воевать, а повар - здоровенный парень, через 15 дней уже вернулся в строй, и оба они, выпив после боя, только посмеивались над происшедшим. После этого я заменил Сайдаметова на другого красноармейца - Ефремова из Вологодской области, в отношении которого был уверен, в его преданности мне, и что он сам погибнет, но все сделает, чтобы спасти своего командира.

«Он верен был в дружбе, был верен в любви,

Ну, словом, он был настоящим сапером!».

Все-таки, Ефремов, хотя и тоже из крестьян, но был физически слаб и неуклюж. Как-то, после боя нас отвели на короткий недельный отдых в немецкую деревушку. Жителей не было, все население в этом районе убежало на запад, спасаясь от наступающих русских войск. Я попросил Ефремова поймать курицу, их много ходило по двору, и сварить из нее суп. Наши кухни безнадежно отстали, и во время наступления мы их и не видели, а в животе горело огнем от сухомятной пищи.

Ефремов, положив автомат, как был в шинели, каске, с гранатами, малой саперной лопатой сбоку, вещмешком за плечами и финским ножом на поясе (все саперы имели табельное вооружение - финский нож), так и стал ловить курицу. Но она от него легко убегала. Тогда я снял ремень, полушубок, ватник и вооружение, в одной гимнастерке спокойно подошел к курице, сделал рывок, и вот она у меня уже в руках бьется, все остальное было уже дело Ефремова.

Продолжаю о Сайдаметове. Вместо положенных 30-ти у меня к тому времени во взводе было 18 бойцов саперов-автоматчиков, один ручной пулемет Дегтярева и противотанковое ружье Симонова. В то время мой взвод находился в одном из батальонов бригады, вооруженных английскими танками «Валентайн». Как я уже упоминал,танкисты не любили эти танки - узкая гусеница, очень высокий, тоньше, чем у наших Т-34, броня и мотор, работающий не на солярке, как у нас, а на бензине. При попадании снаряда такой танк моментально превращался в огненный столб, из которого спастись было невозможно.

На таком танке Сайдаметов за башней сидел один, вооруженный автоматом ППШ (Шпагина). В атаке танк подошел к проходу между валом земли, где была спрятана на зиму сахарная свекла. Верхний люк танка был открыт, и оттуда выглядывал командир танка с пистолетом в руке. В «Валентайне» из пушки стреляет командир танка. Другие члены экипажа из пушки стрелять не могут.

В это время из-за вала поднимается с фаустпатроном на плече гитлеровец и прицеливается в танк. Танк остановился, и командир стреляет из пистолета в фаустпатпатронщика, но не попадает. Гитлеровец прячется за вал. Командир хочет спуститься в танк и выстрелить из пушки, но гитлеровец снова поднимается из-за вала, и командир снова стреляет в него из пистолета и снова не попадает. Тогда командир кричит Сайдаметову: «Стреляй в фашиста, а я спущусь к пушке». Но Сайдаметов сидит за башней и не стреляет.

Наконец командир сумел выстрелить из пушки и убить гитлеровца. После боя командир привел ко мне за шиворот выше его на две головы Сайдаметова, возмущаясь и матерясь, рассказал о случившемся. Если бы фаустпатронщик выстрелил бы по танку, то снаряд пробил бы лобовую броню танка, разорвался внутри, отчего боезапас танка сдетонировал бы, и от взрыва танк развалился бы на части, а от танкистов ничего не осталось бы. Фаустпатрон пробивал броню толщиной 20 см.

Последний раз я видел Сайдаметова, когда мой взвод в наступлении лежал на мерзлом поле метров в 300 от залегшей немецкой цепи. Шла взаимная перестрелка из личного оружия. Вдруг ко мне подбегает кричащий по-узбекски Сайдаметов и показывает кисть руки, на которой на кожице болтается пробитый пулей окровавленный палец. Я достал нож и хотел кожицу отрезать, но Сайдаметов не дал, и мне пришлось лежа забинтовывать палец и кисть, после чего Сайдаметов пополз в тыл, и больше я его не видел. Все мы ему тогда   завидовали, он останется жив, а мы?

Он запомнился еще и тем, что не мог поверить, что человек, в том числе и он, произошел от обезьяны. Возражая, он свирепел, таращил глаза, налитые кровью, краснел и делал страшное лицо. А, может быть, он и прав был. Ради справедливости надо сказать, что сейчас, в 21-ом веке, многие ученые считают абсурдной теорию Дарвина о происхождении человека. Не мог он понять и то, что мы живем во Вселенной, у которой нет  ни конца, ни краю, и которая все время расширяется, а Земля летит в этом пространстве со скоростью 30 километров в секунду.

В 1991 году я поехал в Подольск на юбилейную (50 лет) встречу бывших подольских курсантов, которые на одном из направлений не дали немцам захватить внезапно   Москву. Приняли нас очень хорошо, три дня мы бесплатно проживали в пансионате, нас бесплатно кормили, трижды угощали спиртным, на четырех автобусах возили к месту боев под Малоярославец, потом в Москву возложить цветы к вечному огню и могиле неизвестного солдата. Много было и  других мероприятий.

В один из вечеров ветераны, слегка навеселе, организовали самодеятельное выступление в зале пансионата, с танцами, песнями, стихами, где и я выступил с воспоминанием о Сайдаметове.

Ветераны вспомнили свою былую молодость и, отбросив палочки, так лихо плясали и танцевали, что с удивлением смотревшая на них молодежь говорила: «Какими же они были 50 лет тому назад, когда Берлин брали, если и сейчас так отплясывают!?»

Кроме ветеранов, в зале были и другие проживавшие в пансионате граждане, в том числе и два молодых узбека.  Они подошли ко мне и попросили повторить этот рассказ завтра вечером, а они привезут еще человек 10 своих земляков-узбеков, проживавших в Подольске. Пришлось повторить свои воспоминания о Сайдаметове. Узбекам было приятно, что и их земляк принял участие в разгроме немецкой армии, завоевавшей большую часть Европы и часть Африки. Они просили адрес Сайдаметова, но я его не знал.

В Подольске, в архиве Министерства обороны по учетным данным своего батальона я узнал, что Сайдаметов как мы его называли, в действительности его фамилия Сейтметов, 1905 года рождения, и тогда был вдвое старше меня, и у него было  уже пятеро детей, из них четыре дочери. Только тогда я по-настоящему понял, почему он в вещмешке таскал швейную машинку. В 1991-м году ему уже было 85 лет, и разыскивать его я, естественно, не стал. Было уже поздно.

Приведу еще один приказ Верховного Главнокомандующего с объявлением личному составу нашей бригады благодарности   за успешные боевые действия.

 

 

ПРИКАЗ

Верховного Главнокомандующего.

 

Командующему войсками 1-го Украинского фронта   Маршалу Советского Союза Коневу.

Начальнику штаба фронта генералу армии Соколовскому.

 

Войска 1-гоУкраинского фронта, прорвав оборону противника западнее и южнее города Оппельн, продвинулись вперед на 40 км на каждом направлении и, соединившись в районе Нойштадт,  окружили и разгромили группу немецких войск юго-западнее Оппельн.

В результате боев войска фронта взяли в плен до 15000 немецких солдат и офицеров, захватили 464 орудия и большое количество другого вооружения и военного имущества.

В ходе наступления войска фронта овладели в немецкой Силезии городами: Нойштадт, Козаль, Штейнау, 3ольц, Краппитц, Обер-Глогау, Фалькенберг, а  также с боями заняли более 400 других населенных пунктов.

В боях при прорыве обороны немцев и овладении названными городами отличились войска ... саперы генерал-полковника инженерных войск Галицкого, полковника Кордюкова.

За отличные боевые действия объявляю благодарность руководимым Вами войскам, участвовавшим в боях при прорыве обороны немцев и разгроме войск противника юго-западнее Оппельн.

Вечная слава героям, павшим в боях за свободу и независимость нашей Родины! Смерть немецким захватчикам!

ВЕРХОВНЫЙ ГЛАВНОКОМАНДУЮЩИЙ

Маршал Советского Союза                                                                  И.Сталин

МОСКВА, КРЕМЛЬ 22 марта 1945 г.

 

Приятно вспомнить  то время, когда ты был молодой и здоровый!

 Как-то в середине 80-х годов прихожу вечером домой, и моя дочь Маша мне говорит: «Тебе звонили поляки-туристы, они прибыли из польского города Равича, остановились в интуристской гостинице "Красная" и просили тебя завтра приехать к ним». Вместе с моим однополчанином из 68-й гвардейской танковой бригады, взяв пол-литра водки, мы встретились с этими поляками. Несколько лет тому назад, по случаю юбилея освобождения нашей бригадой города Равича, я посылал поздравление жителям Равича, но ответа не получил. И вот сейчас поляки  разыскали меня. Они приехали в составе туристической группы.

Но меня ждало разочарование. Всем им было лет по 20-30, т.е. они родились спустя 10-20 лет после войны. О чём с ними было говорить? Я рассказал им, как мы освобождали город Равич, по какому маршруту двигалась наша танковая рота через весь город к западному железнодорожному вокзалу. Когда распили мою поллитра, - разговорились. Один поляк, которому ко времени освобождения города было лет 10, пристал ко мне с вопросом - на каком танке я был, на первом или втором, когда наши танки с десантом сапёров-штурмовиков с боем продвигались по его улице, поливая мечущихся немцев огнём из пушек, пулемётов и автоматов?

Я не помнил, на каком танке я тогда сидел, ведь тогда в январско-мартовском наступлении 1945 года 1-го Украинского фронта, наша бригада находилась в передовом отряде 4-й гвардейской танковой армии. Мы шли первыми и освободили десятки населенных пунктов, в том числе и много небольших городков.

На мой вопрос «Какое это имеет значение?» поляк пояснил, что когда танки проходили мимо его дома, то со второго танка десантник выстрелил очередью из автомата по тому окну, где он смотрел на улицу, но к счастью пули прошлись сантиметров на 10 выше его головы и никого не задели.

Пришлось по такому случаю, чтобы не омрачать польско-советскую дружбу, бежать в ближайший магазин и покупать вторую поллитру (поляки более русских охочи до дармовой выпивки). Расставаясь, мы клятвенно обещали писать друг другу письма, но это обещание так никем и не было выполнено. Вот так война проклятая напомнила  о себе спустя долгие годы! Не стал я ему рассказывать, что в конце 1944 года немцы изобрели грозное противотанковое оружие фаустпатрон, состоящее на вооружении одиночного бойца. При бое в городе фаустники поражали танки с крыш, чердаков, окон, подвалов, из-за забора или других укрытий. Поэтому перед наступлением нас инструктировали, что при бое в городе десантник должен без промедления стрелять из автомата туда, где даже что-то пошевелилось, что и сделал мой десантник.

 

 

«Солдат с пути сворачивать не вправе…,

Раскройте, распахните же сердца

Для строк скупых о подвигах и славе.

Вы молоды. Уверены. Сильны.

У Вас свои веселые рассветы.

А я еще не вышел из войны.

Еще не все мои друзья воспеты.»

 

 

 

9 МАЯ  В  МОСКВЕ.

 

      Москвичи тоже почувствовали на себе грозное дыхание войны. С началом войны Москва была объявлена на осадном положении, было введено затемнение. С наступлением вечера город погружался в темноту, нигде ни одного огонька. Продовольственные и промышленные товары распределялись по карточкам. 800 тысяч москвичей ушло в Вооруженные Силы, 800 из них получили звание Героя Советского Союза.

           За время войны вражеская авиация произвела 134 массированных налета на Москву, в которых участвовало 9 тысяч самолетов, но к городу прорвались лишь 243 самолета. При отражении налетов было уничтожено 1392 самолета.

           На город было сброшено около 1800 фугасных и 120 тысяч зажигательных бомб, в результрате чего были разрушены сотни зданий, возникло 45 тысяч пожаров, погибло свыше 2 тысяч москвичей, из них только в Кремле более 100 человек.

           9 мая 1945 года моя жена Нина Дмитриевна и ее старшая сестра Наталья Дмитриевна,  коренные москвички, узнав по радио о победе, побывали на Красной площади в Москве. Рассказывает Нина: ‘ Я заканчивала учебу в 10-м классе средней школы. Мы в школе и дома готовились к этому долгожданному дню. Радио ежедневно сообщало сводки советского информационного бюро (совинформбюро) о продвижении наших победоносных войск все ближе и ближе к логову зверя – столице фашистской Германии – Берлину.

           Мы знали, что победа непременно придет, а когда 9 мая она наступила, это был словно шок! Ведь больше не будет войны, будет мирное время! Мы ждали этого дня четыре долгих года самой кровопролитной и разрушительной в истории человечества войны. И этот день наступил!

           В этот первый день мира на главной площади столицы собрались десятки тысяч москвичей и приезжих. Как говорится и стар, и млад. Люди стояли почти вплотную. Ликованию не было предела. Кричали:’Победа! Победа! Ура! Ура! Ура!’ Незнакомые друг другу люди обнимались, целовались, хлопали друг друга по плечам. На возбужденных лицах и радость, и слезы.

           Особенно доставалось тем, кто был в военной форме, да еще с орденами и позвякивающими медалями. На одном молодом красавце лейтенанте с артиллерийскими эмблемами на погонах и медалью ‘За отвагу’ на груди девушки повисли, словно гроздья винограда. Сколько ему тогда перепало крепких объятий и поцелуев – не счесть! Тут же немолодой уже капитан авиации с орденом боевого Красного Знамени на груди скупил у продавца из лотка все мороженое и раздавал его всем желающим полакомиться.

           Какой-то инвалид с двумя желтыми нашивками на пиджаке, обозначающими тяжелые ранения, что-то кричал, вскидывал кверху костыли и тряс ими над головой. В другом месте кого-то качали – подкидывали кверху. Многие были навеселе. В разных местах площади гремели военные и гражданские оркестры, исполняя песни военных лет. Кто-то пел, кто-то плясал, а кто-то плакал.

            Хорошо отражает настроение людей в этот Великий День стихотворение «День Победы».

 

 

«День Победы, как он был от нас далек,

Как в костре потухшем таял уголек.

Были версты обгорелые в пыли.

Этот день мы приближали, как могли.

 

Этот день Победы порохом пропах,

Это праздник с сединою на висках.

Это радость со слезами на глазах.

 

                День Победы!

                День Победы!

                День Победы!»

 

 

              Особенно запомнился на всю жизнь помпезный вечерний праздничный салют в Москве в ознаменование Победы – 30 залпов из 1000 артиллерийских орудий, сопровождаемых озарявшим небо фейерверком разноцветных сигнальных ракет и подсветкой лучами зенитных прожекторов.

 

 

                                                      

 

 

ЛЮБИТЕ СОБАК.

 

Как говорится, собака обладает всеми достоинствами человека  и не имеет его недостатков. Чем больше узнаешь людей, тем больше  начинаешь любить собак.

У собаки больше  хороших человеческих качеств, чем у людей (Ален Делон).

            Собака – друг человека и недаром один мудрец сказал: «Купи собаку. Это единственный способ приобрести любовь за деньги». Главное в собаке – глубочайшая убежденность при самых скромных средствах выражения. Если бы собака заговорила, то человек потерял бы своего лучшего друга.

Была в нашей бригаде отдельная рота вожатых собак-миноискателей. В роте два взвода, в каждом - 30 вожатых с собаками, ветеринарный фельдшер с аптечкой и собачья походная кухня. Каждой собаке полагалась определённая норма продовольствия, в том числе, костей и мяса.

У собаки обоняние в 1000 раз сильнее, чем у человека и она чует взрывчатое вещество - тол, закопанный в землю на глубину 1-го метра. Ну, а мины маскируют слоем земли в 2-3 см. Отысканию мин собак обучали в специальной школе под Москвой. Действуют они так: вожатый ведёт собаку на поводке длиной в 10 метров. Такой длинный поводок нужен для того, чтобы при взрыве мины под собакой не пострадал сам вожатый. Обнаружив мину по запаху взрывчатого вещества, собака садится головой к ней, а подошедший вожатый втыкает флажок, к которому потом подойдёт сапёр и разминирует мину. Бывало, что собаки взрывались на противопехотных минах, действующих даже от небольшого прикосновения или нажима. В таком случае в очередном приказе по бригаде, в одном из пунктов, писалось: «Снять с котлового довольствия и исключить из списков бригады ввиду смерти суку Альму, 1940 года рождения, кобеля Барса, 1939 года рождения». Собак за их опасную работу не награждали. Вместо них награждали их вожатых медалями “За отвагу” или “3а боевые заслуги”. Но шутники находятся везде и отдельным собакам солдаты вешали на ошейник немецкие кресты и медали. Собаки были нескольких пород, но в основном - немецкие овчарки.

Конец наших собак был трагичен. Кончилась война. Бригада дислоцировалась в австрийском городе Тульнн, на берегу Дуная. Сверху пришло распоряжение: собачью роту расформировать. Вожатых без собак передать в другую часть. Наиболее полюбившихся 3-4-х собак оставили при батальонных кухнях, а от остальных надо было избавляться. И способ нашли. 50 собак на лодках перевезли на другой берег голубого Дуная, высадили. Собаки - умные животные, они умнее, чем мы о них думаем, Собаки поняли, что их бросают. Одни залаяли, другие завыли, третьи бросились в воду и поплыли за лодками, но быстрое течение сносило их. Этим всё и закончилось.

Вспоминается и другой случай с собаками, прямо противоположный этому.

В феврале 1934 года пароход «Челюскин», на борту которого находилась арктическая экспедиция, был зажат льдинами вблизи Берингова пролива в Северном Ледовитом океане и затонул.

На льдине остались 111 человек, среди них семь женщин и двое детей, а также 50 ездовых собак, возивших нарты. В тяжелых условиях полярной зимы, в пургу и метель семь советских летчиков вывезли на самолетах людей на материк. За беспримерный героический подвиг все они были награждены высшей степенью отличия, недавно учрежденным званием Героя Советского Союза. Среди них был Василий Сергеевич Молоков, вывезший последнюю партию людей.

Но на льдине остались собаки, верно служившие людям. Они были обречены. Подняв головы, они, понимая, что люди бросают их на верную смерть, провожали последний самолет протяжным тоскливым воем. Молоков все это видел.

На Большой земле Молоков попросил командира полка вылететь за собаками, но получил отказ. А Василий был собачник. Любители собак знают, что это такое. И он вопреки приказу вылетел за собаками. Иначе он поступить просто не мог.

Риск был большой. На движущейся льдине могли произойти изменения, препятствующие посадке или взлету самолета. Василий рисковал не только собственной жизнью, но и самолетом. А это уже грозило трибуналом.

Когда самолет сел на льдину, собаки с радостным лаем плотным кольцом окружили летчика. Боже мой! Что тут было! Жалко не было здесь фотографа. Это был бы уникальный фотоснимок. Собаки лизали ему лицо, руки, терлись заснеженными мордами об унты и сами прыгали в открытый бортовой люк, понимая, что пришло спасение.

За нарушение приказа Молотову был объявлен выговор, а за спасение собак он был отмечен Большой  золотой медалью Международного общества защиты животных. В Отечественную войну генерал – майор авиации Молоков (1895 – 1982) успешно командовал авиационной дивизией ночных бомбардировщиков и за боевые заслуги был награжден 9-ю орденами. Его подвиги описаны в книге «Навечно в сердце народном». Минск, 1984г.

Летом 1944 года наш батальон действовал в полосе наступления 3-й гвардейской армии генерал-полковника,  Героя Советского Союза Гордова, известного тем, что из 10-ти имеющихся боевых орденов он имел три ордена Суворова 1-й степени, в то время, как сам Главнокомандующий Вооружёнными силами СССР Генералиссимус Сталин имел лишь один такой орден. Однако это отличие не спасло его, а скорее погубило, когда он в 1949 году, будучи командующим Приволжским военным округом, ночью, в спальне, своей жене непочтительно охарактеризовал Сталина, что было зафиксировано подслушивающим устройством и доложено Сталину. За это  Гордов был расстрелян в подвале Лубянки в 1951 году.

В этой же 3-й армии какое-то время нашим соседом был

2-й отдельный Келецкий ордена Александра Невского полк дрессированных собак специальной службы. По служебным вопросам мне, как исполнявшему поручения командира батальона, приходилось бывать в этом полку и, как любителю собак, увидеть там много интересного. Полк состоял из 3-х батальонов, батальон из трёх рот, в роте по два взвода, во взводе 30 вожатых с собаками. Приближение такого "собачьего" полка, состоящего из  500-600 собак разных пород, выясняющих отношения между собой было слышно за несколько километров из-за их многоголосого лая. Они не только участвовали в разминировании минных полей, как наши собаки, но и проверяли на предмет обнаружения мин фронтовые дороги, промышленные и сельскохозяйственные постройки в городах и сёлах. Так, один вожатый собаки минно-розыскной службы, с помощью собаки обнаружил и разминировал 16 противотанковых и 80 противопехотных мин. Он обеспечил продвижение наших танков и пехоты без потерь и без задержки. За это был награждён медалью «За отвагу».

Были в полку боевые собаки-истребители танков. На туловище собаки надевают брезентовый пояс с карманами, в которых находится  4 кг. взрывчатого вещества. Наверху - антенна высотой 40 см. При приближении танка на расстоянии 200-400 метров собаку спускают с поводка и она, как её дрессировали, бесстрашно мчится под днище танка, где самая тонкая броня. Антенна под днищем сгибается, срабатывает боевой рычаг и тол взрывается. Танк подрывается, экипаж его гибнет. Естественно, от собаки ничего не остаётся. Приучают к этому собаку в специальной школе путём голодания. Два дня дают только питьё, потом подводят к учебному танку с работающим мотором, где под днищем лежат косточки, дают понюхать, затем отводят метров за 400 и пускают, да не одну, а несколько, и они наперегонки мчатся под танк. И так в течение двух месяцев. Немцы быстро распознали этот способ уничтожения танков и при виде собак стреляли по ним из всех видов оружия. За войну подобными собаками, не только этого полка, а и десятков других «собачьих» частей, было уничтожено 300 немецких танков и самоходных орудий.

Собаки ездовой санитарной службы вывозили с поля боя тяжело раненных. Нартовая упряжка из трёх собак тащила стандартные санитарные носилки, которые зимой были на лыжных полозьях, летом на колёсиках. Упряжка с вожатым или без него под многослойным огнём противника подъезжала к раненому, тот взбирался на носилки, и упряжка доставляла его в батальонный или полковой медицинский пункт. Причём к туловищу одной из собак прикреплялся медицинский пакет, которым раненый мог воспользоваться при необходимости. Одна такая упряжка в этом полку за день боя вывезла 14 тяжело раненных на расстояние 2-х км.

Четвероногих друзей с их обострённым не только чутьём, но и слухом, использовали для связи и охранения. Собаки во время боя доставляли боевые донесения от командира батальона до командира полка. Одна такая собака за год службы доставила около 500 донесений.

Другая собака под городом Гороховым Волынской области, доставляя донесение, была ранена, осколком снаряда ей оторвало часть передней ноги, но донесение она всё-таки доставила и на трёх ногах. Обратно эти связные собаки доставляли на передовую боеприпасы, продовольствие, газеты, письма, махорку.

Сторожевые собаки ночью или в ненастную погоду охраняли наши минные поля от их разминирования вражескими сапёрами. Вожатого со сторожевой собакой нередко брали в сторожевое охранение, которое находилось впереди наших окопов на 50-100 метров и состояло из 5-ти бойцов во главе с сержантом, ручного пулемета и ракетницы.

Сторожевое охранение, обязанное предупредить приближение немецкой разведки, должно по идее не спать всю ночь. Но попробуйте в молодые годы всю ночь пролежать на земле и не уснуть? Вожатый собаки тоже засыпает, но свою руку кладёт на спину собаки. Заслышав приближение посторонних, собака приподнимается, напрягается и тихонько рычит. Вожатый просыпается, будит остальных, внезапно для противника выпускается ракета, освещающая местность, и по противнику открывается стрельба на поражение.

Тут же просыпаются бойцы, находящиеся позади в траншее, и изготавливаются к стрельбе. Придавались вожатые со сторожевыми собаками и конвоирам, ведущим в тыл пленных немцев. От собаки не убежишь.

Иногда вожатый сторожевой или связной собаки сопровождал группу разведчиков, идущих на задание в тыл врага. Выявленные разведчиками неотложные сведения о противнике зашифровывались, закладывались в карманчик ошейника, и собака в ночное время быстро доставляла эти сведения командованию.

24-го июня 1945 года в Москве на параде Победы, по Красной площади вместе с победителями шла колонна вожатых со служебными собаками, которые на своих четырёх лапах вынесли все тяготы минувшей войны. Шли в ногу с вожатыми Альмы и Барсы, вывезшие с поля боя 700 тысяч раненых бойцов и командиров, обнаружившие четыре миллиона мин и фугасов, доставившие 120 тысяч боевых документов.

Как писал О. Козырев в газете «Киевский вестник» 16 августа 2005 года, на параде Победы позади собачьей колонны шел воин, несший на шинели немецкую овчарку. Дело в том, что эта собака по имени Джульбарс прославилась на фронте, обнаружив в разное время 468 мин, за что была удостоена правительственной награды медали «За боевые заслуги» (единственный случай за войну).

Ко дню парада Джульбарс из-за болезни был настолько слаб, что пройти в колонне по площади не мог. Об этом доложили командующему парадом дважды Герою Советского Союза Маршалу К.К. Рокоссовскому, который затем сообщил И.В.Сталину. Верховный Главнокомандующий распорядился : «Пусть эту собаку пронесут по Красной площади на моей шинели». Так, за колонной вожатых со служебными собаками шел на параде главный кинолог Международной федерации служебного собаководства А.П. Маловер, неся на руках знаменитого Джульбарса на шинели генералиссимуса. Ему принадлежит высказывание «Люди предают – собаки никогда!».

О преданности собак человеку свидетельствует и такой факт. Во Франции в 1100 году барон Монморанси учредил для своих вассалов специальный Орден Пса, которым награждались самые преданные барону  французские рыцари.

9 Мая 2005 года на параде в Москве на Красной площади в ознаменование 60-летия Великой Победы над фашизмом также прошла колонна вожатых с дрессированными служебными собаками.

В начале войны работники Одесской киностудии, эвакуироваясь в Ташкент, вместе со всем «киношным» оборудованием, увезли с собой и двух собак – дворняжек, прижившихся на киностудии, а в 1944 году собаки вместе с киностудией возвратились в красавицу Одессу.

Человечество вообще в огромном долгу перед этим  симпатичным зверем. На протяжении всей истории и в труде, и в бою собака шла бок о бок с человеком. Причем там, где опасно, шла первой: на зверя, на бандита, под танк, на  болезнь, в космос … Вспомните, первые в космосе «Белка» и «Стрелка».

Англичане – известные любители и ценители животных в центральной части Лондона поставили памятник животным – солдатам, которые на протяжении столетий служили армии британцев. Памятник представляет собой скульптуру из бронзы лошади, собаки и двух нагруженных мулов, использовавшихся в разных войнах.

 В июле 1945 года в Ленинграде была организована выставка служебных собак. На почётном месте сидела овчарка Дина с умными глазами. Надпись возле неё гласила, что она обнаружила пять тысяч мин. В том же Ленинграде, в музее инженерных войск, размещающемся в Кронверке, что рядом с Петропавловской крепостью, выставлено чучело собаки с надетым на неё антенной и боевым снаряжением для взрывчатого вещества для уничтожения танка. Чучело собаки-ищейки с надетыми на неё десятками медалей, выставлено и в нашем музее истории Одесской милиции.

О собаках, я много говорю потому, что очень их люблю, и в моей жизни всегда были собаки. Исчезала одна собака, на её место появлялась другая. Припоминается такая история. В 1948 году я со своим другом Николаем Полевым (впоследствии он стал доктором юридических наук, заслуженным юристом России, профессором Московского университета), будучи слушателями военно-юридической академии, жили в Москве на частной квартире, на знаменитом Сивцевом Вражке. Кстати, на этой улице жили многие известные деятели России и в том числе Сергей Есенин. Писатели Ильф и Петров поселили там своего героя Остапа Бендера в романе «Двенадцать стульев».

Жили мы в двухкомнатной квартире. Хозяйка жила в проходной комнате, а я с Николаем в дальней. Муж хозяйки в прошлом был генерал, командир корпуса, расстрелянный в 1938 году, как враг народа. Нередко хозяйка рассказывала нам о своей бывшей хорошей довоенной жизни. Она тоже всё время тогда держала собак и показывала нам их фотографии. А тут я узнал, что проживавший по соседству адъютант сына Сталина – Василия, продает породистого взрослого красивого доберман-пинчера за 150 рублей. Это две мои месячные зарплаты. Мне страшно захотелось заполучить этого пса.

Николай возражал, говоря, что он собачий дух не переносит, что нормальные люди держат собак во дворе, да и как жить с ней в одной комнате на частной квартире, да и когда тебе с ней заниматься, когда мы большую часть дневного времени проводили на занятиях в Академии. Мне стоило большого труда уговорить его и хозяйку, разрешить взять собаку. Собаку я приобрёл, но ненадолго. Она не выдерживала моего длительного отсутствия и делала большие лужи на полу и почему-то возлюбила в отсутствии жильцов спать на хозяйкиной постели, оставляя на ней вмятины и шерсть.

 Хозяйка этого перенести не смогла, и мне пришлось продать собаку за бесценок. Знавал я и одного человека, который имел 22 собаки. И когда люди этому удивлялись - зачем ему так много собак, - он объяснял: «Знаете ли, они все ведь очень разные, но ни одна из них меня не предаст и мне не изменит».

Еще когда я жил в Днепропетровске, мне было 14-15 лет, у меня была собака Бетка породы доберман-пинчер. Она удивляла всех тем, что вслед за мной залезала на второй этаж здания облвоенкомата по лестнице, где перекладинами служили железные прутья, а также сама по ним и спускалась. Времени с этой собакой я проводил много, а в школе учился плохо. Отец решил, что в этом виновата собака, и шофер по приказанию отца куда-то отвёз её. Еле-еле уговорил я шофера сказать, куда он отвёз Бетку. К этому времени прошла уже неделя. И всё-таки я поехал за ней и нашёл её в селе за 30 километров от города. Она лежала у развилки дорог и ждала меня. Радость обоюдная нашей встречи была неописуема.

Привязанность к этой собаке у меня была настолько большая, что при переезде нас из Днепропетровска в Одессу я настоял, чтобы Бетку мы взяли с собой. При эвакуации из Одессы в июле 1941 года Бетку взять с собой мы не смогли, так как ехали в товарном поезде и в переполненной людьми теплушке. Женщины с детьми были категорически против, чтобы в вагоне ехала собака. Бетка осталась с отцом, и он держал её в райвоенкомате на Комсомольской улице, ныне Старопортофранковская. При разрыве бомбы Бетка была парализована на задние ноги и ходить не могла, а только ползала.

Чтобы прекратить её мучения, отец перед эвакуацией приказал шоферу застрелить Бетку. Но у него  решимости не хватило, и он решил утопить её в озере. Положил Бетку в мешок с камнем, завязал и бросил в озеро. Но стиравшие поблизости бельё женщины решили, что он топит ребёнка, подняли крик и заставили его вытащить собаку. Бетка жила при отце до тех пор, пока его самого не контузило, в связи с чем он был эвакуирован теплоходом в Севастополь. Конец Бетки не известен.

Другая наша собака - обезьяний пинчер по кличке Ярик отличался не только несносным характером, но и тем, что «пел», (скулил) под музыку скрипки или баяна, но на улице крупно поссорился с немецкой овчаркой и был ею разорван.

Был еще «двор терьер». Звали его Малыш. Взяли его от ощенившейся беспризорной суки, с которой подружился мой сын Толя. И когда Толя по улице Львовской шёл в школу, в первый класс, за ним бежала провожать эта сука, а за ней цепочкой друг за другом семеро щенят мал-мала меньше.

Прохожие останавливались и провожали взглядом эту кавалькаду. От школы эта семейка возвращалась самостоятельно. Причём Малыш, как самый маленький, бежал последним. За малый рост и сообразительность его пожалели и оставили у себя.

Когда я служил в Польше, то незадолго до смерти Сталина, я был в командировке в восточной Германии и там узнал, что можно приобрести за 100 марок трёхмесячного щенка породы боксёр. Страсть к породистой собаке превзошла все другие интересы, и я в следующей поездке купил этого щенка, хотя за эти деньги можно было купить костюм себе или жене, часы или велосипед.

Мой товарищ по номеру в военной гостинице, где я жил в гарнизоне военно-морской базы "Свинемюнде", не пожелал, чтобы с нами жил щенок, который к тому же не был приучен к опрятности и гадил в комнате.

Мне пришлось в течение месяца, до моего отъезда в отпуск к родителям в Одессу, держать его в подвале дома. В подвале было темно и грязно и, когда я на следующий день пришел в подвал, щенка там не оказалось. Своей мощной  башкой он выбил стекло в окне и вырвался на волю. С трудом я поймал его, водворил на место, забив окно досками. Возможности держать собаку здесь я не имел, так как часто ездил в командировки.

Подошло время моего отпуска, и я пошел к ветеринару за справкой о здоровье собаки, без которой на неё не дадут железнодорожного билета. В справке мне отказали, так как у собаки коньюктивит на глазах. Что делать? Жизнь приучила меня не отступать перед трудностями, а преодолевать их. Решил провезти щенка через две границы тайно. С неделю, по несколько раз в день, я тренировал щенка, чтобы он минут 5 находился в закрытом чемодане и преуспел в этом. На польской и советской границах перед приходом в вагон пограничников и таможенников, я выпускал щенка из вагона, а после их ухода вновь забирал щенка к себе. Щенок уже привык ко мне и мои команды исполнял. Дождавшись, когда до отправления поезда из Бреста осталась одна минута, я вошёл в вагон, поставил чемодан со щенком на свою нижнюю полку и тут же вышел из вагона, чтобы войти в него тогда, когда поезд тронется. Когда поезд тронулся, и я вошел в вагон, то увидел около моей полки человек десять пассажиров и проводницу, которые напряжённо смотрели на мой чемодан.

На вопрос «В чём дело?» все наперебой отвечали, что когда поезд ещё стоял, чемодан вдруг зашатался. Увидевшие это удивленные пассажиры позвали проводницу и решили, что в чемодане ребёнок или взрывное устройство. Когда я раскрыл чемодан, и все увидели щенка благородной породы, который тут же начал чесаться, все облегчённо вздохнули, а проводница, на радостях, простила мне, что я сел в вагон без билета на собаку. Моим родителям эта собака не понравилась. Главное то, что она не лаяла. Собака содержалась у них без привязи, когда хотела, убегала со двора, а потом и совсем пропала. Когда в письме мои родители сообщили об этом, я очень горевал. Столько преодолеть трудностей, чтобы привезти её за тридевять земель и всё понапрасну!

Старый солдат о чём бы не говорил, всё сведёт к рассказу о войне. Заканчивая о собаках, должен сказать, что в армии на фронте и в тылу помогали громить коричневую фашистскую чуму и другие животные - наши меньшие братья. В воинских частях использовались миллионы лошадей. Только одних кавалерийских дивизий было в нашей армии 85. Лошади были даже на флотах и флотилиях в береговой службе.

На крайнем Севере действовали «оленьи бригады», перевозившие на нартах по глубокому снегу воинов и воинские грузы.

На юге, под Сталинградом, была на фронте "верблюжья бригада». 300 верблюдов транспортировали воинские грузы. Я уже говорил ранее, что к перевозке воинских грузов и даже орудий и миномётов привлекались на фронте волы. Мне самому пришлось видеть в конце войны, в феврале 1945 года, как, растянувшись на целый километр, передвигался по берлинской автостраде миномётный полк. Мимо мчались на Запад "студебеккеры", "шевроле", "форды", "доджи", "виллисы", а рядом тянули на санях 120-ти мм миномёты и боеприпасы к ним волы!

 Если уж говорить о том, кто помогал советскому воину раздавить немецко-фашистскую гадину, то нельзя не упомянуть об имевшем место уникальном случае на войне.

В сентябре 1941 года при отступлении советских войск из вольеров знаменитого заповедника Аскания – Нова были выпущены на свободу все животные и сотни ядовитых змей, собранных со всех континентов земли. Не зная об этом, в этом посёлке разместился в зданиях штаб 11 немецкой армии во главе с командующим – любимцем Гитлера, генерал-фельдмаршалом Эрихом фон Манштейном.

 Во время неожиданного налёта советских бомбардировщиков и бомбёжке посёлка немецкие генералы и офицеры в спешке пытались укрыться в щелях и траншеях, вырытых ещё советскими бойцами. Но там их встретили грозного вида змеи, которые, приподнявшись, яростно раскачивали головами, издавали злобное шипение и глядели на незваных пришельцев холодным ненавидящим взглядом. Убоявшись этих гадов, офицеры и генералы не решились воспользоваться укрытиями и, повернувшись вспять, предпочли встретить смерть от осколков, разрывавшихся советских бомб.

История войны зафиксировала и такие курьезные случаи:

Когда немцы бомбили Москву, то много зажигательных бомб попало на территорию зоопарка. Работники зоопарка не справлялись с их тушением. Видя такое дело, слон Шанго хоботом набирал воду из резервуара и водой тушил зажигалки.

В селе Подольское Каменец – Подольского района Хмельницкой области отчаянный петух – драчун бросился на незваного оккупанта, пришедшего во двор ловить кур. Опешивший от неожиданного нападения гитлеровец стал отмахиваться от разъяренного петуха прикладом заряженной винтовки, держа ее за ствол. Но петух прыгнул на винтовку, зацепил когтем курок, произошел выстрел, пуля попала прямо в сердце. Немец погиб. Все присутствующие замерли. Ведь согласно расклеенным по селу объявлениям за одного убитого немца подлежали расстрелу 100 местных  жителей. Но обошлось. Солдаты – очевидцы убедили немецкое командование, что люди невиновны.

Так будем же добрыми к братьям нашим меньшим!

 

 

ДУБНО - ЛЬВОВ.

 

Закончилась война. Радость была неописуема! Прозвучали победные салюты автоматных очередей и пистолетных выстрелов. Первые ночи спокойного сна и радостного чувства, что такая страшная война окончилась, и ты остался жив. Кто такое волнение испытал, тот поймёт меня. А кто не испытал, пускай славит Бога, что уберёг от этого.

Вызывало чувство гордости и то, что Указом Президиума Верховного Совета СССР от 9 мая 1945 года все воины нашей бригады были награждены медалями «За победу над Германией», «За взятие Берлина», «За освобождение Праги». А некоторые офицеры, в том числе и я, Чехословацкой медалью «За храбрость» и Польской медалью «За Нейссе, Вислу и Балтику».

Предположение медиков подтвердилось, осколок, засевший глубоко в теле, вовлёк за собой материю и вату от моей одежды, что вызвало нагноение раны. В полевых условиях бригадного лазарета, где я находился, дальнейшее лечение мое оказалось безрезультатным. Рана не заживала. Я подал рапорт о разрешении мне долечиваться по месту службы моего отца в городе Дубно Ровенской области, где отец был городским военным комиссаром и одновременно начальником гарнизона. Разрешение было получено и я, тепло попрощавшись со своими боевыми побратимами, выехал в город Дубно. Военного госпиталя в городе не оказалось и я, живя у отца, долечивался в городской больнице.

В июле месяце встал вопрос о назначении отца на полковничью должность - начальником курса (факультета) Новосибирских курсов усовершенствования офицерского состава местных органов военного управления (военкоматских работников).

 К тому времени рана моя уже поджила, и чтобы я не болтался без дела, отец направил меня в командировку отвезти его личное офицерское дело в штаб Сибирского военного округа в город Новосибирск. Когда я приехал в Новосибирск и встал на учёт к местному военному коменданту, внезапно объявили о войне с Японией. Это было 8 августа 1945 года.

Комендант, ничего не объясняя, задержал мой отъезд в Дубно. Я встревожился. Никто же не знал, что война будет такой скоротечной, ведь Япония четыре года успешно воевала с Америкой и с Англией. Я решил, что меня задерживают с отправкой в связи с возможностью направления на новую войну, хотя я сыт по горло и прошедшей войной. Но через неделю война с Японией закончилась, и я возвратился в Дубно, а отец поехал в Новосибирск.

По возвращении я был направлен в резерв артиллерии Львовского военного округа, где в дивизионе офицерского состава пробыл около двух месяцев. Резерв находился в местечке Дубляны, под Львовом, сейчас в этом здании размещается сельскохозяйственная академия. Там же я получил назначение для продолжения службы в 147-ю стрелковую Станиславскую ордена Богдана Хмельницкого дивизию, которая дислоцировалась в городе Бердичеве. Казармы были на окраине города, на так называемой Лысой горе. Дивизия входила в 102-й стрелковый корпус (штаб в г.Житомире) 13-й Армии(штаб в

г. Ровно).

 

«Отец, расскажи мне о прошлой войне.

Прости, что прошу тебя снова и снова.

Я знаю по ранней твоей седине,

Как было безжалостно там и сурово.

Отец, расскажи мне о друге своем.

Мы с ним  уже больше не встретимся в мае.

Я помню, как в праздник вы пели вдвоем

Военные песни притихнувшей маме.

Отец, я их знаю давно наизусть.

Те песни, что были твоею судьбой,

И, если тебе в подголоски гожусь,

Давай мы споем эти песни с тобою.

Я часто ловлю твой внимательный взгляд,

Когда ты глядишь на друзей моих шумных.

А годы, как старые раны, болят,

С которых в войну началась твоя юность.

Отец, раздели со мной память и грусть,

Как тихие радости с нами ты делишь,

Позволь, в день Победы я рядом пройдусь,

Когда ордена ты, волнуясь, наденешь».                                        

                                       Андрей Дементьев.

 

 

БЕРДИЧЕВ - ЖИТОМИР.

 

Командующим 13-той армией  был генерал-полковник, Герой Советского  Союза Н.П. Пухов, кавалер 13-ти орденов (1895 – 1958). Впоследствии Пухов был командующим Одесским военным округом (1948-1951). Он принадлежал к той когорте военачальников, которые выполняли невыполнимые задания.

Верховный главнокомандующий Вооружёнными Силами Советского Союза в период Великой Отечественной войны

И. В. Сталин придерживался такого метода подбора кадров. Кто не справился с выполнением боевой задачи, тот уходил, уступая место другому. Пухов справлялся. Подтверждением этому служит пример с командующими 13-й армии.

 С июня по декабрь 1941 года, то есть за полгода, командующими этой армией были  генерал-лейтенант

П. М. Филатов, генерал-лейтенант Ф.Н. Ремизов, генерал-лейтенант В.Ф. Герасименко, генерал-майор А. М. Городнянский, и с января 1942 года по май 1945 года Н. П. Пухов.

Приказом командира дивизии меня назначили командиром 1-го огневого взвода, старшим на 2-й батарее 76 мм противотанковых пушек ЗИС-3,  2-го дивизиона 379-го ордена Красной Звезды артиллерийского полка 300-й артиллерийской бригады. По счёту это был уже 9-й взвод, которым я командовал после училища.

Начались учебные занятия. Потекли дни похожие один на другой, Трёхэтажные казармы на Лысой горе располагались четырёхугольником, а посредине был плац, где проводились строевые занятия и артиллерийские тренажи.

В памяти осталась такая картина: по диагонали через плац идёт девушка. На неё наведены стволы шести 76-мм противотанковых пушек. Я подаю команду: «По Таньке, наводить в основание, бронебойным, три снаряда, беглый огонь!. Шесть командиров орудий громко повторяют мою команду. Шесть орудийных стволов непрерывно следуют за девушкой. И так продолжается до тех пор, пока "Танька" не скроется за казармой.

 От сослуживцев узнал, что дивизия из Чехословакии шла в Бердичев в пешем строю. По железной дороге спешно вывозили из Германии в вагонах и платформах станки, скот, различные трофеи. Полки шли походным маршем при развёрнутых боевых знамёнах, под бравурные звуки полковых оркестров, воины при орденах и позвякивающих медалях, с песнями.

Позади оставались тысячи могил наших павших боевых побратимов. Воины - победители пешком преодолели более тысячи километров, пока дошли до Бердичева. В каждом городе, крупном селении армию - освободительницу встречали и провожали цветами и непритворной радостью. Гремели оркестры, звучали песни и страстные речи на митингах.

Во время войны Бердичев был освобождён  44-й гвардейской танковой бригадой, имеющей на своём боевом знамени 7 орденов, удостоенной почётного наименования "Бердичевской". Командиром бригады был дважды Герой Советского Союза полковник Гусаковский.

Бердичев или как его называли между собой "Волынский Иерусалим" или "столица еврейского казачества" (До войны 70% населения города составляли евреи).

 С любопытством я шагаю по его улицам, по которым 100 лет тому назад шёл великий писатель Франции Оноре де Бальзак, и вел свою невесту - польку Эвелину Ганскую, - свою последнюю любовь, в костёл святой Варвары венчаться.

Интересен и такой факт: в Бердичеве, летом 1920 года базировалась американская авиаэскадрилья, воевавшая на стороне поляков и бомбившая колонны красной конницы Будённого.

Прослужил в Бердичеве до ноября 1945 года. Жил на окраине города на частной квартире вместе с двумя лейтенантами - сослуживцами. Хозяин дома всё хотел кого-либо из нас оженить на своих двух дочерях нашего возраста, но ничего из этого не вышло - мы держались стойко.

В Бердичеве произошёл со мной эпизод, который мог закончиться трагически, но, как говорят, Бог миловал. Поздним вечером я провожал  домой девушку с танцев. Она жила на окраине города, на острове среди озера, дорожка к которому шла через густые камыши. Около дома мы постояли, поговорили и наш разговор, видимо, был услышан в доме. Кто-то тяжело начал спускаться по скрипучей лестнице.

"Беги" - сказала девушка. "Это идёт наш постоялец - старшина, у него пистолет".

 Не раздумывая, я быстро прошёл назад по дорожке, а потом сделал несколько шагов в сторону, в камыши. И тут один за другим грохнули в мою сторону три выстрела. Как говорится, пули просвистели мимо уха. Дождавшись, когда старшина и девушка вошли в дом, я побрёл к себе домой на противоположную окраину города, благодаря Бога за благополучный исход.

В нашей дивизии сформировалась артиллерийская бригада, состоявшая из пушечного полка и новых полков - гаубичного и миномётного. В связи с этим бригаду перевели в селение Гуйва, в 7 км от Житомира по Бердичевскому шоссе.

Наступили холода, а в казармах, куда мы прибыли, всё было разбито и растащено. Окна без стёкол, а кое-где и без рам. Дверей нет. Потолки и полы с дырами, стены загаженные, обшарпанные, обгоревшие. Воды нет, света нет. Понемногу стали благоустраиваться. Двери и окна занавесили шинелями и плащ-палатками. Рядовой и сержантский состав, - все участники войны с орденами и медалями на груди, жили зимой в этих казармах, а офицеры на частных квартирах в деревне, в 2-х км. от военного городка.

Однажды, в сумерках я иду домой в деревню. На поле женщины копали картошку. Вижу, из деревни бежит к ним девочка и что-то кричит. Все вдруг бросили работу и побежали в деревню. Придя в дом, от своей хозяйки я узнал, что подростки-пастухи нашли в лесу артиллерийский снаряд, положили на костёр. Кто поумнее, отошёл в сторону. Снаряд взорвался. Двоих убило, несколько было ранено. Вскоре меня и проживавшего вместе со мной однополчанина лейтенанта Алексея Белоусова позвали в дом убитого на помощь. В деревне ведь мужчин почти не было. Я заглянул на останки разорванного взрывом снаряда мальчика, и мне стало не по себе. Одно сплошное окровавленное мясо и белые кости. Из всего этого надо было сделать куклу, похожую на человека, чтобы потом показать родным и похоронить. Я воспользовался тем, что потребовался мужчина удерживать дверь от рвущихся в комнату, где лежали останки погибшего, обезумевших женщин. На это пришлось приложить немало усилий, а Алексей делал куклу. Сделав, что надо было, мы ушли, не побывав ни на похоронах, ни на поминках. Эта обстановка произвела очень тяжкое впечатление. Воина окончилась, а жертвы ее продолжались.

Не раз мне приходилось видеть фронтовиков, которые не могли смотреть на кровь и раны. Некоторых это удивляло, а я понимал фронтовиков. Слишком много крови и смертей видели люди войны и больше уже таких испытаний они не выдерживали.

В свободное время несколько раз ездил в Житомир, любовался старинной архитектурой зданий, костёлами. Житомир основан в 9-м веке. С 1320 года был под властью литовцев, с 1569-под властью поляков и только в 1793 году отошёл к России. Житомир - родина моего любимого писателя Короленко Владимира Галактионовича. Отец его украинец, мать - полька.

В конце 1945 года в полк поступил приказ: рядовой и сержантский состав, имеющий по два и более ранений, увольнять из армии вне всякой очереди. Само ранение, даже после заживления, пагубно воздействует на организм человека. Об офицерах ничего не было сказано, но я призадумался. У меня было три ранения.

Гуйва – глухой, забытый Богом отдаленный провинциальный гарнизон, окружённый лесом. Жизнь офицера в таком захолустном гарнизоне красочно описал Куприн в повести "Поединок''. Вся жизнь протекает в казарме и в строю. Такая жизнь убивает стремление к знаниям и восторженным мечтам. Гарнизонный быт с его невежеством, дрязгами, сплетнями, пьянством, картами губил многих талантливых людей, не нашедших в себе сил противостоять его мелочным соблазнам и угнетающей скуке.

Хотя и смутно, я душой понимал это. Моя натура жаждала иного поприща, чтобы бороться и вскарабкаться наверх, а не плыть по течению, не поддаваться засасывающей трясине мелочей жизни.

Говорят, оптимист изобретает самолёт, а пессимист - парашют. Я отношусь к оптимистам. 5-го ноября прошёл слух, что к празднику годовщины Октябрьской революции офицерам полка дают подарки из привезенных из Германии трофеев. У вещевого склада очередь. Каждому офицеру дают набор яловой кожи на сапоги. Пока я дожидался своей очереди, разглядел в углу склада кучу немецких мелкокалиберных винтовок, внешне полностью похожих на боевые винтовки. По Версальскому договору немцам не разрешалось иметь винтовок сверх определённого количества, и они для обучения новобранцев изготовили мелкокалиберные винтовки, сделанные внешне и по весу как боевые. Я попросил начальника склада выдать мне вместо набора кожи мелкокалиберную винтовку. Он удивился моей непрактичности, но винтовку всё же выдал, сказав, чтобы я получил на неё справку в штабе полка, что я и сделал.

 

 

НЕЛЕГАЛЬНАЯ ПОЕЗДКА В АВСТРИЮ.

 

К тому времени на свои письма о судьбе представлений меня к наградам - орденам Красного Знамени и Красной Звезды я получил ответ от зам. начальника штаба бригады капитана Гонобоблева о том, что Военным Советом 1-го Украинского фронта мне в наградах отказано.

Почему - не сказано. Меня это страшно потрясло и расстроило. Было непонятно, какое я - лейтенант, имел отношение к Военному Совету фронта? Таких как я, у Военного Совета фронта не тысячи, а десятки тысяч лейтенантов! Я решил попытаться съездить в свою штурмовую бригаду и самому разобраться в вопросе об этих наградах.

Не помню уже откуда, но я знал, что 70-я гвардейская самоходно-артиллерийская Невельско-Берлинская  бригада, на самоходках которой воевала наша штурмовая рота и где меня представляли к наградам, дислоцируется поблизости от Житомира в городе Новоград-Волынский. Я решил съездить в эту бригаду и взять там боевую характеристику на меня, с тем, чтобы потом иметь основание ходатайствовать о своих наградах.

Отпросившись у командира полка, я приехал в Новоград-Волынский, разыскал штаб бригады, ночь переспал в солдатской казарме с её тяжёлым душком (солдат кормили, как правило, горохом и чёрным хлебом).

В бригаде большинство людей были новые, но некоторые меня помнили и отнеслись к моему вопросу сочувственно. Мне дали развёрнутую боевую характеристику. Во время войны не было возможности расписывать подвиги, поэтому характеристики писали коротко: «В бою умело командует подразделением, проявляет смелость, Социалистической Родине и партии Ленина-Сталина предан». Да и писали-то характеристики хорошо грамотные штабные писари, а командиры лишь подписывали.

По письмам сослуживцев я знал, что мой батальон и бригада находятся в Австрии, в городах Тульнн и Клойстенейбург, на реке Дунай, куда нужно ехать через Польшу и Чехословакию. К этому времени граница СССР была уже восстановлена, охранялась пограничниками, которые входили в министерство Государственной безопасности. И пересечь границу можно только по специальному пропуску, выдаваемому Москвой.

 Зная, что для меня добыть такое разрешение невозможно, я решил пойти на хитрость, а вернее на авантюру. Я знал, что город Перемышль в сентябре 1939 года отошёл от Польши к СССР, но несколько месяцев тому назад был возвращён обратно Польше. Об этом было сообщено в газетах, но на это мало кто обратил внимание в то буйное, неспокойное послевоенное время. Я решил сказать командиру полка, что моя бригада находится в Перемышле и попросить отпустить меня туда.

О том, как я переберусь через границу, я не думал, надеясь, что на месте разберусь. Но в случае задержания на границе я надеялся оправдаться отпускным билетом, сославшись на незнание правил пересечения границы. Так и получилось. Рапортом я попросил отпуск на 10 дней, чтобы выехать в свою бывшую часть, стоявшую в Перемышле, и узнать о судьбе своих наград.

 Всё было естественно, и разрешение было дано. Оформив отпуск, я выехал во Львов, а оттуда на пограничную станцию. Покрутился там, изучая обстановку.

Вечером залез в товарный вагон поезда, отправляющегося в сторону Польши, и закрыл дверь. В вагоне прижался в правый передний угол и стал ждать. Подошли пограничники, открыли дверь вагона, посветили фонариком, но луч света до меня не дошёл, закрыли дверь и ушли. Вскоре поезд тронулся, и я облегчённо вздохнул. Долго на ногах не простоишь, сидеть не на чем. Лег на пол. Я был в шинели и вооружён пистолетом ТТ с двумя обоймами патронов. Время тогда было неспокойное, много было банд, дезертиров, националистов, воров и все офицеры всегда имели при себе личное оружие.

Вдруг, на ходу поезда я почувствовал, что в противоположном углу вагона кто-то есть. Я выхватил пистолет, загнал патрон в патронник (это было слышно) и спросил: "Кто там? Буду стрелять''. Мне ответили: «старшина Маблер».  Разговорились. Оказывается, польский еврей, старшина нашей армии, также нелегально, как и я, едет в Краков повидать своих родных.

Поезд шёл медленно, с частыми остановками. Я боролся со сном. Заснуть было опасно. Мало кто как себя назовёт. Жизненный опыт заставлял быть настороже. Я лежал на спине, но рука с пистолетом на груди в направлении противоположного угла, палец на спусковом крючке. Под утро всё-таки вздремнул.

Сошли в Кракове. Старшина пригласил меня к себе, помыться, побриться, покушать. Я согласился. Мне предстоял ещё длинный путь по чужим землям и надо было выглядеть в форме. Ранним утром прошлись по древнему Кракову, любуясь его интересной архитектурой.

Проходили мимо университета, в котором учился и работал Николай Коперник. Там и сейчас хранится его книга «О вращениях небесных сфер», в которой он впервые в 1543 году доказал, что земля круглая и вращается вокруг своей оси и обращается вокруг солнца. Только через 300 лет католическая церковь сняла запрет с его учения.

Интересно, что впервые подтвердил воочию утверждение Коперника о том, что земля круглая, наш космонавт-2, Герман Титов.

6 августа 1961 года, пролетая на космическом корабле «Восток-2» на высоте 244 километра над землей, Титов увидел не прямую линию на горизонте, как все мы видим на земле, а дугу, то есть земля была круглой. Об этом он радостно сообщил в центр управления полетов.  Я вспомнил, что Краков, до Варшавы, был столицей польских королей, и в 1813 году его проходили российские войска, гнавшие на Запад остатки разгромленной Наполеоновской армии.

Когда привратница ранним утром открыла дверь в доме, старшина дал ей денег. Я удивился, у нас так принято не было. Потом и у нас это привилось. Дома у него я принял ванну, заряжённый пистолет был рядом со мной. Осторожность превыше всего. Когда выпивали за столом, следил из одного ли графина наливают в рюмку, не отравлено ли спиртное. Но всё обошлось нормально. Я пошёл на вокзал, там отоспался и поехал дальше.

 Вблизи Кракова проезжал мимо немецкого концентрационного лагеря Освенцим, где во время войны содержалось одновременно 250 тысяч узников и было уничтожено 4 миллиона граждан СССР и других стран. Потом были пересадки в городах Брно, Братислава, Вена.

Мой батальон располагался в городке Тульнн, в 40 км от Вены, выше по течению Дуная. Большая радость была встретиться с боевыми побратимами своего взвода, роты, батальона. Пережить такую войну, сотни километров пройти первым навстречу врагу, не прятаться за чужими спинами и после десятков кровопролитных боёв остаться живым! Кто-то не дожил до радостного дня Победы, кого-то тяжело ранило, кто-то пропал без вести.

Особо меня потрясло сообщение, что в том же бою, где я был ранен, уже после меня осколком вражеского снаряда был сражен наповал мой помощник по взводу старшина Королев. За три месяца совместной боевой службы мы крепко сдружились и он для меня был как родной.

 Мои солдаты в боевых орденах и медалях, а у некоторых и по два ордена на груди.

Но как же мои награды?

Осенью 1944 года на Сандомирском плацдарме в мой взвод прислали рядового  Щигарцова. Он был писарем наградного отделения в штабе бригады, что-то там напроказничал, и его прислали ко мне на исправление. Месяца через два его забрали обратно в штаб на ту же должность. И вот сейчас я с ним встретился. В чем дело? Почему мне отказали в заслуженных наградах? Щигарцов порылся в бумагах и показал мне наградные листы на меня. Наградной лист на орден Красное Знамя подписан командиром самоходно-артиллерийской бригады Героем Советского Союза подполковником Корнюшкиным и командующим 4-й гвардейской танковой армией дважды Героем Советского Союза генерал-полковником Лелюшенко. Но сверху красным карандашом кто-то размашисто написал: «Отказать ввиду представления второй раз за операцию».

Щигарцов пояснил, что сапёров к наградам представляли танковые командиры по своей линии, но во избежание двойного награждения за одни и те же подвиги (со стороны сапёров и танкистов, что иногда бывало), танкисты наградные листы на сапёров пересылали через военный совет фронта сапёрному командованию. Вот там, в военном совете фронта, кто-то и начертал вышеприведенную резолюцию, которую никто не посмел оспорить.

Но ведь оставался действенным и наградной лист на орден Красная Звезда! Он подписан теми же командирами. Почему он не попал в приказ о награждении?

Щигарцов не мог мне на это ответить и предположил, что поскольку я  выбыл из бригады по ранению, то вместо моего наградного листа направили наградной лист на какого-нибудь тыловика.

Потом на дальнейшей службе знавал я одного такого тыловика - начальника аптеки кавалерийского корпуса. Ни одного ранения, а пять боевых орденов на груди. Всё дело было в том, что в его распоряжении был спирт и девочки - работницы аптеки, а кавалерийские командиры здорово любили и то и другое.

Ничего не могло объяснить и командование батальона. Тут подошел новый 1946 год и я встретил его в ресторане вместе с офицерами батальона, приглашёнными мэром города и местным отделением коммунистической партии Австрии.

Тогда кто-то мне посоветовал обратиться по моему вопросу к начальнику инженерных войск 1-го Украинского фронта Герою Советского Союза генерал-полковнику Галицкому.

Штаб Галицкого находился по другую сторону Вены, в пригородном курорте Баден.

Поехал я в Баден. Здесь, на курорте, в отдельном домике писал в своё время свои произведения Достоевский.

Не так-то просто было простому лейтенанту, без связей, пробиться к столь высокому сановнику, но мне удалось. Принял он меня хорошо, выслушал внимательно, написал что-то на бумаге, вложил в конверт, заклеил и сказал, чтобы это письмо я передал командиру бригады. Окрылённый радостью, я помчался опять через Вену в свою бывшую бригаду. К тому времени командир бригады ещё имел право награждать своих подчиненных правительственными наградами.

Но командира бригады на месте не было. Дожидаться его я не мог, кончался срок моего отпуска, а ведь мне ещё возвращаться через границу и мое опоздание может навлечь подозрение у пограничников.

 Я решил передать письмо временно исполняющему обязанности командира бригады подполковнику Лунину - начальнику штаба бригады. В нашу бригаду он пришел после войны, и я его не знал. Прочитав письмо, Лунин вдруг вскипел и обрушился на меня с площадной бранью, что, дескать, ордена надо было в бою завоёвывать, а не выпрашивать у большого начальства. Я был ошарашен! От негодования я сильно взволновался, но держал себя в руках, ответить оскорблением не мог. Потому что он мог арестовать меня суток на 10, что я не мог позволить себе, так как был за границей на нелегальном положении и опаздывал в свой полк.

 Я ушёл от Лунина, не добившись того, ради чего преодолел такие трудности. В груди всё клокотало от бешенства. Ведь эти награды я завоевал в смертельном бою, в гвардейских атаках на броне танка, где и пролил свою кровь.

Как сказал поэт: «Одна на свете нам награда – Державы вечная любовь».

Что же Галицкий написал в этом письме? Так для меня и осталось это тайной. Эту тайну я пытался разрешить спустя 40 лет, но тоже неудачно. Я прочитал книгу воспоминаний Галицкого "Дорогу пехоте пробивали сапёры''. Но почему-то на книге он значился генерал-лейтенантом, когда я в 1945 году видел его генерал-полковником. Стал среди ветеранов выяснять, в чём дело.

Оказалась, что в 1938 году Галицкий, будучи заместителем начальника военно-инженерной академии, в Москве, написал характеристику-донос в НКВД на своего начальника академии, в связи с чем тот был арестован и погиб в подвалах Лубянки. В 1956 году жена репрессированного стала добиваться реабилитации своего мужа. В связи с этим была назначена проверка по делу, и от Галицкого следователь затребовал характеристику на своего бывшего начальника. Галицкий написал положительную характеристику. Следователь показал жене репрессированного эти две противоположные характеристики.

Возмущенная такой подлостью со стороны Галицкого, жена обратилась с жалобой в ЦК КПСС. Жалоба попала к Министру Обороны  маршалу Жукову. Он принял решение разжаловать генерал-полковника Галицкого до рядового. Но в период правления Брежнева, Галицкий сумел доказать, что его донос был написан уже после ареста начальника академии. В связи с этим Галицкому пошли навстречу, но восстановили только в звании генерал-лейтенанта.

При очередной поездке в Москву на встречу с однополчанами 111-й стрелковой дивизии я через адресное бюро узнал, где проживает генерал Галицкий. Пришел в его квартиру, но опоздал. Его дочь сказала мне, что 4 месяца как отца схоронили. Он умер на 91 году жизни. Очень мне хотелось узнать, что же Галицкий написал в письме командиру бригады и за что так жестоко надругался надо мною подполковник Лунин.

Какое-то время я тяжело переживал лишение меня заслуженных на поле боя наград. После войны фронтовики с гордостью каждодневно носили на гимнастерках или пиджаках боевые ордена и медали. Характерен в этом отношении пример с известным драматическим артистом Иннокентием Смоктуновским.

Осенью 1943 года он рядовым автоматчиком в составе воздушного десанта был выброшен западнее Киева. Приземление было неудачным, прямо в расположение гитлеровцев, взяли его, как говорится тепленьким. Будучи в плену, Смоктуновский во время перехода пленных в концентрационный лагерь, чудом скрылся от немецкой           охраны, примкнул к партизанскому отряду, храбро воевал и был награжден солдатской медалью «За отвагу».

Так случилось, что Смоктуновский не знал о награждении его этой медалью. После демобилизации из армии Смоктуновский уехал в самую глушь - за Полярный круг в город Норильск, где поступил артистом в местный драматический театр, считая, что там будет больше возможности скрыть свое пребывание в плену и тем самым избежать репрессии. В связи с этим он даже сменил фамилию со Смоктуновича на Смоктуновского.

Дело в том, что в результате сокрушительного разгрома Красной Армии во второй половине 1941 года большая часть Красной Армии оказалась в плену у немцев. Иногда в плен без боя сдавались целые полки и дивизии. Мстя за это поражение, Сталин дал указание  всех военнопленных, возвратившихся после войны в Советский Союз, отправить на каторжные работы в отдаленные части страны сроком на 10 лет. Избежать этого удалось немногим.

Со временем Смоктуновский, работая актером в различных  театрах, проявил свои артистические способности, стал знаменитостью, заслужил звание народного артиста СССР и Героя Социалистического труда, был награжден многими орденами, медалями и премиями. Длительное время работал в Ленинградском Большом драматическом театре, снимался во многих кинофильмах, совершил гастрольное турне по городам Северной Америки, стал любимцем властей и признанным при жизни великим артистом.

И вот в самый пик его известности его вызвали в райвоенкомат и вручили награду за участие в боях в партизанском  отряде – медаль «За отвагу». Радость была неописуема. С этой медалью, на радостях, он обошел все руководство города, театра, родных, близких и знакомых. Длительное время он эту медаль, единственную из многочисленных его наград, носил на пиджаке, с удовольствием рассказывая, за что он ее получил и что в случае его смерти эта серебряная медаль и удостоверение о награждении ею останется в его семье на вечное хранение.

После победоносного окончания Отечественной войны фронтовики пользовались в народе большим уважением и почетом и с гордостью носили на груди, как в праздничные, так и в будние дни, заслуженные боевые награды – ордена и медали.

 

 

«За семьдесят товарищам моим.

Им некуда от времени деваться,

Лысеющим, стареющим, седым.

А мне все кажется, что им по двадцать.

 

Гляжу на них и вижу те года,

Где шли они во всей красе и силе,

Когда была Россия молода

И судьбами её они вершили.

 

Их не согнули никакие беды,

И славить вечно вся земля должна

Простых людей, которым за победы

Я б звезды перелил на ордена.

 

Что б не пылать земному шару снова,

Солдатской крови пролито сполна…

Чтоб помнил враг урок войны суровой,

Фронтовики, наденьте ордена!».

 

В послевоенное время наградная практика была испоганена, извращена, и перестала отвечать своему назначению.  Был обесценен рейтинг боевых и юбилейных наград. Некогда популярный призыв: «Фронтовики! Наденьте ордена!» по сути остался безответным. Во многом этому способствовали безответственные действия руководителей государства, невоспитанных и необразованных Н.С. Хрущева, Л.И. Брежнева и других, которые сами себя награждали высокими орденами как отечественными, так и иностранными.

Так, Н.С. Хрущев уже в мирное время был удостоен звания Героя Советского Союза и трижды Героя Социалистического труда, награжден 7-ю орденами Ленина и многими другими орденами. Превзошел в этом сменивший его Л.И. Брежнев, ставший тоже в мирное время Героем Социалистического труда и четырежды Героем Советского Союза, кавалером 8-ми орденов Ленина и многих других орденов, как отечественных, так и иностранных. (Ему было 13 раз присвоено звание героя стран, входящих в лагерь социализма). В части награждения орденами Ленина, Хрущева и Брежнева всех превзошел министр  обороны СССР Герой Советского Союза и дважды Герой социалистического труда маршал Д.Ф. Устинов. Он, помимо других многочисленных наград, был награжден 11-ю орденами Ленина.

Брежнев, за время его руководства страной, заимел столько орденов и медалей, которых не имели московские князья, цари и российские императоры, вместе взятые. Под стать им действовали и нижестоящие деятели. Маршал Советского Союза С.М. Буденный ничем не проявил себя в Отечественную войну, но уже в мирное время стал трижды Героем Советского Союза.

Потом награды посыпались дождем, сплошь и рядом. Дело дошло до того, что стали награждаться предприятия и учреждения, заводы, фабрики, артели, дивизии, корпуса, армии, военные округа и флоты, города (четырежды орденоносный город – герой Ленинград, даже государства (пяти орденоносный Узбекистан, трижды орденоносная Молдавия).

Хуже того, боевыми орденами стали награждаться убийцы и террористы. За убийство  первого заместителя Владимира Ленина – Льва Троцкого, его исполнитель, испанский коммунист Рамон Меркатор удостоился звания Героя Советского Союза, а организаторы этого убийства, офицеры службы безопасности Советского Союза (НКВД) Эйтингон и Судоплатов, были награждены орденами Ленина(1940г.). Орденом боевого Красного Знамени был награжден агент Комитета государственной безопасности Советского Союза (КГБ) Богдан Сташинский за убийство руководителя Организации украинских националистов Степана Бандеры (1959г.).

Поэтому советские люди перестали носить награды и надевают их только в единственный день в году в праздник Великой Победы – 9-го мая.

Время – лучший доктор, говорили древние. Со временем утихла и моя боль от этой вопиющей несправедливости.

 

«Не успев дотянуть до получки,

По причине нехватки вина,

В суматохе базарной толкучки

Человек продает ордена.

 

Опечатанный нашей кровью

Старо - Русский нетающий лед,

Пепел Бреста и прах Приднепровья

Человек без стыда продает.

 

Оглянувшись вокруг воровато,

Он на все, если надо горазд:

Память деда, отца или брата

За пятнадцать целковых отдаст.

 

Вот на ленте медаль Ленинграда,

Уцелевшая чудом в огне.

Вместе с ней наша боль и блокада

Продаются по сходной цене.

 

 

Схоронил старшину – бедолагу

Взвод стрелков, поредевший на треть.

И вот эту медаль «За отвагу»

Не успел он ни разу надеть.

 

Там, где тесно толкучка зажата

В подворотни, дворы и углы,

Вам достанут, лишь были б деньжата,

Орден Ленина из-под полы…

 

Разве ведал солдат из-под Ржева,

Разве знала солдатская мать,

Что когда-то все это «налево»

Можно будет купить и продать?!»                                                       

                                           Михаил Матусовский

 

Но вернусь к Вене. Хотя времени у меня было в обрез, я всё-таки не отказал себе в удовольствии пробежаться по главным улицам одного из красивейших городов мира. Посмотрел на роскошные дворцы, величественные кирхи, чудесные парки, мосты через голубой Дунай, даже побывал на могиле гениального композитора Штрауса. Штраус – король вальсов. Это невероятно! Он написал 500 вальсов!

 Здесь, через Вену проходил путь крестовых походов европейских рыцарей против мусульман - турок. В 1148 году такой поход возглавил немецкий король Фридрих Барбаросса, именем которого Гитлер назвал план молниеносной войны против СССР. Вена - кофейная столица Европы. Конечно, выпил и чашечку кофе.

На обратном пути открыто переехал границу и прошёл пограничный контроль благополучно.

Потом, много лет спустя, я работал в Верховном Суде СССР и через мои руки прошли многие сотни уголовных дел по реабилитации необоснованно осужденных. (Верховный суд СССР рассматривал дела о реабилитации генералов, адмиралов и выше по воинским  званиям и должности соответствующих им штатских лиц. Дело о нижестоящих по воинскому званию и должности и соответствующих им штатских лиц рассматривались военными трибуналами округов и флотов (их было 20), Верховными судами  республик (их было 15), а также областными и краевыми судами (их было 175).

Вот тогда, ознакомившись с коварными методами органов государственной безопасности (НКВД), фальсифицировавших эти дела, я понял, какому большому риску я подвергался в то время в связи с нелегальной поездкой через государственную границу, через Польшу, Чехословакию и Австрию. Раскрой соответствующие «органы» мою афёру, то «вкалывать» бы мне лет 10, а то и больше, в рудниках Магадана или Колымы или на лесоповале в Восточной Сибири.

 

 

ВЫБОРЫ В ВЕРХОВНЫЙ СОВЕТ.

 

Прибыл в полк, узнаю новости. Оказывается, стрелковые полки дивизии, без артиллерии, выезжают в Западную Украину в Ровенскую область для обеспечения выборов в Верховный Совет СССР, которые состоятся в феврале 1946 года. Из артиллерийской бригады человек 30 офицеров были направлены в стрелковые полки для усиления партийной прослойки стрелковых подразделений. Все мы были члены партии ВКП(б). Злые языки расшифровывали эту аббревиатуру как второе крепостное право большевиков.

Меня направили в 15-й стрелковый полк заместителем командира усиленной роты (80 человек стрелков и 3 пулемёта). К месту назначения в Александрийский район Ровенской области выехали эшелоном в товарных вагонах-теплушках, оборудованных печками. Прибыли в большое село с церковью. Село расположено вблизи реки Горынь, километров 30 севернее города Ровно.

Разместились по хатам. Я жил в семье баптистов, их было большинство в селе. Оружие в доме баптисты не терпели, и чтобы не конфликтовать с хозяевами, бойцы оставляли автоматы в сенях, а офицеры держали пистолеты не в кобуре на поясе, а в кармане. Жители села приняли нас настороженно и недружелюбно.

Из любопытства я побывал однажды на богослужении баптистов. В хате человек 20 сидели на скамьях, читали молитвы, хором с блаженством на лице пели молитвенные псалмы. Богослужение продолжалось часа два. Село наше было разбито на участки, где мы работали по подготовке к выборам, проводили агитацию населения. В мой участок входил и хутор в 10 домов в одном километре от села за рекой Горынь.

Под вечер я верхом на коне поехал в хутор по вопросам подготовки к выборам  и задержался там.

 Стемнело. Возвращаюсь в село и вижу на домах  наклеены бандеровские листовки, написанные от руки и, видно, только что приклеенные, т.к. клей ещё не высох. Не слезая с коня и не выпуская из рук автомата, стал сдирать листовки со стен, а девать их некуда, положил за пазуху между полушубком и гимнастёркой. (Потом долго не мог отмыть гимнастёрку от прилипшего к ней клея).

Одному в темноте было жутковато. Всё время был в напряжении, наготове, ожидая выстрела. Подъезжаю к реке, впереди мост, справа и слева крутые стены обрыва. На мосту явственно мелькнула какая-то тень. Засада! Вмиг остановил коня и приготовился к стрельбе. Минут пять простоял в ожидании. Всё было спокойно. Медленно въехал на мост. Видимо, это была выдра, они водятся в этих местах.

В 10-ти километрах от села на север, в болотистой и лесистой местности в годы войны располагался штаб Украинской повстанческой армии (бандеровской). 15 километров восточнее села в селе Великий Житин родился и вырос первый президент Украины Леонид Макарович Кравчук. Ему было тогда 12 лет. Именно в таком возрасте мальчишки с нашего села таскали в сумках продовольствие в лес бандеровцам.

С нашим прибытием основные силы бандеровцев ушли на север, в Полесье, в непроходимые болотистые леса и топи. На месте остались лишь небольшие группы воинов УПА по 4 – 5 человек, размещавшихся в хорошо оборудованных подземных схронах (убежищах).

Наступил день выборов. С моего хутора в избирательный участок в село никто не идёт. Беру отделение солдат и иду на хутор. Селяне в каждом доме говорят: «Сами голосовать не пойдём. Дайте солдата с винтовкой для сопровождения». (Как будто они идут не по своей воле, а под конвоем). Приходилось так и делать.

Захожу в один дом, где проживают муж с женой. Жена дома, а где муж, хозяйка не знает. Думаю, наверное, спрятался. Солдата с автоматом оставляю во дворе, а сам лезу на второй этаж сарая, где нахожу мужика, зарывшегося в сено. Ругаю его крепкими словами. Спускаемся по лестнице вниз, и тут мужик бросается в угол, где лежит инструмент, хватает топор и замахивается на меня. Но я его опережаю. Выхватываю пистолет и стреляю мимо головы в воздух. Тут же вбегает солдат с автоматом наготове. Мужик остывает. Сказав солдату, чтобы он вёл его с женой голосовать, сам иду к следующему дому.

 В другой хате фронтовик, инвалид, без одной ноги и с медалью "За отвагу" на груди. Говорит - "голосовать не пойду''. Приношу ему урну. Говорит – голосовать не буду, и никакие уговоры не помогают. Говорит "бросьте сами за меня бюллетень в урну". Пробыв у него полчаса и ничего не добившись, пришлось так и сделать.

 Во избежание провокаций избирательный участок усиленно охраняется. На чердаке противоположного дома - пулемёт. Кругом вооружённые парные патрули. Кабинки для голосования не закрываются.

 Я входил в состав избирательной комиссии. Бюллетени были и дописанные своими кандидатами, зачёркнутые, надорванные, с антисоветскими надписями. Но большинство проголосовали "За''. Ещё днём к нам прибыл танк "Т-34'', на котором после 12 часов ночи были отправлены в район бюллетени и протокол избирательной комиссии по результатам выборов.

Однажды в бою нами был взят в плен раненый бандеровец, которого мне пришлось на санях и с охраной конвоировать километров тридцать с места расположения роты до штаба полка, в районный центр.

Немного остывшие от возбуждения после боя, мы разговорились. Он оказался учителем истории сельской школы и владел русским языком. Спрашиваю его, как вы, мол, можете сопротивляться непобедимой и несокрушимой Красной Армии, которая наголову разбила сильнейшую армию в мире – немецко-фашистских захватчиков.

 Ведь советская власть несёт народу Западной Украины свободу и светлое будущее. А он отвечает: «Нам не нужна ваша свобода. О какой свободе можно говорить, когда с приходом советской власти в Западную Украину в 1939-1940 годах были репрессированы и высланы на Колыму, в Магадан, на Крайний Север десятки тысяч представителей интеллигенции – учителей, врачей, инженеров, людей творческих профессий. Прошло пять лет, а ни один из них не вернулся на родину. А оставшихся загнали в колхозы, отобрали у них лошадей и коров, сделали крепостными колхозного строя. А светлое будущее мы построим и без вашей помощи. Народ, если он борется за свободу, победить нельзя».

«Какова ваша политическая платформа? – ставлю вопрос. – Чего вы хотите добиться, неся такие страшные жертвы?» «Мы хотим, - говорит, - независимого Украинского государства, со своей армией, настоящей демократии, множественности политических партий, ликвидировать колхозный рабский строй, где труженики не могли распорядиться плодами своего труда, и восстановить частную собственность на средства производства, иметь свою валюту и символы Украинского государства – древний трезубец и жёлтоблакитный флаг, обозначающий цвета голубого неба и спелой пшеницы. Ваш красный флаг цвета крови для нас неприемлем».

Захожу с другого конца: «Как вы можете так жестоко поступать с людьми, присланными к вам с востока Украины, убивать ни в чём не повинных людей – фельдшеров, работников связи, культуры, учителей. Вот недавно в нашем районе была зверски убита молодая женщина – учительница, приехавшая с востока Украины».

Он отвечает: «Этой учительнице мы сказали: знаниям наших детей ты учи, а воспитывать их патриотами Украины мы будем сами. Если же ты будешь бегать в органы государственной безопасности (НКВД), то мы тебя повесим вот на этом дереве, что мы и сделали, когда убедились в её предательстве. Она через своих учеников выявляла в селе родственников и сообщников бандеровцев, которых затем репрессировали с конфискацией имущества и ссылали с грудными детьми в отдалённые районы Сибири и Востока, откуда, как правило, уже не возвращаются. Вспомните, как безжалостно было истреблено по приказу Сталина ленинское окружение и даже заместитель Ленина – Троцкий вместе с обеими своими жёнами и детьми».

Надо сказать, что уже тогда эти доводы учителя и противника произвели на меня определённое впечатление.

Сейчас, когда прошло с тех пор шесть десятилетий, когда уже пятое поколение народа Украины вошло в сознательную жизнь, давно пришло время отбросить взаимные обиды и упреки все силы направить на строительство и улучшение жизни нашего народа в независимой и соборной Украине. Тем более, что к этому примирению призывает президент Украины Виктор Андреевич Ющенко.

Забегая вперед, расскажу, как эти националисты – бандеровцы еще раз напомнили мне о себе много лет спустя.

Летом 1995 года (50 лет спустя) в Киеве состоялся съезд делегатов Международного Украинского союза – участников войны (МУСУВ). Всего прибыло около 200 делегатов со всех регионов Украины.

От Одесской  городской организации фронтовиков – однополчан на съезд был послан я один, как активист ветеранского движения. Я возглавлял тогда в Одессе группу ветеранов – однополчан 4-й гвардейской танковой армии, насчитывающей в своем составе 100 человек.

Во время работы съезда я подал в президиум записку, где предлагал обсудить вопрос о примирении националистов – бандеровцев с коммунистами, ссылаясь на то, что и те и другие боролись за свободную Украину и прошло уже 50 лет после войны. Вражда уже перешла к сыновьям и внукам. Зачем это? И сколько можно? Сейчас Украина независима, за что воевали обе стороны и все силы надо направить не на разжигание вражды между собой, а на улучшение жизни многострадального Украинского народа в независимой и соборной стране.

Моя записка председателем президиума была оглашена в конце работы съезда. Боже! Что тут началось! Раздались крики «Покажите, где он». Я встал и вышел на проход между рядами. Меня окружила толпа разъяренных людей с озверевшими лицами, махавших передо мной кулаками и кричавших : «Позор, предатель, сволочь, сука, негодяй, расстрелять» и т.д.

Я пытался объяснить, что мне в составе стрелковой дивизии пришлось воевать с бандеровцами и что в их схронах (подземных убежищах) никакого золота, серебра и других драгоценностей обнаружено не было, а было только оружие, боеприпасы, еда, вода и теплая одежда. Что будучи окруженными нашими солдатами, - они, страшась плена и пыток в подвалах НКВД с криками «Хай живе вильна  Украина» подрывали себя гранатами.

Они не были бандитами, а боролись за независимую Украину, исходя из того, что согласно Конституции СССР каждая  союзная республика имела право выйти из состава СССР. Никто моих слов не воспринимал. То, что я выбрался из этого окружения живым и невредимым, считаю своей удачей. Судьба ко мне благоволила.

Тут надо сказать, что я спокойно взирал на эту вакханалию вокруг меня. Я понимал, что эти люди не воевали с бандеровцами. Бойцы, ведущие смертельный бой лицом к лицу, уважают друг друга.

Характерным примером этому является случай с командиром 63-го стрелкового корпуса сорокалетним генерал – лейтенантом Петровским Леонидом Григорьевичем – сыном ближайшего соратника Ленина   Петровского Григория Ивановича.

Л.Г. Петровский, умело командуя корпусом в августе 1941 года и, будучи в окружении, сражался отважно и причинил большой урон фашистам, но пал в бою и был подобран немцами.

Учитывая его героизм и мужество, немцы похоронили его со всеми полагающимися при этом воинскими почестями – в гробу, в военном мундире и с орденами.

На следующий день председатель президиума вручал делегатам – участникам освобождения Чехословакии в мае 1945 года юбилейные медали Чешской республики «50 лет освобождения Чехии от немецких захватчиков». Была произнесена и моя фамилия. Я подошел к столу получить медаль. Но председатель спрашивает:

- Так это вы Богачев из Одессы?

- Да, я. Отвечаю.

-У вас есть медаль «За освобождение Праги»?

- Да, есть.

- Хватит с вас и одной. Можете идти.

И я, понурив голову, возвратился на свое место. Так вот, из-за этих националистов – бандеровцев я лишился государственной награды дружественной нам страны. В нашем жестоком мире, где люди убивают других за копейки, где само понятие «жизнь» обесценилось до предела, в наших силах предотвратить эту вражду.

Прошли пять месяцев нашей напряжённой, безвыездной жизни в селе, окружённом нескончаемыми лесами. Вопреки ожиданиям, нас не вернули после выборов на постоянное место дислокации, и оставили на неопределённый срок. Настроение было неважное. Кругом началась мирная жизнь, спокойные ночи, а тут - ни сна, ни отдыха «измученной душе», всё время в напряжении, одна лишь служба и никаких развлечений.

Орденов за такую тяжкую службу не давали и старались, чтобы в стране об этом никто ничего не знал.

Как-то в конце весны командир батальона на совещании офицеров спросил, кто желает отвезти летнее обмундирование двум нашим радистам, обучающимся на курсах под Львовом. Поднялось несколько рук, но моя рука поднялась раньше других, и поехал я.

В поезде разговорился с соседом по купе, капитаном, рассказавшим, что в газете "Красная Звезда" опубликованы условия поступления в военно-юридическую академию в Москве. Я даже не знал о существовании таковой. Подробности условий приёма капитан не помнил.

Услышанным я заинтересовался. Вспомнил, что Гоголь и Короленко в молодости мечтали стать юристами, чтобы работать на торжество истины. Вспомнил и такой случай. С моим сослуживцем по батарее лейтенантом Белоусовым я возвращался в гарнизон Гуйва с артиллерийского полигона после орудийных стрельб. Оказии не было, шли пешком километров 15. В пути Белоусов говорит, что в жизни надо обязательно получить высшее образование. Почему? "Чтобы уметь читать между строк".

 Эта мысль глубоко засела во мне. Время было такое, что люди говорили одно, думали другое, делали третье. А потому разбираться в жизни было непросто.

Моя военная карьера не сложилась. В войну я по службе не вырос, как некоторые. Как начал, так и окончил её лейтенантом, командиром взвода (самая низшая офицерская должность) с одним орденом и тремя ранениями. Перспективы роста в послевоенной службе - почти никакой. Армия значительно сокращалась. На должность командира взвода в нашу батарею прибыл капитан, который раньше был командиром батареи.

Да и к тому времени романтические иллюзии по поводу военной службы офицером-артиллеристом у меня уже прошли. Грязью и ужасами на войне, строевой службой в лесах и деревеньках, в глухих военных городках я уже пресытился.

 Другое дело, если я стану военным юристом. Служба юриста в армии интересная и престижная. О профессии юриста я давно уже задумывался. Чувство справедливости, стремление отыскать истину, по-правому рассудить людей, честно и порядочно. Это чувство было у меня обострённое.

Одним словом, я загорелся желанием поступить в эту академию. Сколько в жизни бывает случайных обстоятельств, влияющих на судьбу человека!

В 6 часов утра прибыл во Львов и тут же ищу ближайшую воинскую часть, чтобы в её библиотеке самому прочитать эту газету. Поблизости оказался военный госпиталь, а библиотекарша - жена начальника госпиталя.

Стучусь к ней в квартиру, объясняю заспанной женщине, в чём дело. Поняв, что от меня так просто не отделаться, она, как была в халате, непричёсанная, открыла мне библиотеку, и я прочитал в газете условия приёма.

По условиям приёма в академию я подходил полностью. Для сдачи экзаменов в академию могли по вызову приезжать офицеры с двухлетним офицерским стажем, члены ВКП(б), годные по здоровью к строевой службе, со средним образованием, с положительными политической и служебной характеристиками. Всё это у меня было.

 Правда, образование у меня было 8 классов, но когда после излечения в госпитале в отделе кадров с моих слов оформлялось моё личное дело офицера, я сказал, что образование у меня 10 классов, что и было записано.

Мое первое личное дело офицера оформлялось в военном училище и пропало во время окружения и гибели моей 111-й стрелковой дивизии под Харьковым в 1943 году.

Второе мое личное дело оформлялось в отделе кадров Калининского фронта и где-то затерялось после моего убытия из миномётного полка вследствие тяжёлого ранения в феврале 1943 года и третье личное дело оформлялось после излечения от ранения в июле 1943 года в отделе кадров Среднеазиатского военного округа.

Переночевать в Львове решил в гостинице. Оформляя документы в комнате дежурной, обратил внимание, что незнакомый мне майор с пистолетом в кобуре на боку неотрывно и пронзительно смотрит на меня. Интуиция подсказала, что лучше мне с ним не разговаривать. Ночью через открытое окно все время слышится в разных местах города автоматная или одиночная стрельба, а то и взрывы гранат.

 Ложась спать, я и мой сосед по комнате пистолеты положили не под подушку, а под матрас,  там, где ноги. Расчёт такой: если кто-либо внезапно ворвётся в комнату, то он первым делом будет искать пистолет под подушкой, так это показывают в кино. Ночью в коридоре раздались пистолетные выстрелы. Мы вскочили с кроватей и направили пистолеты в сторону двери, приготовясь дорого продать свою жизнь.

 Мы знали, что в городе много бандеровцев. Утром узнали, что в своей комнате стрелял этот майор, который так странно смотрел на меня в фойе гостиницы. Дверь в его комнату была вся изрешечена отверстиями от пуль. Оказалось, что майор был психическим больным.

После возвращения из Львова я ещё месяц добивался откомандирования меня в мой артиллерийский полк. Прибыв в свой полк, я прошу командира полка отправить необходимые для поступления документы в академию. «Тю, - говорит он, - так туда только юристов принимают. Пока не покажешь газету - не поверю». Новое препятствие. Где я достану газету, когда после ее выхода прошло уже два месяца и она везде уже потрачена на самокрутки для курения.

Тут мне вспомнилось, что Пушкин был «абсолютным нулем» в математике, Бетховен за всю свою жизнь не смог выучить таблицу  умножения, поэт Роберт Бернс долго не мог научиться писать, Энштейн в 15 лет был исключен из гимназии за неуспеваемость, Чехов остался на второй год в третьем классе за отставание в словесности, Максима Горького приняли в церковный хор, а Федора Шаляпина нет. Но, тем не менее, Шаляпин проявил настойчивость и стал одним из известнейших певцов в мире.

Вот и я решил - во что бы то ни стало надо бороться. Выбрав свободное время, поехал в Житомир, где в библиотеке дома офицеров тайно вырвал из подшивки нужную газету. Библиотекарша ещё удивилась: «Вы так быстро прочитали газету?».

 Показал газету командиру полка и получил разрешение подготовить документы для отправки в Академию. Секретарь парторганизации быстро написал мне хорошую партийную характеристику. Пришёл к командиру дивизиона. За всю жизнь, по его словам, он одолел две книги: «Краткий курс истории ВКП(б)» и «Наставление по стрельбе наземной артиллерии», котoрое знал наизусть. Прошу служебную характеристику.

 "Дорогой, - говорит он, - характеристика нужна тебе, вот ты её и пиши, а у меня для этого времени нет. Напишешь - я подпишу».

Что делать? Как на самого себя писать характеристику? Это сейчас подобное стало привычным. Но другого выхода нет. Написал четыре-пять строк. На большее моего комвзводовского кругозора не хватило. Приношу к командиру дивизиона. Там, где у меня написано «дисциплинирован», он впереди добавляет «не», и так по всем моим предложениям. Я был крайне возмущён.

Во-первых, это неправда; во-вторых, с такой характеристикой ехать в Москву сдавать экзамены в Академию нечего было и думать. "Заходи через час ", - говорит он.

В течение часа я в волнении ходил перед штабом туда-сюда. Что он задумал? Через час он подаёт мне напечатанную на машинке текстом на всю страницу, где я так положительно расписан, что и сам на себя не похож.

«Вот так, - говорит, надо писать характеристики в Академию».

Настала для меня  тяжёлая  пора. Документы в Москву высланы, я жду вызова  в Академию  на   экзамены. После  службы   все  идут домой отдыхать,  а я  на  вторую смену - зубрить учебники. Четырёхлетняя война  многое  вышибла из   памяти. С  довоенного  времени прошло как будто  десяток  лет. Днём урывал со службы часы и, чтобы меня никто не беспокоил, залезал на чердак, занимался. Вечерами занимался в ленинской комнате казармы под тусклым светом потолочной электролампы.

 

 

«Давно минули фронтовые годы,

А их забыть  никак нельзя,

Войны суровой переходы

Во мне осколками звенят.

 

Мои ровесники, друзья – мальчишки,

Слились с гранитом навсегда.

О них узнают лишь по книжкам,

Других запомнит лишь земля.

 

И если муж пропал безвестно,

К нему придет солдатка, мать,

Туда, где в камне неизвестный

Для всех безвестных стал стоять.

 

То время с нами как и прежде,

Уйти не может навсегда:

Оно, как памятник надежде,

Как вновь зажженная звезда».

 

 

 

 

ПОЕЗДКА В МОСКВУ, В АКАДЕМИЮ.

 

Пришел вызов. Прибыл в Москву. Явился в Академию, расположенную на Смоленском бульваре, немного наискосок здания Министерства Иностранных дел, которое тогда еще не было построено. Узнаю: на 120 мест прибыло 1000 абитуриентов. Еще 1000 человек не прошли приёмную комиссию по документам. Обращаюсь в приёмную комиссию. И вдруг - фиаско! Меня не допускают к экзаменам, так как представленная мною справка о наличии у меня 10-ти классного образования, согласно записи в личном деле офицера, недействительна. Нужен аттестат о среднем образовании или его копия. Вот тебе и на! Так всё хорошо начиналось и всё рухнуло!

Крайне удручённый несбывшимися надеждами, схожу по лестнице с тем, чтобы ехать в Житомир.

И тут неожиданная встреча. Произошло чудо! Воистину мир тесен, в нем лишь гора с горой не сходится, а люди сходятся. Вообще жизнь полна случайных совпадений, из которых, как из кирпичиков, складывается судьба.

 В поднимающейся навстречу по лестнице девушке узнаю ту, которая была со мной в одной молодёжной компании на танцплощадке в городском саду в Петропавловске Северо-Казахстанской области летом 1943 года, когда я был там, в месячном отпуске после лечения в госпитале.

 Такая удача! Она работает секретарём приёмной комиссии Академии. Узнав про мою беду, она говорит: "Пройдёт справка со школы об окончании 10 классов за подписью директора школы и школьной печатью». Я навсегда благодарен судьбе за то, что она послала мне встречу с этим человеком, во многом определившим мой жизненный дальнейший путь. Я благодарен ей и мы расстаёмся.

 Где же я возьму такую справку, когда я  закончил только 8 классов?

Потом по дороге на Киевский вокзал возникает мысль, а что, если обратиться в Скопинскую школу, где я два месяца учился в 9-м классе. Скопин внезапным налётом захватили немцы. Я сам видел, как моя школа №2 была разграблена, всюду в классах и коридорах валялись бумаги, учебники, книги из библиотеки.

Все учреждения города, не исключая гороно, где тоже могли быть сведения о моей учёбе в этой школе, были разграблены.

 Может быть, попытаться "на арапа" взять в этой школе нужную справку. Хотя это один шанс из тысячи, но нужно попытаться им воспользоваться. Когда план действий созрел, иду на Казанский вокзал и еду в Скопин Рязанской области, 300 км от Москвы.

 Приехал, дошёл до школы, а войти не решаюсь. Робость одолела. Потом дождался, когда домой пошла директор школы - пожилая женщина. Я был молод, 21 год, в форме лейтенанта, с тремя нашивками за ранения, с орденом и тремя медалями на груди.

 Говорю ей: «В ваших, руках решить судьбу человека, который жизни не жалел, сражаясь за Родину, дать ему путёвку в жизнь - выдать справку».

 Много чего я говорил ей и уговаривал, пока мы шли из одного конца города в другой, к её дому. И добился своего! На другой день утром я получил справку с печатью об окончании 10-ти классов. Получил "За спасибо''. Вечно буду помнить и благодарить этого человека.

Со справкой прибыл в Академию. Был допущен к экзаменам. Знакомлюсь с абитуриентами. Какие сильные претенденты. Один говорит, что перед войной окончил педагогический техникум и работал учителем в школе, другой говорит, что всю войну прослужил в Москве, в Министерстве Обороны и все эти годы готовился к поступлению в Академию. Оба они не прошли. Третий - Герой Советского Союза. Про четвёртого узнал, что он адъютант видного московского военачальника. И так далее. Ввиду этого, надо сказать, надежды мои поубавились. Много было волнений при сдаче экзаменов, но, короче говоря, экзамены сдал на 4 и 5.

 

 

             УРА!!!  Я ПОСТУПИЛ В АКАДЕМИЮ !!!

 

Я верю в судьбу. Но не верю тем, кто говорит, что ее нельзя изменить. Главное – прислушаться к своей душе, и стремиться реализовать мечту.

Был ещё один  тревожный момент. Прохожу самый главный этап – мандатную комиссию. Заседает начальник академии генерал-майор юстиции Сухов (кавалер трёх орденов Красного Знамени) со своими заместителями. И вот, в напряжённой для меня обстановке, начальник медпункта полковник Залкинд заявляет, что у меня в теле снарядный осколок. «Какого размера?»,- спрашивает генерал. Я в волнении показываю на свой указательный палец. "О-О-О" - слышу я от всех членов комиссии. И тут только до меня доходит, что я показываю неправильно. На самом деле осколок размером с ноготь указательного пальца, о чём я поправляюсь, и что подтверждает начальник медпункта согласно моим документам. Решение комиссии абитуриентам не сообщалось.

На другой день, утром, чуть не бегом иду в академию узнать решение комиссии. Списки принятых абитуриентов вывешены в вестибюле, на доске объявлений. Напряжённо ищу свою фамилию и…нахожу!

 Не могу найти слов, чтобы  описать, как возликовала моя душа. Раз 10 я смотрел на свою фамилию в списке, чтоб не ошибиться. И когда убедился, что принят, пошёл гулять по Москве.

Безудержная, хлещущая через край радость и ликование переполняли меня. Всё во мне пело. Я сам, без помощи кого-либо сделал счастливый жизненный поворот в своей судьбе. Бывают моменты, когда ощущаешь власть над миром. Это и был такой момент. Мне было всё равно куда идти. Я даже не шёл, а как бы душой плыл по волнам, даже не плыл, а летел невесомый по воздуху. Как молодое вино пьянило ощущение полноты жизни. Всё впереди! Всё доступно!

Как сказал Лев Толстой в романе «Война и мир» о Наташе Ростовой, когда она блистала на своём первом  светском балу: «Она была на той высшей степени счастия, когда человек делается добрым и хорошим, и не верит в возможность зла, несчастия и горя».

По случаю своего поступления в академию в коктейль- холле на улице Горького (Тверской) выпил бутылку шампанского, сказав себе: «Чем больше риск, тем слаще шампанское».

Мечта свершилась! Труднейший путь закончился победой! Я буду учиться в Москве, в столице, в военной академии. Через пять лет получу высшее военно-юридическое образование. Буду учиться за казённый счёт в то трудное для страны время, когда все живут впроголодь, покупая промышленные и продовольственные товары по карточкам.

Вся Москва моя! Театры и кино, музеи и выставки, библиотеки, цирк, зоопарк и планетарий, и многое - многое другое. Буду продолжать службу кадрового военного.

Гордость и тщеславие распирали меня: я буду юристом, судьей, председателем военного трибунала. Я буду решать судьбу человека, преступившего закон, жить ему или умереть. Когда судья в составе суда входит в зал судебного заседания, то секретарь суда командует: «Встать!» - и встают все сидящие в зале, не исключая и президента государства. При совещании судей при вынесении приговора в совещательную комнату никто, даже президент, не смеет войти, а сам приговор по делу провозглашается от имени государства – Союза Советских Социалистических Республик. При этом все встают. И вообще, судья подчиняется только закону и никому больше. Было от чего закружиться голове.

Из 750 офицеров, служивших в 1946 году в 147-й стрелковой дивизии лишь я один поступил в академию.

 

 

ВЕТЕРАНЫ  -  ФРОНТОВИКИ – ОДНОПОЛЧАНЕ.

 

После окончания войны началась демобилизация рядовых и сержантов старших возрастов, призванных в армию и на флот во время войны, а потом и увольнение в запас офицеров в связи с большим сокращением армии и флота.

В первые годы после войны фронтовики не стремились к общению между собой, наслаждались мирным временем, хотя наслаждались – это громко сказано. В действительности они сразу же включились в тяжкий мирный труд в сложное для страны время разрухи и безденежья.

Прошло 20 лет. Многое о войне уже забылось. Главой государства стал фронтовик-политработник генерал-майор Леонид Ильич Брежнев. Он придавал большое значение вопросам воспитания патриотизма среди молодежи, ветеранской дружбе. Стали организовываться советы ветеранов-фронтовиков, боевых частей и соединений – полков, бригад, дивизий, корпусов, армий, фронтов. Организовывались встречи ветеранов в городах, которые они освобождали, или  где формировались их воинские части. С помощью ветеранов создавались в школах музеи боевой славы, ветераны проводили со школьниками уроки мужества, походы по местам боев, стали издаваться под строгой цензурой сотни книг о войне, в основном, мемуаров полковников, генералов и маршалов.

Были созданы советы ветеранов и в воинских частях, где мне пришлось воевать на фронте. Где-то в семидесятых годах по инициативе бывшего начальника секретной части штаба 16-ой отдельной штурмовой инженерно-саперной Рава-Русской трижды орденоносной бригады капитана Елшина Павла Дмитриевича, у которого сохранились адреса места жительства наших однополчан, был создан совет ветеранов нашей бригады.

Однополчане бригады неоднократно, раз в пять лет, собирались на ветеранские встречи в городе Загорске ( ныне Сергиев Посад ), где наша бригада в начале 1944 года переформировывалась из обычной саперной бригады в специальную штурмовую инженерно-саперную бригаду с включением в нее нового огнеметного батальона.

Собирались в Загорске еще и потому, что немало наших однополчан – офицеров, сержантов и рядовых за время формирования бригады ( три месяца ) вступили в законные и гражданские браки с местными городскими красавицами и после войны, демобилизовавшись из армии, приехали туда на постоянное место жительства.

Встречи ветеранов проходили в 6-й средней школе, где преподаватели и ученики тепло нас встречали, организовывали встречи с учениками, обеспечивали бесплатным жильем, питанием, вручали подарки и т. д.

После распада Советского Союза эти встречи постепенно прекратились, да и сами ветераны постарели и по состоянию здоровья выезжать им на далекие расстояния медиками не рекомендовалось.

В 1985 году я приехал в Москву на встречу ветеранов своего 562-го отдельного Нижнеднестровского минометного полка по случаю сорокалетия победы. 9 мая, утром, я шел в потоке людей по Крымскому мосту через Москва-реку в парк имени А.М.Горького, где на набережной реки собираются на встречу однополчане пехотных и минометных воинских частей и соединений. Люди по тротуару шли таким сплошным потоком, что, как говорится, яблоку негде было упасть. Вдруг кто-то сзади положил мне руку на плечо и говорит:

 « Борис, ты ли это? «

Оглядываюсь. Батюшки! Да ведь это Володя Шанин! С ним я учился с 1946 по 1951 годы в учебной группе морского факультета военно-юридической академии в Москве, а потом с 1955 по 1958 годы работал с ним в одной комнате в организационном инспекторском отделе военной коллегии Верховного суда СССР. К тому времени Володя был уже важным человеком: полковник юстиции, трижды орденоносец, заслуженный юрист Российской Федерации, кандидат юридических наук, заведующий кафедрой теории государства и права на юридическом факультете военного института в Москве.

Шедшему с ним своему напарнику Володя пояснил, что я из Одессы.

« -  Так ты из Одессы? Одессит?» - спросил он.

« - Да «, - ответил я, « но что касается одессита, то у нас в Одессе одесситом признается тот, кто родился в Одессе, и имеет хоть каплю еврейской крови. А у меня нет ни того, ни другого, хотя до войны и после войны жил и сейчас живу в Одессе. «

« -  Все равно, ты  - одессит, давай анекдот! «

Я рассказал ему пришедший на память анекдот.

« -  А еще анекдот можешь? «

Рассказал ему и второй анекдот.

« - А третий? «

« - А третий могу рассказать не анекдот, а быль.»

« - Давай быль.»

« - В глухой белорусской деревушке ребята-подростки собирали в лесу грибы и нашли заброшенную немецкую землянку-склад, видимо, поспешно оставленную хозяевами. А в складе том было  оружие с патронами и гранатами, военное обмундирование, продукты и спиртное. Ребята крепко выпили французского вина, закусили консервами – бельгийскими шпротами, переоделись в немецкое обмундирование и, взяв автоматы и гранаты, пошли в соседнюю деревушку почудить.

Вечером они нашли на улице в деревушке только одного сильно подвыпившего старикашку, который стоял, покачиваясь и опираясь руками за плетень. Все остальное население смотрело по телевизору международный футбольный матч. Угрожая старику расстрелом, ребята потребовали показать, где в деревне живут коммунисты. С перепугу старик показал им эти дома, и ребята, разделившись на группы, подошли к ним, постреляли из автоматов, взорвали гранату в подворье, ранив собаку, которая истошно визжала, затем восвояси отправились домой.

Но наше всемогущее и всевидящее КГБ ( не путать с конторой глубокого бурения ) дозналось про происшедшее: ребята за хулиганство были арестованы на 15 суток, а старичок – изменник и предатель -  районным народным судом был осужден с учетом возраста и состояния здоровья на один год лишения свободы в исправительно-трудовой колонии.»

« - Ну, ты молодец! Действительно одессит,» - заключил напарник и, попрощавшись, мы разошлись по своим ветеранским группам.

На этой же встрече присутствовал и один офицер нашего полка, эмигрировавший лет пять тому назад из Москвы в Израиль, и приехавший в Москву повидаться с родственниками и однополчанами.

На вопрос: « Как материально обеспечиваются в Израиле ветераны – инвалиды Отечественной войны, наверное, раза в два лучше, чем в России? « - он ответил:

« - Да нет, что вы! «

На восклицание одного из нас: « Как? Неужели хуже? Быть такого не может! « - он ответил: « Да нет, наоборот, лучше в 10 раз, и добавил, но вы не огорчайтесь. Хуже вас – советских офицеров – отставников и инвалидов войны – обеспечивается эта категория только в Китае.»

После встречи в парке вся группа – человек 30, как это вошло в обычай, пошла в близлежащее кафе, где и продолжили празднование. Интересно, что там за одним столом сидели четыре бывших командира нашего полка, сменявших на этой должности друг друга. Им было о чем вспомнить и поговорить.

На этой встрече я впервые увидел Героя Советского Союза из нашего полка полковника в отставке Степанченко Виктора Григорьевича, 1921 года рождения. Дело в том, что он прибыл в полк уже после того, как я был тяжело ранен и убыл из полка на лечение в глубокий тыл. А на встречах однополчан так получалось, что когда на встрече был я, то не было его, и наоборот.

Воспользовавшись моментом, я спросил Виктора Григорьевича, за что, конкретно, ему было присвоено звание Героя Советского Союза? Мне приходилось читать в периодической печати, что ему было присвоено это высокое звание за то, что, командуя батареей, он огнем 120 мм минометов уничтожал живую силу противника и поддерживал атаки стрелковых подразделений. Но ведь эти действия – обычная работа командира батареи на войне, которую на фронте проделывают тысячи командиров артиллерийских и минометных батарей. Мне представлялось, что Герой Советского Союза должен был совершить какой-либо выдающийся героический поступок. Как же это было на самом деле?

Вот, что он мне ответил: « Дорогой Борис Ильич. Еще Кузьма Прутков говорил в свое время : не верь всему написанному. Со мной случилось такое, что ни одному кабинетному военному писателю и в голову не придет.

В середине октября 1943 года немецкий фронт был прорван и наши войска стремительно преследовали панически отступающие немецкие части с целью первыми выйти к Днепру, форсировать его и захватить плацдарм на правом берегу реки.

При этом все перемешалось и было такое, что за нашими частями двигались немецкие части или даже они двигались по параллельной с нами дороге и в видимости друг друга, но в бой мы не вступали, так как надо было выполнить главную боевую задачу – форсировать Днепр.

Вот в такой сложной обстановке я, будучи лейтенантом и командиром батареи 120 мм минометов, выбирая для себя наблюдательный пункт, оказался  далеко от своей батареи

( дальность стрельбы полкового 120 мм миномета – 6 километров) и с двумя своими артиллерийскими разведчиками находился в лесопосадке вблизи проселочной дороги.

Тут мы видим, что по дороге приближается к нам немецкий танк с открытым верхним люком, из которого торчит древко в чехле. Ясно было, что это фашистское знамя. Азарт овладел мною. Вот бы захватить это знамя! Молод был. 22 года. Приказал разведчикам быть наготове и подстраховать меня. Когда танк сравнялся с нами, я вспрыгнул на броню танка, выхватил из люка древко и выстрелил внутрь танка из ракетницы. Бросать туда гранату было нельзя, так как там мог сдетонировать боезапас и взрывом я мог быть уничтожен.

Ракета, шипя, дымя и разбрасывая снопы искр, стала метаться внутри танка, а я с древком быстро соскочил с танка и скрылся в лесопосадке. Выскочившие из танка с искаженными от страха лицами и ошалевшие от удушья три танкиста были сражены наповал автоматными очередями моих разведчиков, которые, сорвав с убитых погоны и выхватив из их карманов личные документы, присоединились ко мне.

Медлить было нельзя, так как невдалеке из леса выползала немецкая танковая колонна с мотоциклистами. Бросив оторванное от полотнища древко, мы со знаменем скрытным путем пришли в свою батарею, сдали трофейное знамя командованию полка, и я рассказал об обстоятельствах его захвата.

Это знамя с объяснительной запиской было отправлено вверх по инстанции. Оказалось, что это знамя принадлежало танковому полку танковой дивизии СС  « Лейбштандарт Адольф Гитлер «.

По представлению командующего 37 армии, куда входил наш полк,генерал-лейтенанта М.Н.Шарохина Указом Президиума Верховного Совета СССР мне было присвоено звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали

«Золотая звезда«, а приказом командующего армией мои разведчики были награждены орденом Красной Звезды.

Обучаясь в 50-х годах в военной академии имени М.В.Фрунзе в Москве, я узнал, что это знамя на Параде Победы 24 июня 1945 года на Красной площади в Москве в числе других двухсот фашистских воинских знамен было брошено к подножью мавзолея, где на трибуне стояли Верховный Главнокомандующий Вооруженными Силами СССР Маршал Советского Союза И.В.Сталин ( через два дня ему будет присвоено звание Генералиссимуса ), Советское правительство, прославленные маршалы, генералы и адмиралы.

Ну, а представление к награждению было написано правильно. Ведь если написать в наградном листе, что я выстрелом из ракетницы уничтожил фашистский танк, да при этом еще захватил вражеское полковое знамя,так этому никто не поверит, еще и смеяться будут. Подписавший представление командующий 37-й армией генерал М.Н.Шарохин пользовался большим авторитетом у командования, был умным человеком и знал,что делает.

Кстати, М.Н.Шарохину за большие боевые заслуги было присвоено звание Героя Советского Союза, и он был награжден тремя орденами Ленина, четырьмя орденами Красного Знамени, орденами Александра Суворова, Михаила Кутузова, Богдана Хмельницкого и Красной Звезды. После войны генерал-полковник М.Н.Шарохин занимал большую должность – был начальником Главного управления военно-учебных заведений Министерства Обороны СССР. Скончался он в возрасте 75-ти лет и был похоронен на Новодевичьем кладбище в Москве.

Но конец нашей встречи был трагичен, что надолго омрачило наше настроение. Один из ветеранов, бывший во время войны номером орудийного расчета, а в мирное время – инженером продовольственного машиностроения, прибывший на встречу из Сибири, ушел из кафе под изрядным хмельком, пришел в свою высотную гостиницу в Сокольниках, где он остановился, открыл в коридоре окно на 16-м этаже и бросился вниз. Перед этим выглядел он здоровым, никому ни о чем не жаловался, предсмертной записки не оставил. Причина самоубийства так и осталась неизвестной.

Инициатором встреч ветеранов и председателем совета ветеранов был москвич, бывший начальник финансовой службы полка старший лейтенант Коротков-Кубанский. К началу работы совета в 1973 году по списку значилось 75 ветеранов полка. К своей ветеранской работе он привлек и своего взрослого сына – Эдуарда, который после смерти отца в течение десяти лет активно проводил ветеранскую работу среди однополчан. И вот в середине 2006 года Эдуард прислал мне прощальное письмо и сообщил, что совет ветеранов 562-го отдельного минометного Нижнеднестровского полка прекращает свою работу, так как я – единственный из ветеранов полка, кто остался в живых. Вот так-то.

Я уже раньше писал, что абсолютное большинство наград в Великую Отечественную войну было произведено правильно и обоснованно. Но были и исключения. Вот пример.

Мой однокурсник по учебной группе в военно-юридической академии бывший председатель военного трибунала воздушной армии в группе советских войск в Германской Демократической Республике, заслуженный юрист Российской Федерации, кавалер ордена боевого Красного Знамени, полковник юстиции Темеров Владимир Викторович рассказал мне как-то на очередной встрече выпускников военно-юридической академии, которые проводились каждые пять лет в Москве в голубом зале ресторана Прага на Арбате, про известный ему случай необоснованного награждения.

В 1950-х годах он проходил военную службу председателем военного трибунала в войсках, дислоцированных на острове Новая Земля в Северном Ледовитом океане, где проводились испытания атомных и водородных бомб. Заместителем командира по политической части расположенного там военно-строительного батальона был майор ( имярек ), Герой Советского Союза, по национальности – лак. Эта малая народность проживает на Северном Кавказе в трудно доступном месте и насчитывает всего несколько тысяч человек.

Активно проводя в обслуживаемых воинских частях военно-патриотическую работу, В.В.Темеров как заместитель секретаря партийной организации  гарнизона пытался привлечь к ней и этого майора, но безуспешно. В конце концов он прямо поставил перед ним вопрос: « Вы же Герой Советского Союза! Почемы вы не желаете рассказать солдатам о совершённом вами подвиге в период Великой Отечественной войны? «

Ответ майора удивил Владимира Викторовича. Оказывается, во время Отечественной войны этот человек в звании лейтенанта был на фронте заместителем командира по политической части банно-прачечного отряда. ( Там были одни женщины ). В боях он  не участвовал. Никакого подвига не совершал. Среди других ничем не выделялся. Звание Героя Советского Союза ему было присвоено лишь потому, как ему объяснили политработники, что он по национальности – лак, и что в этой народности должен быть Герой Советского Союза. Дескать, такова национальная политика Коммунистической партии. Что было написано в представлении к награде, он не знает. Солдатам рассказывать ему было нечего, а врать он не умел, поэтому и не выступал.

Еще один пример. Читаю энциклопедию « Герои Советского Союза «, выпущенную издательством министерства обороны СССР, где помимо анкетных данных дается краткое описание совершенного подвига, за который присвоено звание Героя Советского Союза. Читаю: « Начальник политического отдела 8-ой гвардейской истребительно-противотанковой бригады полковник Чевола Никифор Дмитриевич, кавалер 9-ти боевых наград и одного иностранного ордена, отличился в бою 25 января  1944 года при деревне Цибулев Монастырещенского района  Черкасской области, когда бригада в течение суток уничтожила 342 танка, 76 бронетранспортеров, 62 артиллерийских орудия, всего 480 огневых средств противника. «

Вот это да! Да за такой подвиг нужно было присвоить ему сразу звание Дважды Героя  Союза! Давно известно, что на войне врут в 10 раз больше, чем это было в действительности. Но чтобы в 20 раз! Думаю, что комментарии излишни.

Как-то во время празднования Дня Победы один офицер-отставник с гордостью сказал в разговоре с окружающими: « Я – гвардии полковник. « Ну, я не мог не вмешаться и спросил его:

« Прошу меня извинить за нескромный вопрос – вы были в настоящей гвардии или в приблатненной? «

- « Как вы можете такое говорить? « – обрушился он на меня.

« Гвардейское звание дается за проявленный в бою героизм личного состава воинской части. «

- « Не всегда, « - ответил я ему. « Например, дивизионы и полки реактивной артиллерии ( « Катюши « ), тяжелые танковые полки прорыва ( самоходные установки с пушкой 152 мм калибра ), отдельные батальоны минеров становились гвардейскими сразу после их формирования, еще не участвуя в боях. Оказывается, гвардии полковник об этом не знал.

 

                     В Е Т Е Р А Н Ы

«Прошла война, зарубцевались раны,

Цветут родные села, города.

Но не уснуть спокойно ветеранам,

Тревожат сны военные года...

Нельзя забыть солдату кровь, походы,

Погибших и израненных друзей,

Суровый день и огненные годы,

И слезы вдов, и горе матерей.

И если вдруг в глазах у ветерана

Мелькнет порой непрошенно слеза,

Прости ему – он носит в сердце рану,

Над ним война гремела, как гроза.

Ему при встрече низко поклонитесь,

От черной свастики он всю планету спас.

Он дрался, как бесстрашный чудо-витязь,

И радость мира отстоял для вас.

К победе светлой шел он через муки,

С боями прошагал немало стран.

Так знайте же, сыны мои и внуки, -

За ваше счастье бился ветеран.»

                           В. Олиференко

 

 

ГДЕ МОЙ ЧЕРНЫЙ ПИСТОЛЕТ?

 

«Длительность жизни измеряется не количеством прожитых лет, а количеством пережитых событий.»

 

Война уже давно прошла, но во многом еще напоминала о себе. Как и всякий уважающий себя офицер передовой линии, я, помимо штатного личного оружия пистолета «ТТ» (Тульский Токарева) калибра 7,62мм., имел на фронте и трофейный немецкий пистолет «Парабеллум» калибра 9 мм. Этот пистолет отличался высоким качеством изготовления, точностью попадания в цель и долголетием. На вооружении немецкой армии он находился более 70 лет. Это рекорд среди стрелкового оружия всех армий в мире.

Даже многие наши генералы после войны имели этот пистолет в пользовании. Кстати, именно из парабеллума  генерал Батицкий (впоследствии маршал) в декабре 1953 года в подвале штаба Московского военного округа в Замоскворечье выпустил всю обойму (8патронов) в лоб одному из самых больших негодяев и подлецов в мировой истории Маршалу Советского Союза Берии Лаврентию Павловичу.

Кстати, это был шестой Маршал Советского Союза, нами же расстрелянный. До него были расстреляны в грязном подвале НКВД на Лубянке маршалы Егоров,Тухачевский,Кулик, Худяков, Блюхер (забит до смерти). Жены и совершеннолетние их дети были отправлены в концентрационный лагерь, называемый лагерь ЧСИР – члены семей изменников Родины. Несовершеннолетние дети направлялись в детские дома и им изменяли фамилии.

Как военный человек, не могу не сказать о том, что на тот период Маршал Блюхер – герой гражданской войны был награжден четырьмя орденами Красного Знамени, орденами Ленина и Красной Звезды. Причем ордена Красного Знамени и Красной Звезды ему были вручены за  № 1. Но я несколько отвлекся от сути рассказа.

В начале марта 1945 года во время танковой атаки вблизи немецкого города Котбус моими автоматчиками был застрелен немецкий офицер, не пожелавший сдаться в плен, а его пистолет марки «Парабеллум» в качестве трофея попал ко мне.

После войны было издано несколько приказов Министра обороны СССР о сдаче трофейного вооружения – пистолетов, автоматов, винтовок, патронов и т.д. Но этот приказ мало кто выполнял. Будучи на военной службе этот пистолет я хранил в чемодане, а при необходимости носил в кармане брюк.

После войны в стране, особенно в крупных городах, были распространены грабежи, хулиганство, разбойные нападения и бандитизм и личное оружие было необходимо для самообороны.

В конце августа 1946 года, получив вызов из Военно-юридической академии, я из гарнизона Гуйва, что под Житомиром, где проходил военную службу в артиллерийском полку, поехал в Москву сдавать вступительные экзамены. При этом мой пистолет находился в чемодане. В академии абитуриентов разместили для проживания по 10 человек в комнате. Спали на грубо сколоченных деревянных нарах, на матрацах и подушках, набитых соломой, без простыней и наволочек.

Однажды вечером кто-то из абитуриентов пожаловался: «Проклятый гвоздь торчит и мешает лежать». Забить гвоздь было нечем. И тогда я, проявив инициативу и забыв житейское правило, что каждая инициатива наказуема, вытащил из своего чемодана пистолет «Парабеллум» и несколькими ловкими ударами вогнал гвоздь в доску. Всеми присутствующими это было воспринято нормально, и я пистолет спрятал обратно в чемодан.

После успешной сдачи экзаменов я выехал в свой полк, чтобы рассчитаться по всем службам, а 1-го сентября прибыл в академию и приступил к учебе. Проживал в общежитии, которое располагалось в здании академии. Пистолет, как обычно, хранился у меня в чемодане.

С 20-го сентября слушатели академии стали готовиться к праздничному параду на Красной площади, который должен быть 7 ноября, в день Великой Октябрьской Социалистической революции.

Подготовка к параду заключалась в том, что  каждый день с утра по два часа маршировали под оркестр парадным шагом на набережной Москва-реки, недалеко от Смоленской площади. Парадная колонна слушателей академии среди участников парада называлась «коробкой» и состояла из 20-ти человек в шеренгу и в 20 рядов в глубину. Всего 400 человек.

Проходящие мимо трибуны Мавзолея, где стоит правительство великой державы вместе с величайшим человеком нашей эпохи, - Сталиным, испытывают благоговейный трепет и большое психическое напряжение. Вследствие этого можно сбиться с ноги, отстать от шеренги или выдвинуться вперед. Чтобы этого избежать, шагающие рядом по шеренге удерживают друг друга сцепленными мизинцами рук.

Где-то в середине октября после занятий помощник дежурного по академии пришел в нашу комнату и сказал, чтобы я срочно явился в 217 комнату, расположенную во флигеле здания. На вопрос, кто меня вызывает и зачем, он ничего сообщить не мог.

Кстати, дежурным по академии был в тот день начальник ВАКа - высших академических курсов при академии, известный всему миру генерал-полковник юстиции Ульрих Василий Васильевич., который в 1937-38 годах был председателем военной коллегии Верховного Суда СССР. Под его председательством  были рассмотрены сотни уголовных и резонансных дел и приговорены к высшей мере наказания через расстрел маршалы, генералы, адмиралы, министры,  высшие партийные бонзы, дипломаты, выдающиеся конструкторы, директора крупных  заводов и т.д. (После смерти И.В. Сталина все они были посмертно реабилитированы).

В книге  « Маршал Жуков «  председатель союза писателей СССР, Герой Советского Союза, полковник Владимир Карпов – лихой разведчик, взявший во время войны в плен 73 «языка», назвал В.В.Ульриха самым беспринципным и хладнокровным палачом из всего племени представителей этой гнусной профессии.

Так себе, невзрачный человек небольшого роста, с круглым лицом, с лысиной, с потными ладонями рук.

Опять меня занесло в сторону. Возвращаюсь к сути моего рассказа.

Отыскал эту комнату. На двери только номер комнаты и никакой надписи. Постучал. Услышал:»Войдите». Вошел. За столом подполковник, не подав мне руки и не поздоровавшись, предложил сесть и представился, -  «Я - подполковник Саблин, начальник особого отдела  НКВД в академии».

Я похолодел. Он вежливо стал меня расспрашивать, где я воевал и где служил. Отвечая ему, я мучительно напрягая мозг, соображал, что я такого особенного мог сказать или сделать, что послужило причиной вызова меня в эту страшную комнату.

А потом подполковник, опять вежливо, поинтересовался – участвую  ли я  в тренировках к параду и знаю ли я, что парад будет принимать Генеральный Секретарь Центрального комитета Коммунистической партии Советского Союза, Генералиссимус товарищ Сталин. Я ответил утвердительно.

Потом он, глядя мне прямо в глаза, в строгом тоне, задал вопрос: «А зачем ты тайно и незаконно хранишь в своем чемодане пистолет с патронами?». Тут я совсем окаменел и, заикаясь, путано стал объяснять ему, что этот пистолет у меня еще с войны и я храню его для самообороны.

Но мне повезло. Я-таки попал на порядочного человека. Подполковник ничего предосудительного не усмотрел в моем поведении, хотя незаконное хранение огнестрельного оружия являлось уголовным преступлением и по закону влекло за собой уголовное наказание в виде пяти лет лишения свободы в исправительно-трудовом лагере. Одни словом, привет Колыме и прощай академия.

Как я бежал (летел) по лестнице на четвертый этаж в наше общежитие. Это надо было видеть.  Все только оборачивались мне вслед. Пистолет я принес. Последствий никаких не было. Об этом больше никто не знал. На параде я участвовал. Потом меня еще долго распирало от гордости, что я прошел перед самим Сталиным, а он приветствовал меня рукой.

Но мысль, - кто же на меня донес и сообщил о пистолете в Особый отдел, все время сидела у меня в голове. В комнате, где я забивал гвоздь пистолетом, проживало 10 человек, из них три сдали экзамены и были зачислены на учебу в академию.

Так кто же из них? Капитан Зинченко – Герой Советского Союза (впоследствии мой сослуживец в Забайкальском военном  округе), старший лейтенант –связист (фамилию не помню) и лейтенант ремонтных мастерских танкового полка Майборода. Кто из них? Майборода выделялся тем, что со всеми и по любому поводу вступал в ожесточенные споры и тем, что был закоренелым холостяком.

После окончания академии в начале 1951 года все разъехались по нашей необъятной стране. Я и Майборода долгое время служили по разным гарнизонам, но в 70-е годы оба оказались в Одессе. Я продолжал военную службу судьей  в военном трибунале Одесского военного округа, а он, уже будучи уволенным из армии, работал техником  нефтяной гавани.

Два-три раза в год мы встречались, вспоминали свои молодые годы, войну, учебу в столице. Потом в 2002 году мне позвонил его сосед и просил навестить Майбороду, который тяжело болел.

Приехав к Майбороде, я увидел, что он лежит на кровати, встать не может и по нему видно было, что он был при смерти. Ему было 82 года. Мне он сказал, что он чувствует приближение смерти, что ему осталось жить несколько дней. Сам он неверующий, но решил исповедоваться, чтобы получить отпущение грехов. Своего рода индульгенция для очистки совести.

Самый большой грех в его жизни в том, что еще в период войны он был завербован органами безопасности НКВД «Смерш» (смерть шпионам) в тайные информаторы, в простонародье называемых «стукачом». Правда, сказал он, во время учебы  в академии он никого не «заложил».

Чтобы отвлечь его от мрачных мыслей, я рассказал ему анекдот, - «В тюремной камере один у другого спрашивает, за что сидит. Тот рассказывает: «Мы сидели с другом, «травили» политические анекдоты. Разошлись по домам. Я думаю: сейчас идти на него стучать или до утра подождать? А он не стал дожидаться утра. Вот  и сижу».

Мне стало понятно, что это он донес начальнику контрразведки академии, что у меня хранится пистолет. Но об этом ему ничего не сказал, учитывая его тяжелое болезненное состояние. Через несколько дней    он умер. Мне сообщили о его смерти, но на похороны я не поехал.

Характеризует наше тяжелое и неспокойное время (для будущих исследователей нашей сложной жизни) и такой эпизод. Как-то в разговоре со мной, вспоминая учебу в академии, Майборода рассказал такой случай:

В 1947 году слушатели жили в общежитии при академии,  в комнатах проживало по 15-20 человек. Один из слушателей, старший лейтенант Тищенко, получил из Украины от родителей письмо, в котором говорилось о страшном голоде в сельской местности, когда обезумевшие от голода люди убивали прохожих или соседей, а кто и своих детей с целью употребления их в  пищу. Местная власть никаких мер к оказанию продовольственной помощи голодающим не оказывала, а выезд из этой местности жестоко пресекался.

Письмо Тищенко читал в общежитии в присутствии Майбороды и еще трех слушателей. При этом Майборода высказывал резкие антисоветские  взгляды в отношении руководителей Советского государства и Коммунистической партии и проводимой ими антинародной внутренней политики. На следующий день Майбороду вызвали в политический отдел академии и инструктор политотдела в звании подполковника потребовал от Майбороды дать письменное объяснение в связи с его антисоветскими высказываниями.

При этом, рассказывает Майборода, на столе перед инструктором лежали два письменных сообщения и  по подписи исполнителей Майборода старался узнать кто же из четырех присутствовавших при чтении письма донес на него.

В связи с его признанием о том, что он был тайным агентом органов государственной безопасности, я понял, что Майборода  как провокатор предательски подстрекал своих же товарищей к антисоветским высказываниям с тем, чтобы об этом донести (разумеется, за денежное вознаграждение) в органы государственной безопасности для принятия соответствующих мер. А меры могли быть в этом случае только одни – решением Особого совещания при Министре  государственной безопасности СССР – 7 лет лишения свободы в исправительно – трудовом лагере, с конфискацией имущества и лишением политических прав сроком на 5 лет.

Но первыми о высказываниях Майбороды донесли в политотдел его сотоварищи. Вот такая была обстановка в то тревожное и смутное время, когда каждый  думал одно, говорил другое, поступал по-третьему. Кстати, как я теперь вспоминаю после рассказа Майбороды, за время моей долгой военной службы мне не раз и не два попадались сослуживцы, которые, ссылаясь на конфиденциальность разговора, допускали при мне резкие антисоветские высказывания. До меня тогда не доходило, что это была провокация «стукачей», но интуитивно что-то подсказывало мне, что идти у них на поводу нельзя. Видимо, это меня и спасало, так как в противном случае лежать бы мне в неглубокой могиле в зоне вечной мерзлоты на Колыме или в Магадане.

 

 

 

Остается добавить, что за время учебы в академии на нашем курсе было 120 слушателей, из них 3  человека были осуждены Особым Совещанием при НКВД СССР (без следствия и суда) к длительным срокам тюремного заключения за антисоветскую агитацию и пропаганду. После смерти Сталина все они были реабилитированы за отсутствием состава преступления. Но после освобождения ни у кого из них жизнь не сложилась.

Надо сказать, что на «стукачестве» и на круглосуточной пропаганде наших успехов и держалась наша государственная система – радио, газеты, журналы, книги, кино, театр, политинформации, политзанятия партбюро, партсобрании, парткомиссии, партактивы, партконференции, партийные школы, партийные съезды. И одновременно на западной границе ускоренно строился второй ряд проволочных заграждений, чтобы воспрепятствовать советским гражданам бежать «из социалистического рая в капиталистическое рабство».

Итак, где мой черный пистолет?

 

 

МОСКВА – ЖИТОМИР – КИЕВ – ОДЕССА – МОСКВА.

 

 «Жизнь,если не прекрасна, то все-таки удивительна.»

 

 «Не судите, да не судимы будете.»

 

Всех принятых в Академию отпустили на две недели по своим местам службы рассчитаться со своей воинской частью и решить свои личные дела. В вагоне я оказался вместе с другим принятым в Академию капитаном Митюком.

 Митюк служил командиром отдельной роты связи в Киеве. Впоследствии он стал генерал-майором юстиции, - председателем военного трибунала Тихоокеанского флота, потом военным советником юстиции на Кубе и в Афганистане.

Вагон был переполнен. Всю ночь простояли на ногах в тамбуре. Митюк сошёл в Киеве, а я поехал в Житомир.

Прибыв в свой гарнизон, узнаю ошеломляющую новость: в моё отсутствие в течение месяца мой полк и дивизия расформированы. Из трёх стрелковых дивизий нашего 102-го стрелкового корпуса формируется одна моторизованная дивизия.

Иду в совершенно чужую мне воинскую часть, куда переданы все документы моего полка. О, Боже! Есть ли ты на свете! Узнаю ещё более ошеломляющую новость. Армия военного времени стремительно сокращалась. Подлежали увольнению в запас офицеры, имеющие тяжелые ранения или два и более легких ранения или окончившие в военное время ускоренные курсы (6-8 месяцев) военных училищ. Приказом Командующего Львовским военным округом из 102-го стрелкового корпуса уволены из кадров армии в запас более 1000 офицеров, в том числе и я,  подпадающий под все три указанные категории.

Мне выдают пакет с моим личным делом, запечатанный пятью сургучными печатями с грифом "Секретно", и командировочное предписание об убытии в Одесский облвоенкомат для постановки на воинский учёт, как офицера запаса.

Оглушённый таким неожиданным сообщением, выхожу с пакетом на улицу.

 За что же судьба так жестоко со мной поступает? Удар прямо в сердце. Особо остро воспринимаешь несчастье после счастья. Но жизнь ведь на этом не кончается. Надо бороться! Но как? Для меня естественна борьба до конца. Сдаваться не в моей натуре. Теперь уже терять нечего. Всё потеряно. Разрываю пакет. Смотрю на аттестационный лист в личном деле: все характеристики положительные, а решения командира батареи, дивизиона, полка - "уволить в запас''. Всего-то два слова, но они в корне меняют мою судьбу.

Приходит мысль: в нестандартных ситуациях следует принимать нестандартные решения.

 Когда я сдавал экзамены, меня неприятно удивило, что каждый третий поступивший в Академию не являлся участником войны. Все долгих четыре года кровопролитной войны они просидели в тыловых министерствах, управлениях, штабах, училищах, курсах, складах и т.п. Многие из них были генеральскими сынками или сынками высших партийных или советских бонз. Некоторые из них подъезжали к подъезду Академии на отцовских автомашинах. Со мной на курсе учился сын генерал-полковника Рогова, члена ЦК КПСС, начальника политического   управления   Военно-Морского флота СССР.

Значит, они будут учиться в Академии, а я нет? Да я в 100 раз больше них заслуживаю быть слушателем Академии.

В голову приходит песня «Одессит – Мишка», которую исполнял Марк Бернес. Только вместо слова Мишка я вставил себя – Борька.

 

Ты ж одессит, Борька,

А это значит,

Что не страшны тебе ни море, ни ветра.

Ведь ты моряк, Борька,

А моряки не плачут

И не теряют бодрость духа никогда.

 

Я был и одесситом, и моряком. До войны год жил в Одессе и три месяца был матросом на двухмачтовой яхте «Декабрист» добровольного спортивного общества «Водник», яхты которого стояли в Одесском порту рядом с судостроительным заводом «Андре Марти».

Я верю в судьбу, но не верю тем, кто говорит, что ее нельзя корректировать. Главное – прислушаться к своей душе, и стремиться реализовать мечту.

Далее возникает кощунственная мысль: А что, если вместо записи «уволить в запас» напечатать «оставить в кадрах». Всего-то два слова. Бывает же ложь во благо. А! Будь что будет! Пришедшую мысль стал воплощать в реальность. Нe помню, как достал чистый бланк аттестационного листа, как и где напечатал эти два слова. Но помню, что сам подделал подписи командира батареи и дивизиона и пошёл к командиру полка, который еще был в гарнизоне, заканчивая оформление по расформированию полка. У него ещё была полковая гербовая печать.

Командиру полка я сказал, что он по оплошности в моей аттестации не проставил свою подпись и печать. Уловка удалась. Командир полка у себя дома, в пижаме и, как говорится, немного «под шафе», не глядя, расписался и поставил печать.

Да простит меня всевидящий Господь! Но личное дело было в пакете, опечатанном пятью сургучными печатями. Нельзя же явиться в Академию с разорванным пакетом. Это сразу вызовет подозрения и нежелательные последствия. И тут я вспомнил о Митюке. У него, как у командира отдельной роты, должна быть сургучная печать. Ну, а то, что у печати номер будет другой, то это ничего. Мало кому  придёт в голову сверить номер на сургуче с соответствием содержимого пакета.

Поехал в Киев. Не без труда отыскал Митюка. Тот не стал вникать, почему пакет оказался разорванным, а дал указание своему «секретчику» опечатать по всей форме пакет, что тот и сделал.

Сорок лет спустя, в 1986 году, отдыхая в военном санатории Шкло под Львовом, я встретился там с генералом Митюком и напомнил ему об этом.

Он спросил: «Ты тогда пол-литра мне поставил?" Нет, говорю. "Ставь сейчас''. Пришлось распить с ним пол-литра. А через год умер Митюк нелепо. Лёг на простую операцию - удаление полипов. Ему сделали общий наркоз. Надорванное войной, работой, Кубой и Афганистаном, сердце не выдержало и навсегда остановилось. Мир праху его.

Еду в Одессу. Войдя в дом и приложив руку к козырьку фуражки чётко, с гордостью докладываю отцу: "Товарищ полковник! Слушатель 1-го курса Военной юридической Академии лейтенант Богачёв явился для свидания с родителями». Радость была беспредельная!

По возвращению в Академию меня зачислили, по-моему желанию, на военно-морской факультет. Я переоделся в форму морского офицера и приступил к учебе.

            Моя афёра раскрылась через 10 лет. В 1956 году я работал в Москве старшим офицером организационно-инспекторского отдела Военной Коллегии Верховного Суда СССР. В это время в армии производилась проверка личных дел офицеров. Вызывают в отдел кадров Коллегии и показывают мне бумагу из главного управления кадров Министерства Обороны СССР об увольнении меня из кадров в запас в 1946 году.

Как раз в это время в армии по инициативе Хрущева происходило очередное сокращение на 1 миллион 200 тысяч человек. Над каждым офицером висел дамоклов меч сокращения. "Всё, - думаю - Вот тут-то ты, Борис, уже не выкрутишься. Не то время. Хана тебе''. Но, видимо, родился я под счастливой звездой. На фронте не убило, а могло убить по моим подсчётам, раз 100, да и в других случаях везло, кроме карт, но в азартные игры я не играю.

 К тому времени до пенсии я не дослужил, квартиры не имел, не было и гражданской специальности. Жизнь после 15 лет службы в армии надо было начинать сначала. Не так то это просто, когда тебе уже 32 года и на руках жена с грудным ребёнком.

 Видя мою глубокую печаль и озабоченность, начальник отдела кадров пообещал как-либо помочь мне.

 Министру Обороны СССР было направлено письмо с изложением происшедшего, и с просьбой оставить меня в кадрах, с приложением блестящей характеристики.

 И через некоторое время в отделе кадров мне зачитывают приказ заместителя Министра Обороны СССР маршала Баграмяна об отмене приказа командующего войсками Львовского военного округа об увольнении меня в запас. Так закончилась моя война и её последствия.

Хотелось бы закончить моё повествование словами моего любимого поэта Михаила Юрьевича Лермонтова, написанными им под впечатлением кровопролитного боя с горцами у поселения Валерик на Северном Кавказе.

 

 «Жалкий человек, чего он хочет? Небо ясно,

 Под небом много места всем,

 Но беспрестанно и напрасно

 Один враждует он – зачем?»

 

 

ИТОГИ МОЕЙ ВОЙНЫ И ВОЕННОЙ СЛУЖБЫ.

 

«Нас мало - вышедших из боя.

А ныне выживших – вдвойне.

Но торжествует над судьбою

Живая память о войне.»

 

Прослужил в Вооружённых Силах Советского Союза  43 года, в том числе в сухопутной армии -27 лет,  в авиации -4 года, на флоте - 12 лет.

За это время мне было присвоено 9 воинских званий (Красноармеец, курсант, младший лейтенант и т.д. до полковника включительно).

Был награждён  6-ю  орденами, 20-ю медалями, получил 55 почётных грамот, 60 благодарностей в приказах, 15 нагрудных знаков.

Воевал на фронтах: Западном, Калининском и 1-м Украинском.

 В мирное время служил в   Московском, Забайкальском и в Одесском военных округах и на флотах:  Балтийском и Черноморском.

 Служил в двух стрелковых дивизиях, 111-й  и 147-й.

В двух бригадах, 300-й артиллерийской и в отдельной 16-й штурмовой инженерно-сапёрной бригаде.

 В 6-ти полках, в 532-м и 15-м стрелковых полках, 379-ом артиллерийском полку и в отдельных 562-м миномётном полку, 52-м запасном артполку и 25-м учебном артиллерийском полку офицерского состава.

 Служил в 3-х отдельных артиллерийских дивизионах, расположенных в городе Чирчик Узбекской СССР,  на станции Икша Московской области и в селе Дубляны Львовской области, а также в артиллерийском противотанковом училище в городе Подольске Московской области..

В военно-юридической академии. В военной Коллегии Верховного Суда СССР.

Проходил службу в 5-ти военных трибуналах: в трибуналах военно-морских баз, расположенных в городах Свиноустье (Польша) и Феодосия (Крым), в трибуналах округа, расположенных в городах Чита (Забайкалье) и  Одесса, и в трибунале 5-той ордена Красного Знамени воздушной армии.

8 раз (каждый раз на 5 лет) Указом Президиума Верховного Совета СССР назначался на должность судьи-члена военного трибунала Вооружённых Сил СССР.

В Вооружённые силы входили: армия, авиация, флот, войска Комитета государственной безопасности и Министерства внутренних дел, пограничные и железнодорожные войска, войска правительственной связи и др. Член военного  трибунала - номенклатура  ЦК КПСС.

На фронте в действующей армии был с перерывами 1 год и 10 месяцев - 570 дней.

Участвовал в битве под Москвой - декабрь 1941 года, в  Ржевско – Сычёвской наступательной операции - июль 1942 года, в Холмской наступательной операции - февраль 1943 года, в Львовско-Сандомирской операции - июль-сентябрь 1944 года (стратегическая, т.е. влияющая на исход войны),  Верхне-Нижне-Силезских операциях – февраль – март 1945 года.

Принимал участие в битве  по взятию Берлина  (Берлинская стратегическая операция) и в Пражской  - апрель - май 1945 года.

Участвовал в 12-ти атаках: в 3-х пехотных штыковых и 9 танковых десантах, а также в отражении атаки немцев под Сандомиром, Ганзаром, Боянувым (Польша).

В ближнем бою (10-50 метров) уничтожил из автомата и пистолета 8 немцев. В атаках был 3 раза ранен, в июле 1942 года - лёгкое слепое пулевое, в феврале 1943 года - тяжёлое сквозное пулевое, март 1945 года - лёгкое осколочное слепое ранение.

 Служил в строю на командных должностях 5лет. В разное время командовал 9-ю взводами.

Учился в военном училище и в академии - 5 лет, прослужил в военных трибуналах - 33 года.

 

 

 

 Служил в 20-ти гарнизонах:

город Подольск Московской области;

город Бухара Узбекистан;

Бежецкий район Калининской (Тверской) области;

Торжокский район Калининской (Тверской) области;

город Вышний Волочёк Калининской (Тверской) области;

город Петропавловск (Казахстан);

город Чирчик (Узбекистан);

город Ташкент (Узбекистан);

станция Икша Московской области;

село Дубляны Львовской области;

Александрийский район Ровенской области;

посёлок Гуйва Житомирской области;

город Москва (дважды);

город Свиноустье  Польша;

город Феодосия  Крым;

город Чита  Забайкалье;

город Одесса (дважды).

 За это время имел квартиру лишь в двух гарнизонах: Читинском и Одесском. В других гарнизонах жил в казармах, общежитиях, на частных квартирах, у родственников.

Уволился из армии в запас в январе 1985 года с правом ношения военной формы и холодного оружия - кортика. По возрасту прослужил до 60-ти лет.

 

 

«И, подводя итоги жизни,

Шепчу исповедально я:

- Люблю народ.

Горжусь Отчизной.

Блажен, кто верует, друзья!»

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

СЛУЖЕНИЕ  РОДИНЕ.

 

Как и многие дети из военных семей, Борис, сын командира Красной Армии с 1918 года, тоже мечтал стать военным. И эта мечта осуществилась в грозном ноябре 1941 года, когда он поступил добровольцем в Подольское артиллерийское противотанковое училище, стал участником великой битвы за Москву. Тогда же он получил свою первую награду - медаль "За Оборону Москвы".

О боевом подвиге Подольских курсантов, на неделю остановивших механизированную колонну врага, растянувшуюся по Варшавскому шоссе на 20 километров, хорошо рассказал в своей книге "Воспоминания и размышления" маршал Советского Союза, четырежды Герой Советского Союза Г.К.Жуков.

Шестимесячный курс училища окончен. Принята военная присяга. На петлице - один рубиновый квадрат, на рукаве - шеврон младшего лейтенанта: командира Рабоче-Крестьянской Красной Армии (РККА). В июле 1942 года комсомолец Богачев - командир взвода 50 мм минометов стрелковой роты III-й Александрийской орденов Красного Знамени и Богдана Хмельницкого стрелковой дивизии. В пехотной штыковой атаке ему пулей разворотило ногу.

Госпиталь. Отдел кадров. Снова на фронт командиром взвода управления 120 мм батареи 562 Нижнеднестровского минометного полка. В феврале 1943 года, поддерживая огнем наступающие цепи прославленной 8-й гвардейской Панфиловской трижды орденоносной стрелковой дивизии под городом Холмом Новгородской области, получил тяжелое пулевое ранение плеча и шеи.

Полгода в госпитале. Затем снова на фронт командиром взвода 78-го отдельного штурмового Сандомирского четырехорденоносного батальона. За отличие в форсировании реки Вислы награжден орденом Красной Звезды. Будучи в десанте на танках 70-й гвардейской Невельско-Берлинской пятиорденоносной самоходно-артиллерийской бригады 4-й гвардейской танковой армии в танковой атаке на плацдарме реки Нейссе в Германии получил слепое осколочное ранение правого бедра, но остался в строю. Снарядный осколок крупповской стали до сих пор напоминает ему те лихие, огненные годы, да еще медали "За Взятие Берлина", "За Освобождение Праги", польская медаль "За Одер, Нейссе, Вислу", чехословацкая медаль "За Храбрость".

Отгремела война, но желание остаться в кадрах армии, учиться, высокое чувство справедливости определило его дальнейшую судьбу. В 1946 году Богачев поступает в Военно-юридическую академию с четырехгодичным сроком обучения. В академию в то время было непросто поступить. Был открытый конкурс - 10 человек на одно место. Строжайший отбор по деловым, моральным и физическим данным, трудные экзамены. Но фронтовая закалка помогла преодолеть все преграды.

Академия располагала одним из самых авторитетных научно-педагогических коллективов в стране. В его состав входили блестящие ученые того времени: члены-корреспонденты Академии наук СССР  М.С.СТРОГОВИЧ, С.А.ГОЛУНСКИЙ, профессоры, доктора наук М.И.АВДЕЕВ, С.Н.БРАТУСЬ, А.Н.ГЕРЦЕНЗОН, А.Е.ЛУНЕВ, В.Д.МЕНЬШАГИН, И.Ф.ПОБЕЖИМОВ, И.П.ТРАЙНИН, С.В.ЮШКОВ, С.С.СТУДЕНИКИН, Н.П.ФАРБЕРОВ и др. Возглавлял Академию наук доктор юридических наук, профессор, полковник юстиции В.М.ЧХИКВАДЗЕ.

И это дало свои результаты. Из курса, где учился Богачев, вышло немало видных ученых и практиков: доктора наук,профессора, заслуженные юристы РСФСР А.С.КОБЛИКОВ, Н.И.КРАСНОВ, Н.А.СТРЮЧКОВ, Н.С.ПОЛЕВОЙ, В.Б.СМИРНОВ, Р.С.БЕЛКИН, В.Д.БАБКИН, С.И.ОВЧИНСКИЙ, кандидаты наук, полковники юстиции А.Г.МАЗАЛОВ, В.И.ШАНИН, Е.В.ПРОКОПОВИЧ, А.А.ОСИПОВ, А.С.ФРЕЙДЛИН, Р.М.ХАН-МАГОМЕТОВ, В.И.МУРСАЛИМОВ, генерал-майоры юстиции: член Военной Коллегии Верховного Суда СССР Ю.Д.КОЗЛОВ, заместитель председателя военного трибунала ракетных войск стратегического назначения Ю.Н.МИТЮК, заместитель министра внутренних дел СССР, кандидат наук Н.К.ЕРОПКИН, заместитель начальника управления Министерства обороны СССР В.В.ЛИСКОВ.

Среди слушателей курса большинство было активными участниками Великой Отечественной войны, имевшие ранения в боях и награжденные орденами. Среди них Герои Советского Союза, ставшие впоследствии: председателем ДОСААФ Киргизской ССР - генерал-лейтенант К.УСЕНБЕКОВ; начальником приемной министра обороны СССР - генерал-майор Н.К.ЩИПАНОВ; заместителем председателя военного трибунала Одесского военного округа -  полковник юстиции, заслуженный юрист Украины Е.Б.ФРАДКОВ; председателем военного трибунала в Москве по обслуживанию особо секретных научно-исследовательских учреждений Министерства обороны СССР - полковник юстиции А.И.ФИЛИППОВ; председателем военного трибунала армии - полковник юстиции И.М.ЗИНЧЕНКО.

Многие выпускники стали председателями военных трибуналов и военными прокурорами армий, гарнизонов, военно-морских баз, работниками управления военных трибуналов и Военной Коллегии Верховного Суда СССР, служили в управлениях Министерства обороны СССР, в Академиях МВД и КГБ СССР, стали заслуженными юристами РСФСР и других республик.

По окончании Академии в феврале 1951 года с Богачевым беседовали заместитель министра юстиции СССР Сухоруков, старший инспектор административного отдела ЦК КПСС полковник юстиции В.В.Борисоглебский, который потом в звании генерал-лейтенанта юстиции возглавил Военную Коллегию Верховного Суда СССР. После такого тщательного отбора последовал Указ Президиума Верховного Совета СССР об избрании Богачева Б.И. на должность члена военного трибунала Вооруженных Сил СССР. За 33 года судебной деятельности таких указов было восемь.

С 1951 по 1984 годы Богачев Б.И. добросовестно служил военным судьей в трибуналах Балтийского и Черноморского флотов, Забайкальского и Одесского военных округов. С 1955 по 1958 годы Богачев Б.И. работал старшим офицером организационно-инспекторского отдела Военной Коллегии Верховного Суда СССР. Отдел возглавлял кандидат юридических наук, полковник юстиции С.С. Максимов, ставший впоследствии генерал-лейтенантом юстиции, начальником управления военных трибуналов Вооруженных Сил СССР. В этот период Богачеву неоднократно доверялось исполнять обязанности секретаря Пленума Верховного Суда СССР по пересмотру уголовных дел. Дважды в неделю на заседания Пленума выносилось на рассмотрение 80-100 уголовных дел, а принятые по ним постановления Пленума подписывал председатель Верховного Суда СССР А.Ф.Горкин.

С теплотой вспоминает полковник юстиции Богачев генералов юстиции, под руководством которых ему довелось служить: А.Д.ЗАЙЦЕВА, Г.С.КОВАЛЕНКО, К.М.КОНОЙКО, Ю.Д.КОЗЛОВА, П.Ф.ЖУКОВА, Н.Е.ГОРБАЧЕВА, И.П.ДМИТРИЕВА, Ю.Б.ТРЕТЬЯКОВА, а также своих сослуживцев в эти годы, ставших генералами юстиции: Ф.Ф.ИВАНЕНКО, Ф.Р.ГУСЕЙНОВА, Б.Д.ДЮЖКОВА, В.И.ПЛОТНИКОВА, Н.И.ПОЛЯКОВА, Л.Г.ТРУНИНА.

В своей работе Богачев Б.И. много уделял внимания воспитанию и становлению молодых судей, ставших впоследствии генералами и старшими офицерами юстиции. Это В.И.БУЛАЕВ, В.П.САВИН, Н.Б.РЕПИН, Ю.К.ВОЛКОВ,К.Г.СЕЛИВЕРСТОВ, В.Д.ЗЕЛЕНЫЙ, Н.М. ЕНИН, Е.Н.ЗАЙЦЕВ, А.И. ВАСНЕВ, Ю.М.ЛАПУТИН, Б.Е.МИХАЙЛОВ.

Отправление правосудия, решение судьбы человека, а иногда и жизни его - процесс нелегкий. Ибо судебная работа является одним из видов творческой деятельности, в которой не существует заранее подготовленных решений. Особенно ответственно проводить судебные процессы в присутствии личного состава, где за каждым твоим словом, движением руки, выражением лица внимательно следят десятки, сотни людей, сидящих в зале.

Вопреки расхожему мнению военный трибунал - не чрезвычайный карательный инструмент, а орган правосудия, равноправной защиты прав военнослужащих, гражданских лиц и государства. По мнению заседавших в трибунале адвокатов трибуналы в нашей стране являлись островками законности и справедливости. В трибуналах к адвокатам относились как к равноправной процессуальной стороне, всегда прислушивались к их мнению, внимательно рассматривали каждое ходатайство. К тому же офицеры трибуналов гораздо реже сталкивались и с так называемым "телефонным правом". Одна из гарантий их независимости была в том, что на военных судей не распространялась обычная для военных дисциплинарная юрисдикция.

Памятным для Богачева явилось рассмотрение в 1983 году группового (пять человек), многоэпизодного уголовного дела на начальника финансовой службы военно-воздушных сил округа полковника Ермакова. Ермаков вместе с подчиненными ему инспекторами и начальниками финансовых служб нескольких воинских частей систематически получал от подчиненных взятки, расхищал государственные денежные средства в крупных размерах. Обвинительное заключение по делу, предъявленное группой следователей Главной военной прокуратуры, составило 282 страницы, а само дело - 74 следственных тома и 16 книг денежных лицевых счетов. На предварительном следствии было допрошено более 800 свидетелей, один из обвиняемых, капитан Нижник, был допрошен 134 раза, а сам Ермаков - 71 раз, проведено более 30 экспертиз вещественных доказательств.Обвинение состояло из 500 эпизодов хищений денежных средств более, чем двадцатью методами. В судебном заседании, проводившемся беспрерывно в течение трех с половиной месяцев, было допрошено 185 свидетелей, из них 110 офицеров и прапорщиков из 52 воинских частей, дислоцированных на территории Советского Союза, во всех группах войск за рубежом, а также в Монгольской Народной Республике. Подробно об опыте рассмотрения этого дела опубликована статья в бюллетене военной коллегии за 1985 год.

Приходилось ему рассматривать и дела по обвинению в получении взяток старшими офицерами Министерства Внутренних Дел СССР и Комитета Государственной Безопасности СССР.

Помимо текущей судебной работы по рассмотрению уголовных дел по первой и кассационной инстанциям Богачеву в течение 30 лет пришлось заниматься реабилитацией необоснованно репрессированных в годы тоталитарного режима, пересматривать приговоры не только нижестоящих трибуналов, но и трибуналов войск НКВД и решений коллегий ОГПУ, пресловутых "троек", - особого совещания. Награда этому напряженному, долголетнему и безупречному труду - присвоение ему Указами Президиумов Верховных Советов почетного звания заслуженного юриста Украины и Молдовы.

Много лет подряд Борис Ильич является активным внештатным корреспондентом воинских и гражданских газет, где опубликовал свыше 400 статей и заметок на правовые и военно- патриотические темы, в том числе около 100 статей в окружной военной газете "Защитник Родины" и в ее преемнике в настоящее время газете "Слава и Честь". В изданной в 1985 году книге об истории Одесского Краснознаменного военного округа среди указанных в ней офицеров правоохранительных органов, внесших заметный вклад в решение стоящих перед округом задач по укреплению дисциплины и правопорядка, упоминается и имя Богачева Б.И.

Сорок три года отданы армии. Уволившись в запас, Борис Ильич возглавил группу ветеранов войны, однополчан 4-й гвардейской танковой армии, проживающих в Одессе и области, и неустанными поисками сослуживцев через Подольский военный архив довел ее численность с 3 до 80 человек.

Являясь в последние годы секретарем исторической секции военно-научного общества при штабе Южного оперативного командования, он систематически выступает перед коллегами с докладами по вопросам истории нашей армии, перед учащимися 29, 52, 84 средних школ города Одессы, активно участвует во всех ветеранских мероприятиях.

Не порывает Богачев связей с городами, которые он освобождал от врага в период войны, и ставших ему родными. За активное участие в военно-патриотическом воспитании молодежи исполнительные комитеты Советов народных депутатов городов Рава-Русская, что на Львовщине, и Горохова, что на Волыни, присвоили полковнику Богачеву звание Почетного гражданина этих городов.

Советский комитет ветеранов войны наградил его Почетным нагрудным знаком, а в сентябре 1999 года в День Танкиста Южное оперативное командование отметило его грамотой за активную военно-патриотическую работу по повышению боеготовности танковых войск, укреплению воинской дисциплины.

Исключительная биография? Конечно же, нет. Лучше других на этот вопрос ответил когда-то Аркадий Гайдар: " Это не биография у меня необыкновенная. Это просто обыкновенная биография в необыкновенное время ".

Сейчас Борис Ильич пишет воспоминания о своей жизни. Ему есть, что рассказать потомкам. К этому зовет его память огненных дней. В последний день и в последний час 1999 года ему исполнилось 75 лет. Пожелаем ему доброго здоровья и долголетия.

 

 

     Бывший член военного трибунала

     Одесского военного округа

     полковник юстиции в отставке Ф.М. Маликов

 

 

ПОЧЕТНЫЙ  ГРАЖДАНИН  ДВУХ  ГОРОДОВ.

 

             Борис рос в семье военного. И с детства тоже мечтал стать военным. Но случилось это прежде, чем он достиг совершеннолетия.  В грозном октябре 1941 года эвакуированный из Одессы Борис, сын райвоенкома Ворошиловского района Одессы, оказался в Москве. Враг был у ворот столицы. Среди тысяч добровольцев, вставших на защиту города, был и Борис, в день своего 17-летия зачисленный курсантом в Подольское артиллерийское противотанковое училище.

Сейчас многим известен легендарный подвиг Подольских курсантов, на неделю задержавших рвущуюся к Москве по Варшавскому шоссе танковую колонну врага. Немногие вернулись с поля боя. Подразделение боевого обеспечения, где довелось служить Борису, все сделало для успешного выполнения поставленной перед курсантами боевой задачи. Его же память о тех днях – медаль «За оборону Москвы«. И всегда примером стоял перед Борисом жизненный путь его отца, добровольца Красной Армии 1918 года, первого красного командира, кавалера орденов Ленина и Красного Знамени, медали «За оборону Одессы«, полковника Ильи Ивановича Богачева.

Шестимесячный курс училища окончен. На петлице – один рубиновый квадрат, на рукаве – шеврон младшего лейтенанта. В июле 1942 года комсомолец Богачев – командир взвода стрелковой роты III-й Краснознаменной Александрийской стрелковой дивизии – участвует в кровопролитных боях под Ржевом, в 200-х километрах от Москвы.

Он остался живым по воле случая, власть которого столь велика на войне. В атакующей цепи перед вражеской траншеей Борис был ранен. Пулей разворотило ногу. После выздоровления – снова на передовой, командиром взвода управления 120 мм минометной батареи. Во взводе были солдаты вдвое старше его. Но время делало Бориса и взрослее, и ответственнее.

В феврале 1943 года – затяжные бои под Старой Руссой, поддержка наступающих цепей прославленной 8-й гвардейской трижды орденоносной Панфиловской стрелковой дивизии. Атака с хода на сильно укрепленную позицию врага не удалась. Трое суток напряженной лежки на снегу, рядом с командиром стрелковой роты, под многослойным огнем врага.

Борис знал – живым в плен он не сдастся. Как и многие офицеры, он носил в карманчике брюк пластмассовый опознавательный медальон с адресом родных и один патрон к пистолету. В пылу боя можно и не заметить, как расстреляешь все патроны из пистолета. И тогда последний из карманчика в себя. Только не  плен.

Очередная атака... И тяжелое сквозное пулевое ранение плеча и шеи. Снова медсанбат, затем госпиталь в далеком Казахстане.

Боевую судьбу трудно предугадать. Для форсирования рек, прорыва «неприступных валов» потребовалась инженерная пехота. Лейтенант Богачев стал командиром взвода штурмового инженерного батальона.

На направлении главного удара наступающих войск 1-го Украинского фронта оказался в июле 1944 года город Горохов. В ожесточенных боях за его освобождение, пробивая дорогу пехоте и танкам, участвовал 78-й отдельный штурмовой Сандомирский орденов Красного Знамени, Богдана Хмельницкого, Александра Невского и Красной Звезды инженерный батальон. За отличие в боях при освобождении города Горохова и Равы-Русской Богачев награжден орденом Красной Звезды. Затем форсирование реки Висла, жаркие бои на Сандомирском плацдарме.

В январе 1945 года Богачев снова в наступлении командиром взвода штурмовиков-десантников на «тридцатьчетверках» 68-й отдельной гвардейской Житомирско-Берлинской орденов Красного Знамени, Суворова, Кутузова, Богдана Хмельницкого и Александра Невского танковой бригады 4-й гвардейской танковой армии. Освобождение Польши, форсирование Одера, штурм Берлина, личный боевой счет уничтоженных врагов в конце войны и слепое осколочное ранение бедра. Снарядный осколок крупповской стали до сих пор неустанно напоминает ему те лихие, огненные годы.

В 1951 году, закончив Военно-юридическую академию, Борис Ильич Богачев стал военным юристом, служил на Балтийском и Черном морях, в суровом Забайкалье, в Москве и закончил военную службу в Одессе.

Сорок три года им отданы армии, из них 30 лет – напряженной работе по реабилитации необоснованно репрессированных в годы тоталитарного режима. Награда за это – присвоение указом Президиума Верховного Совета почетного звания заслуженного юриста Украины.

Уволившись в запас, Борис Ильич возглавил проживающую в Одессе и области группу однополчан 4-й гвардейской танковой армии и в результате неустанного поиска довел ее численность с 3 до 80 человек. В последние годы он – секретарь исторической секции военно-научного общества при штабе Южного оперативного командования, систематически выступает перед коллегами с информациями и докладами по вопросам истории нашей армии, перед призывниками в Приморском райвоенкомате, перед учащимися 29, 52, 84 средних школ города Одессы.

Не порывает Богачев связей с городами, ставшими ему родными. За активное участие в военно-патриотической работе по воспитанию молодежи исполнительные комитеты советов народных депутатов городов Рава-Русская на Львовщине и Горохов на Волыни присвоили полковнику Богачеву звание почетного гражданина этих городов. Шесть орденов и двадцать других правительственных наград украшают грудь убеленного сединой ветерана.

Сейчас Борис Ильич работает над воспоминаниями о своей жизни. Ему есть что рассказать всем живущим.

 

 

 

      Николай Стафеев,

      почетный гражданин города-героя Одессы,

      генерал-майор.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

МОЙ  ОТЕЦ  -  УЧАСТНИК  ОБОРОНЫ  ОДЕССЫ.

 

Мой отец, полковник в отставке Илья Иванович Богачев, после Великой Отечественной войны рассказывал мне о своем участии в обороне Одессы. Сохранились кое-какие его записи о тех героических днях, копии отдельных документов, а также личное офицерское дело отца, хранящееся в Одесском областном военкомате. Эти бесхитростные воспоминания отца раскрывают малоизвестные страницы героической 73-дневной эпопеи, давно уже ставшей нашей легендой.

Будучи в Подольском военном архиве России, я поинтересовался, есть ли какие-либо документы об обороне Одессы в Великую Отечественную войну. Мне ответили, что все документы, касающиеся обороны Одессы, вместе с семью тысячами раненых погибли с теплоходом «Армения», который затонул при бомбежке его вражеской авиацией под Ялтой в октябре 1941 года при эвакуации наших войск из Одессы. Привожу ниже некоторые отрывки из воспоминаний отца.

 

В первые недели

 

Не только голос диктора на рассвете 22 июня  1941 года разбудил жителей страны, отдыхавших  после трудовой недели. Граждане были подняты со своих постелей гулом и грохотом выстрелов зенитных орудий и разрывами снарядов в        воздухе.

Начало войны застало меня в должности военного комиссара Ворошиловского  ( ныне Приморского )  района города Одессы. Одновременно, в соответствии со своей должностью, я исполнял общественную обязанность – входил в состав членов бюро районного комитета компартии большевиков.

С первых же часов нападения задачей военных комиссариатов стало проведение плановой, а потом повторной мобилизации военнообязанных старших возрастов в Красную Армию  ( РККА )  и Военно-Морской Флот, направление многотысячного состава офицеров, младших командиров и рядовых, проживающих в районе, на пополнение уже имевшихся и формирование новых воинских частей. Необходимо было также мобилизовать автотранспорт и направить его в воинские части, отобрать военнообязанных с высшим и средним образованием, которых мы обычно направляли в военные училища.

В первые же дни были развернуты сборные пункты в огромных помещениях институтов – водного, педагогического и связи, средних школах и в здании самого военкомата на Комсомольской улице  ( сейчас Старопортофранковская). Работа по мобилизации протекала организованно. Призывники в указанное время являлись в войсковые части и сборные пункты военкоматов. Чувство высокого патриотизма особо ярко было выражено у молодежи непризывного возраста, в том числе у женщин и девушек. С первого же дня войны здание военкомата осаждали целые группы патриотов с настоятельной просьбой зачислить их добровольцами и отправить на фронт.

Руководить ходом мобилизации, формированием и отправкой  команд из многих тысяч людей было нелегким делом, а тут осаждают добровольцы, рвутся к военкому со своими просьбами. Нельзя было и отвергать благородные патриотические порывы. Приходилось на шум и крики выходить из кабинета и беседовать с людьми. Особые трудности были с просьбами женщин и девушек. Призыв их, кроме врачей и медсестер, не был запланирован. А они напирали, не давали работать. На мои обращения по этому поводу  облвоенкомат отвечал резкими репликами:» Занимайтесь главным». Потому на свой страх и риск связывался с военными комиссарами частей, политотделами дивизий, писал им записки с просьбой принять по возможности добровольцев и зачислить их на службу. Так было направлено в войска много девушек, впоследствии героически сражавшихся с врагом, в их числе была и Нина Андреевна Онилова, воспитанница детского дома, затем швея Одесской трикотажной фабрики, впоследствии знаменитая на весь мир женщина – командир пулеметного расчета. Она была направлена мною в 54-й стрелковый полк 25-й Чапаевской стрелковой  дивизии, отважно сражалась при обороне Одессы и Севастополя, где и погибла в бою. Она была удостоена высокого звания  Героя Советского Союза, награждена орденами Ленина и Красного Знамени, ее именем названы улицы в городах Одессы и Севастополя.

Припоминается такой случай. В огромном зале на верхнем этаже водного института расположились на ночь прямо на полу несколько сотен военнообязанных. Поздно вечером ко мне в военкомат пришла от них делегация с просьбой отпустить на ночь домой. Они пообещали, что утром все прибудут в институт. Убедившись в серьезности их намерений, я дал на это разрешение. Ночью, пробив крышу, в зале разорвалась большая бомба, но там никого не было. Меня пронял холодный пот, когда я представил себе, что было бы, если б призывники остались на ночь в зале.

 В июле 1941 года, по завершении мобилизации, я был отозван в штаб Приморской армии и назначен командиром 3-го стрелкового полка 421-й Одесской добровольческой дивизии.

 

Командир полка

 

Мое участие в обороне Одессы можно разделить на два периода. Первый – июнь-август 1941 года, когда я занимался формированием третьего стрелкового полка Одесской стрелковой дивизии, подготовкой подразделений полка к боевым действиям. Второй – сентябрь-12 октября 1941 года, когда я руководил подготовкой к обороне ближних подступов к Одессе в восточной части города – Пересыпи.

Вверенный мне третий стрелковый полк был сформирован в первой половине августа, в период напряженных оборонительных боев частей Приморской армии, из последних ресурсов, способных защищать родной город.

Полки нашей дивизии не получили прямого оперативного задания, да и по своей оснащенности боевой техникой и степени боевой выучки не смогли бы успешно выполнить его. Поэтому части дивизии, в том числе и подразделения моего полка, вели боевые действия с просачивающимися или высаженными с самолетов группами противника на отдельных направлениях – севернее Дальника, в Холодной балке, Балке Фомина, ст. Дачная и в районе ст. Выгода.

Зато эти части, приобретая боевой опыт, в дальнейшем послужили хорошим резервом для Приморской армии. Занимая участки обороны во втором эшелоне, они под артиллерийским огнем и бомбежками противника овладевали необходимыми навыками боевых действий и, в конце концов,  в третьей декаде августа влились в боевые части 25-ой Чапаевской и 95-й  Молдавской стрелковых дивизий.

Во вверенный мне полк вошли истребительные батальоны Ворошиловского и Ленинского районов, а также отдельная истребительная рота Одесского сельского района, формирования МПВО города, группы милиции и пожарной охраны, стекавшиеся в Одессу из занятых врагом районов области  (до 80 человек), и пополнение, пришедшее по партмобилизации  (до 60 человек). Контингент разношерстный, много необученных. Были и негодные к военной службе. Помню одного такого Георгия Константиновича Главацкого, бывшего начальника пожарной охраны Одесского жиркомбината, который в боях за Одессу стал отличным пулеметчиком, в Севастополе вновь отличился и стал Героем Советского Союза, а в конце войны был полковником, командиром стрелкового полка, был награжден орденом Ленина, тремя орденами Красного знамени, орденом Суворова III-й степени и двумя орденами Отечественной войны I-й степени. Все воины моего полка горели одним желанием – не допустить врага в Одессу. И это увеличивало нашу силу, стойкость. Штаб полка в основном был укомплектован офицерами Ворошиловского райвоенкомата, за исключением начальника штаба, должность которого занял военрук одного из институтов Одессы капитан Шаталов. Военным комиссаром был старший батальонный комиссар Александр Васильевич Балашов.

Вооружены мы были слабо. Поскольку основная сила полка состояла из бывших истребительных батальонов, у них остались боевые винтовки, пулеметы, гранаты. Но у многих были и малокалиберные винтовки. Влившиеся в полк милиционеры имели винтовки и автоматы. Артиллерии полк не получил. Было дано несколько тяжелых минометов, но и те без тяговой силы и без мин. Полевых средств связи не было. Интендантское снабжение – обмундирование, снаряжение – было заботой местных советских органов, потому оказалось разношерстным: сапоги, ботинки с обмотками и даже без обмоток, шинели, бушлаты, стеганки, телогрейки. Полк не имел даже походных кухонь.

Под переукомплектование и боевое сколачивание полка я занял здание на территории бывшего полуэкипажа военно-морской базы в районе 2-й Заставы.

25 июля для обороны  вторым эшелоном полк занял участок, где справа – село Усатово, а слева – хутор Бурда и рабочий поселок Застава. Тыльной границей участка была 2-я Застава. Штаб оставался в районе казарм военно-морской базы.

До середины августа подразделения полка, находясь в окопах под бомбежкой и артобстрелом врага, несли службу сторожевого охранения на широком фронте в связи с тактикой врага – выбрасыванием десантных групп и просачиванием их вглубь, в тылы Приморской армии. Одновременно продолжалось и обучение подразделений боевым действиям: огневой подготовке, рытью окопов, сооружению ходов сообщения и др.

Ввиду недостатка в полку боевых винтовок и пулеметов я через военного коменданта станции Застава организовал снабжение рот трофейными винтовками и боеприпасами. В ротах отдельные подразделения обучались действиям с вражеским оружием – благо, патронов к этому оружию было предостаточно. Одновременно шла учеба по применению «бутылочного огня». Город, комсомол хорошо снабжали нас бутылками с воспламеняющейся при ударе жидкостью. Вначале «бутылочный огонь», предназначенный главным образом для борьбы с танками противника, не вызывал у бойцов воодушевления. Но после проведенного мною для командного состава полка показного занятия по применению огня, а потом показных занятий в каждом батальоне, бойцы рот, наблюдая воспламенение, горение и деформацию сельхозорудий, послуживших объектами демонстрации, остались довольны. Настроение приподнялось. В окопах переднего края и резервных подразделений батальонов, в каждом отделении оборудовались ниши для накопления и хранения бутылок с жидкостью. В полк было доставлено несколько тысяч бутылок. Многие бойцы с гордостью заявляли, что теперь танки врага не пройдут.

 

На  «малой»  Одесской земле

 

С середины августа обстановка на фронте осложнилась. Противник, тесня не получавшие пополнения наши части, все ближе подходил к Одессе.

8 августа Одесса была объявлена на осадном положении.

10 августа враг из района Березовки прорвался к Тилигульскому лиману между Очаковом и Одессой.

13 августа, наступая вдоль восточного берега этого лимана, противник вышел на побережье Черного моря. Одесса и ее защитники оказались на  «малой земле», поддерживая связь со страной только морем и по воздуху. Одновременно противник усилил нажим на северо-западном и западном направлениях. В середине августа не раз создавались критические моменты в районе станций Дачная – Выгода, где противник стремился прорвать стык флангов 25-й и 95-й стрелковых дивизий и через этот прорыв ринуться к Одессе.

23 августа, вечером, я получил приказ в течение одной ночи перебросить батальон, усиленный огневыми средствами, в район ст. Выгода, чтобы в случае успеха противника на этом участке ликвидировать прорвавшиеся группы.

Как только наступили сумерки, был подан подвижной состав на ст. Застава для переброски батальона с заданием – достичь указанного района, выгрузиться, занять оборону, немедленно отправить опорожнившийся подвижной состав, не подвергая его артобстрелу. Все это надо было сделать до рассвета.

Неплохо поработали командиры батальона и рот. Особо отмечаю энергичность действий моего заместителя по материальному обеспечению тов. Басса Д.У.: эшелон был разгружен в несколько минут. Бойцы выходили в двери, имущество выгружалось в окна вагонов. Пока роты занимали район обороны, подвижной состав быстро скрылся за холмами в направлении ст. Дачная. Вслед ему засвистели снаряды, но уже было поздно, состав успел убыть.

Вспоминается один эпизод, связанный с нашим движением по железной дороге. Начальник станции Дачная, старичок маленького роста с большущей бородой, запретил дальнейшее движение состава во избежание уничтожения артиллерийским огнем противника. Мои просьбы и даже угрозы не подействовали, не дает он команды – и машинист не едет. Но уже были первые проблески рассвета, я мог к указанному времени не выполнить распоряжения и погубить личный состав. Пришлось силой увести начальника станции с путей и под дулом пистолета, направленного на машиниста, заставить его двинуть состав вперед.

С рассветом началась и боевая жизнь – кое-где воздух прорезали артснаряды противника, стали рваться мины. В лощине, поросшей кустарником, вдоль полотна железной дороги, появились и группы солдат противника, ведя беспорядочную стрельбу из автоматов. Вскоре запели и мины врага в районе обороны батальона. Но роты уже хорошо освоили свои участки, окопались,сориентировались и встретили врага дружным пулеметным и винтовочным огнем. Не ожидая сильного огневого сопротивления, неприятель замешкался и отступил. В этом бою 18 человек погибло и более 50 бойцов было ранено от минометного огня противника. У командира этого батальона осколками мины была раздроблена вся кисть левой руки. К вечеру того же дня батальон был влит в 95-ю стрелковую дивизию.

27 и 28 августа я передал и другие два батальона, но уже в 25-ю Чапаевскую дивизию.

28 августа я вернулся в распоряжение Одесского облвоенкомата. Уже через день получил команду немедленно убыть в распоряжение командира 82-го укрепрайона ( УР ). По прибытии в штаб я был назначен начальником 2-го сектора обороны города. Задача: готовить ближние подступы и восточную часть города – Пересыпь – к уличным боям.

В штабе 82-го УР, который превратился в штаб обороны города, уточнили мой сектор. На второй день я приступил к выполнению своих новых обязанностей. Работы по возведению инженерных сооружений на ближних подступах к городу и в самом городе: возглавляли начальник инженерной службы Приморской армии генерал-майор Хренов, Герой Советского Союза, и комбриг Дмитрий Петрович Монахов ( начальник гарнизона ). Военным комиссаром был при мне  Александр Александрович Ерихимович. Это был политически подготовленный, принципиальный и настойчивый руководитель. Он быстро наладил деловые отношения с руководством Ворошиловского и Ленинского районов города – первыми секретарями райкомов тт. Луценко и Маргуновским – и через них хорошо обеспечивал сектор рабочей силой в количестве 1000 – 2000 человек ежедневно. Мне были приданы 15 офицеров-инженеров, которые практически осуществляли руководство по возведению всех оборонительных сооружений.

Район 2-го сектора обороны города включал в себя весь Ленинский район, за исключением Слободки и полей орошения.

Штаб 2-го сектора был размещен в здании завкома 1-го хлебозавода. Для ведения уличных боев в наш сектор должна была войти 421-я дивизия, штаб которой  находился на территории склада «Стальсбыта».

В процессе работ по воздвижению оборонительных сооружений командование этой дивизии несколько раз консультировало нас, давая советы, где и что для возможных боевых действий должно быть сооружено.

В общем, в нашем секторе обороны сооружались и до последних дней боев в Одессе совершенствовались:

артиллерийские позиции для укрытого расположения артполка на Жеваховой горе;

система ружейно-пулеметного огня в рабочем поселке завода «Большевик» на той же горе;

оборонительные сооружения на плотине Хаджибейского лимана. На всем его длинном протяжении сосредоточивались целые пирамиды мешков с песком на случай разрушения плотины бомбежками и артогнем, вследствие чего воды лимана  могли хлынуть на поля орошения, угрожая затоплением Ленинского района;

одновременно от плотины лимана в направлении Жеваховой горы сооружался канал, имевший целью отвод в него вод лимана;

поля орошения и имевшиеся на этой территории здания приспосабливались к обороне – сооружалась целая система огня, запасные огневые позиции. Все сточные каналы полей орошения и имевшиеся там дороги-проезды приспосабливались к ведению кинжального огня из пулеметов и огнеметов;

в глубине сектора обороны на Пересыпи улицы Московская, Богатого, Деда Трофима и многие другие приспосабливались к ведению уличных боев: сооружались баррикады (на Московской улице баррикада пересекала улицу у электростанции, на остальных улицах место баррикад не помню). Здания завода им. Дзержинского, электростанции, сахарного, маслозавода и другие крупные сооружения и многие жилые дома приспосабливались к обороне: закладывались дверные проемы, окна и балконы оборудовались под бойницы.

Создавалась система огня по крупным скосам насыпи полотна портовой ветки железной дороги на протяжении от суконной фабрики на Слободке и до станции Бахмач на Пересыпи. Укреплялись виадуки мостов к улице Московской и 20-й линии трамвая, вдоль западных скосов насыпи портовой ветки сооружались окопы. Одновременно и в самой насыпи полотна железной дороги, пересекая ее, рылись траншеи для сообщения с тылом – доставки боеприпасов, пищи,  медикаментов и выноса раненых. Траншеи должны были до минимума сократить наши потери от огня противника, чего нельзя было бы достигнуть, если бы сообщение с тылом ( с городом ) шло по поверхности этой высокой насыпи. В то же время нам была поставлена другая задача: сохранить рельсовый путь для беспрепятственного движения поездов-летучек к фронту и обратно. Это значительно осложняло работу. Траншеи под рельсами рылись прямыми, не защищенными сверху от осколков и мин.

В один из дней к нам прибыл генерал-майор Хренов. Посмотрев нашу работу, он приказал собрать всех офицеров – руководителей работ. Указав на гибельные последствия такой формы сооружаемых траншей, генерал начал нас учить, как надо их делать, чтобы и рельсовый путь на поверхности насыпи сохранить, и бойцов от лишних потерь при артиллерийском, минометном и пулеметном обстреле уберечь. Пользуясь его указаниями, мы начали рыть траншеи не прямыми, а зигзагообразными, а сверху, под рельсами, прикрывали полотно надежными, сантиметровой толщины стальными листами, которые  защищали не только от пуль, но и от осколков мин и снарядов. Сооружались баррикады, пересекающие спуск с улицы Пастера к Московской, и на Херсонском спуске, что ведет к кольцу трамваев № 2, 3, 20 и 30.

С приближением фронта к городу и в связи с возникшей угрозой ведения уличных боев я получил распоряжение о выводе всего оставшегося в районе населения в восточную окраину города, к побережью нынешних Киевского и Приморского районов. Однако жители в большинстве своем самовольно возвращались обратно. Их тянуло назад. И несмотря на строгие указания, они только создавали видимость переселения. Одним из мотивов такого поведения было объяснение: какая разница, где погибнуть, лучше уж в своем углу. Это создавало и мне, и офицерам 2-го сектора массу трудностей, ведь многие из жилых домов предназначены были к ведению уличных боев. И когда мы все же приспосабливали эти дома и квартиры для ведения огня, граждане все равно стремились расположиться поблизости от своих очагов.

В третьей декаде сентября началась работа по комплектованию людьми гарнизонов баррикад и других узлов сопротивления. К этим объектам прикреплялись стрелки, пулеметчики, огнеметчики, гранатометчики, совершенствовалась система огня и его взаимодействия, уточнялись секторы обстрелов. Укреплялись места расположения баррикад.Тренировались связисты живой связи ( телефонов не было ).Изучались скрытые, а также и обходные пути доставки донесений. Таким же порядком бойцы санслужбы, преимущественно женщины, работавшие раньше в больницах и поликлиниках города, накапливали медсанимущество на пунктах оказания первой помощи. Где и каким чудом они изыскивали его, - было их тайной. Но медсанимущества  было накоплено более, чем достаточно.

В первой декаде октября началась работа по закладыванию мин на полях орошения, подготовка к подрыву электростанции и других  крупных заводских объектов. Но я уже не руководил этими работами – 28 сентября был контужен и выбыл из строя.

 

Последние недели

 

Нельзя не сказать о том, что вся эта, на первый взгляд, скромная работа тысяч людей, участвовавших в возведении оборонительных сооружений, и сотен защитников баррикад и узлов сопротивления протекала под ежедневным методическим артобстрелом и бомбежками.

Каждый день тысячи женщин, стариков, школьников под руководством офицеров строили укрепления – противотанковые рвы и надолбы, эскорты – крытые срезы холмов, которые простреливались сбоку артиллерией и пулеметами, а подходы минировались. Оборудовали пулеметные гнезда, огневые позиции для артиллерии, окопы для стрелков, проволочные заграждения, опорные пункты в каменных зданиях, около сотни уличных баррикад, восстанавливали старые и создавали новые артезианские колодцы.

Лично мне по долгу службы приходилось бывать в разных точках обширнейшей территории сектора обороны – консультировать, проверять, давать указания. И, как говорят, судьба улыбалась мне, если, часто попадая под массированный огонь артиллерии противника и бомбежки с воздуха, я все же до конца сентября оставался в строю. Хотя смерть ходила рядом. Два – три раза в неделю, к концу дня, я обычно проводил совещания офицеров в своем штабе на хлебозаводе.

Район Пересыпи, складов «Стальсбыта», завода им. Дзержинского и хлебозавода простреливался артогнем врага. Свернув работу совещания, я приказал офицерам немедленно направиться к своим объектам, а сам с комиссаром Ерихимовичем пошел в столовую хлебозавода. Эта столовая была расположена в производственном корпусе, напротив нашего штаба. Пройдя дворовую площадь, покрытую булыжником, мы начали спускаться вниз по лестнице в столовую. В это время снаряды врага достигли территории хлебозавада. Один снаряд взорвался в центре двора между зданием завкома и производственным корпусом. Свист осколков, лязг оконных  стекол заставили нас побежать обратно к штабу. Войдя в помещение, мы увидели такую картину: стекла все выбиты, стол, за которым мы минуту назад сидели, исщеплен осколками снарядов, мой бинокль изуродован и со стола перекочевал на кровать. Новенькая шинель комиссара, висевшая на стене напротив окна, вся изрезана осколками. Задержи я офицеров еще на несколько минут, большинство из нас, видимо, стали бы жертвой этого обстрела.

28 сентября я был контужен взрывной волной взорвавшейся неподалеку авиационной бомбы в районе ст. Бахмач на Пересыпи. При артобстреле я был придавлен рухнувшим на меня козырьком окопа, земляной насыпи. Двое суток пролежал в небольшом укрытии около своего штаба на хлебозаводе. Но ввиду ухудшения состояния был доставлен в полевой госпиталь, который находился в здании медицинского института. Но что это было за  лечение! Меня держали на строгом постельном режиме и утоляли боли частыми уколами. Территория госпиталя подвергалась артобстрелу врага. Ходячие больные при этом уходили в укрытия – подвальные помещения здания.

Я вынужден был лежать в палате. Однажды в нашем корпусе снарядом была пробита стена. Снаряд разорвался в коридоре. Осколки его полетели в двери палат. Все покрылось пылью. Двери воздушной волной были втянуты внутрь палаты и не открывались, стекла из окон были выбиты. Холодно. Я лежу один, накрытый с головой одеялом. Принесенная мне пища покрылась пылью и была несъедобной. Да и какая тут еда! Через несколько суток в нашем корпусе авиабомбой пробило перекрытие здания. Бомба, достигнув подвала, не взорвалась. Старший инженер штаба обороны города майор Минровский, прибывший с минерами по моей просьбе, в тот же день обезвредил бомбу. Я рвался из госпиталя, ибо на участке было куда спокойнее, но не мог ходить.

10 октября прибывший ко мне в госпиталь знакомый офицер штаба армии по секрету сообщил, что войска Приморской армии уже перебрасываются через море на оборону Севастополя. Одессу приказано оставить без боя. 12 октября я с последней партией раненых был вывезен теплоходом « Грузия «  в Севастополь.

Особо запомнился мне один эпизод. Среди частей, оборонявших Одессу, была и 1-ая кавалерийская дивизия. При эвакуации лошадям на пароходах места не нашлось, и сотни лошадей были расстреляны, чтобы не достались врагу. Такова суровая необходимость войны. Уже в Севастополе я узнал, что туда перебросили всех офицеров Ворошиловского райвоенкомата. Большинство из них погибли при обороне города. Некоторые застрелились, чтобы не попасть в плен.

Прошло почти четыре года. В январе 1945 года мне была вручена медаль     « За оборону Одессы « с изображением солдата и матроса с винтовками наперевес, идущими в атаку на фоне одесского маяка.

 Выросло, возмужало не одно поколение, для которого все то, что было связано с ужасами войны, осталось в прошлом. Пусть же на земле, обильно политой нашей кровью, вечно будет мир.

 

 

ДО  ПОБЕДНОГО  ЗАЛПА.

 

           Расскажу про своего товарища и сослуживца Героя Советского Союза полковника юстиции Фрадкова Ефима Борисовича, которого знал почти четверть века. С ним я учился пять лет на одном курсе в военно-юридической академии в Москве, мы оба проходили службу в военном окружном суде в Одессе: он – заместителем председателя суда, а я – членом судебной коллегии.

            Во время Отечественной войны, хотя мы и не знали друг друга, наш боевой путь пролегал по одним и тем же местам – на Западной Украине и на северо-западе от Москвы. Он служил в 110-й ордена Александра Суворова и двух орденов Красного Знамени стрелковой дивизии, а я в 111-й Александрийской орденов Красного Знамени и Богдана Хмельницкого стрелковой дивизии.

             Война застала Ефима Борисовича на Украине, вблизи государственной границы. В ту пору командиру орудия старшему сержанту Ефиму Фрадкову исполнилось 19 лет. Тяжкие испытания выпали на долю молодого артиллериста.

Он родился на Смоленщине в большой многодетной семье. С восьми лет остался без отца. Несмотря на материальные трудности, с отличием окончил среднюю школу. Страстно желая учиться дальше, юноша поступает в Московский политехнический институт, однако учиться ему пришлось недолго.

                  Перед надвигающейся фашистской опасностью страна готовилась к войне. Осуществлялись широкие мероприятия по укреплению обороноспособности страны. Со студенческой скамьи Ефима Фрадкова призвали на срочную службу в Красную Армию. После окончания полковой школы он – командир артиллерийского орудия в стрелковой дивизии.

                   Первое боевое крещение он получил под Перемышлем, где наши артиллеристы вступили в бой с танковой колонной фашистов. Обстановка сложилась так, что орудия батареи стояли на открытой позиции, без всякой маскировки. Стрелять можно было только прямой наводкой. Гитлеровские танки неумолимо и зловеще надвигались на орудийный расчет маленькой пушки. Дрожала земля под их мощными гусеницами. Сзади бежали автоматчики с засученными рукавами. Наше орудие молчало. Когда танки подошли поближе, орудийный расчет Фрадкова по команде командира батареи открыл беглый, губительный огонь. Первый снаряд подбил гусеницу танка. Танк закружился на месте. От второго снаряда танк запылал огненным смерчем. Отважно сражались и другие орудийные расчеты батареи. Атака была отбита. В этом бою Фрадков открыл свой личный боевой  счет уничтоженных врагов.

                     Пять дней и ночей наши войска у города Перемышля ( сейчас он в Польше ) сдерживали многочисленные атаки, но затем, опасаясь окружения врагом, прорвавшимся на флангах, вынуждены были с боями отступать. За проявленное в этом бою мужество старший сержант Фрадков был награжден солдатской медалью « За отвагу». В 1941 году, когда наша армия порой беспорядочно отступала, такая награда была большой редкостью. Можно с полной уверенностью утверждать, что медаль « За отвагу « 1941 года – это как орден боевого Красного Знамени 1944 года.

                    « Конечно, было страшно,» - отвечал на вопрос полковник юстиции Фрадков, выступая уже в мирное время в праздник 9-го мая – день Победы – перед солдатами строительной роты в Одесском гарнизоне. Но страх имеет и свое полезное действие: он обостряет чувство опасности, делает тебя собранным и целеустремленным, не дает совершить необдуманных действий. А это - плюс умение – главное для победы в бою. Величайшее качество человека – мужество перед лицом смерти. Война раскрывает человека, все, что в нем есть лучшее или плохое. В мирное время жил бы себе человек и ни чем не выделялся, а в военное время он быстро становится или героем или трусом, предателем.

                      На всю жизнь, вспоминает Ефим Борисович, остался в памяти приказ Верховного главнокомандующего № 227 « Ни шагу назад «, зачитанный в конце июля 1942 года перед строем всего личного состава батареи. Отступая под натиском врага, наши войска оставили громадную территорию страны. Приказ требовал прекратить отступление, иначе Родина погибнет. За оставление позиции без приказа виновный в этом командир подлежал расстрелу. Не шелохнувшись, стояли в строю бойцы. Руки бойцов крепко сжимали винтовки и автоматы. Лица их были суровы. В их душе кипела ненависть к врагу, решимость любой ценой остановить и разгромить его.

                       В сентябре 1941 года артиллерийский дивизион, в котором служил Фрадков, участвовал в сражении за Киев, но, благодаря героизму воинов и умению командиров, смог вырваться из окружения, в которое попало большое количество наших войск. Только в плен тогда немцы взяли 665 тысяч наших солдат и командиров.

                       В бою под Старым Осколом Белгородской области Фрадков был тяжело ранен снайперской пулей. Едва встал на ноги в госпитале – снова возвратился в строй.

                       В сентябре 1943 года после освобождения от немецко-фашистских захватчиков его родного города Демидова Смоленской области Фрадков, прошедший по многим кровавым дорогам войны, узнал о гибели от рук гитлеровцев его матери, сестры и брата. Известие об этом еще более усилило ненависть Фрадкова к коварному и жестокому врагу.

                        Геройски сражался расчет Фрадкова и в Белорусской операции – одной из выдающихся битв Великой Отечественной войны. 3-го июля 1944 года наша стрелковая рота, находившаяся на господствующей высоте, отбила атаку гитлеровцев, пытавшихся вырваться из огненного кольца, но и сама попала в окружение противника. У бойцов кончались патроны. Командир дивизии полковник С.М.Тарасов вызвал к себе бывалого воина старшего сержанта Фрадкова.

« - Сможете с пушкой и запасом боеприпасов прорваться на высоту? « -  спросил он.

« - Поставленную боевую задачу расчет выполнит. « - твердо и решительно ответил артиллерист, уверенный в мастерстве и смелости своих подчиненных.

                          Быстро погрузили на автомашину патроны, снаряды, рацию, прицепили орудие. Фрадков принял смелое решение. Сняв пилотку и погоны, он встал на подножку. Шоферу велел ехать медленно. Сам громко отдавал команды по-немецки. Военная хитрость удалась. Проехав немецкую цепь утомленных боем стрелков, машина стремительно помчалась на высоту. Фашисты открыли вслед беспорядочный огонь, но орудийный расчет без потерь прорвался к своим.

                           Вот как писала дивизионная газета « К победе « от 19 июля 1944 года: « ... Гитлеровцы, поддержанные самоходным орудием « Фердинанд « и бронетранспортером с пулеметом, рвались по дороге на высоту. Прямой наводкой третьим снарядом расчету удалось подбить танк, затем вывести из строя бронетранспортер. Но это не остановило очумевших фашистов. С отчаянием обреченных они во весь рост шли цепью в атаку, пытаясь прорваться из окружения. Фрадков перешел на осколочные снаряды. Дорога и подступы к ней были усеяны трупами. Вражеская пуля ранила бесстрашного командира, но он продолжал руководить стрельбой, посылая снаряд за снарядом на головы гитлеровцев. Тут подоспело подкрепление. Немцы не прошли. Рота была спасена. Боевая задача была успешно выполнена. « За этот бой Е.Б.Фрадков был награжден орденом боевого Красного Знамени.

                            Древние мудрецы говорили: молодость живет мечтами, а старость – воспоминаниями. Ефим Борисович вспоминает о своей боевой молодости:

...Это было ранним утром 22 февраля 1945 года. Артиллерийская батарея поддерживала огнем нашу наступающую пехоту. Путь наступающим преградил вражеский пулемет, бивший очередями из амбразуры дерево-земляной точки ( дзота ). Стрелки залегли и несли потери. Невозможно было поднять голову.

                             Поступил приказ командира стрелкового батальона: уничтожить пулемет прямой наводкой. Орудие выкатили на открытую позицию. Началось единоборство, дуэль с врагом. Кто кого! У бойцов расчета одна мысль – уничтожить врага. Снаряд за снарядом посылали они в цель. Упал сраженный пулей заряжающий. Фрадков сам стал подавать снаряды в казенник пушки. Ни крепкие стены, ни яростный огонь не спасли врага. Пулемет был уничтожен. Пехота была благодарна, с уважением смотрят пехотинцы на артиллеристов, у которых прибыло седины в голове – сказалось нечеловеческое напряжение. И таких боев было много, очень много. Всего не опишешь.

 « Для наших внуков, правнуков то время –

История далекой старины.

Пусть не познает молодое племя

В своей судьбе все ужасы войны.»

                                     В. Федоров

 

В его наградном листе, представляемом в Верховный Совет СССР к присвоению звания Героя Советского Союза, значится, что в годы Великой Отечественной войны он командовал артиллерийским орудием, из которого было уничтожено 13 танков и самоходно-артиллерийских орудий, 14 других орудий, 12 минометов, 35 пулеметов, 23 автомашины, 27 повозок, 6 наблюдательных пунктов, около 1500 солдат противника. До последнего победного залпа прошел отважный артиллерист по кровавым дорогам войны. Смелый, инициативный и умелый орудийный расчет всегда можно было видеть на самых трудных участках боевых действий, и под руководством своего бесстрашного командира он всегда с честью выходил из самых сложных фронтовых ситуаций.

Родина высоко оценила заслуги Е.Б.Фрадкова. Его подвиги отмечены Золотой Звездой Героя Советского Союза, орденами Ленина, Красного Знамени, двумя орденами Отечественной войны, двумя орденами Красной Звезды, орденом « За службу Родине в Вооруженных Силах СССР «, двумя медалями « За отвагу «, медалями « За боевые заслуги «, « За воинскую доблесть «, « За безупречную службу «, « За оборону Киева «, « За взятие Кенигсберга «, многими другими юбилейными и памятными медалями.

 После войны Фрадков, закончив краткосрочные курсы младших лейтенантов, стал офицером Красной Армии

( впоследствии Советской Армии ). После трех пулевых ранений служить в строю было трудно, но расстаться с Армией он не мог. Завоеванный дорогой ценой мир нужно было охранять. В 1946 году он поступил, а в 1951 году окончил военно-юридическую академию в Москве, стал военным юристом, судьей. Он снова на фронте, теперь уже в течение тридцати лет на передовой борьбы с преступностью.

Новая работа пришлась ему по душе. Ведь военные суды, осуществляя правосудие в армии, защищали крепость армии от преступных посягательств, заботились о воспитании военнослужащих в духе преданности Родине и беззаветного, честного выполнения своего воинского долга. В осуществлении обязанностей военного судьи ему во многом помогал жизненный опыт, приобретенный в суровые годы войны.          

В течение полумесяца в большом зале дома культуры Симферопольского завода имени С.М.Кирова военным трибуналом округа под председательством полковника юстиции Е.Б.Фрадкова рассматривалось уголовное дело изменников Родины Асанова Ш., Менаметова Э., Мензанова Н. В первые дни немецкой оккупации Крыма они перешли на сторону врага и в составе немецко-фашистского добровольческого карательного отряда чинили зверства над своими соотечественниками. Один из пунктов обвинения гласил, что они вместе с другими предателями арестовывали членов семей советских активистов, семей красноармейцев – женщин, стариков, детей, связывали им проволокой руки и живыми бросали в глубокий колодец.                    На отдельном столике в зале суда лежали вещественные доказательства – кучка скрученных в кольцо мотков проволоки, извлеченных из колодца, которыми изверги связывали руки своим жертвам, в том числе и маленьким детям. Присутствовавшие на суде рабочие симферопольских предприятий не сводили глаз с этой кучки. Приговор к высшей мере наказания – расстрелу, вынесенный изменникам Родины в строгом соответствии с законом, присутствовавшие встретили с одобрением.

И еще про один случай, которому я был свидетелем. Как-то вечером на открытом судебном заседании в клубе военно-строительной части Фрадков рассматривал уголовное дело пяти военных строителей, обвиняемых в хищении горюче-смазочных материалов. В зале присутствовало около 200 военных строителей. Было известно, что 1/3 из них имели судимость, много было недисциплинированных и любителей алкоголя и наркотиков.

Во время вынесения приговора на территории части погас свет. В зале темно. Я онемел. Что будет? Но Ефим Борисович не растерялся. Командирским голосом отдал команду: « Садись! « и приказал своему водителю подогнать автомобиль под окно клуба и включить фары. Под свет фар приговор был оглашен до конца, осужденные были выведены под конвоем из зала и направлены на гауптвахту. Я был приятно удивлен такой быстротой и решимостью Фрадкова.

Значительным событием в военной службе Героя Советского Союза полковника юстиции Е.Б.Фрадкова было пребывание его в течение пяти лет в должности председателя военного трибунала Потсдамского ( вблизи Берлина) гарнизона. В городе, который в течение нескольких веков был резиденцией прусских королей и где в июле – августе 1945 года состоялась конференция глав великих держав – победительниц: СССР, США и Великобритании – И.В.Сталина, Г.Трумена и У.Черчилля, на которой решались вопросы устройства послевоенного мира в Европе.

   За большие заслуги в отправлении правосудия в войсках, многолетнюю и безупречную службу в органах военной юстиции Ефиму Борисовичу Фрадкову было присвоено почетное звание заслуженного юриста Украины.

Фрадков Е.Б. ушел от нас в мир иной 3 ноября 1990 года в возрасте 69-ти лет после долгой и мучительной болезни. Похоронили его торжественно, с большими воинскими почестями. За гробом шел весь Военный Совет Краснознаменного одесского военного округа. Фрадков Е.Б. был последний Герой Советского Союза Отечественной войны, который служил в войсках округа. Его фамилия, вместе с другими Героями Советского Союза, выбита на внутренней стене музея Отечественной войны в Киеве. В родном городе Фрадкова – Демидове в краеведческом музее хранится стенд памяти Героя. Светлая память о нем живет в сердцах близких к нему людей – родственников, однополчан, сослуживцев.

Мы должны помнить нашу историю и наших героев. Ведь молодые поколения мало знают о прошлом. И не потому, что не чтят погибших, а просто потому, что, как говорили древние:

« Время медленно идет вслед за героем и стирает следы его.»

                                 

                            

 

 

 

 

ЧЕЛОВЕК  НЕОБЫЧАЙНОЙ  СУДЬБЫ.

 

«Молодыми мы были когда – то.

За плечами жаркие года.

Только у бывалого солдата

Сердце не стареет никогда.»

                    Павел Рюмин

 

Как – то одного видного писателя на читательской конференции упрекнули в нереальном отображении жизни в его новом романе, что, дескать, герои его повествования часто встречаются на жизненном пути, а так не бывает. На это писатель ответил, что его герои шли в жизни по прямой дороге, а не по закоулкам, потому и часто встречались. То же самое можно сказать и про мои встречи с полковником авиации Иваном Афанасьевичем Федоровым, кавалером пяти боевых орденов, почетным гражданином  Хангаласского (бывшего Орджоникидзевского) района в Якутии.

Мы с Иваном Афанасьевичем люди одного поколения, перенесшие суровую действительность военного и послевоенного лихолетья.

Иван Афанасьевич – человек необычайной судьбы, воин, писатель, удивительным образом сочетавший в себе мужество летчика – истребителя и нежную любовь к родной земле, ее прошлому и настоящему, верность фронтовой дружбе и боевому братству.

Начались наши встречи на фронте в Новгородской земле, когда я корректировал огонь 120-мм. минометной батареи, поддерживая наступающие стрелковые цепи прославленной 8-й гвардейской Панфиловской трижды орденоносной стрелковой дивизии, и Иван Афанасьевич, как летчик – истребитель 900 – го авиационного полка 240-й истребительной Невельской ордена Красного Знамени дивизии прикрывал пехоту с воздуха, охраняя ее от немецких стервятников.

После войны мы оба оказались на учебе в военных академиях в г. Москве. Я учился на военного юриста в Военно-юридической академии, Иван Афанасьевич совершенствовал свои знания в Военно-воздушной ордена Красного Знамени академии в пригороде Москвы на станции Монино. Впоследствии этой академии было присвоено имя первого космонавта Ю. Гагарина.

На праздниках 1-го мая и 7-го ноября части Московского гарнизона, в том числе и слушатели этих академий, участвовали в парадах на Красной площади. Парадами командовали прославленные маршалы и Герои Советского Союза, на трибуне (мавзолее Ленина) стоял в кругу своих соратников Верховный Главнокомандующий Вооруженными Силами СССР, Генеральный секретарь Центрального Комитета Коммунистической партии Советского Союза генералиссимус И.В. Сталин.

Отличие между ними заключалось лишь в том, что колонна слушателей военно- воздушной академии шла на параде в числе первых колонн, а моя военно – юридическая академия шла последней из академических колонн. Причем в колонне военно – воздушной академии было более 100 Героев Советского Союза и несколько дважды Героев, а в нашей колонне было лишь 5 Героев Советского Союза. Память об этих парадах осталась на всю жизнь.

После окончания учебы мы продолжали военную службу в различных гарнизонах нашей необъятной  страны. Но в 50-е годы судьба вновь свела нас в Одессе, где мы оба несколько лет служили в штабе 5-й ордена Красного Знамени воздушной армии. За время службы мы взаимодействовали на тактических учениях войск на Широколановском и Тарутинском полигонах в обстановке, приближающейся к боевым условиям. Находясь в строю, Иван Афанасьевич пилотировал вначале поршневые, а затем реактивные истребители, совершил около 7 тысяч полетов, налетав в общей сложности 1200 часов.

Потом совместная служба в городе Чите, в штабе Забайкальского ордена Ленина военного округа с выездами в поле на учения зимой в 40 – градусные морозы с ночевкой в армейских палатках.

Когда же, в 60 – 70 годах Иван Афанасьевич работал в Якутске военным комиссаром трижды орденоносной  республики, я неоднократно приезжал в Якутск и вместе с ним разрешал служебные вопросы.

Уволившись из армии, мы более десяти лет состояли членами военно – научного общества при штабе военного округа в Одессе, где активно участвовали в общественной работе, выступали на военно – патриотические темы перед молодежью города, в местной и военной печати.

Оба мы почти ровесники, прошли один и тот же жизненный путь, всю сознательную жизнь отдали службе в рядах Советской Армии, прослужив в ней более 35 лет.

Когда же мы оба оказались в 1993 году в Доме отдыха ветеранов войны  «Победа», что в поселке Ворзель под Киевом, нам было о чем вспомнить и поговорить. Иван Афанасьевич прошел большую школу жизни, был участником важнейших событий в стране, жил и творил в окружении интересных людей.

Я с большим интересом слушал его рассказы о том, как он еще в 1938 году, из далекой Якутии, за девять тысяч километров приехал в Москву. Еще с юношеских лет он мечтал стать летчиком и, преодолев многие трудности и испытания, стал им.

В доме отдыха Иван Афанасьевич заканчивал работу над книгой воспоминаний о встречах с известными военачальниками и о боевых товарищах, с которыми он вместе служил или встречался в период войны.

Бродя по дорожкам соснового парка, Иван Афанасьевич говорил: « Наше поколение живет в уникальное время, не только в истории России и Советского Союза, но и в истории всего человечества. Никогда не было  такого напряжения в жизни, таких чаяний и надежд, как у нашего поколения. На нашу долю пришлась самая страшная в истории человечества война, которая поутюжила всех: и тех, кто участвовал  в ней, и тех, кто не участвовал в этой бойне. До чего же быстро мчатся года! Кажется, давно ли это было? Но вот уже минуло почти полвека с той поры, когда над всем земным шаром прозвучало долгожданное святое слово «Победа!».

Переживания Ивана Афанасьевича понятны. 42 боевых вылета сделал он на фронте по сопровождению в тыл противника и прикрытию штурмовиков Ил-2 и пикирующих бомбардировщиков П-2. За свои боевые заслуги он был награжден орденами.

Великая Отечественная война останется в памяти народной навсегда как важная веха в жизни каждого человека, как символ великого народного подвига, переданного последующим поколениям в наследство. А для нас, фронтовиков, это самая яркая, важная, значительная полоса жизни, где были не только кровь, страдания, смерть, но и высший взлет человеческого духа – бескорыстный подвиг, самопожертвование и верное фронтовое братство.

Одинаковая судьба сказалась и на наших сыновьях, пошедших по нашим стопам. Мой сын Анатолий вначале был в армии артиллеристом, после на  «гражданке» стал юристом, а сыновья Ивана Афанасьевича стали военными летчиками – Владимир – испытателем, Анатолий – вертолетчиком.

Все меньше и меньше остается людей, говорил Иван Афанасьевич, которые были непосредственными участниками величайших преобразований в нашей стране. На долю людей нашего поколения выпало много тяжких испытаний. Они с честью выдержали их. Понятен интерес подрастающего поколения к жизни, судьбам этих людей. Поэтому естественно наше стремление передать  чувство великой любви к нашей Родине молодому поколению.

Прав был фронтовой десантник Вячеслав Михайлович Фуртатов, написав в одной из своих  книг, что «нынешняя молодежь не шла пыльными дорогами отступления мимо руин и слез, ей не довелось видеть, как топтал грязный фашистский сапог родную землю, как плачут матери погибших, как вьется сизый дым над трубами крематория, а у двери сложены груды детских башмачков. И о послевоенной стране, израненной и изможденной, в развалинах и братских могилах знает она мало».

А это все было! И забывать о нем, вычеркивать из памяти поколений – значит совершать великий грех перед павшими в боях, беженцами, погибшими под бомбежками, умершими от голода и холода в концлагерях и оккупированных фашистами городах и селах…

Исходя из этих побуждений, Иван Афанасьевич на протяжении многих лет выступал со своими воспоминаниями о прошедшей Великой войне перед молодежью, на страницах местных газет. Будучи в отставке, написал и издал три книги, в которых он описал свое детство в далекой и суровой Якутии (Федоров по национальности якут), о юношеских делах и мечтах, о своих боевых командирах и соратниках, о встречах с маршалами и Героями Советского Союза П.С. Кутаховым, Е.Я. Савицким, с генерал – лейтенантом Василием Сталиным и многими другими интересными людьми.

Зная, что в 50-е годы я работал в Военной коллегии Верховного Суда СССР по реабилитации необоснованно репрессированных, Иван Афанасьевич интересовался причиной уничтожения Сталиным большинства руководящих военных кадров в армии и на флоте в 1937 – 1938 годы, что в начальный период войны способствовало крупному поражению наших войск в войне с Германией.

Как такое могло случиться, что были расстреляны сменявшие друг друга начальники военно – воздушных сил Красной  Армии, они же заместители народного комиссара обороны СССР – командарм 2-го ранга Я.И.Алкнис, 1897 года рождения, член КПСС с 1916 года; генерал – полковник А.Д. Локтионов, 1893 года рождения; генерал – лейтенант авиации, дважды Герой Советского Союза, воевавший в Испании, против японцев на реке Халхин – Гол в Монголии, Я.В. Смушкевич, 1902 года рождения, член КПСС с 1918 года; генерал – лейтенант авиации, Герой Советского Союза П.В. Рычагов, ему было 29 лет, он был участником войны в Испании, в Советско – Финской войне, воевал против японцев на озере Хасан, был депутатом Верховного Совета СССР, кавалером пяти боевых орденов?

Причем последние трое были расстреляны без суда в октябре 1941 года, когда враг находился у ворот Москвы. А вместе с Рычаговым была расстреляна и его жена – тоже летчица в звании майора авиации.

Уже после войны был арестован и содержался в тюрьме командующий военно – воздушными силами Советской Армии Главный маршал авиации дважды Герой Советского Союза и кавалер 13 высших боевых орденов (не считая иностранных) А.А. Новиков. Только скоропостижная смерть И.В. Сталина спасла его от физического уничтожения.

Что я мог ответить Ивану Афанасьевичу?

Ведь в годы Большого государственного террора (1937 – 1938 г.г.), устроенного Сталиным, было уничтожено все ближайшее окружение Ленина, большинство членов партии с дореволюционным стажем, участников Октябрьской революции и гражданской войны. Всего было репрессировано  500 000 руководящих кадров в партийном, советском, хозяйственном аппарате, в армии (40 000), на флоте (3000), в органах государственной безопасности (20 000) и внутренних дел.

Из восьми довоенных маршалов Советского Союза было уничтожено четыре – А.И. Егоров, первый заместитель наркома обороны СССР, начальник Генерального штаба; М.Н. Тухачевский, первый заместитель наркома обороны СССР, начальник управления боевой подготовки Красной Армии; Г.И. Кулик, заместитель наркома обороны СССР, начальник артиллерийского управления Красной Армии; В.К. Блюхер, командующий Особой Дальневосточной армией, кавалер шести боевых орденов.

После войны такая же участь постигла еще двух маршалов Советского Союза – Л.П. Берия – министра государственной безопасности СССР, затем первого заместителя председателя Совета министров СССР и С.А. Худякова, командующего 1-й (в войне с Германией) и 12-й (в войне с Японией) воздушными армиями, кавалера семи боевых орденов.

В каком политическом дурмане жили тогда советские люди свидетельствует и тот факт, что все три сменяющие друг друга министра государственной безопасности СССР (тогда они назывались народными комиссарами) Г. Ягода, Н.Ежов, Л. Берия расстреляны по обвинению в измене Родине и в том, что все они были английскими шпионами. Подумать только! Один английский шпион на посту министра государственной безопасности Советского Союза сменял другого. И так трижды. И никто этому не удивлялся и в этом не сомневался. Правда, те немногие, кто в этом сомневались и доверительно  высказывались в кругу своих друзей и коллег, долго на этом свете не пребывали. Такого сотворенного Сталиным кровавого побоища преданнейших режиму людей не знал весь мир за все время его существования.

Больше всех Сталинский карающий меч обрушился в годы Большого Террора на головы политических работников Красной Армии и Военно-Морского Флота СССР. Так, после нестерпимых физических и моральных пыток,изощренных мучений, глумлений и издевательств были расстреляны бывшие начальники Главного Политического Управления Красной Армии:

Смилга И.Т. – член КПСС с 1907 года;

Соловьев В.И. – данных о пребывании в КПСС нет;

Гусев С.И. – член КПСС с 1906 г.;

Серебряков Л.П. – член КПСС с 1905 г.;

Антонов-Овсеенко – член КПСС с 1917 г.;

Бубнов А.С. – член КПСС с 1917 г.;

Гамарник Я.Б. – член КПСС с 1916 г. ( в ожидании ареста покончил жизнь самоубийством ).

С 1937 по 1942 г.г. ( с небольшим перерывом ) начальником Главного Политического Управления Красной Армии был генерал-полковник Мехлис Л.З., который в годы Большого террора по совместительству возглавлял многочисленные комиссии, решениями которых многие генералы и адмиралы подвергались репрессиям. ( Из 86-ти членов Главного Военного Совета – коллегиального органа Министерства обороны СССР – в 1937 – 1938 годах были репрессированы 79 человек).

Командующие в Отечественную войну фронтами и армиями, где членом Военного Совета был Мехлис Л.З., в своих мемуарах с омерзением вспоминают о нем, характеризуя его как подлеца и доносчика. Мехлис, будучи министром государственного контроля СССР, скончался за месяц до смерти Сталина, и урна с его прахом была замурована в Кремлевской стене на Красной площади в Москве.

За прошедшие после этого более чем полвека я нигде не слышал и не читал внятного объяснения этому феномену.

Такие объяснения, что Сталин доверялся таким подлецам и негодяям, как Ягода, Ежов, Берия, Меркулов, Абакумов (последние два тоже министры государственной безопасности СССР, но расстрелянные уже после смерти Сталина) или то, что Сталин страдал отклонениями в психике или то, что Сталин был секретным агентом царской охранки и уничтожал своих соратников по партии во избежании своего разоблачения являются неубедительными и не выдерживают критики.

Единственное приемлемое  мною объяснение дал в свое время мой сослуживец по Военной коллегии Верховного Суда СССР, старый военный юрист, случайно не попавший в эту мясорубку. Имя я его называть не буду, так как этот разговор был конфиденциальным.

Он рассказал, что народы России в большинстве своем положительно восприняли идею о построении бесклассового коммунистического общества , одержали  победу в Гражданской войне, затратили гигантские усилия в восстановлении разрушенного двумя войнами (Первой мировой и Гражданской) народного хозяйства, провели коллективизацию сельского хозяйства и индустриализацию в промышленности.

При этом глава государства Владимир Ленин и его первый заместитель Лев Троцкий неоднократно публично заявляли, что через 10 лет после окончания гражданской войны у нас будет построено коммунистическое общество («От каждого по способности, каждому по потребности»!, «Богатства польются полным потоком…» К.Маркс).

Однако к 1930 году коммунизм в нашей стране построен не был. Коммунистическая идея оказалась утопией. Народ прозябал в бедности и убожестве. Большинство людей стало жить хуже, чем до революции.

Росло число недовольных существующим режимом. Сталин и его окружение поняли, что если ничего решительно не предпринимать к предотвращению этого, то волна  народного гнева сметет руководство страны. Единственное средство остаться наверху -  это  внушить обществу страх, как это делали великие завоеватели, тираны и деспоты в мировой истории Чингис – хан, Тамерлан и другие. Что и было сделано Сталиным, начиная с 1926 года и до последнего дня его жизни, а потом, хотя и в меньшей степени, продолжалось его последователями. Как только страх прошел, Советский Союз распался.

Ничего не сказал по этому поводу Иван Афанасьевич. Только видно было по нему, что он крайне удручен и глубоко переживает за судьбы людей, за судьбу нашей страны.

6 декабря 1993 года Ивана Афанасьевича не стало. Ушел из жизни честный, скромный человек, храбрый защитник Родины, большой труженик. Память о нем навсегда останется в сердцах знавших его. Да пребудет душа его в светлом покое. Похоронили Ивана Федорова на его родной земле, в городе Якутске.

 « Он в землю лег родного края

Как ветеран, герой труда.

Ему теперь земля родная

Пусть будет пухом навсегда. «

 

История зафиксировала и такой парадоксальный случай: в 30 – х годах 20-го столетия в Советском Союзе существовала практика присваивать имена высших партийных и государственных деятелей заводам, фабрикам, колхозам, спортивным сооружениям и т.д. Так, главный спортивный стадион в Киеве был назван именем первого секретаря Центрального комитета Компартии Украины Н.С. Хрущева.

Так вот, где – то в Брянской области, в этом полуголодном крае, образовавшийся в селе колхоз (коллективное хозяйство) назвали именем Народного Комиссара Внутренних дел СССР, который руководил и службой безопасности государства, Генриха Ягоды.

Когда его расстреляли за измену Родине, название колхоза переименовали на имя нового Народного Комиссара Внутренних дел СССР Николая Ежова. Когда и Ежов был расстрелян за измену Родине, колхоз  по сложившейся традиции назвали именем нового Министра государственной безопасности СССР Лаврентия Берия. После расстрела последнего опять-таки за измену Родине,  дабы положить конец постоянным переименованиям, колхоз назвали «Путь к коммунизму». Все это происходило на полном серьезе и никакой иронии в этом никто не усматривал. Последнее  наименование колхоза исчезло вместе с ликвидацией колхозного строя и распада Советского Союза.

 

 

ТАНКИСТ  ВЛАДИМИР ХЛЫЦОВ.

 

«Живут среди нас ветераны войны

Под небом просторным среди тишины,

И только ночами порой не до сна,

Ночами врывается в сердце война».

 

           О героях, штурмовавших рейхстаг и поднявших Знамя Победы над логовом врага, пишут и будут писать, пока жив на Земле последний солдат той суровой войны 1941 – 1945 годов. А потом будут писать и рассказывать правнуки, внуки, дети этих солдат-победителей. Но все это будет потом. А сейчас, к счастью, еще есть очевидцы последних дней войны, живые свидетели тех событий, однополчане и друзья героев-освободителей, которые могут поделиться с нами своими воспоминаниями.

           Незадолго до юбилейного дня Победы над фашистской Германией, 9 мая 2005 года мне довелось встретиться с участником героического штурма рейхстага в Берлине, Хлыцовым Владимиром Николаевичем,1926 года рождения.

Каждая встреча с непосредственными участниками  грозных событий Великой Отечественной войны открывает новые грани, которые помогают лучше познать правду о минувшей войне.

Хлыцов – это живая легенда, у меня с ним оказалось много общего. Я и он были участниками боев за Берлин, оба награждены медалью «За взятие Берлина».

 Несмотря на свой почтенный возраст, Владимир Николаевич сохранил не только хорошую физическую форму, но и  ясен умом и тверд памятью. События  шестидесятилетней давности вспоминает в таких подробностях, словно они происходили вчера. Я записал его рассказ.

После окончания Саратовского танкового училища, рассказывает Владимир Николаевич, он в возрасте 18 лет в должности командира орудия танка Т-34 и в звании младшего сержанта прибыл в 23-ю танковую бригаду 9-го танкового корпуса 1-го Белорусского фронта.

Бригада участвовала в боях с начала войны и за проявленное в боях высокое воинское мастерство, мужество и отвагу личного состава была награждена орденом Красного Знамени. Бригада  имела почетное наименование «Глуховская-Речицкая» по имени городов, в освобождении которых она принимала участие, – Глухова Сумской области и Речицы Гомельской области.

Его предки были забайкальские казаки, где с детства приобщались к военной службе,  и внутренне он был горд тем, что придется служить и воевать в такой прославленной боевой части.

Здесь он впервые увидел вблизи легендарного маршала Советского Союза Рокоссовского Константина Константиновича (1896-1968г.г), беседовавшего недалеко с группой командиров бригады С этой бригадой с боями он прошел Западную Белоруссию, Польшу, Восточную Германию, вплоть до Берлина. За это же время бригада была награждена орденами Суворова и Кутузова. 

Танковая бригада по своей боевой мощи представляла для врага грозную силу. Судите сами: три танковых батальона (всего 55 танков), моторизованный батальон автоматчиков-десантников, пулеметная, зенитная и саперная роты, подразделения обслуживания.

Владимир Николаевич вспоминает следующее: ‘Ожидалась танковая контратака гитлеровцев. Нашу танковую роту поставили в засаду. В течение ночи мы замаскировались так, чтобы танк нельзя было увидеть ни с земли, ни с воздуха.

С рассветом  из расположенного впереди оврага послышался гул моторов. Мы насторожились. Из оврага выползли четыре немецких танка с автоматчиками на броне.

Орудие я наводил на ориентир, придорожный куст, мимо которого должны были пройти вражеские танки. До ориентира было 150 метров. По указанию командира танка я должен был стрелять бронебойным снарядом в последний танк.

Когда к ориентиру подошел последний танк, прозвучал наш выстрел. Вражеская машина остановилась и запылала. Удачный выбор места засады нашей роте дал возможность внезапным огнем с близкой дистанции уничтожить все четыре машины  противника и десантников. Это был первый уничтоженный мною немецкий танк.

 За отличие в боях при проведении Белорусской стратегической наступательной операции, в ходе которой было захвачено много пленных, часть из которых (59 тысяч человек) была проведена по Садовому кольцу в Москве, я был командованием представлен к награждению орденом Славы 3-й степени, но по неизвестной мне причине эту награду я не получил.

В этой операции, получившей кодовое название «Багратион», наши войска тоже понесли тяжелые потери. Российская газета «Красная звезда» 22 июня 2004 года писала: «В этой операции Красная армия потеряла 765 813 человек – убитых, раненых, пропавших без вести, заболевших».

После войны, интересуясь военной историей, я узнал, что за время войны Советский Союз провел 38 крупнейших стратегических военных операций, но среди них Белорусская операция была самой крупной. В ней участвовали силы 1-го, 2-го, 3-го Белорусских фронтов, 1-го Прибалтийского фронта, 1-я армия Войска Польского и  Днепровская военная флотилия. Ими командовали, соответственно, генералы армии К.К.Рокоссовский, Г.Ф.Захаров, И.Д.Черняховский, И.Х.Баграмян, генерал-лейтенант Э.Берлинг и контр-адмирал В.В.Григорьев.

В сражении участвовали с нашей стороны166 стрелковых дивизий, 12 танковых и механизированных корпусов, 5 воздушных армий и множество других воинских частей. Наступление велось по фронту в 1100 километров и в глубину до 600 километров. Немецкая группа армий ‘Центр’ потерпела сокрушительное поражение.

Особо мне запомнился рейд нашей танковой роты под командованием капитана Костюка И.С. в январе 1945 года по тылам противника в Висло-Одерской операции.Тогда  наша танковая рота, - 7 танков Т-34, оторвавшись вперед на 20 километров от главных сил бригады и корпуса, стремительно продвигалась вперед, обходя крупные населенные пункты и повреждая линии и узлы связи. Ведя огонь с хода и с коротких остановок, танки гусеницами, выстрелами из пушек и пулеметов уничтожали мелкие группы отступающего врага. Наше внезапное появление наводило панику, сеяло страх и ужас на убегавших в разные стороны гитлеровцев. Глядя на это наши сердца, наполнялись гордостью за нашу армию, вселяли веру в свои силы.

 Краткая справка о И.С. Костюке: «Костюк Иосиф Степанович, родился 15 апреля 1919 года в селе Орепы Новоград-Волынского района Житомирской области в семье крестьянина. Украинец, член КПСС с 1942 года. В Советской Армии с октября 1939 года.

В боях Великой Отечественной войны с ноября 1941 года. Командир роты 23-й  танковой бригады капитан Костюк при  преследовании отходящего противника 14-18  января 1945 года действовал  в разведке, уничтожал арьергарды противника, обеспечивал бригаде продвижение вперед. В боях за польский город Опочно совершил обходной маневр и первым ворвался в город. Звание Героя Советского Союза присвоено 27 февраля 1945 года.

С 1946 года в запасе. Жил в Новоград-Волынском. Работал заместителем директора маслозавода. Награжден орденом Ленина, Красного Знамени, медалями. Умер 17 марта 1981 года». (Биографический словарь ‘Герои Советского Союза’, 1987г., том 1, с.749).

О мужестве и героизме Костюка также подробно рассказано в книге «Золотые звезды Полесья» (Киев. 1985 г.).

 

Приказом командира 9-го танкового корпуса от имени Президиума Верховного Совета СССР за образцовое выполнение боевых заданий командования на фронте я был награжден орденом Отечественной войны 1-й степени.

В том же наступлении проявил мужество и отвагу механик-водитель танка Т-34 старший сержант Николай Полежаев.

Вышедший на оперативный простор передовой отряд 23-й танковой бригады с боями продвигался в тылу врага и в двадцатых числах января 1945 года оторвался на 60 километров

от следовавших за ним наших пехотных частей.

По радио командирам танков все время звучала команда командира корпуса генерала Кириченко: «Орлы, вперед и вперед! Назад не оглядываться! Сегодня не 41-й год. Нужно будет, в беде не оставим». Далее шли непечатные выражения в адрес фашистских стервятников. Так быстрее доходило до ума и сердца.

И «орлы», не ввязываясь в затяжные бои, рвались вперед, крушили ненавистного врага, уничтожая вражеские штабы, тыловые подразделения, склады и базы снабжения.

Сдававшихся фашистов в плен не брали. Куда их девать, когда сами были в тылу противника. Такова жестокая правда войны, о которой не напишут в книгах и не показывают в кинофильмах.

Но вот впереди показалась широкая, до 70 метров, река Варта. Еще до этого разведчики бригады узнали от местных жителей – поляков, где на этой реке имеется брод.

Зная об этом, без разведки, с ходу, проявляя инициативу и находчивость, механик-водитель переднего танка Полежаев, рискуя  провалиться в водяную яму, форсировал реку, не давая возможности противнику закрепиться на противоположном берегу. За Полежаевым последовали, ведя огонь, и другие танки.

Это был большой успех. Форсирование такой реки при условии противодействия противника привело бы к большим потерям наших  войск.

За этот и другие, проявленные в боях отвагу и умение, Полежаев 27 февраля 1945 года был удостоен высокого звания Героя Советского Союза.

Краткая справка: «Полежаев Николай Сергеевич родился 29 декабря 1921 года в городе Полесском Свердловской области, в семье рабочего, образование неполное среднее, работал шофером, в армии и на фронте с 1941 года». (Биографический словарь ‘Герои Советского Союза’,1987г., том1, с. 291).

После войны старшина Полежаев демобилизовался, работал шофером в своем городе. Награжден орденами Ленина, Отечественной войны 2-й степени, Красной звезды. Умер 22 июня 1974 года. О его подвигах также написано в книге «Золотые звезды Свердловска» (Свердловск.1970 год).

Следующий эпизод нельзя слушать без содрогания. Наш танковый батальон – 20 танков, головной отряд бригады, продвигался по проселочной дороге. Впереди обозначился небольшой немецкий городишко. Под углом к нашему пути пролегала железная дорога, прикрытая щитами снегозадержания. Ничего опасного не предвещало, и водитель  вел  танк с открытой крышкой переднего люка. Так было лучше видно дорогу.

Вдруг щиты снегозадержания в нескольких местах разошлись в стороны и по нашей колонне открыли огонь находившиеся там немецкие противотанковые пушки.

Один снаряд ударил в лобовую броню нашего танка вблизи люка, и большим осколком срезало голову водителю, сидевшего подо мной. Ранен был и заряжающий. Остальные члены экипажа, в том числе и я, были сильно контужены взрывной волной. Затем в танк попало еще два снаряда и танк загорелся. Разорваны были на куски и десантники-автоматчики, сидевшие на броне, 18  и 19-летние рязанские парни.

Огнем других танков немецкая батарея была уничтожена. Подоспевшими товарищами мы были вытащены из горящего танка. Две недели я пролежал в бригадном лазарете, а по выздоровлению снова был в строю.

 

«Судьба меня не обделила,

Не знаю почему, но мне

Она две жизни подарила,

Одну я прожил на войне.

Та жизнь по грозному веленью

Вперед на сутки не видна:

По дню, по часу, по мгновению

Нам выдавала жизнь война.

И смерть, как тень, шагала в ногу

Сквозь огненные рубежи.

Три года рядом….

Это много!

Три года фронта эта жизнь.

А после огненного ада

За все заслуги на войне

Одна мне высшая  награда

Еще жизнь в мирной тишине.

Как  нам она давалась редко

Лишь только трем из ста ребят!

…Мои погодки, однолетки

На пьедестале мир хранят.»

                      Е. Иванов

 

Наступление на Берлин началось 16 апреля 1945 года. И с того дня до  падения Берлина наша 23-я танковая бригада действовала в составе 3-ей Ударной армии Героя Советского Союза генерал-полковника Кузнецова Василия Ивановича (1894-1964 г.г.). Весь личный состав бригады гордился тем, что именно нам выпала ответственная задача участвовать в штурме фашистского логова, откуда началась Вторая мировая война.

В ожесточенных боях пришлось пробивать несколько укрепленных рубежей противника. Рядом с нами действовали и хорошо помогали продвигаться вперед танки-тральщики, проделавшие проходы в минных заграждениях, а также  огнеметные танки с дальностью огнеметания  до 120 метров.

Через каждые два часа по громкоговорителю  автомашины политотдела 3-й ударной армии  передавалось (по-немецки) обращение к гитлеровцам, которые еще продолжали сопротивление.

«Ахтунг, Ахтунг! Дойчше солдатен унд официрен! Вы окружены. У вас нет артиллерии, танков, боеприпасов и продовольствия. Ваши дни сочтены. Фашисткой Германии больше не существует. Прекратите бессмысленное сопротивление, иначе вы все погибнете! Сложите оружие и поднимите белые флаги!».Но это обращение мало действовало на фанатиков-гитлеровцев и в плен сдавались лишь одиночки. Каждую улицу и дом приходилось брать штурмом.

Приближаясь к Берлину,  мы увидели самодельный лозунг на дороге: «Страшись, Германия! В Берлин Россия идет». А в самом Берлине на стенах и окнах зданий белой краской большими буквами распластались фашистские лозунги и надписи: « Победа или Сибирь «, « Берлин останется немецким «. В лозунг: « Никогда русские не будут в Берлине! « - кто-то внес поправку, зачеркнув слова «Никогда « и « не будут « и оставив слова « Русские в Берлине «.

 К 21 апреля бригада продвинулась к окраине Берлина. Отступать им было некуда. Город был окружен плотным кольцом советских войск. Немцы объявили Берлин «немецким Сталинградом» и произвели тотальную мобилизацию, призвав в армию мужчин до 65-летнего возраста и подростков с 15 лет.

( Этих горе-вояк с фаустпатронами мы после боя отпускали на все четыре стороны. Дети есть дети, им еще нужно было строить новую мирную Германию ). Но до Сталинграда им было далеко. Сталинград продержался  200 дней и его оборона закончилась  окружением и победой над вражеской группировкой, а Берлин пал через 10 дней.

 Бой в городе стал еще более ожесточенным. Фашисты встречали нас огнем из всех видов оружия из подвалов, окон, балконов и чердаков. Шаг за шагом упорно продвигались вперед наши штурмовые группы. Горели, рушились здания. Улицы и дворы заволокло пылью, дымом, гарью. Снарядные осколки, куски камня и кирпича градом стучали по брони, по мостовой, стенам и крышам домов.Десять суток, днем и ночью, на земле, в воздухе и под землей – в тоннелях  метро и в подземных коммуникациях, - шли ожесточенные бои за Берлин.

 Член Военного Совета 1-го Белорусского фронта, генерал-лейтенант К.Ф. Телегин вспоминал: « Какими же надо было обладать силой духа и желанием победить, чтобы через разящий шквал огня, каменные и железобетонные преграды, преодолевая многочисленные «сюрпризы», огневые мешки и ловушки, вступая в рукопашный бой, дойти до цели и добить фашистского зверя в его собственной берлоге». Но выручала нас наша многочисленная артиллерия, которая, не жалея снарядов, плотным огнем поквартально подавляла сопротивление противника и тогда шли вперед танки и пехота, уничтожая огнем тех, кто продолжал сопротивляться.

Представьте себе такую картину, - на городской улице, состоящей из многоэтажных каменных домов, стоящих впритык друг к другу, что способствует сильному резонансу, стоит сплошной грохот от разрывающихся снарядов, мин и гранат. Строчат пулеметы и автоматы пехоты, громко тявкают противотанковые  ружья, оглушительно стреляет наша танковая пушка и танковый пулемет. Ревет танковый двигатель мощностью 550 лошадиных сил. Среди огня и дыма пожарищ крики «ура», матерная брань, стоны и крики раненых «Братцы, помогите, помираю».

К тому же еще в танке жарища, духота, газовый перегар от выстреленных снарядов (очищающее воздух устройство работало  недостаточно).

И в этих условиях надо было хладнокровно целиться и метко стрелять, уничтожая врага. Страшно не было. Вернее, было не до страха. Была предельная собранность и понимание того, что если ты немца не убьешь, то он убьет тебя. И еще, - если ранят, ну что ж, живы будем, не помрем! Если убьют – значит, судьба такая. А жить хотелось. 18 лет – вся жизнь впереди, а до Победы несколько часов.

Но было не до этих рассуждений. Командир командует «впереди электрический столб с транспарантом, левее 30 метров пулемет, осколочным снарядом, огонь!». В прицел отыскиваешь этот пулемет, наводишь пушку, нажимаешь на электроспуск, происходит выстрел, затем второй, третий. Заряжающий еле-еле успевает закладывать снаряды в казенник пушки. А снаряды  ( 55 штук, калибра 85 мм ) лежат на креплениях  у внутренней стенки башни танка и внизу под ногами. Там же гранаты и запас патронов. Гранаты были осколочно-оборонительные, Ф-1 ( 20 штук ), солдаты прозвали их ‘лимонками’. Вес каждой – 600 грамм, время горения дистанционного состава 3 – 4 секунды, радиус убойного действия осколков – до 200 метров. Одним словом, пороховой погреб. Даже хуже. Кроме пороха еще и крепкая уральская снарядная сталь. Недаром нас уважали пехотинцы, более чем кто-либо знавшие, почем фунт лиха на войне.

Как мы сидим в танке, умом понять невозможно. Внутри посредине башни огромный замок танковой пушки. По бокам от этого замка два узких пространства. В одном на седле, напоминающем велосипедное, сидит и ведет огонь командир  орудия, в другом, точно таком же, - радист-пулеметчик, тоже ведет огонь. На плечи обоих опущены ноги командира танка, лейтенанта, занимающего так называемую командирскую  башню, из которой через прорези обозреваются окрестности. Ниже командира орудия, под его ногами, сидит на кресле механик-водитель, который дышит в нависающую прямо на лицо стальную плиту. Когда надо, говорит Владимир Николаевич, я нажимаю правой или левой ногой на плечо водителя, показывая, в какую сторону нужно повернуть танк. Переговорное устройство у нас было, но среди шума боя и выстрелов пушки устройство срабатывало плохо.

В ходе боев экипаж танка настолько сроднился между собой (ведь мы ели, пили, закусывали, спали, а порой и погибали все вместе), что называли друг друга не по воинским званиям и фамилиям, а только по имени: Ваня, Петя, Коля. При наступлении перерывы в бою были лишь по причине легкого ремонта поврежденных частей танка, пополнения боеприпасами, дозаправкой горючим и маслом, подтяжки гусениц, регулировки фрикционов, сцепления, тормозов и т.п.

Припоминается такой трагический случай. В центре Берлина, недалеко от здания  посольства Швейцарии при переходе наших  танков по полуразрушенному авиабомбой мосту через глубоководную реку Шпрее, передний танк свалился  с моста в воду.

Помочь ничем было нельзя. Железная коробка стала братской могилой пяти наших боевых товарищей, в том числе и моего приятеля - однокашника по училищу, механика-водителя Андрея Иванова. Трудно представить, каким же было наше душевное состояние, когда наш танк проходил по тому же месту, где свалился в реку передний танк.                  

 

Штурм и взятие рейхстага.

 

« Года пролетят,

Мы состаримся с ними,

Но слава солдат,

Она – на века.

И счастлив я тем, что прочтут мое имя

Средь выцветших строк боевого листка .»

 

29 апреля начались бои непосредственно за рейхстаг (так называлось здание, в котором заседала нижняя палата парламента в Германии).

Рейхстаг находился недалеко от имперской канцелярии, в которой находился Верховный Главнокомандующий немецкой армии Гитлер.

Перед нами, - вспоминает Владимир Николаевич, - было массивное, трехэтажное, мрачное здание с хорошим  круговым обзором.

Здание рейхстага было превращено противником в мощный узел сопротивления и являлось одним из важнейших объектов в системе обороны города. В узких бойницах, в заделанных кирпичом проемах окон – стволы пулеметов и зенитных орудий. Вокруг здания были отрыты глубокие рвы, устроены различные заграждения, оборудованы пулеметные и артиллерийские огневые точки. Особую опасность для нас представляли зенитные пушки и зарытые в землю танки, стрелявшие прямой наводкой с коротких расстояний. Противник упорно сопротивлялся, и мы несли большие потери.

Действовали мы в составе штурмовой группы. Каждый танк нашей  бригады придавался стрелковому взводу, усиленному пулеметчиками, минометчиками, огнеметчиками, снайперами, а также противотанковыми орудиями. В каждой такой группе имелись знамена для водружения над рейхстагом.

Мой танк двигался впереди, я вел огонь по вражеским огневым точкам, которые располагались на площади перед зданием и в самом здании рейхстага.

 В Берлинской операции участвовало 30 танковых бригад и 50 танковых и самоходно-артиллерийских полков. Но принять участие во взятии рейхстага выпало на долю нашей танковой бригады, которая действовала в полосе наступления 150-й Идрицкой (впоследствии и Берлинской) стрелковой дивизии     79-го стрелкового корпуса 3-й Ударной армии.

Если в контрнаступлении под Москвой участвовало 774 танка, под Сталинградом – 1463, в Белорусской операции –

5 тысяч танков и самоходно-артиллерийских орудий, то в Берлинском сражении их было более 6 тысяч.

В связи с сосредоточением на площади перед рейхстагом нашей пехоты для броска в атаку, поступил приказ стрелять только по окнам верхних этажей здания рейхстага, откуда наших стрелков обстреливали немецкие пулеметчики, автоматчики и снайперы.

Все  мы понимали, что это был последний бой и потому снарядов и патронов не жалели. Сражение за рейхстаг было самым тяжелым за все время моего участия  в войне.

В бою за рейхстаг из нашего батальона особо отличился командир орудия танка старшина Чудайкин Владимир Иванович (словарь  том 2  стр. 741). 

«Чудайкин Владимир Иванович, родился 24 февраля 1925 года в деревне Поповка Мордовской автономной республики в семье крестьянина. Мордвин. Член КПСС с 1947 года. Окончил начальную школу. Был разнорабочим на Куйбышевском авиационном заводе. В Советской Армии с апреля 1944 года.

В действующей армии с ноября 1944 года. Командир орудия танка Т-34 23-й танковой бригады комсомолец старшина Чудайкин отличился 1-го мая 1945 года в ходе боев за рейхстаг в Берлине. В составе штурмовой группы уничтожал огневые точки противника, обеспечивая атаку нашей пехоты. Был ранен, но остался в строю. Звание Героя Советского Союза присвоено 31 мая 1945 года.   До 1950 года продолжал службу в армии. Капитан в отставке Чудайкин жил в городе Куйбышев /ныне Самара/, работал на металлургическом заводе. Награжден орденами Ленина, Отечественной войны, медалями. На школе, где он учился, установлена мемориальная доска».

Его боевые действия описаны в книге «Подвиг во имя Родины» (Самара,1965 г.).

Как потом нам стало известно, уже 30-го апреля Гитлер с Евой Браун, ставшей его женой в последний день их жизни, покончили жизнь самоубийством. 1-го мая принял смертельный яд его заместитель – Геббельс со своей женой и пятью несовершеннолетними детьми, а фашистские эсэсовские фанатики (СС - отборные войска Гитлера, отличавшиеся крайней жестокостью) и курсанты военно-морских училищ, всего около  двух тысяч человек, продолжали в рейхстаге упорное сопротивление. Нетрезвые, не спавшие несколько суток, на пределе нервного напряжения, озлобленные, озверевшие и отчаявшиеся...

Но вскоре в отдельных  местах громадного здания появились белые флаги и просьбы о перемирии, но сверху поступил приказ:   «Никакого перемирия! Только полная капитуляция. Сдача оружия и плен». Капитулировали немцы лишь в ночь с 1-го на 2-е мая. Уже после того, как засевшие в рейхстаге немцы объявили капитуляцию и вывесили в окнах белые флаги (простыни), в здании слышалась перестрелка. Видимо, капитулировать соглашались не все, а некоторые кончали жизнь самоубийством.

Накануне 1-го мая разведчики 150-й стрелковой дивизии сержант Кантария, грузин по национальности, и русский сержант Егоров со старшим знаменной группы, заместителем командира стрелкового батальона по политической части, украинцем  Берестом, под сильным огнем противника, рискуя жизнью, взобрались на фронтон здания и водрузили над рейхстагом красное Знамя Победы.

За этот подвиг командующий 3-й ударной армией наградил их орденом Красного Знамени. Однако командующий 1-м Белорусским фронтом маршал и дважды Герой Советского Союза /на то время/, Г.К.Жуков посчитал это награждение заниженным и представил Егорова и Кантарию к званию Героя Советского Союза, что им и было присвоено Указом Президиума Верховного Совета СССР. Так и осталось – две награды за один подвиг.

Береста к званию Героя Жуков не представил. Присвоить Бересту звание Героя означало признать главным героем войны политработника, а Жуков, как известно,  недолюбливал политработников.

Несправедливость была устранена через 60 лет. Указом Президента Украины В.А.Ющенко 6 мая 2005 года Алексею Прокопиевичу Бересту было присвоено звание Героя Украины (посмертно).

За проявленную отвагу при штурме рейхстага, командиром роты я был представлен к награждению орденом Красного Знамени, но в штабе кто-то посчитал, что орденом Красного Знамени награждаются только офицеры. Это было ошибочное решение (что видно из примера с Егоровым и Кантарием), и я был награжден орденом Отечественной войны 1-ой степени. Были награждены орденами и остальные члены экипажа моего танка.

Орден мне вручил наш командир танкового корпуса генерал-лейтенант Герой Советского Союза Кириченко Иван Федорович, кавалер 4-х орденов Ленина, 3-х орденов Красного Знамени, 2-х орденов Суворова и ордена Отечественной войны.

Всего за участие в берлинской операции 559 воинам, проявившим героизм и мужество, было присвоено высокое звание Героя Советского Союза, из них 35 воинам, участвовавшим непосредственно во взятии рейхстага, в том числе 17-ти из 150-й стрелковой дивизии и 5-ти из 23-й танковой бригады. Медалью «За взятие Берлина» награждено свыше 1-го миллиона человек, причем в удостоверении к этой медали было написано «За участие в героическом штурме и взятии Берлина».

Тяжело было терять наших боевых товарищей за несколько часов до капитуляции немцев в рейхстаге. На площади у рейхстага погиб смертью храбрых механик-водитель танка из нашего батальона Лавров Петр Ефстафьевич. Из словаря  (том 1, стр. 837):

«Лавров Петр Ефстафьевич, 1922 года рождения, русский, уроженец деревни Дяглево Ленинградской области, окончил 7 классов и ремесленное училище. В Советской Армии с 1942 года.

Старший механик-водитель танка 23-ей танковой бригады комсомолец старший сержант Лавров в боях на подступах к Берлину 14 апреля – 1 мая 1945 года в боях экипажем уничтожил 7 орудий и 12 пулеметных точек противника. Под огнем противника отбуксировал подбитый танк. Погиб 1-го мая при штурме рейхстага. Звание Героя присвоено посмертно 31 мая 1945 года. Награжден орденом Ленина и Красной Звезды. Похоронен в населенном пункте Гросс-Нойедорф /Германия/.  В поселке Сясьстрой  техническое училище и улица носят его имя, установлен бюст героя, на здании – мемориальная доска.

Его подвиг подробно  описан в книге С.А. Андреева «Совершённое ими бессмертно» (Москва 1976г.).

В центре Берлина, вблизи реки Шпрее, в Трептов парке, на высоком холме стоит памятник воину-Победителю, - монументальная скульптура советского воина с ребенком на руке, а в другой руке солдата, - увесистый  меч, опущенный на разрубленную им фашистскую свастику.

Внутри – небольшой мавзолей, посредине которого в золотом ларце лежит книга. На ее пергаментных страницах записаны имена 7200 советских воинов, павших при штурме Большого Берлина, в том числе и Героя Советского Союза Лаврова Петра Ефстафьевича. Вечная ему память.

Своими глазами я видел, - говорит Владимир Николаевич, -  как сражались и умирали люди, защищая  Родину, свой дом, своих родных и близких. Погибая, эти герои шагнули в бессмертие. Их подвиги живут, и будут жить вечно. Павшие в годы войны всегда будут прочным звеном, связывающим прошлое и будущее.

Но жизнь продолжалась и, как пишет в песне фронтовой поэт, – на площади перед  рейхстагом в Берлине 2-го мая 1945 года –                  

«… Чумазые, откинув крышки люков,

Танкисты встали словно на привал.

И, сняв фуражку, сам Георгий Жуков

Нас – пехотинцев – в губы целовал ».

 

Но война еще шла. И вот 2-го мая оставшиеся неповрежденные танки с экипажами, в том числе и мой, были сведены в отдельное подразделение и срочно направлены на юго-восток Германии к городу Познань, в районе которого еще происходили бои с отдельными группировками немецких войск, пытавшихся пробиться на запад к американским войскам. Но по прибытию к месту назначения война окончилась и наступила долгожданная тишина. Радость была неописуема. Мы победили. Мы живы.

 И поэтому не оставил тогда Владимир Николаевич  своего автографа на стене рейхстага. Вместо него расписались многие другие из  второго эшелона войск и тыловых подразделений. Зато отметин от его снарядных осколков на стенах рейхстага осталось предостаточно. Это и утешает его.

 

 

« Когда настал рассвет заветный

И стала вновь весной весна

Рванулся в небо залп ракетный,

И зазвенела тишина.

 

 

 

И расписавшись на рейхстаге

От имени родной земли,

Сказал солдат, глотнув из фляги:

Ну, братцы, все-таки дошли! «

 

 

 

Я и мои товарищи, воспитанные в духе интернационализма, шли на штурм Берлина не как мстители за кровавые дела фашистов, а как освободители немецкого народа от коричневой чумы.

Наш бригадный начальник продовольственной службы рассказывал, что после ухода нашей танковой бригады из Берлина на другой участок фронта, походные солдатские кухни были предоставлены на несколько дней для питания голодающему населению Берлина – старикам и детям, вылезшим из подвалов, щелей и укрытий. А наши военные медики в Берлине оказывали помощь всем, кто к ним обращался – раненым и больным. Помнят ли сегодня об этом, вернее, знают ли нынешние берлинцы?

В настоящее время в здании Рейхстага ( теперь уже Бундестага ) оставлена память о Второй мировой войне: стена, испещренная щербинами от снарядных осколков и пуль, исписанная именами воинов, дошедших до Берлина майской весной того победного года, названиями советских городов и номерами воинских частей. Кое-кто из немецких депутатов был против, но большинство приняло решение: оставить, по той причине, что это является страницей из истории Германии, которую должны знать и помнить нынешнее и будущее поколения, чтобы не допустить войны. А вот в нашей стране, победительнице фашизма, собираются вообще отменить День Победы, а значит, вырвать из исторической памяти это героическое событие и его героев.

             В схватках с врагом Хлыцов неизменно  опережал немецких фашистов  в открытии огня, и,  как правило, поражал его с первого выстрела. Только от Вислы и до Берлина  уничтожил из  своего орудия 6 фашистских танков и самоходно-артиллерийских орудий, и  также немало   бронетранспортеров, орудий, минометов, пулеметов и живой силы противника.

В конце войны, рассказывает Владимир Николаевич,  за уничтожение боевой техники противника  выплачивалось денежное вознаграждение. Так, за уничтожение танков «Тигр» и «Пантера», а также самоходно-артиллерийского орудия «Фердинанд» выплачивалось единовременно 800 рублей, за уничтожение танков «Т-3» и «Т-4» - 600 рублей и т.д. Для сравнения: месячный оклад денежного содержания командира орудия танка Т-34 составлял 100 рублей.

На фронте, по словам Владимира Николаевича, водку выдавали зимой ежедневно по 100 грамм (для сравнения: в царской армии и на флоте водку выдавали по 125 грамм).

Но в наступлении и перед боем опытные солдаты, и, в частности танкисты, водку не пили. Это правило строго соблюдалось. Во-первых,  трезвый имеет больше шансов остаться в живых, «в глазах не двоится», во - вторых, алкоголь разжижает кровь, и остановить кровотечение даже при легком ранении очень сложно – кровь попросту не сворачивается. Зато после боя все пили (кроме охранения), и за себя и за погибших товарищей.

Ну а когда  бои шли на территории Германии, то спиртного было «навалом». В каждом немецком доме было много награбленного со всей Западной Европы: коньяки, водка, вина, ликеры, пиво.

Курящим офицерам выдавали папиросы, сержантам и солдатам – махорку (производства махорочной фабрики в городе Моршанск Тамбовской области) по 20 грамм в день. Самокрутки делали из курительной бумаги (7 книжек в месяц), прикуривали спичками (3 коробки в месяц). Это все в том случае, когда не было перебоев в снабжении, а они бывали нередко.

Перед наступлением танкистам выдавали продовольственный паек из  расчета на трое суток – неприкосновенный запас на случай непредвиденных обстоятельств. Паек состоял из мясных или рыбных консервов, сала-шпиг, сахара, концентратов – супов из овощей и каши, американских галет (сухие лепешки из  кукурузной муки), яичного порошка, черных сухарей и т.п. Поступившие по ленд-лизу из США мясные консервы в ярких баночках бойцы с иронией называли «вторым фронтом».

Но танкисты были молодые  парни по 18-25 лет и питания им, конечно, не хватало. Как-никак, все время в движении и на свежем воздухе. И как только объявят, что мы идем в наступление, а нам объявляли об этом за час  до начала, то паек тут же съедался.

Среди десантников попадались пожилые солдаты – участники Гражданской и других войн, которые говорили, что в бой надо идти с пустым желудком – больше шансов выжить в случае ранения живота. Но мы, по молодости, этим пренебрегали.

В мирное время на «бессрочной» службе (как шутили танкисты, служившие с военного времени), командир танка, старшина Хлыцов умело, на основе богатого боевого опыта, передавал свои знания молодому пополнению, готовил достойную себе  смену, являлся отличником боевой и политической подготовки.

В числе многочисленных поощрений, было у него и такое престижное, как фотографирование у развернутого боевого красного Знамени прославленного танкового полка (после войны бригады были переформированы в полки).

С любовью отзывается бывший танкист о своем танке Т-34 или как он его называет «тридцатьчетверка», признанном лучшим средним танком  Второй Мировой войны. 32-тонный танк, вооруженный 85-мм пушкой и двумя пулеметами калибра 7,62 мм., с широкими гусеницами, на дизельном топливе (все остальные танки мира работали на бензине), со скоростью до 55 км. в час, являлся «подвижной батареей», все сокрушающей на своем пути.

По маневренности, проходимости, мощной броневой защите, вооружению, надежности в эксплуатации танк Т-34 превосходил не только средние немецкие танки, но и все средние танки мира. Снаряд пушки имел высокую начальную  скорость – 600 метров в секунду, что придавало ему большую пробивную силу. Уникальной оказалось форма корпуса и башни, позволившая при толщине брони в 45-90мм. избрать большие углы наклона броневых листов, при которых вражеский снаряд рикошетил.

О превосходстве танка Т-34 над немецкими танками долго побаивались докладывать Гитлеру. Когда же Гитлер узнал об этом, он дал указание изготовлять Т-34 на своих заводах. В качестве трофеев немцы имели наши танки в самом начале войны. Однако сделать это им не удалось, так как до конца войны не смогли узнать секрет технологии его изготовления.

 

 

 

                   ТАНК

 

«Его тяжелые пути

Напоминают мне о прошлом.

О, сколько в пламени пройти

Пришлось его стальным подошвам!

 

Я шел за ним, когда вокруг

Смерть занималась черным делом.

Он прикрывал меня, как друг,

Надежно выкованным телом.

 

Танк помнит боевые дни,

Пути, приведшие к Победе.

Теперь – в его большой тени

Играют маленькие дети.»

 

С трепетом Владимир Николаевич показывает документы, уже успевшие заметно пожелтеть от ничего не щадящего времени. В семье бережно сохранились  реликвии военного времени – фронтовые письма  треугольником со штампом военной цензуры «проверено», красноармейскую книжку, удостоверяющую его личность, комсомольский билет, приказы Верховного Главнокомандующего Маршала Советского Союза И.В.Сталина с объявлением благодарности личному составу 23-й танковой бригады в ознаменовании одержанных ими крупных побед над врагом. Таких приказов в отношении их бригады было 15.

Одновременно в таких приказах указывалось и о производстве в Москве артиллерийского салюта в честь победителей. Интересно, что чем значительнее была победа, тем мощнее был артиллерийский салют.

Так, в связи с участием 23-й танковой бригады совместно с другими частями 25 марта 1945 года в Восточно-Прусской операции и взятии города Хайлигенбайль (ныне Мамоново в Калининградской области) в Москве был произведен салют – 12 артиллерийских залпов из 124 орудий. Салют Родины был достойной наградой своим сынам, воодушевляя их на новые победы.

За участие в Земландской операции и взятии 25 апреля 1945 года города, порта и крепости Пиллау (ныне Балтийск), Москва салютовала войскам и в том числе 23-й танковой бригаде, 20-ю артиллерийскими залпами из 224 орудий.

За взятие  Берлина   было  произведено 24 залпа из 324 орудий и 9-го мая, в ознаменовании Победы над врагом Москва салютовала 30-ю залпами из 1000 орудий.

Одновременно производились салюты в столицах союзных республик, в целом ряде областных центров, в отдельных крупных городах. О взятии рейхстага Московское радио оповестило весь мир. Это сообщение и салюты мы слышали по радио.

После войны я продолжал службу в этой же бригаде, дислоцированной в Восточной Германии. На срочной службе, в казарме прослужил 8 лет. Для  сравнения, нынешние солдаты Украинской армии на срочной службе служат 1 год. В 1950 году я демобилизовался в звании старшины, что соответствует нынешнему званию прапорщика.

Домой вернулся с двумя орденами,  четырьмя медалями и с подорванным здоровьем. За боевые заслуги в юбилейном 1985 году был награжден третьим орденом Отечественной войны 1-й степени.

О наградах Владимир Николаевич говорит так: мне пришлось пройти через такой ад и ужас, что самая большая награда для меня - это то, что я остался жив.

Потом в течение 40 лет был в гуще жизни народной, работал на производстве заведующим гаражом, начальником цеха, учителем истории и трудового воспитания  в сельской школе в пригороде Одессы. На пенсию ушел в 1990 году по состоянию здоровья.

Не лишен Владимир Николаевич и чувства юмора. Рассказывает, что в период войны среди фронтовиков «ходил» такой анекдот (смеется): «Что такое сверхпатриотизм? А это быть в глубоком тылу, спать с женой фронтовика и искать себя в списках награжденных».

Ну, а как насчет трофеев? Ведь победители всегда приходили с трофеями? ,- спрашиваю  Владимира Николаевича.

Какие трофеи! Не было их у нас- танкистов. В бою не до трофеев. Остаться бы живым. После боя нас немедленно отправляли в ближайшую лесную глушь, подальше от населенных  пунктов, - гайки подкручивать. Танкисты народ отчаянный и предприимчивый, недолго и до греха. Да и маскировать танки в лесу лучше. Немецкая авиация особо охотилась за танками. Ведь танки – ударная сила армии.

Да и некуда было эти трофеи девать. В танке так  тесно, что и повернуться трудно. Вытащить тяжелораненного из  танка – большая проблема. Недаром в танковые войска  набирали людей небольшого роста.

Был случай, уже в Германии, когда десантник притащил из магазина рулон мануфактуры. Но командир танка тут же сбросил рулон с брони на землю. Ведь это же горючий материал. А танк, как я уже говорил, и так представляет из себя пороховой погреб.

«Ну, а какие радости в вашей жизни сейчас есть, когда вы на заслуженном отдыхе?» -  задаю я последний вопрос, чувствуя, что уже порядком  надоел хозяину своими расспросами.

Какие радости? Бросили нас, ветеранов войны. Победители живут хуже побежденных. Маленькие пенсии, вместо льгот – одни обещания. Нет денег на дорогие лекарства. Не дают путевок в санаторий. Я уже перенес третий инфаркт.

Одна радость - дети и внуки, которых  мы воспитали хорошими детьми, в трудолюбии и трезвости. Они преуспели в жизни, твердо стоят на ногах. Дети – это Николай и Петр, внуки – Анна, Дмитрий, Владимир и Петр.

 Ну, не только это, с улыбкой вступает в разговор его супруга Любовь Петровна. (Браком они сочетались в 1952 году, более полвека тому назад).

 Вот, в феврале 2005 года, ему, Владимиру Николаевичу, приказом министра обороны Украины присвоено очередное воинское звание «лейтенант» и военным комиссаром Овидиопольского района Одесской области выдана военная камуфляжная форма с погонами лейтенанта и офицерская фуражка с эмблемой бывшей Советской Армии.

«Теперь он офицер, а я  офицерская жена» - заканчивает Любовь Петровна, всю жизнь проработавшая школьной учительницей физики и математики, но и сейчас, несмотря на возраст, не сидит без дела, – ведет домашнее хозяйство, работает на огороде и подрабатывает репетиторством. Живая и энергичная она и сегодня,  несмотря на годы, не утратила женственности и очарования.

После этого, хочешь не хочешь, а пришлось Владимиру Николаевичу облачится в военную форму, чтобы покрасоваться перед гостем.

В дни больших праздников, 9 мая и конечно, в День танкиста (в сентябре) надевает Владимир Николаевич свой выходной пиджак с тремя сверкающими золотистым блеском орденами Отечественной войны 1-й степени, орденом «За мужество», медалями «За победу над Германией», «За освобождение Варшавы», « За взятие Берлина» и другими юбилейными медалями, и за рюмкой фронтовых 100 грамм вспоминает свою лихую боевую молодость и павших боевых товарищей, оставшихся в памяти вечно молодыми, достает из своего личного архива один самый дорогой  его сердцу документ и в который раз с большим волнением прочитывает его. Вот этот документ.

ПРИКАЗ

Верховного Главнокомандующего по войскам Красной Армии и Военно-Морскому Флоту.

Войска 1-го Белорусского фронта под командованием Маршала Советского Союза Жукова, при содействии войск 1-го Украинского фронта под командованием Маршала Советского Союза Конева, после упорных уличных боев завершили разгром берлинской группировки немецких войск и сегодня, 2 мая, полностью овладели столицей Германии городом Берлином – центром немецкого империализма и очагом немецкой агрессии.

Берлинский гарнизон, оборонявший город, во главе с начальником обороны Берлина, генералом от артиллерии Вейдлинг и его штабом, сегодня, в 15 часов, прекратил сопротивление, сложил оружие и сдался в плен.

2 мая к 21 часу нашими войсками взято в плен в городе Берлине более 70 000 немецких солдат и офицеров.

В боях за овладение Берлином отличились... танкисты 9-го танкового корпуса генерал-лейтенанта Кириченко, 23-й танковой бригады полковника Кузнецова.

За отличные боевые действия объявляю благодарность войскам 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов, участвующих в боях за овладение Берлином.

Вечная слава героям, павшим в боях за свободу и независимость нашей Родины! Смерть немецким захватчикам!

Верховный Главнокомандующий

Маршал Советского Союза  И.Сталин

Москва, Кремль. 2 мая 1945 года.

Прощаясь, я сердечно пожелал Владимиру Николаевичу и Любовь Петровне и всей  их крепкой семье доброго здоровья, трудовых успехов, активного долголетия и благополучия во всем!

 

Прошла война, ушла за поворотом,

В чехлах стоят гвардейские знамена.

А жизнь и время движется вперед.

Отстали только 20 миллионов.

Остались в поле брани навсегда.

Легли живой дорогою Победы.

За нас легли, за то, чтоб никогда

Нам горя их и боли не изведать.

А память нам покоя не дает

И совесть нас с тобой частенько гложет

Пусть 60. Пусть 300 лет пройдет,

Никто из нас войны забыть не сможет.

 

Воспоминания бывшего танкиста Хлыцова и других фронтовиков о прошедшей второй мировой войне будут все больше и больше привлекать внимание профессиональных историков, которых интересует не парадный лик войны с его характерным бронзовым лоском, наведенным цензурой, а будничные, серые и не слишком привлекательные  ее гримасы, какими их видели не полководцы, грезившие в своих мемуарах о славе, а рядовые воины, вынужденные переносить немалые трудности, чтобы реализовать эти мечтания.

Хорошо по этому поводу написал известный писатель Илья Эренбург, -  «Война сложна, темна и густа, как непроходимый лес. Она не похожа на ее описание, она проще и сложнее. Ее чувствуют, не всегда понимают ее участники. Ее понимают, но не всегда чувствуют позднейшие исследователи».

Потом историки отметят, что штурм Берлина Красной Армией – это золотая страница воинской славы, советской науки и искусства. Берлинское сражение явилось, по существу, завершающей крупной операцией Великой Отечественной войны против фашистских захватчиков. Потеряв Берлин как военный, экономический и политический центр, Германия уже не могла продолжать вооруженное сопротивление и 8 мая 1945 года представители немецкого главного командования в предместье Берлина – Карлсхорсте подписали акт о полной и безоговорочной капитуляции.                                                            

27 июля 2005 года навсегда перестало биться утомленное войной сердце храброго воина, скромного человека Владимира Николаевича Хлыцова. Мир праху его. Вечная ему память.

 

                                       

НОЧЬЮ НА КЛАДБИЩЕ.

 

( Очевидное и невероятное )

 

«Что с человеком ни делай – он упорно ползет на кладбище»

М.Жванецкий

 

Анекдот. Говорят, вы самый бесстрашный человек на свете?

- Не знаю, но когда я ночью хожу по кладбищу, все лежат тихо, тихо.

 

Война закончилась, но о себе она напоминала еще, вот один из примеров  этому.

В марте 1953 года  я проходил военную службу в звании капитана и в должности судьи военного трибунала военно-морской  базы в городе Свинемюнде в Польше на побережье Балтийского моря у границы с Германской Демократической Республикой. Командиром и начальником штаба базы были контр – адмиралы, Герои Советского Союза соответственно Щедрин Григорий Иванович и Кучеренко Иван Фомич.

В начале марта из Москвы позвонила жена Нина и сообщила страшную новость. Ей позвонили мои родители из Одессы и сообщили, что скончался мой брат Анатолий, проходивший срочную военную службу в Грузии, в городе Ахалцихе, вблизи турецкой границы, похороны через два дня. Родители по состоянию здоровья выехать не могут и просят, чтобы я поехал. Как, что, почему? Ничего жене известно не было.

Со слезами на глазах  прошу у председателя трибунала майора Смирнова дать мне положенный в таких случаях краткосрочный отпуск на 10 дней для поездки на похороны брата.

Смирнов отвечает, что в связи со смертью Генерального секретаря ЦК КПСС, генералиссимуса Сталина все командировки и отпуска отменены. Тем не менее, он сейчас же телеграфирует в город Балтийск председателю военного трибунала Балтийского флота, возможно, он разрешит отпуск.

Телеграмма пошла. Время идет. Ответа нет. Я договариваюсь со Смирновым, что я еду без разрешения, но в случае отказа мне в отпуске он дает телеграмму на пограничный пост в Бресте, чтобы меня через границу не пропускали, с тем, чтобы я вернулся в Свинемюнде.

Твердо убежденный в том, что отказать мне в отпуске не могут, я срочно поездом через Варшаву выехал в Брест. Но! Нет, это невероятно. Капитан - пограничник, прочитавши мой отпускной билет, возвращает его мне и сообщает, пришла телеграмма из Свинемюнде, чтобы я возвратился к месту службы.

Что делать? Сдаваться не в моих правилах. Жизнь научила – борись до конца. Я с таким жаром, настойчивостью, убежденностью говорил о постигшей меня трагедии, что каменное сердце пограничника дрогнуло и он дал мне добро на пересечение границы.

Поездом через Киев, Ростов-на-Дону, Батуми, Боржоми приехал в Ахалцихе. Уже стемнело. Рядом с вокзалом небольшая, но бурная и шумливая река Кура. Первым делом устроился на ночлег в городской гостинице.

Потом пошел в штаб дивизии выяснять, что же произошло с Анатолием (101-я гвардейская Печенгская орденов Красного Знамени, Александра Суворова и Красной Звезды стрелковая дивизия, 14 Героев Советского Союза).

Дежурный по штабу рассказал мне, что мой брат, рядовой Анатолий Богачев, в составе стрелковой роты возвращался в свою часть на грузовой автомашине. На горной дороге на крутом спуске и повороте водитель не справился с управлением и автомашина опрокинулась. Анатолий получил несовместимые с жизнью тяжелые телесные повреждения и еще, будучи живым, был доставлен в военный госпиталь, где скончался.

Рассказанное потрясло меня. Так нелепо уйти из жизни в самом ее расцвете. Ему было 23 года, и через 5 месяцев он подлежал увольнению из армии.

Вызванный дежурным солдат, участвовавший в похоронах, рассказал мне подробности, по которым можно было найти могилу брата.

Я вышел на улицу. Было темно и безлюдно. 23 часа. Состояние мое было ужасное. Идти в гостиницу? Нет, не могу. И я принял решение сейчас же, ночью, идти на кладбище к брату.

Как можно было на это решиться – в незнакомом городе, ночью, идти на кладбище? Сейчас мне трудно это понять и объяснить.

Помню только, что я был в состоянии такого сильного душевного волнения и возбуждения, что мне не страшны были ни черт, ни дьявол, ни монстры вместе с сатаной, ни лешие с домовыми, ни вампиры и упыри. Какая там есть еще нечистая сила? Русалки? Но с русалками, надо сказать, мне даже было бы интересно встретиться.

На фронте, будучи командиром взвода саперов – десантников на танках гвардейской Житомирско – Берлинской пяти орденоносной танковой бригады не раз и не два встречался рядом со смертью. И не за «четыре шага», как поется в известной песне. Косая однажды в виде снайперской пули пронзила насквозь мои плечо и шею в одном миллиметре от сонной артерии. Потом даже фронтовые хирурги удивлялись, как мне удалось выжить.

Несмотря на безрассудность моей затеи, остановить  меня было невозможно. Внутренний голос говорил мне, что  несмотря ни на что, я должен исполнить свое желание. И я пошел, через 3-4 квартала город закончился и я  оказался перед воротами кладбища. Калитка была открыта. Сплошная темнота, мрачная тишина, безлюдно. Только где-то в стороне вскрикивала какая-то дикая птица.

Согласно полученному инструктажу я пошел по главной аллеи кладбища до его конца. Справа на небольшой возвышенности нашел воинский участок захоронения. Страшно не было. Но я был в напряженном состоянии. Был предельно собран и готовым немедленно реагировать на какие-то возникшие непредвиденности.

Солдатских могил было около двух десятков. Освещая зажженной спичкой надмогильные столбики, я нашел могилу брата. Она была крайней.

Холмик свеженаброшенной земли, без ограды. Деревянный столбик с фанерной пятиконечной звездой, с надписью на ней «Рядовой Богачев Анатолий Ильич», дата рождения и смерти.

Я опустился на колени, снял фуражку, приклонил голову к холмику земли. Из глаз полились слезы. Боже мой! Здесь лежит прах моего единственного брата. Я больше его никогда не увижу. Ему было всего 23 года. Он прослужил вблизи турецкой границы два с половиной года. Осталось до демобилизации пять месяцев. Сколько пребывал в таком состоянии, не помню. Вдруг около полуночи со стороны ворот кладбища послышался какой-то странный шум, рычание, визг, гавканье. Я насторожился. Как-будто стая диких собак катится в клубке по дороге по направлению ко мне. «Ну, все» подумал я. Шабаш ведьм начался. Ровно 12 часов ночи. Это бесовское время. Точно, как по леденящему душу рассказу Николая Гоголя «Вий».

Но не пришлось мне встретиться с нечистой силой. Видимо, не стала она рисковать встречей с бывалым солдатом, прошедшим огонь, воды и медные трубы.

С приближением  этого рычащего, визжащего клубка я понял, что это не чертовщина, а свора диких собак, выясняющих на собачьей свадьбе отношения между собой. Но от этого легче не стало.

Встреча наедине со стаей диких  рассвирепевших псов, да еще ночью, была крайне опасна. Надо было чего-то предпринимать. Я залез в ближайшую могильную ограду, которая была мне по пояс, раскрыл лезвие перочинного ножа и приготовился дорого продать свою жизнь, если собаки нападут на меня.

Стал собранным, сосредоточенным и решительным. Неудержимого страха и цепенеющей паники не было. Хотя даже врагу я не пожелал бы оказаться в таком положении. Такого, как говорят некоторые в подобных экстраординарных (необычных) случаях как «вся жизнь пронеслась мгновенно в голове» - не было.

Но злобно рычащая собачья свора прошла дальше по дороге и затихла в отдалении. Я облегченно вздохнул и сказал себе «Славу Богу», хотя всю жизнь я был некрещеным атеистом, хотя и не воинствующим.

Под утро я пришел в гостиницу. На вопрос дежурной – где же я всю ночь пропадал, я ей все рассказал, но по ней вижу, что она смотрит  на меня с опаской, не сумасшедший ли я и стала поглядывать на телефон.

Поспав часа два, я снова пришел на кладбище. Опять поплакался, осмотрелся. Кладбище расположено на возвышенности, внизу город, а вдалеке, километров за десять горная гряда. За ней знаменитый курорт –Боржоми, с противоположной стороны за горой Турция, левее -  Армения.

Красивый пейзаж. Но не суждено Анатолию видеть эту прекрасную картину. Вечно ему лежать в сырой земле на чужой стороне. Как в песне беспризорников : « И никто не приветит, и никто не придет, только раннею весной соловей пропоет…».

Днем в городе купил в магазине 5 кисточек китайского производства (тогда это был большой дефицит), банку краски. В лесопильной мастерской мне изготовили ограду, привезли ее на автомашине и вместе с мастером установили на могиле брата.

Мастер ушел, а я остался красить ограду. В два часа дня, спрятав в кустах банку и кисточки, пошел в военный городок обедать в военторговской столовой. После обеда вернулся на кладбище и к своему  удивлению четырех кисточек не обнаружил. Моя рабочая кисточка и банка с краской были на месте.

Странно. За полдня с высоты холма мне было видно все кладбище, как на ладони и ни одного человека за это время я не видел. Кто же мог украсть кисточки, тем более, что я их спрятал в кустах.

Решил, что все-таки это проделки нечистой силы. С глазу на глаз она не осмелилась встретиться со мной, даже ночью, в ее время. Понимала, что убежденного атеиста и фронтовика ей не одолеть, но все - таки свое черное дело сделала.

Покончив с оградой, походил по кладбищу. Там было много древних могильных памятников с интересными надписями – эпитафиями и изображениями.

Запомнилась такая :

«Не говорите, что умерла она…

Она еще живет!

Пусть жертвенник разбит,

Огонь еще пылает.

Пусть роза сорвана,

Она еще цветет.

Пусть арфа сломана,

Аккорд еще играет».

 

Задумался над другой надписью :

«Мы были такими, как вы,

Вы будете такими, как мы».

 

 Или такие :

 «Господи Иисусе, на земле ты имел печали и скорби, дай на небе отраду».

«Подкралась злая смерть ко мне. Ушел от вас я навсегда. О! Как хотелось бы мне жить. Но такова моя судьба».

 

Все эти надписи соответствовали моему  душевному состоянию, связанному с потерей брата.

Интересны и изображения на надгробиях. Изображение розы на могильном памятнике означает, что здесь похоронена девушка или молодая женщина. Обрубленная колонна – молодой мужчина, чьим чаяниям не суждено было свершиться. Две колонны – супружеская пара. Ягненок – невинное дитя. Бабочка – ранняя юность. Сноп колосьев – мирная кончина в преклонном возрасте, когда отходишь, яко спелый колос.

Обратно решил ехать другой дорогой – через Тбилиси и Орджоникидзе на Одессу. В пути следования побывал на курорте «Боржоми», в городе Гори, где родился Сталин, в столице Грузии – Тбилиси, где прошелся, а где и проехал по Военно-Грузинской дороге, по которой ездил Пушкин на встречу со своими друзьями-офицерами  в турецких провинциях Карс и Эрзерум.

По Военно-Грузинской дороге проехал на местном небольшом автобусе страшное место, называемое «Пронеси Господи» (высота 2000 м. над уровнем моря).

Вот уж где я действительно напугался. Дорога в этом месте примерно километра два шла по одноколейному пути. Справа – отвесная скала, уходящая вверх за облака, слева – пропасть глубиной с километр. На дне пропасти бурлит река Терек, видны свалившиеся туда автобус и трактор, лежащие на боку. Вдали снежная вершина горы Казбек (4451м.)

А.С. Пушкин в своем очерке « Путешествие в Эрзерум « так описывает это место: « Мрачное ущелье, страшная пропасть, бездна, дикий Терек... Здесь путешественники обыкновенно выходят из экипажей и идут пешком. Недавно проезжал какой-то иностранный консул. Он так был слаб, что велел завязать себе глаза. Его вели под руки, и когда сняли с него повязку, тогда он стал на колена, благодарил бога и прочее, что очень изумило проводников.»

В автобусе, кроме нескольких пассажиров, ехала дорожно-ремонтная бригада, состоящая из молодых русских и украинских девчат и их бригадира – среднего возраста грузина. Девчата были хорошо подвыпивши, и не обращая внимания на страшную пропасть, во весь голос пели русские и украинские народные песни.

Я сидел на переднем сидении, чтобы через передние и боковые стекла хорошо видеть один из красивейших в мире пейзажей. Шофер – грузин, одной рукой держался за баранку, в другой держал лепешку местного хлеба – лаваш и ел её.

Я смотрел на него встревоженно. Ведь левые колеса автобуса находятся в одном метре от пропасти. Справа тоже в одном метре отвесная, каменная стена. Одно небольшое движение рулем и мы летим в пропасть. Этого мне еще не хватало.

Покончив с лавашем, шофер стад одной рукой открывать металлическую пробку бутылки с фруктовой водой, пытаясь зацепить край пробки за железный выступ в кабине машины.

Тут я уже не выдержал. Мне стало страшно и было уже не до прекрасных пейзажей. На фронте так страшно не было. Я ему говорю: «давайте я вам помогу». «Что?», - отвечает он и поворачивает голову ко мне. Вот тут мне стало совсем страшно. Ведь водитель на дорогу не смотрит и автобус идет сам по себе. «Ничего, ничего», поспешно ответил я и водитель от меня отвернулся. Я облегченно вздохнул. Славу             Богу, пронесло. В общем, отрезок пути «Пронеси Господи» проехали мы благополучно, да еще с песнями.

Прибыв в Одессу, рассказал все родителям. Горе их было безутешным. После этого вернулся на службу в Свинемюнде. На этом моя эпопея закончилась. Отказ мне в отпуске на похороны брата еще одно свидетельство жестокости того времени, в котором жило наше поколение победителей.

Вот такие были времена.

 

 

 

 

БОРИС      БОГАЧЕВ

 

 

 

 

 

 

 

 

МОЯ      ВОЙНА

 

 

 

 

 

 

ОДЕССА

 

2007

 

 

 

 

 

 

Воспоминания о Великой Отечественной войне

 

 

 

 

 

Полковника в отставке

Богачева Бориса Ильича

 

 

 

 

 

 

КНИГА  ПАМЯТИ

 

ЧТОБЫ ПОМНИЛИ

 

 

 

Человек живет, пока жива память о нем.

 

 

 

 

 

 

Выражаю глубокую признательность и сердечную благодарность за оказанную помощь и поддержку в издании книги:

- в первую очередь, моей супруге Богачёвой Нине Дмитриевне

- моей дочери Марии и ее супругу Филиппу Рамни;

 

- моему сыну Анатолию;

- Хлыцову Петру Владимировичу, депутату Одесского городского Совета;

- генерал-лейтенанту Васильченко Николаю Захаровичу, председателю Одесского военно-научного общества;

 

- Сементовской Галине Петровне, кандидату химических наук, доценту Одесской технологической академии имени М.В. Ломоносова;

 

- Галясу Александру Васильевичу, заведующему отделом  газеты «Одесский вестник», печатного органа Одесского городского Совета;

 

- поэту Базоеву Мурату, члену Союза писателей Украины;

 

- священнику Роставецкому Андрею Ивановичу, настоятелю Свято-Димитровского храма Украинской православной церкви;

 

- полковнику в отставке Дубровину Михаилу Дмитриевичу (бывшему начальнику политического отдела специальных частей Одесского гарнизона);

 

- полковнику в отставке Попову Николаю Григорьевичу, члену Одесского военно-научного общества;

 

- Колодяжной Нонне Ивановне, библиотекарю  школы «Гармония» в гор. Одессе;

 

- Опроненко Людмиле Николаевне, ответственному секретарю Одесского городского Совета ветеранов войны.

 

 

Посвящается моему внуку Константину Богачеву.

 

 

 

ОТ АВТОРА

 

Неудержимо летит время. Бегут года. Сменяются поколения. На закате своей жизни, когда обдумываешь и анализируешь прожитые годы и дела прошедших дней, появляется внутренняя потребность поделиться с сегодняшним поколением видением тех событий, изложить то, что долго копилось на душе, созрело и «просится на свободу».

Темпы сегодняшней жизни так стремительны, объем информации, получаемой людьми, так разнообразен, и разброс мнений в оценке исторических событий так велик, что трудно разобраться в том, где истина и правда, где ложь и вымысел.

Поэтому я решил рассказать в книге о своем видении тех великих исторических событий, свидетелем и участником которых был я сам.

Каждый человек может написать книгу о собственной жизни, сказал Максим Горький. Я ее и написал про самый мой богатый событиями жизни период – Великая Отечественная война. Правдивая книга о войне может заинтересовать не только современников, но и будущих исследователей жизни нашего периода.

«Прелести» и ужасы войны пришлось познать мне в 17 лет. Как говорится, «из детства на Великую войну». Все годы после – великий подарок, доставшийся далеко не всем. Я, «окопный» офицер, или, как тогда говорили,  «Ванька взводный», давно задумал выполнить  священный долг перед моими боевыми побратимами, павшими восемнадцати-двадцатилетними, сгнившими в Ржевских и Новгородских болотах, и в других местах, а их миллионы.

Своими глазами я видел, как умирают люди, защищая свой дом, село, город, родных и близких. Но погибая, эти люди шагнули в бессмертие. Их подвиги живут и будут жить вечно.

Священный долг нашей памяти, великий Завет Победы – передать грядущим поколениям всю правду о войне и ее героях, о том аде, который пришлось пройти моим сверстникам. Тем более, что это важно в период, когда Украина ищет свой путь, строит планы на будущее. Как бы ни были ужасны события прошедшей войны, историю не переписать. Не мертвым, а живым нужно, чтобы не угасла память о прошлом, чтобы всегда цвели  живые цветы на могиле героя.

Война слишком грязная и страшная штука, чтобы восхищаться ею. И да простится мне, что я не вспоминаю ничего радостного.

В аду радостей быть не может. Написать же победоносные слова о самой страшной великой войне за всю историю человечества я не могу. Также не ставлю перед собой задачу анализировать профессионализм военных действий – это компетенция военных историков.

После окончания Отечественной войны я увлекся фронтовой поэзией. Поэты – особые люди. Они видят то, что другие не замечают, проходя мимо. И свое видение жизни они облачают в поэтическую форму. Своими стихами они как никто более подтверждают мои чувства, мысли и переживания военного времени.

Долгое время  я собирал и хранил стихи фронтовых поэтов без всякой цели их использования в печати и не всегда удавалось записать фамилию автора. Поэтому  некоторые стихи известных и неизвестных поэтов мною в книге приведены без указания фамилии автора.

Что эти стихи живут и действуют, дает мне основание заблаговременно просить прощение у их авторов. Как прошу прощение и за некоторую непоследовательность и нестройность изложения, а также спорность приводимых в книге отдельных политических высказываний и суждений. Как писал Роберт Рождественский:

«Что-то я делал не так. Извините -

Жил я впервые на этой земле».

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ПРЕДИСЛОВИЕ

 

Прошло уже более 60-ти лет, как закончилась одна из самых кровопролитных и ужасных войн, которые пришлось пережить человечеству. Уже второе поколение – дети участников этой жестокой битвы – стали ветеранами. Но несмотря на наше бурное и неспокойное время, в народе живет память о пережитом в страшные военные годы.

Среди духовных ценностей, которые сегодня беспечно утрачиваются нашим обществом, - преемственность поколений. Не так уж и много осталось живых свидетелей и участников Великой Победы, чьими руками была завоевана та самая свобода, что вырастила сегодняшних свободолюбивых, стремящихся к справедливой жизни сынов и дочерей Украины.

Необходимо чествовать своих героев, погибших и живых, не только в дни больших праздников.

Чем дальше время отделяет нас от дня Великой Победы 1945 года, тем, к сожалению, меньше людей осознают, от какой пропасти их уберегла тогда наша Красная Армия, разгромив немецко - фашистских захватчиков. К тому времени в стремлении к мировому господству фашисты наголову разгромили армии  таких великих государств, как Англия и Франция и еще десяток других государств, и овладели почти всей Западной Европой и частью Северной Африки.

22 июня 1941 года фашистская Германия со своими союзниками (Италией, Румынией, Финляндией, Венгрией и Болгарией) всей своей мощью внезапно и вероломно напала на Советский Союз, поставив его на край гибели.

1418 дней и ночей длилась гигантская битва, повлекшая неисчислимые жертвы и лишения. В результате мы победили, освободили наш народ и народы Европы от вражеского порабощения.

Говорят, что война заканчивается только тогда, когда земле предают прах последнего солдата. К этому стоит добавить не менее важную истину: о завершении войны можно говорить лишь тогда, когда о ней будет сказана вся правда. А рассказать ее могут только очевидцы, непосредственные участники событий.

В интервью  «Литературной газете» четырежды Герой Советского Союза, маршал Георгий Константинович Жуков заявил:»Многие военные писатели, генералы и маршалы так искажают историю Великой Отечественной войны, что от настоящего прошлого иногда остается только общий фон, схема, а содержание отчасти компонуется таким образом, что зачастую просто непонятно, когда и где происходили те или иные события».

У историков есть такой термин – «история снизу», то есть история, что пишется не генералами и маршалами, а рядовыми участниками войны, которые видят совсем другие подробности, недоступные генералам. В книге Богачева – как раз такая история. Эту книгу одессита, полковника в отставке Богачева Бориса Ильича, я прочитал с большим интересом, как говорят, на одном дыхании. Воспоминания его о Великой Отечественной войне можно назвать книгой памяти. Памяти сердца – самой прочной памяти, которую может хранить человек.

Книга в какой-то степени заполнила белые пятна истории Великой Отечественной  войны своей неподкупной до глубины души искренней правдой. Борис Богачев имеет право писать правду о войне. Ведь он прошел нелегкий фронтовой путь лейтенантом, командиром взвода стрелковой роты, потом командиром  взвода десанта в прославленной гвардейской Житомирско-Берлинской пяти орденоносной танковой бригаде. Атаки, ранения, госпитали.

Самое ценное в воспоминаниях участников войн – это воссоздание атмосферы того времени. Атмосфера – это то, что невозможно представить человеку, не пережившему эти события, мелочи, детали быта – на что не обращаешь внимание в повседневной жизни, вдруг приобретают особый интерес.

Богачеву удалось совместить позицию непосредственного участника, очевидца, с взглядом человека, взирающего на события спустя шесть десятилетий.

Борис Богачев, прошедший через пекло войны, перенесший три огнестрельных ранения, верно и правдиво отобразил психологию, чувства и эмоции людей в боевых условиях (страх, инстинкт самосохранения, волю к победе, ненависть к врагу, отношение к несправедливости, предательству, отношение к «числящимся» на фронте генеральским сынкам, взаимоотношения между начальниками и подчиненными, взаимовыручку и товарищество).

В книге показаны не вымышленные, а живые люди с их слабостями, вполне реальными жизненными поступками. При этом автор не боится рассказать и о каких-то своих неприглядных проступках и о смешных ситуациях, в которые он попадал. Например, путаница с докладом генералу на инспекторском смотре, любовь к наряду на кухне, где можно вдоволь насытиться, купание на реке Урал, похищение ящика с минами при формировании дивизии, неудачи с попытками спекуляции и многое другое.

Из книги  ясно видно, что война – это не только ежеминутная, ежесекундная опасность, но и тяжелый и грязный каждодневный труд, огромное физическое и психическое перенапряжение. Сколько лишений и тягот переносили бойцы и командиры, особенно в пехоте, - и голодали, и недосыпали, и замерзали, спав зачастую под открытом небом на голой земле и в дождь, и в снег, в мокром обмундировании.

«Партизанский отряд в декабре 1941 года обнаружил на лесной поляне в Подмосковье около 30 трупов замерзших курсантов Подольского артиллерийского противотанкового училища. Они, будучи в окружении, сражались до последнего патрона. Всем им было по 18-20 лет. Партизаны искали патроны. Но ни у погибших, ни в их винтовках патронов не было. Фашисты в бессильной злобе штыками и саперными лопатками изуродовали их лица» - без жуткого содрогания и слез читать эти строки невозможно.

Или «ночь на снегу под вражеским обстрелом казалось бесконечной. А пришлось пролежать мне на снегу три дня и три ночи подряд. Это было на пределе человеческих возможностей». Прочитав эту книгу, я лучше понял слова :  «О жестокости войны не рассказать, ее нужно видеть».

Меня поразила начитанность автора и его эрудиция в знании литературы, истории, особенно  истории тех мест, где ему пришлось проходить свой фронтовой путь. Это говорит не только о любви Бориса Ильича к своей Родине (красноречиво о любви к своей родине расскажет его послужной список), но и о глубоком интеллекте и о чрезвычайной любознательности.

После победы Борис смело шагнул в кипение жизни, убедительно объяснил, почему на глаза ветерана набегает слеза при воспоминании о прошедшей войне.

Пленит насыщенность повествования изумительными, трогательными стихотворениями, которые как нельзя лучше подобраны по теме и подчеркивают важность того или иного момента, передают  дух и атмосферу прошедшей войны.

Думаю, что нелегко далось Борису Ильичу написание книги. Труд длительный и кропотливый. Спустя более, чем полвека, он заново пережил, пропустил через свое сердце те страшные, кровавые дни войны, когда «никто не хотел умирать».

Говорят, кто ясно мыслит – тот ясно излагает. Борис Ильич Богачев обладает прекрасной памятью и точным видением, поэтому его рассказы о войне читаются легко и с увлечением. И даже стало немного жаль, когда книга дочитана до конца. Хочется узнать еще больше. Для автора такое читательское восприятие – самая лучшая  оценка.

Память о войне и правда о войне – это та нравственная опора, на которой должны вырастать новые поколения.

Книга будет не только полезна, но и необходима нашему подрастающему поколению, которое не по своей вине так плохо знает истинную правду об истории своего государства.

 

 

Председатель Одесского городского Совета ветеранов войны и труда, капитан 1-го ранга, Герой Советского Союза, бывший командир атомной подводной лодки

                                                                                  

 

                                                                                         В.Е.  Соколов 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

БОГАЧЁВ БОРИС ИЛЬИЧ

(биографическая справка).

                                                                                                                    

Родился 31 декабря 1924 года в г. Пенза, Россия, в семье военнослужащего. Отец - Богачёв Илья Иванович, 1899 года рождения, москвич, командир стрелковой роты, активный участник Гражданской и Оте­чественной войн, прослужил в армии 26 лет, уволился в звании пол­ковника. Мать - Мария Афанасьевна,1904 года рождения, до замужества работала на  киевском заводе "Арсенал", самом революционном предпри­ятии Киева.

По службе отца часто переводили из одного гарнизона в дру­гой, в связи с чем Борису пришлось учиться в школах городов: Скопин  Рязанской области, Гусь – Хрустальный   Ивановской области, Керчь, Днепропетровск, Одесса.

До войны отец служил военным комиссаром Ворошиловского (ныне Приморского) района  Одессы.  Борис к июню 1941 года окончил 8 классов.

Ввиду опасности захвата Одессы врагом  с матерью и младшим братом Анатолием, 1930 года рождения, эвакуировался на родину отца в де­ревню Гумёнка  Скопинского района Рязанской области.

В ноябре 1941 года Богачёв Б.И.  в г. Подольске Московской области добровольцем поступил в артиллерийское противотанковое училище, которое окончил 5 мая 1942 года в звании младшего лейтенанта.

В мае 1942 года младший лейтенант Богачёв выехал на Калининский фронт и 30 июля при наступлении на город Ржев, будучи командиром взвода 50 - мм ми­номётов стрелковой роты, был легко ранен пулей в правую стопу.

После излечения во фронтовом госпитале вновь принимал учас­тие в боях командиром взвода управления 120- мм батареи миномёт­ного полка. 26 февраля 1943 года под городом Холмом Новгородской области был тяжело ранен пулей в правое плечо и шею.

После излечения в тыловом госпитале в Казахстане был признан ограниченно годным к строевой службе и продолжил службу команди­ром огневого взвода 122- мм пушек 25-го учебного артиллерийского полка офицерского состава в

г. Ташкенте.

В мае 1944 года выехал на 1-й Украинский фронт, где участ­вовал в боях по освобождению Западной Украины, Польши, Германии, Чехословакии командиром взвода штурмового батальона.

16 марта 1945 года под городом  Нейссе  (Германия) в составе танкового де­санта получил слепое осколочное ранение правого бедра, но остался в строю до конца войны.

После войны в городе Бердичеве служил командиром взвода ба­тареи 76 - мм пушек в 147-й Станиславской стрелковой дивизии и в её составе принимал участие в феврале 1946 года в Западной Украине (Ровенская область)  в проведении выборов в Верховный Совет СССР.

В августе 1946 года поступил слушателем в Военно-юридичес­кую академию в Москве, которую окончил в 1951 году. С того времени служил членом и председателем военного трибунала в военно-морской базе Свинемюнде Балтийского флота (Польша), на  Керченско - Феодосийской  военно-морской базе Черноморского флота.

Затем с 1955 по 1958 годы работал старшим офицером организа­ционного инспекторского отдела военной коллегии Верховного Суда СССР в Москве по реабилитации необоснованно репрессированных.

С 1958 года по 1984 год вновь работал в системе военных трибуналов – членом  военного трибунала Забайкальского ордена Ленина военного округа (г.Чита Российской Федерации), затем Одесского ордена Красного Зна­мени военного округа, где и уволился в звании полковника юстиции, прослужив на военной службе 43 года.

За проявленные в боях мужество и умение, за активное участие по отправлению правосудия в войсках, в ветеранской работе и в военно-патриотическом воспитании молодежи, награжден пятью боевыми орденами, многими медалями и грамотами. Ему были присвоены звания заслуженного юриста Украинской ССР и Молдавской ССР, почетного гражданина городов Рава-Русская Львовской области и Горохова Волынской области.

В городе Одессе Борис Ильич возглавлял совет ветеранов-однополчан 4-й гвардейской танковой армии, является членом Одесского городского совета ветеранов, членом президиума совета ветеранов- однополчан 5-й воздушной армии, членом исторической секции военно-научного общества при Одесском доме офицеров.

В 1949 году женился. Жена – Нина Дмитриевна, 1927 года рождения, коренная москвичка, преподавала в школах и в высших учебных заведениях. Дочь – Мария, 1955 года рождения, кандидат филологических наук, доцент Одесского национального университета им. И.И.Мечникова. Сын – Анатолий, 1959 года рождения, адвокат юридической консультации Малиновского района города Одессы. Внучки – Елена, 1980; Наташа, 1985; внук Константин, 2003 годов рождения.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Век 20-й – жестокий и страшный.

Две войны, самовластье рабов,

И наука в кровавом пожаре

Из безверья воздвигнет врагов.

 

                              М. Нострадамус

 

ВОЙНА

 

«Ах, поле, поле минное

В военном памятном году!

Давно настало время мирное,

А я по минному иду…»

(Григорий Поженян)

 

22 июня 1941 года. Началась война. Люди собираются у уличных репродукторов. Взрослые - озабоченные, мальчишки - радостные. Дескать, воевать будем, как заверяли наши вожди, на территории Германии. Наши доблестные войска малой кровью, могучим ударом, через  два – три  месяца разобьют фашистов. В Германии рабочий класс совершит революцию, и она станет Советской республикой.

Как наивны были эти суждения! Как они с треском провалились впоследствии!  Уже на второй день войны у магазинов длинные очереди. Одесситы народ бывалый, а запас спины не ломит.

 Началась кампания ловли шпионов. У каждого подозрительного по внешности или по поведению (слишком долго смотрел в одном направлении), проверяли документы и при обнаружении малейшей неточности в них, вели в милицию при сопровождении толпы, состоящей большей частью из мальчишек.

 Я и брат Толя в этот день были в пионерском лагере на 10-й станции Большого Фонтана. Днём высоко в небе летел самолёт. Вдруг из-за забора начали оглушительно стрелять зенитные пушки. Мы и не знали, что там находилась зенитно-артиллерийская батарея. Чёрные облачка разрывов вспыхивали около самолёта, и он повернул на Запад.

Мы были удивлены. Как же можно стрелять по своему самолёту?

Через некоторое время прояснилось: началась война с Германией и самолёт - немецкий разведчик. И хотя ничего опасного не было, мы уже почувствовали, что война это не весёлая прогулка, а что-то страшное. Потом на протяжении дня были 2-3 воздушные тревоги. Завывали сирены. Люди бежали в убежища. Бомбёжки были ночью и где-то в городе. Днём летали лишь разведывательные самолёты, которых никак не удавалось сбить.

Вскоре отец забрал нас домой. Отец всё время был на работе, призывал людей в армию, даже ночевал в райвоенкомате, который располагался на улице Комсомольской (сейчас Старопортофранковская). Домой приезжал редко, лишь проведать нас. Я неоднократно бывал у него на работе, разносил повестки и пакеты, помогал дежурному, убирал помещение.

 

«Военкомы не спят до рассвета,

И не знает никто наперед,

Кто домой возвратится с победой,

Кто назад никогда не придет».

 

Днём я и Толя часто бегали смотреть на последствия бомбёжек и пожарищ. Однажды после бомбёжки приходим домой и видим; что соседний дом разрушен до основания. От него в 10 метрах находился наш дом. Дверь и оконные рамы в нашей квартире выбиты. К 2000-му году часть развалин так и не была убрана на том месте, где находился  соседний дом.

 Видимо, разорвалась большая бомба или морская мина. В квартире была одна мать, страшно испуганная. Это сильно подействовало на её психику, да еще нервное постоянное напряжение, так как беспокоилась   за нас и за отца. С ней стало твориться что-то неладное. Ей  стало мерещиться, что её кто-то должен убить и именно с нашего двора. Она на всех  смотрела подозрительно. Несколько раз она пыталась покончить жизнь самоубийством. Один раз выпила флакон йода, другой раз пыталась себя удушить, надев петлю на шею и привязав другой конец к спинке кровати.

Вечером мать связывала дверь верёвкой, опасаясь, что кто-нибудь войдёт. Видя  такое её стремление к смерти, мы попрятали от неё все острорежущие предметы: ножи, вилки, ножницы, иголки. Видеть всё это, что творилось с матерью, нам было тяжело, но уговаривать её было бесполезно. Еще хуже было с едой. Она сама ничего не готовила и целый день ничего не ела и только под усиленными нашими просьбами выпивала стакан молока. Вследствие этого она сильно похудела. Наконёц, отец догадался, что у матери душевное расстройство и поместил её в психоневрологический диспансер на улице Свердлова, 27. (сейчас улица Канатная).

 

 

ЭВАКУАЦИЯ

 

«Тот самый длинный день в году

С его безоблачной погодой

Нам выдал общую беду

На всех, на все четыре года»

 

Враг приближался к городу. Началась эвакуация населения. Отец сказал, чтобы мы были готовы к отъезду в любой момент. Мы приготовили несколько сумок и два чемодана с самыми необходимыми вещами и едой. Всё остальное, нажитое отцом и матерью за 17 лет совместной жизни, - оставалось в квартире.

 Потом я очень жалел, что не взял наши семейные фотографии. Когда после войны родители вернулись в свою квартиру, то соседи рассказывали, что наши фотографии валялись по всему двору. Конечно, ничего из наших вещей и мебели в квартире не осталось.

8-го июля мать привезли из диспансера. Улучшения её здоровья не было видно. Отец сказал, что он остаётся в Одессе, а мы с сопровождающим красноармейцем Копычом эвакуируемся на родину отца, в деревню Гумёнку Скопинского района Рязанской области. Там живут две его родные сестры Мария и Надежда со своими семьями.

 Едем в эшелоне, в товарных вагонах - «теплушках» вместе с семьями офицеров Одесского артиллерийского училища, которое переезжает в город Горький (Ныне Нижний Новгород). Большую часть пути нам по дороге с этим училищем, а потом будем добираться самостоятельно,

9-го июля, попрощавшись с жильцами двора, с надеждой, что самое большее месяца через 3-4 мы вернёмся, погрузились в служебную легковую автомашину отца М-1 ехать на товарную станцию, где стоял эшелон. Произошло непредвиденное. Мать ни за что не хотела садиться в машину. Пришлось посадить её силой.

С собой взяли и нашу любимую собачку Бетку, породы доберман-пинчер. Она была с нами два года, и мы очень привязались к ней. Но находившиеся в вагоне человек 15 женщин с детьми, запротестовали, не желая ехать с собакой, и мы вынуждены были оставить Бетку в машине. Ведь она оставалась с отцом. Бедная Бетка! Как она металась в машине от одного окна к другому, видимо, предчувствовала, что мы расстаёмся навсегда. Есть ли на свете более преданное сердце, чем собачье?

Кто-то из женщин увидел, как мать воткнула иголку себе в жи­вот. Её раздели, но вытащить иголку не удалось. Пользуясь тем, что эшелон еще не отправлялся, отец быстро отвёз её в диспансер, где иголку вытащили, а мать привезли обратно. Видимо, тяжело было матери в это время, раз она шла на такие мучения.

Трогательно попрощавшись с отцом, прочитавшим нам назидательную последнюю нотацию, расчувствовавшись до слёз ввиду расставания с Беткой, метавшейся в кабине машины, окинув прощальным взглядом красавицу Одессу, мы медленно тронулись вперёд, к неведомому.

 Путь от Одессы до Скопина и Гумёнки, который в нормальных условиях преодолевается за двое суток, достался нам с большими трудностями за 11 суток. И это еще было хорошо. Могло быть и хуже.

Вначале наш маршрут пролегал на Харьков через Кировоград, Днепропетровск и Лозовую. Но, прибыв в Лозовую и долго простояв там, наш эшелон повернул на Ясиноватую, Дебальцево, Красноармейск, Купянск, ибо путь на Харьков был забит. В пути нас не бомбили, лишь однажды немецкий самолёт обстрелял эшелон из пулемёта. Но не обошлось и без происшествий.

Мать ничего не ела. Женщины в теплушке упрашивали мать поесть. Но, несмотря на все наши усилия, она выпивала за день лишь стакан молока или воды. И больше ничего! Один случай сильно напугал меня. На остановке мать слезла с теплушки по своим надобностям. Отошла в поле и пропала. Не видя её, я забегал из стороны в сторону. Эшелон мог в любой момент двинуться. Наконец я заметил вдали по дороге её фигуру. Она за это время ушла на целый километр.

Я, в страхе отстать от эшелона, от брата, от сопровождающего, помчался за ней и повернул её обратно. Она безропотно последовала за мной. В Купянске нам пришлось расстаться с нашей теплушкой. Эшелон уходил на восток, а нам нужно было на север, на Тулу. Мы вынуждены были ехать на платформах и находиться днём и ночью под открытым небом.

Иногда нас в пути поливал дождь, и мы все четверо забирались под одно одеяло и, дрожа от холода, пережидали непогоду. Ночью посменно дежурили я или Копыч. Питались тем, что смогли взять из Одессы или купить по дороге, в основном молоко. Бывали дни, когда мы по 2-3 раза пересаживались с одного товарного поезда на другой. Поезда шли медленно, пропуская воинские эшелоны.

Дальнейший наш маршрут был таков: Елец, Старый Оскол, Касторная, Узловая (12 км от Тулы), Бобрик-Донской, Миллионная, Епифань, Павельцы, Скопин и, наконец, Гумёнка. Доставив нас в Гумёнку, Копыч поехал в Одессу. Но к этому времени Одесса была уже окружена румынскими войсками. Что с Копачем сталось - неизвестно. Отец после войны посылал запрос по месту его жительства. Ему ответили, что Копыч пропал без вести.

Верить или не верить в свою судьбу? Надо же такому случиться! Когда мы проезжали станцию Епифань, то в этом же месте и в это же время там находилась моя будущая супруга Нина. В связи с приближением немцев к Москве её школа была эвакуирована в район Епифани. Когда же немцы приблизились к Епифани, то преподаватели школы,   бросив ребят и забрав продукты, разбежались кто куда. Но в это время из Москвы приехала старшая сестра Ира и забрала Нину в Москву, чем и спасла её.

Потом, через полгода, судьба еще раз постаралась нас соединить, когда в мае 1942 года я оказался в Москве в доме,  напротив которого, через улицу, жила Нина. Но опять что-то этому помешало. И уже в третий раз (Бог троицу любит) в той же Москве, спустя 5 лет, судьба соединила нас, чтобы мы навсегда остались вместе

 

 

 

 

 

 

 

В ДЕРЕВНЕ ГУМЕНКА

 

«Дикость, подлость и невежество не уважают

прошедшего, пресмыкаясь пред одним настоящим».

                                 (Александр Сергеевич Пушкин.)

 

В Гумёнке мы поместились в семье Зудина Ильи Ивановича. Его жена Надежда - родная сестра моего отца, моя тётка. У них семеро детей. Двое сыновей - Дмитрий и Михаил - были уже в армии, и пять дочерей жили с ними - Полина, Нина, Нюра, Клавдия, Мария. Вместе с нами всего было 10 человек.

 Первые несколько дней привыкали к деревенской жизни. Вставали с рассветом, ложились с наступлением темноты, спали на печи, на полатях, на полу. Илья Иванович спал на голой лавке, подстелив под голову ватный пиджак. Обедали все вместе за скобленным деревянным без скатерти столом. Ели все из большого чугунка сваренный из пшена и картошки, заправленный молоком, посоленный кулеш, заменявший первое, второе и третье блюда. Команду начала приёма пищи подавал Илья Иванович - два раза стучал своей ложкой по чугунку. После этого можно было кушать. Поскольку чугунок стоял посредине стола, ложку с кулешем надо было нести ко рту, подперев её снизу куском хлеба, чтобы не капало. Кто пытался начать есть раньше команды или проливал кулеш, тот немедленно наказывался - получал от дяди удар ложкой по лбу. Но это было редко, потому что правила поведения за столом соблюдались всеми строго.

Мать прожила с нами неделю, может быть две. Её странности всё продолжались. Она всё время пыталась уйти из дома, иногда незамеченной уходила, и её приходилось искать по окрестности деревни. Это было очень накладно и в конце концов её отправили на лечение в рязанскую областную психиатрическую больницу, которая называлась "Галинчина".

Илья Иванович, будучи активистом в колхозе, привлёк меня к работе в нём. Я пытался косить косой рожь, пытался молотить её цепом, но в этом нужна была сноровка. У меня её не было, и работавшая со мной деревенская молодёжь посмеивалась над моим неумением. Собирал сено в стога, работал возчиком на одноконной подводе, был на побегушках у старших. С 1-го сентября я и Толя пошли учиться в школу №2, которая находилась в  городе Скопине, в двух километрах от деревни. В свободное от учёбы время готовил уроки и помогал тетке по хозяйству. Скопин - районный город вначале Московской области, потом Рязанской.

 Впервые Скопин упоминается в исторических актах в 1663 году, утверждён городом при Екатерине 2-й в 1778 году. Скопин находится в 80-ти км от места Куликовской битвы, которая произошла в 1380 году.

 В 1930-1931 годах мой отец работал в Скопине военным комиссаром города и района, и в Гуменке его все помнили, а меня называли "комиссаров сынок".

 Война постепенно приближалась к нам. На Западе всё громче слышалась артиллерийская канонада. Там гудело беспрестанно, глухо громыхало  и небо вечерами всё время дрожало красноватыми сполохами. По шоссе со Скопина на Ряжск, на Восток, нескончаемым потоком тянулись беженцы. Горько было смотреть на них. Брели женщины, дети, старики с узлами, чемоданами, заплечными мешками, усталые, грязные, прокопчённые дымом костров. Гнали отощавших коров, лошадей, коз. На тележках и тачках везли домашний скарб. Прошла большая группа детей из детского дома. Измученные воспитательницы тащили на себе груз - продукты. Ребята постарше несли на руках малышей, закутанных в шали, в платки, в куски материи. Шли молча, без плача, видимо, не первые сутки. Грохотали уходящие на восток тракторы, ползли комбайны.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Светлой памяти моей матери,

Марии Афанасьевны, которая была и осталась

для меня образцом высочайшей нравственности,

человеческого достоинства и мужества.

 

 

СВИДАНИЕ С МАТЕРЬЮ.

 

Стало беспокойно за мать. Что с ней? Как она там? Решил пойти в Рязань проведать её. Тётка отговаривала: "Куда ты пойдешь один так далеко и в такое неспокойное время". Но я твёрдо решил идти. Тётка собрала мне продукты в вещевой мешок, и я пошел.

 Железная дорога в Рязань шла из города Ряжска, в 40 км от нас. Но ехать железной дорогой было бесполезно. Пассажирского сообщения уже не было, а к воинскому эшелону тебя и близко не подпустят. Бдительность и секретность тогда соблюдались очень строго.

От Скопина до Рязани по просёлочным дорогам 120 км. И я пошел впервые в жизни самостоятельно. Ночевал в деревнях. Расскажешь свою грустную историю - и хозяева пускают переночевать в избу. Однажды километров за 10 увидел чудное явление. На высоком плоском холме раскинулся старинный город Пронск. Сверкали на солнце позолоченные купола десятка церквей. Холм был почти опоясан небольшой речкой Проней.

Вспомнил историю. (В школе по истории у меня всегда были пятёрки). В 1237 году рязанский князь Юрий послал к подошедшему к Рязани татарскому войску, возглавляемому внуком Чингисхана Батыем, посольство, в котором в числе прочих был и Пронский князь. Батый поставил условие - отдать пришельцам в наложницы жён, дочерей и сестёр рязанских князей. Послы ответили: "Если нас одолеешь, то и жёнами нашими владеть будешь".

        Взбешенный хан велел убить всех русских послов. Город Пронск также оказал ожесточённое сопротивление татарам, но был ими взят и разрушен.

        В период победоносных войн царя Ивана Грозного против Литвы и Казани воеводой в городе Пронске был известный князь украинского происхождения Андрей Курбский ("Который от царского гнева бежал"). Курбский укреплял город против нашествия крымских татар.

Пришёл в Рязань, в психиатрическую  больницу. Повстречался с матерью. И больно, и грустно. Она измождённая, исхудавшая, почерневшая, с печальными глазами. Она меня узнала, была рада, спрашивала о Толе, нет ли известий от отца из осаждённой фашистами Одессы. Свидание длилось один час. По состоянию здоровья выписывать её из больницы было нельзя. Надо расставаться. Она уцепилась за меня и не отпускает. Сестры еле оторвали её руки от меня, но она ухватилась за хлястик моей шинели, и освободить его не было возможности. Тогда сестры расстегнули пуговицы хлястика, я освободился и так, без хлястика, расстроенный, ушел.

Больница была на окраине города, и когда я вышел из неё, то центр города бомбили два десятка немецких бомбардировщиков. В это время немцы были от города на расстоянии 30 км. В городе было объявлено осадное положение. Лица, призывавшие к беспорядкам, сеявшие панику, подлежали расстрелу на месте. Город производил около 200 видов военной продукции: миномёты, мины, противотанковые ружья, гранаты и др. После бомбёжки я пошел в центр города посмотреть её последствия. Зрелище было ошеломляющее.

Я впервые наглядно встретился со злобной, жестокой, разрушительной силой войны. Отдельные дома были разрушены полностью. Там, где был дом, сейчас громадная груда дымящихся развалин. У другого дома напрочь снесена одна стена, видны комнаты всех четырёх этажей. В них сохранились предметы мирной жизни: опрокинутый стол, сдвинутая кровать, раскрытое пианино, висят портреты, качается от ветра люстра, на стенах разорванные обои. Обнажена лестница с пролётами. Страшно думать о судьбе хозяев этих квартир, где сейчас вольно гуляет ветер. Содержимое квартир вылетело на улицу: на земле валяется самовар, посуда, скатерти, щетки. На деревьях висят простыни, полотенца, перекатываются ветром фотографии, письма, облигации.

 

 

 

 

 

 

 

ВОЗВРАЩЕНИЕ.

 

Обратно решил ехать поездом. Мне надо было из Рязани поездом ехать в Ряжск, а оттуда пешком по шоссе 40 километров до Гумёнки. На Восток один за другим шли эшелоны с эвакуированными, на платформах везли в тыл станки и другое заводское имущество, так что сесть на поезд не представляло трудности, особенно вечером.

Целый день бродил по центру города. Рязань - один из старинных городов России. Возник он в 1095 году, на 50 лет раньше Москвы. Вспомнил историю города. В 1378 году, за 2 года до Куликовской битвы, хан Золотой Орды Арабшах разграбил Рязань своим набегом, пройдя путь в 1200 км. Известный в истории освободитель Москвы от поляков князь Пожарский в 1620 году успешно отбил в Рязани набег крымских татар. Но в том же году потерпел крупное поражение при походе на Украину от казацкого гетмана Сагайдачного. Под Рязанью родился и вырос крестьянский самородок, один из лучших поэтов России, - Сергей Есенин, окончивший жизнь трагически, как и все гениальные российские поэты.

Вечером уехал поездом на Ряжск. Ехал на тормозной площадке грузового вагона товарного поезда. Моим единственным попутчиком оказался какой-то всё время беспокойно оглядывающийся неопрятно одетый мужик с бегающими глазами. В коротком разговоре выяснилось, что он сумасшедший, которого отпустили домой из этой же психиатрической больницы, так как кормить больных стало нечем. Состояние моё в течение трёх часов, пока мы ехали, было напряжённое. Я всё время ожидал, что он бросится на меня и столкнёт с площадки на ходу поезда. Но этого не случилось.

Прибыв рано утром на станцию Ряжск, я стал свидетелем такого, что расскажи - никто не поверит. На станцию пришёл с востока воинский эшелон. В теплушках - красноармейцы, на платформах — военная техника. Сразу же, как только поезд остановился, против каждого вагона и платформы встали часовые с винтовками. Красноармейцы с котелками спрыгивают из теплушек и бегут за кипятком на станцию, другие прохаживаются возле вагонов. И что я вижу? Все красноармейцы обуты в лапти! Сотни военных людей и все в лаптях! Видимо, где-то на военных складах еще с Гражданской войны держали лапти в резерве и вот какой-то большой начальник распорядился сдать обувь, в которой пришли в армию мобилизованные и одеть всем лапти, чтобы у всех было одинаково.

Забегая вперёд, расскажу про другой диковинный случай, очевидцем которого мне пришлось быть. В феврале 1945 года наш батальон следовал по асфальтному шоссе на территории Германии. Сделали привал на обед. И вот я вижу, что по шоссе мимо нас длинной колонной медленно движется полк 120-мм миномётов и каждый миномёт везёт на санях пара волов. Погонщик-солдат идёт рядом и покрикивает "Цоб-Цобе!". И тут же их обгоняют американские автомашины Студебеккеры, Шевроле, Доджи, Форды, Виллисы. Встретились рядом I7-й и

20-й века.

И опять немного истории. В период кровавого царствования Ивана Грозного в Ряжске проходила юго-восточная граница Московского царства. Для обороны от татар тут находился засечный стрелецкий полк.

         Из Ряжска пошел по дороге на запад, к Гумёнке. Прошел километров 20, и тут меня задержали солдаты как подозрительного. Долго допрашивали в штабе батальона. Но рассказанному мною поверили и отпустили.

А могли и расстрелять запросто. Шпиономания тогда была широко распространена. Сталинское правило "нет человека - нет проблемы" действовало повсеместно.

Во время допроса я узнал, что немцы прорвали наш фронт, заняли город Скопин, могут в любой момент и здесь появиться, поэтому солдаты врубаются в  мёрзлую землю и строят окопы - укреплённую линию, на которой рассчитывают остановить немцев.

Снова вышел на дорогу. Стою один, ночью на дороге, вокруг никого, морозно. Что мне делать? Куда идти? Посоветоваться не с кем. Решил идти в Гумёнку. Там брат, там родственники. А если попаду к немцам? На что я им, 16-летний паренёк, бедно одетый и в кармане одна мелочь. Во встреченной деревушке заночевал. В избе оказались два морских пехотинца. Когда их морская стрелковая бригада переходила реку, они провалились под лёд в воду. Их оставили в избе, чтобы они просушились. Это немного меня успокоило. Значит, впереди еще есть наши.

Пришел в Гумёнку. Родственники рассказали, что вчера немецкие мотоциклисты приезжали в Гумёнку, постояли за околицей, постреляли и через полчаса уехали обратно. Сейчас за город идет бой. На город наступает морская стрелковая бригада. На другой день я вышел на окраину деревни и видел первый в своей жизни настоящий бой. Бои я видел и раньше, но в кино. По белоснежному полю матросы наступали на город, где укрепились немцы. Чёрные фигурки их были так нелепы, так неестественны на покрытой белым снегом земле. Чёрная форма на снегу - прекрасная мишень для отлично обученных немецких автоматчиков и снайперов. И враг крестил матросов прицельным огнём.

            Отдельные фигурки оставались неподвижно лежать на снегу, усеяв поле, как оспа лицо; другие короткими перебежками продвигались вперёд. Потом надолго все залегли. Не дождавшись конца боя, я ушел, но Скопин был ими освобождён.

 Уже потом, изучая историю Великой Отечественной в военно-научном обществе при Одесском доме офицеров, я узнал, что это была 84-я отдельная морская стрелковая бригада. Командир - полковник Молев, военком - полковой комиссар С.А.Андреев. Бригада была укомплектована моряками Тихоокеанского флота, Амурской флотилии, курсантами военно-морских училищ. Это была одна из 150 морских стрелковых бригад, участвовавших в Отечественной войне. После освобождения города Скопина, где был разгромлен 5-й мотоциклетный полк противника, бригада в городе Загорске (сейчас Сергиев Посад) вошла в состав 1-й ударной армии, с боями прошла на запад более 180 километров, освободила 35 населённых пунктов. Потом бригада была преобразована в стрелковую дивизию.

На другой день после освобождения Скопина дядя Илья мне говорит, что моряки выбили немцев из города и погнали их на запад. Никакой власти в городе нет. Народ бросился грабить магазины и склады. «Бери санки, иди в город и  бери  все, что попадётся». Я так и сделал. Пошел в город. Возле стены собора увидел жуткое зрелище. В разных позах лежали на земле десять расстрелянных немцами трактористов в замасленных фуфайках и ватных брюках. Трупы замерзли.

Это зрелище страшно на меня подействовало и осталось в памяти на всю жизнь. Я долго всматривался в искажённые ужасом лица убитых, стараясь представить себе, какие муки они перенесли и какие мысли были у них перед кончиной. Оказывается, немецкие мотоциклисты нагнали нашу тракторную колонну, двигающуюся на восток. Не имея времени и не желая возиться с трактористами, они расстреляли их. (Между прочим, так же поступали и мы, когда в 1945 году шли с боями по германской земле и, прорвавшись в немецкий тыл, расстреливали пленных немцев). Около расстрелянных валялись гильзы от автоматных патронов. Несколько их них я подобрал, но где-то они затерялись в сутолоке жизни. Но сам случай неоправданной жестокости крепко врезался в мою память.

 

« Пускай фашист в своей звериной злобе

Не пощадил ни взрослых, ни детей.

Его носила женщина в утробе,

 А выполз он из логова зверей.

 

Прошли года, прошли десятилетия,

Но мы верны традициям своим

И память нашу оставляем детям

И все дела мы завещаем им  ».

 

Ко времени моего прихода в город многочисленные группы мародёров из жителей города и окрестных деревень растащили всё, что можно было взять. Все магазины и склады были пустыми. В учреждениях все двери открыты или разбиты. Мебель перевёрнута. Раздосадованный, что ничего не смог достать, пошел в деревню.

Проходил мимо своей школы, в которой учился в 1-м и    2-м классах в 1930-1931 годах и сейчас в 9-м классе. По всей школе и во дворе лежали выброшенные из школьной библиотеки книги Майн Рида, Фенимора Купера, Стивенсона, Марка Твена, Александра Дюма, Виктора Гюго, Аркадия Гайдара и наших русских и советских классиков-прозаиков и поэтов. Вот тут-то я уж развернулся. Целый мешок чудесных книг привёз я на санках домой. Но на дядю Илью они не произвели никакого впечатления. Узнав, что из всего, что можно взять в городе осталась лишь поваренная соль на складе, которую нужно было разбивать ломом или топором, дядя Илья, вручив мне топор, тут же послал меня за солью. Соли на радость дяди Ильи я привёз пол-мешка.

 

 

УШЕЛ В НЕИЗВЕСТНОСТЬ

 

« Уж сколько лет ищу ответа,

Как оказался я в живых,

Которых только три процента

Среди ровесников моих. «

 

Через два-три дня, будучи на производственном совещании колхозников, я высказал какое-то критическое замечание по работе и в ответ услышал из задних рядов: "А ты помолчи, комиссаров гадёныш, вот немцы придут, они тебе покажут". Это меня озадачило. Фронт громыхал где-то за Скопиным. Дядя Илья посоветовал мне уходить из деревни, потому что в случае прихода немцев мне будет плохо. Надо сказать, что мне и самому эта деревенская жизнь надоела. Я воспитывался в городских условиях и к деревенской жизни был мало приспособлен.

Я решил пойти добровольцем в армию. Тем более это была моя давнишняя мечта - стать кадровым военным, каким был и мой отец. Призывного возраста я еще не достиг, но ведь в каждом правиле есть исключения. На это я и рассчитывал.

Тётка Надя положила мне в заплечный мешок какую-то снедь, и, попрощавшись, я пошёл в город, в военный комиссариат. В комиссариате никого не было. Советская власть еще не прибыла в город. Как и в других учреждениях, в горвоенкомате все двери были раскрыты настежь, ящики из столов вытащены, стёкла в окнах разбиты. В комнатах гуляет ветер, шелестя разбросанными на полу бумагами. Там же встретил двух парней, которые рассказали мне, что за день до вступления немцев в Скопин, они  горвоенкоматом были призваны на военную службу и в числе других призванных направлены в воинскую часть на Запад. В пути следования они были встречены и обстреляны немецкими мотоциклистами. Все разбежались кто куда. Посоветовавшись, решили идти на восток в соседний Сарайский район, до которого было 50 км, и там явиться в райвоенкомат. По дороге зашли к одному из них домой, где выпили спирта и слегка закусили. Я впервые в жизни выпил полстакана неразведенного спирта, и что после этого со мной было, описать невозможно.

Из города мы пошли по снежной полевой дороге. Мороз был градусов 20. 0т выпитого меня так развезло, что я идти не мог, и они изо всех сил тащили меня под руки, хотя и сами были крепко выпивши. Если бы они, по пьянке, бросили бы меня на дороге, я в таком бы состоянии замерз. Но они были русские люди, из великого народа, настоящими людьми и товарищами. После войны я пытался их разыскать, но не нашел.

В Сарайском военкомате в армию их взяли, а мне отказали, сказав, что не достиг призывного возраста. В то время мне было 16 лет и 10 месяцев. Дали мне два талона, один на обед в столовой, другой на получение буханки хлеба, и отпустили на все четыре стороны. Тогда я решил ехать в Рязань, к областному военному комиссару.

Прибыв в Рязань, с трудом, но добился приёма к генералу, - областному военному комиссару, но и он отказал мне в приёме на военную службу. Тогда я поехал дальше, в Москву. На одном перегоне чуть не замерз, когда ехал на подножке тормозной площадки товарного загона. Мороз был градусов 30, да еще с ветерком, да и одет я был не слишком тепло - в шинели. По дороге в Москву удалось сесть в пассажирский поезд и оказаться в купе со старшим лейтенантом - офицером Подольского артиллерийского училища, что под Москвой. Он оказался моим земляком - до армии жил в деревне Вослебово, что под Скопиным. Я рассказал ему о своей мечте и он пообещал устроить меня добровольцем курсантом в своё училище.

Попутчик рассказал мне о происхождении названия этого старинного рязанского села - Вослебово. В 1380 году Московский Великий князь Дмитрий Донской, собираясь идти на битву с Мамаем на Куликово поле, приехал в Троице-Сергиевский монастырь просить благословения на битву с татарами у настоятеля монастыря, всеми почитаемого Сергия Радонежского. Сергий благословил князя и отдал ему своих двух монахов – бывших бояр и хороших воинов. Одного из них звали Ослябя. Ослябя отважно сражался с татарами, но был тяжело ранен и по дороге в Москву скончался. Похоронили его на поле и поставили небольшой памятник. Поскольку место это было красивое, то возле памятника стали селиться люди и возводить дома. Вначале они говорили "живём возле Ослябя". Но с течением времени эта фраза переросла в «Вослебово», так уже многие века и стала называться эта деревня. В царском военном флоте именем «Ослябя» был назван один из броненосцев, погибший в войне с японцами в Цусимском бою. Интересна судьба и предводителя татар Мамая. У татар издавна соблюдалось правило: полководец, потерпевший в битве поражение, подлежал смерти. Мамай знал это и, опасаясь возмездия, сбежал далеко от Золотой Орды в город Кафу (Феодосия),  но хан Золотой Орды достал его и там и  убил его руками своих палачей.

 

 

МЕЧТА ВОПЛОЩАЕТСЯ В ЖИЗНЬ.

 

Детство моё и юность прошли в окружении военных людей - командиров и красноармейцев. Уже на моей памяти отец, кадровый военный с 1918 года, до войны служил в 7 гарнизонах. С детства впитывал я нелёгкий уклад армейской жизни, подрастая, делил вместе с красноармейцами тревоги и скромные радости.

 До сих пор в моей памяти картины, когда я летом вместе с красноармейцами под навесом за длинным деревянным столом ел гречневую кашу, обильно заправленную подсолнечным маслом. Или как отец посадил меня, пятилетнего, в седло своей верховой лошади и катал по лагерному плацу. Поэтому и неудивительно, что когда пришла пора выбирать профессию, я, как и многие сыновья кадровых военных, предпочёл стать военным - защитником Родины, к которым в довоенное время в народе относились с большим уважением, да и обеспечивались они материально относительно хорошо.

Почему захотел стать артиллеристом? Потому, что в Днепропетровске, где я учился в 8-м классе, в соседнем квартале располагался артиллерийский полк, и я всё время видел командиров-артиллеристов в красивой военной форме, опрятно одетых, на голове фуражка с чёрным околышем, на ногах хромовые блестящие сапоги, да еще и с кавалерийскими шпорами.

Производили сильное впечатление на романтического юношу идущие строем по улице и поющие хором песню красноармейцы, гордо веющее над стройной колонной боевое красное знамя, грозные артиллерийские орудия, красивые лошади, громкие команды командиров, маршевые звуки полкового оркестра и сигналы трубачей горном. Кроме того, в Днепропетровске было еще и военное артиллерийское училище, и по улицам стайками ходили молодцеватые курсанты с артиллерийскими эмблемами на петлицах, которые были всего на 2-3 года старше меня.

В Одессе были три военные специализированные школы - морская, авиационная и артиллерийская, где обучение шло по программе 8, 9, 10-х классов средней школы с военным уклоном. Когда я окончил 8 классов и подал документы на поступление в 9-й  класс артиллерийской спецшколы, то меня не приняли из-за того, что в моём аттестате значились три тройки по техническим дисциплинам, а они-то - самые важные при обучении артиллеристов. Отец, видя моё стремление стать военным и будучи военным комиссаром Ворошиловского района в Одессе, предлагал устроить меня курсантом в морскую или авиационную спецшколу, которые располагались в его районе и с начальниками которых он был хорошо знаком по службе. Но я хотел только в артиллерийскую. Да и любимый мой писатель Чехов из всех военных предпочитал только артиллеристов.

И вот мечта моей юности воплощается в жизнь! Попутчик сказал, что пока размещать меня в Подольске негде, чтобы я три дня пробыл в Москве, а за это время он разрешит в училище вопрос о моём зачислении. Из-за недостижения мною 17-ти лет всё оказалось сложнее.

 

 

В МОСКВЕ - ОСАДНОЕ ПОЛОЖЕНИЕ

 

В Москве я был впервые. Днём хожу по городу, ночую на Казанском вокзале. Москва, столица Советского Союза, предстала предо мной по-военному строгая, неприступная, немноголюдная. Фронтовой город на осадном положении. Трудно было представить себе, что в 25 километрах от города, на расстоянии выстрела из артиллерийского орудия, находится жестокий и коварный враг. Ночью Москва погружалась во мрак. Нигде ни одного огонька. Но радио не выключалось. В любое время могла прозвучать сирена воздушной тревоги. Как только она объявлялась, жители спешили в многочисленные бомбоубежища или в метро. На улицах оставались только вооруженные патрули. Их было множество. Постоянная проверка документов. Действовал комендантский час. Люди могли появляться на улицах с 6 часов утра и до 10 часов вечера. На площадях располагались зенитные пушки и прожекторы. На крышах больших зданий - счетверённые зенитные пулемёты. У чердачных слуховых окон дежурят женщины и подростки со щипцами на длинных ручках — сбрасывать с крыши фашистские зажигательные бомбы. В числе их находилась (по её словам) и моя будущая супруга, в то время – 14-летняя Нина Дмитриевна Крупина, которая проживала в районе Таганки, переулок Большой Факельный, дом 7.

Кроме того, в случае воздушной тревоги они должны были оповещать местный штаб противовоздушной обороны о том, где упали бомбы, следить за соблюдением светомаскировки, а также выслеживать диверсантов, подающих световые сигналы вражеским самолетам.

Уже потом, в мирное время, Нина Дмитриевна, коренная москвичка, рассказывала мне, что была очевидицей страшной паники в Москве 15 октября 1941 года. Диктор по городскому радио, призывая москвичей к стойкости и мужеству, образно сказала, что “ враг у ворот Москвы ”. В действительности в эти дни линия фронта пролегала по Варшавскому шоссе в районе города Наро-Фоминска в 100 километрах от Москвы – два часа хода немецкой танковой колонны. В разговорах москвичей друг с другом это сообщение переиначилось, как  “ Враг у Красных ворот “. ( Красные ворота – название одного из микрорайонов столицы ). И молнией пронеслось по пятимиллионному городу:

“ Немцы у Красных ворот, немцы у Красных ворот “. Началась страшная паника. Многие руководители учреждений и предприятий на легковых и грузовых машинах, груженных личными вещами, ящиками, мешками, бочками с продовольствием, со своими близкими срочно покидали Москву. Во многих местах на востоке города встревоженные паникой московские рабочие останавливали эти машины и забирали нагруженное, а сопротивляющихся избивали.

Высшие власти были в полной растерянности. Общественный транспорт, включая метро, не работал. Помойки во дворах и мусорные контейнеры были завалены портретами и бюстами большевистских вождей и книгами в красном переплете – сочинениями В.И.Ленина, почетными грамотами, обрывками документов. Их сжигали на кострах, и удушливый дым расходился по всей Москве, нагнетая еще большую панику.

Более или менее справиться с паникой, охватившей столицу, удалось только к 20 октября, когда было объявлено об осадном положении в Москве и о комендантском часе. Запрещалось появление граждан без специальных пропусков с 10 часов вечера до 6 часов утра. Милиция и военные патрули приняли жесткие меры пресечения паники. Началась организованная эвакуация населения города на восток. Для успокоения населения по городу были развешаны огромные афиши с портретом популярной артистки Любови Орловой и анонсом ее предстоящих выступлений в Москве.

Над Мавзолеем с целью маскировки сооружен макет трехэтажного дома.Памятник Минину и Пожарскому до самого верха обложен мешками с песком.

Высоко над головами в небе, слабо покачиваясь от ветра, висели аэростаты воздушного заграждения, препятствующие пролёту вражеских самолётов. Иногда можно было видеть, как по московским улицам шагают женщины в военной форме и ведут за верёвки эти аэростаты – огромные  колбасы-баллоны с газом. На перекрестках улиц стоят сваренные из рельсов ежи, на окраинах - цементные противотанковые надолбы. Окна в домах заклеены перекрещенными бумажными полосами, а разбитые - заделаны фанерой. Из окон и форточек торчат трубы печей-времянок. Витрины магазинов заложены мешками с песком. Карточная система на все продукты. Лица людей озабочены, почти не видно на улице детей. Бомбёжки - каждую ночь, иногда по несколько раз. При воздушной тревоге ночное небо пронизывают и мечутся десятки лучей прожекторов. Зенитные орудия, отрывисто рявкая, открывают огонь. Осколки от этих снарядов со стуком падают на крыши или на асфальт. Иногда раздаются мощные взрывы бомб. Нередко встречаются разрушенные бомбами здания. Когда лучи прожекторов поймают вражеский самолет, тогда к нему тянутся яркие трассы снарядов. Пойманный в перекрестие лучей самолёт мечется, пикирует, скользит на крыло, старается нырнуть в спасительную для него темноту. Но тщетно! И в небе вспыхивает факел, стремительно несущийся вниз. Одним стервятником стало меньше. На лицах людей - радость.

Одну из воздушных тревог мне пришлось переждать глубоко под землёй, на станции метро Маяковская. На перроне и на рельсовых путях разместились тысячи людей.

 Кремль, Большой театр и другие заметные здания раскрашены серо-зелено-чёрными полосами - камуфляж (маскировка). Разрушения от бомбёжек не миновали и Кремль. От бомб там погибло более 100 человек. Кремлёвские звёзды зачехлены.

В центре Москвы проходил по улице Грановского. Вблизи Кремля, в роскошных  дворянских особняках жили нынешние компартийные «князья» и «графы», а также старые революционеры, которые по случайности не были уничтожены Сталиным во время Большого террора в 1937-1938 годах.

 

 

 

В ВОЕННОМ УЧИЛИЩЕ.

 

В Подольске, в строевом отделе училища, мне сказали, что курсантом меня примут только когда мне будет 17 лет, а это 31 декабря 1941 года. Пока же меня зачисляют добровольцем-красноармейцем в подразделение боевого обеспечения, иначе говоря, в хозяйственный взвод.

 

 « В 16 лет я не ходил на танцы,

Я был бойцом артиллерийского полка.

Рвались гранаты на броне у танков,

Чтоб побеждать в бою наверняка «.

 

В это время немецкие войска прорвали оборону на Западном фронте, окружили четыре общевойсковые армии, после чего беспрепятственно двинулись на Москву. Остановить их было некому. И тогда под Можайск бросили золотой фонд армии - Подольских курсантов стрелково-пулемётного и артиллерийского училищ, - без пяти минут офицеров. Курсанты отважно и беззаветно сражались против численно намного превосходящего противника под Малоярославцем и Наро-Фоминском.

В городе Подольске Московской области на памятнике курсантам артиллерийского и пехотного училищ, погибшим в бою осенью 1941 при обороне Москвы написано:

 

«Родина! Тот самый горький час,

Встретив смерть свою на поле боя,

Сыновья твои в последний раз

Заслонили Родину собою».

 

В своих воспоминаниях заместитель Верховного Главнокомандующего, Маршал Советского Союза Георгий Константинович Жуков писал: "Когда меня спрашивают, что больше всего запомнилось из минувшей войны, я всегда отвечаю: "Битва за Москву". Хорошо отзывается Жуков и о подвиге Подольских курсантов. Если 28 гвардейцев-панфиловцев (получившие мировую известность) задержали немецкий танковый батальон на 4 часа, за что им всем полгода спустя присвоили звание Героя Советского Союза, то 3000 Подольских курсантов задержали рвущийся к Москве механизированный немецкий корпус на 10 дней. За это время прибывшая из Забайкалья 93-я Восточно-Сибирская кадровая стрелковая дивизия, по зимнему экипированная, обмундированная (15 тысяч штыков), прочно заняла заранее подготовленные москвичами укрепления в предместье Москвы и немцев дальше в этом направлении уже не пропустила. Эта дивизия стала 26-й гвардейской дивизией.

В этих ожесточённых боях 2500 Подольских курсантов пали смертью храбрых и ни один из них не был награждён. Тогда было не до этого. И только 1 мая  1944 года Указом Президиума Верховного Совета СССР была учреждена медаль «За оборону Москвы», которой было награждено свыше 1-го миллиона воинов Красной Армии и трудящихся Москвы. Этой медалью награжден и я и горжусь ею больше чем всеми другими наградами (более 20), полученными мною за время и после военной службы. Сейчас напоминанием этому подвигу служит электропоезд, курсирующий по железной дороге Москва-Тула под названием "Подольские курсанты". Напоминает о них и стих фронтового поэта:

 

"И по Варшавскому шоссе,

Где враг выбрасывал десанты,

Навстречу буре и грозе

Идут Подольские курсанты"

 

Военная служба моя началась 3 ноября 1941 года, когда приказом начальника Подольского артиллерийского училища я был зачислен красноармейцем в подразделение обслуживания училища. Служба моя заключалась в том, что я стоял в карауле часовым на посту по охране продовольственного склада и других второстепенных объектов, был посыльным при дежурном по училищу, грузил в автомашины боеприпасы, отправляемые на передовую к курсантам, сражающимся с фашистами, обслуживал легкораненых в училищном лазарете, колол дрова для кухни, чистил картошку, убирал помещения, изучал устройство стрелкового оружия и постигал азы военной службы. Обязанности не очень сложные, но как говорится, не будь меня, училище на одного бойца было бы слабее.

Нахождение в карауле часовым на посту распирало меня от гордости. У меня в руках легендарная русская трёхлинейная винтовка со штыком, оружие, которым я имею право застрелить любого, если он приближается ко мне без моего разрешения. Даже когда мой непосредственный начальник - разводящий приближается ко мне со сменным часовым, я командую: "Разводящий, ко мне, остальные на месте!" Сколько раз я ходил в воображаемую атаку с винтовкой наперевес, когда вблизи никого не было, прицеливался винтовкой в условного противника.

 

 

В СРЕДНЮЮ АЗИЮ

 

Недели через две училище было выведено из состава фронта и с новыми курсантами, поступавшими каждый день, отправлено в Среднюю Азию, в город Бухару, где должно было продолжать интенсивно готовить офицеров противотанковой артиллерии, в которых остро нуждались сражающиеся на фронте войска. В Бухару ехали эшелоном по железной дороге и прибыли за несколько дней до нового 1942 года. Мой 3-й дивизион разместился в здании бывшего педагогического техникума. Остальные - в других частях города.

Проезжая Ташкент, я не знал, что в это же время в Ташкенте находится мой отец, который после Одессы и госпиталя находился в распоряжении отдела кадров Среднеазиатского военного округа в Ташкенте. Дорога была длинная, поэтому было много времени подумать о тех местах, куда я еду.

Средняя Азия издавна интересовала меня своей историей и загадочностью. Ташкент был взят штурмом русскими войсками в 1865 году. По этим местам, а также по Бухаре, Хиве, Коканду (отдельные ханства), завоёвывая Среднюю Азию, прошёлся огнём и мечом "Белый генерал", любимец солдат, неустрашимый и легендарный Скобелев.

В другую войну российские войска под командованием генерала Скобелева освободили многострадальную Болгарию от многовекового турецкого ига. Но в советское время его имя было предано забвению.

Он появлялся в самых опасных местах боя в белом кителе и на белом коне. В Турецкую войну 1877-1878 годов под ним было убито 8 лошадей, а он остался невредим.

В 1918 году в Москве, обезумевшей от революционности и вседозволенности яростной толпой, был свергнут с пьедестала прекрасный памятник Скобелеву - он с саблей в руке на скачущем коне, напротив здания Московского совета. А через 30 лет на этом же месте коммунистический монарх Сталин воздвиг точно такой же памятник Московскому Великому князю Юрию Долгорукому. Так стоило ли революцию делать?

За 300 лет до нашей эры Среднюю Азию, в том числе и Бухару, завоевал великий Александр Македонский. Он, как и наш полководец Суворов, не проиграл ни одного сражения, но завоевал весь известный тогдашний мир. Везде он строил укреплённые города и называл их Александриями. Таких городов было около 70.

В 8-м веке нашей эры Бухару завоевали арабы, создавшие громадное государство, простиравшееся от Португалии до Западного Китая, на 8 тысяч километров. 700 лет тому назад, в 1220 году Чингисхан с войском в 200 тысяч человек приступом взял и разорил Бухару. Вот в такие исторические места я попал волей судьбы.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Я - КУРСАНТ.

                                                                                                                                  « Щека еще  не знала толком бритвы,

Когда я встал, как  взрослый, «под ружье».

Входило в пламя легендарной битвы

В ту пору  поколение мое ».

 

31 декабря 1941 года мне исполнилось 17 лет, и в этот же день приказом по училищу я был зачислен курсантом в 3-й взвод, 9 батареи 3-го дивизиона.

По случаю встречи праздника Нового года нам всем выдали по одной маленькой булочке и одному яблоку. Командиры поздравили с Новым годом, пожелали здоровья, успехов и личного счастья. В остальном этот новогодний вечер прошел, как и предыдущие. Ни выпивки, ни танцев, ни задушевных бесед.

Наступил 1942 год от рождества Христова и 7449 от сотворения мира. Первое, что я увидел в училище - огромный плакат в казарме: "Больше пота в учёбе - меньше крови в бою". Я попал в батарею, где все были москвичи или из Подмосковья. У всех образование - незаконченное высшее (студенты вузов) или среднее - 1О классов. Один я был с восьмиклассным образованием. Отличался от них я еще и тем, что был моложе всех и тем, что никто из них по 2 года в 8-м классе не учился, как я.

 Особенность заключалась еще и в том, что весь личный состав батареи из 6-ти отведенных на учёбу месяцев  уже к моему приходу два месяца проучился. Двухгодичную программу обучения нормального военного училища мирного времени мне предстояло пройти ускоренным курсом за 4 месяца. Пришлось напрячь все силы и постигать жесткие законы военной науки и приобщиться к армейскому братству.

Началась для меня напряжённая учёба. Всё было расписано по минутам. Об этом свидетельствует приводимый распорядок дня в училище:

 

Подъём   ------------------------------------      6. 00.

Уборка конского состава   --------------      6. 15-7. 05.

Туалет  --------------------------------------      7. 15 - 7. 25.

Утренний осмотр   ------------------------     7. 30 - 7. 45.

Завтрак  -------------------------------------      7. 55 - 8. 15

Занятия  -------------------------------------     8. 30 – 13.40.

Артиллерийский тренаж   ---------------     13. 55 - 14. 10     

Обед  -----------------------------------------     14. 15 - 14. 45. 

Уборка конского состава  ---------------     14. 55 - 15. 50.

Занятия  -------------------------------------     16. 05 - 17. 50.

Самоподготовка ------------ -------------      17. 55 - 19. 35.

Ужин  -------------------------- -------------     19. 50 - 20. 10.

Уборка конского состава   -------------      20. 30 - 21. 20

Политмассовая работа  ------------------     21. 30-22. 20.

Вечерняя проверка и чистка оружия --    22.25 - 23.00

Отбой   ---------------------------------------    23. 00

 

Занимались в помещении, на конюшне, в поле по 10 часов в сутки. На рассвете, когда узенькие улочки города были еще пустынными, шли на занятия в поле. Шли мимо мазанок, тесно прилепившихся друг к другу, мимо многочисленных мечетей, минаретов, медресе (религиозные школы). Вдали возвышался минарет Калян. Высота его 70 метров. В войнах он использовался в качестве наблюдательного пункта, а в мирное время назывался "минарет смерти", с него сбрасывали вниз на камни осужденных на смерть или жён, изменивших мужьям. С высоких минаретов по призыву муллы мусульмане молятся пять раз в день лицом к религиозной столице - Мекке. Выходя в поле, проходили через ворота крепостную стену.

Впечатляющее зрелище! Стена воздвигнута 1000 лет тому назад из глины. Высота её 7 метров (раньше была намного выше), толщина - 17 метров. Сам город Бухара возник 2500 лет тому назад.

Зима 1941-1942 года в Бухаре была противная. Мороз 5-6 градусов ниже нуля. Одеты мы легко, по-летнему: нижнее бельё, хлопчатобумажные гимнастёрка и брюки, пилотка, ботинки, портянки и обмотки. Ни шарфов, ни свитеров, ни перчаток не было.

Большую часть времени мы на занятиях в поле, под злющим ветром дрожим и синеем от холода. Где она эта жаркая субтропическая Средняя Азия с её знаменитыми арбузами и дынями? Какая тут романтика? Трижды в день ходим на конюшню ухаживать за лошадьми: трижды кормёжка и водопой, дважды чистка. Всё время в напряжении, всё время на людях, нет времени расслабиться. Скученность, невозможность уединиться и хоть немного побыть одному тяжело действовало на психику еще не сформировавшегося юношеского организма. Личного времени (умыться, побриться, подшить воротничок, почистить ботинки, написать письмо и т. п.)  давалось всего 30 минут в сутки. Всё делается по команде, даже в столовой: входишь в столовую по команде, садишься за стол по команде, начинаешь кушать по команде, выходишь из-за стола тоже по команде.

Чтобы в чрезмерно сжатые сроки подготовить из нас полноценных командиров, всё наше существование было продумано до мелочей. Устав и распорядок дня предусматривал любую деталь нашей жизни. Все дни были совершенно одинаковы. Никаких развлечений не было. Все передвижения только строем и, как правило, с песней.

Песня - могучее духовное оружие, тесно сближает людей, сколачивает коллектив, делает его единым организмом. Идёт по городу строем батарея (120 человек)  или дивизион курсантов (360 человек). Гремит песня, ты поёшь, но в общем мужском хоре твой голос не слышен, ты проникаешься каким-то особенным чувством дружбы и товарищества. Дорогой читатель. Представь себе, что тебе 18 – 20 лет ( вся жизнь впереди! ) и ты находишься в воинском строю и слышишь звонкие голоса запевал:

 

« Родину беречь нам завещали деды,

Жизней не щадя, в атаку шли отцы,

Пробил час, и нам сражаться до победы,

В бой, вперед за Родину, бойцы! «

 

И сразу за этим добрая сотня курсантских глоток под слитный звук солдатских подкованных ботинок рявкают в суровом напряжении припевом:

 

« За край родной вперед, гвардейцы, в бой,

Пусть битвы гром гремит кругом.

Свою страну любя, мы не щадим себя,

И наша честь – победа над врагом.»

 

 Чаще всего мы пели:  "Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой...", "Артиллеристы! Сталин дал приказ...", "Там вдали за рекой зажигались огни...", "Эх, тачанка-полтавчанка...".

Ну, а когда в окно выглядывает смазливое девичье личико, старшина командовал: "Ножку! Равнение на право!" (на окно), и все 120 курсантов (или 360) одновременно поворачивали голову вправо и сильно топали ногами по дороге, да так, что стёкла в домах дрожали.

Одно время мы стали почему-то петь песни авиаторов: "Всё выше, и выше, и выше стремим мы полёт наших птиц..." Оказывается, ввиду переизбытка в армии авиационных техников и недостатка противотанкистов, к нам в 3-й дивизион прибыли из Харьковского авиационно-технического училища 60 курсантов, а из Чарджоуской школы авиационных механиков 235 курсантов. Они-то и задали тон в репертуаре песен.

В училище норма питания была тыловая, по калориям намного меньше, чем фронтовая. Все мы были молодые, организм рос, все время хотелось есть. Самый желательный для нас суточный наряд был подсобным рабочим на кухню. (В мирное время это самый непрестижный наряд). На кухне наешься досыта, да еще котелок перловой или рисовой каши прихватишь с собой - поесть утром.

А чтобы содержимое котелка не украли свои же товарищи - подвязываешь его на ночь за сетку под своей койкой. Но ухитрялись красть и оттуда.  В общем, жизнь эту легкой не назовешь. Оправдывались стихи Юлии Владимировны Друниной:

 

«Сурова жизнь, коль молодость в шинели,

А юность перетянута ремнем…».

 

В училище впервые в жизни ел верблюжье мясо. Жестковато, но ничего, есть можно.

Кроме наряда на кухню, еще любил ходить в суточный наряд дневальным по батарее - следить за сохранностью оружия, наводить чистоту в казарме и быть в тепле. А самое главное - дневальному полагалась боевая шашка. Когда никого поблизости не было, я вынимал шашку из ножен и, отчаянно размахивая ею, поражал воображаемого противника.

 

 

 

 

 

 

 

 

ПЕРВАЯ КРОВЬ НА ВОЙНЕ.

 

«Ещё вчера учились в средней школе,

Босыми бегали до цыпок на ногах.

А через год по злой фашистской воле

Мы в бой ушли в солдатских сапогах».

 

В училище за мной, как и за каждым курсантом, был закреплён боевой карабин (укороченная винтовка) и строевой верховой конь по кличке "Овод". Кроме строевых, в армии есть еще кони артиллерийские (битюги) и обозные. Ухаживание за конём требовало много времени, сил и умения. Я же человек городской и с лошадьми никогда дела не имел.

Коня надо было каждый день три раза кормить и поить. Суточная норма кормления: овса -5 кг, сена -7 кг, овощей - 5 кг, соли -25 гр., мела -6Огр. Два раза его надо было почистить скребницей (помните, у Пушкина: "Скребницей чистил он коня, а сам ворчал, сердясь не в меру..."), а также круглой волосяной щеткой с ремешком для руки, протереть чистой тряпочкой глаза, почистить копыта и один раз прогулять его в поводу по периметру двора конюшни, чтобы он немного размялся.

Овод был строен, высок, с горящими большими глазами и тонкими ногами. Одним словом - красавец конь. Мечта кавалериста! Вообще лошадь – очень умное животное. Я бы сказал благородное. От ездока она забирает всю негативную энергию, дает радость жизни. Она настоящий друг, скорее сама покалечится, чем наступит умышленно на человека.

Однажды на полигоне под Бухарой, в пустыне, у нас были боевые стрельбы из орудий и меня послали находиться в оцеплении, следить, чтобы посторонние не попали в зону обстрела. Я поехал в назначенное мне место, дал волю застоявшемуся в конюшне Оводу и пустил его вскачь карьером, самым быстрым видом аллюра. (Аллюр - разные виды движения лошади: шаг, рысь, галоп и карьер). Овод помчался, как вихрь, во всю прыть и, почувствовав неопытность всадника, всё более ускорял безумную и бесшабашную скачку.

К слову сказать, лошадь очень умное животное, гораздо умнее, чем мы о ней думаем. Я забеспокоился. Изо всех сил я натягивал поводья, чтоб уменьшить скорость бега, но на Овода это не действовало. Дело могло кончиться трагически, да и заблудиться можно в бескрайней пустыне, ведь нигде никаких ориентиров.

Проскакал я, наверное, километров 5, уже и огневой позиции батареи не было видно. Но тут Овод, видимо, удовлетворился разминанием своих мышц, и, посчитав, что он меня, несмышлёныша, достаточно проучил, показав, что он тоже личность, Овод убавил бег и я смог повернуть его обратно. Ежедневно, трижды за день, общаясь с Оводом, я его полюбил, да и он меня встречал приветливо.

На этой же конюшне я пролил свою первую кровь на войне. Было это так. Среди артиллерийских лошадей, назначение которых - везти тяжёлую пушку даже по бездорожью, выделялся своими размерами один жеребец звероподобного вида. Чтобы представить себе его, надо сложить вместе две обычные лошади и получим этого битюга.

Он иногда рвал недоуздок, прикреплявший его к кормушке у коновязи, медленно и важно шествовал в угол конюшни, где был стог сена и спокойно поедал его. Бить битюга нагайкой опасались, так как он страшно лягался задними ногами, а копыта были у него в диаметре сантиметров 30.

Тогда дневальные по конюшне приноровились бить его длинным шестом. Но и это не помогало. Удары на него не действовали, а когда они становились чересчур назойливыми, он копытом так отбивал шест, что тот взлетал высоко вверх. Наевшись сеном досыта, битюг так же важно шел к своей кормушке, где пил воду. Тут его и привязывали.

И вот однажды этот битюг оказался привязанным рядом с моим Оводом. Помахав битюгу нагайкой, я немного отодвинул его в сторону и начал скребницей чистить брюхо Овода, выдвинув свой зад в сторону битюга. Я так увлёкся, что забыл про опасность. И тут битюг схватил меня за ягодицу своими громадными жёлтыми зубами. Я заорал благим матом и так перепугался, что всем своим телом наскочил на Овода. Тот от неожиданности тоже перепугался и начал лягаться задними ногами. Лягаться начали и другие стоявшие рядом лошади.

Выбравшись из этой свалки-кутерьмы, я спустил штаны и попросил товарищей посмотреть, что там. «У тебя кровь течёт, иди скорее в санчасть, а то может быть заражение крови.» В санчасти помазали йодом, приклеили повязку и сказали: "Будь здоров! Первая твоя кровь на войне пролилась".

Занятия по конной подготовке у нас были через день - джигитовка. Надо было вскочить на коня на ходу, на ходу же обернуться спиной к голове лошади, на скаку поднять платок с земли (что мне не удавалось), рысью брать различные препятствия, съезжаться в колонну, держать строй и самое страшное - встать на седло и прыгнуть через голову стоящей лошади, что мне тоже никак не удавалось.

Ведь седло находится на расстоянии полтора метра от земли, да надо было еще на полметра подпрыгнуть вверх, чтобы перескочить через голову лошади. Но ведь конь живой, он шевелится, да еще мотает головой. Сколько со мной не бился руководитель занятий мой командир взвода щеголеватый лейтенант Антоненко, ни разу мне не удалось прыгнуть через голову лошади. А у других это получалось. Видимо, не суждено мне быть кавалеристом.

А высший класс джигитовки заключался в том, чтобы при скачке лошади на полном скаку метко выстрелить в цель из карабина, скакать сидя спиной к голове лошади, лёжа спиной поперёк лошади, стоя на седле ногами или на голове. Но этого с нас, слава Богу, не требовали.

Вместе со мной в одном взводе учился  курсант Барков Александр Андреевич, 1923 года рождения, на полгода старше меня, из Краснодарского края. Он был на голову выше меня, худой, ботинки носил 45 размера. Я с ним сдружился. В спальной комнате, где размещался наш взвод - 30 человек, наши койки стояли рядом. Забегая вперёд, скажу - мы вместе ехали на фронт из училища младшими лейтенантами, вместе служили в одном 532-м стрелковом полку. Не дано тогда мне было знать, что его убьют в бою I августа 1942 года, через день после моего ранения. После войны на мой письменный запрос Подольский архив сообщит, что место захоронения младшего лейтенанта Баркова А.А. в документах 532 стрелкового полка не указано. Адреса родителей нет. Вот так-то!

В Подольском артучилище вместе со мной служил сын легендарного героя Гражданской войны В. И. Чапаева - капитан Александр Чапаев. Он был командиром учебной противотанковой батареи. После войны, при первом испытании атомной бомбы, проводимом в Тоцких лагерях под руководством маршала Г. К. Жукова, Чапаев был  командиром артиллерийской бригады в звании генерал-майора. Там он получил большую дозу радиации и вскоре умер.

Тоцкие лагеря, недалеко от Оренбурга, прославились на весь мир тем, что там была впервые испытана атомная бомба в ходе армейских учений.

Тогда же в Бухаре формировалась 91-я стрелковая бригада, в которой служил рядовым красноармейцем Александр Матросов, мой одногодок, 1924 года рождения. Будучи на фронте, он при атаке закрыл амбразуру вражеского пулемётного ДЗОТа. Возможно, что я с ним и встречался, когда ходил по городу патрулём в гарнизонном наряде и проверял документы у встречных военнослужащих.

 

 

НЕМНОГО  О ВОЕННОЙ СЛУЖБЕ.

 

После войны были изданы тысячи книг о Великой Отечественной войне. Но все они, как одна, писались по методу социалистического реализма - писать правду, но только о положительном и ни в коем случае о негативном. За этим строго следила цензура. Я решил восполнить этот пробел. О положительном в отношении Подольских курсантов написано много. Я же расскажу немного о другом. Для полноты картины.

В боях Подольских курсантов против немцев на Варшавском шоссе было много героического. Но не всё. Так, например, 15 октября 1941 года во время перестрелки с фашистами курсант 8-й батареи Петерс, 1915 года рождения, бросил свой карабин, сорвал с шинели знаки различия и пытался сдаться немцам в плен. Петерс был задержан своими сослуживцами, передан в контрразведку "Смерш" и по приговору военного трибунала расстрелян.

Исключены из списков 9-й батареи курсант Морозов в связи с переломом ноги и оставлением его на станции Петушки, и курсант Шатёрников, как пропавший без вести 22 декабря при следовании эшелона в город Бухару.

Курсант 7-й батареи Волчков, будучи в составе караула по охране склада с боеприпасами, самовольно оставил караульное помещение, напился пьяным и отдал гражданину самозарядную винтовку. Он был задержан патрульным нарядом и осужден военным трибуналом к 10 годам лишения свободы в исправительно-трудовых лагерях с поражением в политических правах на 5 лет. Четыре курсанта 5-й батареи и два красноармейца длительное время расхищали социалистическую собственность в крупном размере. Все они осуждены к высшей мере наказания - расстрелу.

Старшина 8-й батареи Телегин, 1915 года рождения, похитил сданные ему на хранение I плащ, 1 гимнастерку, брюки, кожаную куртку, продал их, а на вырученные деньги пьянствовал. 29 января 1942 года военный трибунал Бухарского гарнизона осудил его к 5 годам лишения свободы с заменой их направлением на фронт в штрафную роту действующей армии.

Курсант 9-й батареи Ануреев воровал у своих командиров табак и продавал его. Товарищеский суд вынес ему взыскание - товарищеское порицание. Четыре курсанта 1-й батареи были арестованы органами НКВД. Судьба их осталась для нас неизвестной.

Курсант 9-й батареи Дашин в городском увольнении выпил в винном подвале стакан вина. Товарищеский суд объявил ему товарищеское порицание и послал копию этого решения по месту его работы до призыва в армию.

У курсанта Ермолова из 3-й батареи при проверке   вверенного ему карабина канал ствола оказался ржавым. Товарищеский суд вынес ему выговор, а копию решения выслал директору школы № 50 города Москвы, где он ранее учился, для объявления учащимся и родителям.

Командир 3-го дивизиона капитан Терентьев, на встрече нового 1942 года напился пьяным, на улице открыл стрельбу из пистолета и пулей ранил в ногу старшего лейтенанта Романова. Терентьев, с учётом его фронтовых заслуг, был осуждён товарищеским офицерским судом к строгому выговору.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ОКОНЧАНИЕ УЧЁБЫ.

 

Настало время окончания учёбы. Прошла инспекторская проверка. Ох, и опозорился я на ней! К проверке готовились дня три. Убирались в казарме, на конюшне, во дворе. Лошадей мыли с мылом, чистили и прочёсывали хвост и гриву, чистили копыта. Наконец наш дивизион - 360 курсантов с лошадьми - выстроился в каре (четырехугольник). Проверку возглавил генерал, прибывший из Ташкента, из штаба округа. Генерал был важный, в лампасах, с орденами, в начищенных до блеска сапогах, на которых блестели шпоры с малиновым звоном. За генералом семенили начальник училища и свита - человек 15 полковников и подполковников. При подходе генерала я, как и каждый курсант, должен был о себе доложить: "Курсант Богачёв, конь Овод" Но я, как и многие, был в таком душевном напряжении и волнении, что всё перепутал и доложил: "Курсант Овод, конь Богачёв". Генерал вроде бы ничего не заметил, как и у других потёр белым платком шею у моего коня, шея оказалась чистой. Ничего не сказав, генерал последовал дальше, а я стал приходить в себя.

Ох, и досталось же мне от командиров за мою ошибку, да и товарищи по взводу долго надо мной посмеивались, и за мной закрепилась кличка «Овод». Но пришло время расставаться и с конём. За 4 месяца ежедневного общения мы крепко привязались друг к другу. Тем более, что я был молод, к самостоятельной жизни еще не привык, нуждался в дружбе и общении.

В нашем выпуске из училища было 468 курсантов. Кроме того, несколько курсантов были отчислены из училища за неуспеваемость или недисциплинированность. Отчислялись те, у кого были плохие и посредственные отметки. Я же учился хорошо, хотя и проучился всего 4 месяца, вместо 6 месяцев, как учились все остальные.

Вот мои отметки на выпускных экзаменах:

 

Политическая подготовка ---  хорошо.         

Военно-химическое дело - --- хорошо.

Тактика-------------------------    хорошо.

Связь---------------------------     хорошо.

Артиллерия---------------------  хорошо.

Стрелковая подготовка------   отлично.

Материальная часть--------     отлично.    

Физподготовка------------     отлично.

Огневая служба----------------  хорошо.

Строевая подготовка----------  отлично.

Военно-инженерное дело--     отлично. 

Конная подготовка ----------    посредственно.

Топография--------------------    хорошо. 

Санитарная подготовка-------  хорошо.

Воинские уставы---------------  хорошо.  

Ветеринарная подготовка---- хорошо.

 

За время ускоренного курса учёбы нас основательно подготовили как командиров взводов противотанковой артиллерии. Мы хорошо усвоили устройство 45-мм и 76-мм противотанковых пушек и тактику их применения. Правда, на стрельбище мы стреляли из пушек не боевыми снарядами, их в то время катастрофически не хватало на фронте. Стреляли мы по мишеням винтовочными патронами. В канал ствола пушки вкладывается специальное устройство, при помощи которого можно стрелять винтовочными патронами.

45-мм противотанковая пушка, образца 1937 года, снаряд весом 1,4кг с начальной скоростью 760 м/сек. пробивает броню в 4 см. на расстоянии 500 метров. Вес орудия 560 кг.

 76-мм пушка, образца 1939 года, снаряд весом 6,2 кг с начальной скоростью 680 м/сек. Дальность стрельбы 13 км. Скорострельность - 15 выстрелов в минуту. Вес орудия - 1480 кг.

В стрелковом батальоне две 45-мм пушки (взвод), как говорили во время войны - "сопровождали пехоту огнём и колёсами". В полку батарея из шести 45-мм пушек, а в дивизии противотанковый дивизион из 18 орудий. Всего в дивизии 54 противотанковых орудия, не считая другой пушечной и гаубичной артиллерии, а также миномётов.

На торжественном заседании по случаю окончания училища начальник училища сказал запомнившуюся мне мысль: "Не всякий лейтенант становится маршалом, но каждый маршал начинает с лейтенанта". Курсанты постарше возрастом говорили другое: «Отдал Родине юность в обмен на лейтенантские  звездочки!»

Звание "младший лейтенант" - первичное воинское звание младшего офицерского состава мне, как и всему нашему выпуску, было присвоено 5 мая 1942 года приказом Командующего Среднеазиатским военным округом. Мне тогда исполнилось 17 лет и 4 месяца. Это звание было введено в Красной Армии 5 августа 1937 года. В царское время это звание соответствовало званию "штык-юнкер", позднее "прапорщик", в кавалерии "корнет". В царское время производство  в офицеры происходило следующим образом: 5 лет учёбы в кадетском корпусе, 3 года в военном училище, некоторые еще учились 2 года в академии. Нас же сделали офицерами за 6 месяцев ускоренного курса (а меня за 4) и сразу направили на фронт в действующую армию.

Единственный из известных мне, кто в 17 лет стал офицером – лейтенантом, был Наполеон, ставший в 25 лет генералом. Правда, его превзошел сын Сталина - Василий, ставший генералом в 24 года. Еще был  у нас известный детский писатель Аркадий Гайдар. Он в Гражданскую войну в возрасте 16 лет командовал карательным так называемым "полком" в 300 бойцов (2 роты) против восставших крестьян. (В современном полку 35 рот). Лермонтов надел офицерский гвардейский мундир в 18 лет. Президент США Джордж Буш (старший) стал офицером морской авиации в 18 лет, в 1942 году, и он считается самым юным офицером в истории морской авиации.

В звании младшего лейтенанта я прослужил девять с половиной месяцев. Когда я сейчас смотрю на восемнадцатилетних солдат первого года службы, таких безусых, стеснительных, робких, можно сказать по их внешнему виду, еще детей, то думаю: "Боже, неужели и я был таким, когда мне доверили вести в смертельный бой 30 человек бойцов и некоторые из них были вдвое, а то и втрое старше меня?"

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ИТОГИ УЧЁБЫ.

 

Учёба в училище была для меня очень трудным временем, но я с теплотой вспоминаю о нём. Оно сделало меня человеком, борющимся за жизнь, приучило преодолевать все трудности, встречающиеся на твоём жизненном пути. Пребывание в училище научило меня подчиняться, на всю жизнь забыть фразу "не могу". Это не только на службе, но и в быту. Если слово сказал, значит, сдержи его, наметил что сделать - выполни. В царское время офицеры, не сдержавшие данное ими слово, кончали жизнь самоубийством.

Привитая в училище честь офицера, помимо личной чести, содержала и такие качества, как беззаветный патриотизм, готовность безропотно отдать жизнь за Родину, обязательный профессионализм, самодисциплина и ответственность, высокая человеческая культура, чистоплотность в поведении, уважение к женщине, стремление к самосовершенствованию, возвышенное отношение к людям, недопустимость злоупотребления пьянством. У царских офицеров бытовала такая поговорка: "Жизнь - Родине, честь - никому!"

Училище научило меня жить в коллективе, шагать в строю, а это не так-то просто, как может показаться; петь хором песни, чувствовать локоть товарища и многому другому хорошему, которое сказалось потом на всю жизнь и в работе и в личной жизни.

 Все эти качества способствовали моему продвижению по службе, вплоть до работы в Центральном управлении Министерства Обороны СССР и тому, что я прослужил в армии и на флоте 43 календарных года (со льготами-46), и в то жестокое время, когда 9 раз производилось тотальное сокращение армии в 1 миллион 200 тысяч человек, в 660 тысяч человек и т.д.

50 выпускников  нашего училища были направлены во Внутренние войска, которые не входили в состав Министерства Обороны СССР, а подчинялись маршалу Берия Л. П. Мы все тогда удивлялись — зачем внутренним войскам артиллеристы - противотанкисты? Чьи танки они будут уничтожать?

Впоследствии мне станет известно, что Сталин, не доверяя своему народу и своей армии, держал против них целую армию внутренних войск. Туда входили сотни различных воинских подразделений, отдельные батальоны, полки, бригады, дивизионы бронепоездов и более 20-ти моторизованных стрелковых дивизий. Эти дивизии были и по личному составу и по боевой технике несколько больше, чем обычные стрелковые дивизии Красной Армии. Помимо дивизиона противотанковой артиллерии в такую дивизию входил еще и танковый батальон, которого в обычной дивизии не было. В дивизию НКВД входил также 122 мм гаубичный артиллерийский полк. Гаубицы - орудия наступательного боя. На кого наступать? Вот в чём вопрос!

Некоторые выпускники нашего курса не поехали на фронт в действующую армию, а устроились в глубоком тылу на теплых местах. 10 человек выпускников были направлены в оккупированную нашими войсками часть Ирана, кое-кто остался в училище на должности командира учебного взвода, несколько человек были откомандированы для дальнейшей службы в тыловые запасные воинские части, готовившие пополнение для фронта. В то время бытовала такая прибаутка по поводу переводов офицеров по службе :» Коль Восток, так это Дальний, если Север, то уж крайний, дальше фронта не пошлют, меньше взвода не дадут.»

И еще несколько слов о моей Альма-матер, нашем училище. В боях на Варшавском шоссе погибли из нашего училища 64 курсанта, 100 человек были ранены и эвакуированы в тыл, попали в окружение и пропали без вести 245 курсантов.

Уже после войны, в Одессе, на одной из ветеранских встреч, я рассказал собравшимся о подвиге Подольских курсантов осенью 1941 года под Москвой. Тут же выступил один ветеран и сообщил, что в декабре 1941 года, западнее Москвы, его партизанский отряд на лесной поляне обнаружил около 30 трупов замерзших курсантов Подольского артучилища. Видно было по обстановке, что они, будучи в окружении, сражались до последнего патрона. Всем им было по 18-20 лет. Партизаны искали патроны. Но ни у погибших, ни в их винтовках патронов не было. Фашисты в бессильной злобе  штыками и саперными лопатками изуродовали их лица.

 Вот они, подумал я, пропавшие без вести. Они ждут, когда народ, за который они, не колеблясь, отдали самое драгоценное, что у них было - жизнь, похоронит их. Я спросил: "А почему Вы решили, что это курсанты артучилища?" А потому, - ответил он, - что на петличках их шинелей и гимнастёрок были прикреплены металлические буквы "ПАУ"-Подольское артиллерийское училище. Мир их праху. Они навсегда в нашей памяти останутся молодыми.

Наше училище было одно из 220 военных училищ в стране, выпускавших офицеров разных военных специальностей. Данных о числе военных училищ пограничных и внутренних войск у меня нет.

Кроме того, было еще 19 военных академий и 12 военных факультетов при гражданских институ­тах (например - кафедра военных капельмейстеров при Московской консерватории). В военное время было еще 200 краткосрочных курсов, выпускающих младших лейтенантов.

Вообще, число имевшихся у нас в стране военных училищ, не считая многих десятков курсов усовершенствования офицерского состава и  высших академических курсов, равнялось числу военных училищ всех стран мира вместе взятых. Это я к тому, что и сейчас находятся такие, кто утверждает, что мы к войне готовы не были.

Подольское противотанковое артиллерийское училище сформировалось в 1938 году. В октябре-ноябре 1941 года под Москвой оно входило в состав 43-й армии Западного фронта, с середины декабря 1941 года по август 1944 года оно находилось в Бухаре, а затем было переведено в Ташкент, где 24 июля 1946 года было расформировано.

 В училище было 240 человек командного и начальствующего состава (офицеров). Кроме того, при училище были ускоренные курсы подготовки командиров батарей - 60 человек за выпуск. 23 выпускника училища стали Героями Советского союза, двое из них мои однокурсники, выпуска в мае 1942 года.

Салихов Мидхат Абдулович, родился 19 сентября 1923 года в деревне Янгильдино Козловского района Чувашской автономной республики в семье крестьянина. Татарин. Член Коммунистической партии с 1943 года. Окончил 2 курса Казанского технологического техникума и в мае 1942 года ускоренный курс Подольского артиллерийского училища. В действующей армии с конца 1942 года. Командир батареи 676 артиллерийского полка 332 стрелковой дивизии 38 армии Воронежского фронта, лейтенант Салихов в ночь на 4 октября 1943 года организовал переправу батареи через реку Днепр на подручных средствах у села Лютеж Вышгородского района Киевской области.

В боях за плацдарм огнем батареи нанес противнику значительный урон в живой силе и технике, обеспечивал переправу через реку частей дивизии. Звания Героя Советского Союза присвоено 10 января 1944 года.

В 1948 году окончил Военную академию имени М.В.Фрунзе, в 1966 году – Военную академию Генерального штаба. Живет в Москве. Генерал - лейтенант Салихов работает старшим преподавателем  в Военной академии Генерального штаба. Награжден орденом Ленина, орденами Красного Знамени, Отечественной войны 1-й и 2-й степени, «За службу Родине в Вооруженных Силах СССР», медалями. Его подвиги описаны в книге «Герои Советского Союза – сыны Татарии» Казань. 1963 г.

Михайлов Борис Александрович, родился 24 мая 1923 года в селе Меньково Пушкино- Горского района Псковской области в семье крестьянина. Русский. Окончил 9 классов. В Советской армии с октября 1941 года. В мае 1942 года окончил ускоренный курс в Подольском артиллерийском училище.

Командир батареи 1496 истребительно – противотанкового артиллерийского полка 3-го гвардейского танкового корпуса 38-й армии Воронежского фронта, комсомолец, гвардии  лейтенант Михайлов в ходе боя 19 октября 1943 года за плацдарм в районе поселка Гостомель Киевской области на левом  берегу реки Ирпень вместе с батареей был окружен противником. Батарея отбила все атаки врага, уничтожила 5 танков, 2 штурмовых орудия, 2 бронемашины и более 100 солдат и офицеров. С наступлением темноты Михайлов сумел вывести батарею из окружения.

Звание Героя Советского Союза присвоено 10-го января 1944 года. Награжден орденами Ленина, Отечественной войны, Красной Звезды, медалями. Погиб в бою 3-го июля 1944 года. Похоронен в городе Минске. Именем Героя названы улицы в Минске, в поселке Пушкинские горы Псковской области, там же установлены мемориальные доски. Его подвиги отражены в книгах: «Псковичи – Герои Советского Союза», Ленинград, 1983 год; «Именами Героев», Минск, 1978 год; «Псковские богатыри», Ленинград,1964 год.

 

 

 

 

 

 

Участнику Великой Отечественной войны – ветерану Подольских военных училищ

Богачеву Борису Ильичу

 

Подольский городской комитет КПСС, исполкомы городских и районного Советов народных депутатов, ГК ВЛКСМ сердечно поздравляют Вас с 40-летием Победы советского народа в Великой Отечественной войне 1941-1945 годов.

В тяжелые годы испытаний, которые принесла минувшая война, советский народ совершил беспримерный подвиг – защитил мир от фашистского порабощения.

С подольской земли шагнули в бессмертие курсанты Подольских военных училищ, грудью вставшие на защиту столицы нашей Родины в грозном 1941 году.

В годы войны Вы мужественно, не щадя своей жизни, сражались за честь и независимость нашей Родины, за свободу и счастье советских людей.

В день славного юбилея примите нашу сердечную признательность за мужество и самоотверженность, проявленные Вами в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками, благодарность за ту неоценимую работу, которую Вы проводите по воспитанию юношей и девушек в духе советского патриотизма, беззаветной преданности социалистическому Отечеству.

Желаем Вам крепкого здоровья, долгих лет жизни, успехов в Вашей неутомимой деятельности на благо любимой Родины, во имя торжества идеалов коммунизма.

 

Подольский городской комитет КПСС.

Исполнительные комитеты Подольского, Климовского, Троицкого городских и Подольского районного Советов народных депутатов.

 

Городской комитет ВЛКСМ.

 

 

 

 

 

НА ГРАНИЦЕ АЗИИ И ЕВРОПЫ.

 

"Когда мы в огнемётной лаве решили всё отдать борьбе,

Мы мало думали о славе, о нашей собственной судьбе".

 

Выехали на фронт пассажирским поездом в середине мая командой в 10 человек. Распределяли нас, видимо, по алфавитному списку, т. к. у всех фамилии начинались на букву"Б". Старшим команды был Будылин, мой командир отделения по училищу. Он - кадровый служака, 1914 года рождения, пришел в училище с четырьмя секилями (треугольниками) на петлицах, т. е. в звании старшины.

Несколько дней поезд шёл по безлюдным степям Средней Азии. Вначале в стороне были видны величественные горы, находившиеся от нас в 50 км., но которые казались  совсем рядом. Так сближает расстояние чистый горный воздух.

На протяжении примерно 500 км. железная дорога идёт рядом с великой рекой Средней Азии под названием Сыр-Дарья. Был май месяц, еще весна, но в вагоне уже жарко и душно. Некоторые, в том числе и я, полезли на крышу вагона. Там ветерок, прохладно, хорошо видны окрестности. Опытные советовали - привяжи себя ремнём к вытяжной трубе вагона, а то уснёшь и свалишься, на фронт не доедешь. Я так и сделал, и действительно, уснул. Проснулся от грохота - проезжали мост через реку. Железные балки проносятся прямо над головой.

 

Было училище. Форма на вырост.

Стрельбы с утра, строевая - зазря.

Полугодичный ускоренный выпуск.

И на петлице - два кубаря...

Шёл эшелон по протяжной России,

Шел на войну сквозь мельканье берёз.

 

"Мы разобьём их, мы их осилим!

Мы им докажем!" - гудел паровоз.

 

Проехали вдоль берега Аральского моря, станция и город так и назывались "Аральск".  Ехали медленно. На многих станциях останавливались на неопределённое время, пропуская несущиеся на Запад воинские эшелоны. Подъехали к станции, расположенной на берегу реки Урал.

Эта река - единственное место в мире нереста осетровых рыб. В этих местах воевал и в этой реке погиб легендарный герой Гражданской войны Василий Иванович Чапаев, командир прославленной 25-й стрелковой дивизии. (Во время Отечественной войны эта дивизия участвовала в героической обороне Одессы).

Все побежали окунуться в реке. Некоторые поплыли подальше от берега. Я, конечно, уплыл дальше всех. Ведь я одессит и купался в самом Чёрном море! От берега уплыл метров 200, до середины реки - границы между Азией и Европой. Вдруг раздался паровозный гудок. Все начали плыть к берегу, выбегать на него, одеваться и бежать к поезду, до которого было метров 300.

Я стал плыть очень быстро, но силы свои не рассчитал и вскоре обессилел. Еле-еле плыву. Когда выбрался на берег, то последние купальщики подбегали уже к поезду. Начал быстро натягивать кальсоны (трусов и плавок тогда не было). От дрожи в руках кальсоны на мокрые ноги не надевались. А в это время поезд тронулся и медленно пошел. Тут меня затрясло. Бросив кальсоны, стал надевать брюки (летнее галифе). Они тоже по той же причине не одевались.

Ужасная мысль стояла в голове. Я могу отстать от команды. А командировочное предписание - единственный документ, удостоверяющий мою личность, и одно на всю команду, находится у старшего команды Будылина. А без документов меня могут признать дезертиром, и в трибунал.

Схватив всю свою одежду, ремень и ботинки с обмотками, я голым побежал на станцию к поезду, а он уже набирал скорость. Когда вбежал на перрон, то впереди себя видел уже последний вагон. В то время развлечений никаких не было и местное население приходило из ближайшего посёлка на станцию узнать новости, поглазеть друг на друга, т.е. народу на перроне было много. Грех-то какой! Господи, прости.

Мужчины смеялись до упаду, девушки отворачивались. Из последних сил я догнал заднюю площадку последнего вагона, где двое военных схватили меня за руки и втянули в тамбур. Минут пять, обессиленный, я лежал на полу тамбура, не имея сил подняться. Отдышавшись, оделся и пошел в свой вагон. Когда я бежал по перрону, все пассажиры высунулись из окон вагонов и смотрели на меня. И теперь, когда я проходил по вагонам, они хохотали и приветствовали меня.

Какое-то время люди приходили даже с передних вагонов только затем, чтобы посмотреть на меня. Сгорая от стыда, я скрылся на третьей полке, прикрывшись чемоданами. Вот так я спешил ехать на фронт. Если бы  я надевал одежду,  конечно, на поезд бы опоздал, и моя судьба в жизни сложилась бы совершенно иначе.

 

"Станции, как Новгородское вече.

Мир, где клокочет людская беда,

Шел эшелон, а навстречу, навстречу –

Лишь санитарные поезда...

В тамбуре, маясь на стрелках гремящих,

Весь продуваемый сквозняком,

Он по дороге взрослел, этот мальчик,

Тонкая шея, уши торчком".

 

 

ВОЛОГДА-БЕЖЕЦК.

 

«Из училищ с ускоренным выпуском

  Прибывали мальчишки бедовые

  Кубари из материи вырезав,

  Сапоги разминая кирзовые.

  Рядовые, по возрасту старшие,

  Называли сынками их мысленно

  И в минуты особенно страшные

  Берегли от осколков и выстрелов.

  Но парнишки в атаки суровые

  Шли всегда горячо и отчаянно...

  Нынче все они – седоголовые,

  Те, кто выжить сумели нечаянно».

 

В нашей команде были все из Москвы или из Подмосковья. Наш маршрут в Вологду, в штаб 2-й резервной армии, пролегал через Москву. Подъезжая к Москве, мы все договорились проведать своих родных и близких, а через два дня собраться в условленном месте. Мне идти было некуда, в Москве близких у меня не было, а мать и брат, как я знал по письмам, в это время были уже у отца в Караганде, где он был областным военным комиссаром, на генеральской должности.

Эти два дня я  гулял по Москве белокаменной, ночуя у Будылина. Он проживал на Таганке, в переулке Большой Факельный. Там же через улицу проживала и моя будущая жена Крупина Нина. Мы, возможно, не раз и встречались на улице, но ей тогда было 15 лет и на такую девчонку я, конечно, внимания бы не обратил. Через два дня все собрались и выехали в Вологду. Кстати, о судьбе Будылина. Он прошел всю войну, был ранен, награждён, дослужился до капитана. Уже после войны обучал молодых солдат бросанию гранат. И граната взорвалась в его руке. Он был сражён насмерть.

Из отдела кадров армии нас направили в 111-ю стрелковую дивизию второго формирования. 111-я стрелковая дивизия первого формирования была преобразована в 24-ю гвардейскую, и освободившийся  номер дали вновь формируемой дивизии. Дивизия формировалась на базе 50-й стрелковой бригады, воевавшей под Москвой и освободившей от немецких захватчиков город Яхрому.

Штат дивизии: 11634 человека, 60 орудий, 153 миномёта, включая и 50 мм, 255 пулемётов, 8977 винтовок, 2740 лошадей. В дивизии было три стрелковых полка и один артиллерийский полк. В каждом стрелковом полку три стрелковых батальона, рота автоматчиков, рота противотанковых ружей, батарея 76 мм орудий, противотанковая батарея из 45 мм орудий, сапёрная рота, рота связи, взвод химзащиты, музыкантский взвод, медицинские и тыловые подразделения (службы и склады). В артиллерийском полку было 24 орудия калибра 76-мм и 122-мм. В дивизии были отдельные батальоны - разведывательный, сапёрный, связи, учебный, санитарный, а также дивизионы - противотанковый и зенитно-артиллёрийский.

Кроме того, в дивизии были рота химзащиты, отдел контрразведки "СМЕРШ" со штатом 25 офицеров (один уполномоченный НКВД на каждый батальон или дивизион), военная прокуратура, военный трибунал, редакция газеты "Вперёд" и типография, полевая почтовая станция с отделением военной цензуры (прочитывали личные письма), полевое отделение госбанка, полевой хлебозавод, ветеринарная служба с лазаретом. Штаб дивизии и политотдел находились в городе Бежецке, а полки, отдельные батальоны и дивизионы, другие подразделения располагались в близлежащих деревнях.

В Бежецке до совершеннолетия жил единственный сын двух больших поэтов Гумилёва и Ахматовой - Лев Гумилёв. У мамы не было времени воспитывать сына, и он жил у бабушки в Бежецке.

Поэт Николай Гумилёв был безвинно расстрелян чекистами в 1921 году. Когда в 1937 году в камере на Лубянке Льву объявили, что он осужден Особым Совещанием на 10 лет лишения свободы, Лев спросил: "За что?" Прокурор ему ответил: "Вы опасны, потому что грамотны". Лев отбывал наказание на Беломорканале, потом в Норильске. Последний раз он был осуждён в 1949 году по Ленинградскому делу, по которому было осуждено к смертной казни 200 высших партийных и советских работников, в том числе секретари ЦК КПСС Кузнецов и Вознесенский. После смерти Сталина все они посмертно были реабилитированы. Это чудовище Сталин питался только рекой крови.

 В стихотворении  "Реквием" Анна Ахматова  написала:

 

 "Звёзды смерти стояли над нами,

И безвинная корчилась Русь,

Под кровавыми сапогами

И под шинами чёрных "марусь".

 

 

532-й СТРЕЛКОВЫЙ ПОЛК.

 

Справка из военной энциклопедии: «Стрелковый полк организационно входит в состав стрелковой дивизии. Небольшое количество отдельных стрелковых полков включались непосредственно в общевойсковые армии и фронты. К началу войны по штату на апрель 1941 года полк состоял из 3 стрелковых батальонов, 3 батарей (артиллерийской, миномётной и противотанковой), отдельных подразделений боевого обеспечения и тыла. Всего3200 человек,160 пулеметов,12 пушек калибра 45 мм,6 пушек кал.76мм, 18 миномётов калибра 82 мм.

 На заключительном этапе войны, в 1945 году, помимо перечисленного, в полку было две роты автоматчиков, взвод крупнокалиберных зенитных пулемётов, 27 противотанковых ружей, 6 пушек калибра 57 мм. Полоса наступления стрелкового полка достигала 700 – 2500 метров по фронту, в обороне 3–5 км. по фронту».

 На пополнение формирующийся дивизии личный состав прибывал группами и в одиночку, как командный, так и рядовой состав, в основном из запаса или из госпиталей после излечения от ранений. Кадровых, т.е. служивших в армии до войны, были единицы. Поступало вооружение, снаряжение, боеприпасы, автомашины, повозки, лошади, продовольствие, фураж.

Я был определен в 532-й стрелковый полк. Про этот полк и 111-ю дивизию напишет после войны Константин Симонов в своей трилогии "Солдатами не рождаются". Только он изменит номер полка - 332.

Некоторое время я пробыл на должности командира огневого вз­вода батареи 45-мм противотанковых пушек. Здесь снова встретился с лошадьми. Батарея была на конной тяге. Каждую пушку везли две лошади. Но лошади были монгольские - не прирученные, дикие и свирепые. Обращаться с ними было одно мучение.

При подходе к ним они скалили зубы, старались укусить, вставали на дыбы, брыкались ногами, падали на землю в неукротимой ярости. Я и близко боялся к ним подходить. Но что поделаешь - российских лошадей не хватало. Только строевые лошади (под седло) для офицеров батареи были российские. У меня тоже была верховая лошадь, но из-за давности времени в моей памяти она не сохранилась.

Офицеры истребительно-противотанковой артиллерии находились на особом положении. Они получали повышенный (полуторный) оклад денежного содержания, на левом рукаве гимнастёрки носили специальный знак-ромб из чёрного сукна с красной окантовкой, на котором было вышито золочеными нитками изображение двух перекрещивающихся стволов артиллерийских орудий.

Затем, не помню уже, почему, я был командиром огневого взвода 82-мм миномётов и, наконец, стал командиром взвода 50 мм миномётов 2-й стрелковой роты 1-го стрелкового батальона.

Так, волей обстоятельств и судьбы, я попал в настоящую пехоту. А пехота на войне - царица полей. Теперь мне первым придется идти вперёд и освобождать нашу землю от немецко-фашистской нечисти. Все остальные будут за мной.

Вес ротного миномёта - 9 кг. Он носится бойцом за плечами на лямках. Вес мины - 800 гр., дальность стрельбы –

1 км. К каждому миномёту боекомплект в шесть ящиков (лотков), в каждом ящике 6 мин.

Парадокс заключался в том, что в своём Подольском артиллерийском противотанковом училище мы миномёты совершенно не изучали, и я впервые увидел боевой миномёт, прибыв в полк. Хуже того, когда прибыл в свой миномётный взвод, помощник командира взвода старшина доложил мне, что во взводе 30 бойцов и 4 миномёта, но два миномёта из-за неисправности к стрельбе не годны. Ничего себе! А воевать-то как?

Началась боевая учёба и сколачивание подразделений. Учёба проводилась, главным образом, в поле, в любую погоду. Занимались от зари до зари, по 15-16 часов в сутки.

В поле, на лесных полянах бойцы ползали по-пластунски, делали перебежки, окапывались и маскировались, изучали устройство винтовки, гранаты, орудий, миномётов, противогаза, учились ориентироваться на местности. Кроме того, проводились политзанятия, строевая подготовка, ночные тревоги, марши с полной выкладкой, несли караульную службу.

К концу учебного дня люди буквально валились с ног. К тому же и питание было недостаточное. Но никто не роптал, все понимали, что на фронте еще труднее, и что к преодолению трудностей надо готовиться заранее, в тылу. Не было только боевых стрельб. Боеприпасов было мало. Их катастрофически не хватало на фронте. И стрельбу из миномёта мы освоили только теоретически.

Правда, был один такой случай. Мой взвод находился в карауле. В числе охраняемых объектов был и склад боеприпасов полка. Я был начальником караула. Часовой у этого склада, мой подчиненный, обратился ко мне с предложением украсть из склада один ящик с минами для 50 мм миномёта и пострелять из него. Я согласился.

Ящик, а в нём было 6 мин, вынесли со склада и спрятали в лесу. На другой день я повёл свой взвод на занятия километров за пять от деревни, где мы располагались. Там и произвели стрельбу. Причём специально целились минами в речку. Несколько мин легли в цель. Оглушённую взрывами рыбу мы подобрали и, на радость всем, сварили уху. Умельцев и советников, как варить уху, было много.

К этому времени страна находилась на краю гибели. Немцы наголову разбили нашу кадровую армию. Только во втором полугодии 1941 года они взяли в плен 4 миллиона наших бойцов и командиров. Ими была оккупирована важнейшая Европейская часть страны, лучшие сельскохозяйственные земли и главные промышленные города. У нас срочно формировалась новая армия. Произвели тотальную мобилизацию. Военкоматы призывали в армию даже тех, кто раньше не подлежал призыву на военную службу по медицинским показателям.

Так, в нашей наспех формируемой дивизии оказался взвод бывших председателей колхозов, с которых сняли броню от призыва в армию. В нашей роте было отделение бойцов (10 человек), болевших куриной слепотой. С наступлением темноты они ничего не видели. Командир роты считал их симулянтами. На учении он приказал этому отделению с винтовками наперевес бежать в атаку с криком "ура". А впереди было озеро с низким берегом. Так эти орущие во всю глотку бойцы в озеро все и плюхнулись. Как они еще не перекололи друг друга штыками? Только после этого командир роты поверил, что эти люди в темноте не видят. Эта болезнь возникает вследствие недостаточного питания и физического утомления.

Следствием тотальной мобилизации явилось то, что в роте был один боец с шестью пальцами на руке, несколько человек были кривые на глаз. С десяток человек были уголовники, выпущенные из тюрьмы с условием, что они пойдут на фронт. Один солдат был с бесноватыми глазами, видимо, психически больной, и командир роты при инструктаже суточного наряда по роте предупреждал дежурного по роте следить за ним, чтобы он ночью не передушил офицеров. Был и один цыган, про которого говорили, что у него недолеченный сифилис. Все старались держаться от него подальше.

Я-то мечтал, что по окончанию военного училища буду щеголять в блестящей и скрипучей двойной кожаной портупее со свистком, кобурой на поясе и со шнурком для пистолета. Ничего этого не было! Всем нам, произведенным в командиры Рабоче-крестьянской Красной армии (слово офицер тогда еще не употреблялось), вместо положенных шерстяного обмундирования, фуражки, хромовых сапог и кожаного портупейного снаряжения выдали, к моему глубокому огорчению, обмундирование и обувь рядового состава военного времени и уже бывшие в употреблении: хлопчатобумажные гимнастёрку, брюки-галифе и пилотку.

Причём на гимнастёрке на левом боку была небрежно заштопанная дыра. Видимо, она попала ко мне от раненного в живот воина. Более того, вместо сапог выдали солдатские ботинки с обмотками. (Длина обмотки - I метр). Поясной ремень дали брезентовый. На рукавах гимнастёрки я нашил опознавательный знак младшего лейтенанта - красный угольник с золотой полоской (шеврон), а на петлицах поместил вырезанные из консервной банки по одному кубику. Довоенных рубиновых кубиков с золотистой металлической окаёмкой не было. Но и это еще не всё. Когда прибыл в стрелковый полк, то вместо положенного по штату личного оружия - пистолета марки "ТТ" (образца 1930 года,  ёмкость магазина - 8 патронов), о котором мечтал каждый наш выпускник, мне выдали кавалерийский карабин. Командир нашей роты был вооружён револьвером системы "наган", и только командир батальона, в подчинении которого было 700 бойцов, имел пистолет "ТТ". Красноармейцы моего взвода были вооружены трёхлинейной винтовкой, конструктора царского генерала Мосина, образца 1891 года, вес её 4,5 кг, длина 123 см, а со штыком (съёмным)- 166 см, пуля летит на 4 км, а её убойная сила на 2 км. По времени пользования эта удобная и безотказная в обращении винтовка пережила на 70 лет все другие образцы личного стрелкового оружия.

Перед выездом на фронт нам всем выдали пластмассовый индивидуальный цилиндрик черного цвета с завинчивающейся крышкой, где на свернутой в трубочку пергаментной бумажке указывалась моя фамилия, имя и отчество, год и место рождения, воинское звание и адрес семьи или родственников - т. е. данные для извещения на случай смерти. Этот медальон носился в маленьком поясном карманчике брюк.

 

Ботинки мои

Да с обмотками,

Молодые пехотинцы -

Первогодки мы

С двухметровыми

Да голенищами,

На фронт –  здоровыми

Мы едем тыщами.

А с одной ногой

Да на двух солдат,

Уже когда домой

Едем мы назад….

 

Пришло время ехать на фронт. Для перевозки стрелковой дивизии потребовалось 18 железнодорожных эшелонов по 30 вагонов в каждом. Ехали в товарных вагонах-теплушках с надписью: «20 человек - 8 лошадей». В вагонах - люди и лошади, на платформах — орудия и повозки. Маршрут следования со станции Бежецк до станции Селижарово Калининской (ныне Тверской) области.

 На крышах вагонов - в голове поезда, посредине и в хвосте - зенитные пулемёты, чтобы стрелять по атакующим самолётам противника. По обе стороны вагона оборудованы двухэтажные нары. По совету опытных воинов офицеры роты (6 человек) расположились на нижних нарах, а на верхние нары положили всё имеющееся у нас оружие: миномёты, винтовки, лопатки, бинокли, противогазы. Это для того, чтобы предохраниться сверху от обстрела пулями авиационных пулемётов.

Больше полвека прошло, а одна картина до сих пор хранится в моей памяти. На каком-то полустанке эшелон остановился, а перед нашей тёплушкой (дверь её была открыта), метров за 50 от нас, во дворе дома играется парень с девушкой. Они обливали друг друга водой и смеялись. В конце концов, парень девушку поймал и начал целовать. И тут моё сердце пронзила ноющая боль - я еду на фронт, где могут убить или искалечить, а я еще ни одну девушку не обнимал и не целовал. Конечно, этими мыслями я ни с кем не делился.  

 

 

«Пехота – это когда сто верст прошел и еще идти охота».

ФОРСИРОВАННЫЙ МАРШ.

 

Ты жизнь свою связал с пехотой,

Ни сна, ни отдыха не знал,

И со второй стрелковой ротой

Почти полмира прошагал.

 

С тобой судьба ходила рядом,

Всегда от смерти берегла,

Твои контузии и раны

Зарубцевала, как могла.

 

 

В сорок втором мы воевали,

В боях учились воевать,

Тогда наград нам не давали,

Считали – не за что давать.

 

Выгрузились из эшелона на станции Селижарово. Походным порядком, форсированным маршем дивизионной колонной двинулись по лесной дороге, на юг, ко Ржеву.

Готовилась Ржевско-Сычёвская операция. Шли быстро. Было жарко, проходили по 40-45 км в день. Шли солдаты и молодые, по 18 лет, и старые по 45 лет.  Шли пропыленные, потные, уставшие. Солнце побелило их брови и гимнастерки. Шли не на отдых, а на смертельный бой. О чём думал он - этот идущий не в ногу солдат?   О предстоящем сражении и о своей судьбе? Или о том, что хорошо бы присесть и поспать, хотя бы сидя, минут тридцать? О глотке холодной воды? О ребятишках, оставшихся дома? Но надо идти, командиры покрикивают, в тылу стучит машинкой трибунал. И он хоть и через силу, но идёт под тяжким грузом вооружения и снаряжения.

Это только в кинофильмах, где консультанты - не воевавшие полковники и генералы, показывают, что солдаты в походе идут строем, шагают в ногу, на ногах у них сапоги, на голове фуражка, а на плече лишь одна винтовка и больше ничего.

В жизни всё было по-другому. Солдаты в ботинках с обмотками и с пилотками на голове идут по дороге толпой, вразброд и не в ногу - так легче идти на длинное расстояние.

В первый период войны автомашин было мало, и пехота всё несла на своих плечах. В роте была лишь одна пароконная повозка, которая везла ротное имущество - котёл для варки пищи и запас сухих дров для костра (походных кухонь у нас не было), запас продовольствия, запасного обмундирования, обуви и многое другое, а также тех, кто в пути занемог и не мог идти.

В большинстве своём люди, призванные из запаса, не были подготовлены к длительным переходам. Неопытные натирали ноги до волдырей, да и с обмотками было не просто. Туго обмотаешь ногу - икры болят, нельзя идти; ослабишь - обмотки сползают.

Пехотинец на войне нес на себе винтовку и 30 патронов в двух подсумках на поясном ремне, гранаты РГД (наступательную) и Ф-1 (оборонительную-"лимонку"), шинель в скатке, стальную каску, противогаз, малую сапёрную лопатку, котелок, флягу с водой, в вещевом мешке за спиной на лямках - неприкосновенный запас продовольствия (НЗ), медицинский пакет, личные вещи, принадлежности для бритья. В кармане - носовой платок, ложка, перочинный нож, кресало и трут для курева. О кресало (камень) бьют кусочком железа, возникает искра, воспламеняет трут (техническая вата), и от тления его солдат прикуривает самокрутку (козью ножку) из табака или махорки (папиросы и спички имели только офицеры).

Но к этой полной выкладке солдаты еще несли в руках или на плече разобранные части станкового пулемёта или ручной пулемёт, патроны к ним в железных коробках, противотанковое ружьё (его несли двое солдат), большую сапёрную лопату, кирку-мотыгу, топор, поперечную пилу, лом.

Когда копаешь окоп полного профиля (глубина I метр 20 см), то легко снимается первый и второй штык земли. Дальше копать слежавшуюся землю,  не говоря уже о каменистой, надо с применением кирки или лома.

 

«Все, кто в армии служил в пехоте,

Знают, в ней, не как в других войсках, -

Рядовой боец несёт в походе

Всё хозяйство на своих плечах.

 

Вещмешок, да скатка, да лопата,

Каска, котелок, противогаз,

Автомат, патроны, да гранаты,

Фляга, ложка, сухарей запас.

 

Бинт, да вата, если будешь ранен

Перевяжешься, наложишь жгут,

Да еще пенал в грудном кармане

С адресом твоим, если убьют...

 

Воин шёл в дыму, в пылу сражений,

В слякоть, в зной и в дождь, и в снегопад

С полным, двухпудовым снаряженьем

С полной выкладкой солдат».

 

На второй день марша отдельные не выдерживали взятого темпа и нагрузки, кто-то спал на ходу, кто-то падал в обморок. Некоторые натёрли ноги и хромали. Командиры всех степеней нервничали, кричали, матерились. Один солдат после небольшого привала (15 минут) не захотел подняться, несмотря на приказания его командиров отделения и взвода. Подошел командир роты и дважды выстрелил из нагана в землю возле его уха. Побледневший солдат молча встал и пошел вместе с другими.

Во время войны мне много приходилось шагать по фронтовым дорогам, однако этот первый марш был наиболее трудным и напряжённым, шли молча, сосредоточенно. Я всматривался в лица моих бойцов. На них отражалось крайнее физическое утомление и близкое к бесчувствию равнодушие. Идущий с взводом москвич, комсомолец, 1922 года рождения (за давностью времени забыл его фамилию) начал громко и торжественно скандировать в такт своей ходьбы известную революционную песню германских коммунистов:

 

 

"Мы шли под грохот канонады,

Мы смерти смотрели в лицо.

Вперёд продвигались отряды

Спартаковских смелых бойцов...".

 

На него сзади "шикнули" и он замолк. Такая бравада хороша была на сцене, а в жизни она в такой обстановке показалась неуместной.

Я нёс свой карабин и еще винтовку ослабевшего бойца из своего взвода. Шел и удивлялся. Как это у меня - городского жителя сил больше, чем у сельского парня, с раннего детства привыкшего к физическому труду? Объяснялось это тем, что я был командиром, и возложенная на мои плечи командирская ответственность придавала мне больше сил, чём другим, а внутренних сил, не проявляющихся в обычных условиях, у человека очень много.

Бойцам моего миномётного взвода было ещё тяжелее, чем стрелкам. Помимо винтовок и всего прочего они несли ротные миномёты (9 кг.) и ящики (лотки) с минами (7 кг.). 50-мм миномёт был конструкции Шавырина. Он же сконструировал и другие миномёты, бывшие на вооружении нашей армии - 82, 107, 120, 160, 240-мм.

В пехоте труднее всего, да и опаснее было лейтенанту-командиру взвода, в подчинении у которого 30-40 солдат. Лейтенант первым поднимается в атаку, поднимает других и первым бежит вперёд под смертоносным роем летящих навстречу пуль и осколков.

После боя или похода солдаты  спят, тесно прижавшись друг к другу (чтобы  теплее было на холодной земле), а лейтенант всё бегает, хлопочет о боеприпасах, вооружении, снаряжении, о раненых и больных, участвует на инструктажах, совещаниях и т. п. Ночью он тоже, как правило, не спит, проверяя караульную службу часовых на постах или будучи дежурным, по роте или батальону.

Больше всех лейтенанты-пехотинцы подвергались на войне сильнейшему физическому и психическому перенапряжению и потому многие из них ушли из жизни сразу после войны, не оставив никаких воспоминаний о пережитом. И сейчас, спустя более 50-ти лет после Победы, они уже в жизни почти не встречаются.

 

«Инкубаторные,

Желторотые,

После выпуска –

С ходу в бой.

Ваньки взводные,

Кольки ротные,

Всех Вас вижу перед собой.

 

Кубари,

Белой ниткой шитые,

Амуниция без прикрас,

Но басами,

Покамест жидкими,

Отдаем боевой приказ.

 

И воююем, как  совестью велено,

Не за славой личной гонясь,

А солдаты,

Нам лично вверенные,

И мудрее, и старше нас.

 

И пускай за чьи-то оплошности

Виноватят нас без вины,

Но мы лямку тянем,

Как лошади

Ломовые

В упряжке войны».

 

В пути перешли вброд нашу великую реку Волгу. Здесь её ширина была 10 метров. А у устья ширина её достигает более двух километров. Длина её-3530 км.

Разверзлись «хляби небесные».Ночевали в лесу под мелким дождём, постелив под себя ветки от кустарников и деревьев. Плохо, очень плохо, когда целую ночь тебе за воротник на шею стекают противные капли дождя. Отяжелела шинель, промокла пилотка. Потом промокшим приходилось идти по скользкой грязи, широко расставляя ноги, чтобы не упасть. От недосыпания тяжело в голове. Воздадут ли потомки за наши муки?

 

«Когда пройдешь путем колонн

В жару, и в дождь, и в снег,

Тогда поймешь, как сладок сон,

Как радостен ночлег.

 

Когда путем войны пройдешь,

Еще поймешь порой,

Как хлеб хорош и как хорош

Глоток воды сырой»

 

 

НА ПЕРЕДОВОЙ.

 

Приближаемся к передовой линии фронта. Ночами на горизонте виделись грозные зарева пожаров. Всё явственнее стал слышаться тяжёлый гул  артиллерийской канонады. Это работал Молох, пожирая свои жертвы.

 Не доходя несколько километров до передовой, навстречу нам стали попадаться легкораненые. Они шли нескончаемой вереницей по обочине дороги. Кто идёт хромая, опираясь на плечо товарища, а у него рука на перевязи, кто опирается на винтовку, повернутой дулом в землю. Кто сверху наполовину обнажен и вся грудь в бинтах с большими кровавыми пятнами. Кто с обвязанной бинтами головой с узкой щелкой для одного глаза. На нас они не смотрели, им все уже было ясно, опасность была уже позади. Видя все это, читаю всё нарастающую тревогу на лицах идущих рядом моих бойцов. Что ждёт впереди каждого из нас?

Ночью наш стрелковый полк в темноте сменил какой-то другой ст­релковый полк. Утром я осмотрелся. Перед нами была нейтральная полоса, которая вначале понижалась, там протекал широкий ручей, потом поднималась и на ней нечётко просматривалась передовая немецкая траншея, до которой было около километра.

Как стало известно от разведчиков, у немцев была исключительно сильная оборона переднего края. На протяжении одного километра обо­роны по фронту 3-4 закопанных в землю танка, малокалиберные скорострельные пушки в орудийных замаскированных окопах, 5-6 пулемётных дзотов, 4—5 блиндажей для укрытия личного состава от обстрела с крышей в три наката брёвен. Траншеи и ходы сообщения сооружены в полный рост, перед окопами в три ряда колючая проволока и минные поля. За первой траншеей на некотором расстоянии находятся вторая и третья такие же укреплённые траншеи.

Наша траншея была выкопана только по грудь, и днём мы ходили по ней, пригибаясь, т. к. немцы периодически постреливали по нам пулемётным огнём (за исключением времени принятия ими пищи). Ни проволочных заграждений, ни минных полей перед нашей траншеей не было. Только на ночь выставлялось вперёд метров на 100 от траншеи боевое охранение - стрелковое отделение из 7-8 бойцов во главе с сержантом и с ручным пулемётом.

Слабое инженерное обеспечение нашей обороны объяснялось тем, что наши войска по настоянию Сталина беспрерывно пытались наступать на город Ржев, отстоящий от нас километров на пять. Ржев - небольшой районный город, но он приобрел важное стратегическое значение как узел железнодорожных и шоссейных путей и с мостом на высоких и крутых берегах Волги.

Ржев (как город известен с 1216 года) ближе всех находился к Москве - 250 километров. Это 6 часов хода танками или 25 минут полёта самолётом. Немецкие самолёты вылетали бомбить Москву, где находился Сталин, именно с Ржевских аэродромов. В Ржев приезжал сам Гитлер поддержать свои войска отразить атаки русских. Он говорил своим эсэсовцам: "Ржев-трамплин для прыжка на Москву. Ржев надо удержать любой ценой. Потеря Ржева будет равна потере половины Берлина».

Итак, я - фронтовой офицер или, как говорили тогда, "Ванька взводный. Меньше взвода не дадут, дальше фронта не пошлют". Это значит - вместе с солдатами. Это значит - все начальники над тобой, и именно ты первым исполняешь все то, что решил Верховный Главнокомандующий, командующий фронтом, армией, командиры корпуса, дивизии, полка, батальона, роты. Ты - впереди всех и ты - самое уязвимое звено в армии.

Став в семнадцать с половиной лет командиром взвода на фронте, я приобрёл реальную власть над тридцатью людьми, которые все были старше меня, а некоторые и вдвое. А один красноармеец во взводе, двадцати двух лет от роду, был женат и имел уже двух детей.

А что такое реальная власть над людьми на фронте? Это право распоряжаться их жизнью и смертью.

Если мне не понравились действия или высказывания моего подчинённого, я имею право заставить его переделать, исправить, сделать замечание в виде нравоучения. При более тяжком проступке я имею право определить ему принудительные работы, допустим, 5 нарядов вне очереди или дисциплинарный арест на 5 суток под стражей на гауптвахте. По уставу любое приказание командира подчинённый обязан выполнить беспрекословно, точно и в срок. За неисполнение приказания он может быть привлечен к уголовной ответственности судом военного трибунала.

В  боевой  обстановке  мне, как командиру, вообще были  предоставлены неограниченные  права. В  случае  невыполнения  приказания, я  имел право  в  боевой  обстановке  на  месте  застрелить  провинившегося  без предупреждения, без  следствия, без  суда. Так  же  могли  поступить  и  со мной  вышестоящие  командиры. Правда, к  такой  мере  мне  ни  разу  прибегать  не  пришлось, но  предпосылки  к  этому  были.

Мне  на  фронте  было  очень  трудно  из-за  своего  несовершеннолетнего  возраста. Ведь  психологическое, да  и  физическое  развитие, а  так же осмысление  себя  как личности, начинается  с  21-го  года. В  царское  время  в  армию  призывали  по  достижении  21-го  года. Да  и  при  Советской власти  призыву  в  армию  и  на  флот  подлежали  по  закону  с  20-ти  лет,  и  только  те, кто  имел  законченное  среднее  образование,  призывались  с 18  лет. Я  же  в  боевом  строю  оказался  раньше, чем  достиг  совершеннолетия.

 

"В  военных  буднях  мы  так  и  не узнали:

Меж  юностью  и  детством  где  черта?

Нам  в  сорок  третьем  выдали  медали

И  только  в  сорок  пятом  паспорта".

 

В  военное  время  в  тылу, да  и  на  фронте, питание  было  недостаточным как по количеству, так и по качеству. А ведь именно в этом возрасте организм физиологически растёт. Если добавить к этому систематическое недосыпание, психические и физические перегрузки, которые не все способны  переносить, постоянное пребывание на свежем воздухе, нахождение все время на людях, то можно представить себе, в каком я и мои  сослуживцы  находились  нервно-психологическом  стрессе.

И  сейчас, спустя  многие  десятилетия, я  не  могу  без  щемящего  волнения  смотреть  на  восемнадцатилетних  солдат-новобранцев. В  каждом из  них  мне  видится  моя  неповторимая  боевая  юность.

 

«Мальчишки

В  лейтенантских  погонах,

В  атаки  водившие  взвод, -

Это им  в  42-м  доверил

Страну  защитить  народ.

Молодеют  теперь  генералы, полковники,

Когда  форму  наденут  свою,

Когда  на  груди  засверкают  награды,

Добытые  кровью  в  бою.»

 

На  фронте  все  мы  были, в  основном, молодые  и  отличались  жаждой пострелять  из  стрелкового оружия - пистолета, винтовки, пулемёта. С пользой  или  без  пользы, но  руки  тянулись  к  оружию,  если  появлялась цель, а  то  и  просто  бесцельно. Не  сосчитать, сколько  было  впустую  истрачено  патронов  по  воздушному немецкому  разведчику "Раме". Стреляла  вся  передовая  и  те, кто  был  во  фронтовом  тылу. А  ему  хоть  бы  что, т. к. самолёт  снизу  был бронирован.

  Особый  интерес  вызывала  стрельба  ночью из  ручного  пулемёта трассирующими  пулями - вверх  устремлялась  светящимися  точками  пунктирная  линия. Около  ручных  пулемётов  на  дне  окопа  всегда  была  горка  выстрелянных  гильз.

А в  одном  месте  в  земляную  стенку  окопа  были  вбиты  гильзы, обозначающие  шляпками  надпись "Ленин-Сталин-Коммунизм". Ночью  над  вражеской  траншеей, сменяя  одна  другую, взлетали  осветительные  ракеты. Их у немцев  было  много, ведь  на  них  работала вся  Западная  Европа. Их  мертвенно-бледный  неестественный  свет  вырывал  из   тьмы  изрытое  воронками  поле, подбитый  танк  с  поникшей  пушкой, ряды  колючей  проволоки. Мы  знали: впереди  проволоки - минное  поле, зловеще  ждущее  своего  часа.

Опытные  солдаты, побывавшие  на  Гражданской и Финской  войнах, принимавшие  участие в боевых действиях  на  Хасане  и  Халхин-Голе,  учили: свистнула  пуля - не  бойся. Это  не  твоя. Ту, что  летит  в  тебя, не  услышишь. Разорвался  снаряд - ложись в  образовавшуюся  воронку  и  смело  веди  огонь  по  противнику. Второй  снаряд  в  это  место  уже  не  попадёт. Ранили  тебя  в  живот – говори врачу в медсанбате, что ранение получил не более 6 часов назад. В результате ранения через 6 часов в животе возникает воспалительный процесс, прекратить который врач не в силах и поэтому операцию ввиду бесполезности делать не будут. Перед атакой надевай чистое бельё. При грязном белье пуля или осколок втягивают в рану грязные куски ткани, в результате чего возникает длительный воспалительный процесс с неизвестным исходом.

 

 

ПРИКАЗ  № 227

 

Верны сердечному порыву,

Одной повязаны судьбой,

Не подлежащие призыву,

Ребята уходили в бой.

 

За год до совершеннолетия,

Где обманув, где упросив…

И погибали на рассвете,

Как мотыльки в расцвете сил.

 

По всему чувствовалось, что скоро, на днях, мы перейдём в наступление. На эту тему были совещания командного состава, инструктажи, проверки, партийные и комсомольские собрания. Всему личному составу полка, повзводно, зачитали приказ Наркома Обороны № 227 "Ни шагу назад".

 Тем, кто не воевал, в особенности людям молодым, знающим о войне лишь по книгам и воспоминаниям старших, вероятно, не так просто понять, что значил в ту пору для войск Красной Армии приказ № 227.

Тем более, что большинство книг о войне написано в Советское время по методу социалистического реализма, то есть писать не о том, что было на войне, а о том, что должно было быть. Писать только о положительном и ни в коем случае об отрицательном.

Летом 1942 года (пошёл второй год войны) под бешеным напором врага наши войска беспрерывно отступали на Восток, особенно на Юге. Некоторые части оказывали сопротивление, другие вообще беспорядочно бежали, бросая оружие и военную технику. Немцы вышли к Дону, заняли Ростов-на-Дону, Воронеж, Крым, устремились к Волге, к Сталинграду.

Обстановка требовала принятия решительных мер. И вот тогда в войска поступил суровый и грозный приказ с категорическим выводом: "Отступать дальше - погубить Родину! Стоять насмерть! 3а отступление без приказа - расстрел на месте!"

В связи с этим командиры и политработники выступали перед личным составом о роли дисциплины в бою, о необходимости беспощадной борьбы с трусами и паникёрами, разговор с которыми короткий - расстрел на месте. Тот, кто попытается дезертировать, бежать с поля боя, будет задержан и расстрелян без суда заградительным отрядом, стоящим в оцеплении за нашей дивизией.

Личному составу зачитывали статью Председателя Военной Коллегии Верховного Суда СССР генерал-полковника юстиции В. В. Ульриха, помещённой в печатном органе Наркомата обороны СССР, в газете "Красная Звезда", под названием "Истреблять на месте трусов и паникёров". (Впоследствии мне лично придётся познакомиться с автором этой статьи во время учёбы в Военно-юридической Академии в Москве).

«Лозунг наш — довольно отступленья!

Побежавшему - позор и стыд!

Родина такого преступленья

Никому вовеки не простит!

Смерть тому, кто убежал, кто сдался!

Дезертиру - порцию свинца!

Если даже ты один остался,

Всё равно, сражайся до конца!»

 

Наше поколение 20-30 годов, ради строительства, как мы полагали, самого справедливого общества на земле — социализма, ради благополучия и счастья будущих поколений советских людей, готово было на смерть и шло на смерть, совершив бессчётное число подвигов, преодолев неимоверные жизненные трудности и страдания.

Сейчас пытаются конкретизировать лозунг: "За Родину! 3а Сталина!" Не за человека с трубкой во рту, не за конкретного вождя умирали миллионы людей в бою. Это был символ, тождественный пониманию Родины.

Были еще слова, поднимавшие людей в атаку: "Коммунисты, вперёд!" И коммунисты поднимались и шли первыми навстречу огненно-свинцовому ливню. На фронте единственной "привилегией" коммунистов было - идти впереди атакующих и прикрывать  отступающих  товарищей. И  это  правда, как  правда  и  то, что   во  время  войны  среди  коммунистов было  немало подлецов и доносчиков, которые спасали   свою  шкуру, отсиживались   в  тылу, оставляли  товарищей   в  беде.

Война  унесла  много  хороших, честных  и  порядочных  людей. Дрянь же людская   вся   осталась  живой   и  невредимой. Они-то  после   войны  и  полезли  вверх, занимая   лучшие  места  и  должности. Они-то,  в  конце концов, и  привели  к  тому, что  идея  социализма  оказалась  опороченной  и  могучий  Советский  Союз  распался.

 

 

ФРОНТОВЫЕ  БУДНИ.

 

«Нас не учили,

Как под танк бросаться,

И вражью амбразуру грудью как закрыть,

И на врага живым тараном мчаться.

Но нас учили

Родину любить.»

 

Наступили  фронтовые  будни. Дни  проходят  медленно, однообразно. Ночью  один  командир  взвода  не  спит-дежурит, проверяет часовых - наблюдателей  и  дежурные  расчеты  у  пулемётов. Среди  ночи  раз  или  два  проверит службу  часовых  командир  роты  или  его  заместитель. Всё   время  ты   в  напряжении, хотя   внешне   это  и  не   видно. Всё   время   в  голове  мысль - ты   в  зоне повышенной   опасности  для  жизни. Будь  начеку. Не  расслабляйся.

Вдруг  внезапный  артиллерийский  обстрел  наших  окопов. Видимо, противник  почувствовал  нашу  подготовку  к  наступлению. Снаряды  рвутся   вокруг. Кого-то  уже  ранило. Он  кричит   о  помощи. Сержант-санинструктор  выходит  из  нашей  землянки  для  оказания  первой  помощи.

Крыша   землянки  жиденькая, всего   в  два  наката  тонких  брёвен. Земля от  разрывов  дрожит, сыплется  сверху. Запахло резким, специфическим запахом, какой-то  химической   гадостью. Сумбур  в  голове. И  страх, страх. Даже  не  страх, а  ужас. Непреодолимый, животный. Тело  сотрясает  мелкая  дрожь, иссохлись  губы, сердце  бешено  стучит, ноги  стали  словно  ватными.

Одна  единственная  мысль    гвоздём  сидит  в  сознании, если  немецкий   снаряд  прямым  попаданием  угодит   в  нашу  землянку (крыша  ему  не помеха), то  не  то  что  убьёт, а  испепелит, превратит   ни во что. И  самое  ужасное, что  ведь  если  разобраться, то  я  сам   этого  захотел, пошел   в  армию добровольно.

Огонь  по  нашей  передовой  усиливается  до  шквального. Нервы  дрожат, как  натянутые  струны. Даже  сейчас, спустя  много  лет, память  с  поразительной  отчётливостью  воскрешает  всё, что  я  испытал  тогда  при  первом  для меня  артиллерийском  обстреле.

Смотрю  на  своих  товарищей. Лица  побледнели, губы  сиреневые. У  всех  в глазах  мольба: жить! При  каждом  близком  разрыве  мы  втягиваем  головы  в плечи  и  прижимаемся  к  земляным  стенкам, как  будто  это  может  спасти. Особенно  донимает  наша  беспомощность. Ведь  мы  ничего  не  можем  предпринять, чтобы  предотвратить  это. А  подобное  ожидание  смерти  не свойственно  человеку. Наконец  артналёт  внезапно, как  начался, так  и  кончился. Слава  Богу! Мы  живы. Лица  светлеют. Жизнь  продолжается.

Не меньше фашистов досаждала нам в этой болотистой местности всякая паразитическая тварь кровососущая – комары, гнус и всякая мошка, тучами носившаяся над нами, облеплявшая лицо, руки. От них не спасал даже дым от костра. Сколько проклятий, отнюдь не литературных, было произнесено в их адрес. « Черт бы побрал этого Ноя, зачем он взял с собой в Ковчег этих треклятых комаров?», - произнес пожилой солдат, наводчик миномета. « А кто такой Ной, и что это за ковчег?», - спросил молодой солдат комсомольского возраста.

« В стародавние времена, - пояснил наводчик, - человек по имени Ной, узнав, что вскоре настанет всемирный потоп и земля скроется под водой, построил большой корабль, Ковчег, на который посадил людей, животных, птиц, пресмыкающихся и всякую живущую на земле тварь по паре, в том числе и комаров. Этот Ковчег пристал к горе Арарат в Турции, где до сих пор находят его остатки. Вот мы теперь и мучаемся.»

 

 

РАССУЖДЕНИЯ О СМЕРТИ.

 

«В этой жизни умирать не ново,

Но и жить, конечно, не новей».

(Сергей Есенин.)

 

«В этой жизни умереть нетрудно.

Сделать жизнь значительно трудней».

(Владимир Маяковский)

 

«Каждый человек – это мир, который с ним рождается и умирает. Под каждой могильной плитой лежит всемирная история».

(Генрих Гейне)

                                                                                                            

Смерть – непременная спутница войны. Но человек ко всему привыкает. Сначала испытываешь шок от того, что гибнут твои товарищи. Вчера еще ты с ним говорил о том, какая будет жизнь после войны, а сегодня его уже нет. Понимаешь, что то же в любой момент может случится с тобой. Но потом привыкаешь и воспринимаешь смерть как неизбежность и даже думаешь – лучше мгновенная смерть, чем остаться беспомощным калекой. С другой стороны война учит разбираться в людях, отличать правду ото лжи. И самое главное – учит ценить жизнь, каждое ее мгновение.

«Мы все умрем, людей бессмертных нет.

И это всем известно и не ново.

Но мы живем, чтобы оставить след,

Дом или тропинку, дерево иль слово».

 

Как  и  большинство, я  был   внутренне  убеждён, что  мне  не  суждено  умереть  на  войне. Почему-то  твердо  верил, что  других  могут  убить, а  вот  меня нет. Иногда  спрашивают — было  ли  страшно  на  войне? Конечно,  было. На  этот вопрос  хорошо  ответила  поэтесса  Юлия  Друнина. Она  писала: "Кто   говорит, что  на  войне  не страшно, тот  ничего  не  знает  о  войне". Бедняга! Её  тонкая поэтическая  натура  не  смогла  перенести  краха  социализма  и  возникающего дикого  капитализма,  и  она  добровольно  ушла   из  жизни. Мир  праху  её!

Чувство  страха, особенно  страха  смерти, оказывает  на  нормального  человека  очень  сильное  воздействие. Оно  тормозит  сознание  и  дееспособность, начинает  задерживаться  дыхание, сердце  работает  учащенно, человек  становится  беспомощным,  и  если  он  не  преодолеет  это  состояние, то погибает.

Из   сознания  неизбежной   гибели  вырастает  неустранимый  страх  смерти.

Он   присущ  каждому  нормальному  человеку. Не  верьте  тем, кто говорит, что не боится смерти. Это  либо  проявление  ненормальности, либо сознательный обман. Другое дело, что этот страх может быть на время подавлен, но он не может быть вообще преодолён. На фронте шутили: "Когда мы живы - смерти нет, а смерть придёт, так нас не будет". Кстати, эту мысль впервые высказал философ древности Эпикур, потом её повторили Спиноза, Гёте, Шопенгауэр. Древняя притча. Когда человеку пригрозили, что его убьют, он сказал: «Чем ты меня пугаешь? Ведь я родился для того, чтобы умереть».

 

 «Если смерть повстречается близко

И  уложит с собою спать,

Ты скажи друзьям

Что Борис Богачев

Не привык в бою отступать.

Что он, нахлебавшись смертельного ветра,

Упал не назад, а вперед,

Что б сто семьдесят три сантиметра

Вошли в завоеванный счет.»

 

 

Было страшно и мне, но сознание долга и ответственности, лежащей на мне, как на командире, преодолевало страх.

Правда, в минуты затишья, когда я представлял себе, что если  дело дойдёт до рукопашной схватки и чей-то штык проткнёт моё тело, признаюсь, холодок пробегал по спине. Смерть от пули или осколка страшила меньше.

 Вспоминались слова популярной песни: "Если смерти, то мгновенной, если раны — небольшой... ".

 

«И хоть бесчувственному телу

Равно повсюду истлевать,

Но ближе к милому пределу

Мне все б хотелось почивать»

                         А.С.Пушкин

 

Вот говорят: "Как страшно было умирать в мае сорок пятого!" Ещё бы не страшно! Умирать вообще не хочется, а смерть от последних пуль накануне Победы, была, конечно, обидной смертью.

Но умирать под Ржевом, в ржавом безымянном болоте было, наверное, страшнее и горше, потому что неизвестным оставалось "всё, что будет потом", то есть судьба Родины.

 

«И  заслужил любой погибший воин

Чтоб памятник стоял над ним одним,

Но коль воздвигнуть всем, кто их достоин

Земля бы стала кладбищем большим».

 

Думал  я и о том, что может быть, загробная жизнь всё-таки существует? Общеизвестно, что если воин погибает на войне, то он непременно попадает в рай. Но с другой стороны, в раю существуют бестелесные души человеческие. Ни водочки выпить, ни селёдочкой закусить! Что это за жизнь, хотя и вечная! Да и в рай попасть не так –то просто. Один современный мудрец сказал: «Дорога в ад отклоняется от дороги в рай сначала всего на один миллиметр».

После войны оставшиеся до смерти годы надо рассматривать как случайный подарок безносой, у которой на время затупилась коса.

 

 

 

 

 

 

АТАКА.

 

«Перед атакою ночной

Твои я письма сжег,

Чтоб враг поганою рукой

Коснуться их не смог.

Пришел с победою домой

И стал совсем седым.

То превратился волос мой

В сгоревших писем дым».

 

На всю жизнь запомнился в деталях этот первый в моей жизни бой. Наверное, нет ни одного участника войны, который не помнил бы свой первый бой во всех подробностях.

29 июля, в 10 часов вечера нам объявили, что завтра, в 5 часов утра мы идём в наступление. Задача 111-й стрелковой дивизии в наступлении Калининского фронта с рубежа деревни Ново-Семёновское состояло в нанесении  вспомогательного удара в направлении деревень Горы-Казеки и Полунино. Поддерживать дивизию должна 233-я танковая бригада (танки   Т-34 с 76-мм пушкой).

Повзводно зачитали приказ Верховного Главнокомандующего И. В. Сталина, который предусматривал жестокое наказание за потерю оружия и предупреждал, что даже раненого, пришедшего в санитарный батальон без оружия, ждёт суровое наказание.

Потом перед нами выступил командир роты: "Утром мы идём в бой. Все вместе. Кто-то погибнет. Если будем действовать дружно, смело и напористо, погибнет меньше. Запомните закон для пехотинца: как можно быстрее добежать до немецкой траншеи и убить немца. Не удастся убить его — он убьёт вас. Всё очень просто. На войне всё просто».

 До этого нас, командиров взводов, проинструктировали, что согласно боевому уставу пехоты при атаке командиры рот и взводов должны идти впереди стрелковой цепи. Нас предупредили, чтобы мы мобилизовали свой актив, - помощника командира взвода, командиров отделений, парторга, комсорга, членов партии, агитаторов, санинструктора, ординарца, чтобы не допустить при атаке выстрелов своих в спину командира.

К этому времени в действующую армию влилось около миллиона уголовников, выпущенных из тюрем с отправлением на фронт. Среди них было немало скрытых врагов Советской власти. Когда надо было в атаке идти навстречу свинцовому ливню, они предпочитали выстрелить командиру в спину, в результате чего атака срывалась. Такие случаи стали известны.

Уже после Ржевского сражения 8-го октября 1942 года Наркомом Обороны был издан приказ № 3060 о том, что место командира в атаке не впереди, а сзади стрелковой цепи наступающего подразделения, а командиры отделений (сержанты) должны идти в атаку на одном уровне со своими бойцами.

Первый  бой! Каждый  с   волнением  ожидал  этого  момента. Каков  он? Подведут  ли  нервы? Не  могу  сказать, что  на  душе  было  спокойно. Да  и можно  ли  быть  спокойным  в  часы  перед  решительным  боем. Это  был  394-й  день самой  великой  в  истории  человечества  войны. Никто  не  знал, что  до  желанной  Победы  предстоит  еще  1024  дня  и  тысячи  тяжёлых  смертельных  боев и  миллионы смертей, миллионы  калек, вдов  и  сирот.

Раннее  утро  30  июля. В  ожидании  команды  на  лицах    проскальзывает  тщетно  скрываемая тревога. Самая  трудная  минута  в  жизни  солдата на  войне — это  последняя минута перед  сигналом атаки, началом  боя. Напряженным ожиданием  наливается  каждый  мускул  и  хочется  остановить  время: подожди, дай  собраться  с  мыслями  и  силами. Но  остановить  время  не  в  нашей  власти.

 

"Комроты  приказали  в  этот  день

Взять  высоту  и  к  сопкам  пристреляться.

Он  может  умереть  на  высоте,

Но  раньше  должен на  неё  подняться.

А если по дороге мы умрём,

Своею смертью  попирая  доты,

То  пусть  нас  похоронят  на  высотах,

Которые  мы  всё-таки  берём".

                                            (Михаил  Львов.)

 

 

 

 

 

 

 

АРТИЛЛЕРИЙСКАЯ  ПОДГОТОВКА.

 

«За  минуту  до  боя  очень  тихо  в  траншее,

За  секунду  до  боя  очень  жизнь  хорошеет.

Приказ: «Вперед!»

Команда «Встать»

Все ринулись бегом,

А кто-то звал родную мать,

А кто-то вспоминал чужую,

Когда нарушив забытье,

Орудия заголосили,

Никто не крикнул: «За Россию!,..»

А шли и гибли

За нее.»

 

В  пять  часов  утра  30  июля  1942  года  относительный  покой  закончился,  и  тишина  взорвалась  мощной  артиллерийской  подготовкой  нашего наступления. Орудия  и  миномёты  всех  калибров  обрушили  на  позицию  врага  лавину  смертоносного  металла. Тучи  железа  с  шелестом  и  свистом пронеслись  над  нами. Тысячи  снарядов  и  мин  молотили  вражескую  оборону.

Дрожала земля и воздух  содрогался  от  залпов  нашей  артиллерии. Все вокруг  загудело, застонало, слилось  в  единый  страшный  гром  войны. Над  головой  бушевал  ураган.

 

«Не  было  еще  такого  грома,

Не  было  ещё    такого  гула.

Мне  казалось, что  через  проломы

Огненным  нутром  земля  вздохнула.

Захлестнули дали эхом мощным,

Выметнула  дым  горячий  броско.

Вверх  взлетели  блиндажи  и  рощи,

Пушки, пулемёты  и  повозки.

Рушились  надёжные  траншеи,

И  поля  за  Волгою  стонали.

Это  грозно  наши  батареи

Путь  огнём  к  Берлину  пробивали.»

 (В. Савицкий.)

 

Невооружённым  глазом  было  видно, как  от  беспрерывных  взрывов в  стане  врага  встала  сплошная  стена  огня  и  дыма. Кверху  взлетали  обломки  брёвен  и  досок  от  блиндажей  и  землянок, колья  проволочных  заграждений, комья многострадальной  земли. Это дополнялось гулом десятков наших бомбардировщиков, сбрасывающих свой смертоносный груз на головы тех, кто возомнил себя поработителем всего мира.

При  разрывах  снарядов  и  мин  вскидываются  чёрные  конусы  земли, видны  всплески  огня. Стало  понятно, почему  на  орденских  лентах  царских георгиевских  крестов  и  медалей, а  также  на  нашем  ордене  Славы  оранжевые  и  чёрные  полосы. Это  цвет  огня  и  дыма. Знак  сражения.

Потом  всё  обволокло сплошным  дымом, огнём  и  пылью. Напряжение  боя нарастало  с каждой  минутой.

Душа моя ликовала от невиданного зрелища. Вот она, наша всесокрушающая сила! 40 минут такого ураганного артиллерийского и миномётного огня, которого не знала многовековая история войн на земле. Я был горд за свою державу.

В конце артподготовки мы услышали внезапный, странно-ужасающий, потрясший всю окрестность грохот. Небо пронзили огненные трассы, непрерывный пронзительный вой и необыкновенный скрежет летящих ракетных мин с огненными хвостами. Это были незнакомые нам до этого и державшиеся в секрете "Катюши". Мы  были поражены новым видом оружия в действии.

Через 15-20 секунд на месте немецких окопов последовала серия мощных разрывов с ослепительным огнём и дымом. Это был залп "Катюш" 56-го, впоследствии Бахмачско-Брандербургского орденов Красного Знамени, Александра Суворова, Михаила Кутузова и Александра Невского полка реактивной артиллерии.

 

"В страхе враг закупоривал уши,

И метался, как загнанный зверь.

Он от жарких объятий "Катюши"

Счёт терял безвозвратных потерь".

 

            Были видны восемь грозных боевых автомашин, стоявших в одну линию с поднятыми вверх металлическими фермами – направляющими полозьями, на которых сзади закреплены в два ряда (сверху и снизу) шестнадцать снарядов необычной удлиненной формы в виде ракет. С каждой машины с интервалом в полсекунды вылетало по одному снаряду попеременно то с правой, то с левой стороны. Поскольку все восемь машин стреляли одновременно, то пачки снарядов вылетали непрерывно в течение 8 – 10 секунд, как бы одним залпом.

            Эти ‘Катюши’ были многозарядными пусковыми установками залпового огня БМ-13, боевыми машинами реактивной артиллерии с калибром осколочного снаряда 132мм и весом 42,5 килограмма (вес взрывчатого вещества – 8,5 килограмма, дальность стрельбы – 8,5 километров).

Не завидую тем, кто сейчас там: вжались в землю, шепчут молитвы, проклинают войну и тех, кто её начал. Представить себе, что там, в этом кромешном аду кто-то остался живым - невозможно.

«Ещё бушует артналёт,

Снаряды нудно долбят землю,

А нам уже кричат "Вперед!"

И мы встаем, командам внемля.»

 

Но вот звучит властная команда командира роты "Приготовиться к атаке!" Ты тем же тоном повторяешь команду своим подчинённым. Командиры отделений дублируют твою команду.

Как я представлял себе атаку? После этой команды надо вставить носок в выемку в стене окопа и по команде "Вперёд!" выскочить на бруствер окопа. Подгоняя отстающих бойцов и заставляя  идти или ползти, а потом по команде "В атаку!" бежать что есть силы, к окопам врага с неистовым криком "Ура-а-а!". Ты в этот миг стал центром вселенной. Стучит в висках и сердце готово вырваться из груди. Но ты должен бежать  вперёд и убить врага или погибнуть самому, приняв в сердце 9 граммов раскалённого свинца.

 

«Атака – звездный час пехоты,

Её сияющий восход,

Её струна высокой ноты,

Её осенний, спелый плод.

 

Едва услышишь дым ракеты

Услышишь броское: «За мной»-

И забываешь, кто ты, где ты,

Летишь в атаку как шальной.

 

 

Атака – выверка отваги,

Твоя солдатская страда

Бывает гладкой на бумаге,

А там, на деле – не всегда.

 

Бежит пехота в рост под пули,

Укрыться негде от огня;

На командира все взглянули,

А он: «Равненье на меня!».

 

А ты за ним, волной подхвачен,

Огонь плотней, сильней пальба,

Удача или неудача –

Какая выльется судьба.

 

А если пуля, - может, мимо,

А если мина – все, конец.

Волна несет неудержимо,

И ты уж больше не юнец:

 

Ты с командиром в той лавине,

Что льется полем широка;

Да только роты половина,

Но ты – то целый, жив пока.

 

А раз живой, воюй в три силы -

Бесстрашен, грозен и могуч!

Куда б тебя не заносило,

В атаке той к победе ключ.

 

И тем ключом мы открывали

Высоты, села, города …

И падали, и вновь вставали,

И погибали иногда….»

 

Получилось в действительности так и не так. В небо взвились красные ракеты. Поднявшись по команде: "В атаку! Вперёд!", мы из своих окопов шли поначалу в полный рост, с винтовкой наперевес и с примкнутым к ней штыком. Еще не совсем рассвело, и немцы могли нас не видеть.

Это было нечто похожее на психическую атаку "каппелевцев" из кинофильма "Чапаев". Мозг освободился от нагрузки, всё стало на своё место. В голове осталась только одна мысль — во что бы то ни стало выполнить приказ. По мере приближения к вражеским окопам стали посвистывать пули и мы, согнувшись, бежали молча.

Немцы тоже бросили серию красных ракет в сторону атакующих и сразу же открыли мощный артиллерийско-миномётный и пулемётно-автоматный огонь на поражение.

Плотный неприятельский огонь принудил нас передвигаться вперёд короткими перебежками, а потом мы вообще стали ползти "по-пластунски", плотно прижимаясь к земле. От прошедших ливневых дождей земля была настолько пропитана влагой, что окапываться не было возможности. Кое-где шли по колено в воде.

Пулемётная, автоматная и винтовочная стрекотня, свист пуль, проносящихся над головами, взрывы артиллерийских снарядов и мин, крики и стоны раненых, крики "Ура", матерщина, всё это слилось в страшном грохоте боя. Из-за сильного шума не было слышно команд.

Стрелковый полк пошёл в психическую атаку тремя цепями (волнами) на расстоянии 150-200 метров одна от другой, рассчитывая на устрашение противника, подавление его воли и психики. Но немцы были опытные вояки, и это на них не действовало.

Военная обстановка на фронте в то время была такая сложная, напряженная и непредсказуемая, что за каждым атакующим батальоном нашей дивизии следовал танк Т-34 с целью борьбы с трусами и паникерами. Командирами танков были особо назначенные Военным Советом 30-й  армии командиры с задачей расстреливать отступающих без приказа бойцов и командиров.

Навстречу мне ползёт в тыл раненый красноармеец из стрелкового взвода. Ранение у него лёгкое. Пуля, видимо, срикошетировала, после чего, потеряв убойную силу, вошла в его лоб наполовину. Её легко можно вытащить руками. Тонкая струйка крови стекает у него со лба вниз по лицу. В глазах скрытое страдание и страх смерти.

Я говорю ему: "Давай, я вытащу пулю". Он не соглашается и ползёт мимо меня. Уже потом я подумал: наличие пули во лбу - это для медработников в тылу доказательство его ранения на поле боя. Медработники были строго проинструктированы военным прокурором и контрразведчиками, - выявлять симулянтов и членовредителей, а лиц, имеющих небольшие порезы, царапины, ушибы и кровоподтёки, тут же возвращать на передовую. И это требование строго выполнялось. Один из моих сержантов кричит мне сквозь оглушающий шум боя: "Лейтенант! (слово "младший" в боюне употреблялось. Было не до этого), сзади нас ползёт немец!" Я оглянулся. Действительно, между нашей и второй цепью, на расстоянии от нас метров 50, ползёт солдат в немецкой каске. В нашей дивизии ни у кого касок не было.

Немецкая каска по форме заметно отличается от нашей каски. Я привстал на колено и сделал в немца три прицельных выстрела и не попал. Немец продолжал ползти. В училище я стрелял на "отлично" и на 50 метров из 30 возможных выбивал 30, т. е. все три пули клал в «десятку» мишени. Тут, видимо, сказалось напряжение боя и как следствие, мелкая дрожь в руках. Тут мне крикнули, что это не немец, а связной командира соседней роты, который нашел на поле боя немецкую каску и надел её на себя. Я стрельбу прекратил.

Другой сержант мне прокричал, что красноармеец из его отделения, по национальности — казанский татарин, подносчик мин (один ящик за спиной на лямках, другой в левой руке, в правой руке винтовка), несмотря на его приказание, остановился и отказывается ползти дальше.

У меня во взводе было 6 человек татарской национальности, которые по - русски понимали плохо, а сами знали лишь десяток русских слов, не считая нецензурных. Я подполз к этому бойцу, кричу, чтобы он двигался вперёд. Употребляю и крепкие слова. Он что-то кричит мне по-татарски с искажённым от страха лицом. Я его не понимаю. Тогда я выстрелил из карабина возле его уха. Он изменился в лице и пополз вперед.

Ко мне подполз связной командира роты. Прокричал в ухо: «Командир роты приказал обстрелять кустарник влево 200 метров. Там замаскированный немецкий снайпер. Уже убиты лейтенант – командир стрелкового взвода и два его сержанта – командиры отделений. Все раны в левую часть головы».

Приказываю командирам отделений открыть стрельбу по кустарнику. Четыре миномета выпустили по кустарнику по 6 мин каждый. После стрельбы короткими перебежками догнали ползущую впереди цепь стрелков.

Увидев свежую воронку от снаряда, я залез в неё, но в это время дуло моего карабина уткнулось в бок воронки и засорилось землей. Прочистить было нечем. Я произвёл выстрел из карабина, хотя могло дуло разворотить. Но этого не произошло. Крепка наша русская сталь.

Впереди показалась небольшая возвышенность, по которой стрелял крупнокалиберный пулемет противника. Видно было, как от пуль взлетали вверх ошмётки земли. Там же неподвижно лежали два человеческих тела.

Не желая идти (мы в это время ползли) на верную гибель, командую бойцам обойти справа и слева эту возвышенность. В это время сзади меня раздается окрик : «Отставить, двигаться прямо».

Обернувшись, я вижу заместителя командира роты по политической части, старшего лейтенанта (фамилии не помню) с наганом в руке. Дальше от него последовал каскад непристойных ругательств и обвинения меня в трусости. «Расстреляю» заканчивает замполит.

Я вынужден отменить свое приказание и красноармейцы снова поползли на эту возвышенность, которую продолжал обстреливать вражеский пулемет. Замполит то ли от страха, то ли по глупости посылал нас на  верную бесполезную гибель.

Через минуту я этого замполита поблизости не увидел и вновь скомандовал проползти в обход это смертельно опасное место.

С тех пор я понимаю Маршала Советского Союза Г. К. Жукова, который не скрывал своих неприязненных взглядов на политических комиссаров в армии. Слишком много было  надсмотрщиков над строевыми командирами – контроль вышестоящих командиров, надзор политических комиссаров, слежка тайной полиции (НКВД-КГБ)

Вновь в небо взвились красные ракеты. Этим командир батальона дал сигнал артиллеристам, что мы готовы к броску на вражескую траншею, которая отстояла от нас метров на 70. Артиллерия перенесла огонь на вторую траншею врага. По команде командира роты все бойцы поднялись с земли и с раздирающим рот криком "Ура-а-а!" побежали к вражеской траншее, одновременно стреляя из всего оружия, что у нас было.

Подбежав к траншее, немцев мытам не обнаружили. Валялись только трупы убитых. Убедившись в бесполезности сопротивления, оставшиеся в живых по глубоким ходам сообщения перебежали во вторую траншею, откуда открыли по нам огонь.

Пересекли переднюю траншею немцев. Впечатляющая картина! Вся земля в воронках от снарядов. Местами что-то горит. Ни одного живого места. Развороченные взрывами окопы, разбитые блиндажи, брошенное оружие, каски, противогазы, рюкзаки, окровавленные трупы  в различных позах.

На первой траншее мы не задерживались. Этого делать было нельзя. Дело в том, что немцы производят точную топографическую привязку своей первой траншеи к артиллерийской батарее, проще говоря, измеряют расстояние от траншеи до орудий, и когда надо они открывают по своей траншее точный огонь на поражение без предварительной пристрелки.

 И действительно, серия разрывов снарядов накрыла только что оставленную нами траншею, и тот, кто там был, желая "пошарить" в немецких блиндажах, тому пришлось плохо. А там, как обычно у немцев, могли быть  французский коньяк, голландское масло, швейцарский сыр, бельгийские консервы, испанские фрукты и т. п.

 

«Пусть свет и радость прежних встреч

Нам светят в трудный час,

А коль придется в землю лечь,

Так это ж только раз.

 

Но пусть и смерть – в огне, в дыму,

Бойца не устрашит,

И что положено кому –

Пусть каждый совершит…»

 

Сейчас, когда я смотрю некоторые военного времени фотоснимки солдат, идущих в атаку, я невольно усмехаюсь.

Широко распространен в газетах, журналах, книгах, открытках, на нагрудных знаках фотоснимок  политрука, призывающего в летнюю пору ползущих за ним солдат идти в атаку.

Политрук без каски, с противогазовой сумкой на боку, с пистолетом, кожаный ремешок, от которого тянется к кобуре на поясе. На груди – тоже на ремешке через шею – бинокль.

Сзади него ползущие по земле солдаты с касками на голове, с винтовками, с противогазовыми сумками на боку, с вещевыми мешками за спиной и со скаткой через плечо (скатка – скрученная в толстую трубку шинель, связанная в концах и надетая наискосок через плечо).

Спрашивается, почему политрук без каски? Что, политруку  каски не хватило? Маловероятно. Он ближе всех был к раздаче касок. А зачем идущему в атаку противогаз и бинокль? Что, за это время произойдет газовая атака, а стреляющего в него фашиста надо будет рассматривать в бинокль?!

Почему пистолет на ремешке? В атаке возможна рукопашная схватка с противником и ремешок может стеснить действия нападающего.

А скатка и вещевой мешок (в вещмешке – гранаты, дополнительные патроны, котелок, кружка и личные вещи) вообще делают солдата неповоротливым и стесняют в свободе своих действий. А ведь атака это стремительное нападение на противника.

А как понимать этого фотографа, который вместе с атакующими бойцами под смертельным многослойным огнем противника пробежал, прополз почти километр от наших окоп и за 40-50 метров до вражеской траншеи выбежал вперед, обернулся и сделал свой знаменитый снимок. Возможно ли такое? Невероятно!

В действительности, как я понимаю, этот снимок сделан фотографом в глубоком тылу на учениях в запасном полку, проводимых командирами, не имеющими боевого опыта.

Когда мы шли в атаку летом 1942 года под Ржевом, все было по-другому и подобных вопросов не возникало.

За полчаса до атаки последовала команда – сдать старшине роты шинели, вещевые мешки и противогазы. На вопрос одного из новобранцев – как же я потом найду свою шинель? Опытный старшина, прошедший в горниле войны, ответил – ты останься живой после боя, а шинелей будет навалом, только выбирай.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

         ПЕРВОЕ  РАНЕНИЕ

 

«Девять граммов в сердце,

Постой, не зови.

Не везет мне в смерти,

Повезет в любви ».

(Б. Окуджава. Из песни к кинофильму

«Белое солнце пустыни»)

 

При атаке на вторую траншею вся описанная мною выше картина вновь повторилась. Опять короткие перебежки, крики команд, стоны раненных. Гулко рвались снаряды, вздымая фонтанами землю, свистели пули, визжали осколки, от взрывов снарядов и мин ощущался едкий тротиловый запах.

 Во время перебежки в грудь моего молодого бойца, подносчика мин, попала вражеская мина из ротного миномёта калибра 50 мм. В памяти до сих пор осталось взрывом разорванное пополам ярко-красное обнажённое туловище и проступившие белые рёбра погибшего. (И, когда я даже сейчас, спустя полвека, бываю в мясных магазинах, то стараюсь не смотреть на окровавленные мясные туши с выступающими белыми рёбрами).

И вот в такой обстановке нужно было трезво всё оценить, крепко взять себя в руки, сжаться в душе и придушить жуткое чувство страха, не подать виду своим подчинённым, которые напряжённо смотрят на тебя - не теряешься ли ты, не боишься ли ты? Подползли ко второй траншее, готовились броситься в штыковую атаку. И вдруг - сильнейший удар в карабин и в правую стопу. Сильная боль. Ботинок разорван. Из стопы хлещет кровь, на земле уже лужица крови.  Медлить нельзя. Быстро разматываю обмотку, снимаю ботинок, разглядывать рану  времени нет. Индивидуальным медицинским пакетом (бинт и вата) перевязываю рану. Случилось так, что пуля попала в мой карабин на уровне живота и срикошетировала в правую стопу. Позднее мне станет ясно, что  это спасло мне жизнь... Сейчас пишу эти строки, и вспоминается стихотворение

М. Ю. Лермонтова "Сон в долине Дагестана".

«В полдневный жар в долине Дагестана

С свинцом в груди, лежал недвижим я,

Глубокая ещё дымилась рана,

По капле кровь сочилася моя».

Командование взводом передал старшине, своему помощнику. Отдал ему свой карабин - "символ власти", взял у него его винтовку. Винтовка длиннее и послужит мне вместо костыля. Под  взглядами красноармейцев взвода (ведь бой для меня окончен), пополз в тыл.

Идти во весь рост было нельзя, пули беспрерывно свистели над головой. Пришлось ползти.

На всём пути, что мы прошли, около километра, лежали трупы павших бойцов. Их было множество. Они ещё и живого немца не видели, а уже погибли.

                                                

« Я полз, вжимаясь в мертвые тела,

Переползал затишье караула.

 Меня не только снайперская пуля,

 Меня шальная пуля не брала.»

                                      О. Павлов

 

 Когда выполз из зоны огня, то пошёл, опираясь на приклад  винтовки и наступая на пятку. Наступать мучительно больно, но терплю. Вышел на лесную дорогу. Ноги по щиколотку утопают в дорожной грязи. Бинта не видно, всё в грязи.

То кучками, то поодиночке в том же направлении идут легкораненые в окровавленных бинтах. Навстречу нам, так же, как мы раньше, идёт по дороге  в бой свежее пополнение.

Пришёл в деревушку. Вся она превращена в госпиталь. Раненых сотни. Гражданских лиц нет. Все они выселены за 20 километров от передовой линии фронта ввиду боязни шпионажа. В каждой избе, в каждом сарае лежат раненые. Операционная — в большой палатке. На перевязку - очередь. Рядом - груда окровавленных использованных бинтов.

Поместился в избе, на полу, на соломе. В избе мебели нет, а вдоль стен лежат раненые. Стоит непрерывный стон. Рядом со мной стонал раненый в живот младший лейтенант-артиллерист. Потом он затих. Мне он был незнаком. По артиллерийским эмблемам на петлицах я определил, что он окончил Ростовское командное училище противотанковой артиллерии. В военное время каждое училище в своей мастерской выпускало свои самодельные эмблемы - перекрещённые стволы орудий, которые несколько отличались от  эмблем, изготовленных в других училищах. Через несколько часов к нему присмотрелись, а он мертвый. Пришла медсестра. Раненые попросили  убрать покойника. Не хочется с ним ночевать в  одной комнате.

 

«А лейтенант, что безыскусно

В атаку за собою звал, -

Мальчишечка, почти безусый –

Теперь в санчасти умирал...

Смертельно раненый, упрямо

Хотел привстать... шептал приказ...

Но вот сказал протяжно: "Мама"...

И все мы шапки сняли враз.»

 

Сестра достала из нагрудного кармана его документы, прочитала: Бык, Василий Иосипович, 1922 года рождения. Как!!! Это же мой товарищ - сослуживец по 45-мм противотанковой батарее в нашем полку! Ещё раз присмотрелся и с трудом узнал его. Мучительное ранение в живот и смерть сильно изменили облик человека.

«Мать будет плакать много горьких дней,

Победа сына не воротит ей.

Но сыну было - пусть узнает мать -

Лицом на Запад легче умирать».

 

Я вспомнил, как в период формирования полка я жил с ним в деревне, в одной избе на квартире у хозяйки.

 Однажды он прискакал к дому на своей лошади и привязал её поводьями к крыльцу. (Наша батарея была на конной тяге, и у каждого офицера был свой верховой конь). Бык Василий Иосипович вошел в дом, а я взял его лошадь и проскакал на ней в конец деревни и обратно. Деревня та была в двадцать изб. У крыльца рассвирепевший Бык встретил меня кулаками. Окружающие с трудом разняли нас. Я ещё удивился. Если бы он проскакал на моей лошади, я бы ему и слова не сказал бы. Ведь мы сослуживцы и товарищи, а кони-то не наша личная собственность.

Несмотря на это, я с ним подружился, спали вместе, постеливши одну шинель и укрывшись другой шинелью, делили пополам осьмушку хлеба, ели из одного котелка, а после выпивки (это случалось редко, спиртное в то время было в большом дефиците) я подпевал ему старинную сибирскую песню: "Отец мой был природный пахарь, а я работал вместе с ним... " И вот теперь его нет! А было ему неполных 20 лет. Через два-три дня, когда дорога немного подсохла, нас, легкораненых, человек 10, в сопровождении медсестры повезли в кузове грузовой автомашины. Где-то на остановке нам раздали  маленький кусочек ржаного хлеба и дольку селёдки на нём. Я уже два дня ничего не ел.

Стоявший рядом бледный раненый держал в руке бутерброд и не ел. Я спрашиваю его, чего ты не ешь? Не могу, - отвечает. Так давай, я съем. Он отдал мне бутерброд. Маленький и ничего не значащий в моей жизни эпизод. Но то, что он врезался в мою память, много говорит об обстановке в то время.

Снова прошёл проливной ливень, но мы уже приехали в деревушку, где располагался полевой эвакуационный (промежуточный) госпиталь. Дальше ехать невозможно. Лесную дорогу вновь развезло. Весь транспорт стоит. Шоссейной дороги в этом болотистом краю нет. Подвоз продовольствия и медикаментов прекратился. Все избы и сараи были забиты ранеными. Их было тысячи. Меня поместили в сарай, где на нарах лежало человек 30 раненых. Кормили один раз в сутки небольшой порцией жидкой кашицы. Ввиду отсутствия бинтов перевязок не делали. У некоторых гноились раны, появлялись черви. Особенно страдали те, кому был наложен гипс. Гипс никто не снимал и человек ощущал, как черви, копошась, едят его тело. Некоторые, не получая помощи, умирали, их санитары уносили. В этом сарае я пролежал три-четыре дня. Приходила сестра и единственно, что она делала - это меняла фанерные таблички на раненых. Таблички разного цвета лежат на груди, на тесёмке, обвивающей шею. Красная табличка: тяжело раненый, подлежит эвакуации в первую очередь, жёлтая — во вторую, зелёная — в третью. У меня была зелёная табличка, и я, опираясь на ту же винтовку, понемногу ходил или как тогда говорили "шкандыбал".

 

«Нам не забыть бинтов на жгучих ранах

И пыль седую фронтовых дорог,

Скрип после боя санитарных санок

И костылей тяжёлых вместо ног.

Нам не забыть родного дома пепел,

Угрюмый вид нескошенных полей,

Свинцовый дождь атаки на рассвете

И горький плач измученных детей.»

 

Недалеко слышался рокот самолётов. Было видно, что у околицы деревни, на травяном лугу,  садятся и взлетают маленькие самолёты ПО-2 (конструктор Поликарпов). Самолет ПО – 2  является аэропланом – бипланом, имеющим два крыла, расположенные друг над другом на расстоянии 1– го метра. Чтобы развлечься, я "пошкандыбал" за околицу посмотреть на самолёты. Вблизи я их еще никогда не видел. Оказывается, на этих самолётах эвакуируют раненых. По два раненых на самолёт.

Прилетели три самолёта. Лётчики ушли обедать. Санитары начали погрузку раненых, лежащих на носилках. Я взял да и залез в самолёт и закрыл за собой крышку. Санитары открыли мою крышку. "О, да тут уже есть". С этими словами они закрыли крышку. Загрузили раненого с другой стороны. Между нами перегородка, но в ней маленькое круглое окошечко. Я спрашиваю своего попутчика - "Как мне быть? Я без продовольственного аттестата, примут ли меня на новом месте?" "Примут", - отвечает он. Винтовку я с собой не взял. И  потом жалел, что оставил в сарае свой вещевой мешок, где были две пачки пшенного концентрата, но это мелочи. В мешке еще была книжка "Правила стрельбы наземной артиллерии". Это — настольная книжка каждого артиллериста. Без этой книжки ты уже не артиллерист.

Я впервые в жизни летел на самолёте. Сейчас этим уже никого не удивишь. А тогда это была редкость. Была и опасность — быть сбитым немецким истребителем. Ведь наш ПО-2 безоружный и тихоходный самолет, а немецкая авиация господствовала в воздухе. Летели на высоте 200 метров. Внизу - лес без конца и края. Всё обошлось благополучно.

Приземлились. Медсестры вытащили меня из самолёта и на носилках понесли меня в полевой передвижной госпиталь (ППГ). Идущая вслед за мной  сестра, глядя на меня, худого и бледного от потери крови, спросила, сколько мне лет. Семнадцать, отвечаю ей. Она всплакнула: "Что же это делается? Таких молодых на фронт посылают!"

В госпитале, в операционной, мне дали стакан красного вина, вместо анестезии, с болью отодрали присохшие к ране бинты. Доктор спрашивает: "Чем ранен?" "Пулей", - отвечаю. (В момент ранения разрывов снарядов и мин не было.) Врач взял тонкий металлический зонд с шариком на конце и начал им искать пулю в ране. Боль была нестерпимая. Я корчился и стонал.

 

 На двух других операционных столах тоже раненые и стонали, и кричали.

 

«Он в санбате кричал сестричке:

-Больно! Хватит бинты крутить...

Я ему, умирающему, по привычке

Оставил докурить».

 

В дальнейшем, в последующих госпиталях, опасаясь зондирования, я говорил врачам, что у меня не слепое ранение, а касательное и ногу мне больше не зондировали.

Первичная обработка раненых производилась в полковом медицинском пункте или в медицинском санитарном батальоне (медсанбат). При обработке (промывании) ран применялся хлорамин. Уже после войны ученые медики установили, что хлорамин включает в себя ядовитое вещество диоксин, вредно отражающийся на здоровье человека. Именно диоксином пытались отравить Президента Украины Виктора Ющенко его недруги.

Послевоенные исследования ученых показали, что полученные на войне ранения, проникновение в тело человека пули или осколка изменяет его генетический код, нарушает приспособление организма к жизненным стрессам.

Число раненых и больных по официальным данным, возвращенных в строй медицинской службой за все годы войны, составило около 17 млн. человек. Если сопоставить эту цифру с численностью наших войск в годы войны – от 3 млн. 394 тыс. человек к  1 декабрю 1942 года до 6 млн. 700 тыс. человек к 1 января 1945 года, то становится  очевидным, что война была выиграна в значительной степени солдатами и офицерами, возвращенными в строй медицинской службой после ранений.

Серьезные недочеты в организации медицинского обеспечения войск в Ржевско – Сычевской операции, явились основанием для приказа НКО СССР № 701 от 19 .9. 1942 г. «О недостатках в работе санитарных служб и мерах их устранения», которым предусматривалось «военным советам фронтов и армий  больше уделять внимания руководству медико–санитарным обеспечением войск».

В составе нашей команды из училища прибыл в дивизию младший лейтенант Беккер, еврей по национальности, хорошо владевший немецким языком. Ввиду этого Беккер был оставлен переводчиком при штабе дивизии. Мы ему завидовали. В штабе дивизии воевать намного безопаснее, чем водить взвод в атаку или корректировать огонь батареи с передовой цепи стрелков.

Но мы предполагаем, а Бог располагает. На третий день наступления на деревню Полунино в одной стрелковой роте вышли из строя все офицеры. Бойцы, лежавшие под плотным губительным огнем противника, остались без командира. К этому времени резерв командиров был исчерпан, и командир дивизии приказал Беккеру возглавить стрелковую роту  и атаковать противника. Через полчаса Беккер, поднимавший стрелков в атаку, погиб смертью храбрых.

 

 

В ИМЕНИИ АННЫ ПЕТРОВНЫ КЕРН.

 

«В сорок втором мы воевали,

В боях учились воевать,

Тогда наград нам не давали,

Считали, не за что давать».

 

Санитарным поездом меня доставили в город Торжок и поместили во фронтовой госпиталь легкораненых (ФГЛР 34—38). Это в километрах пяти от города. Госпиталь размещался в одноэтажных бараках бывшего совхоза по выращиванию свиней. В начале войны свиней порезали, но свиной дух в бараке не выветрился.

Когда прибываешь в очередной эвакогоспиталь, то там следуешь как по конвейеру - санпропускник (баня), перевязочная, столовая, а потом на спальную койку. Для фронтовика после стольких грязей, хлябей и голоданий лечь на койку с чистыми простынями и мягкой подушкой, в тишине и спокойствии - верх блаженства.

В госпитале я встретился со своим однополчанином, рядовым бойцом, бывшем преподавателем философии в Московском институте. Он был ранен в том же бою, что и я. Он рассказал:’ После громкой команды ‘В атаку!’ я, хоть и атеист, но как и многие другие, перекрестился, выскочил из окопа и с винтовкой наперевес и с примкнутым к ней штыком пошел  в цепи семисот бойцов стрелкового батальона вперед. Бойцы шли в цепи почти рядом, в одном метре друг от друга. Впереди были еще две такие же цепи двух батальонов нашего полка. Немцы встретили нас плотным автоматным и пулеметным огнем. Кругом рвались снаряды и мины. Мы видели, как падали на землю сраженные бойцы из первых двух цепей.

Сначала мы обходили лежавшие трупы убитых и ползущих назад с искаженными от боли лицами легко раненных. Затем в атаке мы стали бежать и через трупы павших мы уже перескакивали, как спортсмены в беге с препятствиями. Кругом истошно выла, злобно грохотала смерть. Это была свистопляска смерти. А мы, стиснув зубы и крепко сжимая винтовку, устремились вперед, чтобы убить человека – врага. Шли и бежали навстречу смерти, но никто не струсил и никто не отстал. Картина не для слабонервных. Тогда я об этом так не думал, это сейчас я думаю так.’ - закончил он свой рассказ.

Напротив госпиталя, через реку Тверца (впадает в Волгу) деревня Митино. Через три-четыре дня, отоспавшись и осмотревшись, я, опираясь на костыль, уже гулял по высокому берегу реки, наслаждаясь тишиной и красивым русским ландшафтом, лучше которого в мире нет.

Недалеко от госпиталя, на берегу реки, набрёл на старую запущенную часовенку, а возле неё несколько заброшенных могил. На одном могильном камне-плите надпись:

 

"Я помню чудное мгновение,

Передо мной явилась ты,

Как мимолётное виденье,

Как гений чистой красоты..."

 

Спросил проходящего старичка: "Почему здесь такая надпись (эпитафия)?", «Здесь похоронена Анна Петровна Керн, возлюбленная Пушкина», - ответил он, - «а Митино - её имение».

Оказывается, семнадцатилетняя Керн была выдана замуж за 52-летнего нелюбимого генерала, который вскоре умер.

Жила Керн в Торжке, где и встречалась с Пушкиным, когда он ехал через Торжок из Петербурга в Москву и обратно. После смерти Керн была похоронена в Митино, в своём имении. С памятью Керн судьба-злодейка сведёт меня еще раз через два года.

Надо сказать, что гениальный Пушкин написал одно из лучших своих стихотворений про любовь к красавице, но и он же очень неприглядно отозвался об А. П. Керн в письме к своему другу (назвав её на букву "б".)

В этом госпитале я впервые принял участие во взрослой компании по случаю празднования 7 ноября 1942 года 25-й годовщины Великой Октябрьской Социалистической революции. Шесть офицеров, четыре медсестры и нянечки, все молодые, вся жизнь впереди, хорошо выпили, скромно закусили, чем Бог послал, и от души пели песни времён Гражданской войны:

 

«Красноармеец молодой,

На разведку боевой, да!

Эх, эх, красный герой,

На разведку удалой, да!

На разведку он ходил,

Всё начальству доносил, да!

Эх, эх, красный герой,

На разведку удалой, да!"

или другую:

"Эй, комроты!

Даёшь пулемёты!

Даёшь поскорей,

Чтобы было веселей...!»

 

Кормили в госпитале впроголодь, всё время хотелось есть. Деньги были, но купить провизию негде было.  Обменять  у деревенских мы не могли,  у нас ничего не было. А за рекой был  дом для престарелых инвалидов. На огороде старички-инвалиды выращивали турнепс - кормовую свёклу для скота. Днём и ночью инвалиды зорко охраняли свой огород от непрошенных гостей. Но и мы были не простаки. Ночью, по-пластунски, плотно прижимаясь к земле, подползали к грядкам, вырывали его, потом в бараке поедали в сыром виде. Не скажу, что вкусно было, но голод утоляли.

 На войне, как и всюду, остаётся место для трогательного и забавного. Я прогуливался вдоль берега реки. Набрёл на браконьеров, которые глушили рыбу шашками тола. Бросят зажжённую шашку в воду, она взорвётся, оглушённая рыба всплывает на поверхность воды, а они хватают её и бросают на берег.

Я взялся им помогать - нанизывать рыбу на кукан с затаённой надеждой, что и мне что-нибудь перепадёт. Но у одной щучки, размером сантиметров 40, никак не мог разжать пасть, чтобы через рот и жабры просунуть палочку с леской. Тогда я разжал двумя руками ей пасть и вставил палочку, чтобы пасть оставалась открытой. Только я немного отпустил пасть, как палочка соскочила, и пальцы моих обеих рук оказались зажатыми острыми иголками зубов щуки. Боль была нестерпимая, и я сам ничего не мог сделать, чтобы освободить свои пальцы. А она, сволочь, наверное, получала удовольствие оттого, что захватила меня в плен. Подошедшие браконьеры с хохотом освободили меня, горе-рыбака, из щучьего плена. Надежда моя на то, что мне что-нибудь перепадёт от рыбалки, не оправдалась. Браконьеры они и есть браконьеры.

 

 

ГОРОД  ТОРЖОК.

 

Когда рана на ноге начала заживать, я стал ходить, наступая всей стопой правой ноги. Но при ходьбе начал чувствовать, что как будто наступаю на камушек. Подниму ногу - под ней ровная поверхность, камушка нет. Тогда я догадался, что внизу стопы находится пуля. Обратился к врачу. Он говорит, что у меня не касательное ранение, а слепое, и пулю надо удалять.

Вместе с другими ранеными на грузовой автомашине я поехал в город Торжок, в госпиталь, где был рентгеновский аппарат. Я много слышал об этом древнем русском городе и вот теперь побываю в нём.

Пожалуй, нет такого города на земле, который столько раз разорялся и сжигался врагами - 25 раз! Литовцами, поляками, даже запорожскими казаками, бывшими в составе польского войска в смутное время. В 1237 году монгольский хан Батый со своим многотысячным войском две недели осаждал город и, в конце концов, взял его штурмом, всех жителей убил, а город сжёг. Будучи ослабленными от потерь при взятии Торжка, монголы отказались от своего намерения пойти на Новгород и повернули на Юг.

Торжок разорялся и сжигался дотла ханом Золотой Орды Узбеком, в междоусобных войнах Иваном Грозным, Новгородским войском, князьями Смоленским, Московским, Тверским, Владимирским, Суздальским. Несчастный Торжок! Под Торжком знаменитый воевода Скопин-Шуйский в 1609 году разбил войско Лже-Дмитрия Второго и затем освободил Москву от поляков.

Некогда славный Торжок (город известен с 1139 года) был богатый торговый купеческий город, лежащий на Радищевском пути из Петербурга в Москву. Шли по реке Тверце суда, везли из Новгорода заморские товары, кипели ярмарки и кабаки. Золотились купола сорока прекрасных храмов, соборов, церквей, часовен. Именем Торжокского купца Евгения Онегина, что было на вывеске трактира, назвал Пушкин свою знаменитую поэму и её главного героя. Пушкин писал о Торжке:

 

«На досуге отобедай

У Пожарского в Торжке,

Жареных котлет отведай...

И отправься налегке.»

 

Возвращаюсь к своей поездке на рентген. Дорога шла по возвышенности. Глубоко внизу лежал хорошо видимый нами город. Вдруг издали в небе послышался надрывный, прерывистый волчий вой "У-У-У-У-У". Это летела армада, штук тридцать, немецких двухмоторных пикирующих бомбардировщиков "Юнкерс-87", с черными паучьими крестами на бортах.

Немецкие бомбардировщики, несущие смерть в брюхе своём, прошлись над нами так низко, что можно было разглядеть головы лётчиков в шлемах и очках, что делало их похожими на каких-то насекомых. На крыльях и фюзеляжах вражеских бомбардировщиков зловеще чернели кресты.

Наш грузовик остановился, все мы спрыгнули с него и легли в кювет. Втянув голову в плечи, чувствую, как сверху на меня давит эта злобная железная сила. Подумалось, что кто-нибудь из пилотов и на нас сбросит бомбы. Но всё обошлось. Автомашина с пустым кузовом их не заинтересовала.

На наших глазах бомбардировщики, включив сирены, издающие душераздирающий  вой, устремлялись в пике, сбрасывая каждый серию бомб. Над городом поднимались чёрно-красные столбы взрывов. Разрывавшиеся рядом с самолётами зенитные снаряды оставляли в ясном небе маленькие черные облачка. Внизу, в городе, творилось что-то страшное: дым, огонь, пыль, взлетавшие высоко в воздух какие-то предметы, в некоторых местах полыхал пожар.

Шум  моторов немецких самолётов был созвучен словам: "ВЕЗУ, ВЕЗУ, ВЕЗУ, ВЕЗУ".

Звонкие и частые выстрелы зенитных автоматических пушек с земли звучали как:  "КОМУ, КОМУ, КОМУ, КОМУ".  

А глухие, мощные разрывы бомб, как бы отвечали:            "ВАМ, ВАМ, ВАМ, ВАМ!".

 

Дождавшись отлёта  самолетов, мы въехали в Торжок. Он был весь в развалинах и пожарищах. Мимо нас проехала автомашина, кузов которой до верха был наполнен трупами убитых при бомбёжке. Нога одного трупа свисала за борт и раскачивалась, у другого шевелились от ветра волосы на голове. Жуткая картина!

Госпиталь тоже был разбит, и мы, не пройдя рентгена, вернулись обратно. Операцию по извлечению пули из стопы мне сделали наощупь. Я выпросил у доктора пулю на память, а чтобы она не потерялась, зашил её в край носового платка.

Когда нога после операции у меня зажила, меня перевели в команду выздоравливающих, где бывшие раненые, еще не годные к военной службе, в течение недели-двух укрепляют состояние своего здоровья. В этот период я согласился на предложение начальника госпиталя сопроводить четырёх вылечившихся политработников в офицерский резерв политуправления Калининского фронта, который находился в селе Кувшиново, километров 100 от госпиталя.

Строгости тоталитарного режима в то время были такие большие, что офицерам, в том числе политработникам,  и в составе команды не доверяли самостоятельно прибыть к новому месту службы. Я должен был их сопровождать, сдать под расписку в штаб фронта, а расписку доставить в госпиталь.

В пути следования (пешком и на попутных автомашинах) ночевали в деревнях. Чтобы переночевать, надо было получить разрешение от председателя  сельского совета или, если он есть поблизости, - военного коменданта, предъявить это разрешение хозяйке дома, после чего она  пустит к себе в избу. Местные жители обязаны были обо всех посторонних лицах уведомлять соответствующих начальников. Подобное разрешение сохранилось в моём личном архиве.

Политработников я благополучно сдал, расписку получил, а сам пошёл к центру села, где был пруд, чтобы умыться. Заодно постирал и платочек, мечтая, что кончится война, я эту пулю поставлю под стакан на чёрное пианино, и буду показывать всем приходящим как редкий экспонат.

 Тем более, что пуля была какая-то большая, на одну треть больше нашей винтовочной пули. Знатоки пояснили, что это была австрийская пуля. Мечта моя не сбылась. Платочек с пулей я повесил сушить на кустик, а сам немного поспал.

Проснувшись, я забыл про платочек и вспомнил тогда, когда отшагал от Кувшиново добрый десяток километров. Возвращаться обратно не захотел (а зря!), думая, что война ещё будет длиться долго и эта пуля будет для меня не последней. Жизнь подтвердила мою правоту.

 

 

«Да много ли надо солдату,

Что знал и печаль и успех:

По трудному счастью на брата

Да Красное знамя на всех.»

                      Григорий Поженян

 

ИТОГИ.

 

В госпитале появилась возможность осмыслить всё происшедшее со мной за последнее время. Характерная черта - по мере удаления от передовой в тыл, вначале встречались раненые с моего полка, потом из нашей дивизии, армии, потом из нескольких армий.

Цель операции достигнута не была. Ржев освобождён не был. Положительным в этом наступлении явилось лишь то, что немцы решили, что под Ржевом проходило главное наступление наших войск, и они сосредоточили здесь для отпора большие силы, проморгав сосредоточение советских войск под Сталинградом. Когда  произошло окружение армии Паулюса под Сталинградом, немцы не смогли перебросить  из-под Москвы ни одну дивизию.

Ржевская наступательная операция была первой крупной наступательной операцией Советских войск в летних условиях. Более того, немцы вынуждены были перебросить к Ржеву 12 пехотных дивизий, в том числе и с юга. В результате упорных боёв немцы были отброшены к Ржеву, но сам город взять не удалось.

Наша дивизия входила в 30-ю армию, которой командовал генерал-лейтенант, впоследствии генерал армии, дважды Герой Советского Союза Лелюшенко Д. Д. 30-я армия в апреле 1943 года была преобразована в 10-ю гвардейскую армию, которой командовал генерал-лейтенант, впоследствии генерал армии, Герой Советского Союза Колпакчи, погибший в 1961 году под Одессой при катастрофе вертолёта.

Потери наших войск под Ржевом были очень большими. При наступлении на укреплённую полосу противника большинство солдат в пехоте оставались целыми не более недели, командиры взводов и рот по три-семь дней. Причём статистика такая: на одного убитого приходится три раненых. Из 20-ти раненых один умирает в госпитале. На 7 убитых — один пропавший без вести. В братские могилы убитых клали навалом. От июльско-августовской жары трупы разлагались, и не было возможности взять документы или медальоны у тысяч лежавших на полях сражений погибших воинов. Вследствие этого тысячи и тысячи погибших стали считаться пропавшими без вести. Семьям пропавших без вести не полагалось ни пенсии, ни пособия, ни льгот. До самой смерти матери и жёны погибших, их дети тщетно надеялись, что их близкие могут рано или поздно объявиться.

Большинство домов в Ржеве были сожжены, десятки окрестных деревень разделили судьбу Хатыни.

 

Уж не слышно сражения грома –

Бой все дальше и дальше идет.

И на стенке сгоревшего дома

Снова ласточка гнёздышко вьет.

 

Гарь, руины, оспины воронок

У фашистов в отбитом сельце,

На безлюдье один лишь котенок

Одиноко сидит на крыльце.

 

Пепел траурным вихрем клубится,

Но в цвету пробуждается май,

И я верю, что жизнь возвратится

В этот горем истерзанный край.

 

 Земля вокруг Ржева проросла десятками обелисков над братскими могилами своих сыновей и защитников. Оккупация города длилась почти 17 месяцев. Все эти месяцы день за днём шли бои.

 Историки не любят об этом вспоминать, как не любили и выдающиеся военачальники. Здесь провалились операции маршала Конева и самого Жукова. Ржевская земля обильно полита нашей кровушкой. То, что я скажу ниже, в это трудно поверить, я бы сам не поверил, но это действительно было, так как я сам был этому свидетелем и участником.

За овладение деревнями Горы-Казеки и Полунино, что в 5 километрах от Ржева, вели затяжные и кровопролитные бои в течение полутора лет последовательно 32 (!) стрелковых дивизии, (в том числе и моя III стрелковая дивизия), 11 стрелковых бригад, 15 танковых бригад и множество других частей разной военной специальности (авиация, артиллерия, кавалерия, сапёры и др.). Только известных по фамилиям здесь захоронено более 10 тысяч воинов. Я думал, что больше жертв за освобождение одной деревни вообще не может быть. Оказывается, было и больше. Есть такие деревни, как писал один маршал в газете "Красная Звезда", где погибли 20 и 30 тысяч человек. А нам говорили в Академии, что в разгроме немцев под Ржевом проявилось высокое военное искусство наших полководцев.

Поселок Синявино, что под Ленинградом, наши войска штурмовали с небольшими перерывами, с сентября 1941 года по январь 1943 года. По официальным данным там похоронено 130 тысяч бойцов и командиров. И это при том, что у нас потери  было принято считать по числу захороненных. А сколько тех, которых не похоронили или тех, кто пропал без вести?

 

Победой не окуплены потери,

Победой лишь оправданы они.

 

О боях за деревню Полунино говорится даже в однотомной энциклопедии "Великая Отечественная война 1941-1945", изданной в 1985 году институтом военной истории Министерства Обороны СССР. По-моему, это редчайший случай, когда о боях за деревушку, состоящую всего-то из 20 дворов, говорится в энциклопедии, которая разошлась  по всему миру.

Английский журналист Александр Верт, прошедший всю войну на советско-германском фронте, писал после войны, что "сражение за Ржев было из числа самых тяжёлых, каких когда-либо приходилось вести советским войскам. Военные действия носили такой ожесточённый характер, что пленных было очень мало".

"Ты знаешь, Ржев,

  Ты видел, Ржев,

  Как пляшут огненные смерчи,

  Ты помнишь: сколько было жертв –

  На той земле — в долине смерти!"

 

На братском кладбище в деревне Полунино поставлен памятник, - стоящий в шинели молодой солдат со склонённой головой, с каской в одной руке и с автоматом в другой.

На памятнике надпись: здесь похоронены солдаты, сержанты и офицеры из воинских соединений, участвовавших в боях за деревню Полунино:

 

Стрелковые дивизии: 3, 10, 16 гв., 20, 24, 32, 37, 43, 52,

                                    78, 107, 111, 114, 143, 178, 182, 210,   

                                    243, 246, 247, 248, 250, 348, 357, 359,

                                     369, 371, 375, 379, 413, 415;

 

стрелковые бригады: 4, 35,36, 119, 130, 132, 136, 153, 156, 238;

 

танковые бригады: 18, 25, 28, 38, 55, 85, 115, 119, 144, 153, 238, 249, 255, 270, 298.

 

 В полосе боёв нашей дивизии, под деревней Полунино, погибли отцы космонавта Александра Иванченкова, писателя Владимира Крупина, поэта Анатолия Грибнёва. Все они каждый год приезжают в Полунино поклониться могилам и праху своих отцов. Поэт Грибнев писал:

 

"Я снова сорвусь и поеду,

Гонимый сыновьей тоской,

По старому горькому следу,

В деревню за Волгой-рекой".

 

В 1978 году космонавт Иванченков, побывав в космосе 140 суток, поздравил из космоса жителей Ржева с награждением города орденом Отечественной войны 1-й степени. У подвигов нет давности. Высокую награду город Ржев получил по праву.

О невероятных потерях под Ржевом народу не говорится до сих пор. Видимо, они были ужасны. В связи с этим командующий Калининским фронтом генерал-полковник, впоследствии Маршал и дважды Герой Советского Союза Конев И. С. был снят с должности. (Первый раз Конева сняли с должности командующего Западным фронтом за неудачу под Москвой в октябре 1941 года.)

Потом, когда 50 лет спустя я побывал на месте боёв 532-го стрелкового полка у деревень Горы-Казеки и Полунино, и шесть раз побывал в Центральном военном архиве Министерства Обороны СССР в городе Подольске Московской области, изучая подлинные документы о сражении за Ржев, мне стало известно, что ожесточённые сражения за Ржев продолжались с октября 1941 года по март 1943 года.

За овладение Ржевом были проведены две Ржевско-Вяземские и одна Ржевско-Сычёвская операции Калининского и Западного фронтов.

В Ржевско-Сычёвской операции, в которой участвовала наша дивизия, с 30 июля по 23 августа принимали участие 6 общевойсковых армий, одна воздушная армия, два танковых корпуса и один кавалерийский корпус. И Ржев не был взят!

Знаю, что утомляю своих читателей, но не могу не перечислить номера сражавшихся за освобождение Ржева общевойсковых армий: 1-я ударная, 5, 10, 16, 20, 22, 29, 30, 31, 33, 41, 43, 49, 50, а также 1-й и 2-й гвардейские стрелковые и 11-й кавалерийский корпуса.

Для сравнения скажем, что в ноябре 1943 года столица Украины — Киев была освобождена за 10 дней силами 38-й общевойсковой армии, 3-й гвардейской танковой армии, танкового и кавалерийского корпусов. И это притом, что пришлось форсировать крупнейшую водную преграду - реку Днепр.

 Ржев нами не был взят. Немцы сами оставили Ржев в марте 1943 года, опасаясь окружения нашими войсками, глубоко продвинувшимися в тыл немцев на флангах.

Под Москвой и Ржевом 30-й армией в течение года командовал генерал армии Д. Д. Лелюшенко. О своём боевом пути он написал книгу "Москва-Сталинград-Берлин-Прага". В ответ на моё поздравление по случаю 30-летия Победы он прислал мне эту книгу с авторской надписью: «Богачёву Борису Ильичу от автора, с уважением».

Так вот, из 450 страниц этой книги сражению за Ржев он уделил всего 9 строчек. Писать о неудачах у нас не принято.

Когда 30 июля 1942 года началось наступление наших войск, в городе Ржеве в лагере содержалось в тяжелейших условиях 20 тысяч наших военнопленных, в том числе и бывший курсант Московского пехотного училища, ставший потом известным писателем Константин Воробьёв.

 Он писал, что пленные слышали вблизи грохот боя, радовались, возлагали надежду на освобождение, но этого не случилось. Семнадцать огненных месяцев стоял фронт под Ржевом.

 В дневнике писательницы Г. Ржевской, бывшей переводчицы штаба 30-й армии, есть такая запись: «Сегодня пленный показал текст присяги, которую каждый солдат стоявший тут против нас, должен был лично принести Гитлеру. Они клянутся не сойти со своих позиций у Ржева. Фюрер сказал: «Отдать Ржев – открыть русским дорогу на Берлин».

В результате боёв Ржев был до основания разрушен. Из 5434 жилых домов осталось 297. До войны в городе было 60 тысяч жителей, а при освобождении проживало только 362 человека. В городе, на высоком берегу красавицы Волги, стоит памятник, на котором написано, что в боях за освобождение города погибло 90 тысяч военнослужащих. А всего на территории Ржевского района погибло и захоронено 120 тысяч воинов и разрушено 342 населённых пункта. На этом памятнике есть и такая надпись:

 

"Почестей мы не просили.

Не ждали наград за дела,

Нам общая слава России

Солдатской наградой была".

 

Хорошо описал сражение за Ржев участник этих боёв писатель Вячеслав Кондратьев в повести "Сашка". Большой популярностью пользовалось стихотворение ураганной трагедийной силы "Я убит подо Ржевом" Александра Твардовского.

«Я убит подо Ржевом,

В безымянном болоте,

В пятой роте, при жестоком налете.

 

Я не слышал разрыва

И не видел той вспышки -

Точно в пропасть с обрыва –

И ни дна, ни покрышки.

 

И во всем этом мире,

До конца его дней,

Ни петлички, ни лычки

С гимнастерки моей....»

За всю войну Сталин единственный раз был на фронте. В августе  1943 года он прибыл в деревню Хорошево, под Ржевом, в 50-ти километрах от передовой, где совещался с двумя командующими армиями и где принял решение о проведении в Москве артиллерийских салютов в честь взятия нашими войсками городов Орел и Белгород.

В приказе Верховного Главнокомандующего И. В. Сталина от 23 февраля 1943 года говорилось: "Навсегда сохранит наш народ память о героической обороне Севастополя и Одессы, об упорных боях под Москвой и в предгорьях Кавказа, в районе Ржева и под Ленинградом, о величайшем в истории войн сражении у стен Сталинграда".

По-моему, это единственное упоминание о Ржеве, ставящее сражение за этот город в ряд величайших сражений Великой Отечественной войны, да и всей Второй мировой войны. Под Ржевом была "Пиррова" победа. Понесенные неисчислимые усилия и жертвы привели к минимальным результатам - враг лишь отступил на пару десятков километров. Поэтому о боях под Ржевом нигде не писалось, никаких исследований не проводилось. Поражения нам не нужны. В. И. Ленин говорил в своё время, что воспитание советских граждан в коммунистическом духе должно основываться на победах. Каждый день, хоть малых, но победах.

В сентябре 1941 года под Киевом был наголову разгромлен наш Южный фронт. Были окружены четыре (!) общевойсковые армии. Командование фронта погибло в окружении. В плен к немцам попало невиданное в истории войн число воинов - 665000, множество военной техники — 800танков, 4000 орудий и т. д. Но несмотря на это Киеву было присвоено звание - "город-Герой" и была учреждена правительственная нагрудная  медаль "За оборону Киева".

Будучи в военном архиве, я ознакомился с книгой учёта офицерского состава моей дивизии за 1943 год. В течение одного года на должности командира стрелкового взвода сменилось 5-7 человек (убит, ранен, пропал без вести, переведен). На должности командира миномётного взвода стрелковой роты сменилось 3-4 человека, командира роты-4-5 человек, командира взвода противотанковых пушек-3 человека, командира батальона или полка-2-3 человека.

За время четырёхлетней ожесточённой войны личный состав пехотных рот, батальонов, полков полностью поменялся 10-12 раз, в том числе и офицеров. Каждый день войны уносил в среднем 12 тысяч человек.

 

«Мы -  поколение убитых

В священной яростной войне

В траншеях, бомбами изрытых,

В смертельных схватках на броне.

 

В боях погибли миллионы,

Победа плавала в крови.

Через полвека слышны стоны

Разбитых судеб и любви.»

 

Тысячу раз прав был поэт и великий исследователь ПОДВИГА СОЛДАТСКОГО Смирнов Сергей Сергеевич, открывший всему миру подвиг защитников Брестской крепости, когда в одной из телепередач обронил: «Каждый солдат, прошедший через горнило войны, через атаки и оборонительные бои, заслуживает звание Героя...».

Причиной громадных людских потерь наших войск явилось неумение командования воевать — бесчисленные лобовые атаки при недостаточно подавленной обороне противника, стремление брать высоты независимо от их тактической ценности, освобождать крупные города к праздничным датам и т. п.

Советские генералы в тот период могли одерживать победы, лишь проливая реки солдатской крови. О бессмысленной жестокости и неоправданности наших атак говорилось в неотправленном письме к родным у захваченного в плен нашими разведчиками немецкого офицера. «...Летом мы отражали атаки русских. С расстояния 600 метров мы открыли огонь, и целые отделения в первой волне атакующих повалились на землю... Уцелевшие одиночки тупо шли вперёд. Это было жутко, невероятно, бесчеловечно. Ни один из наших солдат не стал бы двигаться вперёд. Вторая волна тоже понесла потери, но сомкнула ряды над трупами своих товарищей, павших в первой волне. Затем, как по сигналу, цепи людей начали бежать. С их приближением доносилось нестройное, раскатистое «Ур-а-а-а».  Первые три волны были уничтожены нашим огнём... Натиск четвёртой волны был более медленный: люди прокладывали путь по ковру трупов. Пулемёты раскалились от непрерывного огня, и часто приходилось прекращать стрельбу для смены стволов. Количество, продолжительность и ярость этих атак совсем истощили нас и довели до оцепенения. Не буду скрывать, они испугали нас. Если Советы могут позволить себе терять так много людей, пытаясь ликвидировать даже незначительные результаты нашего наступления, то как  часто и каким числом они будут атаковать, если объект будет действительно очень важным?».

Летописец 4-й немецкой танковой армии зафиксировал в журнале боевых действий атаки 17-й и 44-й кавалерийских дивизий на свои позиции: «… Не верилось, что противник собирается атаковать наши танки на этом широком поле, более подходящем для проведения парадов…

Но вот три шеренги всадников двинулись на нас. По искрящемуся под солнцем снегу лихо мчались всадники с саблей наголо, прижавшись к шеям своих коней.

Первые снаряды разорвались в самой гуще атакующих… Страшная черная туча повисла над полем боя. В воздух взлетели разорванные на куски люди и кони…. Нашему удивлению не было предела, когда после первой атаки русские всадники снова пошли в наступление.

Невозможно представить себе, что после гибели первых эскадронов страшный спектакль продолжится снова… Но местность уже пристреляна, и гибель второй волны конницы произошла еще быстрее, чем первой. 44-я дивизия погибла почти вся, а 17-я потеряла три четверти личного состава».

Подобные атаки, призванные истощить врага, завалить его трупами атакующих, были обычным явлением в 41-м и в 42-м годах.  МЫ ИХ ЗАБРОСАЛИ СВОИМИ ТРУПАМИ.

 То, что пелось в довоенной песне: «Малой кровью, могучим ударом» на поверку оказалось не более, чем фанфарной строкой из бравой песни, никак не соответствующей реальному положению вещей.

 Подтверждение тому – многочисленные эпизоды и Финской, и Великой Отечественной войны, когда «у незнакомого посёлка на безымянной высоте» пехоту клали ротами и батальонами, до последнего человека. Да и много ли могла стоить жизнь деревенского мужика в красноармейской шинели, когда  расстреливались и маршалы, и командармы.

Из книги маршала Жукова «Воспоминания и размышления»: «Я много раз видел, как солдаты поднимались в атаку. Это нелегко – подняться в рост, когда смертоносным металлом пронизан воздух. Но они поднимались!. А ведь многие из них едва узнали вкус жизни. 19-20 лет – лучший возраст для человека, – всё впереди. А для них часто впереди был только немецкий блиндаж, извергавший пулемётный огонь. Советский солдат вынес тогда тяжкие испытания. А сегодня старая рана заговорила, здоровье шалит. Бывший фронтовик не станет вам жаловаться – не та закваска характера. Будьте сами предупредительны. Не оскорбляя гордости, относитесь к ним чутко и уважительно.Это очень малая плата за всё, что они сделали для вас в 1941-45 годах».

Иногда задумываешься, а нужно ли показывать наши слабые стороны и многочисленные беды в прошедшей победоносной войне. Ведь мы победили, а победителей не судят. Думаю, что нужно.

Да, народ нас не осудит. Но история осудит и расставит всё по своим местам. Так лучше сейчас, когда еще живы участники войны, показать нашим детям и внукам, что несмотря на все наши слабости и беды, воины Красной армии и труженики тыла проявили такой массовый героизм, невиданное мужество, стойкость, силу духа, умение, терпение, которые изумили весь мир, когда мы наголову разбили самую могущественную армию в мире.

Общаясь с современной молодёжью, иногда слышишь от них вопросы, почему же ветераны-фронтовики, несмотря на сильнейшие потрясения во время войны, сохранили большой заряд бодрости и жизнестойкости.

 Ответ тут таков, - как истинные солдаты, познавшие все ужасы войны, они узнали и цену жизни и хотят достойно ею пользоваться.

После увольнения из армии я разыскал в Москве совет ветеранов  111-й стрелковой дивизии, несколько раз побывал на встречах ветеранов дивизии на празднике 9-го мая в Москве, в парке Горького, на берегу реки Москвы. Посетил место боя под Ржевом, деревни Полунино и Горы-Казеки, где отважно сражались воины дивизии и где тысячи их молодыми остались навечно лежать в сырой земле. Никаких следов происходящих здесь ожесточённых сражений уже нет.

В деревне Горы-Казеки есть небольшой музей боевой славы, где хранятся экспонаты, рассказывающие о былых боях за эту деревню. По просьбе заведующей музея выслал ей свою фотографию. Деревни Ново-Семёновской уже нет, ручей, который мы в атаке переходили по грудь глубиной, превратился в большое озеро километра два длиной. Жизнь продолжается!

После Ржева обескровленную 111-ю стрелковую дивизию пополнили личным составом и передислоцировали под Харьков, где она весной 1943 года попала в окружение, была разбита, но Красное боевое знамя дивизии было сохранено. Дивизия вновь была пополнена и продолжала воевать вплоть до 11-го мая 1945 года.

111-я стрелковая дивизия была фронтового подчинения и во время войны находилась в составе многих армий: 2-я резервная, 30, 39, 61, 3-я танковая, 69, 7-я гвардейская, 5-я гвардейская, 52 и на фронтах — Калининском, Северо-Западном, 1-м Украинском.

Боевой путь дивизии: Бежецк, Ржев, Мерефа, Белгород, Харьков, Александрия, Дубоссары, Яссы, Штейнау (на реке Одер), Прага.

За успешные боевые действия, умелое выполнение заданий командования, мужество и отвагу личного состава дивизия была награждена орденами Красного Знамени и Богдана Хмельницкого, получила почётное наименование "Александрийская" (в честь участия в освобождении города Александрия Кировоградской области). Наименование дивизии начертано на стене в Национальном музее Отечественной войны в Киеве. Все три стрелковые полка дивизии (399, 468, 532), а также  и 286-й артиллерийский, удостоились почётного наименования "Одерский" и все они награждены орденом Александра Невского.

В нашей дивизии было 3 героя Советского Союза, один из которых, лейтенант Шемигон, повторил подвиг Александра Матросова.

Шемигон Алексей Родионович, 1916 года рождения, уроженец села Вилочка Готвальдовского района Харьковской области, в семье крестьянина. Украинец. Окончил 2 класса и школу ФЗУ. Работал слесарем в Харьковском локомотивном депо. В Сов. Армии в 1937-1942 г.г. и с июня 1943 г. В 1944 году окончил Горьковское политическое училище. Участник Великой Отечественной войны с июня 1941 года. Командир роты 468 стр. полка (111 стр. дивизия 52 армия, 2-й Украинский фронт). Лейтенант Шемигон после арт.подготовки 20.08.1944 года севернее гор. Яссы (Румыния) поднял роту в атаку. Видя, что пулеметный огонь из дзота не дает бойцам продвигаться, подобрался к огневой точке и закрыл собой амбразуру дзота. Звание Героя Советского Союза присвоено 24.3. 45 посмертно. Награжден орденом Ленина, медалью.

Именем Героя названы тепловоз железной дороги, депо в Харькове и улица города. О нем написано в книге «Подвиги во имя Отчизны». Харьков. 1985г.

Другой герой – сержант Балабух Юзеф Иванович, 1921 года рождения, помощник командира стрелкового взвода 399 стрелкового полка 111-й стрелковой дивизии, заменив выбывшего из строя командира взвода, лично уничтожил вражеский танк, бронетранспортер и десяток гитлеровцев. Был ранен, но остался в строю. За этот подвиг ему было присвоено звание Героя Советского Союза. Награжден орденами Ленина и Славы 3-й  степени. После войны демобилизовался из армии и работал в колхозе. Умер 16 мая 1974 года. О его боевых делах написано в книге «Овеянные славой имена». Одесса, 1988 год.

Был также в дивизии кавалер ордена Славы III-х степеней.

В соседнем 399-м стрелковом полку служил командиром взвода 45-мм противотанковых орудий лейтенант Василь Быков, впоследствии известный советский писатель, глубоко искренний, порядочный человек и бесстрашно пишущий суровую правду.

В бою на Кировоградщине он был тяжело ранен и лежал в деревенской хате. Во время немецкой контратаки вражеский танк развалил хату и Быков двое суток лежал под её развалинами, пока немцев не выбили с деревни, а его нашли случайно под обломками.

Среди фронтовиков двадцать второго, двадцать третьего и двадцать четвертого годов рождения в живых осталось три процента. Это статистика. Из выпуска из военного училища писателя Василия Быкова из восьмидесяти курсантов с фронта вернулось четверо. Почти все его сверстники навечно остались молодыми, убитые под Москвой и Ржевом, павшие смертью храбрых в первые часы на границе и в последние минуты в Берлине и Праге, на всем долгом пути войны, где каждый из 1418 дней и ночей стоил крови и жизней.

«Их солдатские погоны, их раны, госпитали, в которых их спасали от смерти, снова раны и, наконец, безымянные могилки, под наспех наброшенным дерном…» В эти сжатые строки вмещается фронтовой путь Василия Быкова, чье имя долгое время оставалось выбитым на обелиске братской могилы под Кировоградом; он остался живым по воле случая, власть которого столь велика на войне.

 

«И будет так,

Необратимо будет.

На сцену выйдет в орденах старик,

Последний на планете фронтовик.

 

И голосом печальным и усталым

Неторопливо поведет рассказ

Как землю нашу вырвал из металла,

Как солнце наше сохранил для нас.

 

И будут парни очень удивляться,

Девчонки будут ахать и вздыхать,

Как это можно умереть в 17,

Как можно в годик маму потерять?

 

И он уйдет – свидетель битвы грозной,

С букетом роз и маков полевых.

Спешите видеть их – пока не поздно,

Пока они живут среди живых.»

 

О 111-й стрелковой дивизии упоминает в своей книге "Воспоминания и размышления" (1972 года издания) главный герой войны, маршал и четырежды Герой Советского Союза Георгий Константинович Жуков, который на стр. 474 пишет, что хорошо дрались при взятии города Белгорода 93, 94 гвардейские и 111-я стрелковые дивизии.

После войны 111-я стрелковая дивизия дислоцировалась во Львове, где и была расформирована в августе 1946 года. Личный состав дивизии был передан в 24-ю Самаро-Ульяновскую, Железную Бердичевскую пятиорденоносную мотострелковую дивизию, которая и сейчас стоит в Львове.

В 1995 году, по случаю 50-летия Победы, я посетил Центральный музей Советской Армии в Москве на площади Коммуны и мне пришлось приложить немало усилий, чтобы посмотреть на хранящееся там боевое знамя моего 532-го Одерского ордена Александра Невского стрелкового полка.

Служащий музея, хранитель знамён, сказал, что я единственный человек, который в течение 20-ти лет его работы в музее пожелал повидаться с боевым знаменем своей воинской части.

Изучая в Подольском архиве материалы, касающиеся истории 111-й стрелковой дивизии, я прочитал  документ, - донесение начальника штаба дивизии, о котором не могу умолчать, так как поклялся писать о войне только правду.

В этом документе  сообщалось, что в августе 1943 года в боях под Харьковом один из батальонов был атакован и окружен немецкими танками, сопровождаемыми автоматчиками. Две батальонные  45-мм. пушки после нескольких выстрелов были уничтожены огнем танковых пушек. Вырытые по колено окопы спасти от  танков не могли. Ружейно-пулеметный огонь обороняющихся был бессилен против танковой брони. Через  тридцать минут все было кончено. Озверевшие  немецкие автоматчики добивали раненых выстрелами из автоматов, уродовали лица ударами саперных лопаток.

Через три дня другая советская дивизия выбила немцев с этого места. Ввиду сильного зловонного запаха от разлагающихся трупов никто документы у павших не изымал, а их быстро зарыли в неглубокие окопы.

Стремясь скрыть правду о происшедшем, начальник штаба 111-й дивизии донес в вышестоящий штаб, что все 180 человек пропали без вести. А это означало, что их семьи будут лишены льгот, пособий и преимуществ, положенных семьям фронтовиков. На них все время будут смотреть с подозрением соседи по дому и коллеги по работе. Они окажутся под неусыпным надзором местных органов государственной безопасности (НКВД, МГБ и КГБ). А вдруг муж  или сын перебежал к немцам и заслан в нашу страну шпионом?

 

Смотри, сынок!

Здесь каждый метр пропитан

Бессмертной кровью павших храбрецов.

Здесь шла война.

Здесь грозным монолитом

Стояла насмерть молодость отцов.

 

Работая в Подольском архиве, все интересующие меня сведения из архивных дел я записывал  в выданную мне в архиве общую тетрадь с пронумерованными листами, прошнурованную и скрепленную на последнем листе сургучной печатью. По окончанию работы в архиве эта тетрадь на руки не выдавалась, а секретной почтой направлялась  в мой райвоенкомат и хранилась там в секретной части. Я мог ею пользоваться только в присутствии начальника секретной части, а после прочтения возвращал ему тетрадь.

Так вот, мои записи в тетради о трагической гибели 180 человек были еще в Подольском архиве зачеркнуты черной тушью, потому что что-либо негативного о войне записывать, а тем более опубликовывать, было нельзя.

Пользуясь невнимательностью начальника секретной части райвоенкомата, я  повернул лист тетради к свету, и хотя с трудом, но смог разобрать записанные мною сведения об этом трагическом событии под Харьковым и переписать в свою тетрадь.

Известно, что много лет  спустя после войны, даже начальник института военной истории Министерства обороны СССР генерал – полковник Д.Волкогонов и тот не смог добиться разрешения на ознакомление с некоторыми совершенно секретными документами, которые хранились в  военном архиве.

Повсюду кричали и кричат сейчас, что надо писать правду и только правду о прошедшей Великой войне, а на деле все было наоборот.

В последующих поездках в Подольский архив я уже прибегал к хитростям. Когда в архивных документах указывалось, например,о том, что восемь наших бойцов было захвачено немцами в плен, я записывал в свою тетрадь о том, что нами было захвачено в плен восемь немцев. Дома переписывал все наоборот.

 

 

ВЫШНИЙ ВОЛОЧЁК.

 

 

После выздоровления я  был направлен в отдел кадров Калининского фронта, находившийся в городе Калинине (ныне - Тверь), где пробыл несколько дней, а оттуда выехал в дивизион фронтового резерва офицерского состава. Этот дивизион входил в 52-й фронтовой артиллерийский запасной полк, находившийся в городе Вышний Волочёк .

В свободное от службы время с интересом ходил по улицам и вдоль многочисленных каналов этого древнего типичного провинциального городка, любовался своеобразной архитектурой домов. Каналы были прорыты во времена императора Петра I Великого, чтобы не тащить волоком 10 километров лодки и корабли с товарами от реки Цна до реки Тверца, впадающей в Волгу.

Не прозою лишь, но и стихами Вышний Волочек воспет:

 

«Не в Италии, не в Греции

Этот дивный старичок,

И в России есть Венеция –

Город Вышний Волочек».

 

 В резерве находился около месяца, занимаясь боевой учёбой, включая стрельбу из орудий и миномётов.

В этом дивизионе в ноябре 1942 года я был принят в члены Всесоюзного Ленинского Коммунистического союза молодежи (ВЛКСМ). Членский билет мне был выдан начальником политотдела спецчастей Калининского фронта. Тогда этот молодежный союз был награжден двумя орденами. Позже этот союз стал шести орденоносным. Мне было 17 лет и 10 месяцев, но я считался бывалым воином, так как уже побывал в боях и был ранен.

Там же в резерве находился лейтенант Гарифуллин Михаил, а писарем одной из батарей был сержант Семёнов Ювеналий. Через 25 лет я снова встречусь с ними на военной службе в Одессе. Гарифуллин будет подполковником юстиции, помощником военного прокурора округа, а Семёнов - полковником юстиции, членом военного трибунала того же округа. Одному писателю читатели выразили недоверие, дескать, так в жизни не бывает, чтобы люди в жизни встречались. Писатель возразил, что бывает, если герои в жизни идут по прямой дороге, а не прячутся в закоулках.

Из резерва меня назначили командиром отдельного взвода управления миномётного полка, который формировался в том же городе. По штатному расписанию воинское звание командира отдельного взвода - старший лейтенант. Во взводе два отделения разведчиков и два телефонных отделения связистов. Всего человек 35. Но пробыл я на этой должности недолго.

Дело в том, что полк был на конной тяге, а направляющиеся к нам вагоны с сеном на станции Валдай попали под бомбёжку и были сожжены. Лошадей кормить нечем, все поля под снегом. А в полку было 80 лошадей. Среди разведчиков во взводе у меня было несколько бывших уголовников, выпущенных из тюрьмы досрочно с условием направления их на фронт. Помню, один был расхититель государственного имущества, другой - убийца из-за мести. Кстати, в 1941-1942 годах в действующую армию было направлено из лагерей и тюрем 900 тысяч заключённых. Это 90 условных дивизий.

Они-то мне, эти уголовники, и предложили украсть колхозный стог сена с ближайшего поля. И я по глупости согласился, рассчитывая получить за это благодарность от командира полка. Стог сена украли, но колхозники по оставленным нашими санями следам нашли украденное сено, пожаловались секретарю обкома партии, тот обратился к члену военного совета фронта. В общем, и командование полка, и я были строго наказаны. Меня перевели с понижением на должность командира взвода управления батареи (штатное звание - лейтенант), а сено пришлось возвратить.

Припоминается и такой эпизод. Уже побывавшие на войне связисты сказали мне, что надо иметь в запасе  телефонный провод.

 Бывают на войне случаи, когда штатный кабель смотать времени нет, и приходится его бросать на месте и командование остается без связи, а это всё равно как остаться слепым. Они же подсказали мне и выход из положения - найти кабель на одном из заводов в Вышнем Волочке.

Действительно, будучи на стеклянном заводе, я нашел во дворе много мотков железной проволоки, ржавеющей под снегом. Обратился к директору завода с просьбой дать мне часть этой проволоки, т. к. скоро мы отправляемся на фронт. К моему удивлению он наотрез отказал мне, и никакие мои призывы к совести и патриотизму не помогли. Что делать? Выход нашли опять мои уголовники.

Утром шесть человек бойцов строевым шагом прошли через проходную завода, охраняемую вахтершей с наганом в кобуре. Я на ходу ей бросил: "Идём на работу по указанию вашего директора". Она никак не реагировала. Побросав 5-6 мотков проволоки через забор, где уже ожидали наши сани, мы таким же порядком прошли обратно, сказав вахтерше: "Работы нет". На сей раз всё обошлось нормально.

Выше я говорил о 52-м фронтовом артиллерийском запасном полке. Привожу некоторые данные о нём: в полку были курсы командиров батарей, курсы младших лейтенантов и 8 учебных дивизионов - резерва офицерского состава, сержантского состава, миномётный, противотанковый, полковой артиллерии, дивизионной, корпусной, зенитной.

С марта 1942 года и по окончании войны полк отправил в действующую армию 21954 человек, в том числе 103 командиров батарей, 513 младших лейтенантов, 3593 сержантов. В резерве находились и учились 7000 офицеров. Строгости были большие. Так, за отсутствие на утренней физзарядке командир взвода старший сержант Глумов бал арестован на 5 суток домашнего ареста с удержанием 50% зарплаты за каждый день ареста.

В моём формирующемся 562-м полку было 3 дивизиона по три батареи в каждом. В батарее три огневых взвода, по два миномёта в каждом, и взвод управления. На вооружении в полку было 36 дульнозарядных 120-мм миномётов, предназначенных для уничтожения навесным огнём живой силы и огневых средств противника. Дальность стрельбы миномёта 5700 метров, скорострельность - 15 выстрелов в минуту, вес миномёта 285 кг, вес мины - 16 кг.

Был у меня во взводе москвич, мой одногодка, 1924 года рождения, рядовой красноармеец Николай Новиков на должности старшего артиллерийского разведчика.

Интересна его история. В августе 1941 года он, 17-летний комсомолец, добровольно ушел на фронт в составе Московской дивизии - народного ополчения. Тогда таких дивизий в Москве было сформировано 15, по числу районов в городе. Каждая дивизия состояла из 10 тысяч бойцов - добровольцев, рабочих, студентов, профессоров и других, тех, кто по разным причинам не подлежал призыву в армию. Все эти дивизии попали под сокрушительные удары немецких танковых и моторизованных дивизий, а добровольцы, кто не попал в плен, погибли.

Так вот, попавший в плен Новиков, рассказывает: "нас, несколько сотен военнопленных, немецкие конвоиры вели на запад. Навстречу по дороге шла танковая колонна. Нас согнали на обочину, но танковая колонна остановилась. Из люка переднего танка высунулся командир и подал какую-то команду. Конвоиры быстро перебежали на одну сторону дороги и из автоматов открыли по нам огонь. Из танков стреляли из пулемётов. Все бросились бежать, но убежать смогли единицы. Я спрятался под кручей реки. Немецкие автоматчики добивали на поле раненых, но меня не нашли. Через два месяца я, истощенный и измождённый от недоедания, перешел линию фронта».

0н горел лютой ненавистью к гитлеровцам и заражал ею других сослуживцев.

Кстати, мой тесть, Крупин Дмитрий Николаевич, тоже был в Московской дивизии народного ополчения, попал в окружение, но вышел к своим и еле-еле живой пришел домой. Здоровье было подорвано, и через 6 лет он скончался в возрасте 6О-ти лет.

На формировании полка, после вечерней проверки, личный состав батареи ходил строем и с песней. Пели про синенький скромный платочек, про Катюшу, выходившую на берег крутой, про трёх танкистов, про Днепр, который ревёт и стонет.

 Пели и другие популярные в то время песни:

"Вставай, страна огромная",

"Распрягайте, хлопцы, коней",

"Солдатушки, бравы ребятушки",

"Где подлый враг не проползёт, пройдёт стальная наша рота",

"Шли по степи полки со славой громкой.. ",

 "Эх, тачанка - полтавчанка, все четыре колеса.. ",

 "Раз-два—три, Маруся, я к тебе вернуся..", 

 "По долинам и по взгорьям",

 "От Москвы до британских морей Красная армия всех сильней.. ",

 "И на вражьей земле мы врага разобьём малой кровью, могучим    ударом".

 «Когда на каком-нибудь участке фронта наступает затишье», - писал фронтовой корреспондент уже в первые месяцы войны, - «люди с радостью отдают свой короткий досуг песне».

Василий  Лебедев-Кумач выразил это настроение в ёмкой поэтической форме:

 

«Кто сказал, что надо бросить

песню на войне?

После боя сердце просит

музыки вдвойне...».

«Какие это были песни!

Они вели по жизни нас.

Мы пели их, собравшись вместе,

Во дни торжеств и в горький час.

Была в них грусть,

Была в них радость,

До боли  был мотив родной.

За раны тяжкие в награду

Они давались нам с тобой.

Земной наш путь  всегда был труден,

Мы и теперь идем во мгле…

А песни – песни, как и люди,

Они не вечны на земле.»

 

Ещё с царских времён солдаты пели походную песню: «Умный в артиллерии, щёголь в кавалерии, лодырь во флоте, а дурак в пехоте». А в период Отечественной войны солдаты пели иначе: «Вспомню я пехоту и родную роту. И тебя, что дал мне закурить...». И это: «Не верьте пехоте, когда она бравые песни поёт».

«Сердца волнуют песни фронтовые

И мерный шаг наследников в строю,

Напоминая годы молодые,

Когда свистели пули разрывные».

 

В это же время Указом Президиума Верховного Совета СССР в армии и на флоте были введены вместо петлиц - погоны: парадные - золотистого цвета, полевые - зелёного цвета. Вместо сержантских треугольников, офицерских кубиков, шпал и ромбов на петлицах стали звездочки на погонах. Командиры взводов - лейтенанты и выше стали именоваться офицерами. Еще ранее были введены генеральские звания и покрой воинского обмундирования, которое было в царское время.

Как-то в разговоре с сослуживцами в начале 90-х годов я отрицательно высказался о введении Сталиным в феврале 1943 года погон для военнослужащих.

 Мотивировал это тем, что мой отец – московский рабочий – был с 1918 года первым краскомом (так назывались тогда первые командиры Красной армии), будучи командиром стрелковой роты,  сражался против войск Колчака и Врангеля, презрительно называя белогвардейских офицеров «золотопогонниками». А сейчас мы, советские офицеры, носим золотые погоны.

Что же тут негативного, возражали мне, что в армии были введены погоны, а командиры стали называться офицерами?

Дело в том, отвечал я, что Сталин, подобно Наполеону из революционера превратился в императора не только по содержанию (абсолютная власть, произвол, тирания, деспотизм), но и по форме. Он постепенно вводил в армии всё то, что было в царской армии.

При Ленине были наркомы (народные комиссары), наркоматы, при Сталине - министры и министерства.

Были комдивы (командиры дивизий), комкоры, командармы, красноармейцы, краснофлотцы, - стали генералы, маршалы, солдаты и матросы.

Был средний, старший командный и начальствующий состав, стали офицеры.

Были воинские знаки различия – на петлицах треугольники, кубики, шпалы, ромбы – стали погоны со звездочками. Причём при царе погоны для строевых офицеров были широкие золотого цвета, а для военных чиновников (юристов, медиков, администраторов) – узкие (погончики) серебристого цвета. Точно такие погоны были введены и Сталиным. После смерти Сталина узкие погончики для чиновников были заменены на широкие золотого цвета.

Форма одежды генералов (покрой шинели, расположение пуговиц, брюки с широкими лампасами, папаха с красным верхом) стала такой же, как и у царских генералов. На офицерских брюках появился кант. При Ленине на фуражке была звезда, а на поясе ремень с пряжкой. При Сталине на фуражке появилась, как и при царе, кокарда (правда со звездой), а на поясном ремне – бляха.

На рукавах парадного офицерского мундира появились нашивки (шевроны), как и у царских офицеров. Как и при царе, офицеры армии и флота стали носить на поясном ремне кортики (холодное короткое колющее оружие).

При царе у офицеров были денщики, при Сталине у офицеров появились ординарцы с теми же функциями.

Были учреждены ордена Суворова (князь), Кутузова (граф), а так же Нахимова и Ушакова (адмиралы), хотя Ленин ненавидел князей и графов, генералов и адмиралов – царских прислужников.

Был восстановлен введённый ещё Петром I орден Александра Невского и учреждены Суворовские и Нахимовские училища, наподобие царских младших военно-учебных заведений – кадетских корпусов.

Подверглось изменению и само название армии. При Ленине она называлась «Рабоче-крестьянская Красная Армия» (РККА). Затем при Сталине слова «Рабоче-крестьянская» были опущены, а после войны Красная Армия стала называться Советской армией. Что значит «советская»? Есть французская армия, немецкая, американская и т. д. А что значит «советская»?

Изменился и текст военной присяги. При Ленине она начиналась так: «Я, сын трудового народа, принимая присягу, клянусь...» При Сталине: «Я, гражданин Союза Советских Социалистических республик, принимая присягу, клянусь...».

Можно представить себе, что чувствовал Сталин, стоя на могиле (мавзолее) Ленина, когда принимал военный парад на Красной площади, превращённой в кладбище (на площади с 1917 года и в последующие годы захоронено более трёхсот человек).

Недоучившийся семинарист, не имея ни общего, ни военного образования, стал Генералиссимусом и всевластным правителем одной из  великих держав мира, когда под громоподобные звуки тысячетрубного оркестра глядел на проходящие шеренги воинов, одетых в форму примерно так, как были одеты офицеры при царизме.

 

 

НА ФРОНТ.

 

 Формирование полка кончилось. На плацу был выстроен личный состав полка и был зачитан приказ Верховного Главнокомандующего Вооруженными Силами СССР об отправлении на фронт. На приветствие командира полка бойцы ответили громким троекратным «УРА», и с песней, которую в то время пела вся страна, «Священная война», взводными колоннами отправились по своим местам в последний раз проверить готовность боевой техники, личного оружия, боеприпасов и воинского снаряжения.

 

СВЯЩЕННАЯ ВОЙНА

(музыка А.Александрова, слова В.Лебедева-Кумача)

 

«Вставай, страна огромная,

Вставай на смертный бой

С фашисткой силой темною,

С проклятою ордой.

 

Пусть ярость благородная

Вскипает, как волна-

Идет война народная,

Священная война.

 

Гнилой фашистской нечисти

Загоним пулю в лоб,

Отродью человечества

Сколотим крепкий гроб.»

 

Хотя время убытия нашего полка из деревни держалось в секрете, молодые девушки и женщины, многие старики и старухи пошли провожать нас. Более того, деревенский оркестр, состоящий из 5-ти музыкантов, сопровождал нас музыкой до железнодорожной станции (2 километра), а когда эшелон из товарных вагонов-теплушках тронулся, оркестр заиграл старинный воинский марш «Прощание славянки» (Музыка Агапкина, слова Лазарева).

 

«Наступает минута  прощания

Ты глядишь мне тревожно в глаза

И ловлю я родное дыхание,

А вдали уже дышит гроза.

 

Дрогнул воздух туманный и синий,

И тревога коснулась висков,

И зовет нас на подвиг Россия,

Веет ветром от шага полков.

                                                          

Прощай, отчий край,

Ты нас вспоминай.

Прощай милый взгляд,

Не все из нас придут назад.

 

 

Лес, да степь, да  в степи - полустанки.

Свет вечерней и новой зари -

Все пройдет, на прощанье славянки,

Ты гори в моем сердце гори!

 

Нет, не будет душа безучастна -

Справедливости светят огни.

За любовь, за славянское братство

Отдавали мы жизни  свои».

 

Прощание было трогательным. За месяц пребывания в деревне, а мы жили по 3-4 человека в избе, многие офицеры и солдаты обзавелись знакомыми девушками и женщинами. При расставании влюбленные и не очень обнимались, целовались, обменивались адресами, обещали не забывать и писать, желали вернуться живыми и здоровыми.

Ну, а что касается меня, то моя девушка удивила: при всех передала мне увесистый, с поджарой коркой каравай ржаного хлеба. Такой чести удостоился только я один из 30 бойцов моего взвода, бывших в вагоне-теплушке. В то голодное время это был существенный подарок, запомнившийся на всю жизнь. Потом по этому поводу было много разговоров среди сослуживцев и смеха по моему адресу.

 

 

Если б не было войны.

 

Еще до встречи вышла нам разлука,

И все же о тебе я вижу сны.

Ну разве мы прожили б друг без друга,

Мой милый, если б не было войны?

 

Наверно, я до срока стала старой,

И только в этом нет моей вины.

Какой бы мы красивой были парой,

Мой милый, если б не было войны.

 

И снова ты протягиваешь руки,

Зовешь из невозвратной стороны.

Уже ходили б в школу наши внуки,

Мой милый, если б не было войны!

 

                              Никто калитку стуком не тревожит,

И глохну я от этой тишины.

Ты б старше был, а я б была моложе,

Мой милый, если б не было войны!

 

 

 Железнодорожным эшелоном наш полк выехал на фронт.

 

Состав полка.

Офицеров.......................................................... 61

Сержантов...................................................... 157

Рядовых........................................................... 343

Всего............................................................... 561

 

Минометов 120 мм.......................................... 36

(6 батарей по 6 минометов в каждой)

Автомашин....................................................... 64

В том числе:

Додж ¾.............................................................. 12

Студебеккер........................................................ 3

Виллис................................................................ 1

ГАЗ АА............................................................. 48

Станковых пулеметов....................................... 6

Ручных пулеметов........................................... 53

 

 

 

 До сих пор меня мучает совесть за сделанную мною «шкоду». В каждой теплушке эшелона была железная печка-буржуйка. Сверху печка закрывалась круглой чугунной плитой с отверстием посредине для трубы. Эти мои разведчики - уголовнички уговорили меня взять эту крышку с собой, дескать, когда на дереве будет размещаться наш корректировщик огня, то он будет защищаться от пуль этой плитой, привязанной к стволу дерева.

Эту плиту мы взяли с собой, какое-то время использовали её как прикрытие от пуль, но потом, при срочной перемене места дислокации полка она так и осталась на дереве, а теплушка зимой пошла без верхней крышки, и другие люди не смогут пользоваться печкой.

По пути к передовой линии фронта переходили реку Ловать, шириной метров 150. Была оттепель. Надо льдом вода сантиметров 10. Наши валенки у всех промокли. Но никто не простудился.

Надо сказать, что на фронте никто не жаловался на болезни мирного времени. Они как бы перестали существовать. Война оказывает в этом огромное психическое воздействие на человека, переключает его сознание и организм на опасности, идущие извне, и не даёт возможности сосредоточиться на неполадках внутри организма.

Во время боевых действий в Крыму больные туберкулезом стали партизанами и подвергались тяжелым испытаниям, психическим и физическим перенапряжениям. Удивительно, но эта обстановка способствовала их выздоровлению. Так и с нами было на реке Ловать.

 Кстати, здесь  тоже проходил знаменитый в старину путь "из варяг в греки" - из Скандинавии в Византию, через Россию и Малороссию. От реки Ловать лодки волоком перетаскивали в реку Днепр.

Павел Шубин, фронтовой поэт, написал следующие строчки:

«Выпьем за тех, кто неделями долгими

В мерзлых лежал блиндажах,

Бился на Ловати, дрался на Волхове,

Не отступал ни на шаг!

Будут навеки в преданьях прославлены

Под пулемётной пургой

Наши штыки на высотах Синявина,

Наши полки под Холмом!»

 

Продвигались по просёлочной дороге, солдаты пешком, а миномёты на пароконных санях. Кругом сплошной лес, болото, за дорогой - снег по колено. Ближайшая станция железной дороги - 120 километров. Маленькие деревушки отстоят друг от друга на 20-30 км, да и те сожжены. От изб не осталось ничего, кроме пепелищ и сиротливо торчавших обгоревших печных труб, на которых иногда сидит одинокая кошка, безнадёжно ожидающая прихода хозяев. Фронтовой поэт Борис Слуцкий так писал об этом:

«Вокруг Можайска — ни избы:

Печей нелепые столбы

И обгорелые деревья.

Всё - сожжено.

В снегу по  грудь

Идём.

Вдали горят деревни:

Враги нам освещают путь».

 

К январю 1943 года протяжённость  фронта достигла более 6000 километров. И везде лилась кровь, наша и чужая! В этих краях — зоне сплошных лесов и болот совершил свой легендарный подвиг в марте 1942 года капитан Маресьев А. П. Тяжело раненый, он смог посадить в поле свой истребитель и 18 суток ползком по снегу пробирался к людям, отморозив голени обеих ног, чем проявил необычайное упорство и силу воли. После ампутации обеих голеней он снова воевал на истребителе и к 4-м ранее сбитым самолётам противника сбил ещё 7 самолётов. За свои подвиги Маресьев был удостоен звания Героя СССР.

Где-то здесь неподалёку погиб и лётчик-истребитель Тимур Фрунзе – приёмный сын наркома обороны СССР Михаила Васильевича Фрунзе. После смерти отца Тимур с 8 лет воспитывался в семье маршала Ворошилова.

В начале января 1943 года наш полк прибыл на передовую линию фронта под город Холм Новгородской области и вошёл в состав 3-ей Ударной армии Северо-Западного фронта. В эту армию входила 150-я стрелковая дивизия, разведчики которой Егоров и Кантария 30 апреля 1945 года водрузят знамя Победы над куполом рейхстага в Берлине, за что их наградят высоким званием Героя Советского Союза.

Личный состав ударной армии имел некоторые преимущества перед обычными общевойсковыми армиями: повышенные оклады денежного содержания, право возвращения в свою часть из госпиталя после излечения от ранения и др. В истории войны сражение под Холмом явилось частью Великолукской операции.

 

"Продвигались вглубь метели жуткой

Ближе к фронту по степи глухой,

В валенках, дублёных полушубках

И в ушанках с красною звездой.

Перед боем на привале стыли

И врывались с ходу в города...

И совсем не знали, что входили

Мы уже в историю тогда".

 

Прибыв на место, одни стали строить из сучьев и веток шалаши, другие собирали или рубили в лесу сухостой на дрова и собирали хвойный лапник на солдатские "перины". Потом весело пылал костёр, на нём на перекладине в одном котелке варилась похлёбка, в другом - чай. За костром следит дневальный. Если лежишь лицом к костру то лицу и груди жарко, а спина мерзнет. Перевернешься — мерзнут лицо, грудь и колени. Чуть замешкался спросонья, протянул ноги — подпалил валенки или коленку. Разогретая теплом костра хвоя источала смолистый запах, придавая воздуху особенную свежесть. Но тут же смесь махорочного дыма, пот и пары от сохнувшей одежды. Вот так зимой ночью в шалаше, днём на снегу прожили два месяца.

 

Мы – в землянке неухоженной

Нары, печка и топор.

Ход сообщения – прихожая,

А траншея – коридор.

                               Умывальник – топь болотная,

Нужник – лес на три версты.

Там, за лесом, кухня ротная,

Ну и кладбище, наш тыл.

 

Днём, на передовом наблюдательном пункте, я наблюдал за противником. Всё замеченное докладываю командиру батареи по телефону и заношу в журнал. Стрельбу обычно ведёт командир батареи. Несколько раз и я руководил стрельбой батареи по тем целям, которые не были видны командиру батареи с его наблюдательного пункта. На моём личном боевом счету - уничтожение пулемётного дзота противника.

Сплошной линии фронта нет. На передовой 5-6 стрелков-пехотинцев во главе с сержантом и ручным пулемётом целый день и ночь лежат за обледенелым бруствером из снега. Через неделю их меняют. Метров через 100-150 по фронту — другое такое же отделение. Наши и немецкие разведчики в белых халатах систематически ходят друг к другу в тыл за "языками". Отсутствие сплошной линии фронта облегчает им эту возможность. И ночью и днём всё время нужно быть настороже, чтобы не попасть в лапы к врагу и не погибнуть от пули немецкого снайпера.

В нашем полку произошел курьезный случай. Командир одной батареи с дерева наблюдал за противником. Внизу у дерева находились три его разведчика. Немцы в белых халатах скрытно подкрались к ним со стороны нашего тыла, и пытались захватить их в плен, но были замечены разведчиками, открывшими по ним огонь из автоматов. Командир батареи кубарем скатился с дерева, и все, отстреливаясь, стали быстро уходить от немцев (наши тоже были в белых халатах).

Один разведчик был убит. Спешно убегая, командир батареи оставил у дерева свою полевую сумку с топографической картой, где были нанесены все данные о нашей и немецкой обороне, а также оставил и свой полушубок. Все это, а также личные документы убитого разведчика попало в руки к немцам. Потом контрразведчики целый месяц таскали командира батареи на допросы, но всё кончилось для него благополучно.

Отличившемуся в боях командиру 4-й батареи лейтенанту Степанченко Виктору Григорьевичу, 1921 года рождения, было присвоено звание Героя Советского Союза. Командуя батареей, он огнем минометов уничтожил огневые точки и живую силу противника, поддерживая атаки стрелковых подразделений.

После войны он окончил Высшую офицерскую артиллерийскую школу, потом, в 1955 году –Военную академию имени М.В.Фрунзе, командовал артиллерийским полком, уволился в запас в 1971 году в звании полковника. Жил в Москве. Награжден орденом Ленина,   Отечественной войны 1-й степени, Красной Звезды, медалями. Его подвиги описаны в книгах «Кавалеры Золотой Звезды».Донецк,1976 год, «Шел парнишке в ту пору…», Киев, 1985 год.

22 февраля наш полк срочно перебросили на другой участок фронта, километров за 10 к северу от города Холма. Намечалось наступление на укреплённую оборону немцев, которая проходила по дороге Холм - Старая Русса. Немцы закрепились на этой дороге год тому назад и за это время сильно укрепили свою оборону. Всё шло к тому, что мы будем участвовать в наступлении. Бойцы с юмором писали письма домой близким и родным: «Разместились мы в светлой "казарме", стены которой — все стороны горизонта, а потолок - звездный небосклон».

Командир полка майор Барабанов объявил, что в наступлении мы будем поддерживать миномётным огнём наступающие цепи пехоты  8-й гвардейской стрелковой дивизии.

Это была прославленная дивизия. Сформирована она была в августе 1941 года в Алма-Ате, как 316-я стрелковая дивизия. В ходе Московской битвы у разъезда Дубосеково беспримерный подвиг совершила группа истребителей танков 1075 стрелкового полка этой дивизии во главе с младшим политруком В.Г. Клочковом-Диевом. В ходе боя 28 бойцов с одной 45-миллиметровой артиллерийской пушкой истребили 18 вражеских танков и на 4 часа задержали наступление немцев, устремившихся к Москве. Все они были удостоены звания Героя Советского Союза, из них 23 – посмертно. Звание героя Советского Союза было присвоено и командиру дивизии, генерал-майору И.В. Панфилову, погибшему в том же бою.

За боевые заслуги дивизия была преобразована в 8-ю гвардейскую стрелковую дивизию и ей было присвоено имя погибшего командира И.В. Панфилова. В последующих боях дивизия была удостоена почетного наименования «Режицкая» и награждена орденами Ленина, Красного Знамени и Суворова, 14 тысяч ее воинов были награждены боевыми орденами и медалями.

С построения все разошлись по землянкам и шалашам, сооруженным кем-то еще до нас. Всё посерьёзнели. Не было обычных шуток. Народ уже бывалый. Знали, если будем наступать на укреплённую полосу противника, то будут большие потери. В землянке я стал бриться опасной бритвой. Моё зеркальце соскочило, упало на пол и разбилось. Все молча уставились на  меня. Разбитое зеркальце - плохой признак. У меня защемило сердце.

Вечером всех офицеров пригласили в палатку к командиру 19-го гвардейского стрелкового полка. Он объявил нам, что завтра, в 6 часов утра полк и дивизия переходят в наступление с целью прорвать немецкую оборону. Моя задача-сегодня же ночью выйти на нашу передовую, установить телефонную связь с батареей, оборудовать наблюдательный пункт и в наступлении поддерживать миномётным огнём стрелковую роту. В бою мне находиться рядам с командиром стрелковой роты, а командиру батареи — рядом с командиром стрелкового батальона.

Наша оборона была не сплошная, а состояла из отдельных опорных пунктов, отстоящих друг от друга на 100-200 метров. Поэтому при выходе на передовую нужно быть очень внимательным, чтобы  не проскочить в темноте к немцам, а возможности   использовать помощь проводников у нас не было.

Инструктаж окончен. Срочно возвращаюсь в свой взвод и объявляю о наступлении. Бойцы защелкали затворами винтовок и автоматов, проверяя оружие, подтягивали поясные ремни, на которых висели патронные сумки и гранаты. Лица моих бойцов посуровели, но скрыть глубокого волнения они не могли. Я понимал, что завтра кого-то не досчитаемся. Кого? Переводил взгляд с одного на другого, и сердце сжималось от боли. Война беспощадна к людям. Смогут ли эти не все еще обстрелянные, не пережившие тяжких испытаний воины выполнить боевую задачу? Ведь им предстояло атаковать сильного, опытного, хорошо вооружённого противника.

Беру трёх разведчиков и трёх телефонистов с катушками кабеля и в темноте углубляюсь в сплошной высокий лес. Нахождение моего наблюдательного пункта указано на моей топографической карте. Иду по компасу. Отсчитываем шаги. Пройти к намеченному пункту нужно около километра. Через каждые 20-30 шагов сверяю по компасу направление движения при помощи карманного фонарика. Снег выше колена. Из-за высокого снега идти очень тяжело. Тропинки нет. Идём по целине. Пройдя метров 100, я становлюсь в строй последним и мне идти по протоптанному следу уже легче. Периодически мы меняемся местами.

К передовой вышли удачно. Попали прямо на наш опорный пункт. Стрелковое отделение 5-6 человек во главе с сержантом и ручным пулемётом лежат внутри кругового бруствера из снега. Ни окопов, ни ходов сообщений, ни туалета, нет и телефонной связи. Окоп вырыть нельзя. Кругом сплошное болото. Копнешь снег лопатой на один штык, а там вода.

Рано утром, еще в темноте, подошла стрелковая рота, с которой мне предстоит идти в наступление. Знакомлюсь с командиром роты, теперь я всё время буду с ним. И пехота, и мы — миномётчики — все в белых халатах (рубаха и штаны). На шапке — белые повязки. У некоторых даже автоматы перевязаны белыми бинтами, чтобы не выделялись на белом снегу. Спрашиваю, почему у стрелков нет противогазов. Отвечают, побросали на марше к фронту, а начальство на это не реагировало.

Стрелковая рота по уровню опасности для жизни практически не отличается от штрафной роты.

 Скажу прямо, командир стрелкового взвода или роты, прошедший всю войну и оставшийся в живых, - чрезвычайная редкость. Всё равно, как повешенный, у которого оборвалась верёвка.

«Снова вижу Подольск и Щелково,

В шквал былого нацелив взгляд.

Там зенитки в полнеба щелкали,

А в Москве шёл ноябрьский парад.

Снежным утром прямо с парада

Уходили полки на бой,

Нам отчизна сказала - "Надо!"

И её мы прикрыли собой».

 

23 февраля, в 6 часов утра началась жиденькая артиллерийская подготовка, длившаяся 20 минут. Артиллерии и миномётов было мало, как и боеприпасов. Танков и авиации на нашем второстепенном участке фронта вообще не было. Проведенная артподготовка оказалась неэффективной. Хорошо замаскированные и многочисленные огневые точки противника - пушки и пулемёты подавлены не были.

Наконец сигнал ракетами. Три красных полосы прочертили небо - атака! По команде бойцы рванулись за командирами вперед, оставляя за собой змейки следов в глубоком снегу. Засвистели пули, оставляя за собой фонтанчики снега, в морозном воздухе раздались звонкие пулемётные очереди, залаяла автоматическая пушка. Пробежав 3-4 десятка метров, бойцы из-за сильного и хорошо пристрелянного огня противника вынуждены были залечь и дальше пробираться ползком по снегу, зарываясь в снег с головой. Метр за метром цепь бойцов упорно продвигалась вперед. Ротные и взводные командиры непрерывно подбадривают красноармейцев призывами: "Рота (взвод), вперед, за мной, мать вашу так, за Родину, мать вашу так, За Сталина, мать вашу так!". "Застрелю! Мать вашу так!"

То там, то здесь начали кричать и стонать раненые, позади цепи неподвижно лежали убитые. Легкораненые отползают в тыл сами. Тяжело раненые кричат о помощи: "Санитары, помогите! Братушки! Спасите!" К ним подползают на перевязку и транспортировку в тыл санинструкторы, пока их не перебили немецкие снайперы.

 

«Последнею усталостью устав,

Предсмертным умиранием охвачен,

Большие руки вяло распластав

Лежит солдат.

Он мог лежать иначе,

Он мог лежать с женой в своей постели,

Он мог не рвать намокший кровью мох,

Он мог... Да мог ли?

Ему военкомат повестку слал,

С ним рядом офицеры шли, шагали.

В тылу стучал машинкой трибунал».

                                       Борис  Слуцкий.

 

Немцы отражают нашу атаку автоматно-пулемётным и миномётным огнём. Иногда стреляет короткими очередями скорострельная малокалиберная  20-мм пушка типа "Эрликон". Солдаты прозвали эту пушку "собакой". Пушка и пулемёты хорошо замаскированы. Чтобы обнаружить их, надо встать на колени или в полный рост. На короткое время я позволяю себе это, но ничего не обнаруживаю. Стрельбу почти всё время ведет командир батареи, находящийся метров 200 сзади меня и несколько левее.

Наконец до немецкой траншеи осталось метров 100. Пехота по команде поднимается в атаку короткими перебежками. Из-за плотного и многослойного огня атака срывается. Цепи залегли. Я и мои миномётчики в атаку не поднимались, а продолжали ползти, таща за собой телефонный провод. Дивизионный, полковой и батальонный командиры беспрерывно требовали  атаковать противника. Матерная брань лилась сплошным потоком.

Но попробуй оторвать тело от земли под уничтожающим свинцовым огнём противника. Тебе бы врыться поглубже, в снег, а ты, как на блюдечке и кажется, что немец стреляет только в тебя. Но пример ротного командира и подсознательное "надо" заставляет тебя вскочить и бежать вперёд. Но опять напрасно. Огонь противника был таким плотным, что, пробежав десяток-другой шагов, люди падали как подкошенные. А один без них не побежишь. Атака срывалась.

Бойцы зарывались в снег, прятались в воронках от снарядов, гибли без пользы. На снегу большие розовые пятна крови, видные издалека. Не поймешь, кто живой, кто мертвый. Жуткая ситуация для коченеющих на холоде бойцов. Здорово сказал об этом фронтовой поэт:

 

 

«Снег минами изрыт вокруг,

И почернел от пыли минной.

Разрыв — и умирает друг,

И смерть опять проходит мимо.

Сейчас наступит мой черёд,

За мной одним идёт охота,

Будь проклят этот сорок третий год

И вмерзшая в снега пехота.»

 

Короткий зимний день, который показался нам очень долгим, наконец-то закончился. Наступила спасительная темнота. Нервное  напряжение немного спало. Но приказа на отход не было. Всю долгую зимнюю ночь мы пролежали на снегу под непрерывным освещением мертвенно-бледным светом немецких ракет, которые одна за другой рассекали ночную тьму. Цветные пунктиры трассирующих пуль перекрещивающимися строчками прошивали чёрное небо. По цвету трассирующих пуль ночью было видно, где свои, а где чужие. У наших трассы были красные, а у немцев огненно-голубые.

На ничейной земле были видны полузанесенные снегом замерзшие трупы бойцов, погибших в бесплодных атаках предыдущих боёв. Они лежали в тех позах, в которых их застала смерть - зрелище страшное, не для слабонервных, особенно при свете луны - у одного рука поднята, у другого нога поджата под себя.

Погода, как назло, явно не благоприятствовала нам. Днём всё время было пасмурно. Идущие с Запада свинцово-серые облака почти цеплялись за верхушки деревьев. В лицо бил холодный порывистый ветер. Мокрый снег сменялся мелким моросящим дождём. Это тоже мешало увидеть, откуда бьют орудия и пулемёты врага.

Воронки от снарядов, где мы прятались от снайперского огня гитлеровцев, днём заполнялись водой, ледяной кашей. Шинели, полушубки, ватные брюки, валенки, варежки не просыхали. Сменные портянки сушили на себе, намотав их на голое тело.

«Умели вы долго лежать на снегу,

Укрывшись полою шинели.

Умели огонь открывать по врагу,

Но трусить и лгать не умели.»

 

Немного спасало то, что ночью мы подогревались водкой, которая была в изобилии у командира роты, вернее, у его ординарца. Видя бессмысленность наших атак, опытный командир роты прибег к хитрости - делал инсценировку атаки. По его сигналу бойцы открывали ураганную стрельбу из винтовок, автоматов и пулемётов, бросали гранаты и во всё горло орали продолжительное "УРА", но сами с земли не поднимались. Потом командир роты докладывал по телефону командиру батальона, а тот выше, - "Атака сорвалась из-за плотного огня противника и понесенных потерь в личном составе".

Взрывы мин и снарядов держали нас в постоянном напряжении. Мины опаснее, чем снаряды. При разрыве снаряд несколько углубляется в землю и делает воронку, вследствие чего осколки идут под углом вверх. Мина от соприкосновения с землёй разрывается моментально, воронки не делает, и осколки идут параллельно земле, поражая лежащих вблизи людей.

Лёжа на снегу (днём - без движения из-за опасности снайпера, находившегося в 100 метрах от нас) я, как и все  другие, тысячу раз проклинал  непогоду и Гитлера. Из-за него, думалось мне, приходится переносить такие нечеловеческие мучения. Если уж воевать, то лучше на юге, где теплее и суше. Не знал я тогда, что моё желание сбудется. Самое большое желание было у меня в это время — выспаться в тепле в постели с чистыми простынями и что бы за шею не капало.

Ружейно-пулемётный огонь противника добивал всё, что шевелилось. В голову иногда вползала мысль: "Ну, всё, конец". Многие остались лежать на поле навсегда. Почему они так бесславно погибли? Как можно пехоте атаковать сильно укрепленную позицию врага, не уничтожив предварительно его пушки и пулемёты? Почему мы так нелепо лезли на передний край немцев? Страшно погибать глупо, без смысла, по своему собственному или чужому идиотизму. Бывалые солдаты говорили: "Не война, а убийство". Такие мысли появлялись, но я их гнал прочь. Жизнь приучила меня не сгибаться перед трудностями, а преодолевать их, не подчиняться смерти и бороться до конца, пока есть силы. Может быть, потому и выжил.

Ночь на снегу и холоде, под вражеским обстрелом, казалась бесконечной. Это было на пределе человеческих возможностей. А пришлось на снегу пролежать мне ТРИ ДНЯ И ТРИ НОЧИ подряд. За всю мировую историю человечества редко кому пришлось испытать того, что пришлось на долю солдата Великой Отечественной.

Если кто сомневается в этом, то мой совет - досконально изучить этот вопрос. Кто хочет испытать хотя бы тысячную долю того, что пережили мы, пусть хотя бы один час полежит зимою на снегу без движения. Уверен, что и в хорошую солнечную погоду этот час ему покажется вечностью, и он уже по другому будет смотреть на дряхлого старикашку с клюкою в руке, у которого на груди сверкает солдатская медаль "3а боевые заслуги".

При воспоминании о тех жестоких днях и неизмеримых мучениях, которые перенесли солдаты в Отечественную войну, у них в старости появляется слезинка на глазах, на что с недоумением смотрит  молодое поколение, не прошедшее таких испытаний.

«Два дня здесь бушевали ветры

С чужой и нашей стороны.

И не осталось даже метра

Спокойной ровной белизны.

Два дня атаки здесь гремели

До поздней ночи. За два дня

Снега от дыма почернели

И растопились от огня...

Отчизна-мать! На подвиг бранный

Нас вновь бросая, помяни

Оставшихся на безымянном

Февральском поле в эти дни».

 

Люди, слабые духом, не выдерживали подобных испытаний и кончали жизнь самоубийством, совершали членовредительство (стреляли себе в ногу, в руку, в бок), дезертировали, перебегали к противнику, сходили с ума, симулировали болезни. Таких было мало, но они были. В  кино об этом не показывают и в книгах о войне об этом не напишут.

 За время работы в Военной Коллегии Верховного суда СССР мне стало известно, что только по приговорам военных трибуналов были расстреляны перед строем  за измену Родине и дезертирство 157 тысяч человек — это условно пятнадцать стрелковых дивизий полного состава. Всего же за время войны осуждено военными трибуналами 994 тысячи военнослужащих.

Характерен в этом отношении ставший мировой известностью подвиг Александра Матросова. В этом же наступлении, на 30 километров южнее, у деревни Чернушки, на реке Ловать, 26 февраля 1943 года совершил свой бессмертный подвиг Александр Матросов, мой одногодка, 1924 года рождения. Он рано лишился родителей, воспитывался в детском доме, потом работал помощником воспитателя в трудовой колонии, т. е. смолоду прошел суровую школу жизни.

Это был первый бой Матросова. Его рота залегла перед немецкой траншеей под сильным огнём противника. На снегу пролежали шесть часов. Командиры всё время повторяли приказ — не отступать, только вперед. Уже много убитых, боеприпасы на исходе, активно действуют немецкие снайперы, особенно  немецкий пулемёт из дзота. Да пропади оно всё пропадом, лучше смерть, чем такая жизнь. Матросов подполз к дзоту и своим телом закрыл его амбразуру. Пулемёт замолчал. Рота поднялась в атаку и захватила немецкую траншею. Кто-то из высоких узколобых начальников решил: пускай этот подвиг будет совершен 23 февраля - праздник дня Красной Армии. Для пропаганды это будет лучше, эффектнее. Но рано или поздно обман выявится. Так и произошло.

На моих глазах бесславно погиб командир соседней роты, который  (он был крепко пьян) подал команду в атаку, а его бойцы не поднимаются с земли. Он вместе с ординарцем стал бегать между ними, ругаясь и пиная солдат ногой, но тут же был сражён снайперской пулей.

На третий день наступления, рано утром, еще не рассвело, артиллеристы притащили волоком 45 мм артиллерийское орудие, чтобы с рассветом бить прямой наводкой по вражеским целям. Фронтовики назвали эту пушку "Прощай, Родина". Видя это, пехотинцы стали отползать от орудия в разные стороны метров на 20-30. Я со своими красноармейцами тоже отполз в сторону. Опытные воины знали, что как только пушка начнёт стрелять, так на неё обрушится шквал вражеского огня из всех видов оружия. Так и произошло. С рассветом артиллеристы смогли сделать лишь 10-12 выстрелов, так как все они были перебиты, а пушка разбита вражеским огнём.

После всех этих мучений и переживаний на снегу под городом Холмом мною близко к сердцу принимается застольная песня фронтового поэта Павла Шубина:

 

"Выпьем за тех, кто командовал ротами,

Кто умирал на снегу,

Кто в Ленинград пробирался болотами,

Горло сжимая врагу!"

 

А проклятый враг в это время уверенно сидел в хорошо оборудованных, бетонированных и замаскированных блиндажах, дзотах и землянках, и в боеприпасах и продовольствии нужды не испытывал. Перед нами оборонялась немецкая авиаполевая дивизия. Личный состав некоторых авиационных частей был преобразован в пехоту. Эти дивизии были снабжены большим количеством зенитной артиллерии, которая прямой наводкой стреляла по наземным целям. В такой дивизии было двенадцать  88-мм зенитных пушек и сорок 28-мм. Большую часть дня на большой высоте кружил немецкий самолёт-разведчик - двухфюзеляжный разведывательный самолёт "Фокке-Вульф-189". Солдаты называли его "рамой". В конце концов, бойцы даже начали привыкать к его монотонному жужжанию. Временами фашистский лётчик, развлекаясь, сбрасывал вниз на нас то бочку с пробитыми отверстиями, то кусок рельса. Они стремительно неслись к земле, производя адское завывание и свист, что действовало устрашающе. По нему все стреляли, но мы не знали, что низ у самолёта бронирован и наши выстрелы по нему были бесполезны.

За трое суток лежания на снегу горячего питания нам не доставляли. Люди давно забыли вкус горячей пищи. Мы были голодными. Питались только сухарями, да и то с перебоями. Доставка продовольствия и боеприпасов стала почти невозможной из-за непролазной грязи на дорогах. А у убитых в вещмешках было по буханке хлеба, которую всем нам дали перед наступлением. Ночью мы подползали к мертвым, ножом вспарывали вещмешок и брали оттуда буханку хлеба.

 

"Мой товарищ, в предсмертной агонии,

Не кричи, не зови людей.

Дай-ка лучше согрею ладони я

Над дымящейся кровью твоей.

И не плачь, не стони, ты не маленький,

Ты не ранен, ты просто убит.

Дай-ка лучше сниму с тебя валенки,

Мне еще воевать предстоит".

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ВТОРОЕ РАНЕНИЕ. КАК ЕЩЕ РАЗ ГРОЗИЛИ         РАССТРЕЛОМ .

 

А завтра утром наступать…

В землянке, в тишине прогорклой,

Мой верный друг со мной опять

Последней делится махоркой.

                              Волнение бьет, как молоток, по нервам,

Не каждому такое по плечу:

Встать и пойти в атаку самым первым,

Искать других сравнений не хочу.

 

 На третьи сутки лежания на снегу я не выдержал и, воспользовавшись необходимостью исправить повреждённый телефонный кабель, вместо телефониста, пошел сам его исправлять, не испросив на это разрешения старшего начальника. Это было ночью, После этого я зашел к командиру дивизиона. Он в шалаше в компании других офицеров и при свете коптилки выпивал и был крепко пьяным.

Увидев меня и даже не выслушав, он рассвирепел, что я самовольно оставил позицию и, ругаясь непечатными словами, выхватил из кобуры пистолет, передёрнул затвор, загнав патрон в патронник ствола, и направил на меня, приказав немедленно возвращаться на своё место. Так, по пьянке, можно было легко меня и пристрелить, такие случаи на фронте бывали, но, как говорится, Бог миловал.

В бинокль я заметил место, откуда вырывалась струя пульсирующего пламени. Это из амбразуры дзота стрелял вражеский пулемёт, прижимающий к земле ливнем пуль нашу наступающую пехоту. (Дзот, это - дерево-земляная огневая точка). Испросив по телефону разрешение командира батареи на открытие стрельбы, я передал на огневую позицию нашей 120 мм миномётной батареи соответствующую команду.

Батарея открыла огонь. На пристрелку и поражение цели было израсходовано 12 мин. Мины точно легли в цель. Когда дым от разрывов рассеялся, на том месте, где был пулемётный дзот, было видно только тёмное пятно. Дзот молчал. Спустя много лет я прочитал в книге о Героях Советского Союза, что такому же командиру взвода управления миномётной батареи, уничтожившему в бою вражеский пулемёт, присвоили звание Героя Советского союза. Я же даже медали не получил.

Первая боевая удача на боевом личном счету, как тогда говорили, уничтоженная боевая точка. Дело не во славе, а в духовном удовлетворении - ведь и я внёс пусть небольшой, но свой вклад в общее дело разгрома врага, один шаг к Победе.

Наступили четвёртые сутки нашего лежания на снегу в 100 метрах от вражеской траншеи. Только молодость и чувство выполнения святого воинского долга заставляло нас стойко переносить это жестокое страдание. Я лежал, спрятавшись за небольшой пенёк, и увидел в бинокль скорострельную немецкую пушку, которая неоднократно стреляла по нашей пехоте. Я перевернулся на спину (лёжа на животе, тело затекло), и стал вычислять данные для стрельбы батареи. Видимо это движение было замечено снайпером. Страшной силы удар поразил меня в правое плечо — как будто здоровый мужик крепко ударил меня дубиной. Вначале я подумал, что в меня попал снаряд с этой самой пушки. Но снаряд должен был разорвать меня на куски, а этого не было.

Значит, в меня попал снайпер, заметивший через оптический прицел своей винтовки моё шевеление за пнём. На груди мой маскхалат обагрился кровью. Испуга не было. Сознание чётко работало. Изо рта, носа, входного (на правом плече) и выходного (на левой стороне шеи) пулевых отверстий сильно льётся кровь. Я чувствую моментальную слабость во всём теле и безразличие ко всему окружающему.

Я говорю лежавшим рядом со мной разведчикам и связистам "Перевязывайте меня скорее", - однако моих слов не слышно, от меня исходит какое-то шипение. Какой-то момент они обалдело смотрели на меня, соображая, ведь только что командир был невредим, а теперь весь снаружи покрывается кровью. На левой стороне шеи образовалось обширное выходное отверстие. Потом осматривавшие меня врачи в госпиталях будут удивляться, тому, что я остался жив.

Пуля в одном миллиметре прошла от сонной артерии и спинного мозга. Я не мог ни кушать, ни говорить, ни поворачивать шеей. Правая рука атрофировалась (был повреждён нерв, управлявший рукой). Рука в локте и пальцы мне не подчинялись — не сгибались и не разгибались. В известной песенке военного времени поётся: "а до смерти четыре шага", а тут до смерти был один миллиметр.

На месте перевязывать меня было нельзя из-за опасения поражения снайпером. Меня положили на плащ-накидку и вдвоём потянули метров на 50 в лощинку, которая не просматривалась со стороны немцев. По снегу за мной тянулся кровавый след, как в песне гражданской войны, - "След кровавый стелется по сырой траве... ".

Стали меня перевязывать, но место ранения было такое неудобное, что одного моего медицинского пакета не хватило, перевязали вторым, но кровь продолжала сочиться и сквозь эти бинты и вату.

К передовой цепи пехоты с тыла по снегу был проделан коридор шириной в метр и высотой в 60-70 сантиметров. Вот по этому коридору и тащили меня на плащ-накидке в тыл, пригибаясь и падая, когда вблизи разрывался снаряд или мина. Доставили меня в шалаш к командиру полка, а ему в шалаше женщина, капитан, начальник медслужбы полка, на примусе в сковородке жарит картошку. Предложили картошку и мне, но я, хотя и был голоден, есть не мог, даже слюну проглотить не мог, из-за сильной боли в шее.

Тут же командир полка майор Барабанов сообщил мне, что 19 февраля 1943 года приказом Командующего Калининским фронтом генерал-лейтенанта Конева мне присвоено очередное воинское звание "лейтенант". Мне было 18 лет и 2 месяца. В звании младшего лейтенанта я проходил 9 месяцев. (Лейтенант в Российской армии  соответствовал подпоручику, в кавалерии - корнету, в казачьих войсках — хорунжему, для гражданских чиновников – коллежскому секретарю. В таком звании ходил при царском дворе поэт Александр Сергеевич Пушкин). Из-за большой потери крови я был в таком состоянии, что на это радостное сообщение никак не реагировал.

Четыре дня наступления на немецкие позиции не дали положительного результата. Ввиду отсутствия перспективы наступление было прекращено. Потери наших войск были большие. Только 8-гв. стрелковая дивизия потеряла 611 человек убитыми и 1115 ранеными, не считая потерь в приданных дивизии воинских частях. В нашем полку погибли, как писали в "похоронках", смертью храбрых, один командир батареи, один командир взвода управления, несколько красноармейцев и лошадей. Были и раненые. В газетных сводках информбюро о нашем наступлении сообщалось: "На  Северо-Западном фронте происходили бои местного значения". Город Холм был освобождён от немцев только через год-21 февраля 1944 года, и соседний с нашим полком 561-й миномётный полк получил почётное наименование "Холмский".

На крестьянских розвальнях 120 километров меня двое суток везли по накатанной лесной дороге к ближайшей железнодорожной станции. Кроме меня и ездового в санях было еще двое тяжело раненных. Организм мой сильно ослабел, я потерял много крови, кушать ничего не мог. Всю дорогу все трое от мучительной боли громко стонали. Иногда сани при наклоне на скользкой дороге ударялись о бровку, и от сильного толчка я на какое-то время терял сознание.

Помнится, на ночь остановились в какой-то деревне, в большом доме, видимо, школе. В комнате на полу, устланном соломой, лежало человек 20 тяжело раненых. Пахло карболкой и йодоформом. Рядом кто-то слабым голосом просил пить, еще один бормотал, видимо, в забытьи. Многие стонали. Но один выделялся тем, что всё время выкрикивал "Ой, задохнусь, ой задохнусь!" Он был ранен в грудь. На грудь ему наложили гипс, который высох, стянул грудь и препятствовал нормальному дыханию. И так всем было тяжело, а тут еще эти душераздирающие выкрики. Кто-то не выдержал и крикнул ему: "Да задохнись ты наконец!" Жуткая картина.

Через двое суток привезли меня в полевой передвижной госпиталь, где сделали перевязку. К этому времени кровавые бинты засохли и крепко прилипли к ранам. Когда бинты отрывали от ран, была невыносимая боль. В связи с транспортировкой, я последовательно находился в МСБ, ППГ, СЭГ-2749, ЭГ-2446 ( медицинский санитарный батальон, полевой передвижной госпиталь, эвакуационный госпиталь ).

Наконец на санитарном поезде прибыл в город Иваново на окончательное лечение. В Иваново в то время было 25 военных госпиталей. Госпитали специализировались. В одних помещали раненных в голову и шею, в других с ранениями живота, в третьих груди, в четвертых - конечностей и так далее.

С поезда нас человек тридцать повезли в госпиталь, где лечат раненых в  голову и шею. При этом мне, как и другим, засунули за пазуху историю болезни. История болезни это документ, который подтверждает, что ты не дезертир, а ранение получил на фронте. И тут в голову пришла мысль, а не поехать ли мне в город Петропавловск, повидать отца, мать и брата, которых я оставил два  года тому назад еще в 16-летнем возрасте?

Нелегко в 18 лет, находясь вдали от родных и близких, познавать жизнь с самых жестоких её сторон и в самое жестокое время! Приходит у человека час, у каждого разный, когда тоска по истокам своим, по родным, по корням становится невыносимой до сердечной боли. Тоска по тому неповторимому миру юности, от которого я ушел добровольно в 1941 году.

В то время моё состояние вследствие ранения было очень тяжелым. Рана нестерпимо болела, гортань прострелена насквозь, в сутки я могу сделать 3-4 глотка пережеванной пищи и воды, из-за мучительной боли я на большее не решался. Ввиду большой потери крови и недоедания сильно ослабел и еле ходил. Правая рука атрофирована, т. е. не разгибается ни в локте, ни в запястье.

 Пальцы скручены и недвижимы. Руку в рукав полушубка просунуть не могу, и полушубок ношу накинутый на плечи. Всё делаю левой рукой. Голосовые связки также были повреждены пулей, говорить я не мог, а только сипел.

И, несмотря на это, я всё же решился на побег! Исходил из того, что кто не рискует, тот не пьёт шампанское. Ехать мне нужно было зайцем. Надлежащих документов и денег на билет не было. Незаметно покинув через задний двор госпиталь, я добрёл до вокзала и сел  на пассажирский поезд, идущий на Восток. Ехать мне надо было две тысячи километров, за Уральский хребет, в Сибирь, в город Петропавловск Казахской ССР.

 

"Рядом взрыв... И вдруг увидел я

Этот миг я помню хорошо:

Вырос столб земли, крутя

В воздухе солдатский вещмешок.

Не шагнул никто из нас назад!

Наступила снова тишина.

Мне заметил кто-то из солдат

"У тебя пробилась седина".

Седина!.. Ей быть немудрено,

Если человеку в двадцать пять

В смертных битвах было суждено

Молодость стране своей отдать".

 

Сколько же непознанной силы в человеке, что мне в таком состоянии в зимнее время пришлось с несколькими пересадками ехать дней десять! Джек Лондон прав. Любовь к жизни – великая сила!  Самая главная опасность — не попасть на глаза военных патрулей, которые проверяли каждый поезд на предмет поимки дезертиров. Пощады они не знали. Патрули отъелись на тыловых харчах, спали в тёплых постелях, ходили в новом чистом обмундировании, толстомордые и краснощёкие, они цепко держались за свою службу в тылу и больше смерти боялись попасть на фронт, а потому, стараясь выслужиться, задерживали проезжающих по малейшему поводу, препровождали в комендатуру, а оттуда одна дорога — в трибунал.

С тех пор я, как и многие фронтовики, люто ненавижу тех, кто всю войну отсиделся в тылу. Надо сказать, что и они нам — фронтовикам платят той же монетой, только стараются не показать этого. И еще скажу о том, что после войны фронтовики, много раз раненные, перенесшие сильнейшие духовные и физические перенапряжения, с многочисленными болезнями, не могли в мирное время соревноваться с теми, кто всю войну просидел в тылу в запасных полках, военных училищах, комендатурах, военкоматах, складах и т. п.  И тыловики стали занимать в армии лучшие должности и получать  звания. Особенно много оказалось их в наших войсках за границей, где материально они были обеспечены в 5-10 раз больше, чем те, кто служил в России. Ну, Бог с ними!

В пути я большей частью лежал на полу под нижней полкой (в грязи и пыли) или на самой верхней полке, закрываясь чемоданами и узлами. Попутчики, как могли, помогали мне спрятаться от комендантских патрулей.

Приехал в Петропавловск, в два часа ночи. Станция от города — два километра. Мороз -30 градусов. Нетерпение ожидания встречи с родными было таково, что я не стал дожидаться утра, а пошёл в город, в котором я ранее никогда не был. Адрес мне был известен (ул. Кирова, дом № 116). В безлюдной темноте еле-еле нашел необходимый дом и нужную дверь. Сейчас, когда я спустя полвека пишу эти строки, даже мне трудно поверить, что это действительно так было.

Стучу. Долго не открывают. Наконец дверь открылась, и какая-то женщина через узкую щель в двери спрашивает, что мне надо? Я ей сиплю в ответ, она меня не понимает, толкает в грудь, отчего я с крыльца падаю в сугроб снега. Вот тут-то, когда я достиг цели, силы мои душевные и физические полностью исчерпались. Я так и остался без движения лежать на снегу, и, наверное, замерз бы, но дверь снова открылась, надо мной наклонился мужчина, в котором я узнал отца.

Оказывается, недавно к отцу приехала эвакуированная с Киева моя тётка, сестра моей матери — Вера, с двумя детьми. Об этом родные не успели мне сообщить. Она устроилась работать официанткой в ресторане и привыкла грубо обращаться с пьяными. Она и меня приняла за пьяного.

На вопрос отца, что там такое, тётка ответила, что какой-то пьяный солдат. Отец был военным комиссаром города Петропавловска и решил сам выяснить, кто же в пьяном виде стучится ночью к нему в дом.

Конечно, все встали и не спали до утра — отец, мать, брат Толя, Вера с детьми — Людой и Николаем. Отец первым делом спросил, — законно ли я к нему прибыл, имея в виду, не дезертир ли я. Но когда я молча снял полушубок и все увидели в грязных бинтах шею и плечо, а правую руку на перевязи, то вопрос отпал само собой.

Утром я уже был помещён в госпиталь, где пробыл на излечении три месяца. Когда уже зажили раны, то еще долго не работала моя атрофированная рука, пальцы не разгибались. Прошло с тех пор более 50 лет, а пальцы на правой руке до сих пор полностью не разгибаются.

В госпитале запомнилась бесхитростная песенка, которую охотно пели выздоравливающие бойцы. Слова народные:

 

«Жили два товарища на свете,

Хлеб и соль делили пополам,

Оба молодые, оба Пети,

Оба гнали немца по полям.

Вот один товарищ был контужен,

И осколком ранен был другой,

Медсестра стянула бинт потуже,

Чтобы жил товарищ дорогой.

И обоих с ложечки кормила

И к обоим ласкова была,

Медсестра по имени Людмила

В госпитале милая сестра».

 

По выписке из госпиталя я просил отца принять меры к оставлению меня в тылу, он имел такую возможность. По закону с 18 лет только призывают на военную службу, а я уже полтора года служил в армии, на фронте был дважды ранен и после госпиталя был признан медкомиссией ограниченно годным к военной службе, но отец, будучи очень принципиальным партийцем, ничего не сделал для этого.

 

25-й АРТИЛЛЕРИЙСКИЙ ПОЛК ОФИЦЕРСКОГО СОСТАВА.

 

В июне 1943 года медицинской военно-врачебной комиссией Петропавловского гарнизона я был признан ограниченно годным к военной службе I степени с диагнозом "травматический плексит правого плечевого спле­тения и частичный парез правой руки с ограничением движения пальцев правой руки". Ограниченно годные проходят воинскую службу в тылу, на фронт их уже не посылают. Для дальнейшей службы я выехал в Ташкент, в штаб Среднеазиатского военного округа, в дивизион артиллерийского резерва. Дивизион располагался возле города Чирчик, в 40 километрах от Ташкента, в так называемых "Сталинских лагерях". Соседями с нами было Харьковское танковое училище им И. В. Сталина.

В дивизионе резерва офицерского состава я пробыл около недели, после чего меня и несколько других офицеров вызвали в отдел кадров штаба округа для получения назначения командиром взвода в Рязанское училище тяжёлой артиллерии, где орудия калибром 203 и 280 мм (такие пушки на гусеничном ходу стоят у главного входа нашего Одесского артучилища).

Я возликовал! Служить в настоящей артиллерии — это моя мечта. Того, чему я обучился в Подольском артучилище - 45 и 76 мм противотанковым пушкам, стреляющим, как правило, прямой наводкой, многие не считали настоящей артиллерией.

Но произошла досадная оплошность. Перед назначением каждому из нас инспектором отдела кадров был устроен своеобразный экзамен. Мне был задан очень простой вопрос: "Сколько союзных республик в СССР?" Я, конечно, волновался и подумал, что недавно у нас было 16 республик, да присоединились ещё три прибалтийские республики и ответил - 19. Неправильно, ответил инспектор, "можете идти в дивизион". И только за дверью я с ужасом вспомнил, что всего-то у нас вместе с прибалтийскими 16 республик, но было уже поздно. Так и не состоялось моё приобщение к настоящей артиллерии. Жизнь - это ещё и удары судьбы. Без этого не бывает.

Но вскоре я был назначен командиром взвода в 25 учебный артиллерийский полк офицерского состава (УАПОС). К ноябрю 1943 года военное положение на фронтах стабилизировалось, опасность поражения миновала, и Верховным командованием Вооруженных Сил было принято решение о ликвидации в армии института военных комиссаров в подразделениях - ротах, батареях, эскадронах, эскадрильях и т. д.

Тысячи освободившихся офицеров, бывших комиссаров, были направлены в сформированные учебные полки для переобучения их на строевых командиров тех же войск, где раньше они проходили службу. Были созданы учебные полки офицерского состава - пехотные, артиллерийские, танковые, авиационные и т. д. Офицеры, ставшие курсантами, обучались 6 месяцев и после этого назначались в войска командирами взводов, батарей, эскадрилий.

Вот и я попал в такой полк командиром офицерского взвода, в котором было 40 офицеров в званиях от младшего лейтенанта до капитана. В 18 лет командовать таким взводом для меня было престижно. Полк находился в Ташкенте.

С 6 часов утра и до 10 часов вечера я был занят по службе: подъём отбой, построения, уборка помещения, контроль за личным составом, чистка лошадей (три раза в день), кормление их, обслуживание артиллерийских орудий и многое другое. Воинские дисциплины читали офицерам-курсантам штатные преподаватели полка, некоторые были из них с опытом Гражданской войны. Они вели тактику артиллерии, огневую службу, инженерное, химическое, ветеринарное дело, связь, топографию. Мне же приходилось заниматься с курсантами изучением материальной части орудий, политической, стрелковой, физической, строевой, конной подготовкой, уставами. Свободного времени совершенно не было. Отдых был только в воскресенье. Никаких отпусков в военное время офицерам и рядовым не полагалось.

За моим взводом также были закреплены две 122-мм гаубицы образца 1902-1930 годов, 12 артиллерийских лошадей (по 6 лошадей на орудие), упряжь к ним, а также два артиллерийских снарядных ящика на колёсах. За мной лично была закреплена строевая лошадь. Нередко в свободное время я проезжал верхом на своём коне по проспектам Ташкента, на ногах шпоры с малиновым звоном, на левом рукаве знак противотанкиста - чёрный бархатный ромб с красной окантовкой и в центре перекрещивающиеся пушечные стволы - эмблемы. На левой груди гимнастёрки две нашивки - одна золотая за тяжёлое ранение, другая красная - за лёгкое ранение, на плечах золотистые погоны с двумя серебряными звёздочками. Красивое зрелище, и многие прохожие останавливались, глядя, как я гарцую на горделивом коне, идущем лёгкой рысью по главным улицам столицы Узбекистана. Романтика! Наконец-то я её дождался.

В полку было 5 дивизионов по 5 батарей в каждом. В батарее - 4 взвода. Всего кусантов-3200 человек. В этом полку получил первое в своей жизни дисциплинарное взыскание.

Я был назначен командиром батареи для сопровождения в почётном траурном эскорте праха умершего какого-то генерала при захоронении его на городском кладбище в Ташкенте. В эскорте было четыре пушки калибра 122 мм. Каждую пушку везли три пары лошадей (передний унос, средний унос и коренной унос). До производства артиллерийского салюта лошадей открепили от пушечных лафетов и отвели на небольшое расстояние. Эти лошади на войне не были и к выстрелам из пушек приучены не были, да и державшие их на поводе ездовые были неопытные.

При артиллерийском залпе из четырёх орудий несколько лошадей испугались, встали на дыбы. Ездовые от страха выпустили поводья и лошади разбежались по кладбищу, поломав кое-где кресты и памятники. 3а это мне было объявлено командиром полка 5 суток дисциплинарного ареста на гауптвахте, которое я почему-то не отбывал, и в карточку это взыскание мне не записали.

В связи с болезнью матери, о чём отец прислал заверенную врачом справку, мне был предоставлен в апреле 1944 года краткосрочный отпуск  сроком на 10 суток с поездкой к родителям в город Петропавловск. Из Ташкента я ехал по "Турксибу" - "Туркестано-Сибирской» железнодорожной магистрали, построенной в 1930 году. Проезжал город Алма-Ата, до революции он назывался "Верный". В этом городе Фурманов руководил ликвидацией контрреволюционного мятежа, описанного им в повести "Мятеж".

У меня с собой было штатное личное оружие - пистолет "ТТ". При остановке в Барнауле я вышел из вагона погулять по перрону. Меня задержал комендантский патруль и отвёл к коменданту станции, который, угрожая применением силы, отобрал у меня пистолет, о чём выдал справку. Оказывается, к этому времени был издан Приказ Наркома Обороны, запрещающий в отпуск следовать с оружием. По приезду в полк я от начальства выслушал много ругани за то, что отдал пистолет.

В Ташкенте случайно встретил свою одноклассницу по школе в городе Днепропетровске - Фалькенштейн, несколько раз приезжал к ней на коне на квартиру.

 Однажды попал у неё на вечеринку, и один пьяный еврей предложил мне за 1000 рублей купить у него орден Красного Знамени с оформленным на меня документом о награждении. Я страшно удивился этому цинизму, но на подобную сделку не пошел.

У меня болел зуб, и я ходил на лечение к стоматологу-армянке. У неё 18-летняя дочь, симпатичная, работала в санчасти полка санитаркой. Присмотревшись ко мне, мама стала уговаривать меня жениться на её дочери, обещая открытым текстом, что в этом случае на фронт меня уже больше не пошлют. Тогда по молодости лет я вообще не думал о женитьбе и тем более на армянке.

В отдалённой перспективе я представлял себя женатым, но только на русской. И даже возможность остаться в тылу до конца войны, т. е. не быть убитым или покалеченным, не прельстила меня. Я твёрдо был убеждён, что лучше я поеду на фронт, чем женюсь.

Запомнилась шутка, ходившая в полку среди командиров учебных взводов: "Дурак любит учить, а умный любит учиться".

Под Ташкентом узбеки строили какой-то очередной канал. Первый секретарь Центрального Комитета Коммунистической партии Узбекистана публично дал слово товарищу Сталину, что канал будет готов к запланированному сроку. Но сил у них не хватило, к сроку они не успевали. Не сдержать данное товарищу Сталину слово было нельзя. Такое даже во сне не могло присниться. И вот сорвали с учёбы офицерский полк в 3000 человек и на две недели послали работать на канале - махать кетменём (узбекская лопата). Так что в пятиорденоносном Узбекистане есть и моя малая толика труда.

Узнав, что находившаяся в Ташкенте военная академия тыла объявила приём слушателей на учёбу, я загорелся желанием поступить в эту академию. То, что академия тыла готовит офицеров-интендантов: продовольственной службы, вещевой, боеприпасов, горюче-смазочных материалов, меня не смущало.

Очень уж хотелось мне иметь высшее образование, хотя и военное. Да и служба командиром взвода, а я прослужил в этой должности к тому времени около двух лет, порядком надоела. А на более высокие должности меня не назначали по причине моей молодости. Мне было тогда 18 лет.

Собрав необходимые документы, я пошёл в  академию, но в приёме мне отказали ввиду отсутствия двухлетнего стажа пребывания на офицерских должностях. А мой офицерский стаж был лишь I год и 8 месяцев.

В этом полку я прослужил до мая 1944 года. Проходя службу в глубоком тылу, я удивился большому количеству офицеров, которые вообще не были на фронте, хотя война длилась уже третий год. Таких в нашем полку было 60%. Только единицы писали рапорты об отправлении на фронт и, как правило, это были бывшие фронтовики. А тыловики всеми способами старались удержаться за своё место. После войны они все как один будут говорить, что писали рапорта с просьбой отправить их на фронт, но командование каждый раз отказывало им в этом. Это про них фронтовики шутили: » Прошел славный боевой путь в составе 5-го Украинского фронта на Ташкентском направлении «. ( Пояснение: во время Отечественной войны было четыре Украинских фронта – 1-й, 2-й, 3-й и 4-й ).

Но определённый процент надо было отправлять на фронт, и отыгрались на мне. Несмотря на моё возражение о том, что я уже два раза был на фронте и дважды ранен, и по состоянию здоровья я не могу быть на фронте, так как медицинской комиссией я признан ограниченно годным 1-й степени, что вследствие тяжёлого ранения моя правая рука в два раза слабее левой, меня всё-таки направили снова на фронт.

Надо сказать, что не очень-то мне хотелось в третий раз ехать на фронт, в эту человеческую мясорубку. Но и не очень я горевал в связи с этим. Фронтовик в тылу приживается с трудом, чувствует себя неуютно. На фронте больше свободы, боевого товарищества, взаимной выручки, честности, благородства, и питание намного лучше.

А здесь одна бюрократическая писанина, которая  совсем замучила. На каждое занятие требовали план-конспект его проведения. А я каждый день, кроме воскресения, проводил с курсантами 3-4 занятия. Домой (я, как и другие офицеры, жил на частной квартире) приходил усталым в 10-11 часов вечера и до полночи сидел за составлением этих ненавистных конспектов.

В середине мая 1944 года я выехал в Москву в распоряжение начальника главного управление артиллерией Красной армии. Временно меня зачислили в артиллерийский дивизион резерва, который дислоцировался на станции Икша Савеловской железной дороги под Москвой.

Здесь снова, как и в училище, ходил часовым в караул, охраняя штаб дивизиона и военные склады. Тяжело простоять на посту 4 часа. Чего только не передумаешь за это время, пока стоишь на посту, с винтовкой в руках. И вся твоя жизнь пройдёт мысленно, и всех родных и знакомых вспомнишь. А больше всего глядишь ночью на чёрное небо с серебристой дорожкой млечного пути — нашу Галактику с миллионами звёзд.

В резерве я пробыл дней 10, после чего меня вызвали в отдел кадров артиллерии и сказали, что я направляюсь в 1-й Украинский фронт на должность командира взвода управления штурмового инженерно-сапёрного батальона. На моё возражение, что в сапёрном деле я ничего не понимаю, кадровик (судя по всему, закоренелый тыловик!) мне сказал, что артиллеристов сейчас переизбыток, а есть нужда в офицерах инженерных войск. Так как  в училище я прошёл курс инженерной подготовки, поэтому и назначаюсь на такую же должность, на которой был на фронте - командиром взвода управления (разведка и связь).

 Кадровик сказал, что  это приказ, а приказ, как говорилось в воинском уставе, утвержденным самим Верховным Главнокомандующим Красной Армии маршалом Советского Союза товарищем Сталиным для военного человека - это святыня и подлежит беспрекословному исполнению. Против товарища Сталина я пойти не смог и пришлось мне подчиниться. Воистину, чудны неисповедимы дела твои, Господи!

К месту назначения надо было ехать через Киев, где проживали мои многочисленные родственники по матери. В поезде, при подъезде к Киеву, у меня украли фуражку. Киевские родственники дали мне чёрную каракулевую шапку-папаху. Так я и приехал в сапёрный батальон с кавалерийской папахой на голове и со шпорами на сапогах.

А шпоры мне достались следующим образом: весной 1944 года, когда я служил в Ташкенте в артиллерийском полку на конной тяге и имел право носить шпоры, я заболел и попал в госпиталь. В громадном зале лежало одновременно на койках около 100 раненых и больных. Шум стоял невообразимый (стоны, крики, ругань, храпы). Ночью свет не тушили. В общем, картина не для слабонервных!

Соседом по койке оказался подросток - сын генерала. Он мне и рассказал, что его отец на фронте, а дома у него имеются кавалерийские офицерские шпоры с малиновым звоном. Долго я уговаривал его отдать мне эти шпоры и, наконец, уговорил. Моим шпорам завидовали офицеры полка - мои сослуживцы.

Носил я их и на службе и вне службы, когда в свободное от службы время прогуливался по Ташкенту или ездил верхом на своём коне. Правда, носил я шпоры недолго. Когда попал в сапёрный батальон,  там хотя и были обозные лошади, но носить шпоры  было не приня­то, и я их снял.

Будучи в Киеве, ходил смотреть главную улицу города - Крещатик. Она вся в развалинах. Оказывается, с подходом немцев к Киеву в июле 1941 года весь Крещатик, а это улица длиной в полтора километра и застроенная 6-ю и 8-ю этажными домами красивой архитектуры, была заминирована с расчётом на то, что когда немцы займут Киев и посе­лятся в домах на главной улице, то тут дома и будут взорваны. В домах заложили сотни тонн взрывчатого вещества.

Через три дня после занятия Киева немцами город страшно вздрогнул. Весь Крещатик поднялся на воздух. Сигнал к взрыву был дан по радио. Расчёт был на дураков, но таковыми немцы не были. Ни один немец не погиб.

О минировании Крещатика они узнали и в дома не поселялись. Построить новый Крещатик нам стоило тысячи миллионов рублей.

Несколько позднее таким же образом был взорван чудо архитектуры, - старинный Успенский собор в Киево-Печерской лавре. Собор был возведён в 1078 году и простоял 850 лет. Долгое время советской пропагандой распространялся слух, что собор был взорван немцами-вандалами.

В 1932 году большевиками был взорван в Киеве Михайловский Златоверхий собор, построенный русскими умельцами в 1113 году.

Здесь в Киеве княжил Святослав, который прибил свой щит на вратах Царьграда (сейчас Стамбул), а перед сражением с половцами посылал им гонца с вестью "Иду на вы". Сохранились в истории и его знаменитые слова: "Не посрамим земли Русской, но ляжем костьми, ибо мёртвые сраму не имут". Нестор-монах летописец писал об этом 900 лет тому назад. Кстати, Нестор был захоронен в Киево-Печерской лавре вместе со знаменитым богатырём земли Русской Ильей Муромцем. У ворот лавры Нестору поставлен памятник.

Здесь же под Киевом произошло самое тяжёлое поражение в истории войн на земле. В сентябре 1941 года немцами были окружены 4 наши общевойсковые армии, и попало к ним в плен 665 тысяч наших бойцов и командиров, в том числе и муж моей тётки по матери - Веры - командир артиллерийского полка, майор Дмитрий Фёдоров, погибший в плену.

Но большевики умели из поражений делать победы, и уже во времена Хрущёва была учреждена нагрудная правительственная медаль "3а оборону Киева".

Нет во мне коммерческой жилки! Дважды в жизни я занимался спекуляцией и оба раза в ущерб себе. В мае 1942 года, когда я ехал из училища на фронт, в Средней Азии на станции Арысь купил соли на 100 рублей, полный вещевой мешок. А где-то в Мордовии соль начали продавать по цене в два раза дороже. На шнурке, которым завязывался мой мешок, оказался узелочек. И вот, когда я сторговался с одной тёткой и начал высыпать ей соль из мешка, тронулся наш эшелон.

Я сыплю соль из вещмешка в её ведро, а соль проходит в отверстие мешка тонкой струйкой, т. к. узелочек мешает горловине мешка раскрыться полностью. А эшелон набирает ход! Когда я высыпал всю соль, то в это время тётка передаёт мне лишь половину денег из ранее подготовленной пачки денег в 200 рублей. Я схватил деньги и еле успел вспрыгнуть на подножку вагона. Подсчитал деньги - оказалось столько, сколько я уплатил за соль на станции Арысь.

Вторая коммерция была в мае 1944 года, когда я ехал на фронт из Москвы на Киев. По дороге решил заехать в Дубно, где находились мой отец, мать и брат. Киевские родственники посоветовали купить в Киеве дрожжей, а в Дубно продать их втридорога. Я так и сделал. Дрожжей купил целый чемодан средних размеров. Но когда приехал в Дубно, мать так и ахнула. Оказывается, в Дубно начал работать дрожжевой завод, и дрожжами завалены все магазины. Еле-еле мать за полцены продала на базаре эти дрожжи. Больше я коммерцией никогда в жизни не занимался. Не моё это дело.

 

 

 

 

 

 

 

 

ДУБНО-МЛЫНУВ

 

В начале мая 1944 года прибыл в город Дубно Ровенской области, в распоряжение командира 16-й штурмовой инженерно-сапёрной бригады. Всего было сформировано 23 штурмовые инженерно-сапёрные бригады резерва главного командования. Три из них были механизированные, т.е. на автомобильном транспорте. 

Бригада предназначалась для штурма укреплённых рубежей противника ("неприступных валов"), где требовалась пехота, вооружённая инженерными знаниями и техникой. Бойцов бригады готовили к ведению всех видов боя в самой тяжёлой и необычной обстановке, а также к преодолению сложных инженерных сооружений на фронте и в тылу врага.

Командиром бригады был 44-летний полковник Борис Кордюков, кавалер 4-х орденов. В первые годы Советской власти он был наркомом (министром) здравоохранения Татарской республики. Было ему тогда 23 года. Потом переквалифицировался на военного инженера. Вот такие метаморфозы происходили с людьми в наше сложное время. Умер он в возрасте 56 лет в Москве.

Дубно - древний украинский город, первое упоминание о котором относится к 1100 году, он старше Москвы на 50 лет.

В городе - остатки старинной крепости. Гоголь в своей повести "Тарас Бульба" красочно описал осаду запорожцами польской крепости Дубно, где сын Тараса - Андрей, увидев на стене крепости свою бывшую возлюбленную, перебежал к полякам, изменив Родине. В сражении Тарас Бульба убил Андрея, сказав: "Я тебя породил, я тебя и убью".

Затем меня направили в местечко Млынув, где дислоцировался 78-й отдельный инженерно-сапёрный батальон, входивший в эту бригаду. Там я вступил в командование взводом управления батальона. Во взводе — два отделения связи (радио и телефонное) и два отделения разведчиков. В отделении связи две девушки-радистки. Одна за плечами несет рацию, другая — батареи питания. Связью в основном занимался начальник штаба батальона. Я же больше руководил разведчиками и инженерной разведкой.

Сапёры-штурмовики воевали в первых рядах наступающих (проделывание проходов в минном поле противника) и были последними при отступлении (взрывали мосты после отхода наших войск).

Сапёры в наступлении обеспечивали в инженерном отношении путь наступающим войскам: строили мосты и штурмовые мостики через водные преграды, разбирали баррикады и проволочные заграждения, взрывали надолбы, противотанковые рвы и всё это во многих случаях под прицельным огнём противника.

Сапёров-автоматчиков сажали на танки, и они защищали их от немецких стрелков фауст-патронами. Снаряд фауст-патрона при попадании прожигал насквозь броню в танке, танковый боезапас (50 снарядов) детонировал и взрывался. От танкистов и танкового десанта оставались только изуродованные взрывом ордена и медали. Немцы в первую очередь стремились истребить танковый десант, понимая, что танки без прикрытия беззащитны, особенно в городе, лесной или болотистой местности.

На вооружении сапёров-штурмовиков были автоматы, ручные пулемёты, снайперская винтовка (одна на взвод) противотанковые ружья (одно на взвод), гранаты (у каждого бойца - две противопехотные оборонительного и наступательного действия и противотанковая), трофейные фауст-патроны, заряды взрывчатки (в вещевом мешке), несколько четырёхсот- или двухсотграммовых тротиловых шашек, бикфордов шнур с капсюлями-детонаторами (Одна двухсотграммовая тротиловая шашка запросто перебивает железнодорожный рельс или телеграфный столб). На голове — стальная каска, на груди - стальной пуленепробиваемый нагрудник (панцирь), на поясе - финский нож. Из специальных средств борьбы у сапёров были мины противопехотные, противотанковые, транспортные; миноискатели, укороченные железные щупы из толстой проволоки для прощупывания земли при отыскании мин; "кошка" (три скрещенных железных крюка) на длинной верёвке, когда их нельзя было разминировать; например, в зимнее время; дымовые шашки — чадящий дым из шашек закрывает днём от противника работы сапёров, ставящих мины.

Противотанковое ружьё Симонова с бронебойно-зажигательной пулей калибра 14,5 мм, пробивающей на дальности до 300 метров броню толщиною 35 мм и со скоростью полёта I км в секунду. Снайперская винтовка с оптическим прицелом 4-х кратного увеличения. Дальность прицельной стрельбы 1300 метров.

Огнемётный батальон имел на вооружении ранцевый огнемёт РОКС-3, (ранцевый огнемёт с керосином самовозгорающимся), 10 литров огневой смеси, 5 литров сжатого азота, весом всего 23 кг. Длина струи - 35 метров, непрерывная струя продолжительностью 10 секунд или до 15 пусков меньшей продолжительности.

В наступлении сапёры идут впереди — прокладывают путь пехоте и танкам, при отступлении отходят последними — прикрывают свои войска различными инженерными заграждениями - минами, лесными завалами, взрывами мостов на реках.

«Нас недаром жалует пехота,

И танкистам мы всегда друзья,

Без сапера не пройдешь болота,

Без сапёра воевать нельзя.

Без дорог завязнешь в грязи липкой,

Налетишь с машиной на фугас...

У сапёра может быть ошибка

Только в первый и последний раз.»

 

По поводу распространенного высказывания, что сапёр ошибается только один раз, сами сапёры между собой шутят, что сапёр ошибается два раза. И первая ошибка, когда пошёл в сапёры, а вторая – когда погибает при разминировании. Девиз сапёров: "Попал в сапёры — гордись, не попал — радуйся." В старой российской армии сапёров называли пионерами. Пионеры это те, кто шёл в бой первыми. Сапёрная шутка - средняя продолжительность жизни сапёра на войне при разминировании мины в ночное время равна 9-ти минутам.

Причём, если пехотинец идёт в атаку рядом с товарищами, которые при необходимости ему помогут, то сапёр при разминировании выходит на поединок с затаившейся смертью один на один. Таково строгое правило профессии. Сапёр в равной мере должен быть храбрым и осторожным, решительным и терпеливым, сильным и ловким. Из сапёров вышли многие знаменитости. Сапёром был фельдмаршал М.И. Кутузов, начинавший свою военную карьеру армейским инженером, а также  писатель Достоевский, окончивший в Санкт-Петербурге инженерное военное училище. Капитан сапёров французской революционной армии Жозеф Руже де Лилл сочинил Марсельезу, ставшую гимном Франции. Полковой инженер Огарков стал начальником Генерального штаба СССР, маршалом Советского Союза.

 

 

78-й ШТУРМОВОЙ БАТАЛЬОН РГК

(резерва главного командования).

 

«Нас остается меньше с каждым годом.

Уходят навсегда фронтовики.

И важно рассказать перед уходом,

Как те дороги были нелегки».

 

К весне 1943 года Советская Армия провела ряд успешных наступательных операций. Нашим войскам приходилось взламывать сильно укреплённую вражескую оборону. Возникла необходимость специального инженерного обеспечения штурма заранее подготовленных оборонительных рубежей насыщенными особо прочными сооружениями, сложными системами заграждений. В мае того года начальник инженерных войск Советской Армии генерал-лейтенант М. Воробьёв доложил Верховному главнокомандующему предложения по формированию ударных инженерных соединений. Сталин согласился, но уточнил: «Назовём их не ударные, а штурмовые инженерно-сапёрные бригады». И такие бригады были созданы. Шестнадцатая штурмовая инженерно-сапёрная бригада резерва главного командования была сформирована в двадцати пяти километрах от Москвы в городе Загорске (сейчас Сергиев Посад). С её именем и была связана моя фронтовая судьба.

Наш батальон на одном месте долго не находился. Выполнив одно задание (минирование, разминирование, постройка моста, дороги и т. п.) батальон перебрасывался на другое место. И так много раз.

Когда летом 1944 года шли на территории Польши на запад, то путь пролегал по историческим местам. Прошли местечко Замостье. Здесь 300 лет тому назад похоронен герой походов Богдана Хмельницкого полковник Максим Кривонос. В местечке Красник разыгралось большое сражение армий Брусилова по разгрому австрийских войск в 1916 году.

Старинный город Владимир-Волынский проходили походным маршем. Когда-то, в 12-м веке, Владимир-Волынский входил в Галицко-Волынское княжество, власть которого простиралась вплоть до побережья Чёрного моря.

В городе никто нас цветами не встречал, как это было в сентябре 1939 года. Галичане на своей спине испытали, что такое сталинщина. Она оказалась в 10 раз хуже, чем польский гнёт. Потом мне станет известно, что с сентября 1939 года по июнь 1941 года НКВД (КГБ) депортировало из западных областей Украины в Сибирь, Север и Дальний Восток 300 тысяч человек, откуда обратно вернутся единицы. А тогда в городе на белых стенах некоторых домов были надписи: "Геть Гитлера та Сталина". Нас тогда это очень удивляло.

 

Ни дни, не месяцы, а годы

Передний край передо мной

Обстрел бомбежки и невзгоды -

Все, что придумано войной.

И чтоб усилить беды эти

И сокрушить в боях врага

Приходится с самою смертью

Из одного есть котелка.

 

Мои служебные обязанности заключались в разведке маршрута движения батальона, добывании сведений об инженерном оборудовании позиций и районов, занимаемых противником, системе его заграждений, особенно минных, состоянии дорог, мостов, различного вида препятствий, а также о местных материалах, которые могут быть использованы в целях инженерного обеспечения боевых действий.

Например, разведка водной преграды (в пути следования на запад пришлось разведывать несколько десятков рек крупных, средних и малых). Это изучение данных о ширине реки, глубине, направлении и скорости течения, состояние грунта и профиля дна, характер берегов о возможности сооружения моста, штурмового мостика или причала для понтонов, на которых будут переправлены танки, артиллерия.

 А также поиск мест, удобных для скрытого выхода к реке и её форсирования, поиск материалов, пригодных для постройки моста (брёвна, доски, гвозди, скобы и т. д.).

Кроме того, мне при передвижении батальона приходилось выполнять обязанности квартирмейстера, т. е. заниматься расквартированием личного состава. Иногда за сутки до прибытия батальона заходишь с разведчиками в деревню и определяешь дома, где будет жить командир батальона; он жил вместе с начальником санитарной части - врачом, капитаном медслужбы, миловидной 25-летней еврейкой-одесситкой. Потом подыскиваешь дома или избы для заместителя командира, начальника штаба, начальников различных служб, для личного состава трёх рот, своего взвода, хозяйственного взвода, кузни, складов — продовольствия, вещевого, боеприпасов, медицинского и отдельно для оперуполномоченного НКВД.

Остался в памяти такой эпизод. Я с разведчиками иду на два километра впереди батальона, разведываю путь движения. Вхожу в деревню, дальше мост через речку, а за ним возвышенность. Спрашиваю встречную местную жительницу, краснощёкую молодуху, а что там за горой, какая дорога? (разговор ведётся на украинском языке). Отвечает: "А я не знаю". "Как ты не знаешь, сколько лет ты здесь живёшь?" -  "Тридцать". - "И ни разу не была за горой?" - "Нет, не была, а что мне там делать?" Я поразился такому отсутствию любознательности.

Другой случай. Находясь в Польше, вышли к развилке дорог. Куда идти, вправо или влево? Подходит поляк. Спрашиваю: "Куда идти до деревни Скаржиско?" (Разговор ведётся по-польски). Он показывает направление рукой и говорит: "Просто". Я возмутился. Тебе, дескать, просто, ты всю жизнь здесь прожил, а я здесь первый и последний раз. Потом узнаю, что польское "Просто" переводится на русский язык как "прямо".

Или такой эпизод. В 19 лет организм еще растёт, кушать хочется, а пайка не хватает. (Всё время в движении и на свежем воздухе). Заходишь в избу на ночлег. Хозяин в армии, хозяйка с кучей ребятишек. Знаешь по опыту, сколько не проси, хозяйка покушать не даст. Начинаешь обычную игру: "А вот этому хлопцу два годика". "Точно" - отвечает хозяйка. А вот этой дивчине четыре годика".  "Точно", - отвечает хозяйка. И так далее.

 Пройдя сотни изб, я уже так приловчился, что безошибочно определял возраст маленьких детей. Смотришь, хозяйка смягчилась сердцем, полезла в подвал, откуда приносит молоко или сливки, а то и яйца с хлебом, что тебе и надо было.

Ну, а когда этот метод не действует или детей нет, прибегаешь к другому методу. Говоришь: "Пол-России прошёл, ну, а такой воды вкусной нигде не встречал". Итог тот же. Хозяйка лезет в подвал и достаёт снедь. При этом хозяйка думает: "Боже мой, мы в таком забытом Богом углу живём, а, оказывается, вода у нас - лучше не сыщешь". Вот так, видимо, и родилась воинская поговорка: "Дайте воды напиться, а то так есть хочется, что и переночевать негде".

 

 

БАТАЛЬОННЫЙ ВЕРБЛЮД

 

Достопримечательностью нашего батальона был двугорбый верблюд. Батальон в 1942 году воевал под Сталинградом и в своём тыловом хозяйстве имел несколько верблюдов, заменяющих лошадей.

Но ко времени моего прибытия в батальон остался один верблюд, который возил батальонную походную кухню. На Западной Украине от деревни к деревне верблюда сопровождала детвора, а то и взрослые, которые видели верблюда лишь на картинках в букваре.

При построении батальона верблюд с кухней важно стоял на левом фланге строя бойцов, и всё время пережёвывал жвачку, возвышаясь над всеми своей головой с оттопыренными ушами. Двугорбый великан на людей смотрел презрительно и высокомерно, как бы игнорируя их, разглядывая что-то такое, что скрыто за горизонтом, что видно только ему с высоты двух с половиной метров.

Бывало, что попадал он и под обстрел и бомбёжку и даже под Львовом был легко ранен осколком в спину, но всё равно труса не показывал и невозмутимо продолжал жевать жвачку. В отличие от нас, июльской жары и солнцепёка он совершенно не боялся.

Наш верблюд служил для нас и своеобразным ориентиром. Нередко командиры и бойцы батальона направлялись в командировки по различным надобностям. В это время батальон уходил вперед или в сторону на десятки километров. Как его отыскать? Секретность тогда соблюдалась строго и никто тебе про местонахождение батальона не скажет. И тут на помощь приходил наш верблюд. Приходишь в деревню, откуда ты убыл в командировку и спрашиваешь у ребятишек - «Куда пошел верблюд с походной кухней? «Туда, туда», - показывают они руками и ты идешь по указанному направлению в соседнюю деревню, а потом таким же способом добираешься благополучно и быстро до своего батальона.

Вообще внешне кажется, что верблюд медленно передвигается. Но это не всегда. Наш верблюд в минуту опасности, внезапного артобстрела, мчался со скоростью 50 километров в час.  Всех людей верблюд делил на хороших и плохих. Я почему-то относился к плохим. Когда я, хотя и с добрым намерением, подходил к нему погладить морду, он её задирал высоко к верху, начинал злобно сипеть, в горле у него что-то булькало, и, предполагая, что он сейчас вот-вот плюнет в меня зелёной липкой слюной, я поспешно отходил от него.

Вообще верблюд питается растительной пищей - травой, сеном, листьями, колючками, но к нашему удивлению он не отказывался ни от мяса, ни от рыбы, ни от американской тушёнки.

Дошёл верблюд и до Германии, до асфальтированных дорог и железных крыш. На фоне обгоняющих нас  "тридцатьчетвёрок", самоходных орудий, бесчисленных американских грузовиков "Студебеккер" "Шевроле", "Форд", "Виллис", верблюд выглядел контрастно. Презрительно и степенно он смотрел на проезжающих, высоко подняв свою аристократическую голову.

И тут какой-то проезжий генерал из высокого штаба на нашу беду увидел верблюда и закричал на командира батальона, идущего впереди колонны: "Позор! В Европу - и с верблюдом. Немедленно устранить!" И верблюда нашего отправили в глубокий тыл от нас навсегда.

Но всё-таки наш, а может быть, и не наш, двугорбый верблюд с гордо поднятой головой был сфотографирован на фоне фасада разбитого пулями и снарядами рейхстага, когда стены его ещё не были испещрены надписями победителей. Этот снимок, опубликованный на обложке журнала "Огонёк", обошел весь мир.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

НАСТУПЛЕНИЕ.

 

«Нет, не напрасны жертвы и потери.

Их свято чтут народы всей земли.

Сразив фашизм – взбесившегося зверя,

Мы мир от верной гибели спасли».

 

В начале июля 1944 года наш батальон резерва Главного командования спешно перебрасывался с одного участка фронта на другой.

Было жарко, градусов 30 тепла. Бойцы шли по проселочной дороге под палящим солнцем усталые, пропыленные, потные. Я , как обычно, со своими разведчиками, шел впереди за километр от колонны, разведывая дорогу.

 

«Когда пройдешь путем колонн

В жару, и в дождь, и в снег,

Тогда поймешь, как сладок сон,

Как радостен ночлег.

 

Когда путем войны пройдешь,

Еще поймешь порой,

Как хлеб хорош и как хорош

Глоток воды сырой.»

 

Топографическая карта, которой я пользовался,  изготовленная Генеральным штабом 15 лет тому назад, во многом устарела.

Где был хутор, там сейчас деревенька, где был лесок, сейчас кукурузное поле. Я подошел к развилке дороги, но на карте развилки не было. Куда идти дальше? Вправо  или влево? Скорым шагом я вернулся к батальону и доложил ведущему батальон заместителю командира капитану Петухову  о возникшем затруднении. Я сказал, что надо пойти в деревеньку, которая находилась в километре от нас, и узнать правильную дорогу.

Батальон (300 бойцов) остановился. Петухов вскипел и при всем личном составе начал материться, оскорблять и унижать меня. Потом приказал: «Бегом в деревню». Я пошел. Петухов снова кричит: «Я приказываю бегом, пристрелю как собаку!». Тут он вынимает из кобуры пистолет и я слышу характерный щелчок, это он передергивал затвор, загоняя патрон в патронник.

Но на меня тоже что-то нашло, которое мне трудно объяснить. Я не побежал, а продолжал идти. Но, признаюсь, на затылке у меня похолодело. Триста пар человеческих глаз напряженно ждали, чем все это закончится. Но выстрела не последовало. Петухов мог бы меня запросто пристрелить за неисполнение приказа, и никто его не обвинил бы в этом. На фронте командир, как говорилось, царь, бог и воинский начальник. Его приказ не подлежит обсуждению и должен был выполнен беспрекословно, точно и в срок. Разузнав в деревне правильную дорогу, я вернулся к батальону и на этом инцидент был исчерпан. Так мне угрожали расстрелом в третий раз.

 

А мы прошли по этой жизни просто

В подкованных пудовых сапогах,

Махоркой и солёным потом воздух

Где мы прошли, на все века  пропах.

Нас счастье даже в снах не посещало,

Удачами не радовала жизнь,

Мы жили от привала до привала

В сугробах мерзли и в песках пеклись.

                               Сергей Орлов.

 

В наступлении 12 июля 1944 года на 1-м Украинском фронте (командующий Конев, члены военного совета - Хрущев и Крайнюков)  участвовали: 7 общевойсковых армий, 3 танковые армии, 2 конно-механизированные группы (в каждой танковый и кавалерийский корпуса), 2 артиллерийские дивизии, 10 инженерно-саперных бригад.

В общем - 15 армий. Для сравнения, в 1-й мировой войне всё русское войско состояло из 13 армий.

В состав фронта входили 80 стрелковых и кавалерийских дивизий, 10 танковых и механизированных корпусов, 4 отдельные танковые и механизированные бригады, чехословацкий пехотный корпус, 10 инженерно-саперных бригад. Всего 2806 самолетов, 1614 танков, 13900 орудий и миномётов, всего 843 тысячи человек. Для сравнения - Наполеон, когда он нападал на Россию в 1812 году, имел армию в 500 тысяч человек.

Это наступление считалось стратегическим, т. е. имеющим решающее влияние на исход войны.

В этой воинской операции 246 полкам, бригадам, дивизиям и корпусам были присвоены почетные наименования «Львовских», «Висленских», «Сандомирских», «Ченстоховских», «Рава-русских», «Дрогобычских». 353 воинские части были награждены орденами, 160 воинов удостоено звания Герой Советского Союза.

Направление наступления нашего батальона было на город Горохов Волынской области. До нас Горохов четырежды освобождался от немцев - в 1943 году – оуновцами-националистами, в феврале 1944 года партизанским отрядом под командованием генерала и Героя СССР  Наумовым,  потом батальоном партизанской дивизии генерала Вершигоры, в апреле 1944 года 389-й Бердичевской Краснознаменной стрелковой дивизией, которая через несколько дней вынуждена была оставить город под натиском немцев.

О напряженности боев за овладение городом Горохов свидетельствует такой факт, что только 389-я стрелковая дивизия уничтожила свыше двух тысяч гитлеровцев. За это командиру дивизии полковнику Колобову Л. А. было присвоено звание Героя Советского Союза.  Такое же звание было присвоено за бои у города Горохова командиру 136-й  стрелковой дивизии - полковнику Мещерякову М. М., а также начальнику политотдела 150-й танковой бригады полковнику Столярчуку Ф. Б., погибшему 14 июля под Гороховым при отражении атаки 50 немецких танков.

 Велики были и наши потери. После войны на воинском мемориале вечной славы в городе Горохов, на мраморной стене были высечены фамилии более двух тысяч погибших бойцов и командиров, в том числе и 30 человек из нашего батальона.

 

 

«Потомок мой, не будь холодным к датам

Военных битв сороковых годов,

За каждой цифрой - кровь и смерть солдата,

Судьба страны в борьбе против врагов.

И сколько б лет тебя не отделяло

От этих дат, сумей расслышать в них

Разрывы бомб, зловещий лязг металла

И стон предсмертный  прадедов твоих».

 

 

 

 

ПОЖАР. БОМБЕЖКА.

 

«Кто не видел боев,

Пусть спросит

Дослужившихся до седин,

Что медали сегодня носят

И за Прагу и за Берлин.

 

И расскажут они про грозы

Над позицией стрелка,

Как чернели в огне березы

И кипела зимой река.»

 

Вечером 12 июля 1944 года наш штурмовой батальон, продвигаясь к передовой  линии фронта, проходил через только что взятый с боем нашими войсками город Горохов.

Центр города был объят пожаром. Картина ошеломляющая.

Мы  шли по улице шириной метров 30. Справа и слева жарким пламенем полыхали деревянные дома и постройки. Было светло, как днем. Нестерпимый жар, дым и копоть палили нам глаза, раскаленным воздухом дышать было трудно. Казалось, вот-вот от жары вспыхнет наша одежда.

Огонь бушевал в домах. С грохотом рушились стены домов, крыши и перекрытия. Огненные языки пламени то с треском взвивались ввысь, то почти касались нашей колонны, слепили глаза. Летели головешки, разбрасывая вокруг себя потоки ярких искр. Пламя выплескивалось из окон и дверей со шлейфом черного дыма, как бы преграждая нам путь. В треске и гуле пламени, рушившихся стен и потолков, слабыми казались доходившие до нас звуки идущего вблизи боя.

Пожар никто не тушил. Жителей не было видно. Только выбравшись из этого ревущего моря огня на окраину города, мы облегченно вздохнули. Я подумал: таким, наверное, представляется ад.

На другой день, выполняя какое-то поручение командира батальона, я оказался на площади в центре города. Послышался мощный прерывистый рев. Внезапно на город налетела девятка вражеских пикирующих бомбардировщиков «Юнкерс-87», сопровождаемых истребителями «Мессершмит» с паучьими черными крестами. Посчитав, что убежать уже нельзя, я быстро впрыгнул в вырытую кем-то ранее стрелковую ячейку (так называется окоп, в котором можно находиться в лежачем положении. Голова и тело было немного ниже уровня земли).

С душераздирающим воем включенных сирен, самолеты стали пикировать. Площадь города была хорошо видимой для них целью. Вниз полетели черные тушки бомб. Бомбы летели, как казалось, прямо на меня, привораживая взгляд и парализуя волю. Я закрыл глаза и сжался в комок, ожидая первого взрыва. Шли томительные, бесконечно долгие секунды. Сердце учащенно билось. Самолеты сбросили бомбы буквально на наши головы.

От взрывов бомб, слившихся в сплошной грохочущий гул, земля тряслась, как в лихорадке. Неприятный запах взрывчатого вещества. Едкий дым. Градом сыпались рядом осколки, а падающие на меня комья опаленной взрывами земли заставляли каждый раз вздрагивать. Мне казалось, что раскололось небо, и из него хлынула лавина бомб и пуль. Вражеские самолеты, как стая хищников, пикировали один за другим, проносясь чуть ли не над головой. Жду смерти. Время застыло. Нет солнца, нет неба. Есть только чувство конца. Душа парализована. Пролетая над площадью, самолеты стреляли из крупнокалиберных пулеметов. Пули ложились рядом, взрыхляя землю. Как ни старался, никак не мог унять нервную дрожь. Во рту пересохло.

Потом звенящая тишина. Тут и там начались пожары. Раненые взывают о помощи. Страшная картина, которую нельзя забыть! И на сей раз смерть, стоявшая рядом, только опалила меня своим дыханием. Воронки от бомб были 7 метров диаметром и в 2 метра глубиной. По опыту я уже знал, что вес каждой такой бомбы был 250 килограммов.

Страшно подумать, что погибнешь от бомбежки. Уж очень обидно, - ты лежишь, стараешься в землю втиснуться, а он, фашист, падла  видит тебя и твою беззащитность, злорадствует и норовит всадить в тебя бомбу. Умереть не обидно в открытом бою.

Как сказал поэт: «Он встретил смерть лицом к лицу, как в битве следует бойцу».  А вот так помирать и страшно и обидно. После бомбежки ты в каком-то оглушенном состоянии – вроде ты жив, а вот насколько невредим, сказать трудно. Тут подходила известная среди офицеров – фронтовиков рифмованная присказка: «Ты после боя, что живой, не верь! – Проверь на месте ли конечности, и голову, и х… проверь». Становится понятным, когда при начислении военной пенсии один фронтовой месяц засчитывается за три месяца службы. Уже потом, по дороге в батальон, придя в себя и успокоившись, я стал размышлять: Славу Богу! Пронесло! А, собственно говоря, почему эти мерзавцы так остервенело и безнаказанно бомбили городскую площадь, на которой никаких военных объектов не было? Только несколько случайных прохожих, вроде меня, да одной мирной конской повозки. Все военные объекты – передовая нашей обороны, артиллерийские позиции располагались несколько дальше западной окраины города. Неужели моя персона привлекла их внимание? Этот вопрос так и остался без ответа, а у меня на голове появилось еще несколько седых волос и память об этом на всю жизнь.

 Ротная медсестра  Юлия Друнина  изложила испытанные мною чувства в стихах:

 

«Мы лежали и смерти ждали -

Не люблю я равнин с тех пор...

Заслужили свои медали

Те, кто били по нас в упор –

Били с «мессеров», как в мишени,

До сих пор меня мучит сон:

Каруселью заходят звенья

На распластанный батальон.

От отчаяния мы палили

(Все же легче, чем так лежать!)

По кабинам, в кресты на крыльях

Просто в господа-бога-мать».

 

Бедная Юлия Друнина! Поэтесса фронтовой жизни. В период перестройки от развитого социализма к дикому капитализму она чересчур остро воспринимала нападки окружающих «дескать, разбей немцы Сталинскую державу, мы бы сейчас хорошо жили и баварское пиво пили бы».

Даже отъезд от бурной московской жизни в тихий уголок – город Старый Крым, бывшую столицу Крымско-Татарского ханства, вместе с мужем Александром Каплером (тот, в которого в свое время была влюблена Светлана Сталина, за что Сталин сослал Каплера на 10 лет на Колыму) не принес ей покоя.

Не смогла она (на войне дважды раненная) перенести переоценку тех ценностей, ради которых была прожита жизнь и пролита кровь.

В закрытом гараже включила мотор автомашины, выпила бутылку коньяка, закурила сигарету, уснула и тихо ушла из жизни.

Ее похоронили на городском кладбище вблизи могилы писателя-романтика Александра Грина. Мир праху её!

 

Последние стихи Юлии Друниной.

 

«Не говорю, что жизнь проходит мимо -

Она и нынче чересчур полна.

И все-таки меня неудержимо

Влечет к себе далекая война.

 

Живых в душе не осталось мест -

Была, как и все, слепа я.

А все-таки надо на прошлом -

Поставить крест,

Иначе мы все пропали.

 

Иначе всех изведет тоска,

Как дуло черное у виска.

Но даже злейшему врагу

Не стану желать такое:

И крест поставить я не могу

И жить не могу с тоскою.»

 

 

 

14  ИЮЛЯ – ЧЕРНЫЙ  ДЕНЬ  НАШЕГО  БАТАЛЬОНА.

 

Выполнив поручение командира, я возвратился в расположение батальона, который в поле занял вырытую до нас (видимо немцами) траншею в 800 метров западнее Горохова. Я разослал своих разведчиков выяснить обстановку вокруг и по их возвращению  доложил командиру батальона майору Калинюку, что справа от нас расположился на ночь штаб 389 стрелковой дивизии.

 Впереди, на расстоянии километра, находился лежащий в цепи и окопавшийся стрелковый батальон майора Батышева С. Я. (Кстати, майору Батышеву С. Я. за освобождение города Горохова присвоят звание Героя Советского Союза, а после войны он станет академиком Академии педагогических наук в Москве).

Батальон входил в состав 545-го стрелкового полка, который с рассветом должен был продолжать наступление.

Задача нашего батальона заключалась в том, чтобы мы  обеспечили в инженерном отношении продвижение 389-й стрелковой дивизии, которая в наступлении находилась в составе 3-й гвардейской армии на острие главного удара правого крыла 1-го Украинского фронта на Рава-Русском направлении.

 

«Всем солдатам забывать не надо:

Без саперов им не одолеть

Все к Победе трудные преграды,

Где у каждой затаилась смерть.

Сотни рек, ковры трясины зыбкой,

Всюду мины, скрытые от глаз...

У сапера может быть ошибка

Только в первый и в последний раз».

 

3-я гвардейская армия представляла собой большую силу. 10 стрелковых дивизий, одну танковую бригаду и 2 танковых полка, артиллерийскую дивизию прорыва, зенитно-артиллерийскую дивизию и отдельный зенитно-артиллерийский полк, 3 истребительно-противотанковых полка, 5 самоходно-артиллерийских полков, 2 дивизиона бронепоездов, инженерно-саперную бригаду и другие части боевого обеспечения.

К ночи, уставшие за напряженный день бойцы тут же уснули на дне окопа. Я и еще два лейтенанта решили спать на траве рядом с бруствером окопа, но со стороны противника иногда посвистывали шальные пули над нами, и мы, решив не рисковать, тоже спустились в окоп.

 

«Сегодня ночь сравнительно спокойна,

Лишь иногда горят огни ракет,

Ударят пушки где-нибудь нестройно

Да пулемет затакает нет-нет.

И снова тишь, глухая, фронтовая,

Когда вокруг ни звезд и ни огня,

Когда пехота спит, не раздеваясь,

На автоматы головы клоня».

 

Немного начало светать. Тут по окопу, задевая нас ногами, пробежал боец из дозора, что был у дороги, ведущей в наш тыл. Встревоженным голосом он сообщил командиру батальона, что на дороге в наш тыл идут немцы. Услышав это, я выглянул из окопа и заметил идущую по дороге серую массу людей.

 Через некоторое время командир батальона, посовещавшись со своим заместителем по строевой части капитаном Горшковым и начальником штаба старшим лейтенантом Веселовым, передал  команду: «На дороге противник, приготовиться к атаке, вкрутить взрыватели в гранаты, развернуть боевое красное знамя! Батальон! За мной! В атаку! За Родину! Вперед! Ура-а-а!!!»

Как наяву,  этот бой у меня всегда перед глазами. Такое запоминается на всю жизнь. Все мы с оружием наготове выскочили из окопа и устремились к дороге. Красное знамя развивалось впереди. Сплошной автоматный и пулеметный ливень внезапно обрушился на неприятельскую колонну. Кое-где слышны были взрывы гранат и громкие выстрелы из противотанковых ружей, которые были в каждом взводе. Все это сливалось с оглушающим и продолжительным криком «Ура-а-а!» Наши полторы сотни бойцов, бегом приближаясь к гитлеровцам, били в упор.

Немцев, находившихся на дороге, мы часть побили, другие разбежались. Потом по команде развернутой цепью мы стали двигаться по направлению к городу, на восток. Однако враг постепенно пришел в себя. В нас стали стрелять из автоматов и пулеметов.

 Вскоре среди нас стали разрываться снаряды из находившихся где-то недалеко немецких танков. В то же время со стороны города по нам стала вести огонь из автоматов и пулеметов залегшая там немецкая пехота. По команде мы снова ринулись в атаку навстречу  огню. Две радистки из моего взвода, Крылова и Ганина, впервые попали в настоящий бой. От страха у одной отнялись ноги, и радисты из ее отделения волокли ее за руки по полю. У другой пропал голос. (Через два дня после боя все это восстановилось.) Радиостанцию и батареи питания к ней они бросили в поле.

В атаке я бежал впереди взвода, будучи в большом нервном напряжении, как сейчас говорят, в стрессовом состоянии. Бежал туда, откуда по нам стреляли мне прямо в лицо, в грудь, в сердце. Кто-то сраженный насмерть падал навзничь, раненые кричали и звали санитаров. Останавливаться в атаке было нельзя, потому что немцы на чистом поле нас всех перестреляют, если мы остановимся и заляжем.

Тут я заметил, что один боец моего взвода, Чернявский, дней десять тому назад прибывший к нам с пополнением и уже замеченный в недисциплинированности и хвастовстве своими боевыми подвигами, побежал в сторону от нас, несмотря на мои окрики. После боя мы нашли его убитым метров в двухстах от того места, где он уклонился от нас.

 

«Над полем скрежещет сражение,

И взрывами воздух прошит

Я знаю тот миг напряженья,

Когда уж ничто не страшит.

Святым исступленьем атаки

Всецело захвачен и ты,

Ничто пред тобой буераки,

Фашисты, разрывы, кусты».

 

Я бежал с пистолетом в руке. Впереди бежавший солдат упал. Я сравнялся с ним, и солдат кричит мне: «Стреляй немца впереди, у меня заел автомат, а немец свой автомат перезаряжает». (Грунт в окопе, где мы ночевали, был песчаный, песок попал в скользящие части автомата и вывел его из строя.)

 

«Так убей же немца, чтоб он,

а не ты на земле лежал.

Не в твоем дому чтобы стон,

А в его по мертвым стоял.

Пусть исплачется не твоя,

А его родившая мать,

Не твоя, а его семья

Понапрасну пусть будет ждать».

 

 В пятнадцати метрах от себя я увидел лежавшего в траве немца. Мысль в минуты опасности работает удивительно быстро и четко. Тут же я выпустил в него все 7 патронов, бывших в магазине моего пистолета марки «ТТ». Все семь потому, что я, будучи в напряжении, и рука дрожала после бега, не был уверен, что могу в него попасть первыми пулями. Поскольку немец не двигался, я тут же подбежал к нему. Он был мертв. Одна пуля попала ему прямо в переносицу. Мимолетно взглянул на убитого, молодой, лет 25-ти, бело-русый и безусый парень, добротная униформа мышиного цвета, на мундире - нагрудные и нарукавные нашивки, сапоги с широкими короткими голенищами, куда заткнуты запасные рожки от автомата, широкий ремень с пряжкой, на которой значилось «Gott mit uns» - «с нами бог». Рядом с убитым - автомат и граната с длинной деревянной ручкой.

Выхватив из кармана его документы, взяв его автомат «Шмайссер» с запасным рожком, я побежал дальше. Прорвав немецкую цепь, мы прибежали к окраине города. Многих среди нас не было. Тут же, укрепляя оборону, находился и отступивший ночью к городу, наш стрелковый полк и 45-миллиметровые орудия истребительно-противотанковой батареи полка.

14 июля 1944 года. Дата, оставшаяся в памяти на всю жизнь, как у меня, так и бойцов нашего батальона. Здесь, под Гороховым, я впервые увидел смертельного врага лицом к лицу и с оружием в руках. Такое было дано далеко не всем, кто был на фронте.

«Мы сатанели в рукопашной -

Кто был в бою, меня поймет!

Какой-то лейтенантик страшно

Кричал:- За Родину! Вперед!

 

А лейтенант, что безыскусно

В атаку за собою звал,

Мальчишечка почти безусый -

Теперь в ложбинке умирал…

 

Смертельно раненый, упрямо

Хотел привстать. Шептал приказ.

Но вот сказал протяжно: ма-ма…

И все мы шапки сняли враз».

 

Смертью храбрых погиб под Гороховым полковник Столярчук Петр Евстафьевич, 1906 года рождения.

Он был начальником политотдела 150 отдельной танковой бригады. В районе села Подберезье 14 июля 1944 года он лично принял участие в отражении атаки 50 немецких танков и погиб в бою. Столярчук родился в селе Сальника Хмельницкого района Винницкой области. В армии с 1928 года. Участник Советско-Финляндской войны 1939-1940 годов. Награжден двумя орденами Ленина, двумя орденами Отечественной войны 1-й степени, орденами Красного Знамени и Красной Звезды. Звание Героя Советского Союза присвоено посмертно. Похоронен в городе Луцке Волынской области. Его именем названы колхоз в Подберезье, улицы в городах Хмельницкий, Горохов и в селе Сальника. Его героические подвиги отображены в книге «Овеянные славой имена». Одесса. 1983 год.

 

 

ПОХОРОНЫ.

 

Путник… благоговейно остановись на этом месте – оно            свято: ибо здесь лежат воины, любившие Родину, до конца стоявшие за ее честь.

                                            Станислав Рыбас

 

В этом бою батальон потерял почти 20% личного состава: 30 убитых, 32 раненых, 6 пропавших без вести. Погибли капитаны Горшков и Новожилов, лейтенант Шевченко и комсорг младший лейтенант Дашевский. Ранены старшие лейтенанты Езерский, Трусов, Волков, лейтенанты Бондаренко, Кирсанов.

Через три дня наш батальон вместе со стрелковым полком, отразив две атаки немцев, усиленных танками, перешел в наступление. В результате боя немцы отошли. Стрелковый полк устремился на запад, а мы остались на поле боя хоронить убитых.

Смотреть на погибших было тяжело. За три дня июльской жары тела начали разлагаться, и в таких местах как рот, нос, глаза, подмышки уже кишмя кишела масса маленьких серых червей. По имевшимся на трупах ранам было видно, что некоторые тяжело раненые наши бойцы были забиты штык-ножами немцев. На поле стоял смрадный, трудно переносимый трупный запах.

Похоронили мы боевых товарищей в городском саду в центре города в одной братской могиле глубиной около метра. Все 29 человек. Только капитан Горшков был захоронен в отдельной могиле. Хоронили всех без гробов. Согласно действующему тогда приказу, с убитых было снято верхнее обмундирование и обувь (кроме офицеров). Положили их рядком друг на друга и, как говорил фронтовой поэт, «зарыли в шар земной».

 

 

«Вспомним всех поименно,

Горем вспомним своим….

Это нужно -

Не мертвым!

Это надо –

Живым».

                          Роберт Рождественский.

 

Возле братской могилы прозвучали прощальные слова заместителя командира батальона по политической части капитана Соловьева: «Тяжело нам навсегда прощаться с вами, боевые друзья! Не слезы уймут наше горе, не плачем почтим мы вашу память. Кровавыми слезами много раз поплачут те, кто отнял ваши прекрасные молодые жизни. И месть наша будет беспощадной, пока последний фашист не сложит оружия или не останется на ней грязным прахом. Мы знаем: вы честно и до конца выполнили свой воинский долг. Спите спокойно. Вечная вам слава, вечная вам память!»

Последние воинские почести погибшим были отданы троекратным залпом из автоматов.

Слова капитана Соловьева звучали для воинов батальона, как клятва. Каждый из нас пронес сквозь годы в своем сердце священную память о боевых друзьях, павших в боях за Родину, навсегда оставшихся в нашей памяти молодыми. А тем, кому посчастливилось остаться в живых, с гордостью носят среди других наград медаль «За взятие Берлина».

 

«Кто шел в атаку хоть раз в жизни,

Штыком расчерчивая рань,

Тот знает цену скорбной тризне,

Когда стихает к ночи брань.

Когда в печали наступленья

Звучит над мертвыми салют,

Бойцы, сжимая зубы больно,

 Мстить за друзей обет дают.

Мы не рыдали.

На краю селенья

Однополчан погибших погребли,

Последний заступ каменной земли –

И весь отряд рванулся в наступление».

 

 

Я атеист, коммунист с 45-летним партийным стажем, но заглянул в молитву поминовения и привожу оттуда такие слова: «Да отразится в делах ваших чистота их, и да будут пребывать души их в обители вечной жизни, да будут священными их имена…»

Смерть - непременная спутница войны. Но человек ко всему привыкает. Сначала испытываешь шок оттого, что гибнут твои товарищи. Вчера еще  с ним говорил о том, какая будет жизнь после войны, а сегодня его уже нет. Понимаешь, что это в любой момент может произойти и с тобой. Но потом привыкаешь, воспринимаешь смерть как неизбежность и даже думаешь - лучше мгновенная смерть, чем остаться калекой или попасть в плен.

 С другой стороны война учит разбираться в людях, отличать правду от лжи. И самое главное - учит ценить жизнь, каждое ее мгновение.

14 июля - национальный праздник Франции - день взятия Бастилии (тюрьмы в центре Парижа). Но там было больше шума, чем дела. В Бастилии всего семь солдат охраняли четырех древних стариков-арестантов. Мы же в этот день за два часа боя потеряли 68 человек.

Но это еще не все. Пропало боевое красное знамя батальона. Пропали без вести и три лучших в батальоне сержанта-орденоносца, которые охраняли знамя (знаменосцы). Что случилось? Как мы утром оказались в тылу у немцев, когда вечером были позади стрелковой цепи наших войск?

Оказалось, что командир 389-й дивизии, узнав ночью от разведчиков, что немцы сосредотачивают танки и утром могут ими атаковать, решил занять более удобную позицию для отражения танковой атаки и отвел лежащую впереди нас цепь бойцов к окраине города. Мы об этом ничего не знали. Немцы, заметив отход наших бойцов, тут же пошли вслед за ними и тоже остановились на окраине города. Вот так мы оказались в тылу у немцев.

Документы, которые я взял у убитого фашиста, показали, что он был рядовым автоматчиком 171-го Критского гренадерского полка. Свое название полк получил от острова Крит на Средиземном море, который немцы захватили воздушным десантом. А гренадеры - это отборная пехота. Кстати, документы на убитого фашиста в штаб батальона сдал только я один, хотя и другие наши бойцы говорили, что в этом бою они тоже убивали гитлеровцев.

А со знаменем вышло вот что. Перед атакой командир батальона сказал своему заместителю, капитану Горшкову, возглавить знаменную группу и с раскрытым знаменем увлечь батальон в атаку, потом знамя свернуть и отойти в сторону. Смысл был таков, что видя знамя, немцы предпримут все усилия и откроют по нему наибольший огонь, вследствие чего знамя может попасть в руки противника. Но получилось так, что знаменосцы, отойдя в сторону от бегущих и орущих   людей с искаженными от ярости лицами, сами попали в засаду к немцам и были взяты ими в плен вместе со знаменем.

Одновременно с похоронами убитых мы искали и наше знамя. В стороне от направления движения батальона в атаке был обнаружен убитый капитан Горшков. Пуля попала ему прямо в лоб. Недалеко было найдено и древко от знамени с обрывком ткани. Самого знамени и тел сержантов-знаменосцев нигде не было.

Судьба знамени нашего батальона так и осталась невыясненной. Командир батальона спрашивал у обслуживающих нас контрразведчиков - о чем говорится в немецких передачах по радио. Они отвечали, что им об этом ничего не известно. Наиболее правдоподобная версия пропажи знамени такова: знамя было зарыто в землю знаменосцами перед тем, как погибнуть или попасть в плен.

Армейский устав пехоты того времени гласил: «При утрате Боевого Знамени военнослужащие, виновные в таком позоре подлежат суду военного трибунала, а воинская часть - расформированию».

Вот так, из-за потери знамени была расформирована отличившаяся в Гражданскую войну, а также при обороне Одессы и Севастополя в Отечественную войну легендарная дважды орденоносная 25-я Чапаевская дивизия. Практически во время войны все офицеры потерявшей знамя воинской части, направлялись в штрафной батальон, где кровью или смертью должны были искупить свою вину.

 

«Еще идя сквозь ужасы войны,

Мы испытали все и в полной мере,

Кому-нибудь потомки не поверят,

Кому-то не поверят, нам - должны».

 

 

ДОПРОС.

 

«Война! Она такой вдавила след

И стольких наземь положила,

Что тридцать лет и сорок лет

Живым не верится, что живы.

 

В их памяти войны раскаты

И штурм высот,

И бой в который раз.

Фронтовики! Они – солдаты,

Не уходящие в запас».

 

На третий день после боя у Горохова в батальон приехал военный следователь капитан юстиции и начал допрашивать по поводу утери знамени. Он допросил всех офицеров, участвовавших в бою, а также многих сержантов и рядовых. Меня он допрашивал более часа. Я очень переживал, полагая, что всех офицеров направят в штрафной батальон. Даже такая мысль приходила в голову - убежать из батальона. Я слышал, что где-то недалеко от нас на фронте находится 111-я стрелковая дивизия, в которой я воевал в 1942 году под Ржевом. Я и думал - приду в свою дивизию и попрошусь, чтобы меня приняли.

Но до этого не дошло. На допросе я был впервые в жизни, и следователя этого хорошо в лицо запомнил. Надо же такому случиться, что я с ним еще раз встретился спустя 2 года. Я сходил по лестнице в здании военно-юридической академии, а навстречу мне поднимался подполковник юстиции (в Академии их было много на курсах усовершенствования).

Так как это свойственно военному человеку, первым я обратил внимание на его наградные планки на груди, по которым можно определить в каких местах он воевал. В числе прочих наград у него оказались колодки медалей «За взятие Берлина» и «За освобождение Праги», т.е. такие, как и у меня. Тогда я уже внимательно посмотрел ему в лицо, которое показалось мне знакомым. Догнав его на лестнице, я спросил, не расследовал ли он дело о потери Красного Знамени 78-го штурмового инженерно-саперного батальона в июле 1944 года под городом Гороховым? Он ответил, что в то время под Гороховым ему пришлось расследовать 4-5 дел о потери знамени воинскими частями и при этом наш батальон он уже не помнит. Я подумал - какая же страшная мясорубка была в сражении за Горохов, если столько воинских частей потеряли свои боевые знамена.

Тогда же, в августе 1944 года, нам стало известно о тяжелом случае, происшедшем под Гороховым. На лесной поляне сел неисправный наш истребитель под управлением летчика, Героя Советского Союза, гвардии старшего лейтенанта Лиховида. Летчик добрался до своего полка, а потом вместе с двумя авиамеханиками прибыл к самолету. Бандеровцы выследили их, ночью внезапно напали на спящих, привязали их к самолету, облили бензином и вместе с самолетом сожгли. Страшная смерть. Летчик Лиховид сбил в боях 16 вражеских самолетов.

 

«Помните!

Через годы,

Через века –

Помните!

О тех,

Кто уже не придет

Никогда, -

Помните!

Не плачьте!

В горле

Сдержите стоны,

Горькие стоны.

Памяти павших

Будьте достойны,

Вечно достойны!»

 

Через неделю после того памятного и трагического боя вопрос о потери знамени прояснился. В том наступлении наш батальон находился на острие главного удара правого фланга 1-го Украинского фронта, имевшего задачу окружить город Львов с севера. Батальон имел задачу обеспечить в инженерном отношении путь наступающей 389-й стрелковой дивизии (ликвидация немецких минных полей, строительство мостов через небольшие речки и ручьи, сооружение гати в болотистых местах и т.п.).

Своей внезапной и решительной атакой батальон рассеял и частично уничтожил 171-й Критский гренадерский полк, который утром должен был при поддержке танков перейти в контрнаступление на направлении главного удара наших войск. При этом, по мнению вышестоящего командования, личный состав батальона и его командиры проявили воинское мужество, стойкость и достойны поощрения. Потеря знамени при таких обстоятельствах не может быть поставлена в вину батальону. По солдатскому телефону стало известно, что решение об этом принял сам Верховный Главнокомандующий Маршал Советского Союза И.В.Сталин.

Вскоре Указом Президиума Верховного Совета СССР наш батальон за проявленные личным составом в боях геройство и мужество был награжден орденом Красного Знамени, а приказом командующего 1-м Украинским фронтом таким же орденом был награжден командир батальона майор Калинюк (по окончании войны он в звании полковника был кавалером 8-ми боевых орденов).

«И не было выше похвал и наград,

Чем слово идущих в атаку солдат,

Чьих подвигов в поле сраженья не счесть

«Спасибо» пехоты - для саперов честь!»

 

После вручения батальону нового Красного Знамени с прикрепленным к нему орденом Красного Знамени, мы, несколько офицеров, коротая ночь у костра, спросили у сидящего с нами майора Калинюка, почему в батальоне никто, кроме  него, не был награжден орденом за тот бой. На что Калинюк отвечал, что после боя он не о награждении думал, а о том, что закончилась его успешная военная карьера кадрового командира Рабоче-Крестьянской Красной Армии, и он должен будет, как и другие офицеры батальона, кровью, а то и жизнью смывать свой позор в штрафном батальоне.

Какое-то время после боя под Гороховым тыловые склады нашей 16-й штурмовой бригады находились километров 100 восточнее, в городе Дубно Ровенской области. Военным комендантом района и города Дубно был мой отец подполковник Богачев Илья Иванович, он же одновременно был и городским военным комиссаром. Он проживал в Дубно вместе со своей женой - моей матерью Марией Афанасьевной и моим братом Анатолием, 1930 года рождения.

Приехавшие на склады офицеры тыла бригады рассказали отцу, что 78-й батальон, где я служил, при наступлении под Гороховым попал в окружение к немцам и был полностью уничтожен вместе с боевым Красным Знаменем. Отец такую новость перенес мужественно, а мать страшно убивалась. Отец направил запрос командиру бригады о моей судьбе и через месяц получил ответ, что я жив и здоров и за отличие при форсировании реки Вислы награжден орденом Красной Звезды.

Представляя переживания моей матери о потере сына, я вспомнил прекрасное стихотворение об этом нашего гениального поэта Николая Александровича Некрасова.

 

«Внимая ужасам войны,

При каждой новой жертве боя,

Мне жаль не друга, не жены,

Мне жаль не самого героя...

Увы! Утешится жена,

И друга лучший друг забудет;

Но где-то есть душа одна –

Она до гроба помнить будет!

 Средь лицемерных наших дел

И всякой пошлости и прозы,

Один я в мире подсмотрел

Святые, искренние слезы -

То слезы бедных матерей!

Им не забыть своих детей,

Погибших на кровавой ниве,

Как не поднять плакучей иве

Своих поникнувших ветвей...»

 

И еще

«В любой войне, в сражении  любом,

В молчании суровом обелисков

Есть острая особенная боль,

Которая зовется материнской.

 

Конечно, нелегко писать про боль,

Но, видно, так предрешено судьбою,

Что даже материнская любовь

Нередко вся и состоит из боли.

 

И проходя  среди невзгод и драм,

Среди надежд, оборванных, как нитки,

Не добавляйте боли матерям:

У них её достаточно, с избытком»

.

Нелегкая досталась юность нашему поколению, 1924-1925 годов рождения! Не в просторных аудиториях, не под крылом родителей учились мы  преодолевать любые трудности и преграды в жизни. Голодали, мерзли, спали на снегу и никогда не знали, что будет завтра. А завтра нас ждало то же, что и вчера - боевые будни и постоянная опасность для жизни. Но молодость брала своё, и жизнь продолжалась, несмотря ни на что.

 

Встаёт, как мираж, под Гороховым поле,

Где много погибло друзей боевых.

И мне никогда не забыть того боя,

И тех, что легли там, спасая живых...

 

 

ПОСЛЕ БОЯ

 

«Он опустился на станину,

Едва  земли утихла дрожь,

Дым заволакивал долину,

Ложился копотью на рожь.

На гильзе солнце заиграло.

Да было слышно в тишине,

Как пламя танки дожирало,

Гудя на вспученной броне.

 

Заглохли навсегда моторы.

А он сидел и жив, и цел…

Уже забыв про танк,

Который поймал в мутнеющий прицел.

Лишь где-то хлопали зенитки.

А он воды напившись всласть,

Все щурился, и тонкой ниткой

В ушко иглы не мог попасть.»

 

После войны,в 90-х годах в Москве мне удалось разыскать бывшего командира 389 стрелковой дивизии генерал-лейтенанта в отставке Колобова Л.А.

Он рассказал мне обстоятельства окружения нашего  батальона. Колобов принял дивизию летом 1942 года от полковника Малыхина, перебежавшего к немцам и ставшего впоследствии заместителем генерала Власова, командовавшего у немцев Российской Освободительой Армией (РОА).

Как же Малыхин оказался предателем? В 1942 году действовало правило: за отступление без приказа – смертная казнь через расстрел. Дивизия Малыхина под натиском немцев отступила без приказа, вернее бежала в панике. Малыхина трибунал приговорил к расстрелу, но условно. Он продолжал командовать дивизией. Но через месяц дивизия снова без приказа сверху отошла от своих позиций. Малыхин знал, что помилования ему уже не будет и на легковой автомашине вместе с водителем переметнулся к немцам. Новым командиром 389 стрелковой  дивизии стал полковник Колобов.

Колобов рассказал мне и о конце генерала Власова и его соратников. После того, как наша 4 гвардейская танковая армия в мае 1945 года под Прагой захватила Власова, не пожелавшего сбежать от своей армии ввиду приближения Красной Армии, в нашей печати было объявлено, что Власов и другие руководители Русской освободительной армии предстанут перед открытым судом. Но поведение Власова и его соратников все испортило. Все  они отказались признать себя виновными в измене Родины и заявили, что боролись против сталинского кроваво-террористического режима и хотели освободить свой народ от этого диктатора и тирана. А потому они не изменники, а российские патриоты. Даже обещание сохранить им жизнь не изменило их решения.

Не подействовали на них ни угрозы пытками, ни уговоры близких и секретных сотрудников, подсаженных к ним в тюремную камеру. Власов твердил «изменником не был и признаваться в измене не буду. Сталина ненавижу, считаю его тираном и скажу об этом на суде, - мне страшно, но придет время и народ добрым словом нас помянет». Их долго пытали самыми изуверскими способами, но ничего не добились. Полумертвых их судили закрытым судом в Военной коллегии Верховного суда СССР к смертной казни и по указанию Сталина повесили каждого на гитарной струне.

Отличился при взятии Горохова и командир 136 стрелковой дивизии. (3-я гвардейская армия,1-й Украинский фронт) полковник Мещеряков, который умело организовал прорыв в обороне противника в Гороховском районе Волынской области. 18 июля 1944 года дивизия с ходу форсировала реку Западный Буг и к утру 19 июля расширила плацдарм до 15 км., что способствовало успешной переправе остальных частей и соединений. Звание Героя Советского Союза ему присвоено 23 сентября 1944 года.

После войны продолжал службу в армии. Был начальником Сталинградского суворовского военного училища. С 1958 года генерал-майор Мещеряков в отставке. Награжден  орденом Ленина, 4-мя орденами Красного Знамени, орденами Александра Невского и Красной Звезды. Умер 13 мая 1970 года. Похоронен в  Москве. Его подвиги описаны в книге «Они прославили Родину» Ростов-на-Дону. 1975г.

 

«Почему в Горохове у Буга

Степи багровеют от цветов?

Почему, от времени рыжея,

Как бинты, белея в снегопад

Старые солдатские траншеи

Душу ветерана бередят?

Неустранима память у земли,

Которая была от века пашней…

На ней стреляли, вешали и жгли

И сталкивались в схватке рукопашной.

Ни потому ли каждую весну

Степь покрывалась алыми цветами,

Как будто чувствуя вину

Перед своими павшими сынами.»

 

                        

 

                                  РАВА – РУССКАЯ.

 

«Как мало прожито,

Как много пережито.»

                                      Надсон.

 

«Как мало пройдено дорог,

Как много сделано ошибок.»

                                      Есенин.

 

Интересны обстоятельства освобождения в июле 1944 года города Рава-Русская, имя которого носит на боевом знамени наша 16-я штурмовая бригада.

В  истории осталось заключенное в 1698 году в Рава-Русской  «Равское соглашение» между едущим из Англии в Россию Петром I и польским королем Августом II о совместных действиях против захватнической политики Швеции.

Город Рава-Русская в военной истории занимает заметное место. В первую мировую войну, именно здесь генерал Брусилов совершил свой знаменитый «Брусиловский» прорыв австрийского фронта.

С именем города много было связано событий и в Великую Отечественную войну. В сообщении главного командования от 23 июня 1941 года говорилось: «...На Рава-Русском направлении противник, который вклинился на нашу территорию, во второй половине дня контратаками наших войск был разбит и отброшен за государственную границу».

В течение пяти дней воины 41-й стрелковой дивизии, стоявшей в Рава-Русской, в жестоких кровопролитных боях сдерживали превосходящие силы врага, давая тем самым стране возможность отмобилизовать стратегические резервы. Вместе с этой дивизией героически сражались пограничники 91-го отряда и воины 6-го укрепленного района.

Вновь война опалила город в июле 1944 года. Мощный стальной клин войск 1-го Украинского фронта рассек вражескую оборону. В ночном бою 20 июля воины 6-й гвардейской Ровенской трижды орденоносной стрелковой дивизии (в ней было 63 героя Советского Союза), под командованием генерал-майора Оноприенко, овладели городом. Дивизия входила в состав 13-й Армии, которой командовал Герой Советского Союза, генерал-полковник Пухов, кавалер 13 высших орденов страны. (После войны Пухов был командующим Одесским военным округом и умер в 1963 году.)

Дивизию поддерживала 44-я гвардейская Бердичевская семи орденоносная танковая бригада под командованием полковника (впоследствии генерала армии) дважды Героя Советского Союза Гусаковского.

Эта бригада входила в состав 1-й гвардейской танковой армии, которой командовал генерал-полковник (впоследствии маршал бронетанковых войск) дважды Герой Советского Союза Катуков, кавалер 14 орденов.

Путь пехоте и танкам пробивали саперы пяти штурмовых и одного огнеметного батальонов нашей 16-й штурмовой бригады. С воздуха громили врага три гвардейских штурмовых авиационных полка 2-й воздушной армии. Пяти отличившимся в сражении воинским частям, в том числе и нашей бригаде, приказом Верховного Главнокомандующего было присвоено почетное наименование «Рава-Русская».  Привожу текст этого приказа:

 

ПРИКАЗ

ВЕРХОВНОГО ГЛАВНОКОМАНДУЮЩЕГО

27 июля 1944 года                        

гор. Москва

 

№ 0227

 

Соединениям и частям Первого Украинского фронта, отличившихся в боях за овладение городами Владимир-Волынский и Рава-Русская, присвоить наименование «Владимир-Волынская» и «Рава - Русская» и впредь их именовать:

«Рава-Русская» 16-я штурмовая инженерно-саперная бригада

 

Верховный Главнокомандующий, Маршал Советского Союза                                               И.Сталин

 

 Эта награда вошла во все военные энциклопедии во всех странах мира. Наименование нашей бригады выбито золотыми буквами на мемориальной стене государственного музея Великой Отечественной войны в Киеве, а также на почетной доске в актовом зале Военно-инженерной Академии имени В.В.Куйбышева в Москве.

Войскам, участвовавшим в освобождении города Рава-Русская, приказом Верховного Главнокомандующего И.В. Сталина была объявлена благодарность, и в Москве был дан праздничный салют 20-ю артиллерийскими залпами из 224 орудий. Это была первая благодарность, полученная нашей бригадой. Потом последуют еще  приказы Сталина с объявлениями благодарности личному составу бригады за проявленное в боях мужество и умелое выполнение приказов при овладении крупных городов, важных узлов коммуникаций и мощных опорных пунктов противника (Найштадт, Штейнау, Гинденбург, Ярославль, Перемышль, Сандомир, Ченстохов, Берлин, Прага и др.), за отличные боевые действия при форсировании рек Сан, Висла, Западный Буг, Нейссе, Одер, Шпрее, Эльба, за участие в штурме мощного узла обороны немцев города Кракова - древней сто­лицы Польши.

На долгие годы меня связала дружба со школьниками - красными следопытами средней школы-интерната города Рава-Русская имени Героя Советского Союза лейтенанта Ф.В. Морина.

Морин - начальник погранзаставы у Равы-Русской, которая первой приняла на себя мощный удар противника ранним утром 22 июня 1941 года. Отбив пять вражеских атак и, расстреляв все патроны, оставшиеся в живых пограничники со штыками на винтовках, с пением интернационала поднялись из окопов навстречу атакующим танкам и сопровождавшим их немецким автоматчикам. Все пограничники погибли в этом бою смертью храбрых, до конца выполнив присягу и свой воинский долг. Об их подвиге стало известно уже после войны. 8 мая 1965 года Морину посмертно было присвоено звание Героя Советского Союза.

Припоминается, как в это время я и командир батальона майор Калинюк ехали на подводе и подъезжали к мосту через небольшую речку. Тут налетели три немецких пикирующих бомбардировщика и стали бомбить мост. Бешено забили наши зенитки. Идя в пике, летчики включали сирены, и их пронзительный вой оглушал, леденил кровь. Видно было, как бомбы одна за другой отрывались от самолета и со свистом падали и рвались на земле, поднимая целые облака черного дыма и комьев земли, в середине которых мигали красные молнии.

И хотя бомбы рвались метрах в 200 от нас, земля под нами дрожала как живая. Воющие осколки от разрывающихся бомб долетали и до нас. Я с Калинюком лежал в кювете у дороги, голова к голове, тесно прижавшись к земле. И вот в такой неподходящий момент он меня спрашивает - если после войны я останусь жив, то кем я буду? Я ответил ему - юристом. Дальнейшая жизненная судьба подтвердила правильность этого высказывания, данного в экстремальной обстановке. Юрист добивается справедливости, а я считал это главным в нашем житейском мире.

После войны я неоднократно приезжал в города, которые наша бригада совместно с другими воинскими частями освобождала от фашистов – Горохов Волынской области, освобожден 13 июля, Рава-Русская Львовской области, освобожден 20 июля.

Приезжал, чтобы помянуть захороненных там своих однополчан, положить цветы на могилы, окунуться в то бурное, героическое время. Для этого использовал свой очередной месячный отпуск, а если это не получалось, то добивался у начальства краткосрочного отпуска (10 дней).

В 70-80 годы в город Горохов на праздник освобождения приезжало по 100-150 ветеранов войны. Потом их число стало стремительно уменьшаться – уход из жизни, возраст, болезни, занятость и т.д.

 Я, как и другие приезжие ветераны, участвовал в различных военно-патриотических мероприятиях, проводимых руководством города: выступал с воспоминаниями об освобождении города в школах перед учащимися, на предприятиях перед рабочими и служащими, на траурном митинге - реквием на кладбище.

А поскольку я всегда приезжал в военной форме и в звании полковника (я тогда еще служил в армии), то этим я выделялся среди ветеранов и меня заметили.

Когда в очередной раз приехал в город Горохов на 9 мая 1975 года (тридцатилетие Победы), то на торжественном собрании жителей города, проходившем в клубе, зачитали решение городского Совета депутатов трудящихся о присвоении мне звания Почетного гражданина города Горохова, вручили соответствующее удостоверение и надели (под бурные аплодисменты) красную ленту через плечо.

То же самое произошло и в 1977 году в городе Рава-Русская, только перед принятием решения заместитель председателя городского исполнительного комитета спросил меня – не буду ли я требовать квартиру в городе, если мне присвоят звание почетного гражданина города? Я ответил, что в Одессе у меня имеется 3-х комнатная квартира и уезжать из Одессы я не намерен.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ВИСЛА.

 

«А там за Вислой сонной

Лежат в земле сырой

Сережка с Малой Бронной

И Витька с Моховой».

 

Проводя разведку пути, я с отделением разведчиков первым вышел к реке Висла у городка Юзефув. Это был разграничительный пункт между 1-м Украинским и 1-м Белорусским фронтами.

 Следовательно, мы были на самом правом фланге войск 1-го Украинского фронта. При подходе к реке были обстреляны поляками из армии Крайовой, руководимой генералом Пилсудским из Лондона. Пули просвистели мимо ушей. Мы залегли, ответили огнем, потом короткими перебежками ушли из опасного места.

Придавая большое значение форсированию такой крупной реки Вислы, Верховный Главнокомандующий И.Сталин распорядился, что бойцы и командиры, отличившиеся при форсировании Вислы, получат специальные награды орденами вплоть до присвоения звания Героя Советского Союза.

Вскоре наш батальон подошел к месту, где на противоположном берегу был небольшой плацдарм, занятый нашими войсками. Срочно требовалось наладить переправу и оказать им помощь пополнением и боеприпасами. Получил задание от командира батальона. Днем произвести инженерную разведку реки Висла - узнать глубину реки, ее ширину, состояние дна, скорость течения, а потом построить на реке штурмовой мостик.

Задание исключительно опасное. Наш плацдарм на том берегу небольшой - метров 300 в ширину, метров 150 в глубину. Наш берег беспрерывно простреливается вражеским снайперским, ружейным и пулеметным огнем.

Гитлеровцы не жалели снарядов, мин, бомб и пуль (ведь на них работали все оружейные заводы Западной Европы). Все вокруг настолько плотно простреливалось, что порой невозможно было выглянуть из окопа. Акватория воды все время вспучивалась разрывами немецких снарядов и мин. Немецкие командиры, подхлестываемые грозными телеграммами из Берлина, не считались с потерями, пытались остановить или хотя бы задержать продвижение наших войск, а если удастся, то и сбросить их в Вислу.

Я выстроил взвод - 23 человека. Разъяснил задачу. Спросил, кто желает добровольно пойти на разведку реки. Вышел молодой красноармеец Кашинцев из Калининской (ныне Тверской) области. У меня отлегло от сердца. Если бы не Кашинцев, разведку пришлось бы выполнять мне. Кроме Кашинцева и меня, никто больше не смог бы переплыть Вислу - шириной 600 метров и со скоростью течения 1,5 метра в секунду.

Вместе с Кашинцевым, которому дали мерную двухметровую линейку с делениями, и двумя сержантами я добираюсь до уреза воды. Вода в реке кишит разрывами. На берегу рвутся снаряды и мины, осколки с душераздирающим воем и визгом проносятся над нами.

 Кашинцев плывет по реке, стараясь преодолеть течение и плыть прямо. Через каждые 10 метров он опускает до дна линейку, один сержант через бинокль отсчитывает деления, другой записывает данные в блокнот. В голове одна мысль - доплывет или нет. Кашинцев доплыл. Минут десять он лежал на песчаном берегу, приходил в себя от тех отчаянных усилий, которые ему пришлось приложить.

Вдруг мы видим. По кромке берега один за другим разрываются снаряды, и разрывы все ближе приближаются к Кашинцеву. Спрятаться ему негде. Бежать рискованно, так как бегущий больше подвергается опасности поражения осколками. Наконец разрывы накрыли Кашинцева. У меня сжалось сердце: Все. Погиб наш боевой товарищ. Но, рассеялась поднявшаяся от разрывов пыль, и мы увидели, что Кашинцев шевелится, а потом пополз в глубь берега. Радость охватила нас. Кашинцев совершил небольшой, но подвиг. Мною он был представлен к правительственной награде ордену Красная звезда и вскоре получил его. Сейчас мы с ним переписываемся и вспоминаем нашу славную боевую молодость.

 

«Меня речные переправы

Во сне тревожат без конца.

Пишу о них не ради славы,

Не ради красного словца.

 

 

 

Опять мой плот перевернуло

Столбом взметенного огня,

И шлет «тигровой» пушки дуло

Очередной снаряд в меня.

 

Я через Вислу плыл и Нейссе,

И через Северский Донец

И четко слушал в каждом рейсе

Биение людских сердец.»

 

Пока мы наблюдали за Кашинцевым, нас с противоположного берега заметил вражеский снайпер. Около моей головы в бруствер окопа ударила пуля. Мы не придали этому значения, решив, что это шальная пуля. Но когда через минуту в край окопа опять ударила пуля, стало понятно: нас обстреливает снайпер, до которого было 700-800 метров, а убойная сила винтовочной пули сохраняется до 1000 метров. Решили проверить. На приклад автомата натянули пилотку и высунули ее из окопа. Тотчас же в приклад вонзилась пуля. Пришлось полчаса выжидать, не высовываясь из окопа. Потом мы все трое сразу выскочили из окопа и разными направлениями побежали вверх от берега. Все обошлось благополучно.

После этой разведки батальон с наступлением темноты приступил к строительству штурмового мостика через реку. Заранее приготовленные толстые жерди, скрепленные посредине перекладинами длиной 80 см, вбиваются в дно реки молотами (бабами). На перекладины кладется настил из таких же жердей, перила по бокам, и мостик готов. По нему на тот берег бегут пехотинцы, переносят боеприпасы, ночью обратно переносят на носилках раненых, или они следуют своим ходом.

И все это днем и ночью под беспрерывным  обстрелом. Если попаданием снаряда, мины или авиабомбы мостик частично разрушается, то дежурная команда саперов устремляется к этому месту и восстанавливает мостик. Убитые или тяжело раненные на мостике саперы или пехотинцы падают в воду и тонут, спасти их нет никакой возможности из-за быстрого течения, да никто их и не спасал.

«Стреляли пушки, били минометы,

Ложились мины в заданный квадрат.

Синь неба с треском рвали самолеты.

Смешались дым и пыль, смешались гарь и смрад».

 

При строительстве и эксплуатации штурмового мостика через Вислу из нашего батальона выбыло по ранению или смерти 55 человек. Погиб двадцатилетний кудрявый красавец лейтенант Жуков. Был ранен в бедро его одногодка лейтенант Кузнецов. Ранение было не смертельное, но Кузнецов страдал гемофилией - несвертыванием крови. Он умер от истока крови на руках товарищей. Как можно было человека с такой болезнью посылать на фронт?

Для нас это было жестокое испытание. Но другого выхода не было. Мы знали, что генерал, командир стрелкового корпуса, бойцы которого на подручных средствах форсировали реку и захватили плацдарм, приказал нашему командиру батальона, не смотря ни на какие жертвы, построить мостик и тем самым оказать помощь истекающей кровью пехоте на том берегу. За невыполнение приказания - расстрел без суда и следствия. И мы хорошо знали, что это не пустая угроза. Такое уже ранее бывало.

Так, в 1943 году, за опоздание на четыре часа гаубичного артиллерийского полка к началу артиллерийской подготовки (наступление было неудачным и наши войска понесли большие потери) его командир, подполковник, дважды орденоносец, без следствия и суда был расстрелян по приказу командира 4-го гвардейского Сталинградского механизированного корпуса генерал-лейтенанта танковых войск Т.И. Танасчишина, который не понес за это никакого наказания. Через год Танасчишин погибнет на фронте во время бомбардировки немецкими самолетами. Жестокое время – жестокие нравы.

 

«Снаряд дальнобойный

Нет-нет, да и ахнет,

Иль бросится «Юнкерс»

В пике над мостом.

Приказ фронтовой

Был короток предельно:

«Чего бы не стоило - мост должен быть!»

И в срок двухдневный

Такую махину - реку перекрыть».

 

Как-то вечером, было уже темно, я находился на берегу реки у штурмового мостика. Внезапно по этому месту начали рваться снаряды. Обстрел ночью, когда не видно, где рвутся снаряды, гораздо страшней, чем днем.

 Рядом находился затонувший несколько дней тому назад понтон, борта которого возвышались над водой. Спасаясь от обстрела, я бросился в понтон и тут обнаружил, что рядом со мной плавают трупы двух-трех бойцов, ранее убитых. Обстановка на берегу Вислы была настолько напряжена, что было не до того, чтобы убрать и захоронить трупы павших бойцов.

«Попал под пули взвод

У жаркой переправы,

И раненый в живот

Упал солдат на травы.

- Воды! Глоток воды!..

Над ним сестра склонилась.

А солнце с высоты

Осколком вниз свалилось.

Знал молодой боец:

Другой зари не будет,

Рассветных туч багрец

Его уж не разбудит.

А он цветов не рвал

И не был в дальних странах,

Во век не целовал

Девичьих губ румяных...

Сестрица! Не бинтуй!

Пришел конец мне, видно,

Ты лучше... поцелуй...

Чтоб не было обидно!..

- Сейчас, солдат, сейчас!

Терпи! - она шептала

И в жизни первый раз

Мальчишку целовала».

 

Метров 200 от нас вниз по течению реки действовал 77-й отдельный штурмовой инженерно-сапёрный батальон нашей бригады. Командир этого батальона, капитан Качалко, получил задачу перебросить через реку десант. Форсирование проходило в очень тяжёлых условиях: враг простреливал с высокого берега весь плес реки. Сапёры поставили дымовую завесу. Под её прикрытием стали переправляться первые отряды штурмовиков с десантом пехоты. Под пулемётным и миномётным огнём воины вели лодки через реку, шириной, примерно, шестьсот метров.

 Плацдарм после больших потерь с нашей стороны был, в конце концов, занят. Но этим задача не исчерпывалась. Нужно было собрать пятитонный паром и организовать на нём переправу полковой артиллерии. Противник усилил огонь, однако сапёры продолжали своё дело. С наступлением темноты бой на реке несколько стих.

 Ночью капитан Качалко принял смелое решение. Вести переправу войск без артподготовки и артприкрытия. Он рассудил, что фашисты, зная быстрое течение реки и её большую ширину, вряд ли ожидают новый десант. Расчёт оправдался. Тихо и в быстром темпе был проведен первый рейс четырёх лодок, доставивших сотню бойцов и боеприпасы. Во второй рейс ушло уже шесть лодок. Враг спохватился, но было поздно – десант получил уже хорошее подкрепление. За семь дней и ночей батальон сапёров-штурмовиков в сложнейших условиях переправил целую гвардейскую дивизию. Плацдарм на левом берегу Вислы был захвачен.

За эту операцию капитану Качалко, старшему лейтенанту Кулику, и старшему сержанту Степанову были присвоены звания Героев Советского Союза. Героя получил за форсирование реки Висла у города Аннополя Катухин Пётр Семёнович, санинструктор батальона 467-го стрелкового полка. В ночь на 2 августа 1944 года, одним из первых в батальоне преодолел реку Висла, оказывал раненым помощь и выносил их с поля боя. Катухин вынес более 200 раненых воинов.

Катухин Петр Семенович, родился 12 июля 1918 года в деревне Погорелка Косовогорского района Калининской области в семье крестьянина. Русский. Член КПСС с 1945 года. Окончил 5 классов. Работал в колхозе. В Красной Армии с  1939 года. Участник Великой Отечественной войны с 1941 года. Звание Героя присвоено 15 мая 1946 года.

В 1945 году демобилизовался. Живет в Москве. Работал стекловаром на Московском хрустальном заводе. Награжден орденом Ленина, двумя орденами Красной Звезды, медалями. Его подвиг описан в книге «Медики-Герои Советского Союза» г.Москва, 1970г.

 

Гремящий тол и треск патронов,

И ржавой проволоки свист,

И дым, как клочья бурой ваты,

И горечь потемневших трав,

И пикировщиков армады

Над суматохой переправ.

Снегов декабрьские просторы,

Донецких круч гремящий лед…

Встречают молча смерть саперы

И, зубы сжав, ползут вперед.

Вперед! Пусть бьет железный ветер

В лицо – не бесконечен он.

Пусть поредеет, но к Победе

Дойдет саперный батальон.

 

Пришел приказ, - срочно передислоцироваться южнее километров 50 к городу Сандомир, где наши войска заняли и в ожесточенных боях удерживают большой по территории плацдарм. Уже после увольнения из армии, в восьмидесятых годах в центральном архиве Министерства обороны в городе Подольске я поинтересовался документами, связанными с этим плацдармом. Оказывается, таких плацдармов на Висле только в полосе действия 1-го Украинского фронта было более десяти. И все они, кроме Сандомирского, не были успешными.Под натиском врага их пришлось оставить. Такова жестокая реальность войны.

Из архивных документов я узнал, что на нашем плацдарме действовала 81-я Калинковичская орденов Красного Знамени и Суворова стрелковая дивизия, в составе которой были 23 Героя Советского Союза (22 из них получили Героя за форсирование Днепра).

На 1-е января 1943 года в составе дивизии было 9 887 человек таких национальностей:

 

Русские ........................ 5778    

Казахи ......................... 1272

Азербайджанцы............. 43

Армяне............................. 35

Молдаваны....................... 3

Поляки............................... 5

Украинцы...................... 730

Узбеки............................ 679                                           

Киргизы......................... 126

Евреи.............................. 125

Калмыки.......................... 32

Марийцы......................... 30

Удмурты.......................... 28

Коми................................. 27

Греки.................................. 3

Эстонцы ............................ 1

Латыши.............................. 1

Карелы............................... 1

Белорусы ....................... 122                                         

Туркмены......................... 10                            

Чуваши............................. 79

Буряты ............................. 95                                           

Чеченцы............................. 3                               

Грузины........................... 73

Мордвины........................ 73                                           

Башкиры.......................... 58                             

Таджики........................... 44

Ингуши.............................. 2                                            

Дагестанцы........................ 9                                 

Осетины............................. 6

Кабардинцы....................... 3                                          

Балкарцы............................ 2                               

Другие.............................. 45

 

Офицеров – 1052, Сержантов – 2134, рядовых – 6 702, автомашин -64, лошадей – 1016.

 

 

КАК  БОГУ  МОЛИЛСЯ.

 

«Я прошелся по войне

И она прошлась по мне.»

 

Расскажу о том, как я на войне Богу молился. Меня, как командира взвода управления батальона, часто, по два-три раза на день, командир батальона или начальник штаба посылал в качестве офицера связи в другие части, или в штаб нашей бригады и в батальоны, с различными устными или письменными поручениями. Как правило, исполнял я их один, без сопровождающих.

Исполняя такое поручение, я один шел по полевой тропинке. Вокруг никого не было. Вдруг начался артиллерийский налет. Снаряды рвутся вокруг меня. Укрыться негде. В случае ранения помочь некому.  Я плотно прижался животом к земле. Пистолетом в одной руке и планшеткой в другой прикрыл голову. Самые  уязвимые места у человека - голова, живот, ну и, конечно, сердце.

Артналет - одно лишь слово, но кто испытал и выдержал это - не забудет никогда. Одиноким и беспомощным почувствовал я себя на этом бушующем огненном поле. Бешено колотится сердце. Нервы напряжены до предела. Каждый миг ждешь неминуемой смерти. И смерти не всегда мгновенной. Не знаешь, где разорвется следующий снаряд. Не твой ли он, который оборвет хрупкую человеческую жизнь. Как ужасно это ожидание.

Вокруг витала смерть, а я лежал, распростертый на земле, видел букашек и пауков, копошащихся в стеблях травы, которым не было никакого дела до войны. И такая мысль пришла в голову: «Боже мой! Неужели вся эта красота земная будет вечно, и будет тогда, когда я исчезну?».

 Возможно, что моя душа бессмертна, а  душа воина, сраженного на войне, сразу попадает в рай, но меня это совсем не трогало. Рос я и воспитывался в семье военнослужащего и члена коммунистической партии. И не то, что дома, во всем моем окружении не было людей, в жизни которых присутствовало слово Бог. И вот тут-то я, вопреки своему атеистическому воспитанию, взмолился: «Боже! Если ты есть, спаси меня!» Обстрел окончился, я остался невредим. В жизни не поминал Бога ни разу, а вот пришлось. Кто попробует упрекнуть меня в слабости духа - пускай  испытает это сам.

Встал и пошел дальше к берегу реки. Впереди лес. Противнику из-за леса меня не видно. В лесу ни одной живой души. И снова артиллерийский налет. Немцы стреляли по лесу, потому что считали, что там могут сосредотачиваться войска. Вокруг - страшный грохот от разрывов снарядов и ужасающего треска ломающихся деревьев, в которые попал снаряд.

Я быстро заскочил в подвернувшуюся землянку. Тут я заметил, что с входа в землянку начал клубами вползать густой черный и едкий дым. Ну, думаю, вот теперь точно конец. Видимо, немец бьет химическими снарядами с отравляющим веществом. Противогаза у меня нет. Их давно уже никто не носил. Возникла дилемма: или здесь будешь отравлен газом, или выскочишь из землянки и будешь уничтожен осколком. Я предпочел второе. Быстро выскочил из землянки, пробежал газовое облако и бросился ничком на землю. Тут обстрел прекратился.

 Осмотревшись, я понял, что дым произошел от попадания снаряда в лежавшие около землянки дымовые шашки, которые используют саперы в необходимых случаях при постановке дымовой завесы.

Меня охватила радость. Спасен! Жив! От пережитого волнения я стал смеяться. Я слишком близко шел рядом со смертью, причем все преимущества были на её стороне.

Исполнив на берегу реки поручение, какое именно, я сейчас уже не помню, я стал возвращаться. Обратный путь шел наверх, к лесу, по длинному пологому песчаному склону. С немецкого берега я хорошо просматривался. Раздался нарастающий свист снаряда и впереди с оглушающим шумом поднялся от разрыва султан песка и дыма. Сильный взрыв многократным эхом прокатился по находящемуся неподалеку лесу. Я не придал этому значения. Но когда второй снаряд разорвался позади, я понял, что попал в артиллерийскую вилку. Я понял, что стреляют по мне. Следующий снаряд разорвется возле меня.

Я бросился бежать в сторону. И действительно, третий снаряд разорвался там, где я только что был. Я стал бежать к лесу и петлять, как заяц. Снаряды рвались вокруг меня. Я понял, что немецкие артиллеристы забавляются. Немцы могли себе это позволить. Снарядов у них было много, вот они и решили поразвлечься.

Бежать наверх по песку в августовскую жару было изнурительно. Сердце бешено колотилось, в висках стучало, глаза заливал пот, ноги не повиновались. Я так не уставал, наверное, никогда в жизни. И все-таки до лесу я добежал. В лесу отдышался, пришел в себя. Очень захотелось пить. Во рту пересохло.

Прошел лес. На опушке был хутор. Один дом с пристройками. В хлеву замычала корова. В доме никого и воды нет. Открыл дверь подвала. Там польская семья. Фонарь высветил испуганные лица взрослых и детей, обращенные ко мне. Прошу воды попить. Отвечают: «Нет воды». Прошу молока. Отвечают: «Нет молока». Я весь задрожал от злости. Ведь корова  мычала. Значит, не может быть такого, чтобы не было молока. Значит, не хотят дать. Я и до этого имел возможность убедиться и не раз, что поляки относятся к нам по-разному: одни дружелюбно, другие с неприязнью.

Сорвал с пояса гранату, вставил взрыватель, взялся за кольцо. Хотел бросить гранату в подвал и уничтожить их всех. Тут столько пришлось пережить, а им молока жалко! Но, глядя на напряженные лица смотрящих на меня детишек, передумал. Закрыл дверь в подвал и пошел в расположение батальона. Вот так прошел один из дней войны. А их было много, очень много.

 

«Что из того, что в будущем поставят

Потомки, благодарные навек,

Нам монументы?! Не для звонкой славы

Мы замутили кровью столько рек.

Мы горе, что по праву причиталось

И им, далеким, выпили до дна.

Им только счастье светлое осталось

И мир всю жизнь, как нам всю жизнь - война!»

Сергей Орлов

 

Однажды, уже начало темнеть, я с несколькими бойцами моего взвода шел к передовой. Как правило, саперы на передовой работают ночью. Внезапно по нам был произведен артиллерийский налет. Был ли он прицельный или случайный, сказать трудно. Раздумывать было некогда. Я прыгнул в ближайший одиночный неглубокий окоп и почувствовал, что подо мной лежит труп убитого бойца, от которого исходил сильный трупный запах.

 Трупный запах нестерпим, но пришлось выдержать, пока не перестали рваться снаряды и свистеть осколки.

Отделение моих разведчиков во главе со старшим сержантом Циунелем уходило в тыл врага, чтобы собрать данные об имеющихся у него инженерных сооружениях. Я должен был сопровождать разведчиков до нашей передовой и убедиться в благополучном переходе ими немецкой траншеи. Вместе с нами была и наша ротная санинструктор чернобровая красавица Анна Бровкина.

 

«.. .Пройдет война, и зарастут воронки

Зеленой идиллической травой,

И защебечет жаворонок звонко

Над полосой, когда-то фронтовой...

Расскажем детям мы, как шли когда-то

Солдатами в разведку на заре,

И прошлое припомнится как дата

В оборванном давно календаре.»

 

Переходить линию фронта надо было ночью, и темноты мы дожидались в пустой полуразрушенной артиллерийскими снарядами и авиабомбами деревушке, в километре от нашей передовой. Внезапно произошел артиллерийский налет на наше расположение. Вмиг все бросились кто куда. Я плюхнулся в ближайший небольшой окопчик, ранее кем-то вырытый. Но там уже лежала Анна. Мне ничего не оставалось делать, как лечь на нее и крепко прижаться, так как мое тело несколько возвышалось над уровнем земли. Налет - около десятка снарядов, окончился, никто из нас не пострадал.

Потом, много лет спустя, когда я рассказывал этот эпизод жене, она спросила: «А больше ничего там не было?»

В той обстановке, когда жизнь твоя на волоске, мне и в голову не могло придти то, о чем жена подумала.

 

Рано или поздно – будем живы –

Вспомним медсестру….

Разорвало мускулы и жилы

Пуля на лету.

 

Кровь из рваной раны вытекала,

Уходила жизнь.

Медсестра на ухо мне шептала:

-Миленький, держись!

 

По полю  ползком меня тащила

Через кровь и грязь,

И откуда, непонятно, сила

В женщине взялась?

 

Из последних сил до медсанбата

Дотащив меня,

Отдохнула и ушла обратно

На рубеж огня.

 

Медсестра, сестра моя родная,

Как заноет шрам,

О тебе о первой вспоминаю

Я по вечерам.

 

Циунель с разведчиками успешно перешли линию фронта, задание по разведке выполнили и все благополучно возвратились.

С этим Циунелем (у него мать русская, а отец немец) вообще интересная история.

У нас в бригаде была отдельная моторизованная, (то есть на автомобильной тяге), разведывательная  рота. Но дела у нее шли плохо. Одно дело производить инженерную разведку на своей территории, другое дело – в тылу противника.

В разведроте обычно ответственные задания, в частности, в тылу противника выполняли команды разведчиков 5-10 человек под руководством одного из командиров взводов молодых двадцатилетних лейтенантов, недавно окончивших ускоренный курс военного училища.

Но неудача у них следовала за неудачей. То разведка вернется с территории противника с потерей в людях, то разведка вообще не возвратится и причина этому неизвестна, то разведка вернется, но без интересующих командование сведений. Решили больше  разведроту в тыл к противнику не посылать, а послали моего помощника по взводу, тридцатилетнего старшего сержанта  Циунеля. Разведку он произвел блестяще и с тех пор такие задания давали только ему. Удача ему благоприятствовала.

За успешное выполнение ответственных заданий по разведке Циунель к концу войны был награжден двумя орденами Славы 2-й и 3-й степени, орденом Отечественной войны 2-й  степени и медалью «За отвагу».

После очередного  успешного возвращения из тыла противника с ценными данными начальник штаба бригады, который давал Циунелю задания на разведку, спросил его, к какому ордену его представить – к ордену Славы 1-й степени или к ордену Боевого Красного Знамени?

«Я подумал, - рассказывал нам Циунель на встрече ветеранов, что два ордена Славы у меня уже есть и в таком случае орден Красного Знамени будет более предпочтителен, и выбрал этот орден. И только после войны я понял, как я прогадал, так как кавалер Славы трех степеней приравнивается по своему положению к Герою Советского Союза со всеми вытекающими из этого большими льготами и преимуществами. Орден Красного Знамени таких льгот и преимуществ не дает».

Надо сказать, что после увольнения из армии Циунель работал в сельском хозяйстве и за большие заслуги был награжден орденом Трудового Красного Знамени.

 

ОТРАЖЕНИЕ  АТАКИ.

 

«Солдатами страна моя сильна.

Их командиры стойкости учили.

Вовек не потускнеют ордена,

Которые за доблесть им вручили.»

 

Поскольку наш плацдарм на Висле возле города Аннополя оказался не перспективным, наш батальон должен был передислоцироваться южнее километров на 40, на Сандомирский плацдарм и обеспечить в инженерном отношении наши войска, ведущие бои за расширение плацдарма.

Командир батальона майор Калинюк, только что получивший новенький орден Красного Знамени за прорыв батальона из окружения в районе города Горохова,  поставил мне задачу:

Первое, -  с отделением разведчиков отправиться в город Сандомир. В тех местах, где данные на местности отличаются от данных топографической карты (они были составлены 20 лет тому назад и с тех пор на местности многое изменилось), поставить разведчиков (маяков), которые указали бы батальону правильное направление движения.

Второе, - находясь в городе, связаться с командирами частей, ведущих бой, выяснить обстановку и отразить ее на карте, произвести инженерную разведку на предмет обнаружения заминированных участков, фугасов и сюрпризов (по данным войсковой разведки было известно, что в Сандомире располагался немецкий саперный батальон), найти в городе подходящее место для размещения личного состава батальона.

Третье (личное), - тут майор оглянулся по сторонам, нет ли кого поблизости. «В Сандомире» - сказал он, «есть старинный монастырь, возможно, там есть золотишко, пошарь хорошо в подвалах, но, чтобы никто ничего не знал».

Последним я был ошарашен, хотя виду и не показал. Как я офицер и кандидат в члены Всесоюзной коммунистической партии большевиков – ВКП(б), буду добывать ему «золотишко»? Как же честь офицера и человеческая порядочность? Ведь я из офицерской семьи. Мой отец - московский рабочий в 1918 году стал членом партии и первым красным командиром (как тогда называли - краскомом) и тоже был на нашем 1-м Украинском фронте в звании подполковника с орденами Ленина и Красного знамени на груди. Ну, да ладно, подумал я. Там видно будет.

 Взяв с собой своего помошника по взводу, бывалого воина и опытного сапера старшего сержанта Циунеля В.Н. и пять разведчиков с автоматами, я тут же отправился в путь. В пути нас застала ночь. Постелив прямо на землю шинели и ими же укрывшись, мы, тесно прижавшись друг к другу, поспали часа три. Потом те, кто не был на  войне, будут удивляться глубокому чувству братства и товарищества. А вот из таких моментов оно и создавалось.

«Эх, суконная, казенная,

Военная шинель —

У костра в лесу прожженная,

Отменная шинель.

Знаменитая, пробитая

В бою огнем врага.

Да своей рукой зашитая,

- Кому не дорога!».

 

Шли быстро. На душе было легко. Мы только недавно вышли из ожесточенного боя под городом Гороховым, под убийственным неприятельским огнем построили при форсировании Вислы легкий штурмовой мостик для прохода пехотинцев и пристани на обоих берегах реки для переправы на понтонах танков на плацдарм. Были награждены орденами и медалями многие наши бой­цы и командиры.

Вручая мне орден Красной Звезды, майор Калинюк сказал, что я награжден за мужество, проявленное в бою под Гороховом и при форсировании реки Вислы, за высокий воинский профессионализм, грамотные и инициативные действия в сложной боевой обстановке, за умелое руководство подчиненными. (Мой наградной лист находится на вечном хранении в Центральном военном архиве Министерства обороны России в городе Подольске Московской области: опись 690155, дело 1450, лист 100).

 

 «Тяжело умирал фронтовик,

 Крыл болячки отборнейшим матом.

Он от ратного дела отвык,

Но считал себя вечным солдатом.

Сознавая отход в мир иной,

Он ещё в здравом разуме, силе,

Попрощавшись с детьми и женой,

Вдруг сказал: «Вы уж в братской могиле

 Схороните... на том бугорке,

Где ребятами «Тигр» уничтожен...».

Орден крепко зажав в кулаке,

Прошептал: «Он им больше положен...»

 

Я шел и изредка поглядывал на прикрепленный к гимнастерке на груди новенький орден Красной Звезды. Эта третья во время войны правительственная награда была мне особенно дорога. Я понял ее так, что моими делами командование батальона и бригады вполне удовлетворено. А что может быть приятнее для военного человека, чем признание его профессиональной состоятельности, что в деле победы над врагом есть хоть и не­большая доля твоего ратного труда.

Орденская рубиновая пятиконечная звезда в металлической оправе символизировала объединение трудящихся пяти континентов под Красным знаменем мировой социалистической революции. В центре звезды - фигура стоящего красноармейца в серой шинели и в буденовке, а в руках у него в положении на изготовку к рукопашному бою знаменитая трехлинейная пятизарядная винтовка генерала Мосина с четырехгранным штыком. Красноармеец на ордене окружен лентой, в виде конской подковы с надписью - девизом марксистов-интернационалистов «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» и внизу буквы «СССР».

 

«Пока живу, мне дорог мой любимый орден,

Что приближеньем дня Победы был.

Пусть обо мне известность не гремела,

Что я в сравненье с подвигом людским?

Я тем горжусь,

Что все на совесть делал,

Что сын мой тоже

Хочет быть таким».

 

Рано утром пришли к берегу Вислы. На тот берег переправились на пароме. Противник методически обстреливал переправу артиллерийским огнем. Водяные столбы от разрывов снарядов вздымались неподалеку от нас. Зловеще свистели осколки. Пришлось поволноваться. Течение реки -полтора метра в секунду. На земле-то товарищи перевяжут рану, а если раненым ты упадешь в воду? Кто не был в таком положении, тому будет трудно понять наше состояние.

Переправились через реку благополучно. К городу предстояло идти километра два вдоль берега реки. В 10 метрах от берега реки - дамба высотой метров 5 и шириной метра 4. На дамбе редкой цепью лежат наши бойцы (через 20-30 метров) и изредка постреливают. Мы шли по тропинке, как вдруг бойцы на дамбе открыли оглушительную стрельбу из винтовок, автоматов и пулеметов, отражая атаку немцев.

У нас была своя задача, и мы продолжали идти по тропинке. Вдруг, как из-под земли, перед нами оказался генерал в полевой форме и сзади него три красноармейца с автоматами на изготовку. На груди у генерала сверкало много орденов, в том числе и четыре ордена Красного Знамени. Решительным и не терпящим возражения голосом генерал спросил, кто мы такие и, выслушав мой ответ, потребовал взобраться на дамбу и принять участие в отражении атаки немцев.

 Мое робкое объяснение, что я должен выполнять свою боевую задачу, генерал категорически отверг. Я посмотрел на своих разведчиков, потом на автоматчиков генерала. Они ждали, какое решение я приму. Я понял, что в такой обстановке должно быть решение исполнить приказ генерала. Я скомандовал разведчикам взобраться на дамбу и огнем отражать атаку немцев.

 

«Умрем, но поднимемся

Снова солдаты!

Нет места за Вислой!

Ни шагу назад!

И в памяти рвутся

Лимонки-гранаты,

И пули горячие

Рядом свистят.

Во взгляде у Родины -

Матери слава

Овеяна свежим

Дыханьем полей.

Я павшим обязан

По долгу и праву

За стойкость и мужество

Жизнью своей».

 

 

Вот они немцы! Настоящие, живые, а не нарисованные на щитах, по которым мы стреляли в училище, в Бухаре. Даже сейчас - через столько лет, я вижу, гитлеровцы в мышиной форме идут в атаку редкой цепью. Рукава мундира закатаны по локоть. Автоматы, упирающиеся в живот, изрыгают смертоносный огонь. Атака немцев поддерживалась огнем их артиллерии. На дамбе, где мы лежали, ни окопов, ни стрелковых ячеек не было. Сплошным роем свистели пули и визжали снарядные осколки.

Расстояние быстро сокращалось. 300 метров, 200 ...150... Напряжение нарастало. Немцы приближались короткими перебежками, что-то кричали, а у меня было ощущение, будто они совсем не люди, а всего набитые соломой чучела, и я стрелял по ним из автомата хладнокровно и равнодушно. С их приближением я прицелился через мушку в прорези прицела в бегущего на меня немца, но не успел нажать на курок, как он, сделав перебежку, упал. В траве его не было видно. Я продолжал держать то место, где он упал, на прицеле, но немец неожиданно для меня поднялся левее метра на два от того места, где он упал. Пока я прицеливался в него, он снова упал и появился в другом месте. И так несколько раз.

Нас, курсантов артиллерийского училища, не учили, чтобы при перебежках отползать в сторону. Наконец я изловчился, прицелился туда, где по моему предположению мог находиться фашист, и когда он поднялся, я выстрелил короткой очередью. Видно было, как немец, вскинувши руки, упал и больше не поднимался. Это был мой второй убитый за войну в ближнем бою гитлеровец.

 

«Шел смертный бой, земля в огне кипела.

Был сужен мир до прорези прицела.

Но мы, полны решимости и веры,

Ему вернули прежние размеры».

 

Атака немцев отбита. Оставшиеся в живых вражеские солдаты друг за другом отползают назад. Прислонив голову к земле, отдыхаю. Мне - девятнадцать лет, и я с трудом выдерживаю это огромное напряжение - физическое и психическое. А как же пожилым бойцам, которым под пятьдесят, у которых дома детских три-четыре рта, мал - мала меньше?

Убедившись, что грозного генерала поблизости нет, я со своими разведчиками снова двинулся в путь вдоль дамбы к Сандомиру.

 Шли, разгоряченные боем, рассказывая о своих впечатлениях. Другие разведчики тоже убили по одному-два гитлеровца. В одном месте дамба прерывалась, пропуская небольшую речку. Находившиеся вблизи солдаты предупредили, что это открытое место простреливается врагом. Но по обстановке мы не могли дожидаться темноты и стали переходить речку вброд. Немцы обстреляли нас длинной пулеметной очередью, но ни в кого не попали.

Уже потом я узнал, что этим генералом был Вехин Григорий Иванович, 1901 года рождения, командир 350-й Житомирской стрелковой дивизии. За решительное форсирование рек Сан и Висла и удержание в тяжелых боях Сандомирского плацдарма, имеющего стратегическое значение, ему было присвоено почетное  звание Героя Советского Союза (с нашей помощью, добавляю я от себя).

 

 «Артиллерия бьет … и не знают покоя

От дорог сапоги, от бессониц сердца.

Мы, ровесник, с тобой увидали такое,

Что не жившим в наш век не понять до конца.

 

Артиллерия бьет… Что узнают потомки?

Им покажут в музеях кусочки войны:

Без патронов стволы и без хлеба котомки,

Только кровь наших ран не увидят они.

 

Артиллерия бьет... Как успел постареть я

В эти годы войны, не понять никогда.

Нам казалось - идут не года, а столетья,

А прошли не столетья, а только года.

 

Артиллерия бьет... И опять на заре ты

Поднимаешься в бой и идешь на врага,

Пропитались насквозь, как бинты в лазарете

Эти битые в кровь Подмосковья снега.

 

Артиллерия бьет... И взлетают ракеты,

Залп салютов оконные рамы трясет.

Только тот оценил этот голос победы,

Кто слыхал, как в бою артиллерия бьет!»

                                                                                            Юрий Разумовский

САНДОМИР.

 

«С сапог сотрется пыль походов,

Изгладит память лёт свинца,

Но никогда солдатам годы

Не разминируют сердца…»

 

Сандомир - небольшой старинный воеводский (областной) город, расположенный на левом высоком берегу Вислы. В 1241 году монголо-татарское войско Батыя (внука Чингисхана) захватило Сандомир, прошло всю Польшу, Венгрию, Сербию, до Адриатического моря, а потом, будучи ослабленным борьбой с закованными в кольчуги западноевропейскими рыцарями, откочевало в приволжские степи, где в низовьях Волги основало свое государство - Золотую Орду со столицей Сарай ( Татарское слово сарай переводится на русский язык как дворец).

Именно до этих мест на Висле дошел со своим повстанческим казацким войском гетман полковник Богдан Хмельницкий, побивая войско польской шляхты. Он был легендарной личностью. Сам из литовских дворян, правивших в свое время на Украине, вначале был католиком, будучи в турецком плену стал мусульманином, а, вернувшись на Украину, принял православие.

На западной окраине шел бой. В центре города тоже рвались снаряды или мины, посвистывали шальные пули. Я связался с ведущим бой командиром 1180 стрелкового полка 350 стрелковой дивизии подполковником Скопенко Василием Федоровичем, 1912 года рождения. На груди у него блестели два ордена Красного Знамени, ордена Александра Невского и Красной Звезды. Видно было, что Скопенко находится в большом напряжении. Немец отчаянно сопротивляется, людей на передовой мало, боеприпасов не достает, сверху давят и отнюдь не литературными выражениями. Ему было не до меня. На мой доклад он ответил: «Действуйте по своему усмотрению».

Через несколько дней Скопенко, лично увлекая бойцов в атаку, погибнет в бою. За взятие Сандомира он будет удостоен высокого звания Героя Советского Союза с вручением Золотой звезды и ордена Ленина. Скопенко с воинскими почестями похоронят на городском кладбище. После войны благодарные жители города поставят ему памятник, его именем назовут улицу, детскую библиотеку, но в 1990 году экстремисты все это отменят, памятник разрушат, могилу осквернят.

Произвели инженерную разведку освобожденной части города. В воинских казармах,  где размещался немецкий саперный батальон,  нами были обнаружены мины-сюрпризы с верхними, донными и боковыми взрывателями, и в каждой мине – твоя смерть. Разминировать такие мины невозможно. Их надо только подрывать. Мы ограничились лишь постановкой дощечек с надписью «мины».

Выяснив обстановку, я послал с донесением одного разведчика навстречу идущему сюда батальону и принялся за выполнение третьей «боевой» задачи.

 Я пришел с разведчиками в  старинный католический монастырь величественного вида. У ворот разведчики поставили табличку на колышке: «Мины». После этого никто уже не осмелится пройти мимо нее. С представительным, но растерянным настоятелем монастыря в классической одежде - длинная черная ряса, подпоясанная веревкой, я обошел все помещения, расставляя на переходах разведчиков. Потом мы спустились в подвал.

Показав на мощные двери с большими замками, где на дощечках были сургучные оттиски печати с надписью по-польски: «Польская церковная государственная собственность», настоятель предупредил меня, что я понесу ответственность, если самовольно вскрою двери в подвале, и что даже заклятые враги их - немецкие фашисты, за время пятилетней оккупации не посмели присвоить церковное имущество.

Его доводы на меня подействовали. В случае осложнения со вскрытием подвалов, майор Калинюк от своих слов откажется, свидетелей состоявшегося с ним разговора у меня нет, и я запросто предстану перед военным трибуналом за преступное посягательство на польско-русскую славянскую дружбу. А решение трибунала в военное время на фронте одно - расстрел за мародерство. Извинившись перед настоятелем, мы покинули монастырь, оставив у входа часового около таблички «Мины».

Стали искать место, удобное для размещения батальона. Разведчики рыскали по домам, народ они неугомонный, отчаянный и предприимчивый. Один из них принес красную юбку, предложив сделать из нее флаг и повесить на мачте ратуши, высоко возвышавшейся над остальными зданиями. Сделать это было ловким разведчикам несложно. На крыше ратуши лишь неприятно посвистывали шальные пули, и красный флаг стал реять над городом, возвещая об его освобождении от поработителей.

Одновременно разведчики обнаружили немецкий продовольственный склад с мукой, маслом, сахаром и повидлом. Кто-то из них предложил напечь пирожков для батальона, за что с охотой возьмутся местные пани и панночки. Я на это согласился, и работа закипела. На другой день батальон (300 бойцов) походной колонной вошел в город. На улице его ожидали 10 противней на столиках с жареными пирожками. Невдалеке стояла группа довольных поварих.

Впереди батальона шел его командир, майор Калинюк. Я подбежал к нему и на ходу доложил о выполнении задания, и  сказал, что подвалы в монастыре опечатаны, поэтому вскрывать их я воздержался, но у входа в монастырь поставил часового, на ратуше повесили флаг и напекли пирожков для батальона.

 Но это ничего на него не подействовало. Он коротко послал меня подальше, куда Макар телят не гонял, я отошел от него, а бойцы бросились расхватывать пирожки. О том, что мы приняли участие в отражении немецкой атаки, истребили нескольких гитлеровцев и заслужили поощрения, я Калинюку уже не осмелился доложить.

 Через некоторое время последовали на меня и другие гонения. С должности командира отдельного взвода управления батальона, где по штату предусмотрено воинское звание - старший лейтенант, меня, без объяснения причин, перевели с понижением на должность командира линейного взвода во 2-ю саперную роту, хотя я и не имел специального инженерного образования. (До этого батальона я на фронте был командиром взвода управления в минометном полку).

За последующие восемь месяцев активного участия в боях, в том числе в составе десанта на танках прославленной пяти-орденоносной гвардейской Житомирско-Берлинской танковой бригады, я ни разу награжден не был, хотя мои бойцы за это же время заимели по два-три ордена и медали.

А через несколько дней войскам, форсировавшим Вислу и освободившим Сандомир, приказом Верховного Главнокомандующего маршала Советского Союза И.В. Сталина была объявлена благодарность, и в Москве в их честь дан салют 20-ю артиллерийскими залпами из 224-х орудий, а отличившимся а этих боях 23-м полкам, отдельным батальонам, в том числе и нашему 78-му штурмовому батальону, 1180-му стрелковому полку под командованием подполковника Скопенко, присвоено почетное наименование «Сандомирский».

Привожу сокращенный текст этого приказа.

 

ПРИКАЗ

ВЕРХОВНОГО ГЛАВНОКОМАНДУЮЩЕГО

 

Командующему войсками 1-го Украинского фронта Маршалу Советского Союза Коневу.

Начальнику штаба фронта генералу армии Соколовскому.

 

Войска 1-го Украинского фронта, продолжая развивать наступление, форсировали реки Сан и Висла и овладели плацдармом на западном берегу реки Висла.

В ходе боев войска фронта овладели городами Сандомир, Тарнобжег. В боях при форсировании реки Сан и Висла отличились войска…, саперы генерал-лейтенанта инженерных войск Галицкого, полковника Кордюкова.

За отличные боевые действия объявляю благодарность руководимым Вами войскам, участвовавшим при форсировании реки Сан  и Висла.

Воинским частям, отличившимся в боях за овладение городом Сандомир присвоить наименование Сандомирских – 1180 стрелковому полку (подполковник Скопенко Василий Федорович, 78-му отдельному штурмовому инженерно-саперному батальону (майор Калинюк Иван Павлович)….

Вечная слава героям, павшим в боях за свободу и независимость нашей Родины.

Смерть немецким оккупантам!

 

Верховный Главнокомандующий

Маршал Советского Союза                                                           И. Сталин

                    Москва, Кремль, 18 августа 1944 года.

 

 

 

 

 

 

 

                 НА  ВИСЛЕ

Комдив во всем любил порядок.

Перед сраженьем, как всегда,

У карты был предельно краток:

« Ну, сибиряк, смотри сюда!

Вот Висла. Берег. В месте этом

К утру тебе занять плацдарм.

Пойми, комбат, твоя победа –

Хоть сутки продержаться там.»

Рассвет пылал в огне атаки.

Еще противник был силен.

Горели вражеские танки,

Но таял, таял батальон.

Когда же в небе ночь повисла

И полегла на землю рожь

Фашисты поняли, что Вислу

Не отобьешь и не вернешь.

Вовсю сражение катило

Через плацдарм на Сандомир.

И солнце вслед за ним всходило.

И близок был желанный мир.

 

 

САНДОМИРСКИЙ  ПЛАЦДАРМ.

 

На Сандомирском плацдарме я впервые видел обстрел минами 6-ствольных немецких минометов калибра 158,5 мм. Мина весом 34 кг. Хотя разрывы мин и происходили на безопасном расстоянии, но впечатление от обстрела было жуткое. Я представляю, что испытал тот, кто попал под этот обстрел и какие перенес адовы муки. Между прочим, когда этот миномет выстреливает мины, то производит звук, похожий на завывание ишака, и слышен за несколько километров.

Сейчас я с большим трудом засыпаю, несколько раз за ночь просыпаюсь, сплю чутко. Из-за малейшего шума тут же открываю глаза. Старость не радость. А ведь в молодости было время, когда вокруг поблизости разрывались тяжелые артиллерийские снаряды, а я спал и не просыпался.

На Сандомирском плацдарме наш батальон спешно минировал противотанковыми и  противопехотными минами передний край нашей обороны. Шли напряженные и кровопролитные бои. Минирование производилось ночью. Мне, как командиру взвода управления, помимо ночи и днем приходилось выполнять десятки поручений командования батальона. Выпадали такие сутки, когда я спал всего 2-3 часа. За это время я здорово измотался.

 

«Такова уж судьба сапера,

И таков для него закон:

Через реки, леса и горы

 Путь для войск открывает он».

 

И вот однажды на хуторе, когда бойцы батальона после ночного минирования спали прямо на земле, на зеленой траве, я решил поспать и, никому не сказав, даже своему ординарцу, я залез в сарай на второй этаж, где на сене спали несколько легко раненных красноармейцев. Перед этим я заметил, как метров в 200-х от хутора с грузовой автомашины поднимался в воздух на тросе большой аэростат воздушного наблюдения и корректировки артиллерийского огня. Сняв свои кирзовые сапоги и, несмотря на то, что  зловонный запах портянок бойцов перебивал ароматы сена и увядающих полевых цветов, я тут же уснул мертвым сном.

 

«Война - тяжелая работа.

Здесь год считается втройне...

Устав на марше, спит пехота

И видит сны о тишине».

 

Когда я проснулся, то раненых вокруг меня не было. Не было и моих сапог. Остались чьи-то рваные солдатские ботинки. Обув эти ботинки, я вышел наружу. Вокруг ни одной души. Нет и грузовой машины с аэростатом. Только десятка два больших глубоких воронок от разрывов тяжелых артиллерийских снарядов, отчетливо выделяющихся своей жирной чернотой на зеленом лугу.

В крестьянской хате, где размещался штаб батальона, я обнаружил лишь одного связного бойца, который рассказал мне, что по аэростату стала стрелять немецкая артиллерия, и весь личный состав срочно перебрался из этого опасного места.

За время войны много раз приходилось спать на голой земле, когда даже не было где взять соломы или веток, чтобы подстелить. Подстелешь шинельку под себя, ею же укроешься, пилотку натянешь на уши, ладонь подложишь под щеку и спишь, тесно прижавшись к товарищам с обоих боков.

Кто-то из великих сказал: «Войны выигрывают те народы, которые могут спать на голой земле. Русские и татары это могли; немцы - нет».

Несколько раз донимали меня тяжелые приступы малярии, подхваченной мной еще в Средней Азии. Тогда я вспоминал, что поэт Байрон умер на войне в Греции от малярии.

Припоминается и такой эпизод на Сандомирском плацдарме. Я с несколькими своими разведчиками прибыл на командный пункт стрелковой дивизии для согласования взаимодействия нашего штурмового батальона с начальником инженерной службы дивизии. По обстановке смотрю, что тут не до меня. Командир дивизии – полковник, суровый, бледный, весь в напряжении, отдает подчиненным приказания и распоряжения. Подчиненные тоже все в напряжении.

Командный пункт на возвышенности, и с него хорошо видна лежащая впереди местность. Я вижу, что по полю медленно ползут и ведут стрельбу три тяжелых немецких танка. Я еще таких не видел. Оказалось, что это были новые немецкие танки - «королевские тигры». У каждого танка - 88-миллиметровая пушка и 2 пулемета. Лобовая броня - 190 мм, вес 68 тонн. Мощность немецкой танковой пушки такова, что она пробивает броню наших танков Т-34 на расстоянии 2-х километров.

Стоящие недалеко наши пушки беглым огнем, стреляют по танкам, но безрезультатно. Они идут, как заговоренные. Наша пехота перебежками отступает. Тяжело стонала земля, в воздухе стоял непрерывный грохот и гул от разрывов снарядов и рева танков. Ревели их двигатели, скрежетали гусеницы, земля в клочья разрывалась густо падавшими снарядами. Я и сейчас вижу те фашистские бронированные махины, когда башня танка медленно поворачивается влево - выстрел, потом вправо - выстрел. А между выстрелами это железное чудовище своим длинным хоботом-пушкой вдыхает воздух и принюхивается, где тут поблизости жертва.

 

«Гул ближе, ближе, бешеней –

И вдруг залязгали почти что рядом траки.

Найдите в мире звук страшней, чем звук

И рев, и скрежет танковой атаки!»

Рядом со мной выстроился последний резерв командира дивизии - рота разведчиков с автоматами. Командир дивизии решительно приказывает им задержать бегущих и возвратить их в окопы. Разведчики бегом следуют выполнять приказание. Наконец два танка были подбиты огнем нашей артиллерии, а третий повернул назад и скрылся.

 Танкисты, пытавшиеся покинуть поврежденные машины, были скошены автоматными очередями.

«Королевские тигры» - новые тяжелые танки, производство которых держалось в строжайшем секрете, немцы впервые применили на Сандомирском плацдарме. В одном из них сидел конструктор танка - Порше, который лично хотел убедиться, как непробиваемое «чудо - танк» будет поражать русские танки. В бою он погиб вместе со своим детищем. Возможно, этот бой я и видел.

Бой окончился. Я подошел к подбитому и переставшему гореть танку. Находящиеся вблизи наши пехотинцы были так измучены этим и предыдущими боями и переходами, что при первой же передышке они уже спали в неглубоких окопах мертвым сном, и им было не до трофейных танков.

Среди останков сгоревших танкистов я нашел немецкий автомат «Шмайссер». Впоследствии какое-то время пользовался им, пока не иссякли патроны, потом сдал его начальнику боепитания. Наши патроны калибра 7,62 мм к немецкому автомату не подходили, так как его калибр был 7,92 мм.

Был в нашей бригаде и такой возмутительный случай. Отделение саперов под командованием младшего сержанта Харджиева при минировании переднего края попало под артиллерийский налет. Укрыться негде было. Осколком снаряда была ранена бывшая с ними медицинская сестра. Ей оторвало пятку. Она закричала о помощи. Но все убежали, и помощи ей никто не оказал. В штабе Харджиев заявил, что медсестра скончалась на его глазах от тяжелого ранения. Родным медсестры было отправлено извещение - «похоронка» о ее гибели «смертью храбрых в боях за социалистическую Родину». Но медсестра не погибла. Ее нашли, перевязали и отправили в медсанбат находившиеся неподалеку пехотинцы. Из медсанбата медсестра письмом сообщила о происшедшем командиру бригады. Харджиев был разжалован из сержантов в рядовые.

Этот позорный случай гневно обсуждался на общих собраниях в ротах и взводах, а также на партийных и комсомольских. Кстати, будучи в архиве, я прочитал протоколы этих собраний. Бросилось в глаза то, что каждый выступающий один раз, два, а то и больше упоминал имя Сталина. Таково было время. Таков был культ личности.

 

«Свинцом нас косило, как рожь в поле градом,

Казалось, что сил для броска больше нет.

Но ты, стиснув зубы, ползла с нами рядом,

В руке наготове держа санпакет.

...Полвека труба полковая не будит...

Но годы безмерных утрат не сотрут...

Когда-то от смерти спасенные люди

Тебе и сегодня поклон отдают».

 

 

 

ПРИЁМ В ПАРТИЮ КОММУНИСТОВ.

 

В августе 1944 года на Сандомирском плацдарме партийное бюро батальона принимало меня кандидатом в члены коммунистической партии. Заседали, сидя на земле, в каком-то овраге. Вокруг шел бой. В небе стоял сплошной гул наших и вражеских самолетов. Неподалеку слышались разрывы бомб, от которых вздрагивала многострадальная земля. Это немецкая авиация бомбила огневые позиции дивизионной артиллерии. В воздухе почти над головой проносились наши штурмовики ИЛ-2, выше в синеве неба неторопливо плыли бомбардировщики ПЕ-2, а еще выше - прикрывавшие их юркие истребители ЯК-3.

Над головами в сторону противника с шелестом пролетали снаряды нашей тяжелой артиллерии. Некоторые остроглазые даже видели эти медленно летящие чушки. С передовой доносилось стрельба из пулеметов. Слышно было плохо. Зачитали мое заявление: «В бой хочу идти коммунистом». Огласили письменные рекомендации. Парторг сообщил кратко мои автобиографические данные. Замполит батальона дал обо мне краткую положительную характеристику. Решение было единодушное - «достоин, принять». Через несколько дней мне вручили кандидатский билет ВКП(б) - Всесоюзной коммунистической партии (большевиков). Я стал коммунистом и был им целых 45 лет.

 

«Я клянусь! не ворвется враг в траншею мою.

А погибнуть придется, погибну в бою.

Чтоб глядели с любовью через тысячу лет

На окрашенный кровью мой партийный билет».

 

Погиб мой хороший приятель командир взвода управления 80-го отдельного штурмового инженерно-саперного Вислинского орденов Богдана Хмельницкого и Александра Невского  батальона лейтенант Андрей Рыльский, племянник известного украинского поэта – классика Максима Рыльского.

Незадолго до этого, в перерыве между боями, мы оба были на пятидневных сборах командиров взводов по повышению квалификации, жили в одной землянке и сдружились. В молодости это быстро получается.

Во время ночного минирования на нейтральной полосе впереди наших окопов шальная пуля немецкого пулеметчика попала в сердце Рыльскому, который тут же скончался. Ему было 20 лет. Отважный воин, хороший товарищ, комсомолец. Красивый молодой, высокий, стройный парень он как живой лежал в грубо сколоченном гробу из неструганных досок. Волосы еще не потеряли живого блеска, добрая полуулыбка осталась на его по-живому ярких, навечно беззвучных губах.

До войны он жил и учился в Киеве. Ему бы жить и жить и радоваться жизни, но безжалостная фронтовая судьба распорядилась по- своему.

Я со своим взводом был командирован на похороны боевого товарища. Похоронили его в ясный солнечный августовский день на небольшом холме, возле высокого одинокого дуба, который виден на большом расстоянии. Небо было синее. Сверкало солнце. Трава на холме ярко зеленая, а вокруг поле с золотистой пшеницей. Эта буйная, цветущая во всем своем многообразии окружающая жизненная действительность как-то не соответствовала мрачной, черной смерти.

Возле могилы выстроилась рота саперов – штурмовиков. У некоторых на глазах блестели слезинки. Они по одному выходили из строя, брали в руку комья теплой черной земли и бросали в свежую могилу.

На могиле установили дощатую четырехгранную пирамиду с прикрепленной сверху звездой из жести. На пирамиде – квадрат белой доски, на ней – выжжено имя и фамилия нашего однополчанина.

- На твоей могиле, - звучал в воздухе голос заместителя командира батальона по политической части капитана Петунина, - клянемся, что сквозь жестокие схватки с ненавистным врагом мы пронесем омытое твоей горячей кровью наше Красное Знамя до полной победы над фашистским зверем!

- Клянемся! – ответил строй бойцов.

- Пройдут года и десятилетия, - продолжал оратор, а память о тебе не померкнет в нашем сознании. Не забудет тебя и человечество, ради свободы которого ты отдал свою молодую жизнь! Как горьковский Данко, ты отдал свою жизнь ради счастья людей. Вечная тебе память и слава! Пусть земля тебе будет пухом!

- Клянемся! – ответил строй бойцов.

Трижды гулко ударили залпы прощального салюта его боевых товарищей, неся в своих сердцах чувство священной ненависти к врагу. Своеобразным прощальным салютом погибшему была мощная артиллерийская канонада нашей армии, гнавшей врага все дальше на Запад.

 

«Куда б ни шел, ни ехал ты,

Но здесь остановись,

Могиле этой дорогой

Всем сердцем поклонись.

 

Кто б ни был ты – рыбак, шахтер,

Ученый иль пастух, -

Навек запомни: здесь лежит

Твой самый лучший друг.

 

И для тебя и для меня

Он сделал все, что мог:

Себя в бою не пожалел,

А Родину сберег.»

Михаил Исаковский.

 

В семидесятые годы я послал книгу полковника П.И.Рюмина о боевом пути нашей 16-й  штурмовой бригады, где служил Андрей Рыльский, в Киев на адрес Союза писателей Украины с просьбой передать книгу родным Андрея, поскольку их адреса в Киеве я не знал. Но никакого ответа я не получил, и книга ко мне не вернулась.

«Он в год войны стал лейтенантом

И сразу – в бой. В огонь и дым.

Носил пилотку лихо с кантом

Таким, как небо, голубым.

 

…Бой  отгремел глухим раскатом.

Кровь слилась с небом голубым.

Он стал навеки лейтенантом,

Навеки смелым, молодым.

 

Когда проходят роты строем –

Чеканит шаг за взводом взвод,

Его я вижу пред собою –

В шеренге каждой он идет.»

 

В октябре 1944 года с каким-то поручением я прибыл в город Дембица. Здесь находился немецкий полигон по совершенствованию снарядов - ФАУ-2, бомбивших Лондон. Наши конструкторы лазили по всему полигону, собирали различные железки и осколки от ФАУ-2, чтобы потом создать такую же ракету в Подлипках под Москвой, ныне город Калининград.

В Польше нам, офицерам штурмовых частей, выплачивали денежное месячное содержание польскими злотыми - по полтора оклада, как и в гвардейских частях. Злотых у меня было много, так как покупать во фронтовой полосе было нечего. И вот на безлюдной улице Дембицы я увидел, что старый поляк продает пирожные Бизе. А я сладкоежка. Тут уж я дорвался. Купил 5-6 штук, съел и снова покупаю. И так несколько раз, пока не опустошил весь лоток у удивленного поляка.

 

 

 

ВСТРЕЧА  С  ПОКРЫШКИНЫМ.

 

«На летном поле мало козыряют

У летчиков все звания равны

У летчиков и маршалы летают.»

 

В октябре 1944 года наша бригада была снята с передовой и переброшена в тыл фронтовой полосы, где в лесу построили землянки, получили пополнение и занимались боевой подготовкой. Среди моих разведчиков был один сибиряк - профессиональный охотник. Об этом как-то узнал трижды Герой Советского Союза, полковник Покрышкин, авиадивизия которого находилась на аэродроме недалеко от нас. Покрышкин договорился с нашим командованием, чтобы опытный охотник руководил охотой. Живности в лесу было много - олени, лоси, косули, кабаны. Поскольку одного солдата отпускать из части было нельзя, то с ним ходил и я.

Причем во время охоты командовал уже не я, а этот охотник, которого беспрекословно слушали Покрышкин и его боевые соратники, в числе которых были три дважды Героя Советского Союза - Глинка, Речкалов, Клубов. В этой дивизии было еще 46 Героев Советского Союза. Вскоре Клубов в бою погиб и был захоронен на холме Славы во Львове. Когда я бываю на этом холме Славы, я посещаю и его могилу. Покрышкин командовал 9-й гвардейской Мариупольско-Берлинской истребительно-авиационной орденов Ленина, Красного Знамени и Богдана Хмельницкого дивизией и на параде Победы в Москве на Красной площади 24 июня 1945 года нес знамя 1-го Украинского фронта.

Однажды во время такой охоты я стоял за деревом с автоматом наизготовку. Вдруг со стороны загонщиков послышался страшный треск, приближающийся ко мне. Ясно было, что на меня прет кабан, причем не маленький. Я приготовился дорого продать свою жизнь, хотя и чувствовал себя не очень хорошо, так как помнил рассказы охотников, что очередь из автомата может и не свалить крупного кабана. Кабан-секач могуч и свиреп, имеет 15-ти сантиметровые клыки, неимоверно подвижен и живуч. Он может 10-15 пуль в себя принять и ему хоть бы что. Даже смертельно раненый он постарается добраться до охотника и растерзать его громадными клыками.

Но и здесь мне повезло. Почему-то кабан, не добежав до меня метров 15, остановился, постоял немного и повернул обратно. Видимо кабан принял меня за грозного противника и решил не рисковать.

 

 

 

 

ГРАНАТА  И  ФАУСТПАТРОН.

 

Я уже писал о том, что, по моему мнению, каждый пятый погибал на войне по собственной глупости или легкомыслию. И вот вам пример. Я шел один по полевой тропинке вблизи пустых окопов. По дороге нашел немецкую ручную гранату с длинной (40 см) ручкой. Увидев большую воронку от авиационной бомбы, я решил бросить в нее гранату, рассчитывая, что граната разорвется на дне воронки, и я буду в безопасности.

Воронка была от меня метрах в двадцати. Я дернул за кольцо, привел гранату в боевое положение и бросил ее. Но граната в воронку не попала, а упала на верхнюю кромку земли, выброшенной от взрыва. Я оторопел. Тут же бросился плашмя на землю, прикрыв голову руками и автоматом. Последовал оглушительный взрыв, и, дико свистя, осколки гранаты пролетели мимо меня. Но, как говорят, Бог миловал. Я остался цел и невредим.

Другой случай. В конце 1944 года немцы изобрели мощное противотанковое средство - фаустпатрон, который с расстояния 80-100 метров пробивает (прожигает) кумулятивным снарядом 20 см. брони или 50 см. стенки кирпичного дома. Находя трофейные фаустпатроны, мы быстро научились их использовать и применять в бою. Фаустпатрон - это полая метровая трубка с конусообразным снарядом на одном конце. Трубку кладешь на плечо, нажимаешь на спусковой крючок, с одной стороны вылетает снаряд весом 5 кг, с другой - пламя длиной четыре метра и пороховой дым, который всего обволакивает тебя. Никакой отдачи при выстреле нет.

И вот однажды, в присутствии нескольких моих красноармейцев, без всякой к тому надобности, я решил выстрелить из найденного на обочине дороги фаустпатрона. Нажал на спусковой крючок, но вместо выстрела в трубе произошло шипение, снаряд вылетел из трубы и плюхнулся в двух метрах от меня. Мы все в ожидании взрыва бросились на землю, и я уже распрощался с жизнью, но взрыва не последовало.

 

«Никуда не уйти от седин.

В сорок пятом заметил я их …,

Сколько – знать бы – снарядов и мин

Разорвались на нервах моих.

 

Кровью политый путь на Берлин

Весь на мне наяву и во сне,

Никуда не уйти от седин.

Это память о прошлой войне.»

 

Было у нас в батальоне и судебное заседание военного трибунала. Один солдат стащил у спящего сослуживца автомат с патронами и обменял его в селе у поляка на самогон, сало и хлеб. По горячим следам он был разоблачен, похищенное возвращено, а виновный предстал перед судом.

Военный трибунал заседал на лесной поляне, на которой, сидя, расположился батальон. Суд был короткий, в течение часа. Выяснив у обвиняемого и двух свидетелей обстоятельства дела и заслушав военного прокурора (адвокат по законам военного времени в суде не участвовал), суд отошел в сторону, посовещался и объявил приговор - 10 лет лишения свободы с заменой лишения свободы направлением в штрафную роту искупать вину кровью.

 

 

НОВЫЙ  1945  ГОД.  МИНИРОВАНИЕ.

 

Новый 1945 год встречал в деревне Пустыня недалеко от города Милец. Собрались в хате все офицеры батальона, выпили, хорошо повеселились, плясали под гармошку. Вдруг влетает дежурный: «В санчасти стрельба!» Выхватив пистолеты, все побежали к дому, где размещалась санитарная часть. Оказывается, два наших офицера, хорошо подвыпив, пошли в санчасть к медсестре Варе. Не поделив ее, они устроили дуэль. В темноте стреляли друг в друга. К счастью, все обошлось благополучно. Виновники в новогоднюю ночь оказались под арестом в крестьянском погребе.

Выражением желания фронтовиков стало стихотворение М. Исаковского « Новогодний тост » :

 

«В суровый день, в суровый час,

Когда идет война,

Одно желание у нас

И цель у всех одна:

 

 

Чтоб ненавистного врага

Стереть с лица земли,

Чтоб навсегда его снега

В сугробах погребли.

 

Чтоб он холодною зимой

Без троп и без дорог

Бежал, конец почуя свой,

И чтоб уйти не мог.

 

Чтобы вовек не увидал

Он дома своего,

Чтоб этот год повсюду стал

Последним для него.

 

Чтоб отдохнула вся земля

От грохота атак:

Поднимем тост, мои друзья,

Чтоб это было так!»

 

Спустя тридцать лет, в Москве у Киевского вокзала, в хозяйственном магазине услышал польскую речь. «Откуда?» - спрашиваю. Отвечают «из города Милец». «А деревню «Пустыня» (Веску по-польски) знаете?» «А как же, конечно», отвечают они, вытаращив на меня глаза. Никак они не ожидали, что в Москве напомнят им о маленькой польской деревушке Пустыня.

Вблизи этой деревни мы производили минирование переднего края нашей обороны на танкоопасном направлении. Минировали, как обычно, ночью, в темноте, поскольку днем противник просматривал это место. Задание было спешное, и во что бы то ни стало его надо было выполнить.

Производилось это так. Натягивался длинный шнур с узелками на том месте, где надо было ставить мины. От общего шнура в обе стороны отходили ответвления тоже с узелками. В темноте-то ведь ничего не видно, а мины надо было ставить в строго определенном шахматном порядке. Среди саперов были распределены обязанности. Одни подтаскивали мины по одной в каждой руке (вес мины 5 кг), другие в мерзлой земле ломом, киркой или топором долбили лунку для мины (глубина - 20 см длина 40 см). Сержант - командир отделения ставил мину в лунку, вкручивал взрыватель, закапывал и маскировал.

Уж очень это тяжкое дело - долбить мерзлую, твердую как камень землю. Я тоже, когда все организовал, долбил эти лунки до крови на руках. Минное поле было большое - метров двести. Никаких перекуров. К рассвету все выматывались до изнеможения. Но никто не роптал. Помимо постановки минного поля, надо было указать на карте местности границы его по отношению к ориентирам - домам, деревьям, дорогам, окраине леса и т.п. Это делалось уже в светлое время, но скрытно.

 

«Ждала их трудная работа.

В промерзший грунт врубались зло,

И спины, мокрые от пота,

На яростном морозе жгло».

 

Там же произошел и нелепый случай, которых немало на войне. Ближе к утру, пехотный лейтенант из находящейся недалеко передовой траншеи приводит под конвоем моего красноармейца со связанными руками для опознания. Я подтвердил, что это мой подчиненный, и конвоиры ушли. Оказывается, этот красноармеец подносил мины и, возвращаясь, перепутал в темноте направление и пошел не в нашу сторону, а в сторону противника.

По его рассказу он шел и наткнулся на спираль Бруно (скрученная в круг тонкая проволока, высотой около  метра и длиной в несколько десятков метров, при попытке перебраться через нее человек запутывается). Минут пять он думал, что же это такое. Перед нашей траншеей этой спирали не было. Потом он понял, что по ошибке пошел в сторону противника. Пошел обратно, но попал не к своим минерам, а к стрелкам в траншее, которые стреляли по нему, принимая его за немецкого разведчика. И только по его матерной ругани поняли, что он свой.

Однажды ночью на наш участок минирования прибыл заместитель командира батальона по строевой части капитан Петухов. Посчитав, что минирование идет медленно, он при солдатах криком нецензурно обругал моего командира 2-й роты лейтенанта Хварукия. Абхазец по национальности и вспыльчивый по натуре, Хварукия не выдержал унижения и оскорбления при подчиненных и ушел в недалеко расположенный домик. Через несколько минут к нам подбегает его ординарец и сообщает, что Хварукия  застрелился. Мы все бегом в домик. Хварукия раненый лежит на кровати и кричит: «Дайте мне пистолет, я убью себя. Жизнь - Родине, честь - никому!» Кровать и пол в крови, пистолет лежит на полу. Хварукия быстро перевязали и на подводе, привозившей мины, отправили в расположение батальона, а потом в медсанбат. Рана оказалась не смертельной, пуля прошла вблизи сердца.

В 1991 году, разыскивая в Подольском военном архиве адреса ветеранов бригады, я узнал, что Хварукия служил на Сахалине, в звании подполковника уволился из армии и поселился в Одессе. Через адресный стол я нашел его адрес, пришел к нему на квартиру, но опоздал. Жена сказала, что Хварукия скончался четыре месяца тому назад. Вот так. Жил со своим фронтовым командиром в одном городе и не знал об этом.

Будучи в архиве, я проанализировал по хранящимся там данным по нашему батальону, причину выбытия людей: убит, убыл в госпиталь по ранению или болезни, пропал без вести, переведен в другую часть, арестован контрразведкой «Смерш», осужден военным трибуналом, убыл в военное училище, дезертировал.

Интересны и причины безвозвратных потерь: убит при артиллерийском или минометном обстреле, при бомбежке, убит снайпером, подорвался на мине, погиб от неосторожного обращения с личным оружием, умер от отравления трофейным спиртом, погиб при аварии автомашины; от разрыва бочки при электросварке, утонул при форсировании реки, убит грозовым разрядом, покончил жизнь самоубийством.

 

 

ПОЗ.

 

«Никогда не писал ни стихов, ни доносов»

А.П. Чехов

 

В первых числах января 1945 года наш батальон срочно был переброшен на другой участок фронта. Командованию фронта стало известно, что в это место немцы стянули крупные силы, готовятся перейти в наступление, которое начнется танковой атакой. Здесь мне пришлось выполнять обязанности командира ПОЗа. ПОЗ - это подвижной отряд заграждения. Задача ПОЗа - на пути движения немецких танков поставить минное поле - разбросать противотанковые мины на расстоянии одного метра от мины до мины. Сигнал начала минирования - две белые ракеты из-за леса, где находился командный пункт стрелковой дивизии. Во взводе был запас - 60 мин. По обе стороны от меня стояли другие взводы нашей роты с той же задачей. А задача была смертельно-опасная. Ведь мины надо было ставить на виду движущихся танков. А из танков стреляют из пушек и пулеметов. Причем от близкого разрыва снаряда может взорваться и сама мина, в которую уже вкручен взрыватель. Но, на наше счастье, до этого не дошло.

 

«Смелость,

Ты не ведала привалов

И в часы решительных атак

Амбразуры грудью закрывала

И бросалась с минами под танк.

Не забыть тех дней тяжелых грозы.

Мы, огнем прижатые к земле,

Отбивали танки на морозе,

Дрались в огнедышащей жаре».

 

Это место мне запомнилось. На этом поле до нас разыгралось танковое сражение. Стоят неподвижно три наших танка Т-34 и два немецких танка «Пантера». Неподалеку три могилы наших танкистов. Три небольших холмика, на деревянных столбиках вырезанные из фанеры пятиконечная звезда и табличка с надписью фамилии, имени и отчества «Старший лейтенант 1924 г. рождения, лейтенант 1923 г. рождения, младший лейтенант 1922 г. рождения».

Надписи исполнены химическим карандашом. Сняв шапку, долго я стоял, и грустные мысли одолевали меня. Пройдет время, никто за этими стоящими одиноко в поле могилами ухаживать не будет в чужой стороне. Дожди смоют надпись, столбик истлеет, холмик сравняется с землей. И, как поется в песне беспризорников, «Никто не узнает, где могилка моя!».

 

«Здесь проходила оборона.

Следы окопов у межи.

И только ржавые патроны

Обозначают рубежи.

 

 

Но скорбно клонится пшеница

Над прахом павших.

По весне здесь кровью воинов дымиться

Земля в тревожном полусне…

 

Минувшей бури стерлись даты,

А ей земле, все снится бой,

И те безусые солдаты,

Ее прикрывшие собой…»

 

 Сколько их, солдатских могил со звездами и столбиками, а то и без них, разбросано на нашем пути от Москвы и Сталинграда до Берлина и Праги.

Десять долгих дней провели мы в ожидании сигнала днем и ночью. Боец-наблюдатель за сигналом сменялся через два часа. Безделье томило.

Лишь один случай разнообразил нашу тоскливую жизнь. Во взвод ко мне пришел особоуполномоченный контрразведки «Смерш» в батальоне, старший лейтенант Гущин. Поводом к этому послужило то, что накануне пытался перебежать на сторону противника молодой солдат-новобранец из только что пришедшего в бригаду нового пополнения из Западной Украины. Он не успел добежать до вражеской траншеи, и был убит очередью из пулемета.

Вот Гущин и пришел, чтобы провести профилактическую беседу, напомнить о неотвратимом возмездии изменникам Родины. Поведение Гущина всегда отличалось таинственностью. На всех он смотрел подозрительно, настороженно, с обостренной внимательностью - сказывалась его профессия. Но работал он умело. Как мы ни пытались дознаться, кто же из стукачей - нештатных информаторов из нашего окружения, работает на него, ничего у нас не получалось. Единственным подозрением было то, что отдельных наших бойцов иногда вызывали в штаб батальона полы помыть, дров наколоть, там он мог с ними встречаться вне поля нашего зрения.

Свою полевую сумку, где он хранил данные на стукачей и их донесения, он берег как зеницу ока, берег ее больше, чем свой пистолет. Однажды он в числе других офицеров коротал ночь, сидя у костра, держа сумку в руках. Видимо от усталости и тепла он разомлел и уснул, а сумка выпала из его рук. Над ним решили подшутить. Сумку положили сзади него. Когда он проснулся, а сумки нет, он начал дико озираться, взволновался, стал говорить что-то невнятное. Но потом обнаружил сумку и успокоился. При этой сцене мы сидели молча, ничем себя не выдавая, хотя душа хохотала. Портить отношения с таким опасным человеком было нежелательно.

«Ну, можно ли представить мир без шуток?

Да он без шуток был бы просто жуток.

Когда на сердце холод, страх и тьма,

Лишь юмор не дает сойти с ума!».

                                       Л.Филатов

 

Теперь, глядя на жизнь с высоты десятков прожитых лет, я понимаю, что он был порядочным человеком, потому что за 10 месяцев моего пребывания в батальоне никого он не арестовал за «попытку изменить Родине и перебежать на сторону врага, за восхваление немецкой техники или лучшей жизни в капиталистических странах», как это было у многих других работников военной контрразведки, подлостью и коварством зарабатывавших себе ордена и повышения в должности и звании.

И тогда во время войны, и в последующее время, когда я работал судьей военного трибунала, я задумывался над таким вопросом - почему контрразведчики никогда даже не пытались завербовать меня в нештатные секретные сотрудники (сексоты)?

Ведь я всегда был в активе, был общительным, обладал редким в наше смутное время качеством: выполнял свои обязанности честно и добросовестно, старался в жизни исходить из тех правил, которым был предан Л.Н.Толстой: всегда говорить правду, быть верным своему слову, быть полезным, сколько ты можешь, своему отечеству. Как всякий нормальный человек, с нормальным самолюбием и характером, я терпеть не мог быть марионеткой, не поддавался стадному чувству. Воспитанный кристально честными отцом и матерью, школой, пионерскими лагерями, комсомолом, офицерским училищем, на произведениях Пушкина, Лермонтова, Чехова и Некрасова, я ненавидел ложь и подлость, трусость и предательство.

Ведь главный мотив вербовщиков - любовь к Родине, а Родину я любил больше жизни. Видимо, такие мои данные «смершевцев» не устраивали - слишком я был порядочен и честен.

Я, как и многие другие, знал о наличии широкой сети тайных информаторов среди военнослужащих. На взвод - 30-40 человек - один или два информатора, среди 5-6 офицеров роты - один обязательно будет тайным агентом «Смерша» (смерть шпионам).

 Не желая участвовать в таком грязном деле и быть двуличным, и чтобы меня не поймали врасплох, я заранее подготовился к возможности моей вербовки в тайные информаторы. Дескать «Да, я люблю Родину, но доносить на своих товарищей, да еще получать за это материальное вознаграждение, я не могу ввиду моей натуры. Да и вообще, я человек болтливый, что в голове, то и на языке, если выпью спиртного, могу и проговориться. Если же я увижу врага Советской власти, то я сам по своей инициативе приду к Вам и доложу об этом».

Сигнала о минировании не последовало, зато вдалеке справа от нас, на Сандомирском плацдарме, рано утром мы услышали мощную артиллерийскую канонаду, стреляли тысячи артиллерийских орудий разных калибров, слышались дикие завывания залпов гвардейских минометов - «Катюш». Все слилось в сплошной оглушающий шум. Там происходило что-то невероятное.

Прибыл связной с приказанием срочно всем прибыть к штабу батальона, где нам сообщили, что началось наступление войск 1-го Украинского фронта. Мы должны форсированным маршем (7 километров в час) пройти 50 километров и влиться в 22-ю Невельскую ордена Ленина самоходно-артиллерийскую бригаду 4-й танковой армии.

После прорыва нашей пехотой укрепленных линий врага, 4-я танковая армия генерал-лейтенанта Д. Д. Лелюшенко (впоследствии генерал армии, дважды Герой Советского Союза и народный Герой Чехословакии) пойдет в рейд по тылам врага. Параллельно с ней в прорыв войдет 3-я гвардейская танковая армия генерал-лейтенанта П.Ф. Рыбалко (впоследствии Маршал бронетанковых войск, дважды Герой Советского Союза).

Наша задача в качестве десантников саперов-штурмовиков на броне самоходок и танков обеспечивать в инженерном отношении успешное продвижение бригады. С нашим участием эта бригада удостоится звания «Гвардейской», ей присвоят еще одно почетное наименование «Берлинская» и наградят еще четырьмя боевыми орденами. Саперы были везде нужны. Ни одна разведка, ни один десант без саперов не обходится.

 

ГЕРОИ 16-й  ШТУРМОВОЙ  РАВА-РУССКОЙ

БРИГАДЫ.

 

Народ должен знать своих героев, поэтому привожу данные о них.

Качалко Иван Елизарович. Родился 25.9.1916 в с. Карловка (Полтавская обл.), в семье рабочего. Украинец. Член КПСС с 1949 года. Окончил среднюю школу, школу ФЗУ в Чапаевске Куйбышевской области в 1937 году. В Советской Армии с 1937 года.  Окончил  Московское военно-инженерное училище в 1941 году. Принимал участие в боях Великой Отечественной войны с декабря 1942года.

 Комсомолец, капитан Качалко 30 июля 1944 года  при  форсировании реки Висла в районе населенного пункта Аннополь ( 30 км. севернее г.  Сандомир, Польша) со своим батальоном за 2 часа проложил на труднопроходимой местности колонный путь  800 погонных метров. Своевременно наведя переправу, сапёры со стрелковым батальоном преодолели реку, участвовали в боях за плацдарм. Звание Героя Советского Союза присвоено  23 сентября 1944 года.

После войны продолжал службу в армии. В 1950 году окончил военную академию имени M. В. Фрунзе. С 1973 полковник в запасе. Живет в Москве. Награжден орденами Ленина, Красного Знамени, Отечественной войны 1 и 2 степени, двумя орденами Красной звезды, орденом Почёта, медалями.

О его подвигах написано в книгах: «Подвиг во имя  Родины». Куйбышев. 1965 год. «Совершенное ими бессмертно». Москва. 1976 год.

 

Кулик Иосиф Афанасьевич. Родился 8.3.1912 в селе Юзефовка, ныне  Йосиповка Ульяновского р-на Кировской области, в семье крестьянина. Украинец. Член КПСС с 1942 года. Образование начальное. Работал председателем сельсовета. В Советской Армии с 1934—37 г.г.  и с 1941 года.

Участник  войны с июня 1941 года. Командир роты. Старший лейтенант Кулик при форсировании Вислы 30.7.44 в районе населенного пункта Аннополь (22 км сев. г. Сандомир, Польша) в течение 3 часов на надувных лодках переправил 2 батальона пехоты, чем обеспечил захват плацдарма на левом берегу. Звание Героя Сов. Союза присвоено 23.9.44. С 1948 года капитан Кулик в запасе. Живёт в г. Йошкар-Ола. Нагр. орд. Ленина, 2 орд. Отечественной войны 1 ст., орд. Красной Звезды, медалями.

О нем написано в книгах : «Звезды доблести боевой» Львов 1968 год. «Наши герои» Йошкар-Ола 1985 год.

ЖуковскийПётр Николаевич. Род. 18.6.1912 в дер. Нележ ныне Угранского р-на Смолен, обл., в семье служащего. Русский. Член КПСС с 1945 года. Окончил Бобруйский техникум по механич. обработке дерева. Работал в г. Котельнич Киров, обл. на деревообрабат. з-де. В Сов. Армии с июля 1941. Окончил Черниговское военно-инж.   училище в 1943.

В действующей армии с марта 1944.  Командир взвода.

Мл. лейтенант Жуковский. отличился в конце января 1945 года у нас. пункта Грошовиц (Грошовице, в черте г. Ополе, ПНР). Вместе с бойцами вплавь доставлял рамы моста и досрочно навёл переправу через Одер для пропуска войск на плацдарм. В ночь на 6.02.45 вместе со взводом отбил контратаки врага в р-не моста. Звание  Героя Сов. Союза присвоено 10.4.45.

В 1946 уволен в запас. Работал директором деревообрабатывающего завода в Кирове, затем зам. директора Кировского з-да синтетических. стройматериалов. Живет в Кирове. Награжден орденами Ленина, Отечественной войны 1 ст., 2 орд. Красной Звезды, медалями.

О его подвигах написано в книге: «Кировчане – наши Герои Советского Союза». г. Киров. 1962 год.

Доброрез Василий Павлович.  Род.31.01.1917 в Сев. Маньчжурии в семье рабочего. Русский. Член КПСС с 1945. Окончил 7 классов. Работал слесарем в паровозном депо ст. Уфа. В мае 1941г. Советским РВК гор.Уфы призван в армию. С начала Вел. Отеч. войны на фронте. Командир отделения, ст. сержант Доброрез отличился при строительстве моста через р. Одер в р-не нас. пункта Грошовиц (ныне в г. Ополе, ПНР). В ночь на 28 янв. 1945 г. отделению был дан приказ установить 2 рамные опоры на фарватере реки. Лёд был разбит артогнём, плавсредства отсутствовали. В ледяной воде под огнём противника вплавь доставил рамы к месту установки. Опоры были возведены досрочно. Звание Героя Сов. Союза присвоено 10.4.45.

В 1946 демобилизован. Живёт в Уфе. Работал ст. инженером Башкирского отделения Куйбышевской железной дороги. Награжден орденами Ленина, Отечественной войны 1-й степени, Красной Звезды,   медалями.

О нем написано в книгах: «Славные сыны Башкирии». Г.Уфа. 1965 год, «Сыны Отчизны». Г.Уфа, 1981 год.

Имена этих героев, а также имена еще трех Героев Советского Союза из 16-й штурмовой инженерно-саперной Рава-Русской бригады – командира отделения саперов Степанова Дмитрия Тихоновича, наводчика противотанкового ружья младшего сержанта Боровкова Павла Игнатьевича, рядового сапера Имамутдинова Магсума Имамутдиновича (погиб в бою) – навечно выбиты среди имен 11686 Героев на стене зала Славы Национального музея истории Великой Отечественной войны в столице Украины.

 

 

 

ПАНИКА

 

«Мы радио не слышали ни разу,

Артистов и не видели в глаза.

Передний край, откуда без приказа

Ни отлучиться, ни уйти нельзя.

 

Но не запретны в тыл лишь две дороги

Для нас, окопных горемык – солдат:

Одна из них под обелиск убогий,

Другая – ненадолго- медсанбат».

 

12 января 1945 года нашу 2-ю штурмовую инженерно-саперную роту, входившую в 16-ю штурмовую инженерно-саперную бригаду, где я в звании лейтенанта был командиром взвода, передали в 22-ю самоходно-артиллерийскую Невельскую ордена Ленина бригаду.

На вооружении бригады состояли самоходно-артиллерийские установки (САУ) с 76-миллиметровым орудием, американские танки «Валлентайн». Был еще в бригаде дивизион 88-миллиметровых трофейных немецких пушек, используемых нами как противотанковые орудия.

Наша рота (3 взвода, всего 80 человек) должна была обеспечивать в инженерном отношении боевой путь бригады при наступлении. К месту дислокации бригады рота совершила пеший однодневный переход и расположилась у подножия холма, где были старые немецкие окопы. Командир роты лейтенант Рюмин пошел с ординарцем в лес устанавливать связь с находящейся там бригадой. Старшим в роте остался я. По грунтовой дороге в сторону фронта нескончаемой вереницей двигались обозы - автомашины и конные повозки.

Вдруг за холмом послышались звуки ожесточенного боя, выстрелы и разрывы снарядов танковых пушек и артиллерийских орудий. После этого с холма назад в панике побежали люди, поехали автомашины, ездовые со всей силой нахлестывали лошадей, люди бегут мимо нас с искаженными от страха лицами. На наши вопросы – «Что там за холмом случилось?», - никто не отвечает. Паника. Апофеозом ее явилось то, что против нас остановилась легковая автомашина «М-1». Из нее выскочил офицер. Перед нашими глазами он ломает о придорожный столбик древко знамени пополам (целым знамя не умещалось в кабине), садится в машину и уезжает.

 Что делать нам? Выстрелы за холмом продолжаются. По лицам видно, что мои бойцы напряжены, молча посматривают на меня, ожидая моего решения. Мозг напряженно работает. Бегут тыловики. Мы же - боевое подразделение. Нам отступать нельзя. У нас три противотанковых ружья, противотанковые гранаты, ручные пулеметы и автоматы. За бегство с поля боя - под трибунал и расстрел перед строем. Законы войны суровы. Поэтому решение может быть только одно, и я отдаю команду - приготовиться к бою. Но сражаться не пришлось. Выстрелы за холмом утихли.

Пришедший командир роты рассказал, что при отступлении танковая часть немцев оказалась без горючего и затаилась в лесу. Горючее им сбросили в бочках с самолетов. Заправившись, они выехали из леса на дорогу и стали громить наши обозы, которые мешали им двигаться. Какая-то наша артиллерийская часть, оказавшаяся на этой же дороге, вступила с танками в бой. Но часть танков все же прорвалась и ушла на запад. Придя в лес, мы увидели трех немецких танкистов, которых взяли в плен наши самоходчики. К моему удивлению, немецкие танкисты, окруженные толпой наших солдат, держались  нагло и самоуверенно. А ведь был уже не 1941 год, а 1945.

 

 

 

САМОХОДНО-АРТИЛЛЕРИЙСКАЯ БРИГАДА.

 

Вначале нас посадили десантом по два-три человека на самоходку СУ-76. Она построена на базе нашего легкого танка Т-70 на полугусеничном ходу (впереди колеса, сзади гусеница). Вес - 10 тонн, экипаж - 4 человека, оружие образца 1943 года, дальность выстрела 8600 метров, скорострельность - 10 выстрелов в минуту, боезапас - 60 снарядов. Броневые щиты прикрывали самоходку спереди, сверху и по бокам. Сзади был навешен брезент.

Эта бригада, как одна из особо отличившихся во второй мировой войне, впоследствии будет занесена в военную энциклопедию 1985 года издания. Командовал ею подполковник В.И.Приходько, который вскоре погиб, когда бригада подверглась сильной бомбежке с воздуха. Прямым попаданием бомбы был разрушен дом, где он находился. Тело его было отвезено из Польши во Львов и похоронено на воинском кладбище на холме Славы, неподалеку от могилы прославленного Героя Советского Союза Николая Кузнецова. После гибели Приходько бригаду возглавил подполковник Н.Ф.Корнюшкин, удостоенный за успехи в последующих боях звания Героя Советского Союза. Бригада входила в состав 4-й танковой армии второго формирования. Армия сформировалась в июне 1943 года. В ней было два корпуса: 6-й механизированный, получивший гвардейское звание за бои под Москвой в 1941 году, и 10-й танковый Уральский добровольческий корпус, получивший гвардейское звание за бои на Курской дуге в 1943 году. Сама армия стала гвардейской в марте 1945 года уже с нашим участием в ней.

В составе 1-го Украинского фронта 4-я танковая армия участвовала в освобождении Правобережной Украины, Польши, штурме Берлина и взятии Праги.

119 Героев Советского Союза воспиталось в ней и, кроме того, два дважды Героя - генерал армии Лелюшенко и генерал-лейтенант Фомичев.

С этой бригадой наша рота десантом на самоходках и танках вышла в боевой многодневный рейд по глубокому тылу врага. Бригада шла в передовом отряде танковой армии и, кроме того, мне со своим взводом пришлось несколько раз быть в наступлении в передовом дозоре и обеспечивать со своим взводом саперов-штурмовиков (22 человека, в том числе 7 сержантов, один ручной пулемет и противотанковое ружье) успешное продвижение танков и самоходок. Дозор - это идущие впереди три танка (взвод) на удалении от основных сил бригады на 2-3 километра.

 

«Сапер, что о нем не суди,

Имеет особые льготы:

В атаке идет впереди,

Отходит лишь после пехоты».

 

В передовой отряд танковой армии входили танковая и самоходно-артиллерийская бригады, противотанковый дивизион, зенитный дивизион и наша саперная рота.

Тактика боевых действий было такова: после прорыва нашей пехотой трех укрепленных линий врага, танковая армия стремительно  продвигается вглубь вражеского тыла, оторвавшись от пехоты на 80-100 километров. Крупные очаги сопротивления передовой отряд и основные силы танковой армии обходят. Сотни танков, самоходок, броневиков и артиллерийских орудий рвутся вперед, уничтожая сопротивляющихся, дезорганизуя оборону врага, сея страх и панику, нарушая связь, снабжение и  управление вражеских войск, и нагнетая панику.

 В этом наступлении непосредственно 22-я бригада освободила города Милич (22 января), Равич (23 января), Фрейдштадт (ныне Кожухов - 13 февраля 1945 года), а также десятки других населенных пунктов.

 Войскам, освободившим эти города, приказом Верховного Главнокомандующего маршала Сталина была объявлена благодарность, и в Москве в их честь был дан артиллерийский салют двадцатью залпами из 224 орудий.

Главная задача танкового десанта - охрана танка от немецких фаустпатронщиков. Дело в том, что самому экипажу танка через узкие смотровые щели трудно обнаружить замаскированного фаустпатронщика, но это под силу сделать стрелкам танкового десанта. Поэтому на завершающем этапе войны наши танкисты действовали только с участием десантников на броне.

Имевшиеся в бригаде английские танки «Валлентайн», поставлявшиеся в СССР по ленд-лизу, имели слабую броневую защиту (лобовая броня - 60 мм), невысокую скорость движения, низкую проходимость по пересеченной местности ввиду узких гусениц, легкую воспламеняемость, поскольку двигатель работал на бензине (а наши танки - на солярке), слабое пушечное вооружение - 40-миллиметровую пушку. Вес танка - 16 тонн, экипаж - 4 человека. Наши танкисты не любили этот танк.

То ли дело наш непревзойденный средний танк Т-34 (тридцатьчетверка). Вес 32 тонны. Экипаж - 5 человек. Вооружение - 1 пушка 85 мм и два пулемета 7,62 мм. Широкие гусеницы, позволяющие передвигаться по бездорожью, лобовая броня – 110 мм, броня днища - 90 мм, скорость - 55 км в час. Это была стальная махина, изрыгающая  пушечный гром и свинцовый ливень двух пулеметов, опрокидывающая все препятствия на своем пути.

 

 

ПЕРЕДОВОЙ ДОЗОР.

 

Это общая картина. Вернемся к моему взводу. Три танка Т-34, громыхая на всю окрестность, идут в передовом дозоре. На каждом танке - 4-5 десантника-сапера тщательно всматриваются в дорогу, с тем, чтобы обнаружить замаскированные противотанковые мины. Мина - это 5 кг тола, в то время как 200-граммовая толовая шашка напрочь перебивает железнодорожный рельс. Десантники все время в напряжении, так как в любой момент может выстрелить вражеская противотанковая пушка, снаряд из которой самого храброго из нас может превратить в жалкие ошметки, развешанные по кустам. В руках у десантников автоматы (в каждом диске -72 патрона). На поясном ремне - две гранаты Ф-1 и запасной диск к автомату с патронами, саперный нож в ножнах. За спиной - вещевой мешок с противотанковой гранатой, четырьмя - пятью толовыми шашками и бикфордовым шнуром. В нагрудном кармане - взрыватели к шашкам. У командира взвода, кроме того, на поясном ремне штатный пистолет «ТТ» в кобуре, на груди - полевой бинокль, на левой руке часы, на правой - компас.

Впереди лесок - что в нем? При первых же выстрелах вражеских противотанковых пушек и треска пулеметов, мы, как горох, спрыгиваем с брони и бежим вперед, укрываясь за танком, стреляя на ходу.

 Чтобы произвести прицельный огонь, танк останавливается. Все, что может у врага стрелять - стреляет по танкам, а, следовательно, и по нам. Танкистам легче - они за броней. Однако меняться местами никто не соглашается.

Были в шутку такие предложения: дескать, садись, десантник, в танк. Нет, среди нас желающих не было. Танк, как нам казалось, это железный гроб, а на земле-матушке как-то полегче. К ней, родимой, и прижаться и укрыться можно. Высота танка - 2,5 метра, а немецкие артиллеристы хорошо знают свое дело. Это в кино немецких вояк изображают карикатурно. В кино один наш солдат одной очередью убивает сразу 5-6 немцев, причем раненых почему-то в кино не бывает (в жизни на одного убитого приходится 3-4 раненых).

В действительности за войну в среднем на одного погибшего немецкого солдата приходилось 10 наших убитых. Причем надо сказать, что каждый пятый наш погибший погибал по собственной глупости. Заместитель Верховного Главнокомандующего, маршал Жуков, высоко отзывался о немецких солдатах и офицерах. «Немецкий солдат», - писал маршал, «грамотен, дисциплинирован и стоек в бою. Немцы организованно и стойко сопротивлялись до последних дней войны, хотя уже за полгода до конца ее было видно, что война проиграна бесповоротно».

Не раз мы были свидетелями, когда весь экипаж танка погибал от взрыва пробившего броню снаряда. В таком случае танк загорался, и дым черным столбом поднимался до километра вверх. Иногда от взрыва снаряда или фаустпатрона внутри танка детонировал танковый боезапас - 40-50 снарядов. Происходил страшный взрыв. Танк разваливался на части, а башня отлетала на 20-30 метров в сторону, да еще видели в одном случае, как башня дулом ушла в рыхлую пашню, да так и торчком стояла. В таких случаях от танкистов ничего не оставалось, хоронить было некого. Можно было найти лишь смятый орден или медаль «За отвагу». Так что участь танкистов была незавидная, а на земле и помирать как-то легче, чем в бронированном гробу.

Что чувствует человек на броне танка, который мчится в атаку навстречу шквальному огню? - Ничего хорошего. Каждая атака, эта встреча не с одной, а сотнями смертей. Нервы напряжены до предела. Мозг лихорадочно работает. Исключительная собранность и внимание на окружающую обстановку. Решительность в действиях. Ни за что нельзя показать подчиненным, что тебе страшно или ты растерян.

В боевой обстановке ты наделен воинским Уставом такими правами, которых ни у кого нет. В случае невыполнения приказа ты имеешь право тут же на месте без суда и следствия расстрелять нарушителя. Про героизм и награды мы как-то и не думали. Просто, стиснув зубы, шли в бой, чтобы выполнить отданный тебе приказ и уничтожить ненавистного врага. Да и чувство самосохранения имело место. Если ты не уничтожишь врага, то он уничтожит тебя. Давно было сказано, что настоящий воин не тот, кто не боится, а тот, кто умеет подавить свой страх.

Многократные стычки с неприятелем изматывали бойцов. От нас требовалась сверхчеловеческая выносливость на грани невероятного. От длительного, многодневного напряжения, почти без сна и отдыха, без горячей пищи, все время на обжигающем морозном воздухе на стылой броне движущегося танка бойцы смертельно устали и при первой возможности засыпали в любом положении. Были случаи, когда заснувшие бойцы падали с двигающегося танка.

 

«Что такое война? Это - воющий голос металла,

Доносящийся с неба сквозь серую рвань облаков.

Это - липкая слякоть, привычная злая усталость,

Надоедливый дождь, зарядивший на веки веков...

Что такое война? Это твердая вера в соседа,

Ты с ним рядом стрелял и в траншее до нитки промок

Это прочная дружба, высокое счастье победы,

Что с товарищем делишь, как хлеба последний кусок»

 

Возвращаюсь к своему рассказу. Лесок прошли без осложнений. Впереди показался небольшой городок. Опять все в напряжении. Автоматы и ручной пулемет, стоящий на башне танка, наизготовку. Я сидел на переднем танке. Со среднего танка что-то заметили, и трое наших солдат бросились в дом, откуда вывели двух безоружных пожилых солдат с повязками Красного Креста на рукаве, т.е. санитаров. Одного из них посадили ко мне на танк. Немец напряженно и пытливо смотрел нам в глаза, ожидая прочесть в них свою судьбу.

Усмотрев, что один солдат смотрит на его часы, немец тут же снял их с руки и отдал ему. Другой солдат потрогал у немца свитер под мундиром. Немец снял свитер и отдал. Наш солдат охотно взял свитер, так как у нас свитеров не было. Командир танкового взвода и я, как могли, расспросили немца об окружающей обстановке, поняли, что крупных вражеских частей поблизости не было, а большего при плохом нашем знании немецкого языка от него добиться было нельзя.

Переговорив по радио с командиром бригады, командир танкового взвода приказал командирам танков разъехаться по дорогам в разные стороны от городка на 1-2 километра и разведать обстановку.

Немцев высадили с танков, и они под охраной остались на центральной площади городка.

Когда наш танк после разведки возвратился к этому месту, то на площади, на клумбе лежали эти два расстрелянных немца с повязками Красного Креста. Кто и почему их расстрелял, для меня осталось неизвестным. С другой стороны - куда пленных девать с нашим положением, когда мы сами были в глубоком тылу немецких войск, все время в движении и сдать пленных было некуда. Отправить пленных назад под конвоем рискованно, вслед за нами могли идти отступающие немецкие части.

Мы же к концу войны дорожили каждым солдатом. Пополнения почти не было. Дело доходило до того, что, когда освобождали лагерь военнопленных, то тех, кто был в силах держать оружие, в обязательном порядке зачисляли в бригаду, и они так и погибали на снегу в штатской черной одежде, потому что переобмундировать их в военную форму возможности не было. Иные погибали, даже не будучи занесены в списки личного состава, т.е. неизвестными, т. к. документов, удостоверяющих личность, никто из пленных не имел.

В другом случае при передвижении с одного участка фронта на другой мы увидели человек 60-70 расстрелянных немцев, лежащих вповалку. Кто-то не довел их до пункта приема пленных и расстрелял по дороге.  Кто-то скажет, что о таких вещах писать нельзя. Но, так было. Из песни слова не выкинешь.

Был у нас и такой случай. Одного немецкого пленного, по внушительной комплекции и витым погонам не менее, чем в звании полковника, танкисты ради забавы заставили бежать по дороге впереди идущего танка. Командир танка сидел спереди на броне и угрожал бегущему пистолетом. Немец выбился из сил и упал под гусеницы танка. Раздавленный череп издал звук «трек». Все сидевшие на танке посчитали это зрелище вполне естественным. Любое возражение этому было бы остальными не понято. Такова жестокость войны. Только в кино воюют в белых перчатках. Ужасы войны там не показывают.

Особенно запомнился такой случай. Ранним февральским утром, только начинало светать, танковая колонна с десантниками остановилась в поле на грунтовой дороге. Стлался туман. Метров за 50 уже ничего не было видно. В голове колонны командиры с фонариками уточняли по карте маршрут движения. Вдруг к нам подошел  солдат-конвоир из другой части с автоматом наготове и трое пленных немцев. Остановились они около нашего танка. Голосом и жестами конвоир приказал пленным снимать сапоги. Всем наблюдавшим  было  понятно, что после этого их расстреляют.

Немцы начали снимать сапоги, как неожиданно один из них, уже без сапог, сильно толкнул конвоира и тот упал, а немец бросился бежать. Поднявшийся конвоир застрелил оставшихся двух, чтобы и те не убежали, а потом начал стрелять по убегавшему. Начали стрелять по убегавшему и наши автоматчики, сидевшие на танках. Пули, ударяясь о мерзлую землю, выбивали искры, и немец бежал как бы в огненном ореоле. Так он и скрылся в тумане.

Я уже не говорю о тех обычных расстрелах немцев, которые во время боя сдавались в плен. В бою человек звереет. Ты бежишь в атаке с автоматом в руке, палец на спусковом крючке. Впереди тебя немец с поднятыми к верху руками и лежащим у его ног автоматом. Он кричит: «Дрей Киндер» (трое детей). Ты выпускаешь в него очередь и бежишь дальше, не думая о том, что он, оставшись в живых, может выстрелить тебе в спину.

 

«В суровое время мы стали суровыми

И каждый без жалости должен убить

Того, кто грозит нашим детям оковами,

Кто душу народа сумел оскорбить.

 

Нельзя перед коршунами быть голубицами,

Не льстит нам печальный конец голубиц.

Никто не посмеет назвать нас убийцами

За то, что в бою истребляем убийц».

А. Сурков

 

Припоминается случай. В наступлении девушка-санинструктор танковой бригады пошла в сарай оправиться. Вдруг она выбегает из сарая с криком «там немец». Находившиеся поблизости солдаты бросились в сарай и вывели оттуда калмыка в немецкой форме. При отступлении он отстал от своих и, видя вошедшие в деревню русские танки, решил спрятаться в сарае. Девушка приказала ему идти в сторону от деревни и сама пошла за ним, держа в руке трофейный дамский браунинг. Потом выстрелила ему в затылок, и калмык беззвучно упал на землю. Раздалась команда «По машинам», все пошли к машинам. Никто ничему не удивился.

Нам стал известен случай, когда командир соседней танковой роты выстроил в шеренгу пленных власовцев и расстреливал каждого второго, пока в пистолете не кончились патроны (семь штук). И никто ему тогда не осмелился возразить. Да и попробуй, возрази, когда его родных и родственников немцы расстреляли как заложников. В оккупированной немцами Киевской области за каждого убитого партизанами немца они расстреливали 100 заложников.

Помню, командир бригады Герой Советского Союза Корнюшкин (после войны был командиром 180-й мотострелковой дивизии в Белгород-Днестровске Одесской области) во время наступления, а мы наступали два с половиной месяца и почти без остановок прошли с боями 700 километров, собрал офицеров бригады и приданных ей подразделений и зачитал приказ командующего фронтом маршала Конева, запрещающий расстреливать пленных, т.к. немцам об этом становится известно, и они ожесточают свое сопротивление. Так он приказ так прокомментировал: «Ну, решил ты его расстрелять, так зачем же убивать на дороге, отведи его в сторону и прикончи». Такого в кино не увидишь и в книге не прочитаешь. Поэтому и по многому другому у ветеранов на глазах проступают слезы, когда они вспоминают о войне. О жестокости войны не рассказать, ее надо видеть.

Где-то в середине января 1945 года вблизи польского воеводского (областного) города Кельцы в ходе Сандомирско – Силезской войсковой операции наша 22-я Невельская (впоследствии и Берлинская) пяти орденоносная самоходно-артиллерийская бригада с моими саперами – штурмовиками на броне с боем освободила маленькую деревушку. Ночевали в домах, что в наступлении было редкостью. Ночью был морозец градусов 5-6.

Рано утром мой командир отделения сержант Андреев зашел ко мне в дом и говорит:

-«Товарищ лейтенант! Идемте, я покажу Вам что - то интересное».

Вместе мы прошли метров 50 по дороге, и в придорожной канаве он показал мне на лежащий в воде под тонкой коркой льда труп гитлеровца. Видя мое недоумение, он сказал:

- «Посмотрите, на руке у него часы и они идут». Я вгляделся. Действительно, на часах, в воде, подо льдом, секундная стрелка бегала по циферблату. Вот это техника! Часы были швейцарские. Подивившись этому феномену, мы ушли.

Чтобы воспользоваться этим трофеем, не могло быть и речи. Но войне, когда смерть витает вокруг, люди больше чем когда-либо верят в приметы. А взять у мертвого часы  - это мародерство, большой грех, кощунство.

Одной из танковых бригад нашей 4-й танковой армии – 62-й гвардейской за участие в освобождении города Кельцы было присвоено почетное наименование «Келецкая». Эта четырех орденоносная прославленная бригада уже имела на своем  боевом знамени почетное наименование - «Молотовская», поскольку была сформирована в марте 1943 года  из добровольцев города Молотова, этот город с 1780 года назывался Пермь.

Но в 1940 году город Пермь был переименован в город «Молотов» - партийная кличка одного из ближайших соратников Сталина, члена КПСС с 1906 года Скрябина В.М. В 1957 году Молотов В.М. в возрасте 67 лет был исключен из партии за антикоммунистическое поведение и город, а вслед за ним и танковая бригада стали именоваться соответственно «Пермь» и «Пермская».

Для любителей военной истории могу сказать, что в боях за освобождение небольшого города Кельцы, не имевшего ни естественных преград, ни оборонительных фортификационных сооружений, принимала участие мощная группировка советских войск:

- 4 стрелковые дивизии (в каждой по 3 стрелковых полка и одному артиллерийскому полку, а также 6 отдельных дивизионов и батальонов: истребительно – противотанковый, зенитно-артиллерийский, саперный, разведывательный, связи, медицинский);

- 2 артиллерийские дивизии (всего 5 артиллерийских и минометных бригад);

- 3 авиационно-бомбардировочных дивизии (всего  шесть авиаполков);

- 2 танковые бригады и 2 танковых полка;

- 1 артиллерийская бригада и 9 артиллерийских, самоходно-артиллерийских, истребительно – противотанковых и зенитно-артиллерийских полков;

- 1 полк и три отдельных батальонов связи;

- 1 полк специальной службы (дрессированных собак);

- 4 отдельных саперных и огнеметных батальона. Всего 6 бригад, 30 полков, 34 отдельных батальонов.

Приказом Верховного Главнокомандующего, Маршала Советского Союза И.В. Сталина отличившимся в боях за освобождение города Кельцы 28-ми воинским соединениям и частям было присвоено почетное наименование «Келецких», 32 соединения и части награждены орденами, всему личному составу войск, участвовавших в боях за освобождение Кельцы была объявлена благодарность и в Москве дан салют 20-ю артиллерийскими залпами из 224 орудий.

23 января 1945 года наш передовой отряд с боем ворвался в немецкий город Равич (теперь он в Польше), находившийся в глубоком тылу противника.

Бой в городе - самый опасный вид боя для танков. В городе танк и десантники на нем слишком уязвимы. Маневрировать практически негде, а обстреливать танк фаустпатронами или бросать в него противотанковые гранаты можно из любого окна, балкона, крыши или подвала.

Захваченные врасплох ранним утром фашисты в панике выскакивали из домов, некоторые и в нижнем белье, метались по улице, вели беспорядочный огонь. Они настолько были ошеломлены внезапной атакой, что не смогли оказать организованного сопротивления. Большинство из них были уничтожены выстрелами из танковых пушек и пулеметов, а также из автоматов саперов-десантников. Немногим удалось спастись бегством. Отдельные из них спрятались в подвалах, чердаках, в шкафах, сараях, и их потом вылавливали наши бойцы, осматривая дома в поисках трофеев.

 «Я стрелял, вдыхая запах горький

Пота и обугленной земли,

И, прикрыв меня, «тридцатьчетверки»

На броню из рурской стали шли!

И в огне, раздутым свежим ветром,

Полыхали в громе фронтовом,

«Фердинанды», «Тигры» и «Пантеры»,

Нашим побежденные огнем».

КАК  НАС  БОЯЛИСЬ.

 

С нашим приближением немецкое гражданское население покинуло свои деревни и бежало на запад. На протяжении около 100 километров деревни были безлюдные, во дворах бродили голодные куры и гуси, в хлевах визжали непоенные и некормленные свиньи, выли собаки.

Я зашел в один деревенский добротный дом с железной крышей. На обеденном столе была приготовлена еда, накрытая чистой салфеткой – хлеб, домашнее печенье, колбаса, овощи, соления, маринады. Рядом – ножи, вилки, ложки, солонка.

Немцы всю свою более чем тысячелетнюю историю воевавшие с соседями, хорошо знали, что надо солдату на войне и чтобы солдат не рыскал по дому и не дебоширил, они все ему для еды приготовили.

Вначале политработники строго предупреждали бойцов, чтобы они не употребляли эту пищу, которая может быть отравлена.

Но, сначала один Иван попробовал и остался жив, за ним другой, а потом и все остальные. Случаев отравления не было, кроме употребления где-нибудь на заводе, в мастерских или на железнодорожной станции из цистерны метилового (технического) спирта, от которого люди вначале слепли, а потом умирали и спасти их было невозможно. Но таких случаев было несколько и то на первых порах.

Но потом стало встречаться население, не сумевшее убежать. Со всей деревни люди собирались в несколько стоящих рядом домов и в ужасе ожидали появление страшных мстителей, завоевателей. Когда заходишь в такой дом, то десятки глаз, цепенея от страха, смотрели на тебя. Некоторые начинали непроизвольно дрожать, трястись и креститься.

Геббельсовская пропаганда (Геббельс – министр пропаганды в фашистской Германии) в течение более чем трех лет изображала воинов Красной Армии страшными дикарями, с торчащими изо  рта клыками, с узкими глазами и рогами на косматой голове.

Мы действительно представляли собой неприглядное зрелище: обуты в валенках, одеты в ватные брюки и полушубок, на голове грязная шапка-ушанка с отворотами, закрывающими уши, на тесемках висят теплые рукавицы, на поясном ремне граната и финский нож, в руке автомат. Настороженное, недружелюбное выражение лица, красного от постоянного пребывания на морозном воздухе, воспаленные глаза от недосыпания.

Запомнился случай, происшедший со мной в немецком городе Равиче, где мы простояли три дня, ожидая подхода пехоты и тыловых подразделений нашей бригады. За 10 дней наступления наши кухни безнадежно отстали, мы кормились тем, что могли достать в домах у немцев, а также трофейными солдатскими новогодними подарками, попадавшими к нам. Но и в этих подарках были сухари, галеты, колбаса, консервы, шоколад, которыми мы быстро пресытились.

Но организм требовал горячей пищи. От сухой пищи в желудке горело и пылало. И вот на второй день я вместе со своим помощником старшиной Королевым, утром вышли из дома, где ночевали, на улицу и увидели в противоположном дворе стайку кур. Королев предложил зайти в дом и попросить хозяев сварить нам куриный суп. Мы зашли в дом, где жил, видимо, богатый человек. Из любопытства прошлись по комнатам. В комнатах все в сохранности. Массивные шкафы, дорогая посуда, большие зеркала, каминный зал. На стенах большие картины и портреты маслом его предков в мундирах, с орденами и медалями, охотничьи ружья и кинжалы, головы кабанов с огромными клыками и оленей с большими ветвистыми рогами.

Нас встретили две немки, одна  лет 30-40, другая постарше, растерялись, затряслись в страхе. И как мы их не просили путем жестикуляции и мимики, показывая на бегающих по двору кур и на кастрюлю, немки ничего не понимали и еще больше тряслись от панического ужаса. В конце концов мы напились горячего чая с бутербродами – хлеб с маслом. Когда мы уже собирались уходить, то младшая немка рукой стала звать меня за собой в отдельную комнату. Мне стало интересно. Я зашел вместе с ней в эту комнату, она возле кровати стала снимать с себя одежду. Поняв, к чему клонится дело, я энергично запротестовал, оставив ее в недоумении.

Тогда она стала судорожно снимать с  пальца массивное золотое обручальное кольцо. В другом случае я бы взял его, но тут, желая быть последовательным, я воспрепятствовал и этому. И мы ушли.

На другой день, увидев меня на улице, немка, та что постарше, стала энергично звать меня к себе домой. Дома она повела меня в ту же комнату, где на полу, посыпанному желтым песком, обозначались контуры человеческого тела, покрытого белой простыней. Приподняв край простыни, я увидел голую немку, что была помоложе. Она была мертва. Наше вчерашнее мирное посещение на нее так сильно подействовало, что сердце не выдержало и она скончалась.

Будь трижды проклята война и те, кто ее начинал !!!

Мы опять в наступлении. Идем первыми уже по немецкой земле. Впереди на шоссе показалась длинная колонна беженцев. Они едут на фурах – пароконных длинных повозках с высокими бортами. Фура до самого верха набита сеном, на нем сидят старики, женщины и дети. Рядом чемоданы и узлы с пожитками, домашним скарбом. С боку бежит жеребенок, сзади идет привязанная к фуре корова.

С нашим приближением колонна беженцев 15-20 фур, пропуская нас, остановилась, съехала с дороги вплотную к деревьям, растущим вдоль дороги. Левые колеса фуры еще оставались на краю проезжей части дороги.

Я, как обычно, стоял на переднем, командирском танке за башней, рядом сидели на броне мои десантники.

Вдруг наш танк, приблизившись к фуре, взял правее и гусеницами подмял под себя левые колеса фуры.

Фура опрокинулась вправо. Треск разрушаемого дерева, дикие, полные отчаяния, крики и визги падающих, ржание лошадей, мычание коров, все слилось в единый душераздирающий вой. И так по всей колонне.

Через некоторое время, на привале, я спрашиваю старшего механика – водителя этого танка:

- Сергей, зачем ты так?

- За Харьков, отвечает.

- Как это за Харьков?

- А, так! За время второй оккупации гитлеровцами Харькова эсэсовцы (СС – отборные войска службы безопасности Германии, как наше НКВД, одеты они были в обмундирование черного цвета, на околышах фуражек – человеческий череп и пониже перекрещенные берцовые кости) устраивали на базаре облавы, брали заложников, прикладами и немецкими овчарками сгоняли людей к грузовым крытым автомашинам, загоняли их туда – стариков, женщин, детей, и закрывали двери. В пути следования впускали в кузов отработанный газ (ЦО – окись углерода), люди отравлялись и трупы сбрасывали за городом в крутой овраг, где военнопленные забрасывали их землей. Так погибла моя мать.

- Еще есть вопросы?

- Вопросов у меня больше не было.

 

В Равиче со мной произошел запомнившийся случай. Наша танковая рота под командованием лейтенанта Кузьмина, с боем пройдя через весь город, захватила железнодорожную станцию, отрезав пути отхода противнику. В ходе ожесточенного боя танкисты бригады и мои саперы – десантники уничтожили около 300 и взяли в плен 250 гитлеровцев. Были захвачены и богатые трофеи: 2 эшелона с боеприпасами, 400 автомашин, 5 орудий, 5 складов с горючим и боеприпасами. За  высокое мастерство и героизм Кузьмин  и  механик – водитель его танка Качалин были удостоены высокого звания Героя Советского Союза.

Кузьмин Николай Михайлович, 1919 года рождения, родился  в селе Гаврилково Ярославской области, в семье крестьянина. В 1937 году окончил 7 классов, работал на машиностроительном заводе в Рыбинске (Андропов, затем снова Рыбинск). В Советской Армии с октября 1942 года, член КПСС с 1944 года и в этом же году окончил Камышинское танковое училище. Участник Великой Отечественной войны с февраля 1944 года.

Звание Героя Советского Союза присвоено 10 апреля 1945 года. В 1945 году, после войны, окончил Ленинградскую офицерскую бронетанковую школу. С 1946 года старший лейтенант Кузьмин в запасе. Работал в органах госбезопасности. Награжден орденами Ленина, Отечественной войны 1-й и 2-й степени. Умер 9 февраля 1963 года.

Старшина Качалин  Илья Иванович, родился 2 августа 1921 года в деревне Змеевка Троицкого района Челябинской области, в семье крестьянина. Русский. Член КПСС с 1953 года. Окончил 5 классов, работал слесарем на Челябинском тракторном заводе, затем машинистом в паровозном депо. В Советской Армии с 1940 года, в боях с июня 1942 года. Звание Героя Советского Союза присвоено 10 апреля 1945г. По окончанию войны из армии был демобилизован. Жил и работал в Челябинске. Награжден орденами Ленина, Отечественной войны 1 и 2 степени. Умер  10 ноября 1971 года.

Ночью, как обычно, я не спал, а через час-два проверял часовых на постах. Увидев в одном из зданий станции огонек в окне, я решил проверить кто там. Я подошел к калитке на углу здания вокзала и только хотел сделать шаг на перрон, как на меня наткнулся немец, примерно одного роста со мной, внезапно вышедший из-за угла здания.

Как полагается в военно – патриотическом фильме, я должен был схватить его за горло и задушить. Но это было не в кино, а в жизни. В действительности же от неожиданности я сделал шаг назад. То же самое сделал и немец. Немец повернулся и бросился бежать. Но я быстро вынул пистолет из кобуры и выстрелил весь магазин – 7 патронов в убегающего фашиста. Он упал. На выстрелы прибежали мои бойцы. Немец был мертв. Придя в себя от возникшего волнения, я пошел к тому зданию, где светил огонек. Оказывается, это было помещение, где хранились посылки и два моих бойца, зажгя свечу, рылись в посылочных ящиках в поисках трофеев.

Кто-либо сочтет, что я поступил не по геройски, а вот он, окажись на моем месте, принял бы рискованный поединок. Возможно! Но судить о моем поведении можно лишь в том случае, если он сам окажется в подобной ситуации.

Перед очередной танковой атакой с десантом саперов-штурмовиков на брони, командир бригады Герой Советского Союза подполковник Н.Ф. Корнюшкин перед строем десятка бойцов и командиров под аккомпанемент гремящего вблизи боя зачитал список представленных им к награждению правительственными наградами – боевыми орденами и медалями за проявленные в боях мужество и умение.

 Я представлен к награждению орденами Красного Знамени и Красной Звезды. Душа моя воспылала патриотическим порывом. Мы тут же пошли в бой и сражались геройски, о чем говорят освобожденные нами от немецко - фашистских захватчиков многие города и села и сверкающие золотым блеском – пять орденов на боевом гвардейском красном знамени самоходно-артиллерийской Невельской (впоследствии и Берлинской) бригады

Впоследствии я узнал, что по халатности штабного писаря в приказ о награждении я не попал и заслуженные награды не получил, а мои наградные листы, подписанные всеми вышестоящими правомочными начальниками, навечно хранятся в делах на пыльных полках в архиве Министерства обороны России в городе Подольске Московской области.

Корнюшкин Николай Федорович, родился 23 апреля 1914 года в городе Брянске, в семье рабочего. Член КПСС с 1940 года. В 1938 году окончил Бежецкий машиностроительный техникум. Работал начальником цеха вагоностроительного завода. В Советской Армии с 1938 года. В 1941 году окончил Московские автобронетанковые курсы командного состава.

На фронте с начала Великой Отечественной войны. В боях 5 раз ранен. Командир 70-й гвардейской самоходно - артиллерийской бригады гвардии подполковник Корнюшкин умело организовал действия подразделений в боях за взятие Берлина и освобождение Праги. Бригада нанесла противнику большой урон в живой силе и боевой технике. Звание Героя Советского Союза присвоено 31 мая 1945 года.

В 1952 году окончил курсы усовершенствования офицерского состава, затем в 1958 году – курсы при Военной академии Генерального штаба. Командовал мотострелковой дивизией, с 1960 года  полковник Корнюшкин – в запасе. Жил в Москве. Награжден двумя орденами Ленина, двумя орденами Красного Знамени, орденами Александра Невского, Отечественной войны 1–й степени, тремя орденами Красной Звезды и иностранным орденом.

Умер 22 июня 1985 года. Навечно записан почетным солдатом в список гвардейского танкового полка. В казарме 1-й роты этого полка стоит его кровать с постелью и с соответствующей надписью. Над кроватью портрет Героя. Боевые действия Корнюшкина описаны в книгах: «Ключ от Берлина» Н.Д.Арсенин. Москва, 1970 год, «Герои огненных лет», Москва, 1985 год.

9 мая 1984 года, будучи на встрече ветеранов 4-й гвардейской танковой армии в Москве, я встретился с бывшим командиром 70-й гвардейской Невельско- Берлинской пятиорденоносной самоходно-артиллерийской бригады гвардии полковником в отставке Корнюшкиным Николаем Федоровичем и рассказал ему, что его представление в феврале 1945 года к награждению меня боевыми орденами не было удовлетворено по халатности или по злому умыслу чиновников-бюрократов. Он посочувствовал мне и сказал, что во время войны было много героического и хорошего, но и немало было несправедливости.

Высказал он и свою обиду, что во время войны он командовал прославленной самоходно-артиллерийской бригадой, а после войны – не менее прославленной 180-й Киевской орденов Красного Знамени и Александра Суворова мотострелковой дивизией, где по штату командиру этими воинскими соединениями полагается генеральское звание. Но звание генерала так и не получил, хотя командовал этими воинскими соединениями длительное время и весьма успешно. В то же время, сказал он, поваром у Сталина был генерал-лейтенант, заведующим военно-охотничьим хозяйством в Завидово в Подмосковье был генерал-майор.

В городе Равиче мы пробыли три дня. Наше наступление временно было приостановлено, мы оторвались от шедшей за нами нашей пехотой на 100 километров. Боеприпасы у нас – снаряды, патроны, гранаты, а также горючее, были уже на исходе. Двигаться дальше было рискованно.

С подошедшей в Равич  пехотой прибыли и тыловые подразделения нашей бригады. Мы сдали раненых и пополнились боеприпасами и горючим для танков и автомашин. В связи с тем, что 22-я самоходно – артиллерийская бригада перешла во второй эшелон передового отряда 4-й танковой армии, нашу роту перевели десантом на танки в 93-ю танковую бригаду, которая будет наступать в первом эшелоне передового отряда танковой армии. Через месяц 22-й самоходно – артиллерийской бригаде присвоят гвардейское звание. Она станет 70-й гвардейской самоходно – артиллерийской бригадой.

Надо сказать, что во время войны награждение – важнейшая часть боевой деятельности – была отдана на откуп комиссарам и политотдельцам, штабистам и писарям, которые, как правило, непосредственно в боях не участвовали, а прятались по щелям и тылам, появляясь в своих канцеляриях только после окончания боя. Себя же эта братия награждала в первую очередь. Если проанализировать количество награждений, то на первом месте будут они, на последнем – непосредственные участники, бившиеся с врагом насмерть на передовой линии огня.

 

 

68-Я  ГВАРДЕЙСКАЯ  ТАНКОВАЯ  БРИГАДА.

 

В начале марта нашу роту передали в 93-ю отдельную Житомирскую ордена Красного Знамени танковую бригаду, где по штату было 65 танков Т-34. Через 5 дней этой бригаде будет присвоено гвардейское звание, и она станет 68-й гвардейской танковой бригадой, а в последующих боях удостоится наименования «Берлинская» и будет награждена еще четырьмя боевыми орденами Суворова, Кутузова, Хмельницкого и Невского. Между собой мы ее называли княжеской бригадой, так как три ордена на ее знамени названы именами российских князей, а четвертый именем украинского гетмана, т.е. тоже князя.

Эта бригада была сформирована в 1942 году в Сталинграде, все время была в боях на разных фронтах, отличилась на Курской дуге, под Житомиром, в Польше, Германии, Чехословакии. За время участия нашей роты в боях десантом на танках этой бригады восьми воинам этой бригады было присвоено звание Героя Советского Союза. Причем двое из этих героев погибли в феврале месяце, а двое других - командир танковой роты лейтенант Уткин и командир танкового батальона майор Медведев - погибли в бою за плацдарм реки Нейссе в тот же день 16 марта, когда и меня ранило осколком снаряда из крупповской стали, когда наши танки пошли в атаку на вражеские позиции. Это говорит об ожесточенности боев в тот период.

«Я только раз видала рукопашный.

Раз - наяву и тысячу во сне.

Кто говорит, что на войне не страшно,

Тот ничего не знает о войне».

                                     Юлия Друнина

 

В танковой бригаде народ служил отборный, обстрелянный, трусов не было. Любая явная опасность для жизни, сколь велика она ни была, любая сверхтрудная задача воспринимались нормально, включая прочно привитый бойцам принцип: «Нет задач невыполнимых». Эта бригада тоже вошла в число наиболее отличившихся воинских частей. В период войны на фронте было около 45 тысяч воинских частей, но только 30 из них имели на боевом знамени 5 или 6 орденов. Даже в авиации, которая была любимицей Сталина (его сын Василий был командиром авиационной дивизии), где было 330 авиационных дивизий и около 300 отдельных авиаполков, только одна авиадивизия была награждена пятью орденами. Командиром 68-й гвардейской танковой бригады был полковник Маряхин, кавалер 10 орденов, впоследствии ставший генералом армии.

Маряхин Сергей Степанович (1912 -1972г.г.), член КПССС с 1931 года. В Красной Армии с 1931 года. Окончил Военную академию имени М.В. Фрунзе (1941г.), Военную академию Генерального штаба (1950). В Великую Отечественную войну командир танкового батальона, начальник штаба полка, командир танковой бригады. После войны с 1950 года командир танковой дивизии, командующий Северной группой войск (Польша), затем Белорусским военным округом.   (с 1968 по 1972 г.г. - начальник тыла Вооруженных Сил СССР. Член Центрального Комитета Коммунистической партии Советского Союза, депутат Верховного Совета СССР).

 

«Худые, в гимнастерках чистеньких,

Мы лезли на броню гурьбою,

Еще не знавшие статистики,

Законов танкового боя.

 

Когда ревут стальные полчища,

Взвалив десант на бычьи спины,

То командир живет лишь полчаса,

А рядовые – половину.

 

Навстречу било пламя рыжее.

Мы жались к раскаленной башне.

А лейтенант горланил: «Выживем!

Нам только взять окоп на пашне!»

 

И мир чадил горелым мясом.

И мы чужую сталь таранили…

Атака длилась меньше часа.

В живых от роты – двое раненых».                                 

                                        Борис Куняев.

 

 

РАЗВЕДКА

 

В конце января 1945 года 4-я танковая армия с ходу форсировала большую реку Одер и завладела плацдармом на ее левом берегу. Немцы прилагали большие усилия, чтобы отвоевать этот плацдарм, имеющий большое значение для нашего будущего наступления. Но все атаки немцев успешно отбивались нашими гвардейцами.

От вышестоящего командования поступило сообщение, что по данным воздушной разведки  большая немецкая моторизованная колонна с танками движется в нашу сторону вдоль правого берега реки Одер с тем, чтобы отрезать наши войска, сражающиеся на плацдарме, от баз снабжения. А без снарядов и патронов много не повоюешь.

Ночью командир бригады вызвал к себе командира танкового взвода (три танка Т-34) и меня и поставил нам боевую задачу – следовать по шоссе вдоль реки навстречу этой колонне, завязать с нею бой, остановить ее и тем самым выиграть время, чтобы  бригада могла построить крепкую оборону – отрыть окопы для мотострелков, подготовить огневые позиции артиллерии.

Раздумывать было некогда. Мои саперы – десантники вскочили на броню танков и они, лязгая гусеницами по брусчатому шоссе и высекая искры, двинулись вперед в кромешной темноте. Мы понимали. Нас приносят в жертву. Но война есть война. Жертвуя малым, выиграть большее. Таков жестокий закон войны.

Грохот ревущих двигателей наших танков был слышен в ночной тишине на десяток километров. Все мы были в напряжении. Было не до холода на мерзлой броне и морозном ветру. Немцы, услышав наше приближение, конечно, приготовятся к бою, поставят мины на шоссе, выставят противотанковые пушки (немецкая противотанковая 88 миллиметровая пушка пробивала броню танка Т-34).

Если танк подорвется на мине, то десантники, если не будут изрешетены осколками, то от мощной взрывной волны подвергнутся тяжелой контузии. Медиков среди нас не было. Оказать при необходимости квалифицированную медицинскую помощь в случае тяжелого ранения или контузии будет некому. Мы это прекрасно понимали, но, сжимая крепко автоматы, напряженно всматривались в темную даль, пытаясь усмотреть в ней свою судьбу, готовые сражаться с ненавистным врагом до последней капли крови.

Но все обошлось благополучно. Пройдя километров 15, мы по команде по радио командира бригады остановились, изготовились к бою, дождались рассвета и потом в лучах восходящего солнца возвратились в расположение бригады. Немецкая колонна почему-то до нас не дошла.

Однажды во время перехода с одного участка фронта на другой танковая бригада сделала в лесу привал на обед. Люди кучками находились около своих танков, готовя в котелках обед на кострах. Появился незнакомый солдат, наигрывавший на губной гармошке. С шутками и прибаутками он переходил от одной группы солдат к другой. Никто его ни в чем не заподозрил. Потом он исчез. Через полчаса налетела девятка бомбардировщиков. И бомбы посыпались на наше расположение. Ровиков и окопов мы не делали, поэтому все бросились под днище танков. Но, несмотря на это, были убитые и раненые. Через несколько дней от нашего работника контрразведки «Смерш» мы узнали, что этот солдат был немецкий шпион. Его поймали и после того, как он показал, где спрятана радиостанция, по которой он вызвал бомбардировщиков, его расстреляли, как говорится без суда и следствия.

 

 

НАСТУПЛЕНИЕ  В  СИЛЕЗИИ.

 

«Враги называли нас: - Красные черти!

Друзья называли нас: - Гвардия фронта!

А мы назывались скромнее и лучше,

Точнее и проще: - саперная рота!».

 

Сандомирско-Силезская операция (часть Висло-Одерской операции) проводилась с 12 января по 3 февраля 1945 года с Сандомирского плацдарма. Фронт немцев был прорван по ширине в 75 километров. Участвовали в операции 1-й и 4-й Украинские фронты и 1-й Белорусский фронт.

В составе 1-го Украинского фронта (командующий Конев) было восемь общевойсковых армий, две танковые и одна воздушная армии. Были освобождены юго-западные районы Польши и военные действия перешли на территорию фашистской Германии. Войска форсировали реку Одер и захватили плацдарм на ее западном берегу. За отличие в этой операции 246-и частям и соединениям были присвоены почетные наименования освобожденных ими городов, а 353 - награждены орденами. За 23 суток наступления войска продвинулись на 500 километров, двигаясь с боями в среднем по 25 километров в день. Была разгромлена крупнейшая группировка фашистских войск.

Затем последовала Нижне-Силезская операция с 8 по 24 февраля 1945 года. Началась она с Одерского плацдарма. Войска на фронте шириною в 250 километров продвинулись на 100 километров, вышли на реку Нейссе и окружили гарнизоны городов-крепостей Бреслау и Глогау.

После небольшого перерыва была проведена Верхне-Силезская операция с 15 по 31 марта 1945 года. Артподготовка длилась 90 минут. Десятки тысяч снарядов, мин, бомб было выпущено на вражеские позиции. Было окружено и уничтожено 5 фашистских дивизий. Уничтожено или захвачено 280 танков и штурмовых орудий, 600 полевых орудий. Уничтожено 40 тысяч немцев и 16 тысяч пленено.

В этой операции, кроме нашей 4-й гвардейской танковой армии, участвовало три общевойсковых армии, один стрелковый корпус и воздушная армия. Всего: 31 стрелковая дивизия,  988 танков и САУ, 1737 самолетов 2-й воздушной армии. И во всех этих операциях мы были в передовом отряде 4-й гвардейской танковой армии.

В первой половине марта в течение недели танковая бригада и вся 4-я танковая армия были выведена из боя для ремонта боевой техники, пополнения личным составом и боеприпасами.

В это время в состав 4-й танковой армии прибыл танк Т-34, построенный на средства славной патриотки Марии Иосифовны Орловой. Перед этим она обратилась с просьбой к Верховному Главнокомандующему передать танк в 6-й гвардейский механизированный корпус, которым командовал ее сын Василий Федорович Орлов, 1916 года рождения. Ее просьба была удовлетворена.

Этот танк под командованием младшего лейтенанта П.М. Кашникова дрался с врагом в Берлине, участвовал в освобождении Праги, уничтожил десять танков противника, одно самоходное орудие, несколько бронетранспортеров и автомашин, около трехсот фашистских солдат и офицеров.

Политработники рассказали и о героической истории семьи Орловых.

Глава семьи Федор Михайлович в боях под Москвой командовал дивизией народного ополчения. Старший сын Владимир сражался с врагом под Ленинградом и погиб, защищая этот город. Другие сыновья – Василий, командовал механизированным корпусом, а Евгений – ротой противотанковых ружей. Не отставала от братьев и дочь Мария. Она воевала в составе знаменитого полка ночных бомбардировщиков под командованием Героя Советского Союза Марины Расковой.

Этому танку воины дали название «Мать-Родина». После войны этот танк был установлен в Берлине на постаменте у входа в здание, в Карлсхорсте, где 9 мая 1945 года был подписан акт о полной и безоговорочной капитуляции фашистской Германии.

Но Победа досталась нелегкой ценой. 18 марта при отражении танковой контратаки противника в районе города Нейссе, был тяжело ранен и вскоре скончался двадцатидевятилетний, волевой и бесстрашный, командир корпуса Василий Орлов, кавалер пяти боевых орденов. Посмертно ему было присвоено звание Героя Советского Союза. Он был похоронен в Москве на Новодевичьем кладбище – главном некрополе столицы России после Кремлевской стены, в которой уже никого не хоронят. Боевые подвиги В.Ф.Орлова отражены в книге «Герои огненных лет». Москва, 1987г.

Понес тяжелую утрату и мой взвод. При атаке на немецкую деревню, где укрепились немцы, был смертельно ранен и упал с танка командир отделения, сержант Кирилл Андреев – бесстрашный воин, отличный сапер, орденоносец, ранее был дважды ранен. По моему приказанию с танка спрыгнул рядовой боец, чтобы оказать помощь упавшему, а мы продолжали двигаться вперед. После боя этот боец догнал нас и сообщил, что разрывная пуля попала Андрееву в голову и он был уже мертв. Он же и схоронил погибшего, взяв его личные документы.

Наша бригада при передислокации на другой участок фронта остановилась в немецкой деревне на ночлег, и у проходящих солдат я узнал, что они из 111-й стрелковой дивизии, в которой я воевал в июле 1942 года под Ржевом, а выбыл из нее по ранению.  От солдат я узнал, что мой 532-й стрелковый полк находится в трех километрах, виднелись огоньки той деревни. Несмотря на незнакомую местность, усталость и темноту, я пошел напрямую к той деревне по снегу и бездорожью. Так велико было желание повидать сослуживцев, узнать об их судьбе. Прибыв в полк, я узнал, что из служивших в нем в 1942 году был только начальник вещевого снабжения, да и тот был в отъезде.

 

 «Врагом деревня сожжена,

Заросшее бурьяном поле,

Остановилась тут война,

Чтоб отдышаться малость, что ли.

 

Все жители давно ушли

Из здешних мест в тылы, куда-то,

А мы на выгоне нашли

Котенка в кожушке помятом.

 

И поселился он у нас

В окопе тесном, необжитом

И при обстреле каждый раз

Просил доверчиво защиты.

 

Ходил за всеми по пятам,

Смотрел в глаза, с улыбкой нежной,

И, кажется, принес он нам

Тоску по нашей жизни прежней.

 

И было на душе тепло,

Когда резвился непоседа

Хотелось жить смертям назло,

Мечталось встретиться с Победой.

 

И мы пошли в атаку днем.

Верст двадцать гитлеровцев гнали

И вспомнили уже о нем

В большой деревне на привале.

 

Кто говорил – сбежал он в лес.

Кто видел - спрятался в воронке.

Сержант за пазуху полез

И вынул мокрого котенка».

                                                Владимир Савицкий

 

Но я не жалел о том, что  пошел в деревню. Побывать в родном полку была для меня большая радость. Под утро вернулся обратно. Отсыпался уже на движущемся танке. Солдаты поддерживали меня, чтобы я не упал при толчках и рывках. Впоследствии я узнал, что моя 111-я Александрийская орденов Красного Знамени и Богдана Хмельницкого стрелковая дивизия и мой 532-й Одерский ордена Александра Невского стрелковый полк были на фронте до конца войны в составе 52 армии 1-го Украинского фронта. В августе 1946 года дивизия была расформирована в Львове. После войны мне удалось разыскать лишь двух ветеранов из 532-го полка.

Во время очередной остановки на обед стало известно, что приехала почта и принимает посылки. Для меня это было впервые за всю войну. Отец, мать и брат мой находились в городе Дубно Ровненской области. Что им  послать, я не знал.

Кроме вещмешка, в котором были предметы личного туалета, запасное белье, гранаты и патроны, у меня ничего не было. И все же я посылку послал с трофейными фотоаппаратом, полушубком и штопальными нитками, которые мои солдаты раздобыли в деревенском магазине.

И надо же! Посылка дошла! Фотоаппарат впоследствии у моего отца украл рабочий, ремонтировавший дом, полушубок так все 50 лет пролежал без употребления, а нитки пошли на штопку носок и чулок. Этим фотоаппаратом я заснял себя и своих боевых сослуживцев. Пленку отец проявил. Это единственные фотографии, сделанные в период войны. Они хранятся в моем фотоальбоме.

Трагически погиб заместитель командира батальона по хозяйственной части капитан Моверган. Погиб нелепо, как нередко бывает на войне. В наступлении мы окопы не рыли, зная, что скоро опять двинемся вперед. Граница нашего расположения по дороге обозначена не была. Моверган с шофером на грузовой автомашине не разобрались в обстановке и проехали нашу передовую линию. Наши солдаты кричали и стреляли вслед ехавшей в сторону немцев машине, но безрезультатно. При приближении к немецкой передовой машина была обстреляна. Моверган и шофер выскочили из машины и бросились бежать, но были убиты, а машина сожжена. Все это произошло на наших глазах, и помочь им мы не смогли, так как все произошло очень быстро.

В марте 1945 года в третьей роте нашего батальона произошло большое несчастье. Командир роты капитан Зильберберг, командир взвода, кавалер ордена боевого Красного знамени лейтенант Пауков и старшина роты Карпенко, а также военный инженер 68-й гвардейской танковой бригады майор Корнеев погибли при попытке разобраться в немецкой мине для подрыва транспортных средств (длина -1 метр). Они все вместе сидели в окопе, когда мина взорвалась. Об этом рассказал очевидец - ординарец командира роты, который предусмотрительно отошел от них и остался жив.

Здесь были нарушены все предписанные правила предосторожности. Никакой нужды разбирать мину не было. Ее пытались разобрать из профессионального любопытства. Профессия минера относится к самым опасным военным профессиям. По правилам разминирования минер работает один, в отдалении от товарищей, и в критической ситуации он не может рассчитывать на их помощь и должен сам искать выход из любого положения.

Гибель Мовергана с водителем, Зильберберга, Паукова и других товарищей глубоко нас опечалила. Однако на войне для печали мало времени. Надо было дальше воевать.

Чем ближе приближалась окончательная победа, тем сильнее возрастала у фронтовиков надежда дожить до нее, увидеть Победу своими глазами, пожить в мирное время.

Никогда еще перспектива умереть или остаться искалеченным не казалась им такой жестокой и несправедливой, как в заключительные месяцы и недели сражений. Умереть в 1941-1942 годах было легче, считали многие, хотя я с ними и не был согласен. Умереть в 1942 году в болотце под Ржевом, не зная, будет ли достигнута победа над врагом, не напрасна ли твоя жертва, было обиднее.

Мой командир роты лейтенант Рюмин, уже в мирное время ставший полковником и членом Союза писателей СССР, написал стихотворение, хорошо отражающее суть того времени. Это стихотворение посвящено мне и называется оно:

 

            Богачеву Борису

 

                   Десант

Пристроясь у башен шершавых

На танках, не день и не два

Мы шли на Берлин не для славы –

Была бы Россия жива.

Тылам дать эсэсовским встряску –

Предписывал строгий приказ.

В мешках вещевых под завязку

Везли мы тротил про запас.

На вздыбленном взрывами поле

Казалось, спасения нет.

И, наземь упав, поневоле

Я крепче сжимал пистолет.

Надрывно шуршали болванки.

И снайперы целились в нас.

На минах подбитые танки

Горели, как порох, подчас.

Не скажешь, что не было страшно,

Как шпарили «тигры» в упор...

Снаряды, срывавшие башни,

Свистят в голове до сих пор.

 

Поступил приказ: прочесать лес, там должны быть немцы. Цепью, на расстоянии 10-15 метров друг от друга, в полной боевой готовности открыть огонь (палец на спусковом крючке автомата) прошли лесом километра два. Неприятная это штука - все время чувствуешь себя на мушке неприятельского прицела. Но все обошлось благополучно.

Вспоминается и такой случай, произошедший в том же наступлении. Танковый батальон Героя Советского Союза майора Ивана Медведя стремительно продвигался по вражескому тылу. Через несколько дней Медведь погибнет в бою смертью храбрых. На передних танках находилось отделение десантников сапёров-штурмовиков нашей второй роты во главе с сержантом Кухтиком, обеспечивая безопасное продвижение танков. Впереди показалась неширокая река, представлявшая, однако, серьёзную преграду для танков. Видно было, как по мосту забегали вражеские солдаты и показался дымок, значит, был подожжён бикфордов шнур, и заминированный мост должен вот-вот взорваться. Под прикрытием огня наших танковых пушек Кухтик, несмотря на плотный прицельный огонь врага, побежал к мосту, перерезал бикфордов шнур, после чего уполз в укрытие. Но эту операцию он выполнил неудачно, и шнур вскоре опять возгорелся. Кухтик, рискуя жизнью, вновь бросился к мосту и заново обрезал горящий шнур. Мост, подготовленный немцами к уничтожению, был спасён. Танковый батальон успешно достиг противоположного берега и вновь устремился в бой. Затем через мост перешла и вся гвардейская танковая бригада передового отряда 4-й гвардейской танковой армии.

В соответствии с наградной практикой того времени за подобный подвиг награда – звание Героя Советского Союза. Командиром танковой бригады полковником Маряхиным С. С. сержант Кухтик был представлен к награждению этой высокой наградой. Однако, как это нередко бывало, кто-то из вышестоящих штабных работников,  который, наверное, за всю войну и свиста пуль не слышал, посчитал это представление завышенным, и Кухтик был награжден орденом Боевого Красного Знамени.

Быстро летят года. Уже дедами стали наши дети, взрослыми стали наши правнуки. Но никогда мы не забудем свою военную боевую молодость, и хочется повторить слова фронтового поэта:

 

«Нас мало осталось, к нам старость стучится,

Но мы повторять неустанно должны:

Пускай на земле никогда не случится

То, что видали мы в годы войны».

 

 

 

 

ДО БЕРЛИНА - 150 КИЛОМЕТРОВ.

 

До Берлина оставалось несколько пехотных переходов. Чаще начинаешь задумываться о том, что будет потом, как заживем после войны. А тут смерть подстерегает на каждом шагу - костлявая, с косой. Чуть ли не каждый день приходилось хоронить боевых товарищей. Наступление продолжалось, а немцы сопротивлялись с отчаянностью обреченных.

 Многие, в том числе и я, чтобы забыться от тягостных дум, после боя прикладывались к спиртному, которого было предостаточно. Почти у каждого немца в подвале дома был полный набор спиртного от шампанского до коньяка, награбленного со всей Европы. Кроме того, захватив в немецком пункте завод по изготовлению спирта и пополнившись его запасами, мы уже видели на горизонте трубу другого спиртового завода и огорчались, если направление нашего движения уклонялось в сторону от него.

На броне нашего танка, да и у других, почти всегда была туша освежеванного кабана, от которого кусками отрезали сало для закуски, мешок сахара, который умельцы солдаты как-то пережигали и получали жженый вкусный сахар и бидон со спиртом, заполненный на очередном захваченном спиртзаводе. Причем бидон и открывать то не надо было. Во время танковой атаки бидон сверху был пробит пулей, и его надо было только наклонить, чтобы в кружку или котелок потекла струйка спирта. Перед атакой или в ожидании ее старались не пить (чтобы в глазах не двоилось) или пили понемногу. У танкистов в этом отношении дисциплина была построже. Зато после окончания боя, выставив охранение, саперы-штурмовики танкового десанта выпивали все крепко.

При этом в отношениях с подчиненными я руководствовался знаменитым высказыванием Максима Горького, - «пьяниц не люблю, непьющим – не доверяю».

Одна такая выпивка врезалась мне в память. После боя и взятия небольшого немецкого городишка стало известно, что погиб командир 3-го взвода нашей роты младший лейтенант  Редькин – сибиряк, у которого было редкое имя Никандр.

Редькин был 1925 года рождения, хороший мой товарищ. Не раз мы спали с ним на голой земле в притирку (чтобы теплее было). Одну шинель подстилали, другой укрывались. Ели из одного котелка, пили из одной кружки.

Эта смерть, а я их видел немало за три года войны, меня особенно потрясла. Тем более, что смерть была глупой.  При захвате города он, будучи в подпитии, соскочил с танка на площади, подбежал к витрине магазина, разбил прикладом оконное стекло, повалил на пол стоявший там манекен и ударил по его голове прикладом автомата.

Затвор автомата от удара по инерции пошел назад, потом под воздействием пружины пошел вперед, захватил патрон, и произошла автоматная очередь прямо в голову Никандра. Танки в это время двинулись вперед и кто, и где его похоронили, неизвестно (домой была послана похоронка: «погиб в бою за Социалистическую Родину смертью храбрых»).

Я уже был хорошо выпимши (пили спирт), когда узнал об этом. Выпивал я в доме вместе с подчиненными мне сержантами и солдатами. Тот, кто не был на войне, меня не поймет. Как это так - выпивать с подчиненными, да еще в боевой обстановке. Но тут действовал хорошо проверенный жизнью принцип, сказанный еще Чапаевым в одноименном кинофильме. «В бою я вам командир, а после боя я вам товарищ». Но, поступая так, я был уверен, что будь я тяжело ранен, эти мои солдаты, даже рискуя собственной жизнью, вынесут меня из-под огня и доставят медикам.

В связи с этим сообщением я крепко выпил и загоревал о друге. Желая уменьшить свою духовную боль причинением себе физической боли, я вытащил из кобуры немецкий трофейный пистолет «Парабеллум», зажал его в кулаке и с силой ударил себя по лбу раз, затем второй раз. Солдаты отобрали у меня пистолет. Тогда из другой кобуры я вытащил табельный (положенный мне по штату) пистолет «ТТ» и опять ударил им себя по лбу. Солдаты отобрали и этот пистолет. Тогда из нагрудного кармана я достал маленький немецкий пистолет «Маузер», отобранный у пленного немецкого офицера и вновь ударил себя по лбу. Отобрали у меня и этот пистолет. Наутро, опохмелившись, я был полностью боеспособен. Кто был в таких передрягах, тот меня поймет, а кто не был, тот мне не судья.

Этот эпизод я хорошо запомнил, видимо вследствие ударов по лбу. Потому что другие многочисленные бои, в которых пришлось участвовать, после хорошей выпивки и крепкого сна и с течением времени уже не помнились достаточно хорошо.

«Бой был коротким. А потом

Глушили водку ледяную

И выковыривал ножом

Из-под ногтей я кровь чужую».

                              Семён Гудзенко

 

В кинофильме «Тихий Дон» есть такой эпизод. После боя мятежные казаки вместе с их командиром Григорием в доме на хуторе крепко выпивают. Казаки пьют стаканами самогон, хмелеют, танцуют, поют песни, имитируют рубку саблей. Один из них, налив в стакан самогон из самовара, забыл закрыть краник и самогон струйкой течет на пол. Крепко выпивший Григорий под смех боевых товарищей удаляется с молодой хозяйкой дома в отдельную комнату. Этот эпизод мне близок и понятен. Завтра они могут погибнуть в бою, их зароют в братскую могилу (на войне хоронят без гробов и в неглубоких могилах). Но сегодня их час, они веселятся, они живут. Те, кто  не пережил этого, не поймут никогда.

Во время боя, когда вокруг тебя буйствует смерть, собирая свою жатву, мы все были в большом напряжении. Но среди нас выделялся спокойствием мой командир отделения младший сержант Кириченко, 1925 года рождения. «Ты чего, не боишься?»- спрашивал я его. «А чего бояться, - удивленно отвечал Кириченко. - Боязно ночью на кладбище. А днем чего бояться, днем не боязно».

По этому поводу Гиляровский говорил:

 

«Пусть черт пугает робкий свет,

Но нас бояться не принудит –

Пока мы живы - смерти нет,

А смерть придет, так нас не будет»

 

На войне возможный риск надо было сводить к минимуму. Но, кто не был молод, тот не был глуп. В молодости я любил, как говорится, «пройти по лезвию бритвы». Подтверждаю это примером.

В наступлении наш передовой отряд оказался далеко впереди от главных сил танковой армии. Получилось так, что отступающая немецкая танковая колонна, около 200 танков и самоходных орудий, перерезала дорогу, по которой могло прибыть к нам подкрепление.

Боеприпасы, горючее у нас на исходе. Раненые не эвакуируются. Питаемся тем, что сохранилось в вещмешках и в карманах. По радио получен приказ командования - приостановить наступление. Мы затаились у какой-то деревушки. Танки и автоматчики в лощине, а впереди, метрах в 200 в деревушке местная немецкая воинская часть.

Кругом белый снег. Нас предупредили - из лощины не высовываться, стреляет немецкий снайпер. Но сидеть несколько часов на холоде без дела и без движения невыносимо. Я решаю взглянуть на деревушку. На шапку накладываю белый платок, чтобы она не была заметной, и потихоньку выглядываю из-за края лощины. Из деревушки раздается одиночный выстрел. Наст (твердая корка слежавшегося снега) около моего уха захрустел. Посмотрев, я увидел в двух сантиметрах от моего левого виска канавку на снегу - след пролетевшей пули. Еще раз судьба меня спасла.

 

 

Подобный случай воспел в стихах поэт Михаил Матусовский:

«Ветеран, кто в годы службы ничего не нажил

Сверх честного армейского пайка,

Кто выжил потому, что пуля вражья

Прошла правей или левей виска».

 

10 марта 1945 года я был принят в члены КПСС (тогда - ВКП(б) - Всесоюзная коммунистическая партия (большевиков). Это произошло в перерыве между боями за несколько дней до ранения. Партбилет № 3890707 был выдан начальником политотдела 93-й танковой бригады подполковником Ининым. Красная книжечка партбилета с силуэтом Ленина, находившаяся в левом кармане у сердца, не давала никаких привилегий, кроме одной: первому подняться в атаку. Партийный билет, выданный не в четырех шагах, как писал поэт, а в двух шагах от смерти, был для нас самой большой наградой. Словно обо мне и моих боевых товарищах сказал поэт-фронтовик:

 

«Я его получил как приказ

И как право на подвиг,

Чтобы первым рванутся

За клиньями танковых рот.

Чтоб в бою, забыв про усталость,

Про сон и про отдых,

Устремиться в атаку на зов:

«Коммунисты, вперед»!».

 

Теперь уже ни при каких обстоятельствах я не должен был попасть к немцам в плен, так как самая легкая участь коммуниста в фашистском плену - расстрел. А худшая - это жестокие пытки. Я знал, что дважды на земле не живут, жизнь не повторяется. Понимал, что война не сегодня-завтра окончится. Помнил повторяющийся в каждом письме наказ матери - беречь себя. Но прятаться за спины своих товарищей для меня было невозможно. А с кого же будут брать пример подчиненные мне 20-30 солдат, если их командир в бою будет думать не о том, как выполнить боевой приказ, а как бы спасти свою шкуру.

Кстати, у меня во взводе перед наступлением было по штату, да и в наличии семь сержантов - помощник командира взвода, четыре командира отделений, командир ручного пулемета  и командир противотанкового ружья. Вспоминается младший сержант Казаков, командир ручного пулемета (РПД) 1912 года рождения.

«Он всю Европу обошел

В огне былых атак,

Три раза вдоль, два - поперек,

Один раз - просто так».

 

До чего же талантлив русский народ. Зимой, ночью, на мерзлой земле не так-то просто уснуть. И вот из подручных средств бойцы разводят небольшой костер, и человек 8-10 слушают рассказ Казакова. Он - бывший школьный учитель, вдохновенно, почти дословно рассказывает содержание романа Дюма «Три мушкетера», а бойцы заворожено слушают. Некоторые из них вообще безграмотные, большинство с 3-4-классным образованием и лишь отдельные имеют образование в 7 классов. Те, кто окончил 8-10 классов, в обязательном порядке направлялись в офицерские училища или на курсы младших лейтенантов. Казаков безостановочно рассказывает час, другой, третий.

Потом, делая перерыв, он запевает свою любимую песню, которую  вполголоса подхватывают бойцы.

 

«Я пулеметчиком родился,

В команде «Максима» возрос,

Свинцом, картечью я крестился,

И смертный бой я перенес»

.

Нередко бойцы затевали разговор, что самое страшное на войне. Были разные суждения. Часть из них я привожу здесь. Самое страшное на войне это:

·          Попасть в руки немцев живым,

·          Рукопашный бой,

·          Когда немецкий танк от тебя в трёх шагах,

·          Идти в атаку навстречу пулемётному огню,

·          Когда ты в чистом поле подвергся внезапному

артиллерийско-миномётному обстрелу или воздушной бомбёжке,

·          Когда форсируешь реку под плотным ружейно-

пулемётным, артиллерийско-миномётным огнем, бомбёжкой с воздуха, а плавать не умеешь.

·          Когда в ночное время разминируешь противопехотную

мину в 50-ти метрах от окопа противника.

·          Когда командир в бою сдрейфит.

·          Когда приходится хоронить товарища, с которым ты

вместе воевал.

·          Видеть лица детей, когда к ним в дом пришла похоронка.

 

На послевоенных встречах фронтовиков-однополчан ветераны, захмелев, вспоминают:

Один: « Бывало, в окопе сидишь, и так тебе в этом окопчике мерзлом хорошо, что всю жизнь, казалось, тут бы и просидел. Сидишь и молишься, чтоб эти гады-фрицы где-нибудь мимо прошли, чтоб приказа того: « К бою – готовсь! «- не было. Однако мимо они редко проходили, да и приказ отдавался вовремя. Вылезешь из окопчика и пошел. Глядишь, один твой приятель упал, другого скосило. А ты все бежишь и бежишь с винтовочкой наперевес. Нет, врать не стану, тогда уж страха не было. Азарт какой-то, что ли. Добежишь – хорошо, не добежишь – ну что тут делать, значит, не судьба. Семи смертям не бывать, а одной не миновать. Вот ты, говоришь, герой. У нас в роте мужичонка был из вятских. Так вот он перед атакой перекрестится и первым из окопа – шнырь. Бежит и ведь не

« Ура! « кричит, а по матери, дескать, «тра-та-та, твою фашистскую мать». Хороший мужик был – герой... Мина в него угодила .»

Другой: « Сидишь в окопе, вшей кормишь. Сам бы так посидел, тады узнал... Я вот по телевизору смотрю на войну – рази ж это война! Трах – бах – тарарах и фрицы драпают. А мы:

« Ура!». И вот я удивляюсь, кто такие кина делает? Небось не вспомнят, как мы со Львова драпали, как пацаны зеленые перед атакой плакали и мамку звали. Сам звал, потому и говорю.»

Третий, старый танкист, вспоминает: « После боя подойдешь к танку, стучишь по обгорелой башне – никто не откликается. Откроешь крышку люка – сидит человек, с ним уходили в бой... Подул ветер – осталась горстка пепла. Много наших ребят так улетели.»

Интересно, что на фронте снились сны про мирное время: про отца с матерью, брата, школу, улицу, шахматный клуб ( в 7-ом классе школы я имел 4-ый спортивный разряд по шахматам ). В мирное же время долго снились сны про войну: танковая атака с десантниками на броне, враг идет на тебя, а у тебя автомат отказал и не стреляет. С вражеского самолета стремглав летит на тебя сверху серия авиационных бомб, которые при взрыве разнесут тебя в клочья... Просыпаешься в холодном поту. Слава богу – живой. Но погибшие в бою товарищи никогда не снились убитыми. Для меня во сне все они были живыми.

Поражаешься природе человека. В его активной памяти находится столько информации, что, пожелай мы изложить её типографским способом, потребовалось бы 20 миллионов томов.

О талантливости русского народа говорит и другое. В Подольском военном архиве я ознакомился с данными научно-исследовательского отдела. Во время войны у нас было всего 1320 дивизий, из них 500 стрелковых, остальные кавалерийские, воздушно-десантные, артиллерийские, танковые, зенитные, механизированные. В каждой дивизии за время войны сменилось от 2 до 10 командиров.

По национальному составу командиры дивизий 75% были русские, 8% украинцы, 2% белорусы. Остальные 15% приходятся на все другие национальности СССР - татары, евреи, грузины, армяне, башкиры, осетины и др. Не было только немцев. Сталин им не доверял, и, если только они не были за колючей проволокой, то служили в глубоком тылу.

После этого мне стало понятным, почему в торжественный вечер, после парада Победы в июне 1945 года в Москве, Сталин на приеме высших военных лиц и руководителей страны провозгласил тост за великий русский народ, почему в самый тяжелый период войны вспомнил о русском патриотизме - учредил гвардию и ордена Александра Суворова, Михаила Кутузова, Александра Невского, Павла Нахимова, Федора Ушакова. В.И.Ленин, хотя и сам был дворянского сословия, и отец у него был штатский генерал, ненавидел князей, графов и генералов.

Считанные дни отделяли нас от Победы, от окончания самой кровопролитной войны в истории человечества. Какую нужно было иметь выдержку, какую силу воли, чтобы именно в эти последние дни войны идти в бой и рисковать своей жизнью, но мы шли на все ради Победы, ради Родины, ради Мира на земле. Оценят ли это наши потомки?

 

 

 

ТРЕТЬЕ  РАНЕНИЕ.

 

Ночью с 15 на 16 марта, после длительного и утомительного марша (нас перебрасывали с одного участка фронта на другой), остановились около реки Нейссе в какой-то деревушке в ожидании рассвета. По команде сверху нам сообщили, что мы будем сражаться с 20-й немецкой пехотной дивизией СС «Эстония». Немцы начали обстреливать наше расположение снарядами среднего калибра (88 или 105 мм). Самочувствие при обстреле жуткое. Днем видишь, где взрывы, и можешь что-то предпринять. Ночью все взрывы кажутся вблизи тебя.

Предупредив экипаж танка, мы спрыгнули с него и залезли под днище. А взрывы продолжались. Так прошло с полчаса. Видимо, где-то вблизи сидел немецкий корректировщик огня и подавал команды по радио. Мы были начеку, так как танкисты в такой обстановке могут забыть про нас, развернуть танк и раздавить. На войне уже всякое было.

Темень была непроглядная. Темноту раздирали всполохи взрывов немецких снарядов, отчего темнота ночи сгущалась еще более. Начало рассветать. Мотор танка затарахтел. Где-то закричал раненый «Санитары, санитары, помогите». Потом крики стихли.

«Я помню бой в земле немецкой,

Метель взбесилась, не видать ни зги,

И сквозь разрывы частые снарядов

Чуть слышен стон: «Сестричка, помоги...»

 

По радио танкисты получили команду «Вперед, в атаку». Моторы взревели, мы вылезли из-под днища танка и взобрались на броню (вид у нас был ужасный - лицо помятое, неумытое, руки черные от грязи, глаза красные от бессонницы). Метров через 300, когда передний танк приблизился к перекрестку дорог, на нас обрушился шквал артиллерийского огня. Видимо это место было немцами пристреляно.

С криком упал с двигающегося танка на шоссе раненый осколком в голову красноармеец Ткач. (Потом, в Подольском архиве я узнал из документов, что он умер от ранения в госпитале).

 

«Цифры в бронзе итожат даты:

Двадцать лет,

Восемнадцать лет …

Кто-то скажет – прожили мало.

Но во имя  святых  побед

Наша молодость умирала

И в неполных семнадцать  лет.

И в семнадцать успеешь много,

Если ярко в жизни гореть,

Жить с Отчизной одной тревогой,

Все доверив ей – жизнь и смерть…».

 

Оставаться на броне танка (высота его -1м 40см) было бессмысленным. Бойцы по моей команде моментально соскочили с танка и залегли в кювете дороги. Я спрыгивал с танка во вторую очередь, так как находился на броне танка в окружении своих бойцов.

И вот, когда прыгнул и был уже в воздухе, я почувствовал сильный удар в правую ягодицу. Прорвав шинель, ватные брюки, кальсоны, трусы в меня вонзился снарядный осколок. Поначалу боли я как-то не почувствовал. Боль пришла позже. В какое-то мгновение в голове промелькнула мысль, что если я, приземлившись, не встану на ноги, а упаду на землю, значит, осколок раздробил тазобедренную кость, а это уже тяжелое ранение. Но я приземлился нормально и быстро укрылся в кювете от свистящих вокруг осколков. Ввиду особенности места расположения ранения сам себя я перевязывать не смог, и перевязывать меня стал мой ординарец красноармеец Ефремов. Перевязывал он долго и неумело. Я чувствовал, как истекаю кровью, как слабеют мои силы.

После окончания обстрела, передав командование взводом своему помощнику старшине Королеву, я, опираясь на плечо Ефремова, медленно побрел по вязкой пашне в тыл. По дороге во избежание повторного обстрела идти было опасно. Пройдя километра два, я попал на передовой медицинский пункт 1013-го стрелкового полка, где меня вновь перевязали и заполнили на меня карточку передового района - основной документ, подтверждающий ранение на поле боя. Попрощавшись, Ефремов ушел на передовую, а меня вместе с другими ранеными отправили на грузовой машине в тыл.

Осколочное ранение, даже легкое, в отличие от пулевого, нередко вызывает тяжелое осложнение. Так было и у меня. Вместе с осколком внутрь тела попали клочья одежды, что вызвало трудно излечимое длительное гнойное воспаление.

Где-то, через неделю, после ранения, когда я находился на излечении в санитарном лазарете нашей бригады, раненым зачитали:

 

 

 

 

 

 

Приказ

Народного Комиссара Обороны СССР,

17 марта 1945 года                                       город Москва

 

В боях за нашу Советскую Родину против немецких захватчиков 4-я танковая армия показала образцы мужества и стойкости, отваги и смелости, дисциплины и организованности. 

За время боев на фронтах Отечественной войны с немецкими захватчиками 4-я  танковая армия своими сокрушительными ударами, уничтожая живую силу и технику врага, нанесла большие потери немецким войскам.

За проявленную отвагу в боях за Отечество, стойкость, мужество, смелость, дисциплину, организованность и умелое выполнение боевых задач преобразовать 4-ю танковую армию в 4-ю гвардейскую танковую армию.   

Преобразованной танковой армии (командующий генерал-полковник Лелюшенко Дмитрий Данилович) вручить гвардейское знамя.

Народный Комиссар Обороны

Маршал Советского Союза

                                                                   И.Сталин

 

Приятно сознавать, что в этом радостном событии есть и моя доля боевого труда. Потом уже, в мирное время, изучая в Академии историю Отечественной войны, я разобрался, в каком сражении я  участвовал.

Верхнесилезская наступательная операция левого крыла 1-го Украинского фронта была проведена 15-31 марта 1945 года. Немецкая группировка состояла из 20 дивизий, 60 отдельных батальонов, 1420 орудий и минометов, 750 самолетов, 100 танков и штурмовых орудий.

Ей противостояли наши войска - 31 стрелковая дивизия, 5640 орудий и минометов, 988 танков и самоходных орудий, 1737 самолетов. Прорвав две укрепленные полосы противника, наши войска окружили и ликвидировали 5 немецко-фашистских дивизий, уничтожили свыше 40 тысяч и взяли в плен 14 тысяч вражеских солдат и офицеров. За активное участие в боях на плацдарме реки Нейссе наша бригада была награждена орденом Кутузова 2 степени.

За участие в этом наступлении командир танкового батальона, гвардии капитан Владимир Марков 1923 года рождения, проявивший при этом отвагу и мужество, был награжден высшей военной наградой – звездой Героя Советского  Союза. В своём письме к приятелю, Марков так описывает эту операцию. «А потом была Ратиборская  операция. Вот там я хлебнул чашу горечи. Ты, возможно, встретишь кого-нибудь из наших, спроси у них про «Долину смерти» (иначе её у нас и не называли). За два дня боев батальоны бригады выбыли из строя и остатки всего Беловского большого хозяйства вручили мне.  Я с этими остатками и «рубал»  по двенадцать атак в день, теряя каждый раз по 4-6 «коробок» и многих людей. А радиостанция в это время вопит: «Лелюшенко и маршал недовольны вашими действиями!» Тогда я желал себе гибели, потому что никакие нервы не в состоянии это выдержать».

Пояснения к этому письму: Ратиборская операция – окружение немецких войск, состоялась вблизи города Ратибор и реки Нейссе.

«Остатки всего беловского большого хозяйства» - Белов Евтихий Емельянович (1901-1966), гвардии генерал-лейтенант. Герой Советского Союза, командир 10-го гвардейского Добровольческого Уральско-Львовского орденов Красного Знамени, Суворова, Кутузова танкового корпуса 4-той гвардейской танковой Армии. В корпусе было 34 героя Советского Союза.

«Коробки» - танки.

«А радиостанция в это время вопит» - в каждом танке была радиостанция. «Вопит» - это значит передаёт крепкие матерные выражения. Лелюшенко Дмитрий Данилович (1901-1987) – командующий 4-й гвардейской танковой армии, генерал армии, дважды Герой Советского Союза, Герой Чехословакии и Монголии. Награждён высшим  военным орденом «Победа», 7-ю орденами Ленина, Орденом Октябрьской революции, 3-мя орденами Красного Знамени, 2-мя орденами Суворова, 2-мя орденами Кутузова, орденом Красной звезды. Похоронен на Красной площади в Москве у Кремлёвской стены.

Марков Владимир, кавалер 5-ти орденов, в 1955 году проходил военную службу в Тбилиси в звании подполковника и в должности заместителя командира механизированного  полка и скончался на операционном столе в госпитале при удалении аппендицита. Вследствие передозировки наркоза, надорванное войной  сердце храброго воина не выдержало. Ему было всего 32 года. Мир праху его и вечная память! Пусть земля ему будет пухом, а голубое небо покрывалом.

 

«Солдат хранит в кармане выцветшей шинели

Письмо от матери, да горсть родной земли.

Мы для победы ничего не пожалели,

И даже сердце, как НЗ, не сберегли».

 

К концу войны абсолютное большинство офицеров нашей армии имели ранение - одно, два, реже три, хотя мне встречались и такие, которые пять раз были ранены. В немецкой армии выздоровевший после ранения офицер оставался в тылу, а на его место на фронт направлялся офицер из резервной армии. У нас такого не было. Не было и отпусков после ранения, если только это не требовалось по состоянию здоровья.

Жизнь в войну протекала для офицеров таким образом: выпуск из военного училища младшим лейтенантом, формирование воинской части в тылу, фронт, ранение, госпиталь, отдел кадров, снова фронт и так несколько раз. С середины войны обе воюющие стороны ожесточились. В атаке сдающихся в плен не брали, было не до этого, раненых врагов добивали, чтобы с ними не возиться.

Офицеры, большинство, как и я, члены коммунистической партии понимали, что в плену их ожидает пытка и смерть (хотя в действительности это было далеко не всегда так). Всем была известна широко распропагандированная комиссарами трагическая история гвардии младшего сержанта Юрия Смирнова. Участвуя в наступлении в танковом десанте в тылу врага, он раненый упал с танка. В ожесточенном бою его товарищи этого не заметили. Танк продолжал двигаться. Истекающий кровью Смирнов попал в плен. Не добившись от него нужных сведений, гитлеровцы 25 июня 1944 года распяли его кинжалами на стене штабного блиндажа. Впоследствии ему было присвоено звание Героя Советского Союза.

Рассказывали и такое, что в 1941 году под Киевом пьяные немцы развлекались тем, что выстраивали пленных в затылок и соревновались, чья пуля пробьет больше голов.

Будучи уже опытными в боях, мы - офицеры, знали, увлекшись перестрелкой с наступающими фашистами, можно в пылу боя расстрелять из пистолета все патроны и безоружным попасть в плен.

 Знали мы и то, что попавший в плен, независимо от обстоятельств пленения, автоматически считается изменником и предателем со всеми вытекающими отсюда пагубными последствиями.

Уже после войны мне стало известно, что 126 тысяч офицеров, возвратившихся из немецкого плена, были лишены воинских званий и наград и посланы в концентрационные лагеря, откуда вернулись немногие. Поэтому психологически мы были вполне подготовлены к тому, чтобы застрелить себя, но не попасть в плен. В мирное время, в спокойной обстановке такое понять невозможно. В поясном карманчике брюк вместе с черным пластмассовым «медальоном смерти», где находилась скрученная бумажка с твоей фамилией и местожительством твоих родных, хранился один патрон от пистолета «ТТ». Когда плен неминуем, вставляешь этот патрон в пистолет, прижимаешь дуло к виску, нажимаешь на спусковой крючок и... никаких проблем!

В Берлинской операции особо отличилась соседняя с нами 63-я гвардейская танковая Челябинско – Петраковская орденов Красного Знамени, Суворова и Кутузова бригада под командованием гвардии полковника (впоследствии генерал – лейтенанта) М.Г. Фомичева. Воины этой бригады в предместье Берлина Бабельсберг отбили у эсэсовцев (СС – отряд охраны Гитлера) концентрационный лагерь, где в числе освобожденных заключенных пленных оказался бывший премьер-министр Франции Эдуард Эррио, который до конца  своей жизни (1957г.) в каждый праздник телеграммами благодарил Фомичева за свое освобождение.

Эта же бригада в 3.00 9 мая первая ворвалась в столицу Чехословакии  на помощь восставшим чехам, чтобы не дать фашистам разрушить Злату Прагу. В благодарность и в память о героизме советских воинов первый ворвавшийся в город танк под № 23 под командованием гвардии лейтенанта И.Г. Гончаренко (погиб в этом бою) был поставлен на высоком гранитном постаменте в центре Праги на площади Советских танкистов. О своей боевой юности в период Отечественной войны М.Г. Фомичев написал книгу «Путь начинался с Урала», которую я бережно храню с его теплой дарственной надписью.

В послевоенное время судьба вновь сведет меня служить вместе с этим Героем войны в суровом Забайкалье, где вечная мерзлота, где птицы не поют и цветы не пахнут, где я прослужил в городе Чите 7 лет, с 1961 по 1967 годы, а генерал  Фомичев был в это же время там первым заместителем командующего ордена Ленина Забайкальским военным округом.

Фомичев Михаил Георгиевич родился 25 сентября 1911 года в деревне Слобода Бесовского района Тульской области в семье крестьянина. Член КПСС с 1939 года. Окончил начальную школу (4 класса). В Красной Армии с 1933 года. Окончил Орловское бронетанковое училище в 1937 году, Военную академию механизации и моторизации РККА – в 1941 году.

Участник Великой Отечественной войны с 1941 года. Командир 63-й гвардейской танковой бригады гвардии полковник Фомичев умело управлял бригадой в июле 1944 года в боях за город Львов, проявил храбрость и мужество. Звание Героя Советского Союза присвоено 23 сентября 1944 года. За успешные действия при штурме Берлина и освобождение Праги награжден 31 мая 1945 года второй медалью «Золотая Звезда».

В 1948 году окончил Военную академию Генерального штаба. С 1962 года первый заместитель командующего войсками военного округа. В 1969 – 1972 годах генерал – инспектор  Главной инспекции Министра обороны СССР. С 1972 года -  в запасе. Награжден орденом Ленина, двумя орденами Красного Знамени, орденами Суворова, Кутузова, Отечественной войны, двумя орденами Красной Звезды. Бронзовый бюст установлен в городе Белев. Умер 18 ноября 1987 года. Его геройские подвиги отражены в книгах: «Бессмертный подвиг их высокий», Рязань, 1983 г., «Дважды Герои Советского Союза», Москва, 1973 г., «Люди бессмертного подвига», Москва, 1974 г.

 

 

«Мы так давно, мы так давно не отдыхали,

Нам было просто не до отдыха с тобой.

Мы пол - Европы по-пластунски пропахали

И завтра, завтра, наконец, последний бой.

 

В последний раз сойдемся завтра в рукопашной,

В последний раз России можем послужить.

А за нее и помереть совсем не страшно,

Хоть каждый все-таки надеется дожить».

 

           Последний день войны – 9 мая – я встретил в том же бригадном походном лазарете. Рана моя гноилась и не заживала, хотя с момента ранения прошло уже больше месяца. В тыл меня не отправляли. Дело в том, что в последние месяцы войны пополнение в воинские части почти не поступало. А воевать-то надо было. И вот в нашей 4-й гвардейской танковой армии, как и в других армиях, установилось правило – легкораненых в тыл не отправлять, а излечивать в лазаретах при воинских частях или в армейском фронтовом госпитале. После выздоровления бойцы тут же отправлялись в свои воинские части.

           Утром 9 мая наш лазарет – четыре крытые грузовые автомашины и один трофейный автобус с ранеными – вместе с другими тыловыми подразделениями находился в лесу километров 15 севернее Праги ( Чехословакия ). В это же время саперы нашего штурмового батальона вместе с танкистами генерал-полковника Д.Д.Лелюшенко вели бой с фашистами в предместье Праги.

            И вот рано утром мы проснулись от оглушительных криков дежурного по лазарету: « Победа!!! Мир!!! Мы победили!!! « И так несколько раз. Спросонья поначалу ничего не соображали и опешили от неожиданности. Но это был короткий миг. Затем все, кто в чем был, выскочили из машин и под непрерывные радостные крики: « Ура-а-а!!! Мы победили!!! Войне конец!!! « началась беспорядочная стрельба – оружейная, автоматная, пистолетная, пулеметная трассирующими пулями. Стреляли все, кто имел оружие. Везде кучки бойцов, палящих в воздух. Кто-то стрелял из ракетниц и раннее майское небо взорвалось вспышками ракет разных цветов – желтых, красных, белых, голубых. Бойцы радостно поздравляли друг друга, обнимались, целовались, хлопали друг друга по плечу, плясали, пели, плакали.

             Через несколько дней после окончания войны я с разрешения командира бригады полковника Б.Кордюкова убыл для дальнейшего лечения по местожительству моего отца в город Дубно Ровенской области.

 

 

 

 

 

 

 

 

КОНЧИЛАСЬ ВОЙНА.

 

«Прошла война, прошла страда,

Но боль взывает к людям:

Давайте, люди, никогда

Об этом не забудем.

Пусть память верную о ней

Хранят об этой муке,

И дети  нынешних детей,

И наших внуков внуки».                                       

         Александр Твардовский       

 

            О победе мы узнали в 3 часа 30 минут ночи 9 мая. В это время боевые подразделения нашей бригады подходили к столице Чехословакии городу Праге, а тыловые службы находились в 15 километрах от Праги. Там же находился и бригадный передвижной медицинский лазарет в крытой автомашине (летучке), где излечивались легкораненные, в том числе и я.

             Ночью мы проснулись от внезапной оружейной пальбы из пулеметов, автоматов, винтовок, пистолетов и даже орудий стоявшей недалеко зенитной батареи. Решив, что на наше расположение напали фашисты, все раненые с автоматами и пистолетами выскочили из автомашины и изготовились к бою.

              Но оказалось, что это был стихийный салют в честь Победы и окончания войны, о которой узнали наши радисты и сообщили остальным. Мы добавили к салюту и свои выстрелы из автоматов и пистолетов, причем патроны не жалели. Потом было всеобщее ликование, где спиртного тоже не жалели.

              Четырехлетняя война – 1418 дней и ночей, полных смертельной опасности и сверхчеловеческого труда – осточертела солдатам до предела. Рассказывают: попросили солдаты шофера маршала Жукова узнать у него, когда же эта распроклятая война кончится. Шофер выбрал момент и только рот раскрыл, а Жуков ему: « Эх, война, мать ее перемать! Ты не скажешь, Иван, когда она кончится? »

Но всему есть конец. Кончилась эта война, самая жестокая в истории человечества. Пришлось нашему народу, хлебнуть лиха полной мерой. Велики были жертвы. Из солдат 1922, 1923, 1924 годов рождения (те, что воевали, когда наша армия стала наступать) из 100 человек фронтовиков в живых осталось только три человека, да и то один из них искалечен.

Дело не только в том, сколько человек пробыл на фронте, а в том, что он там делал. Знавал я одного товарища, который при случае не без гордости поговаривал, что всю войну он прошел «от звонка до звонка». Всё правильно. Но с одним лишь добавлением: все эти четыре года он протанцевал во фронтовом ансамбле песни и пляски. Мне по срокам пришлось воевать меньше, зато воевал, как и положено мужчине, с оружием в руках, под свистящими пулями и завывающими осколками, глаз в глаз с фашистом.

Центральный орган Министерства Обороны СССР, газета «Красная Звезда» 25 августа 1945 года сообщала, - празднично выглядит лагерь инженерно-саперных войск. На зеленом плацу на окраине австрийского города Тульнн в 30 км. от Вены, выстроились участники многочисленных битв – саперы, минеры, понтонеры.

К строю подъезжает Герой Советского Союза генерал-полковник Галицкий. Начинается церемония вручения орденов батальонам и бригады. К знамени 76 Краковского штурмового инженерно-саперного батальона майора Бабушкина генерал прикрепляет орден Красной Звезды. В этом батальоне воспитались четыре Героя Советского Союза; к знамени 77 ордена Красной Звезды  штурмового инженерно – саперного батальона прикрепляется орден Богдана Хмельницкого. Им командует Герой Советского Союза майор Качалко. Кроме него, в батальоне еще два Героя Советского Союза.

В торжественной тишине генерал зачитывает Указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении 78 Сандомирского орденов Красного Знамени, Александра Невского и Красной Звезды штурмового инженерно-саперного батальона четвертым орденом – Богдана Хмельницкого.

За все время войны батальон под командованием майора Калинюка с боями прошел около 9 000 километров, отрыл 4755 погонных метров траншей, построил 22 моста, снял и поставил 44 790 мин. Три представителя этого батальона были на параде Победы в Москве 24 июня 1945 года.

Орден Богдана Хмельницкого вручается 79 Ченстоховскому ордена Красной Звезды штурмовому инженерно-саперному батальону (командир капитан Бородкин).

Орденами Александра Невского и Богдана Хмельницкого награжден 80 Вислинский штурмовой инженерно-саперный батальон, форсировавший реку Висла.

Орден Красной звезды прикрепляется к знамени 46 ордена Александра Невского огнеметного батальона, штурмовавшего город Бреслау.

Генерал подходит к знамени прославленной 16 Рава-Русской орденов Красной Звезды, Богдана Хмельницкого штурмовой инженерно-саперной бригады. Эта часть обеспечивала наступление войск 1-го Украинского фронта на завершающем этапе войны. К двум орденам на знамени генерал прикрепляет орден Михаила Кутузова. После вручения наград состоялся парад, а потом праздничный обед.

 

                                 УКАЗ

Президиума Верховного Совета Союза Советских Социалистических республик

О награждении частей и соединений Красной Армии орденами.

ОРДЕНОМ КУТУЗОВА 2-Й СТЕПЕНИ

…16 штурмовую инженерно – саперную  Рава – Русскую орденов Богдана Хмельницкого и Красной Звезды бригаду.

Председатель Президиума Верховного Совета СССР

М. Калинин

Секретарь Президиума Верховного  Совета СССР

А. Горкин

Москва, Кремль, 26 мая 1945 г.

 

В этом Указе – выражение благодарности Советского народа воинам бригады за их ратный труд, высокая оценка их героических подвигов.

 

Уже после войны десятки поэтов фронтовиков посчитают своим долгом написать стихи о дне Великой Победы 9 Мая 1945 года. Среди них мне больше всего нравится стихотворение «В день окончания войны» нашего земляка, одессита, фронтовика, бывшего начальника штаба стрелкового батальона Ивана Рядченко.

«Ещё стояла тьма немая,

В тумане плакала трава.

Девятый день большого мая

Уже вступил в свои права.

Армейский зуммер пискнул слабо

И улетел солдатский сон!

Связист из полкового штаба

Вскочил и бросил телефон.

И всё!

Не звали сигналистов.

Никто не подавал команд.

Был грохот радости неистов.

Плясать пустился лейтенант.

Стреляли танки и пехота.

И, раздирая криком рот,

Впервые за четыре года

Палил из «Вальтера» начпрод.

Над мутной торопливой Тиссой

И стрёкот выстрелов, и гул.

К жаре привыкший повар лысый

Зачем-то ворот расстегнул.

Не рокотали стайки «яков»

Над запылавшею зарёй.

И кто-тот пел.

И кто-то плакал.

И кто-то спал в земле сырой.

Вдруг тишь нахлынула сквозная,

И в полновластной тишине

Спел соловей, ещё не зная,

Что он поёт не на войне».

 

Те, кто не был  на войне, часто идеализируют её, полагая, что  там были все или героями или тружениками. Во многом этому способствовала и советская пропаганда в периодической печати, книгах, радио, телевидении, в выступлениях и т.п.

Дескать, не было у нас ни перебежчиков, ни дезертиров, ни трусов, паникёров, всё было хорошо и правильно. И получалась однобокая картина о войне. За что же получали ордена в войну работники государственной безопасности, военные прокуроры и председатели  военных трибуналов? Привожу пример.

 Где-то в семидесятых годах прошлого столетия довелось мне быть на читательской конференции, проводимой в Одесском доме офицеров по книге генерал-лейтенанта Шафаренко, бывшего в войну командиром 28-й гвардейской Харьковской, дважды Краснознамённой (т.е. награждённой двумя орденами Красного Знамени) стрелковой дивизии. Генерал написал книгу – военные мемуары о боевом пути дивизии и о служивших в ней воинах.

Среди многих вопросов был один, запомнившийся мне: «Товарищ генерал, почему же Вы в своей книге показали только одну женщину? Ведь их было очень много в дивизии – врачи, медсёстры, связисты, чертёжники, повара и т.п.». «Дорогие товарищи!» - ответил генерал, - «в своей рукописи я отобразил двадцать две женщины, служившие в дивизии. Но заместитель отдела военных мемуаров военного издательства в Москве вычеркнул двадцать одну женщину, говоря: «Вы что, хотите, чтобы молодёжь посчитала, что войну мы выиграли руками женщин?» Комментарии излишни.

Другой пример. Работая над поиском ветеранов – однополчан в Подольском военном архиве Министерства обороны СССР, я ознакомился с томом наградных листов на бойцов и командиров 81-й стрелковой дивизии, которой наш батальон помогал форсировать реку Вислу в августе 1944 года. В числе других прочитал один наградной лист на ездового (боец, управлявший лошадью с повозкой). В листе было написано, что этот ездовой был  послан с донесением к другому начальнику и в пути в лесу подвергся нападению двух гитлеровцев.

Но он, проявив отвагу, с честью вышел из положения, пленил обоих гитлеровцев и доставил их со своим пакетом в другую воинскую часть. В представлении указывалось, что он достоин награждения медалью «За отвагу». Этой медалью он был награждён.

 Дальше листаю наградной том и опять нахожу описание этого же подвига, слово в слово, но на другого бойца – повара, и тоже к медали «За отвагу». И так около десяти наградных листов, одинаковых по изложению, но на разных лиц. Я понял, что если бы  в представлении было указано, что этот  ездовой честно и добросовестно относится к своим обязанностям, штабные работники, не нюхавшие пороха и не слышавшие свиста пули, такое представление не пропустят: дескать, в нём нет ничего героического. А он достоин награждения за то, что четыре года, не доедая, не досыпая, и в холод, и в дождь, и в слякоть обеспечивал выполнение подразделением боевой задачи.

Когда актера и клоуна Никулина  спрашивали, как он воевал, он обыкновенно рассказывал следующий анекдот.

Демобилизованный солдат вернулся домой, созвал родню и три часа повествовал о том, как он воевал. Закончил, а его маленький сын спрашивает: «Папа, а что на фронте делали остальные солдаты?»

Кончилась война. Отгремели салюты, наступила тишина. Как-то не верится, что можно сидеть на танке и тебя не срежет пуля, что можно ходить по улицам - не по траншее, не пригибаясь, а в полный рост и без опаски смотреть на безоблачное небо. Что уже не надо светомаскировки. Что можно сфотографироваться на память в центре Берлина, у Рейхстага, и что русская гармошка играет на главной площади немецкой столицы знаменитую (а сейчас всеми забытую) «По долинам и по взгорьям шла дивизия вперед...» Только слова просятся другие, соответствующие моменту: «Прямо в городе Берлине свой закончили поход».

Очень точно, на мой взгляд, охарактеризовал прошедшую войну непосредственный ее участник дважды Герой Советского Союза командир партизанского соединения, действовавшего на Украине, генерал-майор Алексей Федорович Федоров.

«Война - дело жестокое… .Мы назвали ее Великой потому, что великими было наше мужество и гнев. Мы назвали ее Отечественной, потому что ничего более святого, чем борьба за свободу Родины, человечество не знает. Мы назвали ее народной, потому что весь советский народ поднялся на борьбу».

Уже после войны, убедившись в нашем нищенском существовании, немцы, приезжающие туристами в Советский Союз, скажут: «Мы имели счастье быть побежденными, а вы имели несчастье быть победителями». Стыдно и обидно было это слышать. Победа, доставшаяся нам такой дорогой ценой, не обернулась для нас процветанием.

 

«Стоят в музеях знамена ратные,

Пробитые пулями, кровью окрашенные…

В войну все было понятно нам,

Ныне же стыдно, больно, страшно.

Совесть предательство не прощает!.

Перед павшими мы в долгу неоплатном.

Лучшего будущее не обещает.

Вперед все шли, а теперь - обратно?

Вот почему, просыпаясь ночами,

Сердце свое успокоить не в силах.

Отчета требуют однополчане,

Переворачиваясь в могилах».

 

Нам, однополчанам 16-й штурмовой инженерно саперной Рава-Русской орденов Михаила Кутузова, Богдана Хмельницкого и Красной Звезды бригады, куда входил 78 отдельный штурмовой инженерно-саперный Сандомирский орденов Красного Знамени, Богдана Хмельницкого, Александра Невского и Красной Звезды батальон, есть, чем гордиться!

В состав бригады входили 5 штурмовых, 1 огнемётный батальоны, отдельные роты разведки и собак-миноискателей. В 1944-1945 годах бригада находилась на главном направлении 1-го Украинского фронта и прошла боевой путь от Шепетовки до Берлина и Праги.

Будучи десантниками-автоматчиками на танках,  воины 16-й штурмовой инженерно-саперной бригады в ожесточённых боях уничтожили до двух с половиной тысяч солдат и офицеров противника.

Более 1300 гитлеровцев взяли в плен, подорвали на минах 18 вражеских танков. Шестнадцать боевых орденов украшают бригадное и батальонные знамёна. Бригаде и ее батальонам присвоены почетные наименования Рава-Русская, Краковский, Сандомирский, Ченстоховский, Висленский. Верховным Главнокомандующим объявлено в приказах 7 благодарностей отважным воинам бригады, столько же раз звучали в их честь артиллерийские салюты в Москве, которые слушал весь мир.

В бригаде служили 7 героев Советского Союза, три участника парада Победы в Москве, два генерала, 14 полковников, доктор наук и два кандидата наук.

Бригада и входивший в ее состав 78-й штурмовой батальон, как один из лучших в инженерных войсках, занесены на доску почета в музее военно-инженерной академии им. В. В. Куйбышева, в Москве. На стене музея Великой Отечественной войны в Киеве на вечную память выбито наименование нашей 16-й штурмовой бригады. Для сравнения скажу. В прославленной 28 гвардейской Харьковской дважды Краснознаменной стрелковой дивизии было 4 Героя Советского Союза, а в не менее прославленной 24 Самаро-Ульяновской, Бердичевской, Железной шести орденоносной стрелковой дивизии было лишь 2 Героя Советского Союза.

Славный боевой путь прошла в войну наша 16-я штурмовая бригада с 1941 по 1946 годы. За это время она сменила несколько номеров и наименований. В октябре 1941 года она была 6-я саперная бригада, в 1942 году - 17-я саперная, затем 15-я инженерно-минная, а с конца 1943 года - штурмовая инженерно-саперная, с ноября 1945 года по день расформирования 10 июля 1946 года - 69-я инженерно-саперная бригада.

В октябре 1941 года бригада возводила укрепленный район под Москвой, в районе города Волоколамска, где сражалась 8-я гвардейская Панфиловская стрелковая дивизия, затем у северо-западной окраины Москвы у города Красногорска. Тогда бригада состояла из 21 саперного батальона, автобатальона и отряда механизации и по численности личного состава была боль­ше, чем в стрелковой дивизии.

Затем бригада проводила инженерное обеспечение войск на Дону в 1942 году (город Серафимович). Под Харьковом в 1943 году (города Изюм, Чугуев). Построила высоководный мост через реку Дон у Ростова-на-Дону, потом в городе Загорске (ныне Сергиев Посад).

 Под Москвой переформировалась в 16-ю штурмовую бригаду и до конца войны участвовала в боях на 1-ом Украинском фронте. Её боевой путь - города Шепетовка, Ровно, Дубно, Луцк, Горохов, Рава-Русская, Перемышль, Краков, Ченстохов, Сандомир, Кельце, Нейссе, Котбус, Берлин, Прага. Командир бригады  полковник Кордюков Борис Константинович.

Всего бригадой пройдено 6750 километров (из них 2150 км по железной дороге). 5,5 месяцев бригада была на марше, 29 месяцев участвовала в боях. Воины бригады установили противопехотных и противотанковых мин - 382 тысячи, сняли 70 тысяч мин, установили 184 км. проволочных заграждений, взорвали 14 мостов, соорудили 154 моста и штурмовых мостика. Навели 36 переправ из табельных или подручных средств, по ним пропущено 100 тысяч бойцов с техникой и боеприпасами. Построили 734 деревянно-земляных огневых точек (ДЗОТ), 24 наблюдательных пунктов для командования дивизий, корпусов, армий, отрыли 32км. траншей и ходов сообщений.

Уничтожено  противника: солдат и офицеров - 2450, автомашин - 58, танков - 18, взято в плен - 1377 человек.

При штурме Бреслау (ныне Вроцлав), входивший в бригаду 46-й огнеметный орденов Богдана Хмельницкого и Александра Невского батальон, на вооружении которого были ранцевые огнеметы (ружья и пистолеты с жидкостью «КС» - керосин самовозгорающийся), сжег зданий - 273, подвалов - 67, уничтожил пулеметов - 37, истребил немцев - 320 человек.

Потери бригады: убито 384, ранено 480, убыло больных - 104, умерло от болезней -13, пропали без вести -55, дезертировало -17, другие безвозвратные потери (несчастные случаи) -38. Итого - 1101 человек. Награждено 3600 человек. Героев Советского Союза - 7, получили орден Ленина - 7 человек, Красного Знамени - 36, Отечественной войны - 205, Красной звезды - 1139, ордена Славы - 56, медаль «За отвагу» - 1135, «За боевые заслуги» - 988, «За победу над Германией» - 2418, «За взятие Берлина» - 1941, «За освобождение Праги» - 2057 человек.

В бригаде, кроме шести батальонов, были штаб бригады и политотдел, отдел контрразведки «Смерш» (смерть шпионам), рота управления, моторизованная разведывательная рота, рота вожатых собак-миноискателей, учебная рота, легкий переправочный парк (ЛПП), санитарный и хозяйственный взводы.

Советский Союз вышел из Второй мировой войны победителем, хотя и понес неисчислимые потери в населении (27 миллионов) и экономике. В то же время СССР расширил свою территорию с проживающем на ней населением.

Вошли в состав Советского Союза во 2-й мировой войне:

 

Государства:

Литва –        1940г.

Латвия –      1940 г.

Эстония –    1940 г.

Тувинская Народная Республика – 1944 г.

 

Земли:

Западная Украина, г. Львов – 1939 г.

Западная Белоруссия, г. Брест – 1939 г.

Измаильская область ( города Измаил, Болград, Белгород – Днестровский и др.) – 1940 г.

Молдавия, г. Кишинев – 1940 г.

Северная Буковина, г. Черновцы – 1940 г.

Вильнюсский край (населенный поляками) – 1940 г.

Выборгский край, г.Выборг (от Финляндии) – 1940 г.

Печенгский край (от Финляндии) – 1940 г.

Мемельский край, г.Клайпеда (населенный немцами) – 1945 г.

Кенигсберский край, г. Калининград – 1945 г.

Половина острова Сахалин – 1945 г.

Курильские острова – 1945 г.

Четыре японских острова – Шикотан и др. – 1945 г.

Закарпатская область, г. Ужгород – 1946 г.

 

Наши же союзники по 2-й мировой войне – Англия и США тоже вышли из войны победителями. Но ни одного метра чужой территории ни Англия, ни США к себе не присоединили.

А что касается Англии, то она наоборот, все свои многочисленные колонии – Австралия, Канада, Индия, Пакистан, Южно – Африканский Союз, Сингапур и другие с населением более одного миллиарда человек преобразовала в свободные и независимые государства. Единственной колонией, оставшейся у Англии после войны, являются Фолклендские острова – несколько небольших малозаселенных островов вблизи Антарктиды.

Вообще надо сказать, что вызывают сомнение утверждения российских, а затем советских ура–патриотов о миролюбивом характере российского государства и Советского Союза, что Россия, а впоследствии   СССР только и делали, что постоянно отбивались от нападавших на них агрессивных соседей.

В то же время Россия, а за ней и Советский Союз, начиная с 15-го века, с которого началось возрождение Российского государства, постоянно присоединяли к себе все новые и новые земли и народы, в результате чего вначале маленькое Московское княжество, затем царская, впоследствии императорская Россия разрослись до громадной, самой большой в мире державы, простирающейся на три континента – Европу, Азию и Северную Америку ( Аляску ).

Статистики подсчитали, что Россия провела в войнах две трети своей истории. Она воевала с 16-ю державами и регионами, в том числе со Швецией 8 раз, в течение 81 года; с Литвой и Ливонией 8 раз ( 110 лет ); с Польшей 10 раз ( 64 года ); с Турцией 12 раз ( 48лет ); с Крымским, Казанским, Астраханским ханствами 11 раз ( 42 года ); на Кавказе 2 раза ( 66 лет ); с Персией ( Ираном ) 4 раза ( 28 лет ); с Татаро – Монголией – 130 лет; в Средней Азии 4 раза ( Бухарское, Хивинское, Ошское, Кокандское ханства ) – 15 лет.

 

 

 

 

 

ВОЙНЫ  РОССИИ  И  СОВЕТСКОГО  СОЮЗА.

 

( краткая хроника )

 

Вот какие войны вела Москва в течение своей истории:

 

1471 – 1496 – война против Новгорода.

1499 – завоевательный поход в Зауралье.

1500 – 1503 – война против Литвы.

1512 – война против Польши.

1550 – война против Казанского ханства.

1552 – вторая война против Казани.

1556 – война против Астрахани.

1557 – война против Крыма.

1558 – 1563 – война за Лифляндию.

1579 – война против Польши.

1581 – военная экспедиция для завоевания Сибири.

1590 – 1595 – война против Швеции.

1598 – война против сибирского хана Кучума.

1600 – военный поход на реку Обь в Сибири.

1608 – 1618 – война против Польши.        

1610 – 1617 – война против Швеции.

1632 – 1634 – война против Польши.

1637 – война против Азова.

1634 – 1652 – война против Китая.

1654 – 1667 – война против Польши.

1656 – 1661 – война против Швеции.

1668 – 1669 – война против Персии – Ирана.

1671 – поход на Астрахань.

1676 – 1681 – война против Турции, Крыма и Молдовы.

1687 – война против Крыма.

1689 – поход на Крым.

1695 – поход на Азов.

1695 – 1697 – поход на Камчатку.

1696 – поход на взятие Азова.

1700 – 1721 – война против Швеции.

1711 – война против Турции.

1722 – 1724 – война против Персии – Ирана.

1733 – 1735 – война с Польшей.

1735 – 1739 – война против Турции, Крыма и Молдовы.

1741 – война против Польши.

1741 – 1743 – война против Швеции.

1741 – поход на Аляску.

1756 – 1762 – война против Германии.

1768 – 1774 – война против Турции и Молдовы.

1787 – 1792 – война против Турции и Молдовы.

1788 – 1790 – война против Швеции.

1792 – война против Польши.

1794 – война против Польши.

1796 – война против Персии – Ирана.

1799 – война против Франции.

1800 – война против Англии.

1804 – 1813 – война против Персии – Ирана.

1805 – 1807 – война против Франции.

1805 – 1812 – война против Турции и Молдовы.

1806 – поход на Сахалин.

1808 – 1809 – война против Швеции.

1812 – 1814 – война против Франции.

1813 – война против Грузии.

1820 – поход на Казахстан.

1826 – 1828 – война против Персии – Ирана.

1828 – 1829 – война против Турции, Молдовы, Валахии.

1833 – поход на Константинополь.

1839 – поход на Хиву.

1843 – 1859 – война с Чечней, Дагестаном, Черкессией.

1847 – поход на Казахстан.

1850 – поход на Кош-Курган.

1853 – поход на Ак-Мечеть.

1853 – 1856 – война с Турцией, Францией, Англией в Крыму.

1853 – поход на Коканд.

1865 – оккупация Ташкента.

1866 – 1868 – поход на Бухару.

1868 – оккупация Самарканда.

1873 – 1875 – поход на Хиву.

1877 – 1878 – война против Турции.

1880 – 1881 – поход на Туркмению.

1884 – 1885 – поход на Афганистан.

1901 – оккупация Маньчжурии.

1904 – 1905 – война против Японии.

1914 – 1917 – война против Германии, Австро-Венгрии, Болгарии и Турции.

1917 – война против Финляндии.

1917 – 1918 – поход в Украину.

1918 – поход на Литву, Латвию, Эстонию.

1919 – поход на Беларусь.

1919 – поход в Украину.

1920 – 1921 – походы на Кавказ и в Персию - Иран.

1920 – 1921 – оккупация Грузии, Армении, Азербайджана.

1939 – война против Польши.

1939 – 1940 – война против Финляндии.

1940 – оккупация Бессарабии, Южной Буковины.

1941 – 1945 – война с Германией.

1941 – ввод войск в Персию – Иран.

1944 – оккупация Тувинской Народной Республики.

1945 – поход на Японию.

1956 – поход на Венгрию.

1968 – поход на Чехословакию.

1979 – 1990 – война в Афганистане.

1992 – война в Молдове.

1991 – 1994 – война в Южной Осетии, в Абхазии ( против Грузии ).

1992 – 1995 – война в Таджикистане.

1994 – 1995 – война против Чечни.

 

По этому же пути пошел и Советский Союз. Причем данные об участии советских войск в военных конфликтах в разных странах и тем более людские потери хранились как важная государственная тайна. Но с распадом Советского Союза архивы открылись.

 

Участие советских войск в боевых действиях в государствах и регионах и наши потери:

 

Китай – 1924 – 1929 г.г.; 1937 – 1953 г.г.

С японцами на озере Хасан ( убито 989 человек ) – 1938 г.

Советско – финская война ( убито 126 875 человек ) – 1939 – 1940г.г.

Монголия ( с японцами на реке Халхин-Гол, убито 8 931 человек) – 1939 г.

Иран – 1941 г.

Украина, Белоруссия, Литва, Латвия, Эстония – в ликвидации  националистических формирований – 1944 – 1953 г.г.

Япония – 1945 г.

Северная Корея – 1950 – 1953 г.г. ( с армией США ).

Венгрия – ( убито 720 человек )  - 1956 г.

« Освободительный « поход в Западную Украину и в Западную Белоруссию ( убито 1139 человек ) – 1939 г.

Лаос – 1960 – 1970 г.г.

Вьетнам – 1961 – 1974 г.г.

Алжир – 1962 – 1964 г.г.

Египет – 1967 – 1975 г.г.

Йемен – 1962 – 1963 г.г.

Куба – 1962 – 1963 г.г.

Мозамбик – 1967 – 1979 г.г.

Сирия – 1967 – 1973 г.г.

Чехословакия ( убито 96 человек ) – 1968 г.

Остров Даманский ( с коммунистическим Китаем ) – 1969 г.

Камбоджа – 1970 г.

Бангладеш – 1972 – 1973 г.г.

Ангола – 1975 – 1979 г.г.

Сомали – 1977 г.

Эфиопия – 1977 – 1979 г.г.

Афганистан ( убито 14 751 человек ) – 1978 – 1989 г.г.

Югославия -  1992 г.

 

Кроме того, на территории СССР были сформированы, вооружены и обучены:

две польские армии;

чехословацкий корпус;

две добровольческие румынские бригады;

югославские пехотная и танковая бригады;

другие воинские части.

 

Общая численность этих войск, действовавших в интересах Советского Союза и коммунистической партии, составляла 550000 человек.

 

 

 

 

 

БОЕЦ САЙДАМЕТОВ.

 

«В суровый час раздумья нас не троньте,

Расспрашивать не смейте ни о чем!

Молчанью научила нас на фронте смерть,

Что всегда стояла за плечом.

Она другое измеренье чувствам

Нам подсказала на пути крутом.

Вот почему нам кажутся кощунством

Расспросы близких о пережитом».

 

Как-то заболела моя внучка Лена, ей было 10 лет. Попросила меня, - «дедушка, расскажи про войну, мне это очень интересно». Второй раз просить меня было не надо. Старый солдат, о чем бы ни рассказывал, всегда перейдет на  войну. Но о чем именно рассказать? Рассказывать о том, как убивали нас, и как убивали мы, я посчитал, что не стоит.

И тут вспомнилась история с красноармейцем моего взвода Сайдаметовым, узбеком по национальности. По-русски Сайдаметов говорил плохо. Знал десятка три русских слов, не считая матерных. Однажды ночью он стоял на посту. На фронте, как обычно, лейтенант не спит, а проверяет посты через каждый час. В темноте подхожу к Сайдаметову. Он окликает: «Стой, куда идет!» Я ему ответил и подошел к нему. Впереди ночь длинная, спешить некуда, решил поучить Сайдаметова русскому языку.

«Сайдаметов», говорю я ему, - «надо в таком случае говорить: «стой, кто идет!» Повтори. «Стой, куда идет!» - отвечает он. Тогда я решил методу сменить. Говорю, скажи: «Стой», говорит «Стой». Скажи «кто», говорит «кто», скажи «идет», говорит «идет». А теперь повтори: «Стой, кто идет!» Отвечает: «Стой, куда идет». Так из моего урока ничего не вышло.

Над Сайдаметовым солдаты взвода посмеивались, так как он в вещевом мешке за плечами носил небольшую ручную швейную машинку - трофей, где-то им добытый. И никакие приказания, ни уговоры не могли воздействовать на него, чтобы он выбросил эту машинку. На насмешки он не обращал внимания. Тем более, что небольшими по размеру трофеями обзаводились все - часами, авторучками, кольцами, ножами, пистолетами, компасами, зажигалками, фотоаппаратами и т.п.

Мой товарищ - командир 2-го взвода младший лейтенант Редькин, погибший во время танковой атаки при взятии небольшого немецкого города, брал трофеи с убитых военнопленных или просто гражданских лиц обоего пола ручными или карманными часами и хранил их в женском чулке. Как-то после боя, подвыпивший, он демонстрировал нам это так. Встал на стол, вытащил из вещмешка женский чулок, который, наполненный до половины часами, вытянулся до пола.

Генералы брали трофеи посолиднее. Разведчики добывали им золото, дорогие украшения, зеркала, мебель, посуду, швейные машины, люстры, охотничьи ружья, ковры и все то, что можно увезти на автомашине.

 Наш командир бригады полковник Борис Кордюков  после каждого наступления наших войск, а при обороне раз в месяц направлял в Москву одну-две машины с трофеями и охраной - отделением автоматчиков с ручным пулеметом под видом командировочных.

Большие генералы трофеи отправляли вагонами и платформами. Ну, во-первых, всё уже перечисленное. И вдобавок - катера, яхты, автомашины, разобранные красивые немецкие коттеджи и т.п. Причем некоторые военачальники обнаглели до того, что начали открыто сожительствовать с фронтовыми подругами, их назвали сокращенно ППЖ (походно-полевая жена), полученные ими награды - медаль «За боевые заслуги» солдаты называли «За половые заслуги», другие вызывали на фронт своих жен, которые и обслуживали своих мужей, занимаясь и вопросами отбора трофеев. Такие явления стали распространяться в армии во второй половине войны, когда погнали фашистов на запад.

Причем у нашего командира бригады была не только при себе жена (которую красноармейцы называли «мама», а командира «батя»), но был при себе и сын, выросший за год нахождения в бригаде от сержанта до капитана включительно. У вышестоящего начальника - генерал-полковника Героя Советского Союза Галицкого тоже при себе были жена и сын. Галицкий не только отправлял с фронта трофеи на машинах себе и тем, от кого он в Москве зависел, но и еще силами фронтовых саперов строил себе и другим маршалам дачи в Подмосковье, в Архангельском, на берегу Москва реки, в лесной тиши, в курортной местности.

Надо сказать и еще об одной малоизвестной странице войны – о некоторых сынках больших маршалов и генералов. Они тоже  все время были на фронте и на строевых командных должностях – командира взвода, роты, батальона и т.д. Однако фактически они только числились в штатах и списках личного состава своих воинских частей, а на самом деле все время войны находились в командировках при штабе фронта или армии, которыми командовали их отцы.

И только раз в месяц или в два месяца они появлялись в штабе своей части, чтобы расписаться у финансиста в денежной ведомости в получении денежного содержания. Никто из них в атаки не ходил, ранений не имел, но из войны они вышли с 4-мя, 5-ю боевыми орденами и сразу поступили учиться в Московские военные академии.

Это болезненное явление, разлагающее общество, еще более обострилось в мирное время. Статистика свидетельствует, что почти за 10 лет войны в Афганистане и Чечне не было не только детей военных начальников и высокопоставленных чиновников, но и детей руководителей областного и районного масштаба. Ухитрялись они освободить своих детей не только от войны, но и от службы в армии.

Так начала постепенно разлагаться и перерождаться доблестная и легендарная рабоче-крестьянская Красная Армия, превращаясь в армию тоталитарной империи зла на земле, в мирового жандарма, абсурдного, нежизненного общественного строя. Но мы тогда этого не понимали.

Но я отвлекся от Сайдаметова. К тому времени, когда нас посадили десантом на танки бригады, и мы с боями пошли отмерять сотни километров по немецким тылам, я уже был опытным воином. Ранее дважды раненный, я знал, что в бою большое значение имеет верный ординарец, который сможет под огнем вынести тебя из боя при тяжелом ранении, перевяжет, не даст истечь кровью, не бросит, спасая свою жизнь.

И таким ординарцем я избрал Сайдаметова. Он ростом был выше меня на голову и физически сильнее, так как он до призыва в армию занимался тяжелым крестьянским трудом. Ему тогда было 40 лет. Наш передовой танковый отряд лихим налетом взял польский город Равич. Здесь нам сказали, что 3 дня будем ждать свою отставшую пехоту и тылы, а за это время надо сдать раненых, пополнить боеприпасы, вооружение, продовольствие и снаряжение. В непрерывных боях и в движении кто-то потерял шапку, кто-то рукавицы, шинель или ремень, а дело-то ведь было зимой.

И вот иду я с ординарцем Сайдаметовым по улице. Подхожу к танку Т-34, у которого группа чумазых танкистов в комбинезонах и масляных телогрейках, стоя и сидя на вытащенных из соседних домов стульях, распивают трофейное вино. Бутылки с вином и порожние стоят на железной бочке из-под солярки.

И тут ко мне подходит старшина - механик-водитель танка, пьяный «в дрезину», одной рукой хватает меня за грудь и начинает трясти, другой рукой приставляет к моему лицу пистолет и спрашивает меня: «Ты знаешь, кто я такой?» «Старшина», - отвечаю ему. «Нет, - говорит он, - я - майор». И так несколько раз. Я же боюсь и руку поднять, чтобы пистолет отвести в сторону, так как палец у него на спусковом крючке, и малейшее шевеление пальца - и моя голова продырявлена. Вся надежда была на стоявшего рядом Сайдаметова, но он и не пошевелился, чтобы мне помочь.

Тут старшину отозвали его собутыльники, и он, обматерив, оставил меня. Я же пошел и принялся упрекать Сайдаметова за его бездеятельность, что он не смог защитить своего командира. Но сейчас, пишу эти строки и думаю, может быть, Сайдаметов был прав. Схвати он старшину за руку, и тут же грянул бы выстрел.

Прошли мы метров 20, как в тишине раздался сухой пистолетный выстрел. Это пьяный старшина выстрелил в грудь своего товарища - повара танкового батальона. После выстрела старшина моментально отрезвел и, испугавшись, забежал в дом. Вскоре туда же пришел разбираться капитан - командир батальона. Через окно я видел, как капитан толстой палкой избивал уползающего под кровать старшину. Капитан вытаскивал старшину за ноги из-под кровати и снова избивал палкой, а старшина снова уползал.

Так этим и кончилось. Ни в трибунал, ни в прокуратуру о случившемся не сообщали. Старшина продолжал храбро воевать, а повар - здоровенный парень, через 15 дней уже вернулся в строй, и оба они, выпив после боя, только посмеивались над происшедшим. После этого я заменил Сайдаметова на другого красноармейца - Ефремова из Вологодской области, в отношении которого был уверен, в его преданности мне, и что он сам погибнет, но все сделает, чтобы спасти своего командира.

«Он верен был в дружбе, был верен в любви,

Ну, словом, он был настоящим сапером!».

Все-таки, Ефремов, хотя и тоже из крестьян, но был физически слаб и неуклюж. Как-то, после боя нас отвели на короткий недельный отдых в немецкую деревушку. Жителей не было, все население в этом районе убежало на запад, спасаясь от наступающих русских войск. Я попросил Ефремова поймать курицу, их много ходило по двору, и сварить из нее суп. Наши кухни безнадежно отстали, и во время наступления мы их и не видели, а в животе горело огнем от сухомятной пищи.

Ефремов, положив автомат, как был в шинели, каске, с гранатами, малой саперной лопатой сбоку, вещмешком за плечами и финским ножом на поясе (все саперы имели табельное вооружение - финский нож), так и стал ловить курицу. Но она от него легко убегала. Тогда я снял ремень, полушубок, ватник и вооружение, в одной гимнастерке спокойно подошел к курице, сделал рывок, и вот она у меня уже в руках бьется, все остальное было уже дело Ефремова.

Продолжаю о Сайдаметове. Вместо положенных 30-ти у меня к тому времени во взводе было 18 бойцов саперов-автоматчиков, один ручной пулемет Дегтярева и противотанковое ружье Симонова. В то время мой взвод находился в одном из батальонов бригады, вооруженных английскими танками «Валентайн». Как я уже упоминал,танкисты не любили эти танки - узкая гусеница, очень высокий, тоньше, чем у наших Т-34, броня и мотор, работающий не на солярке, как у нас, а на бензине. При попадании снаряда такой танк моментально превращался в огненный столб, из которого спастись было невозможно.

На таком танке Сайдаметов за башней сидел один, вооруженный автоматом ППШ (Шпагина). В атаке танк подошел к проходу между валом земли, где была спрятана на зиму сахарная свекла. Верхний люк танка был открыт, и оттуда выглядывал командир танка с пистолетом в руке. В «Валентайне» из пушки стреляет командир танка. Другие члены экипажа из пушки стрелять не могут.

В это время из-за вала поднимается с фаустпатроном на плече гитлеровец и прицеливается в танк. Танк остановился, и командир стреляет из пистолета в фаустпатпатронщика, но не попадает. Гитлеровец прячется за вал. Командир хочет спуститься в танк и выстрелить из пушки, но гитлеровец снова поднимается из-за вала, и командир снова стреляет в него из пистолета и снова не попадает. Тогда командир кричит Сайдаметову: «Стреляй в фашиста, а я спущусь к пушке». Но Сайдаметов сидит за башней и не стреляет.

Наконец командир сумел выстрелить из пушки и убить гитлеровца. После боя командир привел ко мне за шиворот выше его на две головы Сайдаметова, возмущаясь и матерясь, рассказал о случившемся. Если бы фаустпатронщик выстрелил бы по танку, то снаряд пробил бы лобовую броню танка, разорвался внутри, отчего боезапас танка сдетонировал бы, и от взрыва танк развалился бы на части, а от танкистов ничего не осталось бы. Фаустпатрон пробивал броню толщиной 20 см.

Последний раз я видел Сайдаметова, когда мой взвод в наступлении лежал на мерзлом поле метров в 300 от залегшей немецкой цепи. Шла взаимная перестрелка из личного оружия. Вдруг ко мне подбегает кричащий по-узбекски Сайдаметов и показывает кисть руки, на которой на кожице болтается пробитый пулей окровавленный палец. Я достал нож и хотел кожицу отрезать, но Сайдаметов не дал, и мне пришлось лежа забинтовывать палец и кисть, после чего Сайдаметов пополз в тыл, и больше я его не видел. Все мы ему тогда   завидовали, он останется жив, а мы?

Он запомнился еще и тем, что не мог поверить, что человек, в том числе и он, произошел от обезьяны. Возражая, он свирепел, таращил глаза, налитые кровью, краснел и делал страшное лицо. А, может быть, он и прав был. Ради справедливости надо сказать, что сейчас, в 21-ом веке, многие ученые считают абсурдной теорию Дарвина о происхождении человека. Не мог он понять и то, что мы живем во Вселенной, у которой нет  ни конца, ни краю, и которая все время расширяется, а Земля летит в этом пространстве со скоростью 30 километров в секунду.

В 1991 году я поехал в Подольск на юбилейную (50 лет) встречу бывших подольских курсантов, которые на одном из направлений не дали немцам захватить внезапно   Москву. Приняли нас очень хорошо, три дня мы бесплатно проживали в пансионате, нас бесплатно кормили, трижды угощали спиртным, на четырех автобусах возили к месту боев под Малоярославец, потом в Москву возложить цветы к вечному огню и могиле неизвестного солдата. Много было и  других мероприятий.

В один из вечеров ветераны, слегка навеселе, организовали самодеятельное выступление в зале пансионата, с танцами, песнями, стихами, где и я выступил с воспоминанием о Сайдаметове.

Ветераны вспомнили свою былую молодость и, отбросив палочки, так лихо плясали и танцевали, что с удивлением смотревшая на них молодежь говорила: «Какими же они были 50 лет тому назад, когда Берлин брали, если и сейчас так отплясывают!?»

Кроме ветеранов, в зале были и другие проживавшие в пансионате граждане, в том числе и два молодых узбека.  Они подошли ко мне и попросили повторить этот рассказ завтра вечером, а они привезут еще человек 10 своих земляков-узбеков, проживавших в Подольске. Пришлось повторить свои воспоминания о Сайдаметове. Узбекам было приятно, что и их земляк принял участие в разгроме немецкой армии, завоевавшей большую часть Европы и часть Африки. Они просили адрес Сайдаметова, но я его не знал.

В Подольске, в архиве Министерства обороны по учетным данным своего батальона я узнал, что Сайдаметов как мы его называли, в действительности его фамилия Сейтметов, 1905 года рождения, и тогда был вдвое старше меня, и у него было  уже пятеро детей, из них четыре дочери. Только тогда я по-настоящему понял, почему он в вещмешке таскал швейную машинку. В 1991-м году ему уже было 85 лет, и разыскивать его я, естественно, не стал. Было уже поздно.

Приведу еще один приказ Верховного Главнокомандующего с объявлением личному составу нашей бригады благодарности   за успешные боевые действия.

 

 

ПРИКАЗ

Верховного Главнокомандующего.

 

Командующему войсками 1-го Украинского фронта   Маршалу Советского Союза Коневу.

Начальнику штаба фронта генералу армии Соколовскому.

 

Войска 1-гоУкраинского фронта, прорвав оборону противника западнее и южнее города Оппельн, продвинулись вперед на 40 км на каждом направлении и, соединившись в районе Нойштадт,  окружили и разгромили группу немецких войск юго-западнее Оппельн.

В результате боев войска фронта взяли в плен до 15000 немецких солдат и офицеров, захватили 464 орудия и большое количество другого вооружения и военного имущества.

В ходе наступления войска фронта овладели в немецкой Силезии городами: Нойштадт, Козаль, Штейнау, 3ольц, Краппитц, Обер-Глогау, Фалькенберг, а  также с боями заняли более 400 других населенных пунктов.

В боях при прорыве обороны немцев и овладении названными городами отличились войска ... саперы генерал-полковника инженерных войск Галицкого, полковника Кордюкова.

За отличные боевые действия объявляю благодарность руководимым Вами войскам, участвовавшим в боях при прорыве обороны немцев и разгроме войск противника юго-западнее Оппельн.

Вечная слава героям, павшим в боях за свободу и независимость нашей Родины! Смерть немецким захватчикам!

ВЕРХОВНЫЙ ГЛАВНОКОМАНДУЮЩИЙ

Маршал Советского Союза                                                                  И.Сталин

МОСКВА, КРЕМЛЬ 22 марта 1945 г.

 

Приятно вспомнить  то время, когда ты был молодой и здоровый!

 Как-то в середине 80-х годов прихожу вечером домой, и моя дочь Маша мне говорит: «Тебе звонили поляки-туристы, они прибыли из польского города Равича, остановились в интуристской гостинице "Красная" и просили тебя завтра приехать к ним». Вместе с моим однополчанином из 68-й гвардейской танковой бригады, взяв пол-литра водки, мы встретились с этими поляками. Несколько лет тому назад, по случаю юбилея освобождения нашей бригадой города Равича, я посылал поздравление жителям Равича, но ответа не получил. И вот сейчас поляки  разыскали меня. Они приехали в составе туристической группы.

Но меня ждало разочарование. Всем им было лет по 20-30, т.е. они родились спустя 10-20 лет после войны. О чём с ними было говорить? Я рассказал им, как мы освобождали город Равич, по какому маршруту двигалась наша танковая рота через весь город к западному железнодорожному вокзалу. Когда распили мою поллитра, - разговорились. Один поляк, которому ко времени освобождения города было лет 10, пристал ко мне с вопросом - на каком танке я был, на первом или втором, когда наши танки с десантом сапёров-штурмовиков с боем продвигались по его улице, поливая мечущихся немцев огнём из пушек, пулемётов и автоматов?

Я не помнил, на каком танке я тогда сидел, ведь тогда в январско-мартовском наступлении 1945 года 1-го Украинского фронта, наша бригада находилась в передовом отряде 4-й гвардейской танковой армии. Мы шли первыми и освободили десятки населенных пунктов, в том числе и много небольших городков.

На мой вопрос «Какое это имеет значение?» поляк пояснил, что когда танки проходили мимо его дома, то со второго танка десантник выстрелил очередью из автомата по тому окну, где он смотрел на улицу, но к счастью пули прошлись сантиметров на 10 выше его головы и никого не задели.

Пришлось по такому случаю, чтобы не омрачать польско-советскую дружбу, бежать в ближайший магазин и покупать вторую поллитру (поляки более русских охочи до дармовой выпивки). Расставаясь, мы клятвенно обещали писать друг другу письма, но это обещание так никем и не было выполнено. Вот так война проклятая напомнила  о себе спустя долгие годы! Не стал я ему рассказывать, что в конце 1944 года немцы изобрели грозное противотанковое оружие фаустпатрон, состоящее на вооружении одиночного бойца. При бое в городе фаустники поражали танки с крыш, чердаков, окон, подвалов, из-за забора или других укрытий. Поэтому перед наступлением нас инструктировали, что при бое в городе десантник должен без промедления стрелять из автомата туда, где даже что-то пошевелилось, что и сделал мой десантник.

 

 

«Солдат с пути сворачивать не вправе…,

Раскройте, распахните же сердца

Для строк скупых о подвигах и славе.

Вы молоды. Уверены. Сильны.

У Вас свои веселые рассветы.

А я еще не вышел из войны.

Еще не все мои друзья воспеты.»

 

 

 

9 МАЯ  В  МОСКВЕ.

 

      Москвичи тоже почувствовали на себе грозное дыхание войны. С началом войны Москва была объявлена на осадном положении, было введено затемнение. С наступлением вечера город погружался в темноту, нигде ни одного огонька. Продовольственные и промышленные товары распределялись по карточкам. 800 тысяч москвичей ушло в Вооруженные Силы, 800 из них получили звание Героя Советского Союза.

           За время войны вражеская авиация произвела 134 массированных налета на Москву, в которых участвовало 9 тысяч самолетов, но к городу прорвались лишь 243 самолета. При отражении налетов было уничтожено 1392 самолета.

           На город было сброшено около 1800 фугасных и 120 тысяч зажигательных бомб, в результрате чего были разрушены сотни зданий, возникло 45 тысяч пожаров, погибло свыше 2 тысяч москвичей, из них только в Кремле более 100 человек.

           9 мая 1945 года моя жена Нина Дмитриевна и ее старшая сестра Наталья Дмитриевна,  коренные москвички, узнав по радио о победе, побывали на Красной площади в Москве. Рассказывает Нина: ‘ Я заканчивала учебу в 10-м классе средней школы. Мы в школе и дома готовились к этому долгожданному дню. Радио ежедневно сообщало сводки советского информационного бюро (совинформбюро) о продвижении наших победоносных войск все ближе и ближе к логову зверя – столице фашистской Германии – Берлину.

           Мы знали, что победа непременно придет, а когда 9 мая она наступила, это был словно шок! Ведь больше не будет войны, будет мирное время! Мы ждали этого дня четыре долгих года самой кровопролитной и разрушительной в истории человечества войны. И этот день наступил!

           В этот первый день мира на главной площади столицы собрались десятки тысяч москвичей и приезжих. Как говорится и стар, и млад. Люди стояли почти вплотную. Ликованию не было предела. Кричали:’Победа! Победа! Ура! Ура! Ура!’ Незнакомые друг другу люди обнимались, целовались, хлопали друг друга по плечам. На возбужденных лицах и радость, и слезы.

           Особенно доставалось тем, кто был в военной форме, да еще с орденами и позвякивающими медалями. На одном молодом красавце лейтенанте с артиллерийскими эмблемами на погонах и медалью ‘За отвагу’ на груди девушки повисли, словно гроздья винограда. Сколько ему тогда перепало крепких объятий и поцелуев – не счесть! Тут же немолодой уже капитан авиации с орденом боевого Красного Знамени на груди скупил у продавца из лотка все мороженое и раздавал его всем желающим полакомиться.

           Какой-то инвалид с двумя желтыми нашивками на пиджаке, обозначающими тяжелые ранения, что-то кричал, вскидывал кверху костыли и тряс ими над головой. В другом месте кого-то качали – подкидывали кверху. Многие были навеселе. В разных местах площади гремели военные и гражданские оркестры, исполняя песни военных лет. Кто-то пел, кто-то плясал, а кто-то плакал.

            Хорошо отражает настроение людей в этот Великий День стихотворение «День Победы».

 

 

«День Победы, как он был от нас далек,

Как в костре потухшем таял уголек.

Были версты обгорелые в пыли.

Этот день мы приближали, как могли.

 

Этот день Победы порохом пропах,

Это праздник с сединою на висках.

Это радость со слезами на глазах.

 

                День Победы!

                День Победы!

                День Победы!»

 

 

              Особенно запомнился на всю жизнь помпезный вечерний праздничный салют в Москве в ознаменование Победы – 30 залпов из 1000 артиллерийских орудий, сопровождаемых озарявшим небо фейерверком разноцветных сигнальных ракет и подсветкой лучами зенитных прожекторов.

 

 

                                                      

 

 

ЛЮБИТЕ СОБАК.

 

Как говорится, собака обладает всеми достоинствами человека  и не имеет его недостатков. Чем больше узнаешь людей, тем больше  начинаешь любить собак.

У собаки больше  хороших человеческих качеств, чем у людей (Ален Делон).

            Собака – друг человека и недаром один мудрец сказал: «Купи собаку. Это единственный способ приобрести любовь за деньги». Главное в собаке – глубочайшая убежденность при самых скромных средствах выражения. Если бы собака заговорила, то человек потерял бы своего лучшего друга.

Была в нашей бригаде отдельная рота вожатых собак-миноискателей. В роте два взвода, в каждом - 30 вожатых с собаками, ветеринарный фельдшер с аптечкой и собачья походная кухня. Каждой собаке полагалась определённая норма продовольствия, в том числе, костей и мяса.

У собаки обоняние в 1000 раз сильнее, чем у человека и она чует взрывчатое вещество - тол, закопанный в землю на глубину 1-го метра. Ну, а мины маскируют слоем земли в 2-3 см. Отысканию мин собак обучали в специальной школе под Москвой. Действуют они так: вожатый ведёт собаку на поводке длиной в 10 метров. Такой длинный поводок нужен для того, чтобы при взрыве мины под собакой не пострадал сам вожатый. Обнаружив мину по запаху взрывчатого вещества, собака садится головой к ней, а подошедший вожатый втыкает флажок, к которому потом подойдёт сапёр и разминирует мину. Бывало, что собаки взрывались на противопехотных минах, действующих даже от небольшого прикосновения или нажима. В таком случае в очередном приказе по бригаде, в одном из пунктов, писалось: «Снять с котлового довольствия и исключить из списков бригады ввиду смерти суку Альму, 1940 года рождения, кобеля Барса, 1939 года рождения». Собак за их опасную работу не награждали. Вместо них награждали их вожатых медалями “За отвагу” или “3а боевые заслуги”. Но шутники находятся везде и отдельным собакам солдаты вешали на ошейник немецкие кресты и медали. Собаки были нескольких пород, но в основном - немецкие овчарки.

Конец наших собак был трагичен. Кончилась война. Бригада дислоцировалась в австрийском городе Тульнн, на берегу Дуная. Сверху пришло распоряжение: собачью роту расформировать. Вожатых без собак передать в другую часть. Наиболее полюбившихся 3-4-х собак оставили при батальонных кухнях, а от остальных надо было избавляться. И способ нашли. 50 собак на лодках перевезли на другой берег голубого Дуная, высадили. Собаки - умные животные, они умнее, чем мы о них думаем, Собаки поняли, что их бросают. Одни залаяли, другие завыли, третьи бросились в воду и поплыли за лодками, но быстрое течение сносило их. Этим всё и закончилось.

Вспоминается и другой случай с собаками, прямо противоположный этому.

В феврале 1934 года пароход «Челюскин», на борту которого находилась арктическая экспедиция, был зажат льдинами вблизи Берингова пролива в Северном Ледовитом океане и затонул.

На льдине остались 111 человек, среди них семь женщин и двое детей, а также 50 ездовых собак, возивших нарты. В тяжелых условиях полярной зимы, в пургу и метель семь советских летчиков вывезли на самолетах людей на материк. За беспримерный героический подвиг все они были награждены высшей степенью отличия, недавно учрежденным званием Героя Советского Союза. Среди них был Василий Сергеевич Молоков, вывезший последнюю партию людей.

Но на льдине остались собаки, верно служившие людям. Они были обречены. Подняв головы, они, понимая, что люди бросают их на верную смерть, провожали последний самолет протяжным тоскливым воем. Молоков все это видел.

На Большой земле Молоков попросил командира полка вылететь за собаками, но получил отказ. А Василий был собачник. Любители собак знают, что это такое. И он вопреки приказу вылетел за собаками. Иначе он поступить просто не мог.

Риск был большой. На движущейся льдине могли произойти изменения, препятствующие посадке или взлету самолета. Василий рисковал не только собственной жизнью, но и самолетом. А это уже грозило трибуналом.

Когда самолет сел на льдину, собаки с радостным лаем плотным кольцом окружили летчика. Боже мой! Что тут было! Жалко не было здесь фотографа. Это был бы уникальный фотоснимок. Собаки лизали ему лицо, руки, терлись заснеженными мордами об унты и сами прыгали в открытый бортовой люк, понимая, что пришло спасение.

За нарушение приказа Молотову был объявлен выговор, а за спасение собак он был отмечен Большой  золотой медалью Международного общества защиты животных. В Отечественную войну генерал – майор авиации Молоков (1895 – 1982) успешно командовал авиационной дивизией ночных бомбардировщиков и за боевые заслуги был награжден 9-ю орденами. Его подвиги описаны в книге «Навечно в сердце народном». Минск, 1984г.

Летом 1944 года наш батальон действовал в полосе наступления 3-й гвардейской армии генерал-полковника,  Героя Советского Союза Гордова, известного тем, что из 10-ти имеющихся боевых орденов он имел три ордена Суворова 1-й степени, в то время, как сам Главнокомандующий Вооружёнными силами СССР Генералиссимус Сталин имел лишь один такой орден. Однако это отличие не спасло его, а скорее погубило, когда он в 1949 году, будучи командующим Приволжским военным округом, ночью, в спальне, своей жене непочтительно охарактеризовал Сталина, что было зафиксировано подслушивающим устройством и доложено Сталину. За это  Гордов был расстрелян в подвале Лубянки в 1951 году.

В этой же 3-й армии какое-то время нашим соседом был

2-й отдельный Келецкий ордена Александра Невского полк дрессированных собак специальной службы. По служебным вопросам мне, как исполнявшему поручения командира батальона, приходилось бывать в этом полку и, как любителю собак, увидеть там много интересного. Полк состоял из 3-х батальонов, батальон из трёх рот, в роте по два взвода, во взводе 30 вожатых с собаками. Приближение такого "собачьего" полка, состоящего из  500-600 собак разных пород, выясняющих отношения между собой было слышно за несколько километров из-за их многоголосого лая. Они не только участвовали в разминировании минных полей, как наши собаки, но и проверяли на предмет обнаружения мин фронтовые дороги, промышленные и сельскохозяйственные постройки в городах и сёлах. Так, один вожатый собаки минно-розыскной службы, с помощью собаки обнаружил и разминировал 16 противотанковых и 80 противопехотных мин. Он обеспечил продвижение наших танков и пехоты без потерь и без задержки. За это был награждён медалью «За отвагу».

Были в полку боевые собаки-истребители танков. На туловище собаки надевают брезентовый пояс с карманами, в которых находится  4 кг. взрывчатого вещества. Наверху - антенна высотой 40 см. При приближении танка на расстоянии 200-400 метров собаку спускают с поводка и она, как её дрессировали, бесстрашно мчится под днище танка, где самая тонкая броня. Антенна под днищем сгибается, срабатывает боевой рычаг и тол взрывается. Танк подрывается, экипаж его гибнет. Естественно, от собаки ничего не остаётся. Приучают к этому собаку в специальной школе путём голодания. Два дня дают только питьё, потом подводят к учебному танку с работающим мотором, где под днищем лежат косточки, дают понюхать, затем отводят метров за 400 и пускают, да не одну, а несколько, и они наперегонки мчатся под танк. И так в течение двух месяцев. Немцы быстро распознали этот способ уничтожения танков и при виде собак стреляли по ним из всех видов оружия. За войну подобными собаками, не только этого полка, а и десятков других «собачьих» частей, было уничтожено 300 немецких танков и самоходных орудий.

Собаки ездовой санитарной службы вывозили с поля боя тяжело раненных. Нартовая упряжка из трёх собак тащила стандартные санитарные носилки, которые зимой были на лыжных полозьях, летом на колёсиках. Упряжка с вожатым или без него под многослойным огнём противника подъезжала к раненому, тот взбирался на носилки, и упряжка доставляла его в батальонный или полковой медицинский пункт. Причём к туловищу одной из собак прикреплялся медицинский пакет, которым раненый мог воспользоваться при необходимости. Одна такая упряжка в этом полку за день боя вывезла 14 тяжело раненных на расстояние 2-х км.

Четвероногих друзей с их обострённым не только чутьём, но и слухом, использовали для связи и охранения. Собаки во время боя доставляли боевые донесения от командира батальона до командира полка. Одна такая собака за год службы доставила около 500 донесений.

Другая собака под городом Гороховым Волынской области, доставляя донесение, была ранена, осколком снаряда ей оторвало часть передней ноги, но донесение она всё-таки доставила и на трёх ногах. Обратно эти связные собаки доставляли на передовую боеприпасы, продовольствие, газеты, письма, махорку.

Сторожевые собаки ночью или в ненастную погоду охраняли наши минные поля от их разминирования вражескими сапёрами. Вожатого со сторожевой собакой нередко брали в сторожевое охранение, которое находилось впереди наших окопов на 50-100 метров и состояло из 5-ти бойцов во главе с сержантом, ручного пулемета и ракетницы.

Сторожевое охранение, обязанное предупредить приближение немецкой разведки, должно по идее не спать всю ночь. Но попробуйте в молодые годы всю ночь пролежать на земле и не уснуть? Вожатый собаки тоже засыпает, но свою руку кладёт на спину собаки. Заслышав приближение посторонних, собака приподнимается, напрягается и тихонько рычит. Вожатый просыпается, будит остальных, внезапно для противника выпускается ракета, освещающая местность, и по противнику открывается стрельба на поражение.

Тут же просыпаются бойцы, находящиеся позади в траншее, и изготавливаются к стрельбе. Придавались вожатые со сторожевыми собаками и конвоирам, ведущим в тыл пленных немцев. От собаки не убежишь.

Иногда вожатый сторожевой или связной собаки сопровождал группу разведчиков, идущих на задание в тыл врага. Выявленные разведчиками неотложные сведения о противнике зашифровывались, закладывались в карманчик ошейника, и собака в ночное время быстро доставляла эти сведения командованию.

24-го июня 1945 года в Москве на параде Победы, по Красной площади вместе с победителями шла колонна вожатых со служебными собаками, которые на своих четырёх лапах вынесли все тяготы минувшей войны. Шли в ногу с вожатыми Альмы и Барсы, вывезшие с поля боя 700 тысяч раненых бойцов и командиров, обнаружившие четыре миллиона мин и фугасов, доставившие 120 тысяч боевых документов.

Как писал О. Козырев в газете «Киевский вестник» 16 августа 2005 года, на параде Победы позади собачьей колонны шел воин, несший на шинели немецкую овчарку. Дело в том, что эта собака по имени Джульбарс прославилась на фронте, обнаружив в разное время 468 мин, за что была удостоена правительственной награды медали «За боевые заслуги» (единственный случай за войну).

Ко дню парада Джульбарс из-за болезни был настолько слаб, что пройти в колонне по площади не мог. Об этом доложили командующему парадом дважды Герою Советского Союза Маршалу К.К. Рокоссовскому, который затем сообщил И.В.Сталину. Верховный Главнокомандующий распорядился : «Пусть эту собаку пронесут по Красной площади на моей шинели». Так, за колонной вожатых со служебными собаками шел на параде главный кинолог Международной федерации служебного собаководства А.П. Маловер, неся на руках знаменитого Джульбарса на шинели генералиссимуса. Ему принадлежит высказывание «Люди предают – собаки никогда!».

О преданности собак человеку свидетельствует и такой факт. Во Франции в 1100 году барон Монморанси учредил для своих вассалов специальный Орден Пса, которым награждались самые преданные барону  французские рыцари.

9 Мая 2005 года на параде в Москве на Красной площади в ознаменование 60-летия Великой Победы над фашизмом также прошла колонна вожатых с дрессированными служебными собаками.

В начале войны работники Одесской киностудии, эвакуироваясь в Ташкент, вместе со всем «киношным» оборудованием, увезли с собой и двух собак – дворняжек, прижившихся на киностудии, а в 1944 году собаки вместе с киностудией возвратились в красавицу Одессу.

Человечество вообще в огромном долгу перед этим  симпатичным зверем. На протяжении всей истории и в труде, и в бою собака шла бок о бок с человеком. Причем там, где опасно, шла первой: на зверя, на бандита, под танк, на  болезнь, в космос … Вспомните, первые в космосе «Белка» и «Стрелка».

Англичане – известные любители и ценители животных в центральной части Лондона поставили памятник животным – солдатам, которые на протяжении столетий служили армии британцев. Памятник представляет собой скульптуру из бронзы лошади, собаки и двух нагруженных мулов, использовавшихся в разных войнах.

 В июле 1945 года в Ленинграде была организована выставка служебных собак. На почётном месте сидела овчарка Дина с умными глазами. Надпись возле неё гласила, что она обнаружила пять тысяч мин. В том же Ленинграде, в музее инженерных войск, размещающемся в Кронверке, что рядом с Петропавловской крепостью, выставлено чучело собаки с надетым на неё антенной и боевым снаряжением для взрывчатого вещества для уничтожения танка. Чучело собаки-ищейки с надетыми на неё десятками медалей, выставлено и в нашем музее истории Одесской милиции.

О собаках, я много говорю потому, что очень их люблю, и в моей жизни всегда были собаки. Исчезала одна собака, на её место появлялась другая. Припоминается такая история. В 1948 году я со своим другом Николаем Полевым (впоследствии он стал доктором юридических наук, заслуженным юристом России, профессором Московского университета), будучи слушателями военно-юридической академии, жили в Москве на частной квартире, на знаменитом Сивцевом Вражке. Кстати, на этой улице жили многие известные деятели России и в том числе Сергей Есенин. Писатели Ильф и Петров поселили там своего героя Остапа Бендера в романе «Двенадцать стульев».

Жили мы в двухкомнатной квартире. Хозяйка жила в проходной комнате, а я с Николаем в дальней. Муж хозяйки в прошлом был генерал, командир корпуса, расстрелянный в 1938 году, как враг народа. Нередко хозяйка рассказывала нам о своей бывшей хорошей довоенной жизни. Она тоже всё время тогда держала собак и показывала нам их фотографии. А тут я узнал, что проживавший по соседству адъютант сына Сталина – Василия, продает породистого взрослого красивого доберман-пинчера за 150 рублей. Это две мои месячные зарплаты. Мне страшно захотелось заполучить этого пса.

Николай возражал, говоря, что он собачий дух не переносит, что нормальные люди держат собак во дворе, да и как жить с ней в одной комнате на частной квартире, да и когда тебе с ней заниматься, когда мы большую часть дневного времени проводили на занятиях в Академии. Мне стоило большого труда уговорить его и хозяйку, разрешить взять собаку. Собаку я приобрёл, но ненадолго. Она не выдерживала моего длительного отсутствия и делала большие лужи на полу и почему-то возлюбила в отсутствии жильцов спать на хозяйкиной постели, оставляя на ней вмятины и шерсть.

 Хозяйка этого перенести не смогла, и мне пришлось продать собаку за бесценок. Знавал я и одного человека, который имел 22 собаки. И когда люди этому удивлялись - зачем ему так много собак, - он объяснял: «Знаете ли, они все ведь очень разные, но ни одна из них меня не предаст и мне не изменит».

Еще когда я жил в Днепропетровске, мне было 14-15 лет, у меня была собака Бетка породы доберман-пинчер. Она удивляла всех тем, что вслед за мной залезала на второй этаж здания облвоенкомата по лестнице, где перекладинами служили железные прутья, а также сама по ним и спускалась. Времени с этой собакой я проводил много, а в школе учился плохо. Отец решил, что в этом виновата собака, и шофер по приказанию отца куда-то отвёз её. Еле-еле уговорил я шофера сказать, куда он отвёз Бетку. К этому времени прошла уже неделя. И всё-таки я поехал за ней и нашёл её в селе за 30 километров от города. Она лежала у развилки дорог и ждала меня. Радость обоюдная нашей встречи была неописуема.

Привязанность к этой собаке у меня была настолько большая, что при переезде нас из Днепропетровска в Одессу я настоял, чтобы Бетку мы взяли с собой. При эвакуации из Одессы в июле 1941 года Бетку взять с собой мы не смогли, так как ехали в товарном поезде и в переполненной людьми теплушке. Женщины с детьми были категорически против, чтобы в вагоне ехала собака. Бетка осталась с отцом, и он держал её в райвоенкомате на Комсомольской улице, ныне Старопортофранковская. При разрыве бомбы Бетка была парализована на задние ноги и ходить не могла, а только ползала.

Чтобы прекратить её мучения, отец перед эвакуацией приказал шоферу застрелить Бетку. Но у него  решимости не хватило, и он решил утопить её в озере. Положил Бетку в мешок с камнем, завязал и бросил в озеро. Но стиравшие поблизости бельё женщины решили, что он топит ребёнка, подняли крик и заставили его вытащить собаку. Бетка жила при отце до тех пор, пока его самого не контузило, в связи с чем он был эвакуирован теплоходом в Севастополь. Конец Бетки не известен.

Другая наша собака - обезьяний пинчер по кличке Ярик отличался не только несносным характером, но и тем, что «пел», (скулил) под музыку скрипки или баяна, но на улице крупно поссорился с немецкой овчаркой и был ею разорван.

Был еще «двор терьер». Звали его Малыш. Взяли его от ощенившейся беспризорной суки, с которой подружился мой сын Толя. И когда Толя по улице Львовской шёл в школу, в первый класс, за ним бежала провожать эта сука, а за ней цепочкой друг за другом семеро щенят мал-мала меньше.

Прохожие останавливались и провожали взглядом эту кавалькаду. От школы эта семейка возвращалась самостоятельно. Причём Малыш, как самый маленький, бежал последним. За малый рост и сообразительность его пожалели и оставили у себя.

Когда я служил в Польше, то незадолго до смерти Сталина, я был в командировке в восточной Германии и там узнал, что можно приобрести за 100 марок трёхмесячного щенка породы боксёр. Страсть к породистой собаке превзошла все другие интересы, и я в следующей поездке купил этого щенка, хотя за эти деньги можно было купить костюм себе или жене, часы или велосипед.

Мой товарищ по номеру в военной гостинице, где я жил в гарнизоне военно-морской базы "Свинемюнде", не пожелал, чтобы с нами жил щенок, который к тому же не был приучен к опрятности и гадил в комнате.

Мне пришлось в течение месяца, до моего отъезда в отпуск к родителям в Одессу, держать его в подвале дома. В подвале было темно и грязно и, когда я на следующий день пришел в подвал, щенка там не оказалось. Своей мощной  башкой он выбил стекло в окне и вырвался на волю. С трудом я поймал его, водворил на место, забив окно досками. Возможности держать собаку здесь я не имел, так как часто ездил в командировки.

Подошло время моего отпуска, и я пошел к ветеринару за справкой о здоровье собаки, без которой на неё не дадут железнодорожного билета. В справке мне отказали, так как у собаки коньюктивит на глазах. Что делать? Жизнь приучила меня не отступать перед трудностями, а преодолевать их. Решил провезти щенка через две границы тайно. С неделю, по несколько раз в день, я тренировал щенка, чтобы он минут 5 находился в закрытом чемодане и преуспел в этом. На польской и советской границах перед приходом в вагон пограничников и таможенников, я выпускал щенка из вагона, а после их ухода вновь забирал щенка к себе. Щенок уже привык ко мне и мои команды исполнял. Дождавшись, когда до отправления поезда из Бреста осталась одна минута, я вошёл в вагон, поставил чемодан со щенком на свою нижнюю полку и тут же вышел из вагона, чтобы войти в него тогда, когда поезд тронется. Когда поезд тронулся, и я вошел в вагон, то увидел около моей полки человек десять пассажиров и проводницу, которые напряжённо смотрели на мой чемодан.

На вопрос «В чём дело?» все наперебой отвечали, что когда поезд ещё стоял, чемодан вдруг зашатался. Увидевшие это удивленные пассажиры позвали проводницу и решили, что в чемодане ребёнок или взрывное устройство. Когда я раскрыл чемодан, и все увидели щенка благородной породы, который тут же начал чесаться, все облегчённо вздохнули, а проводница, на радостях, простила мне, что я сел в вагон без билета на собаку. Моим родителям эта собака не понравилась. Главное то, что она не лаяла. Собака содержалась у них без привязи, когда хотела, убегала со двора, а потом и совсем пропала. Когда в письме мои родители сообщили об этом, я очень горевал. Столько преодолеть трудностей, чтобы привезти её за тридевять земель и всё понапрасну!

Старый солдат о чём бы не говорил, всё сведёт к рассказу о войне. Заканчивая о собаках, должен сказать, что в армии на фронте и в тылу помогали громить коричневую фашистскую чуму и другие животные - наши меньшие братья. В воинских частях использовались миллионы лошадей. Только одних кавалерийских дивизий было в нашей армии 85. Лошади были даже на флотах и флотилиях в береговой службе.

На крайнем Севере действовали «оленьи бригады», перевозившие на нартах по глубокому снегу воинов и воинские грузы.

На юге, под Сталинградом, была на фронте "верблюжья бригада». 300 верблюдов транспортировали воинские грузы. Я уже говорил ранее, что к перевозке воинских грузов и даже орудий и миномётов привлекались на фронте волы. Мне самому пришлось видеть в конце войны, в феврале 1945 года, как, растянувшись на целый километр, передвигался по берлинской автостраде миномётный полк. Мимо мчались на Запад "студебеккеры", "шевроле", "форды", "доджи", "виллисы", а рядом тянули на санях 120-ти мм миномёты и боеприпасы к ним волы!

 Если уж говорить о том, кто помогал советскому воину раздавить немецко-фашистскую гадину, то нельзя не упомянуть об имевшем место уникальном случае на войне.

В сентябре 1941 года при отступлении советских войск из вольеров знаменитого заповедника Аскания – Нова были выпущены на свободу все животные и сотни ядовитых змей, собранных со всех континентов земли. Не зная об этом, в этом посёлке разместился в зданиях штаб 11 немецкой армии во главе с командующим – любимцем Гитлера, генерал-фельдмаршалом Эрихом фон Манштейном.

 Во время неожиданного налёта советских бомбардировщиков и бомбёжке посёлка немецкие генералы и офицеры в спешке пытались укрыться в щелях и траншеях, вырытых ещё советскими бойцами. Но там их встретили грозного вида змеи, которые, приподнявшись, яростно раскачивали головами, издавали злобное шипение и глядели на незваных пришельцев холодным ненавидящим взглядом. Убоявшись этих гадов, офицеры и генералы не решились воспользоваться укрытиями и, повернувшись вспять, предпочли встретить смерть от осколков, разрывавшихся советских бомб.

История войны зафиксировала и такие курьезные случаи:

Когда немцы бомбили Москву, то много зажигательных бомб попало на территорию зоопарка. Работники зоопарка не справлялись с их тушением. Видя такое дело, слон Шанго хоботом набирал воду из резервуара и водой тушил зажигалки.

В селе Подольское Каменец – Подольского района Хмельницкой области отчаянный петух – драчун бросился на незваного оккупанта, пришедшего во двор ловить кур. Опешивший от неожиданного нападения гитлеровец стал отмахиваться от разъяренного петуха прикладом заряженной винтовки, держа ее за ствол. Но петух прыгнул на винтовку, зацепил когтем курок, произошел выстрел, пуля попала прямо в сердце. Немец погиб. Все присутствующие замерли. Ведь согласно расклеенным по селу объявлениям за одного убитого немца подлежали расстрелу 100 местных  жителей. Но обошлось. Солдаты – очевидцы убедили немецкое командование, что люди невиновны.

Так будем же добрыми к братьям нашим меньшим!

 

 

ДУБНО - ЛЬВОВ.

 

Закончилась война. Радость была неописуема! Прозвучали победные салюты автоматных очередей и пистолетных выстрелов. Первые ночи спокойного сна и радостного чувства, что такая страшная война окончилась, и ты остался жив. Кто такое волнение испытал, тот поймёт меня. А кто не испытал, пускай славит Бога, что уберёг от этого.

Вызывало чувство гордости и то, что Указом Президиума Верховного Совета СССР от 9 мая 1945 года все воины нашей бригады были награждены медалями «За победу над Германией», «За взятие Берлина», «За освобождение Праги». А некоторые офицеры, в том числе и я, Чехословацкой медалью «За храбрость» и Польской медалью «За Нейссе, Вислу и Балтику».

Предположение медиков подтвердилось, осколок, засевший глубоко в теле, вовлёк за собой материю и вату от моей одежды, что вызвало нагноение раны. В полевых условиях бригадного лазарета, где я находился, дальнейшее лечение мое оказалось безрезультатным. Рана не заживала. Я подал рапорт о разрешении мне долечиваться по месту службы моего отца в городе Дубно Ровенской области, где отец был городским военным комиссаром и одновременно начальником гарнизона. Разрешение было получено и я, тепло попрощавшись со своими боевыми побратимами, выехал в город Дубно. Военного госпиталя в городе не оказалось и я, живя у отца, долечивался в городской больнице.

В июле месяце встал вопрос о назначении отца на полковничью должность - начальником курса (факультета) Новосибирских курсов усовершенствования офицерского состава местных органов военного управления (военкоматских работников).

 К тому времени рана моя уже поджила, и чтобы я не болтался без дела, отец направил меня в командировку отвезти его личное офицерское дело в штаб Сибирского военного округа в город Новосибирск. Когда я приехал в Новосибирск и встал на учёт к местному военному коменданту, внезапно объявили о войне с Японией. Это было 8 августа 1945 года.

Комендант, ничего не объясняя, задержал мой отъезд в Дубно. Я встревожился. Никто же не знал, что война будет такой скоротечной, ведь Япония четыре года успешно воевала с Америкой и с Англией. Я решил, что меня задерживают с отправкой в связи с возможностью направления на новую войну, хотя я сыт по горло и прошедшей войной. Но через неделю война с Японией закончилась, и я возвратился в Дубно, а отец поехал в Новосибирск.

По возвращении я был направлен в резерв артиллерии Львовского военного округа, где в дивизионе офицерского состава пробыл около двух месяцев. Резерв находился в местечке Дубляны, под Львовом, сейчас в этом здании размещается сельскохозяйственная академия. Там же я получил назначение для продолжения службы в 147-ю стрелковую Станиславскую ордена Богдана Хмельницкого дивизию, которая дислоцировалась в городе Бердичеве. Казармы были на окраине города, на так называемой Лысой горе. Дивизия входила в 102-й стрелковый корпус (штаб в г.Житомире) 13-й Армии(штаб в

г. Ровно).

 

«Отец, расскажи мне о прошлой войне.

Прости, что прошу тебя снова и снова.

Я знаю по ранней твоей седине,

Как было безжалостно там и сурово.

Отец, расскажи мне о друге своем.

Мы с ним  уже больше не встретимся в мае.

Я помню, как в праздник вы пели вдвоем

Военные песни притихнувшей маме.

Отец, я их знаю давно наизусть.

Те песни, что были твоею судьбой,

И, если тебе в подголоски гожусь,

Давай мы споем эти песни с тобою.

Я часто ловлю твой внимательный взгляд,

Когда ты глядишь на друзей моих шумных.

А годы, как старые раны, болят,

С которых в войну началась твоя юность.

Отец, раздели со мной память и грусть,

Как тихие радости с нами ты делишь,

Позволь, в день Победы я рядом пройдусь,

Когда ордена ты, волнуясь, наденешь».                                        

                                       Андрей Дементьев.

 

 

БЕРДИЧЕВ - ЖИТОМИР.

 

Командующим 13-той армией  был генерал-полковник, Герой Советского  Союза Н.П. Пухов, кавалер 13-ти орденов (1895 – 1958). Впоследствии Пухов был командующим Одесским военным округом (1948-1951). Он принадлежал к той когорте военачальников, которые выполняли невыполнимые задания.

Верховный главнокомандующий Вооружёнными Силами Советского Союза в период Великой Отечественной войны

И. В. Сталин придерживался такого метода подбора кадров. Кто не справился с выполнением боевой задачи, тот уходил, уступая место другому. Пухов справлялся. Подтверждением этому служит пример с командующими 13-й армии.

 С июня по декабрь 1941 года, то есть за полгода, командующими этой армией были  генерал-лейтенант

П. М. Филатов, генерал-лейтенант Ф.Н. Ремизов, генерал-лейтенант В.Ф. Герасименко, генерал-майор А. М. Городнянский, и с января 1942 года по май 1945 года Н. П. Пухов.

Приказом командира дивизии меня назначили командиром 1-го огневого взвода, старшим на 2-й батарее 76 мм противотанковых пушек ЗИС-3,  2-го дивизиона 379-го ордена Красной Звезды артиллерийского полка 300-й артиллерийской бригады. По счёту это был уже 9-й взвод, которым я командовал после училища.

Начались учебные занятия. Потекли дни похожие один на другой, Трёхэтажные казармы на Лысой горе располагались четырёхугольником, а посредине был плац, где проводились строевые занятия и артиллерийские тренажи.

В памяти осталась такая картина: по диагонали через плац идёт девушка. На неё наведены стволы шести 76-мм противотанковых пушек. Я подаю команду: «По Таньке, наводить в основание, бронебойным, три снаряда, беглый огонь!. Шесть командиров орудий громко повторяют мою команду. Шесть орудийных стволов непрерывно следуют за девушкой. И так продолжается до тех пор, пока "Танька" не скроется за казармой.

 От сослуживцев узнал, что дивизия из Чехословакии шла в Бердичев в пешем строю. По железной дороге спешно вывозили из Германии в вагонах и платформах станки, скот, различные трофеи. Полки шли походным маршем при развёрнутых боевых знамёнах, под бравурные звуки полковых оркестров, воины при орденах и позвякивающих медалях, с песнями.

Позади оставались тысячи могил наших павших боевых побратимов. Воины - победители пешком преодолели более тысячи километров, пока дошли до Бердичева. В каждом городе, крупном селении армию - освободительницу встречали и провожали цветами и непритворной радостью. Гремели оркестры, звучали песни и страстные речи на митингах.

Во время войны Бердичев был освобождён  44-й гвардейской танковой бригадой, имеющей на своём боевом знамени 7 орденов, удостоенной почётного наименования "Бердичевской". Командиром бригады был дважды Герой Советского Союза полковник Гусаковский.

Бердичев или как его называли между собой "Волынский Иерусалим" или "столица еврейского казачества" (До войны 70% населения города составляли евреи).

 С любопытством я шагаю по его улицам, по которым 100 лет тому назад шёл великий писатель Франции Оноре де Бальзак, и вел свою невесту - польку Эвелину Ганскую, - свою последнюю любовь, в костёл святой Варвары венчаться.

Интересен и такой факт: в Бердичеве, летом 1920 года базировалась американская авиаэскадрилья, воевавшая на стороне поляков и бомбившая колонны красной конницы Будённого.

Прослужил в Бердичеве до ноября 1945 года. Жил на окраине города на частной квартире вместе с двумя лейтенантами - сослуживцами. Хозяин дома всё хотел кого-либо из нас оженить на своих двух дочерях нашего возраста, но ничего из этого не вышло - мы держались стойко.

В Бердичеве произошёл со мной эпизод, который мог закончиться трагически, но, как говорят, Бог миловал. Поздним вечером я провожал  домой девушку с танцев. Она жила на окраине города, на острове среди озера, дорожка к которому шла через густые камыши. Около дома мы постояли, поговорили и наш разговор, видимо, был услышан в доме. Кто-то тяжело начал спускаться по скрипучей лестнице.

"Беги" - сказала девушка. "Это идёт наш постоялец - старшина, у него пистолет".

 Не раздумывая, я быстро прошёл назад по дорожке, а потом сделал несколько шагов в сторону, в камыши. И тут один за другим грохнули в мою сторону три выстрела. Как говорится, пули просвистели мимо уха. Дождавшись, когда старшина и девушка вошли в дом, я побрёл к себе домой на противоположную окраину города, благодаря Бога за благополучный исход.

В нашей дивизии сформировалась артиллерийская бригада, состоявшая из пушечного полка и новых полков - гаубичного и миномётного. В связи с этим бригаду перевели в селение Гуйва, в 7 км от Житомира по Бердичевскому шоссе.

Наступили холода, а в казармах, куда мы прибыли, всё было разбито и растащено. Окна без стёкол, а кое-где и без рам. Дверей нет. Потолки и полы с дырами, стены загаженные, обшарпанные, обгоревшие. Воды нет, света нет. Понемногу стали благоустраиваться. Двери и окна занавесили шинелями и плащ-палатками. Рядовой и сержантский состав, - все участники войны с орденами и медалями на груди, жили зимой в этих казармах, а офицеры на частных квартирах в деревне, в 2-х км. от военного городка.

Однажды, в сумерках я иду домой в деревню. На поле женщины копали картошку. Вижу, из деревни бежит к ним девочка и что-то кричит. Все вдруг бросили работу и побежали в деревню. Придя в дом, от своей хозяйки я узнал, что подростки-пастухи нашли в лесу артиллерийский снаряд, положили на костёр. Кто поумнее, отошёл в сторону. Снаряд взорвался. Двоих убило, несколько было ранено. Вскоре меня и проживавшего вместе со мной однополчанина лейтенанта Алексея Белоусова позвали в дом убитого на помощь. В деревне ведь мужчин почти не было. Я заглянул на останки разорванного взрывом снаряда мальчика, и мне стало не по себе. Одно сплошное окровавленное мясо и белые кости. Из всего этого надо было сделать куклу, похожую на человека, чтобы потом показать родным и похоронить. Я воспользовался тем, что потребовался мужчина удерживать дверь от рвущихся в комнату, где лежали останки погибшего, обезумевших женщин. На это пришлось приложить немало усилий, а Алексей делал куклу. Сделав, что надо было, мы ушли, не побывав ни на похоронах, ни на поминках. Эта обстановка произвела очень тяжкое впечатление. Воина окончилась, а жертвы ее продолжались.

Не раз мне приходилось видеть фронтовиков, которые не могли смотреть на кровь и раны. Некоторых это удивляло, а я понимал фронтовиков. Слишком много крови и смертей видели люди войны и больше уже таких испытаний они не выдерживали.

В свободное время несколько раз ездил в Житомир, любовался старинной архитектурой зданий, костёлами. Житомир основан в 9-м веке. С 1320 года был под властью литовцев, с 1569-под властью поляков и только в 1793 году отошёл к России. Житомир - родина моего любимого писателя Короленко Владимира Галактионовича. Отец его украинец, мать - полька.

В конце 1945 года в полк поступил приказ: рядовой и сержантский состав, имеющий по два и более ранений, увольнять из армии вне всякой очереди. Само ранение, даже после заживления, пагубно воздействует на организм человека. Об офицерах ничего не было сказано, но я призадумался. У меня было три ранения.

Гуйва – глухой, забытый Богом отдаленный провинциальный гарнизон, окружённый лесом. Жизнь офицера в таком захолустном гарнизоне красочно описал Куприн в повести "Поединок''. Вся жизнь протекает в казарме и в строю. Такая жизнь убивает стремление к знаниям и восторженным мечтам. Гарнизонный быт с его невежеством, дрязгами, сплетнями, пьянством, картами губил многих талантливых людей, не нашедших в себе сил противостоять его мелочным соблазнам и угнетающей скуке.

Хотя и смутно, я душой понимал это. Моя натура жаждала иного поприща, чтобы бороться и вскарабкаться наверх, а не плыть по течению, не поддаваться засасывающей трясине мелочей жизни.

Говорят, оптимист изобретает самолёт, а пессимист - парашют. Я отношусь к оптимистам. 5-го ноября прошёл слух, что к празднику годовщины Октябрьской революции офицерам полка дают подарки из привезенных из Германии трофеев. У вещевого склада очередь. Каждому офицеру дают набор яловой кожи на сапоги. Пока я дожидался своей очереди, разглядел в углу склада кучу немецких мелкокалиберных винтовок, внешне полностью похожих на боевые винтовки. По Версальскому договору немцам не разрешалось иметь винтовок сверх определённого количества, и они для обучения новобранцев изготовили мелкокалиберные винтовки, сделанные внешне и по весу как боевые. Я попросил начальника склада выдать мне вместо набора кожи мелкокалиберную винтовку. Он удивился моей непрактичности, но винтовку всё же выдал, сказав, чтобы я получил на неё справку в штабе полка, что я и сделал.

 

 

НЕЛЕГАЛЬНАЯ ПОЕЗДКА В АВСТРИЮ.

 

К тому времени на свои письма о судьбе представлений меня к наградам - орденам Красного Знамени и Красной Звезды я получил ответ от зам. начальника штаба бригады капитана Гонобоблева о том, что Военным Советом 1-го Украинского фронта мне в наградах отказано.

Почему - не сказано. Меня это страшно потрясло и расстроило. Было непонятно, какое я - лейтенант, имел отношение к Военному Совету фронта? Таких как я, у Военного Совета фронта не тысячи, а десятки тысяч лейтенантов! Я решил попытаться съездить в свою штурмовую бригаду и самому разобраться в вопросе об этих наградах.

Не помню уже откуда, но я знал, что 70-я гвардейская самоходно-артиллерийская Невельско-Берлинская  бригада, на самоходках которой воевала наша штурмовая рота и где меня представляли к наградам, дислоцируется поблизости от Житомира в городе Новоград-Волынский. Я решил съездить в эту бригаду и взять там боевую характеристику на меня, с тем, чтобы потом иметь основание ходатайствовать о своих наградах.

Отпросившись у командира полка, я приехал в Новоград-Волынский, разыскал штаб бригады, ночь переспал в солдатской казарме с её тяжёлым душком (солдат кормили, как правило, горохом и чёрным хлебом).

В бригаде большинство людей были новые, но некоторые меня помнили и отнеслись к моему вопросу сочувственно. Мне дали развёрнутую боевую характеристику. Во время войны не было возможности расписывать подвиги, поэтому характеристики писали коротко: «В бою умело командует подразделением, проявляет смелость, Социалистической Родине и партии Ленина-Сталина предан». Да и писали-то характеристики хорошо грамотные штабные писари, а командиры лишь подписывали.

По письмам сослуживцев я знал, что мой батальон и бригада находятся в Австрии, в городах Тульнн и Клойстенейбург, на реке Дунай, куда нужно ехать через Польшу и Чехословакию. К этому времени граница СССР была уже восстановлена, охранялась пограничниками, которые входили в министерство Государственной безопасности. И пересечь границу можно только по специальному пропуску, выдаваемому Москвой.

 Зная, что для меня добыть такое разрешение невозможно, я решил пойти на хитрость, а вернее на авантюру. Я знал, что город Перемышль в сентябре 1939 года отошёл от Польши к СССР, но несколько месяцев тому назад был возвращён обратно Польше. Об этом было сообщено в газетах, но на это мало кто обратил внимание в то буйное, неспокойное послевоенное время. Я решил сказать командиру полка, что моя бригада находится в Перемышле и попросить отпустить меня туда.

О том, как я переберусь через границу, я не думал, надеясь, что на месте разберусь. Но в случае задержания на границе я надеялся оправдаться отпускным билетом, сославшись на незнание правил пересечения границы. Так и получилось. Рапортом я попросил отпуск на 10 дней, чтобы выехать в свою бывшую часть, стоявшую в Перемышле, и узнать о судьбе своих наград.

 Всё было естественно, и разрешение было дано. Оформив отпуск, я выехал во Львов, а оттуда на пограничную станцию. Покрутился там, изучая обстановку.

Вечером залез в товарный вагон поезда, отправляющегося в сторону Польши, и закрыл дверь. В вагоне прижался в правый передний угол и стал ждать. Подошли пограничники, открыли дверь вагона, посветили фонариком, но луч света до меня не дошёл, закрыли дверь и ушли. Вскоре поезд тронулся, и я облегчённо вздохнул. Долго на ногах не простоишь, сидеть не на чем. Лег на пол. Я был в шинели и вооружён пистолетом ТТ с двумя обоймами патронов. Время тогда было неспокойное, много было банд, дезертиров, националистов, воров и все офицеры всегда имели при себе личное оружие.

Вдруг, на ходу поезда я почувствовал, что в противоположном углу вагона кто-то есть. Я выхватил пистолет, загнал патрон в патронник (это было слышно) и спросил: "Кто там? Буду стрелять''. Мне ответили: «старшина Маблер».  Разговорились. Оказывается, польский еврей, старшина нашей армии, также нелегально, как и я, едет в Краков повидать своих родных.

Поезд шёл медленно, с частыми остановками. Я боролся со сном. Заснуть было опасно. Мало кто как себя назовёт. Жизненный опыт заставлял быть настороже. Я лежал на спине, но рука с пистолетом на груди в направлении противоположного угла, палец на спусковом крючке. Под утро всё-таки вздремнул.

Сошли в Кракове. Старшина пригласил меня к себе, помыться, побриться, покушать. Я согласился. Мне предстоял ещё длинный путь по чужим землям и надо было выглядеть в форме. Ранним утром прошлись по древнему Кракову, любуясь его интересной архитектурой.

Проходили мимо университета, в котором учился и работал Николай Коперник. Там и сейчас хранится его книга «О вращениях небесных сфер», в которой он впервые в 1543 году доказал, что земля круглая и вращается вокруг своей оси и обращается вокруг солнца. Только через 300 лет католическая церковь сняла запрет с его учения.

Интересно, что впервые подтвердил воочию утверждение Коперника о том, что земля круглая, наш космонавт-2, Герман Титов.

6 августа 1961 года, пролетая на космическом корабле «Восток-2» на высоте 244 километра над землей, Титов увидел не прямую линию на горизонте, как все мы видим на земле, а дугу, то есть земля была круглой. Об этом он радостно сообщил в центр управления полетов.  Я вспомнил, что Краков, до Варшавы, был столицей польских королей, и в 1813 году его проходили российские войска, гнавшие на Запад остатки разгромленной Наполеоновской армии.

Когда привратница ранним утром открыла дверь в доме, старшина дал ей денег. Я удивился, у нас так принято не было. Потом и у нас это привилось. Дома у него я принял ванну, заряжённый пистолет был рядом со мной. Осторожность превыше всего. Когда выпивали за столом, следил из одного ли графина наливают в рюмку, не отравлено ли спиртное. Но всё обошлось нормально. Я пошёл на вокзал, там отоспался и поехал дальше.

 Вблизи Кракова проезжал мимо немецкого концентрационного лагеря Освенцим, где во время войны содержалось одновременно 250 тысяч узников и было уничтожено 4 миллиона граждан СССР и других стран. Потом были пересадки в городах Брно, Братислава, Вена.

Мой батальон располагался в городке Тульнн, в 40 км от Вены, выше по течению Дуная. Большая радость была встретиться с боевыми побратимами своего взвода, роты, батальона. Пережить такую войну, сотни километров пройти первым навстречу врагу, не прятаться за чужими спинами и после десятков кровопролитных боёв остаться живым! Кто-то не дожил до радостного дня Победы, кого-то тяжело ранило, кто-то пропал без вести.

Особо меня потрясло сообщение, что в том же бою, где я был ранен, уже после меня осколком вражеского снаряда был сражен наповал мой помощник по взводу старшина Королев. За три месяца совместной боевой службы мы крепко сдружились и он для меня был как родной.

 Мои солдаты в боевых орденах и медалях, а у некоторых и по два ордена на груди.

Но как же мои награды?

Осенью 1944 года на Сандомирском плацдарме в мой взвод прислали рядового  Щигарцова. Он был писарем наградного отделения в штабе бригады, что-то там напроказничал, и его прислали ко мне на исправление. Месяца через два его забрали обратно в штаб на ту же должность. И вот сейчас я с ним встретился. В чем дело? Почему мне отказали в заслуженных наградах? Щигарцов порылся в бумагах и показал мне наградные листы на меня. Наградной лист на орден Красное Знамя подписан командиром самоходно-артиллерийской бригады Героем Советского Союза подполковником Корнюшкиным и командующим 4-й гвардейской танковой армией дважды Героем Советского Союза генерал-полковником Лелюшенко. Но сверху красным карандашом кто-то размашисто написал: «Отказать ввиду представления второй раз за операцию».

Щигарцов пояснил, что сапёров к наградам представляли танковые командиры по своей линии, но во избежание двойного награждения за одни и те же подвиги (со стороны сапёров и танкистов, что иногда бывало), танкисты наградные листы на сапёров пересылали через военный совет фронта сапёрному командованию. Вот там, в военном совете фронта, кто-то и начертал вышеприведенную резолюцию, которую никто не посмел оспорить.

Но ведь оставался действенным и наградной лист на орден Красная Звезда! Он подписан теми же командирами. Почему он не попал в приказ о награждении?

Щигарцов не мог мне на это ответить и предположил, что поскольку я  выбыл из бригады по ранению, то вместо моего наградного листа направили наградной лист на какого-нибудь тыловика.

Потом на дальнейшей службе знавал я одного такого тыловика - начальника аптеки кавалерийского корпуса. Ни одного ранения, а пять боевых орденов на груди. Всё дело было в том, что в его распоряжении был спирт и девочки - работницы аптеки, а кавалерийские командиры здорово любили и то и другое.

Ничего не могло объяснить и командование батальона. Тут подошел новый 1946 год и я встретил его в ресторане вместе с офицерами батальона, приглашёнными мэром города и местным отделением коммунистической партии Австрии.

Тогда кто-то мне посоветовал обратиться по моему вопросу к начальнику инженерных войск 1-го Украинского фронта Герою Советского Союза генерал-полковнику Галицкому.

Штаб Галицкого находился по другую сторону Вены, в пригородном курорте Баден.

Поехал я в Баден. Здесь, на курорте, в отдельном домике писал в своё время свои произведения Достоевский.

Не так-то просто было простому лейтенанту, без связей, пробиться к столь высокому сановнику, но мне удалось. Принял он меня хорошо, выслушал внимательно, написал что-то на бумаге, вложил в конверт, заклеил и сказал, чтобы это письмо я передал командиру бригады. Окрылённый радостью, я помчался опять через Вену в свою бывшую бригаду. К тому времени командир бригады ещё имел право награждать своих подчиненных правительственными наградами.

Но командира бригады на месте не было. Дожидаться его я не мог, кончался срок моего отпуска, а ведь мне ещё возвращаться через границу и мое опоздание может навлечь подозрение у пограничников.

 Я решил передать письмо временно исполняющему обязанности командира бригады подполковнику Лунину - начальнику штаба бригады. В нашу бригаду он пришел после войны, и я его не знал. Прочитав письмо, Лунин вдруг вскипел и обрушился на меня с площадной бранью, что, дескать, ордена надо было в бою завоёвывать, а не выпрашивать у большого начальства. Я был ошарашен! От негодования я сильно взволновался, но держал себя в руках, ответить оскорблением не мог. Потому что он мог арестовать меня суток на 10, что я не мог позволить себе, так как был за границей на нелегальном положении и опаздывал в свой полк.

 Я ушёл от Лунина, не добившись того, ради чего преодолел такие трудности. В груди всё клокотало от бешенства. Ведь эти награды я завоевал в смертельном бою, в гвардейских атаках на броне танка, где и пролил свою кровь.

Как сказал поэт: «Одна на свете нам награда – Державы вечная любовь».

Что же Галицкий написал в этом письме? Так для меня и осталось это тайной. Эту тайну я пытался разрешить спустя 40 лет, но тоже неудачно. Я прочитал книгу воспоминаний Галицкого "Дорогу пехоте пробивали сапёры''. Но почему-то на книге он значился генерал-лейтенантом, когда я в 1945 году видел его генерал-полковником. Стал среди ветеранов выяснять, в чём дело.

Оказалась, что в 1938 году Галицкий, будучи заместителем начальника военно-инженерной академии, в Москве, написал характеристику-донос в НКВД на своего начальника академии, в связи с чем тот был арестован и погиб в подвалах Лубянки. В 1956 году жена репрессированного стала добиваться реабилитации своего мужа. В связи с этим была назначена проверка по делу, и от Галицкого следователь затребовал характеристику на своего бывшего начальника. Галицкий написал положительную характеристику. Следователь показал жене репрессированного эти две противоположные характеристики.

Возмущенная такой подлостью со стороны Галицкого, жена обратилась с жалобой в ЦК КПСС. Жалоба попала к Министру Обороны  маршалу Жукову. Он принял решение разжаловать генерал-полковника Галицкого до рядового. Но в период правления Брежнева, Галицкий сумел доказать, что его донос был написан уже после ареста начальника академии. В связи с этим Галицкому пошли навстречу, но восстановили только в звании генерал-лейтенанта.

При очередной поездке в Москву на встречу с однополчанами 111-й стрелковой дивизии я через адресное бюро узнал, где проживает генерал Галицкий. Пришел в его квартиру, но опоздал. Его дочь сказала мне, что 4 месяца как отца схоронили. Он умер на 91 году жизни. Очень мне хотелось узнать, что же Галицкий написал в письме командиру бригады и за что так жестоко надругался надо мною подполковник Лунин.

Какое-то время я тяжело переживал лишение меня заслуженных на поле боя наград. После войны фронтовики с гордостью каждодневно носили на гимнастерках или пиджаках боевые ордена и медали. Характерен в этом отношении пример с известным драматическим артистом Иннокентием Смоктуновским.

Осенью 1943 года он рядовым автоматчиком в составе воздушного десанта был выброшен западнее Киева. Приземление было неудачным, прямо в расположение гитлеровцев, взяли его, как говорится тепленьким. Будучи в плену, Смоктуновский во время перехода пленных в концентрационный лагерь, чудом скрылся от немецкой           охраны, примкнул к партизанскому отряду, храбро воевал и был награжден солдатской медалью «За отвагу».

Так случилось, что Смоктуновский не знал о награждении его этой медалью. После демобилизации из армии Смоктуновский уехал в самую глушь - за Полярный круг в город Норильск, где поступил артистом в местный драматический театр, считая, что там будет больше возможности скрыть свое пребывание в плену и тем самым избежать репрессии. В связи с этим он даже сменил фамилию со Смоктуновича на Смоктуновского.

Дело в том, что в результате сокрушительного разгрома Красной Армии во второй половине 1941 года большая часть Красной Армии оказалась в плену у немцев. Иногда в плен без боя сдавались целые полки и дивизии. Мстя за это поражение, Сталин дал указание  всех военнопленных, возвратившихся после войны в Советский Союз, отправить на каторжные работы в отдаленные части страны сроком на 10 лет. Избежать этого удалось немногим.

Со временем Смоктуновский, работая актером в различных  театрах, проявил свои артистические способности, стал знаменитостью, заслужил звание народного артиста СССР и Героя Социалистического труда, был награжден многими орденами, медалями и премиями. Длительное время работал в Ленинградском Большом драматическом театре, снимался во многих кинофильмах, совершил гастрольное турне по городам Северной Америки, стал любимцем властей и признанным при жизни великим артистом.

И вот в самый пик его известности его вызвали в райвоенкомат и вручили награду за участие в боях в партизанском  отряде – медаль «За отвагу». Радость была неописуема. С этой медалью, на радостях, он обошел все руководство города, театра, родных, близких и знакомых. Длительное время он эту медаль, единственную из многочисленных его наград, носил на пиджаке, с удовольствием рассказывая, за что он ее получил и что в случае его смерти эта серебряная медаль и удостоверение о награждении ею останется в его семье на вечное хранение.

После победоносного окончания Отечественной войны фронтовики пользовались в народе большим уважением и почетом и с гордостью носили на груди, как в праздничные, так и в будние дни, заслуженные боевые награды – ордена и медали.

 

 

«За семьдесят товарищам моим.

Им некуда от времени деваться,

Лысеющим, стареющим, седым.

А мне все кажется, что им по двадцать.

 

Гляжу на них и вижу те года,

Где шли они во всей красе и силе,

Когда была Россия молода

И судьбами её они вершили.

 

Их не согнули никакие беды,

И славить вечно вся земля должна

Простых людей, которым за победы

Я б звезды перелил на ордена.

 

Что б не пылать земному шару снова,

Солдатской крови пролито сполна…

Чтоб помнил враг урок войны суровой,

Фронтовики, наденьте ордена!».

 

В послевоенное время наградная практика была испоганена, извращена, и перестала отвечать своему назначению.  Был обесценен рейтинг боевых и юбилейных наград. Некогда популярный призыв: «Фронтовики! Наденьте ордена!» по сути остался безответным. Во многом этому способствовали безответственные действия руководителей государства, невоспитанных и необразованных Н.С. Хрущева, Л.И. Брежнева и других, которые сами себя награждали высокими орденами как отечественными, так и иностранными.

Так, Н.С. Хрущев уже в мирное время был удостоен звания Героя Советского Союза и трижды Героя Социалистического труда, награжден 7-ю орденами Ленина и многими другими орденами. Превзошел в этом сменивший его Л.И. Брежнев, ставший тоже в мирное время Героем Социалистического труда и четырежды Героем Советского Союза, кавалером 8-ми орденов Ленина и многих других орденов, как отечественных, так и иностранных. (Ему было 13 раз присвоено звание героя стран, входящих в лагерь социализма). В части награждения орденами Ленина, Хрущева и Брежнева всех превзошел министр  обороны СССР Герой Советского Союза и дважды Герой социалистического труда маршал Д.Ф. Устинов. Он, помимо других многочисленных наград, был награжден 11-ю орденами Ленина.

Брежнев, за время его руководства страной, заимел столько орденов и медалей, которых не имели московские князья, цари и российские императоры, вместе взятые. Под стать им действовали и нижестоящие деятели. Маршал Советского Союза С.М. Буденный ничем не проявил себя в Отечественную войну, но уже в мирное время стал трижды Героем Советского Союза.

Потом награды посыпались дождем, сплошь и рядом. Дело дошло до того, что стали награждаться предприятия и учреждения, заводы, фабрики, артели, дивизии, корпуса, армии, военные округа и флоты, города (четырежды орденоносный город – герой Ленинград, даже государства (пяти орденоносный Узбекистан, трижды орденоносная Молдавия).

Хуже того, боевыми орденами стали награждаться убийцы и террористы. За убийство  первого заместителя Владимира Ленина – Льва Троцкого, его исполнитель, испанский коммунист Рамон Меркатор удостоился звания Героя Советского Союза, а организаторы этого убийства, офицеры службы безопасности Советского Союза (НКВД) Эйтингон и Судоплатов, были награждены орденами Ленина(1940г.). Орденом боевого Красного Знамени был награжден агент Комитета государственной безопасности Советского Союза (КГБ) Богдан Сташинский за убийство руководителя Организации украинских националистов Степана Бандеры (1959г.).

Поэтому советские люди перестали носить награды и надевают их только в единственный день в году в праздник Великой Победы – 9-го мая.

Время – лучший доктор, говорили древние. Со временем утихла и моя боль от этой вопиющей несправедливости.

 

«Не успев дотянуть до получки,

По причине нехватки вина,

В суматохе базарной толкучки

Человек продает ордена.

 

Опечатанный нашей кровью

Старо - Русский нетающий лед,

Пепел Бреста и прах Приднепровья

Человек без стыда продает.

 

Оглянувшись вокруг воровато,

Он на все, если надо горазд:

Память деда, отца или брата

За пятнадцать целковых отдаст.

 

Вот на ленте медаль Ленинграда,

Уцелевшая чудом в огне.

Вместе с ней наша боль и блокада

Продаются по сходной цене.

 

 

Схоронил старшину – бедолагу

Взвод стрелков, поредевший на треть.

И вот эту медаль «За отвагу»

Не успел он ни разу надеть.

 

Там, где тесно толкучка зажата

В подворотни, дворы и углы,

Вам достанут, лишь были б деньжата,

Орден Ленина из-под полы…

 

Разве ведал солдат из-под Ржева,

Разве знала солдатская мать,

Что когда-то все это «налево»

Можно будет купить и продать?!»                                                       

                                           Михаил Матусовский

 

Но вернусь к Вене. Хотя времени у меня было в обрез, я всё-таки не отказал себе в удовольствии пробежаться по главным улицам одного из красивейших городов мира. Посмотрел на роскошные дворцы, величественные кирхи, чудесные парки, мосты через голубой Дунай, даже побывал на могиле гениального композитора Штрауса. Штраус – король вальсов. Это невероятно! Он написал 500 вальсов!

 Здесь, через Вену проходил путь крестовых походов европейских рыцарей против мусульман - турок. В 1148 году такой поход возглавил немецкий король Фридрих Барбаросса, именем которого Гитлер назвал план молниеносной войны против СССР. Вена - кофейная столица Европы. Конечно, выпил и чашечку кофе.

На обратном пути открыто переехал границу и прошёл пограничный контроль благополучно.

Потом, много лет спустя, я работал в Верховном Суде СССР и через мои руки прошли многие сотни уголовных дел по реабилитации необоснованно осужденных. (Верховный суд СССР рассматривал дела о реабилитации генералов, адмиралов и выше по воинским  званиям и должности соответствующих им штатских лиц. Дело о нижестоящих по воинскому званию и должности и соответствующих им штатских лиц рассматривались военными трибуналами округов и флотов (их было 20), Верховными судами  республик (их было 15), а также областными и краевыми судами (их было 175).

Вот тогда, ознакомившись с коварными методами органов государственной безопасности (НКВД), фальсифицировавших эти дела, я понял, какому большому риску я подвергался в то время в связи с нелегальной поездкой через государственную границу, через Польшу, Чехословакию и Австрию. Раскрой соответствующие «органы» мою афёру, то «вкалывать» бы мне лет 10, а то и больше, в рудниках Магадана или Колымы или на лесоповале в Восточной Сибири.

 

 

ВЫБОРЫ В ВЕРХОВНЫЙ СОВЕТ.

 

Прибыл в полк, узнаю новости. Оказывается, стрелковые полки дивизии, без артиллерии, выезжают в Западную Украину в Ровенскую область для обеспечения выборов в Верховный Совет СССР, которые состоятся в феврале 1946 года. Из артиллерийской бригады человек 30 офицеров были направлены в стрелковые полки для усиления партийной прослойки стрелковых подразделений. Все мы были члены партии ВКП(б). Злые языки расшифровывали эту аббревиатуру как второе крепостное право большевиков.

Меня направили в 15-й стрелковый полк заместителем командира усиленной роты (80 человек стрелков и 3 пулемёта). К месту назначения в Александрийский район Ровенской области выехали эшелоном в товарных вагонах-теплушках, оборудованных печками. Прибыли в большое село с церковью. Село расположено вблизи реки Горынь, километров 30 севернее города Ровно.

Разместились по хатам. Я жил в семье баптистов, их было большинство в селе. Оружие в доме баптисты не терпели, и чтобы не конфликтовать с хозяевами, бойцы оставляли автоматы в сенях, а офицеры держали пистолеты не в кобуре на поясе, а в кармане. Жители села приняли нас настороженно и недружелюбно.

Из любопытства я побывал однажды на богослужении баптистов. В хате человек 20 сидели на скамьях, читали молитвы, хором с блаженством на лице пели молитвенные псалмы. Богослужение продолжалось часа два. Село наше было разбито на участки, где мы работали по подготовке к выборам, проводили агитацию населения. В мой участок входил и хутор в 10 домов в одном километре от села за рекой Горынь.

Под вечер я верхом на коне поехал в хутор по вопросам подготовки к выборам  и задержался там.

 Стемнело. Возвращаюсь в село и вижу на домах  наклеены бандеровские листовки, написанные от руки и, видно, только что приклеенные, т.к. клей ещё не высох. Не слезая с коня и не выпуская из рук автомата, стал сдирать листовки со стен, а девать их некуда, положил за пазуху между полушубком и гимнастёркой. (Потом долго не мог отмыть гимнастёрку от прилипшего к ней клея).

Одному в темноте было жутковато. Всё время был в напряжении, наготове, ожидая выстрела. Подъезжаю к реке, впереди мост, справа и слева крутые стены обрыва. На мосту явственно мелькнула какая-то тень. Засада! Вмиг остановил коня и приготовился к стрельбе. Минут пять простоял в ожидании. Всё было спокойно. Медленно въехал на мост. Видимо, это была выдра, они водятся в этих местах.

В 10-ти километрах от села на север, в болотистой и лесистой местности в годы войны располагался штаб Украинской повстанческой армии (бандеровской). 15 километров восточнее села в селе Великий Житин родился и вырос первый президент Украины Леонид Макарович Кравчук. Ему было тогда 12 лет. Именно в таком возрасте мальчишки с нашего села таскали в сумках продовольствие в лес бандеровцам.

С нашим прибытием основные силы бандеровцев ушли на север, в Полесье, в непроходимые болотистые леса и топи. На месте остались лишь небольшие группы воинов УПА по 4 – 5 человек, размещавшихся в хорошо оборудованных подземных схронах (убежищах).

Наступил день выборов. С моего хутора в избирательный участок в село никто не идёт. Беру отделение солдат и иду на хутор. Селяне в каждом доме говорят: «Сами голосовать не пойдём. Дайте солдата с винтовкой для сопровождения». (Как будто они идут не по своей воле, а под конвоем). Приходилось так и делать.

Захожу в один дом, где проживают муж с женой. Жена дома, а где муж, хозяйка не знает. Думаю, наверное, спрятался. Солдата с автоматом оставляю во дворе, а сам лезу на второй этаж сарая, где нахожу мужика, зарывшегося в сено. Ругаю его крепкими словами. Спускаемся по лестнице вниз, и тут мужик бросается в угол, где лежит инструмент, хватает топор и замахивается на меня. Но я его опережаю. Выхватываю пистолет и стреляю мимо головы в воздух. Тут же вбегает солдат с автоматом наготове. Мужик остывает. Сказав солдату, чтобы он вёл его с женой голосовать, сам иду к следующему дому.

 В другой хате фронтовик, инвалид, без одной ноги и с медалью "За отвагу" на груди. Говорит - "голосовать не пойду''. Приношу ему урну. Говорит – голосовать не буду, и никакие уговоры не помогают. Говорит "бросьте сами за меня бюллетень в урну". Пробыв у него полчаса и ничего не добившись, пришлось так и сделать.

 Во избежание провокаций избирательный участок усиленно охраняется. На чердаке противоположного дома - пулемёт. Кругом вооружённые парные патрули. Кабинки для голосования не закрываются.

 Я входил в состав избирательной комиссии. Бюллетени были и дописанные своими кандидатами, зачёркнутые, надорванные, с антисоветскими надписями. Но большинство проголосовали "За''. Ещё днём к нам прибыл танк "Т-34'', на котором после 12 часов ночи были отправлены в район бюллетени и протокол избирательной комиссии по результатам выборов.

Однажды в бою нами был взят в плен раненый бандеровец, которого мне пришлось на санях и с охраной конвоировать километров тридцать с места расположения роты до штаба полка, в районный центр.

Немного остывшие от возбуждения после боя, мы разговорились. Он оказался учителем истории сельской школы и владел русским языком. Спрашиваю его, как вы, мол, можете сопротивляться непобедимой и несокрушимой Красной Армии, которая наголову разбила сильнейшую армию в мире – немецко-фашистских захватчиков.

 Ведь советская власть несёт народу Западной Украины свободу и светлое будущее. А он отвечает: «Нам не нужна ваша свобода. О какой свободе можно говорить, когда с приходом советской власти в Западную Украину в 1939-1940 годах были репрессированы и высланы на Колыму, в Магадан, на Крайний Север десятки тысяч представителей интеллигенции – учителей, врачей, инженеров, людей творческих профессий. Прошло пять лет, а ни один из них не вернулся на родину. А оставшихся загнали в колхозы, отобрали у них лошадей и коров, сделали крепостными колхозного строя. А светлое будущее мы построим и без вашей помощи. Народ, если он борется за свободу, победить нельзя».

«Какова ваша политическая платформа? – ставлю вопрос. – Чего вы хотите добиться, неся такие страшные жертвы?» «Мы хотим, - говорит, - независимого Украинского государства, со своей армией, настоящей демократии, множественности политических партий, ликвидировать колхозный рабский строй, где труженики не могли распорядиться плодами своего труда, и восстановить частную собственность на средства производства, иметь свою валюту и символы Украинского государства – древний трезубец и жёлтоблакитный флаг, обозначающий цвета голубого неба и спелой пшеницы. Ваш красный флаг цвета крови для нас неприемлем».

Захожу с другого конца: «Как вы можете так жестоко поступать с людьми, присланными к вам с востока Украины, убивать ни в чём не повинных людей – фельдшеров, работников связи, культуры, учителей. Вот недавно в нашем районе была зверски убита молодая женщина – учительница, приехавшая с востока Украины».

Он отвечает: «Этой учительнице мы сказали: знаниям наших детей ты учи, а воспитывать их патриотами Украины мы будем сами. Если же ты будешь бегать в органы государственной безопасности (НКВД), то мы тебя повесим вот на этом дереве, что мы и сделали, когда убедились в её предательстве. Она через своих учеников выявляла в селе родственников и сообщников бандеровцев, которых затем репрессировали с конфискацией имущества и ссылали с грудными детьми в отдалённые районы Сибири и Востока, откуда, как правило, уже не возвращаются. Вспомните, как безжалостно было истреблено по приказу Сталина ленинское окружение и даже заместитель Ленина – Троцкий вместе с обеими своими жёнами и детьми».

Надо сказать, что уже тогда эти доводы учителя и противника произвели на меня определённое впечатление.

Сейчас, когда прошло с тех пор шесть десятилетий, когда уже пятое поколение народа Украины вошло в сознательную жизнь, давно пришло время отбросить взаимные обиды и упреки все силы направить на строительство и улучшение жизни нашего народа в независимой и соборной Украине. Тем более, что к этому примирению призывает президент Украины Виктор Андреевич Ющенко.

Забегая вперед, расскажу, как эти националисты – бандеровцы еще раз напомнили мне о себе много лет спустя.

Летом 1995 года (50 лет спустя) в Киеве состоялся съезд делегатов Международного Украинского союза – участников войны (МУСУВ). Всего прибыло около 200 делегатов со всех регионов Украины.

От Одесской  городской организации фронтовиков – однополчан на съезд был послан я один, как активист ветеранского движения. Я возглавлял тогда в Одессе группу ветеранов – однополчан 4-й гвардейской танковой армии, насчитывающей в своем составе 100 человек.

Во время работы съезда я подал в президиум записку, где предлагал обсудить вопрос о примирении националистов – бандеровцев с коммунистами, ссылаясь на то, что и те и другие боролись за свободную Украину и прошло уже 50 лет после войны. Вражда уже перешла к сыновьям и внукам. Зачем это? И сколько можно? Сейчас Украина независима, за что воевали обе стороны и все силы надо направить не на разжигание вражды между собой, а на улучшение жизни многострадального Украинского народа в независимой и соборной стране.

Моя записка председателем президиума была оглашена в конце работы съезда. Боже! Что тут началось! Раздались крики «Покажите, где он». Я встал и вышел на проход между рядами. Меня окружила толпа разъяренных людей с озверевшими лицами, махавших передо мной кулаками и кричавших : «Позор, предатель, сволочь, сука, негодяй, расстрелять» и т.д.

Я пытался объяснить, что мне в составе стрелковой дивизии пришлось воевать с бандеровцами и что в их схронах (подземных убежищах) никакого золота, серебра и других драгоценностей обнаружено не было, а было только оружие, боеприпасы, еда, вода и теплая одежда. Что будучи окруженными нашими солдатами, - они, страшась плена и пыток в подвалах НКВД с криками «Хай живе вильна  Украина» подрывали себя гранатами.

Они не были бандитами, а боролись за независимую Украину, исходя из того, что согласно Конституции СССР каждая  союзная республика имела право выйти из состава СССР. Никто моих слов не воспринимал. То, что я выбрался из этого окружения живым и невредимым, считаю своей удачей. Судьба ко мне благоволила.

Тут надо сказать, что я спокойно взирал на эту вакханалию вокруг меня. Я понимал, что эти люди не воевали с бандеровцами. Бойцы, ведущие смертельный бой лицом к лицу, уважают друг друга.

Характерным примером этому является случай с командиром 63-го стрелкового корпуса сорокалетним генерал – лейтенантом Петровским Леонидом Григорьевичем – сыном ближайшего соратника Ленина   Петровского Григория Ивановича.

Л.Г. Петровский, умело командуя корпусом в августе 1941 года и, будучи в окружении, сражался отважно и причинил большой урон фашистам, но пал в бою и был подобран немцами.

Учитывая его героизм и мужество, немцы похоронили его со всеми полагающимися при этом воинскими почестями – в гробу, в военном мундире и с орденами.

На следующий день председатель президиума вручал делегатам – участникам освобождения Чехословакии в мае 1945 года юбилейные медали Чешской республики «50 лет освобождения Чехии от немецких захватчиков». Была произнесена и моя фамилия. Я подошел к столу получить медаль. Но председатель спрашивает:

- Так это вы Богачев из Одессы?

- Да, я. Отвечаю.

-У вас есть медаль «За освобождение Праги»?

- Да, есть.

- Хватит с вас и одной. Можете идти.

И я, понурив голову, возвратился на свое место. Так вот, из-за этих националистов – бандеровцев я лишился государственной награды дружественной нам страны. В нашем жестоком мире, где люди убивают других за копейки, где само понятие «жизнь» обесценилось до предела, в наших силах предотвратить эту вражду.

Прошли пять месяцев нашей напряжённой, безвыездной жизни в селе, окружённом нескончаемыми лесами. Вопреки ожиданиям, нас не вернули после выборов на постоянное место дислокации, и оставили на неопределённый срок. Настроение было неважное. Кругом началась мирная жизнь, спокойные ночи, а тут - ни сна, ни отдыха «измученной душе», всё время в напряжении, одна лишь служба и никаких развлечений.

Орденов за такую тяжкую службу не давали и старались, чтобы в стране об этом никто ничего не знал.

Как-то в конце весны командир батальона на совещании офицеров спросил, кто желает отвезти летнее обмундирование двум нашим радистам, обучающимся на курсах под Львовом. Поднялось несколько рук, но моя рука поднялась раньше других, и поехал я.

В поезде разговорился с соседом по купе, капитаном, рассказавшим, что в газете "Красная Звезда" опубликованы условия поступления в военно-юридическую академию в Москве. Я даже не знал о существовании таковой. Подробности условий приёма капитан не помнил.

Услышанным я заинтересовался. Вспомнил, что Гоголь и Короленко в молодости мечтали стать юристами, чтобы работать на торжество истины. Вспомнил и такой случай. С моим сослуживцем по батарее лейтенантом Белоусовым я возвращался в гарнизон Гуйва с артиллерийского полигона после орудийных стрельб. Оказии не было, шли пешком километров 15. В пути Белоусов говорит, что в жизни надо обязательно получить высшее образование. Почему? "Чтобы уметь читать между строк".

 Эта мысль глубоко засела во мне. Время было такое, что люди говорили одно, думали другое, делали третье. А потому разбираться в жизни было непросто.

Моя военная карьера не сложилась. В войну я по службе не вырос, как некоторые. Как начал, так и окончил её лейтенантом, командиром взвода (самая низшая офицерская должность) с одним орденом и тремя ранениями. Перспективы роста в послевоенной службе - почти никакой. Армия значительно сокращалась. На должность командира взвода в нашу батарею прибыл капитан, который раньше был командиром батареи.

Да и к тому времени романтические иллюзии по поводу военной службы офицером-артиллеристом у меня уже прошли. Грязью и ужасами на войне, строевой службой в лесах и деревеньках, в глухих военных городках я уже пресытился.

 Другое дело, если я стану военным юристом. Служба юриста в армии интересная и престижная. О профессии юриста я давно уже задумывался. Чувство справедливости, стремление отыскать истину, по-правому рассудить людей, честно и порядочно. Это чувство было у меня обострённое.

Одним словом, я загорелся желанием поступить в эту академию. Сколько в жизни бывает случайных обстоятельств, влияющих на судьбу человека!

В 6 часов утра прибыл во Львов и тут же ищу ближайшую воинскую часть, чтобы в её библиотеке самому прочитать эту газету. Поблизости оказался военный госпиталь, а библиотекарша - жена начальника госпиталя.

Стучусь к ней в квартиру, объясняю заспанной женщине, в чём дело. Поняв, что от меня так просто не отделаться, она, как была в халате, непричёсанная, открыла мне библиотеку, и я прочитал в газете условия приёма.

По условиям приёма в академию я подходил полностью. Для сдачи экзаменов в академию могли по вызову приезжать офицеры с двухлетним офицерским стажем, члены ВКП(б), годные по здоровью к строевой службе, со средним образованием, с положительными политической и служебной характеристиками. Всё это у меня было.

 Правда, образование у меня было 8 классов, но когда после излечения в госпитале в отделе кадров с моих слов оформлялось моё личное дело офицера, я сказал, что образование у меня 10 классов, что и было записано.

Мое первое личное дело офицера оформлялось в военном училище и пропало во время окружения и гибели моей 111-й стрелковой дивизии под Харьковым в 1943 году.

Второе мое личное дело оформлялось в отделе кадров Калининского фронта и где-то затерялось после моего убытия из миномётного полка вследствие тяжёлого ранения в феврале 1943 года и третье личное дело оформлялось после излечения от ранения в июле 1943 года в отделе кадров Среднеазиатского военного округа.

Переночевать в Львове решил в гостинице. Оформляя документы в комнате дежурной, обратил внимание, что незнакомый мне майор с пистолетом в кобуре на боку неотрывно и пронзительно смотрит на меня. Интуиция подсказала, что лучше мне с ним не разговаривать. Ночью через открытое окно все время слышится в разных местах города автоматная или одиночная стрельба, а то и взрывы гранат.

 Ложась спать, я и мой сосед по комнате пистолеты положили не под подушку, а под матрас,  там, где ноги. Расчёт такой: если кто-либо внезапно ворвётся в комнату, то он первым делом будет искать пистолет под подушкой, так это показывают в кино. Ночью в коридоре раздались пистолетные выстрелы. Мы вскочили с кроватей и направили пистолеты в сторону двери, приготовясь дорого продать свою жизнь.

 Мы знали, что в городе много бандеровцев. Утром узнали, что в своей комнате стрелял этот майор, который так странно смотрел на меня в фойе гостиницы. Дверь в его комнату была вся изрешечена отверстиями от пуль. Оказалось, что майор был психическим больным.

После возвращения из Львова я ещё месяц добивался откомандирования меня в мой артиллерийский полк. Прибыв в свой полк, я прошу командира полка отправить необходимые для поступления документы в академию. «Тю, - говорит он, - так туда только юристов принимают. Пока не покажешь газету - не поверю». Новое препятствие. Где я достану газету, когда после ее выхода прошло уже два месяца и она везде уже потрачена на самокрутки для курения.

Тут мне вспомнилось, что Пушкин был «абсолютным нулем» в математике, Бетховен за всю свою жизнь не смог выучить таблицу  умножения, поэт Роберт Бернс долго не мог научиться писать, Энштейн в 15 лет был исключен из гимназии за неуспеваемость, Чехов остался на второй год в третьем классе за отставание в словесности, Максима Горького приняли в церковный хор, а Федора Шаляпина нет. Но, тем не менее, Шаляпин проявил настойчивость и стал одним из известнейших певцов в мире.

Вот и я решил - во что бы то ни стало надо бороться. Выбрав свободное время, поехал в Житомир, где в библиотеке дома офицеров тайно вырвал из подшивки нужную газету. Библиотекарша ещё удивилась: «Вы так быстро прочитали газету?».

 Показал газету командиру полка и получил разрешение подготовить документы для отправки в Академию. Секретарь парторганизации быстро написал мне хорошую партийную характеристику. Пришёл к командиру дивизиона. За всю жизнь, по его словам, он одолел две книги: «Краткий курс истории ВКП(б)» и «Наставление по стрельбе наземной артиллерии», котoрое знал наизусть. Прошу служебную характеристику.

 "Дорогой, - говорит он, - характеристика нужна тебе, вот ты её и пиши, а у меня для этого времени нет. Напишешь - я подпишу».

Что делать? Как на самого себя писать характеристику? Это сейчас подобное стало привычным. Но другого выхода нет. Написал четыре-пять строк. На большее моего комвзводовского кругозора не хватило. Приношу к командиру дивизиона. Там, где у меня написано «дисциплинирован», он впереди добавляет «не», и так по всем моим предложениям. Я был крайне возмущён.

Во-первых, это неправда; во-вторых, с такой характеристикой ехать в Москву сдавать экзамены в Академию нечего было и думать. "Заходи через час ", - говорит он.

В течение часа я в волнении ходил перед штабом туда-сюда. Что он задумал? Через час он подаёт мне напечатанную на машинке текстом на всю страницу, где я так положительно расписан, что и сам на себя не похож.

«Вот так, - говорит, надо писать характеристики в Академию».

Настала для меня  тяжёлая  пора. Документы в Москву высланы, я жду вызова  в Академию  на   экзамены. После  службы   все  идут домой отдыхать,  а я  на  вторую смену - зубрить учебники. Четырёхлетняя война  многое  вышибла из   памяти. С  довоенного  времени прошло как будто  десяток  лет. Днём урывал со службы часы и, чтобы меня никто не беспокоил, залезал на чердак, занимался. Вечерами занимался в ленинской комнате казармы под тусклым светом потолочной электролампы.

 

 

«Давно минули фронтовые годы,

А их забыть  никак нельзя,

Войны суровой переходы

Во мне осколками звенят.

 

Мои ровесники, друзья – мальчишки,

Слились с гранитом навсегда.

О них узнают лишь по книжкам,

Других запомнит лишь земля.

 

И если муж пропал безвестно,

К нему придет солдатка, мать,

Туда, где в камне неизвестный

Для всех безвестных стал стоять.

 

То время с нами как и прежде,

Уйти не может навсегда:

Оно, как памятник надежде,

Как вновь зажженная звезда».

 

 

 

 

ПОЕЗДКА В МОСКВУ, В АКАДЕМИЮ.

 

Пришел вызов. Прибыл в Москву. Явился в Академию, расположенную на Смоленском бульваре, немного наискосок здания Министерства Иностранных дел, которое тогда еще не было построено. Узнаю: на 120 мест прибыло 1000 абитуриентов. Еще 1000 человек не прошли приёмную комиссию по документам. Обращаюсь в приёмную комиссию. И вдруг - фиаско! Меня не допускают к экзаменам, так как представленная мною справка о наличии у меня 10-ти классного образования, согласно записи в личном деле офицера, недействительна. Нужен аттестат о среднем образовании или его копия. Вот тебе и на! Так всё хорошо начиналось и всё рухнуло!

Крайне удручённый несбывшимися надеждами, схожу по лестнице с тем, чтобы ехать в Житомир.

И тут неожиданная встреча. Произошло чудо! Воистину мир тесен, в нем лишь гора с горой не сходится, а люди сходятся. Вообще жизнь полна случайных совпадений, из которых, как из кирпичиков, складывается судьба.

 В поднимающейся навстречу по лестнице девушке узнаю ту, которая была со мной в одной молодёжной компании на танцплощадке в городском саду в Петропавловске Северо-Казахстанской области летом 1943 года, когда я был там, в месячном отпуске после лечения в госпитале.

 Такая удача! Она работает секретарём приёмной комиссии Академии. Узнав про мою беду, она говорит: "Пройдёт справка со школы об окончании 10 классов за подписью директора школы и школьной печатью». Я навсегда благодарен судьбе за то, что она послала мне встречу с этим человеком, во многом определившим мой жизненный дальнейший путь. Я благодарен ей и мы расстаёмся.

 Где же я возьму такую справку, когда я  закончил только 8 классов?

Потом по дороге на Киевский вокзал возникает мысль, а что, если обратиться в Скопинскую школу, где я два месяца учился в 9-м классе. Скопин внезапным налётом захватили немцы. Я сам видел, как моя школа №2 была разграблена, всюду в классах и коридорах валялись бумаги, учебники, книги из библиотеки.

Все учреждения города, не исключая гороно, где тоже могли быть сведения о моей учёбе в этой школе, были разграблены.

 Может быть, попытаться "на арапа" взять в этой школе нужную справку. Хотя это один шанс из тысячи, но нужно попытаться им воспользоваться. Когда план действий созрел, иду на Казанский вокзал и еду в Скопин Рязанской области, 300 км от Москвы.

 Приехал, дошёл до школы, а войти не решаюсь. Робость одолела. Потом дождался, когда домой пошла директор школы - пожилая женщина. Я был молод, 21 год, в форме лейтенанта, с тремя нашивками за ранения, с орденом и тремя медалями на груди.

 Говорю ей: «В ваших, руках решить судьбу человека, который жизни не жалел, сражаясь за Родину, дать ему путёвку в жизнь - выдать справку».

 Много чего я говорил ей и уговаривал, пока мы шли из одного конца города в другой, к её дому. И добился своего! На другой день утром я получил справку с печатью об окончании 10-ти классов. Получил "За спасибо''. Вечно буду помнить и благодарить этого человека.

Со справкой прибыл в Академию. Был допущен к экзаменам. Знакомлюсь с абитуриентами. Какие сильные претенденты. Один говорит, что перед войной окончил педагогический техникум и работал учителем в школе, другой говорит, что всю войну прослужил в Москве, в Министерстве Обороны и все эти годы готовился к поступлению в Академию. Оба они не прошли. Третий - Герой Советского Союза. Про четвёртого узнал, что он адъютант видного московского военачальника. И так далее. Ввиду этого, надо сказать, надежды мои поубавились. Много было волнений при сдаче экзаменов, но, короче говоря, экзамены сдал на 4 и 5.

 

 

             УРА!!!  Я ПОСТУПИЛ В АКАДЕМИЮ !!!

 

Я верю в судьбу. Но не верю тем, кто говорит, что ее нельзя изменить. Главное – прислушаться к своей душе, и стремиться реализовать мечту.

Был ещё один  тревожный момент. Прохожу самый главный этап – мандатную комиссию. Заседает начальник академии генерал-майор юстиции Сухов (кавалер трёх орденов Красного Знамени) со своими заместителями. И вот, в напряжённой для меня обстановке, начальник медпункта полковник Залкинд заявляет, что у меня в теле снарядный осколок. «Какого размера?»,- спрашивает генерал. Я в волнении показываю на свой указательный палец. "О-О-О" - слышу я от всех членов комиссии. И тут только до меня доходит, что я показываю неправильно. На самом деле осколок размером с ноготь указательного пальца, о чём я поправляюсь, и что подтверждает начальник медпункта согласно моим документам. Решение комиссии абитуриентам не сообщалось.

На другой день, утром, чуть не бегом иду в академию узнать решение комиссии. Списки принятых абитуриентов вывешены в вестибюле, на доске объявлений. Напряжённо ищу свою фамилию и…нахожу!

 Не могу найти слов, чтобы  описать, как возликовала моя душа. Раз 10 я смотрел на свою фамилию в списке, чтоб не ошибиться. И когда убедился, что принят, пошёл гулять по Москве.

Безудержная, хлещущая через край радость и ликование переполняли меня. Всё во мне пело. Я сам, без помощи кого-либо сделал счастливый жизненный поворот в своей судьбе. Бывают моменты, когда ощущаешь власть над миром. Это и был такой момент. Мне было всё равно куда идти. Я даже не шёл, а как бы душой плыл по волнам, даже не плыл, а летел невесомый по воздуху. Как молодое вино пьянило ощущение полноты жизни. Всё впереди! Всё доступно!

Как сказал Лев Толстой в романе «Война и мир» о Наташе Ростовой, когда она блистала на своём первом  светском балу: «Она была на той высшей степени счастия, когда человек делается добрым и хорошим, и не верит в возможность зла, несчастия и горя».

По случаю своего поступления в академию в коктейль- холле на улице Горького (Тверской) выпил бутылку шампанского, сказав себе: «Чем больше риск, тем слаще шампанское».

Мечта свершилась! Труднейший путь закончился победой! Я буду учиться в Москве, в столице, в военной академии. Через пять лет получу высшее военно-юридическое образование. Буду учиться за казённый счёт в то трудное для страны время, когда все живут впроголодь, покупая промышленные и продовольственные товары по карточкам.

Вся Москва моя! Театры и кино, музеи и выставки, библиотеки, цирк, зоопарк и планетарий, и многое - многое другое. Буду продолжать службу кадрового военного.

Гордость и тщеславие распирали меня: я буду юристом, судьей, председателем военного трибунала. Я буду решать судьбу человека, преступившего закон, жить ему или умереть. Когда судья в составе суда входит в зал судебного заседания, то секретарь суда командует: «Встать!» - и встают все сидящие в зале, не исключая и президента государства. При совещании судей при вынесении приговора в совещательную комнату никто, даже президент, не смеет войти, а сам приговор по делу провозглашается от имени государства – Союза Советских Социалистических Республик. При этом все встают. И вообще, судья подчиняется только закону и никому больше. Было от чего закружиться голове.

Из 750 офицеров, служивших в 1946 году в 147-й стрелковой дивизии лишь я один поступил в академию.

 

 

ВЕТЕРАНЫ  -  ФРОНТОВИКИ – ОДНОПОЛЧАНЕ.

 

После окончания войны началась демобилизация рядовых и сержантов старших возрастов, призванных в армию и на флот во время войны, а потом и увольнение в запас офицеров в связи с большим сокращением армии и флота.

В первые годы после войны фронтовики не стремились к общению между собой, наслаждались мирным временем, хотя наслаждались – это громко сказано. В действительности они сразу же включились в тяжкий мирный труд в сложное для страны время разрухи и безденежья.

Прошло 20 лет. Многое о войне уже забылось. Главой государства стал фронтовик-политработник генерал-майор Леонид Ильич Брежнев. Он придавал большое значение вопросам воспитания патриотизма среди молодежи, ветеранской дружбе. Стали организовываться советы ветеранов-фронтовиков, боевых частей и соединений – полков, бригад, дивизий, корпусов, армий, фронтов. Организовывались встречи ветеранов в городах, которые они освобождали, или  где формировались их воинские части. С помощью ветеранов создавались в школах музеи боевой славы, ветераны проводили со школьниками уроки мужества, походы по местам боев, стали издаваться под строгой цензурой сотни книг о войне, в основном, мемуаров полковников, генералов и маршалов.

Были созданы советы ветеранов и в воинских частях, где мне пришлось воевать на фронте. Где-то в семидесятых годах по инициативе бывшего начальника секретной части штаба 16-ой отдельной штурмовой инженерно-саперной Рава-Русской трижды орденоносной бригады капитана Елшина Павла Дмитриевича, у которого сохранились адреса места жительства наших однополчан, был создан совет ветеранов нашей бригады.

Однополчане бригады неоднократно, раз в пять лет, собирались на ветеранские встречи в городе Загорске ( ныне Сергиев Посад ), где наша бригада в начале 1944 года переформировывалась из обычной саперной бригады в специальную штурмовую инженерно-саперную бригаду с включением в нее нового огнеметного батальона.

Собирались в Загорске еще и потому, что немало наших однополчан – офицеров, сержантов и рядовых за время формирования бригады ( три месяца ) вступили в законные и гражданские браки с местными городскими красавицами и после войны, демобилизовавшись из армии, приехали туда на постоянное место жительства.

Встречи ветеранов проходили в 6-й средней школе, где преподаватели и ученики тепло нас встречали, организовывали встречи с учениками, обеспечивали бесплатным жильем, питанием, вручали подарки и т. д.

После распада Советского Союза эти встречи постепенно прекратились, да и сами ветераны постарели и по состоянию здоровья выезжать им на далекие расстояния медиками не рекомендовалось.

В 1985 году я приехал в Москву на встречу ветеранов своего 562-го отдельного Нижнеднестровского минометного полка по случаю сорокалетия победы. 9 мая, утром, я шел в потоке людей по Крымскому мосту через Москва-реку в парк имени А.М.Горького, где на набережной реки собираются на встречу однополчане пехотных и минометных воинских частей и соединений. Люди по тротуару шли таким сплошным потоком, что, как говорится, яблоку негде было упасть. Вдруг кто-то сзади положил мне руку на плечо и говорит:

 « Борис, ты ли это? «

Оглядываюсь. Батюшки! Да ведь это Володя Шанин! С ним я учился с 1946 по 1951 годы в учебной группе морского факультета военно-юридической академии в Москве, а потом с 1955 по 1958 годы работал с ним в одной комнате в организационном инспекторском отделе военной коллегии Верховного суда СССР. К тому времени Володя был уже важным человеком: полковник юстиции, трижды орденоносец, заслуженный юрист Российской Федерации, кандидат юридических наук, заведующий кафедрой теории государства и права на юридическом факультете военного института в Москве.

Шедшему с ним своему напарнику Володя пояснил, что я из Одессы.

« -  Так ты из Одессы? Одессит?» - спросил он.

« - Да «, - ответил я, « но что касается одессита, то у нас в Одессе одесситом признается тот, кто родился в Одессе, и имеет хоть каплю еврейской крови. А у меня нет ни того, ни другого, хотя до войны и после войны жил и сейчас живу в Одессе. «

« -  Все равно, ты  - одессит, давай анекдот! «

Я рассказал ему пришедший на память анекдот.

« -  А еще анекдот можешь? «

Рассказал ему и второй анекдот.

« - А третий? «

« - А третий могу рассказать не анекдот, а быль.»

« - Давай быль.»

« - В глухой белорусской деревушке ребята-подростки собирали в лесу грибы и нашли заброшенную немецкую землянку-склад, видимо, поспешно оставленную хозяевами. А в складе том было  оружие с патронами и гранатами, военное обмундирование, продукты и спиртное. Ребята крепко выпили французского вина, закусили консервами – бельгийскими шпротами, переоделись в немецкое обмундирование и, взяв автоматы и гранаты, пошли в соседнюю деревушку почудить.

Вечером они нашли на улице в деревушке только одного сильно подвыпившего старикашку, который стоял, покачиваясь и опираясь руками за плетень. Все остальное население смотрело по телевизору международный футбольный матч. Угрожая старику расстрелом, ребята потребовали показать, где в деревне живут коммунисты. С перепугу старик показал им эти дома, и ребята, разделившись на группы, подошли к ним, постреляли из автоматов, взорвали гранату в подворье, ранив собаку, которая истошно визжала, затем восвояси отправились домой.

Но наше всемогущее и всевидящее КГБ ( не путать с конторой глубокого бурения ) дозналось про происшедшее: ребята за хулиганство были арестованы на 15 суток, а старичок – изменник и предатель -  районным народным судом был осужден с учетом возраста и состояния здоровья на один год лишения свободы в исправительно-трудовой колонии.»

« - Ну, ты молодец! Действительно одессит,» - заключил напарник и, попрощавшись, мы разошлись по своим ветеранским группам.

На этой же встрече присутствовал и один офицер нашего полка, эмигрировавший лет пять тому назад из Москвы в Израиль, и приехавший в Москву повидаться с родственниками и однополчанами.

На вопрос: « Как материально обеспечиваются в Израиле ветераны – инвалиды Отечественной войны, наверное, раза в два лучше, чем в России? « - он ответил:

« - Да нет, что вы! «

На восклицание одного из нас: « Как? Неужели хуже? Быть такого не может! « - он ответил: « Да нет, наоборот, лучше в 10 раз, и добавил, но вы не огорчайтесь. Хуже вас – советских офицеров – отставников и инвалидов войны – обеспечивается эта категория только в Китае.»

После встречи в парке вся группа – человек 30, как это вошло в обычай, пошла в близлежащее кафе, где и продолжили празднование. Интересно, что там за одним столом сидели четыре бывших командира нашего полка, сменявших на этой должности друг друга. Им было о чем вспомнить и поговорить.

На этой встрече я впервые увидел Героя Советского Союза из нашего полка полковника в отставке Степанченко Виктора Григорьевича, 1921 года рождения. Дело в том, что он прибыл в полк уже после того, как я был тяжело ранен и убыл из полка на лечение в глубокий тыл. А на встречах однополчан так получалось, что когда на встрече был я, то не было его, и наоборот.

Воспользовавшись моментом, я спросил Виктора Григорьевича, за что, конкретно, ему было присвоено звание Героя Советского Союза? Мне приходилось читать в периодической печати, что ему было присвоено это высокое звание за то, что, командуя батареей, он огнем 120 мм минометов уничтожал живую силу противника и поддерживал атаки стрелковых подразделений. Но ведь эти действия – обычная работа командира батареи на войне, которую на фронте проделывают тысячи командиров артиллерийских и минометных батарей. Мне представлялось, что Герой Советского Союза должен был совершить какой-либо выдающийся героический поступок. Как же это было на самом деле?

Вот, что он мне ответил: « Дорогой Борис Ильич. Еще Кузьма Прутков говорил в свое время : не верь всему написанному. Со мной случилось такое, что ни одному кабинетному военному писателю и в голову не придет.

В середине октября 1943 года немецкий фронт был прорван и наши войска стремительно преследовали панически отступающие немецкие части с целью первыми выйти к Днепру, форсировать его и захватить плацдарм на правом берегу реки.

При этом все перемешалось и было такое, что за нашими частями двигались немецкие части или даже они двигались по параллельной с нами дороге и в видимости друг друга, но в бой мы не вступали, так как надо было выполнить главную боевую задачу – форсировать Днепр.

Вот в такой сложной обстановке я, будучи лейтенантом и командиром батареи 120 мм минометов, выбирая для себя наблюдательный пункт, оказался  далеко от своей батареи

( дальность стрельбы полкового 120 мм миномета – 6 километров) и с двумя своими артиллерийскими разведчиками находился в лесопосадке вблизи проселочной дороги.

Тут мы видим, что по дороге приближается к нам немецкий танк с открытым верхним люком, из которого торчит древко в чехле. Ясно было, что это фашистское знамя. Азарт овладел мною. Вот бы захватить это знамя! Молод был. 22 года. Приказал разведчикам быть наготове и подстраховать меня. Когда танк сравнялся с нами, я вспрыгнул на броню танка, выхватил из люка древко и выстрелил внутрь танка из ракетницы. Бросать туда гранату было нельзя, так как там мог сдетонировать боезапас и взрывом я мог быть уничтожен.

Ракета, шипя, дымя и разбрасывая снопы искр, стала метаться внутри танка, а я с древком быстро соскочил с танка и скрылся в лесопосадке. Выскочившие из танка с искаженными от страха лицами и ошалевшие от удушья три танкиста были сражены наповал автоматными очередями моих разведчиков, которые, сорвав с убитых погоны и выхватив из их карманов личные документы, присоединились ко мне.

Медлить было нельзя, так как невдалеке из леса выползала немецкая танковая колонна с мотоциклистами. Бросив оторванное от полотнища древко, мы со знаменем скрытным путем пришли в свою батарею, сдали трофейное знамя командованию полка, и я рассказал об обстоятельствах его захвата.

Это знамя с объяснительной запиской было отправлено вверх по инстанции. Оказалось, что это знамя принадлежало танковому полку танковой дивизии СС  « Лейбштандарт Адольф Гитлер «.

По представлению командующего 37 армии, куда входил наш полк,генерал-лейтенанта М.Н.Шарохина Указом Президиума Верховного Совета СССР мне было присвоено звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали

«Золотая звезда«, а приказом командующего армией мои разведчики были награждены орденом Красной Звезды.

Обучаясь в 50-х годах в военной академии имени М.В.Фрунзе в Москве, я узнал, что это знамя на Параде Победы 24 июня 1945 года на Красной площади в Москве в числе других двухсот фашистских воинских знамен было брошено к подножью мавзолея, где на трибуне стояли Верховный Главнокомандующий Вооруженными Силами СССР Маршал Советского Союза И.В.Сталин ( через два дня ему будет присвоено звание Генералиссимуса ), Советское правительство, прославленные маршалы, генералы и адмиралы.

Ну, а представление к награждению было написано правильно. Ведь если написать в наградном листе, что я выстрелом из ракетницы уничтожил фашистский танк, да при этом еще захватил вражеское полковое знамя,так этому никто не поверит, еще и смеяться будут. Подписавший представление командующий 37-й армией генерал М.Н.Шарохин пользовался большим авторитетом у командования, был умным человеком и знал,что делает.

Кстати, М.Н.Шарохину за большие боевые заслуги было присвоено звание Героя Советского Союза, и он был награжден тремя орденами Ленина, четырьмя орденами Красного Знамени, орденами Александра Суворова, Михаила Кутузова, Богдана Хмельницкого и Красной Звезды. После войны генерал-полковник М.Н.Шарохин занимал большую должность – был начальником Главного управления военно-учебных заведений Министерства Обороны СССР. Скончался он в возрасте 75-ти лет и был похоронен на Новодевичьем кладбище в Москве.

Но конец нашей встречи был трагичен, что надолго омрачило наше настроение. Один из ветеранов, бывший во время войны номером орудийного расчета, а в мирное время – инженером продовольственного машиностроения, прибывший на встречу из Сибири, ушел из кафе под изрядным хмельком, пришел в свою высотную гостиницу в Сокольниках, где он остановился, открыл в коридоре окно на 16-м этаже и бросился вниз. Перед этим выглядел он здоровым, никому ни о чем не жаловался, предсмертной записки не оставил. Причина самоубийства так и осталась неизвестной.

Инициатором встреч ветеранов и председателем совета ветеранов был москвич, бывший начальник финансовой службы полка старший лейтенант Коротков-Кубанский. К началу работы совета в 1973 году по списку значилось 75 ветеранов полка. К своей ветеранской работе он привлек и своего взрослого сына – Эдуарда, который после смерти отца в течение десяти лет активно проводил ветеранскую работу среди однополчан. И вот в середине 2006 года Эдуард прислал мне прощальное письмо и сообщил, что совет ветеранов 562-го отдельного минометного Нижнеднестровского полка прекращает свою работу, так как я – единственный из ветеранов полка, кто остался в живых. Вот так-то.

Я уже раньше писал, что абсолютное большинство наград в Великую Отечественную войну было произведено правильно и обоснованно. Но были и исключения. Вот пример.

Мой однокурсник по учебной группе в военно-юридической академии бывший председатель военного трибунала воздушной армии в группе советских войск в Германской Демократической Республике, заслуженный юрист Российской Федерации, кавалер ордена боевого Красного Знамени, полковник юстиции Темеров Владимир Викторович рассказал мне как-то на очередной встрече выпускников военно-юридической академии, которые проводились каждые пять лет в Москве в голубом зале ресторана Прага на Арбате, про известный ему случай необоснованного награждения.

В 1950-х годах он проходил военную службу председателем военного трибунала в войсках, дислоцированных на острове Новая Земля в Северном Ледовитом океане, где проводились испытания атомных и водородных бомб. Заместителем командира по политической части расположенного там военно-строительного батальона был майор ( имярек ), Герой Советского Союза, по национальности – лак. Эта малая народность проживает на Северном Кавказе в трудно доступном месте и насчитывает всего несколько тысяч человек.

Активно проводя в обслуживаемых воинских частях военно-патриотическую работу, В.В.Темеров как заместитель секретаря партийной организации  гарнизона пытался привлечь к ней и этого майора, но безуспешно. В конце концов он прямо поставил перед ним вопрос: « Вы же Герой Советского Союза! Почемы вы не желаете рассказать солдатам о совершённом вами подвиге в период Великой Отечественной войны? «

Ответ майора удивил Владимира Викторовича. Оказывается, во время Отечественной войны этот человек в звании лейтенанта был на фронте заместителем командира по политической части банно-прачечного отряда. ( Там были одни женщины ). В боях он  не участвовал. Никакого подвига не совершал. Среди других ничем не выделялся. Звание Героя Советского Союза ему было присвоено лишь потому, как ему объяснили политработники, что он по национальности – лак, и что в этой народности должен быть Герой Советского Союза. Дескать, такова национальная политика Коммунистической партии. Что было написано в представлении к награде, он не знает. Солдатам рассказывать ему было нечего, а врать он не умел, поэтому и не выступал.

Еще один пример. Читаю энциклопедию « Герои Советского Союза «, выпущенную издательством министерства обороны СССР, где помимо анкетных данных дается краткое описание совершенного подвига, за который присвоено звание Героя Советского Союза. Читаю: « Начальник политического отдела 8-ой гвардейской истребительно-противотанковой бригады полковник Чевола Никифор Дмитриевич, кавалер 9-ти боевых наград и одного иностранного ордена, отличился в бою 25 января  1944 года при деревне Цибулев Монастырещенского района  Черкасской области, когда бригада в течение суток уничтожила 342 танка, 76 бронетранспортеров, 62 артиллерийских орудия, всего 480 огневых средств противника. «

Вот это да! Да за такой подвиг нужно было присвоить ему сразу звание Дважды Героя  Союза! Давно известно, что на войне врут в 10 раз больше, чем это было в действительности. Но чтобы в 20 раз! Думаю, что комментарии излишни.

Как-то во время празднования Дня Победы один офицер-отставник с гордостью сказал в разговоре с окружающими: « Я – гвардии полковник. « Ну, я не мог не вмешаться и спросил его:

« Прошу меня извинить за нескромный вопрос – вы были в настоящей гвардии или в приблатненной? «

- « Как вы можете такое говорить? « – обрушился он на меня.

« Гвардейское звание дается за проявленный в бою героизм личного состава воинской части. «

- « Не всегда, « - ответил я ему. « Например, дивизионы и полки реактивной артиллерии ( « Катюши « ), тяжелые танковые полки прорыва ( самоходные установки с пушкой 152 мм калибра ), отдельные батальоны минеров становились гвардейскими сразу после их формирования, еще не участвуя в боях. Оказывается, гвардии полковник об этом не знал.

 

                     В Е Т Е Р А Н Ы

«Прошла война, зарубцевались раны,

Цветут родные села, города.

Но не уснуть спокойно ветеранам,

Тревожат сны военные года...

Нельзя забыть солдату кровь, походы,

Погибших и израненных друзей,

Суровый день и огненные годы,

И слезы вдов, и горе матерей.

И если вдруг в глазах у ветерана

Мелькнет порой непрошенно слеза,

Прости ему – он носит в сердце рану,

Над ним война гремела, как гроза.

Ему при встрече низко поклонитесь,

От черной свастики он всю планету спас.

Он дрался, как бесстрашный чудо-витязь,

И радость мира отстоял для вас.

К победе светлой шел он через муки,

С боями прошагал немало стран.

Так знайте же, сыны мои и внуки, -

За ваше счастье бился ветеран.»

                           В. Олиференко

 

 

ГДЕ МОЙ ЧЕРНЫЙ ПИСТОЛЕТ?

 

«Длительность жизни измеряется не количеством прожитых лет, а количеством пережитых событий.»

 

Война уже давно прошла, но во многом еще напоминала о себе. Как и всякий уважающий себя офицер передовой линии, я, помимо штатного личного оружия пистолета «ТТ» (Тульский Токарева) калибра 7,62мм., имел на фронте и трофейный немецкий пистолет «Парабеллум» калибра 9 мм. Этот пистолет отличался высоким качеством изготовления, точностью попадания в цель и долголетием. На вооружении немецкой армии он находился более 70 лет. Это рекорд среди стрелкового оружия всех армий в мире.

Даже многие наши генералы после войны имели этот пистолет в пользовании. Кстати, именно из парабеллума  генерал Батицкий (впоследствии маршал) в декабре 1953 года в подвале штаба Московского военного округа в Замоскворечье выпустил всю обойму (8патронов) в лоб одному из самых больших негодяев и подлецов в мировой истории Маршалу Советского Союза Берии Лаврентию Павловичу.

Кстати, это был шестой Маршал Советского Союза, нами же расстрелянный. До него были расстреляны в грязном подвале НКВД на Лубянке маршалы Егоров,Тухачевский,Кулик, Худяков, Блюхер (забит до смерти). Жены и совершеннолетние их дети были отправлены в концентрационный лагерь, называемый лагерь ЧСИР – члены семей изменников Родины. Несовершеннолетние дети направлялись в детские дома и им изменяли фамилии.

Как военный человек, не могу не сказать о том, что на тот период Маршал Блюхер – герой гражданской войны был награжден четырьмя орденами Красного Знамени, орденами Ленина и Красной Звезды. Причем ордена Красного Знамени и Красной Звезды ему были вручены за  № 1. Но я несколько отвлекся от сути рассказа.

В начале марта 1945 года во время танковой атаки вблизи немецкого города Котбус моими автоматчиками был застрелен немецкий офицер, не пожелавший сдаться в плен, а его пистолет марки «Парабеллум» в качестве трофея попал ко мне.

После войны было издано несколько приказов Министра обороны СССР о сдаче трофейного вооружения – пистолетов, автоматов, винтовок, патронов и т.д. Но этот приказ мало кто выполнял. Будучи на военной службе этот пистолет я хранил в чемодане, а при необходимости носил в кармане брюк.

После войны в стране, особенно в крупных городах, были распространены грабежи, хулиганство, разбойные нападения и бандитизм и личное оружие было необходимо для самообороны.

В конце августа 1946 года, получив вызов из Военно-юридической академии, я из гарнизона Гуйва, что под Житомиром, где проходил военную службу в артиллерийском полку, поехал в Москву сдавать вступительные экзамены. При этом мой пистолет находился в чемодане. В академии абитуриентов разместили для проживания по 10 человек в комнате. Спали на грубо сколоченных деревянных нарах, на матрацах и подушках, набитых соломой, без простыней и наволочек.

Однажды вечером кто-то из абитуриентов пожаловался: «Проклятый гвоздь торчит и мешает лежать». Забить гвоздь было нечем. И тогда я, проявив инициативу и забыв житейское правило, что каждая инициатива наказуема, вытащил из своего чемодана пистолет «Парабеллум» и несколькими ловкими ударами вогнал гвоздь в доску. Всеми присутствующими это было воспринято нормально, и я пистолет спрятал обратно в чемодан.

После успешной сдачи экзаменов я выехал в свой полк, чтобы рассчитаться по всем службам, а 1-го сентября прибыл в академию и приступил к учебе. Проживал в общежитии, которое располагалось в здании академии. Пистолет, как обычно, хранился у меня в чемодане.

С 20-го сентября слушатели академии стали готовиться к праздничному параду на Красной площади, который должен быть 7 ноября, в день Великой Октябрьской Социалистической революции.

Подготовка к параду заключалась в том, что  каждый день с утра по два часа маршировали под оркестр парадным шагом на набережной Москва-реки, недалеко от Смоленской площади. Парадная колонна слушателей академии среди участников парада называлась «коробкой» и состояла из 20-ти человек в шеренгу и в 20 рядов в глубину. Всего 400 человек.

Проходящие мимо трибуны Мавзолея, где стоит правительство великой державы вместе с величайшим человеком нашей эпохи, - Сталиным, испытывают благоговейный трепет и большое психическое напряжение. Вследствие этого можно сбиться с ноги, отстать от шеренги или выдвинуться вперед. Чтобы этого избежать, шагающие рядом по шеренге удерживают друг друга сцепленными мизинцами рук.

Где-то в середине октября после занятий помощник дежурного по академии пришел в нашу комнату и сказал, чтобы я срочно явился в 217 комнату, расположенную во флигеле здания. На вопрос, кто меня вызывает и зачем, он ничего сообщить не мог.

Кстати, дежурным по академии был в тот день начальник ВАКа - высших академических курсов при академии, известный всему миру генерал-полковник юстиции Ульрих Василий Васильевич., который в 1937-38 годах был председателем военной коллегии Верховного Суда СССР. Под его председательством  были рассмотрены сотни уголовных и резонансных дел и приговорены к высшей мере наказания через расстрел маршалы, генералы, адмиралы, министры,  высшие партийные бонзы, дипломаты, выдающиеся конструкторы, директора крупных  заводов и т.д. (После смерти И.В. Сталина все они были посмертно реабилитированы).

В книге  « Маршал Жуков «  председатель союза писателей СССР, Герой Советского Союза, полковник Владимир Карпов – лихой разведчик, взявший во время войны в плен 73 «языка», назвал В.В.Ульриха самым беспринципным и хладнокровным палачом из всего племени представителей этой гнусной профессии.

Так себе, невзрачный человек небольшого роста, с круглым лицом, с лысиной, с потными ладонями рук.

Опять меня занесло в сторону. Возвращаюсь к сути моего рассказа.

Отыскал эту комнату. На двери только номер комнаты и никакой надписи. Постучал. Услышал:»Войдите». Вошел. За столом подполковник, не подав мне руки и не поздоровавшись, предложил сесть и представился, -  «Я - подполковник Саблин, начальник особого отдела  НКВД в академии».

Я похолодел. Он вежливо стал меня расспрашивать, где я воевал и где служил. Отвечая ему, я мучительно напрягая мозг, соображал, что я такого особенного мог сказать или сделать, что послужило причиной вызова меня в эту страшную комнату.

А потом подполковник, опять вежливо, поинтересовался – участвую  ли я  в тренировках к параду и знаю ли я, что парад будет принимать Генеральный Секретарь Центрального комитета Коммунистической партии Советского Союза, Генералиссимус товарищ Сталин. Я ответил утвердительно.

Потом он, глядя мне прямо в глаза, в строгом тоне, задал вопрос: «А зачем ты тайно и незаконно хранишь в своем чемодане пистолет с патронами?». Тут я совсем окаменел и, заикаясь, путано стал объяснять ему, что этот пистолет у меня еще с войны и я храню его для самообороны.

Но мне повезло. Я-таки попал на порядочного человека. Подполковник ничего предосудительного не усмотрел в моем поведении, хотя незаконное хранение огнестрельного оружия являлось уголовным преступлением и по закону влекло за собой уголовное наказание в виде пяти лет лишения свободы в исправительно-трудовом лагере. Одни словом, привет Колыме и прощай академия.

Как я бежал (летел) по лестнице на четвертый этаж в наше общежитие. Это надо было видеть.  Все только оборачивались мне вслед. Пистолет я принес. Последствий никаких не было. Об этом больше никто не знал. На параде я участвовал. Потом меня еще долго распирало от гордости, что я прошел перед самим Сталиным, а он приветствовал меня рукой.

Но мысль, - кто же на меня донес и сообщил о пистолете в Особый отдел, все время сидела у меня в голове. В комнате, где я забивал гвоздь пистолетом, проживало 10 человек, из них три сдали экзамены и были зачислены на учебу в академию.

Так кто же из них? Капитан Зинченко – Герой Советского Союза (впоследствии мой сослуживец в Забайкальском военном  округе), старший лейтенант –связист (фамилию не помню) и лейтенант ремонтных мастерских танкового полка Майборода. Кто из них? Майборода выделялся тем, что со всеми и по любому поводу вступал в ожесточенные споры и тем, что был закоренелым холостяком.

После окончания академии в начале 1951 года все разъехались по нашей необъятной стране. Я и Майборода долгое время служили по разным гарнизонам, но в 70-е годы оба оказались в Одессе. Я продолжал военную службу судьей  в военном трибунале Одесского военного округа, а он, уже будучи уволенным из армии, работал техником  нефтяной гавани.

Два-три раза в год мы встречались, вспоминали свои молодые годы, войну, учебу в столице. Потом в 2002 году мне позвонил его сосед и просил навестить Майбороду, который тяжело болел.

Приехав к Майбороде, я увидел, что он лежит на кровати, встать не может и по нему видно было, что он был при смерти. Ему было 82 года. Мне он сказал, что он чувствует приближение смерти, что ему осталось жить несколько дней. Сам он неверующий, но решил исповедоваться, чтобы получить отпущение грехов. Своего рода индульгенция для очистки совести.

Самый большой грех в его жизни в том, что еще в период войны он был завербован органами безопасности НКВД «Смерш» (смерть шпионам) в тайные информаторы, в простонародье называемых «стукачом». Правда, сказал он, во время учебы  в академии он никого не «заложил».

Чтобы отвлечь его от мрачных мыслей, я рассказал ему анекдот, - «В тюремной камере один у другого спрашивает, за что сидит. Тот рассказывает: «Мы сидели с другом, «травили» политические анекдоты. Разошлись по домам. Я думаю: сейчас идти на него стучать или до утра подождать? А он не стал дожидаться утра. Вот  и сижу».

Мне стало понятно, что это он донес начальнику контрразведки академии, что у меня хранится пистолет. Но об этом ему ничего не сказал, учитывая его тяжелое болезненное состояние. Через несколько дней    он умер. Мне сообщили о его смерти, но на похороны я не поехал.

Характеризует наше тяжелое и неспокойное время (для будущих исследователей нашей сложной жизни) и такой эпизод. Как-то в разговоре со мной, вспоминая учебу в академии, Майборода рассказал такой случай:

В 1947 году слушатели жили в общежитии при академии,  в комнатах проживало по 15-20 человек. Один из слушателей, старший лейтенант Тищенко, получил из Украины от родителей письмо, в котором говорилось о страшном голоде в сельской местности, когда обезумевшие от голода люди убивали прохожих или соседей, а кто и своих детей с целью употребления их в  пищу. Местная власть никаких мер к оказанию продовольственной помощи голодающим не оказывала, а выезд из этой местности жестоко пресекался.

Письмо Тищенко читал в общежитии в присутствии Майбороды и еще трех слушателей. При этом Майборода высказывал резкие антисоветские  взгляды в отношении руководителей Советского государства и Коммунистической партии и проводимой ими антинародной внутренней политики. На следующий день Майбороду вызвали в политический отдел академии и инструктор политотдела в звании подполковника потребовал от Майбороды дать письменное объяснение в связи с его антисоветскими высказываниями.

При этом, рассказывает Майборода, на столе перед инструктором лежали два письменных сообщения и  по подписи исполнителей Майборода старался узнать кто же из четырех присутствовавших при чтении письма донес на него.

В связи с его признанием о том, что он был тайным агентом органов государственной безопасности, я понял, что Майборода  как провокатор предательски подстрекал своих же товарищей к антисоветским высказываниям с тем, чтобы об этом донести (разумеется, за денежное вознаграждение) в органы государственной безопасности для принятия соответствующих мер. А меры могли быть в этом случае только одни – решением Особого совещания при Министре  государственной безопасности СССР – 7 лет лишения свободы в исправительно – трудовом лагере, с конфискацией имущества и лишением политических прав сроком на 5 лет.

Но первыми о высказываниях Майбороды донесли в политотдел его сотоварищи. Вот такая была обстановка в то тревожное и смутное время, когда каждый  думал одно, говорил другое, поступал по-третьему. Кстати, как я теперь вспоминаю после рассказа Майбороды, за время моей долгой военной службы мне не раз и не два попадались сослуживцы, которые, ссылаясь на конфиденциальность разговора, допускали при мне резкие антисоветские высказывания. До меня тогда не доходило, что это была провокация «стукачей», но интуитивно что-то подсказывало мне, что идти у них на поводу нельзя. Видимо, это меня и спасало, так как в противном случае лежать бы мне в неглубокой могиле в зоне вечной мерзлоты на Колыме или в Магадане.

 

 

 

Остается добавить, что за время учебы в академии на нашем курсе было 120 слушателей, из них 3  человека были осуждены Особым Совещанием при НКВД СССР (без следствия и суда) к длительным срокам тюремного заключения за антисоветскую агитацию и пропаганду. После смерти Сталина все они были реабилитированы за отсутствием состава преступления. Но после освобождения ни у кого из них жизнь не сложилась.

Надо сказать, что на «стукачестве» и на круглосуточной пропаганде наших успехов и держалась наша государственная система – радио, газеты, журналы, книги, кино, театр, политинформации, политзанятия партбюро, партсобрании, парткомиссии, партактивы, партконференции, партийные школы, партийные съезды. И одновременно на западной границе ускоренно строился второй ряд проволочных заграждений, чтобы воспрепятствовать советским гражданам бежать «из социалистического рая в капиталистическое рабство».

Итак, где мой черный пистолет?

 

 

МОСКВА – ЖИТОМИР – КИЕВ – ОДЕССА – МОСКВА.

 

 «Жизнь,если не прекрасна, то все-таки удивительна.»

 

 «Не судите, да не судимы будете.»

 

Всех принятых в Академию отпустили на две недели по своим местам службы рассчитаться со своей воинской частью и решить свои личные дела. В вагоне я оказался вместе с другим принятым в Академию капитаном Митюком.

 Митюк служил командиром отдельной роты связи в Киеве. Впоследствии он стал генерал-майором юстиции, - председателем военного трибунала Тихоокеанского флота, потом военным советником юстиции на Кубе и в Афганистане.

Вагон был переполнен. Всю ночь простояли на ногах в тамбуре. Митюк сошёл в Киеве, а я поехал в Житомир.

Прибыв в свой гарнизон, узнаю ошеломляющую новость: в моё отсутствие в течение месяца мой полк и дивизия расформированы. Из трёх стрелковых дивизий нашего 102-го стрелкового корпуса формируется одна моторизованная дивизия.

Иду в совершенно чужую мне воинскую часть, куда переданы все документы моего полка. О, Боже! Есть ли ты на свете! Узнаю ещё более ошеломляющую новость. Армия военного времени стремительно сокращалась. Подлежали увольнению в запас офицеры, имеющие тяжелые ранения или два и более легких ранения или окончившие в военное время ускоренные курсы (6-8 месяцев) военных училищ. Приказом Командующего Львовским военным округом из 102-го стрелкового корпуса уволены из кадров армии в запас более 1000 офицеров, в том числе и я,  подпадающий под все три указанные категории.

Мне выдают пакет с моим личным делом, запечатанный пятью сургучными печатями с грифом "Секретно", и командировочное предписание об убытии в Одесский облвоенкомат для постановки на воинский учёт, как офицера запаса.

Оглушённый таким неожиданным сообщением, выхожу с пакетом на улицу.

 За что же судьба так жестоко со мной поступает? Удар прямо в сердце. Особо остро воспринимаешь несчастье после счастья. Но жизнь ведь на этом не кончается. Надо бороться! Но как? Для меня естественна борьба до конца. Сдаваться не в моей натуре. Теперь уже терять нечего. Всё потеряно. Разрываю пакет. Смотрю на аттестационный лист в личном деле: все характеристики положительные, а решения командира батареи, дивизиона, полка - "уволить в запас''. Всего-то два слова, но они в корне меняют мою судьбу.

Приходит мысль: в нестандартных ситуациях следует принимать нестандартные решения.

 Когда я сдавал экзамены, меня неприятно удивило, что каждый третий поступивший в Академию не являлся участником войны. Все долгих четыре года кровопролитной войны они просидели в тыловых министерствах, управлениях, штабах, училищах, курсах, складах и т.п. Многие из них были генеральскими сынками или сынками высших партийных или советских бонз. Некоторые из них подъезжали к подъезду Академии на отцовских автомашинах. Со мной на курсе учился сын генерал-полковника Рогова, члена ЦК КПСС, начальника политического   управления   Военно-Морского флота СССР.

Значит, они будут учиться в Академии, а я нет? Да я в 100 раз больше них заслуживаю быть слушателем Академии.

В голову приходит песня «Одессит – Мишка», которую исполнял Марк Бернес. Только вместо слова Мишка я вставил себя – Борька.

 

Ты ж одессит, Борька,

А это значит,

Что не страшны тебе ни море, ни ветра.

Ведь ты моряк, Борька,

А моряки не плачут

И не теряют бодрость духа никогда.

 

Я был и одесситом, и моряком. До войны год жил в Одессе и три месяца был матросом на двухмачтовой яхте «Декабрист» добровольного спортивного общества «Водник», яхты которого стояли в Одесском порту рядом с судостроительным заводом «Андре Марти».

Я верю в судьбу, но не верю тем, кто говорит, что ее нельзя корректировать. Главное – прислушаться к своей душе, и стремиться реализовать мечту.

Далее возникает кощунственная мысль: А что, если вместо записи «уволить в запас» напечатать «оставить в кадрах». Всего-то два слова. Бывает же ложь во благо. А! Будь что будет! Пришедшую мысль стал воплощать в реальность. Нe помню, как достал чистый бланк аттестационного листа, как и где напечатал эти два слова. Но помню, что сам подделал подписи командира батареи и дивизиона и пошёл к командиру полка, который еще был в гарнизоне, заканчивая оформление по расформированию полка. У него ещё была полковая гербовая печать.

Командиру полка я сказал, что он по оплошности в моей аттестации не проставил свою подпись и печать. Уловка удалась. Командир полка у себя дома, в пижаме и, как говорится, немного «под шафе», не глядя, расписался и поставил печать.

Да простит меня всевидящий Господь! Но личное дело было в пакете, опечатанном пятью сургучными печатями. Нельзя же явиться в Академию с разорванным пакетом. Это сразу вызовет подозрения и нежелательные последствия. И тут я вспомнил о Митюке. У него, как у командира отдельной роты, должна быть сургучная печать. Ну, а то, что у печати номер будет другой, то это ничего. Мало кому  придёт в голову сверить номер на сургуче с соответствием содержимого пакета.

Поехал в Киев. Не без труда отыскал Митюка. Тот не стал вникать, почему пакет оказался разорванным, а дал указание своему «секретчику» опечатать по всей форме пакет, что тот и сделал.

Сорок лет спустя, в 1986 году, отдыхая в военном санатории Шкло под Львовом, я встретился там с генералом Митюком и напомнил ему об этом.

Он спросил: «Ты тогда пол-литра мне поставил?" Нет, говорю. "Ставь сейчас''. Пришлось распить с ним пол-литра. А через год умер Митюк нелепо. Лёг на простую операцию - удаление полипов. Ему сделали общий наркоз. Надорванное войной, работой, Кубой и Афганистаном, сердце не выдержало и навсегда остановилось. Мир праху его.

Еду в Одессу. Войдя в дом и приложив руку к козырьку фуражки чётко, с гордостью докладываю отцу: "Товарищ полковник! Слушатель 1-го курса Военной юридической Академии лейтенант Богачёв явился для свидания с родителями». Радость была беспредельная!

По возвращению в Академию меня зачислили, по-моему желанию, на военно-морской факультет. Я переоделся в форму морского офицера и приступил к учебе.

            Моя афёра раскрылась через 10 лет. В 1956 году я работал в Москве старшим офицером организационно-инспекторского отдела Военной Коллегии Верховного Суда СССР. В это время в армии производилась проверка личных дел офицеров. Вызывают в отдел кадров Коллегии и показывают мне бумагу из главного управления кадров Министерства Обороны СССР об увольнении меня из кадров в запас в 1946 году.

Как раз в это время в армии по инициативе Хрущева происходило очередное сокращение на 1 миллион 200 тысяч человек. Над каждым офицером висел дамоклов меч сокращения. "Всё, - думаю - Вот тут-то ты, Борис, уже не выкрутишься. Не то время. Хана тебе''. Но, видимо, родился я под счастливой звездой. На фронте не убило, а могло убить по моим подсчётам, раз 100, да и в других случаях везло, кроме карт, но в азартные игры я не играю.

 К тому времени до пенсии я не дослужил, квартиры не имел, не было и гражданской специальности. Жизнь после 15 лет службы в армии надо было начинать сначала. Не так то это просто, когда тебе уже 32 года и на руках жена с грудным ребёнком.

 Видя мою глубокую печаль и озабоченность, начальник отдела кадров пообещал как-либо помочь мне.

 Министру Обороны СССР было направлено письмо с изложением происшедшего, и с просьбой оставить меня в кадрах, с приложением блестящей характеристики.

 И через некоторое время в отделе кадров мне зачитывают приказ заместителя Министра Обороны СССР маршала Баграмяна об отмене приказа командующего войсками Львовского военного округа об увольнении меня в запас. Так закончилась моя война и её последствия.

Хотелось бы закончить моё повествование словами моего любимого поэта Михаила Юрьевича Лермонтова, написанными им под впечатлением кровопролитного боя с горцами у поселения Валерик на Северном Кавказе.

 

 «Жалкий человек, чего он хочет? Небо ясно,

 Под небом много места всем,

 Но беспрестанно и напрасно

 Один враждует он – зачем?»

 

 

ИТОГИ МОЕЙ ВОЙНЫ И ВОЕННОЙ СЛУЖБЫ.

 

«Нас мало - вышедших из боя.

А ныне выживших – вдвойне.

Но торжествует над судьбою

Живая память о войне.»

 

Прослужил в Вооружённых Силах Советского Союза  43 года, в том числе в сухопутной армии -27 лет,  в авиации -4 года, на флоте - 12 лет.

За это время мне было присвоено 9 воинских званий (Красноармеец, курсант, младший лейтенант и т.д. до полковника включительно).

Был награждён  6-ю  орденами, 20-ю медалями, получил 55 почётных грамот, 60 благодарностей в приказах, 15 нагрудных знаков.

Воевал на фронтах: Западном, Калининском и 1-м Украинском.

 В мирное время служил в   Московском, Забайкальском и в Одесском военных округах и на флотах:  Балтийском и Черноморском.

 Служил в двух стрелковых дивизиях, 111-й  и 147-й.

В двух бригадах, 300-й артиллерийской и в отдельной 16-й штурмовой инженерно-сапёрной бригаде.

 В 6-ти полках, в 532-м и 15-м стрелковых полках, 379-ом артиллерийском полку и в отдельных 562-м миномётном полку, 52-м запасном артполку и 25-м учебном артиллерийском полку офицерского состава.

 Служил в 3-х отдельных артиллерийских дивизионах, расположенных в городе Чирчик Узбекской СССР,  на станции Икша Московской области и в селе Дубляны Львовской области, а также в артиллерийском противотанковом училище в городе Подольске Московской области..

В военно-юридической академии. В военной Коллегии Верховного Суда СССР.

Проходил службу в 5-ти военных трибуналах: в трибуналах военно-морских баз, расположенных в городах Свиноустье (Польша) и Феодосия (Крым), в трибуналах округа, расположенных в городах Чита (Забайкалье) и  Одесса, и в трибунале 5-той ордена Красного Знамени воздушной армии.

8 раз (каждый раз на 5 лет) Указом Президиума Верховного Совета СССР назначался на должность судьи-члена военного трибунала Вооружённых Сил СССР.

В Вооружённые силы входили: армия, авиация, флот, войска Комитета государственной безопасности и Министерства внутренних дел, пограничные и железнодорожные войска, войска правительственной связи и др. Член военного  трибунала - номенклатура  ЦК КПСС.

На фронте в действующей армии был с перерывами 1 год и 10 месяцев - 570 дней.

Участвовал в битве под Москвой - декабрь 1941 года, в  Ржевско – Сычёвской наступательной операции - июль 1942 года, в Холмской наступательной операции - февраль 1943 года, в Львовско-Сандомирской операции - июль-сентябрь 1944 года (стратегическая, т.е. влияющая на исход войны),  Верхне-Нижне-Силезских операциях – февраль – март 1945 года.

Принимал участие в битве  по взятию Берлина  (Берлинская стратегическая операция) и в Пражской  - апрель - май 1945 года.

Участвовал в 12-ти атаках: в 3-х пехотных штыковых и 9 танковых десантах, а также в отражении атаки немцев под Сандомиром, Ганзаром, Боянувым (Польша).

В ближнем бою (10-50 метров) уничтожил из автомата и пистолета 8 немцев. В атаках был 3 раза ранен, в июле 1942 года - лёгкое слепое пулевое, в феврале 1943 года - тяжёлое сквозное пулевое, март 1945 года - лёгкое осколочное слепое ранение.

 Служил в строю на командных должностях 5лет. В разное время командовал 9-ю взводами.

Учился в военном училище и в академии - 5 лет, прослужил в военных трибуналах - 33 года.

 

 

 

 Служил в 20-ти гарнизонах:

город Подольск Московской области;

город Бухара Узбекистан;

Бежецкий район Калининской (Тверской) области;

Торжокский район Калининской (Тверской) области;

город Вышний Волочёк Калининской (Тверской) области;

город Петропавловск (Казахстан);

город Чирчик (Узбекистан);

город Ташкент (Узбекистан);

станция Икша Московской области;

село Дубляны Львовской области;

Александрийский район Ровенской области;

посёлок Гуйва Житомирской области;

город Москва (дважды);

город Свиноустье  Польша;

город Феодосия  Крым;

город Чита  Забайкалье;

город Одесса (дважды).

 За это время имел квартиру лишь в двух гарнизонах: Читинском и Одесском. В других гарнизонах жил в казармах, общежитиях, на частных квартирах, у родственников.

Уволился из армии в запас в январе 1985 года с правом ношения военной формы и холодного оружия - кортика. По возрасту прослужил до 60-ти лет.

 

 

«И, подводя итоги жизни,

Шепчу исповедально я:

- Люблю народ.

Горжусь Отчизной.

Блажен, кто верует, друзья!»

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

СЛУЖЕНИЕ  РОДИНЕ.

 

Как и многие дети из военных семей, Борис, сын командира Красной Армии с 1918 года, тоже мечтал стать военным. И эта мечта осуществилась в грозном ноябре 1941 года, когда он поступил добровольцем в Подольское артиллерийское противотанковое училище, стал участником великой битвы за Москву. Тогда же он получил свою первую награду - медаль "За Оборону Москвы".

О боевом подвиге Подольских курсантов, на неделю остановивших механизированную колонну врага, растянувшуюся по Варшавскому шоссе на 20 километров, хорошо рассказал в своей книге "Воспоминания и размышления" маршал Советского Союза, четырежды Герой Советского Союза Г.К.Жуков.

Шестимесячный курс училища окончен. Принята военная присяга. На петлице - один рубиновый квадрат, на рукаве - шеврон младшего лейтенанта: командира Рабоче-Крестьянской Красной Армии (РККА). В июле 1942 года комсомолец Богачев - командир взвода 50 мм минометов стрелковой роты III-й Александрийской орденов Красного Знамени и Богдана Хмельницкого стрелковой дивизии. В пехотной штыковой атаке ему пулей разворотило ногу.

Госпиталь. Отдел кадров. Снова на фронт командиром взвода управления 120 мм батареи 562 Нижнеднестровского минометного полка. В феврале 1943 года, поддерживая огнем наступающие цепи прославленной 8-й гвардейской Панфиловской трижды орденоносной стрелковой дивизии под городом Холмом Новгородской области, получил тяжелое пулевое ранение плеча и шеи.

Полгода в госпитале. Затем снова на фронт командиром взвода 78-го отдельного штурмового Сандомирского четырехорденоносного батальона. За отличие в форсировании реки Вислы награжден орденом Красной Звезды. Будучи в десанте на танках 70-й гвардейской Невельско-Берлинской пятиорденоносной самоходно-артиллерийской бригады 4-й гвардейской танковой армии в танковой атаке на плацдарме реки Нейссе в Германии получил слепое осколочное ранение правого бедра, но остался в строю. Снарядный осколок крупповской стали до сих пор напоминает ему те лихие, огненные годы, да еще медали "За Взятие Берлина", "За Освобождение Праги", польская медаль "За Одер, Нейссе, Вислу", чехословацкая медаль "За Храбрость".

Отгремела война, но желание остаться в кадрах армии, учиться, высокое чувство справедливости определило его дальнейшую судьбу. В 1946 году Богачев поступает в Военно-юридическую академию с четырехгодичным сроком обучения. В академию в то время было непросто поступить. Был открытый конкурс - 10 человек на одно место. Строжайший отбор по деловым, моральным и физическим данным, трудные экзамены. Но фронтовая закалка помогла преодолеть все преграды.

Академия располагала одним из самых авторитетных научно-педагогических коллективов в стране. В его состав входили блестящие ученые того времени: члены-корреспонденты Академии наук СССР  М.С.СТРОГОВИЧ, С.А.ГОЛУНСКИЙ, профессоры, доктора наук М.И.АВДЕЕВ, С.Н.БРАТУСЬ, А.Н.ГЕРЦЕНЗОН, А.Е.ЛУНЕВ, В.Д.МЕНЬШАГИН, И.Ф.ПОБЕЖИМОВ, И.П.ТРАЙНИН, С.В.ЮШКОВ, С.С.СТУДЕНИКИН, Н.П.ФАРБЕРОВ и др. Возглавлял Академию наук доктор юридических наук, профессор, полковник юстиции В.М.ЧХИКВАДЗЕ.

И это дало свои результаты. Из курса, где учился Богачев, вышло немало видных ученых и практиков: доктора наук,профессора, заслуженные юристы РСФСР А.С.КОБЛИКОВ, Н.И.КРАСНОВ, Н.А.СТРЮЧКОВ, Н.С.ПОЛЕВОЙ, В.Б.СМИРНОВ, Р.С.БЕЛКИН, В.Д.БАБКИН, С.И.ОВЧИНСКИЙ, кандидаты наук, полковники юстиции А.Г.МАЗАЛОВ, В.И.ШАНИН, Е.В.ПРОКОПОВИЧ, А.А.ОСИПОВ, А.С.ФРЕЙДЛИН, Р.М.ХАН-МАГОМЕТОВ, В.И.МУРСАЛИМОВ, генерал-майоры юстиции: член Военной Коллегии Верховного Суда СССР Ю.Д.КОЗЛОВ, заместитель председателя военного трибунала ракетных войск стратегического назначения Ю.Н.МИТЮК, заместитель министра внутренних дел СССР, кандидат наук Н.К.ЕРОПКИН, заместитель начальника управления Министерства обороны СССР В.В.ЛИСКОВ.

Среди слушателей курса большинство было активными участниками Великой Отечественной войны, имевшие ранения в боях и награжденные орденами. Среди них Герои Советского Союза, ставшие впоследствии: председателем ДОСААФ Киргизской ССР - генерал-лейтенант К.УСЕНБЕКОВ; начальником приемной министра обороны СССР - генерал-майор Н.К.ЩИПАНОВ; заместителем председателя военного трибунала Одесского военного округа -  полковник юстиции, заслуженный юрист Украины Е.Б.ФРАДКОВ; председателем военного трибунала в Москве по обслуживанию особо секретных научно-исследовательских учреждений Министерства обороны СССР - полковник юстиции А.И.ФИЛИППОВ; председателем военного трибунала армии - полковник юстиции И.М.ЗИНЧЕНКО.

Многие выпускники стали председателями военных трибуналов и военными прокурорами армий, гарнизонов, военно-морских баз, работниками управления военных трибуналов и Военной Коллегии Верховного Суда СССР, служили в управлениях Министерства обороны СССР, в Академиях МВД и КГБ СССР, стали заслуженными юристами РСФСР и других республик.

По окончании Академии в феврале 1951 года с Богачевым беседовали заместитель министра юстиции СССР Сухоруков, старший инспектор административного отдела ЦК КПСС полковник юстиции В.В.Борисоглебский, который потом в звании генерал-лейтенанта юстиции возглавил Военную Коллегию Верховного Суда СССР. После такого тщательного отбора последовал Указ Президиума Верховного Совета СССР об избрании Богачева Б.И. на должность члена военного трибунала Вооруженных Сил СССР. За 33 года судебной деятельности таких указов было восемь.

С 1951 по 1984 годы Богачев Б.И. добросовестно служил военным судьей в трибуналах Балтийского и Черноморского флотов, Забайкальского и Одесского военных округов. С 1955 по 1958 годы Богачев Б.И. работал старшим офицером организационно-инспекторского отдела Военной Коллегии Верховного Суда СССР. Отдел возглавлял кандидат юридических наук, полковник юстиции С.С. Максимов, ставший впоследствии генерал-лейтенантом юстиции, начальником управления военных трибуналов Вооруженных Сил СССР. В этот период Богачеву неоднократно доверялось исполнять обязанности секретаря Пленума Верховного Суда СССР по пересмотру уголовных дел. Дважды в неделю на заседания Пленума выносилось на рассмотрение 80-100 уголовных дел, а принятые по ним постановления Пленума подписывал председатель Верховного Суда СССР А.Ф.Горкин.

С теплотой вспоминает полковник юстиции Богачев генералов юстиции, под руководством которых ему довелось служить: А.Д.ЗАЙЦЕВА, Г.С.КОВАЛЕНКО, К.М.КОНОЙКО, Ю.Д.КОЗЛОВА, П.Ф.ЖУКОВА, Н.Е.ГОРБАЧЕВА, И.П.ДМИТРИЕВА, Ю.Б.ТРЕТЬЯКОВА, а также своих сослуживцев в эти годы, ставших генералами юстиции: Ф.Ф.ИВАНЕНКО, Ф.Р.ГУСЕЙНОВА, Б.Д.ДЮЖКОВА, В.И.ПЛОТНИКОВА, Н.И.ПОЛЯКОВА, Л.Г.ТРУНИНА.

В своей работе Богачев Б.И. много уделял внимания воспитанию и становлению молодых судей, ставших впоследствии генералами и старшими офицерами юстиции. Это В.И.БУЛАЕВ, В.П.САВИН, Н.Б.РЕПИН, Ю.К.ВОЛКОВ,К.Г.СЕЛИВЕРСТОВ, В.Д.ЗЕЛЕНЫЙ, Н.М. ЕНИН, Е.Н.ЗАЙЦЕВ, А.И. ВАСНЕВ, Ю.М.ЛАПУТИН, Б.Е.МИХАЙЛОВ.

Отправление правосудия, решение судьбы человека, а иногда и жизни его - процесс нелегкий. Ибо судебная работа является одним из видов творческой деятельности, в которой не существует заранее подготовленных решений. Особенно ответственно проводить судебные процессы в присутствии личного состава, где за каждым твоим словом, движением руки, выражением лица внимательно следят десятки, сотни людей, сидящих в зале.

Вопреки расхожему мнению военный трибунал - не чрезвычайный карательный инструмент, а орган правосудия, равноправной защиты прав военнослужащих, гражданских лиц и государства. По мнению заседавших в трибунале адвокатов трибуналы в нашей стране являлись островками законности и справедливости. В трибуналах к адвокатам относились как к равноправной процессуальной стороне, всегда прислушивались к их мнению, внимательно рассматривали каждое ходатайство. К тому же офицеры трибуналов гораздо реже сталкивались и с так называемым "телефонным правом". Одна из гарантий их независимости была в том, что на военных судей не распространялась обычная для военных дисциплинарная юрисдикция.

Памятным для Богачева явилось рассмотрение в 1983 году группового (пять человек), многоэпизодного уголовного дела на начальника финансовой службы военно-воздушных сил округа полковника Ермакова. Ермаков вместе с подчиненными ему инспекторами и начальниками финансовых служб нескольких воинских частей систематически получал от подчиненных взятки, расхищал государственные денежные средства в крупных размерах. Обвинительное заключение по делу, предъявленное группой следователей Главной военной прокуратуры, составило 282 страницы, а само дело - 74 следственных тома и 16 книг денежных лицевых счетов. На предварительном следствии было допрошено более 800 свидетелей, один из обвиняемых, капитан Нижник, был допрошен 134 раза, а сам Ермаков - 71 раз, проведено более 30 экспертиз вещественных доказательств.Обвинение состояло из 500 эпизодов хищений денежных средств более, чем двадцатью методами. В судебном заседании, проводившемся беспрерывно в течение трех с половиной месяцев, было допрошено 185 свидетелей, из них 110 офицеров и прапорщиков из 52 воинских частей, дислоцированных на территории Советского Союза, во всех группах войск за рубежом, а также в Монгольской Народной Республике. Подробно об опыте рассмотрения этого дела опубликована статья в бюллетене военной коллегии за 1985 год.

Приходилось ему рассматривать и дела по обвинению в получении взяток старшими офицерами Министерства Внутренних Дел СССР и Комитета Государственной Безопасности СССР.

Помимо текущей судебной работы по рассмотрению уголовных дел по первой и кассационной инстанциям Богачеву в течение 30 лет пришлось заниматься реабилитацией необоснованно репрессированных в годы тоталитарного режима, пересматривать приговоры не только нижестоящих трибуналов, но и трибуналов войск НКВД и решений коллегий ОГПУ, пресловутых "троек", - особого совещания. Награда этому напряженному, долголетнему и безупречному труду - присвоение ему Указами Президиумов Верховных Советов почетного звания заслуженного юриста Украины и Молдовы.

Много лет подряд Борис Ильич является активным внештатным корреспондентом воинских и гражданских газет, где опубликовал свыше 400 статей и заметок на правовые и военно- патриотические темы, в том числе около 100 статей в окружной военной газете "Защитник Родины" и в ее преемнике в настоящее время газете "Слава и Честь". В изданной в 1985 году книге об истории Одесского Краснознаменного военного округа среди указанных в ней офицеров правоохранительных органов, внесших заметный вклад в решение стоящих перед округом задач по укреплению дисциплины и правопорядка, упоминается и имя Богачева Б.И.

Сорок три года отданы армии. Уволившись в запас, Борис Ильич возглавил группу ветеранов войны, однополчан 4-й гвардейской танковой армии, проживающих в Одессе и области, и неустанными поисками сослуживцев через Подольский военный архив довел ее численность с 3 до 80 человек.

Являясь в последние годы секретарем исторической секции военно-научного общества при штабе Южного оперативного командования, он систематически выступает перед коллегами с докладами по вопросам истории нашей армии, перед учащимися 29, 52, 84 средних школ города Одессы, активно участвует во всех ветеранских мероприятиях.

Не порывает Богачев связей с городами, которые он освобождал от врага в период войны, и ставших ему родными. За активное участие в военно-патриотическом воспитании молодежи исполнительные комитеты Советов народных депутатов городов Рава-Русская, что на Львовщине, и Горохова, что на Волыни, присвоили полковнику Богачеву звание Почетного гражданина этих городов.

Советский комитет ветеранов войны наградил его Почетным нагрудным знаком, а в сентябре 1999 года в День Танкиста Южное оперативное командование отметило его грамотой за активную военно-патриотическую работу по повышению боеготовности танковых войск, укреплению воинской дисциплины.

Исключительная биография? Конечно же, нет. Лучше других на этот вопрос ответил когда-то Аркадий Гайдар: " Это не биография у меня необыкновенная. Это просто обыкновенная биография в необыкновенное время ".

Сейчас Борис Ильич пишет воспоминания о своей жизни. Ему есть, что рассказать потомкам. К этому зовет его память огненных дней. В последний день и в последний час 1999 года ему исполнилось 75 лет. Пожелаем ему доброго здоровья и долголетия.

 

 

     Бывший член военного трибунала

     Одесского военного округа

     полковник юстиции в отставке Ф.М. Маликов

 

 

ПОЧЕТНЫЙ  ГРАЖДАНИН  ДВУХ  ГОРОДОВ.

 

             Борис рос в семье военного. И с детства тоже мечтал стать военным. Но случилось это прежде, чем он достиг совершеннолетия.  В грозном октябре 1941 года эвакуированный из Одессы Борис, сын райвоенкома Ворошиловского района Одессы, оказался в Москве. Враг был у ворот столицы. Среди тысяч добровольцев, вставших на защиту города, был и Борис, в день своего 17-летия зачисленный курсантом в Подольское артиллерийское противотанковое училище.

Сейчас многим известен легендарный подвиг Подольских курсантов, на неделю задержавших рвущуюся к Москве по Варшавскому шоссе танковую колонну врага. Немногие вернулись с поля боя. Подразделение боевого обеспечения, где довелось служить Борису, все сделало для успешного выполнения поставленной перед курсантами боевой задачи. Его же память о тех днях – медаль «За оборону Москвы«. И всегда примером стоял перед Борисом жизненный путь его отца, добровольца Красной Армии 1918 года, первого красного командира, кавалера орденов Ленина и Красного Знамени, медали «За оборону Одессы«, полковника Ильи Ивановича Богачева.

Шестимесячный курс училища окончен. На петлице – один рубиновый квадрат, на рукаве – шеврон младшего лейтенанта. В июле 1942 года комсомолец Богачев – командир взвода стрелковой роты III-й Краснознаменной Александрийской стрелковой дивизии – участвует в кровопролитных боях под Ржевом, в 200-х километрах от Москвы.

Он остался живым по воле случая, власть которого столь велика на войне. В атакующей цепи перед вражеской траншеей Борис был ранен. Пулей разворотило ногу. После выздоровления – снова на передовой, командиром взвода управления 120 мм минометной батареи. Во взводе были солдаты вдвое старше его. Но время делало Бориса и взрослее, и ответственнее.

В феврале 1943 года – затяжные бои под Старой Руссой, поддержка наступающих цепей прославленной 8-й гвардейской трижды орденоносной Панфиловской стрелковой дивизии. Атака с хода на сильно укрепленную позицию врага не удалась. Трое суток напряженной лежки на снегу, рядом с командиром стрелковой роты, под многослойным огнем врага.

Борис знал – живым в плен он не сдастся. Как и многие офицеры, он носил в карманчике брюк пластмассовый опознавательный медальон с адресом родных и один патрон к пистолету. В пылу боя можно и не заметить, как расстреляешь все патроны из пистолета. И тогда последний из карманчика в себя. Только не  плен.

Очередная атака... И тяжелое сквозное пулевое ранение плеча и шеи. Снова медсанбат, затем госпиталь в далеком Казахстане.

Боевую судьбу трудно предугадать. Для форсирования рек, прорыва «неприступных валов» потребовалась инженерная пехота. Лейтенант Богачев стал командиром взвода штурмового инженерного батальона.

На направлении главного удара наступающих войск 1-го Украинского фронта оказался в июле 1944 года город Горохов. В ожесточенных боях за его освобождение, пробивая дорогу пехоте и танкам, участвовал 78-й отдельный штурмовой Сандомирский орденов Красного Знамени, Богдана Хмельницкого, Александра Невского и Красной Звезды инженерный батальон. За отличие в боях при освобождении города Горохова и Равы-Русской Богачев награжден орденом Красной Звезды. Затем форсирование реки Висла, жаркие бои на Сандомирском плацдарме.

В январе 1945 года Богачев снова в наступлении командиром взвода штурмовиков-десантников на «тридцатьчетверках» 68-й отдельной гвардейской Житомирско-Берлинской орденов Красного Знамени, Суворова, Кутузова, Богдана Хмельницкого и Александра Невского танковой бригады 4-й гвардейской танковой армии. Освобождение Польши, форсирование Одера, штурм Берлина, личный боевой счет уничтоженных врагов в конце войны и слепое осколочное ранение бедра. Снарядный осколок крупповской стали до сих пор неустанно напоминает ему те лихие, огненные годы.

В 1951 году, закончив Военно-юридическую академию, Борис Ильич Богачев стал военным юристом, служил на Балтийском и Черном морях, в суровом Забайкалье, в Москве и закончил военную службу в Одессе.

Сорок три года им отданы армии, из них 30 лет – напряженной работе по реабилитации необоснованно репрессированных в годы тоталитарного режима. Награда за это – присвоение указом Президиума Верховного Совета почетного звания заслуженного юриста Украины.

Уволившись в запас, Борис Ильич возглавил проживающую в Одессе и области группу однополчан 4-й гвардейской танковой армии и в результате неустанного поиска довел ее численность с 3 до 80 человек. В последние годы он – секретарь исторической секции военно-научного общества при штабе Южного оперативного командования, систематически выступает перед коллегами с информациями и докладами по вопросам истории нашей армии, перед призывниками в Приморском райвоенкомате, перед учащимися 29, 52, 84 средних школ города Одессы.

Не порывает Богачев связей с городами, ставшими ему родными. За активное участие в военно-патриотической работе по воспитанию молодежи исполнительные комитеты советов народных депутатов городов Рава-Русская на Львовщине и Горохов на Волыни присвоили полковнику Богачеву звание почетного гражданина этих городов. Шесть орденов и двадцать других правительственных наград украшают грудь убеленного сединой ветерана.

Сейчас Борис Ильич работает над воспоминаниями о своей жизни. Ему есть что рассказать всем живущим.

 

 

 

      Николай Стафеев,

      почетный гражданин города-героя Одессы,

      генерал-майор.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

МОЙ  ОТЕЦ  -  УЧАСТНИК  ОБОРОНЫ  ОДЕССЫ.

 

Мой отец, полковник в отставке Илья Иванович Богачев, после Великой Отечественной войны рассказывал мне о своем участии в обороне Одессы. Сохранились кое-какие его записи о тех героических днях, копии отдельных документов, а также личное офицерское дело отца, хранящееся в Одесском областном военкомате. Эти бесхитростные воспоминания отца раскрывают малоизвестные страницы героической 73-дневной эпопеи, давно уже ставшей нашей легендой.

Будучи в Подольском военном архиве России, я поинтересовался, есть ли какие-либо документы об обороне Одессы в Великую Отечественную войну. Мне ответили, что все документы, касающиеся обороны Одессы, вместе с семью тысячами раненых погибли с теплоходом «Армения», который затонул при бомбежке его вражеской авиацией под Ялтой в октябре 1941 года при эвакуации наших войск из Одессы. Привожу ниже некоторые отрывки из воспоминаний отца.

 

В первые недели

 

Не только голос диктора на рассвете 22 июня  1941 года разбудил жителей страны, отдыхавших  после трудовой недели. Граждане были подняты со своих постелей гулом и грохотом выстрелов зенитных орудий и разрывами снарядов в        воздухе.

Начало войны застало меня в должности военного комиссара Ворошиловского  ( ныне Приморского )  района города Одессы. Одновременно, в соответствии со своей должностью, я исполнял общественную обязанность – входил в состав членов бюро районного комитета компартии большевиков.

С первых же часов нападения задачей военных комиссариатов стало проведение плановой, а потом повторной мобилизации военнообязанных старших возрастов в Красную Армию  ( РККА )  и Военно-Морской Флот, направление многотысячного состава офицеров, младших командиров и рядовых, проживающих в районе, на пополнение уже имевшихся и формирование новых воинских частей. Необходимо было также мобилизовать автотранспорт и направить его в воинские части, отобрать военнообязанных с высшим и средним образованием, которых мы обычно направляли в военные училища.

В первые же дни были развернуты сборные пункты в огромных помещениях институтов – водного, педагогического и связи, средних школах и в здании самого военкомата на Комсомольской улице  ( сейчас Старопортофранковская). Работа по мобилизации протекала организованно. Призывники в указанное время являлись в войсковые части и сборные пункты военкоматов. Чувство высокого патриотизма особо ярко было выражено у молодежи непризывного возраста, в том числе у женщин и девушек. С первого же дня войны здание военкомата осаждали целые группы патриотов с настоятельной просьбой зачислить их добровольцами и отправить на фронт.

Руководить ходом мобилизации, формированием и отправкой  команд из многих тысяч людей было нелегким делом, а тут осаждают добровольцы, рвутся к военкому со своими просьбами. Нельзя было и отвергать благородные патриотические порывы. Приходилось на шум и крики выходить из кабинета и беседовать с людьми. Особые трудности были с просьбами женщин и девушек. Призыв их, кроме врачей и медсестер, не был запланирован. А они напирали, не давали работать. На мои обращения по этому поводу  облвоенкомат отвечал резкими репликами:» Занимайтесь главным». Потому на свой страх и риск связывался с военными комиссарами частей, политотделами дивизий, писал им записки с просьбой принять по возможности добровольцев и зачислить их на службу. Так было направлено в войска много девушек, впоследствии героически сражавшихся с врагом, в их числе была и Нина Андреевна Онилова, воспитанница детского дома, затем швея Одесской трикотажной фабрики, впоследствии знаменитая на весь мир женщина – командир пулеметного расчета. Она была направлена мною в 54-й стрелковый полк 25-й Чапаевской стрелковой  дивизии, отважно сражалась при обороне Одессы и Севастополя, где и погибла в бою. Она была удостоена высокого звания  Героя Советского Союза, награждена орденами Ленина и Красного Знамени, ее именем названы улицы в городах Одессы и Севастополя.

Припоминается такой случай. В огромном зале на верхнем этаже водного института расположились на ночь прямо на полу несколько сотен военнообязанных. Поздно вечером ко мне в военкомат пришла от них делегация с просьбой отпустить на ночь домой. Они пообещали, что утром все прибудут в институт. Убедившись в серьезности их намерений, я дал на это разрешение. Ночью, пробив крышу, в зале разорвалась большая бомба, но там никого не было. Меня пронял холодный пот, когда я представил себе, что было бы, если б призывники остались на ночь в зале.

 В июле 1941 года, по завершении мобилизации, я был отозван в штаб Приморской армии и назначен командиром 3-го стрелкового полка 421-й Одесской добровольческой дивизии.

 

Командир полка

 

Мое участие в обороне Одессы можно разделить на два периода. Первый – июнь-август 1941 года, когда я занимался формированием третьего стрелкового полка Одесской стрелковой дивизии, подготовкой подразделений полка к боевым действиям. Второй – сентябрь-12 октября 1941 года, когда я руководил подготовкой к обороне ближних подступов к Одессе в восточной части города – Пересыпи.

Вверенный мне третий стрелковый полк был сформирован в первой половине августа, в период напряженных оборонительных боев частей Приморской армии, из последних ресурсов, способных защищать родной город.

Полки нашей дивизии не получили прямого оперативного задания, да и по своей оснащенности боевой техникой и степени боевой выучки не смогли бы успешно выполнить его. Поэтому части дивизии, в том числе и подразделения моего полка, вели боевые действия с просачивающимися или высаженными с самолетов группами противника на отдельных направлениях – севернее Дальника, в Холодной балке, Балке Фомина, ст. Дачная и в районе ст. Выгода.

Зато эти части, приобретая боевой опыт, в дальнейшем послужили хорошим резервом для Приморской армии. Занимая участки обороны во втором эшелоне, они под артиллерийским огнем и бомбежками противника овладевали необходимыми навыками боевых действий и, в конце концов,  в третьей декаде августа влились в боевые части 25-ой Чапаевской и 95-й  Молдавской стрелковых дивизий.

Во вверенный мне полк вошли истребительные батальоны Ворошиловского и Ленинского районов, а также отдельная истребительная рота Одесского сельского района, формирования МПВО города, группы милиции и пожарной охраны, стекавшиеся в Одессу из занятых врагом районов области  (до 80 человек), и пополнение, пришедшее по партмобилизации  (до 60 человек). Контингент разношерстный, много необученных. Были и негодные к военной службе. Помню одного такого Георгия Константиновича Главацкого, бывшего начальника пожарной охраны Одесского жиркомбината, который в боях за Одессу стал отличным пулеметчиком, в Севастополе вновь отличился и стал Героем Советского Союза, а в конце войны был полковником, командиром стрелкового полка, был награжден орденом Ленина, тремя орденами Красного знамени, орденом Суворова III-й степени и двумя орденами Отечественной войны I-й степени. Все воины моего полка горели одним желанием – не допустить врага в Одессу. И это увеличивало нашу силу, стойкость. Штаб полка в основном был укомплектован офицерами Ворошиловского райвоенкомата, за исключением начальника штаба, должность которого занял военрук одного из институтов Одессы капитан Шаталов. Военным комиссаром был старший батальонный комиссар Александр Васильевич Балашов.

Вооружены мы были слабо. Поскольку основная сила полка состояла из бывших истребительных батальонов, у них остались боевые винтовки, пулеметы, гранаты. Но у многих были и малокалиберные винтовки. Влившиеся в полк милиционеры имели винтовки и автоматы. Артиллерии полк не получил. Было дано несколько тяжелых минометов, но и те без тяговой силы и без мин. Полевых средств связи не было. Интендантское снабжение – обмундирование, снаряжение – было заботой местных советских органов, потому оказалось разношерстным: сапоги, ботинки с обмотками и даже без обмоток, шинели, бушлаты, стеганки, телогрейки. Полк не имел даже походных кухонь.

Под переукомплектование и боевое сколачивание полка я занял здание на территории бывшего полуэкипажа военно-морской базы в районе 2-й Заставы.

25 июля для обороны  вторым эшелоном полк занял участок, где справа – село Усатово, а слева – хутор Бурда и рабочий поселок Застава. Тыльной границей участка была 2-я Застава. Штаб оставался в районе казарм военно-морской базы.

До середины августа подразделения полка, находясь в окопах под бомбежкой и артобстрелом врага, несли службу сторожевого охранения на широком фронте в связи с тактикой врага – выбрасыванием десантных групп и просачиванием их вглубь, в тылы Приморской армии. Одновременно продолжалось и обучение подразделений боевым действиям: огневой подготовке, рытью окопов, сооружению ходов сообщения и др.

Ввиду недостатка в полку боевых винтовок и пулеметов я через военного коменданта станции Застава организовал снабжение рот трофейными винтовками и боеприпасами. В ротах отдельные подразделения обучались действиям с вражеским оружием – благо, патронов к этому оружию было предостаточно. Одновременно шла учеба по применению «бутылочного огня». Город, комсомол хорошо снабжали нас бутылками с воспламеняющейся при ударе жидкостью. Вначале «бутылочный огонь», предназначенный главным образом для борьбы с танками противника, не вызывал у бойцов воодушевления. Но после проведенного мною для командного состава полка показного занятия по применению огня, а потом показных занятий в каждом батальоне, бойцы рот, наблюдая воспламенение, горение и деформацию сельхозорудий, послуживших объектами демонстрации, остались довольны. Настроение приподнялось. В окопах переднего края и резервных подразделений батальонов, в каждом отделении оборудовались ниши для накопления и хранения бутылок с жидкостью. В полк было доставлено несколько тысяч бутылок. Многие бойцы с гордостью заявляли, что теперь танки врага не пройдут.

 

На  «малой»  Одесской земле

 

С середины августа обстановка на фронте осложнилась. Противник, тесня не получавшие пополнения наши части, все ближе подходил к Одессе.

8 августа Одесса была объявлена на осадном положении.

10 августа враг из района Березовки прорвался к Тилигульскому лиману между Очаковом и Одессой.

13 августа, наступая вдоль восточного берега этого лимана, противник вышел на побережье Черного моря. Одесса и ее защитники оказались на  «малой земле», поддерживая связь со страной только морем и по воздуху. Одновременно противник усилил нажим на северо-западном и западном направлениях. В середине августа не раз создавались критические моменты в районе станций Дачная – Выгода, где противник стремился прорвать стык флангов 25-й и 95-й стрелковых дивизий и через этот прорыв ринуться к Одессе.

23 августа, вечером, я получил приказ в течение одной ночи перебросить батальон, усиленный огневыми средствами, в район ст. Выгода, чтобы в случае успеха противника на этом участке ликвидировать прорвавшиеся группы.

Как только наступили сумерки, был подан подвижной состав на ст. Застава для переброски батальона с заданием – достичь указанного района, выгрузиться, занять оборону, немедленно отправить опорожнившийся подвижной состав, не подвергая его артобстрелу. Все это надо было сделать до рассвета.

Неплохо поработали командиры батальона и рот. Особо отмечаю энергичность действий моего заместителя по материальному обеспечению тов. Басса Д.У.: эшелон был разгружен в несколько минут. Бойцы выходили в двери, имущество выгружалось в окна вагонов. Пока роты занимали район обороны, подвижной состав быстро скрылся за холмами в направлении ст. Дачная. Вслед ему засвистели снаряды, но уже было поздно, состав успел убыть.

Вспоминается один эпизод, связанный с нашим движением по железной дороге. Начальник станции Дачная, старичок маленького роста с большущей бородой, запретил дальнейшее движение состава во избежание уничтожения артиллерийским огнем противника. Мои просьбы и даже угрозы не подействовали, не дает он команды – и машинист не едет. Но уже были первые проблески рассвета, я мог к указанному времени не выполнить распоряжения и погубить личный состав. Пришлось силой увести начальника станции с путей и под дулом пистолета, направленного на машиниста, заставить его двинуть состав вперед.

С рассветом началась и боевая жизнь – кое-где воздух прорезали артснаряды противника, стали рваться мины. В лощине, поросшей кустарником, вдоль полотна железной дороги, появились и группы солдат противника, ведя беспорядочную стрельбу из автоматов. Вскоре запели и мины врага в районе обороны батальона. Но роты уже хорошо освоили свои участки, окопались,сориентировались и встретили врага дружным пулеметным и винтовочным огнем. Не ожидая сильного огневого сопротивления, неприятель замешкался и отступил. В этом бою 18 человек погибло и более 50 бойцов было ранено от минометного огня противника. У командира этого батальона осколками мины была раздроблена вся кисть левой руки. К вечеру того же дня батальон был влит в 95-ю стрелковую дивизию.

27 и 28 августа я передал и другие два батальона, но уже в 25-ю Чапаевскую дивизию.

28 августа я вернулся в распоряжение Одесского облвоенкомата. Уже через день получил команду немедленно убыть в распоряжение командира 82-го укрепрайона ( УР ). По прибытии в штаб я был назначен начальником 2-го сектора обороны города. Задача: готовить ближние подступы и восточную часть города – Пересыпь – к уличным боям.

В штабе 82-го УР, который превратился в штаб обороны города, уточнили мой сектор. На второй день я приступил к выполнению своих новых обязанностей. Работы по возведению инженерных сооружений на ближних подступах к городу и в самом городе: возглавляли начальник инженерной службы Приморской армии генерал-майор Хренов, Герой Советского Союза, и комбриг Дмитрий Петрович Монахов ( начальник гарнизона ). Военным комиссаром был при мне  Александр Александрович Ерихимович. Это был политически подготовленный, принципиальный и настойчивый руководитель. Он быстро наладил деловые отношения с руководством Ворошиловского и Ленинского районов города – первыми секретарями райкомов тт. Луценко и Маргуновским – и через них хорошо обеспечивал сектор рабочей силой в количестве 1000 – 2000 человек ежедневно. Мне были приданы 15 офицеров-инженеров, которые практически осуществляли руководство по возведению всех оборонительных сооружений.

Район 2-го сектора обороны города включал в себя весь Ленинский район, за исключением Слободки и полей орошения.

Штаб 2-го сектора был размещен в здании завкома 1-го хлебозавода. Для ведения уличных боев в наш сектор должна была войти 421-я дивизия, штаб которой  находился на территории склада «Стальсбыта».

В процессе работ по воздвижению оборонительных сооружений командование этой дивизии несколько раз консультировало нас, давая советы, где и что для возможных боевых действий должно быть сооружено.

В общем, в нашем секторе обороны сооружались и до последних дней боев в Одессе совершенствовались:

артиллерийские позиции для укрытого расположения артполка на Жеваховой горе;

система ружейно-пулеметного огня в рабочем поселке завода «Большевик» на той же горе;

оборонительные сооружения на плотине Хаджибейского лимана. На всем его длинном протяжении сосредоточивались целые пирамиды мешков с песком на случай разрушения плотины бомбежками и артогнем, вследствие чего воды лимана  могли хлынуть на поля орошения, угрожая затоплением Ленинского района;

одновременно от плотины лимана в направлении Жеваховой горы сооружался канал, имевший целью отвод в него вод лимана;

поля орошения и имевшиеся на этой территории здания приспосабливались к обороне – сооружалась целая система огня, запасные огневые позиции. Все сточные каналы полей орошения и имевшиеся там дороги-проезды приспосабливались к ведению кинжального огня из пулеметов и огнеметов;

в глубине сектора обороны на Пересыпи улицы Московская, Богатого, Деда Трофима и многие другие приспосабливались к ведению уличных боев: сооружались баррикады (на Московской улице баррикада пересекала улицу у электростанции, на остальных улицах место баррикад не помню). Здания завода им. Дзержинского, электростанции, сахарного, маслозавода и другие крупные сооружения и многие жилые дома приспосабливались к обороне: закладывались дверные проемы, окна и балконы оборудовались под бойницы.

Создавалась система огня по крупным скосам насыпи полотна портовой ветки железной дороги на протяжении от суконной фабрики на Слободке и до станции Бахмач на Пересыпи. Укреплялись виадуки мостов к улице Московской и 20-й линии трамвая, вдоль западных скосов насыпи портовой ветки сооружались окопы. Одновременно и в самой насыпи полотна железной дороги, пересекая ее, рылись траншеи для сообщения с тылом – доставки боеприпасов, пищи,  медикаментов и выноса раненых. Траншеи должны были до минимума сократить наши потери от огня противника, чего нельзя было бы достигнуть, если бы сообщение с тылом ( с городом ) шло по поверхности этой высокой насыпи. В то же время нам была поставлена другая задача: сохранить рельсовый путь для беспрепятственного движения поездов-летучек к фронту и обратно. Это значительно осложняло работу. Траншеи под рельсами рылись прямыми, не защищенными сверху от осколков и мин.

В один из дней к нам прибыл генерал-майор Хренов. Посмотрев нашу работу, он приказал собрать всех офицеров – руководителей работ. Указав на гибельные последствия такой формы сооружаемых траншей, генерал начал нас учить, как надо их делать, чтобы и рельсовый путь на поверхности насыпи сохранить, и бойцов от лишних потерь при артиллерийском, минометном и пулеметном обстреле уберечь. Пользуясь его указаниями, мы начали рыть траншеи не прямыми, а зигзагообразными, а сверху, под рельсами, прикрывали полотно надежными, сантиметровой толщины стальными листами, которые  защищали не только от пуль, но и от осколков мин и снарядов. Сооружались баррикады, пересекающие спуск с улицы Пастера к Московской, и на Херсонском спуске, что ведет к кольцу трамваев № 2, 3, 20 и 30.

С приближением фронта к городу и в связи с возникшей угрозой ведения уличных боев я получил распоряжение о выводе всего оставшегося в районе населения в восточную окраину города, к побережью нынешних Киевского и Приморского районов. Однако жители в большинстве своем самовольно возвращались обратно. Их тянуло назад. И несмотря на строгие указания, они только создавали видимость переселения. Одним из мотивов такого поведения было объяснение: какая разница, где погибнуть, лучше уж в своем углу. Это создавало и мне, и офицерам 2-го сектора массу трудностей, ведь многие из жилых домов предназначены были к ведению уличных боев. И когда мы все же приспосабливали эти дома и квартиры для ведения огня, граждане все равно стремились расположиться поблизости от своих очагов.

В третьей декаде сентября началась работа по комплектованию людьми гарнизонов баррикад и других узлов сопротивления. К этим объектам прикреплялись стрелки, пулеметчики, огнеметчики, гранатометчики, совершенствовалась система огня и его взаимодействия, уточнялись секторы обстрелов. Укреплялись места расположения баррикад.Тренировались связисты живой связи ( телефонов не было ).Изучались скрытые, а также и обходные пути доставки донесений. Таким же порядком бойцы санслужбы, преимущественно женщины, работавшие раньше в больницах и поликлиниках города, накапливали медсанимущество на пунктах оказания первой помощи. Где и каким чудом они изыскивали его, - было их тайной. Но медсанимущества  было накоплено более, чем достаточно.

В первой декаде октября началась работа по закладыванию мин на полях орошения, подготовка к подрыву электростанции и других  крупных заводских объектов. Но я уже не руководил этими работами – 28 сентября был контужен и выбыл из строя.

 

Последние недели

 

Нельзя не сказать о том, что вся эта, на первый взгляд, скромная работа тысяч людей, участвовавших в возведении оборонительных сооружений, и сотен защитников баррикад и узлов сопротивления протекала под ежедневным методическим артобстрелом и бомбежками.

Каждый день тысячи женщин, стариков, школьников под руководством офицеров строили укрепления – противотанковые рвы и надолбы, эскорты – крытые срезы холмов, которые простреливались сбоку артиллерией и пулеметами, а подходы минировались. Оборудовали пулеметные гнезда, огневые позиции для артиллерии, окопы для стрелков, проволочные заграждения, опорные пункты в каменных зданиях, около сотни уличных баррикад, восстанавливали старые и создавали новые артезианские колодцы.

Лично мне по долгу службы приходилось бывать в разных точках обширнейшей территории сектора обороны – консультировать, проверять, давать указания. И, как говорят, судьба улыбалась мне, если, часто попадая под массированный огонь артиллерии противника и бомбежки с воздуха, я все же до конца сентября оставался в строю. Хотя смерть ходила рядом. Два – три раза в неделю, к концу дня, я обычно проводил совещания офицеров в своем штабе на хлебозаводе.

Район Пересыпи, складов «Стальсбыта», завода им. Дзержинского и хлебозавода простреливался артогнем врага. Свернув работу совещания, я приказал офицерам немедленно направиться к своим объектам, а сам с комиссаром Ерихимовичем пошел в столовую хлебозавода. Эта столовая была расположена в производственном корпусе, напротив нашего штаба. Пройдя дворовую площадь, покрытую булыжником, мы начали спускаться вниз по лестнице в столовую. В это время снаряды врага достигли территории хлебозавада. Один снаряд взорвался в центре двора между зданием завкома и производственным корпусом. Свист осколков, лязг оконных  стекол заставили нас побежать обратно к штабу. Войдя в помещение, мы увидели такую картину: стекла все выбиты, стол, за которым мы минуту назад сидели, исщеплен осколками снарядов, мой бинокль изуродован и со стола перекочевал на кровать. Новенькая шинель комиссара, висевшая на стене напротив окна, вся изрезана осколками. Задержи я офицеров еще на несколько минут, большинство из нас, видимо, стали бы жертвой этого обстрела.

28 сентября я был контужен взрывной волной взорвавшейся неподалеку авиационной бомбы в районе ст. Бахмач на Пересыпи. При артобстреле я был придавлен рухнувшим на меня козырьком окопа, земляной насыпи. Двое суток пролежал в небольшом укрытии около своего штаба на хлебозаводе. Но ввиду ухудшения состояния был доставлен в полевой госпиталь, который находился в здании медицинского института. Но что это было за  лечение! Меня держали на строгом постельном режиме и утоляли боли частыми уколами. Территория госпиталя подвергалась артобстрелу врага. Ходячие больные при этом уходили в укрытия – подвальные помещения здания.

Я вынужден был лежать в палате. Однажды в нашем корпусе снарядом была пробита стена. Снаряд разорвался в коридоре. Осколки его полетели в двери палат. Все покрылось пылью. Двери воздушной волной были втянуты внутрь палаты и не открывались, стекла из окон были выбиты. Холодно. Я лежу один, накрытый с головой одеялом. Принесенная мне пища покрылась пылью и была несъедобной. Да и какая тут еда! Через несколько суток в нашем корпусе авиабомбой пробило перекрытие здания. Бомба, достигнув подвала, не взорвалась. Старший инженер штаба обороны города майор Минровский, прибывший с минерами по моей просьбе, в тот же день обезвредил бомбу. Я рвался из госпиталя, ибо на участке было куда спокойнее, но не мог ходить.

10 октября прибывший ко мне в госпиталь знакомый офицер штаба армии по секрету сообщил, что войска Приморской армии уже перебрасываются через море на оборону Севастополя. Одессу приказано оставить без боя. 12 октября я с последней партией раненых был вывезен теплоходом « Грузия «  в Севастополь.

Особо запомнился мне один эпизод. Среди частей, оборонявших Одессу, была и 1-ая кавалерийская дивизия. При эвакуации лошадям на пароходах места не нашлось, и сотни лошадей были расстреляны, чтобы не достались врагу. Такова суровая необходимость войны. Уже в Севастополе я узнал, что туда перебросили всех офицеров Ворошиловского райвоенкомата. Большинство из них погибли при обороне города. Некоторые застрелились, чтобы не попасть в плен.

Прошло почти четыре года. В январе 1945 года мне была вручена медаль     « За оборону Одессы « с изображением солдата и матроса с винтовками наперевес, идущими в атаку на фоне одесского маяка.

 Выросло, возмужало не одно поколение, для которого все то, что было связано с ужасами войны, осталось в прошлом. Пусть же на земле, обильно политой нашей кровью, вечно будет мир.

 

 

ДО  ПОБЕДНОГО  ЗАЛПА.

 

           Расскажу про своего товарища и сослуживца Героя Советского Союза полковника юстиции Фрадкова Ефима Борисовича, которого знал почти четверть века. С ним я учился пять лет на одном курсе в военно-юридической академии в Москве, мы оба проходили службу в военном окружном суде в Одессе: он – заместителем председателя суда, а я – членом судебной коллегии.

            Во время Отечественной войны, хотя мы и не знали друг друга, наш боевой путь пролегал по одним и тем же местам – на Западной Украине и на северо-западе от Москвы. Он служил в 110-й ордена Александра Суворова и двух орденов Красного Знамени стрелковой дивизии, а я в 111-й Александрийской орденов Красного Знамени и Богдана Хмельницкого стрелковой дивизии.

             Война застала Ефима Борисовича на Украине, вблизи государственной границы. В ту пору командиру орудия старшему сержанту Ефиму Фрадкову исполнилось 19 лет. Тяжкие испытания выпали на долю молодого артиллериста.

Он родился на Смоленщине в большой многодетной семье. С восьми лет остался без отца. Несмотря на материальные трудности, с отличием окончил среднюю школу. Страстно желая учиться дальше, юноша поступает в Московский политехнический институт, однако учиться ему пришлось недолго.

                  Перед надвигающейся фашистской опасностью страна готовилась к войне. Осуществлялись широкие мероприятия по укреплению обороноспособности страны. Со студенческой скамьи Ефима Фрадкова призвали на срочную службу в Красную Армию. После окончания полковой школы он – командир артиллерийского орудия в стрелковой дивизии.

                   Первое боевое крещение он получил под Перемышлем, где наши артиллеристы вступили в бой с танковой колонной фашистов. Обстановка сложилась так, что орудия батареи стояли на открытой позиции, без всякой маскировки. Стрелять можно было только прямой наводкой. Гитлеровские танки неумолимо и зловеще надвигались на орудийный расчет маленькой пушки. Дрожала земля под их мощными гусеницами. Сзади бежали автоматчики с засученными рукавами. Наше орудие молчало. Когда танки подошли поближе, орудийный расчет Фрадкова по команде командира батареи открыл беглый, губительный огонь. Первый снаряд подбил гусеницу танка. Танк закружился на месте. От второго снаряда танк запылал огненным смерчем. Отважно сражались и другие орудийные расчеты батареи. Атака была отбита. В этом бою Фрадков открыл свой личный боевой  счет уничтоженных врагов.

                     Пять дней и ночей наши войска у города Перемышля ( сейчас он в Польше ) сдерживали многочисленные атаки, но затем, опасаясь окружения врагом, прорвавшимся на флангах, вынуждены были с боями отступать. За проявленное в этом бою мужество старший сержант Фрадков был награжден солдатской медалью « За отвагу». В 1941 году, когда наша армия порой беспорядочно отступала, такая награда была большой редкостью. Можно с полной уверенностью утверждать, что медаль « За отвагу « 1941 года – это как орден боевого Красного Знамени 1944 года.

                    « Конечно, было страшно,» - отвечал на вопрос полковник юстиции Фрадков, выступая уже в мирное время в праздник 9-го мая – день Победы – перед солдатами строительной роты в Одесском гарнизоне. Но страх имеет и свое полезное действие: он обостряет чувство опасности, делает тебя собранным и целеустремленным, не дает совершить необдуманных действий. А это - плюс умение – главное для победы в бою. Величайшее качество человека – мужество перед лицом смерти. Война раскрывает человека, все, что в нем есть лучшее или плохое. В мирное время жил бы себе человек и ни чем не выделялся, а в военное время он быстро становится или героем или трусом, предателем.

                      На всю жизнь, вспоминает Ефим Борисович, остался в памяти приказ Верховного главнокомандующего № 227 « Ни шагу назад «, зачитанный в конце июля 1942 года перед строем всего личного состава батареи. Отступая под натиском врага, наши войска оставили громадную территорию страны. Приказ требовал прекратить отступление, иначе Родина погибнет. За оставление позиции без приказа виновный в этом командир подлежал расстрелу. Не шелохнувшись, стояли в строю бойцы. Руки бойцов крепко сжимали винтовки и автоматы. Лица их были суровы. В их душе кипела ненависть к врагу, решимость любой ценой остановить и разгромить его.

                       В сентябре 1941 года артиллерийский дивизион, в котором служил Фрадков, участвовал в сражении за Киев, но, благодаря героизму воинов и умению командиров, смог вырваться из окружения, в которое попало большое количество наших войск. Только в плен тогда немцы взяли 665 тысяч наших солдат и командиров.

                       В бою под Старым Осколом Белгородской области Фрадков был тяжело ранен снайперской пулей. Едва встал на ноги в госпитале – снова возвратился в строй.

                       В сентябре 1943 года после освобождения от немецко-фашистских захватчиков его родного города Демидова Смоленской области Фрадков, прошедший по многим кровавым дорогам войны, узнал о гибели от рук гитлеровцев его матери, сестры и брата. Известие об этом еще более усилило ненависть Фрадкова к коварному и жестокому врагу.

                        Геройски сражался расчет Фрадкова и в Белорусской операции – одной из выдающихся битв Великой Отечественной войны. 3-го июля 1944 года наша стрелковая рота, находившаяся на господствующей высоте, отбила атаку гитлеровцев, пытавшихся вырваться из огненного кольца, но и сама попала в окружение противника. У бойцов кончались патроны. Командир дивизии полковник С.М.Тарасов вызвал к себе бывалого воина старшего сержанта Фрадкова.

« - Сможете с пушкой и запасом боеприпасов прорваться на высоту? « -  спросил он.

« - Поставленную боевую задачу расчет выполнит. « - твердо и решительно ответил артиллерист, уверенный в мастерстве и смелости своих подчиненных.

                          Быстро погрузили на автомашину патроны, снаряды, рацию, прицепили орудие. Фрадков принял смелое решение. Сняв пилотку и погоны, он встал на подножку. Шоферу велел ехать медленно. Сам громко отдавал команды по-немецки. Военная хитрость удалась. Проехав немецкую цепь утомленных боем стрелков, машина стремительно помчалась на высоту. Фашисты открыли вслед беспорядочный огонь, но орудийный расчет без потерь прорвался к своим.

                           Вот как писала дивизионная газета « К победе « от 19 июля 1944 года: « ... Гитлеровцы, поддержанные самоходным орудием « Фердинанд « и бронетранспортером с пулеметом, рвались по дороге на высоту. Прямой наводкой третьим снарядом расчету удалось подбить танк, затем вывести из строя бронетранспортер. Но это не остановило очумевших фашистов. С отчаянием обреченных они во весь рост шли цепью в атаку, пытаясь прорваться из окружения. Фрадков перешел на осколочные снаряды. Дорога и подступы к ней были усеяны трупами. Вражеская пуля ранила бесстрашного командира, но он продолжал руководить стрельбой, посылая снаряд за снарядом на головы гитлеровцев. Тут подоспело подкрепление. Немцы не прошли. Рота была спасена. Боевая задача была успешно выполнена. « За этот бой Е.Б.Фрадков был награжден орденом боевого Красного Знамени.

                            Древние мудрецы говорили: молодость живет мечтами, а старость – воспоминаниями. Ефим Борисович вспоминает о своей боевой молодости:

...Это было ранним утром 22 февраля 1945 года. Артиллерийская батарея поддерживала огнем нашу наступающую пехоту. Путь наступающим преградил вражеский пулемет, бивший очередями из амбразуры дерево-земляной точки ( дзота ). Стрелки залегли и несли потери. Невозможно было поднять голову.

                             Поступил приказ командира стрелкового батальона: уничтожить пулемет прямой наводкой. Орудие выкатили на открытую позицию. Началось единоборство, дуэль с врагом. Кто кого! У бойцов расчета одна мысль – уничтожить врага. Снаряд за снарядом посылали они в цель. Упал сраженный пулей заряжающий. Фрадков сам стал подавать снаряды в казенник пушки. Ни крепкие стены, ни яростный огонь не спасли врага. Пулемет был уничтожен. Пехота была благодарна, с уважением смотрят пехотинцы на артиллеристов, у которых прибыло седины в голове – сказалось нечеловеческое напряжение. И таких боев было много, очень много. Всего не опишешь.

 « Для наших внуков, правнуков то время –

История далекой старины.

Пусть не познает молодое племя

В своей судьбе все ужасы войны.»

                                     В. Федоров

 

В его наградном листе, представляемом в Верховный Совет СССР к присвоению звания Героя Советского Союза, значится, что в годы Великой Отечественной войны он командовал артиллерийским орудием, из которого было уничтожено 13 танков и самоходно-артиллерийских орудий, 14 других орудий, 12 минометов, 35 пулеметов, 23 автомашины, 27 повозок, 6 наблюдательных пунктов, около 1500 солдат противника. До последнего победного залпа прошел отважный артиллерист по кровавым дорогам войны. Смелый, инициативный и умелый орудийный расчет всегда можно было видеть на самых трудных участках боевых действий, и под руководством своего бесстрашного командира он всегда с честью выходил из самых сложных фронтовых ситуаций.

Родина высоко оценила заслуги Е.Б.Фрадкова. Его подвиги отмечены Золотой Звездой Героя Советского Союза, орденами Ленина, Красного Знамени, двумя орденами Отечественной войны, двумя орденами Красной Звезды, орденом « За службу Родине в Вооруженных Силах СССР «, двумя медалями « За отвагу «, медалями « За боевые заслуги «, « За воинскую доблесть «, « За безупречную службу «, « За оборону Киева «, « За взятие Кенигсберга «, многими другими юбилейными и памятными медалями.

 После войны Фрадков, закончив краткосрочные курсы младших лейтенантов, стал офицером Красной Армии

( впоследствии Советской Армии ). После трех пулевых ранений служить в строю было трудно, но расстаться с Армией он не мог. Завоеванный дорогой ценой мир нужно было охранять. В 1946 году он поступил, а в 1951 году окончил военно-юридическую академию в Москве, стал военным юристом, судьей. Он снова на фронте, теперь уже в течение тридцати лет на передовой борьбы с преступностью.

Новая работа пришлась ему по душе. Ведь военные суды, осуществляя правосудие в армии, защищали крепость армии от преступных посягательств, заботились о воспитании военнослужащих в духе преданности Родине и беззаветного, честного выполнения своего воинского долга. В осуществлении обязанностей военного судьи ему во многом помогал жизненный опыт, приобретенный в суровые годы войны.          

В течение полумесяца в большом зале дома культуры Симферопольского завода имени С.М.Кирова военным трибуналом округа под председательством полковника юстиции Е.Б.Фрадкова рассматривалось уголовное дело изменников Родины Асанова Ш., Менаметова Э., Мензанова Н. В первые дни немецкой оккупации Крыма они перешли на сторону врага и в составе немецко-фашистского добровольческого карательного отряда чинили зверства над своими соотечественниками. Один из пунктов обвинения гласил, что они вместе с другими предателями арестовывали членов семей советских активистов, семей красноармейцев – женщин, стариков, детей, связывали им проволокой руки и живыми бросали в глубокий колодец.                    На отдельном столике в зале суда лежали вещественные доказательства – кучка скрученных в кольцо мотков проволоки, извлеченных из колодца, которыми изверги связывали руки своим жертвам, в том числе и маленьким детям. Присутствовавшие на суде рабочие симферопольских предприятий не сводили глаз с этой кучки. Приговор к высшей мере наказания – расстрелу, вынесенный изменникам Родины в строгом соответствии с законом, присутствовавшие встретили с одобрением.

И еще про один случай, которому я был свидетелем. Как-то вечером на открытом судебном заседании в клубе военно-строительной части Фрадков рассматривал уголовное дело пяти военных строителей, обвиняемых в хищении горюче-смазочных материалов. В зале присутствовало около 200 военных строителей. Было известно, что 1/3 из них имели судимость, много было недисциплинированных и любителей алкоголя и наркотиков.

Во время вынесения приговора на территории части погас свет. В зале темно. Я онемел. Что будет? Но Ефим Борисович не растерялся. Командирским голосом отдал команду: « Садись! « и приказал своему водителю подогнать автомобиль под окно клуба и включить фары. Под свет фар приговор был оглашен до конца, осужденные были выведены под конвоем из зала и направлены на гауптвахту. Я был приятно удивлен такой быстротой и решимостью Фрадкова.

Значительным событием в военной службе Героя Советского Союза полковника юстиции Е.Б.Фрадкова было пребывание его в течение пяти лет в должности председателя военного трибунала Потсдамского ( вблизи Берлина) гарнизона. В городе, который в течение нескольких веков был резиденцией прусских королей и где в июле – августе 1945 года состоялась конференция глав великих держав – победительниц: СССР, США и Великобритании – И.В.Сталина, Г.Трумена и У.Черчилля, на которой решались вопросы устройства послевоенного мира в Европе.

   За большие заслуги в отправлении правосудия в войсках, многолетнюю и безупречную службу в органах военной юстиции Ефиму Борисовичу Фрадкову было присвоено почетное звание заслуженного юриста Украины.

Фрадков Е.Б. ушел от нас в мир иной 3 ноября 1990 года в возрасте 69-ти лет после долгой и мучительной болезни. Похоронили его торжественно, с большими воинскими почестями. За гробом шел весь Военный Совет Краснознаменного одесского военного округа. Фрадков Е.Б. был последний Герой Советского Союза Отечественной войны, который служил в войсках округа. Его фамилия, вместе с другими Героями Советского Союза, выбита на внутренней стене музея Отечественной войны в Киеве. В родном городе Фрадкова – Демидове в краеведческом музее хранится стенд памяти Героя. Светлая память о нем живет в сердцах близких к нему людей – родственников, однополчан, сослуживцев.

Мы должны помнить нашу историю и наших героев. Ведь молодые поколения мало знают о прошлом. И не потому, что не чтят погибших, а просто потому, что, как говорили древние:

« Время медленно идет вслед за героем и стирает следы его.»

                                 

                            

 

 

 

 

ЧЕЛОВЕК  НЕОБЫЧАЙНОЙ  СУДЬБЫ.

 

«Молодыми мы были когда – то.

За плечами жаркие года.

Только у бывалого солдата

Сердце не стареет никогда.»

                    Павел Рюмин

 

Как – то одного видного писателя на читательской конференции упрекнули в нереальном отображении жизни в его новом романе, что, дескать, герои его повествования часто встречаются на жизненном пути, а так не бывает. На это писатель ответил, что его герои шли в жизни по прямой дороге, а не по закоулкам, потому и часто встречались. То же самое можно сказать и про мои встречи с полковником авиации Иваном Афанасьевичем Федоровым, кавалером пяти боевых орденов, почетным гражданином  Хангаласского (бывшего Орджоникидзевского) района в Якутии.

Мы с Иваном Афанасьевичем люди одного поколения, перенесшие суровую действительность военного и послевоенного лихолетья.

Иван Афанасьевич – человек необычайной судьбы, воин, писатель, удивительным образом сочетавший в себе мужество летчика – истребителя и нежную любовь к родной земле, ее прошлому и настоящему, верность фронтовой дружбе и боевому братству.

Начались наши встречи на фронте в Новгородской земле, когда я корректировал огонь 120-мм. минометной батареи, поддерживая наступающие стрелковые цепи прославленной 8-й гвардейской Панфиловской трижды орденоносной стрелковой дивизии, и Иван Афанасьевич, как летчик – истребитель 900 – го авиационного полка 240-й истребительной Невельской ордена Красного Знамени дивизии прикрывал пехоту с воздуха, охраняя ее от немецких стервятников.

После войны мы оба оказались на учебе в военных академиях в г. Москве. Я учился на военного юриста в Военно-юридической академии, Иван Афанасьевич совершенствовал свои знания в Военно-воздушной ордена Красного Знамени академии в пригороде Москвы на станции Монино. Впоследствии этой академии было присвоено имя первого космонавта Ю. Гагарина.

На праздниках 1-го мая и 7-го ноября части Московского гарнизона, в том числе и слушатели этих академий, участвовали в парадах на Красной площади. Парадами командовали прославленные маршалы и Герои Советского Союза, на трибуне (мавзолее Ленина) стоял в кругу своих соратников Верховный Главнокомандующий Вооруженными Силами СССР, Генеральный секретарь Центрального Комитета Коммунистической партии Советского Союза генералиссимус И.В. Сталин.

Отличие между ними заключалось лишь в том, что колонна слушателей военно- воздушной академии шла на параде в числе первых колонн, а моя военно – юридическая академия шла последней из академических колонн. Причем в колонне военно – воздушной академии было более 100 Героев Советского Союза и несколько дважды Героев, а в нашей колонне было лишь 5 Героев Советского Союза. Память об этих парадах осталась на всю жизнь.

После окончания учебы мы продолжали военную службу в различных гарнизонах нашей необъятной  страны. Но в 50-е годы судьба вновь свела нас в Одессе, где мы оба несколько лет служили в штабе 5-й ордена Красного Знамени воздушной армии. За время службы мы взаимодействовали на тактических учениях войск на Широколановском и Тарутинском полигонах в обстановке, приближающейся к боевым условиям. Находясь в строю, Иван Афанасьевич пилотировал вначале поршневые, а затем реактивные истребители, совершил около 7 тысяч полетов, налетав в общей сложности 1200 часов.

Потом совместная служба в городе Чите, в штабе Забайкальского ордена Ленина военного округа с выездами в поле на учения зимой в 40 – градусные морозы с ночевкой в армейских палатках.

Когда же, в 60 – 70 годах Иван Афанасьевич работал в Якутске военным комиссаром трижды орденоносной  республики, я неоднократно приезжал в Якутск и вместе с ним разрешал служебные вопросы.

Уволившись из армии, мы более десяти лет состояли членами военно – научного общества при штабе военного округа в Одессе, где активно участвовали в общественной работе, выступали на военно – патриотические темы перед молодежью города, в местной и военной печати.

Оба мы почти ровесники, прошли один и тот же жизненный путь, всю сознательную жизнь отдали службе в рядах Советской Армии, прослужив в ней более 35 лет.

Когда же мы оба оказались в 1993 году в Доме отдыха ветеранов войны  «Победа», что в поселке Ворзель под Киевом, нам было о чем вспомнить и поговорить. Иван Афанасьевич прошел большую школу жизни, был участником важнейших событий в стране, жил и творил в окружении интересных людей.

Я с большим интересом слушал его рассказы о том, как он еще в 1938 году, из далекой Якутии, за девять тысяч километров приехал в Москву. Еще с юношеских лет он мечтал стать летчиком и, преодолев многие трудности и испытания, стал им.

В доме отдыха Иван Афанасьевич заканчивал работу над книгой воспоминаний о встречах с известными военачальниками и о боевых товарищах, с которыми он вместе служил или встречался в период войны.

Бродя по дорожкам соснового парка, Иван Афанасьевич говорил: « Наше поколение живет в уникальное время, не только в истории России и Советского Союза, но и в истории всего человечества. Никогда не было  такого напряжения в жизни, таких чаяний и надежд, как у нашего поколения. На нашу долю пришлась самая страшная в истории человечества война, которая поутюжила всех: и тех, кто участвовал  в ней, и тех, кто не участвовал в этой бойне. До чего же быстро мчатся года! Кажется, давно ли это было? Но вот уже минуло почти полвека с той поры, когда над всем земным шаром прозвучало долгожданное святое слово «Победа!».

Переживания Ивана Афанасьевича понятны. 42 боевых вылета сделал он на фронте по сопровождению в тыл противника и прикрытию штурмовиков Ил-2 и пикирующих бомбардировщиков П-2. За свои боевые заслуги он был награжден орденами.

Великая Отечественная война останется в памяти народной навсегда как важная веха в жизни каждого человека, как символ великого народного подвига, переданного последующим поколениям в наследство. А для нас, фронтовиков, это самая яркая, важная, значительная полоса жизни, где были не только кровь, страдания, смерть, но и высший взлет человеческого духа – бескорыстный подвиг, самопожертвование и верное фронтовое братство.

Одинаковая судьба сказалась и на наших сыновьях, пошедших по нашим стопам. Мой сын Анатолий вначале был в армии артиллеристом, после на  «гражданке» стал юристом, а сыновья Ивана Афанасьевича стали военными летчиками – Владимир – испытателем, Анатолий – вертолетчиком.

Все меньше и меньше остается людей, говорил Иван Афанасьевич, которые были непосредственными участниками величайших преобразований в нашей стране. На долю людей нашего поколения выпало много тяжких испытаний. Они с честью выдержали их. Понятен интерес подрастающего поколения к жизни, судьбам этих людей. Поэтому естественно наше стремление передать  чувство великой любви к нашей Родине молодому поколению.

Прав был фронтовой десантник Вячеслав Михайлович Фуртатов, написав в одной из своих  книг, что «нынешняя молодежь не шла пыльными дорогами отступления мимо руин и слез, ей не довелось видеть, как топтал грязный фашистский сапог родную землю, как плачут матери погибших, как вьется сизый дым над трубами крематория, а у двери сложены груды детских башмачков. И о послевоенной стране, израненной и изможденной, в развалинах и братских могилах знает она мало».

А это все было! И забывать о нем, вычеркивать из памяти поколений – значит совершать великий грех перед павшими в боях, беженцами, погибшими под бомбежками, умершими от голода и холода в концлагерях и оккупированных фашистами городах и селах…

Исходя из этих побуждений, Иван Афанасьевич на протяжении многих лет выступал со своими воспоминаниями о прошедшей Великой войне перед молодежью, на страницах местных газет. Будучи в отставке, написал и издал три книги, в которых он описал свое детство в далекой и суровой Якутии (Федоров по национальности якут), о юношеских делах и мечтах, о своих боевых командирах и соратниках, о встречах с маршалами и Героями Советского Союза П.С. Кутаховым, Е.Я. Савицким, с генерал – лейтенантом Василием Сталиным и многими другими интересными людьми.

Зная, что в 50-е годы я работал в Военной коллегии Верховного Суда СССР по реабилитации необоснованно репрессированных, Иван Афанасьевич интересовался причиной уничтожения Сталиным большинства руководящих военных кадров в армии и на флоте в 1937 – 1938 годы, что в начальный период войны способствовало крупному поражению наших войск в войне с Германией.

Как такое могло случиться, что были расстреляны сменявшие друг друга начальники военно – воздушных сил Красной  Армии, они же заместители народного комиссара обороны СССР – командарм 2-го ранга Я.И.Алкнис, 1897 года рождения, член КПСС с 1916 года; генерал – полковник А.Д. Локтионов, 1893 года рождения; генерал – лейтенант авиации, дважды Герой Советского Союза, воевавший в Испании, против японцев на реке Халхин – Гол в Монголии, Я.В. Смушкевич, 1902 года рождения, член КПСС с 1918 года; генерал – лейтенант авиации, Герой Советского Союза П.В. Рычагов, ему было 29 лет, он был участником войны в Испании, в Советско – Финской войне, воевал против японцев на озере Хасан, был депутатом Верховного Совета СССР, кавалером пяти боевых орденов?

Причем последние трое были расстреляны без суда в октябре 1941 года, когда враг находился у ворот Москвы. А вместе с Рычаговым была расстреляна и его жена – тоже летчица в звании майора авиации.

Уже после войны был арестован и содержался в тюрьме командующий военно – воздушными силами Советской Армии Главный маршал авиации дважды Герой Советского Союза и кавалер 13 высших боевых орденов (не считая иностранных) А.А. Новиков. Только скоропостижная смерть И.В. Сталина спасла его от физического уничтожения.

Что я мог ответить Ивану Афанасьевичу?

Ведь в годы Большого государственного террора (1937 – 1938 г.г.), устроенного Сталиным, было уничтожено все ближайшее окружение Ленина, большинство членов партии с дореволюционным стажем, участников Октябрьской революции и гражданской войны. Всего было репрессировано  500 000 руководящих кадров в партийном, советском, хозяйственном аппарате, в армии (40 000), на флоте (3000), в органах государственной безопасности (20 000) и внутренних дел.

Из восьми довоенных маршалов Советского Союза было уничтожено четыре – А.И. Егоров, первый заместитель наркома обороны СССР, начальник Генерального штаба; М.Н. Тухачевский, первый заместитель наркома обороны СССР, начальник управления боевой подготовки Красной Армии; Г.И. Кулик, заместитель наркома обороны СССР, начальник артиллерийского управления Красной Армии; В.К. Блюхер, командующий Особой Дальневосточной армией, кавалер шести боевых орденов.

После войны такая же участь постигла еще двух маршалов Советского Союза – Л.П. Берия – министра государственной безопасности СССР, затем первого заместителя председателя Совета министров СССР и С.А. Худякова, командующего 1-й (в войне с Германией) и 12-й (в войне с Японией) воздушными армиями, кавалера семи боевых орденов.

В каком политическом дурмане жили тогда советские люди свидетельствует и тот факт, что все три сменяющие друг друга министра государственной безопасности СССР (тогда они назывались народными комиссарами) Г. Ягода, Н.Ежов, Л. Берия расстреляны по обвинению в измене Родине и в том, что все они были английскими шпионами. Подумать только! Один английский шпион на посту министра государственной безопасности Советского Союза сменял другого. И так трижды. И никто этому не удивлялся и в этом не сомневался. Правда, те немногие, кто в этом сомневались и доверительно  высказывались в кругу своих друзей и коллег, долго на этом свете не пребывали. Такого сотворенного Сталиным кровавого побоища преданнейших режиму людей не знал весь мир за все время его существования.

Больше всех Сталинский карающий меч обрушился в годы Большого Террора на головы политических работников Красной Армии и Военно-Морского Флота СССР. Так, после нестерпимых физических и моральных пыток,изощренных мучений, глумлений и издевательств были расстреляны бывшие начальники Главного Политического Управления Красной Армии:

Смилга И.Т. – член КПСС с 1907 года;

Соловьев В.И. – данных о пребывании в КПСС нет;

Гусев С.И. – член КПСС с 1906 г.;

Серебряков Л.П. – член КПСС с 1905 г.;

Антонов-Овсеенко – член КПСС с 1917 г.;

Бубнов А.С. – член КПСС с 1917 г.;

Гамарник Я.Б. – член КПСС с 1916 г. ( в ожидании ареста покончил жизнь самоубийством ).

С 1937 по 1942 г.г. ( с небольшим перерывом ) начальником Главного Политического Управления Красной Армии был генерал-полковник Мехлис Л.З., который в годы Большого террора по совместительству возглавлял многочисленные комиссии, решениями которых многие генералы и адмиралы подвергались репрессиям. ( Из 86-ти членов Главного Военного Совета – коллегиального органа Министерства обороны СССР – в 1937 – 1938 годах были репрессированы 79 человек).

Командующие в Отечественную войну фронтами и армиями, где членом Военного Совета был Мехлис Л.З., в своих мемуарах с омерзением вспоминают о нем, характеризуя его как подлеца и доносчика. Мехлис, будучи министром государственного контроля СССР, скончался за месяц до смерти Сталина, и урна с его прахом была замурована в Кремлевской стене на Красной площади в Москве.

За прошедшие после этого более чем полвека я нигде не слышал и не читал внятного объяснения этому феномену.

Такие объяснения, что Сталин доверялся таким подлецам и негодяям, как Ягода, Ежов, Берия, Меркулов, Абакумов (последние два тоже министры государственной безопасности СССР, но расстрелянные уже после смерти Сталина) или то, что Сталин страдал отклонениями в психике или то, что Сталин был секретным агентом царской охранки и уничтожал своих соратников по партии во избежании своего разоблачения являются неубедительными и не выдерживают критики.

Единственное приемлемое  мною объяснение дал в свое время мой сослуживец по Военной коллегии Верховного Суда СССР, старый военный юрист, случайно не попавший в эту мясорубку. Имя я его называть не буду, так как этот разговор был конфиденциальным.

Он рассказал, что народы России в большинстве своем положительно восприняли идею о построении бесклассового коммунистического общества , одержали  победу в Гражданской войне, затратили гигантские усилия в восстановлении разрушенного двумя войнами (Первой мировой и Гражданской) народного хозяйства, провели коллективизацию сельского хозяйства и индустриализацию в промышленности.

При этом глава государства Владимир Ленин и его первый заместитель Лев Троцкий неоднократно публично заявляли, что через 10 лет после окончания гражданской войны у нас будет построено коммунистическое общество («От каждого по способности, каждому по потребности»!, «Богатства польются полным потоком…» К.Маркс).

Однако к 1930 году коммунизм в нашей стране построен не был. Коммунистическая идея оказалась утопией. Народ прозябал в бедности и убожестве. Большинство людей стало жить хуже, чем до революции.

Росло число недовольных существующим режимом. Сталин и его окружение поняли, что если ничего решительно не предпринимать к предотвращению этого, то волна  народного гнева сметет руководство страны. Единственное средство остаться наверху -  это  внушить обществу страх, как это делали великие завоеватели, тираны и деспоты в мировой истории Чингис – хан, Тамерлан и другие. Что и было сделано Сталиным, начиная с 1926 года и до последнего дня его жизни, а потом, хотя и в меньшей степени, продолжалось его последователями. Как только страх прошел, Советский Союз распался.

Ничего не сказал по этому поводу Иван Афанасьевич. Только видно было по нему, что он крайне удручен и глубоко переживает за судьбы людей, за судьбу нашей страны.

6 декабря 1993 года Ивана Афанасьевича не стало. Ушел из жизни честный, скромный человек, храбрый защитник Родины, большой труженик. Память о нем навсегда останется в сердцах знавших его. Да пребудет душа его в светлом покое. Похоронили Ивана Федорова на его родной земле, в городе Якутске.

 « Он в землю лег родного края

Как ветеран, герой труда.

Ему теперь земля родная

Пусть будет пухом навсегда. «

 

История зафиксировала и такой парадоксальный случай: в 30 – х годах 20-го столетия в Советском Союзе существовала практика присваивать имена высших партийных и государственных деятелей заводам, фабрикам, колхозам, спортивным сооружениям и т.д. Так, главный спортивный стадион в Киеве был назван именем первого секретаря Центрального комитета Компартии Украины Н.С. Хрущева.

Так вот, где – то в Брянской области, в этом полуголодном крае, образовавшийся в селе колхоз (коллективное хозяйство) назвали именем Народного Комиссара Внутренних дел СССР, который руководил и службой безопасности государства, Генриха Ягоды.

Когда его расстреляли за измену Родине, название колхоза переименовали на имя нового Народного Комиссара Внутренних дел СССР Николая Ежова. Когда и Ежов был расстрелян за измену Родине, колхоз  по сложившейся традиции назвали именем нового Министра государственной безопасности СССР Лаврентия Берия. После расстрела последнего опять-таки за измену Родине,  дабы положить конец постоянным переименованиям, колхоз назвали «Путь к коммунизму». Все это происходило на полном серьезе и никакой иронии в этом никто не усматривал. Последнее  наименование колхоза исчезло вместе с ликвидацией колхозного строя и распада Советского Союза.

 

 

ТАНКИСТ  ВЛАДИМИР ХЛЫЦОВ.

 

«Живут среди нас ветераны войны

Под небом просторным среди тишины,

И только ночами порой не до сна,

Ночами врывается в сердце война».

 

           О героях, штурмовавших рейхстаг и поднявших Знамя Победы над логовом врага, пишут и будут писать, пока жив на Земле последний солдат той суровой войны 1941 – 1945 годов. А потом будут писать и рассказывать правнуки, внуки, дети этих солдат-победителей. Но все это будет потом. А сейчас, к счастью, еще есть очевидцы последних дней войны, живые свидетели тех событий, однополчане и друзья героев-освободителей, которые могут поделиться с нами своими воспоминаниями.

           Незадолго до юбилейного дня Победы над фашистской Германией, 9 мая 2005 года мне довелось встретиться с участником героического штурма рейхстага в Берлине, Хлыцовым Владимиром Николаевичем,1926 года рождения.

Каждая встреча с непосредственными участниками  грозных событий Великой Отечественной войны открывает новые грани, которые помогают лучше познать правду о минувшей войне.

Хлыцов – это живая легенда, у меня с ним оказалось много общего. Я и он были участниками боев за Берлин, оба награждены медалью «За взятие Берлина».

 Несмотря на свой почтенный возраст, Владимир Николаевич сохранил не только хорошую физическую форму, но и  ясен умом и тверд памятью. События  шестидесятилетней давности вспоминает в таких подробностях, словно они происходили вчера. Я записал его рассказ.

После окончания Саратовского танкового училища, рассказывает Владимир Николаевич, он в возрасте 18 лет в должности командира орудия танка Т-34 и в звании младшего сержанта прибыл в 23-ю танковую бригаду 9-го танкового корпуса 1-го Белорусского фронта.

Бригада участвовала в боях с начала войны и за проявленное в боях высокое воинское мастерство, мужество и отвагу личного состава была награждена орденом Красного Знамени. Бригада  имела почетное наименование «Глуховская-Речицкая» по имени городов, в освобождении которых она принимала участие, – Глухова Сумской области и Речицы Гомельской области.

Его предки были забайкальские казаки, где с детства приобщались к военной службе,  и внутренне он был горд тем, что придется служить и воевать в такой прославленной боевой части.

Здесь он впервые увидел вблизи легендарного маршала Советского Союза Рокоссовского Константина Константиновича (1896-1968г.г), беседовавшего недалеко с группой командиров бригады С этой бригадой с боями он прошел Западную Белоруссию, Польшу, Восточную Германию, вплоть до Берлина. За это же время бригада была награждена орденами Суворова и Кутузова. 

Танковая бригада по своей боевой мощи представляла для врага грозную силу. Судите сами: три танковых батальона (всего 55 танков), моторизованный батальон автоматчиков-десантников, пулеметная, зенитная и саперная роты, подразделения обслуживания.

Владимир Николаевич вспоминает следующее: ‘Ожидалась танковая контратака гитлеровцев. Нашу танковую роту поставили в засаду. В течение ночи мы замаскировались так, чтобы танк нельзя было увидеть ни с земли, ни с воздуха.

С рассветом  из расположенного впереди оврага послышался гул моторов. Мы насторожились. Из оврага выползли четыре немецких танка с автоматчиками на броне.

Орудие я наводил на ориентир, придорожный куст, мимо которого должны были пройти вражеские танки. До ориентира было 150 метров. По указанию командира танка я должен был стрелять бронебойным снарядом в последний танк.

Когда к ориентиру подошел последний танк, прозвучал наш выстрел. Вражеская машина остановилась и запылала. Удачный выбор места засады нашей роте дал возможность внезапным огнем с близкой дистанции уничтожить все четыре машины  противника и десантников. Это был первый уничтоженный мною немецкий танк.

 За отличие в боях при проведении Белорусской стратегической наступательной операции, в ходе которой было захвачено много пленных, часть из которых (59 тысяч человек) была проведена по Садовому кольцу в Москве, я был командованием представлен к награждению орденом Славы 3-й степени, но по неизвестной мне причине эту награду я не получил.

В этой операции, получившей кодовое название «Багратион», наши войска тоже понесли тяжелые потери. Российская газета «Красная звезда» 22 июня 2004 года писала: «В этой операции Красная армия потеряла 765 813 человек – убитых, раненых, пропавших без вести, заболевших».

После войны, интересуясь военной историей, я узнал, что за время войны Советский Союз провел 38 крупнейших стратегических военных операций, но среди них Белорусская операция была самой крупной. В ней участвовали силы 1-го, 2-го, 3-го Белорусских фронтов, 1-го Прибалтийского фронта, 1-я армия Войска Польского и  Днепровская военная флотилия. Ими командовали, соответственно, генералы армии К.К.Рокоссовский, Г.Ф.Захаров, И.Д.Черняховский, И.Х.Баграмян, генерал-лейтенант Э.Берлинг и контр-адмирал В.В.Григорьев.

В сражении участвовали с нашей стороны166 стрелковых дивизий, 12 танковых и механизированных корпусов, 5 воздушных армий и множество других воинских частей. Наступление велось по фронту в 1100 километров и в глубину до 600 километров. Немецкая группа армий ‘Центр’ потерпела сокрушительное поражение.

Особо мне запомнился рейд нашей танковой роты под командованием капитана Костюка И.С. в январе 1945 года по тылам противника в Висло-Одерской операции.Тогда  наша танковая рота, - 7 танков Т-34, оторвавшись вперед на 20 километров от главных сил бригады и корпуса, стремительно продвигалась вперед, обходя крупные населенные пункты и повреждая линии и узлы связи. Ведя огонь с хода и с коротких остановок, танки гусеницами, выстрелами из пушек и пулеметов уничтожали мелкие группы отступающего врага. Наше внезапное появление наводило панику, сеяло страх и ужас на убегавших в разные стороны гитлеровцев. Глядя на это наши сердца, наполнялись гордостью за нашу армию, вселяли веру в свои силы.

 Краткая справка о И.С. Костюке: «Костюк Иосиф Степанович, родился 15 апреля 1919 года в селе Орепы Новоград-Волынского района Житомирской области в семье крестьянина. Украинец, член КПСС с 1942 года. В Советской Армии с октября 1939 года.

В боях Великой Отечественной войны с ноября 1941 года. Командир роты 23-й  танковой бригады капитан Костюк при  преследовании отходящего противника 14-18  января 1945 года действовал  в разведке, уничтожал арьергарды противника, обеспечивал бригаде продвижение вперед. В боях за польский город Опочно совершил обходной маневр и первым ворвался в город. Звание Героя Советского Союза присвоено 27 февраля 1945 года.

С 1946 года в запасе. Жил в Новоград-Волынском. Работал заместителем директора маслозавода. Награжден орденом Ленина, Красного Знамени, медалями. Умер 17 марта 1981 года». (Биографический словарь ‘Герои Советского Союза’, 1987г., том 1, с.749).

О мужестве и героизме Костюка также подробно рассказано в книге «Золотые звезды Полесья» (Киев. 1985 г.).

 

Приказом командира 9-го танкового корпуса от имени Президиума Верховного Совета СССР за образцовое выполнение боевых заданий командования на фронте я был награжден орденом Отечественной войны 1-й степени.

В том же наступлении проявил мужество и отвагу механик-водитель танка Т-34 старший сержант Николай Полежаев.

Вышедший на оперативный простор передовой отряд 23-й танковой бригады с боями продвигался в тылу врага и в двадцатых числах января 1945 года оторвался на 60 километров

от следовавших за ним наших пехотных частей.

По радио командирам танков все время звучала команда командира корпуса генерала Кириченко: «Орлы, вперед и вперед! Назад не оглядываться! Сегодня не 41-й год. Нужно будет, в беде не оставим». Далее шли непечатные выражения в адрес фашистских стервятников. Так быстрее доходило до ума и сердца.

И «орлы», не ввязываясь в затяжные бои, рвались вперед, крушили ненавистного врага, уничтожая вражеские штабы, тыловые подразделения, склады и базы снабжения.

Сдававшихся фашистов в плен не брали. Куда их девать, когда сами были в тылу противника. Такова жестокая правда войны, о которой не напишут в книгах и не показывают в кинофильмах.

Но вот впереди показалась широкая, до 70 метров, река Варта. Еще до этого разведчики бригады узнали от местных жителей – поляков, где на этой реке имеется брод.

Зная об этом, без разведки, с ходу, проявляя инициативу и находчивость, механик-водитель переднего танка Полежаев, рискуя  провалиться в водяную яму, форсировал реку, не давая возможности противнику закрепиться на противоположном берегу. За Полежаевым последовали, ведя огонь, и другие танки.

Это был большой успех. Форсирование такой реки при условии противодействия противника привело бы к большим потерям наших  войск.

За этот и другие, проявленные в боях отвагу и умение, Полежаев 27 февраля 1945 года был удостоен высокого звания Героя Советского Союза.

Краткая справка: «Полежаев Николай Сергеевич родился 29 декабря 1921 года в городе Полесском Свердловской области, в семье рабочего, образование неполное среднее, работал шофером, в армии и на фронте с 1941 года». (Биографический словарь ‘Герои Советского Союза’,1987г., том1, с. 291).

После войны старшина Полежаев демобилизовался, работал шофером в своем городе. Награжден орденами Ленина, Отечественной войны 2-й степени, Красной звезды. Умер 22 июня 1974 года. О его подвигах также написано в книге «Золотые звезды Свердловска» (Свердловск.1970 год).

Следующий эпизод нельзя слушать без содрогания. Наш танковый батальон – 20 танков, головной отряд бригады, продвигался по проселочной дороге. Впереди обозначился небольшой немецкий городишко. Под углом к нашему пути пролегала железная дорога, прикрытая щитами снегозадержания. Ничего опасного не предвещало, и водитель  вел  танк с открытой крышкой переднего люка. Так было лучше видно дорогу.

Вдруг щиты снегозадержания в нескольких местах разошлись в стороны и по нашей колонне открыли огонь находившиеся там немецкие противотанковые пушки.

Один снаряд ударил в лобовую броню нашего танка вблизи люка, и большим осколком срезало голову водителю, сидевшего подо мной. Ранен был и заряжающий. Остальные члены экипажа, в том числе и я, были сильно контужены взрывной волной. Затем в танк попало еще два снаряда и танк загорелся. Разорваны были на куски и десантники-автоматчики, сидевшие на броне, 18  и 19-летние рязанские парни.

Огнем других танков немецкая батарея была уничтожена. Подоспевшими товарищами мы были вытащены из горящего танка. Две недели я пролежал в бригадном лазарете, а по выздоровлению снова был в строю.

 

«Судьба меня не обделила,

Не знаю почему, но мне

Она две жизни подарила,

Одну я прожил на войне.

Та жизнь по грозному веленью

Вперед на сутки не видна:

По дню, по часу, по мгновению

Нам выдавала жизнь война.

И смерть, как тень, шагала в ногу

Сквозь огненные рубежи.

Три года рядом….

Это много!

Три года фронта эта жизнь.

А после огненного ада

За все заслуги на войне

Одна мне высшая  награда

Еще жизнь в мирной тишине.

Как  нам она давалась редко

Лишь только трем из ста ребят!

…Мои погодки, однолетки

На пьедестале мир хранят.»

                      Е. Иванов

 

Наступление на Берлин началось 16 апреля 1945 года. И с того дня до  падения Берлина наша 23-я танковая бригада действовала в составе 3-ей Ударной армии Героя Советского Союза генерал-полковника Кузнецова Василия Ивановича (1894-1964 г.г.). Весь личный состав бригады гордился тем, что именно нам выпала ответственная задача участвовать в штурме фашистского логова, откуда началась Вторая мировая война.

В ожесточенных боях пришлось пробивать несколько укрепленных рубежей противника. Рядом с нами действовали и хорошо помогали продвигаться вперед танки-тральщики, проделавшие проходы в минных заграждениях, а также  огнеметные танки с дальностью огнеметания  до 120 метров.

Через каждые два часа по громкоговорителю  автомашины политотдела 3-й ударной армии  передавалось (по-немецки) обращение к гитлеровцам, которые еще продолжали сопротивление.

«Ахтунг, Ахтунг! Дойчше солдатен унд официрен! Вы окружены. У вас нет артиллерии, танков, боеприпасов и продовольствия. Ваши дни сочтены. Фашисткой Германии больше не существует. Прекратите бессмысленное сопротивление, иначе вы все погибнете! Сложите оружие и поднимите белые флаги!».Но это обращение мало действовало на фанатиков-гитлеровцев и в плен сдавались лишь одиночки. Каждую улицу и дом приходилось брать штурмом.

Приближаясь к Берлину,  мы увидели самодельный лозунг на дороге: «Страшись, Германия! В Берлин Россия идет». А в самом Берлине на стенах и окнах зданий белой краской большими буквами распластались фашистские лозунги и надписи: « Победа или Сибирь «, « Берлин останется немецким «. В лозунг: « Никогда русские не будут в Берлине! « - кто-то внес поправку, зачеркнув слова «Никогда « и « не будут « и оставив слова « Русские в Берлине «.

 К 21 апреля бригада продвинулась к окраине Берлина. Отступать им было некуда. Город был окружен плотным кольцом советских войск. Немцы объявили Берлин «немецким Сталинградом» и произвели тотальную мобилизацию, призвав в армию мужчин до 65-летнего возраста и подростков с 15 лет.

( Этих горе-вояк с фаустпатронами мы после боя отпускали на все четыре стороны. Дети есть дети, им еще нужно было строить новую мирную Германию ). Но до Сталинграда им было далеко. Сталинград продержался  200 дней и его оборона закончилась  окружением и победой над вражеской группировкой, а Берлин пал через 10 дней.

 Бой в городе стал еще более ожесточенным. Фашисты встречали нас огнем из всех видов оружия из подвалов, окон, балконов и чердаков. Шаг за шагом упорно продвигались вперед наши штурмовые группы. Горели, рушились здания. Улицы и дворы заволокло пылью, дымом, гарью. Снарядные осколки, куски камня и кирпича градом стучали по брони, по мостовой, стенам и крышам домов.Десять суток, днем и ночью, на земле, в воздухе и под землей – в тоннелях  метро и в подземных коммуникациях, - шли ожесточенные бои за Берлин.

 Член Военного Совета 1-го Белорусского фронта, генерал-лейтенант К.Ф. Телегин вспоминал: « Какими же надо было обладать силой духа и желанием победить, чтобы через разящий шквал огня, каменные и железобетонные преграды, преодолевая многочисленные «сюрпризы», огневые мешки и ловушки, вступая в рукопашный бой, дойти до цели и добить фашистского зверя в его собственной берлоге». Но выручала нас наша многочисленная артиллерия, которая, не жалея снарядов, плотным огнем поквартально подавляла сопротивление противника и тогда шли вперед танки и пехота, уничтожая огнем тех, кто продолжал сопротивляться.

Представьте себе такую картину, - на городской улице, состоящей из многоэтажных каменных домов, стоящих впритык друг к другу, что способствует сильному резонансу, стоит сплошной грохот от разрывающихся снарядов, мин и гранат. Строчат пулеметы и автоматы пехоты, громко тявкают противотанковые  ружья, оглушительно стреляет наша танковая пушка и танковый пулемет. Ревет танковый двигатель мощностью 550 лошадиных сил. Среди огня и дыма пожарищ крики «ура», матерная брань, стоны и крики раненых «Братцы, помогите, помираю».

К тому же еще в танке жарища, духота, газовый перегар от выстреленных снарядов (очищающее воздух устройство работало  недостаточно).

И в этих условиях надо было хладнокровно целиться и метко стрелять, уничтожая врага. Страшно не было. Вернее, было не до страха. Была предельная собранность и понимание того, что если ты немца не убьешь, то он убьет тебя. И еще, - если ранят, ну что ж, живы будем, не помрем! Если убьют – значит, судьба такая. А жить хотелось. 18 лет – вся жизнь впереди, а до Победы несколько часов.

Но было не до этих рассуждений. Командир командует «впереди электрический столб с транспарантом, левее 30 метров пулемет, осколочным снарядом, огонь!». В прицел отыскиваешь этот пулемет, наводишь пушку, нажимаешь на электроспуск, происходит выстрел, затем второй, третий. Заряжающий еле-еле успевает закладывать снаряды в казенник пушки. А снаряды  ( 55 штук, калибра 85 мм ) лежат на креплениях  у внутренней стенки башни танка и внизу под ногами. Там же гранаты и запас патронов. Гранаты были осколочно-оборонительные, Ф-1 ( 20 штук ), солдаты прозвали их ‘лимонками’. Вес каждой – 600 грамм, время горения дистанционного состава 3 – 4 секунды, радиус убойного действия осколков – до 200 метров. Одним словом, пороховой погреб. Даже хуже. Кроме пороха еще и крепкая уральская снарядная сталь. Недаром нас уважали пехотинцы, более чем кто-либо знавшие, почем фунт лиха на войне.

Как мы сидим в танке, умом понять невозможно. Внутри посредине башни огромный замок танковой пушки. По бокам от этого замка два узких пространства. В одном на седле, напоминающем велосипедное, сидит и ведет огонь командир  орудия, в другом, точно таком же, - радист-пулеметчик, тоже ведет огонь. На плечи обоих опущены ноги командира танка, лейтенанта, занимающего так называемую командирскую  башню, из которой через прорези обозреваются окрестности. Ниже командира орудия, под его ногами, сидит на кресле механик-водитель, который дышит в нависающую прямо на лицо стальную плиту. Когда надо, говорит Владимир Николаевич, я нажимаю правой или левой ногой на плечо водителя, показывая, в какую сторону нужно повернуть танк. Переговорное устройство у нас было, но среди шума боя и выстрелов пушки устройство срабатывало плохо.

В ходе боев экипаж танка настолько сроднился между собой (ведь мы ели, пили, закусывали, спали, а порой и погибали все вместе), что называли друг друга не по воинским званиям и фамилиям, а только по имени: Ваня, Петя, Коля. При наступлении перерывы в бою были лишь по причине легкого ремонта поврежденных частей танка, пополнения боеприпасами, дозаправкой горючим и маслом, подтяжки гусениц, регулировки фрикционов, сцепления, тормозов и т.п.

Припоминается такой трагический случай. В центре Берлина, недалеко от здания  посольства Швейцарии при переходе наших  танков по полуразрушенному авиабомбой мосту через глубоководную реку Шпрее, передний танк свалился  с моста в воду.

Помочь ничем было нельзя. Железная коробка стала братской могилой пяти наших боевых товарищей, в том числе и моего приятеля - однокашника по училищу, механика-водителя Андрея Иванова. Трудно представить, каким же было наше душевное состояние, когда наш танк проходил по тому же месту, где свалился в реку передний танк.                  

 

Штурм и взятие рейхстага.

 

« Года пролетят,

Мы состаримся с ними,

Но слава солдат,

Она – на века.

И счастлив я тем, что прочтут мое имя

Средь выцветших строк боевого листка .»

 

29 апреля начались бои непосредственно за рейхстаг (так называлось здание, в котором заседала нижняя палата парламента в Германии).

Рейхстаг находился недалеко от имперской канцелярии, в которой находился Верховный Главнокомандующий немецкой армии Гитлер.

Перед нами, - вспоминает Владимир Николаевич, - было массивное, трехэтажное, мрачное здание с хорошим  круговым обзором.

Здание рейхстага было превращено противником в мощный узел сопротивления и являлось одним из важнейших объектов в системе обороны города. В узких бойницах, в заделанных кирпичом проемах окон – стволы пулеметов и зенитных орудий. Вокруг здания были отрыты глубокие рвы, устроены различные заграждения, оборудованы пулеметные и артиллерийские огневые точки. Особую опасность для нас представляли зенитные пушки и зарытые в землю танки, стрелявшие прямой наводкой с коротких расстояний. Противник упорно сопротивлялся, и мы несли большие потери.

Действовали мы в составе штурмовой группы. Каждый танк нашей  бригады придавался стрелковому взводу, усиленному пулеметчиками, минометчиками, огнеметчиками, снайперами, а также противотанковыми орудиями. В каждой такой группе имелись знамена для водружения над рейхстагом.

Мой танк двигался впереди, я вел огонь по вражеским огневым точкам, которые располагались на площади перед зданием и в самом здании рейхстага.

 В Берлинской операции участвовало 30 танковых бригад и 50 танковых и самоходно-артиллерийских полков. Но принять участие во взятии рейхстага выпало на долю нашей танковой бригады, которая действовала в полосе наступления 150-й Идрицкой (впоследствии и Берлинской) стрелковой дивизии     79-го стрелкового корпуса 3-й Ударной армии.

Если в контрнаступлении под Москвой участвовало 774 танка, под Сталинградом – 1463, в Белорусской операции –

5 тысяч танков и самоходно-артиллерийских орудий, то в Берлинском сражении их было более 6 тысяч.

В связи с сосредоточением на площади перед рейхстагом нашей пехоты для броска в атаку, поступил приказ стрелять только по окнам верхних этажей здания рейхстага, откуда наших стрелков обстреливали немецкие пулеметчики, автоматчики и снайперы.

Все  мы понимали, что это был последний бой и потому снарядов и патронов не жалели. Сражение за рейхстаг было самым тяжелым за все время моего участия  в войне.

В бою за рейхстаг из нашего батальона особо отличился командир орудия танка старшина Чудайкин Владимир Иванович (словарь  том 2  стр. 741). 

«Чудайкин Владимир Иванович, родился 24 февраля 1925 года в деревне Поповка Мордовской автономной республики в семье крестьянина. Мордвин. Член КПСС с 1947 года. Окончил начальную школу. Был разнорабочим на Куйбышевском авиационном заводе. В Советской Армии с апреля 1944 года.

В действующей армии с ноября 1944 года. Командир орудия танка Т-34 23-й танковой бригады комсомолец старшина Чудайкин отличился 1-го мая 1945 года в ходе боев за рейхстаг в Берлине. В составе штурмовой группы уничтожал огневые точки противника, обеспечивая атаку нашей пехоты. Был ранен, но остался в строю. Звание Героя Советского Союза присвоено 31 мая 1945 года.   До 1950 года продолжал службу в армии. Капитан в отставке Чудайкин жил в городе Куйбышев /ныне Самара/, работал на металлургическом заводе. Награжден орденами Ленина, Отечественной войны, медалями. На школе, где он учился, установлена мемориальная доска».

Его боевые действия описаны в книге «Подвиг во имя Родины» (Самара,1965 г.).

Как потом нам стало известно, уже 30-го апреля Гитлер с Евой Браун, ставшей его женой в последний день их жизни, покончили жизнь самоубийством. 1-го мая принял смертельный яд его заместитель – Геббельс со своей женой и пятью несовершеннолетними детьми, а фашистские эсэсовские фанатики (СС - отборные войска Гитлера, отличавшиеся крайней жестокостью) и курсанты военно-морских училищ, всего около  двух тысяч человек, продолжали в рейхстаге упорное сопротивление. Нетрезвые, не спавшие несколько суток, на пределе нервного напряжения, озлобленные, озверевшие и отчаявшиеся...

Но вскоре в отдельных  местах громадного здания появились белые флаги и просьбы о перемирии, но сверху поступил приказ:   «Никакого перемирия! Только полная капитуляция. Сдача оружия и плен». Капитулировали немцы лишь в ночь с 1-го на 2-е мая. Уже после того, как засевшие в рейхстаге немцы объявили капитуляцию и вывесили в окнах белые флаги (простыни), в здании слышалась перестрелка. Видимо, капитулировать соглашались не все, а некоторые кончали жизнь самоубийством.

Накануне 1-го мая разведчики 150-й стрелковой дивизии сержант Кантария, грузин по национальности, и русский сержант Егоров со старшим знаменной группы, заместителем командира стрелкового батальона по политической части, украинцем  Берестом, под сильным огнем противника, рискуя жизнью, взобрались на фронтон здания и водрузили над рейхстагом красное Знамя Победы.

За этот подвиг командующий 3-й ударной армией наградил их орденом Красного Знамени. Однако командующий 1-м Белорусским фронтом маршал и дважды Герой Советского Союза /на то время/, Г.К.Жуков посчитал это награждение заниженным и представил Егорова и Кантарию к званию Героя Советского Союза, что им и было присвоено Указом Президиума Верховного Совета СССР. Так и осталось – две награды за один подвиг.

Береста к званию Героя Жуков не представил. Присвоить Бересту звание Героя означало признать главным героем войны политработника, а Жуков, как известно,  недолюбливал политработников.

Несправедливость была устранена через 60 лет. Указом Президента Украины В.А.Ющенко 6 мая 2005 года Алексею Прокопиевичу Бересту было присвоено звание Героя Украины (посмертно).

За проявленную отвагу при штурме рейхстага, командиром роты я был представлен к награждению орденом Красного Знамени, но в штабе кто-то посчитал, что орденом Красного Знамени награждаются только офицеры. Это было ошибочное решение (что видно из примера с Егоровым и Кантарием), и я был награжден орденом Отечественной войны 1-ой степени. Были награждены орденами и остальные члены экипажа моего танка.

Орден мне вручил наш командир танкового корпуса генерал-лейтенант Герой Советского Союза Кириченко Иван Федорович, кавалер 4-х орденов Ленина, 3-х орденов Красного Знамени, 2-х орденов Суворова и ордена Отечественной войны.

Всего за участие в берлинской операции 559 воинам, проявившим героизм и мужество, было присвоено высокое звание Героя Советского Союза, из них 35 воинам, участвовавшим непосредственно во взятии рейхстага, в том числе 17-ти из 150-й стрелковой дивизии и 5-ти из 23-й танковой бригады. Медалью «За взятие Берлина» награждено свыше 1-го миллиона человек, причем в удостоверении к этой медали было написано «За участие в героическом штурме и взятии Берлина».

Тяжело было терять наших боевых товарищей за несколько часов до капитуляции немцев в рейхстаге. На площади у рейхстага погиб смертью храбрых механик-водитель танка из нашего батальона Лавров Петр Ефстафьевич. Из словаря  (том 1, стр. 837):

«Лавров Петр Ефстафьевич, 1922 года рождения, русский, уроженец деревни Дяглево Ленинградской области, окончил 7 классов и ремесленное училище. В Советской Армии с 1942 года.

Старший механик-водитель танка 23-ей танковой бригады комсомолец старший сержант Лавров в боях на подступах к Берлину 14 апреля – 1 мая 1945 года в боях экипажем уничтожил 7 орудий и 12 пулеметных точек противника. Под огнем противника отбуксировал подбитый танк. Погиб 1-го мая при штурме рейхстага. Звание Героя присвоено посмертно 31 мая 1945 года. Награжден орденом Ленина и Красной Звезды. Похоронен в населенном пункте Гросс-Нойедорф /Германия/.  В поселке Сясьстрой  техническое училище и улица носят его имя, установлен бюст героя, на здании – мемориальная доска.

Его подвиг подробно  описан в книге С.А. Андреева «Совершённое ими бессмертно» (Москва 1976г.).

В центре Берлина, вблизи реки Шпрее, в Трептов парке, на высоком холме стоит памятник воину-Победителю, - монументальная скульптура советского воина с ребенком на руке, а в другой руке солдата, - увесистый  меч, опущенный на разрубленную им фашистскую свастику.

Внутри – небольшой мавзолей, посредине которого в золотом ларце лежит книга. На ее пергаментных страницах записаны имена 7200 советских воинов, павших при штурме Большого Берлина, в том числе и Героя Советского Союза Лаврова Петра Ефстафьевича. Вечная ему память.

Своими глазами я видел, - говорит Владимир Николаевич, -  как сражались и умирали люди, защищая  Родину, свой дом, своих родных и близких. Погибая, эти герои шагнули в бессмертие. Их подвиги живут, и будут жить вечно. Павшие в годы войны всегда будут прочным звеном, связывающим прошлое и будущее.

Но жизнь продолжалась и, как пишет в песне фронтовой поэт, – на площади перед  рейхстагом в Берлине 2-го мая 1945 года –                  

«… Чумазые, откинув крышки люков,

Танкисты встали словно на привал.

И, сняв фуражку, сам Георгий Жуков

Нас – пехотинцев – в губы целовал ».

 

Но война еще шла. И вот 2-го мая оставшиеся неповрежденные танки с экипажами, в том числе и мой, были сведены в отдельное подразделение и срочно направлены на юго-восток Германии к городу Познань, в районе которого еще происходили бои с отдельными группировками немецких войск, пытавшихся пробиться на запад к американским войскам. Но по прибытию к месту назначения война окончилась и наступила долгожданная тишина. Радость была неописуема. Мы победили. Мы живы.

 И поэтому не оставил тогда Владимир Николаевич  своего автографа на стене рейхстага. Вместо него расписались многие другие из  второго эшелона войск и тыловых подразделений. Зато отметин от его снарядных осколков на стенах рейхстага осталось предостаточно. Это и утешает его.

 

 

« Когда настал рассвет заветный

И стала вновь весной весна

Рванулся в небо залп ракетный,

И зазвенела тишина.

 

 

 

И расписавшись на рейхстаге

От имени родной земли,

Сказал солдат, глотнув из фляги:

Ну, братцы, все-таки дошли! «

 

 

 

Я и мои товарищи, воспитанные в духе интернационализма, шли на штурм Берлина не как мстители за кровавые дела фашистов, а как освободители немецкого народа от коричневой чумы.

Наш бригадный начальник продовольственной службы рассказывал, что после ухода нашей танковой бригады из Берлина на другой участок фронта, походные солдатские кухни были предоставлены на несколько дней для питания голодающему населению Берлина – старикам и детям, вылезшим из подвалов, щелей и укрытий. А наши военные медики в Берлине оказывали помощь всем, кто к ним обращался – раненым и больным. Помнят ли сегодня об этом, вернее, знают ли нынешние берлинцы?

В настоящее время в здании Рейхстага ( теперь уже Бундестага ) оставлена память о Второй мировой войне: стена, испещренная щербинами от снарядных осколков и пуль, исписанная именами воинов, дошедших до Берлина майской весной того победного года, названиями советских городов и номерами воинских частей. Кое-кто из немецких депутатов был против, но большинство приняло решение: оставить, по той причине, что это является страницей из истории Германии, которую должны знать и помнить нынешнее и будущее поколения, чтобы не допустить войны. А вот в нашей стране, победительнице фашизма, собираются вообще отменить День Победы, а значит, вырвать из исторической памяти это героическое событие и его героев.

             В схватках с врагом Хлыцов неизменно  опережал немецких фашистов  в открытии огня, и,  как правило, поражал его с первого выстрела. Только от Вислы и до Берлина  уничтожил из  своего орудия 6 фашистских танков и самоходно-артиллерийских орудий, и  также немало   бронетранспортеров, орудий, минометов, пулеметов и живой силы противника.

В конце войны, рассказывает Владимир Николаевич,  за уничтожение боевой техники противника  выплачивалось денежное вознаграждение. Так, за уничтожение танков «Тигр» и «Пантера», а также самоходно-артиллерийского орудия «Фердинанд» выплачивалось единовременно 800 рублей, за уничтожение танков «Т-3» и «Т-4» - 600 рублей и т.д. Для сравнения: месячный оклад денежного содержания командира орудия танка Т-34 составлял 100 рублей.

На фронте, по словам Владимира Николаевича, водку выдавали зимой ежедневно по 100 грамм (для сравнения: в царской армии и на флоте водку выдавали по 125 грамм).

Но в наступлении и перед боем опытные солдаты, и, в частности танкисты, водку не пили. Это правило строго соблюдалось. Во-первых,  трезвый имеет больше шансов остаться в живых, «в глазах не двоится», во - вторых, алкоголь разжижает кровь, и остановить кровотечение даже при легком ранении очень сложно – кровь попросту не сворачивается. Зато после боя все пили (кроме охранения), и за себя и за погибших товарищей.

Ну а когда  бои шли на территории Германии, то спиртного было «навалом». В каждом немецком доме было много награбленного со всей Западной Европы: коньяки, водка, вина, ликеры, пиво.

Курящим офицерам выдавали папиросы, сержантам и солдатам – махорку (производства махорочной фабрики в городе Моршанск Тамбовской области) по 20 грамм в день. Самокрутки делали из курительной бумаги (7 книжек в месяц), прикуривали спичками (3 коробки в месяц). Это все в том случае, когда не было перебоев в снабжении, а они бывали нередко.

Перед наступлением танкистам выдавали продовольственный паек из  расчета на трое суток – неприкосновенный запас на случай непредвиденных обстоятельств. Паек состоял из мясных или рыбных консервов, сала-шпиг, сахара, концентратов – супов из овощей и каши, американских галет (сухие лепешки из  кукурузной муки), яичного порошка, черных сухарей и т.п. Поступившие по ленд-лизу из США мясные консервы в ярких баночках бойцы с иронией называли «вторым фронтом».

Но танкисты были молодые  парни по 18-25 лет и питания им, конечно, не хватало. Как-никак, все время в движении и на свежем воздухе. И как только объявят, что мы идем в наступление, а нам объявляли об этом за час  до начала, то паек тут же съедался.

Среди десантников попадались пожилые солдаты – участники Гражданской и других войн, которые говорили, что в бой надо идти с пустым желудком – больше шансов выжить в случае ранения живота. Но мы, по молодости, этим пренебрегали.

В мирное время на «бессрочной» службе (как шутили танкисты, служившие с военного времени), командир танка, старшина Хлыцов умело, на основе богатого боевого опыта, передавал свои знания молодому пополнению, готовил достойную себе  смену, являлся отличником боевой и политической подготовки.

В числе многочисленных поощрений, было у него и такое престижное, как фотографирование у развернутого боевого красного Знамени прославленного танкового полка (после войны бригады были переформированы в полки).

С любовью отзывается бывший танкист о своем танке Т-34 или как он его называет «тридцатьчетверка», признанном лучшим средним танком  Второй Мировой войны. 32-тонный танк, вооруженный 85-мм пушкой и двумя пулеметами калибра 7,62 мм., с широкими гусеницами, на дизельном топливе (все остальные танки мира работали на бензине), со скоростью до 55 км. в час, являлся «подвижной батареей», все сокрушающей на своем пути.

По маневренности, проходимости, мощной броневой защите, вооружению, надежности в эксплуатации танк Т-34 превосходил не только средние немецкие танки, но и все средние танки мира. Снаряд пушки имел высокую начальную  скорость – 600 метров в секунду, что придавало ему большую пробивную силу. Уникальной оказалось форма корпуса и башни, позволившая при толщине брони в 45-90мм. избрать большие углы наклона броневых листов, при которых вражеский снаряд рикошетил.

О превосходстве танка Т-34 над немецкими танками долго побаивались докладывать Гитлеру. Когда же Гитлер узнал об этом, он дал указание изготовлять Т-34 на своих заводах. В качестве трофеев немцы имели наши танки в самом начале войны. Однако сделать это им не удалось, так как до конца войны не смогли узнать секрет технологии его изготовления.

 

 

 

                   ТАНК

 

«Его тяжелые пути

Напоминают мне о прошлом.

О, сколько в пламени пройти

Пришлось его стальным подошвам!

 

Я шел за ним, когда вокруг

Смерть занималась черным делом.

Он прикрывал меня, как друг,

Надежно выкованным телом.

 

Танк помнит боевые дни,

Пути, приведшие к Победе.

Теперь – в его большой тени

Играют маленькие дети.»

 

С трепетом Владимир Николаевич показывает документы, уже успевшие заметно пожелтеть от ничего не щадящего времени. В семье бережно сохранились  реликвии военного времени – фронтовые письма  треугольником со штампом военной цензуры «проверено», красноармейскую книжку, удостоверяющую его личность, комсомольский билет, приказы Верховного Главнокомандующего Маршала Советского Союза И.В.Сталина с объявлением благодарности личному составу 23-й танковой бригады в ознаменовании одержанных ими крупных побед над врагом. Таких приказов в отношении их бригады было 15.

Одновременно в таких приказах указывалось и о производстве в Москве артиллерийского салюта в честь победителей. Интересно, что чем значительнее была победа, тем мощнее был артиллерийский салют.

Так, в связи с участием 23-й танковой бригады совместно с другими частями 25 марта 1945 года в Восточно-Прусской операции и взятии города Хайлигенбайль (ныне Мамоново в Калининградской области) в Москве был произведен салют – 12 артиллерийских залпов из 124 орудий. Салют Родины был достойной наградой своим сынам, воодушевляя их на новые победы.

За участие в Земландской операции и взятии 25 апреля 1945 года города, порта и крепости Пиллау (ныне Балтийск), Москва салютовала войскам и в том числе 23-й танковой бригаде, 20-ю артиллерийскими залпами из 224 орудий.

За взятие  Берлина   было  произведено 24 залпа из 324 орудий и 9-го мая, в ознаменовании Победы над врагом Москва салютовала 30-ю залпами из 1000 орудий.

Одновременно производились салюты в столицах союзных республик, в целом ряде областных центров, в отдельных крупных городах. О взятии рейхстага Московское радио оповестило весь мир. Это сообщение и салюты мы слышали по радио.

После войны я продолжал службу в этой же бригаде, дислоцированной в Восточной Германии. На срочной службе, в казарме прослужил 8 лет. Для  сравнения, нынешние солдаты Украинской армии на срочной службе служат 1 год. В 1950 году я демобилизовался в звании старшины, что соответствует нынешнему званию прапорщика.

Домой вернулся с двумя орденами,  четырьмя медалями и с подорванным здоровьем. За боевые заслуги в юбилейном 1985 году был награжден третьим орденом Отечественной войны 1-й степени.

О наградах Владимир Николаевич говорит так: мне пришлось пройти через такой ад и ужас, что самая большая награда для меня - это то, что я остался жив.

Потом в течение 40 лет был в гуще жизни народной, работал на производстве заведующим гаражом, начальником цеха, учителем истории и трудового воспитания  в сельской школе в пригороде Одессы. На пенсию ушел в 1990 году по состоянию здоровья.

Не лишен Владимир Николаевич и чувства юмора. Рассказывает, что в период войны среди фронтовиков «ходил» такой анекдот (смеется): «Что такое сверхпатриотизм? А это быть в глубоком тылу, спать с женой фронтовика и искать себя в списках награжденных».

Ну, а как насчет трофеев? Ведь победители всегда приходили с трофеями? ,- спрашиваю  Владимира Николаевича.

Какие трофеи! Не было их у нас- танкистов. В бою не до трофеев. Остаться бы живым. После боя нас немедленно отправляли в ближайшую лесную глушь, подальше от населенных  пунктов, - гайки подкручивать. Танкисты народ отчаянный и предприимчивый, недолго и до греха. Да и маскировать танки в лесу лучше. Немецкая авиация особо охотилась за танками. Ведь танки – ударная сила армии.

Да и некуда было эти трофеи девать. В танке так  тесно, что и повернуться трудно. Вытащить тяжелораненного из  танка – большая проблема. Недаром в танковые войска  набирали людей небольшого роста.

Был случай, уже в Германии, когда десантник притащил из магазина рулон мануфактуры. Но командир танка тут же сбросил рулон с брони на землю. Ведь это же горючий материал. А танк, как я уже говорил, и так представляет из себя пороховой погреб.

«Ну, а какие радости в вашей жизни сейчас есть, когда вы на заслуженном отдыхе?» -  задаю я последний вопрос, чувствуя, что уже порядком  надоел хозяину своими расспросами.

Какие радости? Бросили нас, ветеранов войны. Победители живут хуже побежденных. Маленькие пенсии, вместо льгот – одни обещания. Нет денег на дорогие лекарства. Не дают путевок в санаторий. Я уже перенес третий инфаркт.

Одна радость - дети и внуки, которых  мы воспитали хорошими детьми, в трудолюбии и трезвости. Они преуспели в жизни, твердо стоят на ногах. Дети – это Николай и Петр, внуки – Анна, Дмитрий, Владимир и Петр.

 Ну, не только это, с улыбкой вступает в разговор его супруга Любовь Петровна. (Браком они сочетались в 1952 году, более полвека тому назад).

 Вот, в феврале 2005 года, ему, Владимиру Николаевичу, приказом министра обороны Украины присвоено очередное воинское звание «лейтенант» и военным комиссаром Овидиопольского района Одесской области выдана военная камуфляжная форма с погонами лейтенанта и офицерская фуражка с эмблемой бывшей Советской Армии.

«Теперь он офицер, а я  офицерская жена» - заканчивает Любовь Петровна, всю жизнь проработавшая школьной учительницей физики и математики, но и сейчас, несмотря на возраст, не сидит без дела, – ведет домашнее хозяйство, работает на огороде и подрабатывает репетиторством. Живая и энергичная она и сегодня,  несмотря на годы, не утратила женственности и очарования.

После этого, хочешь не хочешь, а пришлось Владимиру Николаевичу облачится в военную форму, чтобы покрасоваться перед гостем.

В дни больших праздников, 9 мая и конечно, в День танкиста (в сентябре) надевает Владимир Николаевич свой выходной пиджак с тремя сверкающими золотистым блеском орденами Отечественной войны 1-й степени, орденом «За мужество», медалями «За победу над Германией», «За освобождение Варшавы», « За взятие Берлина» и другими юбилейными медалями, и за рюмкой фронтовых 100 грамм вспоминает свою лихую боевую молодость и павших боевых товарищей, оставшихся в памяти вечно молодыми, достает из своего личного архива один самый дорогой  его сердцу документ и в который раз с большим волнением прочитывает его. Вот этот документ.

ПРИКАЗ

Верховного Главнокомандующего по войскам Красной Армии и Военно-Морскому Флоту.

Войска 1-го Белорусского фронта под командованием Маршала Советского Союза Жукова, при содействии войск 1-го Украинского фронта под командованием Маршала Советского Союза Конева, после упорных уличных боев завершили разгром берлинской группировки немецких войск и сегодня, 2 мая, полностью овладели столицей Германии городом Берлином – центром немецкого империализма и очагом немецкой агрессии.

Берлинский гарнизон, оборонявший город, во главе с начальником обороны Берлина, генералом от артиллерии Вейдлинг и его штабом, сегодня, в 15 часов, прекратил сопротивление, сложил оружие и сдался в плен.

2 мая к 21 часу нашими войсками взято в плен в городе Берлине более 70 000 немецких солдат и офицеров.

В боях за овладение Берлином отличились... танкисты 9-го танкового корпуса генерал-лейтенанта Кириченко, 23-й танковой бригады полковника Кузнецова.

За отличные боевые действия объявляю благодарность войскам 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов, участвующих в боях за овладение Берлином.

Вечная слава героям, павшим в боях за свободу и независимость нашей Родины! Смерть немецким захватчикам!

Верховный Главнокомандующий

Маршал Советского Союза  И.Сталин

Москва, Кремль. 2 мая 1945 года.

Прощаясь, я сердечно пожелал Владимиру Николаевичу и Любовь Петровне и всей  их крепкой семье доброго здоровья, трудовых успехов, активного долголетия и благополучия во всем!

 

Прошла война, ушла за поворотом,

В чехлах стоят гвардейские знамена.

А жизнь и время движется вперед.

Отстали только 20 миллионов.

Остались в поле брани навсегда.

Легли живой дорогою Победы.

За нас легли, за то, чтоб никогда

Нам горя их и боли не изведать.

А память нам покоя не дает

И совесть нас с тобой частенько гложет

Пусть 60. Пусть 300 лет пройдет,

Никто из нас войны забыть не сможет.

 

Воспоминания бывшего танкиста Хлыцова и других фронтовиков о прошедшей второй мировой войне будут все больше и больше привлекать внимание профессиональных историков, которых интересует не парадный лик войны с его характерным бронзовым лоском, наведенным цензурой, а будничные, серые и не слишком привлекательные  ее гримасы, какими их видели не полководцы, грезившие в своих мемуарах о славе, а рядовые воины, вынужденные переносить немалые трудности, чтобы реализовать эти мечтания.

Хорошо по этому поводу написал известный писатель Илья Эренбург, -  «Война сложна, темна и густа, как непроходимый лес. Она не похожа на ее описание, она проще и сложнее. Ее чувствуют, не всегда понимают ее участники. Ее понимают, но не всегда чувствуют позднейшие исследователи».

Потом историки отметят, что штурм Берлина Красной Армией – это золотая страница воинской славы, советской науки и искусства. Берлинское сражение явилось, по существу, завершающей крупной операцией Великой Отечественной войны против фашистских захватчиков. Потеряв Берлин как военный, экономический и политический центр, Германия уже не могла продолжать вооруженное сопротивление и 8 мая 1945 года представители немецкого главного командования в предместье Берлина – Карлсхорсте подписали акт о полной и безоговорочной капитуляции.                                                            

27 июля 2005 года навсегда перестало биться утомленное войной сердце храброго воина, скромного человека Владимира Николаевича Хлыцова. Мир праху его. Вечная ему память.

 

                                       

НОЧЬЮ НА КЛАДБИЩЕ.

 

( Очевидное и невероятное )

 

«Что с человеком ни делай – он упорно ползет на кладбище»

М.Жванецкий

 

Анекдот. Говорят, вы самый бесстрашный человек на свете?

- Не знаю, но когда я ночью хожу по кладбищу, все лежат тихо, тихо.

 

Война закончилась, но о себе она напоминала еще, вот один из примеров  этому.

В марте 1953 года  я проходил военную службу в звании капитана и в должности судьи военного трибунала военно-морской  базы в городе Свинемюнде в Польше на побережье Балтийского моря у границы с Германской Демократической Республикой. Командиром и начальником штаба базы были контр – адмиралы, Герои Советского Союза соответственно Щедрин Григорий Иванович и Кучеренко Иван Фомич.

В начале марта из Москвы позвонила жена Нина и сообщила страшную новость. Ей позвонили мои родители из Одессы и сообщили, что скончался мой брат Анатолий, проходивший срочную военную службу в Грузии, в городе Ахалцихе, вблизи турецкой границы, похороны через два дня. Родители по состоянию здоровья выехать не могут и просят, чтобы я поехал. Как, что, почему? Ничего жене известно не было.

Со слезами на глазах  прошу у председателя трибунала майора Смирнова дать мне положенный в таких случаях краткосрочный отпуск на 10 дней для поездки на похороны брата.

Смирнов отвечает, что в связи со смертью Генерального секретаря ЦК КПСС, генералиссимуса Сталина все командировки и отпуска отменены. Тем не менее, он сейчас же телеграфирует в город Балтийск председателю военного трибунала Балтийского флота, возможно, он разрешит отпуск.

Телеграмма пошла. Время идет. Ответа нет. Я договариваюсь со Смирновым, что я еду без разрешения, но в случае отказа мне в отпуске он дает телеграмму на пограничный пост в Бресте, чтобы меня через границу не пропускали, с тем, чтобы я вернулся в Свинемюнде.

Твердо убежденный в том, что отказать мне в отпуске не могут, я срочно поездом через Варшаву выехал в Брест. Но! Нет, это невероятно. Капитан - пограничник, прочитавши мой отпускной билет, возвращает его мне и сообщает, пришла телеграмма из Свинемюнде, чтобы я возвратился к месту службы.

Что делать? Сдаваться не в моих правилах. Жизнь научила – борись до конца. Я с таким жаром, настойчивостью, убежденностью говорил о постигшей меня трагедии, что каменное сердце пограничника дрогнуло и он дал мне добро на пересечение границы.

Поездом через Киев, Ростов-на-Дону, Батуми, Боржоми приехал в Ахалцихе. Уже стемнело. Рядом с вокзалом небольшая, но бурная и шумливая река Кура. Первым делом устроился на ночлег в городской гостинице.

Потом пошел в штаб дивизии выяснять, что же произошло с Анатолием (101-я гвардейская Печенгская орденов Красного Знамени, Александра Суворова и Красной Звезды стрелковая дивизия, 14 Героев Советского Союза).

Дежурный по штабу рассказал мне, что мой брат, рядовой Анатолий Богачев, в составе стрелковой роты возвращался в свою часть на грузовой автомашине. На горной дороге на крутом спуске и повороте водитель не справился с управлением и автомашина опрокинулась. Анатолий получил несовместимые с жизнью тяжелые телесные повреждения и еще, будучи живым, был доставлен в военный госпиталь, где скончался.

Рассказанное потрясло меня. Так нелепо уйти из жизни в самом ее расцвете. Ему было 23 года, и через 5 месяцев он подлежал увольнению из армии.

Вызванный дежурным солдат, участвовавший в похоронах, рассказал мне подробности, по которым можно было найти могилу брата.

Я вышел на улицу. Было темно и безлюдно. 23 часа. Состояние мое было ужасное. Идти в гостиницу? Нет, не могу. И я принял решение сейчас же, ночью, идти на кладбище к брату.

Как можно было на это решиться – в незнакомом городе, ночью, идти на кладбище? Сейчас мне трудно это понять и объяснить.

Помню только, что я был в состоянии такого сильного душевного волнения и возбуждения, что мне не страшны были ни черт, ни дьявол, ни монстры вместе с сатаной, ни лешие с домовыми, ни вампиры и упыри. Какая там есть еще нечистая сила? Русалки? Но с русалками, надо сказать, мне даже было бы интересно встретиться.

На фронте, будучи командиром взвода саперов – десантников на танках гвардейской Житомирско – Берлинской пяти орденоносной танковой бригады не раз и не два встречался рядом со смертью. И не за «четыре шага», как поется в известной песне. Косая однажды в виде снайперской пули пронзила насквозь мои плечо и шею в одном миллиметре от сонной артерии. Потом даже фронтовые хирурги удивлялись, как мне удалось выжить.

Несмотря на безрассудность моей затеи, остановить  меня было невозможно. Внутренний голос говорил мне, что  несмотря ни на что, я должен исполнить свое желание. И я пошел, через 3-4 квартала город закончился и я  оказался перед воротами кладбища. Калитка была открыта. Сплошная темнота, мрачная тишина, безлюдно. Только где-то в стороне вскрикивала какая-то дикая птица.

Согласно полученному инструктажу я пошел по главной аллеи кладбища до его конца. Справа на небольшой возвышенности нашел воинский участок захоронения. Страшно не было. Но я был в напряженном состоянии. Был предельно собран и готовым немедленно реагировать на какие-то возникшие непредвиденности.

Солдатских могил было около двух десятков. Освещая зажженной спичкой надмогильные столбики, я нашел могилу брата. Она была крайней.

Холмик свеженаброшенной земли, без ограды. Деревянный столбик с фанерной пятиконечной звездой, с надписью на ней «Рядовой Богачев Анатолий Ильич», дата рождения и смерти.

Я опустился на колени, снял фуражку, приклонил голову к холмику земли. Из глаз полились слезы. Боже мой! Здесь лежит прах моего единственного брата. Я больше его никогда не увижу. Ему было всего 23 года. Он прослужил вблизи турецкой границы два с половиной года. Осталось до демобилизации пять месяцев. Сколько пребывал в таком состоянии, не помню. Вдруг около полуночи со стороны ворот кладбища послышался какой-то странный шум, рычание, визг, гавканье. Я насторожился. Как-будто стая диких собак катится в клубке по дороге по направлению ко мне. «Ну, все» подумал я. Шабаш ведьм начался. Ровно 12 часов ночи. Это бесовское время. Точно, как по леденящему душу рассказу Николая Гоголя «Вий».

Но не пришлось мне встретиться с нечистой силой. Видимо, не стала она рисковать встречей с бывалым солдатом, прошедшим огонь, воды и медные трубы.

С приближением  этого рычащего, визжащего клубка я понял, что это не чертовщина, а свора диких собак, выясняющих на собачьей свадьбе отношения между собой. Но от этого легче не стало.

Встреча наедине со стаей диких  рассвирепевших псов, да еще ночью, была крайне опасна. Надо было чего-то предпринимать. Я залез в ближайшую могильную ограду, которая была мне по пояс, раскрыл лезвие перочинного ножа и приготовился дорого продать свою жизнь, если собаки нападут на меня.

Стал собранным, сосредоточенным и решительным. Неудержимого страха и цепенеющей паники не было. Хотя даже врагу я не пожелал бы оказаться в таком положении. Такого, как говорят некоторые в подобных экстраординарных (необычных) случаях как «вся жизнь пронеслась мгновенно в голове» - не было.

Но злобно рычащая собачья свора прошла дальше по дороге и затихла в отдалении. Я облегченно вздохнул и сказал себе «Славу Богу», хотя всю жизнь я был некрещеным атеистом, хотя и не воинствующим.

Под утро я пришел в гостиницу. На вопрос дежурной – где же я всю ночь пропадал, я ей все рассказал, но по ней вижу, что она смотрит  на меня с опаской, не сумасшедший ли я и стала поглядывать на телефон.

Поспав часа два, я снова пришел на кладбище. Опять поплакался, осмотрелся. Кладбище расположено на возвышенности, внизу город, а вдалеке, километров за десять горная гряда. За ней знаменитый курорт –Боржоми, с противоположной стороны за горой Турция, левее -  Армения.

Красивый пейзаж. Но не суждено Анатолию видеть эту прекрасную картину. Вечно ему лежать в сырой земле на чужой стороне. Как в песне беспризорников : « И никто не приветит, и никто не придет, только раннею весной соловей пропоет…».

Днем в городе купил в магазине 5 кисточек китайского производства (тогда это был большой дефицит), банку краски. В лесопильной мастерской мне изготовили ограду, привезли ее на автомашине и вместе с мастером установили на могиле брата.

Мастер ушел, а я остался красить ограду. В два часа дня, спрятав в кустах банку и кисточки, пошел в военный городок обедать в военторговской столовой. После обеда вернулся на кладбище и к своему  удивлению четырех кисточек не обнаружил. Моя рабочая кисточка и банка с краской были на месте.

Странно. За полдня с высоты холма мне было видно все кладбище, как на ладони и ни одного человека за это время я не видел. Кто же мог украсть кисточки, тем более, что я их спрятал в кустах.

Решил, что все-таки это проделки нечистой силы. С глазу на глаз она не осмелилась встретиться со мной, даже ночью, в ее время. Понимала, что убежденного атеиста и фронтовика ей не одолеть, но все - таки свое черное дело сделала.

Покончив с оградой, походил по кладбищу. Там было много древних могильных памятников с интересными надписями – эпитафиями и изображениями.

Запомнилась такая :

«Не говорите, что умерла она…

Она еще живет!

Пусть жертвенник разбит,

Огонь еще пылает.

Пусть роза сорвана,

Она еще цветет.

Пусть арфа сломана,

Аккорд еще играет».

 

Задумался над другой надписью :

«Мы были такими, как вы,

Вы будете такими, как мы».

 

 Или такие :

 «Господи Иисусе, на земле ты имел печали и скорби, дай на небе отраду».

«Подкралась злая смерть ко мне. Ушел от вас я навсегда. О! Как хотелось бы мне жить. Но такова моя судьба».

 

Все эти надписи соответствовали моему  душевному состоянию, связанному с потерей брата.

Интересны и изображения на надгробиях. Изображение розы на могильном памятнике означает, что здесь похоронена девушка или молодая женщина. Обрубленная колонна – молодой мужчина, чьим чаяниям не суждено было свершиться. Две колонны – супружеская пара. Ягненок – невинное дитя. Бабочка – ранняя юность. Сноп колосьев – мирная кончина в преклонном возрасте, когда отходишь, яко спелый колос.

Обратно решил ехать другой дорогой – через Тбилиси и Орджоникидзе на Одессу. В пути следования побывал на курорте «Боржоми», в городе Гори, где родился Сталин, в столице Грузии – Тбилиси, где прошелся, а где и проехал по Военно-Грузинской дороге, по которой ездил Пушкин на встречу со своими друзьями-офицерами  в турецких провинциях Карс и Эрзерум.

По Военно-Грузинской дороге проехал на местном небольшом автобусе страшное место, называемое «Пронеси Господи» (высота 2000 м. над уровнем моря).

Вот уж где я действительно напугался. Дорога в этом месте примерно километра два шла по одноколейному пути. Справа – отвесная скала, уходящая вверх за облака, слева – пропасть глубиной с километр. На дне пропасти бурлит река Терек, видны свалившиеся туда автобус и трактор, лежащие на боку. Вдали снежная вершина горы Казбек (4451м.)

А.С. Пушкин в своем очерке « Путешествие в Эрзерум « так описывает это место: « Мрачное ущелье, страшная пропасть, бездна, дикий Терек... Здесь путешественники обыкновенно выходят из экипажей и идут пешком. Недавно проезжал какой-то иностранный консул. Он так был слаб, что велел завязать себе глаза. Его вели под руки, и когда сняли с него повязку, тогда он стал на колена, благодарил бога и прочее, что очень изумило проводников.»

В автобусе, кроме нескольких пассажиров, ехала дорожно-ремонтная бригада, состоящая из молодых русских и украинских девчат и их бригадира – среднего возраста грузина. Девчата были хорошо подвыпивши, и не обращая внимания на страшную пропасть, во весь голос пели русские и украинские народные песни.

Я сидел на переднем сидении, чтобы через передние и боковые стекла хорошо видеть один из красивейших в мире пейзажей. Шофер – грузин, одной рукой держался за баранку, в другой держал лепешку местного хлеба – лаваш и ел её.

Я смотрел на него встревоженно. Ведь левые колеса автобуса находятся в одном метре от пропасти. Справа тоже в одном метре отвесная, каменная стена. Одно небольшое движение рулем и мы летим в пропасть. Этого мне еще не хватало.

Покончив с лавашем, шофер стад одной рукой открывать металлическую пробку бутылки с фруктовой водой, пытаясь зацепить край пробки за железный выступ в кабине машины.

Тут я уже не выдержал. Мне стало страшно и было уже не до прекрасных пейзажей. На фронте так страшно не было. Яу говорю: «давайте я вам помогу». «Что?», - отвечает он и поворачивает голову ко мне. Вот тут мне стало совсем страшно. Ведь водитель на дорогу не смотрит и автобус идет сам по себе. «Ничего, ничего», поспешно ответил я и водитель от меня отвернулся. Я облегченно вздохнул. Славу             Богу, пронесло. В общем, отрезок пути «Пронеси Господи» проехали мы благополучно, да еще с песнями.

Прибыв в Одессу, рассказал все родителям. Горе их было безутешным. После этого вернулся на службу в Свинемюнде. На этом моя эпопея закончилась. Отказ мне в отпуске на похор

 

 

 

 

БОРИС      БОГАЧЕВ

 

 

 

 

 

 

 

 

МОЯ      ВОЙНА

 

 

 

 

 

 

ОДЕССА

 

2007

 

 

 

 

 

 

Воспоминания о Великой Отечественной войне

 

 

 

 

 

Полковника в отставке

Богачева Бориса Ильича

 

 

 

 

 

 

КНИГА  ПАМЯТИ

 

ЧТОБЫ ПОМНИЛИ

 

 

 

Человек живет, пока жива память о нем.

 

 

 

 

 

 

Выражаю глубокую признательность и сердечную благодарность за оказанную помощь и поддержку в издании книги:

- в первую очередь, моей супруге Богачёвой Нине Дмитриевне

- моей дочери Марии и ее супругу Филиппу Рамни;

 

- моему сыну Анатолию;

- Хлыцову Петру Владимировичу, депутату Одесского городского Совета;

- генерал-лейтенанту Васильченко Николаю Захаровичу, председателю Одесского военно-научного общества;

 

- Сементовской Галине Петровне, кандидату химических наук, доценту Одесской технологической академии имени М.В. Ломоносова;

 

- Галясу Александру Васильевичу, заведующему отделом  газеты «Одесский вестник», печатного органа Одесского городского Совета;

 

- поэту Базоеву Мурату, члену Союза писателей Украины;

 

- священнику Роставецкому Андрею Ивановичу, настоятелю Свято-Димитровского храма Украинской православной церкви;

 

- полковнику в отставке Дубровину Михаилу Дмитриевичу (бывшему начальнику политического отдела специальных частей Одесского гарнизона);

 

- полковнику в отставке Попову Николаю Григорьевичу, члену Одесского военно-научного общества;

 

- Колодяжной Нонне Ивановне, библиотекарю  школы «Гармония» в гор. Одессе;

 

- Опроненко Людмиле Николаевне, ответственному секретарю Одесского городского Совета ветеранов войны.

 

 

Посвящается моему внуку Константину Богачеву.

 

 

 

ОТ АВТОРА

 

Неудержимо летит время. Бегут года. Сменяются поколения. На закате своей жизни, когда обдумываешь и анализируешь прожитые годы и дела прошедших дней, появляется внутренняя потребность поделиться с сегодняшним поколением видением тех событий, изложить то, что долго копилось на душе, созрело и «просится на свободу».

Темпы сегодняшней жизни так стремительны, объем информации, получаемой людьми, так разнообразен, и разброс мнений в оценке исторических событий так велик, что трудно разобраться в том, где истина и правда, где ложь и вымысел.

Поэтому я решил рассказать в книге о своем видении тех великих исторических событий, свидетелем и участником которых был я сам.

Каждый человек может написать книгу о собственной жизни, сказал Максим Горький. Я ее и написал про самый мой богатый событиями жизни период – Великая Отечественная война. Правдивая книга о войне может заинтересовать не только современников, но и будущих исследователей жизни нашего периода.

«Прелести» и ужасы войны пришлось познать мне в 17 лет. Как говорится, «из детства на Великую войну». Все годы после – великий подарок, доставшийся далеко не всем. Я, «окопный» офицер, или, как тогда говорили,  «Ванька взводный», давно задумал выполнить  священный долг перед моими боевыми побратимами, павшими восемнадцати-двадцатилетними, сгнившими в Ржевских и Новгородских болотах, и в других местах, а их миллионы.

Своими глазами я видел, как умирают люди, защищая свой дом, село, город, родных и близких. Но погибая, эти люди шагнули в бессмертие. Их подвиги живут и будут жить вечно.

Священный долг нашей памяти, великий Завет Победы – передать грядущим поколениям всю правду о войне и ее героях, о том аде, который пришлось пройти моим сверстникам. Тем более, что это важно в период, когда Украина ищет свой путь, строит планы на будущее. Как бы ни были ужасны события прошедшей войны, историю не переписать. Не мертвым, а живым нужно, чтобы не угасла память о прошлом, чтобы всегда цвели  живые цветы на могиле героя.

Война слишком грязная и страшная штука, чтобы восхищаться ею. И да простится мне, что я не вспоминаю ничего радостного.

В аду радостей быть не может. Написать же победоносные слова о самой страшной великой войне за всю историю человечества я не могу. Также не ставлю перед собой задачу анализировать профессионализм военных действий – это компетенция военных историков.

После окончания Отечественной войны я увлекся фронтовой поэзией. Поэты – особые люди. Они видят то, что другие не замечают, проходя мимо. И свое видение жизни они облачают в поэтическую форму. Своими стихами они как никто более подтверждают мои чувства, мысли и переживания военного времени.

Долгое время  я собирал и хранил стихи фронтовых поэтов без всякой цели их использования в печати и не всегда удавалось записать фамилию автора. Поэтому  некоторые стихи известных и неизвестных поэтов мною в книге приведены без указания фамилии автора.

Что эти стихи живут и действуют, дает мне основание заблаговременно просить прощение у их авторов. Как прошу прощение и за некоторую непоследовательность и нестройность изложения, а также спорность приводимых в книге отдельных политических высказываний и суждений. Как писал Роберт Рождественский:

«Что-то я делал не так. Извините -

Жил я впервые на этой земле».

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ПРЕДИСЛОВИЕ

 

Прошло уже более 60-ти лет, как закончилась одна из самых кровопролитных и ужасных войн, которые пришлось пережить человечеству. Уже второе поколение – дети участников этой жестокой битвы – стали ветеранами. Но несмотря на наше бурное и неспокойное время, в народе живет память о пережитом в страшные военные годы.

Среди духовных ценностей, которые сегодня беспечно утрачиваются нашим обществом, - преемственность поколений. Не так уж и много осталось живых свидетелей и участников Великой Победы, чьими руками была завоевана та самая свобода, что вырастила сегодняшних свободолюбивых, стремящихся к справедливой жизни сынов и дочерей Украины.

Необходимо чествовать своих героев, погибших и живых, не только в дни больших праздников.

Чем дальше время отделяет нас от дня Великой Победы 1945 года, тем, к сожалению, меньше людей осознают, от какой пропасти их уберегла тогда наша Красная Армия, разгромив немецко - фашистских захватчиков. К тому времени в стремлении к мировому господству фашисты наголову разгромили армии  таких великих государств, как Англия и Франция и еще десяток других государств, и овладели почти всей Западной Европой и частью Северной Африки.

22 июня 1941 года фашистская Германия со своими союзниками (Италией, Румынией, Финляндией, Венгрией и Болгарией) всей своей мощью внезапно и вероломно напала на Советский Союз, поставив его на край гибели.

1418 дней и ночей длилась гигантская битва, повлекшая неисчислимые жертвы и лишения. В результате мы победили, освободили наш народ и народы Европы от вражеского порабощения.

Говорят, что война заканчивается только тогда, когда земле предают прах последнего солдата. К этому стоит добавить не менее важную истину: о завершении войны можно говорить лишь тогда, когда о ней будет сказана вся правда. А рассказать ее могут только очевидцы, непосредственные участники событий.

В интервью  «Литературной газете» четырежды Герой Советского Союза, маршал Георгий Константинович Жуков заявил:»Многие военные писатели, генералы и маршалы так искажают историю Великой Отечественной войны, что от настоящего прошлого иногда остается только общий фон, схема, а содержание отчасти компонуется таким образом, что зачастую просто непонятно, когда и где происходили те или иные события».

У историков есть такой термин – «история снизу», то есть история, что пишется не генералами и маршалами, а рядовыми участниками войны, которые видят совсем другие подробности, недоступные генералам. В книге Богачева – как раз такая история. Эту книгу одессита, полковника в отставке Богачева Бориса Ильича, я прочитал с большим интересом, как говорят, на одном дыхании. Воспоминания его о Великой Отечественной войне можно назвать книгой памяти. Памяти сердца – самой прочной памяти, которую может хранить человек.

Книга в какой-то степени заполнила белые пятна истории Великой Отечественной  войны своей неподкупной до глубины души искренней правдой. Борис Богачев имеет право писать правду о войне. Ведь он прошел нелегкий фронтовой путь лейтенантом, командиром взвода стрелковой роты, потом командиром  взвода десанта в прославленной гвардейской Житомирско-Берлинской пяти орденоносной танковой бригаде. Атаки, ранения, госпитали.

Самое ценное в воспоминаниях участников войн – это воссоздание атмосферы того времени. Атмосфера – это то, что невозможно представить человеку, не пережившему эти события, мелочи, детали быта – на что не обращаешь внимание в повседневной жизни, вдруг приобретают особый интерес.

Богачеву удалось совместить позицию непосредственного участника, очевидца, с взглядом человека, взирающего на события спустя шесть десятилетий.

Борис Богачев, прошедший через пекло войны, перенесший три огнестрельных ранения, верно и правдиво отобразил психологию, чувства и эмоции людей в боевых условиях (страх, инстинкт самосохранения, волю к победе, ненависть к врагу, отношение к несправедливости, предательству, отношение к «числящимся» на фронте генеральским сынкам, взаимоотношения между начальниками и подчиненными, взаимовыручку и товарищество).

В книге показаны не вымышленные, а живые люди с их слабостями, вполне реальными жизненными поступками. При этом автор не боится рассказать и о каких-то своих неприглядных проступках и о смешных ситуациях, в которые он попадал. Например, путаница с докладом генералу на инспекторском смотре, любовь к наряду на кухне, где можно вдоволь насытиться, купание на реке Урал, похищение ящика с минами при формировании дивизии, неудачи с попытками спекуляции и многое другое.

Из книги  ясно видно, что война – это не только ежеминутная, ежесекундная опасность, но и тяжелый и грязный каждодневный труд, огромное физическое и психическое перенапряжение. Сколько лишений и тягот переносили бойцы и командиры, особенно в пехоте, - и голодали, и недосыпали, и замерзали, спав зачастую под открытом небом на голой земле и в дождь, и в снег, в мокром обмундировании.

«Партизанский отряд в декабре 1941 года обнаружил на лесной поляне в Подмосковье около 30 трупов замерзших курсантов Подольского артиллерийского противотанкового училища. Они, будучи в окружении, сражались до последнего патрона. Всем им было по 18-20 лет. Партизаны искали патроны. Но ни у погибших, ни в их винтовках патронов не было. Фашисты в бессильной злобе штыками и саперными лопатками изуродовали их лица» - без жуткого содрогания и слез читать эти строки невозможно.

Или «ночь на снегу под вражеским обстрелом казалось бесконечной. А пришлось пролежать мне на снегу три дня и три ночи подряд. Это было на пределе человеческих возможностей». Прочитав эту книгу, я лучше понял слова :  «О жестокости войны не рассказать, ее нужно видеть».

Меня поразила начитанность автора и его эрудиция в знании литературы, истории, особенно  истории тех мест, где ему пришлось проходить свой фронтовой путь. Это говорит не только о любви Бориса Ильича к своей Родине (красноречиво о любви к своей родине расскажет его послужной список), но и о глубоком интеллекте и о чрезвычайной любознательности.

После победы Борис смело шагнул в кипение жизни, убедительно объяснил, почему на глаза ветерана набегает слеза при воспоминании о прошедшей войне.

Пленит насыщенность повествования изумительными, трогательными стихотворениями, которые как нельзя лучше подобраны по теме и подчеркивают важность того или иного момента, передают  дух и атмосферу прошедшей войны.

Думаю, что нелегко далось Борису Ильичу написание книги. Труд длительный и кропотливый. Спустя более, чем полвека, он заново пережил, пропустил через свое сердце те страшные, кровавые дни войны, когда «никто не хотел умирать».

Говорят, кто ясно мыслит – тот ясно излагает. Борис Ильич Богачев обладает прекрасной памятью и точным видением, поэтому его рассказы о войне читаются легко и с увлечением. И даже стало немного жаль, когда книга дочитана до конца. Хочется узнать еще больше. Для автора такое читательское восприятие – самая лучшая  оценка.

Память о войне и правда о войне – это та нравственная опора, на которой должны вырастать новые поколения.

Книга будет не только полезна, но и необходима нашему подрастающему поколению, которое не по своей вине так плохо знает истинную правду об истории своего государства.

 

 

Председатель Одесского городского Совета ветеранов войны и труда, капитан 1-го ранга, Герой Советского Союза, бывший командир атомной подводной лодки

                                                                                  

 

                                                                                         В.Е.  Соколов 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

БОГАЧЁВ БОРИС ИЛЬИЧ

(биографическая справка).

                                                                                                                    

Родился 31 декабря 1924 года в г. Пенза, Россия, в семье военнослужащего. Отец - Богачёв Илья Иванович, 1899 года рождения, москвич, командир стрелковой роты, активный участник Гражданской и Оте­чественной войн, прослужил в армии 26 лет, уволился в звании пол­ковника. Мать - Мария Афанасьевна,1904 года рождения, до замужества работала на  киевском заводе "Арсенал", самом революционном предпри­ятии Киева.

По службе отца часто переводили из одного гарнизона в дру­гой, в связи с чем Борису пришлось учиться в школах городов: Скопин  Рязанской области, Гусь – Хрустальный   Ивановской области, Керчь, Днепропетровск, Одесса.

До войны отец служил военным комиссаром Ворошиловского (ныне Приморского) района  Одессы.  Борис к июню 1941 года окончил 8 классов.

Ввиду опасности захвата Одессы врагом  с матерью и младшим братом Анатолием, 1930 года рождения, эвакуировался на родину отца в де­ревню Гумёнка  Скопинского района Рязанской области.

В ноябре 1941 года Богачёв Б.И.  в г. Подольске Московской области добровольцем поступил в артиллерийское противотанковое училище, которое окончил 5 мая 1942 года в звании младшего лейтенанта.

В мае 1942 года младший лейтенант Богачёв выехал на Калининский фронт и 30 июля при наступлении на город Ржев, будучи командиром взвода 50 - мм ми­номётов стрелковой роты, был легко ранен пулей в правую стопу.

После излечения во фронтовом госпитале вновь принимал учас­тие в боях командиром взвода управления 120- мм батареи миномёт­ного полка. 26 февраля 1943 года под городом Холмом Новгородской области был тяжело ранен пулей в правое плечо и шею.

После излечения в тыловом госпитале в Казахстане был признан ограниченно годным к строевой службе и продолжил службу команди­ром огневого взвода 122- мм пушек 25-го учебного артиллерийского полка офицерского состава в

г. Ташкенте.

В мае 1944 года выехал на 1-й Украинский фронт, где участ­вовал в боях по освобождению Западной Украины, Польши, Германии, Чехословакии командиром взвода штурмового батальона.

16 марта 1945 года под городом  Нейссе  (Германия) в составе танкового де­санта получил слепое осколочное ранение правого бедра, но остался в строю до конца войны.

После войны в городе Бердичеве служил командиром взвода ба­тареи 76 - мм пушек в 147-й Станиславской стрелковой дивизии и в её составе принимал участие в феврале 1946 года в Западной Украине (Ровенская область)  в проведении выборов в Верховный Совет СССР.

В августе 1946 года поступил слушателем в Военно-юридичес­кую академию в Москве, которую окончил в 1951 году. С того времени служил членом и председателем военного трибунала в военно-морской базе Свинемюнде Балтийского флота (Польша), на  Керченско - Феодосийской  военно-морской базе Черноморского флота.

Затем с 1955 по 1958 годы работал старшим офицером организа­ционного инспекторского отдела военной коллегии Верховного Суда СССР в Москве по реабилитации необоснованно репрессированных.

С 1958 года по 1984 год вновь работал в системе военных трибуналов – членом  военного трибунала Забайкальского ордена Ленина военного округа (г.Чита Российской Федерации), затем Одесского ордена Красного Зна­мени военного округа, где и уволился в звании полковника юстиции, прослужив на военной службе 43 года.

За проявленные в боях мужество и умение, за активное участие по отправлению правосудия в войсках, в ветеранской работе и в военно-патриотическом воспитании молодежи, награжден пятью боевыми орденами, многими медалями и грамотами. Ему были присвоены звания заслуженного юриста Украинской ССР и Молдавской ССР, почетного гражданина городов Рава-Русская Львовской области и Горохова Волынской области.

В городе Одессе Борис Ильич возглавлял совет ветеранов-однополчан 4-й гвардейской танковой армии, является членом Одесского городского совета ветеранов, членом президиума совета ветеранов- однополчан 5-й воздушной армии, членом исторической секции военно-научного общества при Одесском доме офицеров.

В 1949 году женился. Жена – Нина Дмитриевна, 1927 года рождения, коренная москвичка, преподавала в школах и в высших учебных заведениях. Дочь – Мария, 1955 года рождения, кандидат филологических наук, доцент Одесского национального университета им. И.И.Мечникова. Сын – Анатолий, 1959 года рождения, адвокат юридической консультации Малиновского района города Одессы. Внучки – Елена, 1980; Наташа, 1985; внук Константин, 2003 годов рождения.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Век 20-й – жестокий и страшный.

Две войны, самовластье рабов,

И наука в кровавом пожаре

Из безверья воздвигнет врагов.

 

                              М. Нострадамус

 

ВОЙНА

 

«Ах, поле, поле минное

В военном памятном году!

Давно настало время мирное,

А я по минному иду…»

(Григорий Поженян)

 

22 июня 1941 года. Началась война. Люди собираются у уличных репродукторов. Взрослые - озабоченные, мальчишки - радостные. Дескать, воевать будем, как заверяли наши вожди, на территории Германии. Наши доблестные войска малой кровью, могучим ударом, через  два – три  месяца разобьют фашистов. В Германии рабочий класс совершит революцию, и она станет Советской республикой.

Как наивны были эти суждения! Как они с треском провалились впоследствии!  Уже на второй день войны у магазинов длинные очереди. Одесситы народ бывалый, а запас спины не ломит.

 Началась кампания ловли шпионов. У каждого подозрительного по внешности или по поведению (слишком долго смотрел в одном направлении), проверяли документы и при обнаружении малейшей неточности в них, вели в милицию при сопровождении толпы, состоящей большей частью из мальчишек.

 Я и брат Толя в этот день были в пионерском лагере на 10-й станции Большого Фонтана. Днём высоко в небе летел самолёт. Вдруг из-за забора начали оглушительно стрелять зенитные пушки. Мы и не знали, что там находилась зенитно-артиллерийская батарея. Чёрные облачка разрывов вспыхивали около самолёта, и он повернул на Запад.

Мы были удивлены. Как же можно стрелять по своему самолёту?

Через некоторое время прояснилось: началась война с Германией и самолёт - немецкий разведчик. И хотя ничего опасного не было, мы уже почувствовали, что война это не весёлая прогулка, а что-то страшное. Потом на протяжении дня были 2-3 воздушные тревоги. Завывали сирены. Люди бежали в убежища. Бомбёжки были ночью и где-то в городе. Днём летали лишь разведывательные самолёты, которых никак не удавалось сбить.

Вскоре отец забрал нас домой. Отец всё время был на работе, призывал людей в армию, даже ночевал в райвоенкомате, который располагался на улице Комсомольской (сейчас Старопортофранковская). Домой приезжал редко, лишь проведать нас. Я неоднократно бывал у него на работе, разносил повестки и пакеты, помогал дежурному, убирал помещение.

 

«Военкомы не спят до рассвета,

И не знает никто наперед,

Кто домой возвратится с победой,

Кто назад никогда не придет».

 

Днём я и Толя часто бегали смотреть на последствия бомбёжек и пожарищ. Однажды после бомбёжки приходим домой и видим; что соседний дом разрушен до основания. От него в 10 метрах находился наш дом. Дверь и оконные рамы в нашей квартире выбиты. К 2000-му году часть развалин так и не была убрана на том месте, где находился  соседний дом.

 Видимо, разорвалась большая бомба или морская мина. В квартире была одна мать, страшно испуганная. Это сильно подействовало на её психику, да еще нервное постоянное напряжение, так как беспокоилась   за нас и за отца. С ней стало твориться что-то неладное. Ей  стало мерещиться, что её кто-то должен убить и именно с нашего двора. Она на всех  смотрела подозрительно. Несколько раз она пыталась покончить жизнь самоубийством. Один раз выпила флакон йода, другой раз пыталась себя удушить, надев петлю на шею и привязав другой конец к спинке кровати.

Вечером мать связывала дверь верёвкой, опасаясь, что кто-нибудь войдёт. Видя  такое её стремление к смерти, мы попрятали от неё все острорежущие предметы: ножи, вилки, ножницы, иголки. Видеть всё это, что творилось с матерью, нам было тяжело, но уговаривать её было бесполезно. Еще хуже было с едой. Она сама ничего не готовила и целый день ничего не ела и только под усиленными нашими просьбами выпивала стакан молока. Вследствие этого она сильно похудела. Наконёц, отец догадался, что у матери душевное расстройство и поместил её в психоневрологический диспансер на улице Свердлова, 27. (сейчас улица Канатная).

 

 

ЭВАКУАЦИЯ

 

«Тот самый длинный день в году

С его безоблачной погодой

Нам выдал общую беду

На всех, на все четыре года»

 

Враг приближался к городу. Началась эвакуация населения. Отец сказал, чтобы мы были готовы к отъезду в любой момент. Мы приготовили несколько сумок и два чемодана с самыми необходимыми вещами и едой. Всё остальное, нажитое отцом и матерью за 17 лет совместной жизни, - оставалось в квартире.

 Потом я очень жалел, что не взял наши семейные фотографии. Когда после войны родители вернулись в свою квартиру, то соседи рассказывали, что наши фотографии валялись по всему двору. Конечно, ничего из наших вещей и мебели в квартире не осталось.

8-го июля мать привезли из диспансера. Улучшения её здоровья не было видно. Отец сказал, что он остаётся в Одессе, а мы с сопровождающим красноармейцем Копычом эвакуируемся на родину отца, в деревню Гумёнку Скопинского района Рязанской области. Там живут две его родные сестры Мария и Надежда со своими семьями.

 Едем в эшелоне, в товарных вагонах - «теплушках» вместе с семьями офицеров Одесского артиллерийского училища, которое переезжает в город Горький (Ныне Нижний Новгород). Большую часть пути нам по дороге с этим училищем, а потом будем добираться самостоятельно,

9-го июля, попрощавшись с жильцами двора, с надеждой, что самое большее месяца через 3-4 мы вернёмся, погрузились в служебную легковую автомашину отца М-1 ехать на товарную станцию, где стоял эшелон. Произошло непредвиденное. Мать ни за что не хотела садиться в машину. Пришлось посадить её силой.

С собой взяли и нашу любимую собачку Бетку, породы доберман-пинчер. Она была с нами два года, и мы очень привязались к ней. Но находившиеся в вагоне человек 15 женщин с детьми, запротестовали, не желая ехать с собакой, и мы вынуждены были оставить Бетку в машине. Ведь она оставалась с отцом. Бедная Бетка! Как она металась в машине от одного окна к другому, видимо, предчувствовала, что мы расстаёмся навсегда. Есть ли на свете более преданное сердце, чем собачье?

Кто-то из женщин увидел, как мать воткнула иголку себе в жи­вот. Её раздели, но вытащить иголку не удалось. Пользуясь тем, что эшелон еще не отправлялся, отец быстро отвёз её в диспансер, где иголку вытащили, а мать привезли обратно. Видимо, тяжело было матери в это время, раз она шла на такие мучения.

Трогательно попрощавшись с отцом, прочитавшим нам назидательную последнюю нотацию, расчувствовавшись до слёз ввиду расставания с Беткой, метавшейся в кабине машины, окинув прощальным взглядом красавицу Одессу, мы медленно тронулись вперёд, к неведомому.

 Путь от Одессы до Скопина и Гумёнки, который в нормальных условиях преодолевается за двое суток, достался нам с большими трудностями за 11 суток. И это еще было хорошо. Могло быть и хуже.

Вначале наш маршрут пролегал на Харьков через Кировоград, Днепропетровск и Лозовую. Но, прибыв в Лозовую и долго простояв там, наш эшелон повернул на Ясиноватую, Дебальцево, Красноармейск, Купянск, ибо путь на Харьков был забит. В пути нас не бомбили, лишь однажды немецкий самолёт обстрелял эшелон из пулемёта. Но не обошлось и без происшествий.

Мать ничего не ела. Женщины в теплушке упрашивали мать поесть. Но, несмотря на все наши усилия, она выпивала за день лишь стакан молока или воды. И больше ничего! Один случай сильно напугал меня. На остановке мать слезла с теплушки по своим надобностям. Отошла в поле и пропала. Не видя её, я забегал из стороны в сторону. Эшелон мог в любой момент двинуться. Наконец я заметил вдали по дороге её фигуру. Она за это время ушла на целый километр.

Я, в страхе отстать от эшелона, от брата, от сопровождающего, помчался за ней и повернул её обратно. Она безропотно последовала за мной. В Купянске нам пришлось расстаться с нашей теплушкой. Эшелон уходил на восток, а нам нужно было на север, на Тулу. Мы вынуждены были ехать на платформах и находиться днём и ночью под открытым небом.

Иногда нас в пути поливал дождь, и мы все четверо забирались под одно одеяло и, дрожа от холода, пережидали непогоду. Ночью посменно дежурили я или Копыч. Питались тем, что смогли взять из Одессы или купить по дороге, в основном молоко. Бывали дни, когда мы по 2-3 раза пересаживались с одного товарного поезда на другой. Поезда шли медленно, пропуская воинские эшелоны.

Дальнейший наш маршрут был таков: Елец, Старый Оскол, Касторная, Узловая (12 км от Тулы), Бобрик-Донской, Миллионная, Епифань, Павельцы, Скопин и, наконец, Гумёнка. Доставив нас в Гумёнку, Копыч поехал в Одессу. Но к этому времени Одесса была уже окружена румынскими войсками. Что с Копачем сталось - неизвестно. Отец после войны посылал запрос по месту его жительства. Ему ответили, что Копыч пропал без вести.

Верить или не верить в свою судьбу? Надо же такому случиться! Когда мы проезжали станцию Епифань, то в этом же месте и в это же время там находилась моя будущая супруга Нина. В связи с приближением немцев к Москве её школа была эвакуирована в район Епифани. Когда же немцы приблизились к Епифани, то преподаватели школы,   бросив ребят и забрав продукты, разбежались кто куда. Но в это время из Москвы приехала старшая сестра Ира и забрала Нину в Москву, чем и спасла её.

Потом, через полгода, судьба еще раз постаралась нас соединить, когда в мае 1942 года я оказался в Москве в доме,  напротив которого, через улицу, жила Нина. Но опять что-то этому помешало. И уже в третий раз (Бог троицу любит) в той же Москве, спустя 5 лет, судьба соединила нас, чтобы мы навсегда остались вместе

 

 

 

 

 

 

 

В ДЕРЕВНЕ ГУМЕНКА

 

«Дикость, подлость и невежество не уважают

прошедшего, пресмыкаясь пред одним настоящим».

                                 (Александр Сергеевич Пушкин.)

 

В Гумёнке мы поместились в семье Зудина Ильи Ивановича. Его жена Надежда - родная сестра моего отца, моя тётка. У них семеро детей. Двое сыновей - Дмитрий и Михаил - были уже в армии, и пять дочерей жили с ними - Полина, Нина, Нюра, Клавдия, Мария. Вместе с нами всего было 10 человек.

 Первые несколько дней привыкали к деревенской жизни. Вставали с рассветом, ложились с наступлением темноты, спали на печи, на полатях, на полу. Илья Иванович спал на голой лавке, подстелив под голову ватный пиджак. Обедали все вместе за скобленным деревянным без скатерти столом. Ели все из большого чугунка сваренный из пшена и картошки, заправленный молоком, посоленный кулеш, заменявший первое, второе и третье блюда. Команду начала приёма пищи подавал Илья Иванович - два раза стучал своей ложкой по чугунку. После этого можно было кушать. Поскольку чугунок стоял посредине стола, ложку с кулешем надо было нести ко рту, подперев её снизу куском хлеба, чтобы не капало. Кто пытался начать есть раньше команды или проливал кулеш, тот немедленно наказывался - получал от дяди удар ложкой по лбу. Но это было редко, потому что правила поведения за столом соблюдались всеми строго.

Мать прожила с нами неделю, может быть две. Её странности всё продолжались. Она всё время пыталась уйти из дома, иногда незамеченной уходила, и её приходилось искать по окрестности деревни. Это было очень накладно и в конце концов её отправили на лечение в рязанскую областную психиатрическую больницу, которая называлась "Галинчина".

Илья Иванович, будучи активистом в колхозе, привлёк меня к работе в нём. Я пытался косить косой рожь, пытался молотить её цепом, но в этом нужна была сноровка. У меня её не было, и работавшая со мной деревенская молодёжь посмеивалась над моим неумением. Собирал сено в стога, работал возчиком на одноконной подводе, был на побегушках у старших. С 1-го сентября я и Толя пошли учиться в школу №2, которая находилась в  городе Скопине, в двух километрах от деревни. В свободное от учёбы время готовил уроки и помогал тетке по хозяйству. Скопин - районный город вначале Московской области, потом Рязанской.

 Впервые Скопин упоминается в исторических актах в 1663 году, утверждён городом при Екатерине 2-й в 1778 году. Скопин находится в 80-ти км от места Куликовской битвы, которая произошла в 1380 году.

 В 1930-1931 годах мой отец работал в Скопине военным комиссаром города и района, и в Гуменке его все помнили, а меня называли "комиссаров сынок".

 Война постепенно приближалась к нам. На Западе всё громче слышалась артиллерийская канонада. Там гудело беспрестанно, глухо громыхало  и небо вечерами всё время дрожало красноватыми сполохами. По шоссе со Скопина на Ряжск, на Восток, нескончаемым потоком тянулись беженцы. Горько было смотреть на них. Брели женщины, дети, старики с узлами, чемоданами, заплечными мешками, усталые, грязные, прокопчённые дымом костров. Гнали отощавших коров, лошадей, коз. На тележках и тачках везли домашний скарб. Прошла большая группа детей из детского дома. Измученные воспитательницы тащили на себе груз - продукты. Ребята постарше несли на руках малышей, закутанных в шали, в платки, в куски материи. Шли молча, без плача, видимо, не первые сутки. Грохотали уходящие на восток тракторы, ползли комбайны.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Светлой памяти моей матери,

Марии Афанасьевны, которая была и осталась

для меня образцом высочайшей нравственности,

человеческого достоинства и мужества.

 

 

СВИДАНИЕ С МАТЕРЬЮ.

 

Стало беспокойно за мать. Что с ней? Как она там? Решил пойти в Рязань проведать её. Тётка отговаривала: "Куда ты пойдешь один так далеко и в такое неспокойное время". Но я твёрдо решил идти. Тётка собрала мне продукты в вещевой мешок, и я пошел.

 Железная дорога в Рязань шла из города Ряжска, в 40 км от нас. Но ехать железной дорогой было бесполезно. Пассажирского сообщения уже не было, а к воинскому эшелону тебя и близко не подпустят. Бдительность и секретность тогда соблюдались очень строго.

От Скопина до Рязани по просёлочным дорогам 120 км. И я пошел впервые в жизни самостоятельно. Ночевал в деревнях. Расскажешь свою грустную историю - и хозяева пускают переночевать в избу. Однажды километров за 10 увидел чудное явление. На высоком плоском холме раскинулся старинный город Пронск. Сверкали на солнце позолоченные купола десятка церквей. Холм был почти опоясан небольшой речкой Проней.

Вспомнил историю. (В школе по истории у меня всегда были пятёрки). В 1237 году рязанский князь Юрий послал к подошедшему к Рязани татарскому войску, возглавляемому внуком Чингисхана Батыем, посольство, в котором в числе прочих был и Пронский князь. Батый поставил условие - отдать пришельцам в наложницы жён, дочерей и сестёр рязанских князей. Послы ответили: "Если нас одолеешь, то и жёнами нашими владеть будешь".

        Взбешенный хан велел убить всех русских послов. Город Пронск также оказал ожесточённое сопротивление татарам, но был ими взят и разрушен.

        В период победоносных войн царя Ивана Грозного против Литвы и Казани воеводой в городе Пронске был известный князь украинского происхождения Андрей Курбский ("Который от царского гнева бежал"). Курбский укреплял город против нашествия крымских татар.

Пришёл в Рязань, в психиатрическую  больницу. Повстречался с матерью. И больно, и грустно. Она измождённая, исхудавшая, почерневшая, с печальными глазами. Она меня узнала, была рада, спрашивала о Толе, нет ли известий от отца из осаждённой фашистами Одессы. Свидание длилось один час. По состоянию здоровья выписывать её из больницы было нельзя. Надо расставаться. Она уцепилась за меня и не отпускает. Сестры еле оторвали её руки от меня, но она ухватилась за хлястик моей шинели, и освободить его не было возможности. Тогда сестры расстегнули пуговицы хлястика, я освободился и так, без хлястика, расстроенный, ушел.

Больница была на окраине города, и когда я вышел из неё, то центр города бомбили два десятка немецких бомбардировщиков. В это время немцы были от города на расстоянии 30 км. В городе было объявлено осадное положение. Лица, призывавшие к беспорядкам, сеявшие панику, подлежали расстрелу на месте. Город производил около 200 видов военной продукции: миномёты, мины, противотанковые ружья, гранаты и др. После бомбёжки я пошел в центр города посмотреть её последствия. Зрелище было ошеломляющее.

Я впервые наглядно встретился со злобной, жестокой, разрушительной силой войны. Отдельные дома были разрушены полностью. Там, где был дом, сейчас громадная груда дымящихся развалин. У другого дома напрочь снесена одна стена, видны комнаты всех четырёх этажей. В них сохранились предметы мирной жизни: опрокинутый стол, сдвинутая кровать, раскрытое пианино, висят портреты, качается от ветра люстра, на стенах разорванные обои. Обнажена лестница с пролётами. Страшно думать о судьбе хозяев этих квартир, где сейчас вольно гуляет ветер. Содержимое квартир вылетело на улицу: на земле валяется самовар, посуда, скатерти, щетки. На деревьях висят простыни, полотенца, перекатываются ветром фотографии, письма, облигации.

 

 

 

 

 

 

 

ВОЗВРАЩЕНИЕ.

 

Обратно решил ехать поездом. Мне надо было из Рязани поездом ехать в Ряжск, а оттуда пешком по шоссе 40 километров до Гумёнки. На Восток один за другим шли эшелоны с эвакуированными, на платформах везли в тыл станки и другое заводское имущество, так что сесть на поезд не представляло трудности, особенно вечером.

Целый день бродил по центру города. Рязань - один из старинных городов России. Возник он в 1095 году, на 50 лет раньше Москвы. Вспомнил историю города. В 1378 году, за 2 года до Куликовской битвы, хан Золотой Орды Арабшах разграбил Рязань своим набегом, пройдя путь в 1200 км. Известный в истории освободитель Москвы от поляков князь Пожарский в 1620 году успешно отбил в Рязани набег крымских татар. Но в том же году потерпел крупное поражение при походе на Украину от казацкого гетмана Сагайдачного. Под Рязанью родился и вырос крестьянский самородок, один из лучших поэтов России, - Сергей Есенин, окончивший жизнь трагически, как и все гениальные российские поэты.

Вечером уехал поездом на Ряжск. Ехал на тормозной площадке грузового вагона товарного поезда. Моим единственным попутчиком оказался какой-то всё время беспокойно оглядывающийся неопрятно одетый мужик с бегающими глазами. В коротком разговоре выяснилось, что он сумасшедший, которого отпустили домой из этой же психиатрической больницы, так как кормить больных стало нечем. Состояние моё в течение трёх часов, пока мы ехали, было напряжённое. Я всё время ожидал, что он бросится на меня и столкнёт с площадки на ходу поезда. Но этого не случилось.

Прибыв рано утром на станцию Ряжск, я стал свидетелем такого, что расскажи - никто не поверит. На станцию пришёл с востока воинский эшелон. В теплушках - красноармейцы, на платформах — военная техника. Сразу же, как только поезд остановился, против каждого вагона и платформы встали часовые с винтовками. Красноармейцы с котелками спрыгивают из теплушек и бегут за кипятком на станцию, другие прохаживаются возле вагонов. И что я вижу? Все красноармейцы обуты в лапти! Сотни военных людей и все в лаптях! Видимо, где-то на военных складах еще с Гражданской войны держали лапти в резерве и вот какой-то большой начальник распорядился сдать обувь, в которой пришли в армию мобилизованные и одеть всем лапти, чтобы у всех было одинаково.

Забегая вперёд, расскажу про другой диковинный случай, очевидцем которого мне пришлось быть. В феврале 1945 года наш батальон следовал по асфальтному шоссе на территории Германии. Сделали привал на обед. И вот я вижу, что по шоссе мимо нас длинной колонной медленно движется полк 120-мм миномётов и каждый миномёт везёт на санях пара волов. Погонщик-солдат идёт рядом и покрикивает "Цоб-Цобе!". И тут же их обгоняют американские автомашины Студебеккеры, Шевроле, Доджи, Форды, Виллисы. Встретились рядом I7-й и

20-й века.

И опять немного истории. В период кровавого царствования Ивана Грозного в Ряжске проходила юго-восточная граница Московского царства. Для обороны от татар тут находился засечный стрелецкий полк.

         Из Ряжска пошел по дороге на запад, к Гумёнке. Прошел километров 20, и тут меня задержали солдаты как подозрительного. Долго допрашивали в штабе батальона. Но рассказанному мною поверили и отпустили.

А могли и расстрелять запросто. Шпиономания тогда была широко распространена. Сталинское правило "нет человека - нет проблемы" действовало повсеместно.

Во время допроса я узнал, что немцы прорвали наш фронт, заняли город Скопин, могут в любой момент и здесь появиться, поэтому солдаты врубаются в  мёрзлую землю и строят окопы - укреплённую линию, на которой рассчитывают остановить немцев.

Снова вышел на дорогу. Стою один, ночью на дороге, вокруг никого, морозно. Что мне делать? Куда идти? Посоветоваться не с кем. Решил идти в Гумёнку. Там брат, там родственники. А если попаду к немцам? На что я им, 16-летний паренёк, бедно одетый и в кармане одна мелочь. Во встреченной деревушке заночевал. В избе оказались два морских пехотинца. Когда их морская стрелковая бригада переходила реку, они провалились под лёд в воду. Их оставили в избе, чтобы они просушились. Это немного меня успокоило. Значит, впереди еще есть наши.

Пришел в Гумёнку. Родственники рассказали, что вчера немецкие мотоциклисты приезжали в Гумёнку, постояли за околицей, постреляли и через полчаса уехали обратно. Сейчас за город идет бой. На город наступает морская стрелковая бригада. На другой день я вышел на окраину деревни и видел первый в своей жизни настоящий бой. Бои я видел и раньше, но в кино. По белоснежному полю матросы наступали на город, где укрепились немцы. Чёрные фигурки их были так нелепы, так неестественны на покрытой белым снегом земле. Чёрная форма на снегу - прекрасная мишень для отлично обученных немецких автоматчиков и снайперов. И враг крестил матросов прицельным огнём.

            Отдельные фигурки оставались неподвижно лежать на снегу, усеяв поле, как оспа лицо; другие короткими перебежками продвигались вперёд. Потом надолго все залегли. Не дождавшись конца боя, я ушел, но Скопин был ими освобождён.

 Уже потом, изучая историю Великой Отечественной в военно-научном обществе при Одесском доме офицеров, я узнал, что это была 84-я отдельная морская стрелковая бригада. Командир - полковник Молев, военком - полковой комиссар С.А.Андреев. Бригада была укомплектована моряками Тихоокеанского флота, Амурской флотилии, курсантами военно-морских училищ. Это была одна из 150 морских стрелковых бригад, участвовавших в Отечественной войне. После освобождения города Скопина, где был разгромлен 5-й мотоциклетный полк противника, бригада в городе Загорске (сейчас Сергиев Посад) вошла в состав 1-й ударной армии, с боями прошла на запад более 180 километров, освободила 35 населённых пунктов. Потом бригада была преобразована в стрелковую дивизию.

На другой день после освобождения Скопина дядя Илья мне говорит, что моряки выбили немцев из города и погнали их на запад. Никакой власти в городе нет. Народ бросился грабить магазины и склады. «Бери санки, иди в город и  бери  все, что попадётся». Я так и сделал. Пошел в город. Возле стены собора увидел жуткое зрелище. В разных позах лежали на земле десять расстрелянных немцами трактористов в замасленных фуфайках и ватных брюках. Трупы замерзли.

Это зрелище страшно на меня подействовало и осталось в памяти на всю жизнь. Я долго всматривался в искажённые ужасом лица убитых, стараясь представить себе, какие муки они перенесли и какие мысли были у них перед кончиной. Оказывается, немецкие мотоциклисты нагнали нашу тракторную колонну, двигающуюся на восток. Не имея времени и не желая возиться с трактористами, они расстреляли их. (Между прочим, так же поступали и мы, когда в 1945 году шли с боями по германской земле и, прорвавшись в немецкий тыл, расстреливали пленных немцев). Около расстрелянных валялись гильзы от автоматных патронов. Несколько их них я подобрал, но где-то они затерялись в сутолоке жизни. Но сам случай неоправданной жестокости крепко врезался в мою память.

 

« Пускай фашист в своей звериной злобе

Не пощадил ни взрослых, ни детей.

Его носила женщина в утробе,

 А выполз он из логова зверей.

 

Прошли года, прошли десятилетия,

Но мы верны традициям своим

И память нашу оставляем детям

И все дела мы завещаем им  ».

 

Ко времени моего прихода в город многочисленные группы мародёров из жителей города и окрестных деревень растащили всё, что можно было взять. Все магазины и склады были пустыми. В учреждениях все двери открыты или разбиты. Мебель перевёрнута. Раздосадованный, что ничего не смог достать, пошел в деревню.

Проходил мимо своей школы, в которой учился в 1-м и    2-м классах в 1930-1931 годах и сейчас в 9-м классе. По всей школе и во дворе лежали выброшенные из школьной библиотеки книги Майн Рида, Фенимора Купера, Стивенсона, Марка Твена, Александра Дюма, Виктора Гюго, Аркадия Гайдара и наших русских и советских классиков-прозаиков и поэтов. Вот тут-то я уж развернулся. Целый мешок чудесных книг привёз я на санках домой. Но на дядю Илью они не произвели никакого впечатления. Узнав, что из всего, что можно взять в городе осталась лишь поваренная соль на складе, которую нужно было разбивать ломом или топором, дядя Илья, вручив мне топор, тут же послал меня за солью. Соли на радость дяди Ильи я привёз пол-мешка.

 

 

УШЕЛ В НЕИЗВЕСТНОСТЬ

 

« Уж сколько лет ищу ответа,

Как оказался я в живых,

Которых только три процента

Среди ровесников моих. «

 

Через два-три дня, будучи на производственном совещании колхозников, я высказал какое-то критическое замечание по работе и в ответ услышал из задних рядов: "А ты помолчи, комиссаров гадёныш, вот немцы придут, они тебе покажут". Это меня озадачило. Фронт громыхал где-то за Скопиным. Дядя Илья посоветовал мне уходить из деревни, потому что в случае прихода немцев мне будет плохо. Надо сказать, что мне и самому эта деревенская жизнь надоела. Я воспитывался в городских условиях и к деревенской жизни был мало приспособлен.

Я решил пойти добровольцем в армию. Тем более это была моя давнишняя мечта - стать кадровым военным, каким был и мой отец. Призывного возраста я еще не достиг, но ведь в каждом правиле есть исключения. На это я и рассчитывал.

Тётка Надя положила мне в заплечный мешок какую-то снедь, и, попрощавшись, я пошёл в город, в военный комиссариат. В комиссариате никого не было. Советская власть еще не прибыла в город. Как и в других учреждениях, в горвоенкомате все двери были раскрыты настежь, ящики из столов вытащены, стёкла в окнах разбиты. В комнатах гуляет ветер, шелестя разбросанными на полу бумагами. Там же встретил двух парней, которые рассказали мне, что за день до вступления немцев в Скопин, они  горвоенкоматом были призваны на военную службу и в числе других призванных направлены в воинскую часть на Запад. В пути следования они были встречены и обстреляны немецкими мотоциклистами. Все разбежались кто куда. Посоветовавшись, решили идти на восток в соседний Сарайский район, до которого было 50 км, и там явиться в райвоенкомат. По дороге зашли к одному из них домой, где выпили спирта и слегка закусили. Я впервые в жизни выпил полстакана неразведенного спирта, и что после этого со мной было, описать невозможно.

Из города мы пошли по снежной полевой дороге. Мороз был градусов 20. 0т выпитого меня так развезло, что я идти не мог, и они изо всех сил тащили меня под руки, хотя и сами были крепко выпивши. Если бы они, по пьянке, бросили бы меня на дороге, я в таком бы состоянии замерз. Но они были русские люди, из великого народа, настоящими людьми и товарищами. После войны я пытался их разыскать, но не нашел.

В Сарайском военкомате в армию их взяли, а мне отказали, сказав, что не достиг призывного возраста. В то время мне было 16 лет и 10 месяцев. Дали мне два талона, один на обед в столовой, другой на получение буханки хлеба, и отпустили на все четыре стороны. Тогда я решил ехать в Рязань, к областному военному комиссару.

Прибыв в Рязань, с трудом, но добился приёма к генералу, - областному военному комиссару, но и он отказал мне в приёме на военную службу. Тогда я поехал дальше, в Москву. На одном перегоне чуть не замерз, когда ехал на подножке тормозной площадки товарного загона. Мороз был градусов 30, да еще с ветерком, да и одет я был не слишком тепло - в шинели. По дороге в Москву удалось сесть в пассажирский поезд и оказаться в купе со старшим лейтенантом - офицером Подольского артиллерийского училища, что под Москвой. Он оказался моим земляком - до армии жил в деревне Вослебово, что под Скопиным. Я рассказал ему о своей мечте и он пообещал устроить меня добровольцем курсантом в своё училище.

Попутчик рассказал мне о происхождении названия этого старинного рязанского села - Вослебово. В 1380 году Московский Великий князь Дмитрий Донской, собираясь идти на битву с Мамаем на Куликово поле, приехал в Троице-Сергиевский монастырь просить благословения на битву с татарами у настоятеля монастыря, всеми почитаемого Сергия Радонежского. Сергий благословил князя и отдал ему своих двух монахов – бывших бояр и хороших воинов. Одного из них звали Ослябя. Ослябя отважно сражался с татарами, но был тяжело ранен и по дороге в Москву скончался. Похоронили его на поле и поставили небольшой памятник. Поскольку место это было красивое, то возле памятника стали селиться люди и возводить дома. Вначале они говорили "живём возле Ослябя". Но с течением времени эта фраза переросла в «Вослебово», так уже многие века и стала называться эта деревня. В царском военном флоте именем «Ослябя» был назван один из броненосцев, погибший в войне с японцами в Цусимском бою. Интересна судьба и предводителя татар Мамая. У татар издавна соблюдалось правило: полководец, потерпевший в битве поражение, подлежал смерти. Мамай знал это и, опасаясь возмездия, сбежал далеко от Золотой Орды в город Кафу (Феодосия),  но хан Золотой Орды достал его и там и  убил его руками своих палачей.

 

 

МЕЧТА ВОПЛОЩАЕТСЯ В ЖИЗНЬ.

 

Детство моё и юность прошли в окружении военных людей - командиров и красноармейцев. Уже на моей памяти отец, кадровый военный с 1918 года, до войны служил в 7 гарнизонах. С детства впитывал я нелёгкий уклад армейской жизни, подрастая, делил вместе с красноармейцами тревоги и скромные радости.

 До сих пор в моей памяти картины, когда я летом вместе с красноармейцами под навесом за длинным деревянным столом ел гречневую кашу, обильно заправленную подсолнечным маслом. Или как отец посадил меня, пятилетнего, в седло своей верховой лошади и катал по лагерному плацу. Поэтому и неудивительно, что когда пришла пора выбирать профессию, я, как и многие сыновья кадровых военных, предпочёл стать военным - защитником Родины, к которым в довоенное время в народе относились с большим уважением, да и обеспечивались они материально относительно хорошо.

Почему захотел стать артиллеристом? Потому, что в Днепропетровске, где я учился в 8-м классе, в соседнем квартале располагался артиллерийский полк, и я всё время видел командиров-артиллеристов в красивой военной форме, опрятно одетых, на голове фуражка с чёрным околышем, на ногах хромовые блестящие сапоги, да еще и с кавалерийскими шпорами.

Производили сильное впечатление на романтического юношу идущие строем по улице и поющие хором песню красноармейцы, гордо веющее над стройной колонной боевое красное знамя, грозные артиллерийские орудия, красивые лошади, громкие команды командиров, маршевые звуки полкового оркестра и сигналы трубачей горном. Кроме того, в Днепропетровске было еще и военное артиллерийское училище, и по улицам стайками ходили молодцеватые курсанты с артиллерийскими эмблемами на петлицах, которые были всего на 2-3 года старше меня.

В Одессе были три военные специализированные школы - морская, авиационная и артиллерийская, где обучение шло по программе 8, 9, 10-х классов средней школы с военным уклоном. Когда я окончил 8 классов и подал документы на поступление в 9-й  класс артиллерийской спецшколы, то меня не приняли из-за того, что в моём аттестате значились три тройки по техническим дисциплинам, а они-то - самые важные при обучении артиллеристов. Отец, видя моё стремление стать военным и будучи военным комиссаром Ворошиловского района в Одессе, предлагал устроить меня курсантом в морскую или авиационную спецшколу, которые располагались в его районе и с начальниками которых он был хорошо знаком по службе. Но я хотел только в артиллерийскую. Да и любимый мой писатель Чехов из всех военных предпочитал только артиллеристов.

И вот мечта моей юности воплощается в жизнь! Попутчик сказал, что пока размещать меня в Подольске негде, чтобы я три дня пробыл в Москве, а за это время он разрешит в училище вопрос о моём зачислении. Из-за недостижения мною 17-ти лет всё оказалось сложнее.

 

 

В МОСКВЕ - ОСАДНОЕ ПОЛОЖЕНИЕ

 

В Москве я был впервые. Днём хожу по городу, ночую на Казанском вокзале. Москва, столица Советского Союза, предстала предо мной по-военному строгая, неприступная, немноголюдная. Фронтовой город на осадном положении. Трудно было представить себе, что в 25 километрах от города, на расстоянии выстрела из артиллерийского орудия, находится жестокий и коварный враг. Ночью Москва погружалась во мрак. Нигде ни одного огонька. Но радио не выключалось. В любое время могла прозвучать сирена воздушной тревоги. Как только она объявлялась, жители спешили в многочисленные бомбоубежища или в метро. На улицах оставались только вооруженные патрули. Их было множество. Постоянная проверка документов. Действовал комендантский час. Люди могли появляться на улицах с 6 часов утра и до 10 часов вечера. На площадях располагались зенитные пушки и прожекторы. На крышах больших зданий - счетверённые зенитные пулемёты. У чердачных слуховых окон дежурят женщины и подростки со щипцами на длинных ручках — сбрасывать с крыши фашистские зажигательные бомбы. В числе их находилась (по её словам) и моя будущая супруга, в то время – 14-летняя Нина Дмитриевна Крупина, которая проживала в районе Таганки, переулок Большой Факельный, дом 7.

Кроме того, в случае воздушной тревоги они должны были оповещать местный штаб противовоздушной обороны о том, где упали бомбы, следить за соблюдением светомаскировки, а также выслеживать диверсантов, подающих световые сигналы вражеским самолетам.

Уже потом, в мирное время, Нина Дмитриевна, коренная москвичка, рассказывала мне, что была очевидицей страшной паники в Москве 15 октября 1941 года. Диктор по городскому радио, призывая москвичей к стойкости и мужеству, образно сказала, что “ враг у ворот Москвы ”. В действительности в эти дни линия фронта пролегала по Варшавскому шоссе в районе города Наро-Фоминска в 100 километрах от Москвы – два часа хода немецкой танковой колонны. В разговорах москвичей друг с другом это сообщение переиначилось, как  “ Враг у Красных ворот “. ( Красные ворота – название одного из микрорайонов столицы ). И молнией пронеслось по пятимиллионному городу:

“ Немцы у Красных ворот, немцы у Красных ворот “. Началась страшная паника. Многие руководители учреждений и предприятий на легковых и грузовых машинах, груженных личными вещами, ящиками, мешками, бочками с продовольствием, со своими близкими срочно покидали Москву. Во многих местах на востоке города встревоженные паникой московские рабочие останавливали эти машины и забирали нагруженное, а сопротивляющихся избивали.

Высшие власти были в полной растерянности. Общественный транспорт, включая метро, не работал. Помойки во дворах и мусорные контейнеры были завалены портретами и бюстами большевистских вождей и книгами в красном переплете – сочинениями В.И.Ленина, почетными грамотами, обрывками документов. Их сжигали на кострах, и удушливый дым расходился по всей Москве, нагнетая еще большую панику.

Более или менее справиться с паникой, охватившей столицу, удалось только к 20 октября, когда было объявлено об осадном положении в Москве и о комендантском часе. Запрещалось появление граждан без специальных пропусков с 10 часов вечера до 6 часов утра. Милиция и военные патрули приняли жесткие меры пресечения паники. Началась организованная эвакуация населения города на восток. Для успокоения населения по городу были развешаны огромные афиши с портретом популярной артистки Любови Орловой и анонсом ее предстоящих выступлений в Москве.

Над Мавзолеем с целью маскировки сооружен макет трехэтажного дома.Памятник Минину и Пожарскому до самого верха обложен мешками с песком.

Высоко над головами в небе, слабо покачиваясь от ветра, висели аэростаты воздушного заграждения, препятствующие пролёту вражеских самолётов. Иногда можно было видеть, как по московским улицам шагают женщины в военной форме и ведут за верёвки эти аэростаты – огромные  колбасы-баллоны с газом. На перекрестках улиц стоят сваренные из рельсов ежи, на окраинах - цементные противотанковые надолбы. Окна в домах заклеены перекрещенными бумажными полосами, а разбитые - заделаны фанерой. Из окон и форточек торчат трубы печей-времянок. Витрины магазинов заложены мешками с песком. Карточная система на все продукты. Лица людей озабочены, почти не видно на улице детей. Бомбёжки - каждую ночь, иногда по несколько раз. При воздушной тревоге ночное небо пронизывают и мечутся десятки лучей прожекторов. Зенитные орудия, отрывисто рявкая, открывают огонь. Осколки от этих снарядов со стуком падают на крыши или на асфальт. Иногда раздаются мощные взрывы бомб. Нередко встречаются разрушенные бомбами здания. Когда лучи прожекторов поймают вражеский самолет, тогда к нему тянутся яркие трассы снарядов. Пойманный в перекрестие лучей самолёт мечется, пикирует, скользит на крыло, старается нырнуть в спасительную для него темноту. Но тщетно! И в небе вспыхивает факел, стремительно несущийся вниз. Одним стервятником стало меньше. На лицах людей - радость.

Одну из воздушных тревог мне пришлось переждать глубоко под землёй, на станции метро Маяковская. На перроне и на рельсовых путях разместились тысячи людей.

 Кремль, Большой театр и другие заметные здания раскрашены серо-зелено-чёрными полосами - камуфляж (маскировка). Разрушения от бомбёжек не миновали и Кремль. От бомб там погибло более 100 человек. Кремлёвские звёзды зачехлены.

В центре Москвы проходил по улице Грановского. Вблизи Кремля, в роскошных  дворянских особняках жили нынешние компартийные «князья» и «графы», а также старые революционеры, которые по случайности не были уничтожены Сталиным во время Большого террора в 1937-1938 годах.

 

 

 

В ВОЕННОМ УЧИЛИЩЕ.

 

В Подольске, в строевом отделе училища, мне сказали, что курсантом меня примут только когда мне будет 17 лет, а это 31 декабря 1941 года. Пока же меня зачисляют добровольцем-красноармейцем в подразделение боевого обеспечения, иначе говоря, в хозяйственный взвод.

 

 « В 16 лет я не ходил на танцы,

Я был бойцом артиллерийского полка.

Рвались гранаты на броне у танков,

Чтоб побеждать в бою наверняка «.

 

В это время немецкие войска прорвали оборону на Западном фронте, окружили четыре общевойсковые армии, после чего беспрепятственно двинулись на Москву. Остановить их было некому. И тогда под Можайск бросили золотой фонд армии - Подольских курсантов стрелково-пулемётного и артиллерийского училищ, - без пяти минут офицеров. Курсанты отважно и беззаветно сражались против численно намного превосходящего противника под Малоярославцем и Наро-Фоминском.

В городе Подольске Московской области на памятнике курсантам артиллерийского и пехотного училищ, погибшим в бою осенью 1941 при обороне Москвы написано:

 

«Родина! Тот самый горький час,

Встретив смерть свою на поле боя,

Сыновья твои в последний раз

Заслонили Родину собою».

 

В своих воспоминаниях заместитель Верховного Главнокомандующего, Маршал Советского Союза Георгий Константинович Жуков писал: "Когда меня спрашивают, что больше всего запомнилось из минувшей войны, я всегда отвечаю: "Битва за Москву". Хорошо отзывается Жуков и о подвиге Подольских курсантов. Если 28 гвардейцев-панфиловцев (получившие мировую известность) задержали немецкий танковый батальон на 4 часа, за что им всем полгода спустя присвоили звание Героя Советского Союза, то 3000 Подольских курсантов задержали рвущийся к Москве механизированный немецкий корпус на 10 дней. За это время прибывшая из Забайкалья 93-я Восточно-Сибирская кадровая стрелковая дивизия, по зимнему экипированная, обмундированная (15 тысяч штыков), прочно заняла заранее подготовленные москвичами укрепления в предместье Москвы и немцев дальше в этом направлении уже не пропустила. Эта дивизия стала 26-й гвардейской дивизией.

В этих ожесточённых боях 2500 Подольских курсантов пали смертью храбрых и ни один из них не был награждён. Тогда было не до этого. И только 1 мая  1944 года Указом Президиума Верховного Совета СССР была учреждена медаль «За оборону Москвы», которой было награждено свыше 1-го миллиона воинов Красной Армии и трудящихся Москвы. Этой медалью награжден и я и горжусь ею больше чем всеми другими наградами (более 20), полученными мною за время и после военной службы. Сейчас напоминанием этому подвигу служит электропоезд, курсирующий по железной дороге Москва-Тула под названием "Подольские курсанты". Напоминает о них и стих фронтового поэта:

 

"И по Варшавскому шоссе,

Где враг выбрасывал десанты,

Навстречу буре и грозе

Идут Подольские курсанты"

 

Военная служба моя началась 3 ноября 1941 года, когда приказом начальника Подольского артиллерийского училища я был зачислен красноармейцем в подразделение обслуживания училища. Служба моя заключалась в том, что я стоял в карауле часовым на посту по охране продовольственного склада и других второстепенных объектов, был посыльным при дежурном по училищу, грузил в автомашины боеприпасы, отправляемые на передовую к курсантам, сражающимся с фашистами, обслуживал легкораненых в училищном лазарете, колол дрова для кухни, чистил картошку, убирал помещения, изучал устройство стрелкового оружия и постигал азы военной службы. Обязанности не очень сложные, но как говорится, не будь меня, училище на одного бойца было бы слабее.

Нахождение в карауле часовым на посту распирало меня от гордости. У меня в руках легендарная русская трёхлинейная винтовка со штыком, оружие, которым я имею право застрелить любого, если он приближается ко мне без моего разрешения. Даже когда мой непосредственный начальник - разводящий приближается ко мне со сменным часовым, я командую: "Разводящий, ко мне, остальные на месте!" Сколько раз я ходил в воображаемую атаку с винтовкой наперевес, когда вблизи никого не было, прицеливался винтовкой в условного противника.

 

 

В СРЕДНЮЮ АЗИЮ

 

Недели через две училище было выведено из состава фронта и с новыми курсантами, поступавшими каждый день, отправлено в Среднюю Азию, в город Бухару, где должно было продолжать интенсивно готовить офицеров противотанковой артиллерии, в которых остро нуждались сражающиеся на фронте войска. В Бухару ехали эшелоном по железной дороге и прибыли за несколько дней до нового 1942 года. Мой 3-й дивизион разместился в здании бывшего педагогического техникума. Остальные - в других частях города.

Проезжая Ташкент, я не знал, что в это же время в Ташкенте находится мой отец, который после Одессы и госпиталя находился в распоряжении отдела кадров Среднеазиатского военного округа в Ташкенте. Дорога была длинная, поэтому было много времени подумать о тех местах, куда я еду.

Средняя Азия издавна интересовала меня своей историей и загадочностью. Ташкент был взят штурмом русскими войсками в 1865 году. По этим местам, а также по Бухаре, Хиве, Коканду (отдельные ханства), завоёвывая Среднюю Азию, прошёлся огнём и мечом "Белый генерал", любимец солдат, неустрашимый и легендарный Скобелев.

В другую войну российские войска под командованием генерала Скобелева освободили многострадальную Болгарию от многовекового турецкого ига. Но в советское время его имя было предано забвению.

Он появлялся в самых опасных местах боя в белом кителе и на белом коне. В Турецкую войну 1877-1878 годов под ним было убито 8 лошадей, а он остался невредим.

В 1918 году в Москве, обезумевшей от революционности и вседозволенности яростной толпой, был свергнут с пьедестала прекрасный памятник Скобелеву - он с саблей в руке на скачущем коне, напротив здания Московского совета. А через 30 лет на этом же месте коммунистический монарх Сталин воздвиг точно такой же памятник Московскому Великому князю Юрию Долгорукому. Так стоило ли революцию делать?

За 300 лет до нашей эры Среднюю Азию, в том числе и Бухару, завоевал великий Александр Македонский. Он, как и наш полководец Суворов, не проиграл ни одного сражения, но завоевал весь известный тогдашний мир. Везде он строил укреплённые города и называл их Александриями. Таких городов было около 70.

В 8-м веке нашей эры Бухару завоевали арабы, создавшие громадное государство, простиравшееся от Португалии до Западного Китая, на 8 тысяч километров. 700 лет тому назад, в 1220 году Чингисхан с войском в 200 тысяч человек приступом взял и разорил Бухару. Вот в такие исторические места я попал волей судьбы.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Я - КУРСАНТ.

                                                                                                                                  « Щека еще  не знала толком бритвы,

Когда я встал, как  взрослый, «под ружье».

Входило в пламя легендарной битвы

В ту пору  поколение мое ».

 

31 декабря 1941 года мне исполнилось 17 лет, и в этот же день приказом по училищу я был зачислен курсантом в 3-й взвод, 9 батареи 3-го дивизиона.

По случаю встречи праздника Нового года нам всем выдали по одной маленькой булочке и одному яблоку. Командиры поздравили с Новым годом, пожелали здоровья, успехов и личного счастья. В остальном этот новогодний вечер прошел, как и предыдущие. Ни выпивки, ни танцев, ни задушевных бесед.

Наступил 1942 год от рождества Христова и 7449 от сотворения мира. Первое, что я увидел в училище - огромный плакат в казарме: "Больше пота в учёбе - меньше крови в бою". Я попал в батарею, где все были москвичи или из Подмосковья. У всех образование - незаконченное высшее (студенты вузов) или среднее - 1О классов. Один я был с восьмиклассным образованием. Отличался от них я еще и тем, что был моложе всех и тем, что никто из них по 2 года в 8-м классе не учился, как я.

 Особенность заключалась еще и в том, что весь личный состав батареи из 6-ти отведенных на учёбу месяцев  уже к моему приходу два месяца проучился. Двухгодичную программу обучения нормального военного училища мирного времени мне предстояло пройти ускоренным курсом за 4 месяца. Пришлось напрячь все силы и постигать жесткие законы военной науки и приобщиться к армейскому братству.

Началась для меня напряжённая учёба. Всё было расписано по минутам. Об этом свидетельствует приводимый распорядок дня в училище:

 

Подъём   ------------------------------------      6. 00.

Уборка конского состава   --------------      6. 15-7. 05.

Туалет  --------------------------------------      7. 15 - 7. 25.

Утренний осмотр   ------------------------     7. 30 - 7. 45.

Завтрак  -------------------------------------      7. 55 - 8. 15

Занятия  -------------------------------------     8. 30 – 13.40.

Артиллерийский тренаж   ---------------     13. 55 - 14. 10     

Обед  -----------------------------------------     14. 15 - 14. 45. 

Уборка конского состава  ---------------     14. 55 - 15. 50.

Занятия  -------------------------------------     16. 05 - 17. 50.

Самоподготовка ------------ -------------      17. 55 - 19. 35.

Ужин  -------------------------- -------------     19. 50 - 20. 10.

Уборка конского состава   -------------      20. 30 - 21. 20

Политмассовая работа  ------------------     21. 30-22. 20.

Вечерняя проверка и чистка оружия --    22.25 - 23.00

Отбой   ---------------------------------------    23. 00

 

Занимались в помещении, на конюшне, в поле по 10 часов в сутки. На рассвете, когда узенькие улочки города были еще пустынными, шли на занятия в поле. Шли мимо мазанок, тесно прилепившихся друг к другу, мимо многочисленных мечетей, минаретов, медресе (религиозные школы). Вдали возвышался минарет Калян. Высота его 70 метров. В войнах он использовался в качестве наблюдательного пункта, а в мирное время назывался "минарет смерти", с него сбрасывали вниз на камни осужденных на смерть или жён, изменивших мужьям. С высоких минаретов по призыву муллы мусульмане молятся пять раз в день лицом к религиозной столице - Мекке. Выходя в поле, проходили через ворота крепостную стену.

Впечатляющее зрелище! Стена воздвигнута 1000 лет тому назад из глины. Высота её 7 метров (раньше была намного выше), толщина - 17 метров. Сам город Бухара возник 2500 лет тому назад.

Зима 1941-1942 года в Бухаре была противная. Мороз 5-6 градусов ниже нуля. Одеты мы легко, по-летнему: нижнее бельё, хлопчатобумажные гимнастёрка и брюки, пилотка, ботинки, портянки и обмотки. Ни шарфов, ни свитеров, ни перчаток не было.

Большую часть времени мы на занятиях в поле, под злющим ветром дрожим и синеем от холода. Где она эта жаркая субтропическая Средняя Азия с её знаменитыми арбузами и дынями? Какая тут романтика? Трижды в день ходим на конюшню ухаживать за лошадьми: трижды кормёжка и водопой, дважды чистка. Всё время в напряжении, всё время на людях, нет времени расслабиться. Скученность, невозможность уединиться и хоть немного побыть одному тяжело действовало на психику еще не сформировавшегося юношеского организма. Личного времени (умыться, побриться, подшить воротничок, почистить ботинки, написать письмо и т. п.)  давалось всего 30 минут в сутки. Всё делается по команде, даже в столовой: входишь в столовую по команде, садишься за стол по команде, начинаешь кушать по команде, выходишь из-за стола тоже по команде.

Чтобы в чрезмерно сжатые сроки подготовить из нас полноценных командиров, всё наше существование было продумано до мелочей. Устав и распорядок дня предусматривал любую деталь нашей жизни. Все дни были совершенно одинаковы. Никаких развлечений не было. Все передвижения только строем и, как правило, с песней.

Песня - могучее духовное оружие, тесно сближает людей, сколачивает коллектив, делает его единым организмом. Идёт по городу строем батарея (120 человек)  или дивизион курсантов (360 человек). Гремит песня, ты поёшь, но в общем мужском хоре твой голос не слышен, ты проникаешься каким-то особенным чувством дружбы и товарищества. Дорогой читатель. Представь себе, что тебе 18 – 20 лет ( вся жизнь впереди! ) и ты находишься в воинском строю и слышишь звонкие голоса запевал:

 

« Родину беречь нам завещали деды,

Жизней не щадя, в атаку шли отцы,

Пробил час, и нам сражаться до победы,

В бой, вперед за Родину, бойцы! «

 

И сразу за этим добрая сотня курсантских глоток под слитный звук солдатских подкованных ботинок рявкают в суровом напряжении припевом:

 

« За край родной вперед, гвардейцы, в бой,

Пусть битвы гром гремит кругом.

Свою страну любя, мы не щадим себя,

И наша честь – победа над врагом.»

 

 Чаще всего мы пели:  "Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой...", "Артиллеристы! Сталин дал приказ...", "Там вдали за рекой зажигались огни...", "Эх, тачанка-полтавчанка...".

Ну, а когда в окно выглядывает смазливое девичье личико, старшина командовал: "Ножку! Равнение на право!" (на окно), и все 120 курсантов (или 360) одновременно поворачивали голову вправо и сильно топали ногами по дороге, да так, что стёкла в домах дрожали.

Одно время мы стали почему-то петь песни авиаторов: "Всё выше, и выше, и выше стремим мы полёт наших птиц..." Оказывается, ввиду переизбытка в армии авиационных техников и недостатка противотанкистов, к нам в 3-й дивизион прибыли из Харьковского авиационно-технического училища 60 курсантов, а из Чарджоуской школы авиационных механиков 235 курсантов. Они-то и задали тон в репертуаре песен.

В училище норма питания была тыловая, по калориям намного меньше, чем фронтовая. Все мы были молодые, организм рос, все время хотелось есть. Самый желательный для нас суточный наряд был подсобным рабочим на кухню. (В мирное время это самый непрестижный наряд). На кухне наешься досыта, да еще котелок перловой или рисовой каши прихватишь с собой - поесть утром.

А чтобы содержимое котелка не украли свои же товарищи - подвязываешь его на ночь за сетку под своей койкой. Но ухитрялись красть и оттуда.  В общем, жизнь эту легкой не назовешь. Оправдывались стихи Юлии Владимировны Друниной:

 

«Сурова жизнь, коль молодость в шинели,

А юность перетянута ремнем…».

 

В училище впервые в жизни ел верблюжье мясо. Жестковато, но ничего, есть можно.

Кроме наряда на кухню, еще любил ходить в суточный наряд дневальным по батарее - следить за сохранностью оружия, наводить чистоту в казарме и быть в тепле. А самое главное - дневальному полагалась боевая шашка. Когда никого поблизости не было, я вынимал шашку из ножен и, отчаянно размахивая ею, поражал воображаемого противника.

 

 

 

 

 

 

 

 

ПЕРВАЯ КРОВЬ НА ВОЙНЕ.

 

«Ещё вчера учились в средней школе,

Босыми бегали до цыпок на ногах.

А через год по злой фашистской воле

Мы в бой ушли в солдатских сапогах».

 

В училище за мной, как и за каждым курсантом, был закреплён боевой карабин (укороченная винтовка) и строевой верховой конь по кличке "Овод". Кроме строевых, в армии есть еще кони артиллерийские (битюги) и обозные. Ухаживание за конём требовало много времени, сил и умения. Я же человек городской и с лошадьми никогда дела не имел.

Коня надо было каждый день три раза кормить и поить. Суточная норма кормления: овса -5 кг, сена -7 кг, овощей - 5 кг, соли -25 гр., мела -6Огр. Два раза его надо было почистить скребницей (помните, у Пушкина: "Скребницей чистил он коня, а сам ворчал, сердясь не в меру..."), а также круглой волосяной щеткой с ремешком для руки, протереть чистой тряпочкой глаза, почистить копыта и один раз прогулять его в поводу по периметру двора конюшни, чтобы он немного размялся.

Овод был строен, высок, с горящими большими глазами и тонкими ногами. Одним словом - красавец конь. Мечта кавалериста! Вообще лошадь – очень умное животное. Я бы сказал благородное. От ездока она забирает всю негативную энергию, дает радость жизни. Она настоящий друг, скорее сама покалечится, чем наступит умышленно на человека.

Однажды на полигоне под Бухарой, в пустыне, у нас были боевые стрельбы из орудий и меня послали находиться в оцеплении, следить, чтобы посторонние не попали в зону обстрела. Я поехал в назначенное мне место, дал волю застоявшемуся в конюшне Оводу и пустил его вскачь карьером, самым быстрым видом аллюра. (Аллюр - разные виды движения лошади: шаг, рысь, галоп и карьер). Овод помчался, как вихрь, во всю прыть и, почувствовав неопытность всадника, всё более ускорял безумную и бесшабашную скачку.

К слову сказать, лошадь очень умное животное, гораздо умнее, чем мы о ней думаем. Я забеспокоился. Изо всех сил я натягивал поводья, чтоб уменьшить скорость бега, но на Овода это не действовало. Дело могло кончиться трагически, да и заблудиться можно в бескрайней пустыне, ведь нигде никаких ориентиров.

Проскакал я, наверное, километров 5, уже и огневой позиции батареи не было видно. Но тут Овод, видимо, удовлетворился разминанием своих мышц, и, посчитав, что он меня, несмышлёныша, достаточно проучил, показав, что он тоже личность, Овод убавил бег и я смог повернуть его обратно. Ежедневно, трижды за день, общаясь с Оводом, я его полюбил, да и он меня встречал приветливо.

На этой же конюшне я пролил свою первую кровь на войне. Было это так. Среди артиллерийских лошадей, назначение которых - везти тяжёлую пушку даже по бездорожью, выделялся своими размерами один жеребец звероподобного вида. Чтобы представить себе его, надо сложить вместе две обычные лошади и получим этого битюга.

Он иногда рвал недоуздок, прикреплявший его к кормушке у коновязи, медленно и важно шествовал в угол конюшни, где был стог сена и спокойно поедал его. Бить битюга нагайкой опасались, так как он страшно лягался задними ногами, а копыта были у него в диаметре сантиметров 30.

Тогда дневальные по конюшне приноровились бить его длинным шестом. Но и это не помогало. Удары на него не действовали, а когда они становились чересчур назойливыми, он копытом так отбивал шест, что тот взлетал высоко вверх. Наевшись сеном досыта, битюг так же важно шел к своей кормушке, где пил воду. Тут его и привязывали.

И вот однажды этот битюг оказался привязанным рядом с моим Оводом. Помахав битюгу нагайкой, я немного отодвинул его в сторону и начал скребницей чистить брюхо Овода, выдвинув свой зад в сторону битюга. Я так увлёкся, что забыл про опасность. И тут битюг схватил меня за ягодицу своими громадными жёлтыми зубами. Я заорал благим матом и так перепугался, что всем своим телом наскочил на Овода. Тот от неожиданности тоже перепугался и начал лягаться задними ногами. Лягаться начали и другие стоявшие рядом лошади.

Выбравшись из этой свалки-кутерьмы, я спустил штаны и попросил товарищей посмотреть, что там. «У тебя кровь течёт, иди скорее в санчасть, а то может быть заражение крови.» В санчасти помазали йодом, приклеили повязку и сказали: "Будь здоров! Первая твоя кровь на войне пролилась".

Занятия по конной подготовке у нас были через день - джигитовка. Надо было вскочить на коня на ходу, на ходу же обернуться спиной к голове лошади, на скаку поднять платок с земли (что мне не удавалось), рысью брать различные препятствия, съезжаться в колонну, держать строй и самое страшное - встать на седло и прыгнуть через голову стоящей лошади, что мне тоже никак не удавалось.

Ведь седло находится на расстоянии полтора метра от земли, да надо было еще на полметра подпрыгнуть вверх, чтобы перескочить через голову лошади. Но ведь конь живой, он шевелится, да еще мотает головой. Сколько со мной не бился руководитель занятий мой командир взвода щеголеватый лейтенант Антоненко, ни разу мне не удалось прыгнуть через голову лошади. А у других это получалось. Видимо, не суждено мне быть кавалеристом.

А высший класс джигитовки заключался в том, чтобы при скачке лошади на полном скаку метко выстрелить в цель из карабина, скакать сидя спиной к голове лошади, лёжа спиной поперёк лошади, стоя на седле ногами или на голове. Но этого с нас, слава Богу, не требовали.

Вместе со мной в одном взводе учился  курсант Барков Александр Андреевич, 1923 года рождения, на полгода старше меня, из Краснодарского края. Он был на голову выше меня, худой, ботинки носил 45 размера. Я с ним сдружился. В спальной комнате, где размещался наш взвод - 30 человек, наши койки стояли рядом. Забегая вперёд, скажу - мы вместе ехали на фронт из училища младшими лейтенантами, вместе служили в одном 532-м стрелковом полку. Не дано тогда мне было знать, что его убьют в бою I августа 1942 года, через день после моего ранения. После войны на мой письменный запрос Подольский архив сообщит, что место захоронения младшего лейтенанта Баркова А.А. в документах 532 стрелкового полка не указано. Адреса родителей нет. Вот так-то!

В Подольском артучилище вместе со мной служил сын легендарного героя Гражданской войны В. И. Чапаева - капитан Александр Чапаев. Он был командиром учебной противотанковой батареи. После войны, при первом испытании атомной бомбы, проводимом в Тоцких лагерях под руководством маршала Г. К. Жукова, Чапаев был  командиром артиллерийской бригады в звании генерал-майора. Там он получил большую дозу радиации и вскоре умер.

Тоцкие лагеря, недалеко от Оренбурга, прославились на весь мир тем, что там была впервые испытана атомная бомба в ходе армейских учений.

Тогда же в Бухаре формировалась 91-я стрелковая бригада, в которой служил рядовым красноармейцем Александр Матросов, мой одногодок, 1924 года рождения. Будучи на фронте, он при атаке закрыл амбразуру вражеского пулемётного ДЗОТа. Возможно, что я с ним и встречался, когда ходил по городу патрулём в гарнизонном наряде и проверял документы у встречных военнослужащих.

 

 

НЕМНОГО  О ВОЕННОЙ СЛУЖБЕ.

 

После войны были изданы тысячи книг о Великой Отечественной войне. Но все они, как одна, писались по методу социалистического реализма - писать правду, но только о положительном и ни в коем случае о негативном. За этим строго следила цензура. Я решил восполнить этот пробел. О положительном в отношении Подольских курсантов написано много. Я же расскажу немного о другом. Для полноты картины.

В боях Подольских курсантов против немцев на Варшавском шоссе было много героического. Но не всё. Так, например, 15 октября 1941 года во время перестрелки с фашистами курсант 8-й батареи Петерс, 1915 года рождения, бросил свой карабин, сорвал с шинели знаки различия и пытался сдаться немцам в плен. Петерс был задержан своими сослуживцами, передан в контрразведку "Смерш" и по приговору военного трибунала расстрелян.

Исключены из списков 9-й батареи курсант Морозов в связи с переломом ноги и оставлением его на станции Петушки, и курсант Шатёрников, как пропавший без вести 22 декабря при следовании эшелона в город Бухару.

Курсант 7-й батареи Волчков, будучи в составе караула по охране склада с боеприпасами, самовольно оставил караульное помещение, напился пьяным и отдал гражданину самозарядную винтовку. Он был задержан патрульным нарядом и осужден военным трибуналом к 10 годам лишения свободы в исправительно-трудовых лагерях с поражением в политических правах на 5 лет. Четыре курсанта 5-й батареи и два красноармейца длительное время расхищали социалистическую собственность в крупном размере. Все они осуждены к высшей мере наказания - расстрелу.

Старшина 8-й батареи Телегин, 1915 года рождения, похитил сданные ему на хранение I плащ, 1 гимнастерку, брюки, кожаную куртку, продал их, а на вырученные деньги пьянствовал. 29 января 1942 года военный трибунал Бухарского гарнизона осудил его к 5 годам лишения свободы с заменой их направлением на фронт в штрафную роту действующей армии.

Курсант 9-й батареи Ануреев воровал у своих командиров табак и продавал его. Товарищеский суд вынес ему взыскание - товарищеское порицание. Четыре курсанта 1-й батареи были арестованы органами НКВД. Судьба их осталась для нас неизвестной.

Курсант 9-й батареи Дашин в городском увольнении выпил в винном подвале стакан вина. Товарищеский суд объявил ему товарищеское порицание и послал копию этого решения по месту его работы до призыва в армию.

У курсанта Ермолова из 3-й батареи при проверке   вверенного ему карабина канал ствола оказался ржавым. Товарищеский суд вынес ему выговор, а копию решения выслал директору школы № 50 города Москвы, где он ранее учился, для объявления учащимся и родителям.

Командир 3-го дивизиона капитан Терентьев, на встрече нового 1942 года напился пьяным, на улице открыл стрельбу из пистолета и пулей ранил в ногу старшего лейтенанта Романова. Терентьев, с учётом его фронтовых заслуг, был осуждён товарищеским офицерским судом к строгому выговору.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ОКОНЧАНИЕ УЧЁБЫ.

 

Настало время окончания учёбы. Прошла инспекторская проверка. Ох, и опозорился я на ней! К проверке готовились дня три. Убирались в казарме, на конюшне, во дворе. Лошадей мыли с мылом, чистили и прочёсывали хвост и гриву, чистили копыта. Наконец наш дивизион - 360 курсантов с лошадьми - выстроился в каре (четырехугольник). Проверку возглавил генерал, прибывший из Ташкента, из штаба округа. Генерал был важный, в лампасах, с орденами, в начищенных до блеска сапогах, на которых блестели шпоры с малиновым звоном. За генералом семенили начальник училища и свита - человек 15 полковников и подполковников. При подходе генерала я, как и каждый курсант, должен был о себе доложить: "Курсант Богачёв, конь Овод" Но я, как и многие, был в таком душевном напряжении и волнении, что всё перепутал и доложил: "Курсант Овод, конь Богачёв". Генерал вроде бы ничего не заметил, как и у других потёр белым платком шею у моего коня, шея оказалась чистой. Ничего не сказав, генерал последовал дальше, а я стал приходить в себя.

Ох, и досталось же мне от командиров за мою ошибку, да и товарищи по взводу долго надо мной посмеивались, и за мной закрепилась кличка «Овод». Но пришло время расставаться и с конём. За 4 месяца ежедневного общения мы крепко привязались друг к другу. Тем более, что я был молод, к самостоятельной жизни еще не привык, нуждался в дружбе и общении.

В нашем выпуске из училища было 468 курсантов. Кроме того, несколько курсантов были отчислены из училища за неуспеваемость или недисциплинированность. Отчислялись те, у кого были плохие и посредственные отметки. Я же учился хорошо, хотя и проучился всего 4 месяца, вместо 6 месяцев, как учились все остальные.

Вот мои отметки на выпускных экзаменах:

 

Политическая подготовка ---  хорошо.         

Военно-химическое дело - --- хорошо.

Тактика-------------------------    хорошо.

Связь---------------------------     хорошо.

Артиллерия---------------------  хорошо.

Стрелковая подготовка------   отлично.

Материальная часть--------     отлично.    

Физподготовка------------     отлично.

Огневая служба----------------  хорошо.

Строевая подготовка----------  отлично.

Военно-инженерное дело--     отлично. 

Конная подготовка ----------    посредственно.

Топография--------------------    хорошо. 

Санитарная подготовка-------  хорошо.

Воинские уставы---------------  хорошо.  

Ветеринарная подготовка---- хорошо.

 

За время ускоренного курса учёбы нас основательно подготовили как командиров взводов противотанковой артиллерии. Мы хорошо усвоили устройство 45-мм и 76-мм противотанковых пушек и тактику их применения. Правда, на стрельбище мы стреляли из пушек не боевыми снарядами, их в то время катастрофически не хватало на фронте. Стреляли мы по мишеням винтовочными патронами. В канал ствола пушки вкладывается специальное устройство, при помощи которого можно стрелять винтовочными патронами.

45-мм противотанковая пушка, образца 1937 года, снаряд весом 1,4кг с начальной скоростью 760 м/сек. пробивает броню в 4 см. на расстоянии 500 метров. Вес орудия 560 кг.

 76-мм пушка, образца 1939 года, снаряд весом 6,2 кг с начальной скоростью 680 м/сек. Дальность стрельбы 13 км. Скорострельность - 15 выстрелов в минуту. Вес орудия - 1480 кг.

В стрелковом батальоне две 45-мм пушки (взвод), как говорили во время войны - "сопровождали пехоту огнём и колёсами". В полку батарея из шести 45-мм пушек, а в дивизии противотанковый дивизион из 18 орудий. Всего в дивизии 54 противотанковых орудия, не считая другой пушечной и гаубичной артиллерии, а также миномётов.

На торжественном заседании по случаю окончания училища начальник училища сказал запомнившуюся мне мысль: "Не всякий лейтенант становится маршалом, но каждый маршал начинает с лейтенанта". Курсанты постарше возрастом говорили другое: «Отдал Родине юность в обмен на лейтенантские  звездочки!»

Звание "младший лейтенант" - первичное воинское звание младшего офицерского состава мне, как и всему нашему выпуску, было присвоено 5 мая 1942 года приказом Командующего Среднеазиатским военным округом. Мне тогда исполнилось 17 лет и 4 месяца. Это звание было введено в Красной Армии 5 августа 1937 года. В царское время это звание соответствовало званию "штык-юнкер", позднее "прапорщик", в кавалерии "корнет". В царское время производство  в офицеры происходило следующим образом: 5 лет учёбы в кадетском корпусе, 3 года в военном училище, некоторые еще учились 2 года в академии. Нас же сделали офицерами за 6 месяцев ускоренного курса (а меня за 4) и сразу направили на фронт в действующую армию.

Единственный из известных мне, кто в 17 лет стал офицером – лейтенантом, был Наполеон, ставший в 25 лет генералом. Правда, его превзошел сын Сталина - Василий, ставший генералом в 24 года. Еще был  у нас известный детский писатель Аркадий Гайдар. Он в Гражданскую войну в возрасте 16 лет командовал карательным так называемым "полком" в 300 бойцов (2 роты) против восставших крестьян. (В современном полку 35 рот). Лермонтов надел офицерский гвардейский мундир в 18 лет. Президент США Джордж Буш (старший) стал офицером морской авиации в 18 лет, в 1942 году, и он считается самым юным офицером в истории морской авиации.

В звании младшего лейтенанта я прослужил девять с половиной месяцев. Когда я сейчас смотрю на восемнадцатилетних солдат первого года службы, таких безусых, стеснительных, робких, можно сказать по их внешнему виду, еще детей, то думаю: "Боже, неужели и я был таким, когда мне доверили вести в смертельный бой 30 человек бойцов и некоторые из них были вдвое, а то и втрое старше меня?"

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ИТОГИ УЧЁБЫ.

 

Учёба в училище была для меня очень трудным временем, но я с теплотой вспоминаю о нём. Оно сделало меня человеком, борющимся за жизнь, приучило преодолевать все трудности, встречающиеся на твоём жизненном пути. Пребывание в училище научило меня подчиняться, на всю жизнь забыть фразу "не могу". Это не только на службе, но и в быту. Если слово сказал, значит, сдержи его, наметил что сделать - выполни. В царское время офицеры, не сдержавшие данное ими слово, кончали жизнь самоубийством.

Привитая в училище честь офицера, помимо личной чести, содержала и такие качества, как беззаветный патриотизм, готовность безропотно отдать жизнь за Родину, обязательный профессионализм, самодисциплина и ответственность, высокая человеческая культура, чистоплотность в поведении, уважение к женщине, стремление к самосовершенствованию, возвышенное отношение к людям, недопустимость злоупотребления пьянством. У царских офицеров бытовала такая поговорка: "Жизнь - Родине, честь - никому!"

Училище научило меня жить в коллективе, шагать в строю, а это не так-то просто, как может показаться; петь хором песни, чувствовать локоть товарища и многому другому хорошему, которое сказалось потом на всю жизнь и в работе и в личной жизни.

 Все эти качества способствовали моему продвижению по службе, вплоть до работы в Центральном управлении Министерства Обороны СССР и тому, что я прослужил в армии и на флоте 43 календарных года (со льготами-46), и в то жестокое время, когда 9 раз производилось тотальное сокращение армии в 1 миллион 200 тысяч человек, в 660 тысяч человек и т.д.

50 выпускников  нашего училища были направлены во Внутренние войска, которые не входили в состав Министерства Обороны СССР, а подчинялись маршалу Берия Л. П. Мы все тогда удивлялись — зачем внутренним войскам артиллеристы - противотанкисты? Чьи танки они будут уничтожать?

Впоследствии мне станет известно, что Сталин, не доверяя своему народу и своей армии, держал против них целую армию внутренних войск. Туда входили сотни различных воинских подразделений, отдельные батальоны, полки, бригады, дивизионы бронепоездов и более 20-ти моторизованных стрелковых дивизий. Эти дивизии были и по личному составу и по боевой технике несколько больше, чем обычные стрелковые дивизии Красной Армии. Помимо дивизиона противотанковой артиллерии в такую дивизию входил еще и танковый батальон, которого в обычной дивизии не было. В дивизию НКВД входил также 122 мм гаубичный артиллерийский полк. Гаубицы - орудия наступательного боя. На кого наступать? Вот в чём вопрос!

Некоторые выпускники нашего курса не поехали на фронт в действующую армию, а устроились в глубоком тылу на теплых местах. 10 человек выпускников были направлены в оккупированную нашими войсками часть Ирана, кое-кто остался в училище на должности командира учебного взвода, несколько человек были откомандированы для дальнейшей службы в тыловые запасные воинские части, готовившие пополнение для фронта. В то время бытовала такая прибаутка по поводу переводов офицеров по службе :» Коль Восток, так это Дальний, если Север, то уж крайний, дальше фронта не пошлют, меньше взвода не дадут.»

И еще несколько слов о моей Альма-матер, нашем училище. В боях на Варшавском шоссе погибли из нашего училища 64 курсанта, 100 человек были ранены и эвакуированы в тыл, попали в окружение и пропали без вести 245 курсантов.

Уже после войны, в Одессе, на одной из ветеранских встреч, я рассказал собравшимся о подвиге Подольских курсантов осенью 1941 года под Москвой. Тут же выступил один ветеран и сообщил, что в декабре 1941 года, западнее Москвы, его партизанский отряд на лесной поляне обнаружил около 30 трупов замерзших курсантов Подольского артучилища. Видно было по обстановке, что они, будучи в окружении, сражались до последнего патрона. Всем им было по 18-20 лет. Партизаны искали патроны. Но ни у погибших, ни в их винтовках патронов не было. Фашисты в бессильной злобе  штыками и саперными лопатками изуродовали их лица.

 Вот они, подумал я, пропавшие без вести. Они ждут, когда народ, за который они, не колеблясь, отдали самое драгоценное, что у них было - жизнь, похоронит их. Я спросил: "А почему Вы решили, что это курсанты артучилища?" А потому, - ответил он, - что на петличках их шинелей и гимнастёрок были прикреплены металлические буквы "ПАУ"-Подольское артиллерийское училище. Мир их праху. Они навсегда в нашей памяти останутся молодыми.

Наше училище было одно из 220 военных училищ в стране, выпускавших офицеров разных военных специальностей. Данных о числе военных училищ пограничных и внутренних войск у меня нет.

Кроме того, было еще 19 военных академий и 12 военных факультетов при гражданских институ­тах (например - кафедра военных капельмейстеров при Московской консерватории). В военное время было еще 200 краткосрочных курсов, выпускающих младших лейтенантов.

Вообще, число имевшихся у нас в стране военных училищ, не считая многих десятков курсов усовершенствования офицерского состава и  высших академических курсов, равнялось числу военных училищ всех стран мира вместе взятых. Это я к тому, что и сейчас находятся такие, кто утверждает, что мы к войне готовы не были.

Подольское противотанковое артиллерийское училище сформировалось в 1938 году. В октябре-ноябре 1941 года под Москвой оно входило в состав 43-й армии Западного фронта, с середины декабря 1941 года по август 1944 года оно находилось в Бухаре, а затем было переведено в Ташкент, где 24 июля 1946 года было расформировано.

 В училище было 240 человек командного и начальствующего состава (офицеров). Кроме того, при училище были ускоренные курсы подготовки командиров батарей - 60 человек за выпуск. 23 выпускника училища стали Героями Советского союза, двое из них мои однокурсники, выпуска в мае 1942 года.

Салихов Мидхат Абдулович, родился 19 сентября 1923 года в деревне Янгильдино Козловского района Чувашской автономной республики в семье крестьянина. Татарин. Член Коммунистической партии с 1943 года. Окончил 2 курса Казанского технологического техникума и в мае 1942 года ускоренный курс Подольского артиллерийского училища. В действующей армии с конца 1942 года. Командир батареи 676 артиллерийского полка 332 стрелковой дивизии 38 армии Воронежского фронта, лейтенант Салихов в ночь на 4 октября 1943 года организовал переправу батареи через реку Днепр на подручных средствах у села Лютеж Вышгородского района Киевской области.

В боях за плацдарм огнем батареи нанес противнику значительный урон в живой силе и технике, обеспечивал переправу через реку частей дивизии. Звания Героя Советского Союза присвоено 10 января 1944 года.

В 1948 году окончил Военную академию имени М.В.Фрунзе, в 1966 году – Военную академию Генерального штаба. Живет в Москве. Генерал - лейтенант Салихов работает старшим преподавателем  в Военной академии Генерального штаба. Награжден орденом Ленина, орденами Красного Знамени, Отечественной войны 1-й и 2-й степени, «За службу Родине в Вооруженных Силах СССР», медалями. Его подвиги описаны в книге «Герои Советского Союза – сыны Татарии» Казань. 1963 г.

Михайлов Борис Александрович, родился 24 мая 1923 года в селе Меньково Пушкино- Горского района Псковской области в семье крестьянина. Русский. Окончил 9 классов. В Советской армии с октября 1941 года. В мае 1942 года окончил ускоренный курс в Подольском артиллерийском училище.

Командир батареи 1496 истребительно – противотанкового артиллерийского полка 3-го гвардейского танкового корпуса 38-й армии Воронежского фронта, комсомолец, гвардии  лейтенант Михайлов в ходе боя 19 октября 1943 года за плацдарм в районе поселка Гостомель Киевской области на левом  берегу реки Ирпень вместе с батареей был окружен противником. Батарея отбила все атаки врага, уничтожила 5 танков, 2 штурмовых орудия, 2 бронемашины и более 100 солдат и офицеров. С наступлением темноты Михайлов сумел вывести батарею из окружения.

Звание Героя Советского Союза присвоено 10-го января 1944 года. Награжден орденами Ленина, Отечественной войны, Красной Звезды, медалями. Погиб в бою 3-го июля 1944 года. Похоронен в городе Минске. Именем Героя названы улицы в Минске, в поселке Пушкинские горы Псковской области, там же установлены мемориальные доски. Его подвиги отражены в книгах: «Псковичи – Герои Советского Союза», Ленинград, 1983 год; «Именами Героев», Минск, 1978 год; «Псковские богатыри», Ленинград,1964 год.

 

 

 

 

 

 

Участнику Великой Отечественной войны – ветерану Подольских военных училищ

Богачеву Борису Ильичу

 

Подольский городской комитет КПСС, исполкомы городских и районного Советов народных депутатов, ГК ВЛКСМ сердечно поздравляют Вас с 40-летием Победы советского народа в Великой Отечественной войне 1941-1945 годов.

В тяжелые годы испытаний, которые принесла минувшая война, советский народ совершил беспримерный подвиг – защитил мир от фашистского порабощения.

С подольской земли шагнули в бессмертие курсанты Подольских военных училищ, грудью вставшие на защиту столицы нашей Родины в грозном 1941 году.

В годы войны Вы мужественно, не щадя своей жизни, сражались за честь и независимость нашей Родины, за свободу и счастье советских людей.

В день славного юбилея примите нашу сердечную признательность за мужество и самоотверженность, проявленные Вами в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками, благодарность за ту неоценимую работу, которую Вы проводите по воспитанию юношей и девушек в духе советского патриотизма, беззаветной преданности социалистическому Отечеству.

Желаем Вам крепкого здоровья, долгих лет жизни, успехов в Вашей неутомимой деятельности на благо любимой Родины, во имя торжества идеалов коммунизма.

 

Подольский городской комитет КПСС.

Исполнительные комитеты Подольского, Климовского, Троицкого городских и Подольского районного Советов народных депутатов.

 

Городской комитет ВЛКСМ.

 

 

 

 

 

НА ГРАНИЦЕ АЗИИ И ЕВРОПЫ.

 

"Когда мы в огнемётной лаве решили всё отдать борьбе,

Мы мало думали о славе, о нашей собственной судьбе".

 

Выехали на фронт пассажирским поездом в середине мая командой в 10 человек. Распределяли нас, видимо, по алфавитному списку, т. к. у всех фамилии начинались на букву"Б". Старшим команды был Будылин, мой командир отделения по училищу. Он - кадровый служака, 1914 года рождения, пришел в училище с четырьмя секилями (треугольниками) на петлицах, т. е. в звании старшины.

Несколько дней поезд шёл по безлюдным степям Средней Азии. Вначале в стороне были видны величественные горы, находившиеся от нас в 50 км., но которые казались  совсем рядом. Так сближает расстояние чистый горный воздух.

На протяжении примерно 500 км. железная дорога идёт рядом с великой рекой Средней Азии под названием Сыр-Дарья. Был май месяц, еще весна, но в вагоне уже жарко и душно. Некоторые, в том числе и я, полезли на крышу вагона. Там ветерок, прохладно, хорошо видны окрестности. Опытные советовали - привяжи себя ремнём к вытяжной трубе вагона, а то уснёшь и свалишься, на фронт не доедешь. Я так и сделал, и действительно, уснул. Проснулся от грохота - проезжали мост через реку. Железные балки проносятся прямо над головой.

 

Было училище. Форма на вырост.

Стрельбы с утра, строевая - зазря.

Полугодичный ускоренный выпуск.

И на петлице - два кубаря...

Шёл эшелон по протяжной России,

Шел на войну сквозь мельканье берёз.

 

"Мы разобьём их, мы их осилим!

Мы им докажем!" - гудел паровоз.

 

Проехали вдоль берега Аральского моря, станция и город так и назывались "Аральск".  Ехали медленно. На многих станциях останавливались на неопределённое время, пропуская несущиеся на Запад воинские эшелоны. Подъехали к станции, расположенной на берегу реки Урал.

Эта река - единственное место в мире нереста осетровых рыб. В этих местах воевал и в этой реке погиб легендарный герой Гражданской войны Василий Иванович Чапаев, командир прославленной 25-й стрелковой дивизии. (Во время Отечественной войны эта дивизия участвовала в героической обороне Одессы).

Все побежали окунуться в реке. Некоторые поплыли подальше от берега. Я, конечно, уплыл дальше всех. Ведь я одессит и купался в самом Чёрном море! От берега уплыл метров 200, до середины реки - границы между Азией и Европой. Вдруг раздался паровозный гудок. Все начали плыть к берегу, выбегать на него, одеваться и бежать к поезду, до которого было метров 300.

Я стал плыть очень быстро, но силы свои не рассчитал и вскоре обессилел. Еле-еле плыву. Когда выбрался на берег, то последние купальщики подбегали уже к поезду. Начал быстро натягивать кальсоны (трусов и плавок тогда не было). От дрожи в руках кальсоны на мокрые ноги не надевались. А в это время поезд тронулся и медленно пошел. Тут меня затрясло. Бросив кальсоны, стал надевать брюки (летнее галифе). Они тоже по той же причине не одевались.

Ужасная мысль стояла в голове. Я могу отстать от команды. А командировочное предписание - единственный документ, удостоверяющий мою личность, и одно на всю команду, находится у старшего команды Будылина. А без документов меня могут признать дезертиром, и в трибунал.

Схватив всю свою одежду, ремень и ботинки с обмотками, я голым побежал на станцию к поезду, а он уже набирал скорость. Когда вбежал на перрон, то впереди себя видел уже последний вагон. В то время развлечений никаких не было и местное население приходило из ближайшего посёлка на станцию узнать новости, поглазеть друг на друга, т.е. народу на перроне было много. Грех-то какой! Господи, прости.

Мужчины смеялись до упаду, девушки отворачивались. Из последних сил я догнал заднюю площадку последнего вагона, где двое военных схватили меня за руки и втянули в тамбур. Минут пять, обессиленный, я лежал на полу тамбура, не имея сил подняться. Отдышавшись, оделся и пошел в свой вагон. Когда я бежал по перрону, все пассажиры высунулись из окон вагонов и смотрели на меня. И теперь, когда я проходил по вагонам, они хохотали и приветствовали меня.

Какое-то время люди приходили даже с передних вагонов только затем, чтобы посмотреть на меня. Сгорая от стыда, я скрылся на третьей полке, прикрывшись чемоданами. Вот так я спешил ехать на фронт. Если бы  я надевал одежду,  конечно, на поезд бы опоздал, и моя судьба в жизни сложилась бы совершенно иначе.

 

"Станции, как Новгородское вече.

Мир, где клокочет людская беда,

Шел эшелон, а навстречу, навстречу –

Лишь санитарные поезда...

В тамбуре, маясь на стрелках гремящих,

Весь продуваемый сквозняком,

Он по дороге взрослел, этот мальчик,

Тонкая шея, уши торчком".

 

 

ВОЛОГДА-БЕЖЕЦК.

 

«Из училищ с ускоренным выпуском

  Прибывали мальчишки бедовые

  Кубари из материи вырезав,

  Сапоги разминая кирзовые.

  Рядовые, по возрасту старшие,

  Называли сынками их мысленно

  И в минуты особенно страшные

  Берегли от осколков и выстрелов.

  Но парнишки в атаки суровые

  Шли всегда горячо и отчаянно...

  Нынче все они – седоголовые,

  Те, кто выжить сумели нечаянно».

 

В нашей команде были все из Москвы или из Подмосковья. Наш маршрут в Вологду, в штаб 2-й резервной армии, пролегал через Москву. Подъезжая к Москве, мы все договорились проведать своих родных и близких, а через два дня собраться в условленном месте. Мне идти было некуда, в Москве близких у меня не было, а мать и брат, как я знал по письмам, в это время были уже у отца в Караганде, где он был областным военным комиссаром, на генеральской должности.

Эти два дня я  гулял по Москве белокаменной, ночуя у Будылина. Он проживал на Таганке, в переулке Большой Факельный. Там же через улицу проживала и моя будущая жена Крупина Нина. Мы, возможно, не раз и встречались на улице, но ей тогда было 15 лет и на такую девчонку я, конечно, внимания бы не обратил. Через два дня все собрались и выехали в Вологду. Кстати, о судьбе Будылина. Он прошел всю войну, был ранен, награждён, дослужился до капитана. Уже после войны обучал молодых солдат бросанию гранат. И граната взорвалась в его руке. Он был сражён насмерть.

Из отдела кадров армии нас направили в 111-ю стрелковую дивизию второго формирования. 111-я стрелковая дивизия первого формирования была преобразована в 24-ю гвардейскую, и освободившийся  номер дали вновь формируемой дивизии. Дивизия формировалась на базе 50-й стрелковой бригады, воевавшей под Москвой и освободившей от немецких захватчиков город Яхрому.

Штат дивизии: 11634 человека, 60 орудий, 153 миномёта, включая и 50 мм, 255 пулемётов, 8977 винтовок, 2740 лошадей. В дивизии было три стрелковых полка и один артиллерийский полк. В каждом стрелковом полку три стрелковых батальона, рота автоматчиков, рота противотанковых ружей, батарея 76 мм орудий, противотанковая батарея из 45 мм орудий, сапёрная рота, рота связи, взвод химзащиты, музыкантский взвод, медицинские и тыловые подразделения (службы и склады). В артиллерийском полку было 24 орудия калибра 76-мм и 122-мм. В дивизии были отдельные батальоны - разведывательный, сапёрный, связи, учебный, санитарный, а также дивизионы - противотанковый и зенитно-артиллёрийский.

Кроме того, в дивизии были рота химзащиты, отдел контрразведки "СМЕРШ" со штатом 25 офицеров (один уполномоченный НКВД на каждый батальон или дивизион), военная прокуратура, военный трибунал, редакция газеты "Вперёд" и типография, полевая почтовая станция с отделением военной цензуры (прочитывали личные письма), полевое отделение госбанка, полевой хлебозавод, ветеринарная служба с лазаретом. Штаб дивизии и политотдел находились в городе Бежецке, а полки, отдельные батальоны и дивизионы, другие подразделения располагались в близлежащих деревнях.

В Бежецке до совершеннолетия жил единственный сын двух больших поэтов Гумилёва и Ахматовой - Лев Гумилёв. У мамы не было времени воспитывать сына, и он жил у бабушки в Бежецке.

Поэт Николай Гумилёв был безвинно расстрелян чекистами в 1921 году. Когда в 1937 году в камере на Лубянке Льву объявили, что он осужден Особым Совещанием на 10 лет лишения свободы, Лев спросил: "За что?" Прокурор ему ответил: "Вы опасны, потому что грамотны". Лев отбывал наказание на Беломорканале, потом в Норильске. Последний раз он был осуждён в 1949 году по Ленинградскому делу, по которому было осуждено к смертной казни 200 высших партийных и советских работников, в том числе секретари ЦК КПСС Кузнецов и Вознесенский. После смерти Сталина все они посмертно были реабилитированы. Это чудовище Сталин питался только рекой крови.

 В стихотворении  "Реквием" Анна Ахматова  написала:

 

 "Звёзды смерти стояли над нами,

И безвинная корчилась Русь,

Под кровавыми сапогами

И под шинами чёрных "марусь".

 

 

532-й СТРЕЛКОВЫЙ ПОЛК.

 

Справка из военной энциклопедии: «Стрелковый полк организационно входит в состав стрелковой дивизии. Небольшое количество отдельных стрелковых полков включались непосредственно в общевойсковые армии и фронты. К началу войны по штату на апрель 1941 года полк состоял из 3 стрелковых батальонов, 3 батарей (артиллерийской, миномётной и противотанковой), отдельных подразделений боевого обеспечения и тыла. Всего3200 человек,160 пулеметов,12 пушек калибра 45 мм,6 пушек кал.76мм, 18 миномётов калибра 82 мм.

 На заключительном этапе войны, в 1945 году, помимо перечисленного, в полку было две роты автоматчиков, взвод крупнокалиберных зенитных пулемётов, 27 противотанковых ружей, 6 пушек калибра 57 мм. Полоса наступления стрелкового полка достигала 700 – 2500 метров по фронту, в обороне 3–5 км. по фронту».

 На пополнение формирующийся дивизии личный состав прибывал группами и в одиночку, как командный, так и рядовой состав, в основном из запаса или из госпиталей после излечения от ранений. Кадровых, т.е. служивших в армии до войны, были единицы. Поступало вооружение, снаряжение, боеприпасы, автомашины, повозки, лошади, продовольствие, фураж.

Я был определен в 532-й стрелковый полк. Про этот полк и 111-ю дивизию напишет после войны Константин Симонов в своей трилогии "Солдатами не рождаются". Только он изменит номер полка - 332.

Некоторое время я пробыл на должности командира огневого вз­вода батареи 45-мм противотанковых пушек. Здесь снова встретился с лошадьми. Батарея была на конной тяге. Каждую пушку везли две лошади. Но лошади были монгольские - не прирученные, дикие и свирепые. Обращаться с ними было одно мучение.

При подходе к ним они скалили зубы, старались укусить, вставали на дыбы, брыкались ногами, падали на землю в неукротимой ярости. Я и близко боялся к ним подходить. Но что поделаешь - российских лошадей не хватало. Только строевые лошади (под седло) для офицеров батареи были российские. У меня тоже была верховая лошадь, но из-за давности времени в моей памяти она не сохранилась.

Офицеры истребительно-противотанковой артиллерии находились на особом положении. Они получали повышенный (полуторный) оклад денежного содержания, на левом рукаве гимнастёрки носили специальный знак-ромб из чёрного сукна с красной окантовкой, на котором было вышито золочеными нитками изображение двух перекрещивающихся стволов артиллерийских орудий.

Затем, не помню уже, почему, я был командиром огневого взвода 82-мм миномётов и, наконец, стал командиром взвода 50 мм миномётов 2-й стрелковой роты 1-го стрелкового батальона.

Так, волей обстоятельств и судьбы, я попал в настоящую пехоту. А пехота на войне - царица полей. Теперь мне первым придется идти вперёд и освобождать нашу землю от немецко-фашистской нечисти. Все остальные будут за мной.

Вес ротного миномёта - 9 кг. Он носится бойцом за плечами на лямках. Вес мины - 800 гр., дальность стрельбы –

1 км. К каждому миномёту боекомплект в шесть ящиков (лотков), в каждом ящике 6 мин.

Парадокс заключался в том, что в своём Подольском артиллерийском противотанковом училище мы миномёты совершенно не изучали, и я впервые увидел боевой миномёт, прибыв в полк. Хуже того, когда прибыл в свой миномётный взвод, помощник командира взвода старшина доложил мне, что во взводе 30 бойцов и 4 миномёта, но два миномёта из-за неисправности к стрельбе не годны. Ничего себе! А воевать-то как?

Началась боевая учёба и сколачивание подразделений. Учёба проводилась, главным образом, в поле, в любую погоду. Занимались от зари до зари, по 15-16 часов в сутки.

В поле, на лесных полянах бойцы ползали по-пластунски, делали перебежки, окапывались и маскировались, изучали устройство винтовки, гранаты, орудий, миномётов, противогаза, учились ориентироваться на местности. Кроме того, проводились политзанятия, строевая подготовка, ночные тревоги, марши с полной выкладкой, несли караульную службу.

К концу учебного дня люди буквально валились с ног. К тому же и питание было недостаточное. Но никто не роптал, все понимали, что на фронте еще труднее, и что к преодолению трудностей надо готовиться заранее, в тылу. Не было только боевых стрельб. Боеприпасов было мало. Их катастрофически не хватало на фронте. И стрельбу из миномёта мы освоили только теоретически.

Правда, был один такой случай. Мой взвод находился в карауле. В числе охраняемых объектов был и склад боеприпасов полка. Я был начальником караула. Часовой у этого склада, мой подчиненный, обратился ко мне с предложением украсть из склада один ящик с минами для 50 мм миномёта и пострелять из него. Я согласился.

Ящик, а в нём было 6 мин, вынесли со склада и спрятали в лесу. На другой день я повёл свой взвод на занятия километров за пять от деревни, где мы располагались. Там и произвели стрельбу. Причём специально целились минами в речку. Несколько мин легли в цель. Оглушённую взрывами рыбу мы подобрали и, на радость всем, сварили уху. Умельцев и советников, как варить уху, было много.

К этому времени страна находилась на краю гибели. Немцы наголову разбили нашу кадровую армию. Только во втором полугодии 1941 года они взяли в плен 4 миллиона наших бойцов и командиров. Ими была оккупирована важнейшая Европейская часть страны, лучшие сельскохозяйственные земли и главные промышленные города. У нас срочно формировалась новая армия. Произвели тотальную мобилизацию. Военкоматы призывали в армию даже тех, кто раньше не подлежал призыву на военную службу по медицинским показателям.

Так, в нашей наспех формируемой дивизии оказался взвод бывших председателей колхозов, с которых сняли броню от призыва в армию. В нашей роте было отделение бойцов (10 человек), болевших куриной слепотой. С наступлением темноты они ничего не видели. Командир роты считал их симулянтами. На учении он приказал этому отделению с винтовками наперевес бежать в атаку с криком "ура". А впереди было озеро с низким берегом. Так эти орущие во всю глотку бойцы в озеро все и плюхнулись. Как они еще не перекололи друг друга штыками? Только после этого командир роты поверил, что эти люди в темноте не видят. Эта болезнь возникает вследствие недостаточного питания и физического утомления.

Следствием тотальной мобилизации явилось то, что в роте был один боец с шестью пальцами на руке, несколько человек были кривые на глаз. С десяток человек были уголовники, выпущенные из тюрьмы с условием, что они пойдут на фронт. Один солдат был с бесноватыми глазами, видимо, психически больной, и командир роты при инструктаже суточного наряда по роте предупреждал дежурного по роте следить за ним, чтобы он ночью не передушил офицеров. Был и один цыган, про которого говорили, что у него недолеченный сифилис. Все старались держаться от него подальше.

Я-то мечтал, что по окончанию военного училища буду щеголять в блестящей и скрипучей двойной кожаной портупее со свистком, кобурой на поясе и со шнурком для пистолета. Ничего этого не было! Всем нам, произведенным в командиры Рабоче-крестьянской Красной армии (слово офицер тогда еще не употреблялось), вместо положенных шерстяного обмундирования, фуражки, хромовых сапог и кожаного портупейного снаряжения выдали, к моему глубокому огорчению, обмундирование и обувь рядового состава военного времени и уже бывшие в употреблении: хлопчатобумажные гимнастёрку, брюки-галифе и пилотку.

Причём на гимнастёрке на левом боку была небрежно заштопанная дыра. Видимо, она попала ко мне от раненного в живот воина. Более того, вместо сапог выдали солдатские ботинки с обмотками. (Длина обмотки - I метр). Поясной ремень дали брезентовый. На рукавах гимнастёрки я нашил опознавательный знак младшего лейтенанта - красный угольник с золотой полоской (шеврон), а на петлицах поместил вырезанные из консервной банки по одному кубику. Довоенных рубиновых кубиков с золотистой металлической окаёмкой не было. Но и это еще не всё. Когда прибыл в стрелковый полк, то вместо положенного по штату личного оружия - пистолета марки "ТТ" (образца 1930 года,  ёмкость магазина - 8 патронов), о котором мечтал каждый наш выпускник, мне выдали кавалерийский карабин. Командир нашей роты был вооружён револьвером системы "наган", и только командир батальона, в подчинении которого было 700 бойцов, имел пистолет "ТТ". Красноармейцы моего взвода были вооружены трёхлинейной винтовкой, конструктора царского генерала Мосина, образца 1891 года, вес её 4,5 кг, длина 123 см, а со штыком (съёмным)- 166 см, пуля летит на 4 км, а её убойная сила на 2 км. По времени пользования эта удобная и безотказная в обращении винтовка пережила на 70 лет все другие образцы личного стрелкового оружия.

Перед выездом на фронт нам всем выдали пластмассовый индивидуальный цилиндрик черного цвета с завинчивающейся крышкой, где на свернутой в трубочку пергаментной бумажке указывалась моя фамилия, имя и отчество, год и место рождения, воинское звание и адрес семьи или родственников - т. е. данные для извещения на случай смерти. Этот медальон носился в маленьком поясном карманчике брюк.

 

Ботинки мои

Да с обмотками,

Молодые пехотинцы -

Первогодки мы

С двухметровыми

Да голенищами,

На фронт –  здоровыми

Мы едем тыщами.

А с одной ногой

Да на двух солдат,

Уже когда домой

Едем мы назад….

 

Пришло время ехать на фронт. Для перевозки стрелковой дивизии потребовалось 18 железнодорожных эшелонов по 30 вагонов в каждом. Ехали в товарных вагонах-теплушках с надписью: «20 человек - 8 лошадей». В вагонах - люди и лошади, на платформах — орудия и повозки. Маршрут следования со станции Бежецк до станции Селижарово Калининской (ныне Тверской) области.

 На крышах вагонов - в голове поезда, посредине и в хвосте - зенитные пулемёты, чтобы стрелять по атакующим самолётам противника. По обе стороны вагона оборудованы двухэтажные нары. По совету опытных воинов офицеры роты (6 человек) расположились на нижних нарах, а на верхние нары положили всё имеющееся у нас оружие: миномёты, винтовки, лопатки, бинокли, противогазы. Это для того, чтобы предохраниться сверху от обстрела пулями авиационных пулемётов.

Больше полвека прошло, а одна картина до сих пор хранится в моей памяти. На каком-то полустанке эшелон остановился, а перед нашей тёплушкой (дверь её была открыта), метров за 50 от нас, во дворе дома играется парень с девушкой. Они обливали друг друга водой и смеялись. В конце концов, парень девушку поймал и начал целовать. И тут моё сердце пронзила ноющая боль - я еду на фронт, где могут убить или искалечить, а я еще ни одну девушку не обнимал и не целовал. Конечно, этими мыслями я ни с кем не делился.  

 

 

«Пехота – это когда сто верст прошел и еще идти охота».

ФОРСИРОВАННЫЙ МАРШ.

 

Ты жизнь свою связал с пехотой,

Ни сна, ни отдыха не знал,

И со второй стрелковой ротой

Почти полмира прошагал.

 

С тобой судьба ходила рядом,

Всегда от смерти берегла,

Твои контузии и раны

Зарубцевала, как могла.

 

 

В сорок втором мы воевали,

В боях учились воевать,

Тогда наград нам не давали,

Считали – не за что давать.

 

Выгрузились из эшелона на станции Селижарово. Походным порядком, форсированным маршем дивизионной колонной двинулись по лесной дороге, на юг, ко Ржеву.

Готовилась Ржевско-Сычёвская операция. Шли быстро. Было жарко, проходили по 40-45 км в день. Шли солдаты и молодые, по 18 лет, и старые по 45 лет.  Шли пропыленные, потные, уставшие. Солнце побелило их брови и гимнастерки. Шли не на отдых, а на смертельный бой. О чём думал он - этот идущий не в ногу солдат?   О предстоящем сражении и о своей судьбе? Или о том, что хорошо бы присесть и поспать, хотя бы сидя, минут тридцать? О глотке холодной воды? О ребятишках, оставшихся дома? Но надо идти, командиры покрикивают, в тылу стучит машинкой трибунал. И он хоть и через силу, но идёт под тяжким грузом вооружения и снаряжения.

Это только в кинофильмах, где консультанты - не воевавшие полковники и генералы, показывают, что солдаты в походе идут строем, шагают в ногу, на ногах у них сапоги, на голове фуражка, а на плече лишь одна винтовка и больше ничего.

В жизни всё было по-другому. Солдаты в ботинках с обмотками и с пилотками на голове идут по дороге толпой, вразброд и не в ногу - так легче идти на длинное расстояние.

В первый период войны автомашин было мало, и пехота всё несла на своих плечах. В роте была лишь одна пароконная повозка, которая везла ротное имущество - котёл для варки пищи и запас сухих дров для костра (походных кухонь у нас не было), запас продовольствия, запасного обмундирования, обуви и многое другое, а также тех, кто в пути занемог и не мог идти.

В большинстве своём люди, призванные из запаса, не были подготовлены к длительным переходам. Неопытные натирали ноги до волдырей, да и с обмотками было не просто. Туго обмотаешь ногу - икры болят, нельзя идти; ослабишь - обмотки сползают.

Пехотинец на войне нес на себе винтовку и 30 патронов в двух подсумках на поясном ремне, гранаты РГД (наступательную) и Ф-1 (оборонительную-"лимонку"), шинель в скатке, стальную каску, противогаз, малую сапёрную лопатку, котелок, флягу с водой, в вещевом мешке за спиной на лямках - неприкосновенный запас продовольствия (НЗ), медицинский пакет, личные вещи, принадлежности для бритья. В кармане - носовой платок, ложка, перочинный нож, кресало и трут для курева. О кресало (камень) бьют кусочком железа, возникает искра, воспламеняет трут (техническая вата), и от тления его солдат прикуривает самокрутку (козью ножку) из табака или махорки (папиросы и спички имели только офицеры).

Но к этой полной выкладке солдаты еще несли в руках или на плече разобранные части станкового пулемёта или ручной пулемёт, патроны к ним в железных коробках, противотанковое ружьё (его несли двое солдат), большую сапёрную лопату, кирку-мотыгу, топор, поперечную пилу, лом.

Когда копаешь окоп полного профиля (глубина I метр 20 см), то легко снимается первый и второй штык земли. Дальше копать слежавшуюся землю,  не говоря уже о каменистой, надо с применением кирки или лома.

 

«Все, кто в армии служил в пехоте,

Знают, в ней, не как в других войсках, -

Рядовой боец несёт в походе

Всё хозяйство на своих плечах.

 

Вещмешок, да скатка, да лопата,

Каска, котелок, противогаз,

Автомат, патроны, да гранаты,

Фляга, ложка, сухарей запас.

 

Бинт, да вата, если будешь ранен

Перевяжешься, наложишь жгут,

Да еще пенал в грудном кармане

С адресом твоим, если убьют...

 

Воин шёл в дыму, в пылу сражений,

В слякоть, в зной и в дождь, и в снегопад

С полным, двухпудовым снаряженьем

С полной выкладкой солдат».

 

На второй день марша отдельные не выдерживали взятого темпа и нагрузки, кто-то спал на ходу, кто-то падал в обморок. Некоторые натёрли ноги и хромали. Командиры всех степеней нервничали, кричали, матерились. Один солдат после небольшого привала (15 минут) не захотел подняться, несмотря на приказания его командиров отделения и взвода. Подошел командир роты и дважды выстрелил из нагана в землю возле его уха. Побледневший солдат молча встал и пошел вместе с другими.

Во время войны мне много приходилось шагать по фронтовым дорогам, однако этот первый марш был наиболее трудным и напряжённым, шли молча, сосредоточенно. Я всматривался в лица моих бойцов. На них отражалось крайнее физическое утомление и близкое к бесчувствию равнодушие. Идущий с взводом москвич, комсомолец, 1922 года рождения (за давностью времени забыл его фамилию) начал громко и торжественно скандировать в такт своей ходьбы известную революционную песню германских коммунистов:

 

 

"Мы шли под грохот канонады,

Мы смерти смотрели в лицо.

Вперёд продвигались отряды

Спартаковских смелых бойцов...".

 

На него сзади "шикнули" и он замолк. Такая бравада хороша была на сцене, а в жизни она в такой обстановке показалась неуместной.

Я нёс свой карабин и еще винтовку ослабевшего бойца из своего взвода. Шел и удивлялся. Как это у меня - городского жителя сил больше, чем у сельского парня, с раннего детства привыкшего к физическому труду? Объяснялось это тем, что я был командиром, и возложенная на мои плечи командирская ответственность придавала мне больше сил, чём другим, а внутренних сил, не проявляющихся в обычных условиях, у человека очень много.

Бойцам моего миномётного взвода было ещё тяжелее, чем стрелкам. Помимо винтовок и всего прочего они несли ротные миномёты (9 кг.) и ящики (лотки) с минами (7 кг.). 50-мм миномёт был конструкции Шавырина. Он же сконструировал и другие миномёты, бывшие на вооружении нашей армии - 82, 107, 120, 160, 240-мм.

В пехоте труднее всего, да и опаснее было лейтенанту-командиру взвода, в подчинении у которого 30-40 солдат. Лейтенант первым поднимается в атаку, поднимает других и первым бежит вперёд под смертоносным роем летящих навстречу пуль и осколков.

После боя или похода солдаты  спят, тесно прижавшись друг к другу (чтобы  теплее было на холодной земле), а лейтенант всё бегает, хлопочет о боеприпасах, вооружении, снаряжении, о раненых и больных, участвует на инструктажах, совещаниях и т. п. Ночью он тоже, как правило, не спит, проверяя караульную службу часовых на постах или будучи дежурным, по роте или батальону.

Больше всех лейтенанты-пехотинцы подвергались на войне сильнейшему физическому и психическому перенапряжению и потому многие из них ушли из жизни сразу после войны, не оставив никаких воспоминаний о пережитом. И сейчас, спустя более 50-ти лет после Победы, они уже в жизни почти не встречаются.

 

«Инкубаторные,

Желторотые,

После выпуска –

С ходу в бой.

Ваньки взводные,

Кольки ротные,

Всех Вас вижу перед собой.

 

Кубари,

Белой ниткой шитые,

Амуниция без прикрас,

Но басами,

Покамест жидкими,

Отдаем боевой приказ.

 

И воююем, как  совестью велено,

Не за славой личной гонясь,

А солдаты,

Нам лично вверенные,

И мудрее, и старше нас.

 

И пускай за чьи-то оплошности

Виноватят нас без вины,

Но мы лямку тянем,

Как лошади

Ломовые

В упряжке войны».

 

В пути перешли вброд нашу великую реку Волгу. Здесь её ширина была 10 метров. А у устья ширина её достигает более двух километров. Длина её-3530 км.

Разверзлись «хляби небесные».Ночевали в лесу под мелким дождём, постелив под себя ветки от кустарников и деревьев. Плохо, очень плохо, когда целую ночь тебе за воротник на шею стекают противные капли дождя. Отяжелела шинель, промокла пилотка. Потом промокшим приходилось идти по скользкой грязи, широко расставляя ноги, чтобы не упасть. От недосыпания тяжело в голове. Воздадут ли потомки за наши муки?

 

«Когда пройдешь путем колонн

В жару, и в дождь, и в снег,

Тогда поймешь, как сладок сон,

Как радостен ночлег.

 

Когда путем войны пройдешь,

Еще поймешь порой,

Как хлеб хорош и как хорош

Глоток воды сырой»

 

 

НА ПЕРЕДОВОЙ.

 

Приближаемся к передовой линии фронта. Ночами на горизонте виделись грозные зарева пожаров. Всё явственнее стал слышаться тяжёлый гул  артиллерийской канонады. Это работал Молох, пожирая свои жертвы.

 Не доходя несколько километров до передовой, навстречу нам стали попадаться легкораненые. Они шли нескончаемой вереницей по обочине дороги. Кто идёт хромая, опираясь на плечо товарища, а у него рука на перевязи, кто опирается на винтовку, повернутой дулом в землю. Кто сверху наполовину обнажен и вся грудь в бинтах с большими кровавыми пятнами. Кто с обвязанной бинтами головой с узкой щелкой для одного глаза. На нас они не смотрели, им все уже было ясно, опасность была уже позади. Видя все это, читаю всё нарастающую тревогу на лицах идущих рядом моих бойцов. Что ждёт впереди каждого из нас?

Ночью наш стрелковый полк в темноте сменил какой-то другой ст­релковый полк. Утром я осмотрелся. Перед нами была нейтральная полоса, которая вначале понижалась, там протекал широкий ручей, потом поднималась и на ней нечётко просматривалась передовая немецкая траншея, до которой было около километра.

Как стало известно от разведчиков, у немцев была исключительно сильная оборона переднего края. На протяжении одного километра обо­роны по фронту 3-4 закопанных в землю танка, малокалиберные скорострельные пушки в орудийных замаскированных окопах, 5-6 пулемётных дзотов, 4—5 блиндажей для укрытия личного состава от обстрела с крышей в три наката брёвен. Траншеи и ходы сообщения сооружены в полный рост, перед окопами в три ряда колючая проволока и минные поля. За первой траншеей на некотором расстоянии находятся вторая и третья такие же укреплённые траншеи.

Наша траншея была выкопана только по грудь, и днём мы ходили по ней, пригибаясь, т. к. немцы периодически постреливали по нам пулемётным огнём (за исключением времени принятия ими пищи). Ни проволочных заграждений, ни минных полей перед нашей траншеей не было. Только на ночь выставлялось вперёд метров на 100 от траншеи боевое охранение - стрелковое отделение из 7-8 бойцов во главе с сержантом и с ручным пулемётом.

Слабое инженерное обеспечение нашей обороны объяснялось тем, что наши войска по настоянию Сталина беспрерывно пытались наступать на город Ржев, отстоящий от нас километров на пять. Ржев - небольшой районный город, но он приобрел важное стратегическое значение как узел железнодорожных и шоссейных путей и с мостом на высоких и крутых берегах Волги.

Ржев (как город известен с 1216 года) ближе всех находился к Москве - 250 километров. Это 6 часов хода танками или 25 минут полёта самолётом. Немецкие самолёты вылетали бомбить Москву, где находился Сталин, именно с Ржевских аэродромов. В Ржев приезжал сам Гитлер поддержать свои войска отразить атаки русских. Он говорил своим эсэсовцам: "Ржев-трамплин для прыжка на Москву. Ржев надо удержать любой ценой. Потеря Ржева будет равна потере половины Берлина».

Итак, я - фронтовой офицер или, как говорили тогда, "Ванька взводный. Меньше взвода не дадут, дальше фронта не пошлют". Это значит - вместе с солдатами. Это значит - все начальники над тобой, и именно ты первым исполняешь все то, что решил Верховный Главнокомандующий, командующий фронтом, армией, командиры корпуса, дивизии, полка, батальона, роты. Ты - впереди всех и ты - самое уязвимое звено в армии.

Став в семнадцать с половиной лет командиром взвода на фронте, я приобрёл реальную власть над тридцатью людьми, которые все были старше меня, а некоторые и вдвое. А один красноармеец во взводе, двадцати двух лет от роду, был женат и имел уже двух детей.

А что такое реальная власть над людьми на фронте? Это право распоряжаться их жизнью и смертью.

Если мне не понравились действия или высказывания моего подчинённого, я имею право заставить его переделать, исправить, сделать замечание в виде нравоучения. При более тяжком проступке я имею право определить ему принудительные работы, допустим, 5 нарядов вне очереди или дисциплинарный арест на 5 суток под стражей на гауптвахте. По уставу любое приказание командира подчинённый обязан выполнить беспрекословно, точно и в срок. За неисполнение приказания он может быть привлечен к уголовной ответственности судом военного трибунала.

В  боевой  обстановке  мне, как командиру, вообще были  предоставлены неограниченные  права. В  случае  невыполнения  приказания, я  имел право  в  боевой  обстановке  на  месте  застрелить  провинившегося  без предупреждения, без  следствия, без  суда. Так  же  могли  поступить  и  со мной  вышестоящие  командиры. Правда, к  такой  мере  мне  ни  разу  прибегать  не  пришлось, но  предпосылки  к  этому  были.

Мне  на  фронте  было  очень  трудно  из-за  своего  несовершеннолетнего  возраста. Ведь  психологическое, да  и  физическое  развитие, а  так же осмысление  себя  как личности, начинается  с  21-го  года. В  царское  время  в  армию  призывали  по  достижении  21-го  года. Да  и  при  Советской власти  призыву  в  армию  и  на  флот  подлежали  по  закону  с  20-ти  лет,  и  только  те, кто  имел  законченное  среднее  образование,  призывались  с 18  лет. Я  же  в  боевом  строю  оказался  раньше, чем  достиг  совершеннолетия.

 

"В  военных  буднях  мы  так  и  не узнали:

Меж  юностью  и  детством  где  черта?

Нам  в  сорок  третьем  выдали  медали

И  только  в  сорок  пятом  паспорта".

 

В  военное  время  в  тылу, да  и  на  фронте, питание  было  недостаточным как по количеству, так и по качеству. А ведь именно в этом возрасте организм физиологически растёт. Если добавить к этому систематическое недосыпание, психические и физические перегрузки, которые не все способны  переносить, постоянное пребывание на свежем воздухе, нахождение все время на людях, то можно представить себе, в каком я и мои  сослуживцы  находились  нервно-психологическом  стрессе.

И  сейчас, спустя  многие  десятилетия, я  не  могу  без  щемящего  волнения  смотреть  на  восемнадцатилетних  солдат-новобранцев. В  каждом из  них  мне  видится  моя  неповторимая  боевая  юность.

 

«Мальчишки

В  лейтенантских  погонах,

В  атаки  водившие  взвод, -

Это им  в  42-м  доверил

Страну  защитить  народ.

Молодеют  теперь  генералы, полковники,

Когда  форму  наденут  свою,

Когда  на  груди  засверкают  награды,

Добытые  кровью  в  бою.»

 

На  фронте  все  мы  были, в  основном, молодые  и  отличались  жаждой пострелять  из  стрелкового оружия - пистолета, винтовки, пулемёта. С пользой  или  без  пользы, но  руки  тянулись  к  оружию,  если  появлялась цель, а  то  и  просто  бесцельно. Не  сосчитать, сколько  было  впустую  истрачено  патронов  по  воздушному немецкому  разведчику "Раме". Стреляла  вся  передовая  и  те, кто  был  во  фронтовом  тылу. А  ему  хоть  бы  что, т. к. самолёт  снизу  был бронирован.

  Особый  интерес  вызывала  стрельба  ночью из  ручного  пулемёта трассирующими  пулями - вверх  устремлялась  светящимися  точками  пунктирная  линия. Около  ручных  пулемётов  на  дне  окопа  всегда  была  горка  выстрелянных  гильз.

А в  одном  месте  в  земляную  стенку  окопа  были  вбиты  гильзы, обозначающие  шляпками  надпись "Ленин-Сталин-Коммунизм". Ночью  над  вражеской  траншеей, сменяя  одна  другую, взлетали  осветительные  ракеты. Их у немцев  было  много, ведь  на  них  работала вся  Западная  Европа. Их  мертвенно-бледный  неестественный  свет  вырывал  из   тьмы  изрытое  воронками  поле, подбитый  танк  с  поникшей  пушкой, ряды  колючей  проволоки. Мы  знали: впереди  проволоки - минное  поле, зловеще  ждущее  своего  часа.

Опытные  солдаты, побывавшие  на  Гражданской и Финской  войнах, принимавшие  участие в боевых действиях  на  Хасане  и  Халхин-Голе,  учили: свистнула  пуля - не  бойся. Это  не  твоя. Ту, что  летит  в  тебя, не  услышишь. Разорвался  снаряд - ложись в  образовавшуюся  воронку  и  смело  веди  огонь  по  противнику. Второй  снаряд  в  это  место  уже  не  попадёт. Ранили  тебя  в  живот – говори врачу в медсанбате, что ранение получил не более 6 часов назад. В результате ранения через 6 часов в животе возникает воспалительный процесс, прекратить который врач не в силах и поэтому операцию ввиду бесполезности делать не будут. Перед атакой надевай чистое бельё. При грязном белье пуля или осколок втягивают в рану грязные куски ткани, в результате чего возникает длительный воспалительный процесс с неизвестным исходом.

 

 

ПРИКАЗ  № 227

 

Верны сердечному порыву,

Одной повязаны судьбой,

Не подлежащие призыву,

Ребята уходили в бой.

 

За год до совершеннолетия,

Где обманув, где упросив…

И погибали на рассвете,

Как мотыльки в расцвете сил.

 

По всему чувствовалось, что скоро, на днях, мы перейдём в наступление. На эту тему были совещания командного состава, инструктажи, проверки, партийные и комсомольские собрания. Всему личному составу полка, повзводно, зачитали приказ Наркома Обороны № 227 "Ни шагу назад".

 Тем, кто не воевал, в особенности людям молодым, знающим о войне лишь по книгам и воспоминаниям старших, вероятно, не так просто понять, что значил в ту пору для войск Красной Армии приказ № 227.

Тем более, что большинство книг о войне написано в Советское время по методу социалистического реализма, то есть писать не о том, что было на войне, а о том, что должно было быть. Писать только о положительном и ни в коем случае об отрицательном.

Летом 1942 года (пошёл второй год войны) под бешеным напором врага наши войска беспрерывно отступали на Восток, особенно на Юге. Некоторые части оказывали сопротивление, другие вообще беспорядочно бежали, бросая оружие и военную технику. Немцы вышли к Дону, заняли Ростов-на-Дону, Воронеж, Крым, устремились к Волге, к Сталинграду.

Обстановка требовала принятия решительных мер. И вот тогда в войска поступил суровый и грозный приказ с категорическим выводом: "Отступать дальше - погубить Родину! Стоять насмерть! 3а отступление без приказа - расстрел на месте!"

В связи с этим командиры и политработники выступали перед личным составом о роли дисциплины в бою, о необходимости беспощадной борьбы с трусами и паникёрами, разговор с которыми короткий - расстрел на месте. Тот, кто попытается дезертировать, бежать с поля боя, будет задержан и расстрелян без суда заградительным отрядом, стоящим в оцеплении за нашей дивизией.

Личному составу зачитывали статью Председателя Военной Коллегии Верховного Суда СССР генерал-полковника юстиции В. В. Ульриха, помещённой в печатном органе Наркомата обороны СССР, в газете "Красная Звезда", под названием "Истреблять на месте трусов и паникёров". (Впоследствии мне лично придётся познакомиться с автором этой статьи во время учёбы в Военно-юридической Академии в Москве).

«Лозунг наш — довольно отступленья!

Побежавшему - позор и стыд!

Родина такого преступленья

Никому вовеки не простит!

Смерть тому, кто убежал, кто сдался!

Дезертиру - порцию свинца!

Если даже ты один остался,

Всё равно, сражайся до конца!»

 

Наше поколение 20-30 годов, ради строительства, как мы полагали, самого справедливого общества на земле — социализма, ради благополучия и счастья будущих поколений советских людей, готово было на смерть и шло на смерть, совершив бессчётное число подвигов, преодолев неимоверные жизненные трудности и страдания.

Сейчас пытаются конкретизировать лозунг: "За Родину! 3а Сталина!" Не за человека с трубкой во рту, не за конкретного вождя умирали миллионы людей в бою. Это был символ, тождественный пониманию Родины.

Были еще слова, поднимавшие людей в атаку: "Коммунисты, вперёд!" И коммунисты поднимались и шли первыми навстречу огненно-свинцовому ливню. На фронте единственной "привилегией" коммунистов было - идти впереди атакующих и прикрывать  отступающих  товарищей. И  это  правда, как  правда  и  то, что   во  время  войны  среди  коммунистов было  немало подлецов и доносчиков, которые спасали   свою  шкуру, отсиживались   в  тылу, оставляли  товарищей   в  беде.

Война  унесла  много  хороших, честных  и  порядочных  людей. Дрянь же людская   вся   осталась  живой   и  невредимой. Они-то  после   войны  и  полезли  вверх, занимая   лучшие  места  и  должности. Они-то,  в  конце концов, и  привели  к  тому, что  идея  социализма  оказалась  опороченной  и  могучий  Советский  Союз  распался.

 

 

ФРОНТОВЫЕ  БУДНИ.

 

«Нас не учили,

Как под танк бросаться,

И вражью амбразуру грудью как закрыть,

И на врага живым тараном мчаться.

Но нас учили

Родину любить.»

 

Наступили  фронтовые  будни. Дни  проходят  медленно, однообразно. Ночью  один  командир  взвода  не  спит-дежурит, проверяет часовых - наблюдателей  и  дежурные  расчеты  у  пулемётов. Среди  ночи  раз  или  два  проверит службу  часовых  командир  роты  или  его  заместитель. Всё   время  ты   в  напряжении, хотя   внешне   это  и  не   видно. Всё   время   в  голове  мысль - ты   в  зоне повышенной   опасности  для  жизни. Будь  начеку. Не  расслабляйся.

Вдруг  внезапный  артиллерийский  обстрел  наших  окопов. Видимо, противник  почувствовал  нашу  подготовку  к  наступлению. Снаряды  рвутся   вокруг. Кого-то  уже  ранило. Он  кричит   о  помощи. Сержант-санинструктор  выходит  из  нашей  землянки  для  оказания  первой  помощи.

Крыша   землянки  жиденькая, всего   в  два  наката  тонких  брёвен. Земля от  разрывов  дрожит, сыплется  сверху. Запахло резким, специфическим запахом, какой-то  химической   гадостью. Сумбур  в  голове. И  страх, страх. Даже  не  страх, а  ужас. Непреодолимый, животный. Тело  сотрясает  мелкая  дрожь, иссохлись  губы, сердце  бешено  стучит, ноги  стали  словно  ватными.

Одна  единственная  мысль    гвоздём  сидит  в  сознании, если  немецкий   снаряд  прямым  попаданием  угодит   в  нашу  землянку (крыша  ему  не помеха), то  не  то  что  убьёт, а  испепелит, превратит   ни во что. И  самое  ужасное, что  ведь  если  разобраться, то  я  сам   этого  захотел, пошел   в  армию добровольно.

Огонь  по  нашей  передовой  усиливается  до  шквального. Нервы  дрожат, как  натянутые  струны. Даже  сейчас, спустя  много  лет, память  с  поразительной  отчётливостью  воскрешает  всё, что  я  испытал  тогда  при  первом  для меня  артиллерийском  обстреле.

Смотрю  на  своих  товарищей. Лица  побледнели, губы  сиреневые. У  всех  в глазах  мольба: жить! При  каждом  близком  разрыве  мы  втягиваем  головы  в плечи  и  прижимаемся  к  земляным  стенкам, как  будто  это  может  спасти. Особенно  донимает  наша  беспомощность. Ведь  мы  ничего  не  можем  предпринять, чтобы  предотвратить  это. А  подобное  ожидание  смерти  не свойственно  человеку. Наконец  артналёт  внезапно, как  начался, так  и  кончился. Слава  Богу! Мы  живы. Лица  светлеют. Жизнь  продолжается.

Не меньше фашистов досаждала нам в этой болотистой местности всякая паразитическая тварь кровососущая – комары, гнус и всякая мошка, тучами носившаяся над нами, облеплявшая лицо, руки. От них не спасал даже дым от костра. Сколько проклятий, отнюдь не литературных, было произнесено в их адрес. « Черт бы побрал этого Ноя, зачем он взял с собой в Ковчег этих треклятых комаров?», - произнес пожилой солдат, наводчик миномета. « А кто такой Ной, и что это за ковчег?», - спросил молодой солдат комсомольского возраста.

« В стародавние времена, - пояснил наводчик, - человек по имени Ной, узнав, что вскоре настанет всемирный потоп и земля скроется под водой, построил большой корабль, Ковчег, на который посадил людей, животных, птиц, пресмыкающихся и всякую живущую на земле тварь по паре, в том числе и комаров. Этот Ковчег пристал к горе Арарат в Турции, где до сих пор находят его остатки. Вот мы теперь и мучаемся.»

 

 

РАССУЖДЕНИЯ О СМЕРТИ.

 

«В этой жизни умирать не ново,

Но и жить, конечно, не новей».

(Сергей Есенин.)

 

«В этой жизни умереть нетрудно.

Сделать жизнь значительно трудней».

(Владимир Маяковский)

 

«Каждый человек – это мир, который с ним рождается и умирает. Под каждой могильной плитой лежит всемирная история».

(Генрих Гейне)

                                                                                                            

Смерть – непременная спутница войны. Но человек ко всему привыкает. Сначала испытываешь шок от того, что гибнут твои товарищи. Вчера еще ты с ним говорил о том, какая будет жизнь после войны, а сегодня его уже нет. Понимаешь, что то же в любой момент может случится с тобой. Но потом привыкаешь и воспринимаешь смерть как неизбежность и даже думаешь – лучше мгновенная смерть, чем остаться беспомощным калекой. С другой стороны война учит разбираться в людях, отличать правду ото лжи. И самое главное – учит ценить жизнь, каждое ее мгновение.

«Мы все умрем, людей бессмертных нет.

И это всем известно и не ново.

Но мы живем, чтобы оставить след,

Дом или тропинку, дерево иль слово».

 

Как  и  большинство, я  был   внутренне  убеждён, что  мне  не  суждено  умереть  на  войне. Почему-то  твердо  верил, что  других  могут  убить, а  вот  меня нет. Иногда  спрашивают — было  ли  страшно  на  войне? Конечно,  было. На  этот вопрос  хорошо  ответила  поэтесса  Юлия  Друнина. Она  писала: "Кто   говорит, что  на  войне  не страшно, тот  ничего  не  знает  о  войне". Бедняга! Её  тонкая поэтическая  натура  не  смогла  перенести  краха  социализма  и  возникающего дикого  капитализма,  и  она  добровольно  ушла   из  жизни. Мир  праху  её!

Чувство  страха, особенно  страха  смерти, оказывает  на  нормального  человека  очень  сильное  воздействие. Оно  тормозит  сознание  и  дееспособность, начинает  задерживаться  дыхание, сердце  работает  учащенно, человек  становится  беспомощным,  и  если  он  не  преодолеет  это  состояние, то погибает.

Из   сознания  неизбежной   гибели  вырастает  неустранимый  страх  смерти.

Он   присущ  каждому  нормальному  человеку. Не  верьте  тем, кто говорит, что не боится смерти. Это  либо  проявление  ненормальности, либо сознательный обман. Другое дело, что этот страх может быть на время подавлен, но он не может быть вообще преодолён. На фронте шутили: "Когда мы живы - смерти нет, а смерть придёт, так нас не будет". Кстати, эту мысль впервые высказал философ древности Эпикур, потом её повторили Спиноза, Гёте, Шопенгауэр. Древняя притча. Когда человеку пригрозили, что его убьют, он сказал: «Чем ты меня пугаешь? Ведь я родился для того, чтобы умереть».

 

 «Если смерть повстречается близко

И  уложит с собою спать,

Ты скажи друзьям

Что Борис Богачев

Не привык в бою отступать.

Что он, нахлебавшись смертельного ветра,

Упал не назад, а вперед,

Что б сто семьдесят три сантиметра

Вошли в завоеванный счет.»

 

 

Было страшно и мне, но сознание долга и ответственности, лежащей на мне, как на командире, преодолевало страх.

Правда, в минуты затишья, когда я представлял себе, что если  дело дойдёт до рукопашной схватки и чей-то штык проткнёт моё тело, признаюсь, холодок пробегал по спине. Смерть от пули или осколка страшила меньше.

 Вспоминались слова популярной песни: "Если смерти, то мгновенной, если раны — небольшой... ".

 

«И хоть бесчувственному телу

Равно повсюду истлевать,

Но ближе к милому пределу

Мне все б хотелось почивать»

                         А.С.Пушкин

 

Вот говорят: "Как страшно было умирать в мае сорок пятого!" Ещё бы не страшно! Умирать вообще не хочется, а смерть от последних пуль накануне Победы, была, конечно, обидной смертью.

Но умирать под Ржевом, в ржавом безымянном болоте было, наверное, страшнее и горше, потому что неизвестным оставалось "всё, что будет потом", то есть судьба Родины.

 

«И  заслужил любой погибший воин

Чтоб памятник стоял над ним одним,

Но коль воздвигнуть всем, кто их достоин

Земля бы стала кладбищем большим».

 

Думал  я и о том, что может быть, загробная жизнь всё-таки существует? Общеизвестно, что если воин погибает на войне, то он непременно попадает в рай. Но с другой стороны, в раю существуют бестелесные души человеческие. Ни водочки выпить, ни селёдочкой закусить! Что это за жизнь, хотя и вечная! Да и в рай попасть не так –то просто. Один современный мудрец сказал: «Дорога в ад отклоняется от дороги в рай сначала всего на один миллиметр».

После войны оставшиеся до смерти годы надо рассматривать как случайный подарок безносой, у которой на время затупилась коса.

 

 

 

 

 

 

АТАКА.

 

«Перед атакою ночной

Твои я письма сжег,

Чтоб враг поганою рукой

Коснуться их не смог.

Пришел с победою домой

И стал совсем седым.

То превратился волос мой

В сгоревших писем дым».

 

На всю жизнь запомнился в деталях этот первый в моей жизни бой. Наверное, нет ни одного участника войны, который не помнил бы свой первый бой во всех подробностях.

29 июля, в 10 часов вечера нам объявили, что завтра, в 5 часов утра мы идём в наступление. Задача 111-й стрелковой дивизии в наступлении Калининского фронта с рубежа деревни Ново-Семёновское состояло в нанесении  вспомогательного удара в направлении деревень Горы-Казеки и Полунино. Поддерживать дивизию должна 233-я танковая бригада (танки   Т-34 с 76-мм пушкой).

Повзводно зачитали приказ Верховного Главнокомандующего И. В. Сталина, который предусматривал жестокое наказание за потерю оружия и предупреждал, что даже раненого, пришедшего в санитарный батальон без оружия, ждёт суровое наказание.

Потом перед нами выступил командир роты: "Утром мы идём в бой. Все вместе. Кто-то погибнет. Если будем действовать дружно, смело и напористо, погибнет меньше. Запомните закон для пехотинца: как можно быстрее добежать до немецкой траншеи и убить немца. Не удастся убить его — он убьёт вас. Всё очень просто. На войне всё просто».

 До этого нас, командиров взводов, проинструктировали, что согласно боевому уставу пехоты при атаке командиры рот и взводов должны идти впереди стрелковой цепи. Нас предупредили, чтобы мы мобилизовали свой актив, - помощника командира взвода, командиров отделений, парторга, комсорга, членов партии, агитаторов, санинструктора, ординарца, чтобы не допустить при атаке выстрелов своих в спину командира.

К этому времени в действующую армию влилось около миллиона уголовников, выпущенных из тюрем с отправлением на фронт. Среди них было немало скрытых врагов Советской власти. Когда надо было в атаке идти навстречу свинцовому ливню, они предпочитали выстрелить командиру в спину, в результате чего атака срывалась. Такие случаи стали известны.

Уже после Ржевского сражения 8-го октября 1942 года Наркомом Обороны был издан приказ № 3060 о том, что место командира в атаке не впереди, а сзади стрелковой цепи наступающего подразделения, а командиры отделений (сержанты) должны идти в атаку на одном уровне со своими бойцами.

Первый  бой! Каждый  с   волнением  ожидал  этого  момента. Каков  он? Подведут  ли  нервы? Не  могу  сказать, что  на  душе  было  спокойно. Да  и можно  ли  быть  спокойным  в  часы  перед  решительным  боем. Это  был  394-й  день самой  великой  в  истории  человечества  войны. Никто  не  знал, что  до  желанной  Победы  предстоит  еще  1024  дня  и  тысячи  тяжёлых  смертельных  боев и  миллионы смертей, миллионы  калек, вдов  и  сирот.

Раннее  утро  30  июля. В  ожидании  команды  на  лицах    проскальзывает  тщетно  скрываемая тревога. Самая  трудная  минута  в  жизни  солдата на  войне — это  последняя минута перед  сигналом атаки, началом  боя. Напряженным ожиданием  наливается  каждый  мускул  и  хочется  остановить  время: подожди, дай  собраться  с  мыслями  и  силами. Но  остановить  время  не  в  нашей  власти.

 

"Комроты  приказали  в  этот  день

Взять  высоту  и  к  сопкам  пристреляться.

Он  может  умереть  на  высоте,

Но  раньше  должен на  неё  подняться.

А если по дороге мы умрём,

Своею смертью  попирая  доты,

То  пусть  нас  похоронят  на  высотах,

Которые  мы  всё-таки  берём".

                                            (Михаил  Львов.)

 

 

 

 

 

 

 

АРТИЛЛЕРИЙСКАЯ  ПОДГОТОВКА.

 

«За  минуту  до  боя  очень  тихо  в  траншее,

За  секунду  до  боя  очень  жизнь  хорошеет.

Приказ: «Вперед!»

Команда «Встать»

Все ринулись бегом,

А кто-то звал родную мать,

А кто-то вспоминал чужую,

Когда нарушив забытье,

Орудия заголосили,

Никто не крикнул: «За Россию!,..»

А шли и гибли

За нее.»

 

В  пять  часов  утра  30  июля  1942  года  относительный  покой  закончился,  и  тишина  взорвалась  мощной  артиллерийской  подготовкой  нашего наступления. Орудия  и  миномёты  всех  калибров  обрушили  на  позицию  врага  лавину  смертоносного  металла. Тучи  железа  с  шелестом  и  свистом пронеслись  над  нами. Тысячи  снарядов  и  мин  молотили  вражескую  оборону.

Дрожала земля и воздух  содрогался  от  залпов  нашей  артиллерии. Все вокруг  загудело, застонало, слилось  в  единый  страшный  гром  войны. Над  головой  бушевал  ураган.

 

«Не  было  еще  такого  грома,

Не  было  ещё    такого  гула.

Мне  казалось, что  через  проломы

Огненным  нутром  земля  вздохнула.

Захлестнули дали эхом мощным,

Выметнула  дым  горячий  броско.

Вверх  взлетели  блиндажи  и  рощи,

Пушки, пулемёты  и  повозки.

Рушились  надёжные  траншеи,

И  поля  за  Волгою  стонали.

Это  грозно  наши  батареи

Путь  огнём  к  Берлину  пробивали.»

 (В. Савицкий.)

 

Невооружённым  глазом  было  видно, как  от  беспрерывных  взрывов в  стане  врага  встала  сплошная  стена  огня  и  дыма. Кверху  взлетали  обломки  брёвен  и  досок  от  блиндажей  и  землянок, колья  проволочных  заграждений, комья многострадальной  земли. Это дополнялось гулом десятков наших бомбардировщиков, сбрасывающих свой смертоносный груз на головы тех, кто возомнил себя поработителем всего мира.

При  разрывах  снарядов  и  мин  вскидываются  чёрные  конусы  земли, видны  всплески  огня. Стало  понятно, почему  на  орденских  лентах  царских георгиевских  крестов  и  медалей, а  также  на  нашем  ордене  Славы  оранжевые  и  чёрные  полосы. Это  цвет  огня  и  дыма. Знак  сражения.

Потом  всё  обволокло сплошным  дымом, огнём  и  пылью. Напряжение  боя нарастало  с каждой  минутой.

Душа моя ликовала от невиданного зрелища. Вот она, наша всесокрушающая сила! 40 минут такого ураганного артиллерийского и миномётного огня, которого не знала многовековая история войн на земле. Я был горд за свою державу.

В конце артподготовки мы услышали внезапный, странно-ужасающий, потрясший всю окрестность грохот. Небо пронзили огненные трассы, непрерывный пронзительный вой и необыкновенный скрежет летящих ракетных мин с огненными хвостами. Это были незнакомые нам до этого и державшиеся в секрете "Катюши". Мы  были поражены новым видом оружия в действии.

Через 15-20 секунд на месте немецких окопов последовала серия мощных разрывов с ослепительным огнём и дымом. Это был залп "Катюш" 56-го, впоследствии Бахмачско-Брандербургского орденов Красного Знамени, Александра Суворова, Михаила Кутузова и Александра Невского полка реактивной артиллерии.

 

"В страхе враг закупоривал уши,

И метался, как загнанный зверь.

Он от жарких объятий "Катюши"

Счёт терял безвозвратных потерь".

 

            Были видны восемь грозных боевых автомашин, стоявших в одну линию с поднятыми вверх металлическими фермами – направляющими полозьями, на которых сзади закреплены в два ряда (сверху и снизу) шестнадцать снарядов необычной удлиненной формы в виде ракет. С каждой машины с интервалом в полсекунды вылетало по одному снаряду попеременно то с правой, то с левой стороны. Поскольку все восемь машин стреляли одновременно, то пачки снарядов вылетали непрерывно в течение 8 – 10 секунд, как бы одним залпом.

            Эти ‘Катюши’ были многозарядными пусковыми установками залпового огня БМ-13, боевыми машинами реактивной артиллерии с калибром осколочного снаряда 132мм и весом 42,5 килограмма (вес взрывчатого вещества – 8,5 килограмма, дальность стрельбы – 8,5 километров).

Не завидую тем, кто сейчас там: вжались в землю, шепчут молитвы, проклинают войну и тех, кто её начал. Представить себе, что там, в этом кромешном аду кто-то остался живым - невозможно.

«Ещё бушует артналёт,

Снаряды нудно долбят землю,

А нам уже кричат "Вперед!"

И мы встаем, командам внемля.»

 

Но вот звучит властная команда командира роты "Приготовиться к атаке!" Ты тем же тоном повторяешь команду своим подчинённым. Командиры отделений дублируют твою команду.

Как я представлял себе атаку? После этой команды надо вставить носок в выемку в стене окопа и по команде "Вперёд!" выскочить на бруствер окопа. Подгоняя отстающих бойцов и заставляя  идти или ползти, а потом по команде "В атаку!" бежать что есть силы, к окопам врага с неистовым криком "Ура-а-а!". Ты в этот миг стал центром вселенной. Стучит в висках и сердце готово вырваться из груди. Но ты должен бежать  вперёд и убить врага или погибнуть самому, приняв в сердце 9 граммов раскалённого свинца.

 

«Атака – звездный час пехоты,

Её сияющий восход,

Её струна высокой ноты,

Её осенний, спелый плод.

 

Едва услышишь дым ракеты

Услышишь броское: «За мной»-

И забываешь, кто ты, где ты,

Летишь в атаку как шальной.

 

 

Атака – выверка отваги,

Твоя солдатская страда

Бывает гладкой на бумаге,

А там, на деле – не всегда.

 

Бежит пехота в рост под пули,

Укрыться негде от огня;

На командира все взглянули,

А он: «Равненье на меня!».

 

А ты за ним, волной подхвачен,

Огонь плотней, сильней пальба,

Удача или неудача –

Какая выльется судьба.

 

А если пуля, - может, мимо,

А если мина – все, конец.

Волна несет неудержимо,

И ты уж больше не юнец:

 

Ты с командиром в той лавине,

Что льется полем широка;

Да только роты половина,

Но ты – то целый, жив пока.

 

А раз живой, воюй в три силы -

Бесстрашен, грозен и могуч!

Куда б тебя не заносило,

В атаке той к победе ключ.

 

И тем ключом мы открывали

Высоты, села, города …

И падали, и вновь вставали,

И погибали иногда….»

 

Получилось в действительности так и не так. В небо взвились красные ракеты. Поднявшись по команде: "В атаку! Вперёд!", мы из своих окопов шли поначалу в полный рост, с винтовкой наперевес и с примкнутым к ней штыком. Еще не совсем рассвело, и немцы могли нас не видеть.

Это было нечто похожее на психическую атаку "каппелевцев" из кинофильма "Чапаев". Мозг освободился от нагрузки, всё стало на своё место. В голове осталась только одна мысль — во что бы то ни стало выполнить приказ. По мере приближения к вражеским окопам стали посвистывать пули и мы, согнувшись, бежали молча.

Немцы тоже бросили серию красных ракет в сторону атакующих и сразу же открыли мощный артиллерийско-миномётный и пулемётно-автоматный огонь на поражение.

Плотный неприятельский огонь принудил нас передвигаться вперёд короткими перебежками, а потом мы вообще стали ползти "по-пластунски", плотно прижимаясь к земле. От прошедших ливневых дождей земля была настолько пропитана влагой, что окапываться не было возможности. Кое-где шли по колено в воде.

Пулемётная, автоматная и винтовочная стрекотня, свист пуль, проносящихся над головами, взрывы артиллерийских снарядов и мин, крики и стоны раненых, крики "Ура", матерщина, всё это слилось в страшном грохоте боя. Из-за сильного шума не было слышно команд.

Стрелковый полк пошёл в психическую атаку тремя цепями (волнами) на расстоянии 150-200 метров одна от другой, рассчитывая на устрашение противника, подавление его воли и психики. Но немцы были опытные вояки, и это на них не действовало.

Военная обстановка на фронте в то время была такая сложная, напряженная и непредсказуемая, что за каждым атакующим батальоном нашей дивизии следовал танк Т-34 с целью борьбы с трусами и паникерами. Командирами танков были особо назначенные Военным Советом 30-й  армии командиры с задачей расстреливать отступающих без приказа бойцов и командиров.

Навстречу мне ползёт в тыл раненый красноармеец из стрелкового взвода. Ранение у него лёгкое. Пуля, видимо, срикошетировала, после чего, потеряв убойную силу, вошла в его лоб наполовину. Её легко можно вытащить руками. Тонкая струйка крови стекает у него со лба вниз по лицу. В глазах скрытое страдание и страх смерти.

Я говорю ему: "Давай, я вытащу пулю". Он не соглашается и ползёт мимо меня. Уже потом я подумал: наличие пули во лбу - это для медработников в тылу доказательство его ранения на поле боя. Медработники были строго проинструктированы военным прокурором и контрразведчиками, - выявлять симулянтов и членовредителей, а лиц, имеющих небольшие порезы, царапины, ушибы и кровоподтёки, тут же возвращать на передовую. И это требование строго выполнялось. Один из моих сержантов кричит мне сквозь оглушающий шум боя: "Лейтенант! (слово "младший" в боюне употреблялось. Было не до этого), сзади нас ползёт немец!" Я оглянулся. Действительно, между нашей и второй цепью, на расстоянии от нас метров 50, ползёт солдат в немецкой каске. В нашей дивизии ни у кого касок не было.

Немецкая каска по форме заметно отличается от нашей каски. Я привстал на колено и сделал в немца три прицельных выстрела и не попал. Немец продолжал ползти. В училище я стрелял на "отлично" и на 50 метров из 30 возможных выбивал 30, т. е. все три пули клал в «десятку» мишени. Тут, видимо, сказалось напряжение боя и как следствие, мелкая дрожь в руках. Тут мне крикнули, что это не немец, а связной командира соседней роты, который нашел на поле боя немецкую каску и надел её на себя. Я стрельбу прекратил.

Другой сержант мне прокричал, что красноармеец из его отделения, по национальности — казанский татарин, подносчик мин (один ящик за спиной на лямках, другой в левой руке, в правой руке винтовка), несмотря на его приказание, остановился и отказывается ползти дальше.

У меня во взводе было 6 человек татарской национальности, которые по - русски понимали плохо, а сами знали лишь десяток русских слов, не считая нецензурных. Я подполз к этому бойцу, кричу, чтобы он двигался вперёд. Употребляю и крепкие слова. Он что-то кричит мне по-татарски с искажённым от страха лицом. Я его не понимаю. Тогда я выстрелил из карабина возле его уха. Он изменился в лице и пополз вперед.

Ко мне подполз связной командира роты. Прокричал в ухо: «Командир роты приказал обстрелять кустарник влево 200 метров. Там замаскированный немецкий снайпер. Уже убиты лейтенант – командир стрелкового взвода и два его сержанта – командиры отделений. Все раны в левую часть головы».

Приказываю командирам отделений открыть стрельбу по кустарнику. Четыре миномета выпустили по кустарнику по 6 мин каждый. После стрельбы короткими перебежками догнали ползущую впереди цепь стрелков.

Увидев свежую воронку от снаряда, я залез в неё, но в это время дуло моего карабина уткнулось в бок воронки и засорилось землей. Прочистить было нечем. Я произвёл выстрел из карабина, хотя могло дуло разворотить. Но этого не произошло. Крепка наша русская сталь.

Впереди показалась небольшая возвышенность, по которой стрелял крупнокалиберный пулемет противника. Видно было, как от пуль взлетали вверх ошмётки земли. Там же неподвижно лежали два человеческих тела.

Не желая идти (мы в это время ползли) на верную гибель, командую бойцам обойти справа и слева эту возвышенность. В это время сзади меня раздается окрик : «Отставить, двигаться прямо».

Обернувшись, я вижу заместителя командира роты по политической части, старшего лейтенанта (фамилии не помню) с наганом в руке. Дальше от него последовал каскад непристойных ругательств и обвинения меня в трусости. «Расстреляю» заканчивает замполит.

Я вынужден отменить свое приказание и красноармейцы снова поползли на эту возвышенность, которую продолжал обстреливать вражеский пулемет. Замполит то ли от страха, то ли по глупости посылал нас на  верную бесполезную гибель.

Через минуту я этого замполита поблизости не увидел и вновь скомандовал проползти в обход это смертельно опасное место.

С тех пор я понимаю Маршала Советского Союза Г. К. Жукова, который не скрывал своих неприязненных взглядов на политических комиссаров в армии. Слишком много было  надсмотрщиков над строевыми командирами – контроль вышестоящих командиров, надзор политических комиссаров, слежка тайной полиции (НКВД-КГБ)

Вновь в небо взвились красные ракеты. Этим командир батальона дал сигнал артиллеристам, что мы готовы к броску на вражескую траншею, которая отстояла от нас метров на 70. Артиллерия перенесла огонь на вторую траншею врага. По команде командира роты все бойцы поднялись с земли и с раздирающим рот криком "Ура-а-а!" побежали к вражеской траншее, одновременно стреляя из всего оружия, что у нас было.

Подбежав к траншее, немцев мытам не обнаружили. Валялись только трупы убитых. Убедившись в бесполезности сопротивления, оставшиеся в живых по глубоким ходам сообщения перебежали во вторую траншею, откуда открыли по нам огонь.

Пересекли переднюю траншею немцев. Впечатляющая картина! Вся земля в воронках от снарядов. Местами что-то горит. Ни одного живого места. Развороченные взрывами окопы, разбитые блиндажи, брошенное оружие, каски, противогазы, рюкзаки, окровавленные трупы  в различных позах.

На первой траншее мы не задерживались. Этого делать было нельзя. Дело в том, что немцы производят точную топографическую привязку своей первой траншеи к артиллерийской батарее, проще говоря, измеряют расстояние от траншеи до орудий, и когда надо они открывают по своей траншее точный огонь на поражение без предварительной пристрелки.

 И действительно, серия разрывов снарядов накрыла только что оставленную нами траншею, и тот, кто там был, желая "пошарить" в немецких блиндажах, тому пришлось плохо. А там, как обычно у немцев, могли быть  французский коньяк, голландское масло, швейцарский сыр, бельгийские консервы, испанские фрукты и т. п.

 

«Пусть свет и радость прежних встреч

Нам светят в трудный час,

А коль придется в землю лечь,

Так это ж только раз.

 

Но пусть и смерть – в огне, в дыму,

Бойца не устрашит,

И что положено кому –

Пусть каждый совершит…»

 

Сейчас, когда я смотрю некоторые военного времени фотоснимки солдат, идущих в атаку, я невольно усмехаюсь.

Широко распространен в газетах, журналах, книгах, открытках, на нагрудных знаках фотоснимок  политрука, призывающего в летнюю пору ползущих за ним солдат идти в атаку.

Политрук без каски, с противогазовой сумкой на боку, с пистолетом, кожаный ремешок, от которого тянется к кобуре на поясе. На груди – тоже на ремешке через шею – бинокль.

Сзади него ползущие по земле солдаты с касками на голове, с винтовками, с противогазовыми сумками на боку, с вещевыми мешками за спиной и со скаткой через плечо (скатка – скрученная в толстую трубку шинель, связанная в концах и надетая наискосок через плечо).

Спрашивается, почему политрук без каски? Что, политруку  каски не хватило? Маловероятно. Он ближе всех был к раздаче касок. А зачем идущему в атаку противогаз и бинокль? Что, за это время произойдет газовая атака, а стреляющего в него фашиста надо будет рассматривать в бинокль?!

Почему пистолет на ремешке? В атаке возможна рукопашная схватка с противником и ремешок может стеснить действия нападающего.

А скатка и вещевой мешок (в вещмешке – гранаты, дополнительные патроны, котелок, кружка и личные вещи) вообще делают солдата неповоротливым и стесняют в свободе своих действий. А ведь атака это стремительное нападение на противника.

А как понимать этого фотографа, который вместе с атакующими бойцами под смертельным многослойным огнем противника пробежал, прополз почти километр от наших окоп и за 40-50 метров до вражеской траншеи выбежал вперед, обернулся и сделал свой знаменитый снимок. Возможно ли такое? Невероятно!

В действительности, как я понимаю, этот снимок сделан фотографом в глубоком тылу на учениях в запасном полку, проводимых командирами, не имеющими боевого опыта.

Когда мы шли в атаку летом 1942 года под Ржевом, все было по-другому и подобных вопросов не возникало.

За полчаса до атаки последовала команда – сдать старшине роты шинели, вещевые мешки и противогазы. На вопрос одного из новобранцев – как же я потом найду свою шинель? Опытный старшина, прошедший в горниле войны, ответил – ты останься живой после боя, а шинелей будет навалом, только выбирай.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

         ПЕРВОЕ  РАНЕНИЕ

 

«Девять граммов в сердце,

Постой, не зови.

Не везет мне в смерти,

Повезет в любви ».

(Б. Окуджава. Из песни к кинофильму

«Белое солнце пустыни»)

 

При атаке на вторую траншею вся описанная мною выше картина вновь повторилась. Опять короткие перебежки, крики команд, стоны раненных. Гулко рвались снаряды, вздымая фонтанами землю, свистели пули, визжали осколки, от взрывов снарядов и мин ощущался едкий тротиловый запах.

 Во время перебежки в грудь моего молодого бойца, подносчика мин, попала вражеская мина из ротного миномёта калибра 50 мм. В памяти до сих пор осталось взрывом разорванное пополам ярко-красное обнажённое туловище и проступившие белые рёбра погибшего. (И, когда я даже сейчас, спустя полвека, бываю в мясных магазинах, то стараюсь не смотреть на окровавленные мясные туши с выступающими белыми рёбрами).

И вот в такой обстановке нужно было трезво всё оценить, крепко взять себя в руки, сжаться в душе и придушить жуткое чувство страха, не подать виду своим подчинённым, которые напряжённо смотрят на тебя - не теряешься ли ты, не боишься ли ты? Подползли ко второй траншее, готовились броситься в штыковую атаку. И вдруг - сильнейший удар в карабин и в правую стопу. Сильная боль. Ботинок разорван. Из стопы хлещет кровь, на земле уже лужица крови.  Медлить нельзя. Быстро разматываю обмотку, снимаю ботинок, разглядывать рану  времени нет. Индивидуальным медицинским пакетом (бинт и вата) перевязываю рану. Случилось так, что пуля попала в мой карабин на уровне живота и срикошетировала в правую стопу. Позднее мне станет ясно, что  это спасло мне жизнь... Сейчас пишу эти строки, и вспоминается стихотворение

М. Ю. Лермонтова "Сон в долине Дагестана".

«В полдневный жар в долине Дагестана

С свинцом в груди, лежал недвижим я,

Глубокая ещё дымилась рана,

По капле кровь сочилася моя».

Командование взводом передал старшине, своему помощнику. Отдал ему свой карабин - "символ власти", взял у него его винтовку. Винтовка длиннее и послужит мне вместо костыля. Под  взглядами красноармейцев взвода (ведь бой для меня окончен), пополз в тыл.

Идти во весь рост было нельзя, пули беспрерывно свистели над головой. Пришлось ползти.

На всём пути, что мы прошли, около километра, лежали трупы павших бойцов. Их было множество. Они ещё и живого немца не видели, а уже погибли.

                                                

« Я полз, вжимаясь в мертвые тела,

Переползал затишье караула.

 Меня не только снайперская пуля,

 Меня шальная пуля не брала.»

                                      О. Павлов

 

 Когда выполз из зоны огня, то пошёл, опираясь на приклад  винтовки и наступая на пятку. Наступать мучительно больно, но терплю. Вышел на лесную дорогу. Ноги по щиколотку утопают в дорожной грязи. Бинта не видно, всё в грязи.

То кучками, то поодиночке в том же направлении идут легкораненые в окровавленных бинтах. Навстречу нам, так же, как мы раньше, идёт по дороге  в бой свежее пополнение.

Пришёл в деревушку. Вся она превращена в госпиталь. Раненых сотни. Гражданских лиц нет. Все они выселены за 20 километров от передовой линии фронта ввиду боязни шпионажа. В каждой избе, в каждом сарае лежат раненые. Операционная — в большой палатке. На перевязку - очередь. Рядом - груда окровавленных использованных бинтов.

Поместился в избе, на полу, на соломе. В избе мебели нет, а вдоль стен лежат раненые. Стоит непрерывный стон. Рядом со мной стонал раненый в живот младший лейтенант-артиллерист. Потом он затих. Мне он был незнаком. По артиллерийским эмблемам на петлицах я определил, что он окончил Ростовское командное училище противотанковой артиллерии. В военное время каждое училище в своей мастерской выпускало свои самодельные эмблемы - перекрещённые стволы орудий, которые несколько отличались от  эмблем, изготовленных в других училищах. Через несколько часов к нему присмотрелись, а он мертвый. Пришла медсестра. Раненые попросили  убрать покойника. Не хочется с ним ночевать в  одной комнате.

 

«А лейтенант, что безыскусно

В атаку за собою звал, -

Мальчишечка, почти безусый –

Теперь в санчасти умирал...

Смертельно раненый, упрямо

Хотел привстать... шептал приказ...

Но вот сказал протяжно: "Мама"...

И все мы шапки сняли враз.»

 

Сестра достала из нагрудного кармана его документы, прочитала: Бык, Василий Иосипович, 1922 года рождения. Как!!! Это же мой товарищ - сослуживец по 45-мм противотанковой батарее в нашем полку! Ещё раз присмотрелся и с трудом узнал его. Мучительное ранение в живот и смерть сильно изменили облик человека.

«Мать будет плакать много горьких дней,

Победа сына не воротит ей.

Но сыну было - пусть узнает мать -

Лицом на Запад легче умирать».

 

Я вспомнил, как в период формирования полка я жил с ним в деревне, в одной избе на квартире у хозяйки.

 Однажды он прискакал к дому на своей лошади и привязал её поводьями к крыльцу. (Наша батарея была на конной тяге, и у каждого офицера был свой верховой конь). Бык Василий Иосипович вошел в дом, а я взял его лошадь и проскакал на ней в конец деревни и обратно. Деревня та была в двадцать изб. У крыльца рассвирепевший Бык встретил меня кулаками. Окружающие с трудом разняли нас. Я ещё удивился. Если бы он проскакал на моей лошади, я бы ему и слова не сказал бы. Ведь мы сослуживцы и товарищи, а кони-то не наша личная собственность.

Несмотря на это, я с ним подружился, спали вместе, постеливши одну шинель и укрывшись другой шинелью, делили пополам осьмушку хлеба, ели из одного котелка, а после выпивки (это случалось редко, спиртное в то время было в большом дефиците) я подпевал ему старинную сибирскую песню: "Отец мой был природный пахарь, а я работал вместе с ним... " И вот теперь его нет! А было ему неполных 20 лет. Через два-три дня, когда дорога немного подсохла, нас, легкораненых, человек 10, в сопровождении медсестры повезли в кузове грузовой автомашины. Где-то на остановке нам раздали  маленький кусочек ржаного хлеба и дольку селёдки на нём. Я уже два дня ничего не ел.

Стоявший рядом бледный раненый держал в руке бутерброд и не ел. Я спрашиваю его, чего ты не ешь? Не могу, - отвечает. Так давай, я съем. Он отдал мне бутерброд. Маленький и ничего не значащий в моей жизни эпизод. Но то, что он врезался в мою память, много говорит об обстановке в то время.

Снова прошёл проливной ливень, но мы уже приехали в деревушку, где располагался полевой эвакуационный (промежуточный) госпиталь. Дальше ехать невозможно. Лесную дорогу вновь развезло. Весь транспорт стоит. Шоссейной дороги в этом болотистом краю нет. Подвоз продовольствия и медикаментов прекратился. Все избы и сараи были забиты ранеными. Их было тысячи. Меня поместили в сарай, где на нарах лежало человек 30 раненых. Кормили один раз в сутки небольшой порцией жидкой кашицы. Ввиду отсутствия бинтов перевязок не делали. У некоторых гноились раны, появлялись черви. Особенно страдали те, кому был наложен гипс. Гипс никто не снимал и человек ощущал, как черви, копошась, едят его тело. Некоторые, не получая помощи, умирали, их санитары уносили. В этом сарае я пролежал три-четыре дня. Приходила сестра и единственно, что она делала - это меняла фанерные таблички на раненых. Таблички разного цвета лежат на груди, на тесёмке, обвивающей шею. Красная табличка: тяжело раненый, подлежит эвакуации в первую очередь, жёлтая — во вторую, зелёная — в третью. У меня была зелёная табличка, и я, опираясь на ту же винтовку, понемногу ходил или как тогда говорили "шкандыбал".

 

«Нам не забыть бинтов на жгучих ранах

И пыль седую фронтовых дорог,

Скрип после боя санитарных санок

И костылей тяжёлых вместо ног.

Нам не забыть родного дома пепел,

Угрюмый вид нескошенных полей,

Свинцовый дождь атаки на рассвете

И горький плач измученных детей.»

 

Недалеко слышался рокот самолётов. Было видно, что у околицы деревни, на травяном лугу,  садятся и взлетают маленькие самолёты ПО-2 (конструктор Поликарпов). Самолет ПО – 2  является аэропланом – бипланом, имеющим два крыла, расположенные друг над другом на расстоянии 1– го метра. Чтобы развлечься, я "пошкандыбал" за околицу посмотреть на самолёты. Вблизи я их еще никогда не видел. Оказывается, на этих самолётах эвакуируют раненых. По два раненых на самолёт.

Прилетели три самолёта. Лётчики ушли обедать. Санитары начали погрузку раненых, лежащих на носилках. Я взял да и залез в самолёт и закрыл за собой крышку. Санитары открыли мою крышку. "О, да тут уже есть". С этими словами они закрыли крышку. Загрузили раненого с другой стороны. Между нами перегородка, но в ней маленькое круглое окошечко. Я спрашиваю своего попутчика - "Как мне быть? Я без продовольственного аттестата, примут ли меня на новом месте?" "Примут", - отвечает он. Винтовку я с собой не взял. И  потом жалел, что оставил в сарае свой вещевой мешок, где были две пачки пшенного концентрата, но это мелочи. В мешке еще была книжка "Правила стрельбы наземной артиллерии". Это — настольная книжка каждого артиллериста. Без этой книжки ты уже не артиллерист.

Я впервые в жизни летел на самолёте. Сейчас этим уже никого не удивишь. А тогда это была редкость. Была и опасность — быть сбитым немецким истребителем. Ведь наш ПО-2 безоружный и тихоходный самолет, а немецкая авиация господствовала в воздухе. Летели на высоте 200 метров. Внизу - лес без конца и края. Всё обошлось благополучно.

Приземлились. Медсестры вытащили меня из самолёта и на носилках понесли меня в полевой передвижной госпиталь (ППГ). Идущая вслед за мной  сестра, глядя на меня, худого и бледного от потери крови, спросила, сколько мне лет. Семнадцать, отвечаю ей. Она всплакнула: "Что же это делается? Таких молодых на фронт посылают!"

В госпитале, в операционной, мне дали стакан красного вина, вместо анестезии, с болью отодрали присохшие к ране бинты. Доктор спрашивает: "Чем ранен?" "Пулей", - отвечаю. (В момент ранения разрывов снарядов и мин не было.) Врач взял тонкий металлический зонд с шариком на конце и начал им искать пулю в ране. Боль была нестерпимая. Я корчился и стонал.

 

 На двух других операционных столах тоже раненые и стонали, и кричали.

 

«Он в санбате кричал сестричке:

-Больно! Хватит бинты крутить...

Я ему, умирающему, по привычке

Оставил докурить».

 

В дальнейшем, в последующих госпиталях, опасаясь зондирования, я говорил врачам, что у меня не слепое ранение, а касательное и ногу мне больше не зондировали.

Первичная обработка раненых производилась в полковом медицинском пункте или в медицинском санитарном батальоне (медсанбат). При обработке (промывании) ран применялся хлорамин. Уже после войны ученые медики установили, что хлорамин включает в себя ядовитое вещество диоксин, вредно отражающийся на здоровье человека. Именно диоксином пытались отравить Президента Украины Виктора Ющенко его недруги.

Послевоенные исследования ученых показали, что полученные на войне ранения, проникновение в тело человека пули или осколка изменяет его генетический код, нарушает приспособление организма к жизненным стрессам.

Число раненых и больных по официальным данным, возвращенных в строй медицинской службой за все годы войны, составило около 17 млн. человек. Если сопоставить эту цифру с численностью наших войск в годы войны – от 3 млн. 394 тыс. человек к  1 декабрю 1942 года до 6 млн. 700 тыс. человек к 1 января 1945 года, то становится  очевидным, что война была выиграна в значительной степени солдатами и офицерами, возвращенными в строй медицинской службой после ранений.

Серьезные недочеты в организации медицинского обеспечения войск в Ржевско – Сычевской операции, явились основанием для приказа НКО СССР № 701 от 19 .9. 1942 г. «О недостатках в работе санитарных служб и мерах их устранения», которым предусматривалось «военным советам фронтов и армий  больше уделять внимания руководству медико–санитарным обеспечением войск».

В составе нашей команды из училища прибыл в дивизию младший лейтенант Беккер, еврей по национальности, хорошо владевший немецким языком. Ввиду этого Беккер был оставлен переводчиком при штабе дивизии. Мы ему завидовали. В штабе дивизии воевать намного безопаснее, чем водить взвод в атаку или корректировать огонь батареи с передовой цепи стрелков.

Но мы предполагаем, а Бог располагает. На третий день наступления на деревню Полунино в одной стрелковой роте вышли из строя все офицеры. Бойцы, лежавшие под плотным губительным огнем противника, остались без командира. К этому времени резерв командиров был исчерпан, и командир дивизии приказал Беккеру возглавить стрелковую роту  и атаковать противника. Через полчаса Беккер, поднимавший стрелков в атаку, погиб смертью храбрых.

 

 

В ИМЕНИИ АННЫ ПЕТРОВНЫ КЕРН.

 

«В сорок втором мы воевали,

В боях учились воевать,

Тогда наград нам не давали,

Считали, не за что давать».

 

Санитарным поездом меня доставили в город Торжок и поместили во фронтовой госпиталь легкораненых (ФГЛР 34—38). Это в километрах пяти от города. Госпиталь размещался в одноэтажных бараках бывшего совхоза по выращиванию свиней. В начале войны свиней порезали, но свиной дух в бараке не выветрился.

Когда прибываешь в очередной эвакогоспиталь, то там следуешь как по конвейеру - санпропускник (баня), перевязочная, столовая, а потом на спальную койку. Для фронтовика после стольких грязей, хлябей и голоданий лечь на койку с чистыми простынями и мягкой подушкой, в тишине и спокойствии - верх блаженства.

В госпитале я встретился со своим однополчанином, рядовым бойцом, бывшем преподавателем философии в Московском институте. Он был ранен в том же бою, что и я. Он рассказал:’ После громкой команды ‘В атаку!’ я, хоть и атеист, но как и многие другие, перекрестился, выскочил из окопа и с винтовкой наперевес и с примкнутым к ней штыком пошел  в цепи семисот бойцов стрелкового батальона вперед. Бойцы шли в цепи почти рядом, в одном метре друг от друга. Впереди были еще две такие же цепи двух батальонов нашего полка. Немцы встретили нас плотным автоматным и пулеметным огнем. Кругом рвались снаряды и мины. Мы видели, как падали на землю сраженные бойцы из первых двух цепей.

Сначала мы обходили лежавшие трупы убитых и ползущих назад с искаженными от боли лицами легко раненных. Затем в атаке мы стали бежать и через трупы павших мы уже перескакивали, как спортсмены в беге с препятствиями. Кругом истошно выла, злобно грохотала смерть. Это была свистопляска смерти. А мы, стиснув зубы и крепко сжимая винтовку, устремились вперед, чтобы убить человека – врага. Шли и бежали навстречу смерти, но никто не струсил и никто не отстал. Картина не для слабонервных. Тогда я об этом так не думал, это сейчас я думаю так.’ - закончил он свой рассказ.

Напротив госпиталя, через реку Тверца (впадает в Волгу) деревня Митино. Через три-четыре дня, отоспавшись и осмотревшись, я, опираясь на костыль, уже гулял по высокому берегу реки, наслаждаясь тишиной и красивым русским ландшафтом, лучше которого в мире нет.

Недалеко от госпиталя, на берегу реки, набрёл на старую запущенную часовенку, а возле неё несколько заброшенных могил. На одном могильном камне-плите надпись:

 

"Я помню чудное мгновение,

Передо мной явилась ты,

Как мимолётное виденье,

Как гений чистой красоты..."

 

Спросил проходящего старичка: "Почему здесь такая надпись (эпитафия)?", «Здесь похоронена Анна Петровна Керн, возлюбленная Пушкина», - ответил он, - «а Митино - её имение».

Оказывается, семнадцатилетняя Керн была выдана замуж за 52-летнего нелюбимого генерала, который вскоре умер.

Жила Керн в Торжке, где и встречалась с Пушкиным, когда он ехал через Торжок из Петербурга в Москву и обратно. После смерти Керн была похоронена в Митино, в своём имении. С памятью Керн судьба-злодейка сведёт меня еще раз через два года.

Надо сказать, что гениальный Пушкин написал одно из лучших своих стихотворений про любовь к красавице, но и он же очень неприглядно отозвался об А. П. Керн в письме к своему другу (назвав её на букву "б".)

В этом госпитале я впервые принял участие во взрослой компании по случаю празднования 7 ноября 1942 года 25-й годовщины Великой Октябрьской Социалистической революции. Шесть офицеров, четыре медсестры и нянечки, все молодые, вся жизнь впереди, хорошо выпили, скромно закусили, чем Бог послал, и от души пели песни времён Гражданской войны:

 

«Красноармеец молодой,

На разведку боевой, да!

Эх, эх, красный герой,

На разведку удалой, да!

На разведку он ходил,

Всё начальству доносил, да!

Эх, эх, красный герой,

На разведку удалой, да!"

или другую:

"Эй, комроты!

Даёшь пулемёты!

Даёшь поскорей,

Чтобы было веселей...!»

 

Кормили в госпитале впроголодь, всё время хотелось есть. Деньги были, но купить провизию негде было.  Обменять  у деревенских мы не могли,  у нас ничего не было. А за рекой был  дом для престарелых инвалидов. На огороде старички-инвалиды выращивали турнепс - кормовую свёклу для скота. Днём и ночью инвалиды зорко охраняли свой огород от непрошенных гостей. Но и мы были не простаки. Ночью, по-пластунски, плотно прижимаясь к земле, подползали к грядкам, вырывали его, потом в бараке поедали в сыром виде. Не скажу, что вкусно было, но голод утоляли.

 На войне, как и всюду, остаётся место для трогательного и забавного. Я прогуливался вдоль берега реки. Набрёл на браконьеров, которые глушили рыбу шашками тола. Бросят зажжённую шашку в воду, она взорвётся, оглушённая рыба всплывает на поверхность воды, а они хватают её и бросают на берег.

Я взялся им помогать - нанизывать рыбу на кукан с затаённой надеждой, что и мне что-нибудь перепадёт. Но у одной щучки, размером сантиметров 40, никак не мог разжать пасть, чтобы через рот и жабры просунуть палочку с леской. Тогда я разжал двумя руками ей пасть и вставил палочку, чтобы пасть оставалась открытой. Только я немного отпустил пасть, как палочка соскочила, и пальцы моих обеих рук оказались зажатыми острыми иголками зубов щуки. Боль была нестерпимая, и я сам ничего не мог сделать, чтобы освободить свои пальцы. А она, сволочь, наверное, получала удовольствие оттого, что захватила меня в плен. Подошедшие браконьеры с хохотом освободили меня, горе-рыбака, из щучьего плена. Надежда моя на то, что мне что-нибудь перепадёт от рыбалки, не оправдалась. Браконьеры они и есть браконьеры.

 

 

ГОРОД  ТОРЖОК.

 

Когда рана на ноге начала заживать, я стал ходить, наступая всей стопой правой ноги. Но при ходьбе начал чувствовать, что как будто наступаю на камушек. Подниму ногу - под ней ровная поверхность, камушка нет. Тогда я догадался, что внизу стопы находится пуля. Обратился к врачу. Он говорит, что у меня не касательное ранение, а слепое, и пулю надо удалять.

Вместе с другими ранеными на грузовой автомашине я поехал в город Торжок, в госпиталь, где был рентгеновский аппарат. Я много слышал об этом древнем русском городе и вот теперь побываю в нём.

Пожалуй, нет такого города на земле, который столько раз разорялся и сжигался врагами - 25 раз! Литовцами, поляками, даже запорожскими казаками, бывшими в составе польского войска в смутное время. В 1237 году монгольский хан Батый со своим многотысячным войском две недели осаждал город и, в конце концов, взял его штурмом, всех жителей убил, а город сжёг. Будучи ослабленными от потерь при взятии Торжка, монголы отказались от своего намерения пойти на Новгород и повернули на Юг.

Торжок разорялся и сжигался дотла ханом Золотой Орды Узбеком, в междоусобных войнах Иваном Грозным, Новгородским войском, князьями Смоленским, Московским, Тверским, Владимирским, Суздальским. Несчастный Торжок! Под Торжком знаменитый воевода Скопин-Шуйский в 1609 году разбил войско Лже-Дмитрия Второго и затем освободил Москву от поляков.

Некогда славный Торжок (город известен с 1139 года) был богатый торговый купеческий город, лежащий на Радищевском пути из Петербурга в Москву. Шли по реке Тверце суда, везли из Новгорода заморские товары, кипели ярмарки и кабаки. Золотились купола сорока прекрасных храмов, соборов, церквей, часовен. Именем Торжокского купца Евгения Онегина, что было на вывеске трактира, назвал Пушкин свою знаменитую поэму и её главного героя. Пушкин писал о Торжке:

 

«На досуге отобедай

У Пожарского в Торжке,

Жареных котлет отведай...

И отправься налегке.»

 

Возвращаюсь к своей поездке на рентген. Дорога шла по возвышенности. Глубоко внизу лежал хорошо видимый нами город. Вдруг издали в небе послышался надрывный, прерывистый волчий вой "У-У-У-У-У". Это летела армада, штук тридцать, немецких двухмоторных пикирующих бомбардировщиков "Юнкерс-87", с черными паучьими крестами на бортах.

Немецкие бомбардировщики, несущие смерть в брюхе своём, прошлись над нами так низко, что можно было разглядеть головы лётчиков в шлемах и очках, что делало их похожими на каких-то насекомых. На крыльях и фюзеляжах вражеских бомбардировщиков зловеще чернели кресты.

Наш грузовик остановился, все мы спрыгнули с него и легли в кювет. Втянув голову в плечи, чувствую, как сверху на меня давит эта злобная железная сила. Подумалось, что кто-нибудь из пилотов и на нас сбросит бомбы. Но всё обошлось. Автомашина с пустым кузовом их не заинтересовала.

На наших глазах бомбардировщики, включив сирены, издающие душераздирающий  вой, устремлялись в пике, сбрасывая каждый серию бомб. Над городом поднимались чёрно-красные столбы взрывов. Разрывавшиеся рядом с самолётами зенитные снаряды оставляли в ясном небе маленькие черные облачка. Внизу, в городе, творилось что-то страшное: дым, огонь, пыль, взлетавшие высоко в воздух какие-то предметы, в некоторых местах полыхал пожар.

Шум  моторов немецких самолётов был созвучен словам: "ВЕЗУ, ВЕЗУ, ВЕЗУ, ВЕЗУ".

Звонкие и частые выстрелы зенитных автоматических пушек с земли звучали как:  "КОМУ, КОМУ, КОМУ, КОМУ".  

А глухие, мощные разрывы бомб, как бы отвечали:            "ВАМ, ВАМ, ВАМ, ВАМ!".

 

Дождавшись отлёта  самолетов, мы въехали в Торжок. Он был весь в развалинах и пожарищах. Мимо нас проехала автомашина, кузов которой до верха был наполнен трупами убитых при бомбёжке. Нога одного трупа свисала за борт и раскачивалась, у другого шевелились от ветра волосы на голове. Жуткая картина!

Госпиталь тоже был разбит, и мы, не пройдя рентгена, вернулись обратно. Операцию по извлечению пули из стопы мне сделали наощупь. Я выпросил у доктора пулю на память, а чтобы она не потерялась, зашил её в край носового платка.

Когда нога после операции у меня зажила, меня перевели в команду выздоравливающих, где бывшие раненые, еще не годные к военной службе, в течение недели-двух укрепляют состояние своего здоровья. В этот период я согласился на предложение начальника госпиталя сопроводить четырёх вылечившихся политработников в офицерский резерв политуправления Калининского фронта, который находился в селе Кувшиново, километров 100 от госпиталя.

Строгости тоталитарного режима в то время были такие большие, что офицерам, в том числе политработникам,  и в составе команды не доверяли самостоятельно прибыть к новому месту службы. Я должен был их сопровождать, сдать под расписку в штаб фронта, а расписку доставить в госпиталь.

В пути следования (пешком и на попутных автомашинах) ночевали в деревнях. Чтобы переночевать, надо было получить разрешение от председателя  сельского совета или, если он есть поблизости, - военного коменданта, предъявить это разрешение хозяйке дома, после чего она  пустит к себе в избу. Местные жители обязаны были обо всех посторонних лицах уведомлять соответствующих начальников. Подобное разрешение сохранилось в моём личном архиве.

Политработников я благополучно сдал, расписку получил, а сам пошёл к центру села, где был пруд, чтобы умыться. Заодно постирал и платочек, мечтая, что кончится война, я эту пулю поставлю под стакан на чёрное пианино, и буду показывать всем приходящим как редкий экспонат.

 Тем более, что пуля была какая-то большая, на одну треть больше нашей винтовочной пули. Знатоки пояснили, что это была австрийская пуля. Мечта моя не сбылась. Платочек с пулей я повесил сушить на кустик, а сам немного поспал.

Проснувшись, я забыл про платочек и вспомнил тогда, когда отшагал от Кувшиново добрый десяток километров. Возвращаться обратно не захотел (а зря!), думая, что война ещё будет длиться долго и эта пуля будет для меня не последней. Жизнь подтвердила мою правоту.

 

 

«Да много ли надо солдату,

Что знал и печаль и успех:

По трудному счастью на брата

Да Красное знамя на всех.»

                      Григорий Поженян

 

ИТОГИ.

 

В госпитале появилась возможность осмыслить всё происшедшее со мной за последнее время. Характерная черта - по мере удаления от передовой в тыл, вначале встречались раненые с моего полка, потом из нашей дивизии, армии, потом из нескольких армий.

Цель операции достигнута не была. Ржев освобождён не был. Положительным в этом наступлении явилось лишь то, что немцы решили, что под Ржевом проходило главное наступление наших войск, и они сосредоточили здесь для отпора большие силы, проморгав сосредоточение советских войск под Сталинградом. Когда  произошло окружение армии Паулюса под Сталинградом, немцы не смогли перебросить  из-под Москвы ни одну дивизию.

Ржевская наступательная операция была первой крупной наступательной операцией Советских войск в летних условиях. Более того, немцы вынуждены были перебросить к Ржеву 12 пехотных дивизий, в том числе и с юга. В результате упорных боёв немцы были отброшены к Ржеву, но сам город взять не удалось.

Наша дивизия входила в 30-ю армию, которой командовал генерал-лейтенант, впоследствии генерал армии, дважды Герой Советского Союза Лелюшенко Д. Д. 30-я армия в апреле 1943 года была преобразована в 10-ю гвардейскую армию, которой командовал генерал-лейтенант, впоследствии генерал армии, Герой Советского Союза Колпакчи, погибший в 1961 году под Одессой при катастрофе вертолёта.

Потери наших войск под Ржевом были очень большими. При наступлении на укреплённую полосу противника большинство солдат в пехоте оставались целыми не более недели, командиры взводов и рот по три-семь дней. Причём статистика такая: на одного убитого приходится три раненых. Из 20-ти раненых один умирает в госпитале. На 7 убитых — один пропавший без вести. В братские могилы убитых клали навалом. От июльско-августовской жары трупы разлагались, и не было возможности взять документы или медальоны у тысяч лежавших на полях сражений погибших воинов. Вследствие этого тысячи и тысячи погибших стали считаться пропавшими без вести. Семьям пропавших без вести не полагалось ни пенсии, ни пособия, ни льгот. До самой смерти матери и жёны погибших, их дети тщетно надеялись, что их близкие могут рано или поздно объявиться.

Большинство домов в Ржеве были сожжены, десятки окрестных деревень разделили судьбу Хатыни.

 

Уж не слышно сражения грома –

Бой все дальше и дальше идет.

И на стенке сгоревшего дома

Снова ласточка гнёздышко вьет.

 

Гарь, руины, оспины воронок

У фашистов в отбитом сельце,

На безлюдье один лишь котенок

Одиноко сидит на крыльце.

 

Пепел траурным вихрем клубится,

Но в цвету пробуждается май,

И я верю, что жизнь возвратится

В этот горем истерзанный край.

 

 Земля вокруг Ржева проросла десятками обелисков над братскими могилами своих сыновей и защитников. Оккупация города длилась почти 17 месяцев. Все эти месяцы день за днём шли бои.

 Историки не любят об этом вспоминать, как не любили и выдающиеся военачальники. Здесь провалились операции маршала Конева и самого Жукова. Ржевская земля обильно полита нашей кровушкой. То, что я скажу ниже, в это трудно поверить, я бы сам не поверил, но это действительно было, так как я сам был этому свидетелем и участником.

За овладение деревнями Горы-Казеки и Полунино, что в 5 километрах от Ржева, вели затяжные и кровопролитные бои в течение полутора лет последовательно 32 (!) стрелковых дивизии, (в том числе и моя III стрелковая дивизия), 11 стрелковых бригад, 15 танковых бригад и множество других частей разной военной специальности (авиация, артиллерия, кавалерия, сапёры и др.). Только известных по фамилиям здесь захоронено более 10 тысяч воинов. Я думал, что больше жертв за освобождение одной деревни вообще не может быть. Оказывается, было и больше. Есть такие деревни, как писал один маршал в газете "Красная Звезда", где погибли 20 и 30 тысяч человек. А нам говорили в Академии, что в разгроме немцев под Ржевом проявилось высокое военное искусство наших полководцев.

Поселок Синявино, что под Ленинградом, наши войска штурмовали с небольшими перерывами, с сентября 1941 года по январь 1943 года. По официальным данным там похоронено 130 тысяч бойцов и командиров. И это при том, что у нас потери  было принято считать по числу захороненных. А сколько тех, которых не похоронили или тех, кто пропал без вести?

 

Победой не окуплены потери,

Победой лишь оправданы они.

 

О боях за деревню Полунино говорится даже в однотомной энциклопедии "Великая Отечественная война 1941-1945", изданной в 1985 году институтом военной истории Министерства Обороны СССР. По-моему, это редчайший случай, когда о боях за деревушку, состоящую всего-то из 20 дворов, говорится в энциклопедии, которая разошлась  по всему миру.

Английский журналист Александр Верт, прошедший всю войну на советско-германском фронте, писал после войны, что "сражение за Ржев было из числа самых тяжёлых, каких когда-либо приходилось вести советским войскам. Военные действия носили такой ожесточённый характер, что пленных было очень мало".

"Ты знаешь, Ржев,

  Ты видел, Ржев,

  Как пляшут огненные смерчи,

  Ты помнишь: сколько было жертв –

  На той земле — в долине смерти!"

 

На братском кладбище в деревне Полунино поставлен памятник, - стоящий в шинели молодой солдат со склонённой головой, с каской в одной руке и с автоматом в другой.

На памятнике надпись: здесь похоронены солдаты, сержанты и офицеры из воинских соединений, участвовавших в боях за деревню Полунино:

 

Стрелковые дивизии: 3, 10, 16 гв., 20, 24, 32, 37, 43, 52,

                                    78, 107, 111, 114, 143, 178, 182, 210,   

                                    243, 246, 247, 248, 250, 348, 357, 359,

                                     369, 371, 375, 379, 413, 415;

 

стрелковые бригады: 4, 35,36, 119, 130, 132, 136, 153, 156, 238;

 

танковые бригады: 18, 25, 28, 38, 55, 85, 115, 119, 144, 153, 238, 249, 255, 270, 298.

 

 В полосе боёв нашей дивизии, под деревней Полунино, погибли отцы космонавта Александра Иванченкова, писателя Владимира Крупина, поэта Анатолия Грибнёва. Все они каждый год приезжают в Полунино поклониться могилам и праху своих отцов. Поэт Грибнев писал:

 

"Я снова сорвусь и поеду,

Гонимый сыновьей тоской,

По старому горькому следу,

В деревню за Волгой-рекой".

 

В 1978 году космонавт Иванченков, побывав в космосе 140 суток, поздравил из космоса жителей Ржева с награждением города орденом Отечественной войны 1-й степени. У подвигов нет давности. Высокую награду город Ржев получил по праву.

О невероятных потерях под Ржевом народу не говорится до сих пор. Видимо, они были ужасны. В связи с этим командующий Калининским фронтом генерал-полковник, впоследствии Маршал и дважды Герой Советского Союза Конев И. С. был снят с должности. (Первый раз Конева сняли с должности командующего Западным фронтом за неудачу под Москвой в октябре 1941 года.)

Потом, когда 50 лет спустя я побывал на месте боёв 532-го стрелкового полка у деревень Горы-Казеки и Полунино, и шесть раз побывал в Центральном военном архиве Министерства Обороны СССР в городе Подольске Московской области, изучая подлинные документы о сражении за Ржев, мне стало известно, что ожесточённые сражения за Ржев продолжались с октября 1941 года по март 1943 года.

За овладение Ржевом были проведены две Ржевско-Вяземские и одна Ржевско-Сычёвская операции Калининского и Западного фронтов.

В Ржевско-Сычёвской операции, в которой участвовала наша дивизия, с 30 июля по 23 августа принимали участие 6 общевойсковых армий, одна воздушная армия, два танковых корпуса и один кавалерийский корпус. И Ржев не был взят!

Знаю, что утомляю своих читателей, но не могу не перечислить номера сражавшихся за освобождение Ржева общевойсковых армий: 1-я ударная, 5, 10, 16, 20, 22, 29, 30, 31, 33, 41, 43, 49, 50, а также 1-й и 2-й гвардейские стрелковые и 11-й кавалерийский корпуса.

Для сравнения скажем, что в ноябре 1943 года столица Украины — Киев была освобождена за 10 дней силами 38-й общевойсковой армии, 3-й гвардейской танковой армии, танкового и кавалерийского корпусов. И это притом, что пришлось форсировать крупнейшую водную преграду - реку Днепр.

 Ржев нами не был взят. Немцы сами оставили Ржев в марте 1943 года, опасаясь окружения нашими войсками, глубоко продвинувшимися в тыл немцев на флангах.

Под Москвой и Ржевом 30-й армией в течение года командовал генерал армии Д. Д. Лелюшенко. О своём боевом пути он написал книгу "Москва-Сталинград-Берлин-Прага". В ответ на моё поздравление по случаю 30-летия Победы он прислал мне эту книгу с авторской надписью: «Богачёву Борису Ильичу от автора, с уважением».

Так вот, из 450 страниц этой книги сражению за Ржев он уделил всего 9 строчек. Писать о неудачах у нас не принято.

Когда 30 июля 1942 года началось наступление наших войск, в городе Ржеве в лагере содержалось в тяжелейших условиях 20 тысяч наших военнопленных, в том числе и бывший курсант Московского пехотного училища, ставший потом известным писателем Константин Воробьёв.

 Он писал, что пленные слышали вблизи грохот боя, радовались, возлагали надежду на освобождение, но этого не случилось. Семнадцать огненных месяцев стоял фронт под Ржевом.

 В дневнике писательницы Г. Ржевской, бывшей переводчицы штаба 30-й армии, есть такая запись: «Сегодня пленный показал текст присяги, которую каждый солдат стоявший тут против нас, должен был лично принести Гитлеру. Они клянутся не сойти со своих позиций у Ржева. Фюрер сказал: «Отдать Ржев – открыть русским дорогу на Берлин».

В результате боёв Ржев был до основания разрушен. Из 5434 жилых домов осталось 297. До войны в городе было 60 тысяч жителей, а при освобождении проживало только 362 человека. В городе, на высоком берегу красавицы Волги, стоит памятник, на котором написано, что в боях за освобождение города погибло 90 тысяч военнослужащих. А всего на территории Ржевского района погибло и захоронено 120 тысяч воинов и разрушено 342 населённых пункта. На этом памятнике есть и такая надпись:

 

"Почестей мы не просили.

Не ждали наград за дела,

Нам общая слава России

Солдатской наградой была".

 

Хорошо описал сражение за Ржев участник этих боёв писатель Вячеслав Кондратьев в повести "Сашка". Большой популярностью пользовалось стихотворение ураганной трагедийной силы "Я убит подо Ржевом" Александра Твардовского.

«Я убит подо Ржевом,

В безымянном болоте,

В пятой роте, при жестоком налете.

 

Я не слышал разрыва

И не видел той вспышки -

Точно в пропасть с обрыва –

И ни дна, ни покрышки.

 

И во всем этом мире,

До конца его дней,

Ни петлички, ни лычки

С гимнастерки моей....»

За всю войну Сталин единственный раз был на фронте. В августе  1943 года он прибыл в деревню Хорошево, под Ржевом, в 50-ти километрах от передовой, где совещался с двумя командующими армиями и где принял решение о проведении в Москве артиллерийских салютов в честь взятия нашими войсками городов Орел и Белгород.

В приказе Верховного Главнокомандующего И. В. Сталина от 23 февраля 1943 года говорилось: "Навсегда сохранит наш народ память о героической обороне Севастополя и Одессы, об упорных боях под Москвой и в предгорьях Кавказа, в районе Ржева и под Ленинградом, о величайшем в истории войн сражении у стен Сталинграда".

По-моему, это единственное упоминание о Ржеве, ставящее сражение за этот город в ряд величайших сражений Великой Отечественной войны, да и всей Второй мировой войны. Под Ржевом была "Пиррова" победа. Понесенные неисчислимые усилия и жертвы привели к минимальным результатам - враг лишь отступил на пару десятков километров. Поэтому о боях под Ржевом нигде не писалось, никаких исследований не проводилось. Поражения нам не нужны. В. И. Ленин говорил в своё время, что воспитание советских граждан в коммунистическом духе должно основываться на победах. Каждый день, хоть малых, но победах.

В сентябре 1941 года под Киевом был наголову разгромлен наш Южный фронт. Были окружены четыре (!) общевойсковые армии. Командование фронта погибло в окружении. В плен к немцам попало невиданное в истории войн число воинов - 665000, множество военной техники — 800танков, 4000 орудий и т. д. Но несмотря на это Киеву было присвоено звание - "город-Герой" и была учреждена правительственная нагрудная  медаль "За оборону Киева".

Будучи в военном архиве, я ознакомился с книгой учёта офицерского состава моей дивизии за 1943 год. В течение одного года на должности командира стрелкового взвода сменилось 5-7 человек (убит, ранен, пропал без вести, переведен). На должности командира миномётного взвода стрелковой роты сменилось 3-4 человека, командира роты-4-5 человек, командира взвода противотанковых пушек-3 человека, командира батальона или полка-2-3 человека.

За время четырёхлетней ожесточённой войны личный состав пехотных рот, батальонов, полков полностью поменялся 10-12 раз, в том числе и офицеров. Каждый день войны уносил в среднем 12 тысяч человек.

 

«Мы -  поколение убитых

В священной яростной войне

В траншеях, бомбами изрытых,

В смертельных схватках на броне.

 

В боях погибли миллионы,

Победа плавала в крови.

Через полвека слышны стоны

Разбитых судеб и любви.»

 

Тысячу раз прав был поэт и великий исследователь ПОДВИГА СОЛДАТСКОГО Смирнов Сергей Сергеевич, открывший всему миру подвиг защитников Брестской крепости, когда в одной из телепередач обронил: «Каждый солдат, прошедший через горнило войны, через атаки и оборонительные бои, заслуживает звание Героя...».

Причиной громадных людских потерь наших войск явилось неумение командования воевать — бесчисленные лобовые атаки при недостаточно подавленной обороне противника, стремление брать высоты независимо от их тактической ценности, освобождать крупные города к праздничным датам и т. п.

Советские генералы в тот период могли одерживать победы, лишь проливая реки солдатской крови. О бессмысленной жестокости и неоправданности наших атак говорилось в неотправленном письме к родным у захваченного в плен нашими разведчиками немецкого офицера. «...Летом мы отражали атаки русских. С расстояния 600 метров мы открыли огонь, и целые отделения в первой волне атакующих повалились на землю... Уцелевшие одиночки тупо шли вперёд. Это было жутко, невероятно, бесчеловечно. Ни один из наших солдат не стал бы двигаться вперёд. Вторая волна тоже понесла потери, но сомкнула ряды над трупами своих товарищей, павших в первой волне. Затем, как по сигналу, цепи людей начали бежать. С их приближением доносилось нестройное, раскатистое «Ур-а-а-а».  Первые три волны были уничтожены нашим огнём... Натиск четвёртой волны был более медленный: люди прокладывали путь по ковру трупов. Пулемёты раскалились от непрерывного огня, и часто приходилось прекращать стрельбу для смены стволов. Количество, продолжительность и ярость этих атак совсем истощили нас и довели до оцепенения. Не буду скрывать, они испугали нас. Если Советы могут позволить себе терять так много людей, пытаясь ликвидировать даже незначительные результаты нашего наступления, то как  часто и каким числом они будут атаковать, если объект будет действительно очень важным?».

Летописец 4-й немецкой танковой армии зафиксировал в журнале боевых действий атаки 17-й и 44-й кавалерийских дивизий на свои позиции: «… Не верилось, что противник собирается атаковать наши танки на этом широком поле, более подходящем для проведения парадов…

Но вот три шеренги всадников двинулись на нас. По искрящемуся под солнцем снегу лихо мчались всадники с саблей наголо, прижавшись к шеям своих коней.

Первые снаряды разорвались в самой гуще атакующих… Страшная черная туча повисла над полем боя. В воздух взлетели разорванные на куски люди и кони…. Нашему удивлению не было предела, когда после первой атаки русские всадники снова пошли в наступление.

Невозможно представить себе, что после гибели первых эскадронов страшный спектакль продолжится снова… Но местность уже пристреляна, и гибель второй волны конницы произошла еще быстрее, чем первой. 44-я дивизия погибла почти вся, а 17-я потеряла три четверти личного состава».

Подобные атаки, призванные истощить врага, завалить его трупами атакующих, были обычным явлением в 41-м и в 42-м годах.  МЫ ИХ ЗАБРОСАЛИ СВОИМИ ТРУПАМИ.

 То, что пелось в довоенной песне: «Малой кровью, могучим ударом» на поверку оказалось не более, чем фанфарной строкой из бравой песни, никак не соответствующей реальному положению вещей.

 Подтверждение тому – многочисленные эпизоды и Финской, и Великой Отечественной войны, когда «у незнакомого посёлка на безымянной высоте» пехоту клали ротами и батальонами, до последнего человека. Да и много ли могла стоить жизнь деревенского мужика в красноармейской шинели, когда  расстреливались и маршалы, и командармы.

Из книги маршала Жукова «Воспоминания и размышления»: «Я много раз видел, как солдаты поднимались в атаку. Это нелегко – подняться в рост, когда смертоносным металлом пронизан воздух. Но они поднимались!. А ведь многие из них едва узнали вкус жизни. 19-20 лет – лучший возраст для человека, – всё впереди. А для них часто впереди был только немецкий блиндаж, извергавший пулемётный огонь. Советский солдат вынес тогда тяжкие испытания. А сегодня старая рана заговорила, здоровье шалит. Бывший фронтовик не станет вам жаловаться – не та закваска характера. Будьте сами предупредительны. Не оскорбляя гордости, относитесь к ним чутко и уважительно.Это очень малая плата за всё, что они сделали для вас в 1941-45 годах».

Иногда задумываешься, а нужно ли показывать наши слабые стороны и многочисленные беды в прошедшей победоносной войне. Ведь мы победили, а победителей не судят. Думаю, что нужно.

Да, народ нас не осудит. Но история осудит и расставит всё по своим местам. Так лучше сейчас, когда еще живы участники войны, показать нашим детям и внукам, что несмотря на все наши слабости и беды, воины Красной армии и труженики тыла проявили такой массовый героизм, невиданное мужество, стойкость, силу духа, умение, терпение, которые изумили весь мир, когда мы наголову разбили самую могущественную армию в мире.

Общаясь с современной молодёжью, иногда слышишь от них вопросы, почему же ветераны-фронтовики, несмотря на сильнейшие потрясения во время войны, сохранили большой заряд бодрости и жизнестойкости.

 Ответ тут таков, - как истинные солдаты, познавшие все ужасы войны, они узнали и цену жизни и хотят достойно ею пользоваться.

После увольнения из армии я разыскал в Москве совет ветеранов  111-й стрелковой дивизии, несколько раз побывал на встречах ветеранов дивизии на празднике 9-го мая в Москве, в парке Горького, на берегу реки Москвы. Посетил место боя под Ржевом, деревни Полунино и Горы-Казеки, где отважно сражались воины дивизии и где тысячи их молодыми остались навечно лежать в сырой земле. Никаких следов происходящих здесь ожесточённых сражений уже нет.

В деревне Горы-Казеки есть небольшой музей боевой славы, где хранятся экспонаты, рассказывающие о былых боях за эту деревню. По просьбе заведующей музея выслал ей свою фотографию. Деревни Ново-Семёновской уже нет, ручей, который мы в атаке переходили по грудь глубиной, превратился в большое озеро километра два длиной. Жизнь продолжается!

После Ржева обескровленную 111-ю стрелковую дивизию пополнили личным составом и передислоцировали под Харьков, где она весной 1943 года попала в окружение, была разбита, но Красное боевое знамя дивизии было сохранено. Дивизия вновь была пополнена и продолжала воевать вплоть до 11-го мая 1945 года.

111-я стрелковая дивизия была фронтового подчинения и во время войны находилась в составе многих армий: 2-я резервная, 30, 39, 61, 3-я танковая, 69, 7-я гвардейская, 5-я гвардейская, 52 и на фронтах — Калининском, Северо-Западном, 1-м Украинском.

Боевой путь дивизии: Бежецк, Ржев, Мерефа, Белгород, Харьков, Александрия, Дубоссары, Яссы, Штейнау (на реке Одер), Прага.

За успешные боевые действия, умелое выполнение заданий командования, мужество и отвагу личного состава дивизия была награждена орденами Красного Знамени и Богдана Хмельницкого, получила почётное наименование "Александрийская" (в честь участия в освобождении города Александрия Кировоградской области). Наименование дивизии начертано на стене в Национальном музее Отечественной войны в Киеве. Все три стрелковые полка дивизии (399, 468, 532), а также  и 286-й артиллерийский, удостоились почётного наименования "Одерский" и все они награждены орденом Александра Невского.

В нашей дивизии было 3 героя Советского Союза, один из которых, лейтенант Шемигон, повторил подвиг Александра Матросова.

Шемигон Алексей Родионович, 1916 года рождения, уроженец села Вилочка Готвальдовского района Харьковской области, в семье крестьянина. Украинец. Окончил 2 класса и школу ФЗУ. Работал слесарем в Харьковском локомотивном депо. В Сов. Армии в 1937-1942 г.г. и с июня 1943 г. В 1944 году окончил Горьковское политическое училище. Участник Великой Отечественной войны с июня 1941 года. Командир роты 468 стр. полка (111 стр. дивизия 52 армия, 2-й Украинский фронт). Лейтенант Шемигон после арт.подготовки 20.08.1944 года севернее гор. Яссы (Румыния) поднял роту в атаку. Видя, что пулеметный огонь из дзота не дает бойцам продвигаться, подобрался к огневой точке и закрыл собой амбразуру дзота. Звание Героя Советского Союза присвоено 24.3. 45 посмертно. Награжден орденом Ленина, медалью.

Именем Героя названы тепловоз железной дороги, депо в Харькове и улица города. О нем написано в книге «Подвиги во имя Отчизны». Харьков. 1985г.

Другой герой – сержант Балабух Юзеф Иванович, 1921 года рождения, помощник командира стрелкового взвода 399 стрелкового полка 111-й стрелковой дивизии, заменив выбывшего из строя командира взвода, лично уничтожил вражеский танк, бронетранспортер и десяток гитлеровцев. Был ранен, но остался в строю. За этот подвиг ему было присвоено звание Героя Советского Союза. Награжден орденами Ленина и Славы 3-й  степени. После войны демобилизовался из армии и работал в колхозе. Умер 16 мая 1974 года. О его боевых делах написано в книге «Овеянные славой имена». Одесса, 1988 год.

Был также в дивизии кавалер ордена Славы III-х степеней.

В соседнем 399-м стрелковом полку служил командиром взвода 45-мм противотанковых орудий лейтенант Василь Быков, впоследствии известный советский писатель, глубоко искренний, порядочный человек и бесстрашно пишущий суровую правду.

В бою на Кировоградщине он был тяжело ранен и лежал в деревенской хате. Во время немецкой контратаки вражеский танк развалил хату и Быков двое суток лежал под её развалинами, пока немцев не выбили с деревни, а его нашли случайно под обломками.

Среди фронтовиков двадцать второго, двадцать третьего и двадцать четвертого годов рождения в живых осталось три процента. Это статистика. Из выпуска из военного училища писателя Василия Быкова из восьмидесяти курсантов с фронта вернулось четверо. Почти все его сверстники навечно остались молодыми, убитые под Москвой и Ржевом, павшие смертью храбрых в первые часы на границе и в последние минуты в Берлине и Праге, на всем долгом пути войны, где каждый из 1418 дней и ночей стоил крови и жизней.

«Их солдатские погоны, их раны, госпитали, в которых их спасали от смерти, снова раны и, наконец, безымянные могилки, под наспех наброшенным дерном…» В эти сжатые строки вмещается фронтовой путь Василия Быкова, чье имя долгое время оставалось выбитым на обелиске братской могилы под Кировоградом; он остался живым по воле случая, власть которого столь велика на войне.

 

«И будет так,

Необратимо будет.

На сцену выйдет в орденах старик,

Последний на планете фронтовик.

 

И голосом печальным и усталым

Неторопливо поведет рассказ

Как землю нашу вырвал из металла,

Как солнце наше сохранил для нас.

 

И будут парни очень удивляться,

Девчонки будут ахать и вздыхать,

Как это можно умереть в 17,

Как можно в годик маму потерять?

 

И он уйдет – свидетель битвы грозной,

С букетом роз и маков полевых.

Спешите видеть их – пока не поздно,

Пока они живут среди живых.»

 

О 111-й стрелковой дивизии упоминает в своей книге "Воспоминания и размышления" (1972 года издания) главный герой войны, маршал и четырежды Герой Советского Союза Георгий Константинович Жуков, который на стр. 474 пишет, что хорошо дрались при взятии города Белгорода 93, 94 гвардейские и 111-я стрелковые дивизии.

После войны 111-я стрелковая дивизия дислоцировалась во Львове, где и была расформирована в августе 1946 года. Личный состав дивизии был передан в 24-ю Самаро-Ульяновскую, Железную Бердичевскую пятиорденоносную мотострелковую дивизию, которая и сейчас стоит в Львове.

В 1995 году, по случаю 50-летия Победы, я посетил Центральный музей Советской Армии в Москве на площади Коммуны и мне пришлось приложить немало усилий, чтобы посмотреть на хранящееся там боевое знамя моего 532-го Одерского ордена Александра Невского стрелкового полка.

Служащий музея, хранитель знамён, сказал, что я единственный человек, который в течение 20-ти лет его работы в музее пожелал повидаться с боевым знаменем своей воинской части.

Изучая в Подольском архиве материалы, касающиеся истории 111-й стрелковой дивизии, я прочитал  документ, - донесение начальника штаба дивизии, о котором не могу умолчать, так как поклялся писать о войне только правду.

В этом документе  сообщалось, что в августе 1943 года в боях под Харьковом один из батальонов был атакован и окружен немецкими танками, сопровождаемыми автоматчиками. Две батальонные  45-мм. пушки после нескольких выстрелов были уничтожены огнем танковых пушек. Вырытые по колено окопы спасти от  танков не могли. Ружейно-пулеметный огонь обороняющихся был бессилен против танковой брони. Через  тридцать минут все было кончено. Озверевшие  немецкие автоматчики добивали раненых выстрелами из автоматов, уродовали лица ударами саперных лопаток.

Через три дня другая советская дивизия выбила немцев с этого места. Ввиду сильного зловонного запаха от разлагающихся трупов никто документы у павших не изымал, а их быстро зарыли в неглубокие окопы.

Стремясь скрыть правду о происшедшем, начальник штаба 111-й дивизии донес в вышестоящий штаб, что все 180 человек пропали без вести. А это означало, что их семьи будут лишены льгот, пособий и преимуществ, положенных семьям фронтовиков. На них все время будут смотреть с подозрением соседи по дому и коллеги по работе. Они окажутся под неусыпным надзором местных органов государственной безопасности (НКВД, МГБ и КГБ). А вдруг муж  или сын перебежал к немцам и заслан в нашу страну шпионом?

 

Смотри, сынок!

Здесь каждый метр пропитан

Бессмертной кровью павших храбрецов.

Здесь шла война.

Здесь грозным монолитом

Стояла насмерть молодость отцов.

 

Работая в Подольском архиве, все интересующие меня сведения из архивных дел я записывал  в выданную мне в архиве общую тетрадь с пронумерованными листами, прошнурованную и скрепленную на последнем листе сургучной печатью. По окончанию работы в архиве эта тетрадь на руки не выдавалась, а секретной почтой направлялась  в мой райвоенкомат и хранилась там в секретной части. Я мог ею пользоваться только в присутствии начальника секретной части, а после прочтения возвращал ему тетрадь.

Так вот, мои записи в тетради о трагической гибели 180 человек были еще в Подольском архиве зачеркнуты черной тушью, потому что что-либо негативного о войне записывать, а тем более опубликовывать, было нельзя.

Пользуясь невнимательностью начальника секретной части райвоенкомата, я  повернул лист тетради к свету, и хотя с трудом, но смог разобрать записанные мною сведения об этом трагическом событии под Харьковым и переписать в свою тетрадь.

Известно, что много лет  спустя после войны, даже начальник института военной истории Министерства обороны СССР генерал – полковник Д.Волкогонов и тот не смог добиться разрешения на ознакомление с некоторыми совершенно секретными документами, которые хранились в  военном архиве.

Повсюду кричали и кричат сейчас, что надо писать правду и только правду о прошедшей Великой войне, а на деле все было наоборот.

В последующих поездках в Подольский архив я уже прибегал к хитростям. Когда в архивных документах указывалось, например,о том, что восемь наших бойцов было захвачено немцами в плен, я записывал в свою тетрадь о том, что нами было захвачено в плен восемь немцев. Дома переписывал все наоборот.

 

 

ВЫШНИЙ ВОЛОЧЁК.

 

 

После выздоровления я  был направлен в отдел кадров Калининского фронта, находившийся в городе Калинине (ныне - Тверь), где пробыл несколько дней, а оттуда выехал в дивизион фронтового резерва офицерского состава. Этот дивизион входил в 52-й фронтовой артиллерийский запасной полк, находившийся в городе Вышний Волочёк .

В свободное от службы время с интересом ходил по улицам и вдоль многочисленных каналов этого древнего типичного провинциального городка, любовался своеобразной архитектурой домов. Каналы были прорыты во времена императора Петра I Великого, чтобы не тащить волоком 10 километров лодки и корабли с товарами от реки Цна до реки Тверца, впадающей в Волгу.

Не прозою лишь, но и стихами Вышний Волочек воспет:

 

«Не в Италии, не в Греции

Этот дивный старичок,

И в России есть Венеция –

Город Вышний Волочек».

 

 В резерве находился около месяца, занимаясь боевой учёбой, включая стрельбу из орудий и миномётов.

В этом дивизионе в ноябре 1942 года я был принят в члены Всесоюзного Ленинского Коммунистического союза молодежи (ВЛКСМ). Членский билет мне был выдан начальником политотдела спецчастей Калининского фронта. Тогда этот молодежный союз был награжден двумя орденами. Позже этот союз стал шести орденоносным. Мне было 17 лет и 10 месяцев, но я считался бывалым воином, так как уже побывал в боях и был ранен.

Там же в резерве находился лейтенант Гарифуллин Михаил, а писарем одной из батарей был сержант Семёнов Ювеналий. Через 25 лет я снова встречусь с ними на военной службе в Одессе. Гарифуллин будет подполковником юстиции, помощником военного прокурора округа, а Семёнов - полковником юстиции, членом военного трибунала того же округа. Одному писателю читатели выразили недоверие, дескать, так в жизни не бывает, чтобы люди в жизни встречались. Писатель возразил, что бывает, если герои в жизни идут по прямой дороге, а не прячутся в закоулках.

Из резерва меня назначили командиром отдельного взвода управления миномётного полка, который формировался в том же городе. По штатному расписанию воинское звание командира отдельного взвода - старший лейтенант. Во взводе два отделения разведчиков и два телефонных отделения связистов. Всего человек 35. Но пробыл я на этой должности недолго.

Дело в том, что полк был на конной тяге, а направляющиеся к нам вагоны с сеном на станции Валдай попали под бомбёжку и были сожжены. Лошадей кормить нечем, все поля под снегом. А в полку было 80 лошадей. Среди разведчиков во взводе у меня было несколько бывших уголовников, выпущенных из тюрьмы досрочно с условием направления их на фронт. Помню, один был расхититель государственного имущества, другой - убийца из-за мести. Кстати, в 1941-1942 годах в действующую армию было направлено из лагерей и тюрем 900 тысяч заключённых. Это 90 условных дивизий.

Они-то мне, эти уголовники, и предложили украсть колхозный стог сена с ближайшего поля. И я по глупости согласился, рассчитывая получить за это благодарность от командира полка. Стог сена украли, но колхозники по оставленным нашими санями следам нашли украденное сено, пожаловались секретарю обкома партии, тот обратился к члену военного совета фронта. В общем, и командование полка, и я были строго наказаны. Меня перевели с понижением на должность командира взвода управления батареи (штатное звание - лейтенант), а сено пришлось возвратить.

Припоминается и такой эпизод. Уже побывавшие на войне связисты сказали мне, что надо иметь в запасе  телефонный провод.

 Бывают на войне случаи, когда штатный кабель смотать времени нет, и приходится его бросать на месте и командование остается без связи, а это всё равно как остаться слепым. Они же подсказали мне и выход из положения - найти кабель на одном из заводов в Вышнем Волочке.

Действительно, будучи на стеклянном заводе, я нашел во дворе много мотков железной проволоки, ржавеющей под снегом. Обратился к директору завода с просьбой дать мне часть этой проволоки, т. к. скоро мы отправляемся на фронт. К моему удивлению он наотрез отказал мне, и никакие мои призывы к совести и патриотизму не помогли. Что делать? Выход нашли опять мои уголовники.

Утром шесть человек бойцов строевым шагом прошли через проходную завода, охраняемую вахтершей с наганом в кобуре. Я на ходу ей бросил: "Идём на работу по указанию вашего директора". Она никак не реагировала. Побросав 5-6 мотков проволоки через забор, где уже ожидали наши сани, мы таким же порядком прошли обратно, сказав вахтерше: "Работы нет". На сей раз всё обошлось нормально.

Выше я говорил о 52-м фронтовом артиллерийском запасном полке. Привожу некоторые данные о нём: в полку были курсы командиров батарей, курсы младших лейтенантов и 8 учебных дивизионов - резерва офицерского состава, сержантского состава, миномётный, противотанковый, полковой артиллерии, дивизионной, корпусной, зенитной.

С марта 1942 года и по окончании войны полк отправил в действующую армию 21954 человек, в том числе 103 командиров батарей, 513 младших лейтенантов, 3593 сержантов. В резерве находились и учились 7000 офицеров. Строгости были большие. Так, за отсутствие на утренней физзарядке командир взвода старший сержант Глумов бал арестован на 5 суток домашнего ареста с удержанием 50% зарплаты за каждый день ареста.

В моём формирующемся 562-м полку было 3 дивизиона по три батареи в каждом. В батарее три огневых взвода, по два миномёта в каждом, и взвод управления. На вооружении в полку было 36 дульнозарядных 120-мм миномётов, предназначенных для уничтожения навесным огнём живой силы и огневых средств противника. Дальность стрельбы миномёта 5700 метров, скорострельность - 15 выстрелов в минуту, вес миномёта 285 кг, вес мины - 16 кг.

Был у меня во взводе москвич, мой одногодка, 1924 года рождения, рядовой красноармеец Николай Новиков на должности старшего артиллерийского разведчика.

Интересна его история. В августе 1941 года он, 17-летний комсомолец, добровольно ушел на фронт в составе Московской дивизии - народного ополчения. Тогда таких дивизий в Москве было сформировано 15, по числу районов в городе. Каждая дивизия состояла из 10 тысяч бойцов - добровольцев, рабочих, студентов, профессоров и других, тех, кто по разным причинам не подлежал призыву в армию. Все эти дивизии попали под сокрушительные удары немецких танковых и моторизованных дивизий, а добровольцы, кто не попал в плен, погибли.

Так вот, попавший в плен Новиков, рассказывает: "нас, несколько сотен военнопленных, немецкие конвоиры вели на запад. Навстречу по дороге шла танковая колонна. Нас согнали на обочину, но танковая колонна остановилась. Из люка переднего танка высунулся командир и подал какую-то команду. Конвоиры быстро перебежали на одну сторону дороги и из автоматов открыли по нам огонь. Из танков стреляли из пулемётов. Все бросились бежать, но убежать смогли единицы. Я спрятался под кручей реки. Немецкие автоматчики добивали на поле раненых, но меня не нашли. Через два месяца я, истощенный и измождённый от недоедания, перешел линию фронта».

0н горел лютой ненавистью к гитлеровцам и заражал ею других сослуживцев.

Кстати, мой тесть, Крупин Дмитрий Николаевич, тоже был в Московской дивизии народного ополчения, попал в окружение, но вышел к своим и еле-еле живой пришел домой. Здоровье было подорвано, и через 6 лет он скончался в возрасте 6О-ти лет.

На формировании полка, после вечерней проверки, личный состав батареи ходил строем и с песней. Пели про синенький скромный платочек, про Катюшу, выходившую на берег крутой, про трёх танкистов, про Днепр, который ревёт и стонет.

 Пели и другие популярные в то время песни:

"Вставай, страна огромная",

"Распрягайте, хлопцы, коней",

"Солдатушки, бравы ребятушки",

"Где подлый враг не проползёт, пройдёт стальная наша рота",

"Шли по степи полки со славой громкой.. ",

 "Эх, тачанка - полтавчанка, все четыре колеса.. ",

 "Раз-два—три, Маруся, я к тебе вернуся..", 

 "По долинам и по взгорьям",

 "От Москвы до британских морей Красная армия всех сильней.. ",

 "И на вражьей земле мы врага разобьём малой кровью, могучим    ударом".

 «Когда на каком-нибудь участке фронта наступает затишье», - писал фронтовой корреспондент уже в первые месяцы войны, - «люди с радостью отдают свой короткий досуг песне».

Василий  Лебедев-Кумач выразил это настроение в ёмкой поэтической форме:

 

«Кто сказал, что надо бросить

песню на войне?

После боя сердце просит

музыки вдвойне...».

«Какие это были песни!

Они вели по жизни нас.

Мы пели их, собравшись вместе,

Во дни торжеств и в горький час.

Была в них грусть,

Была в них радость,

До боли  был мотив родной.

За раны тяжкие в награду

Они давались нам с тобой.

Земной наш путь  всегда был труден,

Мы и теперь идем во мгле…

А песни – песни, как и люди,

Они не вечны на земле.»

 

Ещё с царских времён солдаты пели походную песню: «Умный в артиллерии, щёголь в кавалерии, лодырь во флоте, а дурак в пехоте». А в период Отечественной войны солдаты пели иначе: «Вспомню я пехоту и родную роту. И тебя, что дал мне закурить...». И это: «Не верьте пехоте, когда она бравые песни поёт».

«Сердца волнуют песни фронтовые

И мерный шаг наследников в строю,

Напоминая годы молодые,

Когда свистели пули разрывные».

 

В это же время Указом Президиума Верховного Совета СССР в армии и на флоте были введены вместо петлиц - погоны: парадные - золотистого цвета, полевые - зелёного цвета. Вместо сержантских треугольников, офицерских кубиков, шпал и ромбов на петлицах стали звездочки на погонах. Командиры взводов - лейтенанты и выше стали именоваться офицерами. Еще ранее были введены генеральские звания и покрой воинского обмундирования, которое было в царское время.

Как-то в разговоре с сослуживцами в начале 90-х годов я отрицательно высказался о введении Сталиным в феврале 1943 года погон для военнослужащих.

 Мотивировал это тем, что мой отец – московский рабочий – был с 1918 года первым краскомом (так назывались тогда первые командиры Красной армии), будучи командиром стрелковой роты,  сражался против войск Колчака и Врангеля, презрительно называя белогвардейских офицеров «золотопогонниками». А сейчас мы, советские офицеры, носим золотые погоны.

Что же тут негативного, возражали мне, что в армии были введены погоны, а командиры стали называться офицерами?

Дело в том, отвечал я, что Сталин, подобно Наполеону из революционера превратился в императора не только по содержанию (абсолютная власть, произвол, тирания, деспотизм), но и по форме. Он постепенно вводил в армии всё то, что было в царской армии.

При Ленине были наркомы (народные комиссары), наркоматы, при Сталине - министры и министерства.

Были комдивы (командиры дивизий), комкоры, командармы, красноармейцы, краснофлотцы, - стали генералы, маршалы, солдаты и матросы.

Был средний, старший командный и начальствующий состав, стали офицеры.

Были воинские знаки различия – на петлицах треугольники, кубики, шпалы, ромбы – стали погоны со звездочками. Причём при царе погоны для строевых офицеров были широкие золотого цвета, а для военных чиновников (юристов, медиков, администраторов) – узкие (погончики) серебристого цвета. Точно такие погоны были введены и Сталиным. После смерти Сталина узкие погончики для чиновников были заменены на широкие золотого цвета.

Форма одежды генералов (покрой шинели, расположение пуговиц, брюки с широкими лампасами, папаха с красным верхом) стала такой же, как и у царских генералов. На офицерских брюках появился кант. При Ленине на фуражке была звезда, а на поясе ремень с пряжкой. При Сталине на фуражке появилась, как и при царе, кокарда (правда со звездой), а на поясном ремне – бляха.

На рукавах парадного офицерского мундира появились нашивки (шевроны), как и у царских офицеров. Как и при царе, офицеры армии и флота стали носить на поясном ремне кортики (холодное короткое колющее оружие).

При царе у офицеров были денщики, при Сталине у офицеров появились ординарцы с теми же функциями.

Были учреждены ордена Суворова (князь), Кутузова (граф), а так же Нахимова и Ушакова (адмиралы), хотя Ленин ненавидел князей и графов, генералов и адмиралов – царских прислужников.

Был восстановлен введённый ещё Петром I орден Александра Невского и учреждены Суворовские и Нахимовские училища, наподобие царских младших военно-учебных заведений – кадетских корпусов.

Подверглось изменению и само название армии. При Ленине она называлась «Рабоче-крестьянская Красная Армия» (РККА). Затем при Сталине слова «Рабоче-крестьянская» были опущены, а после войны Красная Армия стала называться Советской армией. Что значит «советская»? Есть французская армия, немецкая, американская и т. д. А что значит «советская»?

Изменился и текст военной присяги. При Ленине она начиналась так: «Я, сын трудового народа, принимая присягу, клянусь...» При Сталине: «Я, гражданин Союза Советских Социалистических республик, принимая присягу, клянусь...».

Можно представить себе, что чувствовал Сталин, стоя на могиле (мавзолее) Ленина, когда принимал военный парад на Красной площади, превращённой в кладбище (на площади с 1917 года и в последующие годы захоронено более трёхсот человек).

Недоучившийся семинарист, не имея ни общего, ни военного образования, стал Генералиссимусом и всевластным правителем одной из  великих держав мира, когда под громоподобные звуки тысячетрубного оркестра глядел на проходящие шеренги воинов, одетых в форму примерно так, как были одеты офицеры при царизме.

 

 

НА ФРОНТ.

 

 Формирование полка кончилось. На плацу был выстроен личный состав полка и был зачитан приказ Верховного Главнокомандующего Вооруженными Силами СССР об отправлении на фронт. На приветствие командира полка бойцы ответили громким троекратным «УРА», и с песней, которую в то время пела вся страна, «Священная война», взводными колоннами отправились по своим местам в последний раз проверить готовность боевой техники, личного оружия, боеприпасов и воинского снаряжения.

 

СВЯЩЕННАЯ ВОЙНА

(музыка А.Александрова, слова В.Лебедева-Кумача)

 

«Вставай, страна огромная,

Вставай на смертный бой

С фашисткой силой темною,

С проклятою ордой.

 

Пусть ярость благородная

Вскипает, как волна-

Идет война народная,

Священная война.

 

Гнилой фашистской нечисти

Загоним пулю в лоб,

Отродью человечества

Сколотим крепкий гроб.»

 

Хотя время убытия нашего полка из деревни держалось в секрете, молодые девушки и женщины, многие старики и старухи пошли провожать нас. Более того, деревенский оркестр, состоящий из 5-ти музыкантов, сопровождал нас музыкой до железнодорожной станции (2 километра), а когда эшелон из товарных вагонов-теплушках тронулся, оркестр заиграл старинный воинский марш «Прощание славянки» (Музыка Агапкина, слова Лазарева).

 

«Наступает минута  прощания

Ты глядишь мне тревожно в глаза

И ловлю я родное дыхание,

А вдали уже дышит гроза.

 

Дрогнул воздух туманный и синий,

И тревога коснулась висков,

И зовет нас на подвиг Россия,

Веет ветром от шага полков.

                                                          

Прощай, отчий край,

Ты нас вспоминай.

Прощай милый взгляд,

Не все из нас придут назад.

 

 

Лес, да степь, да  в степи - полустанки.

Свет вечерней и новой зари -

Все пройдет, на прощанье славянки,

Ты гори в моем сердце гори!

 

Нет, не будет душа безучастна -

Справедливости светят огни.

За любовь, за славянское братство

Отдавали мы жизни  свои».

 

Прощание было трогательным. За месяц пребывания в деревне, а мы жили по 3-4 человека в избе, многие офицеры и солдаты обзавелись знакомыми девушками и женщинами. При расставании влюбленные и не очень обнимались, целовались, обменивались адресами, обещали не забывать и писать, желали вернуться живыми и здоровыми.

Ну, а что касается меня, то моя девушка удивила: при всех передала мне увесистый, с поджарой коркой каравай ржаного хлеба. Такой чести удостоился только я один из 30 бойцов моего взвода, бывших в вагоне-теплушке. В то голодное время это был существенный подарок, запомнившийся на всю жизнь. Потом по этому поводу было много разговоров среди сослуживцев и смеха по моему адресу.

 

 

Если б не было войны.

 

Еще до встречи вышла нам разлука,

И все же о тебе я вижу сны.

Ну разве мы прожили б друг без друга,

Мой милый, если б не было войны?

 

Наверно, я до срока стала старой,

И только в этом нет моей вины.

Какой бы мы красивой были парой,

Мой милый, если б не было войны.

 

И снова ты протягиваешь руки,

Зовешь из невозвратной стороны.

Уже ходили б в школу наши внуки,

Мой милый, если б не было войны!

 

                              Никто калитку стуком не тревожит,

И глохну я от этой тишины.

Ты б старше был, а я б была моложе,

Мой милый, если б не было войны!

 

 

 Железнодорожным эшелоном наш полк выехал на фронт.

 

Состав полка.

Офицеров.......................................................... 61

Сержантов...................................................... 157

Рядовых........................................................... 343

Всего............................................................... 561

 

Минометов 120 мм.......................................... 36

(6 батарей по 6 минометов в каждой)

Автомашин....................................................... 64

В том числе:

Додж ¾.............................................................. 12

Студебеккер........................................................ 3

Виллис................................................................ 1

ГАЗ АА............................................................. 48

Станковых пулеметов....................................... 6

Ручных пулеметов........................................... 53

 

 

 

 До сих пор меня мучает совесть за сделанную мною «шкоду». В каждой теплушке эшелона была железная печка-буржуйка. Сверху печка закрывалась круглой чугунной плитой с отверстием посредине для трубы. Эти мои разведчики - уголовнички уговорили меня взять эту крышку с собой, дескать, когда на дереве будет размещаться наш корректировщик огня, то он будет защищаться от пуль этой плитой, привязанной к стволу дерева.

Эту плиту мы взяли с собой, какое-то время использовали её как прикрытие от пуль, но потом, при срочной перемене места дислокации полка она так и осталась на дереве, а теплушка зимой пошла без верхней крышки, и другие люди не смогут пользоваться печкой.

По пути к передовой линии фронта переходили реку Ловать, шириной метров 150. Была оттепель. Надо льдом вода сантиметров 10. Наши валенки у всех промокли. Но никто не простудился.

Надо сказать, что на фронте никто не жаловался на болезни мирного времени. Они как бы перестали существовать. Война оказывает в этом огромное психическое воздействие на человека, переключает его сознание и организм на опасности, идущие извне, и не даёт возможности сосредоточиться на неполадках внутри организма.

Во время боевых действий в Крыму больные туберкулезом стали партизанами и подвергались тяжелым испытаниям, психическим и физическим перенапряжениям. Удивительно, но эта обстановка способствовала их выздоровлению. Так и с нами было на реке Ловать.

 Кстати, здесь  тоже проходил знаменитый в старину путь "из варяг в греки" - из Скандинавии в Византию, через Россию и Малороссию. От реки Ловать лодки волоком перетаскивали в реку Днепр.

Павел Шубин, фронтовой поэт, написал следующие строчки:

«Выпьем за тех, кто неделями долгими

В мерзлых лежал блиндажах,

Бился на Ловати, дрался на Волхове,

Не отступал ни на шаг!

Будут навеки в преданьях прославлены

Под пулемётной пургой

Наши штыки на высотах Синявина,

Наши полки под Холмом!»

 

Продвигались по просёлочной дороге, солдаты пешком, а миномёты на пароконных санях. Кругом сплошной лес, болото, за дорогой - снег по колено. Ближайшая станция железной дороги - 120 километров. Маленькие деревушки отстоят друг от друга на 20-30 км, да и те сожжены. От изб не осталось ничего, кроме пепелищ и сиротливо торчавших обгоревших печных труб, на которых иногда сидит одинокая кошка, безнадёжно ожидающая прихода хозяев. Фронтовой поэт Борис Слуцкий так писал об этом:

«Вокруг Можайска — ни избы:

Печей нелепые столбы

И обгорелые деревья.

Всё - сожжено.

В снегу по  грудь

Идём.

Вдали горят деревни:

Враги нам освещают путь».

 

К январю 1943 года протяжённость  фронта достигла более 6000 километров. И везде лилась кровь, наша и чужая! В этих краях — зоне сплошных лесов и болот совершил свой легендарный подвиг в марте 1942 года капитан Маресьев А. П. Тяжело раненый, он смог посадить в поле свой истребитель и 18 суток ползком по снегу пробирался к людям, отморозив голени обеих ног, чем проявил необычайное упорство и силу воли. После ампутации обеих голеней он снова воевал на истребителе и к 4-м ранее сбитым самолётам противника сбил ещё 7 самолётов. За свои подвиги Маресьев был удостоен звания Героя СССР.

Где-то здесь неподалёку погиб и лётчик-истребитель Тимур Фрунзе – приёмный сын наркома обороны СССР Михаила Васильевича Фрунзе. После смерти отца Тимур с 8 лет воспитывался в семье маршала Ворошилова.

В начале января 1943 года наш полк прибыл на передовую линию фронта под город Холм Новгородской области и вошёл в состав 3-ей Ударной армии Северо-Западного фронта. В эту армию входила 150-я стрелковая дивизия, разведчики которой Егоров и Кантария 30 апреля 1945 года водрузят знамя Победы над куполом рейхстага в Берлине, за что их наградят высоким званием Героя Советского Союза.

Личный состав ударной армии имел некоторые преимущества перед обычными общевойсковыми армиями: повышенные оклады денежного содержания, право возвращения в свою часть из госпиталя после излечения от ранения и др. В истории войны сражение под Холмом явилось частью Великолукской операции.

 

"Продвигались вглубь метели жуткой

Ближе к фронту по степи глухой,

В валенках, дублёных полушубках

И в ушанках с красною звездой.

Перед боем на привале стыли

И врывались с ходу в города...

И совсем не знали, что входили

Мы уже в историю тогда".

 

Прибыв на место, одни стали строить из сучьев и веток шалаши, другие собирали или рубили в лесу сухостой на дрова и собирали хвойный лапник на солдатские "перины". Потом весело пылал костёр, на нём на перекладине в одном котелке варилась похлёбка, в другом - чай. За костром следит дневальный. Если лежишь лицом к костру то лицу и груди жарко, а спина мерзнет. Перевернешься — мерзнут лицо, грудь и колени. Чуть замешкался спросонья, протянул ноги — подпалил валенки или коленку. Разогретая теплом костра хвоя источала смолистый запах, придавая воздуху особенную свежесть. Но тут же смесь махорочного дыма, пот и пары от сохнувшей одежды. Вот так зимой ночью в шалаше, днём на снегу прожили два месяца.

 

Мы – в землянке неухоженной

Нары, печка и топор.

Ход сообщения – прихожая,

А траншея – коридор.

                               Умывальник – топь болотная,

Нужник – лес на три версты.

Там, за лесом, кухня ротная,

Ну и кладбище, наш тыл.

 

Днём, на передовом наблюдательном пункте, я наблюдал за противником. Всё замеченное докладываю командиру батареи по телефону и заношу в журнал. Стрельбу обычно ведёт командир батареи. Несколько раз и я руководил стрельбой батареи по тем целям, которые не были видны командиру батареи с его наблюдательного пункта. На моём личном боевом счету - уничтожение пулемётного дзота противника.

Сплошной линии фронта нет. На передовой 5-6 стрелков-пехотинцев во главе с сержантом и ручным пулемётом целый день и ночь лежат за обледенелым бруствером из снега. Через неделю их меняют. Метров через 100-150 по фронту — другое такое же отделение. Наши и немецкие разведчики в белых халатах систематически ходят друг к другу в тыл за "языками". Отсутствие сплошной линии фронта облегчает им эту возможность. И ночью и днём всё время нужно быть настороже, чтобы не попасть в лапы к врагу и не погибнуть от пули немецкого снайпера.

В нашем полку произошел курьезный случай. Командир одной батареи с дерева наблюдал за противником. Внизу у дерева находились три его разведчика. Немцы в белых халатах скрытно подкрались к ним со стороны нашего тыла, и пытались захватить их в плен, но были замечены разведчиками, открывшими по ним огонь из автоматов. Командир батареи кубарем скатился с дерева, и все, отстреливаясь, стали быстро уходить от немцев (наши тоже были в белых халатах).

Один разведчик был убит. Спешно убегая, командир батареи оставил у дерева свою полевую сумку с топографической картой, где были нанесены все данные о нашей и немецкой обороне, а также оставил и свой полушубок. Все это, а также личные документы убитого разведчика попало в руки к немцам. Потом контрразведчики целый месяц таскали командира батареи на допросы, но всё кончилось для него благополучно.

Отличившемуся в боях командиру 4-й батареи лейтенанту Степанченко Виктору Григорьевичу, 1921 года рождения, было присвоено звание Героя Советского Союза. Командуя батареей, он огнем минометов уничтожил огневые точки и живую силу противника, поддерживая атаки стрелковых подразделений.

После войны он окончил Высшую офицерскую артиллерийскую школу, потом, в 1955 году –Военную академию имени М.В.Фрунзе, командовал артиллерийским полком, уволился в запас в 1971 году в звании полковника. Жил в Москве. Награжден орденом Ленина,   Отечественной войны 1-й степени, Красной Звезды, медалями. Его подвиги описаны в книгах «Кавалеры Золотой Звезды».Донецк,1976 год, «Шел парнишке в ту пору…», Киев, 1985 год.

22 февраля наш полк срочно перебросили на другой участок фронта, километров за 10 к северу от города Холма. Намечалось наступление на укреплённую оборону немцев, которая проходила по дороге Холм - Старая Русса. Немцы закрепились на этой дороге год тому назад и за это время сильно укрепили свою оборону. Всё шло к тому, что мы будем участвовать в наступлении. Бойцы с юмором писали письма домой близким и родным: «Разместились мы в светлой "казарме", стены которой — все стороны горизонта, а потолок - звездный небосклон».

Командир полка майор Барабанов объявил, что в наступлении мы будем поддерживать миномётным огнём наступающие цепи пехоты  8-й гвардейской стрелковой дивизии.

Это была прославленная дивизия. Сформирована она была в августе 1941 года в Алма-Ате, как 316-я стрелковая дивизия. В ходе Московской битвы у разъезда Дубосеково беспримерный подвиг совершила группа истребителей танков 1075 стрелкового полка этой дивизии во главе с младшим политруком В.Г. Клочковом-Диевом. В ходе боя 28 бойцов с одной 45-миллиметровой артиллерийской пушкой истребили 18 вражеских танков и на 4 часа задержали наступление немцев, устремившихся к Москве. Все они были удостоены звания Героя Советского Союза, из них 23 – посмертно. Звание героя Советского Союза было присвоено и командиру дивизии, генерал-майору И.В. Панфилову, погибшему в том же бою.

За боевые заслуги дивизия была преобразована в 8-ю гвардейскую стрелковую дивизию и ей было присвоено имя погибшего командира И.В. Панфилова. В последующих боях дивизия была удостоена почетного наименования «Режицкая» и награждена орденами Ленина, Красного Знамени и Суворова, 14 тысяч ее воинов были награждены боевыми орденами и медалями.

С построения все разошлись по землянкам и шалашам, сооруженным кем-то еще до нас. Всё посерьёзнели. Не было обычных шуток. Народ уже бывалый. Знали, если будем наступать на укреплённую полосу противника, то будут большие потери. В землянке я стал бриться опасной бритвой. Моё зеркальце соскочило, упало на пол и разбилось. Все молча уставились на  меня. Разбитое зеркальце - плохой признак. У меня защемило сердце.

Вечером всех офицеров пригласили в палатку к командиру 19-го гвардейского стрелкового полка. Он объявил нам, что завтра, в 6 часов утра полк и дивизия переходят в наступление с целью прорвать немецкую оборону. Моя задача-сегодня же ночью выйти на нашу передовую, установить телефонную связь с батареей, оборудовать наблюдательный пункт и в наступлении поддерживать миномётным огнём стрелковую роту. В бою мне находиться рядам с командиром стрелковой роты, а командиру батареи — рядом с командиром стрелкового батальона.

Наша оборона была не сплошная, а состояла из отдельных опорных пунктов, отстоящих друг от друга на 100-200 метров. Поэтому при выходе на передовую нужно быть очень внимательным, чтобы  не проскочить в темноте к немцам, а возможности   использовать помощь проводников у нас не было.

Инструктаж окончен. Срочно возвращаюсь в свой взвод и объявляю о наступлении. Бойцы защелкали затворами винтовок и автоматов, проверяя оружие, подтягивали поясные ремни, на которых висели патронные сумки и гранаты. Лица моих бойцов посуровели, но скрыть глубокого волнения они не могли. Я понимал, что завтра кого-то не досчитаемся. Кого? Переводил взгляд с одного на другого, и сердце сжималось от боли. Война беспощадна к людям. Смогут ли эти не все еще обстрелянные, не пережившие тяжких испытаний воины выполнить боевую задачу? Ведь им предстояло атаковать сильного, опытного, хорошо вооружённого противника.

Беру трёх разведчиков и трёх телефонистов с катушками кабеля и в темноте углубляюсь в сплошной высокий лес. Нахождение моего наблюдательного пункта указано на моей топографической карте. Иду по компасу. Отсчитываем шаги. Пройти к намеченному пункту нужно около километра. Через каждые 20-30 шагов сверяю по компасу направление движения при помощи карманного фонарика. Снег выше колена. Из-за высокого снега идти очень тяжело. Тропинки нет. Идём по целине. Пройдя метров 100, я становлюсь в строй последним и мне идти по протоптанному следу уже легче. Периодически мы меняемся местами.

К передовой вышли удачно. Попали прямо на наш опорный пункт. Стрелковое отделение 5-6 человек во главе с сержантом и ручным пулемётом лежат внутри кругового бруствера из снега. Ни окопов, ни ходов сообщений, ни туалета, нет и телефонной связи. Окоп вырыть нельзя. Кругом сплошное болото. Копнешь снег лопатой на один штык, а там вода.

Рано утром, еще в темноте, подошла стрелковая рота, с которой мне предстоит идти в наступление. Знакомлюсь с командиром роты, теперь я всё время буду с ним. И пехота, и мы — миномётчики — все в белых халатах (рубаха и штаны). На шапке — белые повязки. У некоторых даже автоматы перевязаны белыми бинтами, чтобы не выделялись на белом снегу. Спрашиваю, почему у стрелков нет противогазов. Отвечают, побросали на марше к фронту, а начальство на это не реагировало.

Стрелковая рота по уровню опасности для жизни практически не отличается от штрафной роты.

 Скажу прямо, командир стрелкового взвода или роты, прошедший всю войну и оставшийся в живых, - чрезвычайная редкость. Всё равно, как повешенный, у которого оборвалась верёвка.

«Снова вижу Подольск и Щелково,

В шквал былого нацелив взгляд.

Там зенитки в полнеба щелкали,

А в Москве шёл ноябрьский парад.

Снежным утром прямо с парада

Уходили полки на бой,

Нам отчизна сказала - "Надо!"

И её мы прикрыли собой».

 

23 февраля, в 6 часов утра началась жиденькая артиллерийская подготовка, длившаяся 20 минут. Артиллерии и миномётов было мало, как и боеприпасов. Танков и авиации на нашем второстепенном участке фронта вообще не было. Проведенная артподготовка оказалась неэффективной. Хорошо замаскированные и многочисленные огневые точки противника - пушки и пулемёты подавлены не были.

Наконец сигнал ракетами. Три красных полосы прочертили небо - атака! По команде бойцы рванулись за командирами вперед, оставляя за собой змейки следов в глубоком снегу. Засвистели пули, оставляя за собой фонтанчики снега, в морозном воздухе раздались звонкие пулемётные очереди, залаяла автоматическая пушка. Пробежав 3-4 десятка метров, бойцы из-за сильного и хорошо пристрелянного огня противника вынуждены были залечь и дальше пробираться ползком по снегу, зарываясь в снег с головой. Метр за метром цепь бойцов упорно продвигалась вперед. Ротные и взводные командиры непрерывно подбадривают красноармейцев призывами: "Рота (взвод), вперед, за мной, мать вашу так, за Родину, мать вашу так, За Сталина, мать вашу так!". "Застрелю! Мать вашу так!"

То там, то здесь начали кричать и стонать раненые, позади цепи неподвижно лежали убитые. Легкораненые отползают в тыл сами. Тяжело раненые кричат о помощи: "Санитары, помогите! Братушки! Спасите!" К ним подползают на перевязку и транспортировку в тыл санинструкторы, пока их не перебили немецкие снайперы.

 

«Последнею усталостью устав,

Предсмертным умиранием охвачен,

Большие руки вяло распластав

Лежит солдат.

Он мог лежать иначе,

Он мог лежать с женой в своей постели,

Он мог не рвать намокший кровью мох,

Он мог... Да мог ли?

Ему военкомат повестку слал,

С ним рядом офицеры шли, шагали.

В тылу стучал машинкой трибунал».

                                       Борис  Слуцкий.

 

Немцы отражают нашу атаку автоматно-пулемётным и миномётным огнём. Иногда стреляет короткими очередями скорострельная малокалиберная  20-мм пушка типа "Эрликон". Солдаты прозвали эту пушку "собакой". Пушка и пулемёты хорошо замаскированы. Чтобы обнаружить их, надо встать на колени или в полный рост. На короткое время я позволяю себе это, но ничего не обнаруживаю. Стрельбу почти всё время ведет командир батареи, находящийся метров 200 сзади меня и несколько левее.

Наконец до немецкой траншеи осталось метров 100. Пехота по команде поднимается в атаку короткими перебежками. Из-за плотного и многослойного огня атака срывается. Цепи залегли. Я и мои миномётчики в атаку не поднимались, а продолжали ползти, таща за собой телефонный провод. Дивизионный, полковой и батальонный командиры беспрерывно требовали  атаковать противника. Матерная брань лилась сплошным потоком.

Но попробуй оторвать тело от земли под уничтожающим свинцовым огнём противника. Тебе бы врыться поглубже, в снег, а ты, как на блюдечке и кажется, что немец стреляет только в тебя. Но пример ротного командира и подсознательное "надо" заставляет тебя вскочить и бежать вперёд. Но опять напрасно. Огонь противника был таким плотным, что, пробежав десяток-другой шагов, люди падали как подкошенные. А один без них не побежишь. Атака срывалась.

Бойцы зарывались в снег, прятались в воронках от снарядов, гибли без пользы. На снегу большие розовые пятна крови, видные издалека. Не поймешь, кто живой, кто мертвый. Жуткая ситуация для коченеющих на холоде бойцов. Здорово сказал об этом фронтовой поэт:

 

 

«Снег минами изрыт вокруг,

И почернел от пыли минной.

Разрыв — и умирает друг,

И смерть опять проходит мимо.

Сейчас наступит мой черёд,

За мной одним идёт охота,

Будь проклят этот сорок третий год

И вмерзшая в снега пехота.»

 

Короткий зимний день, который показался нам очень долгим, наконец-то закончился. Наступила спасительная темнота. Нервное  напряжение немного спало. Но приказа на отход не было. Всю долгую зимнюю ночь мы пролежали на снегу под непрерывным освещением мертвенно-бледным светом немецких ракет, которые одна за другой рассекали ночную тьму. Цветные пунктиры трассирующих пуль перекрещивающимися строчками прошивали чёрное небо. По цвету трассирующих пуль ночью было видно, где свои, а где чужие. У наших трассы были красные, а у немцев огненно-голубые.

На ничейной земле были видны полузанесенные снегом замерзшие трупы бойцов, погибших в бесплодных атаках предыдущих боёв. Они лежали в тех позах, в которых их застала смерть - зрелище страшное, не для слабонервных, особенно при свете луны - у одного рука поднята, у другого нога поджата под себя.

Погода, как назло, явно не благоприятствовала нам. Днём всё время было пасмурно. Идущие с Запада свинцово-серые облака почти цеплялись за верхушки деревьев. В лицо бил холодный порывистый ветер. Мокрый снег сменялся мелким моросящим дождём. Это тоже мешало увидеть, откуда бьют орудия и пулемёты врага.

Воронки от снарядов, где мы прятались от снайперского огня гитлеровцев, днём заполнялись водой, ледяной кашей. Шинели, полушубки, ватные брюки, валенки, варежки не просыхали. Сменные портянки сушили на себе, намотав их на голое тело.

«Умели вы долго лежать на снегу,

Укрывшись полою шинели.

Умели огонь открывать по врагу,

Но трусить и лгать не умели.»

 

Немного спасало то, что ночью мы подогревались водкой, которая была в изобилии у командира роты, вернее, у его ординарца. Видя бессмысленность наших атак, опытный командир роты прибег к хитрости - делал инсценировку атаки. По его сигналу бойцы открывали ураганную стрельбу из винтовок, автоматов и пулемётов, бросали гранаты и во всё горло орали продолжительное "УРА", но сами с земли не поднимались. Потом командир роты докладывал по телефону командиру батальона, а тот выше, - "Атака сорвалась из-за плотного огня противника и понесенных потерь в личном составе".

Взрывы мин и снарядов держали нас в постоянном напряжении. Мины опаснее, чем снаряды. При разрыве снаряд несколько углубляется в землю и делает воронку, вследствие чего осколки идут под углом вверх. Мина от соприкосновения с землёй разрывается моментально, воронки не делает, и осколки идут параллельно земле, поражая лежащих вблизи людей.

Лёжа на снегу (днём - без движения из-за опасности снайпера, находившегося в 100 метрах от нас) я, как и все  другие, тысячу раз проклинал  непогоду и Гитлера. Из-за него, думалось мне, приходится переносить такие нечеловеческие мучения. Если уж воевать, то лучше на юге, где теплее и суше. Не знал я тогда, что моё желание сбудется. Самое большое желание было у меня в это время — выспаться в тепле в постели с чистыми простынями и что бы за шею не капало.

Ружейно-пулемётный огонь противника добивал всё, что шевелилось. В голову иногда вползала мысль: "Ну, всё, конец". Многие остались лежать на поле навсегда. Почему они так бесславно погибли? Как можно пехоте атаковать сильно укрепленную позицию врага, не уничтожив предварительно его пушки и пулемёты? Почему мы так нелепо лезли на передний край немцев? Страшно погибать глупо, без смысла, по своему собственному или чужому идиотизму. Бывалые солдаты говорили: "Не война, а убийство". Такие мысли появлялись, но я их гнал прочь. Жизнь приучила меня не сгибаться перед трудностями, а преодолевать их, не подчиняться смерти и бороться до конца, пока есть силы. Может быть, потому и выжил.

Ночь на снегу и холоде, под вражеским обстрелом, казалась бесконечной. Это было на пределе человеческих возможностей. А пришлось на снегу пролежать мне ТРИ ДНЯ И ТРИ НОЧИ подряд. За всю мировую историю человечества редко кому пришлось испытать того, что пришлось на долю солдата Великой Отечественной.

Если кто сомневается в этом, то мой совет - досконально изучить этот вопрос. Кто хочет испытать хотя бы тысячную долю того, что пережили мы, пусть хотя бы один час полежит зимою на снегу без движения. Уверен, что и в хорошую солнечную погоду этот час ему покажется вечностью, и он уже по другому будет смотреть на дряхлого старикашку с клюкою в руке, у которого на груди сверкает солдатская медаль "3а боевые заслуги".

При воспоминании о тех жестоких днях и неизмеримых мучениях, которые перенесли солдаты в Отечественную войну, у них в старости появляется слезинка на глазах, на что с недоумением смотрит  молодое поколение, не прошедшее таких испытаний.

«Два дня здесь бушевали ветры

С чужой и нашей стороны.

И не осталось даже метра

Спокойной ровной белизны.

Два дня атаки здесь гремели

До поздней ночи. За два дня

Снега от дыма почернели

И растопились от огня...

Отчизна-мать! На подвиг бранный

Нас вновь бросая, помяни

Оставшихся на безымянном

Февральском поле в эти дни».

 

Люди, слабые духом, не выдерживали подобных испытаний и кончали жизнь самоубийством, совершали членовредительство (стреляли себе в ногу, в руку, в бок), дезертировали, перебегали к противнику, сходили с ума, симулировали болезни. Таких было мало, но они были. В  кино об этом не показывают и в книгах о войне об этом не напишут.

 За время работы в Военной Коллегии Верховного суда СССР мне стало известно, что только по приговорам военных трибуналов были расстреляны перед строем  за измену Родине и дезертирство 157 тысяч человек — это условно пятнадцать стрелковых дивизий полного состава. Всего же за время войны осуждено военными трибуналами 994 тысячи военнослужащих.

Характерен в этом отношении ставший мировой известностью подвиг Александра Матросова. В этом же наступлении, на 30 километров южнее, у деревни Чернушки, на реке Ловать, 26 февраля 1943 года совершил свой бессмертный подвиг Александр Матросов, мой одногодка, 1924 года рождения. Он рано лишился родителей, воспитывался в детском доме, потом работал помощником воспитателя в трудовой колонии, т. е. смолоду прошел суровую школу жизни.

Это был первый бой Матросова. Его рота залегла перед немецкой траншеей под сильным огнём противника. На снегу пролежали шесть часов. Командиры всё время повторяли приказ — не отступать, только вперед. Уже много убитых, боеприпасы на исходе, активно действуют немецкие снайперы, особенно  немецкий пулемёт из дзота. Да пропади оно всё пропадом, лучше смерть, чем такая жизнь. Матросов подполз к дзоту и своим телом закрыл его амбразуру. Пулемёт замолчал. Рота поднялась в атаку и захватила немецкую траншею. Кто-то из высоких узколобых начальников решил: пускай этот подвиг будет совершен 23 февраля - праздник дня Красной Армии. Для пропаганды это будет лучше, эффектнее. Но рано или поздно обман выявится. Так и произошло.

На моих глазах бесславно погиб командир соседней роты, который  (он был крепко пьян) подал команду в атаку, а его бойцы не поднимаются с земли. Он вместе с ординарцем стал бегать между ними, ругаясь и пиная солдат ногой, но тут же был сражён снайперской пулей.

На третий день наступления, рано утром, еще не рассвело, артиллеристы притащили волоком 45 мм артиллерийское орудие, чтобы с рассветом бить прямой наводкой по вражеским целям. Фронтовики назвали эту пушку "Прощай, Родина". Видя это, пехотинцы стали отползать от орудия в разные стороны метров на 20-30. Я со своими красноармейцами тоже отполз в сторону. Опытные воины знали, что как только пушка начнёт стрелять, так на неё обрушится шквал вражеского огня из всех видов оружия. Так и произошло. С рассветом артиллеристы смогли сделать лишь 10-12 выстрелов, так как все они были перебиты, а пушка разбита вражеским огнём.

После всех этих мучений и переживаний на снегу под городом Холмом мною близко к сердцу принимается застольная песня фронтового поэта Павла Шубина:

 

"Выпьем за тех, кто командовал ротами,

Кто умирал на снегу,

Кто в Ленинград пробирался болотами,

Горло сжимая врагу!"

 

А проклятый враг в это время уверенно сидел в хорошо оборудованных, бетонированных и замаскированных блиндажах, дзотах и землянках, и в боеприпасах и продовольствии нужды не испытывал. Перед нами оборонялась немецкая авиаполевая дивизия. Личный состав некоторых авиационных частей был преобразован в пехоту. Эти дивизии были снабжены большим количеством зенитной артиллерии, которая прямой наводкой стреляла по наземным целям. В такой дивизии было двенадцать  88-мм зенитных пушек и сорок 28-мм. Большую часть дня на большой высоте кружил немецкий самолёт-разведчик - двухфюзеляжный разведывательный самолёт "Фокке-Вульф-189". Солдаты называли его "рамой". В конце концов, бойцы даже начали привыкать к его монотонному жужжанию. Временами фашистский лётчик, развлекаясь, сбрасывал вниз на нас то бочку с пробитыми отверстиями, то кусок рельса. Они стремительно неслись к земле, производя адское завывание и свист, что действовало устрашающе. По нему все стреляли, но мы не знали, что низ у самолёта бронирован и наши выстрелы по нему были бесполезны.

За трое суток лежания на снегу горячего питания нам не доставляли. Люди давно забыли вкус горячей пищи. Мы были голодными. Питались только сухарями, да и то с перебоями. Доставка продовольствия и боеприпасов стала почти невозможной из-за непролазной грязи на дорогах. А у убитых в вещмешках было по буханке хлеба, которую всем нам дали перед наступлением. Ночью мы подползали к мертвым, ножом вспарывали вещмешок и брали оттуда буханку хлеба.

 

"Мой товарищ, в предсмертной агонии,

Не кричи, не зови людей.

Дай-ка лучше согрею ладони я

Над дымящейся кровью твоей.

И не плачь, не стони, ты не маленький,

Ты не ранен, ты просто убит.

Дай-ка лучше сниму с тебя валенки,

Мне еще воевать предстоит".

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ВТОРОЕ РАНЕНИЕ. КАК ЕЩЕ РАЗ ГРОЗИЛИ         РАССТРЕЛОМ .

 

А завтра утром наступать…

В землянке, в тишине прогорклой,

Мой верный друг со мной опять

Последней делится махоркой.

                              Волнение бьет, как молоток, по нервам,

Не каждому такое по плечу:

Встать и пойти в атаку самым первым,

Искать других сравнений не хочу.

 

 На третьи сутки лежания на снегу я не выдержал и, воспользовавшись необходимостью исправить повреждённый телефонный кабель, вместо телефониста, пошел сам его исправлять, не испросив на это разрешения старшего начальника. Это было ночью, После этого я зашел к командиру дивизиона. Он в шалаше в компании других офицеров и при свете коптилки выпивал и был крепко пьяным.

Увидев меня и даже не выслушав, он рассвирепел, что я самовольно оставил позицию и, ругаясь непечатными словами, выхватил из кобуры пистолет, передёрнул затвор, загнав патрон в патронник ствола, и направил на меня, приказав немедленно возвращаться на своё место. Так, по пьянке, можно было легко меня и пристрелить, такие случаи на фронте бывали, но, как говорится, Бог миловал.

В бинокль я заметил место, откуда вырывалась струя пульсирующего пламени. Это из амбразуры дзота стрелял вражеский пулемёт, прижимающий к земле ливнем пуль нашу наступающую пехоту. (Дзот, это - дерево-земляная огневая точка). Испросив по телефону разрешение командира батареи на открытие стрельбы, я передал на огневую позицию нашей 120 мм миномётной батареи соответствующую команду.

Батарея открыла огонь. На пристрелку и поражение цели было израсходовано 12 мин. Мины точно легли в цель. Когда дым от разрывов рассеялся, на том месте, где был пулемётный дзот, было видно только тёмное пятно. Дзот молчал. Спустя много лет я прочитал в книге о Героях Советского Союза, что такому же командиру взвода управления миномётной батареи, уничтожившему в бою вражеский пулемёт, присвоили звание Героя Советского союза. Я же даже медали не получил.

Первая боевая удача на боевом личном счету, как тогда говорили, уничтоженная боевая точка. Дело не во славе, а в духовном удовлетворении - ведь и я внёс пусть небольшой, но свой вклад в общее дело разгрома врага, один шаг к Победе.

Наступили четвёртые сутки нашего лежания на снегу в 100 метрах от вражеской траншеи. Только молодость и чувство выполнения святого воинского долга заставляло нас стойко переносить это жестокое страдание. Я лежал, спрятавшись за небольшой пенёк, и увидел в бинокль скорострельную немецкую пушку, которая неоднократно стреляла по нашей пехоте. Я перевернулся на спину (лёжа на животе, тело затекло), и стал вычислять данные для стрельбы батареи. Видимо это движение было замечено снайпером. Страшной силы удар поразил меня в правое плечо — как будто здоровый мужик крепко ударил меня дубиной. Вначале я подумал, что в меня попал снаряд с этой самой пушки. Но снаряд должен был разорвать меня на куски, а этого не было.

Значит, в меня попал снайпер, заметивший через оптический прицел своей винтовки моё шевеление за пнём. На груди мой маскхалат обагрился кровью. Испуга не было. Сознание чётко работало. Изо рта, носа, входного (на правом плече) и выходного (на левой стороне шеи) пулевых отверстий сильно льётся кровь. Я чувствую моментальную слабость во всём теле и безразличие ко всему окружающему.

Я говорю лежавшим рядом со мной разведчикам и связистам "Перевязывайте меня скорее", - однако моих слов не слышно, от меня исходит какое-то шипение. Какой-то момент они обалдело смотрели на меня, соображая, ведь только что командир был невредим, а теперь весь снаружи покрывается кровью. На левой стороне шеи образовалось обширное выходное отверстие. Потом осматривавшие меня врачи в госпиталях будут удивляться, тому, что я остался жив.

Пуля в одном миллиметре прошла от сонной артерии и спинного мозга. Я не мог ни кушать, ни говорить, ни поворачивать шеей. Правая рука атрофировалась (был повреждён нерв, управлявший рукой). Рука в локте и пальцы мне не подчинялись — не сгибались и не разгибались. В известной песенке военного времени поётся: "а до смерти четыре шага", а тут до смерти был один миллиметр.

На месте перевязывать меня было нельзя из-за опасения поражения снайпером. Меня положили на плащ-накидку и вдвоём потянули метров на 50 в лощинку, которая не просматривалась со стороны немцев. По снегу за мной тянулся кровавый след, как в песне гражданской войны, - "След кровавый стелется по сырой траве... ".

Стали меня перевязывать, но место ранения было такое неудобное, что одного моего медицинского пакета не хватило, перевязали вторым, но кровь продолжала сочиться и сквозь эти бинты и вату.

К передовой цепи пехоты с тыла по снегу был проделан коридор шириной в метр и высотой в 60-70 сантиметров. Вот по этому коридору и тащили меня на плащ-накидке в тыл, пригибаясь и падая, когда вблизи разрывался снаряд или мина. Доставили меня в шалаш к командиру полка, а ему в шалаше женщина, капитан, начальник медслужбы полка, на примусе в сковородке жарит картошку. Предложили картошку и мне, но я, хотя и был голоден, есть не мог, даже слюну проглотить не мог, из-за сильной боли в шее.

Тут же командир полка майор Барабанов сообщил мне, что 19 февраля 1943 года приказом Командующего Калининским фронтом генерал-лейтенанта Конева мне присвоено очередное воинское звание "лейтенант". Мне было 18 лет и 2 месяца. В звании младшего лейтенанта я проходил 9 месяцев. (Лейтенант в Российской армии  соответствовал подпоручику, в кавалерии - корнету, в казачьих войсках — хорунжему, для гражданских чиновников – коллежскому секретарю. В таком звании ходил при царском дворе поэт Александр Сергеевич Пушкин). Из-за большой потери крови я был в таком состоянии, что на это радостное сообщение никак не реагировал.

Четыре дня наступления на немецкие позиции не дали положительного результата. Ввиду отсутствия перспективы наступление было прекращено. Потери наших войск были большие. Только 8-гв. стрелковая дивизия потеряла 611 человек убитыми и 1115 ранеными, не считая потерь в приданных дивизии воинских частях. В нашем полку погибли, как писали в "похоронках", смертью храбрых, один командир батареи, один командир взвода управления, несколько красноармейцев и лошадей. Были и раненые. В газетных сводках информбюро о нашем наступлении сообщалось: "На  Северо-Западном фронте происходили бои местного значения". Город Холм был освобождён от немцев только через год-21 февраля 1944 года, и соседний с нашим полком 561-й миномётный полк получил почётное наименование "Холмский".

На крестьянских розвальнях 120 километров меня двое суток везли по накатанной лесной дороге к ближайшей железнодорожной станции. Кроме меня и ездового в санях было еще двое тяжело раненных. Организм мой сильно ослабел, я потерял много крови, кушать ничего не мог. Всю дорогу все трое от мучительной боли громко стонали. Иногда сани при наклоне на скользкой дороге ударялись о бровку, и от сильного толчка я на какое-то время терял сознание.

Помнится, на ночь остановились в какой-то деревне, в большом доме, видимо, школе. В комнате на полу, устланном соломой, лежало человек 20 тяжело раненых. Пахло карболкой и йодоформом. Рядом кто-то слабым голосом просил пить, еще один бормотал, видимо, в забытьи. Многие стонали. Но один выделялся тем, что всё время выкрикивал "Ой, задохнусь, ой задохнусь!" Он был ранен в грудь. На грудь ему наложили гипс, который высох, стянул грудь и препятствовал нормальному дыханию. И так всем было тяжело, а тут еще эти душераздирающие выкрики. Кто-то не выдержал и крикнул ему: "Да задохнись ты наконец!" Жуткая картина.

Через двое суток привезли меня в полевой передвижной госпиталь, где сделали перевязку. К этому времени кровавые бинты засохли и крепко прилипли к ранам. Когда бинты отрывали от ран, была невыносимая боль. В связи с транспортировкой, я последовательно находился в МСБ, ППГ, СЭГ-2749, ЭГ-2446 ( медицинский санитарный батальон, полевой передвижной госпиталь, эвакуационный госпиталь ).

Наконец на санитарном поезде прибыл в город Иваново на окончательное лечение. В Иваново в то время было 25 военных госпиталей. Госпитали специализировались. В одних помещали раненных в голову и шею, в других с ранениями живота, в третьих груди, в четвертых - конечностей и так далее.

С поезда нас человек тридцать повезли в госпиталь, где лечат раненых в  голову и шею. При этом мне, как и другим, засунули за пазуху историю болезни. История болезни это документ, который подтверждает, что ты не дезертир, а ранение получил на фронте. И тут в голову пришла мысль, а не поехать ли мне в город Петропавловск, повидать отца, мать и брата, которых я оставил два  года тому назад еще в 16-летнем возрасте?

Нелегко в 18 лет, находясь вдали от родных и близких, познавать жизнь с самых жестоких её сторон и в самое жестокое время! Приходит у человека час, у каждого разный, когда тоска по истокам своим, по родным, по корням становится невыносимой до сердечной боли. Тоска по тому неповторимому миру юности, от которого я ушел добровольно в 1941 году.

В то время моё состояние вследствие ранения было очень тяжелым. Рана нестерпимо болела, гортань прострелена насквозь, в сутки я могу сделать 3-4 глотка пережеванной пищи и воды, из-за мучительной боли я на большее не решался. Ввиду большой потери крови и недоедания сильно ослабел и еле ходил. Правая рука атрофирована, т. е. не разгибается ни в локте, ни в запястье.

 Пальцы скручены и недвижимы. Руку в рукав полушубка просунуть не могу, и полушубок ношу накинутый на плечи. Всё делаю левой рукой. Голосовые связки также были повреждены пулей, говорить я не мог, а только сипел.

И, несмотря на это, я всё же решился на побег! Исходил из того, что кто не рискует, тот не пьёт шампанское. Ехать мне нужно было зайцем. Надлежащих документов и денег на билет не было. Незаметно покинув через задний двор госпиталь, я добрёл до вокзала и сел  на пассажирский поезд, идущий на Восток. Ехать мне надо было две тысячи километров, за Уральский хребет, в Сибирь, в город Петропавловск Казахской ССР.

 

"Рядом взрыв... И вдруг увидел я

Этот миг я помню хорошо:

Вырос столб земли, крутя

В воздухе солдатский вещмешок.

Не шагнул никто из нас назад!

Наступила снова тишина.

Мне заметил кто-то из солдат

"У тебя пробилась седина".

Седина!.. Ей быть немудрено,

Если человеку в двадцать пять

В смертных битвах было суждено

Молодость стране своей отдать".

 

Сколько же непознанной силы в человеке, что мне в таком состоянии в зимнее время пришлось с несколькими пересадками ехать дней десять! Джек Лондон прав. Любовь к жизни – великая сила!  Самая главная опасность — не попасть на глаза военных патрулей, которые проверяли каждый поезд на предмет поимки дезертиров. Пощады они не знали. Патрули отъелись на тыловых харчах, спали в тёплых постелях, ходили в новом чистом обмундировании, толстомордые и краснощёкие, они цепко держались за свою службу в тылу и больше смерти боялись попасть на фронт, а потому, стараясь выслужиться, задерживали проезжающих по малейшему поводу, препровождали в комендатуру, а оттуда одна дорога — в трибунал.

С тех пор я, как и многие фронтовики, люто ненавижу тех, кто всю войну отсиделся в тылу. Надо сказать, что и они нам — фронтовикам платят той же монетой, только стараются не показать этого. И еще скажу о том, что после войны фронтовики, много раз раненные, перенесшие сильнейшие духовные и физические перенапряжения, с многочисленными болезнями, не могли в мирное время соревноваться с теми, кто всю войну просидел в тылу в запасных полках, военных училищах, комендатурах, военкоматах, складах и т. п.  И тыловики стали занимать в армии лучшие должности и получать  звания. Особенно много оказалось их в наших войсках за границей, где материально они были обеспечены в 5-10 раз больше, чем те, кто служил в России. Ну, Бог с ними!

В пути я большей частью лежал на полу под нижней полкой (в грязи и пыли) или на самой верхней полке, закрываясь чемоданами и узлами. Попутчики, как могли, помогали мне спрятаться от комендантских патрулей.

Приехал в Петропавловск, в два часа ночи. Станция от города — два километра. Мороз -30 градусов. Нетерпение ожидания встречи с родными было таково, что я не стал дожидаться утра, а пошёл в город, в котором я ранее никогда не был. Адрес мне был известен (ул. Кирова, дом № 116). В безлюдной темноте еле-еле нашел необходимый дом и нужную дверь. Сейчас, когда я спустя полвека пишу эти строки, даже мне трудно поверить, что это действительно так было.

Стучу. Долго не открывают. Наконец дверь открылась, и какая-то женщина через узкую щель в двери спрашивает, что мне надо? Я ей сиплю в ответ, она меня не понимает, толкает в грудь, отчего я с крыльца падаю в сугроб снега. Вот тут-то, когда я достиг цели, силы мои душевные и физические полностью исчерпались. Я так и остался без движения лежать на снегу, и, наверное, замерз бы, но дверь снова открылась, надо мной наклонился мужчина, в котором я узнал отца.

Оказывается, недавно к отцу приехала эвакуированная с Киева моя тётка, сестра моей матери — Вера, с двумя детьми. Об этом родные не успели мне сообщить. Она устроилась работать официанткой в ресторане и привыкла грубо обращаться с пьяными. Она и меня приняла за пьяного.

На вопрос отца, что там такое, тётка ответила, что какой-то пьяный солдат. Отец был военным комиссаром города Петропавловска и решил сам выяснить, кто же в пьяном виде стучится ночью к нему в дом.

Конечно, все встали и не спали до утра — отец, мать, брат Толя, Вера с детьми — Людой и Николаем. Отец первым делом спросил, — законно ли я к нему прибыл, имея в виду, не дезертир ли я. Но когда я молча снял полушубок и все увидели в грязных бинтах шею и плечо, а правую руку на перевязи, то вопрос отпал само собой.

Утром я уже был помещён в госпиталь, где пробыл на излечении три месяца. Когда уже зажили раны, то еще долго не работала моя атрофированная рука, пальцы не разгибались. Прошло с тех пор более 50 лет, а пальцы на правой руке до сих пор полностью не разгибаются.

В госпитале запомнилась бесхитростная песенка, которую охотно пели выздоравливающие бойцы. Слова народные:

 

«Жили два товарища на свете,

Хлеб и соль делили пополам,

Оба молодые, оба Пети,

Оба гнали немца по полям.

Вот один товарищ был контужен,

И осколком ранен был другой,

Медсестра стянула бинт потуже,

Чтобы жил товарищ дорогой.

И обоих с ложечки кормила

И к обоим ласкова была,

Медсестра по имени Людмила

В госпитале милая сестра».

 

По выписке из госпиталя я просил отца принять меры к оставлению меня в тылу, он имел такую возможность. По закону с 18 лет только призывают на военную службу, а я уже полтора года служил в армии, на фронте был дважды ранен и после госпиталя был признан медкомиссией ограниченно годным к военной службе, но отец, будучи очень принципиальным партийцем, ничего не сделал для этого.

 

25-й АРТИЛЛЕРИЙСКИЙ ПОЛК ОФИЦЕРСКОГО СОСТАВА.

 

В июне 1943 года медицинской военно-врачебной комиссией Петропавловского гарнизона я был признан ограниченно годным к военной службе I степени с диагнозом "травматический плексит правого плечевого спле­тения и частичный парез правой руки с ограничением движения пальцев правой руки". Ограниченно годные проходят воинскую службу в тылу, на фронт их уже не посылают. Для дальнейшей службы я выехал в Ташкент, в штаб Среднеазиатского военного округа, в дивизион артиллерийского резерва. Дивизион располагался возле города Чирчик, в 40 километрах от Ташкента, в так называемых "Сталинских лагерях". Соседями с нами было Харьковское танковое училище им И. В. Сталина.

В дивизионе резерва офицерского состава я пробыл около недели, после чего меня и несколько других офицеров вызвали в отдел кадров штаба округа для получения назначения командиром взвода в Рязанское училище тяжёлой артиллерии, где орудия калибром 203 и 280 мм (такие пушки на гусеничном ходу стоят у главного входа нашего Одесского артучилища).

Я возликовал! Служить в настоящей артиллерии — это моя мечта. Того, чему я обучился в Подольском артучилище - 45 и 76 мм противотанковым пушкам, стреляющим, как правило, прямой наводкой, многие не считали настоящей артиллерией.

Но произошла досадная оплошность. Перед назначением каждому из нас инспектором отдела кадров был устроен своеобразный экзамен. Мне был задан очень простой вопрос: "Сколько союзных республик в СССР?" Я, конечно, волновался и подумал, что недавно у нас было 16 республик, да присоединились ещё три прибалтийские республики и ответил - 19. Неправильно, ответил инспектор, "можете идти в дивизион". И только за дверью я с ужасом вспомнил, что всего-то у нас вместе с прибалтийскими 16 республик, но было уже поздно. Так и не состоялось моё приобщение к настоящей артиллерии. Жизнь - это ещё и удары судьбы. Без этого не бывает.

Но вскоре я был назначен командиром взвода в 25 учебный артиллерийский полк офицерского состава (УАПОС). К ноябрю 1943 года военное положение на фронтах стабилизировалось, опасность поражения миновала, и Верховным командованием Вооруженных Сил было принято решение о ликвидации в армии института военных комиссаров в подразделениях - ротах, батареях, эскадронах, эскадрильях и т. д.

Тысячи освободившихся офицеров, бывших комиссаров, были направлены в сформированные учебные полки для переобучения их на строевых командиров тех же войск, где раньше они проходили службу. Были созданы учебные полки офицерского состава - пехотные, артиллерийские, танковые, авиационные и т. д. Офицеры, ставшие курсантами, обучались 6 месяцев и после этого назначались в войска командирами взводов, батарей, эскадрилий.

Вот и я попал в такой полк командиром офицерского взвода, в котором было 40 офицеров в званиях от младшего лейтенанта до капитана. В 18 лет командовать таким взводом для меня было престижно. Полк находился в Ташкенте.

С 6 часов утра и до 10 часов вечера я был занят по службе: подъём отбой, построения, уборка помещения, контроль за личным составом, чистка лошадей (три раза в день), кормление их, обслуживание артиллерийских орудий и многое другое. Воинские дисциплины читали офицерам-курсантам штатные преподаватели полка, некоторые были из них с опытом Гражданской войны. Они вели тактику артиллерии, огневую службу, инженерное, химическое, ветеринарное дело, связь, топографию. Мне же приходилось заниматься с курсантами изучением материальной части орудий, политической, стрелковой, физической, строевой, конной подготовкой, уставами. Свободного времени совершенно не было. Отдых был только в воскресенье. Никаких отпусков в военное время офицерам и рядовым не полагалось.

За моим взводом также были закреплены две 122-мм гаубицы образца 1902-1930 годов, 12 артиллерийских лошадей (по 6 лошадей на орудие), упряжь к ним, а также два артиллерийских снарядных ящика на колёсах. За мной лично была закреплена строевая лошадь. Нередко в свободное время я проезжал верхом на своём коне по проспектам Ташкента, на ногах шпоры с малиновым звоном, на левом рукаве знак противотанкиста - чёрный бархатный ромб с красной окантовкой и в центре перекрещивающиеся пушечные стволы - эмблемы. На левой груди гимнастёрки две нашивки - одна золотая за тяжёлое ранение, другая красная - за лёгкое ранение, на плечах золотистые погоны с двумя серебряными звёздочками. Красивое зрелище, и многие прохожие останавливались, глядя, как я гарцую на горделивом коне, идущем лёгкой рысью по главным улицам столицы Узбекистана. Романтика! Наконец-то я её дождался.

В полку было 5 дивизионов по 5 батарей в каждом. В батарее - 4 взвода. Всего кусантов-3200 человек. В этом полку получил первое в своей жизни дисциплинарное взыскание.

Я был назначен командиром батареи для сопровождения в почётном траурном эскорте праха умершего какого-то генерала при захоронении его на городском кладбище в Ташкенте. В эскорте было четыре пушки калибра 122 мм. Каждую пушку везли три пары лошадей (передний унос, средний унос и коренной унос). До производства артиллерийского салюта лошадей открепили от пушечных лафетов и отвели на небольшое расстояние. Эти лошади на войне не были и к выстрелам из пушек приучены не были, да и державшие их на поводе ездовые были неопытные.

При артиллерийском залпе из четырёх орудий несколько лошадей испугались, встали на дыбы. Ездовые от страха выпустили поводья и лошади разбежались по кладбищу, поломав кое-где кресты и памятники. 3а это мне было объявлено командиром полка 5 суток дисциплинарного ареста на гауптвахте, которое я почему-то не отбывал, и в карточку это взыскание мне не записали.

В связи с болезнью матери, о чём отец прислал заверенную врачом справку, мне был предоставлен в апреле 1944 года краткосрочный отпуск  сроком на 10 суток с поездкой к родителям в город Петропавловск. Из Ташкента я ехал по "Турксибу" - "Туркестано-Сибирской» железнодорожной магистрали, построенной в 1930 году. Проезжал город Алма-Ата, до революции он назывался "Верный". В этом городе Фурманов руководил ликвидацией контрреволюционного мятежа, описанного им в повести "Мятеж".

У меня с собой было штатное личное оружие - пистолет "ТТ". При остановке в Барнауле я вышел из вагона погулять по перрону. Меня задержал комендантский патруль и отвёл к коменданту станции, который, угрожая применением силы, отобрал у меня пистолет, о чём выдал справку. Оказывается, к этому времени был издан Приказ Наркома Обороны, запрещающий в отпуск следовать с оружием. По приезду в полк я от начальства выслушал много ругани за то, что отдал пистолет.

В Ташкенте случайно встретил свою одноклассницу по школе в городе Днепропетровске - Фалькенштейн, несколько раз приезжал к ней на коне на квартиру.

 Однажды попал у неё на вечеринку, и один пьяный еврей предложил мне за 1000 рублей купить у него орден Красного Знамени с оформленным на меня документом о награждении. Я страшно удивился этому цинизму, но на подобную сделку не пошел.

У меня болел зуб, и я ходил на лечение к стоматологу-армянке. У неё 18-летняя дочь, симпатичная, работала в санчасти полка санитаркой. Присмотревшись ко мне, мама стала уговаривать меня жениться на её дочери, обещая открытым текстом, что в этом случае на фронт меня уже больше не пошлют. Тогда по молодости лет я вообще не думал о женитьбе и тем более на армянке.

В отдалённой перспективе я представлял себя женатым, но только на русской. И даже возможность остаться в тылу до конца войны, т. е. не быть убитым или покалеченным, не прельстила меня. Я твёрдо был убеждён, что лучше я поеду на фронт, чем женюсь.

Запомнилась шутка, ходившая в полку среди командиров учебных взводов: "Дурак любит учить, а умный любит учиться".

Под Ташкентом узбеки строили какой-то очередной канал. Первый секретарь Центрального Комитета Коммунистической партии Узбекистана публично дал слово товарищу Сталину, что канал будет готов к запланированному сроку. Но сил у них не хватило, к сроку они не успевали. Не сдержать данное товарищу Сталину слово было нельзя. Такое даже во сне не могло присниться. И вот сорвали с учёбы офицерский полк в 3000 человек и на две недели послали работать на канале - махать кетменём (узбекская лопата). Так что в пятиорденоносном Узбекистане есть и моя малая толика труда.

Узнав, что находившаяся в Ташкенте военная академия тыла объявила приём слушателей на учёбу, я загорелся желанием поступить в эту академию. То, что академия тыла готовит офицеров-интендантов: продовольственной службы, вещевой, боеприпасов, горюче-смазочных материалов, меня не смущало.

Очень уж хотелось мне иметь высшее образование, хотя и военное. Да и служба командиром взвода, а я прослужил в этой должности к тому времени около двух лет, порядком надоела. А на более высокие должности меня не назначали по причине моей молодости. Мне было тогда 18 лет.

Собрав необходимые документы, я пошёл в  академию, но в приёме мне отказали ввиду отсутствия двухлетнего стажа пребывания на офицерских должностях. А мой офицерский стаж был лишь I год и 8 месяцев.

В этом полку я прослужил до мая 1944 года. Проходя службу в глубоком тылу, я удивился большому количеству офицеров, которые вообще не были на фронте, хотя война длилась уже третий год. Таких в нашем полку было 60%. Только единицы писали рапорты об отправлении на фронт и, как правило, это были бывшие фронтовики. А тыловики всеми способами старались удержаться за своё место. После войны они все как один будут говорить, что писали рапорта с просьбой отправить их на фронт, но командование каждый раз отказывало им в этом. Это про них фронтовики шутили: » Прошел славный боевой путь в составе 5-го Украинского фронта на Ташкентском направлении «. ( Пояснение: во время Отечественной войны было четыре Украинских фронта – 1-й, 2-й, 3-й и 4-й ).

Но определённый процент надо было отправлять на фронт, и отыгрались на мне. Несмотря на моё возражение о том, что я уже два раза был на фронте и дважды ранен, и по состоянию здоровья я не могу быть на фронте, так как медицинской комиссией я признан ограниченно годным 1-й степени, что вследствие тяжёлого ранения моя правая рука в два раза слабее левой, меня всё-таки направили снова на фронт.

Надо сказать, что не очень-то мне хотелось в третий раз ехать на фронт, в эту человеческую мясорубку. Но и не очень я горевал в связи с этим. Фронтовик в тылу приживается с трудом, чувствует себя неуютно. На фронте больше свободы, боевого товарищества, взаимной выручки, честности, благородства, и питание намного лучше.

А здесь одна бюрократическая писанина, которая  совсем замучила. На каждое занятие требовали план-конспект его проведения. А я каждый день, кроме воскресения, проводил с курсантами 3-4 занятия. Домой (я, как и другие офицеры, жил на частной квартире) приходил усталым в 10-11 часов вечера и до полночи сидел за составлением этих ненавистных конспектов.

В середине мая 1944 года я выехал в Москву в распоряжение начальника главного управление артиллерией Красной армии. Временно меня зачислили в артиллерийский дивизион резерва, который дислоцировался на станции Икша Савеловской железной дороги под Москвой.

Здесь снова, как и в училище, ходил часовым в караул, охраняя штаб дивизиона и военные склады. Тяжело простоять на посту 4 часа. Чего только не передумаешь за это время, пока стоишь на посту, с винтовкой в руках. И вся твоя жизнь пройдёт мысленно, и всех родных и знакомых вспомнишь. А больше всего глядишь ночью на чёрное небо с серебристой дорожкой млечного пути — нашу Галактику с миллионами звёзд.

В резерве я пробыл дней 10, после чего меня вызвали в отдел кадров артиллерии и сказали, что я направляюсь в 1-й Украинский фронт на должность командира взвода управления штурмового инженерно-сапёрного батальона. На моё возражение, что в сапёрном деле я ничего не понимаю, кадровик (судя по всему, закоренелый тыловик!) мне сказал, что артиллеристов сейчас переизбыток, а есть нужда в офицерах инженерных войск. Так как  в училище я прошёл курс инженерной подготовки, поэтому и назначаюсь на такую же должность, на которой был на фронте - командиром взвода управления (разведка и связь).

 Кадровик сказал, что  это приказ, а приказ, как говорилось в воинском уставе, утвержденным самим Верховным Главнокомандующим Красной Армии маршалом Советского Союза товарищем Сталиным для военного человека - это святыня и подлежит беспрекословному исполнению. Против товарища Сталина я пойти не смог и пришлось мне подчиниться. Воистину, чудны неисповедимы дела твои, Господи!

К месту назначения надо было ехать через Киев, где проживали мои многочисленные родственники по матери. В поезде, при подъезде к Киеву, у меня украли фуражку. Киевские родственники дали мне чёрную каракулевую шапку-папаху. Так я и приехал в сапёрный батальон с кавалерийской папахой на голове и со шпорами на сапогах.

А шпоры мне достались следующим образом: весной 1944 года, когда я служил в Ташкенте в артиллерийском полку на конной тяге и имел право носить шпоры, я заболел и попал в госпиталь. В громадном зале лежало одновременно на койках около 100 раненых и больных. Шум стоял невообразимый (стоны, крики, ругань, храпы). Ночью свет не тушили. В общем, картина не для слабонервных!

Соседом по койке оказался подросток - сын генерала. Он мне и рассказал, что его отец на фронте, а дома у него имеются кавалерийские офицерские шпоры с малиновым звоном. Долго я уговаривал его отдать мне эти шпоры и, наконец, уговорил. Моим шпорам завидовали офицеры полка - мои сослуживцы.

Носил я их и на службе и вне службы, когда в свободное от службы время прогуливался по Ташкенту или ездил верхом на своём коне. Правда, носил я шпоры недолго. Когда попал в сапёрный батальон,  там хотя и были обозные лошади, но носить шпоры  было не приня­то, и я их снял.

Будучи в Киеве, ходил смотреть главную улицу города - Крещатик. Она вся в развалинах. Оказывается, с подходом немцев к Киеву в июле 1941 года весь Крещатик, а это улица длиной в полтора километра и застроенная 6-ю и 8-ю этажными домами красивой архитектуры, была заминирована с расчётом на то, что когда немцы займут Киев и посе­лятся в домах на главной улице, то тут дома и будут взорваны. В домах заложили сотни тонн взрывчатого вещества.

Через три дня после занятия Киева немцами город страшно вздрогнул. Весь Крещатик поднялся на воздух. Сигнал к взрыву был дан по радио. Расчёт был на дураков, но таковыми немцы не были. Ни один немец не погиб.

О минировании Крещатика они узнали и в дома не поселялись. Построить новый Крещатик нам стоило тысячи миллионов рублей.

Несколько позднее таким же образом был взорван чудо архитектуры, - старинный Успенский собор в Киево-Печерской лавре. Собор был возведён в 1078 году и простоял 850 лет. Долгое время советской пропагандой распространялся слух, что собор был взорван немцами-вандалами.

В 1932 году большевиками был взорван в Киеве Михайловский Златоверхий собор, построенный русскими умельцами в 1113 году.

Здесь в Киеве княжил Святослав, который прибил свой щит на вратах Царьграда (сейчас Стамбул), а перед сражением с половцами посылал им гонца с вестью "Иду на вы". Сохранились в истории и его знаменитые слова: "Не посрамим земли Русской, но ляжем костьми, ибо мёртвые сраму не имут". Нестор-монах летописец писал об этом 900 лет тому назад. Кстати, Нестор был захоронен в Киево-Печерской лавре вместе со знаменитым богатырём земли Русской Ильей Муромцем. У ворот лавры Нестору поставлен памятник.

Здесь же под Киевом произошло самое тяжёлое поражение в истории войн на земле. В сентябре 1941 года немцами были окружены 4 наши общевойсковые армии, и попало к ним в плен 665 тысяч наших бойцов и командиров, в том числе и муж моей тётки по матери - Веры - командир артиллерийского полка, майор Дмитрий Фёдоров, погибший в плену.

Но большевики умели из поражений делать победы, и уже во времена Хрущёва была учреждена нагрудная правительственная медаль "3а оборону Киева".

Нет во мне коммерческой жилки! Дважды в жизни я занимался спекуляцией и оба раза в ущерб себе. В мае 1942 года, когда я ехал из училища на фронт, в Средней Азии на станции Арысь купил соли на 100 рублей, полный вещевой мешок. А где-то в Мордовии соль начали продавать по цене в два раза дороже. На шнурке, которым завязывался мой мешок, оказался узелочек. И вот, когда я сторговался с одной тёткой и начал высыпать ей соль из мешка, тронулся наш эшелон.

Я сыплю соль из вещмешка в её ведро, а соль проходит в отверстие мешка тонкой струйкой, т. к. узелочек мешает горловине мешка раскрыться полностью. А эшелон набирает ход! Когда я высыпал всю соль, то в это время тётка передаёт мне лишь половину денег из ранее подготовленной пачки денег в 200 рублей. Я схватил деньги и еле успел вспрыгнуть на подножку вагона. Подсчитал деньги - оказалось столько, сколько я уплатил за соль на станции Арысь.

Вторая коммерция была в мае 1944 года, когда я ехал на фронт из Москвы на Киев. По дороге решил заехать в Дубно, где находились мой отец, мать и брат. Киевские родственники посоветовали купить в Киеве дрожжей, а в Дубно продать их втридорога. Я так и сделал. Дрожжей купил целый чемодан средних размеров. Но когда приехал в Дубно, мать так и ахнула. Оказывается, в Дубно начал работать дрожжевой завод, и дрожжами завалены все магазины. Еле-еле мать за полцены продала на базаре эти дрожжи. Больше я коммерцией никогда в жизни не занимался. Не моё это дело.

 

 

 

 

 

 

 

 

ДУБНО-МЛЫНУВ

 

В начале мая 1944 года прибыл в город Дубно Ровенской области, в распоряжение командира 16-й штурмовой инженерно-сапёрной бригады. Всего было сформировано 23 штурмовые инженерно-сапёрные бригады резерва главного командования. Три из них были механизированные, т.е. на автомобильном транспорте. 

Бригада предназначалась для штурма укреплённых рубежей противника ("неприступных валов"), где требовалась пехота, вооружённая инженерными знаниями и техникой. Бойцов бригады готовили к ведению всех видов боя в самой тяжёлой и необычной обстановке, а также к преодолению сложных инженерных сооружений на фронте и в тылу врага.

Командиром бригады был 44-летний полковник Борис Кордюков, кавалер 4-х орденов. В первые годы Советской власти он был наркомом (министром) здравоохранения Татарской республики. Было ему тогда 23 года. Потом переквалифицировался на военного инженера. Вот такие метаморфозы происходили с людьми в наше сложное время. Умер он в возрасте 56 лет в Москве.

Дубно - древний украинский город, первое упоминание о котором относится к 1100 году, он старше Москвы на 50 лет.

В городе - остатки старинной крепости. Гоголь в своей повести "Тарас Бульба" красочно описал осаду запорожцами польской крепости Дубно, где сын Тараса - Андрей, увидев на стене крепости свою бывшую возлюбленную, перебежал к полякам, изменив Родине. В сражении Тарас Бульба убил Андрея, сказав: "Я тебя породил, я тебя и убью".

Затем меня направили в местечко Млынув, где дислоцировался 78-й отдельный инженерно-сапёрный батальон, входивший в эту бригаду. Там я вступил в командование взводом управления батальона. Во взводе — два отделения связи (радио и телефонное) и два отделения разведчиков. В отделении связи две девушки-радистки. Одна за плечами несет рацию, другая — батареи питания. Связью в основном занимался начальник штаба батальона. Я же больше руководил разведчиками и инженерной разведкой.

Сапёры-штурмовики воевали в первых рядах наступающих (проделывание проходов в минном поле противника) и были последними при отступлении (взрывали мосты после отхода наших войск).

Сапёры в наступлении обеспечивали в инженерном отношении путь наступающим войскам: строили мосты и штурмовые мостики через водные преграды, разбирали баррикады и проволочные заграждения, взрывали надолбы, противотанковые рвы и всё это во многих случаях под прицельным огнём противника.

Сапёров-автоматчиков сажали на танки, и они защищали их от немецких стрелков фауст-патронами. Снаряд фауст-патрона при попадании прожигал насквозь броню в танке, танковый боезапас (50 снарядов) детонировал и взрывался. От танкистов и танкового десанта оставались только изуродованные взрывом ордена и медали. Немцы в первую очередь стремились истребить танковый десант, понимая, что танки без прикрытия беззащитны, особенно в городе, лесной или болотистой местности.

На вооружении сапёров-штурмовиков были автоматы, ручные пулемёты, снайперская винтовка (одна на взвод) противотанковые ружья (одно на взвод), гранаты (у каждого бойца - две противопехотные оборонительного и наступательного действия и противотанковая), трофейные фауст-патроны, заряды взрывчатки (в вещевом мешке), несколько четырёхсот- или двухсотграммовых тротиловых шашек, бикфордов шнур с капсюлями-детонаторами (Одна двухсотграммовая тротиловая шашка запросто перебивает железнодорожный рельс или телеграфный столб). На голове — стальная каска, на груди - стальной пуленепробиваемый нагрудник (панцирь), на поясе - финский нож. Из специальных средств борьбы у сапёров были мины противопехотные, противотанковые, транспортные; миноискатели, укороченные железные щупы из толстой проволоки для прощупывания земли при отыскании мин; "кошка" (три скрещенных железных крюка) на длинной верёвке, когда их нельзя было разминировать; например, в зимнее время; дымовые шашки — чадящий дым из шашек закрывает днём от противника работы сапёров, ставящих мины.

Противотанковое ружьё Симонова с бронебойно-зажигательной пулей калибра 14,5 мм, пробивающей на дальности до 300 метров броню толщиною 35 мм и со скоростью полёта I км в секунду. Снайперская винтовка с оптическим прицелом 4-х кратного увеличения. Дальность прицельной стрельбы 1300 метров.

Огнемётный батальон имел на вооружении ранцевый огнемёт РОКС-3, (ранцевый огнемёт с керосином самовозгорающимся), 10 литров огневой смеси, 5 литров сжатого азота, весом всего 23 кг. Длина струи - 35 метров, непрерывная струя продолжительностью 10 секунд или до 15 пусков меньшей продолжительности.

В наступлении сапёры идут впереди — прокладывают путь пехоте и танкам, при отступлении отходят последними — прикрывают свои войска различными инженерными заграждениями - минами, лесными завалами, взрывами мостов на реках.

«Нас недаром жалует пехота,

И танкистам мы всегда друзья,

Без сапера не пройдешь болота,

Без сапёра воевать нельзя.

Без дорог завязнешь в грязи липкой,

Налетишь с машиной на фугас...

У сапёра может быть ошибка

Только в первый и последний раз.»

 

По поводу распространенного высказывания, что сапёр ошибается только один раз, сами сапёры между собой шутят, что сапёр ошибается два раза. И первая ошибка, когда пошёл в сапёры, а вторая – когда погибает при разминировании. Девиз сапёров: "Попал в сапёры — гордись, не попал — радуйся." В старой российской армии сапёров называли пионерами. Пионеры это те, кто шёл в бой первыми. Сапёрная шутка - средняя продолжительность жизни сапёра на войне при разминировании мины в ночное время равна 9-ти минутам.

Причём, если пехотинец идёт в атаку рядом с товарищами, которые при необходимости ему помогут, то сапёр при разминировании выходит на поединок с затаившейся смертью один на один. Таково строгое правило профессии. Сапёр в равной мере должен быть храбрым и осторожным, решительным и терпеливым, сильным и ловким. Из сапёров вышли многие знаменитости. Сапёром был фельдмаршал М.И. Кутузов, начинавший свою военную карьеру армейским инженером, а также  писатель Достоевский, окончивший в Санкт-Петербурге инженерное военное училище. Капитан сапёров французской революционной армии Жозеф Руже де Лилл сочинил Марсельезу, ставшую гимном Франции. Полковой инженер Огарков стал начальником Генерального штаба СССР, маршалом Советского Союза.

 

 

78-й ШТУРМОВОЙ БАТАЛЬОН РГК

(резерва главного командования).

 

«Нас остается меньше с каждым годом.

Уходят навсегда фронтовики.

И важно рассказать перед уходом,

Как те дороги были нелегки».

 

К весне 1943 года Советская Армия провела ряд успешных наступательных операций. Нашим войскам приходилось взламывать сильно укреплённую вражескую оборону. Возникла необходимость специального инженерного обеспечения штурма заранее подготовленных оборонительных рубежей насыщенными особо прочными сооружениями, сложными системами заграждений. В мае того года начальник инженерных войск Советской Армии генерал-лейтенант М. Воробьёв доложил Верховному главнокомандующему предложения по формированию ударных инженерных соединений. Сталин согласился, но уточнил: «Назовём их не ударные, а штурмовые инженерно-сапёрные бригады». И такие бригады были созданы. Шестнадцатая штурмовая инженерно-сапёрная бригада резерва главного командования была сформирована в двадцати пяти километрах от Москвы в городе Загорске (сейчас Сергиев Посад). С её именем и была связана моя фронтовая судьба.

Наш батальон на одном месте долго не находился. Выполнив одно задание (минирование, разминирование, постройка моста, дороги и т. п.) батальон перебрасывался на другое место. И так много раз.

Когда летом 1944 года шли на территории Польши на запад, то путь пролегал по историческим местам. Прошли местечко Замостье. Здесь 300 лет тому назад похоронен герой походов Богдана Хмельницкого полковник Максим Кривонос. В местечке Красник разыгралось большое сражение армий Брусилова по разгрому австрийских войск в 1916 году.

Старинный город Владимир-Волынский проходили походным маршем. Когда-то, в 12-м веке, Владимир-Волынский входил в Галицко-Волынское княжество, власть которого простиралась вплоть до побережья Чёрного моря.

В городе никто нас цветами не встречал, как это было в сентябре 1939 года. Галичане на своей спине испытали, что такое сталинщина. Она оказалась в 10 раз хуже, чем польский гнёт. Потом мне станет известно, что с сентября 1939 года по июнь 1941 года НКВД (КГБ) депортировало из западных областей Украины в Сибирь, Север и Дальний Восток 300 тысяч человек, откуда обратно вернутся единицы. А тогда в городе на белых стенах некоторых домов были надписи: "Геть Гитлера та Сталина". Нас тогда это очень удивляло.

 

Ни дни, не месяцы, а годы

Передний край передо мной

Обстрел бомбежки и невзгоды -

Все, что придумано войной.

И чтоб усилить беды эти

И сокрушить в боях врага

Приходится с самою смертью

Из одного есть котелка.

 

Мои служебные обязанности заключались в разведке маршрута движения батальона, добывании сведений об инженерном оборудовании позиций и районов, занимаемых противником, системе его заграждений, особенно минных, состоянии дорог, мостов, различного вида препятствий, а также о местных материалах, которые могут быть использованы в целях инженерного обеспечения боевых действий.

Например, разведка водной преграды (в пути следования на запад пришлось разведывать несколько десятков рек крупных, средних и малых). Это изучение данных о ширине реки, глубине, направлении и скорости течения, состояние грунта и профиля дна, характер берегов о возможности сооружения моста, штурмового мостика или причала для понтонов, на которых будут переправлены танки, артиллерия.

 А также поиск мест, удобных для скрытого выхода к реке и её форсирования, поиск материалов, пригодных для постройки моста (брёвна, доски, гвозди, скобы и т. д.).

Кроме того, мне при передвижении батальона приходилось выполнять обязанности квартирмейстера, т. е. заниматься расквартированием личного состава. Иногда за сутки до прибытия батальона заходишь с разведчиками в деревню и определяешь дома, где будет жить командир батальона; он жил вместе с начальником санитарной части - врачом, капитаном медслужбы, миловидной 25-летней еврейкой-одесситкой. Потом подыскиваешь дома или избы для заместителя командира, начальника штаба, начальников различных служб, для личного состава трёх рот, своего взвода, хозяйственного взвода, кузни, складов — продовольствия, вещевого, боеприпасов, медицинского и отдельно для оперуполномоченного НКВД.

Остался в памяти такой эпизод. Я с разведчиками иду на два километра впереди батальона, разведываю путь движения. Вхожу в деревню, дальше мост через речку, а за ним возвышенность. Спрашиваю встречную местную жительницу, краснощёкую молодуху, а что там за горой, какая дорога? (разговор ведётся на украинском языке). Отвечает: "А я не знаю". "Как ты не знаешь, сколько лет ты здесь живёшь?" -  "Тридцать". - "И ни разу не была за горой?" - "Нет, не была, а что мне там делать?" Я поразился такому отсутствию любознательности.

Другой случай. Находясь в Польше, вышли к развилке дорог. Куда идти, вправо или влево? Подходит поляк. Спрашиваю: "Куда идти до деревни Скаржиско?" (Разговор ведётся по-польски). Он показывает направление рукой и говорит: "Просто". Я возмутился. Тебе, дескать, просто, ты всю жизнь здесь прожил, а я здесь первый и последний раз. Потом узнаю, что польское "Просто" переводится на русский язык как "прямо".

Или такой эпизод. В 19 лет организм еще растёт, кушать хочется, а пайка не хватает. (Всё время в движении и на свежем воздухе). Заходишь в избу на ночлег. Хозяин в армии, хозяйка с кучей ребятишек. Знаешь по опыту, сколько не проси, хозяйка покушать не даст. Начинаешь обычную игру: "А вот этому хлопцу два годика". "Точно" - отвечает хозяйка. А вот этой дивчине четыре годика".  "Точно", - отвечает хозяйка. И так далее.

 Пройдя сотни изб, я уже так приловчился, что безошибочно определял возраст маленьких детей. Смотришь, хозяйка смягчилась сердцем, полезла в подвал, откуда приносит молоко или сливки, а то и яйца с хлебом, что тебе и надо было.

Ну, а когда этот метод не действует или детей нет, прибегаешь к другому методу. Говоришь: "Пол-России прошёл, ну, а такой воды вкусной нигде не встречал". Итог тот же. Хозяйка лезет в подвал и достаёт снедь. При этом хозяйка думает: "Боже мой, мы в таком забытом Богом углу живём, а, оказывается, вода у нас - лучше не сыщешь". Вот так, видимо, и родилась воинская поговорка: "Дайте воды напиться, а то так есть хочется, что и переночевать негде".

 

 

БАТАЛЬОННЫЙ ВЕРБЛЮД

 

Достопримечательностью нашего батальона был двугорбый верблюд. Батальон в 1942 году воевал под Сталинградом и в своём тыловом хозяйстве имел несколько верблюдов, заменяющих лошадей.

Но ко времени моего прибытия в батальон остался один верблюд, который возил батальонную походную кухню. На Западной Украине от деревни к деревне верблюда сопровождала детвора, а то и взрослые, которые видели верблюда лишь на картинках в букваре.

При построении батальона верблюд с кухней важно стоял на левом фланге строя бойцов, и всё время пережёвывал жвачку, возвышаясь над всеми своей головой с оттопыренными ушами. Двугорбый великан на людей смотрел презрительно и высокомерно, как бы игнорируя их, разглядывая что-то такое, что скрыто за горизонтом, что видно только ему с высоты двух с половиной метров.

Бывало, что попадал он и под обстрел и бомбёжку и даже под Львовом был легко ранен осколком в спину, но всё равно труса не показывал и невозмутимо продолжал жевать жвачку. В отличие от нас, июльской жары и солнцепёка он совершенно не боялся.

Наш верблюд служил для нас и своеобразным ориентиром. Нередко командиры и бойцы батальона направлялись в командировки по различным надобностям. В это время батальон уходил вперед или в сторону на десятки километров. Как его отыскать? Секретность тогда соблюдалась строго и никто тебе про местонахождение батальона не скажет. И тут на помощь приходил наш верблюд. Приходишь в деревню, откуда ты убыл в командировку и спрашиваешь у ребятишек - «Куда пошел верблюд с походной кухней? «Туда, туда», - показывают они руками и ты идешь по указанному направлению в соседнюю деревню, а потом таким же способом добираешься благополучно и быстро до своего батальона.

Вообще внешне кажется, что верблюд медленно передвигается. Но это не всегда. Наш верблюд в минуту опасности, внезапного артобстрела, мчался со скоростью 50 километров в час.  Всех людей верблюд делил на хороших и плохих. Я почему-то относился к плохим. Когда я, хотя и с добрым намерением, подходил к нему погладить морду, он её задирал высоко к верху, начинал злобно сипеть, в горле у него что-то булькало, и, предполагая, что он сейчас вот-вот плюнет в меня зелёной липкой слюной, я поспешно отходил от него.

Вообще верблюд питается растительной пищей - травой, сеном, листьями, колючками, но к нашему удивлению он не отказывался ни от мяса, ни от рыбы, ни от американской тушёнки.

Дошёл верблюд и до Германии, до асфальтированных дорог и железных крыш. На фоне обгоняющих нас  "тридцатьчетвёрок", самоходных орудий, бесчисленных американских грузовиков "Студебеккер" "Шевроле", "Форд", "Виллис", верблюд выглядел контрастно. Презрительно и степенно он смотрел на проезжающих, высоко подняв свою аристократическую голову.

И тут какой-то проезжий генерал из высокого штаба на нашу беду увидел верблюда и закричал на командира батальона, идущего впереди колонны: "Позор! В Европу - и с верблюдом. Немедленно устранить!" И верблюда нашего отправили в глубокий тыл от нас навсегда.

Но всё-таки наш, а может быть, и не наш, двугорбый верблюд с гордо поднятой головой был сфотографирован на фоне фасада разбитого пулями и снарядами рейхстага, когда стены его ещё не были испещрены надписями победителей. Этот снимок, опубликованный на обложке журнала "Огонёк", обошел весь мир.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

НАСТУПЛЕНИЕ.

 

«Нет, не напрасны жертвы и потери.

Их свято чтут народы всей земли.

Сразив фашизм – взбесившегося зверя,

Мы мир от верной гибели спасли».

 

В начале июля 1944 года наш батальон резерва Главного командования спешно перебрасывался с одного участка фронта на другой.

Было жарко, градусов 30 тепла. Бойцы шли по проселочной дороге под палящим солнцем усталые, пропыленные, потные. Я , как обычно, со своими разведчиками, шел впереди за километр от колонны, разведывая дорогу.

 

«Когда пройдешь путем колонн

В жару, и в дождь, и в снег,

Тогда поймешь, как сладок сон,

Как радостен ночлег.

 

Когда путем войны пройдешь,

Еще поймешь порой,

Как хлеб хорош и как хорош

Глоток воды сырой.»

 

Топографическая карта, которой я пользовался,  изготовленная Генеральным штабом 15 лет тому назад, во многом устарела.

Где был хутор, там сейчас деревенька, где был лесок, сейчас кукурузное поле. Я подошел к развилке дороги, но на карте развилки не было. Куда идти дальше? Вправо  или влево? Скорым шагом я вернулся к батальону и доложил ведущему батальон заместителю командира капитану Петухову  о возникшем затруднении. Я сказал, что надо пойти в деревеньку, которая находилась в километре от нас, и узнать правильную дорогу.

Батальон (300 бойцов) остановился. Петухов вскипел и при всем личном составе начал материться, оскорблять и унижать меня. Потом приказал: «Бегом в деревню». Я пошел. Петухов снова кричит: «Я приказываю бегом, пристрелю как собаку!». Тут он вынимает из кобуры пистолет и я слышу характерный щелчок, это он передергивал затвор, загоняя патрон в патронник.

Но на меня тоже что-то нашло, которое мне трудно объяснить. Я не побежал, а продолжал идти. Но, признаюсь, на затылке у меня похолодело. Триста пар человеческих глаз напряженно ждали, чем все это закончится. Но выстрела не последовало. Петухов мог бы меня запросто пристрелить за неисполнение приказа, и никто его не обвинил бы в этом. На фронте командир, как говорилось, царь, бог и воинский начальник. Его приказ не подлежит обсуждению и должен был выполнен беспрекословно, точно и в срок. Разузнав в деревне правильную дорогу, я вернулся к батальону и на этом инцидент был исчерпан. Так мне угрожали расстрелом в третий раз.

 

А мы прошли по этой жизни просто

В подкованных пудовых сапогах,

Махоркой и солёным потом воздух

Где мы прошли, на все века  пропах.

Нас счастье даже в снах не посещало,

Удачами не радовала жизнь,

Мы жили от привала до привала

В сугробах мерзли и в песках пеклись.

                               Сергей Орлов.

 

В наступлении 12 июля 1944 года на 1-м Украинском фронте (командующий Конев, члены военного совета - Хрущев и Крайнюков)  участвовали: 7 общевойсковых армий, 3 танковые армии, 2 конно-механизированные группы (в каждой танковый и кавалерийский корпуса), 2 артиллерийские дивизии, 10 инженерно-саперных бригад.

В общем - 15 армий. Для сравнения, в 1-й мировой войне всё русское войско состояло из 13 армий.

В состав фронта входили 80 стрелковых и кавалерийских дивизий, 10 танковых и механизированных корпусов, 4 отдельные танковые и механизированные бригады, чехословацкий пехотный корпус, 10 инженерно-саперных бригад. Всего 2806 самолетов, 1614 танков, 13900 орудий и миномётов, всего 843 тысячи человек. Для сравнения - Наполеон, когда он нападал на Россию в 1812 году, имел армию в 500 тысяч человек.

Это наступление считалось стратегическим, т. е. имеющим решающее влияние на исход войны.

В этой воинской операции 246 полкам, бригадам, дивизиям и корпусам были присвоены почетные наименования «Львовских», «Висленских», «Сандомирских», «Ченстоховских», «Рава-русских», «Дрогобычских». 353 воинские части были награждены орденами, 160 воинов удостоено звания Герой Советского Союза.

Направление наступления нашего батальона было на город Горохов Волынской области. До нас Горохов четырежды освобождался от немцев - в 1943 году – оуновцами-националистами, в феврале 1944 года партизанским отрядом под командованием генерала и Героя СССР  Наумовым,  потом батальоном партизанской дивизии генерала Вершигоры, в апреле 1944 года 389-й Бердичевской Краснознаменной стрелковой дивизией, которая через несколько дней вынуждена была оставить город под натиском немцев.

О напряженности боев за овладение городом Горохов свидетельствует такой факт, что только 389-я стрелковая дивизия уничтожила свыше двух тысяч гитлеровцев. За это командиру дивизии полковнику Колобову Л. А. было присвоено звание Героя Советского Союза.  Такое же звание было присвоено за бои у города Горохова командиру 136-й  стрелковой дивизии - полковнику Мещерякову М. М., а также начальнику политотдела 150-й танковой бригады полковнику Столярчуку Ф. Б., погибшему 14 июля под Гороховым при отражении атаки 50 немецких танков.

 Велики были и наши потери. После войны на воинском мемориале вечной славы в городе Горохов, на мраморной стене были высечены фамилии более двух тысяч погибших бойцов и командиров, в том числе и 30 человек из нашего батальона.

 

 

«Потомок мой, не будь холодным к датам

Военных битв сороковых годов,

За каждой цифрой - кровь и смерть солдата,

Судьба страны в борьбе против врагов.

И сколько б лет тебя не отделяло

От этих дат, сумей расслышать в них

Разрывы бомб, зловещий лязг металла

И стон предсмертный  прадедов твоих».

 

 

 

 

ПОЖАР. БОМБЕЖКА.

 

«Кто не видел боев,

Пусть спросит

Дослужившихся до седин,

Что медали сегодня носят

И за Прагу и за Берлин.

 

И расскажут они про грозы

Над позицией стрелка,

Как чернели в огне березы

И кипела зимой река.»

 

Вечером 12 июля 1944 года наш штурмовой батальон, продвигаясь к передовой  линии фронта, проходил через только что взятый с боем нашими войсками город Горохов.

Центр города был объят пожаром. Картина ошеломляющая.

Мы  шли по улице шириной метров 30. Справа и слева жарким пламенем полыхали деревянные дома и постройки. Было светло, как днем. Нестерпимый жар, дым и копоть палили нам глаза, раскаленным воздухом дышать было трудно. Казалось, вот-вот от жары вспыхнет наша одежда.

Огонь бушевал в домах. С грохотом рушились стены домов, крыши и перекрытия. Огненные языки пламени то с треском взвивались ввысь, то почти касались нашей колонны, слепили глаза. Летели головешки, разбрасывая вокруг себя потоки ярких искр. Пламя выплескивалось из окон и дверей со шлейфом черного дыма, как бы преграждая нам путь. В треске и гуле пламени, рушившихся стен и потолков, слабыми казались доходившие до нас звуки идущего вблизи боя.

Пожар никто не тушил. Жителей не было видно. Только выбравшись из этого ревущего моря огня на окраину города, мы облегченно вздохнули. Я подумал: таким, наверное, представляется ад.

На другой день, выполняя какое-то поручение командира батальона, я оказался на площади в центре города. Послышался мощный прерывистый рев. Внезапно на город налетела девятка вражеских пикирующих бомбардировщиков «Юнкерс-87», сопровождаемых истребителями «Мессершмит» с паучьими черными крестами. Посчитав, что убежать уже нельзя, я быстро впрыгнул в вырытую кем-то ранее стрелковую ячейку (так называется окоп, в котором можно находиться в лежачем положении. Голова и тело было немного ниже уровня земли).

С душераздирающим воем включенных сирен, самолеты стали пикировать. Площадь города была хорошо видимой для них целью. Вниз полетели черные тушки бомб. Бомбы летели, как казалось, прямо на меня, привораживая взгляд и парализуя волю. Я закрыл глаза и сжался в комок, ожидая первого взрыва. Шли томительные, бесконечно долгие секунды. Сердце учащенно билось. Самолеты сбросили бомбы буквально на наши головы.

От взрывов бомб, слившихся в сплошной грохочущий гул, земля тряслась, как в лихорадке. Неприятный запах взрывчатого вещества. Едкий дым. Градом сыпались рядом осколки, а падающие на меня комья опаленной взрывами земли заставляли каждый раз вздрагивать. Мне казалось, что раскололось небо, и из него хлынула лавина бомб и пуль. Вражеские самолеты, как стая хищников, пикировали один за другим, проносясь чуть ли не над головой. Жду смерти. Время застыло. Нет солнца, нет неба. Есть только чувство конца. Душа парализована. Пролетая над площадью, самолеты стреляли из крупнокалиберных пулеметов. Пули ложились рядом, взрыхляя землю. Как ни старался, никак не мог унять нервную дрожь. Во рту пересохло.

Потом звенящая тишина. Тут и там начались пожары. Раненые взывают о помощи. Страшная картина, которую нельзя забыть! И на сей раз смерть, стоявшая рядом, только опалила меня своим дыханием. Воронки от бомб были 7 метров диаметром и в 2 метра глубиной. По опыту я уже знал, что вес каждой такой бомбы был 250 килограммов.

Страшно подумать, что погибнешь от бомбежки. Уж очень обидно, - ты лежишь, стараешься в землю втиснуться, а он, фашист, падла  видит тебя и твою беззащитность, злорадствует и норовит всадить в тебя бомбу. Умереть не обидно в открытом бою.

Как сказал поэт: «Он встретил смерть лицом к лицу, как в битве следует бойцу».  А вот так помирать и страшно и обидно. После бомбежки ты в каком-то оглушенном состоянии – вроде ты жив, а вот насколько невредим, сказать трудно. Тут подходила известная среди офицеров – фронтовиков рифмованная присказка: «Ты после боя, что живой, не верь! – Проверь на месте ли конечности, и голову, и х… проверь». Становится понятным, когда при начислении военной пенсии один фронтовой месяц засчитывается за три месяца службы. Уже потом, по дороге в батальон, придя в себя и успокоившись, я стал размышлять: Славу Богу! Пронесло! А, собственно говоря, почему эти мерзавцы так остервенело и безнаказанно бомбили городскую площадь, на которой никаких военных объектов не было? Только несколько случайных прохожих, вроде меня, да одной мирной конской повозки. Все военные объекты – передовая нашей обороны, артиллерийские позиции располагались несколько дальше западной окраины города. Неужели моя персона привлекла их внимание? Этот вопрос так и остался без ответа, а у меня на голове появилось еще несколько седых волос и память об этом на всю жизнь.

 Ротная медсестра  Юлия Друнина  изложила испытанные мною чувства в стихах:

 

«Мы лежали и смерти ждали -

Не люблю я равнин с тех пор...

Заслужили свои медали

Те, кто били по нас в упор –

Били с «мессеров», как в мишени,

До сих пор меня мучит сон:

Каруселью заходят звенья

На распластанный батальон.

От отчаяния мы палили

(Все же легче, чем так лежать!)

По кабинам, в кресты на крыльях

Просто в господа-бога-мать».

 

Бедная Юлия Друнина! Поэтесса фронтовой жизни. В период перестройки от развитого социализма к дикому капитализму она чересчур остро воспринимала нападки окружающих «дескать, разбей немцы Сталинскую державу, мы бы сейчас хорошо жили и баварское пиво пили бы».

Даже отъезд от бурной московской жизни в тихий уголок – город Старый Крым, бывшую столицу Крымско-Татарского ханства, вместе с мужем Александром Каплером (тот, в которого в свое время была влюблена Светлана Сталина, за что Сталин сослал Каплера на 10 лет на Колыму) не принес ей покоя.

Не смогла она (на войне дважды раненная) перенести переоценку тех ценностей, ради которых была прожита жизнь и пролита кровь.

В закрытом гараже включила мотор автомашины, выпила бутылку коньяка, закурила сигарету, уснула и тихо ушла из жизни.

Ее похоронили на городском кладбище вблизи могилы писателя-романтика Александра Грина. Мир праху её!

 

Последние стихи Юлии Друниной.

 

«Не говорю, что жизнь проходит мимо -

Она и нынче чересчур полна.

И все-таки меня неудержимо

Влечет к себе далекая война.

 

Живых в душе не осталось мест -

Была, как и все, слепа я.

А все-таки надо на прошлом -

Поставить крест,

Иначе мы все пропали.

 

Иначе всех изведет тоска,

Как дуло черное у виска.

Но даже злейшему врагу

Не стану желать такое:

И крест поставить я не могу

И жить не могу с тоскою.»

 

 

 

14  ИЮЛЯ – ЧЕРНЫЙ  ДЕНЬ  НАШЕГО  БАТАЛЬОНА.

 

Выполнив поручение командира, я возвратился в расположение батальона, который в поле занял вырытую до нас (видимо немцами) траншею в 800 метров западнее Горохова. Я разослал своих разведчиков выяснить обстановку вокруг и по их возвращению  доложил командиру батальона майору Калинюку, что справа от нас расположился на ночь штаб 389 стрелковой дивизии.

 Впереди, на расстоянии километра, находился лежащий в цепи и окопавшийся стрелковый батальон майора Батышева С. Я. (Кстати, майору Батышеву С. Я. за освобождение города Горохова присвоят звание Героя Советского Союза, а после войны он станет академиком Академии педагогических наук в Москве).

Батальон входил в состав 545-го стрелкового полка, который с рассветом должен был продолжать наступление.

Задача нашего батальона заключалась в том, чтобы мы  обеспечили в инженерном отношении продвижение 389-й стрелковой дивизии, которая в наступлении находилась в составе 3-й гвардейской армии на острие главного удара правого крыла 1-го Украинского фронта на Рава-Русском направлении.

 

«Всем солдатам забывать не надо:

Без саперов им не одолеть

Все к Победе трудные преграды,

Где у каждой затаилась смерть.

Сотни рек, ковры трясины зыбкой,

Всюду мины, скрытые от глаз...

У сапера может быть ошибка

Только в первый и в последний раз».

 

3-я гвардейская армия представляла собой большую силу. 10 стрелковых дивизий, одну танковую бригаду и 2 танковых полка, артиллерийскую дивизию прорыва, зенитно-артиллерийскую дивизию и отдельный зенитно-артиллерийский полк, 3 истребительно-противотанковых полка, 5 самоходно-артиллерийских полков, 2 дивизиона бронепоездов, инженерно-саперную бригаду и другие части боевого обеспечения.

К ночи, уставшие за напряженный день бойцы тут же уснули на дне окопа. Я и еще два лейтенанта решили спать на траве рядом с бруствером окопа, но со стороны противника иногда посвистывали шальные пули над нами, и мы, решив не рисковать, тоже спустились в окоп.

 

«Сегодня ночь сравнительно спокойна,

Лишь иногда горят огни ракет,

Ударят пушки где-нибудь нестройно

Да пулемет затакает нет-нет.

И снова тишь, глухая, фронтовая,

Когда вокруг ни звезд и ни огня,

Когда пехота спит, не раздеваясь,

На автоматы головы клоня».

 

Немного начало светать. Тут по окопу, задевая нас ногами, пробежал боец из дозора, что был у дороги, ведущей в наш тыл. Встревоженным голосом он сообщил командиру батальона, что на дороге в наш тыл идут немцы. Услышав это, я выглянул из окопа и заметил идущую по дороге серую массу людей.

 Через некоторое время командир батальона, посовещавшись со своим заместителем по строевой части капитаном Горшковым и начальником штаба старшим лейтенантом Веселовым, передал  команду: «На дороге противник, приготовиться к атаке, вкрутить взрыватели в гранаты, развернуть боевое красное знамя! Батальон! За мной! В атаку! За Родину! Вперед! Ура-а-а!!!»

Как наяву,  этот бой у меня всегда перед глазами. Такое запоминается на всю жизнь. Все мы с оружием наготове выскочили из окопа и устремились к дороге. Красное знамя развивалось впереди. Сплошной автоматный и пулеметный ливень внезапно обрушился на неприятельскую колонну. Кое-где слышны были взрывы гранат и громкие выстрелы из противотанковых ружей, которые были в каждом взводе. Все это сливалось с оглушающим и продолжительным криком «Ура-а-а!» Наши полторы сотни бойцов, бегом приближаясь к гитлеровцам, били в упор.

Немцев, находившихся на дороге, мы часть побили, другие разбежались. Потом по команде развернутой цепью мы стали двигаться по направлению к городу, на восток. Однако враг постепенно пришел в себя. В нас стали стрелять из автоматов и пулеметов.

 Вскоре среди нас стали разрываться снаряды из находившихся где-то недалеко немецких танков. В то же время со стороны города по нам стала вести огонь из автоматов и пулеметов залегшая там немецкая пехота. По команде мы снова ринулись в атаку навстречу  огню. Две радистки из моего взвода, Крылова и Ганина, впервые попали в настоящий бой. От страха у одной отнялись ноги, и радисты из ее отделения волокли ее за руки по полю. У другой пропал голос. (Через два дня после боя все это восстановилось.) Радиостанцию и батареи питания к ней они бросили в поле.

В атаке я бежал впереди взвода, будучи в большом нервном напряжении, как сейчас говорят, в стрессовом состоянии. Бежал туда, откуда по нам стреляли мне прямо в лицо, в грудь, в сердце. Кто-то сраженный насмерть падал навзничь, раненые кричали и звали санитаров. Останавливаться в атаке было нельзя, потому что немцы на чистом поле нас всех перестреляют, если мы остановимся и заляжем.

Тут я заметил, что один боец моего взвода, Чернявский, дней десять тому назад прибывший к нам с пополнением и уже замеченный в недисциплинированности и хвастовстве своими боевыми подвигами, побежал в сторону от нас, несмотря на мои окрики. После боя мы нашли его убитым метров в двухстах от того места, где он уклонился от нас.

 

«Над полем скрежещет сражение,

И взрывами воздух прошит

Я знаю тот миг напряженья,

Когда уж ничто не страшит.

Святым исступленьем атаки

Всецело захвачен и ты,

Ничто пред тобой буераки,

Фашисты, разрывы, кусты».

 

Я бежал с пистолетом в руке. Впереди бежавший солдат упал. Я сравнялся с ним, и солдат кричит мне: «Стреляй немца впереди, у меня заел автомат, а немец свой автомат перезаряжает». (Грунт в окопе, где мы ночевали, был песчаный, песок попал в скользящие части автомата и вывел его из строя.)

 

«Так убей же немца, чтоб он,

а не ты на земле лежал.

Не в твоем дому чтобы стон,

А в его по мертвым стоял.

Пусть исплачется не твоя,

А его родившая мать,

Не твоя, а его семья

Понапрасну пусть будет ждать».

 

 В пятнадцати метрах от себя я увидел лежавшего в траве немца. Мысль в минуты опасности работает удивительно быстро и четко. Тут же я выпустил в него все 7 патронов, бывших в магазине моего пистолета марки «ТТ». Все семь потому, что я, будучи в напряжении, и рука дрожала после бега, не был уверен, что могу в него попасть первыми пулями. Поскольку немец не двигался, я тут же подбежал к нему. Он был мертв. Одна пуля попала ему прямо в переносицу. Мимолетно взглянул на убитого, молодой, лет 25-ти, бело-русый и безусый парень, добротная униформа мышиного цвета, на мундире - нагрудные и нарукавные нашивки, сапоги с широкими короткими голенищами, куда заткнуты запасные рожки от автомата, широкий ремень с пряжкой, на которой значилось «Gott mit uns» - «с нами бог». Рядом с убитым - автомат и граната с длинной деревянной ручкой.

Выхватив из кармана его документы, взяв его автомат «Шмайссер» с запасным рожком, я побежал дальше. Прорвав немецкую цепь, мы прибежали к окраине города. Многих среди нас не было. Тут же, укрепляя оборону, находился и отступивший ночью к городу, наш стрелковый полк и 45-миллиметровые орудия истребительно-противотанковой батареи полка.

14 июля 1944 года. Дата, оставшаяся в памяти на всю жизнь, как у меня, так и бойцов нашего батальона. Здесь, под Гороховым, я впервые увидел смертельного врага лицом к лицу и с оружием в руках. Такое было дано далеко не всем, кто был на фронте.

«Мы сатанели в рукопашной -

Кто был в бою, меня поймет!

Какой-то лейтенантик страшно

Кричал:- За Родину! Вперед!

 

А лейтенант, что безыскусно

В атаку за собою звал,

Мальчишечка почти безусый -

Теперь в ложбинке умирал…

 

Смертельно раненый, упрямо

Хотел привстать. Шептал приказ.

Но вот сказал протяжно: ма-ма…

И все мы шапки сняли враз».

 

Смертью храбрых погиб под Гороховым полковник Столярчук Петр Евстафьевич, 1906 года рождения.

Он был начальником политотдела 150 отдельной танковой бригады. В районе села Подберезье 14 июля 1944 года он лично принял участие в отражении атаки 50 немецких танков и погиб в бою. Столярчук родился в селе Сальника Хмельницкого района Винницкой области. В армии с 1928 года. Участник Советско-Финляндской войны 1939-1940 годов. Награжден двумя орденами Ленина, двумя орденами Отечественной войны 1-й степени, орденами Красного Знамени и Красной Звезды. Звание Героя Советского Союза присвоено посмертно. Похоронен в городе Луцке Волынской области. Его именем названы колхоз в Подберезье, улицы в городах Хмельницкий, Горохов и в селе Сальника. Его героические подвиги отображены в книге «Овеянные славой имена». Одесса. 1983 год.

 

 

ПОХОРОНЫ.

 

Путник… благоговейно остановись на этом месте – оно            свято: ибо здесь лежат воины, любившие Родину, до конца стоявшие за ее честь.

                                            Станислав Рыбас

 

В этом бою батальон потерял почти 20% личного состава: 30 убитых, 32 раненых, 6 пропавших без вести. Погибли капитаны Горшков и Новожилов, лейтенант Шевченко и комсорг младший лейтенант Дашевский. Ранены старшие лейтенанты Езерский, Трусов, Волков, лейтенанты Бондаренко, Кирсанов.

Через три дня наш батальон вместе со стрелковым полком, отразив две атаки немцев, усиленных танками, перешел в наступление. В результате боя немцы отошли. Стрелковый полк устремился на запад, а мы остались на поле боя хоронить убитых.

Смотреть на погибших было тяжело. За три дня июльской жары тела начали разлагаться, и в таких местах как рот, нос, глаза, подмышки уже кишмя кишела масса маленьких серых червей. По имевшимся на трупах ранам было видно, что некоторые тяжело раненые наши бойцы были забиты штык-ножами немцев. На поле стоял смрадный, трудно переносимый трупный запах.

Похоронили мы боевых товарищей в городском саду в центре города в одной братской могиле глубиной около метра. Все 29 человек. Только капитан Горшков был захоронен в отдельной могиле. Хоронили всех без гробов. Согласно действующему тогда приказу, с убитых было снято верхнее обмундирование и обувь (кроме офицеров). Положили их рядком друг на друга и, как говорил фронтовой поэт, «зарыли в шар земной».

 

 

«Вспомним всех поименно,

Горем вспомним своим….

Это нужно -

Не мертвым!

Это надо –

Живым».

                          Роберт Рождественский.

 

Возле братской могилы прозвучали прощальные слова заместителя командира батальона по политической части капитана Соловьева: «Тяжело нам навсегда прощаться с вами, боевые друзья! Не слезы уймут наше горе, не плачем почтим мы вашу память. Кровавыми слезами много раз поплачут те, кто отнял ваши прекрасные молодые жизни. И месть наша будет беспощадной, пока последний фашист не сложит оружия или не останется на ней грязным прахом. Мы знаем: вы честно и до конца выполнили свой воинский долг. Спите спокойно. Вечная вам слава, вечная вам память!»

Последние воинские почести погибшим были отданы троекратным залпом из автоматов.

Слова капитана Соловьева звучали для воинов батальона, как клятва. Каждый из нас пронес сквозь годы в своем сердце священную память о боевых друзьях, павших в боях за Родину, навсегда оставшихся в нашей памяти молодыми. А тем, кому посчастливилось остаться в живых, с гордостью носят среди других наград медаль «За взятие Берлина».

 

«Кто шел в атаку хоть раз в жизни,

Штыком расчерчивая рань,

Тот знает цену скорбной тризне,

Когда стихает к ночи брань.

Когда в печали наступленья

Звучит над мертвыми салют,

Бойцы, сжимая зубы больно,

 Мстить за друзей обет дают.

Мы не рыдали.

На краю селенья

Однополчан погибших погребли,

Последний заступ каменной земли –

И весь отряд рванулся в наступление».

 

 

Я атеист, коммунист с 45-летним партийным стажем, но заглянул в молитву поминовения и привожу оттуда такие слова: «Да отразится в делах ваших чистота их, и да будут пребывать души их в обители вечной жизни, да будут священными их имена…»

Смерть - непременная спутница войны. Но человек ко всему привыкает. Сначала испытываешь шок оттого, что гибнут твои товарищи. Вчера еще  с ним говорил о том, какая будет жизнь после войны, а сегодня его уже нет. Понимаешь, что это в любой момент может произойти и с тобой. Но потом привыкаешь, воспринимаешь смерть как неизбежность и даже думаешь - лучше мгновенная смерть, чем остаться калекой или попасть в плен.

 С другой стороны война учит разбираться в людях, отличать правду от лжи. И самое главное - учит ценить жизнь, каждое ее мгновение.

14 июля - национальный праздник Франции - день взятия Бастилии (тюрьмы в центре Парижа). Но там было больше шума, чем дела. В Бастилии всего семь солдат охраняли четырех древних стариков-арестантов. Мы же в этот день за два часа боя потеряли 68 человек.

Но это еще не все. Пропало боевое красное знамя батальона. Пропали без вести и три лучших в батальоне сержанта-орденоносца, которые охраняли знамя (знаменосцы). Что случилось? Как мы утром оказались в тылу у немцев, когда вечером были позади стрелковой цепи наших войск?

Оказалось, что командир 389-й дивизии, узнав ночью от разведчиков, что немцы сосредотачивают танки и утром могут ими атаковать, решил занять более удобную позицию для отражения танковой атаки и отвел лежащую впереди нас цепь бойцов к окраине города. Мы об этом ничего не знали. Немцы, заметив отход наших бойцов, тут же пошли вслед за ними и тоже остановились на окраине города. Вот так мы оказались в тылу у немцев.

Документы, которые я взял у убитого фашиста, показали, что он был рядовым автоматчиком 171-го Критского гренадерского полка. Свое название полк получил от острова Крит на Средиземном море, который немцы захватили воздушным десантом. А гренадеры - это отборная пехота. Кстати, документы на убитого фашиста в штаб батальона сдал только я один, хотя и другие наши бойцы говорили, что в этом бою они тоже убивали гитлеровцев.

А со знаменем вышло вот что. Перед атакой командир батальона сказал своему заместителю, капитану Горшкову, возглавить знаменную группу и с раскрытым знаменем увлечь батальон в атаку, потом знамя свернуть и отойти в сторону. Смысл был таков, что видя знамя, немцы предпримут все усилия и откроют по нему наибольший огонь, вследствие чего знамя может попасть в руки противника. Но получилось так, что знаменосцы, отойдя в сторону от бегущих и орущих   людей с искаженными от ярости лицами, сами попали в засаду к немцам и были взяты ими в плен вместе со знаменем.

Одновременно с похоронами убитых мы искали и наше знамя. В стороне от направления движения батальона в атаке был обнаружен убитый капитан Горшков. Пуля попала ему прямо в лоб. Недалеко было найдено и древко от знамени с обрывком ткани. Самого знамени и тел сержантов-знаменосцев нигде не было.

Судьба знамени нашего батальона так и осталась невыясненной. Командир батальона спрашивал у обслуживающих нас контрразведчиков - о чем говорится в немецких передачах по радио. Они отвечали, что им об этом ничего не известно. Наиболее правдоподобная версия пропажи знамени такова: знамя было зарыто в землю знаменосцами перед тем, как погибнуть или попасть в плен.

Армейский устав пехоты того времени гласил: «При утрате Боевого Знамени военнослужащие, виновные в таком позоре подлежат суду военного трибунала, а воинская часть - расформированию».

Вот так, из-за потери знамени была расформирована отличившаяся в Гражданскую войну, а также при обороне Одессы и Севастополя в Отечественную войну легендарная дважды орденоносная 25-я Чапаевская дивизия. Практически во время войны все офицеры потерявшей знамя воинской части, направлялись в штрафной батальон, где кровью или смертью должны были искупить свою вину.

 

«Еще идя сквозь ужасы войны,

Мы испытали все и в полной мере,

Кому-нибудь потомки не поверят,

Кому-то не поверят, нам - должны».

 

 

ДОПРОС.

 

«Война! Она такой вдавила след

И стольких наземь положила,

Что тридцать лет и сорок лет

Живым не верится, что живы.

 

В их памяти войны раскаты

И штурм высот,

И бой в который раз.

Фронтовики! Они – солдаты,

Не уходящие в запас».

 

На третий день после боя у Горохова в батальон приехал военный следователь капитан юстиции и начал допрашивать по поводу утери знамени. Он допросил всех офицеров, участвовавших в бою, а также многих сержантов и рядовых. Меня он допрашивал более часа. Я очень переживал, полагая, что всех офицеров направят в штрафной батальон. Даже такая мысль приходила в голову - убежать из батальона. Я слышал, что где-то недалеко от нас на фронте находится 111-я стрелковая дивизия, в которой я воевал в 1942 году под Ржевом. Я и думал - приду в свою дивизию и попрошусь, чтобы меня приняли.

Но до этого не дошло. На допросе я был впервые в жизни, и следователя этого хорошо в лицо запомнил. Надо же такому случиться, что я с ним еще раз встретился спустя 2 года. Я сходил по лестнице в здании военно-юридической академии, а навстречу мне поднимался подполковник юстиции (в Академии их было много на курсах усовершенствования).

Так как это свойственно военному человеку, первым я обратил внимание на его наградные планки на груди, по которым можно определить в каких местах он воевал. В числе прочих наград у него оказались колодки медалей «За взятие Берлина» и «За освобождение Праги», т.е. такие, как и у меня. Тогда я уже внимательно посмотрел ему в лицо, которое показалось мне знакомым. Догнав его на лестнице, я спросил, не расследовал ли он дело о потери Красного Знамени 78-го штурмового инженерно-саперного батальона в июле 1944 года под городом Гороховым? Он ответил, что в то время под Гороховым ему пришлось расследовать 4-5 дел о потери знамени воинскими частями и при этом наш батальон он уже не помнит. Я подумал - какая же страшная мясорубка была в сражении за Горохов, если столько воинских частей потеряли свои боевые знамена.

Тогда же, в августе 1944 года, нам стало известно о тяжелом случае, происшедшем под Гороховым. На лесной поляне сел неисправный наш истребитель под управлением летчика, Героя Советского Союза, гвардии старшего лейтенанта Лиховида. Летчик добрался до своего полка, а потом вместе с двумя авиамеханиками прибыл к самолету. Бандеровцы выследили их, ночью внезапно напали на спящих, привязали их к самолету, облили бензином и вместе с самолетом сожгли. Страшная смерть. Летчик Лиховид сбил в боях 16 вражеских самолетов.

 

«Помните!

Через годы,

Через века –

Помните!

О тех,

Кто уже не придет

Никогда, -

Помните!

Не плачьте!

В горле

Сдержите стоны,

Горькие стоны.

Памяти павших

Будьте достойны,

Вечно достойны!»

 

Через неделю после того памятного и трагического боя вопрос о потери знамени прояснился. В том наступлении наш батальон находился на острие главного удара правого фланга 1-го Украинского фронта, имевшего задачу окружить город Львов с севера. Батальон имел задачу обеспечить в инженерном отношении путь наступающей 389-й стрелковой дивизии (ликвидация немецких минных полей, строительство мостов через небольшие речки и ручьи, сооружение гати в болотистых местах и т.п.).

Своей внезапной и решительной атакой батальон рассеял и частично уничтожил 171-й Критский гренадерский полк, который утром должен был при поддержке танков перейти в контрнаступление на направлении главного удара наших войск. При этом, по мнению вышестоящего командования, личный состав батальона и его командиры проявили воинское мужество, стойкость и достойны поощрения. Потеря знамени при таких обстоятельствах не может быть поставлена в вину батальону. По солдатскому телефону стало известно, что решение об этом принял сам Верховный Главнокомандующий Маршал Советского Союза И.В.Сталин.

Вскоре Указом Президиума Верховного Совета СССР наш батальон за проявленные личным составом в боях геройство и мужество был награжден орденом Красного Знамени, а приказом командующего 1-м Украинским фронтом таким же орденом был награжден командир батальона майор Калинюк (по окончании войны он в звании полковника был кавалером 8-ми боевых орденов).

«И не было выше похвал и наград,

Чем слово идущих в атаку солдат,

Чьих подвигов в поле сраженья не счесть

«Спасибо» пехоты - для саперов честь!»

 

После вручения батальону нового Красного Знамени с прикрепленным к нему орденом Красного Знамени, мы, несколько офицеров, коротая ночь у костра, спросили у сидящего с нами майора Калинюка, почему в батальоне никто, кроме  него, не был награжден орденом за тот бой. На что Калинюк отвечал, что после боя он не о награждении думал, а о том, что закончилась его успешная военная карьера кадрового командира Рабоче-Крестьянской Красной Армии, и он должен будет, как и другие офицеры батальона, кровью, а то и жизнью смывать свой позор в штрафном батальоне.

Какое-то время после боя под Гороховым тыловые склады нашей 16-й штурмовой бригады находились километров 100 восточнее, в городе Дубно Ровенской области. Военным комендантом района и города Дубно был мой отец подполковник Богачев Илья Иванович, он же одновременно был и городским военным комиссаром. Он проживал в Дубно вместе со своей женой - моей матерью Марией Афанасьевной и моим братом Анатолием, 1930 года рождения.

Приехавшие на склады офицеры тыла бригады рассказали отцу, что 78-й батальон, где я служил, при наступлении под Гороховым попал в окружение к немцам и был полностью уничтожен вместе с боевым Красным Знаменем. Отец такую новость перенес мужественно, а мать страшно убивалась. Отец направил запрос командиру бригады о моей судьбе и через месяц получил ответ, что я жив и здоров и за отличие при форсировании реки Вислы награжден орденом Красной Звезды.

Представляя переживания моей матери о потере сына, я вспомнил прекрасное стихотворение об этом нашего гениального поэта Николая Александровича Некрасова.

 

«Внимая ужасам войны,

При каждой новой жертве боя,

Мне жаль не друга, не жены,

Мне жаль не самого героя...

Увы! Утешится жена,

И друга лучший друг забудет;

Но где-то есть душа одна –

Она до гроба помнить будет!

 Средь лицемерных наших дел

И всякой пошлости и прозы,

Один я в мире подсмотрел

Святые, искренние слезы -

То слезы бедных матерей!

Им не забыть своих детей,

Погибших на кровавой ниве,

Как не поднять плакучей иве

Своих поникнувших ветвей...»

 

И еще

«В любой войне, в сражении  любом,

В молчании суровом обелисков

Есть острая особенная боль,

Которая зовется материнской.

 

Конечно, нелегко писать про боль,

Но, видно, так предрешено судьбою,

Что даже материнская любовь

Нередко вся и состоит из боли.

 

И проходя  среди невзгод и драм,

Среди надежд, оборванных, как нитки,

Не добавляйте боли матерям:

У них её достаточно, с избытком»

.

Нелегкая досталась юность нашему поколению, 1924-1925 годов рождения! Не в просторных аудиториях, не под крылом родителей учились мы  преодолевать любые трудности и преграды в жизни. Голодали, мерзли, спали на снегу и никогда не знали, что будет завтра. А завтра нас ждало то же, что и вчера - боевые будни и постоянная опасность для жизни. Но молодость брала своё, и жизнь продолжалась, несмотря ни на что.

 

Встаёт, как мираж, под Гороховым поле,

Где много погибло друзей боевых.

И мне никогда не забыть того боя,

И тех, что легли там, спасая живых...

 

 

ПОСЛЕ БОЯ

 

«Он опустился на станину,

Едва  земли утихла дрожь,

Дым заволакивал долину,

Ложился копотью на рожь.

На гильзе солнце заиграло.

Да было слышно в тишине,

Как пламя танки дожирало,

Гудя на вспученной броне.

 

Заглохли навсегда моторы.

А он сидел и жив, и цел…

Уже забыв про танк,

Который поймал в мутнеющий прицел.

Лишь где-то хлопали зенитки.

А он воды напившись всласть,

Все щурился, и тонкой ниткой

В ушко иглы не мог попасть.»

 

После войны,в 90-х годах в Москве мне удалось разыскать бывшего командира 389 стрелковой дивизии генерал-лейтенанта в отставке Колобова Л.А.

Он рассказал мне обстоятельства окружения нашего  батальона. Колобов принял дивизию летом 1942 года от полковника Малыхина, перебежавшего к немцам и ставшего впоследствии заместителем генерала Власова, командовавшего у немцев Российской Освободительой Армией (РОА).

Как же Малыхин оказался предателем? В 1942 году действовало правило: за отступление без приказа – смертная казнь через расстрел. Дивизия Малыхина под натиском немцев отступила без приказа, вернее бежала в панике. Малыхина трибунал приговорил к расстрелу, но условно. Он продолжал командовать дивизией. Но через месяц дивизия снова без приказа сверху отошла от своих позиций. Малыхин знал, что помилования ему уже не будет и на легковой автомашине вместе с водителем переметнулся к немцам. Новым командиром 389 стрелковой  дивизии стал полковник Колобов.

Колобов рассказал мне и о конце генерала Власова и его соратников. После того, как наша 4 гвардейская танковая армия в мае 1945 года под Прагой захватила Власова, не пожелавшего сбежать от своей армии ввиду приближения Красной Армии, в нашей печати было объявлено, что Власов и другие руководители Русской освободительной армии предстанут перед открытым судом. Но поведение Власова и его соратников все испортило. Все  они отказались признать себя виновными в измене Родины и заявили, что боролись против сталинского кроваво-террористического режима и хотели освободить свой народ от этого диктатора и тирана. А потому они не изменники, а российские патриоты. Даже обещание сохранить им жизнь не изменило их решения.

Не подействовали на них ни угрозы пытками, ни уговоры близких и секретных сотрудников, подсаженных к ним в тюремную камеру. Власов твердил «изменником не был и признаваться в измене не буду. Сталина ненавижу, считаю его тираном и скажу об этом на суде, - мне страшно, но придет время и народ добрым словом нас помянет». Их долго пытали самыми изуверскими способами, но ничего не добились. Полумертвых их судили закрытым судом в Военной коллегии Верховного суда СССР к смертной казни и по указанию Сталина повесили каждого на гитарной струне.

Отличился при взятии Горохова и командир 136 стрелковой дивизии. (3-я гвардейская армия,1-й Украинский фронт) полковник Мещеряков, который умело организовал прорыв в обороне противника в Гороховском районе Волынской области. 18 июля 1944 года дивизия с ходу форсировала реку Западный Буг и к утру 19 июля расширила плацдарм до 15 км., что способствовало успешной переправе остальных частей и соединений. Звание Героя Советского Союза ему присвоено 23 сентября 1944 года.

После войны продолжал службу в армии. Был начальником Сталинградского суворовского военного училища. С 1958 года генерал-майор Мещеряков в отставке. Награжден  орденом Ленина, 4-мя орденами Красного Знамени, орденами Александра Невского и Красной Звезды. Умер 13 мая 1970 года. Похоронен в  Москве. Его подвиги описаны в книге «Они прославили Родину» Ростов-на-Дону. 1975г.

 

«Почему в Горохове у Буга

Степи багровеют от цветов?

Почему, от времени рыжея,

Как бинты, белея в снегопад

Старые солдатские траншеи

Душу ветерана бередят?

Неустранима память у земли,

Которая была от века пашней…

На ней стреляли, вешали и жгли

И сталкивались в схватке рукопашной.

Ни потому ли каждую весну

Степь покрывалась алыми цветами,

Как будто чувствуя вину

Перед своими павшими сынами.»

 

                        

 

                                  РАВА – РУССКАЯ.

 

«Как мало прожито,

Как много пережито.»

                                      Надсон.

 

«Как мало пройдено дорог,

Как много сделано ошибок.»

                                      Есенин.

 

Интересны обстоятельства освобождения в июле 1944 года города Рава-Русская, имя которого носит на боевом знамени наша 16-я штурмовая бригада.

В  истории осталось заключенное в 1698 году в Рава-Русской  «Равское соглашение» между едущим из Англии в Россию Петром I и польским королем Августом II о совместных действиях против захватнической политики Швеции.

Город Рава-Русская в военной истории занимает заметное место. В первую мировую войну, именно здесь генерал Брусилов совершил свой знаменитый «Брусиловский» прорыв австрийского фронта.

С именем города много было связано событий и в Великую Отечественную войну. В сообщении главного командования от 23 июня 1941 года говорилось: «...На Рава-Русском направлении противник, который вклинился на нашу территорию, во второй половине дня контратаками наших войск был разбит и отброшен за государственную границу».

В течение пяти дней воины 41-й стрелковой дивизии, стоявшей в Рава-Русской, в жестоких кровопролитных боях сдерживали превосходящие силы врага, давая тем самым стране возможность отмобилизовать стратегические резервы. Вместе с этой дивизией героически сражались пограничники 91-го отряда и воины 6-го укрепленного района.

Вновь война опалила город в июле 1944 года. Мощный стальной клин войск 1-го Украинского фронта рассек вражескую оборону. В ночном бою 20 июля воины 6-й гвардейской Ровенской трижды орденоносной стрелковой дивизии (в ней было 63 героя Советского Союза), под командованием генерал-майора Оноприенко, овладели городом. Дивизия входила в состав 13-й Армии, которой командовал Герой Советского Союза, генерал-полковник Пухов, кавалер 13 высших орденов страны. (После войны Пухов был командующим Одесским военным округом и умер в 1963 году.)

Дивизию поддерживала 44-я гвардейская Бердичевская семи орденоносная танковая бригада под командованием полковника (впоследствии генерала армии) дважды Героя Советского Союза Гусаковского.

Эта бригада входила в состав 1-й гвардейской танковой армии, которой командовал генерал-полковник (впоследствии маршал бронетанковых войск) дважды Герой Советского Союза Катуков, кавалер 14 орденов.

Путь пехоте и танкам пробивали саперы пяти штурмовых и одного огнеметного батальонов нашей 16-й штурмовой бригады. С воздуха громили врага три гвардейских штурмовых авиационных полка 2-й воздушной армии. Пяти отличившимся в сражении воинским частям, в том числе и нашей бригаде, приказом Верховного Главнокомандующего было присвоено почетное наименование «Рава-Русская».  Привожу текст этого приказа:

 

ПРИКАЗ

ВЕРХОВНОГО ГЛАВНОКОМАНДУЮЩЕГО

27 июля 1944 года                        

гор. Москва

 

№ 0227

 

Соединениям и частям Первого Украинского фронта, отличившихся в боях за овладение городами Владимир-Волынский и Рава-Русская, присвоить наименование «Владимир-Волынская» и «Рава - Русская» и впредь их именовать:

«Рава-Русская» 16-я штурмовая инженерно-саперная бригада

 

Верховный Главнокомандующий, Маршал Советского Союза                                               И.Сталин

 

 Эта награда вошла во все военные энциклопедии во всех странах мира. Наименование нашей бригады выбито золотыми буквами на мемориальной стене государственного музея Великой Отечественной войны в Киеве, а также на почетной доске в актовом зале Военно-инженерной Академии имени В.В.Куйбышева в Москве.

Войскам, участвовавшим в освобождении города Рава-Русская, приказом Верховного Главнокомандующего И.В. Сталина была объявлена благодарность, и в Москве был дан праздничный салют 20-ю артиллерийскими залпами из 224 орудий. Это была первая благодарность, полученная нашей бригадой. Потом последуют еще  приказы Сталина с объявлениями благодарности личному составу бригады за проявленное в боях мужество и умелое выполнение приказов при овладении крупных городов, важных узлов коммуникаций и мощных опорных пунктов противника (Найштадт, Штейнау, Гинденбург, Ярославль, Перемышль, Сандомир, Ченстохов, Берлин, Прага и др.), за отличные боевые действия при форсировании рек Сан, Висла, Западный Буг, Нейссе, Одер, Шпрее, Эльба, за участие в штурме мощного узла обороны немцев города Кракова - древней сто­лицы Польши.

На долгие годы меня связала дружба со школьниками - красными следопытами средней школы-интерната города Рава-Русская имени Героя Советского Союза лейтенанта Ф.В. Морина.

Морин - начальник погранзаставы у Равы-Русской, которая первой приняла на себя мощный удар противника ранним утром 22 июня 1941 года. Отбив пять вражеских атак и, расстреляв все патроны, оставшиеся в живых пограничники со штыками на винтовках, с пением интернационала поднялись из окопов навстречу атакующим танкам и сопровождавшим их немецким автоматчикам. Все пограничники погибли в этом бою смертью храбрых, до конца выполнив присягу и свой воинский долг. Об их подвиге стало известно уже после войны. 8 мая 1965 года Морину посмертно было присвоено звание Героя Советского Союза.

Припоминается, как в это время я и командир батальона майор Калинюк ехали на подводе и подъезжали к мосту через небольшую речку. Тут налетели три немецких пикирующих бомбардировщика и стали бомбить мост. Бешено забили наши зенитки. Идя в пике, летчики включали сирены, и их пронзительный вой оглушал, леденил кровь. Видно было, как бомбы одна за другой отрывались от самолета и со свистом падали и рвались на земле, поднимая целые облака черного дыма и комьев земли, в середине которых мигали красные молнии.

И хотя бомбы рвались метрах в 200 от нас, земля под нами дрожала как живая. Воющие осколки от разрывающихся бомб долетали и до нас. Я с Калинюком лежал в кювете у дороги, голова к голове, тесно прижавшись к земле. И вот в такой неподходящий момент он меня спрашивает - если после войны я останусь жив, то кем я буду? Я ответил ему - юристом. Дальнейшая жизненная судьба подтвердила правильность этого высказывания, данного в экстремальной обстановке. Юрист добивается справедливости, а я считал это главным в нашем житейском мире.

После войны я неоднократно приезжал в города, которые наша бригада совместно с другими воинскими частями освобождала от фашистов – Горохов Волынской области, освобожден 13 июля, Рава-Русская Львовской области, освобожден 20 июля.

Приезжал, чтобы помянуть захороненных там своих однополчан, положить цветы на могилы, окунуться в то бурное, героическое время. Для этого использовал свой очередной месячный отпуск, а если это не получалось, то добивался у начальства краткосрочного отпуска (10 дней).

В 70-80 годы в город Горохов на праздник освобождения приезжало по 100-150 ветеранов войны. Потом их число стало стремительно уменьшаться – уход из жизни, возраст, болезни, занятость и т.д.

 Я, как и другие приезжие ветераны, участвовал в различных военно-патриотических мероприятиях, проводимых руководством города: выступал с воспоминаниями об освобождении города в школах перед учащимися, на предприятиях перед рабочими и служащими, на траурном митинге - реквием на кладбище.

А поскольку я всегда приезжал в военной форме и в звании полковника (я тогда еще служил в армии), то этим я выделялся среди ветеранов и меня заметили.

Когда в очередной раз приехал в город Горохов на 9 мая 1975 года (тридцатилетие Победы), то на торжественном собрании жителей города, проходившем в клубе, зачитали решение городского Совета депутатов трудящихся о присвоении мне звания Почетного гражданина города Горохова, вручили соответствующее удостоверение и надели (под бурные аплодисменты) красную ленту через плечо.

То же самое произошло и в 1977 году в городе Рава-Русская, только перед принятием решения заместитель председателя городского исполнительного комитета спросил меня – не буду ли я требовать квартиру в городе, если мне присвоят звание почетного гражданина города? Я ответил, что в Одессе у меня имеется 3-х комнатная квартира и уезжать из Одессы я не намерен.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ВИСЛА.

 

«А там за Вислой сонной

Лежат в земле сырой

Сережка с Малой Бронной

И Витька с Моховой».

 

Проводя разведку пути, я с отделением разведчиков первым вышел к реке Висла у городка Юзефув. Это был разграничительный пункт между 1-м Украинским и 1-м Белорусским фронтами.

 Следовательно, мы были на самом правом фланге войск 1-го Украинского фронта. При подходе к реке были обстреляны поляками из армии Крайовой, руководимой генералом Пилсудским из Лондона. Пули просвистели мимо ушей. Мы залегли, ответили огнем, потом короткими перебежками ушли из опасного места.

Придавая большое значение форсированию такой крупной реки Вислы, Верховный Главнокомандующий И.Сталин распорядился, что бойцы и командиры, отличившиеся при форсировании Вислы, получат специальные награды орденами вплоть до присвоения звания Героя Советского Союза.

Вскоре наш батальон подошел к месту, где на противоположном берегу был небольшой плацдарм, занятый нашими войсками. Срочно требовалось наладить переправу и оказать им помощь пополнением и боеприпасами. Получил задание от командира батальона. Днем произвести инженерную разведку реки Висла - узнать глубину реки, ее ширину, состояние дна, скорость течения, а потом построить на реке штурмовой мостик.

Задание исключительно опасное. Наш плацдарм на том берегу небольшой - метров 300 в ширину, метров 150 в глубину. Наш берег беспрерывно простреливается вражеским снайперским, ружейным и пулеметным огнем.

Гитлеровцы не жалели снарядов, мин, бомб и пуль (ведь на них работали все оружейные заводы Западной Европы). Все вокруг настолько плотно простреливалось, что порой невозможно было выглянуть из окопа. Акватория воды все время вспучивалась разрывами немецких снарядов и мин. Немецкие командиры, подхлестываемые грозными телеграммами из Берлина, не считались с потерями, пытались остановить или хотя бы задержать продвижение наших войск, а если удастся, то и сбросить их в Вислу.

Я выстроил взвод - 23 человека. Разъяснил задачу. Спросил, кто желает добровольно пойти на разведку реки. Вышел молодой красноармеец Кашинцев из Калининской (ныне Тверской) области. У меня отлегло от сердца. Если бы не Кашинцев, разведку пришлось бы выполнять мне. Кроме Кашинцева и меня, никто больше не смог бы переплыть Вислу - шириной 600 метров и со скоростью течения 1,5 метра в секунду.

Вместе с Кашинцевым, которому дали мерную двухметровую линейку с делениями, и двумя сержантами я добираюсь до уреза воды. Вода в реке кишит разрывами. На берегу рвутся снаряды и мины, осколки с душераздирающим воем и визгом проносятся над нами.

 Кашинцев плывет по реке, стараясь преодолеть течение и плыть прямо. Через каждые 10 метров он опускает до дна линейку, один сержант через бинокль отсчитывает деления, другой записывает данные в блокнот. В голове одна мысль - доплывет или нет. Кашинцев доплыл. Минут десять он лежал на песчаном берегу, приходил в себя от тех отчаянных усилий, которые ему пришлось приложить.

Вдруг мы видим. По кромке берега один за другим разрываются снаряды, и разрывы все ближе приближаются к Кашинцеву. Спрятаться ему негде. Бежать рискованно, так как бегущий больше подвергается опасности поражения осколками. Наконец разрывы накрыли Кашинцева. У меня сжалось сердце: Все. Погиб наш боевой товарищ. Но, рассеялась поднявшаяся от разрывов пыль, и мы увидели, что Кашинцев шевелится, а потом пополз в глубь берега. Радость охватила нас. Кашинцев совершил небольшой, но подвиг. Мною он был представлен к правительственной награде ордену Красная звезда и вскоре получил его. Сейчас мы с ним переписываемся и вспоминаем нашу славную боевую молодость.

 

«Меня речные переправы

Во сне тревожат без конца.

Пишу о них не ради славы,

Не ради красного словца.

 

 

 

Опять мой плот перевернуло

Столбом взметенного огня,

И шлет «тигровой» пушки дуло

Очередной снаряд в меня.

 

Я через Вислу плыл и Нейссе,

И через Северский Донец

И четко слушал в каждом рейсе

Биение людских сердец.»

 

Пока мы наблюдали за Кашинцевым, нас с противоположного берега заметил вражеский снайпер. Около моей головы в бруствер окопа ударила пуля. Мы не придали этому значения, решив, что это шальная пуля. Но когда через минуту в край окопа опять ударила пуля, стало понятно: нас обстреливает снайпер, до которого было 700-800 метров, а убойная сила винтовочной пули сохраняется до 1000 метров. Решили проверить. На приклад автомата натянули пилотку и высунули ее из окопа. Тотчас же в приклад вонзилась пуля. Пришлось полчаса выжидать, не высовываясь из окопа. Потом мы все трое сразу выскочили из окопа и разными направлениями побежали вверх от берега. Все обошлось благополучно.

После этой разведки батальон с наступлением темноты приступил к строительству штурмового мостика через реку. Заранее приготовленные толстые жерди, скрепленные посредине перекладинами длиной 80 см, вбиваются в дно реки молотами (бабами). На перекладины кладется настил из таких же жердей, перила по бокам, и мостик готов. По нему на тот берег бегут пехотинцы, переносят боеприпасы, ночью обратно переносят на носилках раненых, или они следуют своим ходом.

И все это днем и ночью под беспрерывным  обстрелом. Если попаданием снаряда, мины или авиабомбы мостик частично разрушается, то дежурная команда саперов устремляется к этому месту и восстанавливает мостик. Убитые или тяжело раненные на мостике саперы или пехотинцы падают в воду и тонут, спасти их нет никакой возможности из-за быстрого течения, да никто их и не спасал.

«Стреляли пушки, били минометы,

Ложились мины в заданный квадрат.

Синь неба с треском рвали самолеты.

Смешались дым и пыль, смешались гарь и смрад».

 

При строительстве и эксплуатации штурмового мостика через Вислу из нашего батальона выбыло по ранению или смерти 55 человек. Погиб двадцатилетний кудрявый красавец лейтенант Жуков. Был ранен в бедро его одногодка лейтенант Кузнецов. Ранение было не смертельное, но Кузнецов страдал гемофилией - несвертыванием крови. Он умер от истока крови на руках товарищей. Как можно было человека с такой болезнью посылать на фронт?

Для нас это было жестокое испытание. Но другого выхода не было. Мы знали, что генерал, командир стрелкового корпуса, бойцы которого на подручных средствах форсировали реку и захватили плацдарм, приказал нашему командиру батальона, не смотря ни на какие жертвы, построить мостик и тем самым оказать помощь истекающей кровью пехоте на том берегу. За невыполнение приказания - расстрел без суда и следствия. И мы хорошо знали, что это не пустая угроза. Такое уже ранее бывало.

Так, в 1943 году, за опоздание на четыре часа гаубичного артиллерийского полка к началу артиллерийской подготовки (наступление было неудачным и наши войска понесли большие потери) его командир, подполковник, дважды орденоносец, без следствия и суда был расстрелян по приказу командира 4-го гвардейского Сталинградского механизированного корпуса генерал-лейтенанта танковых войск Т.И. Танасчишина, который не понес за это никакого наказания. Через год Танасчишин погибнет на фронте во время бомбардировки немецкими самолетами. Жестокое время – жестокие нравы.

 

«Снаряд дальнобойный

Нет-нет, да и ахнет,

Иль бросится «Юнкерс»

В пике над мостом.

Приказ фронтовой

Был короток предельно:

«Чего бы не стоило - мост должен быть!»

И в срок двухдневный

Такую махину - реку перекрыть».

 

Как-то вечером, было уже темно, я находился на берегу реки у штурмового мостика. Внезапно по этому месту начали рваться снаряды. Обстрел ночью, когда не видно, где рвутся снаряды, гораздо страшней, чем днем.

 Рядом находился затонувший несколько дней тому назад понтон, борта которого возвышались над водой. Спасаясь от обстрела, я бросился в понтон и тут обнаружил, что рядом со мной плавают трупы двух-трех бойцов, ранее убитых. Обстановка на берегу Вислы была настолько напряжена, что было не до того, чтобы убрать и захоронить трупы павших бойцов.

«Попал под пули взвод

У жаркой переправы,

И раненый в живот

Упал солдат на травы.

- Воды! Глоток воды!..

Над ним сестра склонилась.

А солнце с высоты

Осколком вниз свалилось.

Знал молодой боец:

Другой зари не будет,

Рассветных туч багрец

Его уж не разбудит.

А он цветов не рвал

И не был в дальних странах,

Во век не целовал

Девичьих губ румяных...

Сестрица! Не бинтуй!

Пришел конец мне, видно,

Ты лучше... поцелуй...

Чтоб не было обидно!..

- Сейчас, солдат, сейчас!

Терпи! - она шептала

И в жизни первый раз

Мальчишку целовала».

 

Метров 200 от нас вниз по течению реки действовал 77-й отдельный штурмовой инженерно-сапёрный батальон нашей бригады. Командир этого батальона, капитан Качалко, получил задачу перебросить через реку десант. Форсирование проходило в очень тяжёлых условиях: враг простреливал с высокого берега весь плес реки. Сапёры поставили дымовую завесу. Под её прикрытием стали переправляться первые отряды штурмовиков с десантом пехоты. Под пулемётным и миномётным огнём воины вели лодки через реку, шириной, примерно, шестьсот метров.

 Плацдарм после больших потерь с нашей стороны был, в конце концов, занят. Но этим задача не исчерпывалась. Нужно было собрать пятитонный паром и организовать на нём переправу полковой артиллерии. Противник усилил огонь, однако сапёры продолжали своё дело. С наступлением темноты бой на реке несколько стих.

 Ночью капитан Качалко принял смелое решение. Вести переправу войск без артподготовки и артприкрытия. Он рассудил, что фашисты, зная быстрое течение реки и её большую ширину, вряд ли ожидают новый десант. Расчёт оправдался. Тихо и в быстром темпе был проведен первый рейс четырёх лодок, доставивших сотню бойцов и боеприпасы. Во второй рейс ушло уже шесть лодок. Враг спохватился, но было поздно – десант получил уже хорошее подкрепление. За семь дней и ночей батальон сапёров-штурмовиков в сложнейших условиях переправил целую гвардейскую дивизию. Плацдарм на левом берегу Вислы был захвачен.

За эту операцию капитану Качалко, старшему лейтенанту Кулику, и старшему сержанту Степанову были присвоены звания Героев Советского Союза. Героя получил за форсирование реки Висла у города Аннополя Катухин Пётр Семёнович, санинструктор батальона 467-го стрелкового полка. В ночь на 2 августа 1944 года, одним из первых в батальоне преодолел реку Висла, оказывал раненым помощь и выносил их с поля боя. Катухин вынес более 200 раненых воинов.

Катухин Петр Семенович, родился 12 июля 1918 года в деревне Погорелка Косовогорского района Калининской области в семье крестьянина. Русский. Член КПСС с 1945 года. Окончил 5 классов. Работал в колхозе. В Красной Армии с  1939 года. Участник Великой Отечественной войны с 1941 года. Звание Героя присвоено 15 мая 1946 года.

В 1945 году демобилизовался. Живет в Москве. Работал стекловаром на Московском хрустальном заводе. Награжден орденом Ленина, двумя орденами Красной Звезды, медалями. Его подвиг описан в книге «Медики-Герои Советского Союза» г.Москва, 1970г.

 

Гремящий тол и треск патронов,

И ржавой проволоки свист,

И дым, как клочья бурой ваты,

И горечь потемневших трав,

И пикировщиков армады

Над суматохой переправ.

Снегов декабрьские просторы,

Донецких круч гремящий лед…

Встречают молча смерть саперы

И, зубы сжав, ползут вперед.

Вперед! Пусть бьет железный ветер

В лицо – не бесконечен он.

Пусть поредеет, но к Победе

Дойдет саперный батальон.

 

Пришел приказ, - срочно передислоцироваться южнее километров 50 к городу Сандомир, где наши войска заняли и в ожесточенных боях удерживают большой по территории плацдарм. Уже после увольнения из армии, в восьмидесятых годах в центральном архиве Министерства обороны в городе Подольске я поинтересовался документами, связанными с этим плацдармом. Оказывается, таких плацдармов на Висле только в полосе действия 1-го Украинского фронта было более десяти. И все они, кроме Сандомирского, не были успешными.Под натиском врага их пришлось оставить. Такова жестокая реальность войны.

Из архивных документов я узнал, что на нашем плацдарме действовала 81-я Калинковичская орденов Красного Знамени и Суворова стрелковая дивизия, в составе которой были 23 Героя Советского Союза (22 из них получили Героя за форсирование Днепра).

На 1-е января 1943 года в составе дивизии было 9 887 человек таких национальностей:

 

Русские ........................ 5778    

Казахи ......................... 1272

Азербайджанцы............. 43

Армяне............................. 35

Молдаваны....................... 3

Поляки............................... 5

Украинцы...................... 730

Узбеки............................ 679                                           

Киргизы......................... 126

Евреи.............................. 125

Калмыки.......................... 32

Марийцы......................... 30

Удмурты.......................... 28

Коми................................. 27

Греки.................................. 3

Эстонцы ............................ 1

Латыши.............................. 1

Карелы............................... 1

Белорусы ....................... 122                                         

Туркмены......................... 10                            

Чуваши............................. 79

Буряты ............................. 95                                           

Чеченцы............................. 3                               

Грузины........................... 73

Мордвины........................ 73                                           

Башкиры.......................... 58                             

Таджики........................... 44

Ингуши.............................. 2                                            

Дагестанцы........................ 9                                 

Осетины............................. 6

Кабардинцы....................... 3                                          

Балкарцы............................ 2                               

Другие.............................. 45

 

Офицеров – 1052, Сержантов – 2134, рядовых – 6 702, автомашин -64, лошадей – 1016.

 

 

КАК  БОГУ  МОЛИЛСЯ.

 

«Я прошелся по войне

И она прошлась по мне.»

 

Расскажу о том, как я на войне Богу молился. Меня, как командира взвода управления батальона, часто, по два-три раза на день, командир батальона или начальник штаба посылал в качестве офицера связи в другие части, или в штаб нашей бригады и в батальоны, с различными устными или письменными поручениями. Как правило, исполнял я их один, без сопровождающих.

Исполняя такое поручение, я один шел по полевой тропинке. Вокруг никого не было. Вдруг начался артиллерийский налет. Снаряды рвутся вокруг меня. Укрыться негде. В случае ранения помочь некому.  Я плотно прижался животом к земле. Пистолетом в одной руке и планшеткой в другой прикрыл голову. Самые  уязвимые места у человека - голова, живот, ну и, конечно, сердце.

Артналет - одно лишь слово, но кто испытал и выдержал это - не забудет никогда. Одиноким и беспомощным почувствовал я себя на этом бушующем огненном поле. Бешено колотится сердце. Нервы напряжены до предела. Каждый миг ждешь неминуемой смерти. И смерти не всегда мгновенной. Не знаешь, где разорвется следующий снаряд. Не твой ли он, который оборвет хрупкую человеческую жизнь. Как ужасно это ожидание.

Вокруг витала смерть, а я лежал, распростертый на земле, видел букашек и пауков, копошащихся в стеблях травы, которым не было никакого дела до войны. И такая мысль пришла в голову: «Боже мой! Неужели вся эта красота земная будет вечно, и будет тогда, когда я исчезну?».

 Возможно, что моя душа бессмертна, а  душа воина, сраженного на войне, сразу попадает в рай, но меня это совсем не трогало. Рос я и воспитывался в семье военнослужащего и члена коммунистической партии. И не то, что дома, во всем моем окружении не было людей, в жизни которых присутствовало слово Бог. И вот тут-то я, вопреки своему атеистическому воспитанию, взмолился: «Боже! Если ты есть, спаси меня!» Обстрел окончился, я остался невредим. В жизни не поминал Бога ни разу, а вот пришлось. Кто попробует упрекнуть меня в слабости духа - пускай  испытает это сам.

Встал и пошел дальше к берегу реки. Впереди лес. Противнику из-за леса меня не видно. В лесу ни одной живой души. И снова артиллерийский налет. Немцы стреляли по лесу, потому что считали, что там могут сосредотачиваться войска. Вокруг - страшный грохот от разрывов снарядов и ужасающего треска ломающихся деревьев, в которые попал снаряд.

Я быстро заскочил в подвернувшуюся землянку. Тут я заметил, что с входа в землянку начал клубами вползать густой черный и едкий дым. Ну, думаю, вот теперь точно конец. Видимо, немец бьет химическими снарядами с отравляющим веществом. Противогаза у меня нет. Их давно уже никто не носил. Возникла дилемма: или здесь будешь отравлен газом, или выскочишь из землянки и будешь уничтожен осколком. Я предпочел второе. Быстро выскочил из землянки, пробежал газовое облако и бросился ничком на землю. Тут обстрел прекратился.

 Осмотревшись, я понял, что дым произошел от попадания снаряда в лежавшие около землянки дымовые шашки, которые используют саперы в необходимых случаях при постановке дымовой завесы.

Меня охватила радость. Спасен! Жив! От пережитого волнения я стал смеяться. Я слишком близко шел рядом со смертью, причем все преимущества были на её стороне.

Исполнив на берегу реки поручение, какое именно, я сейчас уже не помню, я стал возвращаться. Обратный путь шел наверх, к лесу, по длинному пологому песчаному склону. С немецкого берега я хорошо просматривался. Раздался нарастающий свист снаряда и впереди с оглушающим шумом поднялся от разрыва султан песка и дыма. Сильный взрыв многократным эхом прокатился по находящемуся неподалеку лесу. Я не придал этому значения. Но когда второй снаряд разорвался позади, я понял, что попал в артиллерийскую вилку. Я понял, что стреляют по мне. Следующий снаряд разорвется возле меня.

Я бросился бежать в сторону. И действительно, третий снаряд разорвался там, где я только что был. Я стал бежать к лесу и петлять, как заяц. Снаряды рвались вокруг меня. Я понял, что немецкие артиллеристы забавляются. Немцы могли себе это позволить. Снарядов у них было много, вот они и решили поразвлечься.

Бежать наверх по песку в августовскую жару было изнурительно. Сердце бешено колотилось, в висках стучало, глаза заливал пот, ноги не повиновались. Я так не уставал, наверное, никогда в жизни. И все-таки до лесу я добежал. В лесу отдышался, пришел в себя. Очень захотелось пить. Во рту пересохло.

Прошел лес. На опушке был хутор. Один дом с пристройками. В хлеву замычала корова. В доме никого и воды нет. Открыл дверь подвала. Там польская семья. Фонарь высветил испуганные лица взрослых и детей, обращенные ко мне. Прошу воды попить. Отвечают: «Нет воды». Прошу молока. Отвечают: «Нет молока». Я весь задрожал от злости. Ведь корова  мычала. Значит, не может быть такого, чтобы не было молока. Значит, не хотят дать. Я и до этого имел возможность убедиться и не раз, что поляки относятся к нам по-разному: одни дружелюбно, другие с неприязнью.

Сорвал с пояса гранату, вставил взрыватель, взялся за кольцо. Хотел бросить гранату в подвал и уничтожить их всех. Тут столько пришлось пережить, а им молока жалко! Но, глядя на напряженные лица смотрящих на меня детишек, передумал. Закрыл дверь в подвал и пошел в расположение батальона. Вот так прошел один из дней войны. А их было много, очень много.

 

«Что из того, что в будущем поставят

Потомки, благодарные навек,

Нам монументы?! Не для звонкой славы

Мы замутили кровью столько рек.

Мы горе, что по праву причиталось

И им, далеким, выпили до дна.

Им только счастье светлое осталось

И мир всю жизнь, как нам всю жизнь - война!»

Сергей Орлов

 

Однажды, уже начало темнеть, я с несколькими бойцами моего взвода шел к передовой. Как правило, саперы на передовой работают ночью. Внезапно по нам был произведен артиллерийский налет. Был ли он прицельный или случайный, сказать трудно. Раздумывать было некогда. Я прыгнул в ближайший одиночный неглубокий окоп и почувствовал, что подо мной лежит труп убитого бойца, от которого исходил сильный трупный запах.

 Трупный запах нестерпим, но пришлось выдержать, пока не перестали рваться снаряды и свистеть осколки.

Отделение моих разведчиков во главе со старшим сержантом Циунелем уходило в тыл врага, чтобы собрать данные об имеющихся у него инженерных сооружениях. Я должен был сопровождать разведчиков до нашей передовой и убедиться в благополучном переходе ими немецкой траншеи. Вместе с нами была и наша ротная санинструктор чернобровая красавица Анна Бровкина.

 

«.. .Пройдет война, и зарастут воронки

Зеленой идиллической травой,

И защебечет жаворонок звонко

Над полосой, когда-то фронтовой...

Расскажем детям мы, как шли когда-то

Солдатами в разведку на заре,

И прошлое припомнится как дата

В оборванном давно календаре.»

 

Переходить линию фронта надо было ночью, и темноты мы дожидались в пустой полуразрушенной артиллерийскими снарядами и авиабомбами деревушке, в километре от нашей передовой. Внезапно произошел артиллерийский налет на наше расположение. Вмиг все бросились кто куда. Я плюхнулся в ближайший небольшой окопчик, ранее кем-то вырытый. Но там уже лежала Анна. Мне ничего не оставалось делать, как лечь на нее и крепко прижаться, так как мое тело несколько возвышалось над уровнем земли. Налет - около десятка снарядов, окончился, никто из нас не пострадал.

Потом, много лет спустя, когда я рассказывал этот эпизод жене, она спросила: «А больше ничего там не было?»

В той обстановке, когда жизнь твоя на волоске, мне и в голову не могло придти то, о чем жена подумала.

 

Рано или поздно – будем живы –

Вспомним медсестру….

Разорвало мускулы и жилы

Пуля на лету.

 

Кровь из рваной раны вытекала,

Уходила жизнь.

Медсестра на ухо мне шептала:

-Миленький, держись!

 

По полю  ползком меня тащила

Через кровь и грязь,

И откуда, непонятно, сила

В женщине взялась?

 

Из последних сил до медсанбата

Дотащив меня,

Отдохнула и ушла обратно

На рубеж огня.

 

Медсестра, сестра моя родная,

Как заноет шрам,

О тебе о первой вспоминаю

Я по вечерам.

 

Циунель с разведчиками успешно перешли линию фронта, задание по разведке выполнили и все благополучно возвратились.

С этим Циунелем (у него мать русская, а отец немец) вообще интересная история.

У нас в бригаде была отдельная моторизованная, (то есть на автомобильной тяге), разведывательная  рота. Но дела у нее шли плохо. Одно дело производить инженерную разведку на своей территории, другое дело – в тылу противника.

В разведроте обычно ответственные задания, в частности, в тылу противника выполняли команды разведчиков 5-10 человек под руководством одного из командиров взводов молодых двадцатилетних лейтенантов, недавно окончивших ускоренный курс военного училища.

Но неудача у них следовала за неудачей. То разведка вернется с территории противника с потерей в людях, то разведка вообще не возвратится и причина этому неизвестна, то разведка вернется, но без интересующих командование сведений. Решили больше  разведроту в тыл к противнику не посылать, а послали моего помощника по взводу, тридцатилетнего старшего сержанта  Циунеля. Разведку он произвел блестяще и с тех пор такие задания давали только ему. Удача ему благоприятствовала.

За успешное выполнение ответственных заданий по разведке Циунель к концу войны был награжден двумя орденами Славы 2-й и 3-й степени, орденом Отечественной войны 2-й  степени и медалью «За отвагу».

После очередного  успешного возвращения из тыла противника с ценными данными начальник штаба бригады, который давал Циунелю задания на разведку, спросил его, к какому ордену его представить – к ордену Славы 1-й степени или к ордену Боевого Красного Знамени?

«Я подумал, - рассказывал нам Циунель на встрече ветеранов, что два ордена Славы у меня уже есть и в таком случае орден Красного Знамени будет более предпочтителен, и выбрал этот орден. И только после войны я понял, как я прогадал, так как кавалер Славы трех степеней приравнивается по своему положению к Герою Советского Союза со всеми вытекающими из этого большими льготами и преимуществами. Орден Красного Знамени таких льгот и преимуществ не дает».

Надо сказать, что после увольнения из армии Циунель работал в сельском хозяйстве и за большие заслуги был награжден орденом Трудового Красного Знамени.

 

ОТРАЖЕНИЕ  АТАКИ.

 

«Солдатами страна моя сильна.

Их командиры стойкости учили.

Вовек не потускнеют ордена,

Которые за доблесть им вручили.»

 

Поскольку наш плацдарм на Висле возле города Аннополя оказался не перспективным, наш батальон должен был передислоцироваться южнее километров на 40, на Сандомирский плацдарм и обеспечить в инженерном отношении наши войска, ведущие бои за расширение плацдарма.

Командир батальона майор Калинюк, только что получивший новенький орден Красного Знамени за прорыв батальона из окружения в районе города Горохова,  поставил мне задачу:

Первое, -  с отделением разведчиков отправиться в город Сандомир. В тех местах, где данные на местности отличаются от данных топографической карты (они были составлены 20 лет тому назад и с тех пор на местности многое изменилось), поставить разведчиков (маяков), которые указали бы батальону правильное направление движения.

Второе, - находясь в городе, связаться с командирами частей, ведущих бой, выяснить обстановку и отразить ее на карте, произвести инженерную разведку на предмет обнаружения заминированных участков, фугасов и сюрпризов (по данным войсковой разведки было известно, что в Сандомире располагался немецкий саперный батальон), найти в городе подходящее место для размещения личного состава батальона.

Третье (личное), - тут майор оглянулся по сторонам, нет ли кого поблизости. «В Сандомире» - сказал он, «есть старинный монастырь, возможно, там есть золотишко, пошарь хорошо в подвалах, но, чтобы никто ничего не знал».

Последним я был ошарашен, хотя виду и не показал. Как я офицер и кандидат в члены Всесоюзной коммунистической партии большевиков – ВКП(б), буду добывать ему «золотишко»? Как же честь офицера и человеческая порядочность? Ведь я из офицерской семьи. Мой отец - московский рабочий в 1918 году стал членом партии и первым красным командиром (как тогда называли - краскомом) и тоже был на нашем 1-м Украинском фронте в звании подполковника с орденами Ленина и Красного знамени на груди. Ну, да ладно, подумал я. Там видно будет.

 Взяв с собой своего помошника по взводу, бывалого воина и опытного сапера старшего сержанта Циунеля В.Н. и пять разведчиков с автоматами, я тут же отправился в путь. В пути нас застала ночь. Постелив прямо на землю шинели и ими же укрывшись, мы, тесно прижавшись друг к другу, поспали часа три. Потом те, кто не был на  войне, будут удивляться глубокому чувству братства и товарищества. А вот из таких моментов оно и создавалось.

«Эх, суконная, казенная,

Военная шинель —

У костра в лесу прожженная,

Отменная шинель.

Знаменитая, пробитая

В бою огнем врага.

Да своей рукой зашитая,

- Кому не дорога!».

 

Шли быстро. На душе было легко. Мы только недавно вышли из ожесточенного боя под городом Гороховым, под убийственным неприятельским огнем построили при форсировании Вислы легкий штурмовой мостик для прохода пехотинцев и пристани на обоих берегах реки для переправы на понтонах танков на плацдарм. Были награждены орденами и медалями многие наши бой­цы и командиры.

Вручая мне орден Красной Звезды, майор Калинюк сказал, что я награжден за мужество, проявленное в бою под Гороховом и при форсировании реки Вислы, за высокий воинский профессионализм, грамотные и инициативные действия в сложной боевой обстановке, за умелое руководство подчиненными. (Мой наградной лист находится на вечном хранении в Центральном военном архиве Министерства обороны России в городе Подольске Московской области: опись 690155, дело 1450, лист 100).

 

 «Тяжело умирал фронтовик,

 Крыл болячки отборнейшим матом.

Он от ратного дела отвык,

Но считал себя вечным солдатом.

Сознавая отход в мир иной,

Он ещё в здравом разуме, силе,

Попрощавшись с детьми и женой,

Вдруг сказал: «Вы уж в братской могиле

 Схороните... на том бугорке,

Где ребятами «Тигр» уничтожен...».

Орден крепко зажав в кулаке,

Прошептал: «Он им больше положен...»

 

Я шел и изредка поглядывал на прикрепленный к гимнастерке на груди новенький орден Красной Звезды. Эта третья во время войны правительственная награда была мне особенно дорога. Я понял ее так, что моими делами командование батальона и бригады вполне удовлетворено. А что может быть приятнее для военного человека, чем признание его профессиональной состоятельности, что в деле победы над врагом есть хоть и не­большая доля твоего ратного труда.

Орденская рубиновая пятиконечная звезда в металлической оправе символизировала объединение трудящихся пяти континентов под Красным знаменем мировой социалистической революции. В центре звезды - фигура стоящего красноармейца в серой шинели и в буденовке, а в руках у него в положении на изготовку к рукопашному бою знаменитая трехлинейная пятизарядная винтовка генерала Мосина с четырехгранным штыком. Красноармеец на ордене окружен лентой, в виде конской подковы с надписью - девизом марксистов-интернационалистов «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» и внизу буквы «СССР».

 

«Пока живу, мне дорог мой любимый орден,

Что приближеньем дня Победы был.

Пусть обо мне известность не гремела,

Что я в сравненье с подвигом людским?

Я тем горжусь,

Что все на совесть делал,

Что сын мой тоже

Хочет быть таким».

 

Рано утром пришли к берегу Вислы. На тот берег переправились на пароме. Противник методически обстреливал переправу артиллерийским огнем. Водяные столбы от разрывов снарядов вздымались неподалеку от нас. Зловеще свистели осколки. Пришлось поволноваться. Течение реки -полтора метра в секунду. На земле-то товарищи перевяжут рану, а если раненым ты упадешь в воду? Кто не был в таком положении, тому будет трудно понять наше состояние.

Переправились через реку благополучно. К городу предстояло идти километра два вдоль берега реки. В 10 метрах от берега реки - дамба высотой метров 5 и шириной метра 4. На дамбе редкой цепью лежат наши бойцы (через 20-30 метров) и изредка постреливают. Мы шли по тропинке, как вдруг бойцы на дамбе открыли оглушительную стрельбу из винтовок, автоматов и пулеметов, отражая атаку немцев.

У нас была своя задача, и мы продолжали идти по тропинке. Вдруг, как из-под земли, перед нами оказался генерал в полевой форме и сзади него три красноармейца с автоматами на изготовку. На груди у генерала сверкало много орденов, в том числе и четыре ордена Красного Знамени. Решительным и не терпящим возражения голосом генерал спросил, кто мы такие и, выслушав мой ответ, потребовал взобраться на дамбу и принять участие в отражении атаки немцев.

 Мое робкое объяснение, что я должен выполнять свою боевую задачу, генерал категорически отверг. Я посмотрел на своих разведчиков, потом на автоматчиков генерала. Они ждали, какое решение я приму. Я понял, что в такой обстановке должно быть решение исполнить приказ генерала. Я скомандовал разведчикам взобраться на дамбу и огнем отражать атаку немцев.

 

«Умрем, но поднимемся

Снова солдаты!

Нет места за Вислой!

Ни шагу назад!

И в памяти рвутся

Лимонки-гранаты,

И пули горячие

Рядом свистят.

Во взгляде у Родины -

Матери слава

Овеяна свежим

Дыханьем полей.

Я павшим обязан

По долгу и праву

За стойкость и мужество

Жизнью своей».

 

 

Вот они немцы! Настоящие, живые, а не нарисованные на щитах, по которым мы стреляли в училище, в Бухаре. Даже сейчас - через столько лет, я вижу, гитлеровцы в мышиной форме идут в атаку редкой цепью. Рукава мундира закатаны по локоть. Автоматы, упирающиеся в живот, изрыгают смертоносный огонь. Атака немцев поддерживалась огнем их артиллерии. На дамбе, где мы лежали, ни окопов, ни стрелковых ячеек не было. Сплошным роем свистели пули и визжали снарядные осколки.

Расстояние быстро сокращалось. 300 метров, 200 ...150... Напряжение нарастало. Немцы приближались короткими перебежками, что-то кричали, а у меня было ощущение, будто они совсем не люди, а всего набитые соломой чучела, и я стрелял по ним из автомата хладнокровно и равнодушно. С их приближением я прицелился через мушку в прорези прицела в бегущего на меня немца, но не успел нажать на курок, как он, сделав перебежку, упал. В траве его не было видно. Я продолжал держать то место, где он упал, на прицеле, но немец неожиданно для меня поднялся левее метра на два от того места, где он упал. Пока я прицеливался в него, он снова упал и появился в другом месте. И так несколько раз.

Нас, курсантов артиллерийского училища, не учили, чтобы при перебежках отползать в сторону. Наконец я изловчился, прицелился туда, где по моему предположению мог находиться фашист, и когда он поднялся, я выстрелил короткой очередью. Видно было, как немец, вскинувши руки, упал и больше не поднимался. Это был мой второй убитый за войну в ближнем бою гитлеровец.

 

«Шел смертный бой, земля в огне кипела.

Был сужен мир до прорези прицела.

Но мы, полны решимости и веры,

Ему вернули прежние размеры».

 

Атака немцев отбита. Оставшиеся в живых вражеские солдаты друг за другом отползают назад. Прислонив голову к земле, отдыхаю. Мне - девятнадцать лет, и я с трудом выдерживаю это огромное напряжение - физическое и психическое. А как же пожилым бойцам, которым под пятьдесят, у которых дома детских три-четыре рта, мал - мала меньше?

Убедившись, что грозного генерала поблизости нет, я со своими разведчиками снова двинулся в путь вдоль дамбы к Сандомиру.

 Шли, разгоряченные боем, рассказывая о своих впечатлениях. Другие разведчики тоже убили по одному-два гитлеровца. В одном месте дамба прерывалась, пропуская небольшую речку. Находившиеся вблизи солдаты предупредили, что это открытое место простреливается врагом. Но по обстановке мы не могли дожидаться темноты и стали переходить речку вброд. Немцы обстреляли нас длинной пулеметной очередью, но ни в кого не попали.

Уже потом я узнал, что этим генералом был Вехин Григорий Иванович, 1901 года рождения, командир 350-й Житомирской стрелковой дивизии. За решительное форсирование рек Сан и Висла и удержание в тяжелых боях Сандомирского плацдарма, имеющего стратегическое значение, ему было присвоено почетное  звание Героя Советского Союза (с нашей помощью, добавляю я от себя).

 

 «Артиллерия бьет … и не знают покоя

От дорог сапоги, от бессониц сердца.

Мы, ровесник, с тобой увидали такое,

Что не жившим в наш век не понять до конца.

 

Артиллерия бьет… Что узнают потомки?

Им покажут в музеях кусочки войны:

Без патронов стволы и без хлеба котомки,

Только кровь наших ран не увидят они.

 

Артиллерия бьет... Как успел постареть я

В эти годы войны, не понять никогда.

Нам казалось - идут не года, а столетья,

А прошли не столетья, а только года.

 

Артиллерия бьет... И опять на заре ты

Поднимаешься в бой и идешь на врага,

Пропитались насквозь, как бинты в лазарете

Эти битые в кровь Подмосковья снега.

 

Артиллерия бьет... И взлетают ракеты,

Залп салютов оконные рамы трясет.

Только тот оценил этот голос победы,

Кто слыхал, как в бою артиллерия бьет!»

                                                                                            Юрий Разумовский

САНДОМИР.

 

«С сапог сотрется пыль походов,

Изгладит память лёт свинца,

Но никогда солдатам годы

Не разминируют сердца…»

 

Сандомир - небольшой старинный воеводский (областной) город, расположенный на левом высоком берегу Вислы. В 1241 году монголо-татарское войско Батыя (внука Чингисхана) захватило Сандомир, прошло всю Польшу, Венгрию, Сербию, до Адриатического моря, а потом, будучи ослабленным борьбой с закованными в кольчуги западноевропейскими рыцарями, откочевало в приволжские степи, где в низовьях Волги основало свое государство - Золотую Орду со столицей Сарай ( Татарское слово сарай переводится на русский язык как дворец).

Именно до этих мест на Висле дошел со своим повстанческим казацким войском гетман полковник Богдан Хмельницкий, побивая войско польской шляхты. Он был легендарной личностью. Сам из литовских дворян, правивших в свое время на Украине, вначале был католиком, будучи в турецком плену стал мусульманином, а, вернувшись на Украину, принял православие.

На западной окраине шел бой. В центре города тоже рвались снаряды или мины, посвистывали шальные пули. Я связался с ведущим бой командиром 1180 стрелкового полка 350 стрелковой дивизии подполковником Скопенко Василием Федоровичем, 1912 года рождения. На груди у него блестели два ордена Красного Знамени, ордена Александра Невского и Красной Звезды. Видно было, что Скопенко находится в большом напряжении. Немец отчаянно сопротивляется, людей на передовой мало, боеприпасов не достает, сверху давят и отнюдь не литературными выражениями. Ему было не до меня. На мой доклад он ответил: «Действуйте по своему усмотрению».

Через несколько дней Скопенко, лично увлекая бойцов в атаку, погибнет в бою. За взятие Сандомира он будет удостоен высокого звания Героя Советского Союза с вручением Золотой звезды и ордена Ленина. Скопенко с воинскими почестями похоронят на городском кладбище. После войны благодарные жители города поставят ему памятник, его именем назовут улицу, детскую библиотеку, но в 1990 году экстремисты все это отменят, памятник разрушат, могилу осквернят.

Произвели инженерную разведку освобожденной части города. В воинских казармах,  где размещался немецкий саперный батальон,  нами были обнаружены мины-сюрпризы с верхними, донными и боковыми взрывателями, и в каждой мине – твоя смерть. Разминировать такие мины невозможно. Их надо только подрывать. Мы ограничились лишь постановкой дощечек с надписью «мины».

Выяснив обстановку, я послал с донесением одного разведчика навстречу идущему сюда батальону и принялся за выполнение третьей «боевой» задачи.

 Я пришел с разведчиками в  старинный католический монастырь величественного вида. У ворот разведчики поставили табличку на колышке: «Мины». После этого никто уже не осмелится пройти мимо нее. С представительным, но растерянным настоятелем монастыря в классической одежде - длинная черная ряса, подпоясанная веревкой, я обошел все помещения, расставляя на переходах разведчиков. Потом мы спустились в подвал.

Показав на мощные двери с большими замками, где на дощечках были сургучные оттиски печати с надписью по-польски: «Польская церковная государственная собственность», настоятель предупредил меня, что я понесу ответственность, если самовольно вскрою двери в подвале, и что даже заклятые враги их - немецкие фашисты, за время пятилетней оккупации не посмели присвоить церковное имущество.

Его доводы на меня подействовали. В случае осложнения со вскрытием подвалов, майор Калинюк от своих слов откажется, свидетелей состоявшегося с ним разговора у меня нет, и я запросто предстану перед военным трибуналом за преступное посягательство на польско-русскую славянскую дружбу. А решение трибунала в военное время на фронте одно - расстрел за мародерство. Извинившись перед настоятелем, мы покинули монастырь, оставив у входа часового около таблички «Мины».

Стали искать место, удобное для размещения батальона. Разведчики рыскали по домам, народ они неугомонный, отчаянный и предприимчивый. Один из них принес красную юбку, предложив сделать из нее флаг и повесить на мачте ратуши, высоко возвышавшейся над остальными зданиями. Сделать это было ловким разведчикам несложно. На крыше ратуши лишь неприятно посвистывали шальные пули, и красный флаг стал реять над городом, возвещая об его освобождении от поработителей.

Одновременно разведчики обнаружили немецкий продовольственный склад с мукой, маслом, сахаром и повидлом. Кто-то из них предложил напечь пирожков для батальона, за что с охотой возьмутся местные пани и панночки. Я на это согласился, и работа закипела. На другой день батальон (300 бойцов) походной колонной вошел в город. На улице его ожидали 10 противней на столиках с жареными пирожками. Невдалеке стояла группа довольных поварих.

Впереди батальона шел его командир, майор Калинюк. Я подбежал к нему и на ходу доложил о выполнении задания, и  сказал, что подвалы в монастыре опечатаны, поэтому вскрывать их я воздержался, но у входа в монастырь поставил часового, на ратуше повесили флаг и напекли пирожков для батальона.

 Но это ничего на него не подействовало. Он коротко послал меня подальше, куда Макар телят не гонял, я отошел от него, а бойцы бросились расхватывать пирожки. О том, что мы приняли участие в отражении немецкой атаки, истребили нескольких гитлеровцев и заслужили поощрения, я Калинюку уже не осмелился доложить.

 Через некоторое время последовали на меня и другие гонения. С должности командира отдельного взвода управления батальона, где по штату предусмотрено воинское звание - старший лейтенант, меня, без объяснения причин, перевели с понижением на должность командира линейного взвода во 2-ю саперную роту, хотя я и не имел специального инженерного образования. (До этого батальона я на фронте был командиром взвода управления в минометном полку).

За последующие восемь месяцев активного участия в боях, в том числе в составе десанта на танках прославленной пяти-орденоносной гвардейской Житомирско-Берлинской танковой бригады, я ни разу награжден не был, хотя мои бойцы за это же время заимели по два-три ордена и медали.

А через несколько дней войскам, форсировавшим Вислу и освободившим Сандомир, приказом Верховного Главнокомандующего маршала Советского Союза И.В. Сталина была объявлена благодарность, и в Москве в их честь дан салют 20-ю артиллерийскими залпами из 224-х орудий, а отличившимся а этих боях 23-м полкам, отдельным батальонам, в том числе и нашему 78-му штурмовому батальону, 1180-му стрелковому полку под командованием подполковника Скопенко, присвоено почетное наименование «Сандомирский».

Привожу сокращенный текст этого приказа.

 

ПРИКАЗ

ВЕРХОВНОГО ГЛАВНОКОМАНДУЮЩЕГО

 

Командующему войсками 1-го Украинского фронта Маршалу Советского Союза Коневу.

Начальнику штаба фронта генералу армии Соколовскому.

 

Войска 1-го Украинского фронта, продолжая развивать наступление, форсировали реки Сан и Висла и овладели плацдармом на западном берегу реки Висла.

В ходе боев войска фронта овладели городами Сандомир, Тарнобжег. В боях при форсировании реки Сан и Висла отличились войска…, саперы генерал-лейтенанта инженерных войск Галицкого, полковника Кордюкова.

За отличные боевые действия объявляю благодарность руководимым Вами войскам, участвовавшим при форсировании реки Сан  и Висла.

Воинским частям, отличившимся в боях за овладение городом Сандомир присвоить наименование Сандомирских – 1180 стрелковому полку (подполковник Скопенко Василий Федорович, 78-му отдельному штурмовому инженерно-саперному батальону (майор Калинюк Иван Павлович)….

Вечная слава героям, павшим в боях за свободу и независимость нашей Родины.

Смерть немецким оккупантам!

 

Верховный Главнокомандующий

Маршал Советского Союза                                                           И. Сталин

                    Москва, Кремль, 18 августа 1944 года.

 

 

 

 

 

 

 

                 НА  ВИСЛЕ

Комдив во всем любил порядок.

Перед сраженьем, как всегда,

У карты был предельно краток:

« Ну, сибиряк, смотри сюда!

Вот Висла. Берег. В месте этом

К утру тебе занять плацдарм.

Пойми, комбат, твоя победа –

Хоть сутки продержаться там.»

Рассвет пылал в огне атаки.

Еще противник был силен.

Горели вражеские танки,

Но таял, таял батальон.

Когда же в небе ночь повисла

И полегла на землю рожь

Фашисты поняли, что Вислу

Не отобьешь и не вернешь.

Вовсю сражение катило

Через плацдарм на Сандомир.

И солнце вслед за ним всходило.

И близок был желанный мир.

 

 

САНДОМИРСКИЙ  ПЛАЦДАРМ.

 

На Сандомирском плацдарме я впервые видел обстрел минами 6-ствольных немецких минометов калибра 158,5 мм. Мина весом 34 кг. Хотя разрывы мин и происходили на безопасном расстоянии, но впечатление от обстрела было жуткое. Я представляю, что испытал тот, кто попал под этот обстрел и какие перенес адовы муки. Между прочим, когда этот миномет выстреливает мины, то производит звук, похожий на завывание ишака, и слышен за несколько километров.

Сейчас я с большим трудом засыпаю, несколько раз за ночь просыпаюсь, сплю чутко. Из-за малейшего шума тут же открываю глаза. Старость не радость. А ведь в молодости было время, когда вокруг поблизости разрывались тяжелые артиллерийские снаряды, а я спал и не просыпался.

На Сандомирском плацдарме наш батальон спешно минировал противотанковыми и  противопехотными минами передний край нашей обороны. Шли напряженные и кровопролитные бои. Минирование производилось ночью. Мне, как командиру взвода управления, помимо ночи и днем приходилось выполнять десятки поручений командования батальона. Выпадали такие сутки, когда я спал всего 2-3 часа. За это время я здорово измотался.

 

«Такова уж судьба сапера,

И таков для него закон:

Через реки, леса и горы

 Путь для войск открывает он».

 

И вот однажды на хуторе, когда бойцы батальона после ночного минирования спали прямо на земле, на зеленой траве, я решил поспать и, никому не сказав, даже своему ординарцу, я залез в сарай на второй этаж, где на сене спали несколько легко раненных красноармейцев. Перед этим я заметил, как метров в 200-х от хутора с грузовой автомашины поднимался в воздух на тросе большой аэростат воздушного наблюдения и корректировки артиллерийского огня. Сняв свои кирзовые сапоги и, несмотря на то, что  зловонный запах портянок бойцов перебивал ароматы сена и увядающих полевых цветов, я тут же уснул мертвым сном.

 

«Война - тяжелая работа.

Здесь год считается втройне...

Устав на марше, спит пехота

И видит сны о тишине».

 

Когда я проснулся, то раненых вокруг меня не было. Не было и моих сапог. Остались чьи-то рваные солдатские ботинки. Обув эти ботинки, я вышел наружу. Вокруг ни одной души. Нет и грузовой машины с аэростатом. Только десятка два больших глубоких воронок от разрывов тяжелых артиллерийских снарядов, отчетливо выделяющихся своей жирной чернотой на зеленом лугу.

В крестьянской хате, где размещался штаб батальона, я обнаружил лишь одного связного бойца, который рассказал мне, что по аэростату стала стрелять немецкая артиллерия, и весь личный состав срочно перебрался из этого опасного места.

За время войны много раз приходилось спать на голой земле, когда даже не было где взять соломы или веток, чтобы подстелить. Подстелешь шинельку под себя, ею же укроешься, пилотку натянешь на уши, ладонь подложишь под щеку и спишь, тесно прижавшись к товарищам с обоих боков.

Кто-то из великих сказал: «Войны выигрывают те народы, которые могут спать на голой земле. Русские и татары это могли; немцы - нет».

Несколько раз донимали меня тяжелые приступы малярии, подхваченной мной еще в Средней Азии. Тогда я вспоминал, что поэт Байрон умер на войне в Греции от малярии.

Припоминается и такой эпизод на Сандомирском плацдарме. Я с несколькими своими разведчиками прибыл на командный пункт стрелковой дивизии для согласования взаимодействия нашего штурмового батальона с начальником инженерной службы дивизии. По обстановке смотрю, что тут не до меня. Командир дивизии – полковник, суровый, бледный, весь в напряжении, отдает подчиненным приказания и распоряжения. Подчиненные тоже все в напряжении.

Командный пункт на возвышенности, и с него хорошо видна лежащая впереди местность. Я вижу, что по полю медленно ползут и ведут стрельбу три тяжелых немецких танка. Я еще таких не видел. Оказалось, что это были новые немецкие танки - «королевские тигры». У каждого танка - 88-миллиметровая пушка и 2 пулемета. Лобовая броня - 190 мм, вес 68 тонн. Мощность немецкой танковой пушки такова, что она пробивает броню наших танков Т-34 на расстоянии 2-х километров.

Стоящие недалеко наши пушки беглым огнем, стреляют по танкам, но безрезультатно. Они идут, как заговоренные. Наша пехота перебежками отступает. Тяжело стонала земля, в воздухе стоял непрерывный грохот и гул от разрывов снарядов и рева танков. Ревели их двигатели, скрежетали гусеницы, земля в клочья разрывалась густо падавшими снарядами. Я и сейчас вижу те фашистские бронированные махины, когда башня танка медленно поворачивается влево - выстрел, потом вправо - выстрел. А между выстрелами это железное чудовище своим длинным хоботом-пушкой вдыхает воздух и принюхивается, где тут поблизости жертва.

 

«Гул ближе, ближе, бешеней –

И вдруг залязгали почти что рядом траки.

Найдите в мире звук страшней, чем звук

И рев, и скрежет танковой атаки!»

Рядом со мной выстроился последний резерв командира дивизии - рота разведчиков с автоматами. Командир дивизии решительно приказывает им задержать бегущих и возвратить их в окопы. Разведчики бегом следуют выполнять приказание. Наконец два танка были подбиты огнем нашей артиллерии, а третий повернул назад и скрылся.

 Танкисты, пытавшиеся покинуть поврежденные машины, были скошены автоматными очередями.

«Королевские тигры» - новые тяжелые танки, производство которых держалось в строжайшем секрете, немцы впервые применили на Сандомирском плацдарме. В одном из них сидел конструктор танка - Порше, который лично хотел убедиться, как непробиваемое «чудо - танк» будет поражать русские танки. В бою он погиб вместе со своим детищем. Возможно, этот бой я и видел.

Бой окончился. Я подошел к подбитому и переставшему гореть танку. Находящиеся вблизи наши пехотинцы были так измучены этим и предыдущими боями и переходами, что при первой же передышке они уже спали в неглубоких окопах мертвым сном, и им было не до трофейных танков.

Среди останков сгоревших танкистов я нашел немецкий автомат «Шмайссер». Впоследствии какое-то время пользовался им, пока не иссякли патроны, потом сдал его начальнику боепитания. Наши патроны калибра 7,62 мм к немецкому автомату не подходили, так как его калибр был 7,92 мм.

Был в нашей бригаде и такой возмутительный случай. Отделение саперов под командованием младшего сержанта Харджиева при минировании переднего края попало под артиллерийский налет. Укрыться негде было. Осколком снаряда была ранена бывшая с ними медицинская сестра. Ей оторвало пятку. Она закричала о помощи. Но все убежали, и помощи ей никто не оказал. В штабе Харджиев заявил, что медсестра скончалась на его глазах от тяжелого ранения. Родным медсестры было отправлено извещение - «похоронка» о ее гибели «смертью храбрых в боях за социалистическую Родину». Но медсестра не погибла. Ее нашли, перевязали и отправили в медсанбат находившиеся неподалеку пехотинцы. Из медсанбата медсестра письмом сообщила о происшедшем командиру бригады. Харджиев был разжалован из сержантов в рядовые.

Этот позорный случай гневно обсуждался на общих собраниях в ротах и взводах, а также на партийных и комсомольских. Кстати, будучи в архиве, я прочитал протоколы этих собраний. Бросилось в глаза то, что каждый выступающий один раз, два, а то и больше упоминал имя Сталина. Таково было время. Таков был культ личности.

 

«Свинцом нас косило, как рожь в поле градом,

Казалось, что сил для броска больше нет.

Но ты, стиснув зубы, ползла с нами рядом,

В руке наготове держа санпакет.

...Полвека труба полковая не будит...

Но годы безмерных утрат не сотрут...

Когда-то от смерти спасенные люди

Тебе и сегодня поклон отдают».

 

 

 

ПРИЁМ В ПАРТИЮ КОММУНИСТОВ.

 

В августе 1944 года на Сандомирском плацдарме партийное бюро батальона принимало меня кандидатом в члены коммунистической партии. Заседали, сидя на земле, в каком-то овраге. Вокруг шел бой. В небе стоял сплошной гул наших и вражеских самолетов. Неподалеку слышались разрывы бомб, от которых вздрагивала многострадальная земля. Это немецкая авиация бомбила огневые позиции дивизионной артиллерии. В воздухе почти над головой проносились наши штурмовики ИЛ-2, выше в синеве неба неторопливо плыли бомбардировщики ПЕ-2, а еще выше - прикрывавшие их юркие истребители ЯК-3.

Над головами в сторону противника с шелестом пролетали снаряды нашей тяжелой артиллерии. Некоторые остроглазые даже видели эти медленно летящие чушки. С передовой доносилось стрельба из пулеметов. Слышно было плохо. Зачитали мое заявление: «В бой хочу идти коммунистом». Огласили письменные рекомендации. Парторг сообщил кратко мои автобиографические данные. Замполит батальона дал обо мне краткую положительную характеристику. Решение было единодушное - «достоин, принять». Через несколько дней мне вручили кандидатский билет ВКП(б) - Всесоюзной коммунистической партии (большевиков). Я стал коммунистом и был им целых 45 лет.

 

«Я клянусь! не ворвется враг в траншею мою.

А погибнуть придется, погибну в бою.

Чтоб глядели с любовью через тысячу лет

На окрашенный кровью мой партийный билет».

 

Погиб мой хороший приятель командир взвода управления 80-го отдельного штурмового инженерно-саперного Вислинского орденов Богдана Хмельницкого и Александра Невского  батальона лейтенант Андрей Рыльский, племянник известного украинского поэта – классика Максима Рыльского.

Незадолго до этого, в перерыве между боями, мы оба были на пятидневных сборах командиров взводов по повышению квалификации, жили в одной землянке и сдружились. В молодости это быстро получается.

Во время ночного минирования на нейтральной полосе впереди наших окопов шальная пуля немецкого пулеметчика попала в сердце Рыльскому, который тут же скончался. Ему было 20 лет. Отважный воин, хороший товарищ, комсомолец. Красивый молодой, высокий, стройный парень он как живой лежал в грубо сколоченном гробу из неструганных досок. Волосы еще не потеряли живого блеска, добрая полуулыбка осталась на его по-живому ярких, навечно беззвучных губах.

До войны он жил и учился в Киеве. Ему бы жить и жить и радоваться жизни, но безжалостная фронтовая судьба распорядилась по- своему.

Я со своим взводом был командирован на похороны боевого товарища. Похоронили его в ясный солнечный августовский день на небольшом холме, возле высокого одинокого дуба, который виден на большом расстоянии. Небо было синее. Сверкало солнце. Трава на холме ярко зеленая, а вокруг поле с золотистой пшеницей. Эта буйная, цветущая во всем своем многообразии окружающая жизненная действительность как-то не соответствовала мрачной, черной смерти.

Возле могилы выстроилась рота саперов – штурмовиков. У некоторых на глазах блестели слезинки. Они по одному выходили из строя, брали в руку комья теплой черной земли и бросали в свежую могилу.

На могиле установили дощатую четырехгранную пирамиду с прикрепленной сверху звездой из жести. На пирамиде – квадрат белой доски, на ней – выжжено имя и фамилия нашего однополчанина.

- На твоей могиле, - звучал в воздухе голос заместителя командира батальона по политической части капитана Петунина, - клянемся, что сквозь жестокие схватки с ненавистным врагом мы пронесем омытое твоей горячей кровью наше Красное Знамя до полной победы над фашистским зверем!

- Клянемся! – ответил строй бойцов.

- Пройдут года и десятилетия, - продолжал оратор, а память о тебе не померкнет в нашем сознании. Не забудет тебя и человечество, ради свободы которого ты отдал свою молодую жизнь! Как горьковский Данко, ты отдал свою жизнь ради счастья людей. Вечная тебе память и слава! Пусть земля тебе будет пухом!

- Клянемся! – ответил строй бойцов.

Трижды гулко ударили залпы прощального салюта его боевых товарищей, неся в своих сердцах чувство священной ненависти к врагу. Своеобразным прощальным салютом погибшему была мощная артиллерийская канонада нашей армии, гнавшей врага все дальше на Запад.

 

«Куда б ни шел, ни ехал ты,

Но здесь остановись,

Могиле этой дорогой

Всем сердцем поклонись.

 

Кто б ни был ты – рыбак, шахтер,

Ученый иль пастух, -

Навек запомни: здесь лежит

Твой самый лучший друг.

 

И для тебя и для меня

Он сделал все, что мог:

Себя в бою не пожалел,

А Родину сберег.»

Михаил Исаковский.

 

В семидесятые годы я послал книгу полковника П.И.Рюмина о боевом пути нашей 16-й  штурмовой бригады, где служил Андрей Рыльский, в Киев на адрес Союза писателей Украины с просьбой передать книгу родным Андрея, поскольку их адреса в Киеве я не знал. Но никакого ответа я не получил, и книга ко мне не вернулась.

«Он в год войны стал лейтенантом

И сразу – в бой. В огонь и дым.

Носил пилотку лихо с кантом

Таким, как небо, голубым.

 

…Бой  отгремел глухим раскатом.

Кровь слилась с небом голубым.

Он стал навеки лейтенантом,

Навеки смелым, молодым.

 

Когда проходят роты строем –

Чеканит шаг за взводом взвод,

Его я вижу пред собою –

В шеренге каждой он идет.»

 

В октябре 1944 года с каким-то поручением я прибыл в город Дембица. Здесь находился немецкий полигон по совершенствованию снарядов - ФАУ-2, бомбивших Лондон. Наши конструкторы лазили по всему полигону, собирали различные железки и осколки от ФАУ-2, чтобы потом создать такую же ракету в Подлипках под Москвой, ныне город Калининград.

В Польше нам, офицерам штурмовых частей, выплачивали денежное месячное содержание польскими злотыми - по полтора оклада, как и в гвардейских частях. Злотых у меня было много, так как покупать во фронтовой полосе было нечего. И вот на безлюдной улице Дембицы я увидел, что старый поляк продает пирожные Бизе. А я сладкоежка. Тут уж я дорвался. Купил 5-6 штук, съел и снова покупаю. И так несколько раз, пока не опустошил весь лоток у удивленного поляка.

 

 

 

ВСТРЕЧА  С  ПОКРЫШКИНЫМ.

 

«На летном поле мало козыряют

У летчиков все звания равны

У летчиков и маршалы летают.»

 

В октябре 1944 года наша бригада была снята с передовой и переброшена в тыл фронтовой полосы, где в лесу построили землянки, получили пополнение и занимались боевой подготовкой. Среди моих разведчиков был один сибиряк - профессиональный охотник. Об этом как-то узнал трижды Герой Советского Союза, полковник Покрышкин, авиадивизия которого находилась на аэродроме недалеко от нас. Покрышкин договорился с нашим командованием, чтобы опытный охотник руководил охотой. Живности в лесу было много - олени, лоси, косули, кабаны. Поскольку одного солдата отпускать из части было нельзя, то с ним ходил и я.

Причем во время охоты командовал уже не я, а этот охотник, которого беспрекословно слушали Покрышкин и его боевые соратники, в числе которых были три дважды Героя Советского Союза - Глинка, Речкалов, Клубов. В этой дивизии было еще 46 Героев Советского Союза. Вскоре Клубов в бою погиб и был захоронен на холме Славы во Львове. Когда я бываю на этом холме Славы, я посещаю и его могилу. Покрышкин командовал 9-й гвардейской Мариупольско-Берлинской истребительно-авиационной орденов Ленина, Красного Знамени и Богдана Хмельницкого дивизией и на параде Победы в Москве на Красной площади 24 июня 1945 года нес знамя 1-го Украинского фронта.

Однажды во время такой охоты я стоял за деревом с автоматом наизготовку. Вдруг со стороны загонщиков послышался страшный треск, приближающийся ко мне. Ясно было, что на меня прет кабан, причем не маленький. Я приготовился дорого продать свою жизнь, хотя и чувствовал себя не очень хорошо, так как помнил рассказы охотников, что очередь из автомата может и не свалить крупного кабана. Кабан-секач могуч и свиреп, имеет 15-ти сантиметровые клыки, неимоверно подвижен и живуч. Он может 10-15 пуль в себя принять и ему хоть бы что. Даже смертельно раненый он постарается добраться до охотника и растерзать его громадными клыками.

Но и здесь мне повезло. Почему-то кабан, не добежав до меня метров 15, остановился, постоял немного и повернул обратно. Видимо кабан принял меня за грозного противника и решил не рисковать.

 

 

 

 

ГРАНАТА  И  ФАУСТПАТРОН.

 

Я уже писал о том, что, по моему мнению, каждый пятый погибал на войне по собственной глупости или легкомыслию. И вот вам пример. Я шел один по полевой тропинке вблизи пустых окопов. По дороге нашел немецкую ручную гранату с длинной (40 см) ручкой. Увидев большую воронку от авиационной бомбы, я решил бросить в нее гранату, рассчитывая, что граната разорвется на дне воронки, и я буду в безопасности.

Воронка была от меня метрах в двадцати. Я дернул за кольцо, привел гранату в боевое положение и бросил ее. Но граната в воронку не попала, а упала на верхнюю кромку земли, выброшенной от взрыва. Я оторопел. Тут же бросился плашмя на землю, прикрыв голову руками и автоматом. Последовал оглушительный взрыв, и, дико свистя, осколки гранаты пролетели мимо меня. Но, как говорят, Бог миловал. Я остался цел и невредим.

Другой случай. В конце 1944 года немцы изобрели мощное противотанковое средство - фаустпатрон, который с расстояния 80-100 метров пробивает (прожигает) кумулятивным снарядом 20 см. брони или 50 см. стенки кирпичного дома. Находя трофейные фаустпатроны, мы быстро научились их использовать и применять в бою. Фаустпатрон - это полая метровая трубка с конусообразным снарядом на одном конце. Трубку кладешь на плечо, нажимаешь на спусковой крючок, с одной стороны вылетает снаряд весом 5 кг, с другой - пламя длиной четыре метра и пороховой дым, который всего обволакивает тебя. Никакой отдачи при выстреле нет.

И вот однажды, в присутствии нескольких моих красноармейцев, без всякой к тому надобности, я решил выстрелить из найденного на обочине дороги фаустпатрона. Нажал на спусковой крючок, но вместо выстрела в трубе произошло шипение, снаряд вылетел из трубы и плюхнулся в двух метрах от меня. Мы все в ожидании взрыва бросились на землю, и я уже распрощался с жизнью, но взрыва не последовало.

 

«Никуда не уйти от седин.

В сорок пятом заметил я их …,

Сколько – знать бы – снарядов и мин

Разорвались на нервах моих.

 

Кровью политый путь на Берлин

Весь на мне наяву и во сне,

Никуда не уйти от седин.

Это память о прошлой войне.»

 

Было у нас в батальоне и судебное заседание военного трибунала. Один солдат стащил у спящего сослуживца автомат с патронами и обменял его в селе у поляка на самогон, сало и хлеб. По горячим следам он был разоблачен, похищенное возвращено, а виновный предстал перед судом.

Военный трибунал заседал на лесной поляне, на которой, сидя, расположился батальон. Суд был короткий, в течение часа. Выяснив у обвиняемого и двух свидетелей обстоятельства дела и заслушав военного прокурора (адвокат по законам военного времени в суде не участвовал), суд отошел в сторону, посовещался и объявил приговор - 10 лет лишения свободы с заменой лишения свободы направлением в штрафную роту искупать вину кровью.

 

 

НОВЫЙ  1945  ГОД.  МИНИРОВАНИЕ.

 

Новый 1945 год встречал в деревне Пустыня недалеко от города Милец. Собрались в хате все офицеры батальона, выпили, хорошо повеселились, плясали под гармошку. Вдруг влетает дежурный: «В санчасти стрельба!» Выхватив пистолеты, все побежали к дому, где размещалась санитарная часть. Оказывается, два наших офицера, хорошо подвыпив, пошли в санчасть к медсестре Варе. Не поделив ее, они устроили дуэль. В темноте стреляли друг в друга. К счастью, все обошлось благополучно. Виновники в новогоднюю ночь оказались под арестом в крестьянском погребе.

Выражением желания фронтовиков стало стихотворение М. Исаковского « Новогодний тост » :

 

«В суровый день, в суровый час,

Когда идет война,

Одно желание у нас

И цель у всех одна:

 

 

Чтоб ненавистного врага

Стереть с лица земли,

Чтоб навсегда его снега

В сугробах погребли.

 

Чтоб он холодною зимой

Без троп и без дорог

Бежал, конец почуя свой,

И чтоб уйти не мог.

 

Чтобы вовек не увидал

Он дома своего,

Чтоб этот год повсюду стал

Последним для него.

 

Чтоб отдохнула вся земля

От грохота атак:

Поднимем тост, мои друзья,

Чтоб это было так!»

 

Спустя тридцать лет, в Москве у Киевского вокзала, в хозяйственном магазине услышал польскую речь. «Откуда?» - спрашиваю. Отвечают «из города Милец». «А деревню «Пустыня» (Веску по-польски) знаете?» «А как же, конечно», отвечают они, вытаращив на меня глаза. Никак они не ожидали, что в Москве напомнят им о маленькой польской деревушке Пустыня.

Вблизи этой деревни мы производили минирование переднего края нашей обороны на танкоопасном направлении. Минировали, как обычно, ночью, в темноте, поскольку днем противник просматривал это место. Задание было спешное, и во что бы то ни стало его надо было выполнить.

Производилось это так. Натягивался длинный шнур с узелками на том месте, где надо было ставить мины. От общего шнура в обе стороны отходили ответвления тоже с узелками. В темноте-то ведь ничего не видно, а мины надо было ставить в строго определенном шахматном порядке. Среди саперов были распределены обязанности. Одни подтаскивали мины по одной в каждой руке (вес мины 5 кг), другие в мерзлой земле ломом, киркой или топором долбили лунку для мины (глубина - 20 см длина 40 см). Сержант - командир отделения ставил мину в лунку, вкручивал взрыватель, закапывал и маскировал.

Уж очень это тяжкое дело - долбить мерзлую, твердую как камень землю. Я тоже, когда все организовал, долбил эти лунки до крови на руках. Минное поле было большое - метров двести. Никаких перекуров. К рассвету все выматывались до изнеможения. Но никто не роптал. Помимо постановки минного поля, надо было указать на карте местности границы его по отношению к ориентирам - домам, деревьям, дорогам, окраине леса и т.п. Это делалось уже в светлое время, но скрытно.

 

«Ждала их трудная работа.

В промерзший грунт врубались зло,

И спины, мокрые от пота,

На яростном морозе жгло».

 

Там же произошел и нелепый случай, которых немало на войне. Ближе к утру, пехотный лейтенант из находящейся недалеко передовой траншеи приводит под конвоем моего красноармейца со связанными руками для опознания. Я подтвердил, что это мой подчиненный, и конвоиры ушли. Оказывается, этот красноармеец подносил мины и, возвращаясь, перепутал в темноте направление и пошел не в нашу сторону, а в сторону противника.

По его рассказу он шел и наткнулся на спираль Бруно (скрученная в круг тонкая проволока, высотой около  метра и длиной в несколько десятков метров, при попытке перебраться через нее человек запутывается). Минут пять он думал, что же это такое. Перед нашей траншеей этой спирали не было. Потом он понял, что по ошибке пошел в сторону противника. Пошел обратно, но попал не к своим минерам, а к стрелкам в траншее, которые стреляли по нему, принимая его за немецкого разведчика. И только по его матерной ругани поняли, что он свой.

Однажды ночью на наш участок минирования прибыл заместитель командира батальона по строевой части капитан Петухов. Посчитав, что минирование идет медленно, он при солдатах криком нецензурно обругал моего командира 2-й роты лейтенанта Хварукия. Абхазец по национальности и вспыльчивый по натуре, Хварукия не выдержал унижения и оскорбления при подчиненных и ушел в недалеко расположенный домик. Через несколько минут к нам подбегает его ординарец и сообщает, что Хварукия  застрелился. Мы все бегом в домик. Хварукия раненый лежит на кровати и кричит: «Дайте мне пистолет, я убью себя. Жизнь - Родине, честь - никому!» Кровать и пол в крови, пистолет лежит на полу. Хварукия быстро перевязали и на подводе, привозившей мины, отправили в расположение батальона, а потом в медсанбат. Рана оказалась не смертельной, пуля прошла вблизи сердца.

В 1991 году, разыскивая в Подольском военном архиве адреса ветеранов бригады, я узнал, что Хварукия служил на Сахалине, в звании подполковника уволился из армии и поселился в Одессе. Через адресный стол я нашел его адрес, пришел к нему на квартиру, но опоздал. Жена сказала, что Хварукия скончался четыре месяца тому назад. Вот так. Жил со своим фронтовым командиром в одном городе и не знал об этом.

Будучи в архиве, я проанализировал по хранящимся там данным по нашему батальону, причину выбытия людей: убит, убыл в госпиталь по ранению или болезни, пропал без вести, переведен в другую часть, арестован контрразведкой «Смерш», осужден военным трибуналом, убыл в военное училище, дезертировал.

Интересны и причины безвозвратных потерь: убит при артиллерийском или минометном обстреле, при бомбежке, убит снайпером, подорвался на мине, погиб от неосторожного обращения с личным оружием, умер от отравления трофейным спиртом, погиб при аварии автомашины; от разрыва бочки при электросварке, утонул при форсировании реки, убит грозовым разрядом, покончил жизнь самоубийством.

 

 

ПОЗ.

 

«Никогда не писал ни стихов, ни доносов»

А.П. Чехов

 

В первых числах января 1945 года наш батальон срочно был переброшен на другой участок фронта. Командованию фронта стало известно, что в это место немцы стянули крупные силы, готовятся перейти в наступление, которое начнется танковой атакой. Здесь мне пришлось выполнять обязанности командира ПОЗа. ПОЗ - это подвижной отряд заграждения. Задача ПОЗа - на пути движения немецких танков поставить минное поле - разбросать противотанковые мины на расстоянии одного метра от мины до мины. Сигнал начала минирования - две белые ракеты из-за леса, где находился командный пункт стрелковой дивизии. Во взводе был запас - 60 мин. По обе стороны от меня стояли другие взводы нашей роты с той же задачей. А задача была смертельно-опасная. Ведь мины надо было ставить на виду движущихся танков. А из танков стреляют из пушек и пулеметов. Причем от близкого разрыва снаряда может взорваться и сама мина, в которую уже вкручен взрыватель. Но, на наше счастье, до этого не дошло.

 

«Смелость,

Ты не ведала привалов

И в часы решительных атак

Амбразуры грудью закрывала

И бросалась с минами под танк.

Не забыть тех дней тяжелых грозы.

Мы, огнем прижатые к земле,

Отбивали танки на морозе,

Дрались в огнедышащей жаре».

 

Это место мне запомнилось. На этом поле до нас разыгралось танковое сражение. Стоят неподвижно три наших танка Т-34 и два немецких танка «Пантера». Неподалеку три могилы наших танкистов. Три небольших холмика, на деревянных столбиках вырезанные из фанеры пятиконечная звезда и табличка с надписью фамилии, имени и отчества «Старший лейтенант 1924 г. рождения, лейтенант 1923 г. рождения, младший лейтенант 1922 г. рождения».

Надписи исполнены химическим карандашом. Сняв шапку, долго я стоял, и грустные мысли одолевали меня. Пройдет время, никто за этими стоящими одиноко в поле могилами ухаживать не будет в чужой стороне. Дожди смоют надпись, столбик истлеет, холмик сравняется с землей. И, как поется в песне беспризорников, «Никто не узнает, где могилка моя!».

 

«Здесь проходила оборона.

Следы окопов у межи.

И только ржавые патроны

Обозначают рубежи.

 

 

Но скорбно клонится пшеница

Над прахом павших.

По весне здесь кровью воинов дымиться

Земля в тревожном полусне…

 

Минувшей бури стерлись даты,

А ей земле, все снится бой,

И те безусые солдаты,

Ее прикрывшие собой…»

 

 Сколько их, солдатских могил со звездами и столбиками, а то и без них, разбросано на нашем пути от Москвы и Сталинграда до Берлина и Праги.

Десять долгих дней провели мы в ожидании сигнала днем и ночью. Боец-наблюдатель за сигналом сменялся через два часа. Безделье томило.

Лишь один случай разнообразил нашу тоскливую жизнь. Во взвод ко мне пришел особоуполномоченный контрразведки «Смерш» в батальоне, старший лейтенант Гущин. Поводом к этому послужило то, что накануне пытался перебежать на сторону противника молодой солдат-новобранец из только что пришедшего в бригаду нового пополнения из Западной Украины. Он не успел добежать до вражеской траншеи, и был убит очередью из пулемета.

Вот Гущин и пришел, чтобы провести профилактическую беседу, напомнить о неотвратимом возмездии изменникам Родины. Поведение Гущина всегда отличалось таинственностью. На всех он смотрел подозрительно, настороженно, с обостренной внимательностью - сказывалась его профессия. Но работал он умело. Как мы ни пытались дознаться, кто же из стукачей - нештатных информаторов из нашего окружения, работает на него, ничего у нас не получалось. Единственным подозрением было то, что отдельных наших бойцов иногда вызывали в штаб батальона полы помыть, дров наколоть, там он мог с ними встречаться вне поля нашего зрения.

Свою полевую сумку, где он хранил данные на стукачей и их донесения, он берег как зеницу ока, берег ее больше, чем свой пистолет. Однажды он в числе других офицеров коротал ночь, сидя у костра, держа сумку в руках. Видимо от усталости и тепла он разомлел и уснул, а сумка выпала из его рук. Над ним решили подшутить. Сумку положили сзади него. Когда он проснулся, а сумки нет, он начал дико озираться, взволновался, стал говорить что-то невнятное. Но потом обнаружил сумку и успокоился. При этой сцене мы сидели молча, ничем себя не выдавая, хотя душа хохотала. Портить отношения с таким опасным человеком было нежелательно.

«Ну, можно ли представить мир без шуток?

Да он без шуток был бы просто жуток.

Когда на сердце холод, страх и тьма,

Лишь юмор не дает сойти с ума!».

                                       Л.Филатов

 

Теперь, глядя на жизнь с высоты десятков прожитых лет, я понимаю, что он был порядочным человеком, потому что за 10 месяцев моего пребывания в батальоне никого он не арестовал за «попытку изменить Родине и перебежать на сторону врага, за восхваление немецкой техники или лучшей жизни в капиталистических странах», как это было у многих других работников военной контрразведки, подлостью и коварством зарабатывавших себе ордена и повышения в должности и звании.

И тогда во время войны, и в последующее время, когда я работал судьей военного трибунала, я задумывался над таким вопросом - почему контрразведчики никогда даже не пытались завербовать меня в нештатные секретные сотрудники (сексоты)?

Ведь я всегда был в активе, был общительным, обладал редким в наше смутное время качеством: выполнял свои обязанности честно и добросовестно, старался в жизни исходить из тех правил, которым был предан Л.Н.Толстой: всегда говорить правду, быть верным своему слову, быть полезным, сколько ты можешь, своему отечеству. Как всякий нормальный человек, с нормальным самолюбием и характером, я терпеть не мог быть марионеткой, не поддавался стадному чувству. Воспитанный кристально честными отцом и матерью, школой, пионерскими лагерями, комсомолом, офицерским училищем, на произведениях Пушкина, Лермонтова, Чехова и Некрасова, я ненавидел ложь и подлость, трусость и предательство.

Ведь главный мотив вербовщиков - любовь к Родине, а Родину я любил больше жизни. Видимо, такие мои данные «смершевцев» не устраивали - слишком я был порядочен и честен.

Я, как и многие другие, знал о наличии широкой сети тайных информаторов среди военнослужащих. На взвод - 30-40 человек - один или два информатора, среди 5-6 офицеров роты - один обязательно будет тайным агентом «Смерша» (смерть шпионам).

 Не желая участвовать в таком грязном деле и быть двуличным, и чтобы меня не поймали врасплох, я заранее подготовился к возможности моей вербовки в тайные информаторы. Дескать «Да, я люблю Родину, но доносить на своих товарищей, да еще получать за это материальное вознаграждение, я не могу ввиду моей натуры. Да и вообще, я человек болтливый, что в голове, то и на языке, если выпью спиртного, могу и проговориться. Если же я увижу врага Советской власти, то я сам по своей инициативе приду к Вам и доложу об этом».

Сигнала о минировании не последовало, зато вдалеке справа от нас, на Сандомирском плацдарме, рано утром мы услышали мощную артиллерийскую канонаду, стреляли тысячи артиллерийских орудий разных калибров, слышались дикие завывания залпов гвардейских минометов - «Катюш». Все слилось в сплошной оглушающий шум. Там происходило что-то невероятное.

Прибыл связной с приказанием срочно всем прибыть к штабу батальона, где нам сообщили, что началось наступление войск 1-го Украинского фронта. Мы должны форсированным маршем (7 километров в час) пройти 50 километров и влиться в 22-ю Невельскую ордена Ленина самоходно-артиллерийскую бригаду 4-й танковой армии.

После прорыва нашей пехотой укрепленных линий врага, 4-я танковая армия генерал-лейтенанта Д. Д. Лелюшенко (впоследствии генерал армии, дважды Герой Советского Союза и народный Герой Чехословакии) пойдет в рейд по тылам врага. Параллельно с ней в прорыв войдет 3-я гвардейская танковая армия генерал-лейтенанта П.Ф. Рыбалко (впоследствии Маршал бронетанковых войск, дважды Герой Советского Союза).

Наша задача в качестве десантников саперов-штурмовиков на броне самоходок и танков обеспечивать в инженерном отношении успешное продвижение бригады. С нашим участием эта бригада удостоится звания «Гвардейской», ей присвоят еще одно почетное наименование «Берлинская» и наградят еще четырьмя боевыми орденами. Саперы были везде нужны. Ни одна разведка, ни один десант без саперов не обходится.

 

ГЕРОИ 16-й  ШТУРМОВОЙ  РАВА-РУССКОЙ

БРИГАДЫ.

 

Народ должен знать своих героев, поэтому привожу данные о них.

Качалко Иван Елизарович. Родился 25.9.1916 в с. Карловка (Полтавская обл.), в семье рабочего. Украинец. Член КПСС с 1949 года. Окончил среднюю школу, школу ФЗУ в Чапаевске Куйбышевской области в 1937 году. В Советской Армии с 1937 года.  Окончил  Московское военно-инженерное училище в 1941 году. Принимал участие в боях Великой Отечественной войны с декабря 1942года.

 Комсомолец, капитан Качалко 30 июля 1944 года  при  форсировании реки Висла в районе населенного пункта Аннополь ( 30 км. севернее г.  Сандомир, Польша) со своим батальоном за 2 часа проложил на труднопроходимой местности колонный путь  800 погонных метров. Своевременно наведя переправу, сапёры со стрелковым батальоном преодолели реку, участвовали в боях за плацдарм. Звание Героя Советского Союза присвоено  23 сентября 1944 года.

После войны продолжал службу в армии. В 1950 году окончил военную академию имени M. В. Фрунзе. С 1973 полковник в запасе. Живет в Москве. Награжден орденами Ленина, Красного Знамени, Отечественной войны 1 и 2 степени, двумя орденами Красной звезды, орденом Почёта, медалями.

О его подвигах написано в книгах: «Подвиг во имя  Родины». Куйбышев. 1965 год. «Совершенное ими бессмертно». Москва. 1976 год.

 

Кулик Иосиф Афанасьевич. Родился 8.3.1912 в селе Юзефовка, ныне  Йосиповка Ульяновского р-на Кировской области, в семье крестьянина. Украинец. Член КПСС с 1942 года. Образование начальное. Работал председателем сельсовета. В Советской Армии с 1934—37 г.г.  и с 1941 года.

Участник  войны с июня 1941 года. Командир роты. Старший лейтенант Кулик при форсировании Вислы 30.7.44 в районе населенного пункта Аннополь (22 км сев. г. Сандомир, Польша) в течение 3 часов на надувных лодках переправил 2 батальона пехоты, чем обеспечил захват плацдарма на левом берегу. Звание Героя Сов. Союза присвоено 23.9.44. С 1948 года капитан Кулик в запасе. Живёт в г. Йошкар-Ола. Нагр. орд. Ленина, 2 орд. Отечественной войны 1 ст., орд. Красной Звезды, медалями.

О нем написано в книгах : «Звезды доблести боевой» Львов 1968 год. «Наши герои» Йошкар-Ола 1985 год.

ЖуковскийПётр Николаевич. Род. 18.6.1912 в дер. Нележ ныне Угранского р-на Смолен, обл., в семье служащего. Русский. Член КПСС с 1945 года. Окончил Бобруйский техникум по механич. обработке дерева. Работал в г. Котельнич Киров, обл. на деревообрабат. з-де. В Сов. Армии с июля 1941. Окончил Черниговское военно-инж.   училище в 1943.

В действующей армии с марта 1944.  Командир взвода.

Мл. лейтенант Жуковский. отличился в конце января 1945 года у нас. пункта Грошовиц (Грошовице, в черте г. Ополе, ПНР). Вместе с бойцами вплавь доставлял рамы моста и досрочно навёл переправу через Одер для пропуска войск на плацдарм. В ночь на 6.02.45 вместе со взводом отбил контратаки врага в р-не моста. Звание  Героя Сов. Союза присвоено 10.4.45.

В 1946 уволен в запас. Работал директором деревообрабатывающего завода в Кирове, затем зам. директора Кировского з-да синтетических. стройматериалов. Живет в Кирове. Награжден орденами Ленина, Отечественной войны 1 ст., 2 орд. Красной Звезды, медалями.

О его подвигах написано в книге: «Кировчане – наши Герои Советского Союза». г. Киров. 1962 год.

Доброрез Василий Павлович.  Род.31.01.1917 в Сев. Маньчжурии в семье рабочего. Русский. Член КПСС с 1945. Окончил 7 классов. Работал слесарем в паровозном депо ст. Уфа. В мае 1941г. Советским РВК гор.Уфы призван в армию. С начала Вел. Отеч. войны на фронте. Командир отделения, ст. сержант Доброрез отличился при строительстве моста через р. Одер в р-не нас. пункта Грошовиц (ныне в г. Ополе, ПНР). В ночь на 28 янв. 1945 г. отделению был дан приказ установить 2 рамные опоры на фарватере реки. Лёд был разбит артогнём, плавсредства отсутствовали. В ледяной воде под огнём противника вплавь доставил рамы к месту установки. Опоры были возведены досрочно. Звание Героя Сов. Союза присвоено 10.4.45.

В 1946 демобилизован. Живёт в Уфе. Работал ст. инженером Башкирского отделения Куйбышевской железной дороги. Награжден орденами Ленина, Отечественной войны 1-й степени, Красной Звезды,   медалями.

О нем написано в книгах: «Славные сыны Башкирии». Г.Уфа. 1965 год, «Сыны Отчизны». Г.Уфа, 1981 год.

Имена этих героев, а также имена еще трех Героев Советского Союза из 16-й штурмовой инженерно-саперной Рава-Русской бригады – командира отделения саперов Степанова Дмитрия Тихоновича, наводчика противотанкового ружья младшего сержанта Боровкова Павла Игнатьевича, рядового сапера Имамутдинова Магсума Имамутдиновича (погиб в бою) – навечно выбиты среди имен 11686 Героев на стене зала Славы Национального музея истории Великой Отечественной войны в столице Украины.

 

 

 

ПАНИКА

 

«Мы радио не слышали ни разу,

Артистов и не видели в глаза.

Передний край, откуда без приказа

Ни отлучиться, ни уйти нельзя.

 

Но не запретны в тыл лишь две дороги

Для нас, окопных горемык – солдат:

Одна из них под обелиск убогий,

Другая – ненадолго- медсанбат».

 

12 января 1945 года нашу 2-ю штурмовую инженерно-саперную роту, входившую в 16-ю штурмовую инженерно-саперную бригаду, где я в звании лейтенанта был командиром взвода, передали в 22-ю самоходно-артиллерийскую Невельскую ордена Ленина бригаду.

На вооружении бригады состояли самоходно-артиллерийские установки (САУ) с 76-миллиметровым орудием, американские танки «Валлентайн». Был еще в бригаде дивизион 88-миллиметровых трофейных немецких пушек, используемых нами как противотанковые орудия.

Наша рота (3 взвода, всего 80 человек) должна была обеспечивать в инженерном отношении боевой путь бригады при наступлении. К месту дислокации бригады рота совершила пеший однодневный переход и расположилась у подножия холма, где были старые немецкие окопы. Командир роты лейтенант Рюмин пошел с ординарцем в лес устанавливать связь с находящейся там бригадой. Старшим в роте остался я. По грунтовой дороге в сторону фронта нескончаемой вереницей двигались обозы - автомашины и конные повозки.

Вдруг за холмом послышались звуки ожесточенного боя, выстрелы и разрывы снарядов танковых пушек и артиллерийских орудий. После этого с холма назад в панике побежали люди, поехали автомашины, ездовые со всей силой нахлестывали лошадей, люди бегут мимо нас с искаженными от страха лицами. На наши вопросы – «Что там за холмом случилось?», - никто не отвечает. Паника. Апофеозом ее явилось то, что против нас остановилась легковая автомашина «М-1». Из нее выскочил офицер. Перед нашими глазами он ломает о придорожный столбик древко знамени пополам (целым знамя не умещалось в кабине), садится в машину и уезжает.

 Что делать нам? Выстрелы за холмом продолжаются. По лицам видно, что мои бойцы напряжены, молча посматривают на меня, ожидая моего решения. Мозг напряженно работает. Бегут тыловики. Мы же - боевое подразделение. Нам отступать нельзя. У нас три противотанковых ружья, противотанковые гранаты, ручные пулеметы и автоматы. За бегство с поля боя - под трибунал и расстрел перед строем. Законы войны суровы. Поэтому решение может быть только одно, и я отдаю команду - приготовиться к бою. Но сражаться не пришлось. Выстрелы за холмом утихли.

Пришедший командир роты рассказал, что при отступлении танковая часть немцев оказалась без горючего и затаилась в лесу. Горючее им сбросили в бочках с самолетов. Заправившись, они выехали из леса на дорогу и стали громить наши обозы, которые мешали им двигаться. Какая-то наша артиллерийская часть, оказавшаяся на этой же дороге, вступила с танками в бой. Но часть танков все же прорвалась и ушла на запад. Придя в лес, мы увидели трех немецких танкистов, которых взяли в плен наши самоходчики. К моему удивлению, немецкие танкисты, окруженные толпой наших солдат, держались  нагло и самоуверенно. А ведь был уже не 1941 год, а 1945.

 

 

 

САМОХОДНО-АРТИЛЛЕРИЙСКАЯ БРИГАДА.

 

Вначале нас посадили десантом по два-три человека на самоходку СУ-76. Она построена на базе нашего легкого танка Т-70 на полугусеничном ходу (впереди колеса, сзади гусеница). Вес - 10 тонн, экипаж - 4 человека, оружие образца 1943 года, дальность выстрела 8600 метров, скорострельность - 10 выстрелов в минуту, боезапас - 60 снарядов. Броневые щиты прикрывали самоходку спереди, сверху и по бокам. Сзади был навешен брезент.

Эта бригада, как одна из особо отличившихся во второй мировой войне, впоследствии будет занесена в военную энциклопедию 1985 года издания. Командовал ею подполковник В.И.Приходько, который вскоре погиб, когда бригада подверглась сильной бомбежке с воздуха. Прямым попаданием бомбы был разрушен дом, где он находился. Тело его было отвезено из Польши во Львов и похоронено на воинском кладбище на холме Славы, неподалеку от могилы прославленного Героя Советского Союза Николая Кузнецова. После гибели Приходько бригаду возглавил подполковник Н.Ф.Корнюшкин, удостоенный за успехи в последующих боях звания Героя Советского Союза. Бригада входила в состав 4-й танковой армии второго формирования. Армия сформировалась в июне 1943 года. В ней было два корпуса: 6-й механизированный, получивший гвардейское звание за бои под Москвой в 1941 году, и 10-й танковый Уральский добровольческий корпус, получивший гвардейское звание за бои на Курской дуге в 1943 году. Сама армия стала гвардейской в марте 1945 года уже с нашим участием в ней.

В составе 1-го Украинского фронта 4-я танковая армия участвовала в освобождении Правобережной Украины, Польши, штурме Берлина и взятии Праги.

119 Героев Советского Союза воспиталось в ней и, кроме того, два дважды Героя - генерал армии Лелюшенко и генерал-лейтенант Фомичев.

С этой бригадой наша рота десантом на самоходках и танках вышла в боевой многодневный рейд по глубокому тылу врага. Бригада шла в передовом отряде танковой армии и, кроме того, мне со своим взводом пришлось несколько раз быть в наступлении в передовом дозоре и обеспечивать со своим взводом саперов-штурмовиков (22 человека, в том числе 7 сержантов, один ручной пулемет и противотанковое ружье) успешное продвижение танков и самоходок. Дозор - это идущие впереди три танка (взвод) на удалении от основных сил бригады на 2-3 километра.

 

«Сапер, что о нем не суди,

Имеет особые льготы:

В атаке идет впереди,

Отходит лишь после пехоты».

 

В передовой отряд танковой армии входили танковая и самоходно-артиллерийская бригады, противотанковый дивизион, зенитный дивизион и наша саперная рота.

Тактика боевых действий было такова: после прорыва нашей пехотой трех укрепленных линий врага, танковая армия стремительно  продвигается вглубь вражеского тыла, оторвавшись от пехоты на 80-100 километров. Крупные очаги сопротивления передовой отряд и основные силы танковой армии обходят. Сотни танков, самоходок, броневиков и артиллерийских орудий рвутся вперед, уничтожая сопротивляющихся, дезорганизуя оборону врага, сея страх и панику, нарушая связь, снабжение и  управление вражеских войск, и нагнетая панику.

 В этом наступлении непосредственно 22-я бригада освободила города Милич (22 января), Равич (23 января), Фрейдштадт (ныне Кожухов - 13 февраля 1945 года), а также десятки других населенных пунктов.

 Войскам, освободившим эти города, приказом Верховного Главнокомандующего маршала Сталина была объявлена благодарность, и в Москве в их честь был дан артиллерийский салют двадцатью залпами из 224 орудий.

Главная задача танкового десанта - охрана танка от немецких фаустпатронщиков. Дело в том, что самому экипажу танка через узкие смотровые щели трудно обнаружить замаскированного фаустпатронщика, но это под силу сделать стрелкам танкового десанта. Поэтому на завершающем этапе войны наши танкисты действовали только с участием десантников на броне.

Имевшиеся в бригаде английские танки «Валлентайн», поставлявшиеся в СССР по ленд-лизу, имели слабую броневую защиту (лобовая броня - 60 мм), невысокую скорость движения, низкую проходимость по пересеченной местности ввиду узких гусениц, легкую воспламеняемость, поскольку двигатель работал на бензине (а наши танки - на солярке), слабое пушечное вооружение - 40-миллиметровую пушку. Вес танка - 16 тонн, экипаж - 4 человека. Наши танкисты не любили этот танк.

То ли дело наш непревзойденный средний танк Т-34 (тридцатьчетверка). Вес 32 тонны. Экипаж - 5 человек. Вооружение - 1 пушка 85 мм и два пулемета 7,62 мм. Широкие гусеницы, позволяющие передвигаться по бездорожью, лобовая броня – 110 мм, броня днища - 90 мм, скорость - 55 км в час. Это была стальная махина, изрыгающая  пушечный гром и свинцовый ливень двух пулеметов, опрокидывающая все препятствия на своем пути.

 

 

ПЕРЕДОВОЙ ДОЗОР.

 

Это общая картина. Вернемся к моему взводу. Три танка Т-34, громыхая на всю окрестность, идут в передовом дозоре. На каждом танке - 4-5 десантника-сапера тщательно всматриваются в дорогу, с тем, чтобы обнаружить замаскированные противотанковые мины. Мина - это 5 кг тола, в то время как 200-граммовая толовая шашка напрочь перебивает железнодорожный рельс. Десантники все время в напряжении, так как в любой момент может выстрелить вражеская противотанковая пушка, снаряд из которой самого храброго из нас может превратить в жалкие ошметки, развешанные по кустам. В руках у десантников автоматы (в каждом диске -72 патрона). На поясном ремне - две гранаты Ф-1 и запасной диск к автомату с патронами, саперный нож в ножнах. За спиной - вещевой мешок с противотанковой гранатой, четырьмя - пятью толовыми шашками и бикфордовым шнуром. В нагрудном кармане - взрыватели к шашкам. У командира взвода, кроме того, на поясном ремне штатный пистолет «ТТ» в кобуре, на груди - полевой бинокль, на левой руке часы, на правой - компас.

Впереди лесок - что в нем? При первых же выстрелах вражеских противотанковых пушек и треска пулеметов, мы, как горох, спрыгиваем с брони и бежим вперед, укрываясь за танком, стреляя на ходу.

 Чтобы произвести прицельный огонь, танк останавливается. Все, что может у врага стрелять - стреляет по танкам, а, следовательно, и по нам. Танкистам легче - они за броней. Однако меняться местами никто не соглашается.

Были в шутку такие предложения: дескать, садись, десантник, в танк. Нет, среди нас желающих не было. Танк, как нам казалось, это железный гроб, а на земле-матушке как-то полегче. К ней, родимой, и прижаться и укрыться можно. Высота танка - 2,5 метра, а немецкие артиллеристы хорошо знают свое дело. Это в кино немецких вояк изображают карикатурно. В кино один наш солдат одной очередью убивает сразу 5-6 немцев, причем раненых почему-то в кино не бывает (в жизни на одного убитого приходится 3-4 раненых).

В действительности за войну в среднем на одного погибшего немецкого солдата приходилось 10 наших убитых. Причем надо сказать, что каждый пятый наш погибший погибал по собственной глупости. Заместитель Верховного Главнокомандующего, маршал Жуков, высоко отзывался о немецких солдатах и офицерах. «Немецкий солдат», - писал маршал, «грамотен, дисциплинирован и стоек в бою. Немцы организованно и стойко сопротивлялись до последних дней войны, хотя уже за полгода до конца ее было видно, что война проиграна бесповоротно».

Не раз мы были свидетелями, когда весь экипаж танка погибал от взрыва пробившего броню снаряда. В таком случае танк загорался, и дым черным столбом поднимался до километра вверх. Иногда от взрыва снаряда или фаустпатрона внутри танка детонировал танковый боезапас - 40-50 снарядов. Происходил страшный взрыв. Танк разваливался на части, а башня отлетала на 20-30 метров в сторону, да еще видели в одном случае, как башня дулом ушла в рыхлую пашню, да так и торчком стояла. В таких случаях от танкистов ничего не оставалось, хоронить было некого. Можно было найти лишь смятый орден или медаль «За отвагу». Так что участь танкистов была незавидная, а на земле и помирать как-то легче, чем в бронированном гробу.

Что чувствует человек на броне танка, который мчится в атаку навстречу шквальному огню? - Ничего хорошего. Каждая атака, эта встреча не с одной, а сотнями смертей. Нервы напряжены до предела. Мозг лихорадочно работает. Исключительная собранность и внимание на окружающую обстановку. Решительность в действиях. Ни за что нельзя показать подчиненным, что тебе страшно или ты растерян.

В боевой обстановке ты наделен воинским Уставом такими правами, которых ни у кого нет. В случае невыполнения приказа ты имеешь право тут же на месте без суда и следствия расстрелять нарушителя. Про героизм и награды мы как-то и не думали. Просто, стиснув зубы, шли в бой, чтобы выполнить отданный тебе приказ и уничтожить ненавистного врага. Да и чувство самосохранения имело место. Если ты не уничтожишь врага, то он уничтожит тебя. Давно было сказано, что настоящий воин не тот, кто не боится, а тот, кто умеет подавить свой страх.

Многократные стычки с неприятелем изматывали бойцов. От нас требовалась сверхчеловеческая выносливость на грани невероятного. От длительного, многодневного напряжения, почти без сна и отдыха, без горячей пищи, все время на обжигающем морозном воздухе на стылой броне движущегося танка бойцы смертельно устали и при первой возможности засыпали в любом положении. Были случаи, когда заснувшие бойцы падали с двигающегося танка.

 

«Что такое война? Это - воющий голос металла,

Доносящийся с неба сквозь серую рвань облаков.

Это - липкая слякоть, привычная злая усталость,

Надоедливый дождь, зарядивший на веки веков...

Что такое война? Это твердая вера в соседа,

Ты с ним рядом стрелял и в траншее до нитки промок

Это прочная дружба, высокое счастье победы,

Что с товарищем делишь, как хлеба последний кусок»

 

Возвращаюсь к своему рассказу. Лесок прошли без осложнений. Впереди показался небольшой городок. Опять все в напряжении. Автоматы и ручной пулемет, стоящий на башне танка, наизготовку. Я сидел на переднем танке. Со среднего танка что-то заметили, и трое наших солдат бросились в дом, откуда вывели двух безоружных пожилых солдат с повязками Красного Креста на рукаве, т.е. санитаров. Одного из них посадили ко мне на танк. Немец напряженно и пытливо смотрел нам в глаза, ожидая прочесть в них свою судьбу.

Усмотрев, что один солдат смотрит на его часы, немец тут же снял их с руки и отдал ему. Другой солдат потрогал у немца свитер под мундиром. Немец снял свитер и отдал. Наш солдат охотно взял свитер, так как у нас свитеров не было. Командир танкового взвода и я, как могли, расспросили немца об окружающей обстановке, поняли, что крупных вражеских частей поблизости не было, а большего при плохом нашем знании немецкого языка от него добиться было нельзя.

Переговорив по радио с командиром бригады, командир танкового взвода приказал командирам танков разъехаться по дорогам в разные стороны от городка на 1-2 километра и разведать обстановку.

Немцев высадили с танков, и они под охраной остались на центральной площади городка.

Когда наш танк после разведки возвратился к этому месту, то на площади, на клумбе лежали эти два расстрелянных немца с повязками Красного Креста. Кто и почему их расстрелял, для меня осталось неизвестным. С другой стороны - куда пленных девать с нашим положением, когда мы сами были в глубоком тылу немецких войск, все время в движении и сдать пленных было некуда. Отправить пленных назад под конвоем рискованно, вслед за нами могли идти отступающие немецкие части.

Мы же к концу войны дорожили каждым солдатом. Пополнения почти не было. Дело доходило до того, что, когда освобождали лагерь военнопленных, то тех, кто был в силах держать оружие, в обязательном порядке зачисляли в бригаду, и они так и погибали на снегу в штатской черной одежде, потому что переобмундировать их в военную форму возможности не было. Иные погибали, даже не будучи занесены в списки личного состава, т.е. неизвестными, т. к. документов, удостоверяющих личность, никто из пленных не имел.

В другом случае при передвижении с одного участка фронта на другой мы увидели человек 60-70 расстрелянных немцев, лежащих вповалку. Кто-то не довел их до пункта приема пленных и расстрелял по дороге.  Кто-то скажет, что о таких вещах писать нельзя. Но, так было. Из песни слова не выкинешь.

Был у нас и такой случай. Одного немецкого пленного, по внушительной комплекции и витым погонам не менее, чем в звании полковника, танкисты ради забавы заставили бежать по дороге впереди идущего танка. Командир танка сидел спереди на броне и угрожал бегущему пистолетом. Немец выбился из сил и упал под гусеницы танка. Раздавленный череп издал звук «трек». Все сидевшие на танке посчитали это зрелище вполне естественным. Любое возражение этому было бы остальными не понято. Такова жестокость войны. Только в кино воюют в белых перчатках. Ужасы войны там не показывают.

Особенно запомнился такой случай. Ранним февральским утром, только начинало светать, танковая колонна с десантниками остановилась в поле на грунтовой дороге. Стлался туман. Метров за 50 уже ничего не было видно. В голове колонны командиры с фонариками уточняли по карте маршрут движения. Вдруг к нам подошел  солдат-конвоир из другой части с автоматом наготове и трое пленных немцев. Остановились они около нашего танка. Голосом и жестами конвоир приказал пленным снимать сапоги. Всем наблюдавшим  было  понятно, что после этого их расстреляют.

Немцы начали снимать сапоги, как неожиданно один из них, уже без сапог, сильно толкнул конвоира и тот упал, а немец бросился бежать. Поднявшийся конвоир застрелил оставшихся двух, чтобы и те не убежали, а потом начал стрелять по убегавшему. Начали стрелять по убегавшему и наши автоматчики, сидевшие на танках. Пули, ударяясь о мерзлую землю, выбивали искры, и немец бежал как бы в огненном ореоле. Так он и скрылся в тумане.

Я уже не говорю о тех обычных расстрелах немцев, которые во время боя сдавались в плен. В бою человек звереет. Ты бежишь в атаке с автоматом в руке, палец на спусковом крючке. Впереди тебя немец с поднятыми к верху руками и лежащим у его ног автоматом. Он кричит: «Дрей Киндер» (трое детей). Ты выпускаешь в него очередь и бежишь дальше, не думая о том, что он, оставшись в живых, может выстрелить тебе в спину.

 

«В суровое время мы стали суровыми

И каждый без жалости должен убить

Того, кто грозит нашим детям оковами,

Кто душу народа сумел оскорбить.

 

Нельзя перед коршунами быть голубицами,

Не льстит нам печальный конец голубиц.

Никто не посмеет назвать нас убийцами

За то, что в бою истребляем убийц».

А. Сурков

 

Припоминается случай. В наступлении девушка-санинструктор танковой бригады пошла в сарай оправиться. Вдруг она выбегает из сарая с криком «там немец». Находившиеся поблизости солдаты бросились в сарай и вывели оттуда калмыка в немецкой форме. При отступлении он отстал от своих и, видя вошедшие в деревню русские танки, решил спрятаться в сарае. Девушка приказала ему идти в сторону от деревни и сама пошла за ним, держа в руке трофейный дамский браунинг. Потом выстрелила ему в затылок, и калмык беззвучно упал на землю. Раздалась команда «По машинам», все пошли к машинам. Никто ничему не удивился.

Нам стал известен случай, когда командир соседней танковой роты выстроил в шеренгу пленных власовцев и расстреливал каждого второго, пока в пистолете не кончились патроны (семь штук). И никто ему тогда не осмелился возразить. Да и попробуй, возрази, когда его родных и родственников немцы расстреляли как заложников. В оккупированной немцами Киевской области за каждого убитого партизанами немца они расстреливали 100 заложников.

Помню, командир бригады Герой Советского Союза Корнюшкин (после войны был командиром 180-й мотострелковой дивизии в Белгород-Днестровске Одесской области) во время наступления, а мы наступали два с половиной месяца и почти без остановок прошли с боями 700 километров, собрал офицеров бригады и приданных ей подразделений и зачитал приказ командующего фронтом маршала Конева, запрещающий расстреливать пленных, т.к. немцам об этом становится известно, и они ожесточают свое сопротивление. Так он приказ так прокомментировал: «Ну, решил ты его расстрелять, так зачем же убивать на дороге, отведи его в сторону и прикончи». Такого в кино не увидишь и в книге не прочитаешь. Поэтому и по многому другому у ветеранов на глазах проступают слезы, когда они вспоминают о войне. О жестокости войны не рассказать, ее надо видеть.

Где-то в середине января 1945 года вблизи польского воеводского (областного) города Кельцы в ходе Сандомирско – Силезской войсковой операции наша 22-я Невельская (впоследствии и Берлинская) пяти орденоносная самоходно-артиллерийская бригада с моими саперами – штурмовиками на броне с боем освободила маленькую деревушку. Ночевали в домах, что в наступлении было редкостью. Ночью был морозец градусов 5-6.

Рано утром мой командир отделения сержант Андреев зашел ко мне в дом и говорит:

-«Товарищ лейтенант! Идемте, я покажу Вам что - то интересное».

Вместе мы прошли метров 50 по дороге, и в придорожной канаве он показал мне на лежащий в воде под тонкой коркой льда труп гитлеровца. Видя мое недоумение, он сказал:

- «Посмотрите, на руке у него часы и они идут». Я вгляделся. Действительно, на часах, в воде, подо льдом, секундная стрелка бегала по циферблату. Вот это техника! Часы были швейцарские. Подивившись этому феномену, мы ушли.

Чтобы воспользоваться этим трофеем, не могло быть и речи. Но войне, когда смерть витает вокруг, люди больше чем когда-либо верят в приметы. А взять у мертвого часы  - это мародерство, большой грех, кощунство.

Одной из танковых бригад нашей 4-й танковой армии – 62-й гвардейской за участие в освобождении города Кельцы было присвоено почетное наименование «Келецкая». Эта четырех орденоносная прославленная бригада уже имела на своем  боевом знамени почетное наименование - «Молотовская», поскольку была сформирована в марте 1943 года  из добровольцев города Молотова, этот город с 1780 года назывался Пермь.

Но в 1940 году город Пермь был переименован в город «Молотов» - партийная кличка одного из ближайших соратников Сталина, члена КПСС с 1906 года Скрябина В.М. В 1957 году Молотов В.М. в возрасте 67 лет был исключен из партии за антикоммунистическое поведение и город, а вслед за ним и танковая бригада стали именоваться соответственно «Пермь» и «Пермская».

Для любителей военной истории могу сказать, что в боях за освобождение небольшого города Кельцы, не имевшего ни естественных преград, ни оборонительных фортификационных сооружений, принимала участие мощная группировка советских войск:

- 4 стрелковые дивизии (в каждой по 3 стрелковых полка и одному артиллерийскому полку, а также 6 отдельных дивизионов и батальонов: истребительно – противотанковый, зенитно-артиллерийский, саперный, разведывательный, связи, медицинский);

- 2 артиллерийские дивизии (всего 5 артиллерийских и минометных бригад);

- 3 авиационно-бомбардировочных дивизии (всего  шесть авиаполков);

- 2 танковые бригады и 2 танковых полка;

- 1 артиллерийская бригада и 9 артиллерийских, самоходно-артиллерийских, истребительно – противотанковых и зенитно-артиллерийских полков;

- 1 полк и три отдельных батальонов связи;

- 1 полк специальной службы (дрессированных собак);

- 4 отдельных саперных и огнеметных батальона. Всего 6 бригад, 30 полков, 34 отдельных батальонов.

Приказом Верховного Главнокомандующего, Маршала Советского Союза И.В. Сталина отличившимся в боях за освобождение города Кельцы 28-ми воинским соединениям и частям было присвоено почетное наименование «Келецких», 32 соединения и части награждены орденами, всему личному составу войск, участвовавших в боях за освобождение Кельцы была объявлена благодарность и в Москве дан салют 20-ю артиллерийскими залпами из 224 орудий.

23 января 1945 года наш передовой отряд с боем ворвался в немецкий город Равич (теперь он в Польше), находившийся в глубоком тылу противника.

Бой в городе - самый опасный вид боя для танков. В городе танк и десантники на нем слишком уязвимы. Маневрировать практически негде, а обстреливать танк фаустпатронами или бросать в него противотанковые гранаты можно из любого окна, балкона, крыши или подвала.

Захваченные врасплох ранним утром фашисты в панике выскакивали из домов, некоторые и в нижнем белье, метались по улице, вели беспорядочный огонь. Они настолько были ошеломлены внезапной атакой, что не смогли оказать организованного сопротивления. Большинство из них были уничтожены выстрелами из танковых пушек и пулеметов, а также из автоматов саперов-десантников. Немногим удалось спастись бегством. Отдельные из них спрятались в подвалах, чердаках, в шкафах, сараях, и их потом вылавливали наши бойцы, осматривая дома в поисках трофеев.

 «Я стрелял, вдыхая запах горький

Пота и обугленной земли,

И, прикрыв меня, «тридцатьчетверки»

На броню из рурской стали шли!

И в огне, раздутым свежим ветром,

Полыхали в громе фронтовом,

«Фердинанды», «Тигры» и «Пантеры»,

Нашим побежденные огнем».

КАК  НАС  БОЯЛИСЬ.

 

С нашим приближением немецкое гражданское население покинуло свои деревни и бежало на запад. На протяжении около 100 километров деревни были безлюдные, во дворах бродили голодные куры и гуси, в хлевах визжали непоенные и некормленные свиньи, выли собаки.

Я зашел в один деревенский добротный дом с железной крышей. На обеденном столе была приготовлена еда, накрытая чистой салфеткой – хлеб, домашнее печенье, колбаса, овощи, соления, маринады. Рядом – ножи, вилки, ложки, солонка.

Немцы всю свою более чем тысячелетнюю историю воевавшие с соседями, хорошо знали, что надо солдату на войне и чтобы солдат не рыскал по дому и не дебоширил, они все ему для еды приготовили.

Вначале политработники строго предупреждали бойцов, чтобы они не употребляли эту пищу, которая может быть отравлена.

Но, сначала один Иван попробовал и остался жив, за ним другой, а потом и все остальные. Случаев отравления не было, кроме употребления где-нибудь на заводе, в мастерских или на железнодорожной станции из цистерны метилового (технического) спирта, от которого люди вначале слепли, а потом умирали и спасти их было невозможно. Но таких случаев было несколько и то на первых порах.

Но потом стало встречаться население, не сумевшее убежать. Со всей деревни люди собирались в несколько стоящих рядом домов и в ужасе ожидали появление страшных мстителей, завоевателей. Когда заходишь в такой дом, то десятки глаз, цепенея от страха, смотрели на тебя. Некоторые начинали непроизвольно дрожать, трястись и креститься.

Геббельсовская пропаганда (Геббельс – министр пропаганды в фашистской Германии) в течение более чем трех лет изображала воинов Красной Армии страшными дикарями, с торчащими изо  рта клыками, с узкими глазами и рогами на косматой голове.

Мы действительно представляли собой неприглядное зрелище: обуты в валенках, одеты в ватные брюки и полушубок, на голове грязная шапка-ушанка с отворотами, закрывающими уши, на тесемках висят теплые рукавицы, на поясном ремне граната и финский нож, в руке автомат. Настороженное, недружелюбное выражение лица, красного от постоянного пребывания на морозном воздухе, воспаленные глаза от недосыпания.

Запомнился случай, происшедший со мной в немецком городе Равиче, где мы простояли три дня, ожидая подхода пехоты и тыловых подразделений нашей бригады. За 10 дней наступления наши кухни безнадежно отстали, мы кормились тем, что могли достать в домах у немцев, а также трофейными солдатскими новогодними подарками, попадавшими к нам. Но и в этих подарках были сухари, галеты, колбаса, консервы, шоколад, которыми мы быстро пресытились.

Но организм требовал горячей пищи. От сухой пищи в желудке горело и пылало. И вот на второй день я вместе со своим помощником старшиной Королевым, утром вышли из дома, где ночевали, на улицу и увидели в противоположном дворе стайку кур. Королев предложил зайти в дом и попросить хозяев сварить нам куриный суп. Мы зашли в дом, где жил, видимо, богатый человек. Из любопытства прошлись по комнатам. В комнатах все в сохранности. Массивные шкафы, дорогая посуда, большие зеркала, каминный зал. На стенах большие картины и портреты маслом его предков в мундирах, с орденами и медалями, охотничьи ружья и кинжалы, головы кабанов с огромными клыками и оленей с большими ветвистыми рогами.

Нас встретили две немки, одна  лет 30-40, другая постарше, растерялись, затряслись в страхе. И как мы их не просили путем жестикуляции и мимики, показывая на бегающих по двору кур и на кастрюлю, немки ничего не понимали и еще больше тряслись от панического ужаса. В конце концов мы напились горячего чая с бутербродами – хлеб с маслом. Когда мы уже собирались уходить, то младшая немка рукой стала звать меня за собой в отдельную комнату. Мне стало интересно. Я зашел вместе с ней в эту комнату, она возле кровати стала снимать с себя одежду. Поняв, к чему клонится дело, я энергично запротестовал, оставив ее в недоумении.

Тогда она стала судорожно снимать с  пальца массивное золотое обручальное кольцо. В другом случае я бы взял его, но тут, желая быть последовательным, я воспрепятствовал и этому. И мы ушли.

На другой день, увидев меня на улице, немка, та что постарше, стала энергично звать меня к себе домой. Дома она повела меня в ту же комнату, где на полу, посыпанному желтым песком, обозначались контуры человеческого тела, покрытого белой простыней. Приподняв край простыни, я увидел голую немку, что была помоложе. Она была мертва. Наше вчерашнее мирное посещение на нее так сильно подействовало, что сердце не выдержало и она скончалась.

Будь трижды проклята война и те, кто ее начинал !!!

Мы опять в наступлении. Идем первыми уже по немецкой земле. Впереди на шоссе показалась длинная колонна беженцев. Они едут на фурах – пароконных длинных повозках с высокими бортами. Фура до самого верха набита сеном, на нем сидят старики, женщины и дети. Рядом чемоданы и узлы с пожитками, домашним скарбом. С боку бежит жеребенок, сзади идет привязанная к фуре корова.

С нашим приближением колонна беженцев 15-20 фур, пропуская нас, остановилась, съехала с дороги вплотную к деревьям, растущим вдоль дороги. Левые колеса фуры еще оставались на краю проезжей части дороги.

Я, как обычно, стоял на переднем, командирском танке за башней, рядом сидели на броне мои десантники.

Вдруг наш танк, приблизившись к фуре, взял правее и гусеницами подмял под себя левые колеса фуры.

Фура опрокинулась вправо. Треск разрушаемого дерева, дикие, полные отчаяния, крики и визги падающих, ржание лошадей, мычание коров, все слилось в единый душераздирающий вой. И так по всей колонне.

Через некоторое время, на привале, я спрашиваю старшего механика – водителя этого танка:

- Сергей, зачем ты так?

- За Харьков, отвечает.

- Как это за Харьков?

- А, так! За время второй оккупации гитлеровцами Харькова эсэсовцы (СС – отборные войска службы безопасности Германии, как наше НКВД, одеты они были в обмундирование черного цвета, на околышах фуражек – человеческий череп и пониже перекрещенные берцовые кости) устраивали на базаре облавы, брали заложников, прикладами и немецкими овчарками сгоняли людей к грузовым крытым автомашинам, загоняли их туда – стариков, женщин, детей, и закрывали двери. В пути следования впускали в кузов отработанный газ (ЦО – окись углерода), люди отравлялись и трупы сбрасывали за городом в крутой овраг, где военнопленные забрасывали их землей. Так погибла моя мать.

- Еще есть вопросы?

- Вопросов у меня больше не было.

 

В Равиче со мной произошел запомнившийся случай. Наша танковая рота под командованием лейтенанта Кузьмина, с боем пройдя через весь город, захватила железнодорожную станцию, отрезав пути отхода противнику. В ходе ожесточенного боя танкисты бригады и мои саперы – десантники уничтожили около 300 и взяли в плен 250 гитлеровцев. Были захвачены и богатые трофеи: 2 эшелона с боеприпасами, 400 автомашин, 5 орудий, 5 складов с горючим и боеприпасами. За  высокое мастерство и героизм Кузьмин  и  механик – водитель его танка Качалин были удостоены высокого звания Героя Советского Союза.

Кузьмин Николай Михайлович, 1919 года рождения, родился  в селе Гаврилково Ярославской области, в семье крестьянина. В 1937 году окончил 7 классов, работал на машиностроительном заводе в Рыбинске (Андропов, затем снова Рыбинск). В Советской Армии с октября 1942 года, член КПСС с 1944 года и в этом же году окончил Камышинское танковое училище. Участник Великой Отечественной войны с февраля 1944 года.

Звание Героя Советского Союза присвоено 10 апреля 1945 года. В 1945 году, после войны, окончил Ленинградскую офицерскую бронетанковую школу. С 1946 года старший лейтенант Кузьмин в запасе. Работал в органах госбезопасности. Награжден орденами Ленина, Отечественной войны 1-й и 2-й степени. Умер 9 февраля 1963 года.

Старшина Качалин  Илья Иванович, родился 2 августа 1921 года в деревне Змеевка Троицкого района Челябинской области, в семье крестьянина. Русский. Член КПСС с 1953 года. Окончил 5 классов, работал слесарем на Челябинском тракторном заводе, затем машинистом в паровозном депо. В Советской Армии с 1940 года, в боях с июня 1942 года. Звание Героя Советского Союза присвоено 10 апреля 1945г. По окончанию войны из армии был демобилизован. Жил и работал в Челябинске. Награжден орденами Ленина, Отечественной войны 1 и 2 степени. Умер  10 ноября 1971 года.

Ночью, как обычно, я не спал, а через час-два проверял часовых на постах. Увидев в одном из зданий станции огонек в окне, я решил проверить кто там. Я подошел к калитке на углу здания вокзала и только хотел сделать шаг на перрон, как на меня наткнулся немец, примерно одного роста со мной, внезапно вышедший из-за угла здания.

Как полагается в военно – патриотическом фильме, я должен был схватить его за горло и задушить. Но это было не в кино, а в жизни. В действительности же от неожиданности я сделал шаг назад. То же самое сделал и немец. Немец повернулся и бросился бежать. Но я быстро вынул пистолет из кобуры и выстрелил весь магазин – 7 патронов в убегающего фашиста. Он упал. На выстрелы прибежали мои бойцы. Немец был мертв. Придя в себя от возникшего волнения, я пошел к тому зданию, где светил огонек. Оказывается, это было помещение, где хранились посылки и два моих бойца, зажгя свечу, рылись в посылочных ящиках в поисках трофеев.

Кто-либо сочтет, что я поступил не по геройски, а вот он, окажись на моем месте, принял бы рискованный поединок. Возможно! Но судить о моем поведении можно лишь в том случае, если он сам окажется в подобной ситуации.

Перед очередной танковой атакой с десантом саперов-штурмовиков на брони, командир бригады Герой Советского Союза подполковник Н.Ф. Корнюшкин перед строем десятка бойцов и командиров под аккомпанемент гремящего вблизи боя зачитал список представленных им к награждению правительственными наградами – боевыми орденами и медалями за проявленные в боях мужество и умение.

 Я представлен к награждению орденами Красного Знамени и Красной Звезды. Душа моя воспылала патриотическим порывом. Мы тут же пошли в бой и сражались геройски, о чем говорят освобожденные нами от немецко - фашистских захватчиков многие города и села и сверкающие золотым блеском – пять орденов на боевом гвардейском красном знамени самоходно-артиллерийской Невельской (впоследствии и Берлинской) бригады

Впоследствии я узнал, что по халатности штабного писаря в приказ о награждении я не попал и заслуженные награды не получил, а мои наградные листы, подписанные всеми вышестоящими правомочными начальниками, навечно хранятся в делах на пыльных полках в архиве Министерства обороны России в городе Подольске Московской области.

Корнюшкин Николай Федорович, родился 23 апреля 1914 года в городе Брянске, в семье рабочего. Член КПСС с 1940 года. В 1938 году окончил Бежецкий машиностроительный техникум. Работал начальником цеха вагоностроительного завода. В Советской Армии с 1938 года. В 1941 году окончил Московские автобронетанковые курсы командного состава.

На фронте с начала Великой Отечественной войны. В боях 5 раз ранен. Командир 70-й гвардейской самоходно - артиллерийской бригады гвардии подполковник Корнюшкин умело организовал действия подразделений в боях за взятие Берлина и освобождение Праги. Бригада нанесла противнику большой урон в живой силе и боевой технике. Звание Героя Советского Союза присвоено 31 мая 1945 года.

В 1952 году окончил курсы усовершенствования офицерского состава, затем в 1958 году – курсы при Военной академии Генерального штаба. Командовал мотострелковой дивизией, с 1960 года  полковник Корнюшкин – в запасе. Жил в Москве. Награжден двумя орденами Ленина, двумя орденами Красного Знамени, орденами Александра Невского, Отечественной войны 1–й степени, тремя орденами Красной Звезды и иностранным орденом.

Умер 22 июня 1985 года. Навечно записан почетным солдатом в список гвардейского танкового полка. В казарме 1-й роты этого полка стоит его кровать с постелью и с соответствующей надписью. Над кроватью портрет Героя. Боевые действия Корнюшкина описаны в книгах: «Ключ от Берлина» Н.Д.Арсенин. Москва, 1970 год, «Герои огненных лет», Москва, 1985 год.

9 мая 1984 года, будучи на встрече ветеранов 4-й гвардейской танковой армии в Москве, я встретился с бывшим командиром 70-й гвардейской Невельско- Берлинской пятиорденоносной самоходно-артиллерийской бригады гвардии полковником в отставке Корнюшкиным Николаем Федоровичем и рассказал ему, что его представление в феврале 1945 года к награждению меня боевыми орденами не было удовлетворено по халатности или по злому умыслу чиновников-бюрократов. Он посочувствовал мне и сказал, что во время войны было много героического и хорошего, но и немало было несправедливости.

Высказал он и свою обиду, что во время войны он командовал прославленной самоходно-артиллерийской бригадой, а после войны – не менее прославленной 180-й Киевской орденов Красного Знамени и Александра Суворова мотострелковой дивизией, где по штату командиру этими воинскими соединениями полагается генеральское звание. Но звание генерала так и не получил, хотя командовал этими воинскими соединениями длительное время и весьма успешно. В то же время, сказал он, поваром у Сталина был генерал-лейтенант, заведующим военно-охотничьим хозяйством в Завидово в Подмосковье был генерал-майор.

В городе Равиче мы пробыли три дня. Наше наступление временно было приостановлено, мы оторвались от шедшей за нами нашей пехотой на 100 километров. Боеприпасы у нас – снаряды, патроны, гранаты, а также горючее, были уже на исходе. Двигаться дальше было рискованно.

С подошедшей в Равич  пехотой прибыли и тыловые подразделения нашей бригады. Мы сдали раненых и пополнились боеприпасами и горючим для танков и автомашин. В связи с тем, что 22-я самоходно – артиллерийская бригада перешла во второй эшелон передового отряда 4-й танковой армии, нашу роту перевели десантом на танки в 93-ю танковую бригаду, которая будет наступать в первом эшелоне передового отряда танковой армии. Через месяц 22-й самоходно – артиллерийской бригаде присвоят гвардейское звание. Она станет 70-й гвардейской самоходно – артиллерийской бригадой.

Надо сказать, что во время войны награждение – важнейшая часть боевой деятельности – была отдана на откуп комиссарам и политотдельцам, штабистам и писарям, которые, как правило, непосредственно в боях не участвовали, а прятались по щелям и тылам, появляясь в своих канцеляриях только после окончания боя. Себя же эта братия награждала в первую очередь. Если проанализировать количество награждений, то на первом месте будут они, на последнем – непосредственные участники, бившиеся с врагом насмерть на передовой линии огня.

 

 

68-Я  ГВАРДЕЙСКАЯ  ТАНКОВАЯ  БРИГАДА.

 

В начале марта нашу роту передали в 93-ю отдельную Житомирскую ордена Красного Знамени танковую бригаду, где по штату было 65 танков Т-34. Через 5 дней этой бригаде будет присвоено гвардейское звание, и она станет 68-й гвардейской танковой бригадой, а в последующих боях удостоится наименования «Берлинская» и будет награждена еще четырьмя боевыми орденами Суворова, Кутузова, Хмельницкого и Невского. Между собой мы ее называли княжеской бригадой, так как три ордена на ее знамени названы именами российских князей, а четвертый именем украинского гетмана, т.е. тоже князя.

Эта бригада была сформирована в 1942 году в Сталинграде, все время была в боях на разных фронтах, отличилась на Курской дуге, под Житомиром, в Польше, Германии, Чехословакии. За время участия нашей роты в боях десантом на танках этой бригады восьми воинам этой бригады было присвоено звание Героя Советского Союза. Причем двое из этих героев погибли в феврале месяце, а двое других - командир танковой роты лейтенант Уткин и командир танкового батальона майор Медведев - погибли в бою за плацдарм реки Нейссе в тот же день 16 марта, когда и меня ранило осколком снаряда из крупповской стали, когда наши танки пошли в атаку на вражеские позиции. Это говорит об ожесточенности боев в тот период.

«Я только раз видала рукопашный.

Раз - наяву и тысячу во сне.

Кто говорит, что на войне не страшно,

Тот ничего не знает о войне».

                                     Юлия Друнина

 

В танковой бригаде народ служил отборный, обстрелянный, трусов не было. Любая явная опасность для жизни, сколь велика она ни была, любая сверхтрудная задача воспринимались нормально, включая прочно привитый бойцам принцип: «Нет задач невыполнимых». Эта бригада тоже вошла в число наиболее отличившихся воинских частей. В период войны на фронте было около 45 тысяч воинских частей, но только 30 из них имели на боевом знамени 5 или 6 орденов. Даже в авиации, которая была любимицей Сталина (его сын Василий был командиром авиационной дивизии), где было 330 авиационных дивизий и около 300 отдельных авиаполков, только одна авиадивизия была награждена пятью орденами. Командиром 68-й гвардейской танковой бригады был полковник Маряхин, кавалер 10 орденов, впоследствии ставший генералом армии.

Маряхин Сергей Степанович (1912 -1972г.г.), член КПССС с 1931 года. В Красной Армии с 1931 года. Окончил Военную академию имени М.В. Фрунзе (1941г.), Военную академию Генерального штаба (1950). В Великую Отечественную войну командир танкового батальона, начальник штаба полка, командир танковой бригады. После войны с 1950 года командир танковой дивизии, командующий Северной группой войск (Польша), затем Белорусским военным округом.   (с 1968 по 1972 г.г. - начальник тыла Вооруженных Сил СССР. Член Центрального Комитета Коммунистической партии Советского Союза, депутат Верховного Совета СССР).

 

«Худые, в гимнастерках чистеньких,

Мы лезли на броню гурьбою,

Еще не знавшие статистики,

Законов танкового боя.

 

Когда ревут стальные полчища,

Взвалив десант на бычьи спины,

То командир живет лишь полчаса,

А рядовые – половину.

 

Навстречу било пламя рыжее.

Мы жались к раскаленной башне.

А лейтенант горланил: «Выживем!

Нам только взять окоп на пашне!»

 

И мир чадил горелым мясом.

И мы чужую сталь таранили…

Атака длилась меньше часа.

В живых от роты – двое раненых».                                 

                                        Борис Куняев.

 

 

РАЗВЕДКА

 

В конце января 1945 года 4-я танковая армия с ходу форсировала большую реку Одер и завладела плацдармом на ее левом берегу. Немцы прилагали большие усилия, чтобы отвоевать этот плацдарм, имеющий большое значение для нашего будущего наступления. Но все атаки немцев успешно отбивались нашими гвардейцами.

От вышестоящего командования поступило сообщение, что по данным воздушной разведки  большая немецкая моторизованная колонна с танками движется в нашу сторону вдоль правого берега реки Одер с тем, чтобы отрезать наши войска, сражающиеся на плацдарме, от баз снабжения. А без снарядов и патронов много не повоюешь.

Ночью командир бригады вызвал к себе командира танкового взвода (три танка Т-34) и меня и поставил нам боевую задачу – следовать по шоссе вдоль реки навстречу этой колонне, завязать с нею бой, остановить ее и тем самым выиграть время, чтобы  бригада могла построить крепкую оборону – отрыть окопы для мотострелков, подготовить огневые позиции артиллерии.

Раздумывать было некогда. Мои саперы – десантники вскочили на броню танков и они, лязгая гусеницами по брусчатому шоссе и высекая искры, двинулись вперед в кромешной темноте. Мы понимали. Нас приносят в жертву. Но война есть война. Жертвуя малым, выиграть большее. Таков жестокий закон войны.

Грохот ревущих двигателей наших танков был слышен в ночной тишине на десяток километров. Все мы были в напряжении. Было не до холода на мерзлой броне и морозном ветру. Немцы, услышав наше приближение, конечно, приготовятся к бою, поставят мины на шоссе, выставят противотанковые пушки (немецкая противотанковая 88 миллиметровая пушка пробивала броню танка Т-34).

Если танк подорвется на мине, то десантники, если не будут изрешетены осколками, то от мощной взрывной волны подвергнутся тяжелой контузии. Медиков среди нас не было. Оказать при необходимости квалифицированную медицинскую помощь в случае тяжелого ранения или контузии будет некому. Мы это прекрасно понимали, но, сжимая крепко автоматы, напряженно всматривались в темную даль, пытаясь усмотреть в ней свою судьбу, готовые сражаться с ненавистным врагом до последней капли крови.

Но все обошлось благополучно. Пройдя километров 15, мы по команде по радио командира бригады остановились, изготовились к бою, дождались рассвета и потом в лучах восходящего солнца возвратились в расположение бригады. Немецкая колонна почему-то до нас не дошла.

Однажды во время перехода с одного участка фронта на другой танковая бригада сделала в лесу привал на обед. Люди кучками находились около своих танков, готовя в котелках обед на кострах. Появился незнакомый солдат, наигрывавший на губной гармошке. С шутками и прибаутками он переходил от одной группы солдат к другой. Никто его ни в чем не заподозрил. Потом он исчез. Через полчаса налетела девятка бомбардировщиков. И бомбы посыпались на наше расположение. Ровиков и окопов мы не делали, поэтому все бросились под днище танков. Но, несмотря на это, были убитые и раненые. Через несколько дней от нашего работника контрразведки «Смерш» мы узнали, что этот солдат был немецкий шпион. Его поймали и после того, как он показал, где спрятана радиостанция, по которой он вызвал бомбардировщиков, его расстреляли, как говорится без суда и следствия.

 

 

НАСТУПЛЕНИЕ  В  СИЛЕЗИИ.

 

«Враги называли нас: - Красные черти!

Друзья называли нас: - Гвардия фронта!

А мы назывались скромнее и лучше,

Точнее и проще: - саперная рота!».

 

Сандомирско-Силезская операция (часть Висло-Одерской операции) проводилась с 12 января по 3 февраля 1945 года с Сандомирского плацдарма. Фронт немцев был прорван по ширине в 75 километров. Участвовали в операции 1-й и 4-й Украинские фронты и 1-й Белорусский фронт.

В составе 1-го Украинского фронта (командующий Конев) было восемь общевойсковых армий, две танковые и одна воздушная армии. Были освобождены юго-западные районы Польши и военные действия перешли на территорию фашистской Германии. Войска форсировали реку Одер и захватили плацдарм на ее западном берегу. За отличие в этой операции 246-и частям и соединениям были присвоены почетные наименования освобожденных ими городов, а 353 - награждены орденами. За 23 суток наступления войска продвинулись на 500 километров, двигаясь с боями в среднем по 25 километров в день. Была разгромлена крупнейшая группировка фашистских войск.

Затем последовала Нижне-Силезская операция с 8 по 24 февраля 1945 года. Началась она с Одерского плацдарма. Войска на фронте шириною в 250 километров продвинулись на 100 километров, вышли на реку Нейссе и окружили гарнизоны городов-крепостей Бреслау и Глогау.

После небольшого перерыва была проведена Верхне-Силезская операция с 15 по 31 марта 1945 года. Артподготовка длилась 90 минут. Десятки тысяч снарядов, мин, бомб было выпущено на вражеские позиции. Было окружено и уничтожено 5 фашистских дивизий. Уничтожено или захвачено 280 танков и штурмовых орудий, 600 полевых орудий. Уничтожено 40 тысяч немцев и 16 тысяч пленено.

В этой операции, кроме нашей 4-й гвардейской танковой армии, участвовало три общевойсковых армии, один стрелковый корпус и воздушная армия. Всего: 31 стрелковая дивизия,  988 танков и САУ, 1737 самолетов 2-й воздушной армии. И во всех этих операциях мы были в передовом отряде 4-й гвардейской танковой армии.

В первой половине марта в течение недели танковая бригада и вся 4-я танковая армия были выведена из боя для ремонта боевой техники, пополнения личным составом и боеприпасами.

В это время в состав 4-й танковой армии прибыл танк Т-34, построенный на средства славной патриотки Марии Иосифовны Орловой. Перед этим она обратилась с просьбой к Верховному Главнокомандующему передать танк в 6-й гвардейский механизированный корпус, которым командовал ее сын Василий Федорович Орлов, 1916 года рождения. Ее просьба была удовлетворена.

Этот танк под командованием младшего лейтенанта П.М. Кашникова дрался с врагом в Берлине, участвовал в освобождении Праги, уничтожил десять танков противника, одно самоходное орудие, несколько бронетранспортеров и автомашин, около трехсот фашистских солдат и офицеров.

Политработники рассказали и о героической истории семьи Орловых.

Глава семьи Федор Михайлович в боях под Москвой командовал дивизией народного ополчения. Старший сын Владимир сражался с врагом под Ленинградом и погиб, защищая этот город. Другие сыновья – Василий, командовал механизированным корпусом, а Евгений – ротой противотанковых ружей. Не отставала от братьев и дочь Мария. Она воевала в составе знаменитого полка ночных бомбардировщиков под командованием Героя Советского Союза Марины Расковой.

Этому танку воины дали название «Мать-Родина». После войны этот танк был установлен в Берлине на постаменте у входа в здание, в Карлсхорсте, где 9 мая 1945 года был подписан акт о полной и безоговорочной капитуляции фашистской Германии.

Но Победа досталась нелегкой ценой. 18 марта при отражении танковой контратаки противника в районе города Нейссе, был тяжело ранен и вскоре скончался двадцатидевятилетний, волевой и бесстрашный, командир корпуса Василий Орлов, кавалер пяти боевых орденов. Посмертно ему было присвоено звание Героя Советского Союза. Он был похоронен в Москве на Новодевичьем кладбище – главном некрополе столицы России после Кремлевской стены, в которой уже никого не хоронят. Боевые подвиги В.Ф.Орлова отражены в книге «Герои огненных лет». Москва, 1987г.

Понес тяжелую утрату и мой взвод. При атаке на немецкую деревню, где укрепились немцы, был смертельно ранен и упал с танка командир отделения, сержант Кирилл Андреев – бесстрашный воин, отличный сапер, орденоносец, ранее был дважды ранен. По моему приказанию с танка спрыгнул рядовой боец, чтобы оказать помощь упавшему, а мы продолжали двигаться вперед. После боя этот боец догнал нас и сообщил, что разрывная пуля попала Андрееву в голову и он был уже мертв. Он же и схоронил погибшего, взяв его личные документы.

Наша бригада при передислокации на другой участок фронта остановилась в немецкой деревне на ночлег, и у проходящих солдат я узнал, что они из 111-й стрелковой дивизии, в которой я воевал в июле 1942 года под Ржевом, а выбыл из нее по ранению.  От солдат я узнал, что мой 532-й стрелковый полк находится в трех километрах, виднелись огоньки той деревни. Несмотря на незнакомую местность, усталость и темноту, я пошел напрямую к той деревне по снегу и бездорожью. Так велико было желание повидать сослуживцев, узнать об их судьбе. Прибыв в полк, я узнал, что из служивших в нем в 1942 году был только начальник вещевого снабжения, да и тот был в отъезде.

 

 «Врагом деревня сожжена,

Заросшее бурьяном поле,

Остановилась тут война,

Чтоб отдышаться малость, что ли.

 

Все жители давно ушли

Из здешних мест в тылы, куда-то,

А мы на выгоне нашли

Котенка в кожушке помятом.

 

И поселился он у нас

В окопе тесном, необжитом

И при обстреле каждый раз

Просил доверчиво защиты.

 

Ходил за всеми по пятам,

Смотрел в глаза, с улыбкой нежной,

И, кажется, принес он нам

Тоску по нашей жизни прежней.

 

И было на душе тепло,

Когда резвился непоседа

Хотелось жить смертям назло,

Мечталось встретиться с Победой.

 

И мы пошли в атаку днем.

Верст двадцать гитлеровцев гнали

И вспомнили уже о нем

В большой деревне на привале.

 

Кто говорил – сбежал он в лес.

Кто видел - спрятался в воронке.

Сержант за пазуху полез

И вынул мокрого котенка».

                                                Владимир Савицкий

 

Но я не жалел о том, что  пошел в деревню. Побывать в родном полку была для меня большая радость. Под утро вернулся обратно. Отсыпался уже на движущемся танке. Солдаты поддерживали меня, чтобы я не упал при толчках и рывках. Впоследствии я узнал, что моя 111-я Александрийская орденов Красного Знамени и Богдана Хмельницкого стрелковая дивизия и мой 532-й Одерский ордена Александра Невского стрелковый полк были на фронте до конца войны в составе 52 армии 1-го Украинского фронта. В августе 1946 года дивизия была расформирована в Львове. После войны мне удалось разыскать лишь двух ветеранов из 532-го полка.

Во время очередной остановки на обед стало известно, что приехала почта и принимает посылки. Для меня это было впервые за всю войну. Отец, мать и брат мой находились в городе Дубно Ровненской области. Что им  послать, я не знал.

Кроме вещмешка, в котором были предметы личного туалета, запасное белье, гранаты и патроны, у меня ничего не было. И все же я посылку послал с трофейными фотоаппаратом, полушубком и штопальными нитками, которые мои солдаты раздобыли в деревенском магазине.

И надо же! Посылка дошла! Фотоаппарат впоследствии у моего отца украл рабочий, ремонтировавший дом, полушубок так все 50 лет пролежал без употребления, а нитки пошли на штопку носок и чулок. Этим фотоаппаратом я заснял себя и своих боевых сослуживцев. Пленку отец проявил. Это единственные фотографии, сделанные в период войны. Они хранятся в моем фотоальбоме.

Трагически погиб заместитель командира батальона по хозяйственной части капитан Моверган. Погиб нелепо, как нередко бывает на войне. В наступлении мы окопы не рыли, зная, что скоро опять двинемся вперед. Граница нашего расположения по дороге обозначена не была. Моверган с шофером на грузовой автомашине не разобрались в обстановке и проехали нашу передовую линию. Наши солдаты кричали и стреляли вслед ехавшей в сторону немцев машине, но безрезультатно. При приближении к немецкой передовой машина была обстреляна. Моверган и шофер выскочили из машины и бросились бежать, но были убиты, а машина сожжена. Все это произошло на наших глазах, и помочь им мы не смогли, так как все произошло очень быстро.

В марте 1945 года в третьей роте нашего батальона произошло большое несчастье. Командир роты капитан Зильберберг, командир взвода, кавалер ордена боевого Красного знамени лейтенант Пауков и старшина роты Карпенко, а также военный инженер 68-й гвардейской танковой бригады майор Корнеев погибли при попытке разобраться в немецкой мине для подрыва транспортных средств (длина -1 метр). Они все вместе сидели в окопе, когда мина взорвалась. Об этом рассказал очевидец - ординарец командира роты, который предусмотрительно отошел от них и остался жив.

Здесь были нарушены все предписанные правила предосторожности. Никакой нужды разбирать мину не было. Ее пытались разобрать из профессионального любопытства. Профессия минера относится к самым опасным военным профессиям. По правилам разминирования минер работает один, в отдалении от товарищей, и в критической ситуации он не может рассчитывать на их помощь и должен сам искать выход из любого положения.

Гибель Мовергана с водителем, Зильберберга, Паукова и других товарищей глубоко нас опечалила. Однако на войне для печали мало времени. Надо было дальше воевать.

Чем ближе приближалась окончательная победа, тем сильнее возрастала у фронтовиков надежда дожить до нее, увидеть Победу своими глазами, пожить в мирное время.

Никогда еще перспектива умереть или остаться искалеченным не казалась им такой жестокой и несправедливой, как в заключительные месяцы и недели сражений. Умереть в 1941-1942 годах было легче, считали многие, хотя я с ними и не был согласен. Умереть в 1942 году в болотце под Ржевом, не зная, будет ли достигнута победа над врагом, не напрасна ли твоя жертва, было обиднее.

Мой командир роты лейтенант Рюмин, уже в мирное время ставший полковником и членом Союза писателей СССР, написал стихотворение, хорошо отражающее суть того времени. Это стихотворение посвящено мне и называется оно:

 

            Богачеву Борису

 

                   Десант

Пристроясь у башен шершавых

На танках, не день и не два

Мы шли на Берлин не для славы –

Была бы Россия жива.

Тылам дать эсэсовским встряску –

Предписывал строгий приказ.

В мешках вещевых под завязку

Везли мы тротил про запас.

На вздыбленном взрывами поле

Казалось, спасения нет.

И, наземь упав, поневоле

Я крепче сжимал пистолет.

Надрывно шуршали болванки.

И снайперы целились в нас.

На минах подбитые танки

Горели, как порох, подчас.

Не скажешь, что не было страшно,

Как шпарили «тигры» в упор...

Снаряды, срывавшие башни,

Свистят в голове до сих пор.

 

Поступил приказ: прочесать лес, там должны быть немцы. Цепью, на расстоянии 10-15 метров друг от друга, в полной боевой готовности открыть огонь (палец на спусковом крючке автомата) прошли лесом километра два. Неприятная это штука - все время чувствуешь себя на мушке неприятельского прицела. Но все обошлось благополучно.

Вспоминается и такой случай, произошедший в том же наступлении. Танковый батальон Героя Советского Союза майора Ивана Медведя стремительно продвигался по вражескому тылу. Через несколько дней Медведь погибнет в бою смертью храбрых. На передних танках находилось отделение десантников сапёров-штурмовиков нашей второй роты во главе с сержантом Кухтиком, обеспечивая безопасное продвижение танков. Впереди показалась неширокая река, представлявшая, однако, серьёзную преграду для танков. Видно было, как по мосту забегали вражеские солдаты и показался дымок, значит, был подожжён бикфордов шнур, и заминированный мост должен вот-вот взорваться. Под прикрытием огня наших танковых пушек Кухтик, несмотря на плотный прицельный огонь врага, побежал к мосту, перерезал бикфордов шнур, после чего уполз в укрытие. Но эту операцию он выполнил неудачно, и шнур вскоре опять возгорелся. Кухтик, рискуя жизнью, вновь бросился к мосту и заново обрезал горящий шнур. Мост, подготовленный немцами к уничтожению, был спасён. Танковый батальон успешно достиг противоположного берега и вновь устремился в бой. Затем через мост перешла и вся гвардейская танковая бригада передового отряда 4-й гвардейской танковой армии.

В соответствии с наградной практикой того времени за подобный подвиг награда – звание Героя Советского Союза. Командиром танковой бригады полковником Маряхиным С. С. сержант Кухтик был представлен к награждению этой высокой наградой. Однако, как это нередко бывало, кто-то из вышестоящих штабных работников,  который, наверное, за всю войну и свиста пуль не слышал, посчитал это представление завышенным, и Кухтик был награжден орденом Боевого Красного Знамени.

Быстро летят года. Уже дедами стали наши дети, взрослыми стали наши правнуки. Но никогда мы не забудем свою военную боевую молодость, и хочется повторить слова фронтового поэта:

 

«Нас мало осталось, к нам старость стучится,

Но мы повторять неустанно должны:

Пускай на земле никогда не случится

То, что видали мы в годы войны».

 

 

 

 

ДО БЕРЛИНА - 150 КИЛОМЕТРОВ.

 

До Берлина оставалось несколько пехотных переходов. Чаще начинаешь задумываться о том, что будет потом, как заживем после войны. А тут смерть подстерегает на каждом шагу - костлявая, с косой. Чуть ли не каждый день приходилось хоронить боевых товарищей. Наступление продолжалось, а немцы сопротивлялись с отчаянностью обреченных.

 Многие, в том числе и я, чтобы забыться от тягостных дум, после боя прикладывались к спиртному, которого было предостаточно. Почти у каждого немца в подвале дома был полный набор спиртного от шампанского до коньяка, награбленного со всей Европы. Кроме того, захватив в немецком пункте завод по изготовлению спирта и пополнившись его запасами, мы уже видели на горизонте трубу другого спиртового завода и огорчались, если направление нашего движения уклонялось в сторону от него.

На броне нашего танка, да и у других, почти всегда была туша освежеванного кабана, от которого кусками отрезали сало для закуски, мешок сахара, который умельцы солдаты как-то пережигали и получали жженый вкусный сахар и бидон со спиртом, заполненный на очередном захваченном спиртзаводе. Причем бидон и открывать то не надо было. Во время танковой атаки бидон сверху был пробит пулей, и его надо было только наклонить, чтобы в кружку или котелок потекла струйка спирта. Перед атакой или в ожидании ее старались не пить (чтобы в глазах не двоилось) или пили понемногу. У танкистов в этом отношении дисциплина была построже. Зато после окончания боя, выставив охранение, саперы-штурмовики танкового десанта выпивали все крепко.

При этом в отношениях с подчиненными я руководствовался знаменитым высказыванием Максима Горького, - «пьяниц не люблю, непьющим – не доверяю».

Одна такая выпивка врезалась мне в память. После боя и взятия небольшого немецкого городишка стало известно, что погиб командир 3-го взвода нашей роты младший лейтенант  Редькин – сибиряк, у которого было редкое имя Никандр.

Редькин был 1925 года рождения, хороший мой товарищ. Не раз мы спали с ним на голой земле в притирку (чтобы теплее было). Одну шинель подстилали, другой укрывались. Ели из одного котелка, пили из одной кружки.

Эта смерть, а я их видел немало за три года войны, меня особенно потрясла. Тем более, что смерть была глупой.  При захвате города он, будучи в подпитии, соскочил с танка на площади, подбежал к витрине магазина, разбил прикладом оконное стекло, повалил на пол стоявший там манекен и ударил по его голове прикладом автомата.

Затвор автомата от удара по инерции пошел назад, потом под воздействием пружины пошел вперед, захватил патрон, и произошла автоматная очередь прямо в голову Никандра. Танки в это время двинулись вперед и кто, и где его похоронили, неизвестно (домой была послана похоронка: «погиб в бою за Социалистическую Родину смертью храбрых»).

Я уже был хорошо выпимши (пили спирт), когда узнал об этом. Выпивал я в доме вместе с подчиненными мне сержантами и солдатами. Тот, кто не был на войне, меня не поймет. Как это так - выпивать с подчиненными, да еще в боевой обстановке. Но тут действовал хорошо проверенный жизнью принцип, сказанный еще Чапаевым в одноименном кинофильме. «В бою я вам командир, а после боя я вам товарищ». Но, поступая так, я был уверен, что будь я тяжело ранен, эти мои солдаты, даже рискуя собственной жизнью, вынесут меня из-под огня и доставят медикам.

В связи с этим сообщением я крепко выпил и загоревал о друге. Желая уменьшить свою духовную боль причинением себе физической боли, я вытащил из кобуры немецкий трофейный пистолет «Парабеллум», зажал его в кулаке и с силой ударил себя по лбу раз, затем второй раз. Солдаты отобрали у меня пистолет. Тогда из другой кобуры я вытащил табельный (положенный мне по штату) пистолет «ТТ» и опять ударил им себя по лбу. Солдаты отобрали и этот пистолет. Тогда из нагрудного кармана я достал маленький немецкий пистолет «Маузер», отобранный у пленного немецкого офицера и вновь ударил себя по лбу. Отобрали у меня и этот пистолет. Наутро, опохмелившись, я был полностью боеспособен. Кто был в таких передрягах, тот меня поймет, а кто не был, тот мне не судья.

Этот эпизод я хорошо запомнил, видимо вследствие ударов по лбу. Потому что другие многочисленные бои, в которых пришлось участвовать, после хорошей выпивки и крепкого сна и с течением времени уже не помнились достаточно хорошо.

«Бой был коротким. А потом

Глушили водку ледяную

И выковыривал ножом

Из-под ногтей я кровь чужую».

                              Семён Гудзенко

 

В кинофильме «Тихий Дон» есть такой эпизод. После боя мятежные казаки вместе с их командиром Григорием в доме на хуторе крепко выпивают. Казаки пьют стаканами самогон, хмелеют, танцуют, поют песни, имитируют рубку саблей. Один из них, налив в стакан самогон из самовара, забыл закрыть краник и самогон струйкой течет на пол. Крепко выпивший Григорий под смех боевых товарищей удаляется с молодой хозяйкой дома в отдельную комнату. Этот эпизод мне близок и понятен. Завтра они могут погибнуть в бою, их зароют в братскую могилу (на войне хоронят без гробов и в неглубоких могилах). Но сегодня их час, они веселятся, они живут. Те, кто  не пережил этого, не поймут никогда.

Во время боя, когда вокруг тебя буйствует смерть, собирая свою жатву, мы все были в большом напряжении. Но среди нас выделялся спокойствием мой командир отделения младший сержант Кириченко, 1925 года рождения. «Ты чего, не боишься?»- спрашивал я его. «А чего бояться, - удивленно отвечал Кириченко. - Боязно ночью на кладбище. А днем чего бояться, днем не боязно».

По этому поводу Гиляровский говорил:

 

«Пусть черт пугает робкий свет,

Но нас бояться не принудит –

Пока мы живы - смерти нет,

А смерть придет, так нас не будет»

 

На войне возможный риск надо было сводить к минимуму. Но, кто не был молод, тот не был глуп. В молодости я любил, как говорится, «пройти по лезвию бритвы». Подтверждаю это примером.

В наступлении наш передовой отряд оказался далеко впереди от главных сил танковой армии. Получилось так, что отступающая немецкая танковая колонна, около 200 танков и самоходных орудий, перерезала дорогу, по которой могло прибыть к нам подкрепление.

Боеприпасы, горючее у нас на исходе. Раненые не эвакуируются. Питаемся тем, что сохранилось в вещмешках и в карманах. По радио получен приказ командования - приостановить наступление. Мы затаились у какой-то деревушки. Танки и автоматчики в лощине, а впереди, метрах в 200 в деревушке местная немецкая воинская часть.

Кругом белый снег. Нас предупредили - из лощины не высовываться, стреляет немецкий снайпер. Но сидеть несколько часов на холоде без дела и без движения невыносимо. Я решаю взглянуть на деревушку. На шапку накладываю белый платок, чтобы она не была заметной, и потихоньку выглядываю из-за края лощины. Из деревушки раздается одиночный выстрел. Наст (твердая корка слежавшегося снега) около моего уха захрустел. Посмотрев, я увидел в двух сантиметрах от моего левого виска канавку на снегу - след пролетевшей пули. Еще раз судьба меня спасла.

 

 

Подобный случай воспел в стихах поэт Михаил Матусовский:

«Ветеран, кто в годы службы ничего не нажил

Сверх честного армейского пайка,

Кто выжил потому, что пуля вражья

Прошла правей или левей виска».

 

10 марта 1945 года я был принят в члены КПСС (тогда - ВКП(б) - Всесоюзная коммунистическая партия (большевиков). Это произошло в перерыве между боями за несколько дней до ранения. Партбилет № 3890707 был выдан начальником политотдела 93-й танковой бригады подполковником Ининым. Красная книжечка партбилета с силуэтом Ленина, находившаяся в левом кармане у сердца, не давала никаких привилегий, кроме одной: первому подняться в атаку. Партийный билет, выданный не в четырех шагах, как писал поэт, а в двух шагах от смерти, был для нас самой большой наградой. Словно обо мне и моих боевых товарищах сказал поэт-фронтовик:

 

«Я его получил как приказ

И как право на подвиг,

Чтобы первым рванутся

За клиньями танковых рот.

Чтоб в бою, забыв про усталость,

Про сон и про отдых,

Устремиться в атаку на зов:

«Коммунисты, вперед»!».

 

Теперь уже ни при каких обстоятельствах я не должен был попасть к немцам в плен, так как самая легкая участь коммуниста в фашистском плену - расстрел. А худшая - это жестокие пытки. Я знал, что дважды на земле не живут, жизнь не повторяется. Понимал, что война не сегодня-завтра окончится. Помнил повторяющийся в каждом письме наказ матери - беречь себя. Но прятаться за спины своих товарищей для меня было невозможно. А с кого же будут брать пример подчиненные мне 20-30 солдат, если их командир в бою будет думать не о том, как выполнить боевой приказ, а как бы спасти свою шкуру.

Кстати, у меня во взводе перед наступлением было по штату, да и в наличии семь сержантов - помощник командира взвода, четыре командира отделений, командир ручного пулемета  и командир противотанкового ружья. Вспоминается младший сержант Казаков, командир ручного пулемета (РПД) 1912 года рождения.

«Он всю Европу обошел

В огне былых атак,

Три раза вдоль, два - поперек,

Один раз - просто так».

 

До чего же талантлив русский народ. Зимой, ночью, на мерзлой земле не так-то просто уснуть. И вот из подручных средств бойцы разводят небольшой костер, и человек 8-10 слушают рассказ Казакова. Он - бывший школьный учитель, вдохновенно, почти дословно рассказывает содержание романа Дюма «Три мушкетера», а бойцы заворожено слушают. Некоторые из них вообще безграмотные, большинство с 3-4-классным образованием и лишь отдельные имеют образование в 7 классов. Те, кто окончил 8-10 классов, в обязательном порядке направлялись в офицерские училища или на курсы младших лейтенантов. Казаков безостановочно рассказывает час, другой, третий.

Потом, делая перерыв, он запевает свою любимую песню, которую  вполголоса подхватывают бойцы.

 

«Я пулеметчиком родился,

В команде «Максима» возрос,

Свинцом, картечью я крестился,

И смертный бой я перенес»

.

Нередко бойцы затевали разговор, что самое страшное на войне. Были разные суждения. Часть из них я привожу здесь. Самое страшное на войне это:

·          Попасть в руки немцев живым,

·          Рукопашный бой,

·          Когда немецкий танк от тебя в трёх шагах,

·          Идти в атаку навстречу пулемётному огню,

·          Когда ты в чистом поле подвергся внезапному

артиллерийско-миномётному обстрелу или воздушной бомбёжке,

·          Когда форсируешь реку под плотным ружейно-

пулемётным, артиллерийско-миномётным огнем, бомбёжкой с воздуха, а плавать не умеешь.

·          Когда в ночное время разминируешь противопехотную

мину в 50-ти метрах от окопа противника.

·          Когда командир в бою сдрейфит.

·          Когда приходится хоронить товарища, с которым ты

вместе воевал.

·          Видеть лица детей, когда к ним в дом пришла похоронка.

 

На послевоенных встречах фронтовиков-однополчан ветераны, захмелев, вспоминают:

Один: « Бывало, в окопе сидишь, и так тебе в этом окопчике мерзлом хорошо, что всю жизнь, казалось, тут бы и просидел. Сидишь и молишься, чтоб эти гады-фрицы где-нибудь мимо прошли, чтоб приказа того: « К бою – готовсь! «- не было. Однако мимо они редко проходили, да и приказ отдавался вовремя. Вылезешь из окопчика и пошел. Глядишь, один твой приятель упал, другого скосило. А ты все бежишь и бежишь с винтовочкой наперевес. Нет, врать не стану, тогда уж страха не было. Азарт какой-то, что ли. Добежишь – хорошо, не добежишь – ну что тут делать, значит, не судьба. Семи смертям не бывать, а одной не миновать. Вот ты, говоришь, герой. У нас в роте мужичонка был из вятских. Так вот он перед атакой перекрестится и первым из окопа – шнырь. Бежит и ведь не

« Ура! « кричит, а по матери, дескать, «тра-та-та, твою фашистскую мать». Хороший мужик был – герой... Мина в него угодила .»

Другой: « Сидишь в окопе, вшей кормишь. Сам бы так посидел, тады узнал... Я вот по телевизору смотрю на войну – рази ж это война! Трах – бах – тарарах и фрицы драпают. А мы:

« Ура!». И вот я удивляюсь, кто такие кина делает? Небось не вспомнят, как мы со Львова драпали, как пацаны зеленые перед атакой плакали и мамку звали. Сам звал, потому и говорю.»

Третий, старый танкист, вспоминает: « После боя подойдешь к танку, стучишь по обгорелой башне – никто не откликается. Откроешь крышку люка – сидит человек, с ним уходили в бой... Подул ветер – осталась горстка пепла. Много наших ребят так улетели.»

Интересно, что на фронте снились сны про мирное время: про отца с матерью, брата, школу, улицу, шахматный клуб ( в 7-ом классе школы я имел 4-ый спортивный разряд по шахматам ). В мирное же время долго снились сны про войну: танковая атака с десантниками на броне, враг идет на тебя, а у тебя автомат отказал и не стреляет. С вражеского самолета стремглав летит на тебя сверху серия авиационных бомб, которые при взрыве разнесут тебя в клочья... Просыпаешься в холодном поту. Слава богу – живой. Но погибшие в бою товарищи никогда не снились убитыми. Для меня во сне все они были живыми.

Поражаешься природе человека. В его активной памяти находится столько информации, что, пожелай мы изложить её типографским способом, потребовалось бы 20 миллионов томов.

О талантливости русского народа говорит и другое. В Подольском военном архиве я ознакомился с данными научно-исследовательского отдела. Во время войны у нас было всего 1320 дивизий, из них 500 стрелковых, остальные кавалерийские, воздушно-десантные, артиллерийские, танковые, зенитные, механизированные. В каждой дивизии за время войны сменилось от 2 до 10 командиров.

По национальному составу командиры дивизий 75% были русские, 8% украинцы, 2% белорусы. Остальные 15% приходятся на все другие национальности СССР - татары, евреи, грузины, армяне, башкиры, осетины и др. Не было только немцев. Сталин им не доверял, и, если только они не были за колючей проволокой, то служили в глубоком тылу.

После этого мне стало понятным, почему в торжественный вечер, после парада Победы в июне 1945 года в Москве, Сталин на приеме высших военных лиц и руководителей страны провозгласил тост за великий русский народ, почему в самый тяжелый период войны вспомнил о русском патриотизме - учредил гвардию и ордена Александра Суворова, Михаила Кутузова, Александра Невского, Павла Нахимова, Федора Ушакова. В.И.Ленин, хотя и сам был дворянского сословия, и отец у него был штатский генерал, ненавидел князей, графов и генералов.

Считанные дни отделяли нас от Победы, от окончания самой кровопролитной войны в истории человечества. Какую нужно было иметь выдержку, какую силу воли, чтобы именно в эти последние дни войны идти в бой и рисковать своей жизнью, но мы шли на все ради Победы, ради Родины, ради Мира на земле. Оценят ли это наши потомки?

 

 

 

ТРЕТЬЕ  РАНЕНИЕ.

 

Ночью с 15 на 16 марта, после длительного и утомительного марша (нас перебрасывали с одного участка фронта на другой), остановились около реки Нейссе в какой-то деревушке в ожидании рассвета. По команде сверху нам сообщили, что мы будем сражаться с 20-й немецкой пехотной дивизией СС «Эстония». Немцы начали обстреливать наше расположение снарядами среднего калибра (88 или 105 мм). Самочувствие при обстреле жуткое. Днем видишь, где взрывы, и можешь что-то предпринять. Ночью все взрывы кажутся вблизи тебя.

Предупредив экипаж танка, мы спрыгнули с него и залезли под днище. А взрывы продолжались. Так прошло с полчаса. Видимо, где-то вблизи сидел немецкий корректировщик огня и подавал команды по радио. Мы были начеку, так как танкисты в такой обстановке могут забыть про нас, развернуть танк и раздавить. На войне уже всякое было.

Темень была непроглядная. Темноту раздирали всполохи взрывов немецких снарядов, отчего темнота ночи сгущалась еще более. Начало рассветать. Мотор танка затарахтел. Где-то закричал раненый «Санитары, санитары, помогите». Потом крики стихли.

«Я помню бой в земле немецкой,

Метель взбесилась, не видать ни зги,

И сквозь разрывы частые снарядов

Чуть слышен стон: «Сестричка, помоги...»

 

По радио танкисты получили команду «Вперед, в атаку». Моторы взревели, мы вылезли из-под днища танка и взобрались на броню (вид у нас был ужасный - лицо помятое, неумытое, руки черные от грязи, глаза красные от бессонницы). Метров через 300, когда передний танк приблизился к перекрестку дорог, на нас обрушился шквал артиллерийского огня. Видимо это место было немцами пристреляно.

С криком упал с двигающегося танка на шоссе раненый осколком в голову красноармеец Ткач. (Потом, в Подольском архиве я узнал из документов, что он умер от ранения в госпитале).

 

«Цифры в бронзе итожат даты:

Двадцать лет,

Восемнадцать лет …

Кто-то скажет – прожили мало.

Но во имя  святых  побед

Наша молодость умирала

И в неполных семнадцать  лет.

И в семнадцать успеешь много,

Если ярко в жизни гореть,

Жить с Отчизной одной тревогой,

Все доверив ей – жизнь и смерть…».

 

Оставаться на броне танка (высота его -1м 40см) было бессмысленным. Бойцы по моей команде моментально соскочили с танка и залегли в кювете дороги. Я спрыгивал с танка во вторую очередь, так как находился на броне танка в окружении своих бойцов.

И вот, когда прыгнул и был уже в воздухе, я почувствовал сильный удар в правую ягодицу. Прорвав шинель, ватные брюки, кальсоны, трусы в меня вонзился снарядный осколок. Поначалу боли я как-то не почувствовал. Боль пришла позже. В какое-то мгновение в голове промелькнула мысль, что если я, приземлившись, не встану на ноги, а упаду на землю, значит, осколок раздробил тазобедренную кость, а это уже тяжелое ранение. Но я приземлился нормально и быстро укрылся в кювете от свистящих вокруг осколков. Ввиду особенности места расположения ранения сам себя я перевязывать не смог, и перевязывать меня стал мой ординарец красноармеец Ефремов. Перевязывал он долго и неумело. Я чувствовал, как истекаю кровью, как слабеют мои силы.

После окончания обстрела, передав командование взводом своему помощнику старшине Королеву, я, опираясь на плечо Ефремова, медленно побрел по вязкой пашне в тыл. По дороге во избежание повторного обстрела идти было опасно. Пройдя километра два, я попал на передовой медицинский пункт 1013-го стрелкового полка, где меня вновь перевязали и заполнили на меня карточку передового района - основной документ, подтверждающий ранение на поле боя. Попрощавшись, Ефремов ушел на передовую, а меня вместе с другими ранеными отправили на грузовой машине в тыл.

Осколочное ранение, даже легкое, в отличие от пулевого, нередко вызывает тяжелое осложнение. Так было и у меня. Вместе с осколком внутрь тела попали клочья одежды, что вызвало трудно излечимое длительное гнойное воспаление.

Где-то, через неделю, после ранения, когда я находился на излечении в санитарном лазарете нашей бригады, раненым зачитали:

 

 

 

 

 

 

Приказ

Народного Комиссара Обороны СССР,

17 марта 1945 года                                       город Москва

 

В боях за нашу Советскую Родину против немецких захватчиков 4-я танковая армия показала образцы мужества и стойкости, отваги и смелости, дисциплины и организованности. 

За время боев на фронтах Отечественной войны с немецкими захватчиками 4-я  танковая армия своими сокрушительными ударами, уничтожая живую силу и технику врага, нанесла большие потери немецким войскам.

За проявленную отвагу в боях за Отечество, стойкость, мужество, смелость, дисциплину, организованность и умелое выполнение боевых задач преобразовать 4-ю танковую армию в 4-ю гвардейскую танковую армию.   

Преобразованной танковой армии (командующий генерал-полковник Лелюшенко Дмитрий Данилович) вручить гвардейское знамя.

Народный Комиссар Обороны

Маршал Советского Союза

                                                                   И.Сталин

 

Приятно сознавать, что в этом радостном событии есть и моя доля боевого труда. Потом уже, в мирное время, изучая в Академии историю Отечественной войны, я разобрался, в каком сражении я  участвовал.

Верхнесилезская наступательная операция левого крыла 1-го Украинского фронта была проведена 15-31 марта 1945 года. Немецкая группировка состояла из 20 дивизий, 60 отдельных батальонов, 1420 орудий и минометов, 750 самолетов, 100 танков и штурмовых орудий.

Ей противостояли наши войска - 31 стрелковая дивизия, 5640 орудий и минометов, 988 танков и самоходных орудий, 1737 самолетов. Прорвав две укрепленные полосы противника, наши войска окружили и ликвидировали 5 немецко-фашистских дивизий, уничтожили свыше 40 тысяч и взяли в плен 14 тысяч вражеских солдат и офицеров. За активное участие в боях на плацдарме реки Нейссе наша бригада была награждена орденом Кутузова 2 степени.

За участие в этом наступлении командир танкового батальона, гвардии капитан Владимир Марков 1923 года рождения, проявивший при этом отвагу и мужество, был награжден высшей военной наградой – звездой Героя Советского  Союза. В своём письме к приятелю, Марков так описывает эту операцию. «А потом была Ратиборская  операция. Вот там я хлебнул чашу горечи. Ты, возможно, встретишь кого-нибудь из наших, спроси у них про «Долину смерти» (иначе её у нас и не называли). За два дня боев батальоны бригады выбыли из строя и остатки всего Беловского большого хозяйства вручили мне.  Я с этими остатками и «рубал»  по двенадцать атак в день, теряя каждый раз по 4-6 «коробок» и многих людей. А радиостанция в это время вопит: «Лелюшенко и маршал недовольны вашими действиями!» Тогда я желал себе гибели, потому что никакие нервы не в состоянии это выдержать».

Пояснения к этому письму: Ратиборская операция – окружение немецких войск, состоялась вблизи города Ратибор и реки Нейссе.

«Остатки всего беловского большого хозяйства» - Белов Евтихий Емельянович (1901-1966), гвардии генерал-лейтенант. Герой Советского Союза, командир 10-го гвардейского Добровольческого Уральско-Львовского орденов Красного Знамени, Суворова, Кутузова танкового корпуса 4-той гвардейской танковой Армии. В корпусе было 34 героя Советского Союза.

«Коробки» - танки.

«А радиостанция в это время вопит» - в каждом танке была радиостанция. «Вопит» - это значит передаёт крепкие матерные выражения. Лелюшенко Дмитрий Данилович (1901-1987) – командующий 4-й гвардейской танковой армии, генерал армии, дважды Герой Советского Союза, Герой Чехословакии и Монголии. Награждён высшим  военным орденом «Победа», 7-ю орденами Ленина, Орденом Октябрьской революции, 3-мя орденами Красного Знамени, 2-мя орденами Суворова, 2-мя орденами Кутузова, орденом Красной звезды. Похоронен на Красной площади в Москве у Кремлёвской стены.

Марков Владимир, кавалер 5-ти орденов, в 1955 году проходил военную службу в Тбилиси в звании подполковника и в должности заместителя командира механизированного  полка и скончался на операционном столе в госпитале при удалении аппендицита. Вследствие передозировки наркоза, надорванное войной  сердце храброго воина не выдержало. Ему было всего 32 года. Мир праху его и вечная память! Пусть земля ему будет пухом, а голубое небо покрывалом.

 

«Солдат хранит в кармане выцветшей шинели

Письмо от матери, да горсть родной земли.

Мы для победы ничего не пожалели,

И даже сердце, как НЗ, не сберегли».

 

К концу войны абсолютное большинство офицеров нашей армии имели ранение - одно, два, реже три, хотя мне встречались и такие, которые пять раз были ранены. В немецкой армии выздоровевший после ранения офицер оставался в тылу, а на его место на фронт направлялся офицер из резервной армии. У нас такого не было. Не было и отпусков после ранения, если только это не требовалось по состоянию здоровья.

Жизнь в войну протекала для офицеров таким образом: выпуск из военного училища младшим лейтенантом, формирование воинской части в тылу, фронт, ранение, госпиталь, отдел кадров, снова фронт и так несколько раз. С середины войны обе воюющие стороны ожесточились. В атаке сдающихся в плен не брали, было не до этого, раненых врагов добивали, чтобы с ними не возиться.

Офицеры, большинство, как и я, члены коммунистической партии понимали, что в плену их ожидает пытка и смерть (хотя в действительности это было далеко не всегда так). Всем была известна широко распропагандированная комиссарами трагическая история гвардии младшего сержанта Юрия Смирнова. Участвуя в наступлении в танковом десанте в тылу врага, он раненый упал с танка. В ожесточенном бою его товарищи этого не заметили. Танк продолжал двигаться. Истекающий кровью Смирнов попал в плен. Не добившись от него нужных сведений, гитлеровцы 25 июня 1944 года распяли его кинжалами на стене штабного блиндажа. Впоследствии ему было присвоено звание Героя Советского Союза.

Рассказывали и такое, что в 1941 году под Киевом пьяные немцы развлекались тем, что выстраивали пленных в затылок и соревновались, чья пуля пробьет больше голов.

Будучи уже опытными в боях, мы - офицеры, знали, увлекшись перестрелкой с наступающими фашистами, можно в пылу боя расстрелять из пистолета все патроны и безоружным попасть в плен.

 Знали мы и то, что попавший в плен, независимо от обстоятельств пленения, автоматически считается изменником и предателем со всеми вытекающими отсюда пагубными последствиями.

Уже после войны мне стало известно, что 126 тысяч офицеров, возвратившихся из немецкого плена, были лишены воинских званий и наград и посланы в концентрационные лагеря, откуда вернулись немногие. Поэтому психологически мы были вполне подготовлены к тому, чтобы застрелить себя, но не попасть в плен. В мирное время, в спокойной обстановке такое понять невозможно. В поясном карманчике брюк вместе с черным пластмассовым «медальоном смерти», где находилась скрученная бумажка с твоей фамилией и местожительством твоих родных, хранился один патрон от пистолета «ТТ». Когда плен неминуем, вставляешь этот патрон в пистолет, прижимаешь дуло к виску, нажимаешь на спусковой крючок и... никаких проблем!

В Берлинской операции особо отличилась соседняя с нами 63-я гвардейская танковая Челябинско – Петраковская орденов Красного Знамени, Суворова и Кутузова бригада под командованием гвардии полковника (впоследствии генерал – лейтенанта) М.Г. Фомичева. Воины этой бригады в предместье Берлина Бабельсберг отбили у эсэсовцев (СС – отряд охраны Гитлера) концентрационный лагерь, где в числе освобожденных заключенных пленных оказался бывший премьер-министр Франции Эдуард Эррио, который до конца  своей жизни (1957г.) в каждый праздник телеграммами благодарил Фомичева за свое освобождение.

Эта же бригада в 3.00 9 мая первая ворвалась в столицу Чехословакии  на помощь восставшим чехам, чтобы не дать фашистам разрушить Злату Прагу. В благодарность и в память о героизме советских воинов первый ворвавшийся в город танк под № 23 под командованием гвардии лейтенанта И.Г. Гончаренко (погиб в этом бою) был поставлен на высоком гранитном постаменте в центре Праги на площади Советских танкистов. О своей боевой юности в период Отечественной войны М.Г. Фомичев написал книгу «Путь начинался с Урала», которую я бережно храню с его теплой дарственной надписью.

В послевоенное время судьба вновь сведет меня служить вместе с этим Героем войны в суровом Забайкалье, где вечная мерзлота, где птицы не поют и цветы не пахнут, где я прослужил в городе Чите 7 лет, с 1961 по 1967 годы, а генерал  Фомичев был в это же время там первым заместителем командующего ордена Ленина Забайкальским военным округом.

Фомичев Михаил Георгиевич родился 25 сентября 1911 года в деревне Слобода Бесовского района Тульской области в семье крестьянина. Член КПСС с 1939 года. Окончил начальную школу (4 класса). В Красной Армии с 1933 года. Окончил Орловское бронетанковое училище в 1937 году, Военную академию механизации и моторизации РККА – в 1941 году.

Участник Великой Отечественной войны с 1941 года. Командир 63-й гвардейской танковой бригады гвардии полковник Фомичев умело управлял бригадой в июле 1944 года в боях за город Львов, проявил храбрость и мужество. Звание Героя Советского Союза присвоено 23 сентября 1944 года. За успешные действия при штурме Берлина и освобождение Праги награжден 31 мая 1945 года второй медалью «Золотая Звезда».

В 1948 году окончил Военную академию Генерального штаба. С 1962 года первый заместитель командующего войсками военного округа. В 1969 – 1972 годах генерал – инспектор  Главной инспекции Министра обороны СССР. С 1972 года -  в запасе. Награжден орденом Ленина, двумя орденами Красного Знамени, орденами Суворова, Кутузова, Отечественной войны, двумя орденами Красной Звезды. Бронзовый бюст установлен в городе Белев. Умер 18 ноября 1987 года. Его геройские подвиги отражены в книгах: «Бессмертный подвиг их высокий», Рязань, 1983 г., «Дважды Герои Советского Союза», Москва, 1973 г., «Люди бессмертного подвига», Москва, 1974 г.

 

 

«Мы так давно, мы так давно не отдыхали,

Нам было просто не до отдыха с тобой.

Мы пол - Европы по-пластунски пропахали

И завтра, завтра, наконец, последний бой.

 

В последний раз сойдемся завтра в рукопашной,

В последний раз России можем послужить.

А за нее и помереть совсем не страшно,

Хоть каждый все-таки надеется дожить».

 

           Последний день войны – 9 мая – я встретил в том же бригадном походном лазарете. Рана моя гноилась и не заживала, хотя с момента ранения прошло уже больше месяца. В тыл меня не отправляли. Дело в том, что в последние месяцы войны пополнение в воинские части почти не поступало. А воевать-то надо было. И вот в нашей 4-й гвардейской танковой армии, как и в других армиях, установилось правило – легкораненых в тыл не отправлять, а излечивать в лазаретах при воинских частях или в армейском фронтовом госпитале. После выздоровления бойцы тут же отправлялись в свои воинские части.

           Утром 9 мая наш лазарет – четыре крытые грузовые автомашины и один трофейный автобус с ранеными – вместе с другими тыловыми подразделениями находился в лесу километров 15 севернее Праги ( Чехословакия ). В это же время саперы нашего штурмового батальона вместе с танкистами генерал-полковника Д.Д.Лелюшенко вели бой с фашистами в предместье Праги.

            И вот рано утром мы проснулись от оглушительных криков дежурного по лазарету: « Победа!!! Мир!!! Мы победили!!! « И так несколько раз. Спросонья поначалу ничего не соображали и опешили от неожиданности. Но это был короткий миг. Затем все, кто в чем был, выскочили из машин и под непрерывные радостные крики: « Ура-а-а!!! Мы победили!!! Войне конец!!! « началась беспорядочная стрельба – оружейная, автоматная, пистолетная, пулеметная трассирующими пулями. Стреляли все, кто имел оружие. Везде кучки бойцов, палящих в воздух. Кто-то стрелял из ракетниц и раннее майское небо взорвалось вспышками ракет разных цветов – желтых, красных, белых, голубых. Бойцы радостно поздравляли друг друга, обнимались, целовались, хлопали друг друга по плечу, плясали, пели, плакали.

             Через несколько дней после окончания войны я с разрешения командира бригады полковника Б.Кордюкова убыл для дальнейшего лечения по местожительству моего отца в город Дубно Ровенской области.

 

 

 

 

 

 

 

 

КОНЧИЛАСЬ ВОЙНА.

 

«Прошла война, прошла страда,

Но боль взывает к людям:

Давайте, люди, никогда

Об этом не забудем.

Пусть память верную о ней

Хранят об этой муке,

И дети  нынешних детей,

И наших внуков внуки».                                       

         Александр Твардовский       

 

            О победе мы узнали в 3 часа 30 минут ночи 9 мая. В это время боевые подразделения нашей бригады подходили к столице Чехословакии городу Праге, а тыловые службы находились в 15 километрах от Праги. Там же находился и бригадный передвижной медицинский лазарет в крытой автомашине (летучке), где излечивались легкораненные, в том числе и я.

             Ночью мы проснулись от внезапной оружейной пальбы из пулеметов, автоматов, винтовок, пистолетов и даже орудий стоявшей недалеко зенитной батареи. Решив, что на наше расположение напали фашисты, все раненые с автоматами и пистолетами выскочили из автомашины и изготовились к бою.

              Но оказалось, что это был стихийный салют в честь Победы и окончания войны, о которой узнали наши радисты и сообщили остальным. Мы добавили к салюту и свои выстрелы из автоматов и пистолетов, причем патроны не жалели. Потом было всеобщее ликование, где спиртного тоже не жалели.

              Четырехлетняя война – 1418 дней и ночей, полных смертельной опасности и сверхчеловеческого труда – осточертела солдатам до предела. Рассказывают: попросили солдаты шофера маршала Жукова узнать у него, когда же эта распроклятая война кончится. Шофер выбрал момент и только рот раскрыл, а Жуков ему: « Эх, война, мать ее перемать! Ты не скажешь, Иван, когда она кончится? »

Но всему есть конец. Кончилась эта война, самая жестокая в истории человечества. Пришлось нашему народу, хлебнуть лиха полной мерой. Велики были жертвы. Из солдат 1922, 1923, 1924 годов рождения (те, что воевали, когда наша армия стала наступать) из 100 человек фронтовиков в живых осталось только три человека, да и то один из них искалечен.

Дело не только в том, сколько человек пробыл на фронте, а в том, что он там делал. Знавал я одного товарища, который при случае не без гордости поговаривал, что всю войну он прошел «от звонка до звонка». Всё правильно. Но с одним лишь добавлением: все эти четыре года он протанцевал во фронтовом ансамбле песни и пляски. Мне по срокам пришлось воевать меньше, зато воевал, как и положено мужчине, с оружием в руках, под свистящими пулями и завывающими осколками, глаз в глаз с фашистом.

Центральный орган Министерства Обороны СССР, газета «Красная Звезда» 25 августа 1945 года сообщала, - празднично выглядит лагерь инженерно-саперных войск. На зеленом плацу на окраине австрийского города Тульнн в 30 км. от Вены, выстроились участники многочисленных битв – саперы, минеры, понтонеры.

К строю подъезжает Герой Советского Союза генерал-полковник Галицкий. Начинается церемония вручения орденов батальонам и бригады. К знамени 76 Краковского штурмового инженерно-саперного батальона майора Бабушкина генерал прикрепляет орден Красной Звезды. В этом батальоне воспитались четыре Героя Советского Союза; к знамени 77 ордена Красной Звезды  штурмового инженерно – саперного батальона прикрепляется орден Богдана Хмельницкого. Им командует Герой Советского Союза майор Качалко. Кроме него, в батальоне еще два Героя Советского Союза.

В торжественной тишине генерал зачитывает Указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении 78 Сандомирского орденов Красного Знамени, Александра Невского и Красной Звезды штурмового инженерно-саперного батальона четвертым орденом – Богдана Хмельницкого.

За все время войны батальон под командованием майора Калинюка с боями прошел около 9 000 километров, отрыл 4755 погонных метров траншей, построил 22 моста, снял и поставил 44 790 мин. Три представителя этого батальона были на параде Победы в Москве 24 июня 1945 года.

Орден Богдана Хмельницкого вручается 79 Ченстоховскому ордена Красной Звезды штурмовому инженерно-саперному батальону (командир капитан Бородкин).

Орденами Александра Невского и Богдана Хмельницкого награжден 80 Вислинский штурмовой инженерно-саперный батальон, форсировавший реку Висла.

Орден Красной звезды прикрепляется к знамени 46 ордена Александра Невского огнеметного батальона, штурмовавшего город Бреслау.

Генерал подходит к знамени прославленной 16 Рава-Русской орденов Красной Звезды, Богдана Хмельницкого штурмовой инженерно-саперной бригады. Эта часть обеспечивала наступление войск 1-го Украинского фронта на завершающем этапе войны. К двум орденам на знамени генерал прикрепляет орден Михаила Кутузова. После вручения наград состоялся парад, а потом праздничный обед.

 

                                 УКАЗ

Президиума Верховного Совета Союза Советских Социалистических республик

О награждении частей и соединений Красной Армии орденами.

ОРДЕНОМ КУТУЗОВА 2-Й СТЕПЕНИ

…16 штурмовую инженерно – саперную  Рава – Русскую орденов Богдана Хмельницкого и Красной Звезды бригаду.

Председатель Президиума Верховного Совета СССР

М. Калинин

Секретарь Президиума Верховного  Совета СССР

А. Горкин

Москва, Кремль, 26 мая 1945 г.

 

В этом Указе – выражение благодарности Советского народа воинам бригады за их ратный труд, высокая оценка их героических подвигов.

 

Уже после войны десятки поэтов фронтовиков посчитают своим долгом написать стихи о дне Великой Победы 9 Мая 1945 года. Среди них мне больше всего нравится стихотворение «В день окончания войны» нашего земляка, одессита, фронтовика, бывшего начальника штаба стрелкового батальона Ивана Рядченко.

«Ещё стояла тьма немая,

В тумане плакала трава.

Девятый день большого мая

Уже вступил в свои права.

Армейский зуммер пискнул слабо

И улетел солдатский сон!

Связист из полкового штаба

Вскочил и бросил телефон.

И всё!

Не звали сигналистов.

Никто не подавал команд.

Был грохот радости неистов.

Плясать пустился лейтенант.

Стреляли танки и пехота.

И, раздирая криком рот,

Впервые за четыре года

Палил из «Вальтера» начпрод.

Над мутной торопливой Тиссой

И стрёкот выстрелов, и гул.

К жаре привыкший повар лысый

Зачем-то ворот расстегнул.

Не рокотали стайки «яков»

Над запылавшею зарёй.

И кто-тот пел.

И кто-то плакал.

И кто-то спал в земле сырой.

Вдруг тишь нахлынула сквозная,

И в полновластной тишине

Спел соловей, ещё не зная,

Что он поёт не на войне».

 

Те, кто не был  на войне, часто идеализируют её, полагая, что  там были все или героями или тружениками. Во многом этому способствовала и советская пропаганда в периодической печати, книгах, радио, телевидении, в выступлениях и т.п.

Дескать, не было у нас ни перебежчиков, ни дезертиров, ни трусов, паникёров, всё было хорошо и правильно. И получалась однобокая картина о войне. За что же получали ордена в войну работники государственной безопасности, военные прокуроры и председатели  военных трибуналов? Привожу пример.

 Где-то в семидесятых годах прошлого столетия довелось мне быть на читательской конференции, проводимой в Одесском доме офицеров по книге генерал-лейтенанта Шафаренко, бывшего в войну командиром 28-й гвардейской Харьковской, дважды Краснознамённой (т.е. награждённой двумя орденами Красного Знамени) стрелковой дивизии. Генерал написал книгу – военные мемуары о боевом пути дивизии и о служивших в ней воинах.

Среди многих вопросов был один, запомнившийся мне: «Товарищ генерал, почему же Вы в своей книге показали только одну женщину? Ведь их было очень много в дивизии – врачи, медсёстры, связисты, чертёжники, повара и т.п.». «Дорогие товарищи!» - ответил генерал, - «в своей рукописи я отобразил двадцать две женщины, служившие в дивизии. Но заместитель отдела военных мемуаров военного издательства в Москве вычеркнул двадцать одну женщину, говоря: «Вы что, хотите, чтобы молодёжь посчитала, что войну мы выиграли руками женщин?» Комментарии излишни.

Другой пример. Работая над поиском ветеранов – однополчан в Подольском военном архиве Министерства обороны СССР, я ознакомился с томом наградных листов на бойцов и командиров 81-й стрелковой дивизии, которой наш батальон помогал форсировать реку Вислу в августе 1944 года. В числе других прочитал один наградной лист на ездового (боец, управлявший лошадью с повозкой). В листе было написано, что этот ездовой был  послан с донесением к другому начальнику и в пути в лесу подвергся нападению двух гитлеровцев.

Но он, проявив отвагу, с честью вышел из положения, пленил обоих гитлеровцев и доставил их со своим пакетом в другую воинскую часть. В представлении указывалось, что он достоин награждения медалью «За отвагу». Этой медалью он был награждён.

 Дальше листаю наградной том и опять нахожу описание этого же подвига, слово в слово, но на другого бойца – повара, и тоже к медали «За отвагу». И так около десяти наградных листов, одинаковых по изложению, но на разных лиц. Я понял, что если бы  в представлении было указано, что этот  ездовой честно и добросовестно относится к своим обязанностям, штабные работники, не нюхавшие пороха и не слышавшие свиста пули, такое представление не пропустят: дескать, в нём нет ничего героического. А он достоин награждения за то, что четыре года, не доедая, не досыпая, и в холод, и в дождь, и в слякоть обеспечивал выполнение подразделением боевой задачи.

Когда актера и клоуна Никулина  спрашивали, как он воевал, он обыкновенно рассказывал следующий анекдот.

Демобилизованный солдат вернулся домой, созвал родню и три часа повествовал о том, как он воевал. Закончил, а его маленький сын спрашивает: «Папа, а что на фронте делали остальные солдаты?»

Кончилась война. Отгремели салюты, наступила тишина. Как-то не верится, что можно сидеть на танке и тебя не срежет пуля, что можно ходить по улицам - не по траншее, не пригибаясь, а в полный рост и без опаски смотреть на безоблачное небо. Что уже не надо светомаскировки. Что можно сфотографироваться на память в центре Берлина, у Рейхстага, и что русская гармошка играет на главной площади немецкой столицы знаменитую (а сейчас всеми забытую) «По долинам и по взгорьям шла дивизия вперед...» Только слова просятся другие, соответствующие моменту: «Прямо в городе Берлине свой закончили поход».

Очень точно, на мой взгляд, охарактеризовал прошедшую войну непосредственный ее участник дважды Герой Советского Союза командир партизанского соединения, действовавшего на Украине, генерал-майор Алексей Федорович Федоров.

«Война - дело жестокое… .Мы назвали ее Великой потому, что великими было наше мужество и гнев. Мы назвали ее Отечественной, потому что ничего более святого, чем борьба за свободу Родины, человечество не знает. Мы назвали ее народной, потому что весь советский народ поднялся на борьбу».

Уже после войны, убедившись в нашем нищенском существовании, немцы, приезжающие туристами в Советский Союз, скажут: «Мы имели счастье быть побежденными, а вы имели несчастье быть победителями». Стыдно и обидно было это слышать. Победа, доставшаяся нам такой дорогой ценой, не обернулась для нас процветанием.

 

«Стоят в музеях знамена ратные,

Пробитые пулями, кровью окрашенные…

В войну все было понятно нам,

Ныне же стыдно, больно, страшно.

Совесть предательство не прощает!.

Перед павшими мы в долгу неоплатном.

Лучшего будущее не обещает.

Вперед все шли, а теперь - обратно?

Вот почему, просыпаясь ночами,

Сердце свое успокоить не в силах.

Отчета требуют однополчане,

Переворачиваясь в могилах».

 

Нам, однополчанам 16-й штурмовой инженерно саперной Рава-Русской орденов Михаила Кутузова, Богдана Хмельницкого и Красной Звезды бригады, куда входил 78 отдельный штурмовой инженерно-саперный Сандомирский орденов Красного Знамени, Богдана Хмельницкого, Александра Невского и Красной Звезды батальон, есть, чем гордиться!

В состав бригады входили 5 штурмовых, 1 огнемётный батальоны, отдельные роты разведки и собак-миноискателей. В 1944-1945 годах бригада находилась на главном направлении 1-го Украинского фронта и прошла боевой путь от Шепетовки до Берлина и Праги.

Будучи десантниками-автоматчиками на танках,  воины 16-й штурмовой инженерно-саперной бригады в ожесточённых боях уничтожили до двух с половиной тысяч солдат и офицеров противника.

Более 1300 гитлеровцев взяли в плен, подорвали на минах 18 вражеских танков. Шестнадцать боевых орденов украшают бригадное и батальонные знамёна. Бригаде и ее батальонам присвоены почетные наименования Рава-Русская, Краковский, Сандомирский, Ченстоховский, Висленский. Верховным Главнокомандующим объявлено в приказах 7 благодарностей отважным воинам бригады, столько же раз звучали в их честь артиллерийские салюты в Москве, которые слушал весь мир.

В бригаде служили 7 героев Советского Союза, три участника парада Победы в Москве, два генерала, 14 полковников, доктор наук и два кандидата наук.

Бригада и входивший в ее состав 78-й штурмовой батальон, как один из лучших в инженерных войсках, занесены на доску почета в музее военно-инженерной академии им. В. В. Куйбышева, в Москве. На стене музея Великой Отечественной войны в Киеве на вечную память выбито наименование нашей 16-й штурмовой бригады. Для сравнения скажу. В прославленной 28 гвардейской Харьковской дважды Краснознаменной стрелковой дивизии было 4 Героя Советского Союза, а в не менее прославленной 24 Самаро-Ульяновской, Бердичевской, Железной шести орденоносной стрелковой дивизии было лишь 2 Героя Советского Союза.

Славный боевой путь прошла в войну наша 16-я штурмовая бригада с 1941 по 1946 годы. За это время она сменила несколько номеров и наименований. В октябре 1941 года она была 6-я саперная бригада, в 1942 году - 17-я саперная, затем 15-я инженерно-минная, а с конца 1943 года - штурмовая инженерно-саперная, с ноября 1945 года по день расформирования 10 июля 1946 года - 69-я инженерно-саперная бригада.

В октябре 1941 года бригада возводила укрепленный район под Москвой, в районе города Волоколамска, где сражалась 8-я гвардейская Панфиловская стрелковая дивизия, затем у северо-западной окраины Москвы у города Красногорска. Тогда бригада состояла из 21 саперного батальона, автобатальона и отряда механизации и по численности личного состава была боль­ше, чем в стрелковой дивизии.

Затем бригада проводила инженерное обеспечение войск на Дону в 1942 году (город Серафимович). Под Харьковом в 1943 году (города Изюм, Чугуев). Построила высоководный мост через реку Дон у Ростова-на-Дону, потом в городе Загорске (ныне Сергиев Посад).

 Под Москвой переформировалась в 16-ю штурмовую бригаду и до конца войны участвовала в боях на 1-ом Украинском фронте. Её боевой путь - города Шепетовка, Ровно, Дубно, Луцк, Горохов, Рава-Русская, Перемышль, Краков, Ченстохов, Сандомир, Кельце, Нейссе, Котбус, Берлин, Прага. Командир бригады  полковник Кордюков Борис Константинович.

Всего бригадой пройдено 6750 километров (из них 2150 км по железной дороге). 5,5 месяцев бригада была на марше, 29 месяцев участвовала в боях. Воины бригады установили противопехотных и противотанковых мин - 382 тысячи, сняли 70 тысяч мин, установили 184 км. проволочных заграждений, взорвали 14 мостов, соорудили 154 моста и штурмовых мостика. Навели 36 переправ из табельных или подручных средств, по ним пропущено 100 тысяч бойцов с техникой и боеприпасами. Построили 734 деревянно-земляных огневых точек (ДЗОТ), 24 наблюдательных пунктов для командования дивизий, корпусов, армий, отрыли 32км. траншей и ходов сообщений.

Уничтожено  противника: солдат и офицеров - 2450, автомашин - 58, танков - 18, взято в плен - 1377 человек.

При штурме Бреслау (ныне Вроцлав), входивший в бригаду 46-й огнеметный орденов Богдана Хмельницкого и Александра Невского батальон, на вооружении которого были ранцевые огнеметы (ружья и пистолеты с жидкостью «КС» - керосин самовозгорающийся), сжег зданий - 273, подвалов - 67, уничтожил пулеметов - 37, истребил немцев - 320 человек.

Потери бригады: убито 384, ранено 480, убыло больных - 104, умерло от болезней -13, пропали без вести -55, дезертировало -17, другие безвозвратные потери (несчастные случаи) -38. Итого - 1101 человек. Награждено 3600 человек. Героев Советского Союза - 7, получили орден Ленина - 7 человек, Красного Знамени - 36, Отечественной войны - 205, Красной звезды - 1139, ордена Славы - 56, медаль «За отвагу» - 1135, «За боевые заслуги» - 988, «За победу над Германией» - 2418, «За взятие Берлина» - 1941, «За освобождение Праги» - 2057 человек.

В бригаде, кроме шести батальонов, были штаб бригады и политотдел, отдел контрразведки «Смерш» (смерть шпионам), рота управления, моторизованная разведывательная рота, рота вожатых собак-миноискателей, учебная рота, легкий переправочный парк (ЛПП), санитарный и хозяйственный взводы.

Советский Союз вышел из Второй мировой войны победителем, хотя и понес неисчислимые потери в населении (27 миллионов) и экономике. В то же время СССР расширил свою территорию с проживающем на ней населением.

Вошли в состав Советского Союза во 2-й мировой войне:

 

Государства:

Литва –        1940г.

Латвия –      1940 г.

Эстония –    1940 г.

Тувинская Народная Республика – 1944 г.

 

Земли:

Западная Украина, г. Львов – 1939 г.

Западная Белоруссия, г. Брест – 1939 г.

Измаильская область ( города Измаил, Болград, Белгород – Днестровский и др.) – 1940 г.

Молдавия, г. Кишинев – 1940 г.

Северная Буковина, г. Черновцы – 1940 г.

Вильнюсский край (населенный поляками) – 1940 г.

Выборгский край, г.Выборг (от Финляндии) – 1940 г.

Печенгский край (от Финляндии) – 1940 г.

Мемельский край, г.Клайпеда (населенный немцами) – 1945 г.

Кенигсберский край, г. Калининград – 1945 г.

Половина острова Сахалин – 1945 г.

Курильские острова – 1945 г.

Четыре японских острова – Шикотан и др. – 1945 г.

Закарпатская область, г. Ужгород – 1946 г.

 

Наши же союзники по 2-й мировой войне – Англия и США тоже вышли из войны победителями. Но ни одного метра чужой территории ни Англия, ни США к себе не присоединили.

А что касается Англии, то она наоборот, все свои многочисленные колонии – Австралия, Канада, Индия, Пакистан, Южно – Африканский Союз, Сингапур и другие с населением более одного миллиарда человек преобразовала в свободные и независимые государства. Единственной колонией, оставшейся у Англии после войны, являются Фолклендские острова – несколько небольших малозаселенных островов вблизи Антарктиды.

Вообще надо сказать, что вызывают сомнение утверждения российских, а затем советских ура–патриотов о миролюбивом характере российского государства и Советского Союза, что Россия, а впоследствии   СССР только и делали, что постоянно отбивались от нападавших на них агрессивных соседей.

В то же время Россия, а за ней и Советский Союз, начиная с 15-го века, с которого началось возрождение Российского государства, постоянно присоединяли к себе все новые и новые земли и народы, в результате чего вначале маленькое Московское княжество, затем царская, впоследствии императорская Россия разрослись до громадной, самой большой в мире державы, простирающейся на три континента – Европу, Азию и Северную Америку ( Аляску ).

Статистики подсчитали, что Россия провела в войнах две трети своей истории. Она воевала с 16-ю державами и регионами, в том числе со Швецией 8 раз, в течение 81 года; с Литвой и Ливонией 8 раз ( 110 лет ); с Польшей 10 раз ( 64 года ); с Турцией 12 раз ( 48лет ); с Крымским, Казанским, Астраханским ханствами 11 раз ( 42 года ); на Кавказе 2 раза ( 66 лет ); с Персией ( Ираном ) 4 раза ( 28 лет ); с Татаро – Монголией – 130 лет; в Средней Азии 4 раза ( Бухарское, Хивинское, Ошское, Кокандское ханства ) – 15 лет.

 

 

 

 

 

ВОЙНЫ  РОССИИ  И  СОВЕТСКОГО  СОЮЗА.

 

( краткая хроника )

 

Вот какие войны вела Москва в течение своей истории:

 

1471 – 1496 – война против Новгорода.

1499 – завоевательный поход в Зауралье.

1500 – 1503 – война против Литвы.

1512 – война против Польши.

1550 – война против Казанского ханства.

1552 – вторая война против Казани.

1556 – война против Астрахани.

1557 – война против Крыма.

1558 – 1563 – война за Лифляндию.

1579 – война против Польши.

1581 – военная экспедиция для завоевания Сибири.

1590 – 1595 – война против Швеции.

1598 – война против сибирского хана Кучума.

1600 – военный поход на реку Обь в Сибири.

1608 – 1618 – война против Польши.        

1610 – 1617 – война против Швеции.

1632 – 1634 – война против Польши.

1637 – война против Азова.

1634 – 1652 – война против Китая.

1654 – 1667 – война против Польши.

1656 – 1661 – война против Швеции.

1668 – 1669 – война против Персии – Ирана.

1671 – поход на Астрахань.

1676 – 1681 – война против Турции, Крыма и Молдовы.

1687 – война против Крыма.

1689 – поход на Крым.

1695 – поход на Азов.

1695 – 1697 – поход на Камчатку.

1696 – поход на взятие Азова.

1700 – 1721 – война против Швеции.

1711 – война против Турции.

1722 – 1724 – война против Персии – Ирана.

1733 – 1735 – война с Польшей.

1735 – 1739 – война против Турции, Крыма и Молдовы.

1741 – война против Польши.

1741 – 1743 – война против Швеции.

1741 – поход на Аляску.

1756 – 1762 – война против Германии.

1768 – 1774 – война против Турции и Молдовы.

1787 – 1792 – война против Турции и Молдовы.

1788 – 1790 – война против Швеции.

1792 – война против Польши.

1794 – война против Польши.

1796 – война против Персии – Ирана.

1799 – война против Франции.

1800 – война против Англии.

1804 – 1813 – война против Персии – Ирана.

1805 – 1807 – война против Франции.

1805 – 1812 – война против Турции и Молдовы.

1806 – поход на Сахалин.

1808 – 1809 – война против Швеции.

1812 – 1814 – война против Франции.

1813 – война против Грузии.

1820 – поход на Казахстан.

1826 – 1828 – война против Персии – Ирана.

1828 – 1829 – война против Турции, Молдовы, Валахии.

1833 – поход на Константинополь.

1839 – поход на Хиву.

1843 – 1859 – война с Чечней, Дагестаном, Черкессией.

1847 – поход на Казахстан.

1850 – поход на Кош-Курган.

1853 – поход на Ак-Мечеть.

1853 – 1856 – война с Турцией, Францией, Англией в Крыму.

1853 – поход на Коканд.

1865 – оккупация Ташкента.

1866 – 1868 – поход на Бухару.

1868 – оккупация Самарканда.

1873 – 1875 – поход на Хиву.

1877 – 1878 – война против Турции.

1880 – 1881 – поход на Туркмению.

1884 – 1885 – поход на Афганистан.

1901 – оккупация Маньчжурии.

1904 – 1905 – война против Японии.

1914 – 1917 – война против Германии, Австро-Венгрии, Болгарии и Турции.

1917 – война против Финляндии.

1917 – 1918 – поход в Украину.

1918 – поход на Литву, Латвию, Эстонию.

1919 – поход на Беларусь.

1919 – поход в Украину.

1920 – 1921 – походы на Кавказ и в Персию - Иран.

1920 – 1921 – оккупация Грузии, Армении, Азербайджана.

1939 – война против Польши.

1939 – 1940 – война против Финляндии.

1940 – оккупация Бессарабии, Южной Буковины.

1941 – 1945 – война с Германией.

1941 – ввод войск в Персию – Иран.

1944 – оккупация Тувинской Народной Республики.

1945 – поход на Японию.

1956 – поход на Венгрию.

1968 – поход на Чехословакию.

1979 – 1990 – война в Афганистане.

1992 – война в Молдове.

1991 – 1994 – война в Южной Осетии, в Абхазии ( против Грузии ).

1992 – 1995 – война в Таджикистане.

1994 – 1995 – война против Чечни.

 

По этому же пути пошел и Советский Союз. Причем данные об участии советских войск в военных конфликтах в разных странах и тем более людские потери хранились как важная государственная тайна. Но с распадом Советского Союза архивы открылись.

 

Участие советских войск в боевых действиях в государствах и регионах и наши потери:

 

Китай – 1924 – 1929 г.г.; 1937 – 1953 г.г.

С японцами на озере Хасан ( убито 989 человек ) – 1938 г.

Советско – финская война ( убито 126 875 человек ) – 1939 – 1940г.г.

Монголия ( с японцами на реке Халхин-Гол, убито 8 931 человек) – 1939 г.

Иран – 1941 г.

Украина, Белоруссия, Литва, Латвия, Эстония – в ликвидации  националистических формирований – 1944 – 1953 г.г.

Япония – 1945 г.

Северная Корея – 1950 – 1953 г.г. ( с армией США ).

Венгрия – ( убито 720 человек )  - 1956 г.

« Освободительный « поход в Западную Украину и в Западную Белоруссию ( убито 1139 человек ) – 1939 г.

Лаос – 1960 – 1970 г.г.

Вьетнам – 1961 – 1974 г.г.

Алжир – 1962 – 1964 г.г.

Египет – 1967 – 1975 г.г.

Йемен – 1962 – 1963 г.г.

Куба – 1962 – 1963 г.г.

Мозамбик – 1967 – 1979 г.г.

Сирия – 1967 – 1973 г.г.

Чехословакия ( убито 96 человек ) – 1968 г.

Остров Даманский ( с коммунистическим Китаем ) – 1969 г.

Камбоджа – 1970 г.

Бангладеш – 1972 – 1973 г.г.

Ангола – 1975 – 1979 г.г.

Сомали – 1977 г.

Эфиопия – 1977 – 1979 г.г.

Афганистан ( убито 14 751 человек ) – 1978 – 1989 г.г.

Югославия -  1992 г.

 

Кроме того, на территории СССР были сформированы, вооружены и обучены:

две польские армии;

чехословацкий корпус;

две добровольческие румынские бригады;

югославские пехотная и танковая бригады;

другие воинские части.

 

Общая численность этих войск, действовавших в интересах Советского Союза и коммунистической партии, составляла 550000 человек.

 

 

 

 

 

БОЕЦ САЙДАМЕТОВ.

 

«В суровый час раздумья нас не троньте,

Расспрашивать не смейте ни о чем!

Молчанью научила нас на фронте смерть,

Что всегда стояла за плечом.

Она другое измеренье чувствам

Нам подсказала на пути крутом.

Вот почему нам кажутся кощунством

Расспросы близких о пережитом».

 

Как-то заболела моя внучка Лена, ей было 10 лет. Попросила меня, - «дедушка, расскажи про войну, мне это очень интересно». Второй раз просить меня было не надо. Старый солдат, о чем бы ни рассказывал, всегда перейдет на  войну. Но о чем именно рассказать? Рассказывать о том, как убивали нас, и как убивали мы, я посчитал, что не стоит.

И тут вспомнилась история с красноармейцем моего взвода Сайдаметовым, узбеком по национальности. По-русски Сайдаметов говорил плохо. Знал десятка три русских слов, не считая матерных. Однажды ночью он стоял на посту. На фронте, как обычно, лейтенант не спит, а проверяет посты через каждый час. В темноте подхожу к Сайдаметову. Он окликает: «Стой, куда идет!» Я ему ответил и подошел к нему. Впереди ночь длинная, спешить некуда, решил поучить Сайдаметова русскому языку.

«Сайдаметов», говорю я ему, - «надо в таком случае говорить: «стой, кто идет!» Повтори. «Стой, куда идет!» - отвечает он. Тогда я решил методу сменить. Говорю, скажи: «Стой», говорит «Стой». Скажи «кто», говорит «кто», скажи «идет», говорит «идет». А теперь повтори: «Стой, кто идет!» Отвечает: «Стой, куда идет». Так из моего урока ничего не вышло.

Над Сайдаметовым солдаты взвода посмеивались, так как он в вещевом мешке за плечами носил небольшую ручную швейную машинку - трофей, где-то им добытый. И никакие приказания, ни уговоры не могли воздействовать на него, чтобы он выбросил эту машинку. На насмешки он не обращал внимания. Тем более, что небольшими по размеру трофеями обзаводились все - часами, авторучками, кольцами, ножами, пистолетами, компасами, зажигалками, фотоаппаратами и т.п.

Мой товарищ - командир 2-го взвода младший лейтенант Редькин, погибший во время танковой атаки при взятии небольшого немецкого города, брал трофеи с убитых военнопленных или просто гражданских лиц обоего пола ручными или карманными часами и хранил их в женском чулке. Как-то после боя, подвыпивший, он демонстрировал нам это так. Встал на стол, вытащил из вещмешка женский чулок, который, наполненный до половины часами, вытянулся до пола.

Генералы брали трофеи посолиднее. Разведчики добывали им золото, дорогие украшения, зеркала, мебель, посуду, швейные машины, люстры, охотничьи ружья, ковры и все то, что можно увезти на автомашине.

 Наш командир бригады полковник Борис Кордюков  после каждого наступления наших войск, а при обороне раз в месяц направлял в Москву одну-две машины с трофеями и охраной - отделением автоматчиков с ручным пулеметом под видом командировочных.

Большие генералы трофеи отправляли вагонами и платформами. Ну, во-первых, всё уже перечисленное. И вдобавок - катера, яхты, автомашины, разобранные красивые немецкие коттеджи и т.п. Причем некоторые военачальники обнаглели до того, что начали открыто сожительствовать с фронтовыми подругами, их назвали сокращенно ППЖ (походно-полевая жена), полученные ими награды - медаль «За боевые заслуги» солдаты называли «За половые заслуги», другие вызывали на фронт своих жен, которые и обслуживали своих мужей, занимаясь и вопросами отбора трофеев. Такие явления стали распространяться в армии во второй половине войны, когда погнали фашистов на запад.

Причем у нашего командира бригады была не только при себе жена (которую красноармейцы называли «мама», а командира «батя»), но был при себе и сын, выросший за год нахождения в бригаде от сержанта до капитана включительно. У вышестоящего начальника - генерал-полковника Героя Советского Союза Галицкого тоже при себе были жена и сын. Галицкий не только отправлял с фронта трофеи на машинах себе и тем, от кого он в Москве зависел, но и еще силами фронтовых саперов строил себе и другим маршалам дачи в Подмосковье, в Архангельском, на берегу Москва реки, в лесной тиши, в курортной местности.

Надо сказать и еще об одной малоизвестной странице войны – о некоторых сынках больших маршалов и генералов. Они тоже  все время были на фронте и на строевых командных должностях – командира взвода, роты, батальона и т.д. Однако фактически они только числились в штатах и списках личного состава своих воинских частей, а на самом деле все время войны находились в командировках при штабе фронта или армии, которыми командовали их отцы.

И только раз в месяц или в два месяца они появлялись в штабе своей части, чтобы расписаться у финансиста в денежной ведомости в получении денежного содержания. Никто из них в атаки не ходил, ранений не имел, но из войны они вышли с 4-мя, 5-ю боевыми орденами и сразу поступили учиться в Московские военные академии.

Это болезненное явление, разлагающее общество, еще более обострилось в мирное время. Статистика свидетельствует, что почти за 10 лет войны в Афганистане и Чечне не было не только детей военных начальников и высокопоставленных чиновников, но и детей руководителей областного и районного масштаба. Ухитрялись они освободить своих детей не только от войны, но и от службы в армии.

Так начала постепенно разлагаться и перерождаться доблестная и легендарная рабоче-крестьянская Красная Армия, превращаясь в армию тоталитарной империи зла на земле, в мирового жандарма, абсурдного, нежизненного общественного строя. Но мы тогда этого не понимали.

Но я отвлекся от Сайдаметова. К тому времени, когда нас посадили десантом на танки бригады, и мы с боями пошли отмерять сотни километров по немецким тылам, я уже был опытным воином. Ранее дважды раненный, я знал, что в бою большое значение имеет верный ординарец, который сможет под огнем вынести тебя из боя при тяжелом ранении, перевяжет, не даст истечь кровью, не бросит, спасая свою жизнь.

И таким ординарцем я избрал Сайдаметова. Он ростом был выше меня на голову и физически сильнее, так как он до призыва в армию занимался тяжелым крестьянским трудом. Ему тогда было 40 лет. Наш передовой танковый отряд лихим налетом взял польский город Равич. Здесь нам сказали, что 3 дня будем ждать свою отставшую пехоту и тылы, а за это время надо сдать раненых, пополнить боеприпасы, вооружение, продовольствие и снаряжение. В непрерывных боях и в движении кто-то потерял шапку, кто-то рукавицы, шинель или ремень, а дело-то ведь было зимой.

И вот иду я с ординарцем Сайдаметовым по улице. Подхожу к танку Т-34, у которого группа чумазых танкистов в комбинезонах и масляных телогрейках, стоя и сидя на вытащенных из соседних домов стульях, распивают трофейное вино. Бутылки с вином и порожние стоят на железной бочке из-под солярки.

И тут ко мне подходит старшина - механик-водитель танка, пьяный «в дрезину», одной рукой хватает меня за грудь и начинает трясти, другой рукой приставляет к моему лицу пистолет и спрашивает меня: «Ты знаешь, кто я такой?» «Старшина», - отвечаю ему. «Нет, - говорит он, - я - майор». И так несколько раз. Я же боюсь и руку поднять, чтобы пистолет отвести в сторону, так как палец у него на спусковом крючке, и малейшее шевеление пальца - и моя голова продырявлена. Вся надежда была на стоявшего рядом Сайдаметова, но он и не пошевелился, чтобы мне помочь.

Тут старшину отозвали его собутыльники, и он, обматерив, оставил меня. Я же пошел и принялся упрекать Сайдаметова за его бездеятельность, что он не смог защитить своего командира. Но сейчас, пишу эти строки и думаю, может быть, Сайдаметов был прав. Схвати он старшину за руку, и тут же грянул бы выстрел.

Прошли мы метров 20, как в тишине раздался сухой пистолетный выстрел. Это пьяный старшина выстрелил в грудь своего товарища - повара танкового батальона. После выстрела старшина моментально отрезвел и, испугавшись, забежал в дом. Вскоре туда же пришел разбираться капитан - командир батальона. Через окно я видел, как капитан толстой палкой избивал уползающего под кровать старшину. Капитан вытаскивал старшину за ноги из-под кровати и снова избивал палкой, а старшина снова уползал.

Так этим и кончилось. Ни в трибунал, ни в прокуратуру о случившемся не сообщали. Старшина продолжал храбро воевать, а повар - здоровенный парень, через 15 дней уже вернулся в строй, и оба они, выпив после боя, только посмеивались над происшедшим. После этого я заменил Сайдаметова на другого красноармейца - Ефремова из Вологодской области, в отношении которого был уверен, в его преданности мне, и что он сам погибнет, но все сделает, чтобы спасти своего командира.

«Он верен был в дружбе, был верен в любви,

Ну, словом, он был настоящим сапером!».

Все-таки, Ефремов, хотя и тоже из крестьян, но был физически слаб и неуклюж. Как-то, после боя нас отвели на короткий недельный отдых в немецкую деревушку. Жителей не было, все население в этом районе убежало на запад, спасаясь от наступающих русских войск. Я попросил Ефремова поймать курицу, их много ходило по двору, и сварить из нее суп. Наши кухни безнадежно отстали, и во время наступления мы их и не видели, а в животе горело огнем от сухомятной пищи.

Ефремов, положив автомат, как был в шинели, каске, с гранатами, малой саперной лопатой сбоку, вещмешком за плечами и финским ножом на поясе (все саперы имели табельное вооружение - финский нож), так и стал ловить курицу. Но она от него легко убегала. Тогда я снял ремень, полушубок, ватник и вооружение, в одной гимнастерке спокойно подошел к курице, сделал рывок, и вот она у меня уже в руках бьется, все остальное было уже дело Ефремова.

Продолжаю о Сайдаметове. Вместо положенных 30-ти у меня к тому времени во взводе было 18 бойцов саперов-автоматчиков, один ручной пулемет Дегтярева и противотанковое ружье Симонова. В то время мой взвод находился в одном из батальонов бригады, вооруженных английскими танками «Валентайн». Как я уже упоминал,танкисты не любили эти танки - узкая гусеница, очень высокий, тоньше, чем у наших Т-34, броня и мотор, работающий не на солярке, как у нас, а на бензине. При попадании снаряда такой танк моментально превращался в огненный столб, из которого спастись было невозможно.

На таком танке Сайдаметов за башней сидел один, вооруженный автоматом ППШ (Шпагина). В атаке танк подошел к проходу между валом земли, где была спрятана на зиму сахарная свекла. Верхний люк танка был открыт, и оттуда выглядывал командир танка с пистолетом в руке. В «Валентайне» из пушки стреляет командир танка. Другие члены экипажа из пушки стрелять не могут.

В это время из-за вала поднимается с фаустпатроном на плече гитлеровец и прицеливается в танк. Танк остановился, и командир стреляет из пистолета в фаустпатпатронщика, но не попадает. Гитлеровец прячется за вал. Командир хочет спуститься в танк и выстрелить из пушки, но гитлеровец снова поднимается из-за вала, и командир снова стреляет в него из пистолета и снова не попадает. Тогда командир кричит Сайдаметову: «Стреляй в фашиста, а я спущусь к пушке». Но Сайдаметов сидит за башней и не стреляет.

Наконец командир сумел выстрелить из пушки и убить гитлеровца. После боя командир привел ко мне за шиворот выше его на две головы Сайдаметова, возмущаясь и матерясь, рассказал о случившемся. Если бы фаустпатронщик выстрелил бы по танку, то снаряд пробил бы лобовую броню танка, разорвался внутри, отчего боезапас танка сдетонировал бы, и от взрыва танк развалился бы на части, а от танкистов ничего не осталось бы. Фаустпатрон пробивал броню толщиной 20 см.

Последний раз я видел Сайдаметова, когда мой взвод в наступлении лежал на мерзлом поле метров в 300 от залегшей немецкой цепи. Шла взаимная перестрелка из личного оружия. Вдруг ко мне подбегает кричащий по-узбекски Сайдаметов и показывает кисть руки, на которой на кожице болтается пробитый пулей окровавленный палец. Я достал нож и хотел кожицу отрезать, но Сайдаметов не дал, и мне пришлось лежа забинтовывать палец и кисть, после чего Сайдаметов пополз в тыл, и больше я его не видел. Все мы ему тогда   завидовали, он останется жив, а мы?

Он запомнился еще и тем, что не мог поверить, что человек, в том числе и он, произошел от обезьяны. Возражая, он свирепел, таращил глаза, налитые кровью, краснел и делал страшное лицо. А, может быть, он и прав был. Ради справедливости надо сказать, что сейчас, в 21-ом веке, многие ученые считают абсурдной теорию Дарвина о происхождении человека. Не мог он понять и то, что мы живем во Вселенной, у которой нет  ни конца, ни краю, и которая все время расширяется, а Земля летит в этом пространстве со скоростью 30 километров в секунду.

В 1991 году я поехал в Подольск на юбилейную (50 лет) встречу бывших подольских курсантов, которые на одном из направлений не дали немцам захватить внезапно   Москву. Приняли нас очень хорошо, три дня мы бесплатно проживали в пансионате, нас бесплатно кормили, трижды угощали спиртным, на четырех автобусах возили к месту боев под Малоярославец, потом в Москву возложить цветы к вечному огню и могиле неизвестного солдата. Много было и  других мероприятий.

В один из вечеров ветераны, слегка навеселе, организовали самодеятельное выступление в зале пансионата, с танцами, песнями, стихами, где и я выступил с воспоминанием о Сайдаметове.

Ветераны вспомнили свою былую молодость и, отбросив палочки, так лихо плясали и танцевали, что с удивлением смотревшая на них молодежь говорила: «Какими же они были 50 лет тому назад, когда Берлин брали, если и сейчас так отплясывают!?»

Кроме ветеранов, в зале были и другие проживавшие в пансионате граждане, в том числе и два молодых узбека.  Они подошли ко мне и попросили повторить этот рассказ завтра вечером, а они привезут еще человек 10 своих земляков-узбеков, проживавших в Подольске. Пришлось повторить свои воспоминания о Сайдаметове. Узбекам было приятно, что и их земляк принял участие в разгроме немецкой армии, завоевавшей большую часть Европы и часть Африки. Они просили адрес Сайдаметова, но я его не знал.

В Подольске, в архиве Министерства обороны по учетным данным своего батальона я узнал, что Сайдаметов как мы его называли, в действительности его фамилия Сейтметов, 1905 года рождения, и тогда был вдвое старше меня, и у него было  уже пятеро детей, из них четыре дочери. Только тогда я по-настоящему понял, почему он в вещмешке таскал швейную машинку. В 1991-м году ему уже было 85 лет, и разыскивать его я, естественно, не стал. Было уже поздно.

Приведу еще один приказ Верховного Главнокомандующего с объявлением личному составу нашей бригады благодарности   за успешные боевые действия.

 

 

ПРИКАЗ

Верховного Главнокомандующего.

 

Командующему войсками 1-го Украинского фронта   Маршалу Советского Союза Коневу.

Начальнику штаба фронта генералу армии Соколовскому.

 

Войска 1-гоУкраинского фронта, прорвав оборону противника западнее и южнее города Оппельн, продвинулись вперед на 40 км на каждом направлении и, соединившись в районе Нойштадт,  окружили и разгромили группу немецких войск юго-западнее Оппельн.

В результате боев войска фронта взяли в плен до 15000 немецких солдат и офицеров, захватили 464 орудия и большое количество другого вооружения и военного имущества.

В ходе наступления войска фронта овладели в немецкой Силезии городами: Нойштадт, Козаль, Штейнау, 3ольц, Краппитц, Обер-Глогау, Фалькенберг, а  также с боями заняли более 400 других населенных пунктов.

В боях при прорыве обороны немцев и овладении названными городами отличились войска ... саперы генерал-полковника инженерных войск Галицкого, полковника Кордюкова.

За отличные боевые действия объявляю благодарность руководимым Вами войскам, участвовавшим в боях при прорыве обороны немцев и разгроме войск противника юго-западнее Оппельн.

Вечная слава героям, павшим в боях за свободу и независимость нашей Родины! Смерть немецким захватчикам!

ВЕРХОВНЫЙ ГЛАВНОКОМАНДУЮЩИЙ

Маршал Советского Союза                                                                  И.Сталин

МОСКВА, КРЕМЛЬ 22 марта 1945 г.

 

Приятно вспомнить  то время, когда ты был молодой и здоровый!

 Как-то в середине 80-х годов прихожу вечером домой, и моя дочь Маша мне говорит: «Тебе звонили поляки-туристы, они прибыли из польского города Равича, остановились в интуристской гостинице "Красная" и просили тебя завтра приехать к ним». Вместе с моим однополчанином из 68-й гвардейской танковой бригады, взяв пол-литра водки, мы встретились с этими поляками. Несколько лет тому назад, по случаю юбилея освобождения нашей бригадой города Равича, я посылал поздравление жителям Равича, но ответа не получил. И вот сейчас поляки  разыскали меня. Они приехали в составе туристической группы.

Но меня ждало разочарование. Всем им было лет по 20-30, т.е. они родились спустя 10-20 лет после войны. О чём с ними было говорить? Я рассказал им, как мы освобождали город Равич, по какому маршруту двигалась наша танковая рота через весь город к западному железнодорожному вокзалу. Когда распили мою поллитра, - разговорились. Один поляк, которому ко времени освобождения города было лет 10, пристал ко мне с вопросом - на каком танке я был, на первом или втором, когда наши танки с десантом сапёров-штурмовиков с боем продвигались по его улице, поливая мечущихся немцев огнём из пушек, пулемётов и автоматов?

Я не помнил, на каком танке я тогда сидел, ведь тогда в январско-мартовском наступлении 1945 года 1-го Украинского фронта, наша бригада находилась в передовом отряде 4-й гвардейской танковой армии. Мы шли первыми и освободили десятки населенных пунктов, в том числе и много небольших городков.

На мой вопрос «Какое это имеет значение?» поляк пояснил, что когда танки проходили мимо его дома, то со второго танка десантник выстрелил очередью из автомата по тому окну, где он смотрел на улицу, но к счастью пули прошлись сантиметров на 10 выше его головы и никого не задели.

Пришлось по такому случаю, чтобы не омрачать польско-советскую дружбу, бежать в ближайший магазин и покупать вторую поллитру (поляки более русских охочи до дармовой выпивки). Расставаясь, мы клятвенно обещали писать друг другу письма, но это обещание так никем и не было выполнено. Вот так война проклятая напомнила  о себе спустя долгие годы! Не стал я ему рассказывать, что в конце 1944 года немцы изобрели грозное противотанковое оружие фаустпатрон, состоящее на вооружении одиночного бойца. При бое в городе фаустники поражали танки с крыш, чердаков, окон, подвалов, из-за забора или других укрытий. Поэтому перед наступлением нас инструктировали, что при бое в городе десантник должен без промедления стрелять из автомата туда, где даже что-то пошевелилось, что и сделал мой десантник.

 

 

«Солдат с пути сворачивать не вправе…,

Раскройте, распахните же сердца

Для строк скупых о подвигах и славе.

Вы молоды. Уверены. Сильны.

У Вас свои веселые рассветы.

А я еще не вышел из войны.

Еще не все мои друзья воспеты.»

 

 

 

9 МАЯ  В  МОСКВЕ.

 

      Москвичи тоже почувствовали на себе грозное дыхание войны. С началом войны Москва была объявлена на осадном положении, было введено затемнение. С наступлением вечера город погружался в темноту, нигде ни одного огонька. Продовольственные и промышленные товары распределялись по карточкам. 800 тысяч москвичей ушло в Вооруженные Силы, 800 из них получили звание Героя Советского Союза.

           За время войны вражеская авиация произвела 134 массированных налета на Москву, в которых участвовало 9 тысяч самолетов, но к городу прорвались лишь 243 самолета. При отражении налетов было уничтожено 1392 самолета.

           На город было сброшено около 1800 фугасных и 120 тысяч зажигательных бомб, в результрате чего были разрушены сотни зданий, возникло 45 тысяч пожаров, погибло свыше 2 тысяч москвичей, из них только в Кремле более 100 человек.

           9 мая 1945 года моя жена Нина Дмитриевна и ее старшая сестра Наталья Дмитриевна,  коренные москвички, узнав по радио о победе, побывали на Красной площади в Москве. Рассказывает Нина: ‘ Я заканчивала учебу в 10-м классе средней школы. Мы в школе и дома готовились к этому долгожданному дню. Радио ежедневно сообщало сводки советского информационного бюро (совинформбюро) о продвижении наших победоносных войск все ближе и ближе к логову зверя – столице фашистской Германии – Берлину.

           Мы знали, что победа непременно придет, а когда 9 мая она наступила, это был словно шок! Ведь больше не будет войны, будет мирное время! Мы ждали этого дня четыре долгих года самой кровопролитной и разрушительной в истории человечества войны. И этот день наступил!

           В этот первый день мира на главной площади столицы собрались десятки тысяч москвичей и приезжих. Как говорится и стар, и млад. Люди стояли почти вплотную. Ликованию не было предела. Кричали:’Победа! Победа! Ура! Ура! Ура!’ Незнакомые друг другу люди обнимались, целовались, хлопали друг друга по плечам. На возбужденных лицах и радость, и слезы.

           Особенно доставалось тем, кто был в военной форме, да еще с орденами и позвякивающими медалями. На одном молодом красавце лейтенанте с артиллерийскими эмблемами на погонах и медалью ‘За отвагу’ на груди девушки повисли, словно гроздья винограда. Сколько ему тогда перепало крепких объятий и поцелуев – не счесть! Тут же немолодой уже капитан авиации с орденом боевого Красного Знамени на груди скупил у продавца из лотка все мороженое и раздавал его всем желающим полакомиться.

           Какой-то инвалид с двумя желтыми нашивками на пиджаке, обозначающими тяжелые ранения, что-то кричал, вскидывал кверху костыли и тряс ими над головой. В другом месте кого-то качали – подкидывали кверху. Многие были навеселе. В разных местах площади гремели военные и гражданские оркестры, исполняя песни военных лет. Кто-то пел, кто-то плясал, а кто-то плакал.

            Хорошо отражает настроение людей в этот Великий День стихотворение «День Победы».

 

 

«День Победы, как он был от нас далек,

Как в костре потухшем таял уголек.

Были версты обгорелые в пыли.

Этот день мы приближали, как могли.

 

Этот день Победы порохом пропах,

Это праздник с сединою на висках.

Это радость со слезами на глазах.

 

                День Победы!

                День Победы!

                День Победы!»

 

 

              Особенно запомнился на всю жизнь помпезный вечерний праздничный салют в Москве в ознаменование Победы – 30 залпов из 1000 артиллерийских орудий, сопровождаемых озарявшим небо фейерверком разноцветных сигнальных ракет и подсветкой лучами зенитных прожекторов.

 

 

                                                      

 

 

ЛЮБИТЕ СОБАК.

 

Как говорится, собака обладает всеми достоинствами человека  и не имеет его недостатков. Чем больше узнаешь людей, тем больше  начинаешь любить собак.

У собаки больше  хороших человеческих качеств, чем у людей (Ален Делон).

            Собака – друг человека и недаром один мудрец сказал: «Купи собаку. Это единственный способ приобрести любовь за деньги». Главное в собаке – глубочайшая убежденность при самых скромных средствах выражения. Если бы собака заговорила, то человек потерял бы своего лучшего друга.

Была в нашей бригаде отдельная рота вожатых собак-миноискателей. В роте два взвода, в каждом - 30 вожатых с собаками, ветеринарный фельдшер с аптечкой и собачья походная кухня. Каждой собаке полагалась определённая норма продовольствия, в том числе, костей и мяса.

У собаки обоняние в 1000 раз сильнее, чем у человека и она чует взрывчатое вещество - тол, закопанный в землю на глубину 1-го метра. Ну, а мины маскируют слоем земли в 2-3 см. Отысканию мин собак обучали в специальной школе под Москвой. Действуют они так: вожатый ведёт собаку на поводке длиной в 10 метров. Такой длинный поводок нужен для того, чтобы при взрыве мины под собакой не пострадал сам вожатый. Обнаружив мину по запаху взрывчатого вещества, собака садится головой к ней, а подошедший вожатый втыкает флажок, к которому потом подойдёт сапёр и разминирует мину. Бывало, что собаки взрывались на противопехотных минах, действующих даже от небольшого прикосновения или нажима. В таком случае в очередном приказе по бригаде, в одном из пунктов, писалось: «Снять с котлового довольствия и исключить из списков бригады ввиду смерти суку Альму, 1940 года рождения, кобеля Барса, 1939 года рождения». Собак за их опасную работу не награждали. Вместо них награждали их вожатых медалями “За отвагу” или “3а боевые заслуги”. Но шутники находятся везде и отдельным собакам солдаты вешали на ошейник немецкие кресты и медали. Собаки были нескольких пород, но в основном - немецкие овчарки.

Конец наших собак был трагичен. Кончилась война. Бригада дислоцировалась в австрийском городе Тульнн, на берегу Дуная. Сверху пришло распоряжение: собачью роту расформировать. Вожатых без собак передать в другую часть. Наиболее полюбившихся 3-4-х собак оставили при батальонных кухнях, а от остальных надо было избавляться. И способ нашли. 50 собак на лодках перевезли на другой берег голубого Дуная, высадили. Собаки - умные животные, они умнее, чем мы о них думаем, Собаки поняли, что их бросают. Одни залаяли, другие завыли, третьи бросились в воду и поплыли за лодками, но быстрое течение сносило их. Этим всё и закончилось.

Вспоминается и другой случай с собаками, прямо противоположный этому.

В феврале 1934 года пароход «Челюскин», на борту которого находилась арктическая экспедиция, был зажат льдинами вблизи Берингова пролива в Северном Ледовитом океане и затонул.

На льдине остались 111 человек, среди них семь женщин и двое детей, а также 50 ездовых собак, возивших нарты. В тяжелых условиях полярной зимы, в пургу и метель семь советских летчиков вывезли на самолетах людей на материк. За беспримерный героический подвиг все они были награждены высшей степенью отличия, недавно учрежденным званием Героя Советского Союза. Среди них был Василий Сергеевич Молоков, вывезший последнюю партию людей.

Но на льдине остались собаки, верно служившие людям. Они были обречены. Подняв головы, они, понимая, что люди бросают их на верную смерть, провожали последний самолет протяжным тоскливым воем. Молоков все это видел.

На Большой земле Молоков попросил командира полка вылететь за собаками, но получил отказ. А Василий был собачник. Любители собак знают, что это такое. И он вопреки приказу вылетел за собаками. Иначе он поступить просто не мог.

Риск был большой. На движущейся льдине могли произойти изменения, препятствующие посадке или взлету самолета. Василий рисковал не только собственной жизнью, но и самолетом. А это уже грозило трибуналом.

Когда самолет сел на льдину, собаки с радостным лаем плотным кольцом окружили летчика. Боже мой! Что тут было! Жалко не было здесь фотографа. Это был бы уникальный фотоснимок. Собаки лизали ему лицо, руки, терлись заснеженными мордами об унты и сами прыгали в открытый бортовой люк, понимая, что пришло спасение.

За нарушение приказа Молотову был объявлен выговор, а за спасение собак он был отмечен Большой  золотой медалью Международного общества защиты животных. В Отечественную войну генерал – майор авиации Молоков (1895 – 1982) успешно командовал авиационной дивизией ночных бомбардировщиков и за боевые заслуги был награжден 9-ю орденами. Его подвиги описаны в книге «Навечно в сердце народном». Минск, 1984г.

Летом 1944 года наш батальон действовал в полосе наступления 3-й гвардейской армии генерал-полковника,  Героя Советского Союза Гордова, известного тем, что из 10-ти имеющихся боевых орденов он имел три ордена Суворова 1-й степени, в то время, как сам Главнокомандующий Вооружёнными силами СССР Генералиссимус Сталин имел лишь один такой орден. Однако это отличие не спасло его, а скорее погубило, когда он в 1949 году, будучи командующим Приволжским военным округом, ночью, в спальне, своей жене непочтительно охарактеризовал Сталина, что было зафиксировано подслушивающим устройством и доложено Сталину. За это  Гордов был расстрелян в подвале Лубянки в 1951 году.

В этой же 3-й армии какое-то время нашим соседом был

2-й отдельный Келецкий ордена Александра Невского полк дрессированных собак специальной службы. По служебным вопросам мне, как исполнявшему поручения командира батальона, приходилось бывать в этом полку и, как любителю собак, увидеть там много интересного. Полк состоял из 3-х батальонов, батальон из трёх рот, в роте по два взвода, во взводе 30 вожатых с собаками. Приближение такого "собачьего" полка, состоящего из  500-600 собак разных пород, выясняющих отношения между собой было слышно за несколько километров из-за их многоголосого лая. Они не только участвовали в разминировании минных полей, как наши собаки, но и проверяли на предмет обнаружения мин фронтовые дороги, промышленные и сельскохозяйственные постройки в городах и сёлах. Так, один вожатый собаки минно-розыскной службы, с помощью собаки обнаружил и разминировал 16 противотанковых и 80 противопехотных мин. Он обеспечил продвижение наших танков и пехоты без потерь и без задержки. За это был награждён медалью «За отвагу».

Были в полку боевые собаки-истребители танков. На туловище собаки надевают брезентовый пояс с карманами, в которых находится  4 кг. взрывчатого вещества. Наверху - антенна высотой 40 см. При приближении танка на расстоянии 200-400 метров собаку спускают с поводка и она, как её дрессировали, бесстрашно мчится под днище танка, где самая тонкая броня. Антенна под днищем сгибается, срабатывает боевой рычаг и тол взрывается. Танк подрывается, экипаж его гибнет. Естественно, от собаки ничего не остаётся. Приучают к этому собаку в специальной школе путём голодания. Два дня дают только питьё, потом подводят к учебному танку с работающим мотором, где под днищем лежат косточки, дают понюхать, затем отводят метров за 400 и пускают, да не одну, а несколько, и они наперегонки мчатся под танк. И так в течение двух месяцев. Немцы быстро распознали этот способ уничтожения танков и при виде собак стреляли по ним из всех видов оружия. За войну подобными собаками, не только этого полка, а и десятков других «собачьих» частей, было уничтожено 300 немецких танков и самоходных орудий.

Собаки ездовой санитарной службы вывозили с поля боя тяжело раненных. Нартовая упряжка из трёх собак тащила стандартные санитарные носилки, которые зимой были на лыжных полозьях, летом на колёсиках. Упряжка с вожатым или без него под многослойным огнём противника подъезжала к раненому, тот взбирался на носилки, и упряжка доставляла его в батальонный или полковой медицинский пункт. Причём к туловищу одной из собак прикреплялся медицинский пакет, которым раненый мог воспользоваться при необходимости. Одна такая упряжка в этом полку за день боя вывезла 14 тяжело раненных на расстояние 2-х км.

Четвероногих друзей с их обострённым не только чутьём, но и слухом, использовали для связи и охранения. Собаки во время боя доставляли боевые донесения от командира батальона до командира полка. Одна такая собака за год службы доставила около 500 донесений.

Другая собака под городом Гороховым Волынской области, доставляя донесение, была ранена, осколком снаряда ей оторвало часть передней ноги, но донесение она всё-таки доставила и на трёх ногах. Обратно эти связные собаки доставляли на передовую боеприпасы, продовольствие, газеты, письма, махорку.

Сторожевые собаки ночью или в ненастную погоду охраняли наши минные поля от их разминирования вражескими сапёрами. Вожатого со сторожевой собакой нередко брали в сторожевое охранение, которое находилось впереди наших окопов на 50-100 метров и состояло из 5-ти бойцов во главе с сержантом, ручного пулемета и ракетницы.

Сторожевое охранение, обязанное предупредить приближение немецкой разведки, должно по идее не спать всю ночь. Но попробуйте в молодые годы всю ночь пролежать на земле и не уснуть? Вожатый собаки тоже засыпает, но свою руку кладёт на спину собаки. Заслышав приближение посторонних, собака приподнимается, напрягается и тихонько рычит. Вожатый просыпается, будит остальных, внезапно для противника выпускается ракета, освещающая местность, и по противнику открывается стрельба на поражение.

Тут же просыпаются бойцы, находящиеся позади в траншее, и изготавливаются к стрельбе. Придавались вожатые со сторожевыми собаками и конвоирам, ведущим в тыл пленных немцев. От собаки не убежишь.

Иногда вожатый сторожевой или связной собаки сопровождал группу разведчиков, идущих на задание в тыл врага. Выявленные разведчиками неотложные сведения о противнике зашифровывались, закладывались в карманчик ошейника, и собака в ночное время быстро доставляла эти сведения командованию.

24-го июня 1945 года в Москве на параде Победы, по Красной площади вместе с победителями шла колонна вожатых со служебными собаками, которые на своих четырёх лапах вынесли все тяготы минувшей войны. Шли в ногу с вожатыми Альмы и Барсы, вывезшие с поля боя 700 тысяч раненых бойцов и командиров, обнаружившие четыре миллиона мин и фугасов, доставившие 120 тысяч боевых документов.

Как писал О. Козырев в газете «Киевский вестник» 16 августа 2005 года, на параде Победы позади собачьей колонны шел воин, несший на шинели немецкую овчарку. Дело в том, что эта собака по имени Джульбарс прославилась на фронте, обнаружив в разное время 468 мин, за что была удостоена правительственной награды медали «За боевые заслуги» (единственный случай за войну).

Ко дню парада Джульбарс из-за болезни был настолько слаб, что пройти в колонне по площади не мог. Об этом доложили командующему парадом дважды Герою Советского Союза Маршалу К.К. Рокоссовскому, который затем сообщил И.В.Сталину. Верховный Главнокомандующий распорядился : «Пусть эту собаку пронесут по Красной площади на моей шинели». Так, за колонной вожатых со служебными собаками шел на параде главный кинолог Международной федерации служебного собаководства А.П. Маловер, неся на руках знаменитого Джульбарса на шинели генералиссимуса. Ему принадлежит высказывание «Люди предают – собаки никогда!».

О преданности собак человеку свидетельствует и такой факт. Во Франции в 1100 году барон Монморанси учредил для своих вассалов специальный Орден Пса, которым награждались самые преданные барону  французские рыцари.

9 Мая 2005 года на параде в Москве на Красной площади в ознаменование 60-летия Великой Победы над фашизмом также прошла колонна вожатых с дрессированными служебными собаками.

В начале войны работники Одесской киностудии, эвакуироваясь в Ташкент, вместе со всем «киношным» оборудованием, увезли с собой и двух собак – дворняжек, прижившихся на киностудии, а в 1944 году собаки вместе с киностудией возвратились в красавицу Одессу.

Человечество вообще в огромном долгу перед этим  симпатичным зверем. На протяжении всей истории и в труде, и в бою собака шла бок о бок с человеком. Причем там, где опасно, шла первой: на зверя, на бандита, под танк, на  болезнь, в космос … Вспомните, первые в космосе «Белка» и «Стрелка».

Англичане – известные любители и ценители животных в центральной части Лондона поставили памятник животным – солдатам, которые на протяжении столетий служили армии британцев. Памятник представляет собой скульптуру из бронзы лошади, собаки и двух нагруженных мулов, использовавшихся в разных войнах.

 В июле 1945 года в Ленинграде была организована выставка служебных собак. На почётном месте сидела овчарка Дина с умными глазами. Надпись возле неё гласила, что она обнаружила пять тысяч мин. В том же Ленинграде, в музее инженерных войск, размещающемся в Кронверке, что рядом с Петропавловской крепостью, выставлено чучело собаки с надетым на неё антенной и боевым снаряжением для взрывчатого вещества для уничтожения танка. Чучело собаки-ищейки с надетыми на неё десятками медалей, выставлено и в нашем музее истории Одесской милиции.

О собаках, я много говорю потому, что очень их люблю, и в моей жизни всегда были собаки. Исчезала одна собака, на её место появлялась другая. Припоминается такая история. В 1948 году я со своим другом Николаем Полевым (впоследствии он стал доктором юридических наук, заслуженным юристом России, профессором Московского университета), будучи слушателями военно-юридической академии, жили в Москве на частной квартире, на знаменитом Сивцевом Вражке. Кстати, на этой улице жили многие известные деятели России и в том числе Сергей Есенин. Писатели Ильф и Петров поселили там своего героя Остапа Бендера в романе «Двенадцать стульев».

Жили мы в двухкомнатной квартире. Хозяйка жила в проходной комнате, а я с Николаем в дальней. Муж хозяйки в прошлом был генерал, командир корпуса, расстрелянный в 1938 году, как враг народа. Нередко хозяйка рассказывала нам о своей бывшей хорошей довоенной жизни. Она тоже всё время тогда держала собак и показывала нам их фотографии. А тут я узнал, что проживавший по соседству адъютант сына Сталина – Василия, продает породистого взрослого красивого доберман-пинчера за 150 рублей. Это две мои месячные зарплаты. Мне страшно захотелось заполучить этого пса.

Николай возражал, говоря, что он собачий дух не переносит, что нормальные люди держат собак во дворе, да и как жить с ней в одной комнате на частной квартире, да и когда тебе с ней заниматься, когда мы большую часть дневного времени проводили на занятиях в Академии. Мне стоило большого труда уговорить его и хозяйку, разрешить взять собаку. Собаку я приобрёл, но ненадолго. Она не выдерживала моего длительного отсутствия и делала большие лужи на полу и почему-то возлюбила в отсутствии жильцов спать на хозяйкиной постели, оставляя на ней вмятины и шерсть.

 Хозяйка этого перенести не смогла, и мне пришлось продать собаку за бесценок. Знавал я и одного человека, который имел 22 собаки. И когда люди этому удивлялись - зачем ему так много собак, - он объяснял: «Знаете ли, они все ведь очень разные, но ни одна из них меня не предаст и мне не изменит».

Еще когда я жил в Днепропетровске, мне было 14-15 лет, у меня была собака Бетка породы доберман-пинчер. Она удивляла всех тем, что вслед за мной залезала на второй этаж здания облвоенкомата по лестнице, где перекладинами служили железные прутья, а также сама по ним и спускалась. Времени с этой собакой я проводил много, а в школе учился плохо. Отец решил, что в этом виновата собака, и шофер по приказанию отца куда-то отвёз её. Еле-еле уговорил я шофера сказать, куда он отвёз Бетку. К этому времени прошла уже неделя. И всё-таки я поехал за ней и нашёл её в селе за 30 километров от города. Она лежала у развилки дорог и ждала меня. Радость обоюдная нашей встречи была неописуема.

Привязанность к этой собаке у меня была настолько большая, что при переезде нас из Днепропетровска в Одессу я настоял, чтобы Бетку мы взяли с собой. При эвакуации из Одессы в июле 1941 года Бетку взять с собой мы не смогли, так как ехали в товарном поезде и в переполненной людьми теплушке. Женщины с детьми были категорически против, чтобы в вагоне ехала собака. Бетка осталась с отцом, и он держал её в райвоенкомате на Комсомольской улице, ныне Старопортофранковская. При разрыве бомбы Бетка была парализована на задние ноги и ходить не могла, а только ползала.

Чтобы прекратить её мучения, отец перед эвакуацией приказал шоферу застрелить Бетку. Но у него  решимости не хватило, и он решил утопить её в озере. Положил Бетку в мешок с камнем, завязал и бросил в озеро. Но стиравшие поблизости бельё женщины решили, что он топит ребёнка, подняли крик и заставили его вытащить собаку. Бетка жила при отце до тех пор, пока его самого не контузило, в связи с чем он был эвакуирован теплоходом в Севастополь. Конец Бетки не известен.

Другая наша собака - обезьяний пинчер по кличке Ярик отличался не только несносным характером, но и тем, что «пел», (скулил) под музыку скрипки или баяна, но на улице крупно поссорился с немецкой овчаркой и был ею разорван.

Был еще «двор терьер». Звали его Малыш. Взяли его от ощенившейся беспризорной суки, с которой подружился мой сын Толя. И когда Толя по улице Львовской шёл в школу, в первый класс, за ним бежала провожать эта сука, а за ней цепочкой друг за другом семеро щенят мал-мала меньше.

Прохожие останавливались и провожали взглядом эту кавалькаду. От школы эта семейка возвращалась самостоятельно. Причём Малыш, как самый маленький, бежал последним. За малый рост и сообразительность его пожалели и оставили у себя.

Когда я служил в Польше, то незадолго до смерти Сталина, я был в командировке в восточной Германии и там узнал, что можно приобрести за 100 марок трёхмесячного щенка породы боксёр. Страсть к породистой собаке превзошла все другие интересы, и я в следующей поездке купил этого щенка, хотя за эти деньги можно было купить костюм себе или жене, часы или велосипед.

Мой товарищ по номеру в военной гостинице, где я жил в гарнизоне военно-морской базы "Свинемюнде", не пожелал, чтобы с нами жил щенок, который к тому же не был приучен к опрятности и гадил в комнате.

Мне пришлось в течение месяца, до моего отъезда в отпуск к родителям в Одессу, держать его в подвале дома. В подвале было темно и грязно и, когда я на следующий день пришел в подвал, щенка там не оказалось. Своей мощной  башкой он выбил стекло в окне и вырвался на волю. С трудом я поймал его, водворил на место, забив окно досками. Возможности держать собаку здесь я не имел, так как часто ездил в командировки.

Подошло время моего отпуска, и я пошел к ветеринару за справкой о здоровье собаки, без которой на неё не дадут железнодорожного билета. В справке мне отказали, так как у собаки коньюктивит на глазах. Что делать? Жизнь приучила меня не отступать перед трудностями, а преодолевать их. Решил провезти щенка через две границы тайно. С неделю, по несколько раз в день, я тренировал щенка, чтобы он минут 5 находился в закрытом чемодане и преуспел в этом. На польской и советской границах перед приходом в вагон пограничников и таможенников, я выпускал щенка из вагона, а после их ухода вновь забирал щенка к себе. Щенок уже привык ко мне и мои команды исполнял. Дождавшись, когда до отправления поезда из Бреста осталась одна минута, я вошёл в вагон, поставил чемодан со щенком на свою нижнюю полку и тут же вышел из вагона, чтобы войти в него тогда, когда поезд тронется. Когда поезд тронулся, и я вошел в вагон, то увидел около моей полки человек десять пассажиров и проводницу, которые напряжённо смотрели на мой чемодан.

На вопрос «В чём дело?» все наперебой отвечали, что когда поезд ещё стоял, чемодан вдруг зашатался. Увидевшие это удивленные пассажиры позвали проводницу и решили, что в чемодане ребёнок или взрывное устройство. Когда я раскрыл чемодан, и все увидели щенка благородной породы, который тут же начал чесаться, все облегчённо вздохнули, а проводница, на радостях, простила мне, что я сел в вагон без билета на собаку. Моим родителям эта собака не понравилась. Главное то, что она не лаяла. Собака содержалась у них без привязи, когда хотела, убегала со двора, а потом и совсем пропала. Когда в письме мои родители сообщили об этом, я очень горевал. Столько преодолеть трудностей, чтобы привезти её за тридевять земель и всё понапрасну!

Старый солдат о чём бы не говорил, всё сведёт к рассказу о войне. Заканчивая о собаках, должен сказать, что в армии на фронте и в тылу помогали громить коричневую фашистскую чуму и другие животные - наши меньшие братья. В воинских частях использовались миллионы лошадей. Только одних кавалерийских дивизий было в нашей армии 85. Лошади были даже на флотах и флотилиях в береговой службе.

На крайнем Севере действовали «оленьи бригады», перевозившие на нартах по глубокому снегу воинов и воинские грузы.

На юге, под Сталинградом, была на фронте "верблюжья бригада». 300 верблюдов транспортировали воинские грузы. Я уже говорил ранее, что к перевозке воинских грузов и даже орудий и миномётов привлекались на фронте волы. Мне самому пришлось видеть в конце войны, в феврале 1945 года, как, растянувшись на целый километр, передвигался по берлинской автостраде миномётный полк. Мимо мчались на Запад "студебеккеры", "шевроле", "форды", "доджи", "виллисы", а рядом тянули на санях 120-ти мм миномёты и боеприпасы к ним волы!

 Если уж говорить о том, кто помогал советскому воину раздавить немецко-фашистскую гадину, то нельзя не упомянуть об имевшем место уникальном случае на войне.

В сентябре 1941 года при отступлении советских войск из вольеров знаменитого заповедника Аскания – Нова были выпущены на свободу все животные и сотни ядовитых змей, собранных со всех континентов земли. Не зная об этом, в этом посёлке разместился в зданиях штаб 11 немецкой армии во главе с командующим – любимцем Гитлера, генерал-фельдмаршалом Эрихом фон Манштейном.

 Во время неожиданного налёта советских бомбардировщиков и бомбёжке посёлка немецкие генералы и офицеры в спешке пытались укрыться в щелях и траншеях, вырытых ещё советскими бойцами. Но там их встретили грозного вида змеи, которые, приподнявшись, яростно раскачивали головами, издавали злобное шипение и глядели на незваных пришельцев холодным ненавидящим взглядом. Убоявшись этих гадов, офицеры и генералы не решились воспользоваться укрытиями и, повернувшись вспять, предпочли встретить смерть от осколков, разрывавшихся советских бомб.

История войны зафиксировала и такие курьезные случаи:

Когда немцы бомбили Москву, то много зажигательных бомб попало на территорию зоопарка. Работники зоопарка не справлялись с их тушением. Видя такое дело, слон Шанго хоботом набирал воду из резервуара и водой тушил зажигалки.

В селе Подольское Каменец – Подольского района Хмельницкой области отчаянный петух – драчун бросился на незваного оккупанта, пришедшего во двор ловить кур. Опешивший от неожиданного нападения гитлеровец стал отмахиваться от разъяренного петуха прикладом заряженной винтовки, держа ее за ствол. Но петух прыгнул на винтовку, зацепил когтем курок, произошел выстрел, пуля попала прямо в сердце. Немец погиб. Все присутствующие замерли. Ведь согласно расклеенным по селу объявлениям за одного убитого немца подлежали расстрелу 100 местных  жителей. Но обошлось. Солдаты – очевидцы убедили немецкое командование, что люди невиновны.

Так будем же добрыми к братьям нашим меньшим!

 

 

ДУБНО - ЛЬВОВ.

 

Закончилась война. Радость была неописуема! Прозвучали победные салюты автоматных очередей и пистолетных выстрелов. Первые ночи спокойного сна и радостного чувства, что такая страшная война окончилась, и ты остался жив. Кто такое волнение испытал, тот поймёт меня. А кто не испытал, пускай славит Бога, что уберёг от этого.

Вызывало чувство гордости и то, что Указом Президиума Верховного Совета СССР от 9 мая 1945 года все воины нашей бригады были награждены медалями «За победу над Германией», «За взятие Берлина», «За освобождение Праги». А некоторые офицеры, в том числе и я, Чехословацкой медалью «За храбрость» и Польской медалью «За Нейссе, Вислу и Балтику».

Предположение медиков подтвердилось, осколок, засевший глубоко в теле, вовлёк за собой материю и вату от моей одежды, что вызвало нагноение раны. В полевых условиях бригадного лазарета, где я находился, дальнейшее лечение мое оказалось безрезультатным. Рана не заживала. Я подал рапорт о разрешении мне долечиваться по месту службы моего отца в городе Дубно Ровенской области, где отец был городским военным комиссаром и одновременно начальником гарнизона. Разрешение было получено и я, тепло попрощавшись со своими боевыми побратимами, выехал в город Дубно. Военного госпиталя в городе не оказалось и я, живя у отца, долечивался в городской больнице.

В июле месяце встал вопрос о назначении отца на полковничью должность - начальником курса (факультета) Новосибирских курсов усовершенствования офицерского состава местных органов военного управления (военкоматских работников).

 К тому времени рана моя уже поджила, и чтобы я не болтался без дела, отец направил меня в командировку отвезти его личное офицерское дело в штаб Сибирского военного округа в город Новосибирск. Когда я приехал в Новосибирск и встал на учёт к местному военному коменданту, внезапно объявили о войне с Японией. Это было 8 августа 1945 года.

Комендант, ничего не объясняя, задержал мой отъезд в Дубно. Я встревожился. Никто же не знал, что война будет такой скоротечной, ведь Япония четыре года успешно воевала с Америкой и с Англией. Я решил, что меня задерживают с отправкой в связи с возможностью направления на новую войну, хотя я сыт по горло и прошедшей войной. Но через неделю война с Японией закончилась, и я возвратился в Дубно, а отец поехал в Новосибирск.

По возвращении я был направлен в резерв артиллерии Львовского военного округа, где в дивизионе офицерского состава пробыл около двух месяцев. Резерв находился в местечке Дубляны, под Львовом, сейчас в этом здании размещается сельскохозяйственная академия. Там же я получил назначение для продолжения службы в 147-ю стрелковую Станиславскую ордена Богдана Хмельницкого дивизию, которая дислоцировалась в городе Бердичеве. Казармы были на окраине города, на так называемой Лысой горе. Дивизия входила в 102-й стрелковый корпус (штаб в г.Житомире) 13-й Армии(штаб в

г. Ровно).

 

«Отец, расскажи мне о прошлой войне.

Прости, что прошу тебя снова и снова.

Я знаю по ранней твоей седине,

Как было безжалостно там и сурово.

Отец, расскажи мне о друге своем.

Мы с ним  уже больше не встретимся в мае.

Я помню, как в праздник вы пели вдвоем

Военные песни притихнувшей маме.

Отец, я их знаю давно наизусть.

Те песни, что были твоею судьбой,

И, если тебе в подголоски гожусь,

Давай мы споем эти песни с тобою.

Я часто ловлю твой внимательный взгляд,

Когда ты глядишь на друзей моих шумных.

А годы, как старые раны, болят,

С которых в войну началась твоя юность.

Отец, раздели со мной память и грусть,

Как тихие радости с нами ты делишь,

Позволь, в день Победы я рядом пройдусь,

Когда ордена ты, волнуясь, наденешь».                                        

                                       Андрей Дементьев.

 

 

БЕРДИЧЕВ - ЖИТОМИР.

 

Командующим 13-той армией  был генерал-полковник, Герой Советского  Союза Н.П. Пухов, кавалер 13-ти орденов (1895 – 1958). Впоследствии Пухов был командующим Одесским военным округом (1948-1951). Он принадлежал к той когорте военачальников, которые выполняли невыполнимые задания.

Верховный главнокомандующий Вооружёнными Силами Советского Союза в период Великой Отечественной войны

И. В. Сталин придерживался такого метода подбора кадров. Кто не справился с выполнением боевой задачи, тот уходил, уступая место другому. Пухов справлялся. Подтверждением этому служит пример с командующими 13-й армии.

 С июня по декабрь 1941 года, то есть за полгода, командующими этой армией были  генерал-лейтенант

П. М. Филатов, генерал-лейтенант Ф.Н. Ремизов, генерал-лейтенант В.Ф. Герасименко, генерал-майор А. М. Городнянский, и с января 1942 года по май 1945 года Н. П. Пухов.

Приказом командира дивизии меня назначили командиром 1-го огневого взвода, старшим на 2-й батарее 76 мм противотанковых пушек ЗИС-3,  2-го дивизиона 379-го ордена Красной Звезды артиллерийского полка 300-й артиллерийской бригады. По счёту это был уже 9-й взвод, которым я командовал после училища.

Начались учебные занятия. Потекли дни похожие один на другой, Трёхэтажные казармы на Лысой горе располагались четырёхугольником, а посредине был плац, где проводились строевые занятия и артиллерийские тренажи.

В памяти осталась такая картина: по диагонали через плац идёт девушка. На неё наведены стволы шести 76-мм противотанковых пушек. Я подаю команду: «По Таньке, наводить в основание, бронебойным, три снаряда, беглый огонь!. Шесть командиров орудий громко повторяют мою команду. Шесть орудийных стволов непрерывно следуют за девушкой. И так продолжается до тех пор, пока "Танька" не скроется за казармой.

 От сослуживцев узнал, что дивизия из Чехословакии шла в Бердичев в пешем строю. По железной дороге спешно вывозили из Германии в вагонах и платформах станки, скот, различные трофеи. Полки шли походным маршем при развёрнутых боевых знамёнах, под бравурные звуки полковых оркестров, воины при орденах и позвякивающих медалях, с песнями.

Позади оставались тысячи могил наших павших боевых побратимов. Воины - победители пешком преодолели более тысячи километров, пока дошли до Бердичева. В каждом городе, крупном селении армию - освободительницу встречали и провожали цветами и непритворной радостью. Гремели оркестры, звучали песни и страстные речи на митингах.

Во время войны Бердичев был освобождён  44-й гвардейской танковой бригадой, имеющей на своём боевом знамени 7 орденов, удостоенной почётного наименования "Бердичевской". Командиром бригады был дважды Герой Советского Союза полковник Гусаковский.

Бердичев или как его называли между собой "Волынский Иерусалим" или "столица еврейского казачества" (До войны 70% населения города составляли евреи).

 С любопытством я шагаю по его улицам, по которым 100 лет тому назад шёл великий писатель Франции Оноре де Бальзак, и вел свою невесту - польку Эвелину Ганскую, - свою последнюю любовь, в костёл святой Варвары венчаться.

Интересен и такой факт: в Бердичеве, летом 1920 года базировалась американская авиаэскадрилья, воевавшая на стороне поляков и бомбившая колонны красной конницы Будённого.

Прослужил в Бердичеве до ноября 1945 года. Жил на окраине города на частной квартире вместе с двумя лейтенантами - сослуживцами. Хозяин дома всё хотел кого-либо из нас оженить на своих двух дочерях нашего возраста, но ничего из этого не вышло - мы держались стойко.

В Бердичеве произошёл со мной эпизод, который мог закончиться трагически, но, как говорят, Бог миловал. Поздним вечером я провожал  домой девушку с танцев. Она жила на окраине города, на острове среди озера, дорожка к которому шла через густые камыши. Около дома мы постояли, поговорили и наш разговор, видимо, был услышан в доме. Кто-то тяжело начал спускаться по скрипучей лестнице.

"Беги" - сказала девушка. "Это идёт наш постоялец - старшина, у него пистолет".

 Не раздумывая, я быстро прошёл назад по дорожке, а потом сделал несколько шагов в сторону, в камыши. И тут один за другим грохнули в мою сторону три выстрела. Как говорится, пули просвистели мимо уха. Дождавшись, когда старшина и девушка вошли в дом, я побрёл к себе домой на противоположную окраину города, благодаря Бога за благополучный исход.

В нашей дивизии сформировалась артиллерийская бригада, состоявшая из пушечного полка и новых полков - гаубичного и миномётного. В связи с этим бригаду перевели в селение Гуйва, в 7 км от Житомира по Бердичевскому шоссе.

Наступили холода, а в казармах, куда мы прибыли, всё было разбито и растащено. Окна без стёкол, а кое-где и без рам. Дверей нет. Потолки и полы с дырами, стены загаженные, обшарпанные, обгоревшие. Воды нет, света нет. Понемногу стали благоустраиваться. Двери и окна занавесили шинелями и плащ-палатками. Рядовой и сержантский состав, - все участники войны с орденами и медалями на груди, жили зимой в этих казармах, а офицеры на частных квартирах в деревне, в 2-х км. от военного городка.

Однажды, в сумерках я иду домой в деревню. На поле женщины копали картошку. Вижу, из деревни бежит к ним девочка и что-то кричит. Все вдруг бросили работу и побежали в деревню. Придя в дом, от своей хозяйки я узнал, что подростки-пастухи нашли в лесу артиллерийский снаряд, положили на костёр. Кто поумнее, отошёл в сторону. Снаряд взорвался. Двоих убило, несколько было ранено. Вскоре меня и проживавшего вместе со мной однополчанина лейтенанта Алексея Белоусова позвали в дом убитого на помощь. В деревне ведь мужчин почти не было. Я заглянул на останки разорванного взрывом снаряда мальчика, и мне стало не по себе. Одно сплошное окровавленное мясо и белые кости. Из всего этого надо было сделать куклу, похожую на человека, чтобы потом показать родным и похоронить. Я воспользовался тем, что потребовался мужчина удерживать дверь от рвущихся в комнату, где лежали останки погибшего, обезумевших женщин. На это пришлось приложить немало усилий, а Алексей делал куклу. Сделав, что надо было, мы ушли, не побывав ни на похоронах, ни на поминках. Эта обстановка произвела очень тяжкое впечатление. Воина окончилась, а жертвы ее продолжались.

Не раз мне приходилось видеть фронтовиков, которые не могли смотреть на кровь и раны. Некоторых это удивляло, а я понимал фронтовиков. Слишком много крови и смертей видели люди войны и больше уже таких испытаний они не выдерживали.

В свободное время несколько раз ездил в Житомир, любовался старинной архитектурой зданий, костёлами. Житомир основан в 9-м веке. С 1320 года был под властью литовцев, с 1569-под властью поляков и только в 1793 году отошёл к России. Житомир - родина моего любимого писателя Короленко Владимира Галактионовича. Отец его украинец, мать - полька.

В конце 1945 года в полк поступил приказ: рядовой и сержантский состав, имеющий по два и более ранений, увольнять из армии вне всякой очереди. Само ранение, даже после заживления, пагубно воздействует на организм человека. Об офицерах ничего не было сказано, но я призадумался. У меня было три ранения.

Гуйва – глухой, забытый Богом отдаленный провинциальный гарнизон, окружённый лесом. Жизнь офицера в таком захолустном гарнизоне красочно описал Куприн в повести "Поединок''. Вся жизнь протекает в казарме и в строю. Такая жизнь убивает стремление к знаниям и восторженным мечтам. Гарнизонный быт с его невежеством, дрязгами, сплетнями, пьянством, картами губил многих талантливых людей, не нашедших в себе сил противостоять его мелочным соблазнам и угнетающей скуке.

Хотя и смутно, я душой понимал это. Моя натура жаждала иного поприща, чтобы бороться и вскарабкаться наверх, а не плыть по течению, не поддаваться засасывающей трясине мелочей жизни.

Говорят, оптимист изобретает самолёт, а пессимист - парашют. Я отношусь к оптимистам. 5-го ноября прошёл слух, что к празднику годовщины Октябрьской революции офицерам полка дают подарки из привезенных из Германии трофеев. У вещевого склада очередь. Каждому офицеру дают набор яловой кожи на сапоги. Пока я дожидался своей очереди, разглядел в углу склада кучу немецких мелкокалиберных винтовок, внешне полностью похожих на боевые винтовки. По Версальскому договору немцам не разрешалось иметь винтовок сверх определённого количества, и они для обучения новобранцев изготовили мелкокалиберные винтовки, сделанные внешне и по весу как боевые. Я попросил начальника склада выдать мне вместо набора кожи мелкокалиберную винтовку. Он удивился моей непрактичности, но винтовку всё же выдал, сказав, чтобы я получил на неё справку в штабе полка, что я и сделал.

 

 

НЕЛЕГАЛЬНАЯ ПОЕЗДКА В АВСТРИЮ.

 

К тому времени на свои письма о судьбе представлений меня к наградам - орденам Красного Знамени и Красной Звезды я получил ответ от зам. начальника штаба бригады капитана Гонобоблева о том, что Военным Советом 1-го Украинского фронта мне в наградах отказано.

Почему - не сказано. Меня это страшно потрясло и расстроило. Было непонятно, какое я - лейтенант, имел отношение к Военному Совету фронта? Таких как я, у Военного Совета фронта не тысячи, а десятки тысяч лейтенантов! Я решил попытаться съездить в свою штурмовую бригаду и самому разобраться в вопросе об этих наградах.

Не помню уже откуда, но я знал, что 70-я гвардейская самоходно-артиллерийская Невельско-Берлинская  бригада, на самоходках которой воевала наша штурмовая рота и где меня представляли к наградам, дислоцируется поблизости от Житомира в городе Новоград-Волынский. Я решил съездить в эту бригаду и взять там боевую характеристику на меня, с тем, чтобы потом иметь основание ходатайствовать о своих наградах.

Отпросившись у командира полка, я приехал в Новоград-Волынский, разыскал штаб бригады, ночь переспал в солдатской казарме с её тяжёлым душком (солдат кормили, как правило, горохом и чёрным хлебом).

В бригаде большинство людей были новые, но некоторые меня помнили и отнеслись к моему вопросу сочувственно. Мне дали развёрнутую боевую характеристику. Во время войны не было возможности расписывать подвиги, поэтому характеристики писали коротко: «В бою умело командует подразделением, проявляет смелость, Социалистической Родине и партии Ленина-Сталина предан». Да и писали-то характеристики хорошо грамотные штабные писари, а командиры лишь подписывали.

По письмам сослуживцев я знал, что мой батальон и бригада находятся в Австрии, в городах Тульнн и Клойстенейбург, на реке Дунай, куда нужно ехать через Польшу и Чехословакию. К этому времени граница СССР была уже восстановлена, охранялась пограничниками, которые входили в министерство Государственной безопасности. И пересечь границу можно только по специальному пропуску, выдаваемому Москвой.

 Зная, что для меня добыть такое разрешение невозможно, я решил пойти на хитрость, а вернее на авантюру. Я знал, что город Перемышль в сентябре 1939 года отошёл от Польши к СССР, но несколько месяцев тому назад был возвращён обратно Польше. Об этом было сообщено в газетах, но на это мало кто обратил внимание в то буйное, неспокойное послевоенное время. Я решил сказать командиру полка, что моя бригада находится в Перемышле и попросить отпустить меня туда.

О том, как я переберусь через границу, я не думал, надеясь, что на месте разберусь. Но в случае задержания на границе я надеялся оправдаться отпускным билетом, сославшись на незнание правил пересечения границы. Так и получилось. Рапортом я попросил отпуск на 10 дней, чтобы выехать в свою бывшую часть, стоявшую в Перемышле, и узнать о судьбе своих наград.

 Всё было естественно, и разрешение было дано. Оформив отпуск, я выехал во Львов, а оттуда на пограничную станцию. Покрутился там, изучая обстановку.

Вечером залез в товарный вагон поезда, отправляющегося в сторону Польши, и закрыл дверь. В вагоне прижался в правый передний угол и стал ждать. Подошли пограничники, открыли дверь вагона, посветили фонариком, но луч света до меня не дошёл, закрыли дверь и ушли. Вскоре поезд тронулся, и я облегчённо вздохнул. Долго на ногах не простоишь, сидеть не на чем. Лег на пол. Я был в шинели и вооружён пистолетом ТТ с двумя обоймами патронов. Время тогда было неспокойное, много было банд, дезертиров, националистов, воров и все офицеры всегда имели при себе личное оружие.

Вдруг, на ходу поезда я почувствовал, что в противоположном углу вагона кто-то есть. Я выхватил пистолет, загнал патрон в патронник (это было слышно) и спросил: "Кто там? Буду стрелять''. Мне ответили: «старшина Маблер».  Разговорились. Оказывается, польский еврей, старшина нашей армии, также нелегально, как и я, едет в Краков повидать своих родных.

Поезд шёл медленно, с частыми остановками. Я боролся со сном. Заснуть было опасно. Мало кто как себя назовёт. Жизненный опыт заставлял быть настороже. Я лежал на спине, но рука с пистолетом на груди в направлении противоположного угла, палец на спусковом крючке. Под утро всё-таки вздремнул.

Сошли в Кракове. Старшина пригласил меня к себе, помыться, побриться, покушать. Я согласился. Мне предстоял ещё длинный путь по чужим землям и надо было выглядеть в форме. Ранним утром прошлись по древнему Кракову, любуясь его интересной архитектурой.

Проходили мимо университета, в котором учился и работал Николай Коперник. Там и сейчас хранится его книга «О вращениях небесных сфер», в которой он впервые в 1543 году доказал, что земля круглая и вращается вокруг своей оси и обращается вокруг солнца. Только через 300 лет католическая церковь сняла запрет с его учения.

Интересно, что впервые подтвердил воочию утверждение Коперника о том, что земля круглая, наш космонавт-2, Герман Титов.

6 августа 1961 года, пролетая на космическом корабле «Восток-2» на высоте 244 километра над землей, Титов увидел не прямую линию на горизонте, как все мы видим на земле, а дугу, то есть земля была круглой. Об этом он радостно сообщил в центр управления полетов.  Я вспомнил, что Краков, до Варшавы, был столицей польских королей, и в 1813 году его проходили российские войска, гнавшие на Запад остатки разгромленной Наполеоновской армии.

Когда привратница ранним утром открыла дверь в доме, старшина дал ей денег. Я удивился, у нас так принято не было. Потом и у нас это привилось. Дома у него я принял ванну, заряжённый пистолет был рядом со мной. Осторожность превыше всего. Когда выпивали за столом, следил из одного ли графина наливают в рюмку, не отравлено ли спиртное. Но всё обошлось нормально. Я пошёл на вокзал, там отоспался и поехал дальше.

 Вблизи Кракова проезжал мимо немецкого концентрационного лагеря Освенцим, где во время войны содержалось одновременно 250 тысяч узников и было уничтожено 4 миллиона граждан СССР и других стран. Потом были пересадки в городах Брно, Братислава, Вена.

Мой батальон располагался в городке Тульнн, в 40 км от Вены, выше по течению Дуная. Большая радость была встретиться с боевыми побратимами своего взвода, роты, батальона. Пережить такую войну, сотни километров пройти первым навстречу врагу, не прятаться за чужими спинами и после десятков кровопролитных боёв остаться живым! Кто-то не дожил до радостного дня Победы, кого-то тяжело ранило, кто-то пропал без вести.

Особо меня потрясло сообщение, что в том же бою, где я был ранен, уже после меня осколком вражеского снаряда был сражен наповал мой помощник по взводу старшина Королев. За три месяца совместной боевой службы мы крепко сдружились и он для меня был как родной.

 Мои солдаты в боевых орденах и медалях, а у некоторых и по два ордена на груди.

Но как же мои награды?

Осенью 1944 года на Сандомирском плацдарме в мой взвод прислали рядового  Щигарцова. Он был писарем наградного отделения в штабе бригады, что-то там напроказничал, и его прислали ко мне на исправление. Месяца через два его забрали обратно в штаб на ту же должность. И вот сейчас я с ним встретился. В чем дело? Почему мне отказали в заслуженных наградах? Щигарцов порылся в бумагах и показал мне наградные листы на меня. Наградной лист на орден Красное Знамя подписан командиром самоходно-артиллерийской бригады Героем Советского Союза подполковником Корнюшкиным и командующим 4-й гвардейской танковой армией дважды Героем Советского Союза генерал-полковником Лелюшенко. Но сверху красным карандашом кто-то размашисто написал: «Отказать ввиду представления второй раз за операцию».

Щигарцов пояснил, что сапёров к наградам представляли танковые командиры по своей линии, но во избежание двойного награждения за одни и те же подвиги (со стороны сапёров и танкистов, что иногда бывало), танкисты наградные листы на сапёров пересылали через военный совет фронта сапёрному командованию. Вот там, в военном совете фронта, кто-то и начертал вышеприведенную резолюцию, которую никто не посмел оспорить.

Но ведь оставался действенным и наградной лист на орден Красная Звезда! Он подписан теми же командирами. Почему он не попал в приказ о награждении?

Щигарцов не мог мне на это ответить и предположил, что поскольку я  выбыл из бригады по ранению, то вместо моего наградного листа направили наградной лист на какого-нибудь тыловика.

Потом на дальнейшей службе знавал я одного такого тыловика - начальника аптеки кавалерийского корпуса. Ни одного ранения, а пять боевых орденов на груди. Всё дело было в том, что в его распоряжении был спирт и девочки - работницы аптеки, а кавалерийские командиры здорово любили и то и другое.

Ничего не могло объяснить и командование батальона. Тут подошел новый 1946 год и я встретил его в ресторане вместе с офицерами батальона, приглашёнными мэром города и местным отделением коммунистической партии Австрии.

Тогда кто-то мне посоветовал обратиться по моему вопросу к начальнику инженерных войск 1-го Украинского фронта Герою Советского Союза генерал-полковнику Галицкому.

Штаб Галицкого находился по другую сторону Вены, в пригородном курорте Баден.

Поехал я в Баден. Здесь, на курорте, в отдельном домике писал в своё время свои произведения Достоевский.

Не так-то просто было простому лейтенанту, без связей, пробиться к столь высокому сановнику, но мне удалось. Принял он меня хорошо, выслушал внимательно, написал что-то на бумаге, вложил в конверт, заклеил и сказал, чтобы это письмо я передал командиру бригады. Окрылённый радостью, я помчался опять через Вену в свою бывшую бригаду. К тому времени командир бригады ещё имел право награждать своих подчиненных правительственными наградами.

Но командира бригады на месте не было. Дожидаться его я не мог, кончался срок моего отпуска, а ведь мне ещё возвращаться через границу и мое опоздание может навлечь подозрение у пограничников.

 Я решил передать письмо временно исполняющему обязанности командира бригады подполковнику Лунину - начальнику штаба бригады. В нашу бригаду он пришел после войны, и я его не знал. Прочитав письмо, Лунин вдруг вскипел и обрушился на меня с площадной бранью, что, дескать, ордена надо было в бою завоёвывать, а не выпрашивать у большого начальства. Я был ошарашен! От негодования я сильно взволновался, но держал себя в руках, ответить оскорблением не мог. Потому что он мог арестовать меня суток на 10, что я не мог позволить себе, так как был за границей на нелегальном положении и опаздывал в свой полк.

 Я ушёл от Лунина, не добившись того, ради чего преодолел такие трудности. В груди всё клокотало от бешенства. Ведь эти награды я завоевал в смертельном бою, в гвардейских атаках на броне танка, где и пролил свою кровь.

Как сказал поэт: «Одна на свете нам награда – Державы вечная любовь».

Что же Галицкий написал в этом письме? Так для меня и осталось это тайной. Эту тайну я пытался разрешить спустя 40 лет, но тоже неудачно. Я прочитал книгу воспоминаний Галицкого "Дорогу пехоте пробивали сапёры''. Но почему-то на книге он значился генерал-лейтенантом, когда я в 1945 году видел его генерал-полковником. Стал среди ветеранов выяснять, в чём дело.

Оказалась, что в 1938 году Галицкий, будучи заместителем начальника военно-инженерной академии, в Москве, написал характеристику-донос в НКВД на своего начальника академии, в связи с чем тот был арестован и погиб в подвалах Лубянки. В 1956 году жена репрессированного стала добиваться реабилитации своего мужа. В связи с этим была назначена проверка по делу, и от Галицкого следователь затребовал характеристику на своего бывшего начальника. Галицкий написал положительную характеристику. Следователь показал жене репрессированного эти две противоположные характеристики.

Возмущенная такой подлостью со стороны Галицкого, жена обратилась с жалобой в ЦК КПСС. Жалоба попала к Министру Обороны  маршалу Жукову. Он принял решение разжаловать генерал-полковника Галицкого до рядового. Но в период правления Брежнева, Галицкий сумел доказать, что его донос был написан уже после ареста начальника академии. В связи с этим Галицкому пошли навстречу, но восстановили только в звании генерал-лейтенанта.

При очередной поездке в Москву на встречу с однополчанами 111-й стрелковой дивизии я через адресное бюро узнал, где проживает генерал Галицкий. Пришел в его квартиру, но опоздал. Его дочь сказала мне, что 4 месяца как отца схоронили. Он умер на 91 году жизни. Очень мне хотелось узнать, что же Галицкий написал в письме командиру бригады и за что так жестоко надругался надо мною подполковник Лунин.

Какое-то время я тяжело переживал лишение меня заслуженных на поле боя наград. После войны фронтовики с гордостью каждодневно носили на гимнастерках или пиджаках боевые ордена и медали. Характерен в этом отношении пример с известным драматическим артистом Иннокентием Смоктуновским.

Осенью 1943 года он рядовым автоматчиком в составе воздушного десанта был выброшен западнее Киева. Приземление было неудачным, прямо в расположение гитлеровцев, взяли его, как говорится тепленьким. Будучи в плену, Смоктуновский во время перехода пленных в концентрационный лагерь, чудом скрылся от немецкой           охраны, примкнул к партизанскому отряду, храбро воевал и был награжден солдатской медалью «За отвагу».

Так случилось, что Смоктуновский не знал о награждении его этой медалью. После демобилизации из армии Смоктуновский уехал в самую глушь - за Полярный круг в город Норильск, где поступил артистом в местный драматический театр, считая, что там будет больше возможности скрыть свое пребывание в плену и тем самым избежать репрессии. В связи с этим он даже сменил фамилию со Смоктуновича на Смоктуновского.

Дело в том, что в результате сокрушительного разгрома Красной Армии во второй половине 1941 года большая часть Красной Армии оказалась в плену у немцев. Иногда в плен без боя сдавались целые полки и дивизии. Мстя за это поражение, Сталин дал указание  всех военнопленных, возвратившихся после войны в Советский Союз, отправить на каторжные работы в отдаленные части страны сроком на 10 лет. Избежать этого удалось немногим.

Со временем Смоктуновский, работая актером в различных  театрах, проявил свои артистические способности, стал знаменитостью, заслужил звание народного артиста СССР и Героя Социалистического труда, был награжден многими орденами, медалями и премиями. Длительное время работал в Ленинградском Большом драматическом театре, снимался во многих кинофильмах, совершил гастрольное турне по городам Северной Америки, стал любимцем властей и признанным при жизни великим артистом.

И вот в самый пик его известности его вызвали в райвоенкомат и вручили награду за участие в боях в партизанском  отряде – медаль «За отвагу». Радость была неописуема. С этой медалью, на радостях, он обошел все руководство города, театра, родных, близких и знакомых. Длительное время он эту медаль, единственную из многочисленных его наград, носил на пиджаке, с удовольствием рассказывая, за что он ее получил и что в случае его смерти эта серебряная медаль и удостоверение о награждении ею останется в его семье на вечное хранение.

После победоносного окончания Отечественной войны фронтовики пользовались в народе большим уважением и почетом и с гордостью носили на груди, как в праздничные, так и в будние дни, заслуженные боевые награды – ордена и медали.

 

 

«За семьдесят товарищам моим.

Им некуда от времени деваться,

Лысеющим, стареющим, седым.

А мне все кажется, что им по двадцать.

 

Гляжу на них и вижу те года,

Где шли они во всей красе и силе,

Когда была Россия молода

И судьбами её они вершили.

 

Их не согнули никакие беды,

И славить вечно вся земля должна

Простых людей, которым за победы

Я б звезды перелил на ордена.

 

Что б не пылать земному шару снова,

Солдатской крови пролито сполна…

Чтоб помнил враг урок войны суровой,

Фронтовики, наденьте ордена!».

 

В послевоенное время наградная практика была испоганена, извращена, и перестала отвечать своему назначению.  Был обесценен рейтинг боевых и юбилейных наград. Некогда популярный призыв: «Фронтовики! Наденьте ордена!» по сути остался безответным. Во многом этому способствовали безответственные действия руководителей государства, невоспитанных и необразованных Н.С. Хрущева, Л.И. Брежнева и других, которые сами себя награждали высокими орденами как отечественными, так и иностранными.

Так, Н.С. Хрущев уже в мирное время был удостоен звания Героя Советского Союза и трижды Героя Социалистического труда, награжден 7-ю орденами Ленина и многими другими орденами. Превзошел в этом сменивший его Л.И. Брежнев, ставший тоже в мирное время Героем Социалистического труда и четырежды Героем Советского Союза, кавалером 8-ми орденов Ленина и многих других орденов, как отечественных, так и иностранных. (Ему было 13 раз присвоено звание героя стран, входящих в лагерь социализма). В части награждения орденами Ленина, Хрущева и Брежнева всех превзошел министр  обороны СССР Герой Советского Союза и дважды Герой социалистического труда маршал Д.Ф. Устинов. Он, помимо других многочисленных наград, был награжден 11-ю орденами Ленина.

Брежнев, за время его руководства страной, заимел столько орденов и медалей, которых не имели московские князья, цари и российские императоры, вместе взятые. Под стать им действовали и нижестоящие деятели. Маршал Советского Союза С.М. Буденный ничем не проявил себя в Отечественную войну, но уже в мирное время стал трижды Героем Советского Союза.

Потом награды посыпались дождем, сплошь и рядом. Дело дошло до того, что стали награждаться предприятия и учреждения, заводы, фабрики, артели, дивизии, корпуса, армии, военные округа и флоты, города (четырежды орденоносный город – герой Ленинград, даже государства (пяти орденоносный Узбекистан, трижды орденоносная Молдавия).

Хуже того, боевыми орденами стали награждаться убийцы и террористы. За убийство  первого заместителя Владимира Ленина – Льва Троцкого, его исполнитель, испанский коммунист Рамон Меркатор удостоился звания Героя Советского Союза, а организаторы этого убийства, офицеры службы безопасности Советского Союза (НКВД) Эйтингон и Судоплатов, были награждены орденами Ленина(1940г.). Орденом боевого Красного Знамени был награжден агент Комитета государственной безопасности Советского Союза (КГБ) Богдан Сташинский за убийство руководителя Организации украинских националистов Степана Бандеры (1959г.).

Поэтому советские люди перестали носить награды и надевают их только в единственный день в году в праздник Великой Победы – 9-го мая.

Время – лучший доктор, говорили древние. Со временем утихла и моя боль от этой вопиющей несправедливости.

 

«Не успев дотянуть до получки,

По причине нехватки вина,

В суматохе базарной толкучки

Человек продает ордена.

 

Опечатанный нашей кровью

Старо - Русский нетающий лед,

Пепел Бреста и прах Приднепровья

Человек без стыда продает.

 

Оглянувшись вокруг воровато,

Он на все, если надо горазд:

Память деда, отца или брата

За пятнадцать целковых отдаст.

 

Вот на ленте медаль Ленинграда,

Уцелевшая чудом в огне.

Вместе с ней наша боль и блокада

Продаются по сходной цене.

 

 

Схоронил старшину – бедолагу

Взвод стрелков, поредевший на треть.

И вот эту медаль «За отвагу»

Не успел он ни разу надеть.

 

Там, где тесно толкучка зажата

В подворотни, дворы и углы,

Вам достанут, лишь были б деньжата,

Орден Ленина из-под полы…

 

Разве ведал солдат из-под Ржева,

Разве знала солдатская мать,

Что когда-то все это «налево»

Можно будет купить и продать?!»                                                       

                                           Михаил Матусовский

 

Но вернусь к Вене. Хотя времени у меня было в обрез, я всё-таки не отказал себе в удовольствии пробежаться по главным улицам одного из красивейших городов мира. Посмотрел на роскошные дворцы, величественные кирхи, чудесные парки, мосты через голубой Дунай, даже побывал на могиле гениального композитора Штрауса. Штраус – король вальсов. Это невероятно! Он написал 500 вальсов!

 Здесь, через Вену проходил путь крестовых походов европейских рыцарей против мусульман - турок. В 1148 году такой поход возглавил немецкий король Фридрих Барбаросса, именем которого Гитлер назвал план молниеносной войны против СССР. Вена - кофейная столица Европы. Конечно, выпил и чашечку кофе.

На обратном пути открыто переехал границу и прошёл пограничный контроль благополучно.

Потом, много лет спустя, я работал в Верховном Суде СССР и через мои руки прошли многие сотни уголовных дел по реабилитации необоснованно осужденных. (Верховный суд СССР рассматривал дела о реабилитации генералов, адмиралов и выше по воинским  званиям и должности соответствующих им штатских лиц. Дело о нижестоящих по воинскому званию и должности и соответствующих им штатских лиц рассматривались военными трибуналами округов и флотов (их было 20), Верховными судами  республик (их было 15), а также областными и краевыми судами (их было 175).

Вот тогда, ознакомившись с коварными методами органов государственной безопасности (НКВД), фальсифицировавших эти дела, я понял, какому большому риску я подвергался в то время в связи с нелегальной поездкой через государственную границу, через Польшу, Чехословакию и Австрию. Раскрой соответствующие «органы» мою афёру, то «вкалывать» бы мне лет 10, а то и больше, в рудниках Магадана или Колымы или на лесоповале в Восточной Сибири.

 

 

ВЫБОРЫ В ВЕРХОВНЫЙ СОВЕТ.

 

Прибыл в полк, узнаю новости. Оказывается, стрелковые полки дивизии, без артиллерии, выезжают в Западную Украину в Ровенскую область для обеспечения выборов в Верховный Совет СССР, которые состоятся в феврале 1946 года. Из артиллерийской бригады человек 30 офицеров были направлены в стрелковые полки для усиления партийной прослойки стрелковых подразделений. Все мы были члены партии ВКП(б). Злые языки расшифровывали эту аббревиатуру как второе крепостное право большевиков.

Меня направили в 15-й стрелковый полк заместителем командира усиленной роты (80 человек стрелков и 3 пулемёта). К месту назначения в Александрийский район Ровенской области выехали эшелоном в товарных вагонах-теплушках, оборудованных печками. Прибыли в большое село с церковью. Село расположено вблизи реки Горынь, километров 30 севернее города Ровно.

Разместились по хатам. Я жил в семье баптистов, их было большинство в селе. Оружие в доме баптисты не терпели, и чтобы не конфликтовать с хозяевами, бойцы оставляли автоматы в сенях, а офицеры держали пистолеты не в кобуре на поясе, а в кармане. Жители села приняли нас настороженно и недружелюбно.

Из любопытства я побывал однажды на богослужении баптистов. В хате человек 20 сидели на скамьях, читали молитвы, хором с блаженством на лице пели молитвенные псалмы. Богослужение продолжалось часа два. Село наше было разбито на участки, где мы работали по подготовке к выборам, проводили агитацию населения. В мой участок входил и хутор в 10 домов в одном километре от села за рекой Горынь.

Под вечер я верхом на коне поехал в хутор по вопросам подготовки к выборам  и задержался там.

 Стемнело. Возвращаюсь в село и вижу на домах  наклеены бандеровские листовки, написанные от руки и, видно, только что приклеенные, т.к. клей ещё не высох. Не слезая с коня и не выпуская из рук автомата, стал сдирать листовки со стен, а девать их некуда, положил за пазуху между полушубком и гимнастёркой. (Потом долго не мог отмыть гимнастёрку от прилипшего к ней клея).

Одному в темноте было жутковато. Всё время был в напряжении, наготове, ожидая выстрела. Подъезжаю к реке, впереди мост, справа и слева крутые стены обрыва. На мосту явственно мелькнула какая-то тень. Засада! Вмиг остановил коня и приготовился к стрельбе. Минут пять простоял в ожидании. Всё было спокойно. Медленно въехал на мост. Видимо, это была выдра, они водятся в этих местах.

В 10-ти километрах от села на север, в болотистой и лесистой местности в годы войны располагался штаб Украинской повстанческой армии (бандеровской). 15 километров восточнее села в селе Великий Житин родился и вырос первый президент Украины Леонид Макарович Кравчук. Ему было тогда 12 лет. Именно в таком возрасте мальчишки с нашего села таскали в сумках продовольствие в лес бандеровцам.

С нашим прибытием основные силы бандеровцев ушли на север, в Полесье, в непроходимые болотистые леса и топи. На месте остались лишь небольшие группы воинов УПА по 4 – 5 человек, размещавшихся в хорошо оборудованных подземных схронах (убежищах).

Наступил день выборов. С моего хутора в избирательный участок в село никто не идёт. Беру отделение солдат и иду на хутор. Селяне в каждом доме говорят: «Сами голосовать не пойдём. Дайте солдата с винтовкой для сопровождения». (Как будто они идут не по своей воле, а под конвоем). Приходилось так и делать.

Захожу в один дом, где проживают муж с женой. Жена дома, а где муж, хозяйка не знает. Думаю, наверное, спрятался. Солдата с автоматом оставляю во дворе, а сам лезу на второй этаж сарая, где нахожу мужика, зарывшегося в сено. Ругаю его крепкими словами. Спускаемся по лестнице вниз, и тут мужик бросается в угол, где лежит инструмент, хватает топор и замахивается на меня. Но я его опережаю. Выхватываю пистолет и стреляю мимо головы в воздух. Тут же вбегает солдат с автоматом наготове. Мужик остывает. Сказав солдату, чтобы он вёл его с женой голосовать, сам иду к следующему дому.

 В другой хате фронтовик, инвалид, без одной ноги и с медалью "За отвагу" на груди. Говорит - "голосовать не пойду''. Приношу ему урну. Говорит – голосовать не буду, и никакие уговоры не помогают. Говорит "бросьте сами за меня бюллетень в урну". Пробыв у него полчаса и ничего не добившись, пришлось так и сделать.

 Во избежание провокаций избирательный участок усиленно охраняется. На чердаке противоположного дома - пулемёт. Кругом вооружённые парные патрули. Кабинки для голосования не закрываются.

 Я входил в состав избирательной комиссии. Бюллетени были и дописанные своими кандидатами, зачёркнутые, надорванные, с антисоветскими надписями. Но большинство проголосовали "За''. Ещё днём к нам прибыл танк "Т-34'', на котором после 12 часов ночи были отправлены в район бюллетени и протокол избирательной комиссии по результатам выборов.

Однажды в бою нами был взят в плен раненый бандеровец, которого мне пришлось на санях и с охраной конвоировать километров тридцать с места расположения роты до штаба полка, в районный центр.

Немного остывшие от возбуждения после боя, мы разговорились. Он оказался учителем истории сельской школы и владел русским языком. Спрашиваю его, как вы, мол, можете сопротивляться непобедимой и несокрушимой Красной Армии, которая наголову разбила сильнейшую армию в мире – немецко-фашистских захватчиков.

 Ведь советская власть несёт народу Западной Украины свободу и светлое будущее. А он отвечает: «Нам не нужна ваша свобода. О какой свободе можно говорить, когда с приходом советской власти в Западную Украину в 1939-1940 годах были репрессированы и высланы на Колыму, в Магадан, на Крайний Север десятки тысяч представителей интеллигенции – учителей, врачей, инженеров, людей творческих профессий. Прошло пять лет, а ни один из них не вернулся на родину. А оставшихся загнали в колхозы, отобрали у них лошадей и коров, сделали крепостными колхозного строя. А светлое будущее мы построим и без вашей помощи. Народ, если он борется за свободу, победить нельзя».

«Какова ваша политическая платформа? – ставлю вопрос. – Чего вы хотите добиться, неся такие страшные жертвы?» «Мы хотим, - говорит, - независимого Украинского государства, со своей армией, настоящей демократии, множественности политических партий, ликвидировать колхозный рабский строй, где труженики не могли распорядиться плодами своего труда, и восстановить частную собственность на средства производства, иметь свою валюту и символы Украинского государства – древний трезубец и жёлтоблакитный флаг, обозначающий цвета голубого неба и спелой пшеницы. Ваш красный флаг цвета крови для нас неприемлем».

Захожу с другого конца: «Как вы можете так жестоко поступать с людьми, присланными к вам с востока Украины, убивать ни в чём не повинных людей – фельдшеров, работников связи, культуры, учителей. Вот недавно в нашем районе была зверски убита молодая женщина – учительница, приехавшая с востока Украины».

Он отвечает: «Этой учительнице мы сказали: знаниям наших детей ты учи, а воспитывать их патриотами Украины мы будем сами. Если же ты будешь бегать в органы государственной безопасности (НКВД), то мы тебя повесим вот на этом дереве, что мы и сделали, когда убедились в её предательстве. Она через своих учеников выявляла в селе родственников и сообщников бандеровцев, которых затем репрессировали с конфискацией имущества и ссылали с грудными детьми в отдалённые районы Сибири и Востока, откуда, как правило, уже не возвращаются. Вспомните, как безжалостно было истреблено по приказу Сталина ленинское окружение и даже заместитель Ленина – Троцкий вместе с обеими своими жёнами и детьми».

Надо сказать, что уже тогда эти доводы учителя и противника произвели на меня определённое впечатление.

Сейчас, когда прошло с тех пор шесть десятилетий, когда уже пятое поколение народа Украины вошло в сознательную жизнь, давно пришло время отбросить взаимные обиды и упреки все силы направить на строительство и улучшение жизни нашего народа в независимой и соборной Украине. Тем более, что к этому примирению призывает президент Украины Виктор Андреевич Ющенко.

Забегая вперед, расскажу, как эти националисты – бандеровцы еще раз напомнили мне о себе много лет спустя.

Летом 1995 года (50 лет спустя) в Киеве состоялся съезд делегатов Международного Украинского союза – участников войны (МУСУВ). Всего прибыло около 200 делегатов со всех регионов Украины.

От Одесской  городской организации фронтовиков – однополчан на съезд был послан я один, как активист ветеранского движения. Я возглавлял тогда в Одессе группу ветеранов – однополчан 4-й гвардейской танковой армии, насчитывающей в своем составе 100 человек.

Во время работы съезда я подал в президиум записку, где предлагал обсудить вопрос о примирении националистов – бандеровцев с коммунистами, ссылаясь на то, что и те и другие боролись за свободную Украину и прошло уже 50 лет после войны. Вражда уже перешла к сыновьям и внукам. Зачем это? И сколько можно? Сейчас Украина независима, за что воевали обе стороны и все силы надо направить не на разжигание вражды между собой, а на улучшение жизни многострадального Украинского народа в независимой и соборной стране.

Моя записка председателем президиума была оглашена в конце работы съезда. Боже! Что тут началось! Раздались крики «Покажите, где он». Я встал и вышел на проход между рядами. Меня окружила толпа разъяренных людей с озверевшими лицами, махавших передо мной кулаками и кричавших : «Позор, предатель, сволочь, сука, негодяй, расстрелять» и т.д.

Я пытался объяснить, что мне в составе стрелковой дивизии пришлось воевать с бандеровцами и что в их схронах (подземных убежищах) никакого золота, серебра и других драгоценностей обнаружено не было, а было только оружие, боеприпасы, еда, вода и теплая одежда. Что будучи окруженными нашими солдатами, - они, страшась плена и пыток в подвалах НКВД с криками «Хай живе вильна  Украина» подрывали себя гранатами.

Они не были бандитами, а боролись за независимую Украину, исходя из того, что согласно Конституции СССР каждая  союзная республика имела право выйти из состава СССР. Никто моих слов не воспринимал. То, что я выбрался из этого окружения живым и невредимым, считаю своей удачей. Судьба ко мне благоволила.

Тут надо сказать, что я спокойно взирал на эту вакханалию вокруг меня. Я понимал, что эти люди не воевали с бандеровцами. Бойцы, ведущие смертельный бой лицом к лицу, уважают друг друга.

Характерным примером этому является случай с командиром 63-го стрелкового корпуса сорокалетним генерал – лейтенантом Петровским Леонидом Григорьевичем – сыном ближайшего соратника Ленина   Петровского Григория Ивановича.

Л.Г. Петровский, умело командуя корпусом в августе 1941 года и, будучи в окружении, сражался отважно и причинил большой урон фашистам, но пал в бою и был подобран немцами.

Учитывая его героизм и мужество, немцы похоронили его со всеми полагающимися при этом воинскими почестями – в гробу, в военном мундире и с орденами.

На следующий день председатель президиума вручал делегатам – участникам освобождения Чехословакии в мае 1945 года юбилейные медали Чешской республики «50 лет освобождения Чехии от немецких захватчиков». Была произнесена и моя фамилия. Я подошел к столу получить медаль. Но председатель спрашивает:

- Так это вы Богачев из Одессы?

- Да, я. Отвечаю.

-У вас есть медаль «За освобождение Праги»?

- Да, есть.

- Хватит с вас и одной. Можете идти.

И я, понурив голову, возвратился на свое место. Так вот, из-за этих националистов – бандеровцев я лишился государственной награды дружественной нам страны. В нашем жестоком мире, где люди убивают других за копейки, где само понятие «жизнь» обесценилось до предела, в наших силах предотвратить эту вражду.

Прошли пять месяцев нашей напряжённой, безвыездной жизни в селе, окружённом нескончаемыми лесами. Вопреки ожиданиям, нас не вернули после выборов на постоянное место дислокации, и оставили на неопределённый срок. Настроение было неважное. Кругом началась мирная жизнь, спокойные ночи, а тут - ни сна, ни отдыха «измученной душе», всё время в напряжении, одна лишь служба и никаких развлечений.

Орденов за такую тяжкую службу не давали и старались, чтобы в стране об этом никто ничего не знал.

Как-то в конце весны командир батальона на совещании офицеров спросил, кто желает отвезти летнее обмундирование двум нашим радистам, обучающимся на курсах под Львовом. Поднялось несколько рук, но моя рука поднялась раньше других, и поехал я.

В поезде разговорился с соседом по купе, капитаном, рассказавшим, что в газете "Красная Звезда" опубликованы условия поступления в военно-юридическую академию в Москве. Я даже не знал о существовании таковой. Подробности условий приёма капитан не помнил.

Услышанным я заинтересовался. Вспомнил, что Гоголь и Короленко в молодости мечтали стать юристами, чтобы работать на торжество истины. Вспомнил и такой случай. С моим сослуживцем по батарее лейтенантом Белоусовым я возвращался в гарнизон Гуйва с артиллерийского полигона после орудийных стрельб. Оказии не было, шли пешком километров 15. В пути Белоусов говорит, что в жизни надо обязательно получить высшее образование. Почему? "Чтобы уметь читать между строк".

 Эта мысль глубоко засела во мне. Время было такое, что люди говорили одно, думали другое, делали третье. А потому разбираться в жизни было непросто.

Моя военная карьера не сложилась. В войну я по службе не вырос, как некоторые. Как начал, так и окончил её лейтенантом, командиром взвода (самая низшая офицерская должность) с одним орденом и тремя ранениями. Перспективы роста в послевоенной службе - почти никакой. Армия значительно сокращалась. На должность командира взвода в нашу батарею прибыл капитан, который раньше был командиром батареи.

Да и к тому времени романтические иллюзии по поводу военной службы офицером-артиллеристом у меня уже прошли. Грязью и ужасами на войне, строевой службой в лесах и деревеньках, в глухих военных городках я уже пресытился.

 Другое дело, если я стану военным юристом. Служба юриста в армии интересная и престижная. О профессии юриста я давно уже задумывался. Чувство справедливости, стремление отыскать истину, по-правому рассудить людей, честно и порядочно. Это чувство было у меня обострённое.

Одним словом, я загорелся желанием поступить в эту академию. Сколько в жизни бывает случайных обстоятельств, влияющих на судьбу человека!

В 6 часов утра прибыл во Львов и тут же ищу ближайшую воинскую часть, чтобы в её библиотеке самому прочитать эту газету. Поблизости оказался военный госпиталь, а библиотекарша - жена начальника госпиталя.

Стучусь к ней в квартиру, объясняю заспанной женщине, в чём дело. Поняв, что от меня так просто не отделаться, она, как была в халате, непричёсанная, открыла мне библиотеку, и я прочитал в газете условия приёма.

По условиям приёма в академию я подходил полностью. Для сдачи экзаменов в академию могли по вызову приезжать офицеры с двухлетним офицерским стажем, члены ВКП(б), годные по здоровью к строевой службе, со средним образованием, с положительными политической и служебной характеристиками. Всё это у меня было.

 Правда, образование у меня было 8 классов, но когда после излечения в госпитале в отделе кадров с моих слов оформлялось моё личное дело офицера, я сказал, что образование у меня 10 классов, что и было записано.

Мое первое личное дело офицера оформлялось в военном училище и пропало во время окружения и гибели моей 111-й стрелковой дивизии под Харьковым в 1943 году.

Второе мое личное дело оформлялось в отделе кадров Калининского фронта и где-то затерялось после моего убытия из миномётного полка вследствие тяжёлого ранения в феврале 1943 года и третье личное дело оформлялось после излечения от ранения в июле 1943 года в отделе кадров Среднеазиатского военного округа.

Переночевать в Львове решил в гостинице. Оформляя документы в комнате дежурной, обратил внимание, что незнакомый мне майор с пистолетом в кобуре на боку неотрывно и пронзительно смотрит на меня. Интуиция подсказала, что лучше мне с ним не разговаривать. Ночью через открытое окно все время слышится в разных местах города автоматная или одиночная стрельба, а то и взрывы гранат.

 Ложась спать, я и мой сосед по комнате пистолеты положили не под подушку, а под матрас,  там, где ноги. Расчёт такой: если кто-либо внезапно ворвётся в комнату, то он первым делом будет искать пистолет под подушкой, так это показывают в кино. Ночью в коридоре раздались пистолетные выстрелы. Мы вскочили с кроватей и направили пистолеты в сторону двери, приготовясь дорого продать свою жизнь.

 Мы знали, что в городе много бандеровцев. Утром узнали, что в своей комнате стрелял этот майор, который так странно смотрел на меня в фойе гостиницы. Дверь в его комнату была вся изрешечена отверстиями от пуль. Оказалось, что майор был психическим больным.

После возвращения из Львова я ещё месяц добивался откомандирования меня в мой артиллерийский полк. Прибыв в свой полк, я прошу командира полка отправить необходимые для поступления документы в академию. «Тю, - говорит он, - так туда только юристов принимают. Пока не покажешь газету - не поверю». Новое препятствие. Где я достану газету, когда после ее выхода прошло уже два месяца и она везде уже потрачена на самокрутки для курения.

Тут мне вспомнилось, что Пушкин был «абсолютным нулем» в математике, Бетховен за всю свою жизнь не смог выучить таблицу  умножения, поэт Роберт Бернс долго не мог научиться писать, Энштейн в 15 лет был исключен из гимназии за неуспеваемость, Чехов остался на второй год в третьем классе за отставание в словесности, Максима Горького приняли в церковный хор, а Федора Шаляпина нет. Но, тем не менее, Шаляпин проявил настойчивость и стал одним из известнейших певцов в мире.

Вот и я решил - во что бы то ни стало надо бороться. Выбрав свободное время, поехал в Житомир, где в библиотеке дома офицеров тайно вырвал из подшивки нужную газету. Библиотекарша ещё удивилась: «Вы так быстро прочитали газету?».

 Показал газету командиру полка и получил разрешение подготовить документы для отправки в Академию. Секретарь парторганизации быстро написал мне хорошую партийную характеристику. Пришёл к командиру дивизиона. За всю жизнь, по его словам, он одолел две книги: «Краткий курс истории ВКП(б)» и «Наставление по стрельбе наземной артиллерии», котoрое знал наизусть. Прошу служебную характеристику.

 "Дорогой, - говорит он, - характеристика нужна тебе, вот ты её и пиши, а у меня для этого времени нет. Напишешь - я подпишу».

Что делать? Как на самого себя писать характеристику? Это сейчас подобное стало привычным. Но другого выхода нет. Написал четыре-пять строк. На большее моего комвзводовского кругозора не хватило. Приношу к командиру дивизиона. Там, где у меня написано «дисциплинирован», он впереди добавляет «не», и так по всем моим предложениям. Я был крайне возмущён.

Во-первых, это неправда; во-вторых, с такой характеристикой ехать в Москву сдавать экзамены в Академию нечего было и думать. "Заходи через час ", - говорит он.

В течение часа я в волнении ходил перед штабом туда-сюда. Что он задумал? Через час он подаёт мне напечатанную на машинке текстом на всю страницу, где я так положительно расписан, что и сам на себя не похож.

«Вот так, - говорит, надо писать характеристики в Академию».

Настала для меня  тяжёлая  пора. Документы в Москву высланы, я жду вызова  в Академию  на   экзамены. После  службы   все  идут домой отдыхать,  а я  на  вторую смену - зубрить учебники. Четырёхлетняя война  многое  вышибла из   памяти. С  довоенного  времени прошло как будто  десяток  лет. Днём урывал со службы часы и, чтобы меня никто не беспокоил, залезал на чердак, занимался. Вечерами занимался в ленинской комнате казармы под тусклым светом потолочной электролампы.

 

 

«Давно минули фронтовые годы,

А их забыть  никак нельзя,

Войны суровой переходы

Во мне осколками звенят.

 

Мои ровесники, друзья – мальчишки,

Слились с гранитом навсегда.

О них узнают лишь по книжкам,

Других запомнит лишь земля.

 

И если муж пропал безвестно,

К нему придет солдатка, мать,

Туда, где в камне неизвестный

Для всех безвестных стал стоять.

 

То время с нами как и прежде,

Уйти не может навсегда:

Оно, как памятник надежде,

Как вновь зажженная звезда».

 

 

 

 

ПОЕЗДКА В МОСКВУ, В АКАДЕМИЮ.

 

Пришел вызов. Прибыл в Москву. Явился в Академию, расположенную на Смоленском бульваре, немного наискосок здания Министерства Иностранных дел, которое тогда еще не было построено. Узнаю: на 120 мест прибыло 1000 абитуриентов. Еще 1000 человек не прошли приёмную комиссию по документам. Обращаюсь в приёмную комиссию. И вдруг - фиаско! Меня не допускают к экзаменам, так как представленная мною справка о наличии у меня 10-ти классного образования, согласно записи в личном деле офицера, недействительна. Нужен аттестат о среднем образовании или его копия. Вот тебе и на! Так всё хорошо начиналось и всё рухнуло!

Крайне удручённый несбывшимися надеждами, схожу по лестнице с тем, чтобы ехать в Житомир.

И тут неожиданная встреча. Произошло чудо! Воистину мир тесен, в нем лишь гора с горой не сходится, а люди сходятся. Вообще жизнь полна случайных совпадений, из которых, как из кирпичиков, складывается судьба.

 В поднимающейся навстречу по лестнице девушке узнаю ту, которая была со мной в одной молодёжной компании на танцплощадке в городском саду в Петропавловске Северо-Казахстанской области летом 1943 года, когда я был там, в месячном отпуске после лечения в госпитале.

 Такая удача! Она работает секретарём приёмной комиссии Академии. Узнав про мою беду, она говорит: "Пройдёт справка со школы об окончании 10 классов за подписью директора школы и школьной печатью». Я навсегда благодарен судьбе за то, что она послала мне встречу с этим человеком, во многом определившим мой жизненный дальнейший путь. Я благодарен ей и мы расстаёмся.

 Где же я возьму такую справку, когда я  закончил только 8 классов?

Потом по дороге на Киевский вокзал возникает мысль, а что, если обратиться в Скопинскую школу, где я два месяца учился в 9-м классе. Скопин внезапным налётом захватили немцы. Я сам видел, как моя школа №2 была разграблена, всюду в классах и коридорах валялись бумаги, учебники, книги из библиотеки.

Все учреждения города, не исключая гороно, где тоже могли быть сведения о моей учёбе в этой школе, были разграблены.

 Может быть, попытаться "на арапа" взять в этой школе нужную справку. Хотя это один шанс из тысячи, но нужно попытаться им воспользоваться. Когда план действий созрел, иду на Казанский вокзал и еду в Скопин Рязанской области, 300 км от Москвы.

 Приехал, дошёл до школы, а войти не решаюсь. Робость одолела. Потом дождался, когда домой пошла директор школы - пожилая женщина. Я был молод, 21 год, в форме лейтенанта, с тремя нашивками за ранения, с орденом и тремя медалями на груди.

 Говорю ей: «В ваших, руках решить судьбу человека, который жизни не жалел, сражаясь за Родину, дать ему путёвку в жизнь - выдать справку».

 Много чего я говорил ей и уговаривал, пока мы шли из одного конца города в другой, к её дому. И добился своего! На другой день утром я получил справку с печатью об окончании 10-ти классов. Получил "За спасибо''. Вечно буду помнить и благодарить этого человека.

Со справкой прибыл в Академию. Был допущен к экзаменам. Знакомлюсь с абитуриентами. Какие сильные претенденты. Один говорит, что перед войной окончил педагогический техникум и работал учителем в школе, другой говорит, что всю войну прослужил в Москве, в Министерстве Обороны и все эти годы готовился к поступлению в Академию. Оба они не прошли. Третий - Герой Советского Союза. Про четвёртого узнал, что он адъютант видного московского военачальника. И так далее. Ввиду этого, надо сказать, надежды мои поубавились. Много было волнений при сдаче экзаменов, но, короче говоря, экзамены сдал на 4 и 5.

 

 

             УРА!!!  Я ПОСТУПИЛ В АКАДЕМИЮ !!!

 

Я верю в судьбу. Но не верю тем, кто говорит, что ее нельзя изменить. Главное – прислушаться к своей душе, и стремиться реализовать мечту.

Был ещё один  тревожный момент. Прохожу самый главный этап – мандатную комиссию. Заседает начальник академии генерал-майор юстиции Сухов (кавалер трёх орденов Красного Знамени) со своими заместителями. И вот, в напряжённой для меня обстановке, начальник медпункта полковник Залкинд заявляет, что у меня в теле снарядный осколок. «Какого размера?»,- спрашивает генерал. Я в волнении показываю на свой указательный палец. "О-О-О" - слышу я от всех членов комиссии. И тут только до меня доходит, что я показываю неправильно. На самом деле осколок размером с ноготь указательного пальца, о чём я поправляюсь, и что подтверждает начальник медпункта согласно моим документам. Решение комиссии абитуриентам не сообщалось.

На другой день, утром, чуть не бегом иду в академию узнать решение комиссии. Списки принятых абитуриентов вывешены в вестибюле, на доске объявлений. Напряжённо ищу свою фамилию и…нахожу!

 Не могу найти слов, чтобы  описать, как возликовала моя душа. Раз 10 я смотрел на свою фамилию в списке, чтоб не ошибиться. И когда убедился, что принят, пошёл гулять по Москве.

Безудержная, хлещущая через край радость и ликование переполняли меня. Всё во мне пело. Я сам, без помощи кого-либо сделал счастливый жизненный поворот в своей судьбе. Бывают моменты, когда ощущаешь власть над миром. Это и был такой момент. Мне было всё равно куда идти. Я даже не шёл, а как бы душой плыл по волнам, даже не плыл, а летел невесомый по воздуху. Как молодое вино пьянило ощущение полноты жизни. Всё впереди! Всё доступно!

Как сказал Лев Толстой в романе «Война и мир» о Наташе Ростовой, когда она блистала на своём первом  светском балу: «Она была на той высшей степени счастия, когда человек делается добрым и хорошим, и не верит в возможность зла, несчастия и горя».

По случаю своего поступления в академию в коктейль- холле на улице Горького (Тверской) выпил бутылку шампанского, сказав себе: «Чем больше риск, тем слаще шампанское».

Мечта свершилась! Труднейший путь закончился победой! Я буду учиться в Москве, в столице, в военной академии. Через пять лет получу высшее военно-юридическое образование. Буду учиться за казённый счёт в то трудное для страны время, когда все живут впроголодь, покупая промышленные и продовольственные товары по карточкам.

Вся Москва моя! Театры и кино, музеи и выставки, библиотеки, цирк, зоопарк и планетарий, и многое - многое другое. Буду продолжать службу кадрового военного.

Гордость и тщеславие распирали меня: я буду юристом, судьей, председателем военного трибунала. Я буду решать судьбу человека, преступившего закон, жить ему или умереть. Когда судья в составе суда входит в зал судебного заседания, то секретарь суда командует: «Встать!» - и встают все сидящие в зале, не исключая и президента государства. При совещании судей при вынесении приговора в совещательную комнату никто, даже президент, не смеет войти, а сам приговор по делу провозглашается от имени государства – Союза Советских Социалистических Республик. При этом все встают. И вообще, судья подчиняется только закону и никому больше. Было от чего закружиться голове.

Из 750 офицеров, служивших в 1946 году в 147-й стрелковой дивизии лишь я один поступил в академию.

 

 

ВЕТЕРАНЫ  -  ФРОНТОВИКИ – ОДНОПОЛЧАНЕ.

 

После окончания войны началась демобилизация рядовых и сержантов старших возрастов, призванных в армию и на флот во время войны, а потом и увольнение в запас офицеров в связи с большим сокращением армии и флота.

В первые годы после войны фронтовики не стремились к общению между собой, наслаждались мирным временем, хотя наслаждались – это громко сказано. В действительности они сразу же включились в тяжкий мирный труд в сложное для страны время разрухи и безденежья.

Прошло 20 лет. Многое о войне уже забылось. Главой государства стал фронтовик-политработник генерал-майор Леонид Ильич Брежнев. Он придавал большое значение вопросам воспитания патриотизма среди молодежи, ветеранской дружбе. Стали организовываться советы ветеранов-фронтовиков, боевых частей и соединений – полков, бригад, дивизий, корпусов, армий, фронтов. Организовывались встречи ветеранов в городах, которые они освобождали, или  где формировались их воинские части. С помощью ветеранов создавались в школах музеи боевой славы, ветераны проводили со школьниками уроки мужества, походы по местам боев, стали издаваться под строгой цензурой сотни книг о войне, в основном, мемуаров полковников, генералов и маршалов.

Были созданы советы ветеранов и в воинских частях, где мне пришлось воевать на фронте. Где-то в семидесятых годах по инициативе бывшего начальника секретной части штаба 16-ой отдельной штурмовой инженерно-саперной Рава-Русской трижды орденоносной бригады капитана Елшина Павла Дмитриевича, у которого сохранились адреса места жительства наших однополчан, был создан совет ветеранов нашей бригады.

Однополчане бригады неоднократно, раз в пять лет, собирались на ветеранские встречи в городе Загорске ( ныне Сергиев Посад ), где наша бригада в начале 1944 года переформировывалась из обычной саперной бригады в специальную штурмовую инженерно-саперную бригаду с включением в нее нового огнеметного батальона.

Собирались в Загорске еще и потому, что немало наших однополчан – офицеров, сержантов и рядовых за время формирования бригады ( три месяца ) вступили в законные и гражданские браки с местными городскими красавицами и после войны, демобилизовавшись из армии, приехали туда на постоянное место жительства.

Встречи ветеранов проходили в 6-й средней школе, где преподаватели и ученики тепло нас встречали, организовывали встречи с учениками, обеспечивали бесплатным жильем, питанием, вручали подарки и т. д.

После распада Советского Союза эти встречи постепенно прекратились, да и сами ветераны постарели и по состоянию здоровья выезжать им на далекие расстояния медиками не рекомендовалось.

В 1985 году я приехал в Москву на встречу ветеранов своего 562-го отдельного Нижнеднестровского минометного полка по случаю сорокалетия победы. 9 мая, утром, я шел в потоке людей по Крымскому мосту через Москва-реку в парк имени А.М.Горького, где на набережной реки собираются на встречу однополчане пехотных и минометных воинских частей и соединений. Люди по тротуару шли таким сплошным потоком, что, как говорится, яблоку негде было упасть. Вдруг кто-то сзади положил мне руку на плечо и говорит:

 « Борис, ты ли это? «

Оглядываюсь. Батюшки! Да ведь это Володя Шанин! С ним я учился с 1946 по 1951 годы в учебной группе морского факультета военно-юридической академии в Москве, а потом с 1955 по 1958 годы работал с ним в одной комнате в организационном инспекторском отделе военной коллегии Верховного суда СССР. К тому времени Володя был уже важным человеком: полковник юстиции, трижды орденоносец, заслуженный юрист Российской Федерации, кандидат юридических наук, заведующий кафедрой теории государства и права на юридическом факультете военного института в Москве.

Шедшему с ним своему напарнику Володя пояснил, что я из Одессы.

« -  Так ты из Одессы? Одессит?» - спросил он.

« - Да «, - ответил я, « но что касается одессита, то у нас в Одессе одесситом признается тот, кто родился в Одессе, и имеет хоть каплю еврейской крови. А у меня нет ни того, ни другого, хотя до войны и после войны жил и сейчас живу в Одессе. «

« -  Все равно, ты  - одессит, давай анекдот! «

Я рассказал ему пришедший на память анекдот.

« -  А еще анекдот можешь? «

Рассказал ему и второй анекдот.

« - А третий? «

« - А третий могу рассказать не анекдот, а быль.»

« - Давай быль.»

« - В глухой белорусской деревушке ребята-подростки собирали в лесу грибы и нашли заброшенную немецкую землянку-склад, видимо, поспешно оставленную хозяевами. А в складе том было  оружие с патронами и гранатами, военное обмундирование, продукты и спиртное. Ребята крепко выпили французского вина, закусили консервами – бельгийскими шпротами, переоделись в немецкое обмундирование и, взяв автоматы и гранаты, пошли в соседнюю деревушку почудить.

Вечером они нашли на улице в деревушке только одного сильно подвыпившего старикашку, который стоял, покачиваясь и опираясь руками за плетень. Все остальное население смотрело по телевизору международный футбольный матч. Угрожая старику расстрелом, ребята потребовали показать, где в деревне живут коммунисты. С перепугу старик показал им эти дома, и ребята, разделившись на группы, подошли к ним, постреляли из автоматов, взорвали гранату в подворье, ранив собаку, которая истошно визжала, затем восвояси отправились домой.

Но наше всемогущее и всевидящее КГБ ( не путать с конторой глубокого бурения ) дозналось про происшедшее: ребята за хулиганство были арестованы на 15 суток, а старичок – изменник и предатель -  районным народным судом был осужден с учетом возраста и состояния здоровья на один год лишения свободы в исправительно-трудовой колонии.»

« - Ну, ты молодец! Действительно одессит,» - заключил напарник и, попрощавшись, мы разошлись по своим ветеранским группам.

На этой же встрече присутствовал и один офицер нашего полка, эмигрировавший лет пять тому назад из Москвы в Израиль, и приехавший в Москву повидаться с родственниками и однополчанами.

На вопрос: « Как материально обеспечиваются в Израиле ветераны – инвалиды Отечественной войны, наверное, раза в два лучше, чем в России? « - он ответил:

« - Да нет, что вы! «

На восклицание одного из нас: « Как? Неужели хуже? Быть такого не может! « - он ответил: « Да нет, наоборот, лучше в 10 раз, и добавил, но вы не огорчайтесь. Хуже вас – советских офицеров – отставников и инвалидов войны – обеспечивается эта категория только в Китае.»

После встречи в парке вся группа – человек 30, как это вошло в обычай, пошла в близлежащее кафе, где и продолжили празднование. Интересно, что там за одним столом сидели четыре бывших командира нашего полка, сменявших на этой должности друг друга. Им было о чем вспомнить и поговорить.

На этой встрече я впервые увидел Героя Советского Союза из нашего полка полковника в отставке Степанченко Виктора Григорьевича, 1921 года рождения. Дело в том, что он прибыл в полк уже после того, как я был тяжело ранен и убыл из полка на лечение в глубокий тыл. А на встречах однополчан так получалось, что когда на встрече был я, то не было его, и наоборот.

Воспользовавшись моментом, я спросил Виктора Григорьевича, за что, конкретно, ему было присвоено звание Героя Советского Союза? Мне приходилось читать в периодической печати, что ему было присвоено это высокое звание за то, что, командуя батареей, он огнем 120 мм минометов уничтожал живую силу противника и поддерживал атаки стрелковых подразделений. Но ведь эти действия – обычная работа командира батареи на войне, которую на фронте проделывают тысячи командиров артиллерийских и минометных батарей. Мне представлялось, что Герой Советского Союза должен был совершить какой-либо выдающийся героический поступок. Как же это было на самом деле?

Вот, что он мне ответил: « Дорогой Борис Ильич. Еще Кузьма Прутков говорил в свое время : не верь всему написанному. Со мной случилось такое, что ни одному кабинетному военному писателю и в голову не придет.

В середине октября 1943 года немецкий фронт был прорван и наши войска стремительно преследовали панически отступающие немецкие части с целью первыми выйти к Днепру, форсировать его и захватить плацдарм на правом берегу реки.

При этом все перемешалось и было такое, что за нашими частями двигались немецкие части или даже они двигались по параллельной с нами дороге и в видимости друг друга, но в бой мы не вступали, так как надо было выполнить главную боевую задачу – форсировать Днепр.

Вот в такой сложной обстановке я, будучи лейтенантом и командиром батареи 120 мм минометов, выбирая для себя наблюдательный пункт, оказался  далеко от своей батареи

( дальность стрельбы полкового 120 мм миномета – 6 километров) и с двумя своими артиллерийскими разведчиками находился в лесопосадке вблизи проселочной дороги.

Тут мы видим, что по дороге приближается к нам немецкий танк с открытым верхним люком, из которого торчит древко в чехле. Ясно было, что это фашистское знамя. Азарт овладел мною. Вот бы захватить это знамя! Молод был. 22 года. Приказал разведчикам быть наготове и подстраховать меня. Когда танк сравнялся с нами, я вспрыгнул на броню танка, выхватил из люка древко и выстрелил внутрь танка из ракетницы. Бросать туда гранату было нельзя, так как там мог сдетонировать боезапас и взрывом я мог быть уничтожен.

Ракета, шипя, дымя и разбрасывая снопы искр, стала метаться внутри танка, а я с древком быстро соскочил с танка и скрылся в лесопосадке. Выскочившие из танка с искаженными от страха лицами и ошалевшие от удушья три танкиста были сражены наповал автоматными очередями моих разведчиков, которые, сорвав с убитых погоны и выхватив из их карманов личные документы, присоединились ко мне.

Медлить было нельзя, так как невдалеке из леса выползала немецкая танковая колонна с мотоциклистами. Бросив оторванное от полотнища древко, мы со знаменем скрытным путем пришли в свою батарею, сдали трофейное знамя командованию полка, и я рассказал об обстоятельствах его захвата.

Это знамя с объяснительной запиской было отправлено вверх по инстанции. Оказалось, что это знамя принадлежало танковому полку танковой дивизии СС  « Лейбштандарт Адольф Гитлер «.

По представлению командующего 37 армии, куда входил наш полк,генерал-лейтенанта М.Н.Шарохина Указом Президиума Верховного Совета СССР мне было присвоено звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали

«Золотая звезда«, а приказом командующего армией мои разведчики были награждены орденом Красной Звезды.

Обучаясь в 50-х годах в военной академии имени М.В.Фрунзе в Москве, я узнал, что это знамя на Параде Победы 24 июня 1945 года на Красной площади в Москве в числе других двухсот фашистских воинских знамен было брошено к подножью мавзолея, где на трибуне стояли Верховный Главнокомандующий Вооруженными Силами СССР Маршал Советского Союза И.В.Сталин ( через два дня ему будет присвоено звание Генералиссимуса ), Советское правительство, прославленные маршалы, генералы и адмиралы.

Ну, а представление к награждению было написано правильно. Ведь если написать в наградном листе, что я выстрелом из ракетницы уничтожил фашистский танк, да при этом еще захватил вражеское полковое знамя,так этому никто не поверит, еще и смеяться будут. Подписавший представление командующий 37-й армией генерал М.Н.Шарохин пользовался большим авторитетом у командования, был умным человеком и знал,что делает.

Кстати, М.Н.Шарохину за большие боевые заслуги было присвоено звание Героя Советского Союза, и он был награжден тремя орденами Ленина, четырьмя орденами Красного Знамени, орденами Александра Суворова, Михаила Кутузова, Богдана Хмельницкого и Красной Звезды. После войны генерал-полковник М.Н.Шарохин занимал большую должность – был начальником Главного управления военно-учебных заведений Министерства Обороны СССР. Скончался он в возрасте 75-ти лет и был похоронен на Новодевичьем кладбище в Москве.

Но конец нашей встречи был трагичен, что надолго омрачило наше настроение. Один из ветеранов, бывший во время войны номером орудийного расчета, а в мирное время – инженером продовольственного машиностроения, прибывший на встречу из Сибири, ушел из кафе под изрядным хмельком, пришел в свою высотную гостиницу в Сокольниках, где он остановился, открыл в коридоре окно на 16-м этаже и бросился вниз. Перед этим выглядел он здоровым, никому ни о чем не жаловался, предсмертной записки не оставил. Причина самоубийства так и осталась неизвестной.

Инициатором встреч ветеранов и председателем совета ветеранов был москвич, бывший начальник финансовой службы полка старший лейтенант Коротков-Кубанский. К началу работы совета в 1973 году по списку значилось 75 ветеранов полка. К своей ветеранской работе он привлек и своего взрослого сына – Эдуарда, который после смерти отца в течение десяти лет активно проводил ветеранскую работу среди однополчан. И вот в середине 2006 года Эдуард прислал мне прощальное письмо и сообщил, что совет ветеранов 562-го отдельного минометного Нижнеднестровского полка прекращает свою работу, так как я – единственный из ветеранов полка, кто остался в живых. Вот так-то.

Я уже раньше писал, что абсолютное большинство наград в Великую Отечественную войну было произведено правильно и обоснованно. Но были и исключения. Вот пример.

Мой однокурсник по учебной группе в военно-юридической академии бывший председатель военного трибунала воздушной армии в группе советских войск в Германской Демократической Республике, заслуженный юрист Российской Федерации, кавалер ордена боевого Красного Знамени, полковник юстиции Темеров Владимир Викторович рассказал мне как-то на очередной встрече выпускников военно-юридической академии, которые проводились каждые пять лет в Москве в голубом зале ресторана Прага на Арбате, про известный ему случай необоснованного награждения.

В 1950-х годах он проходил военную службу председателем военного трибунала в войсках, дислоцированных на острове Новая Земля в Северном Ледовитом океане, где проводились испытания атомных и водородных бомб. Заместителем командира по политической части расположенного там военно-строительного батальона был майор ( имярек ), Герой Советского Союза, по национальности – лак. Эта малая народность проживает на Северном Кавказе в трудно доступном месте и насчитывает всего несколько тысяч человек.

Активно проводя в обслуживаемых воинских частях военно-патриотическую работу, В.В.Темеров как заместитель секретаря партийной организации  гарнизона пытался привлечь к ней и этого майора, но безуспешно. В конце концов он прямо поставил перед ним вопрос: « Вы же Герой Советского Союза! Почемы вы не желаете рассказать солдатам о совершённом вами подвиге в период Великой Отечественной войны? «

Ответ майора удивил Владимира Викторовича. Оказывается, во время Отечественной войны этот человек в звании лейтенанта был на фронте заместителем командира по политической части банно-прачечного отряда. ( Там были одни женщины ). В боях он  не участвовал. Никакого подвига не совершал. Среди других ничем не выделялся. Звание Героя Советского Союза ему было присвоено лишь потому, как ему объяснили политработники, что он по национальности – лак, и что в этой народности должен быть Герой Советского Союза. Дескать, такова национальная политика Коммунистической партии. Что было написано в представлении к награде, он не знает. Солдатам рассказывать ему было нечего, а врать он не умел, поэтому и не выступал.

Еще один пример. Читаю энциклопедию « Герои Советского Союза «, выпущенную издательством министерства обороны СССР, где помимо анкетных данных дается краткое описание совершенного подвига, за который присвоено звание Героя Советского Союза. Читаю: « Начальник политического отдела 8-ой гвардейской истребительно-противотанковой бригады полковник Чевола Никифор Дмитриевич, кавалер 9-ти боевых наград и одного иностранного ордена, отличился в бою 25 января  1944 года при деревне Цибулев Монастырещенского района  Черкасской области, когда бригада в течение суток уничтожила 342 танка, 76 бронетранспортеров, 62 артиллерийских орудия, всего 480 огневых средств противника. «

Вот это да! Да за такой подвиг нужно было присвоить ему сразу звание Дважды Героя  Союза! Давно известно, что на войне врут в 10 раз больше, чем это было в действительности. Но чтобы в 20 раз! Думаю, что комментарии излишни.

Как-то во время празднования Дня Победы один офицер-отставник с гордостью сказал в разговоре с окружающими: « Я – гвардии полковник. « Ну, я не мог не вмешаться и спросил его:

« Прошу меня извинить за нескромный вопрос – вы были в настоящей гвардии или в приблатненной? «

- « Как вы можете такое говорить? « – обрушился он на меня.

« Гвардейское звание дается за проявленный в бою героизм личного состава воинской части. «

- « Не всегда, « - ответил я ему. « Например, дивизионы и полки реактивной артиллерии ( « Катюши « ), тяжелые танковые полки прорыва ( самоходные установки с пушкой 152 мм калибра ), отдельные батальоны минеров становились гвардейскими сразу после их формирования, еще не участвуя в боях. Оказывается, гвардии полковник об этом не знал.

 

                     В Е Т Е Р А Н Ы

«Прошла война, зарубцевались раны,

Цветут родные села, города.

Но не уснуть спокойно ветеранам,

Тревожат сны военные года...

Нельзя забыть солдату кровь, походы,

Погибших и израненных друзей,

Суровый день и огненные годы,

И слезы вдов, и горе матерей.

И если вдруг в глазах у ветерана

Мелькнет порой непрошенно слеза,

Прости ему – он носит в сердце рану,

Над ним война гремела, как гроза.

Ему при встрече низко поклонитесь,

От черной свастики он всю планету спас.

Он дрался, как бесстрашный чудо-витязь,

И радость мира отстоял для вас.

К победе светлой шел он через муки,

С боями прошагал немало стран.

Так знайте же, сыны мои и внуки, -

За ваше счастье бился ветеран.»

                           В. Олиференко

 

 

ГДЕ МОЙ ЧЕРНЫЙ ПИСТОЛЕТ?

 

«Длительность жизни измеряется не количеством прожитых лет, а количеством пережитых событий.»

 

Война уже давно прошла, но во многом еще напоминала о себе. Как и всякий уважающий себя офицер передовой линии, я, помимо штатного личного оружия пистолета «ТТ» (Тульский Токарева) калибра 7,62мм., имел на фронте и трофейный немецкий пистолет «Парабеллум» калибра 9 мм. Этот пистолет отличался высоким качеством изготовления, точностью попадания в цель и долголетием. На вооружении немецкой армии он находился более 70 лет. Это рекорд среди стрелкового оружия всех армий в мире.

Даже многие наши генералы после войны имели этот пистолет в пользовании. Кстати, именно из парабеллума  генерал Батицкий (впоследствии маршал) в декабре 1953 года в подвале штаба Московского военного округа в Замоскворечье выпустил всю обойму (8патронов) в лоб одному из самых больших негодяев и подлецов в мировой истории Маршалу Советского Союза Берии Лаврентию Павловичу.

Кстати, это был шестой Маршал Советского Союза, нами же расстрелянный. До него были расстреляны в грязном подвале НКВД на Лубянке маршалы Егоров,Тухачевский,Кулик, Худяков, Блюхер (забит до смерти). Жены и совершеннолетние их дети были отправлены в концентрационный лагерь, называемый лагерь ЧСИР – члены семей изменников Родины. Несовершеннолетние дети направлялись в детские дома и им изменяли фамилии.

Как военный человек, не могу не сказать о том, что на тот период Маршал Блюхер – герой гражданской войны был награжден четырьмя орденами Красного Знамени, орденами Ленина и Красной Звезды. Причем ордена Красного Знамени и Красной Звезды ему были вручены за  № 1. Но я несколько отвлекся от сути рассказа.

В начале марта 1945 года во время танковой атаки вблизи немецкого города Котбус моими автоматчиками был застрелен немецкий офицер, не пожелавший сдаться в плен, а его пистолет марки «Парабеллум» в качестве трофея попал ко мне.

После войны было издано несколько приказов Министра обороны СССР о сдаче трофейного вооружения – пистолетов, автоматов, винтовок, патронов и т.д. Но этот приказ мало кто выполнял. Будучи на военной службе этот пистолет я хранил в чемодане, а при необходимости носил в кармане брюк.

После войны в стране, особенно в крупных городах, были распространены грабежи, хулиганство, разбойные нападения и бандитизм и личное оружие было необходимо для самообороны.

В конце августа 1946 года, получив вызов из Военно-юридической академии, я из гарнизона Гуйва, что под Житомиром, где проходил военную службу в артиллерийском полку, поехал в Москву сдавать вступительные экзамены. При этом мой пистолет находился в чемодане. В академии абитуриентов разместили для проживания по 10 человек в комнате. Спали на грубо сколоченных деревянных нарах, на матрацах и подушках, набитых соломой, без простыней и наволочек.

Однажды вечером кто-то из абитуриентов пожаловался: «Проклятый гвоздь торчит и мешает лежать». Забить гвоздь было нечем. И тогда я, проявив инициативу и забыв житейское правило, что каждая инициатива наказуема, вытащил из своего чемодана пистолет «Парабеллум» и несколькими ловкими ударами вогнал гвоздь в доску. Всеми присутствующими это было воспринято нормально, и я пистолет спрятал обратно в чемодан.

После успешной сдачи экзаменов я выехал в свой полк, чтобы рассчитаться по всем службам, а 1-го сентября прибыл в академию и приступил к учебе. Проживал в общежитии, которое располагалось в здании академии. Пистолет, как обычно, хранился у меня в чемодане.

С 20-го сентября слушатели академии стали готовиться к праздничному параду на Красной площади, который должен быть 7 ноября, в день Великой Октябрьской Социалистической революции.

Подготовка к параду заключалась в том, что  каждый день с утра по два часа маршировали под оркестр парадным шагом на набережной Москва-реки, недалеко от Смоленской площади. Парадная колонна слушателей академии среди участников парада называлась «коробкой» и состояла из 20-ти человек в шеренгу и в 20 рядов в глубину. Всего 400 человек.

Проходящие мимо трибуны Мавзолея, где стоит правительство великой державы вместе с величайшим человеком нашей эпохи, - Сталиным, испытывают благоговейный трепет и большое психическое напряжение. Вследствие этого можно сбиться с ноги, отстать от шеренги или выдвинуться вперед. Чтобы этого избежать, шагающие рядом по шеренге удерживают друг друга сцепленными мизинцами рук.

Где-то в середине октября после занятий помощник дежурного по академии пришел в нашу комнату и сказал, чтобы я срочно явился в 217 комнату, расположенную во флигеле здания. На вопрос, кто меня вызывает и зачем, он ничего сообщить не мог.

Кстати, дежурным по академии был в тот день начальник ВАКа - высших академических курсов при академии, известный всему миру генерал-полковник юстиции Ульрих Василий Васильевич., который в 1937-38 годах был председателем военной коллегии Верховного Суда СССР. Под его председательством  были рассмотрены сотни уголовных и резонансных дел и приговорены к высшей мере наказания через расстрел маршалы, генералы, адмиралы, министры,  высшие партийные бонзы, дипломаты, выдающиеся конструкторы, директора крупных  заводов и т.д. (После смерти И.В. Сталина все они были посмертно реабилитированы).

В книге  « Маршал Жуков «  председатель союза писателей СССР, Герой Советского Союза, полковник Владимир Карпов – лихой разведчик, взявший во время войны в плен 73 «языка», назвал В.В.Ульриха самым беспринципным и хладнокровным палачом из всего племени представителей этой гнусной профессии.

Так себе, невзрачный человек небольшого роста, с круглым лицом, с лысиной, с потными ладонями рук.

Опять меня занесло в сторону. Возвращаюсь к сути моего рассказа.

Отыскал эту комнату. На двери только номер комнаты и никакой надписи. Постучал. Услышал:»Войдите». Вошел. За столом подполковник, не подав мне руки и не поздоровавшись, предложил сесть и представился, -  «Я - подполковник Саблин, начальник особого отдела  НКВД в академии».

Я похолодел. Он вежливо стал меня расспрашивать, где я воевал и где служил. Отвечая ему, я мучительно напрягая мозг, соображал, что я такого особенного мог сказать или сделать, что послужило причиной вызова меня в эту страшную комнату.

А потом подполковник, опять вежливо, поинтересовался – участвую  ли я  в тренировках к параду и знаю ли я, что парад будет принимать Генеральный Секретарь Центрального комитета Коммунистической партии Советского Союза, Генералиссимус товарищ Сталин. Я ответил утвердительно.

Потом он, глядя мне прямо в глаза, в строгом тоне, задал вопрос: «А зачем ты тайно и незаконно хранишь в своем чемодане пистолет с патронами?». Тут я совсем окаменел и, заикаясь, путано стал объяснять ему, что этот пистолет у меня еще с войны и я храню его для самообороны.

Но мне повезло. Я-таки попал на порядочного человека. Подполковник ничего предосудительного не усмотрел в моем поведении, хотя незаконное хранение огнестрельного оружия являлось уголовным преступлением и по закону влекло за собой уголовное наказание в виде пяти лет лишения свободы в исправительно-трудовом лагере. Одни словом, привет Колыме и прощай академия.

Как я бежал (летел) по лестнице на четвертый этаж в наше общежитие. Это надо было видеть.  Все только оборачивались мне вслед. Пистолет я принес. Последствий никаких не было. Об этом больше никто не знал. На параде я участвовал. Потом меня еще долго распирало от гордости, что я прошел перед самим Сталиным, а он приветствовал меня рукой.

Но мысль, - кто же на меня донес и сообщил о пистолете в Особый отдел, все время сидела у меня в голове. В комнате, где я забивал гвоздь пистолетом, проживало 10 человек, из них три сдали экзамены и были зачислены на учебу в академию.

Так кто же из них? Капитан Зинченко – Герой Советского Союза (впоследствии мой сослуживец в Забайкальском военном  округе), старший лейтенант –связист (фамилию не помню) и лейтенант ремонтных мастерских танкового полка Майборода. Кто из них? Майборода выделялся тем, что со всеми и по любому поводу вступал в ожесточенные споры и тем, что был закоренелым холостяком.

После окончания академии в начале 1951 года все разъехались по нашей необъятной стране. Я и Майборода долгое время служили по разным гарнизонам, но в 70-е годы оба оказались в Одессе. Я продолжал военную службу судьей  в военном трибунале Одесского военного округа, а он, уже будучи уволенным из армии, работал техником  нефтяной гавани.

Два-три раза в год мы встречались, вспоминали свои молодые годы, войну, учебу в столице. Потом в 2002 году мне позвонил его сосед и просил навестить Майбороду, который тяжело болел.

Приехав к Майбороде, я увидел, что он лежит на кровати, встать не может и по нему видно было, что он был при смерти. Ему было 82 года. Мне он сказал, что он чувствует приближение смерти, что ему осталось жить несколько дней. Сам он неверующий, но решил исповедоваться, чтобы получить отпущение грехов. Своего рода индульгенция для очистки совести.

Самый большой грех в его жизни в том, что еще в период войны он был завербован органами безопасности НКВД «Смерш» (смерть шпионам) в тайные информаторы, в простонародье называемых «стукачом». Правда, сказал он, во время учебы  в академии он никого не «заложил».

Чтобы отвлечь его от мрачных мыслей, я рассказал ему анекдот, - «В тюремной камере один у другого спрашивает, за что сидит. Тот рассказывает: «Мы сидели с другом, «травили» политические анекдоты. Разошлись по домам. Я думаю: сейчас идти на него стучать или до утра подождать? А он не стал дожидаться утра. Вот  и сижу».

Мне стало понятно, что это он донес начальнику контрразведки академии, что у меня хранится пистолет. Но об этом ему ничего не сказал, учитывая его тяжелое болезненное состояние. Через несколько дней    он умер. Мне сообщили о его смерти, но на похороны я не поехал.

Характеризует наше тяжелое и неспокойное время (для будущих исследователей нашей сложной жизни) и такой эпизод. Как-то в разговоре со мной, вспоминая учебу в академии, Майборода рассказал такой случай:

В 1947 году слушатели жили в общежитии при академии,  в комнатах проживало по 15-20 человек. Один из слушателей, старший лейтенант Тищенко, получил из Украины от родителей письмо, в котором говорилось о страшном голоде в сельской местности, когда обезумевшие от голода люди убивали прохожих или соседей, а кто и своих детей с целью употребления их в  пищу. Местная власть никаких мер к оказанию продовольственной помощи голодающим не оказывала, а выезд из этой местности жестоко пресекался.

Письмо Тищенко читал в общежитии в присутствии Майбороды и еще трех слушателей. При этом Майборода высказывал резкие антисоветские  взгляды в отношении руководителей Советского государства и Коммунистической партии и проводимой ими антинародной внутренней политики. На следующий день Майбороду вызвали в политический отдел академии и инструктор политотдела в звании подполковника потребовал от Майбороды дать письменное объяснение в связи с его антисоветскими высказываниями.

При этом, рассказывает Майборода, на столе перед инструктором лежали два письменных сообщения и  по подписи исполнителей Майборода старался узнать кто же из четырех присутствовавших при чтении письма донес на него.

В связи с его признанием о том, что он был тайным агентом органов государственной безопасности, я понял, что Майборода  как провокатор предательски подстрекал своих же товарищей к антисоветским высказываниям с тем, чтобы об этом донести (разумеется, за денежное вознаграждение) в органы государственной безопасности для принятия соответствующих мер. А меры могли быть в этом случае только одни – решением Особого совещания при Министре  государственной безопасности СССР – 7 лет лишения свободы в исправительно – трудовом лагере, с конфискацией имущества и лишением политических прав сроком на 5 лет.

Но первыми о высказываниях Майбороды донесли в политотдел его сотоварищи. Вот такая была обстановка в то тревожное и смутное время, когда каждый  думал одно, говорил другое, поступал по-третьему. Кстати, как я теперь вспоминаю после рассказа Майбороды, за время моей долгой военной службы мне не раз и не два попадались сослуживцы, которые, ссылаясь на конфиденциальность разговора, допускали при мне резкие антисоветские высказывания. До меня тогда не доходило, что это была провокация «стукачей», но интуитивно что-то подсказывало мне, что идти у них на поводу нельзя. Видимо, это меня и спасало, так как в противном случае лежать бы мне в неглубокой могиле в зоне вечной мерзлоты на Колыме или в Магадане.

 

 

 

Остается добавить, что за время учебы в академии на нашем курсе было 120 слушателей, из них 3  человека были осуждены Особым Совещанием при НКВД СССР (без следствия и суда) к длительным срокам тюремного заключения за антисоветскую агитацию и пропаганду. После смерти Сталина все они были реабилитированы за отсутствием состава преступления. Но после освобождения ни у кого из них жизнь не сложилась.

Надо сказать, что на «стукачестве» и на круглосуточной пропаганде наших успехов и держалась наша государственная система – радио, газеты, журналы, книги, кино, театр, политинформации, политзанятия партбюро, партсобрании, парткомиссии, партактивы, партконференции, партийные школы, партийные съезды. И одновременно на западной границе ускоренно строился второй ряд проволочных заграждений, чтобы воспрепятствовать советским гражданам бежать «из социалистического рая в капиталистическое рабство».

Итак, где мой черный пистолет?

 

 

МОСКВА – ЖИТОМИР – КИЕВ – ОДЕССА – МОСКВА.

 

 «Жизнь,если не прекрасна, то все-таки удивительна.»

 

 «Не судите, да не судимы будете.»

 

Всех принятых в Академию отпустили на две недели по своим местам службы рассчитаться со своей воинской частью и решить свои личные дела. В вагоне я оказался вместе с другим принятым в Академию капитаном Митюком.

 Митюк служил командиром отдельной роты связи в Киеве. Впоследствии он стал генерал-майором юстиции, - председателем военного трибунала Тихоокеанского флота, потом военным советником юстиции на Кубе и в Афганистане.

Вагон был переполнен. Всю ночь простояли на ногах в тамбуре. Митюк сошёл в Киеве, а я поехал в Житомир.

Прибыв в свой гарнизон, узнаю ошеломляющую новость: в моё отсутствие в течение месяца мой полк и дивизия расформированы. Из трёх стрелковых дивизий нашего 102-го стрелкового корпуса формируется одна моторизованная дивизия.

Иду в совершенно чужую мне воинскую часть, куда переданы все документы моего полка. О, Боже! Есть ли ты на свете! Узнаю ещё более ошеломляющую новость. Армия военного времени стремительно сокращалась. Подлежали увольнению в запас офицеры, имеющие тяжелые ранения или два и более легких ранения или окончившие в военное время ускоренные курсы (6-8 месяцев) военных училищ. Приказом Командующего Львовским военным округом из 102-го стрелкового корпуса уволены из кадров армии в запас более 1000 офицеров, в том числе и я,  подпадающий под все три указанные категории.

Мне выдают пакет с моим личным делом, запечатанный пятью сургучными печатями с грифом "Секретно", и командировочное предписание об убытии в Одесский облвоенкомат для постановки на воинский учёт, как офицера запаса.

Оглушённый таким неожиданным сообщением, выхожу с пакетом на улицу.

 За что же судьба так жестоко со мной поступает? Удар прямо в сердце. Особо остро воспринимаешь несчастье после счастья. Но жизнь ведь на этом не кончается. Надо бороться! Но как? Для меня естественна борьба до конца. Сдаваться не в моей натуре. Теперь уже терять нечего. Всё потеряно. Разрываю пакет. Смотрю на аттестационный лист в личном деле: все характеристики положительные, а решения командира батареи, дивизиона, полка - "уволить в запас''. Всего-то два слова, но они в корне меняют мою судьбу.

Приходит мысль: в нестандартных ситуациях следует принимать нестандартные решения.

 Когда я сдавал экзамены, меня неприятно удивило, что каждый третий поступивший в Академию не являлся участником войны. Все долгих четыре года кровопролитной войны они просидели в тыловых министерствах, управлениях, штабах, училищах, курсах, складах и т.п. Многие из них были генеральскими сынками или сынками высших партийных или советских бонз. Некоторые из них подъезжали к подъезду Академии на отцовских автомашинах. Со мной на курсе учился сын генерал-полковника Рогова, члена ЦК КПСС, начальника политического   управления   Военно-Морского флота СССР.

Значит, они будут учиться в Академии, а я нет? Да я в 100 раз больше них заслуживаю быть слушателем Академии.

В голову приходит песня «Одессит – Мишка», которую исполнял Марк Бернес. Только вместо слова Мишка я вставил себя – Борька.

 

Ты ж одессит, Борька,

А это значит,

Что не страшны тебе ни море, ни ветра.

Ведь ты моряк, Борька,

А моряки не плачут

И не теряют бодрость духа никогда.

 

Я был и одесситом, и моряком. До войны год жил в Одессе и три месяца был матросом на двухмачтовой яхте «Декабрист» добровольного спортивного общества «Водник», яхты которого стояли в Одесском порту рядом с судостроительным заводом «Андре Марти».

Я верю в судьбу, но не верю тем, кто говорит, что ее нельзя корректировать. Главное – прислушаться к своей душе, и стремиться реализовать мечту.

Далее возникает кощунственная мысль: А что, если вместо записи «уволить в запас» напечатать «оставить в кадрах». Всего-то два слова. Бывает же ложь во благо. А! Будь что будет! Пришедшую мысль стал воплощать в реальность. Нe помню, как достал чистый бланк аттестационного листа, как и где напечатал эти два слова. Но помню, что сам подделал подписи командира батареи и дивизиона и пошёл к командиру полка, который еще был в гарнизоне, заканчивая оформление по расформированию полка. У него ещё была полковая гербовая печать.

Командиру полка я сказал, что он по оплошности в моей аттестации не проставил свою подпись и печать. Уловка удалась. Командир полка у себя дома, в пижаме и, как говорится, немного «под шафе», не глядя, расписался и поставил печать.

Да простит меня всевидящий Господь! Но личное дело было в пакете, опечатанном пятью сургучными печатями. Нельзя же явиться в Академию с разорванным пакетом. Это сразу вызовет подозрения и нежелательные последствия. И тут я вспомнил о Митюке. У него, как у командира отдельной роты, должна быть сургучная печать. Ну, а то, что у печати номер будет другой, то это ничего. Мало кому  придёт в голову сверить номер на сургуче с соответствием содержимого пакета.

Поехал в Киев. Не без труда отыскал Митюка. Тот не стал вникать, почему пакет оказался разорванным, а дал указание своему «секретчику» опечатать по всей форме пакет, что тот и сделал.

Сорок лет спустя, в 1986 году, отдыхая в военном санатории Шкло под Львовом, я встретился там с генералом Митюком и напомнил ему об этом.

Он спросил: «Ты тогда пол-литра мне поставил?" Нет, говорю. "Ставь сейчас''. Пришлось распить с ним пол-литра. А через год умер Митюк нелепо. Лёг на простую операцию - удаление полипов. Ему сделали общий наркоз. Надорванное войной, работой, Кубой и Афганистаном, сердце не выдержало и навсегда остановилось. Мир праху его.

Еду в Одессу. Войдя в дом и приложив руку к козырьку фуражки чётко, с гордостью докладываю отцу: "Товарищ полковник! Слушатель 1-го курса Военной юридической Академии лейтенант Богачёв явился для свидания с родителями». Радость была беспредельная!

По возвращению в Академию меня зачислили, по-моему желанию, на военно-морской факультет. Я переоделся в форму морского офицера и приступил к учебе.

            Моя афёра раскрылась через 10 лет. В 1956 году я работал в Москве старшим офицером организационно-инспекторского отдела Военной Коллегии Верховного Суда СССР. В это время в армии производилась проверка личных дел офицеров. Вызывают в отдел кадров Коллегии и показывают мне бумагу из главного управления кадров Министерства Обороны СССР об увольнении меня из кадров в запас в 1946 году.

Как раз в это время в армии по инициативе Хрущева происходило очередное сокращение на 1 миллион 200 тысяч человек. Над каждым офицером висел дамоклов меч сокращения. "Всё, - думаю - Вот тут-то ты, Борис, уже не выкрутишься. Не то время. Хана тебе''. Но, видимо, родился я под счастливой звездой. На фронте не убило, а могло убить по моим подсчётам, раз 100, да и в других случаях везло, кроме карт, но в азартные игры я не играю.

 К тому времени до пенсии я не дослужил, квартиры не имел, не было и гражданской специальности. Жизнь после 15 лет службы в армии надо было начинать сначала. Не так то это просто, когда тебе уже 32 года и на руках жена с грудным ребёнком.

 Видя мою глубокую печаль и озабоченность, начальник отдела кадров пообещал как-либо помочь мне.

 Министру Обороны СССР было направлено письмо с изложением происшедшего, и с просьбой оставить меня в кадрах, с приложением блестящей характеристики.

 И через некоторое время в отделе кадров мне зачитывают приказ заместителя Министра Обороны СССР маршала Баграмяна об отмене приказа командующего войсками Львовского военного округа об увольнении меня в запас. Так закончилась моя война и её последствия.

Хотелось бы закончить моё повествование словами моего любимого поэта Михаила Юрьевича Лермонтова, написанными им под впечатлением кровопролитного боя с горцами у поселения Валерик на Северном Кавказе.

 

 «Жалкий человек, чего он хочет? Небо ясно,

 Под небом много места всем,

 Но беспрестанно и напрасно

 Один враждует он – зачем?»

 

 

ИТОГИ МОЕЙ ВОЙНЫ И ВОЕННОЙ СЛУЖБЫ.

 

«Нас мало - вышедших из боя.

А ныне выживших – вдвойне.

Но торжествует над судьбою

Живая память о войне.»

 

Прослужил в Вооружённых Силах Советского Союза  43 года, в том числе в сухопутной армии -27 лет,  в авиации -4 года, на флоте - 12 лет.

За это время мне было присвоено 9 воинских званий (Красноармеец, курсант, младший лейтенант и т.д. до полковника включительно).

Был награждён  6-ю  орденами, 20-ю медалями, получил 55 почётных грамот, 60 благодарностей в приказах, 15 нагрудных знаков.

Воевал на фронтах: Западном, Калининском и 1-м Украинском.

 В мирное время служил в   Московском, Забайкальском и в Одесском военных округах и на флотах:  Балтийском и Черноморском.

 Служил в двух стрелковых дивизиях, 111-й  и 147-й.

В двух бригадах, 300-й артиллерийской и в отдельной 16-й штурмовой инженерно-сапёрной бригаде.

 В 6-ти полках, в 532-м и 15-м стрелковых полках, 379-ом артиллерийском полку и в отдельных 562-м миномётном полку, 52-м запасном артполку и 25-м учебном артиллерийском полку офицерского состава.

 Служил в 3-х отдельных артиллерийских дивизионах, расположенных в городе Чирчик Узбекской СССР,  на станции Икша Московской области и в селе Дубляны Львовской области, а также в артиллерийском противотанковом училище в городе Подольске Московской области..

В военно-юридической академии. В военной Коллегии Верховного Суда СССР.

Проходил службу в 5-ти военных трибуналах: в трибуналах военно-морских баз, расположенных в городах Свиноустье (Польша) и Феодосия (Крым), в трибуналах округа, расположенных в городах Чита (Забайкалье) и  Одесса, и в трибунале 5-той ордена Красного Знамени воздушной армии.

8 раз (каждый раз на 5 лет) Указом Президиума Верховного Совета СССР назначался на должность судьи-члена военного трибунала Вооружённых Сил СССР.

В Вооружённые силы входили: армия, авиация, флот, войска Комитета государственной безопасности и Министерства внутренних дел, пограничные и железнодорожные войска, войска правительственной связи и др. Член военного  трибунала - номенклатура  ЦК КПСС.

На фронте в действующей армии был с перерывами 1 год и 10 месяцев - 570 дней.

Участвовал в битве под Москвой - декабрь 1941 года, в  Ржевско – Сычёвской наступательной операции - июль 1942 года, в Холмской наступательной операции - февраль 1943 года, в Львовско-Сандомирской операции - июль-сентябрь 1944 года (стратегическая, т.е. влияющая на исход войны),  Верхне-Нижне-Силезских операциях – февраль – март 1945 года.

Принимал участие в битве  по взятию Берлина  (Берлинская стратегическая операция) и в Пражской  - апрель - май 1945 года.

Участвовал в 12-ти атаках: в 3-х пехотных штыковых и 9 танковых десантах, а также в отражении атаки немцев под Сандомиром, Ганзаром, Боянувым (Польша).

В ближнем бою (10-50 метров) уничтожил из автомата и пистолета 8 немцев. В атаках был 3 раза ранен, в июле 1942 года - лёгкое слепое пулевое, в феврале 1943 года - тяжёлое сквозное пулевое, март 1945 года - лёгкое осколочное слепое ранение.

 Служил в строю на командных должностях 5лет. В разное время командовал 9-ю взводами.

Учился в военном училище и в академии - 5 лет, прослужил в военных трибуналах - 33 года.

 

 

 

 Служил в 20-ти гарнизонах:

город Подольск Московской области;

город Бухара Узбекистан;

Бежецкий район Калининской (Тверской) области;

Торжокский район Калининской (Тверской) области;

город Вышний Волочёк Калининской (Тверской) области;

город Петропавловск (Казахстан);

город Чирчик (Узбекистан);

город Ташкент (Узбекистан);

станция Икша Московской области;

село Дубляны Львовской области;

Александрийский район Ровенской области;

посёлок Гуйва Житомирской области;

город Москва (дважды);

город Свиноустье  Польша;

город Феодосия  Крым;

город Чита  Забайкалье;

город Одесса (дважды).

 За это время имел квартиру лишь в двух гарнизонах: Читинском и Одесском. В других гарнизонах жил в казармах, общежитиях, на частных квартирах, у родственников.

Уволился из армии в запас в январе 1985 года с правом ношения военной формы и холодного оружия - кортика. По возрасту прослужил до 60-ти лет.

 

 

«И, подводя итоги жизни,

Шепчу исповедально я:

- Люблю народ.

Горжусь Отчизной.

Блажен, кто верует, друзья!»

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

СЛУЖЕНИЕ  РОДИНЕ.

 

Как и многие дети из военных семей, Борис, сын командира Красной Армии с 1918 года, тоже мечтал стать военным. И эта мечта осуществилась в грозном ноябре 1941 года, когда он поступил добровольцем в Подольское артиллерийское противотанковое училище, стал участником великой битвы за Москву. Тогда же он получил свою первую награду - медаль "За Оборону Москвы".

О боевом подвиге Подольских курсантов, на неделю остановивших механизированную колонну врага, растянувшуюся по Варшавскому шоссе на 20 километров, хорошо рассказал в своей книге "Воспоминания и размышления" маршал Советского Союза, четырежды Герой Советского Союза Г.К.Жуков.

Шестимесячный курс училища окончен. Принята военная присяга. На петлице - один рубиновый квадрат, на рукаве - шеврон младшего лейтенанта: командира Рабоче-Крестьянской Красной Армии (РККА). В июле 1942 года комсомолец Богачев - командир взвода 50 мм минометов стрелковой роты III-й Александрийской орденов Красного Знамени и Богдана Хмельницкого стрелковой дивизии. В пехотной штыковой атаке ему пулей разворотило ногу.

Госпиталь. Отдел кадров. Снова на фронт командиром взвода управления 120 мм батареи 562 Нижнеднестровского минометного полка. В феврале 1943 года, поддерживая огнем наступающие цепи прославленной 8-й гвардейской Панфиловской трижды орденоносной стрелковой дивизии под городом Холмом Новгородской области, получил тяжелое пулевое ранение плеча и шеи.

Полгода в госпитале. Затем снова на фронт командиром взвода 78-го отдельного штурмового Сандомирского четырехорденоносного батальона. За отличие в форсировании реки Вислы награжден орденом Красной Звезды. Будучи в десанте на танках 70-й гвардейской Невельско-Берлинской пятиорденоносной самоходно-артиллерийской бригады 4-й гвардейской танковой армии в танковой атаке на плацдарме реки Нейссе в Германии получил слепое осколочное ранение правого бедра, но остался в строю. Снарядный осколок крупповской стали до сих пор напоминает ему те лихие, огненные годы, да еще медали "За Взятие Берлина", "За Освобождение Праги", польская медаль "За Одер, Нейссе, Вислу", чехословацкая медаль "За Храбрость".

Отгремела война, но желание остаться в кадрах армии, учиться, высокое чувство справедливости определило его дальнейшую судьбу. В 1946 году Богачев поступает в Военно-юридическую академию с четырехгодичным сроком обучения. В академию в то время было непросто поступить. Был открытый конкурс - 10 человек на одно место. Строжайший отбор по деловым, моральным и физическим данным, трудные экзамены. Но фронтовая закалка помогла преодолеть все преграды.

Академия располагала одним из самых авторитетных научно-педагогических коллективов в стране. В его состав входили блестящие ученые того времени: члены-корреспонденты Академии наук СССР  М.С.СТРОГОВИЧ, С.А.ГОЛУНСКИЙ, профессоры, доктора наук М.И.АВДЕЕВ, С.Н.БРАТУСЬ, А.Н.ГЕРЦЕНЗОН, А.Е.ЛУНЕВ, В.Д.МЕНЬШАГИН, И.Ф.ПОБЕЖИМОВ, И.П.ТРАЙНИН, С.В.ЮШКОВ, С.С.СТУДЕНИКИН, Н.П.ФАРБЕРОВ и др. Возглавлял Академию наук доктор юридических наук, профессор, полковник юстиции В.М.ЧХИКВАДЗЕ.

И это дало свои результаты. Из курса, где учился Богачев, вышло немало видных ученых и практиков: доктора наук,профессора, заслуженные юристы РСФСР А.С.КОБЛИКОВ, Н.И.КРАСНОВ, Н.А.СТРЮЧКОВ, Н.С.ПОЛЕВОЙ, В.Б.СМИРНОВ, Р.С.БЕЛКИН, В.Д.БАБКИН, С.И.ОВЧИНСКИЙ, кандидаты наук, полковники юстиции А.Г.МАЗАЛОВ, В.И.ШАНИН, Е.В.ПРОКОПОВИЧ, А.А.ОСИПОВ, А.С.ФРЕЙДЛИН, Р.М.ХАН-МАГОМЕТОВ, В.И.МУРСАЛИМОВ, генерал-майоры юстиции: член Военной Коллегии Верховного Суда СССР Ю.Д.КОЗЛОВ, заместитель председателя военного трибунала ракетных войск стратегического назначения Ю.Н.МИТЮК, заместитель министра внутренних дел СССР, кандидат наук Н.К.ЕРОПКИН, заместитель начальника управления Министерства обороны СССР В.В.ЛИСКОВ.

Среди слушателей курса большинство было активными участниками Великой Отечественной войны, имевшие ранения в боях и награжденные орденами. Среди них Герои Советского Союза, ставшие впоследствии: председателем ДОСААФ Киргизской ССР - генерал-лейтенант К.УСЕНБЕКОВ; начальником приемной министра обороны СССР - генерал-майор Н.К.ЩИПАНОВ; заместителем председателя военного трибунала Одесского военного округа -  полковник юстиции, заслуженный юрист Украины Е.Б.ФРАДКОВ; председателем военного трибунала в Москве по обслуживанию особо секретных научно-исследовательских учреждений Министерства обороны СССР - полковник юстиции А.И.ФИЛИППОВ; председателем военного трибунала армии - полковник юстиции И.М.ЗИНЧЕНКО.

Многие выпускники стали председателями военных трибуналов и военными прокурорами армий, гарнизонов, военно-морских баз, работниками управления военных трибуналов и Военной Коллегии Верховного Суда СССР, служили в управлениях Министерства обороны СССР, в Академиях МВД и КГБ СССР, стали заслуженными юристами РСФСР и других республик.

По окончании Академии в феврале 1951 года с Богачевым беседовали заместитель министра юстиции СССР Сухоруков, старший инспектор административного отдела ЦК КПСС полковник юстиции В.В.Борисоглебский, который потом в звании генерал-лейтенанта юстиции возглавил Военную Коллегию Верховного Суда СССР. После такого тщательного отбора последовал Указ Президиума Верховного Совета СССР об избрании Богачева Б.И. на должность члена военного трибунала Вооруженных Сил СССР. За 33 года судебной деятельности таких указов было восемь.

С 1951 по 1984 годы Богачев Б.И. добросовестно служил военным судьей в трибуналах Балтийского и Черноморского флотов, Забайкальского и Одесского военных округов. С 1955 по 1958 годы Богачев Б.И. работал старшим офицером организационно-инспекторского отдела Военной Коллегии Верховного Суда СССР. Отдел возглавлял кандидат юридических наук, полковник юстиции С.С. Максимов, ставший впоследствии генерал-лейтенантом юстиции, начальником управления военных трибуналов Вооруженных Сил СССР. В этот период Богачеву неоднократно доверялось исполнять обязанности секретаря Пленума Верховного Суда СССР по пересмотру уголовных дел. Дважды в неделю на заседания Пленума выносилось на рассмотрение 80-100 уголовных дел, а принятые по ним постановления Пленума подписывал председатель Верховного Суда СССР А.Ф.Горкин.

С теплотой вспоминает полковник юстиции Богачев генералов юстиции, под руководством которых ему довелось служить: А.Д.ЗАЙЦЕВА, Г.С.КОВАЛЕНКО, К.М.КОНОЙКО, Ю.Д.КОЗЛОВА, П.Ф.ЖУКОВА, Н.Е.ГОРБАЧЕВА, И.П.ДМИТРИЕВА, Ю.Б.ТРЕТЬЯКОВА, а также своих сослуживцев в эти годы, ставших генералами юстиции: Ф.Ф.ИВАНЕНКО, Ф.Р.ГУСЕЙНОВА, Б.Д.ДЮЖКОВА, В.И.ПЛОТНИКОВА, Н.И.ПОЛЯКОВА, Л.Г.ТРУНИНА.

В своей работе Богачев Б.И. много уделял внимания воспитанию и становлению молодых судей, ставших впоследствии генералами и старшими офицерами юстиции. Это В.И.БУЛАЕВ, В.П.САВИН, Н.Б.РЕПИН, Ю.К.ВОЛКОВ,К.Г.СЕЛИВЕРСТОВ, В.Д.ЗЕЛЕНЫЙ, Н.М. ЕНИН, Е.Н.ЗАЙЦЕВ, А.И. ВАСНЕВ, Ю.М.ЛАПУТИН, Б.Е.МИХАЙЛОВ.

Отправление правосудия, решение судьбы человека, а иногда и жизни его - процесс нелегкий. Ибо судебная работа является одним из видов творческой деятельности, в которой не существует заранее подготовленных решений. Особенно ответственно проводить судебные процессы в присутствии личного состава, где за каждым твоим словом, движением руки, выражением лица внимательно следят десятки, сотни людей, сидящих в зале.

Вопреки расхожему мнению военный трибунал - не чрезвычайный карательный инструмент, а орган правосудия, равноправной защиты прав военнослужащих, гражданских лиц и государства. По мнению заседавших в трибунале адвокатов трибуналы в нашей стране являлись островками законности и справедливости. В трибуналах к адвокатам относились как к равноправной процессуальной стороне, всегда прислушивались к их мнению, внимательно рассматривали каждое ходатайство. К тому же офицеры трибуналов гораздо реже сталкивались и с так называемым "телефонным правом". Одна из гарантий их независимости была в том, что на военных судей не распространялась обычная для военных дисциплинарная юрисдикция.

Памятным для Богачева явилось рассмотрение в 1983 году группового (пять человек), многоэпизодного уголовного дела на начальника финансовой службы военно-воздушных сил округа полковника Ермакова. Ермаков вместе с подчиненными ему инспекторами и начальниками финансовых служб нескольких воинских частей систематически получал от подчиненных взятки, расхищал государственные денежные средства в крупных размерах. Обвинительное заключение по делу, предъявленное группой следователей Главной военной прокуратуры, составило 282 страницы, а само дело - 74 следственных тома и 16 книг денежных лицевых счетов. На предварительном следствии было допрошено более 800 свидетелей, один из обвиняемых, капитан Нижник, был допрошен 134 раза, а сам Ермаков - 71 раз, проведено более 30 экспертиз вещественных доказательств.Обвинение состояло из 500 эпизодов хищений денежных средств более, чем двадцатью методами. В судебном заседании, проводившемся беспрерывно в течение трех с половиной месяцев, было допрошено 185 свидетелей, из них 110 офицеров и прапорщиков из 52 воинских частей, дислоцированных на территории Советского Союза, во всех группах войск за рубежом, а также в Монгольской Народной Республике. Подробно об опыте рассмотрения этого дела опубликована статья в бюллетене военной коллегии за 1985 год.

Приходилось ему рассматривать и дела по обвинению в получении взяток старшими офицерами Министерства Внутренних Дел СССР и Комитета Государственной Безопасности СССР.

Помимо текущей судебной работы по рассмотрению уголовных дел по первой и кассационной инстанциям Богачеву в течение 30 лет пришлось заниматься реабилитацией необоснованно репрессированных в годы тоталитарного режима, пересматривать приговоры не только нижестоящих трибуналов, но и трибуналов войск НКВД и решений коллегий ОГПУ, пресловутых "троек", - особого совещания. Награда этому напряженному, долголетнему и безупречному труду - присвоение ему Указами Президиумов Верховных Советов почетного звания заслуженного юриста Украины и Молдовы.

Много лет подряд Борис Ильич является активным внештатным корреспондентом воинских и гражданских газет, где опубликовал свыше 400 статей и заметок на правовые и военно- патриотические темы, в том числе около 100 статей в окружной военной газете "Защитник Родины" и в ее преемнике в настоящее время газете "Слава и Честь". В изданной в 1985 году книге об истории Одесского Краснознаменного военного округа среди указанных в ней офицеров правоохранительных органов, внесших заметный вклад в решение стоящих перед округом задач по укреплению дисциплины и правопорядка, упоминается и имя Богачева Б.И.

Сорок три года отданы армии. Уволившись в запас, Борис Ильич возглавил группу ветеранов войны, однополчан 4-й гвардейской танковой армии, проживающих в Одессе и области, и неустанными поисками сослуживцев через Подольский военный архив довел ее численность с 3 до 80 человек.

Являясь в последние годы секретарем исторической секции военно-научного общества при штабе Южного оперативного командования, он систематически выступает перед коллегами с докладами по вопросам истории нашей армии, перед учащимися 29, 52, 84 средних школ города Одессы, активно участвует во всех ветеранских мероприятиях.

Не порывает Богачев связей с городами, которые он освобождал от врага в период войны, и ставших ему родными. За активное участие в военно-патриотическом воспитании молодежи исполнительные комитеты Советов народных депутатов городов Рава-Русская, что на Львовщине, и Горохова, что на Волыни, присвоили полковнику Богачеву звание Почетного гражданина этих городов.

Советский комитет ветеранов войны наградил его Почетным нагрудным знаком, а в сентябре 1999 года в День Танкиста Южное оперативное командование отметило его грамотой за активную военно-патриотическую работу по повышению боеготовности танковых войск, укреплению воинской дисциплины.

Исключительная биография? Конечно же, нет. Лучше других на этот вопрос ответил когда-то Аркадий Гайдар: " Это не биография у меня необыкновенная. Это просто обыкновенная биография в необыкновенное время ".

Сейчас Борис Ильич пишет воспоминания о своей жизни. Ему есть, что рассказать потомкам. К этому зовет его память огненных дней. В последний день и в последний час 1999 года ему исполнилось 75 лет. Пожелаем ему доброго здоровья и долголетия.

 

 

     Бывший член военного трибунала

     Одесского военного округа

     полковник юстиции в отставке Ф.М. Маликов

 

 

ПОЧЕТНЫЙ  ГРАЖДАНИН  ДВУХ  ГОРОДОВ.

 

             Борис рос в семье военного. И с детства тоже мечтал стать военным. Но случилось это прежде, чем он достиг совершеннолетия.  В грозном октябре 1941 года эвакуированный из Одессы Борис, сын райвоенкома Ворошиловского района Одессы, оказался в Москве. Враг был у ворот столицы. Среди тысяч добровольцев, вставших на защиту города, был и Борис, в день своего 17-летия зачисленный курсантом в Подольское артиллерийское противотанковое училище.

Сейчас многим известен легендарный подвиг Подольских курсантов, на неделю задержавших рвущуюся к Москве по Варшавскому шоссе танковую колонну врага. Немногие вернулись с поля боя. Подразделение боевого обеспечения, где довелось служить Борису, все сделало для успешного выполнения поставленной перед курсантами боевой задачи. Его же память о тех днях – медаль «За оборону Москвы«. И всегда примером стоял перед Борисом жизненный путь его отца, добровольца Красной Армии 1918 года, первого красного командира, кавалера орденов Ленина и Красного Знамени, медали «За оборону Одессы«, полковника Ильи Ивановича Богачева.

Шестимесячный курс училища окончен. На петлице – один рубиновый квадрат, на рукаве – шеврон младшего лейтенанта. В июле 1942 года комсомолец Богачев – командир взвода стрелковой роты III-й Краснознаменной Александрийской стрелковой дивизии – участвует в кровопролитных боях под Ржевом, в 200-х километрах от Москвы.

Он остался живым по воле случая, власть которого столь велика на войне. В атакующей цепи перед вражеской траншеей Борис был ранен. Пулей разворотило ногу. После выздоровления – снова на передовой, командиром взвода управления 120 мм минометной батареи. Во взводе были солдаты вдвое старше его. Но время делало Бориса и взрослее, и ответственнее.

В феврале 1943 года – затяжные бои под Старой Руссой, поддержка наступающих цепей прославленной 8-й гвардейской трижды орденоносной Панфиловской стрелковой дивизии. Атака с хода на сильно укрепленную позицию врага не удалась. Трое суток напряженной лежки на снегу, рядом с командиром стрелковой роты, под многослойным огнем врага.

Борис знал – живым в плен он не сдастся. Как и многие офицеры, он носил в карманчике брюк пластмассовый опознавательный медальон с адресом родных и один патрон к пистолету. В пылу боя можно и не заметить, как расстреляешь все патроны из пистолета. И тогда последний из карманчика в себя. Только не  плен.

Очередная атака... И тяжелое сквозное пулевое ранение плеча и шеи. Снова медсанбат, затем госпиталь в далеком Казахстане.

Боевую судьбу трудно предугадать. Для форсирования рек, прорыва «неприступных валов» потребовалась инженерная пехота. Лейтенант Богачев стал командиром взвода штурмового инженерного батальона.

На направлении главного удара наступающих войск 1-го Украинского фронта оказался в июле 1944 года город Горохов. В ожесточенных боях за его освобождение, пробивая дорогу пехоте и танкам, участвовал 78-й отдельный штурмовой Сандомирский орденов Красного Знамени, Богдана Хмельницкого, Александра Невского и Красной Звезды инженерный батальон. За отличие в боях при освобождении города Горохова и Равы-Русской Богачев награжден орденом Красной Звезды. Затем форсирование реки Висла, жаркие бои на Сандомирском плацдарме.

В январе 1945 года Богачев снова в наступлении командиром взвода штурмовиков-десантников на «тридцатьчетверках» 68-й отдельной гвардейской Житомирско-Берлинской орденов Красного Знамени, Суворова, Кутузова, Богдана Хмельницкого и Александра Невского танковой бригады 4-й гвардейской танковой армии. Освобождение Польши, форсирование Одера, штурм Берлина, личный боевой счет уничтоженных врагов в конце войны и слепое осколочное ранение бедра. Снарядный осколок крупповской стали до сих пор неустанно напоминает ему те лихие, огненные годы.

В 1951 году, закончив Военно-юридическую академию, Борис Ильич Богачев стал военным юристом, служил на Балтийском и Черном морях, в суровом Забайкалье, в Москве и закончил военную службу в Одессе.

Сорок три года им отданы армии, из них 30 лет – напряженной работе по реабилитации необоснованно репрессированных в годы тоталитарного режима. Награда за это – присвоение указом Президиума Верховного Совета почетного звания заслуженного юриста Украины.

Уволившись в запас, Борис Ильич возглавил проживающую в Одессе и области группу однополчан 4-й гвардейской танковой армии и в результате неустанного поиска довел ее численность с 3 до 80 человек. В последние годы он – секретарь исторической секции военно-научного общества при штабе Южного оперативного командования, систематически выступает перед коллегами с информациями и докладами по вопросам истории нашей армии, перед призывниками в Приморском райвоенкомате, перед учащимися 29, 52, 84 средних школ города Одессы.

Не порывает Богачев связей с городами, ставшими ему родными. За активное участие в военно-патриотической работе по воспитанию молодежи исполнительные комитеты советов народных депутатов городов Рава-Русская на Львовщине и Горохов на Волыни присвоили полковнику Богачеву звание почетного гражданина этих городов. Шесть орденов и двадцать других правительственных наград украшают грудь убеленного сединой ветерана.

Сейчас Борис Ильич работает над воспоминаниями о своей жизни. Ему есть что рассказать всем живущим.

 

 

 

      Николай Стафеев,

      почетный гражданин города-героя Одессы,

      генерал-майор.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

МОЙ  ОТЕЦ  -  УЧАСТНИК  ОБОРОНЫ  ОДЕССЫ.

 

Мой отец, полковник в отставке Илья Иванович Богачев, после Великой Отечественной войны рассказывал мне о своем участии в обороне Одессы. Сохранились кое-какие его записи о тех героических днях, копии отдельных документов, а также личное офицерское дело отца, хранящееся в Одесском областном военкомате. Эти бесхитростные воспоминания отца раскрывают малоизвестные страницы героической 73-дневной эпопеи, давно уже ставшей нашей легендой.

Будучи в Подольском военном архиве России, я поинтересовался, есть ли какие-либо документы об обороне Одессы в Великую Отечественную войну. Мне ответили, что все документы, касающиеся обороны Одессы, вместе с семью тысячами раненых погибли с теплоходом «Армения», который затонул при бомбежке его вражеской авиацией под Ялтой в октябре 1941 года при эвакуации наших войск из Одессы. Привожу ниже некоторые отрывки из воспоминаний отца.

 

В первые недели

 

Не только голос диктора на рассвете 22 июня  1941 года разбудил жителей страны, отдыхавших  после трудовой недели. Граждане были подняты со своих постелей гулом и грохотом выстрелов зенитных орудий и разрывами снарядов в        воздухе.

Начало войны застало меня в должности военного комиссара Ворошиловского  ( ныне Приморского )  района города Одессы. Одновременно, в соответствии со своей должностью, я исполнял общественную обязанность – входил в состав членов бюро районного комитета компартии большевиков.

С первых же часов нападения задачей военных комиссариатов стало проведение плановой, а потом повторной мобилизации военнообязанных старших возрастов в Красную Армию  ( РККА )  и Военно-Морской Флот, направление многотысячного состава офицеров, младших командиров и рядовых, проживающих в районе, на пополнение уже имевшихся и формирование новых воинских частей. Необходимо было также мобилизовать автотранспорт и направить его в воинские части, отобрать военнообязанных с высшим и средним образованием, которых мы обычно направляли в военные училища.

В первые же дни были развернуты сборные пункты в огромных помещениях институтов – водного, педагогического и связи, средних школах и в здании самого военкомата на Комсомольской улице  ( сейчас Старопортофранковская). Работа по мобилизации протекала организованно. Призывники в указанное время являлись в войсковые части и сборные пункты военкоматов. Чувство высокого патриотизма особо ярко было выражено у молодежи непризывного возраста, в том числе у женщин и девушек. С первого же дня войны здание военкомата осаждали целые группы патриотов с настоятельной просьбой зачислить их добровольцами и отправить на фронт.

Руководить ходом мобилизации, формированием и отправкой  команд из многих тысяч людей было нелегким делом, а тут осаждают добровольцы, рвутся к военкому со своими просьбами. Нельзя было и отвергать благородные патриотические порывы. Приходилось на шум и крики выходить из кабинета и беседовать с людьми. Особые трудности были с просьбами женщин и девушек. Призыв их, кроме врачей и медсестер, не был запланирован. А они напирали, не давали работать. На мои обращения по этому поводу  облвоенкомат отвечал резкими репликами:» Занимайтесь главным». Потому на свой страх и риск связывался с военными комиссарами частей, политотделами дивизий, писал им записки с просьбой принять по возможности добровольцев и зачислить их на службу. Так было направлено в войска много девушек, впоследствии героически сражавшихся с врагом, в их числе была и Нина Андреевна Онилова, воспитанница детского дома, затем швея Одесской трикотажной фабрики, впоследствии знаменитая на весь мир женщина – командир пулеметного расчета. Она была направлена мною в 54-й стрелковый полк 25-й Чапаевской стрелковой  дивизии, отважно сражалась при обороне Одессы и Севастополя, где и погибла в бою. Она была удостоена высокого звания  Героя Советского Союза, награждена орденами Ленина и Красного Знамени, ее именем названы улицы в городах Одессы и Севастополя.

Припоминается такой случай. В огромном зале на верхнем этаже водного института расположились на ночь прямо на полу несколько сотен военнообязанных. Поздно вечером ко мне в военкомат пришла от них делегация с просьбой отпустить на ночь домой. Они пообещали, что утром все прибудут в институт. Убедившись в серьезности их намерений, я дал на это разрешение. Ночью, пробив крышу, в зале разорвалась большая бомба, но там никого не было. Меня пронял холодный пот, когда я представил себе, что было бы, если б призывники остались на ночь в зале.

 В июле 1941 года, по завершении мобилизации, я был отозван в штаб Приморской армии и назначен командиром 3-го стрелкового полка 421-й Одесской добровольческой дивизии.

 

Командир полка

 

Мое участие в обороне Одессы можно разделить на два периода. Первый – июнь-август 1941 года, когда я занимался формированием третьего стрелкового полка Одесской стрелковой дивизии, подготовкой подразделений полка к боевым действиям. Второй – сентябрь-12 октября 1941 года, когда я руководил подготовкой к обороне ближних подступов к Одессе в восточной части города – Пересыпи.

Вверенный мне третий стрелковый полк был сформирован в первой половине августа, в период напряженных оборонительных боев частей Приморской армии, из последних ресурсов, способных защищать родной город.

Полки нашей дивизии не получили прямого оперативного задания, да и по своей оснащенности боевой техникой и степени боевой выучки не смогли бы успешно выполнить его. Поэтому части дивизии, в том числе и подразделения моего полка, вели боевые действия с просачивающимися или высаженными с самолетов группами противника на отдельных направлениях – севернее Дальника, в Холодной балке, Балке Фомина, ст. Дачная и в районе ст. Выгода.

Зато эти части, приобретая боевой опыт, в дальнейшем послужили хорошим резервом для Приморской армии. Занимая участки обороны во втором эшелоне, они под артиллерийским огнем и бомбежками противника овладевали необходимыми навыками боевых действий и, в конце концов,  в третьей декаде августа влились в боевые части 25-ой Чапаевской и 95-й  Молдавской стрелковых дивизий.

Во вверенный мне полк вошли истребительные батальоны Ворошиловского и Ленинского районов, а также отдельная истребительная рота Одесского сельского района, формирования МПВО города, группы милиции и пожарной охраны, стекавшиеся в Одессу из занятых врагом районов области  (до 80 человек), и пополнение, пришедшее по партмобилизации  (до 60 человек). Контингент разношерстный, много необученных. Были и негодные к военной службе. Помню одного такого Георгия Константиновича Главацкого, бывшего начальника пожарной охраны Одесского жиркомбината, который в боях за Одессу стал отличным пулеметчиком, в Севастополе вновь отличился и стал Героем Советского Союза, а в конце войны был полковником, командиром стрелкового полка, был награжден орденом Ленина, тремя орденами Красного знамени, орденом Суворова III-й степени и двумя орденами Отечественной войны I-й степени. Все воины моего полка горели одним желанием – не допустить врага в Одессу. И это увеличивало нашу силу, стойкость. Штаб полка в основном был укомплектован офицерами Ворошиловского райвоенкомата, за исключением начальника штаба, должность которого занял военрук одного из институтов Одессы капитан Шаталов. Военным комиссаром был старший батальонный комиссар Александр Васильевич Балашов.

Вооружены мы были слабо. Поскольку основная сила полка состояла из бывших истребительных батальонов, у них остались боевые винтовки, пулеметы, гранаты. Но у многих были и малокалиберные винтовки. Влившиеся в полк милиционеры имели винтовки и автоматы. Артиллерии полк не получил. Было дано несколько тяжелых минометов, но и те без тяговой силы и без мин. Полевых средств связи не было. Интендантское снабжение – обмундирование, снаряжение – было заботой местных советских органов, потому оказалось разношерстным: сапоги, ботинки с обмотками и даже без обмоток, шинели, бушлаты, стеганки, телогрейки. Полк не имел даже походных кухонь.

Под переукомплектование и боевое сколачивание полка я занял здание на территории бывшего полуэкипажа военно-морской базы в районе 2-й Заставы.

25 июля для обороны  вторым эшелоном полк занял участок, где справа – село Усатово, а слева – хутор Бурда и рабочий поселок Застава. Тыльной границей участка была 2-я Застава. Штаб оставался в районе казарм военно-морской базы.

До середины августа подразделения полка, находясь в окопах под бомбежкой и артобстрелом врага, несли службу сторожевого охранения на широком фронте в связи с тактикой врага – выбрасыванием десантных групп и просачиванием их вглубь, в тылы Приморской армии. Одновременно продолжалось и обучение подразделений боевым действиям: огневой подготовке, рытью окопов, сооружению ходов сообщения и др.

Ввиду недостатка в полку боевых винтовок и пулеметов я через военного коменданта станции Застава организовал снабжение рот трофейными винтовками и боеприпасами. В ротах отдельные подразделения обучались действиям с вражеским оружием – благо, патронов к этому оружию было предостаточно. Одновременно шла учеба по применению «бутылочного огня». Город, комсомол хорошо снабжали нас бутылками с воспламеняющейся при ударе жидкостью. Вначале «бутылочный огонь», предназначенный главным образом для борьбы с танками противника, не вызывал у бойцов воодушевления. Но после проведенного мною для командного состава полка показного занятия по применению огня, а потом показных занятий в каждом батальоне, бойцы рот, наблюдая воспламенение, горение и деформацию сельхозорудий, послуживших объектами демонстрации, остались довольны. Настроение приподнялось. В окопах переднего края и резервных подразделений батальонов, в каждом отделении оборудовались ниши для накопления и хранения бутылок с жидкостью. В полк было доставлено несколько тысяч бутылок. Многие бойцы с гордостью заявляли, что теперь танки врага не пройдут.

 

На  «малой»  Одесской земле

 

С середины августа обстановка на фронте осложнилась. Противник, тесня не получавшие пополнения наши части, все ближе подходил к Одессе.

8 августа Одесса была объявлена на осадном положении.

10 августа враг из района Березовки прорвался к Тилигульскому лиману между Очаковом и Одессой.

13 августа, наступая вдоль восточного берега этого лимана, противник вышел на побережье Черного моря. Одесса и ее защитники оказались на  «малой земле», поддерживая связь со страной только морем и по воздуху. Одновременно противник усилил нажим на северо-западном и западном направлениях. В середине августа не раз создавались критические моменты в районе станций Дачная – Выгода, где противник стремился прорвать стык флангов 25-й и 95-й стрелковых дивизий и через этот прорыв ринуться к Одессе.

23 августа, вечером, я получил приказ в течение одной ночи перебросить батальон, усиленный огневыми средствами, в район ст. Выгода, чтобы в случае успеха противника на этом участке ликвидировать прорвавшиеся группы.

Как только наступили сумерки, был подан подвижной состав на ст. Застава для переброски батальона с заданием – достичь указанного района, выгрузиться, занять оборону, немедленно отправить опорожнившийся подвижной состав, не подвергая его артобстрелу. Все это надо было сделать до рассвета.

Неплохо поработали командиры батальона и рот. Особо отмечаю энергичность действий моего заместителя по материальному обеспечению тов. Басса Д.У.: эшелон был разгружен в несколько минут. Бойцы выходили в двери, имущество выгружалось в окна вагонов. Пока роты занимали район обороны, подвижной состав быстро скрылся за холмами в направлении ст. Дачная. Вслед ему засвистели снаряды, но уже было поздно, состав успел убыть.

Вспоминается один эпизод, связанный с нашим движением по железной дороге. Начальник станции Дачная, старичок маленького роста с большущей бородой, запретил дальнейшее движение состава во избежание уничтожения артиллерийским огнем противника. Мои просьбы и даже угрозы не подействовали, не дает он команды – и машинист не едет. Но уже были первые проблески рассвета, я мог к указанному времени не выполнить распоряжения и погубить личный состав. Пришлось силой увести начальника станции с путей и под дулом пистолета, направленного на машиниста, заставить его двинуть состав вперед.

С рассветом началась и боевая жизнь – кое-где воздух прорезали артснаряды противника, стали рваться мины. В лощине, поросшей кустарником, вдоль полотна железной дороги, появились и группы солдат противника, ведя беспорядочную стрельбу из автоматов. Вскоре запели и мины врага в районе обороны батальона. Но роты уже хорошо освоили свои участки, окопались,сориентировались и встретили врага дружным пулеметным и винтовочным огнем. Не ожидая сильного огневого сопротивления, неприятель замешкался и отступил. В этом бою 18 человек погибло и более 50 бойцов было ранено от минометного огня противника. У командира этого батальона осколками мины была раздроблена вся кисть левой руки. К вечеру того же дня батальон был влит в 95-ю стрелковую дивизию.

27 и 28 августа я передал и другие два батальона, но уже в 25-ю Чапаевскую дивизию.

28 августа я вернулся в распоряжение Одесского облвоенкомата. Уже через день получил команду немедленно убыть в распоряжение командира 82-го укрепрайона ( УР ). По прибытии в штаб я был назначен начальником 2-го сектора обороны города. Задача: готовить ближние подступы и восточную часть города – Пересыпь – к уличным боям.

В штабе 82-го УР, который превратился в штаб обороны города, уточнили мой сектор. На второй день я приступил к выполнению своих новых обязанностей. Работы по возведению инженерных сооружений на ближних подступах к городу и в самом городе: возглавляли начальник инженерной службы Приморской армии генерал-майор Хренов, Герой Советского Союза, и комбриг Дмитрий Петрович Монахов ( начальник гарнизона ). Военным комиссаром был при мне  Александр Александрович Ерихимович. Это был политически подготовленный, принципиальный и настойчивый руководитель. Он быстро наладил деловые отношения с руководством Ворошиловского и Ленинского районов города – первыми секретарями райкомов тт. Луценко и Маргуновским – и через них хорошо обеспечивал сектор рабочей силой в количестве 1000 – 2000 человек ежедневно. Мне были приданы 15 офицеров-инженеров, которые практически осуществляли руководство по возведению всех оборонительных сооружений.

Район 2-го сектора обороны города включал в себя весь Ленинский район, за исключением Слободки и полей орошения.

Штаб 2-го сектора был размещен в здании завкома 1-го хлебозавода. Для ведения уличных боев в наш сектор должна была войти 421-я дивизия, штаб которой  находился на территории склада «Стальсбыта».

В процессе работ по воздвижению оборонительных сооружений командование этой дивизии несколько раз консультировало нас, давая советы, где и что для возможных боевых действий должно быть сооружено.

В общем, в нашем секторе обороны сооружались и до последних дней боев в Одессе совершенствовались:

артиллерийские позиции для укрытого расположения артполка на Жеваховой горе;

система ружейно-пулеметного огня в рабочем поселке завода «Большевик» на той же горе;

оборонительные сооружения на плотине Хаджибейского лимана. На всем его длинном протяжении сосредоточивались целые пирамиды мешков с песком на случай разрушения плотины бомбежками и артогнем, вследствие чего воды лимана  могли хлынуть на поля орошения, угрожая затоплением Ленинского района;

одновременно от плотины лимана в направлении Жеваховой горы сооружался канал, имевший целью отвод в него вод лимана;

поля орошения и имевшиеся на этой территории здания приспосабливались к обороне – сооружалась целая система огня, запасные огневые позиции. Все сточные каналы полей орошения и имевшиеся там дороги-проезды приспосабливались к ведению кинжального огня из пулеметов и огнеметов;

в глубине сектора обороны на Пересыпи улицы Московская, Богатого, Деда Трофима и многие другие приспосабливались к ведению уличных боев: сооружались баррикады (на Московской улице баррикада пересекала улицу у электростанции, на остальных улицах место баррикад не помню). Здания завода им. Дзержинского, электростанции, сахарного, маслозавода и другие крупные сооружения и многие жилые дома приспосабливались к обороне: закладывались дверные проемы, окна и балконы оборудовались под бойницы.

Создавалась система огня по крупным скосам насыпи полотна портовой ветки железной дороги на протяжении от суконной фабрики на Слободке и до станции Бахмач на Пересыпи. Укреплялись виадуки мостов к улице Московской и 20-й линии трамвая, вдоль западных скосов насыпи портовой ветки сооружались окопы. Одновременно и в самой насыпи полотна железной дороги, пересекая ее, рылись траншеи для сообщения с тылом – доставки боеприпасов, пищи,  медикаментов и выноса раненых. Траншеи должны были до минимума сократить наши потери от огня противника, чего нельзя было бы достигнуть, если бы сообщение с тылом ( с городом ) шло по поверхности этой высокой насыпи. В то же время нам была поставлена другая задача: сохранить рельсовый путь для беспрепятственного движения поездов-летучек к фронту и обратно. Это значительно осложняло работу. Траншеи под рельсами рылись прямыми, не защищенными сверху от осколков и мин.

В один из дней к нам прибыл генерал-майор Хренов. Посмотрев нашу работу, он приказал собрать всех офицеров – руководителей работ. Указав на гибельные последствия такой формы сооружаемых траншей, генерал начал нас учить, как надо их делать, чтобы и рельсовый путь на поверхности насыпи сохранить, и бойцов от лишних потерь при артиллерийском, минометном и пулеметном обстреле уберечь. Пользуясь его указаниями, мы начали рыть траншеи не прямыми, а зигзагообразными, а сверху, под рельсами, прикрывали полотно надежными, сантиметровой толщины стальными листами, которые  защищали не только от пуль, но и от осколков мин и снарядов. Сооружались баррикады, пересекающие спуск с улицы Пастера к Московской, и на Херсонском спуске, что ведет к кольцу трамваев № 2, 3, 20 и 30.

С приближением фронта к городу и в связи с возникшей угрозой ведения уличных боев я получил распоряжение о выводе всего оставшегося в районе населения в восточную окраину города, к побережью нынешних Киевского и Приморского районов. Однако жители в большинстве своем самовольно возвращались обратно. Их тянуло назад. И несмотря на строгие указания, они только создавали видимость переселения. Одним из мотивов такого поведения было объяснение: какая разница, где погибнуть, лучше уж в своем углу. Это создавало и мне, и офицерам 2-го сектора массу трудностей, ведь многие из жилых домов предназначены были к ведению уличных боев. И когда мы все же приспосабливали эти дома и квартиры для ведения огня, граждане все равно стремились расположиться поблизости от своих очагов.

В третьей декаде сентября началась работа по комплектованию людьми гарнизонов баррикад и других узлов сопротивления. К этим объектам прикреплялись стрелки, пулеметчики, огнеметчики, гранатометчики, совершенствовалась система огня и его взаимодействия, уточнялись секторы обстрелов. Укреплялись места расположения баррикад.Тренировались связисты живой связи ( телефонов не было ).Изучались скрытые, а также и обходные пути доставки донесений. Таким же порядком бойцы санслужбы, преимущественно женщины, работавшие раньше в больницах и поликлиниках города, накапливали медсанимущество на пунктах оказания первой помощи. Где и каким чудом они изыскивали его, - было их тайной. Но медсанимущества  было накоплено более, чем достаточно.

В первой декаде октября началась работа по закладыванию мин на полях орошения, подготовка к подрыву электростанции и других  крупных заводских объектов. Но я уже не руководил этими работами – 28 сентября был контужен и выбыл из строя.

 

Последние недели

 

Нельзя не сказать о том, что вся эта, на первый взгляд, скромная работа тысяч людей, участвовавших в возведении оборонительных сооружений, и сотен защитников баррикад и узлов сопротивления протекала под ежедневным методическим артобстрелом и бомбежками.

Каждый день тысячи женщин, стариков, школьников под руководством офицеров строили укрепления – противотанковые рвы и надолбы, эскорты – крытые срезы холмов, которые простреливались сбоку артиллерией и пулеметами, а подходы минировались. Оборудовали пулеметные гнезда, огневые позиции для артиллерии, окопы для стрелков, проволочные заграждения, опорные пункты в каменных зданиях, около сотни уличных баррикад, восстанавливали старые и создавали новые артезианские колодцы.

Лично мне по долгу службы приходилось бывать в разных точках обширнейшей территории сектора обороны – консультировать, проверять, давать указания. И, как говорят, судьба улыбалась мне, если, часто попадая под массированный огонь артиллерии противника и бомбежки с воздуха, я все же до конца сентября оставался в строю. Хотя смерть ходила рядом. Два – три раза в неделю, к концу дня, я обычно проводил совещания офицеров в своем штабе на хлебозаводе.

Район Пересыпи, складов «Стальсбыта», завода им. Дзержинского и хлебозавода простреливался артогнем врага. Свернув работу совещания, я приказал офицерам немедленно направиться к своим объектам, а сам с комиссаром Ерихимовичем пошел в столовую хлебозавода. Эта столовая была расположена в производственном корпусе, напротив нашего штаба. Пройдя дворовую площадь, покрытую булыжником, мы начали спускаться вниз по лестнице в столовую. В это время снаряды врага достигли территории хлебозавада. Один снаряд взорвался в центре двора между зданием завкома и производственным корпусом. Свист осколков, лязг оконных  стекол заставили нас побежать обратно к штабу. Войдя в помещение, мы увидели такую картину: стекла все выбиты, стол, за которым мы минуту назад сидели, исщеплен осколками снарядов, мой бинокль изуродован и со стола перекочевал на кровать. Новенькая шинель комиссара, висевшая на стене напротив окна, вся изрезана осколками. Задержи я офицеров еще на несколько минут, большинство из нас, видимо, стали бы жертвой этого обстрела.

28 сентября я был контужен взрывной волной взорвавшейся неподалеку авиационной бомбы в районе ст. Бахмач на Пересыпи. При артобстреле я был придавлен рухнувшим на меня козырьком окопа, земляной насыпи. Двое суток пролежал в небольшом укрытии около своего штаба на хлебозаводе. Но ввиду ухудшения состояния был доставлен в полевой госпиталь, который находился в здании медицинского института. Но что это было за  лечение! Меня держали на строгом постельном режиме и утоляли боли частыми уколами. Территория госпиталя подвергалась артобстрелу врага. Ходячие больные при этом уходили в укрытия – подвальные помещения здания.

Я вынужден был лежать в палате. Однажды в нашем корпусе снарядом была пробита стена. Снаряд разорвался в коридоре. Осколки его полетели в двери палат. Все покрылось пылью. Двери воздушной волной были втянуты внутрь палаты и не открывались, стекла из окон были выбиты. Холодно. Я лежу один, накрытый с головой одеялом. Принесенная мне пища покрылась пылью и была несъедобной. Да и какая тут еда! Через несколько суток в нашем корпусе авиабомбой пробило перекрытие здания. Бомба, достигнув подвала, не взорвалась. Старший инженер штаба обороны города майор Минровский, прибывший с минерами по моей просьбе, в тот же день обезвредил бомбу. Я рвался из госпиталя, ибо на участке было куда спокойнее, но не мог ходить.

10 октября прибывший ко мне в госпиталь знакомый офицер штаба армии по секрету сообщил, что войска Приморской армии уже перебрасываются через море на оборону Севастополя. Одессу приказано оставить без боя. 12 октября я с последней партией раненых был вывезен теплоходом « Грузия «  в Севастополь.

Особо запомнился мне один эпизод. Среди частей, оборонявших Одессу, была и 1-ая кавалерийская дивизия. При эвакуации лошадям на пароходах места не нашлось, и сотни лошадей были расстреляны, чтобы не достались врагу. Такова суровая необходимость войны. Уже в Севастополе я узнал, что туда перебросили всех офицеров Ворошиловского райвоенкомата. Большинство из них погибли при обороне города. Некоторые застрелились, чтобы не попасть в плен.

Прошло почти четыре года. В январе 1945 года мне была вручена медаль     « За оборону Одессы « с изображением солдата и матроса с винтовками наперевес, идущими в атаку на фоне одесского маяка.

 Выросло, возмужало не одно поколение, для которого все то, что было связано с ужасами войны, осталось в прошлом. Пусть же на земле, обильно политой нашей кровью, вечно будет мир.

 

 

ДО  ПОБЕДНОГО  ЗАЛПА.

 

           Расскажу про своего товарища и сослуживца Героя Советского Союза полковника юстиции Фрадкова Ефима Борисовича, которого знал почти четверть века. С ним я учился пять лет на одном курсе в военно-юридической академии в Москве, мы оба проходили службу в военном окружном суде в Одессе: он – заместителем председателя суда, а я – членом судебной коллегии.

            Во время Отечественной войны, хотя мы и не знали друг друга, наш боевой путь пролегал по одним и тем же местам – на Западной Украине и на северо-западе от Москвы. Он служил в 110-й ордена Александра Суворова и двух орденов Красного Знамени стрелковой дивизии, а я в 111-й Александрийской орденов Красного Знамени и Богдана Хмельницкого стрелковой дивизии.

             Война застала Ефима Борисовича на Украине, вблизи государственной границы. В ту пору командиру орудия старшему сержанту Ефиму Фрадкову исполнилось 19 лет. Тяжкие испытания выпали на долю молодого артиллериста.

Он родился на Смоленщине в большой многодетной семье. С восьми лет остался без отца. Несмотря на материальные трудности, с отличием окончил среднюю школу. Страстно желая учиться дальше, юноша поступает в Московский политехнический институт, однако учиться ему пришлось недолго.

                  Перед надвигающейся фашистской опасностью страна готовилась к войне. Осуществлялись широкие мероприятия по укреплению обороноспособности страны. Со студенческой скамьи Ефима Фрадкова призвали на срочную службу в Красную Армию. После окончания полковой школы он – командир артиллерийского орудия в стрелковой дивизии.

                   Первое боевое крещение он получил под Перемышлем, где наши артиллеристы вступили в бой с танковой колонной фашистов. Обстановка сложилась так, что орудия батареи стояли на открытой позиции, без всякой маскировки. Стрелять можно было только прямой наводкой. Гитлеровские танки неумолимо и зловеще надвигались на орудийный расчет маленькой пушки. Дрожала земля под их мощными гусеницами. Сзади бежали автоматчики с засученными рукавами. Наше орудие молчало. Когда танки подошли поближе, орудийный расчет Фрадкова по команде командира батареи открыл беглый, губительный огонь. Первый снаряд подбил гусеницу танка. Танк закружился на месте. От второго снаряда танк запылал огненным смерчем. Отважно сражались и другие орудийные расчеты батареи. Атака была отбита. В этом бою Фрадков открыл свой личный боевой  счет уничтоженных врагов.

                     Пять дней и ночей наши войска у города Перемышля ( сейчас он в Польше ) сдерживали многочисленные атаки, но затем, опасаясь окружения врагом, прорвавшимся на флангах, вынуждены были с боями отступать. За проявленное в этом бою мужество старший сержант Фрадков был награжден солдатской медалью « За отвагу». В 1941 году, когда наша армия порой беспорядочно отступала, такая награда была большой редкостью. Можно с полной уверенностью утверждать, что медаль « За отвагу « 1941 года – это как орден боевого Красного Знамени 1944 года.

                    « Конечно, было страшно,» - отвечал на вопрос полковник юстиции Фрадков, выступая уже в мирное время в праздник 9-го мая – день Победы – перед солдатами строительной роты в Одесском гарнизоне. Но страх имеет и свое полезное действие: он обостряет чувство опасности, делает тебя собранным и целеустремленным, не дает совершить необдуманных действий. А это - плюс умение – главное для победы в бою. Величайшее качество человека – мужество перед лицом смерти. Война раскрывает человека, все, что в нем есть лучшее или плохое. В мирное время жил бы себе человек и ни чем не выделялся, а в военное время он быстро становится или героем или трусом, предателем.

                      На всю жизнь, вспоминает Ефим Борисович, остался в памяти приказ Верховного главнокомандующего № 227 « Ни шагу назад «, зачитанный в конце июля 1942 года перед строем всего личного состава батареи. Отступая под натиском врага, наши войска оставили громадную территорию страны. Приказ требовал прекратить отступление, иначе Родина погибнет. За оставление позиции без приказа виновный в этом командир подлежал расстрелу. Не шелохнувшись, стояли в строю бойцы. Руки бойцов крепко сжимали винтовки и автоматы. Лица их были суровы. В их душе кипела ненависть к врагу, решимость любой ценой остановить и разгромить его.

                       В сентябре 1941 года артиллерийский дивизион, в котором служил Фрадков, участвовал в сражении за Киев, но, благодаря героизму воинов и умению командиров, смог вырваться из окружения, в которое попало большое количество наших войск. Только в плен тогда немцы взяли 665 тысяч наших солдат и командиров.

                       В бою под Старым Осколом Белгородской области Фрадков был тяжело ранен снайперской пулей. Едва встал на ноги в госпитале – снова возвратился в строй.

                       В сентябре 1943 года после освобождения от немецко-фашистских захватчиков его родного города Демидова Смоленской области Фрадков, прошедший по многим кровавым дорогам войны, узнал о гибели от рук гитлеровцев его матери, сестры и брата. Известие об этом еще более усилило ненависть Фрадкова к коварному и жестокому врагу.

                        Геройски сражался расчет Фрадкова и в Белорусской операции – одной из выдающихся битв Великой Отечественной войны. 3-го июля 1944 года наша стрелковая рота, находившаяся на господствующей высоте, отбила атаку гитлеровцев, пытавшихся вырваться из огненного кольца, но и сама попала в окружение противника. У бойцов кончались патроны. Командир дивизии полковник С.М.Тарасов вызвал к себе бывалого воина старшего сержанта Фрадкова.

« - Сможете с пушкой и запасом боеприпасов прорваться на высоту? « -  спросил он.

« - Поставленную боевую задачу расчет выполнит. « - твердо и решительно ответил артиллерист, уверенный в мастерстве и смелости своих подчиненных.

                          Быстро погрузили на автомашину патроны, снаряды, рацию, прицепили орудие. Фрадков принял смелое решение. Сняв пилотку и погоны, он встал на подножку. Шоферу велел ехать медленно. Сам громко отдавал команды по-немецки. Военная хитрость удалась. Проехав немецкую цепь утомленных боем стрелков, машина стремительно помчалась на высоту. Фашисты открыли вслед беспорядочный огонь, но орудийный расчет без потерь прорвался к своим.

                           Вот как писала дивизионная газета « К победе « от 19 июля 1944 года: « ... Гитлеровцы, поддержанные самоходным орудием « Фердинанд « и бронетранспортером с пулеметом, рвались по дороге на высоту. Прямой наводкой третьим снарядом расчету удалось подбить танк, затем вывести из строя бронетранспортер. Но это не остановило очумевших фашистов. С отчаянием обреченных они во весь рост шли цепью в атаку, пытаясь прорваться из окружения. Фрадков перешел на осколочные снаряды. Дорога и подступы к ней были усеяны трупами. Вражеская пуля ранила бесстрашного командира, но он продолжал руководить стрельбой, посылая снаряд за снарядом на головы гитлеровцев. Тут подоспело подкрепление. Немцы не прошли. Рота была спасена. Боевая задача была успешно выполнена. « За этот бой Е.Б.Фрадков был награжден орденом боевого Красного Знамени.

                            Древние мудрецы говорили: молодость живет мечтами, а старость – воспоминаниями. Ефим Борисович вспоминает о своей боевой молодости:

...Это было ранним утром 22 февраля 1945 года. Артиллерийская батарея поддерживала огнем нашу наступающую пехоту. Путь наступающим преградил вражеский пулемет, бивший очередями из амбразуры дерево-земляной точки ( дзота ). Стрелки залегли и несли потери. Невозможно было поднять голову.

                             Поступил приказ командира стрелкового батальона: уничтожить пулемет прямой наводкой. Орудие выкатили на открытую позицию. Началось единоборство, дуэль с врагом. Кто кого! У бойцов расчета одна мысль – уничтожить врага. Снаряд за снарядом посылали они в цель. Упал сраженный пулей заряжающий. Фрадков сам стал подавать снаряды в казенник пушки. Ни крепкие стены, ни яростный огонь не спасли врага. Пулемет был уничтожен. Пехота была благодарна, с уважением смотрят пехотинцы на артиллеристов, у которых прибыло седины в голове – сказалось нечеловеческое напряжение. И таких боев было много, очень много. Всего не опишешь.

 « Для наших внуков, правнуков то время –

История далекой старины.

Пусть не познает молодое племя

В своей судьбе все ужасы войны.»

                                     В. Федоров

 

В его наградном листе, представляемом в Верховный Совет СССР к присвоению звания Героя Советского Союза, значится, что в годы Великой Отечественной войны он командовал артиллерийским орудием, из которого было уничтожено 13 танков и самоходно-артиллерийских орудий, 14 других орудий, 12 минометов, 35 пулеметов, 23 автомашины, 27 повозок, 6 наблюдательных пунктов, около 1500 солдат противника. До последнего победного залпа прошел отважный артиллерист по кровавым дорогам войны. Смелый, инициативный и умелый орудийный расчет всегда можно было видеть на самых трудных участках боевых действий, и под руководством своего бесстрашного командира он всегда с честью выходил из самых сложных фронтовых ситуаций.

Родина высоко оценила заслуги Е.Б.Фрадкова. Его подвиги отмечены Золотой Звездой Героя Советского Союза, орденами Ленина, Красного Знамени, двумя орденами Отечественной войны, двумя орденами Красной Звезды, орденом « За службу Родине в Вооруженных Силах СССР «, двумя медалями « За отвагу «, медалями « За боевые заслуги «, « За воинскую доблесть «, « За безупречную службу «, « За оборону Киева «, « За взятие Кенигсберга «, многими другими юбилейными и памятными медалями.

 После войны Фрадков, закончив краткосрочные курсы младших лейтенантов, стал офицером Красной Армии

( впоследствии Советской Армии ). После трех пулевых ранений служить в строю было трудно, но расстаться с Армией он не мог. Завоеванный дорогой ценой мир нужно было охранять. В 1946 году он поступил, а в 1951 году окончил военно-юридическую академию в Москве, стал военным юристом, судьей. Он снова на фронте, теперь уже в течение тридцати лет на передовой борьбы с преступностью.

Новая работа пришлась ему по душе. Ведь военные суды, осуществляя правосудие в армии, защищали крепость армии от преступных посягательств, заботились о воспитании военнослужащих в духе преданности Родине и беззаветного, честного выполнения своего воинского долга. В осуществлении обязанностей военного судьи ему во многом помогал жизненный опыт, приобретенный в суровые годы войны.          

В течение полумесяца в большом зале дома культуры Симферопольского завода имени С.М.Кирова военным трибуналом округа под председательством полковника юстиции Е.Б.Фрадкова рассматривалось уголовное дело изменников Родины Асанова Ш., Менаметова Э., Мензанова Н. В первые дни немецкой оккупации Крыма они перешли на сторону врага и в составе немецко-фашистского добровольческого карательного отряда чинили зверства над своими соотечественниками. Один из пунктов обвинения гласил, что они вместе с другими предателями арестовывали членов семей советских активистов, семей красноармейцев – женщин, стариков, детей, связывали им проволокой руки и живыми бросали в глубокий колодец.                    На отдельном столике в зале суда лежали вещественные доказательства – кучка скрученных в кольцо мотков проволоки, извлеченных из колодца, которыми изверги связывали руки своим жертвам, в том числе и маленьким детям. Присутствовавшие на суде рабочие симферопольских предприятий не сводили глаз с этой кучки. Приговор к высшей мере наказания – расстрелу, вынесенный изменникам Родины в строгом соответствии с законом, присутствовавшие встретили с одобрением.

И еще про один случай, которому я был свидетелем. Как-то вечером на открытом судебном заседании в клубе военно-строительной части Фрадков рассматривал уголовное дело пяти военных строителей, обвиняемых в хищении горюче-смазочных материалов. В зале присутствовало около 200 военных строителей. Было известно, что 1/3 из них имели судимость, много было недисциплинированных и любителей алкоголя и наркотиков.

Во время вынесения приговора на территории части погас свет. В зале темно. Я онемел. Что будет? Но Ефим Борисович не растерялся. Командирским голосом отдал команду: « Садись! « и приказал своему водителю подогнать автомобиль под окно клуба и включить фары. Под свет фар приговор был оглашен до конца, осужденные были выведены под конвоем из зала и направлены на гауптвахту. Я был приятно удивлен такой быстротой и решимостью Фрадкова.

Значительным событием в военной службе Героя Советского Союза полковника юстиции Е.Б.Фрадкова было пребывание его в течение пяти лет в должности председателя военного трибунала Потсдамского ( вблизи Берлина) гарнизона. В городе, который в течение нескольких веков был резиденцией прусских королей и где в июле – августе 1945 года состоялась конференция глав великих держав – победительниц: СССР, США и Великобритании – И.В.Сталина, Г.Трумена и У.Черчилля, на которой решались вопросы устройства послевоенного мира в Европе.

   За большие заслуги в отправлении правосудия в войсках, многолетнюю и безупречную службу в органах военной юстиции Ефиму Борисовичу Фрадкову было присвоено почетное звание заслуженного юриста Украины.

Фрадков Е.Б. ушел от нас в мир иной 3 ноября 1990 года в возрасте 69-ти лет после долгой и мучительной болезни. Похоронили его торжественно, с большими воинскими почестями. За гробом шел весь Военный Совет Краснознаменного одесского военного округа. Фрадков Е.Б. был последний Герой Советского Союза Отечественной войны, который служил в войсках округа. Его фамилия, вместе с другими Героями Советского Союза, выбита на внутренней стене музея Отечественной войны в Киеве. В родном городе Фрадкова – Демидове в краеведческом музее хранится стенд памяти Героя. Светлая память о нем живет в сердцах близких к нему людей – родственников, однополчан, сослуживцев.

Мы должны помнить нашу историю и наших героев. Ведь молодые поколения мало знают о прошлом. И не потому, что не чтят погибших, а просто потому, что, как говорили древние:

« Время медленно идет вслед за героем и стирает следы его.»

                                 

                            

 

 

 

 

ЧЕЛОВЕК  НЕОБЫЧАЙНОЙ  СУДЬБЫ.

 

«Молодыми мы были когда – то.

За плечами жаркие года.

Только у бывалого солдата

Сердце не стареет никогда.»

                    Павел Рюмин

 

Как – то одного видного писателя на читательской конференции упрекнули в нереальном отображении жизни в его новом романе, что, дескать, герои его повествования часто встречаются на жизненном пути, а так не бывает. На это писатель ответил, что его герои шли в жизни по прямой дороге, а не по закоулкам, потому и часто встречались. То же самое можно сказать и про мои встречи с полковником авиации Иваном Афанасьевичем Федоровым, кавалером пяти боевых орденов, почетным гражданином  Хангаласского (бывшего Орджоникидзевского) района в Якутии.

Мы с Иваном Афанасьевичем люди одного поколения, перенесшие суровую действительность военного и послевоенного лихолетья.

Иван Афанасьевич – человек необычайной судьбы, воин, писатель, удивительным образом сочетавший в себе мужество летчика – истребителя и нежную любовь к родной земле, ее прошлому и настоящему, верность фронтовой дружбе и боевому братству.

Начались наши встречи на фронте в Новгородской земле, когда я корректировал огонь 120-мм. минометной батареи, поддерживая наступающие стрелковые цепи прославленной 8-й гвардейской Панфиловской трижды орденоносной стрелковой дивизии, и Иван Афанасьевич, как летчик – истребитель 900 – го авиационного полка 240-й истребительной Невельской ордена Красного Знамени дивизии прикрывал пехоту с воздуха, охраняя ее от немецких стервятников.

После войны мы оба оказались на учебе в военных академиях в г. Москве. Я учился на военного юриста в Военно-юридической академии, Иван Афанасьевич совершенствовал свои знания в Военно-воздушной ордена Красного Знамени академии в пригороде Москвы на станции Монино. Впоследствии этой академии было присвоено имя первого космонавта Ю. Гагарина.

На праздниках 1-го мая и 7-го ноября части Московского гарнизона, в том числе и слушатели этих академий, участвовали в парадах на Красной площади. Парадами командовали прославленные маршалы и Герои Советского Союза, на трибуне (мавзолее Ленина) стоял в кругу своих соратников Верховный Главнокомандующий Вооруженными Силами СССР, Генеральный секретарь Центрального Комитета Коммунистической партии Советского Союза генералиссимус И.В. Сталин.

Отличие между ними заключалось лишь в том, что колонна слушателей военно- воздушной академии шла на параде в числе первых колонн, а моя военно – юридическая академия шла последней из академических колонн. Причем в колонне военно – воздушной академии было более 100 Героев Советского Союза и несколько дважды Героев, а в нашей колонне было лишь 5 Героев Советского Союза. Память об этих парадах осталась на всю жизнь.

После окончания учебы мы продолжали военную службу в различных гарнизонах нашей необъятной  страны. Но в 50-е годы судьба вновь свела нас в Одессе, где мы оба несколько лет служили в штабе 5-й ордена Красного Знамени воздушной армии. За время службы мы взаимодействовали на тактических учениях войск на Широколановском и Тарутинском полигонах в обстановке, приближающейся к боевым условиям. Находясь в строю, Иван Афанасьевич пилотировал вначале поршневые, а затем реактивные истребители, совершил около 7 тысяч полетов, налетав в общей сложности 1200 часов.

Потом совместная служба в городе Чите, в штабе Забайкальского ордена Ленина военного округа с выездами в поле на учения зимой в 40 – градусные морозы с ночевкой в армейских палатках.

Когда же, в 60 – 70 годах Иван Афанасьевич работал в Якутске военным комиссаром трижды орденоносной  республики, я неоднократно приезжал в Якутск и вместе с ним разрешал служебные вопросы.

Уволившись из армии, мы более десяти лет состояли членами военно – научного общества при штабе военного округа в Одессе, где активно участвовали в общественной работе, выступали на военно – патриотические темы перед молодежью города, в местной и военной печати.

Оба мы почти ровесники, прошли один и тот же жизненный путь, всю сознательную жизнь отдали службе в рядах Советской Армии, прослужив в ней более 35 лет.

Когда же мы оба оказались в 1993 году в Доме отдыха ветеранов войны  «Победа», что в поселке Ворзель под Киевом, нам было о чем вспомнить и поговорить. Иван Афанасьевич прошел большую школу жизни, был участником важнейших событий в стране, жил и творил в окружении интересных людей.

Я с большим интересом слушал его рассказы о том, как он еще в 1938 году, из далекой Якутии, за девять тысяч километров приехал в Москву. Еще с юношеских лет он мечтал стать летчиком и, преодолев многие трудности и испытания, стал им.

В доме отдыха Иван Афанасьевич заканчивал работу над книгой воспоминаний о встречах с известными военачальниками и о боевых товарищах, с которыми он вместе служил или встречался в период войны.

Бродя по дорожкам соснового парка, Иван Афанасьевич говорил: « Наше поколение живет в уникальное время, не только в истории России и Советского Союза, но и в истории всего человечества. Никогда не было  такого напряжения в жизни, таких чаяний и надежд, как у нашего поколения. На нашу долю пришлась самая страшная в истории человечества война, которая поутюжила всех: и тех, кто участвовал  в ней, и тех, кто не участвовал в этой бойне. До чего же быстро мчатся года! Кажется, давно ли это было? Но вот уже минуло почти полвека с той поры, когда над всем земным шаром прозвучало долгожданное святое слово «Победа!».

Переживания Ивана Афанасьевича понятны. 42 боевых вылета сделал он на фронте по сопровождению в тыл противника и прикрытию штурмовиков Ил-2 и пикирующих бомбардировщиков П-2. За свои боевые заслуги он был награжден орденами.

Великая Отечественная война останется в памяти народной навсегда как важная веха в жизни каждого человека, как символ великого народного подвига, переданного последующим поколениям в наследство. А для нас, фронтовиков, это самая яркая, важная, значительная полоса жизни, где были не только кровь, страдания, смерть, но и высший взлет человеческого духа – бескорыстный подвиг, самопожертвование и верное фронтовое братство.

Одинаковая судьба сказалась и на наших сыновьях, пошедших по нашим стопам. Мой сын Анатолий вначале был в армии артиллеристом, после на  «гражданке» стал юристом, а сыновья Ивана Афанасьевича стали военными летчиками – Владимир – испытателем, Анатолий – вертолетчиком.

Все меньше и меньше остается людей, говорил Иван Афанасьевич, которые были непосредственными участниками величайших преобразований в нашей стране. На долю людей нашего поколения выпало много тяжких испытаний. Они с честью выдержали их. Понятен интерес подрастающего поколения к жизни, судьбам этих людей. Поэтому естественно наше стремление передать  чувство великой любви к нашей Родине молодому поколению.

Прав был фронтовой десантник Вячеслав Михайлович Фуртатов, написав в одной из своих  книг, что «нынешняя молодежь не шла пыльными дорогами отступления мимо руин и слез, ей не довелось видеть, как топтал грязный фашистский сапог родную землю, как плачут матери погибших, как вьется сизый дым над трубами крематория, а у двери сложены груды детских башмачков. И о послевоенной стране, израненной и изможденной, в развалинах и братских могилах знает она мало».

А это все было! И забывать о нем, вычеркивать из памяти поколений – значит совершать великий грех перед павшими в боях, беженцами, погибшими под бомбежками, умершими от голода и холода в концлагерях и оккупированных фашистами городах и селах…

Исходя из этих побуждений, Иван Афанасьевич на протяжении многих лет выступал со своими воспоминаниями о прошедшей Великой войне перед молодежью, на страницах местных газет. Будучи в отставке, написал и издал три книги, в которых он описал свое детство в далекой и суровой Якутии (Федоров по национальности якут), о юношеских делах и мечтах, о своих боевых командирах и соратниках, о встречах с маршалами и Героями Советского Союза П.С. Кутаховым, Е.Я. Савицким, с генерал – лейтенантом Василием Сталиным и многими другими интересными людьми.

Зная, что в 50-е годы я работал в Военной коллегии Верховного Суда СССР по реабилитации необоснованно репрессированных, Иван Афанасьевич интересовался причиной уничтожения Сталиным большинства руководящих военных кадров в армии и на флоте в 1937 – 1938 годы, что в начальный период войны способствовало крупному поражению наших войск в войне с Германией.

Как такое могло случиться, что были расстреляны сменявшие друг друга начальники военно – воздушных сил Красной  Армии, они же заместители народного комиссара обороны СССР – командарм 2-го ранга Я.И.Алкнис, 1897 года рождения, член КПСС с 1916 года; генерал – полковник А.Д. Локтионов, 1893 года рождения; генерал – лейтенант авиации, дважды Герой Советского Союза, воевавший в Испании, против японцев на реке Халхин – Гол в Монголии, Я.В. Смушкевич, 1902 года рождения, член КПСС с 1918 года; генерал – лейтенант авиации, Герой Советского Союза П.В. Рычагов, ему было 29 лет, он был участником войны в Испании, в Советско – Финской войне, воевал против японцев на озере Хасан, был депутатом Верховного Совета СССР, кавалером пяти боевых орденов?

Причем последние трое были расстреляны без суда в октябре 1941 года, когда враг находился у ворот Москвы. А вместе с Рычаговым была расстреляна и его жена – тоже летчица в звании майора авиации.

Уже после войны был арестован и содержался в тюрьме командующий военно – воздушными силами Советской Армии Главный маршал авиации дважды Герой Советского Союза и кавалер 13 высших боевых орденов (не считая иностранных) А.А. Новиков. Только скоропостижная смерть И.В. Сталина спасла его от физического уничтожения.

Что я мог ответить Ивану Афанасьевичу?

Ведь в годы Большого государственного террора (1937 – 1938 г.г.), устроенного Сталиным, было уничтожено все ближайшее окружение Ленина, большинство членов партии с дореволюционным стажем, участников Октябрьской революции и гражданской войны. Всего было репрессировано  500 000 руководящих кадров в партийном, советском, хозяйственном аппарате, в армии (40 000), на флоте (3000), в органах государственной безопасности (20 000) и внутренних дел.

Из восьми довоенных маршалов Советского Союза было уничтожено четыре – А.И. Егоров, первый заместитель наркома обороны СССР, начальник Генерального штаба; М.Н. Тухачевский, первый заместитель наркома обороны СССР, начальник управления боевой подготовки Красной Армии; Г.И. Кулик, заместитель наркома обороны СССР, начальник артиллерийского управления Красной Армии; В.К. Блюхер, командующий Особой Дальневосточной армией, кавалер шести боевых орденов.

После войны такая же участь постигла еще двух маршалов Советского Союза – Л.П. Берия – министра государственной безопасности СССР, затем первого заместителя председателя Совета министров СССР и С.А. Худякова, командующего 1-й (в войне с Германией) и 12-й (в войне с Японией) воздушными армиями, кавалера семи боевых орденов.

В каком политическом дурмане жили тогда советские люди свидетельствует и тот факт, что все три сменяющие друг друга министра государственной безопасности СССР (тогда они назывались народными комиссарами) Г. Ягода, Н.Ежов, Л. Берия расстреляны по обвинению в измене Родине и в том, что все они были английскими шпионами. Подумать только! Один английский шпион на посту министра государственной безопасности Советского Союза сменял другого. И так трижды. И никто этому не удивлялся и в этом не сомневался. Правда, те немногие, кто в этом сомневались и доверительно  высказывались в кругу своих друзей и коллег, долго на этом свете не пребывали. Такого сотворенного Сталиным кровавого побоища преданнейших режиму людей не знал весь мир за все время его существования.

Больше всех Сталинский карающий меч обрушился в годы Большого Террора на головы политических работников Красной Армии и Военно-Морского Флота СССР. Так, после нестерпимых физических и моральных пыток,изощренных мучений, глумлений и издевательств были расстреляны бывшие начальники Главного Политического Управления Красной Армии:

Смилга И.Т. – член КПСС с 1907 года;

Соловьев В.И. – данных о пребывании в КПСС нет;

Гусев С.И. – член КПСС с 1906 г.;

Серебряков Л.П. – член КПСС с 1905 г.;

Антонов-Овсеенко – член КПСС с 1917 г.;

Бубнов А.С. – член КПСС с 1917 г.;

Гамарник Я.Б. – член КПСС с 1916 г. ( в ожидании ареста покончил жизнь самоубийством ).

С 1937 по 1942 г.г. ( с небольшим перерывом ) начальником Главного Политического Управления Красной Армии был генерал-полковник Мехлис Л.З., который в годы Большого террора по совместительству возглавлял многочисленные комиссии, решениями которых многие генералы и адмиралы подвергались репрессиям. ( Из 86-ти членов Главного Военного Совета – коллегиального органа Министерства обороны СССР – в 1937 – 1938 годах были репрессированы 79 человек).

Командующие в Отечественную войну фронтами и армиями, где членом Военного Совета был Мехлис Л.З., в своих мемуарах с омерзением вспоминают о нем, характеризуя его как подлеца и доносчика. Мехлис, будучи министром государственного контроля СССР, скончался за месяц до смерти Сталина, и урна с его прахом была замурована в Кремлевской стене на Красной площади в Москве.

За прошедшие после этого более чем полвека я нигде не слышал и не читал внятного объяснения этому феномену.

Такие объяснения, что Сталин доверялся таким подлецам и негодяям, как Ягода, Ежов, Берия, Меркулов, Абакумов (последние два тоже министры государственной безопасности СССР, но расстрелянные уже после смерти Сталина) или то, что Сталин страдал отклонениями в психике или то, что Сталин был секретным агентом царской охранки и уничтожал своих соратников по партии во избежании своего разоблачения являются неубедительными и не выдерживают критики.

Единственное приемлемое  мною объяснение дал в свое время мой сослуживец по Военной коллегии Верховного Суда СССР, старый военный юрист, случайно не попавший в эту мясорубку. Имя я его называть не буду, так как этот разговор был конфиденциальным.

Он рассказал, что народы России в большинстве своем положительно восприняли идею о построении бесклассового коммунистического общества , одержали  победу в Гражданской войне, затратили гигантские усилия в восстановлении разрушенного двумя войнами (Первой мировой и Гражданской) народного хозяйства, провели коллективизацию сельского хозяйства и индустриализацию в промышленности.

При этом глава государства Владимир Ленин и его первый заместитель Лев Троцкий неоднократно публично заявляли, что через 10 лет после окончания гражданской войны у нас будет построено коммунистическое общество («От каждого по способности, каждому по потребности»!, «Богатства польются полным потоком…» К.Маркс).

Однако к 1930 году коммунизм в нашей стране построен не был. Коммунистическая идея оказалась утопией. Народ прозябал в бедности и убожестве. Большинство людей стало жить хуже, чем до революции.

Росло число недовольных существующим режимом. Сталин и его окружение поняли, что если ничего решительно не предпринимать к предотвращению этого, то волна  народного гнева сметет руководство страны. Единственное средство остаться наверху -  это  внушить обществу страх, как это делали великие завоеватели, тираны и деспоты в мировой истории Чингис – хан, Тамерлан и другие. Что и было сделано Сталиным, начиная с 1926 года и до последнего дня его жизни, а потом, хотя и в меньшей степени, продолжалось его последователями. Как только страх прошел, Советский Союз распался.

Ничего не сказал по этому поводу Иван Афанасьевич. Только видно было по нему, что он крайне удручен и глубоко переживает за судьбы людей, за судьбу нашей страны.

6 декабря 1993 года Ивана Афанасьевича не стало. Ушел из жизни честный, скромный человек, храбрый защитник Родины, большой труженик. Память о нем навсегда останется в сердцах знавших его. Да пребудет душа его в светлом покое. Похоронили Ивана Федорова на его родной земле, в городе Якутске.

 « Он в землю лег родного края

Как ветеран, герой труда.

Ему теперь земля родная

Пусть будет пухом навсегда. «

 

История зафиксировала и такой парадоксальный случай: в 30 – х годах 20-го столетия в Советском Союзе существовала практика присваивать имена высших партийных и государственных деятелей заводам, фабрикам, колхозам, спортивным сооружениям и т.д. Так, главный спортивный стадион в Киеве был назван именем первого секретаря Центрального комитета Компартии Украины Н.С. Хрущева.

Так вот, где – то в Брянской области, в этом полуголодном крае, образовавшийся в селе колхоз (коллективное хозяйство) назвали именем Народного Комиссара Внутренних дел СССР, который руководил и службой безопасности государства, Генриха Ягоды.

Когда его расстреляли за измену Родине, название колхоза переименовали на имя нового Народного Комиссара Внутренних дел СССР Николая Ежова. Когда и Ежов был расстрелян за измену Родине, колхоз  по сложившейся традиции назвали именем нового Министра государственной безопасности СССР Лаврентия Берия. После расстрела последнего опять-таки за измену Родине,  дабы положить конец постоянным переименованиям, колхоз назвали «Путь к коммунизму». Все это происходило на полном серьезе и никакой иронии в этом никто не усматривал. Последнее  наименование колхоза исчезло вместе с ликвидацией колхозного строя и распада Советского Союза.

 

 

ТАНКИСТ  ВЛАДИМИР ХЛЫЦОВ.

 

«Живут среди нас ветераны войны

Под небом просторным среди тишины,

И только ночами порой не до сна,

Ночами врывается в сердце война».

 

           О героях, штурмовавших рейхстаг и поднявших Знамя Победы над логовом врага, пишут и будут писать, пока жив на Земле последний солдат той суровой войны 1941 – 1945 годов. А потом будут писать и рассказывать правнуки, внуки, дети этих солдат-победителей. Но все это будет потом. А сейчас, к счастью, еще есть очевидцы последних дней войны, живые свидетели тех событий, однополчане и друзья героев-освободителей, которые могут поделиться с нами своими воспоминаниями.

           Незадолго до юбилейного дня Победы над фашистской Германией, 9 мая 2005 года мне довелось встретиться с участником героического штурма рейхстага в Берлине, Хлыцовым Владимиром Николаевичем,1926 года рождения.

Каждая встреча с непосредственными участниками  грозных событий Великой Отечественной войны открывает новые грани, которые помогают лучше познать правду о минувшей войне.

Хлыцов – это живая легенда, у меня с ним оказалось много общего. Я и он были участниками боев за Берлин, оба награждены медалью «За взятие Берлина».

 Несмотря на свой почтенный возраст, Владимир Николаевич сохранил не только хорошую физическую форму, но и  ясен умом и тверд памятью. События  шестидесятилетней давности вспоминает в таких подробностях, словно они происходили вчера. Я записал его рассказ.

После окончания Саратовского танкового училища, рассказывает Владимир Николаевич, он в возрасте 18 лет в должности командира орудия танка Т-34 и в звании младшего сержанта прибыл в 23-ю танковую бригаду 9-го танкового корпуса 1-го Белорусского фронта.

Бригада участвовала в боях с начала войны и за проявленное в боях высокое воинское мастерство, мужество и отвагу личного состава была награждена орденом Красного Знамени. Бригада  имела почетное наименование «Глуховская-Речицкая» по имени городов, в освобождении которых она принимала участие, – Глухова Сумской области и Речицы Гомельской области.

Его предки были забайкальские казаки, где с детства приобщались к военной службе,  и внутренне он был горд тем, что придется служить и воевать в такой прославленной боевой части.

Здесь он впервые увидел вблизи легендарного маршала Советского Союза Рокоссовского Константина Константиновича (1896-1968г.г), беседовавшего недалеко с группой командиров бригады С этой бригадой с боями он прошел Западную Белоруссию, Польшу, Восточную Германию, вплоть до Берлина. За это же время бригада была награждена орденами Суворова и Кутузова. 

Танковая бригада по своей боевой мощи представляла для врага грозную силу. Судите сами: три танковых батальона (всего 55 танков), моторизованный батальон автоматчиков-десантников, пулеметная, зенитная и саперная роты, подразделения обслуживания.

Владимир Николаевич вспоминает следующее: ‘Ожидалась танковая контратака гитлеровцев. Нашу танковую роту поставили в засаду. В течение ночи мы замаскировались так, чтобы танк нельзя было увидеть ни с земли, ни с воздуха.

С рассветом  из расположенного впереди оврага послышался гул моторов. Мы насторожились. Из оврага выползли четыре немецких танка с автоматчиками на броне.

Орудие я наводил на ориентир, придорожный куст, мимо которого должны были пройти вражеские танки. До ориентира было 150 метров. По указанию командира танка я должен был стрелять бронебойным снарядом в последний танк.

Когда к ориентиру подошел последний танк, прозвучал наш выстрел. Вражеская машина остановилась и запылала. Удачный выбор места засады нашей роте дал возможность внезапным огнем с близкой дистанции уничтожить все четыре машины  противника и десантников. Это был первый уничтоженный мною немецкий танк.

 За отличие в боях при проведении Белорусской стратегической наступательной операции, в ходе которой было захвачено много пленных, часть из которых (59 тысяч человек) была проведена по Садовому кольцу в Москве, я был командованием представлен к награждению орденом Славы 3-й степени, но по неизвестной мне причине эту награду я не получил.

В этой операции, получившей кодовое название «Багратион», наши войска тоже понесли тяжелые потери. Российская газета «Красная звезда» 22 июня 2004 года писала: «В этой операции Красная армия потеряла 765 813 человек – убитых, раненых, пропавших без вести, заболевших».

После войны, интересуясь военной историей, я узнал, что за время войны Советский Союз провел 38 крупнейших стратегических военных операций, но среди них Белорусская операция была самой крупной. В ней участвовали силы 1-го, 2-го, 3-го Белорусских фронтов, 1-го Прибалтийского фронта, 1-я армия Войска Польского и  Днепровская военная флотилия. Ими командовали, соответственно, генералы армии К.К.Рокоссовский, Г.Ф.Захаров, И.Д.Черняховский, И.Х.Баграмян, генерал-лейтенант Э.Берлинг и контр-адмирал В.В.Григорьев.

В сражении участвовали с нашей стороны166 стрелковых дивизий, 12 танковых и механизированных корпусов, 5 воздушных армий и множество других воинских частей. Наступление велось по фронту в 1100 километров и в глубину до 600 километров. Немецкая группа армий ‘Центр’ потерпела сокрушительное поражение.

Особо мне запомнился рейд нашей танковой роты под командованием капитана Костюка И.С. в январе 1945 года по тылам противника в Висло-Одерской операции.Тогда  наша танковая рота, - 7 танков Т-34, оторвавшись вперед на 20 километров от главных сил бригады и корпуса, стремительно продвигалась вперед, обходя крупные населенные пункты и повреждая линии и узлы связи. Ведя огонь с хода и с коротких остановок, танки гусеницами, выстрелами из пушек и пулеметов уничтожали мелкие группы отступающего врага. Наше внезапное появление наводило панику, сеяло страх и ужас на убегавших в разные стороны гитлеровцев. Глядя на это наши сердца, наполнялись гордостью за нашу армию, вселяли веру в свои силы.

 Краткая справка о И.С. Костюке: «Костюк Иосиф Степанович, родился 15 апреля 1919 года в селе Орепы Новоград-Волынского района Житомирской области в семье крестьянина. Украинец, член КПСС с 1942 года. В Советской Армии с октября 1939 года.

В боях Великой Отечественной войны с ноября 1941 года. Командир роты 23-й  танковой бригады капитан Костюк при  преследовании отходящего противника 14-18  января 1945 года действовал  в разведке, уничтожал арьергарды противника, обеспечивал бригаде продвижение вперед. В боях за польский город Опочно совершил обходной маневр и первым ворвался в город. Звание Героя Советского Союза присвоено 27 февраля 1945 года.

С 1946 года в запасе. Жил в Новоград-Волынском. Работал заместителем директора маслозавода. Награжден орденом Ленина, Красного Знамени, медалями. Умер 17 марта 1981 года». (Биографический словарь ‘Герои Советского Союза’, 1987г., том 1, с.749).

О мужестве и героизме Костюка также подробно рассказано в книге «Золотые звезды Полесья» (Киев. 1985 г.).

 

Приказом командира 9-го танкового корпуса от имени Президиума Верховного Совета СССР за образцовое выполнение боевых заданий командования на фронте я был награжден орденом Отечественной войны 1-й степени.

В том же наступлении проявил мужество и отвагу механик-водитель танка Т-34 старший сержант Николай Полежаев.

Вышедший на оперативный простор передовой отряд 23-й танковой бригады с боями продвигался в тылу врага и в двадцатых числах января 1945 года оторвался на 60 километров

от следовавших за ним наших пехотных частей.

По радио командирам танков все время звучала команда командира корпуса генерала Кириченко: «Орлы, вперед и вперед! Назад не оглядываться! Сегодня не 41-й год. Нужно будет, в беде не оставим». Далее шли непечатные выражения в адрес фашистских стервятников. Так быстрее доходило до ума и сердца.

И «орлы», не ввязываясь в затяжные бои, рвались вперед, крушили ненавистного врага, уничтожая вражеские штабы, тыловые подразделения, склады и базы снабжения.

Сдававшихся фашистов в плен не брали. Куда их девать, когда сами были в тылу противника. Такова жестокая правда войны, о которой не напишут в книгах и не показывают в кинофильмах.

Но вот впереди показалась широкая, до 70 метров, река Варта. Еще до этого разведчики бригады узнали от местных жителей – поляков, где на этой реке имеется брод.

Зная об этом, без разведки, с ходу, проявляя инициативу и находчивость, механик-водитель переднего танка Полежаев, рискуя  провалиться в водяную яму, форсировал реку, не давая возможности противнику закрепиться на противоположном берегу. За Полежаевым последовали, ведя огонь, и другие танки.

Это был большой успех. Форсирование такой реки при условии противодействия противника привело бы к большим потерям наших  войск.

За этот и другие, проявленные в боях отвагу и умение, Полежаев 27 февраля 1945 года был удостоен высокого звания Героя Советского Союза.

Краткая справка: «Полежаев Николай Сергеевич родился 29 декабря 1921 года в городе Полесском Свердловской области, в семье рабочего, образование неполное среднее, работал шофером, в армии и на фронте с 1941 года». (Биографический словарь ‘Герои Советского Союза’,1987г., том1, с. 291).

После войны старшина Полежаев демобилизовался, работал шофером в своем городе. Награжден орденами Ленина, Отечественной войны 2-й степени, Красной звезды. Умер 22 июня 1974 года. О его подвигах также написано в книге «Золотые звезды Свердловска» (Свердловск.1970 год).

Следующий эпизод нельзя слушать без содрогания. Наш танковый батальон – 20 танков, головной отряд бригады, продвигался по проселочной дороге. Впереди обозначился небольшой немецкий городишко. Под углом к нашему пути пролегала железная дорога, прикрытая щитами снегозадержания. Ничего опасного не предвещало, и водитель  вел  танк с открытой крышкой переднего люка. Так было лучше видно дорогу.

Вдруг щиты снегозадержания в нескольких местах разошлись в стороны и по нашей колонне открыли огонь находившиеся там немецкие противотанковые пушки.

Один снаряд ударил в лобовую броню нашего танка вблизи люка, и большим осколком срезало голову водителю, сидевшего подо мной. Ранен был и заряжающий. Остальные члены экипажа, в том числе и я, были сильно контужены взрывной волной. Затем в танк попало еще два снаряда и танк загорелся. Разорваны были на куски и десантники-автоматчики, сидевшие на броне, 18  и 19-летние рязанские парни.

Огнем других танков немецкая батарея была уничтожена. Подоспевшими товарищами мы были вытащены из горящего танка. Две недели я пролежал в бригадном лазарете, а по выздоровлению снова был в строю.

 

«Судьба меня не обделила,

Не знаю почему, но мне

Она две жизни подарила,

Одну я прожил на войне.

Та жизнь по грозному веленью

Вперед на сутки не видна:

По дню, по часу, по мгновению

Нам выдавала жизнь война.

И смерть, как тень, шагала в ногу

Сквозь огненные рубежи.

Три года рядом….

Это много!

Три года фронта эта жизнь.

А после огненного ада

За все заслуги на войне

Одна мне высшая  награда

Еще жизнь в мирной тишине.

Как  нам она давалась редко

Лишь только трем из ста ребят!

…Мои погодки, однолетки

На пьедестале мир хранят.»

                      Е. Иванов

 

Наступление на Берлин началось 16 апреля 1945 года. И с того дня до  падения Берлина наша 23-я танковая бригада действовала в составе 3-ей Ударной армии Героя Советского Союза генерал-полковника Кузнецова Василия Ивановича (1894-1964 г.г.). Весь личный состав бригады гордился тем, что именно нам выпала ответственная задача участвовать в штурме фашистского логова, откуда началась Вторая мировая война.

В ожесточенных боях пришлось пробивать несколько укрепленных рубежей противника. Рядом с нами действовали и хорошо помогали продвигаться вперед танки-тральщики, проделавшие проходы в минных заграждениях, а также  огнеметные танки с дальностью огнеметания  до 120 метров.

Через каждые два часа по громкоговорителю  автомашины политотдела 3-й ударной армии  передавалось (по-немецки) обращение к гитлеровцам, которые еще продолжали сопротивление.

«Ахтунг, Ахтунг! Дойчше солдатен унд официрен! Вы окружены. У вас нет артиллерии, танков, боеприпасов и продовольствия. Ваши дни сочтены. Фашисткой Германии больше не существует. Прекратите бессмысленное сопротивление, иначе вы все погибнете! Сложите оружие и поднимите белые флаги!».Но это обращение мало действовало на фанатиков-гитлеровцев и в плен сдавались лишь одиночки. Каждую улицу и дом приходилось брать штурмом.

Приближаясь к Берлину,  мы увидели самодельный лозунг на дороге: «Страшись, Германия! В Берлин Россия идет». А в самом Берлине на стенах и окнах зданий белой краской большими буквами распластались фашистские лозунги и надписи: « Победа или Сибирь «, « Берлин останется немецким «. В лозунг: « Никогда русские не будут в Берлине! « - кто-то внес поправку, зачеркнув слова «Никогда « и « не будут « и оставив слова « Русские в Берлине «.

 К 21 апреля бригада продвинулась к окраине Берлина. Отступать им было некуда. Город был окружен плотным кольцом советских войск. Немцы объявили Берлин «немецким Сталинградом» и произвели тотальную мобилизацию, призвав в армию мужчин до 65-летнего возраста и подростков с 15 лет.

( Этих горе-вояк с фаустпатронами мы после боя отпускали на все четыре стороны. Дети есть дети, им еще нужно было строить новую мирную Германию ). Но до Сталинграда им было далеко. Сталинград продержался  200 дней и его оборона закончилась  окружением и победой над вражеской группировкой, а Берлин пал через 10 дней.

 Бой в городе стал еще более ожесточенным. Фашисты встречали нас огнем из всех видов оружия из подвалов, окон, балконов и чердаков. Шаг за шагом упорно продвигались вперед наши штурмовые группы. Горели, рушились здания. Улицы и дворы заволокло пылью, дымом, гарью. Снарядные осколки, куски камня и кирпича градом стучали по брони, по мостовой, стенам и крышам домов.Десять суток, днем и ночью, на земле, в воздухе и под землей – в тоннелях  метро и в подземных коммуникациях, - шли ожесточенные бои за Берлин.

 Член Военного Совета 1-го Белорусского фронта, генерал-лейтенант К.Ф. Телегин вспоминал: « Какими же надо было обладать силой духа и желанием победить, чтобы через разящий шквал огня, каменные и железобетонные преграды, преодолевая многочисленные «сюрпризы», огневые мешки и ловушки, вступая в рукопашный бой, дойти до цели и добить фашистского зверя в его собственной берлоге». Но выручала нас наша многочисленная артиллерия, которая, не жалея снарядов, плотным огнем поквартально подавляла сопротивление противника и тогда шли вперед танки и пехота, уничтожая огнем тех, кто продолжал сопротивляться.

Представьте себе такую картину, - на городской улице, состоящей из многоэтажных каменных домов, стоящих впритык друг к другу, что способствует сильному резонансу, стоит сплошной грохот от разрывающихся снарядов, мин и гранат. Строчат пулеметы и автоматы пехоты, громко тявкают противотанковые  ружья, оглушительно стреляет наша танковая пушка и танковый пулемет. Ревет танковый двигатель мощностью 550 лошадиных сил. Среди огня и дыма пожарищ крики «ура», матерная брань, стоны и крики раненых «Братцы, помогите, помираю».

К тому же еще в танке жарища, духота, газовый перегар от выстреленных снарядов (очищающее воздух устройство работало  недостаточно).

И в этих условиях надо было хладнокровно целиться и метко стрелять, уничтожая врага. Страшно не было. Вернее, было не до страха. Была предельная собранность и понимание того, что если ты немца не убьешь, то он убьет тебя. И еще, - если ранят, ну что ж, живы будем, не помрем! Если убьют – значит, судьба такая. А жить хотелось. 18 лет – вся жизнь впереди, а до Победы несколько часов.

Но было не до этих рассуждений. Командир командует «впереди электрический столб с транспарантом, левее 30 метров пулемет, осколочным снарядом, огонь!». В прицел отыскиваешь этот пулемет, наводишь пушку, нажимаешь на электроспуск, происходит выстрел, затем второй, третий. Заряжающий еле-еле успевает закладывать снаряды в казенник пушки. А снаряды  ( 55 штук, калибра 85 мм ) лежат на креплениях  у внутренней стенки башни танка и внизу под ногами. Там же гранаты и запас патронов. Гранаты были осколочно-оборонительные, Ф-1 ( 20 штук ), солдаты прозвали их ‘лимонками’. Вес каждой – 600 грамм, время горения дистанционного состава 3 – 4 секунды, радиус убойного действия осколков – до 200 метров. Одним словом, пороховой погреб. Даже хуже. Кроме пороха еще и крепкая уральская снарядная сталь. Недаром нас уважали пехотинцы, более чем кто-либо знавшие, почем фунт лиха на войне.

Как мы сидим в танке, умом понять невозможно. Внутри посредине башни огромный замок танковой пушки. По бокам от этого замка два узких пространства. В одном на седле, напоминающем велосипедное, сидит и ведет огонь командир  орудия, в другом, точно таком же, - радист-пулеметчик, тоже ведет огонь. На плечи обоих опущены ноги командира танка, лейтенанта, занимающего так называемую командирскую  башню, из которой через прорези обозреваются окрестности. Ниже командира орудия, под его ногами, сидит на кресле механик-водитель, который дышит в нависающую прямо на лицо стальную плиту. Когда надо, говорит Владимир Николаевич, я нажимаю правой или левой ногой на плечо водителя, показывая, в какую сторону нужно повернуть танк. Переговорное устройство у нас было, но среди шума боя и выстрелов пушки устройство срабатывало плохо.

В ходе боев экипаж танка настолько сроднился между собой (ведь мы ели, пили, закусывали, спали, а порой и погибали все вместе), что называли друг друга не по воинским званиям и фамилиям, а только по имени: Ваня, Петя, Коля. При наступлении перерывы в бою были лишь по причине легкого ремонта поврежденных частей танка, пополнения боеприпасами, дозаправкой горючим и маслом, подтяжки гусениц, регулировки фрикционов, сцепления, тормозов и т.п.

Припоминается такой трагический случай. В центре Берлина, недалеко от здания  посольства Швейцарии при переходе наших  танков по полуразрушенному авиабомбой мосту через глубоководную реку Шпрее, передний танк свалился  с моста в воду.

Помочь ничем было нельзя. Железная коробка стала братской могилой пяти наших боевых товарищей, в том числе и моего приятеля - однокашника по училищу, механика-водителя Андрея Иванова. Трудно представить, каким же было наше душевное состояние, когда наш танк проходил по тому же месту, где свалился в реку передний танк.                  

 

Штурм и взятие рейхстага.

 

« Года пролетят,

Мы состаримся с ними,

Но слава солдат,

Она – на века.

И счастлив я тем, что прочтут мое имя

Средь выцветших строк боевого листка .»

 

29 апреля начались бои непосредственно за рейхстаг (так называлось здание, в котором заседала нижняя палата парламента в Германии).

Рейхстаг находился недалеко от имперской канцелярии, в которой находился Верховный Главнокомандующий немецкой армии Гитлер.

Перед нами, - вспоминает Владимир Николаевич, - было массивное, трехэтажное, мрачное здание с хорошим  круговым обзором.

Здание рейхстага было превращено противником в мощный узел сопротивления и являлось одним из важнейших объектов в системе обороны города. В узких бойницах, в заделанных кирпичом проемах окон – стволы пулеметов и зенитных орудий. Вокруг здания были отрыты глубокие рвы, устроены различные заграждения, оборудованы пулеметные и артиллерийские огневые точки. Особую опасность для нас представляли зенитные пушки и зарытые в землю танки, стрелявшие прямой наводкой с коротких расстояний. Противник упорно сопротивлялся, и мы несли большие потери.

Действовали мы в составе штурмовой группы. Каждый танк нашей  бригады придавался стрелковому взводу, усиленному пулеметчиками, минометчиками, огнеметчиками, снайперами, а также противотанковыми орудиями. В каждой такой группе имелись знамена для водружения над рейхстагом.

Мой танк двигался впереди, я вел огонь по вражеским огневым точкам, которые располагались на площади перед зданием и в самом здании рейхстага.

 В Берлинской операции участвовало 30 танковых бригад и 50 танковых и самоходно-артиллерийских полков. Но принять участие во взятии рейхстага выпало на долю нашей танковой бригады, которая действовала в полосе наступления 150-й Идрицкой (впоследствии и Берлинской) стрелковой дивизии     79-го стрелкового корпуса 3-й Ударной армии.

Если в контрнаступлении под Москвой участвовало 774 танка, под Сталинградом – 1463, в Белорусской операции –

5 тысяч танков и самоходно-артиллерийских орудий, то в Берлинском сражении их было более 6 тысяч.

В связи с сосредоточением на площади перед рейхстагом нашей пехоты для броска в атаку, поступил приказ стрелять только по окнам верхних этажей здания рейхстага, откуда наших стрелков обстреливали немецкие пулеметчики, автоматчики и снайперы.

Все  мы понимали, что это был последний бой и потому снарядов и патронов не жалели. Сражение за рейхстаг было самым тяжелым за все время моего участия  в войне.

В бою за рейхстаг из нашего батальона особо отличился командир орудия танка старшина Чудайкин Владимир Иванович (словарь  том 2  стр. 741). 

«Чудайкин Владимир Иванович, родился 24 февраля 1925 года в деревне Поповка Мордовской автономной республики в семье крестьянина. Мордвин. Член КПСС с 1947 года. Окончил начальную школу. Был разнорабочим на Куйбышевском авиационном заводе. В Советской Армии с апреля 1944 года.

В действующей армии с ноября 1944 года. Командир орудия танка Т-34 23-й танковой бригады комсомолец старшина Чудайкин отличился 1-го мая 1945 года в ходе боев за рейхстаг в Берлине. В составе штурмовой группы уничтожал огневые точки противника, обеспечивая атаку нашей пехоты. Был ранен, но остался в строю. Звание Героя Советского Союза присвоено 31 мая 1945 года.   До 1950 года продолжал службу в армии. Капитан в отставке Чудайкин жил в городе Куйбышев /ныне Самара/, работал на металлургическом заводе. Награжден орденами Ленина, Отечественной войны, медалями. На школе, где он учился, установлена мемориальная доска».

Его боевые действия описаны в книге «Подвиг во имя Родины» (Самара,1965 г.).

Как потом нам стало известно, уже 30-го апреля Гитлер с Евой Браун, ставшей его женой в последний день их жизни, покончили жизнь самоубийством. 1-го мая принял смертельный яд его заместитель – Геббельс со своей женой и пятью несовершеннолетними детьми, а фашистские эсэсовские фанатики (СС - отборные войска Гитлера, отличавшиеся крайней жестокостью) и курсанты военно-морских училищ, всего около  двух тысяч человек, продолжали в рейхстаге упорное сопротивление. Нетрезвые, не спавшие несколько суток, на пределе нервного напряжения, озлобленные, озверевшие и отчаявшиеся...

Но вскоре в отдельных  местах громадного здания появились белые флаги и просьбы о перемирии, но сверху поступил приказ:   «Никакого перемирия! Только полная капитуляция. Сдача оружия и плен». Капитулировали немцы лишь в ночь с 1-го на 2-е мая. Уже после того, как засевшие в рейхстаге немцы объявили капитуляцию и вывесили в окнах белые флаги (простыни), в здании слышалась перестрелка. Видимо, капитулировать соглашались не все, а некоторые кончали жизнь самоубийством.

Накануне 1-го мая разведчики 150-й стрелковой дивизии сержант Кантария, грузин по национальности, и русский сержант Егоров со старшим знаменной группы, заместителем командира стрелкового батальона по политической части, украинцем  Берестом, под сильным огнем противника, рискуя жизнью, взобрались на фронтон здания и водрузили над рейхстагом красное Знамя Победы.

За этот подвиг командующий 3-й ударной армией наградил их орденом Красного Знамени. Однако командующий 1-м Белорусским фронтом маршал и дважды Герой Советского Союза /на то время/, Г.К.Жуков посчитал это награждение заниженным и представил Егорова и Кантарию к званию Героя Советского Союза, что им и было присвоено Указом Президиума Верховного Совета СССР. Так и осталось – две награды за один подвиг.

Береста к званию Героя Жуков не представил. Присвоить Бересту звание Героя означало признать главным героем войны политработника, а Жуков, как известно,  недолюбливал политработников.

Несправедливость была устранена через 60 лет. Указом Президента Украины В.А.Ющенко 6 мая 2005 года Алексею Прокопиевичу Бересту было присвоено звание Героя Украины (посмертно).

За проявленную отвагу при штурме рейхстага, командиром роты я был представлен к награждению орденом Красного Знамени, но в штабе кто-то посчитал, что орденом Красного Знамени награждаются только офицеры. Это было ошибочное решение (что видно из примера с Егоровым и Кантарием), и я был награжден орденом Отечественной войны 1-ой степени. Были награждены орденами и остальные члены экипажа моего танка.

Орден мне вручил наш командир танкового корпуса генерал-лейтенант Герой Советского Союза Кириченко Иван Федорович, кавалер 4-х орденов Ленина, 3-х орденов Красного Знамени, 2-х орденов Суворова и ордена Отечественной войны.

Всего за участие в берлинской операции 559 воинам, проявившим героизм и мужество, было присвоено высокое звание Героя Советского Союза, из них 35 воинам, участвовавшим непосредственно во взятии рейхстага, в том числе 17-ти из 150-й стрелковой дивизии и 5-ти из 23-й танковой бригады. Медалью «За взятие Берлина» награждено свыше 1-го миллиона человек, причем в удостоверении к этой медали было написано «За участие в героическом штурме и взятии Берлина».

Тяжело было терять наших боевых товарищей за несколько часов до капитуляции немцев в рейхстаге. На площади у рейхстага погиб смертью храбрых механик-водитель танка из нашего батальона Лавров Петр Ефстафьевич. Из словаря  (том 1, стр. 837):

«Лавров Петр Ефстафьевич, 1922 года рождения, русский, уроженец деревни Дяглево Ленинградской области, окончил 7 классов и ремесленное училище. В Советской Армии с 1942 года.

Старший механик-водитель танка 23-ей танковой бригады комсомолец старший сержант Лавров в боях на подступах к Берлину 14 апреля – 1 мая 1945 года в боях экипажем уничтожил 7 орудий и 12 пулеметных точек противника. Под огнем противника отбуксировал подбитый танк. Погиб 1-го мая при штурме рейхстага. Звание Героя присвоено посмертно 31 мая 1945 года. Награжден орденом Ленина и Красной Звезды. Похоронен в населенном пункте Гросс-Нойедорф /Германия/.  В поселке Сясьстрой  техническое училище и улица носят его имя, установлен бюст героя, на здании – мемориальная доска.

Его подвиг подробно  описан в книге С.А. Андреева «Совершённое ими бессмертно» (Москва 1976г.).

В центре Берлина, вблизи реки Шпрее, в Трептов парке, на высоком холме стоит памятник воину-Победителю, - монументальная скульптура советского воина с ребенком на руке, а в другой руке солдата, - увесистый  меч, опущенный на разрубленную им фашистскую свастику.

Внутри – небольшой мавзолей, посредине которого в золотом ларце лежит книга. На ее пергаментных страницах записаны имена 7200 советских воинов, павших при штурме Большого Берлина, в том числе и Героя Советского Союза Лаврова Петра Ефстафьевича. Вечная ему память.

Своими глазами я видел, - говорит Владимир Николаевич, -  как сражались и умирали люди, защищая  Родину, свой дом, своих родных и близких. Погибая, эти герои шагнули в бессмертие. Их подвиги живут, и будут жить вечно. Павшие в годы войны всегда будут прочным звеном, связывающим прошлое и будущее.

Но жизнь продолжалась и, как пишет в песне фронтовой поэт, – на площади перед  рейхстагом в Берлине 2-го мая 1945 года –                  

«… Чумазые, откинув крышки люков,

Танкисты встали словно на привал.

И, сняв фуражку, сам Георгий Жуков

Нас – пехотинцев – в губы целовал ».

 

Но война еще шла. И вот 2-го мая оставшиеся неповрежденные танки с экипажами, в том числе и мой, были сведены в отдельное подразделение и срочно направлены на юго-восток Германии к городу Познань, в районе которого еще происходили бои с отдельными группировками немецких войск, пытавшихся пробиться на запад к американским войскам. Но по прибытию к месту назначения война окончилась и наступила долгожданная тишина. Радость была неописуема. Мы победили. Мы живы.

 И поэтому не оставил тогда Владимир Николаевич  своего автографа на стене рейхстага. Вместо него расписались многие другие из  второго эшелона войск и тыловых подразделений. Зато отметин от его снарядных осколков на стенах рейхстага осталось предостаточно. Это и утешает его.

 

 

« Когда настал рассвет заветный

И стала вновь весной весна

Рванулся в небо залп ракетный,

И зазвенела тишина.

 

 

 

И расписавшись на рейхстаге

От имени родной земли,

Сказал солдат, глотнув из фляги:

Ну, братцы, все-таки дошли! «

 

 

 

Я и мои товарищи, воспитанные в духе интернационализма, шли на штурм Берлина не как мстители за кровавые дела фашистов, а как освободители немецкого народа от коричневой чумы.

Наш бригадный начальник продовольственной службы рассказывал, что после ухода нашей танковой бригады из Берлина на другой участок фронта, походные солдатские кухни были предоставлены на несколько дней для питания голодающему населению Берлина – старикам и детям, вылезшим из подвалов, щелей и укрытий. А наши военные медики в Берлине оказывали помощь всем, кто к ним обращался – раненым и больным. Помнят ли сегодня об этом, вернее, знают ли нынешние берлинцы?

В настоящее время в здании Рейхстага ( теперь уже Бундестага ) оставлена память о Второй мировой войне: стена, испещренная щербинами от снарядных осколков и пуль, исписанная именами воинов, дошедших до Берлина майской весной того победного года, названиями советских городов и номерами воинских частей. Кое-кто из немецких депутатов был против, но большинство приняло решение: оставить, по той причине, что это является страницей из истории Германии, которую должны знать и помнить нынешнее и будущее поколения, чтобы не допустить войны. А вот в нашей стране, победительнице фашизма, собираются вообще отменить День Победы, а значит, вырвать из исторической памяти это героическое событие и его героев.

             В схватках с врагом Хлыцов неизменно  опережал немецких фашистов  в открытии огня, и,  как правило, поражал его с первого выстрела. Только от Вислы и до Берлина  уничтожил из  своего орудия 6 фашистских танков и самоходно-артиллерийских орудий, и  также немало   бронетранспортеров, орудий, минометов, пулеметов и живой силы противника.

В конце войны, рассказывает Владимир Николаевич,  за уничтожение боевой техники противника  выплачивалось денежное вознаграждение. Так, за уничтожение танков «Тигр» и «Пантера», а также самоходно-артиллерийского орудия «Фердинанд» выплачивалось единовременно 800 рублей, за уничтожение танков «Т-3» и «Т-4» - 600 рублей и т.д. Для сравнения: месячный оклад денежного содержания командира орудия танка Т-34 составлял 100 рублей.

На фронте, по словам Владимира Николаевича, водку выдавали зимой ежедневно по 100 грамм (для сравнения: в царской армии и на флоте водку выдавали по 125 грамм).

Но в наступлении и перед боем опытные солдаты, и, в частности танкисты, водку не пили. Это правило строго соблюдалось. Во-первых,  трезвый имеет больше шансов остаться в живых, «в глазах не двоится», во - вторых, алкоголь разжижает кровь, и остановить кровотечение даже при легком ранении очень сложно – кровь попросту не сворачивается. Зато после боя все пили (кроме охранения), и за себя и за погибших товарищей.

Ну а когда  бои шли на территории Германии, то спиртного было «навалом». В каждом немецком доме было много награбленного со всей Западной Европы: коньяки, водка, вина, ликеры, пиво.

Курящим офицерам выдавали папиросы, сержантам и солдатам – махорку (производства махорочной фабрики в городе Моршанск Тамбовской области) по 20 грамм в день. Самокрутки делали из курительной бумаги (7 книжек в месяц), прикуривали спичками (3 коробки в месяц). Это все в том случае, когда не было перебоев в снабжении, а они бывали нередко.

Перед наступлением танкистам выдавали продовольственный паек из  расчета на трое суток – неприкосновенный запас на случай непредвиденных обстоятельств. Паек состоял из мясных или рыбных консервов, сала-шпиг, сахара, концентратов – супов из овощей и каши, американских галет (сухие лепешки из  кукурузной муки), яичного порошка, черных сухарей и т.п. Поступившие по ленд-лизу из США мясные консервы в ярких баночках бойцы с иронией называли «вторым фронтом».

Но танкисты были молодые  парни по 18-25 лет и питания им, конечно, не хватало. Как-никак, все время в движении и на свежем воздухе. И как только объявят, что мы идем в наступление, а нам объявляли об этом за час  до начала, то паек тут же съедался.

Среди десантников попадались пожилые солдаты – участники Гражданской и других войн, которые говорили, что в бой надо идти с пустым желудком – больше шансов выжить в случае ранения живота. Но мы, по молодости, этим пренебрегали.

В мирное время на «бессрочной» службе (как шутили танкисты, служившие с военного времени), командир танка, старшина Хлыцов умело, на основе богатого боевого опыта, передавал свои знания молодому пополнению, готовил достойную себе  смену, являлся отличником боевой и политической подготовки.

В числе многочисленных поощрений, было у него и такое престижное, как фотографирование у развернутого боевого красного Знамени прославленного танкового полка (после войны бригады были переформированы в полки).

С любовью отзывается бывший танкист о своем танке Т-34 или как он его называет «тридцатьчетверка», признанном лучшим средним танком  Второй Мировой войны. 32-тонный танк, вооруженный 85-мм пушкой и двумя пулеметами калибра 7,62 мм., с широкими гусеницами, на дизельном топливе (все остальные танки мира работали на бензине), со скоростью до 55 км. в час, являлся «подвижной батареей», все сокрушающей на своем пути.

По маневренности, проходимости, мощной броневой защите, вооружению, надежности в эксплуатации танк Т-34 превосходил не только средние немецкие танки, но и все средние танки мира. Снаряд пушки имел высокую начальную  скорость – 600 метров в секунду, что придавало ему большую пробивную силу. Уникальной оказалось форма корпуса и башни, позволившая при толщине брони в 45-90мм. избрать большие углы наклона броневых листов, при которых вражеский снаряд рикошетил.

О превосходстве танка Т-34 над немецкими танками долго побаивались докладывать Гитлеру. Когда же Гитлер узнал об этом, он дал указание изготовлять Т-34 на своих заводах. В качестве трофеев немцы имели наши танки в самом начале войны. Однако сделать это им не удалось, так как до конца войны не смогли узнать секрет технологии его изготовления.

 

 

 

                   ТАНК

 

«Его тяжелые пути

Напоминают мне о прошлом.

О, сколько в пламени пройти

Пришлось его стальным подошвам!

 

Я шел за ним, когда вокруг

Смерть занималась черным делом.

Он прикрывал меня, как друг,

Надежно выкованным телом.

 

Танк помнит боевые дни,

Пути, приведшие к Победе.

Теперь – в его большой тени

Играют маленькие дети.»

 

С трепетом Владимир Николаевич показывает документы, уже успевшие заметно пожелтеть от ничего не щадящего времени. В семье бережно сохранились  реликвии военного времени – фронтовые письма  треугольником со штампом военной цензуры «проверено», красноармейскую книжку, удостоверяющую его личность, комсомольский билет, приказы Верховного Главнокомандующего Маршала Советского Союза И.В.Сталина с объявлением благодарности личному составу 23-й танковой бригады в ознаменовании одержанных ими крупных побед над врагом. Таких приказов в отношении их бригады было 15.

Одновременно в таких приказах указывалось и о производстве в Москве артиллерийского салюта в честь победителей. Интересно, что чем значительнее была победа, тем мощнее был артиллерийский салют.

Так, в связи с участием 23-й танковой бригады совместно с другими частями 25 марта 1945 года в Восточно-Прусской операции и взятии города Хайлигенбайль (ныне Мамоново в Калининградской области) в Москве был произведен салют – 12 артиллерийских залпов из 124 орудий. Салют Родины был достойной наградой своим сынам, воодушевляя их на новые победы.

За участие в Земландской операции и взятии 25 апреля 1945 года города, порта и крепости Пиллау (ныне Балтийск), Москва салютовала войскам и в том числе 23-й танковой бригаде, 20-ю артиллерийскими залпами из 224 орудий.

За взятие  Берлина   было  произведено 24 залпа из 324 орудий и 9-го мая, в ознаменовании Победы над врагом Москва салютовала 30-ю залпами из 1000 орудий.

Одновременно производились салюты в столицах союзных республик, в целом ряде областных центров, в отдельных крупных городах. О взятии рейхстага Московское радио оповестило весь мир. Это сообщение и салюты мы слышали по радио.

После войны я продолжал службу в этой же бригаде, дислоцированной в Восточной Германии. На срочной службе, в казарме прослужил 8 лет. Для  сравнения, нынешние солдаты Украинской армии на срочной службе служат 1 год. В 1950 году я демобилизовался в звании старшины, что соответствует нынешнему званию прапорщика.

Домой вернулся с двумя орденами,  четырьмя медалями и с подорванным здоровьем. За боевые заслуги в юбилейном 1985 году был награжден третьим орденом Отечественной войны 1-й степени.

О наградах Владимир Николаевич говорит так: мне пришлось пройти через такой ад и ужас, что самая большая награда для меня - это то, что я остался жив.

Потом в течение 40 лет был в гуще жизни народной, работал на производстве заведующим гаражом, начальником цеха, учителем истории и трудового воспитания  в сельской школе в пригороде Одессы. На пенсию ушел в 1990 году по состоянию здоровья.

Не лишен Владимир Николаевич и чувства юмора. Рассказывает, что в период войны среди фронтовиков «ходил» такой анекдот (смеется): «Что такое сверхпатриотизм? А это быть в глубоком тылу, спать с женой фронтовика и искать себя в списках награжденных».

Ну, а как насчет трофеев? Ведь победители всегда приходили с трофеями? ,- спрашиваю  Владимира Николаевича.

Какие трофеи! Не было их у нас- танкистов. В бою не до трофеев. Остаться бы живым. После боя нас немедленно отправляли в ближайшую лесную глушь, подальше от населенных  пунктов, - гайки подкручивать. Танкисты народ отчаянный и предприимчивый, недолго и до греха. Да и маскировать танки в лесу лучше. Немецкая авиация особо охотилась за танками. Ведь танки – ударная сила армии.

Да и некуда было эти трофеи девать. В танке так  тесно, что и повернуться трудно. Вытащить тяжелораненного из  танка – большая проблема. Недаром в танковые войска  набирали людей небольшого роста.

Был случай, уже в Германии, когда десантник притащил из магазина рулон мануфактуры. Но командир танка тут же сбросил рулон с брони на землю. Ведь это же горючий материал. А танк, как я уже говорил, и так представляет из себя пороховой погреб.

«Ну, а какие радости в вашей жизни сейчас есть, когда вы на заслуженном отдыхе?» -  задаю я последний вопрос, чувствуя, что уже порядком  надоел хозяину своими расспросами.

Какие радости? Бросили нас, ветеранов войны. Победители живут хуже побежденных. Маленькие пенсии, вместо льгот – одни обещания. Нет денег на дорогие лекарства. Не дают путевок в санаторий. Я уже перенес третий инфаркт.

Одна радость - дети и внуки, которых  мы воспитали хорошими детьми, в трудолюбии и трезвости. Они преуспели в жизни, твердо стоят на ногах. Дети – это Николай и Петр, внуки – Анна, Дмитрий, Владимир и Петр.

 Ну, не только это, с улыбкой вступает в разговор его супруга Любовь Петровна. (Браком они сочетались в 1952 году, более полвека тому назад).

 Вот, в феврале 2005 года, ему, Владимиру Николаевичу, приказом министра обороны Украины присвоено очередное воинское звание «лейтенант» и военным комиссаром Овидиопольского района Одесской области выдана военная камуфляжная форма с погонами лейтенанта и офицерская фуражка с эмблемой бывшей Советской Армии.

«Теперь он офицер, а я  офицерская жена» - заканчивает Любовь Петровна, всю жизнь проработавшая школьной учительницей физики и математики, но и сейчас, несмотря на возраст, не сидит без дела, – ведет домашнее хозяйство, работает на огороде и подрабатывает репетиторством. Живая и энергичная она и сегодня,  несмотря на годы, не утратила женственности и очарования.

После этого, хочешь не хочешь, а пришлось Владимиру Николаевичу облачится в военную форму, чтобы покрасоваться перед гостем.

В дни больших праздников, 9 мая и конечно, в День танкиста (в сентябре) надевает Владимир Николаевич свой выходной пиджак с тремя сверкающими золотистым блеском орденами Отечественной войны 1-й степени, орденом «За мужество», медалями «За победу над Германией», «За освобождение Варшавы», « За взятие Берлина» и другими юбилейными медалями, и за рюмкой фронтовых 100 грамм вспоминает свою лихую боевую молодость и павших боевых товарищей, оставшихся в памяти вечно молодыми, достает из своего личного архива один самый дорогой  его сердцу документ и в который раз с большим волнением прочитывает его. Вот этот документ.

ПРИКАЗ

Верховного Главнокомандующего по войскам Красной Армии и Военно-Морскому Флоту.

Войска 1-го Белорусского фронта под командованием Маршала Советского Союза Жукова, при содействии войск 1-го Украинского фронта под командованием Маршала Советского Союза Конева, после упорных уличных боев завершили разгром берлинской группировки немецких войск и сегодня, 2 мая, полностью овладели столицей Германии городом Берлином – центром немецкого империализма и очагом немецкой агрессии.

Берлинский гарнизон, оборонявший город, во главе с начальником обороны Берлина, генералом от артиллерии Вейдлинг и его штабом, сегодня, в 15 часов, прекратил сопротивление, сложил оружие и сдался в плен.

2 мая к 21 часу нашими войсками взято в плен в городе Берлине более 70 000 немецких солдат и офицеров.

В боях за овладение Берлином отличились... танкисты 9-го танкового корпуса генерал-лейтенанта Кириченко, 23-й танковой бригады полковника Кузнецова.

За отличные боевые действия объявляю благодарность войскам 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов, участвующих в боях за овладение Берлином.

Вечная слава героям, павшим в боях за свободу и независимость нашей Родины! Смерть немецким захватчикам!

Верховный Главнокомандующий

Маршал Советского Союза  И.Сталин

Москва, Кремль. 2 мая 1945 года.

Прощаясь, я сердечно пожелал Владимиру Николаевичу и Любовь Петровне и всей  их крепкой семье доброго здоровья, трудовых успехов, активного долголетия и благополучия во всем!

 

Прошла война, ушла за поворотом,

В чехлах стоят гвардейские знамена.

А жизнь и время движется вперед.

Отстали только 20 миллионов.

Остались в поле брани навсегда.

Легли живой дорогою Победы.

За нас легли, за то, чтоб никогда

Нам горя их и боли не изведать.

А память нам покоя не дает

И совесть нас с тобой частенько гложет

Пусть 60. Пусть 300 лет пройдет,

Никто из нас войны забыть не сможет.

 

Воспоминания бывшего танкиста Хлыцова и других фронтовиков о прошедшей второй мировой войне будут все больше и больше привлекать внимание профессиональных историков, которых интересует не парадный лик войны с его характерным бронзовым лоском, наведенным цензурой, а будничные, серые и не слишком привлекательные  ее гримасы, какими их видели не полководцы, грезившие в своих мемуарах о славе, а рядовые воины, вынужденные переносить немалые трудности, чтобы реализовать эти мечтания.

Хорошо по этому поводу написал известный писатель Илья Эренбург, -  «Война сложна, темна и густа, как непроходимый лес. Она не похожа на ее описание, она проще и сложнее. Ее чувствуют, не всегда понимают ее участники. Ее понимают, но не всегда чувствуют позднейшие исследователи».

Потом историки отметят, что штурм Берлина Красной Армией – это золотая страница воинской славы, советской науки и искусства. Берлинское сражение явилось, по существу, завершающей крупной операцией Великой Отечественной войны против фашистских захватчиков. Потеряв Берлин как военный, экономический и политический центр, Германия уже не могла продолжать вооруженное сопротивление и 8 мая 1945 года представители немецкого главного командования в предместье Берлина – Карлсхорсте подписали акт о полной и безоговорочной капитуляции.                                                            

27 июля 2005 года навсегда перестало биться утомленное войной сердце храброго воина, скромного человека Владимира Николаевича Хлыцова. Мир праху его. Вечная ему память.

 

                                       

НОЧЬЮ НА КЛАДБИЩЕ.

 

( Очевидное и невероятное )

 

«Что с человеком ни делай – он упорно ползет на кладбище»

М.Жванецкий

 

Анекдот. Говорят, вы самый бесстрашный человек на свете?

- Не знаю, но когда я ночью хожу по кладбищу, все лежат тихо, тихо.

 

Война закончилась, но о себе она напоминала еще, вот один из примеров  этому.

В марте 1953 года  я проходил военную службу в звании капитана и в должности судьи военного трибунала военно-морской  базы в городе Свинемюнде в Польше на побережье Балтийского моря у границы с Германской Демократической Республикой. Командиром и начальником штаба базы были контр – адмиралы, Герои Советского Союза соответственно Щедрин Григорий Иванович и Кучеренко Иван Фомич.

В начале марта из Москвы позвонила жена Нина и сообщила страшную новость. Ей позвонили мои родители из Одессы и сообщили, что скончался мой брат Анатолий, проходивший срочную военную службу в Грузии, в городе Ахалцихе, вблизи турецкой границы, похороны через два дня. Родители по состоянию здоровья выехать не могут и просят, чтобы я поехал. Как, что, почему? Ничего жене известно не было.

Со слезами на глазах  прошу у председателя трибунала майора Смирнова дать мне положенный в таких случаях краткосрочный отпуск на 10 дней для поездки на похороны брата.

Смирнов отвечает, что в связи со смертью Генерального секретаря ЦК КПСС, генералиссимуса Сталина все командировки и отпуска отменены. Тем не менее, он сейчас же телеграфирует в город Балтийск председателю военного трибунала Балтийского флота, возможно, он разрешит отпуск.

Телеграмма пошла. Время идет. Ответа нет. Я договариваюсь со Смирновым, что я еду без разрешения, но в случае отказа мне в отпуске он дает телеграмму на пограничный пост в Бресте, чтобы меня через границу не пропускали, с тем, чтобы я вернулся в Свинемюнде.

Твердо убежденный в том, что отказать мне в отпуске не могут, я срочно поездом через Варшаву выехал в Брест. Но! Нет, это невероятно. Капитан - пограничник, прочитавши мой отпускной билет, возвращает его мне и сообщает, пришла телеграмма из Свинемюнде, чтобы я возвратился к месту службы.

Что делать? Сдаваться не в моих правилах. Жизнь научила – борись до конца. Я с таким жаром, настойчивостью, убежденностью говорил о постигшей меня трагедии, что каменное сердце пограничника дрогнуло и он дал мне добро на пересечение границы.

Поездом через Киев, Ростов-на-Дону, Батуми, Боржоми приехал в Ахалцихе. Уже стемнело. Рядом с вокзалом небольшая, но бурная и шумливая река Кура. Первым делом устроился на ночлег в городской гостинице.

Потом пошел в штаб дивизии выяснять, что же произошло с Анатолием (101-я гвардейская Печенгская орденов Красного Знамени, Александра Суворова и Красной Звезды стрелковая дивизия, 14 Героев Советского Союза).

Дежурный по штабу рассказал мне, что мой брат, рядовой Анатолий Богачев, в составе стрелковой роты возвращался в свою часть на грузовой автомашине. На горной дороге на крутом спуске и повороте водитель не справился с управлением и автомашина опрокинулась. Анатолий получил несовместимые с жизнью тяжелые телесные повреждения и еще, будучи живым, был доставлен в военный госпиталь, где скончался.

Рассказанное потрясло меня. Так нелепо уйти из жизни в самом ее расцвете. Ему было 23 года, и через 5 месяцев он подлежал увольнению из армии.

Вызванный дежурным солдат, участвовавший в похоронах, рассказал мне подробности, по которым можно было найти могилу брата.

Я вышел на улицу. Было темно и безлюдно. 23 часа. Состояние мое было ужасное. Идти в гостиницу? Нет, не могу. И я принял решение сейчас же, ночью, идти на кладбище к брату.

Как можно было на это решиться – в незнакомом городе, ночью, идти на кладбище? Сейчас мне трудно это понять и объяснить.

Помню только, что я был в состоянии такого сильного душевного волнения и возбуждения, что мне не страшны были ни черт, ни дьявол, ни монстры вместе с сатаной, ни лешие с домовыми, ни вампиры и упыри. Какая там есть еще нечистая сила? Русалки? Но с русалками, надо сказать, мне даже было бы интересно встретиться.

На фронте, будучи командиром взвода саперов – десантников на танках гвардейской Житомирско – Берлинской пяти орденоносной танковой бригады не раз и не два встречался рядом со смертью. И не за «четыре шага», как поется в известной песне. Косая однажды в виде снайперской пули пронзила насквозь мои плечо и шею в одном миллиметре от сонной артерии. Потом даже фронтовые хирурги удивлялись, как мне удалось выжить.

Несмотря на безрассудность моей затеи, остановить  меня было невозможно. Внутренний голос говорил мне, что  несмотря ни на что, я должен исполнить свое желание. И я пошел, через 3-4 квартала город закончился и я  оказался перед воротами кладбища. Калитка была открыта. Сплошная темнота, мрачная тишина, безлюдно. Только где-то в стороне вскрикивала какая-то дикая птица.

Согласно полученному инструктажу я пошел по главной аллеи кладбища до его конца. Справа на небольшой возвышенности нашел воинский участок захоронения. Страшно не было. Но я был в напряженном состоянии. Был предельно собран и готовым немедленно реагировать на какие-то возникшие непредвиденности.

Солдатских могил было около двух десятков. Освещая зажженной спичкой надмогильные столбики, я нашел могилу брата. Она была крайней.

Холмик свеженаброшенной земли, без ограды. Деревянный столбик с фанерной пятиконечной звездой, с надписью на ней «Рядовой Богачев Анатолий Ильич», дата рождения и смерти.

Я опустился на колени, снял фуражку, приклонил голову к холмику земли. Из глаз полились слезы. Боже мой! Здесь лежит прах моего единственного брата. Я больше его никогда не увижу. Ему было всего 23 года. Он прослужил вблизи турецкой границы два с половиной года. Осталось до демобилизации пять месяцев. Сколько пребывал в таком состоянии, не помню. Вдруг около полуночи со стороны ворот кладбища послышался какой-то странный шум, рычание, визг, гавканье. Я насторожился. Как-будто стая диких собак катится в клубке по дороге по направлению ко мне. «Ну, все» подумал я. Шабаш ведьм начался. Ровно 12 часов ночи. Это бесовское время. Точно, как по леденящему душу рассказу Николая Гоголя «Вий».

Но не пришлось мне встретиться с нечистой силой. Видимо, не стала она рисковать встречей с бывалым солдатом, прошедшим огонь, воды и медные трубы.

С приближением  этого рычащего, визжащего клубка я понял, что это не чертовщина, а свора диких собак, выясняющих на собачьей свадьбе отношения между собой. Но от этого легче не стало.

Встреча наедине со стаей диких  рассвирепевших псов, да еще ночью, была крайне опасна. Надо было чего-то предпринимать. Я залез в ближайшую могильную ограду, которая была мне по пояс, раскрыл лезвие перочинного ножа и приготовился дорого продать свою жизнь, если собаки нападут на меня.

Стал собранным, сосредоточенным и решительным. Неудержимого страха и цепенеющей паники не было. Хотя даже врагу я не пожелал бы оказаться в таком положении. Такого, как говорят некоторые в подобных экстраординарных (необычных) случаях как «вся жизнь пронеслась мгновенно в голове» - не было.

Но злобно рычащая собачья свора прошла дальше по дороге и затихла в отдалении. Я облегченно вздохнул и сказал себе «Славу Богу», хотя всю жизнь я был некрещеным атеистом, хотя и не воинствующим.

Под утро я пришел в гостиницу. На вопрос дежурной – где же я всю ночь пропадал, я ей все рассказал, но по ней вижу, что она смотрит  на меня с опаской, не сумасшедший ли я и стала поглядывать на телефон.

Поспав часа два, я снова пришел на кладбище. Опять поплакался, осмотрелся. Кладбище расположено на возвышенности, внизу город, а вдалеке, километров за десять горная гряда. За ней знаменитый курорт –Боржоми, с противоположной стороны за горой Турция, левее -  Армения.

Красивый пейзаж. Но не суждено Анатолию видеть эту прекрасную картину. Вечно ему лежать в сырой земле на чужой стороне. Как в песне беспризорников : « И никто не приветит, и никто не придет, только раннею весной соловей пропоет…».

Днем в городе купил в магазине 5 кисточек китайского производства (тогда это был большой дефицит), банку краски. В лесопильной мастерской мне изготовили ограду, привезли ее на автомашине и вместе с мастером установили на могиле брата.

Мастер ушел, а я остался красить ограду. В два часа дня, спрятав в кустах банку и кисточки, пошел в военный городок обедать в военторговской столовой. После обеда вернулся на кладбище и к своему  удивлению четырех кисточек не обнаружил. Моя рабочая кисточка и банка с краской были на месте.

Странно. За полдня с высоты холма мне было видно все кладбище, как на ладони и ни одного человека за это время я не видел. Кто же мог украсть кисточки, тем более, что я их спрятал в кустах.

Решил, что все-таки это проделки нечистой силы. С глазу на глаз она не осмелилась встретиться со мной, даже ночью, в ее время. Понимала, что убежденного атеиста и фронтовика ей не одолеть, но все - таки свое черное дело сделала.

Покончив с оградой, походил по кладбищу. Там было много древних могильных памятников с интересными надписями – эпитафиями и изображениями.

Запомнилась такая :

«Не говорите, что умерла она…

Она еще живет!

Пусть жертвенник разбит,

Огонь еще пылает.

Пусть роза сорвана,

Она еще цветет.

Пусть арфа сломана,

Аккорд еще играет».

 

Задумался над другой надписью :

«Мы были такими, как вы,

Вы будете такими, как мы».

 

 Или такие :

 «Господи Иисусе, на земле ты имел печали и скорби, дай на небе отраду».

«Подкралась злая смерть ко мне. Ушел от вас я навсегда. О! Как хотелось бы мне жить. Но такова моя судьба».

 

Все эти надписи соответствовали моему  душевному состоянию, связанному с потерей брата.

Интересны и изображения на надгробиях. Изображение розы на могильном памятнике означает, что здесь похоронена девушка или молодая женщина. Обрубленная колонна – молодой мужчина, чьим чаяниям не суждено было свершиться. Две колонны – супружеская пара. Ягненок – невинное дитя. Бабочка – ранняя юность. Сноп колосьев – мирная кончина в преклонном возрасте, когда отходишь, яко спелый колос.

Обратно решил ехать другой дорогой – через Тбилиси и Орджоникидзе на Одессу. В пути следования побывал на курорте «Боржоми», в городе Гори, где родился Сталин, в столице Грузии – Тбилиси, где прошелся, а где и проехал по Военно-Грузинской дороге, по которой ездил Пушкин на встречу со своими друзьями-офицерами  в турецких провинциях Карс и Эрзерум.

По Военно-Грузинской дороге проехал на местном небольшом автобусе страшное место, называемое «Пронеси Господи» (высота 2000 м. над уровнем моря).

Вот уж где я действительно напугался. Дорога в этом месте примерно километра два шла по одноколейному пути. Справа – отвесная скала, уходящая вверх за облака, слева – пропасть глубиной с километр. На дне пропасти бурлит река Терек, видны свалившиеся туда автобус и трактор, лежащие на боку. Вдали снежная вершина горы Казбек (4451м.)

А.С. Пушкин в своем очерке « Путешествие в Эрзерум « так описывает это место: « Мрачное ущелье, страшная пропасть, бездна, дикий Терек... Здесь путешественники обыкновенно выходят из экипажей и идут пешком. Недавно проезжал какой-то иностранный консул. Он так был слаб, что велел завязать себе глаза. Его вели под руки, и когда сняли с него повязку, тогда он стал на колена, благодарил бога и прочее, что очень изумило проводников.»

В автобусе, кроме нескольких пассажиров, ехала дорожно-ремонтная бригада, состоящая из молодых русских и украинских девчат и их бригадира – среднего возраста грузина. Девчата были хорошо подвыпивши, и не обращая внимания на страшную пропасть, во весь голос пели русские и украинские народные песни.

Я сидел на переднем сидении, чтобы через передние и боковые стекла хорошо видеть один из красивейших в мире пейзажей. Шофер – грузин, одной рукой держался за баранку, в другой держал лепешку местного хлеба – лаваш и ел её.

Я смотрел на него встревоженно. Ведь левые колеса автобуса находятся в одном метре от пропасти. Справа тоже в одном метре отвесная, каменная стена. Одно небольшое движение рулем и мы летим в пропасть. Этого мне еще не хватало.

Покончив с лавашем, шофер стад одной рукой открывать металлическую пробку бутылки с фруктовой водой, пытаясь зацепить край пробки за железный выступ в кабине машины.

Тут я уже не выдержал. Мне стало страшно и было уже не до прекрасных пейзажей. На фронте так страшно не было. Я ему говорю: «давайте я вам помогу». «Что?», - отвечает он и поворачивает голову ко мне. Вот тут мне стало совсем страшно. Ведь водитель на дорогу не смотрит и автобус идет сам по себе. «Ничего, ничего», поспешно ответил я и водитель от меня отвернулся. Я облегченно вздохнул. Славу             Богу, пронесло. В общем, отрезок пути «Пронеси Господи» проехали мы благополучно, да еще с песнями.

Прибыв в Одессу, рассказал все родителям. Горе их было безутешным. После этого вернулся на службу в Свинемюнде. На этом моя эпопея закончилась. Отказ мне в отпуске на похороны брата еще одно свидетельство жестокости того времени, в котором жило наше поколение победителей.

Вот такие были времена.

 

 

 

 

БОРИС      БОГАЧЕВ

 

 

 

 

 

 

 

 

МОЯ      ВОЙНА

 

 

 

 

 

 

ОДЕССА

 

2007

 

 

 

 

 

 

Воспоминания о Великой Отечественной войне

 

 

 

 

 

Полковника в отставке

Богачева Бориса Ильича

 

 

 

 

 

 

КНИГА  ПАМЯТИ

 

ЧТОБЫ ПОМНИЛИ

 

 

 

Человек живет, пока жива память о нем.

 

 

 

 

 

 

Выражаю глубокую признательность и сердечную благодарность за оказанную помощь и поддержку в издании книги:

- в первую очередь, моей супруге Богачёвой Нине Дмитриевне

- моей дочери Марии и ее супругу Филиппу Рамни;

 

- моему сыну Анатолию;

- Хлыцову Петру Владимировичу, депутату Одесского городского Совета;

- генерал-лейтенанту Васильченко Николаю Захаровичу, председателю Одесского военно-научного общества;

 

- Сементовской Галине Петровне, кандидату химических наук, доценту Одесской технологической академии имени М.В. Ломоносова;

 

- Галясу Александру Васильевичу, заведующему отделом  газеты «Одесский вестник», печатного органа Одесского городского Совета;

 

- поэту Базоеву Мурату, члену Союза писателей Украины;

 

- священнику Роставецкому Андрею Ивановичу, настоятелю Свято-Димитровского храма Украинской православной церкви;

 

- полковнику в отставке Дубровину Михаилу Дмитриевичу (бывшему начальнику политического отдела специальных частей Одесского гарнизона);

 

- полковнику в отставке Попову Николаю Григорьевичу, члену Одесского военно-научного общества;

 

- Колодяжной Нонне Ивановне, библиотекарю  школы «Гармония» в гор. Одессе;

 

- Опроненко Людмиле Николаевне, ответственному секретарю Одесского городского Совета ветеранов войны.

 

 

Посвящается моему внуку Константину Богачеву.

 

 

 

ОТ АВТОРА

 

Неудержимо летит время. Бегут года. Сменяются поколения. На закате своей жизни, когда обдумываешь и анализируешь прожитые годы и дела прошедших дней, появляется внутренняя потребность поделиться с сегодняшним поколением видением тех событий, изложить то, что долго копилось на душе, созрело и «просится на свободу».

Темпы сегодняшней жизни так стремительны, объем информации, получаемой людьми, так разнообразен, и разброс мнений в оценке исторических событий так велик, что трудно разобраться в том, где истина и правда, где ложь и вымысел.

Поэтому я решил рассказать в книге о своем видении тех великих исторических событий, свидетелем и участником которых был я сам.

Каждый человек может написать книгу о собственной жизни, сказал Максим Горький. Я ее и написал про самый мой богатый событиями жизни период – Великая Отечественная война. Правдивая книга о войне может заинтересовать не только современников, но и будущих исследователей жизни нашего периода.

«Прелести» и ужасы войны пришлось познать мне в 17 лет. Как говорится, «из детства на Великую войну». Все годы после – великий подарок, доставшийся далеко не всем. Я, «окопный» офицер, или, как тогда говорили,  «Ванька взводный», давно задумал выполнить  священный долг перед моими боевыми побратимами, павшими восемнадцати-двадцатилетними, сгнившими в Ржевских и Новгородских болотах, и в других местах, а их миллионы.

Своими глазами я видел, как умирают люди, защищая свой дом, село, город, родных и близких. Но погибая, эти люди шагнули в бессмертие. Их подвиги живут и будут жить вечно.

Священный долг нашей памяти, великий Завет Победы – передать грядущим поколениям всю правду о войне и ее героях, о том аде, который пришлось пройти моим сверстникам. Тем более, что это важно в период, когда Украина ищет свой путь, строит планы на будущее. Как бы ни были ужасны события прошедшей войны, историю не переписать. Не мертвым, а живым нужно, чтобы не угасла память о прошлом, чтобы всегда цвели  живые цветы на могиле героя.

Война слишком грязная и страшная штука, чтобы восхищаться ею. И да простится мне, что я не вспоминаю ничего радостного.

В аду радостей быть не может. Написать же победоносные слова о самой страшной великой войне за всю историю человечества я не могу. Также не ставлю перед собой задачу анализировать профессионализм военных действий – это компетенция военных историков.

После окончания Отечественной войны я увлекся фронтовой поэзией. Поэты – особые люди. Они видят то, что другие не замечают, проходя мимо. И свое видение жизни они облачают в поэтическую форму. Своими стихами они как никто более подтверждают мои чувства, мысли и переживания военного времени.

Долгое время  я собирал и хранил стихи фронтовых поэтов без всякой цели их использования в печати и не всегда удавалось записать фамилию автора. Поэтому  некоторые стихи известных и неизвестных поэтов мною в книге приведены без указания фамилии автора.

Что эти стихи живут и действуют, дает мне основание заблаговременно просить прощение у их авторов. Как прошу прощение и за некоторую непоследовательность и нестройность изложения, а также спорность приводимых в книге отдельных политических высказываний и суждений. Как писал Роберт Рождественский:

«Что-то я делал не так. Извините -

Жил я впервые на этой земле».

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ПРЕДИСЛОВИЕ

 

Прошло уже более 60-ти лет, как закончилась одна из самых кровопролитных и ужасных войн, которые пришлось пережить человечеству. Уже второе поколение – дети участников этой жестокой битвы – стали ветеранами. Но несмотря на наше бурное и неспокойное время, в народе живет память о пережитом в страшные военные годы.

Среди духовных ценностей, которые сегодня беспечно утрачиваются нашим обществом, - преемственность поколений. Не так уж и много осталось живых свидетелей и участников Великой Победы, чьими руками была завоевана та самая свобода, что вырастила сегодняшних свободолюбивых, стремящихся к справедливой жизни сынов и дочерей Украины.

Необходимо чествовать своих героев, погибших и живых, не только в дни больших праздников.

Чем дальше время отделяет нас от дня Великой Победы 1945 года, тем, к сожалению, меньше людей осознают, от какой пропасти их уберегла тогда наша Красная Армия, разгромив немецко - фашистских захватчиков. К тому времени в стремлении к мировому господству фашисты наголову разгромили армии  таких великих государств, как Англия и Франция и еще десяток других государств, и овладели почти всей Западной Европой и частью Северной Африки.

22 июня 1941 года фашистская Германия со своими союзниками (Италией, Румынией, Финляндией, Венгрией и Болгарией) всей своей мощью внезапно и вероломно напала на Советский Союз, поставив его на край гибели.

1418 дней и ночей длилась гигантская битва, повлекшая неисчислимые жертвы и лишения. В результате мы победили, освободили наш народ и народы Европы от вражеского порабощения.

Говорят, что война заканчивается только тогда, когда земле предают прах последнего солдата. К этому стоит добавить не менее важную истину: о завершении войны можно говорить лишь тогда, когда о ней будет сказана вся правда. А рассказать ее могут только очевидцы, непосредственные участники событий.

В интервью  «Литературной газете» четырежды Герой Советского Союза, маршал Георгий Константинович Жуков заявил:»Многие военные писатели, генералы и маршалы так искажают историю Великой Отечественной войны, что от настоящего прошлого иногда остается только общий фон, схема, а содержание отчасти компонуется таким образом, что зачастую просто непонятно, когда и где происходили те или иные события».

У историков есть такой термин – «история снизу», то есть история, что пишется не генералами и маршалами, а рядовыми участниками войны, которые видят совсем другие подробности, недоступные генералам. В книге Богачева – как раз такая история. Эту книгу одессита, полковника в отставке Богачева Бориса Ильича, я прочитал с большим интересом, как говорят, на одном дыхании. Воспоминания его о Великой Отечественной войне можно назвать книгой памяти. Памяти сердца – самой прочной памяти, которую может хранить человек.

Книга в какой-то степени заполнила белые пятна истории Великой Отечественной  войны своей неподкупной до глубины души искренней правдой. Борис Богачев имеет право писать правду о войне. Ведь он прошел нелегкий фронтовой путь лейтенантом, командиром взвода стрелковой роты, потом командиром  взвода десанта в прославленной гвардейской Житомирско-Берлинской пяти орденоносной танковой бригаде. Атаки, ранения, госпитали.

Самое ценное в воспоминаниях участников войн – это воссоздание атмосферы того времени. Атмосфера – это то, что невозможно представить человеку, не пережившему эти события, мелочи, детали быта – на что не обращаешь внимание в повседневной жизни, вдруг приобретают особый интерес.

Богачеву удалось совместить позицию непосредственного участника, очевидца, с взглядом человека, взирающего на события спустя шесть десятилетий.

Борис Богачев, прошедший через пекло войны, перенесший три огнестрельных ранения, верно и правдиво отобразил психологию, чувства и эмоции людей в боевых условиях (страх, инстинкт самосохранения, волю к победе, ненависть к врагу, отношение к несправедливости, предательству, отношение к «числящимся» на фронте генеральским сынкам, взаимоотношения между начальниками и подчиненными, взаимовыручку и товарищество).

В книге показаны не вымышленные, а живые люди с их слабостями, вполне реальными жизненными поступками. При этом автор не боится рассказать и о каких-то своих неприглядных проступках и о смешных ситуациях, в которые он попадал. Например, путаница с докладом генералу на инспекторском смотре, любовь к наряду на кухне, где можно вдоволь насытиться, купание на реке Урал, похищение ящика с минами при формировании дивизии, неудачи с попытками спекуляции и многое другое.

Из книги  ясно видно, что война – это не только ежеминутная, ежесекундная опасность, но и тяжелый и грязный каждодневный труд, огромное физическое и психическое перенапряжение. Сколько лишений и тягот переносили бойцы и командиры, особенно в пехоте, - и голодали, и недосыпали, и замерзали, спав зачастую под открытом небом на голой земле и в дождь, и в снег, в мокром обмундировании.

«Партизанский отряд в декабре 1941 года обнаружил на лесной поляне в Подмосковье около 30 трупов замерзших курсантов Подольского артиллерийского противотанкового училища. Они, будучи в окружении, сражались до последнего патрона. Всем им было по 18-20 лет. Партизаны искали патроны. Но ни у погибших, ни в их винтовках патронов не было. Фашисты в бессильной злобе штыками и саперными лопатками изуродовали их лица» - без жуткого содрогания и слез читать эти строки невозможно.

Или «ночь на снегу под вражеским обстрелом казалось бесконечной. А пришлось пролежать мне на снегу три дня и три ночи подряд. Это было на пределе человеческих возможностей». Прочитав эту книгу, я лучше понял слова :  «О жестокости войны не рассказать, ее нужно видеть».

Меня поразила начитанность автора и его эрудиция в знании литературы, истории, особенно  истории тех мест, где ему пришлось проходить свой фронтовой путь. Это говорит не только о любви Бориса Ильича к своей Родине (красноречиво о любви к своей родине расскажет его послужной список), но и о глубоком интеллекте и о чрезвычайной любознательности.

После победы Борис смело шагнул в кипение жизни, убедительно объяснил, почему на глаза ветерана набегает слеза при воспоминании о прошедшей войне.

Пленит насыщенность повествования изумительными, трогательными стихотворениями, которые как нельзя лучше подобраны по теме и подчеркивают важность того или иного момента, передают  дух и атмосферу прошедшей войны.

Думаю, что нелегко далось Борису Ильичу написание книги. Труд длительный и кропотливый. Спустя более, чем полвека, он заново пережил, пропустил через свое сердце те страшные, кровавые дни войны, когда «никто не хотел умирать».

Говорят, кто ясно мыслит – тот ясно излагает. Борис Ильич Богачев обладает прекрасной памятью и точным видением, поэтому его рассказы о войне читаются легко и с увлечением. И даже стало немного жаль, когда книга дочитана до конца. Хочется узнать еще больше. Для автора такое читательское восприятие – самая лучшая  оценка.

Память о войне и правда о войне – это та нравственная опора, на которой должны вырастать новые поколения.

Книга будет не только полезна, но и необходима нашему подрастающему поколению, которое не по своей вине так плохо знает истинную правду об истории своего государства.

 

 

Председатель Одесского городского Совета ветеранов войны и труда, капитан 1-го ранга, Герой Советского Союза, бывший командир атомной подводной лодки

                                                                                  

 

                                                                                         В.Е.  Соколов 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

БОГАЧЁВ БОРИС ИЛЬИЧ

(биографическая справка).

                                                                                                                    

Родился 31 декабря 1924 года в г. Пенза, Россия, в семье военнослужащего. Отец - Богачёв Илья Иванович, 1899 года рождения, москвич, командир стрелковой роты, активный участник Гражданской и Оте­чественной войн, прослужил в армии 26 лет, уволился в звании пол­ковника. Мать - Мария Афанасьевна,1904 года рождения, до замужества работала на  киевском заводе "Арсенал", самом революционном предпри­ятии Киева.

По службе отца часто переводили из одного гарнизона в дру­гой, в связи с чем Борису пришлось учиться в школах городов: Скопин  Рязанской области, Гусь – Хрустальный   Ивановской области, Керчь, Днепропетровск, Одесса.

До войны отец служил военным комиссаром Ворошиловского (ныне Приморского) района  Одессы.  Борис к июню 1941 года окончил 8 классов.

Ввиду опасности захвата Одессы врагом  с матерью и младшим братом Анатолием, 1930 года рождения, эвакуировался на родину отца в де­ревню Гумёнка  Скопинского района Рязанской области.

В ноябре 1941 года Богачёв Б.И.  в г. Подольске Московской области добровольцем поступил в артиллерийское противотанковое училище, которое окончил 5 мая 1942 года в звании младшего лейтенанта.

В мае 1942 года младший лейтенант Богачёв выехал на Калининский фронт и 30 июля при наступлении на город Ржев, будучи командиром взвода 50 - мм ми­номётов стрелковой роты, был легко ранен пулей в правую стопу.

После излечения во фронтовом госпитале вновь принимал учас­тие в боях командиром взвода управления 120- мм батареи миномёт­ного полка. 26 февраля 1943 года под городом Холмом Новгородской области был тяжело ранен пулей в правое плечо и шею.

После излечения в тыловом госпитале в Казахстане был признан ограниченно годным к строевой службе и продолжил службу команди­ром огневого взвода 122- мм пушек 25-го учебного артиллерийского полка офицерского состава в

г. Ташкенте.

В мае 1944 года выехал на 1-й Украинский фронт, где участ­вовал в боях по освобождению Западной Украины, Польши, Германии, Чехословакии командиром взвода штурмового батальона.

16 марта 1945 года под городом  Нейссе  (Германия) в составе танкового де­санта получил слепое осколочное ранение правого бедра, но остался в строю до конца войны.

После войны в городе Бердичеве служил командиром взвода ба­тареи 76 - мм пушек в 147-й Станиславской стрелковой дивизии и в её составе принимал участие в феврале 1946 года в Западной Украине (Ровенская область)  в проведении выборов в Верховный Совет СССР.

В августе 1946 года поступил слушателем в Военно-юридичес­кую академию в Москве, которую окончил в 1951 году. С того времени служил членом и председателем военного трибунала в военно-морской базе Свинемюнде Балтийского флота (Польша), на  Керченско - Феодосийской  военно-морской базе Черноморского флота.

Затем с 1955 по 1958 годы работал старшим офицером организа­ционного инспекторского отдела военной коллегии Верховного Суда СССР в Москве по реабилитации необоснованно репрессированных.

С 1958 года по 1984 год вновь работал в системе военных трибуналов – членом  военного трибунала Забайкальского ордена Ленина военного округа (г.Чита Российской Федерации), затем Одесского ордена Красного Зна­мени военного округа, где и уволился в звании полковника юстиции, прослужив на военной службе 43 года.

За проявленные в боях мужество и умение, за активное участие по отправлению правосудия в войсках, в ветеранской работе и в военно-патриотическом воспитании молодежи, награжден пятью боевыми орденами, многими медалями и грамотами. Ему были присвоены звания заслуженного юриста Украинской ССР и Молдавской ССР, почетного гражданина городов Рава-Русская Львовской области и Горохова Волынской области.

В городе Одессе Борис Ильич возглавлял совет ветеранов-однополчан 4-й гвардейской танковой армии, является членом Одесского городского совета ветеранов, членом президиума совета ветеранов- однополчан 5-й воздушной армии, членом исторической секции военно-научного общества при Одесском доме офицеров.

В 1949 году женился. Жена – Нина Дмитриевна, 1927 года рождения, коренная москвичка, преподавала в школах и в высших учебных заведениях. Дочь – Мария, 1955 года рождения, кандидат филологических наук, доцент Одесского национального университета им. И.И.Мечникова. Сын – Анатолий, 1959 года рождения, адвокат юридической консультации Малиновского района города Одессы. Внучки – Елена, 1980; Наташа, 1985; внук Константин, 2003 годов рождения.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Век 20-й – жестокий и страшный.

Две войны, самовластье рабов,

И наука в кровавом пожаре

Из безверья воздвигнет врагов.

 

                              М. Нострадамус

 

ВОЙНА

 

«Ах, поле, поле минное

В военном памятном году!

Давно настало время мирное,

А я по минному иду…»

(Григорий Поженян)

 

22 июня 1941 года. Началась война. Люди собираются у уличных репродукторов. Взрослые - озабоченные, мальчишки - радостные. Дескать, воевать будем, как заверяли наши вожди, на территории Германии. Наши доблестные войска малой кровью, могучим ударом, через  два – три  месяца разобьют фашистов. В Германии рабочий класс совершит революцию, и она станет Советской республикой.

Как наивны были эти суждения! Как они с треском провалились впоследствии!  Уже на второй день войны у магазинов длинные очереди. Одесситы народ бывалый, а запас спины не ломит.

 Началась кампания ловли шпионов. У каждого подозрительного по внешности или по поведению (слишком долго смотрел в одном направлении), проверяли документы и при обнаружении малейшей неточности в них, вели в милицию при сопровождении толпы, состоящей большей частью из мальчишек.

 Я и брат Толя в этот день были в пионерском лагере на 10-й станции Большого Фонтана. Днём высоко в небе летел самолёт. Вдруг из-за забора начали оглушительно стрелять зенитные пушки. Мы и не знали, что там находилась зенитно-артиллерийская батарея. Чёрные облачка разрывов вспыхивали около самолёта, и он повернул на Запад.

Мы были удивлены. Как же можно стрелять по своему самолёту?

Через некоторое время прояснилось: началась война с Германией и самолёт - немецкий разведчик. И хотя ничего опасного не было, мы уже почувствовали, что война это не весёлая прогулка, а что-то страшное. Потом на протяжении дня были 2-3 воздушные тревоги. Завывали сирены. Люди бежали в убежища. Бомбёжки были ночью и где-то в городе. Днём летали лишь разведывательные самолёты, которых никак не удавалось сбить.

Вскоре отец забрал нас домой. Отец всё время был на работе, призывал людей в армию, даже ночевал в райвоенкомате, который располагался на улице Комсомольской (сейчас Старопортофранковская). Домой приезжал редко, лишь проведать нас. Я неоднократно бывал у него на работе, разносил повестки и пакеты, помогал дежурному, убирал помещение.

 

«Военкомы не спят до рассвета,

И не знает никто наперед,

Кто домой возвратится с победой,

Кто назад никогда не придет».

 

Днём я и Толя часто бегали смотреть на последствия бомбёжек и пожарищ. Однажды после бомбёжки приходим домой и видим; что соседний дом разрушен до основания. От него в 10 метрах находился наш дом. Дверь и оконные рамы в нашей квартире выбиты. К 2000-му году часть развалин так и не была убрана на том месте, где находился  соседний дом.

 Видимо, разорвалась большая бомба или морская мина. В квартире была одна мать, страшно испуганная. Это сильно подействовало на её психику, да еще нервное постоянное напряжение, так как беспокоилась   за нас и за отца. С ней стало твориться что-то неладное. Ей  стало мерещиться, что её кто-то должен убить и именно с нашего двора. Она на всех  смотрела подозрительно. Несколько раз она пыталась покончить жизнь самоубийством. Один раз выпила флакон йода, другой раз пыталась себя удушить, надев петлю на шею и привязав другой конец к спинке кровати.

Вечером мать связывала дверь верёвкой, опасаясь, что кто-нибудь войдёт. Видя  такое её стремление к смерти, мы попрятали от неё все острорежущие предметы: ножи, вилки, ножницы, иголки. Видеть всё это, что творилось с матерью, нам было тяжело, но уговаривать её было бесполезно. Еще хуже было с едой. Она сама ничего не готовила и целый день ничего не ела и только под усиленными нашими просьбами выпивала стакан молока. Вследствие этого она сильно похудела. Наконёц, отец догадался, что у матери душевное расстройство и поместил её в психоневрологический диспансер на улице Свердлова, 27. (сейчас улица Канатная).

 

 

ЭВАКУАЦИЯ

 

«Тот самый длинный день в году

С его безоблачной погодой

Нам выдал общую беду

На всех, на все четыре года»

 

Враг приближался к городу. Началась эвакуация населения. Отец сказал, чтобы мы были готовы к отъезду в любой момент. Мы приготовили несколько сумок и два чемодана с самыми необходимыми вещами и едой. Всё остальное, нажитое отцом и матерью за 17 лет совместной жизни, - оставалось в квартире.

 Потом я очень жалел, что не взял наши семейные фотографии. Когда после войны родители вернулись в свою квартиру, то соседи рассказывали, что наши фотографии валялись по всему двору. Конечно, ничего из наших вещей и мебели в квартире не осталось.

8-го июля мать привезли из диспансера. Улучшения её здоровья не было видно. Отец сказал, что он остаётся в Одессе, а мы с сопровождающим красноармейцем Копычом эвакуируемся на родину отца, в деревню Гумёнку Скопинского района Рязанской области. Там живут две его родные сестры Мария и Надежда со своими семьями.

 Едем в эшелоне, в товарных вагонах - «теплушках» вместе с семьями офицеров Одесского артиллерийского училища, которое переезжает в город Горький (Ныне Нижний Новгород). Большую часть пути нам по дороге с этим училищем, а потом будем добираться самостоятельно,

9-го июля, попрощавшись с жильцами двора, с надеждой, что самое большее месяца через 3-4 мы вернёмся, погрузились в служебную легковую автомашину отца М-1 ехать на товарную станцию, где стоял эшелон. Произошло непредвиденное. Мать ни за что не хотела садиться в машину. Пришлось посадить её силой.

С собой взяли и нашу любимую собачку Бетку, породы доберман-пинчер. Она была с нами два года, и мы очень привязались к ней. Но находившиеся в вагоне человек 15 женщин с детьми, запротестовали, не желая ехать с собакой, и мы вынуждены были оставить Бетку в машине. Ведь она оставалась с отцом. Бедная Бетка! Как она металась в машине от одного окна к другому, видимо, предчувствовала, что мы расстаёмся навсегда. Есть ли на свете более преданное сердце, чем собачье?

Кто-то из женщин увидел, как мать воткнула иголку себе в жи­вот. Её раздели, но вытащить иголку не удалось. Пользуясь тем, что эшелон еще не отправлялся, отец быстро отвёз её в диспансер, где иголку вытащили, а мать привезли обратно. Видимо, тяжело было матери в это время, раз она шла на такие мучения.

Трогательно попрощавшись с отцом, прочитавшим нам назидательную последнюю нотацию, расчувствовавшись до слёз ввиду расставания с Беткой, метавшейся в кабине машины, окинув прощальным взглядом красавицу Одессу, мы медленно тронулись вперёд, к неведомому.

 Путь от Одессы до Скопина и Гумёнки, который в нормальных условиях преодолевается за двое суток, достался нам с большими трудностями за 11 суток. И это еще было хорошо. Могло быть и хуже.

Вначале наш маршрут пролегал на Харьков через Кировоград, Днепропетровск и Лозовую. Но, прибыв в Лозовую и долго простояв там, наш эшелон повернул на Ясиноватую, Дебальцево, Красноармейск, Купянск, ибо путь на Харьков был забит. В пути нас не бомбили, лишь однажды немецкий самолёт обстрелял эшелон из пулемёта. Но не обошлось и без происшествий.

Мать ничего не ела. Женщины в теплушке упрашивали мать поесть. Но, несмотря на все наши усилия, она выпивала за день лишь стакан молока или воды. И больше ничего! Один случай сильно напугал меня. На остановке мать слезла с теплушки по своим надобностям. Отошла в поле и пропала. Не видя её, я забегал из стороны в сторону. Эшелон мог в любой момент двинуться. Наконец я заметил вдали по дороге её фигуру. Она за это время ушла на целый километр.

Я, в страхе отстать от эшелона, от брата, от сопровождающего, помчался за ней и повернул её обратно. Она безропотно последовала за мной. В Купянске нам пришлось расстаться с нашей теплушкой. Эшелон уходил на восток, а нам нужно было на север, на Тулу. Мы вынуждены были ехать на платформах и находиться днём и ночью под открытым небом.

Иногда нас в пути поливал дождь, и мы все четверо забирались под одно одеяло и, дрожа от холода, пережидали непогоду. Ночью посменно дежурили я или Копыч. Питались тем, что смогли взять из Одессы или купить по дороге, в основном молоко. Бывали дни, когда мы по 2-3 раза пересаживались с одного товарного поезда на другой. Поезда шли медленно, пропуская воинские эшелоны.

Дальнейший наш маршрут был таков: Елец, Старый Оскол, Касторная, Узловая (12 км от Тулы), Бобрик-Донской, Миллионная, Епифань, Павельцы, Скопин и, наконец, Гумёнка. Доставив нас в Гумёнку, Копыч поехал в Одессу. Но к этому времени Одесса была уже окружена румынскими войсками. Что с Копачем сталось - неизвестно. Отец после войны посылал запрос по месту его жительства. Ему ответили, что Копыч пропал без вести.

Верить или не верить в свою судьбу? Надо же такому случиться! Когда мы проезжали станцию Епифань, то в этом же месте и в это же время там находилась моя будущая супруга Нина. В связи с приближением немцев к Москве её школа была эвакуирована в район Епифани. Когда же немцы приблизились к Епифани, то преподаватели школы,   бросив ребят и забрав продукты, разбежались кто куда. Но в это время из Москвы приехала старшая сестра Ира и забрала Нину в Москву, чем и спасла её.

Потом, через полгода, судьба еще раз постаралась нас соединить, когда в мае 1942 года я оказался в Москве в доме,  напротив которого, через улицу, жила Нина. Но опять что-то этому помешало. И уже в третий раз (Бог троицу любит) в той же Москве, спустя 5 лет, судьба соединила нас, чтобы мы навсегда остались вместе

 

 

 

 

 

 

 

В ДЕРЕВНЕ ГУМЕНКА

 

«Дикость, подлость и невежество не уважают

прошедшего, пресмыкаясь пред одним настоящим».

                                 (Александр Сергеевич Пушкин.)

 

В Гумёнке мы поместились в семье Зудина Ильи Ивановича. Его жена Надежда - родная сестра моего отца, моя тётка. У них семеро детей. Двое сыновей - Дмитрий и Михаил - были уже в армии, и пять дочерей жили с ними - Полина, Нина, Нюра, Клавдия, Мария. Вместе с нами всего было 10 человек.

 Первые несколько дней привыкали к деревенской жизни. Вставали с рассветом, ложились с наступлением темноты, спали на печи, на полатях, на полу. Илья Иванович спал на голой лавке, подстелив под голову ватный пиджак. Обедали все вместе за скобленным деревянным без скатерти столом. Ели все из большого чугунка сваренный из пшена и картошки, заправленный молоком, посоленный кулеш, заменявший первое, второе и третье блюда. Команду начала приёма пищи подавал Илья Иванович - два раза стучал своей ложкой по чугунку. После этого можно было кушать. Поскольку чугунок стоял посредине стола, ложку с кулешем надо было нести ко рту, подперев её снизу куском хлеба, чтобы не капало. Кто пытался начать есть раньше команды или проливал кулеш, тот немедленно наказывался - получал от дяди удар ложкой по лбу. Но это было редко, потому что правила поведения за столом соблюдались всеми строго.

Мать прожила с нами неделю, может быть две. Её странности всё продолжались. Она всё время пыталась уйти из дома, иногда незамеченной уходила, и её приходилось искать по окрестности деревни. Это было очень накладно и в конце концов её отправили на лечение в рязанскую областную психиатрическую больницу, которая называлась "Галинчина".

Илья Иванович, будучи активистом в колхозе, привлёк меня к работе в нём. Я пытался косить косой рожь, пытался молотить её цепом, но в этом нужна была сноровка. У меня её не было, и работавшая со мной деревенская молодёжь посмеивалась над моим неумением. Собирал сено в стога, работал возчиком на одноконной подводе, был на побегушках у старших. С 1-го сентября я и Толя пошли учиться в школу №2, которая находилась в  городе Скопине, в двух километрах от деревни. В свободное от учёбы время готовил уроки и помогал тетке по хозяйству. Скопин - районный город вначале Московской области, потом Рязанской.

 Впервые Скопин упоминается в исторических актах в 1663 году, утверждён городом при Екатерине 2-й в 1778 году. Скопин находится в 80-ти км от места Куликовской битвы, которая произошла в 1380 году.

 В 1930-1931 годах мой отец работал в Скопине военным комиссаром города и района, и в Гуменке его все помнили, а меня называли "комиссаров сынок".

 Война постепенно приближалась к нам. На Западе всё громче слышалась артиллерийская канонада. Там гудело беспрестанно, глухо громыхало  и небо вечерами всё время дрожало красноватыми сполохами. По шоссе со Скопина на Ряжск, на Восток, нескончаемым потоком тянулись беженцы. Горько было смотреть на них. Брели женщины, дети, старики с узлами, чемоданами, заплечными мешками, усталые, грязные, прокопчённые дымом костров. Гнали отощавших коров, лошадей, коз. На тележках и тачках везли домашний скарб. Прошла большая группа детей из детского дома. Измученные воспитательницы тащили на себе груз - продукты. Ребята постарше несли на руках малышей, закутанных в шали, в платки, в куски материи. Шли молча, без плача, видимо, не первые сутки. Грохотали уходящие на восток тракторы, ползли комбайны.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Светлой памяти моей матери,

Марии Афанасьевны, которая была и осталась

для меня образцом высочайшей нравственности,

человеческого достоинства и мужества.

 

 

СВИДАНИЕ С МАТЕРЬЮ.

 

Стало беспокойно за мать. Что с ней? Как она там? Решил пойти в Рязань проведать её. Тётка отговаривала: "Куда ты пойдешь один так далеко и в такое неспокойное время". Но я твёрдо решил идти. Тётка собрала мне продукты в вещевой мешок, и я пошел.

 Железная дорога в Рязань шла из города Ряжска, в 40 км от нас. Но ехать железной дорогой было бесполезно. Пассажирского сообщения уже не было, а к воинскому эшелону тебя и близко не подпустят. Бдительность и секретность тогда соблюдались очень строго.

От Скопина до Рязани по просёлочным дорогам 120 км. И я пошел впервые в жизни самостоятельно. Ночевал в деревнях. Расскажешь свою грустную историю - и хозяева пускают переночевать в избу. Однажды километров за 10 увидел чудное явление. На высоком плоском холме раскинулся старинный город Пронск. Сверкали на солнце позолоченные купола десятка церквей. Холм был почти опоясан небольшой речкой Проней.

Вспомнил историю. (В школе по истории у меня всегда были пятёрки). В 1237 году рязанский князь Юрий послал к подошедшему к Рязани татарскому войску, возглавляемому внуком Чингисхана Батыем, посольство, в котором в числе прочих был и Пронский князь. Батый поставил условие - отдать пришельцам в наложницы жён, дочерей и сестёр рязанских князей. Послы ответили: "Если нас одолеешь, то и жёнами нашими владеть будешь".

        Взбешенный хан велел убить всех русских послов. Город Пронск также оказал ожесточённое сопротивление татарам, но был ими взят и разрушен.

        В период победоносных войн царя Ивана Грозного против Литвы и Казани воеводой в городе Пронске был известный князь украинского происхождения Андрей Курбский ("Который от царского гнева бежал"). Курбский укреплял город против нашествия крымских татар.

Пришёл в Рязань, в психиатрическую  больницу. Повстречался с матерью. И больно, и грустно. Она измождённая, исхудавшая, почерневшая, с печальными глазами. Она меня узнала, была рада, спрашивала о Толе, нет ли известий от отца из осаждённой фашистами Одессы. Свидание длилось один час. По состоянию здоровья выписывать её из больницы было нельзя. Надо расставаться. Она уцепилась за меня и не отпускает. Сестры еле оторвали её руки от меня, но она ухватилась за хлястик моей шинели, и освободить его не было возможности. Тогда сестры расстегнули пуговицы хлястика, я освободился и так, без хлястика, расстроенный, ушел.

Больница была на окраине города, и когда я вышел из неё, то центр города бомбили два десятка немецких бомбардировщиков. В это время немцы были от города на расстоянии 30 км. В городе было объявлено осадное положение. Лица, призывавшие к беспорядкам, сеявшие панику, подлежали расстрелу на месте. Город производил около 200 видов военной продукции: миномёты, мины, противотанковые ружья, гранаты и др. После бомбёжки я пошел в центр города посмотреть её последствия. Зрелище было ошеломляющее.

Я впервые наглядно встретился со злобной, жестокой, разрушительной силой войны. Отдельные дома были разрушены полностью. Там, где был дом, сейчас громадная груда дымящихся развалин. У другого дома напрочь снесена одна стена, видны комнаты всех четырёх этажей. В них сохранились предметы мирной жизни: опрокинутый стол, сдвинутая кровать, раскрытое пианино, висят портреты, качается от ветра люстра, на стенах разорванные обои. Обнажена лестница с пролётами. Страшно думать о судьбе хозяев этих квартир, где сейчас вольно гуляет ветер. Содержимое квартир вылетело на улицу: на земле валяется самовар, посуда, скатерти, щетки. На деревьях висят простыни, полотенца, перекатываются ветром фотографии, письма, облигации.

 

 

 

 

 

 

 

ВОЗВРАЩЕНИЕ.

 

Обратно решил ехать поездом. Мне надо было из Рязани поездом ехать в Ряжск, а оттуда пешком по шоссе 40 километров до Гумёнки. На Восток один за другим шли эшелоны с эвакуированными, на платформах везли в тыл станки и другое заводское имущество, так что сесть на поезд не представляло трудности, особенно вечером.

Целый день бродил по центру города. Рязань - один из старинных городов России. Возник он в 1095 году, на 50 лет раньше Москвы. Вспомнил историю города. В 1378 году, за 2 года до Куликовской битвы, хан Золотой Орды Арабшах разграбил Рязань своим набегом, пройдя путь в 1200 км. Известный в истории освободитель Москвы от поляков князь Пожарский в 1620 году успешно отбил в Рязани набег крымских татар. Но в том же году потерпел крупное поражение при походе на Украину от казацкого гетмана Сагайдачного. Под Рязанью родился и вырос крестьянский самородок, один из лучших поэтов России, - Сергей Есенин, окончивший жизнь трагически, как и все гениальные российские поэты.

Вечером уехал поездом на Ряжск. Ехал на тормозной площадке грузового вагона товарного поезда. Моим единственным попутчиком оказался какой-то всё время беспокойно оглядывающийся неопрятно одетый мужик с бегающими глазами. В коротком разговоре выяснилось, что он сумасшедший, которого отпустили домой из этой же психиатрической больницы, так как кормить больных стало нечем. Состояние моё в течение трёх часов, пока мы ехали, было напряжённое. Я всё время ожидал, что он бросится на меня и столкнёт с площадки на ходу поезда. Но этого не случилось.

Прибыв рано утром на станцию Ряжск, я стал свидетелем такого, что расскажи - никто не поверит. На станцию пришёл с востока воинский эшелон. В теплушках - красноармейцы, на платформах — военная техника. Сразу же, как только поезд остановился, против каждого вагона и платформы встали часовые с винтовками. Красноармейцы с котелками спрыгивают из теплушек и бегут за кипятком на станцию, другие прохаживаются возле вагонов. И что я вижу? Все красноармейцы обуты в лапти! Сотни военных людей и все в лаптях! Видимо, где-то на военных складах еще с Гражданской войны держали лапти в резерве и вот какой-то большой начальник распорядился сдать обувь, в которой пришли в армию мобилизованные и одеть всем лапти, чтобы у всех было одинаково.

Забегая вперёд, расскажу про другой диковинный случай, очевидцем которого мне пришлось быть. В феврале 1945 года наш батальон следовал по асфальтному шоссе на территории Германии. Сделали привал на обед. И вот я вижу, что по шоссе мимо нас длинной колонной медленно движется полк 120-мм миномётов и каждый миномёт везёт на санях пара волов. Погонщик-солдат идёт рядом и покрикивает "Цоб-Цобе!". И тут же их обгоняют американские автомашины Студебеккеры, Шевроле, Доджи, Форды, Виллисы. Встретились рядом I7-й и

20-й века.

И опять немного истории. В период кровавого царствования Ивана Грозного в Ряжске проходила юго-восточная граница Московского царства. Для обороны от татар тут находился засечный стрелецкий полк.

         Из Ряжска пошел по дороге на запад, к Гумёнке. Прошел километров 20, и тут меня задержали солдаты как подозрительного. Долго допрашивали в штабе батальона. Но рассказанному мною поверили и отпустили.

А могли и расстрелять запросто. Шпиономания тогда была широко распространена. Сталинское правило "нет человека - нет проблемы" действовало повсеместно.

Во время допроса я узнал, что немцы прорвали наш фронт, заняли город Скопин, могут в любой момент и здесь появиться, поэтому солдаты врубаются в  мёрзлую землю и строят окопы - укреплённую линию, на которой рассчитывают остановить немцев.

Снова вышел на дорогу. Стою один, ночью на дороге, вокруг никого, морозно. Что мне делать? Куда идти? Посоветоваться не с кем. Решил идти в Гумёнку. Там брат, там родственники. А если попаду к немцам? На что я им, 16-летний паренёк, бедно одетый и в кармане одна мелочь. Во встреченной деревушке заночевал. В избе оказались два морских пехотинца. Когда их морская стрелковая бригада переходила реку, они провалились под лёд в воду. Их оставили в избе, чтобы они просушились. Это немного меня успокоило. Значит, впереди еще есть наши.

Пришел в Гумёнку. Родственники рассказали, что вчера немецкие мотоциклисты приезжали в Гумёнку, постояли за околицей, постреляли и через полчаса уехали обратно. Сейчас за город идет бой. На город наступает морская стрелковая бригада. На другой день я вышел на окраину деревни и видел первый в своей жизни настоящий бой. Бои я видел и раньше, но в кино. По белоснежному полю матросы наступали на город, где укрепились немцы. Чёрные фигурки их были так нелепы, так неестественны на покрытой белым снегом земле. Чёрная форма на снегу - прекрасная мишень для отлично обученных немецких автоматчиков и снайперов. И враг крестил матросов прицельным огнём.

            Отдельные фигурки оставались неподвижно лежать на снегу, усеяв поле, как оспа лицо; другие короткими перебежками продвигались вперёд. Потом надолго все залегли. Не дождавшись конца боя, я ушел, но Скопин был ими освобождён.

 Уже потом, изучая историю Великой Отечественной в военно-научном обществе при Одесском доме офицеров, я узнал, что это была 84-я отдельная морская стрелковая бригада. Командир - полковник Молев, военком - полковой комиссар С.А.Андреев. Бригада была укомплектована моряками Тихоокеанского флота, Амурской флотилии, курсантами военно-морских училищ. Это была одна из 150 морских стрелковых бригад, участвовавших в Отечественной войне. После освобождения города Скопина, где был разгромлен 5-й мотоциклетный полк противника, бригада в городе Загорске (сейчас Сергиев Посад) вошла в состав 1-й ударной армии, с боями прошла на запад более 180 километров, освободила 35 населённых пунктов. Потом бригада была преобразована в стрелковую дивизию.

На другой день после освобождения Скопина дядя Илья мне говорит, что моряки выбили немцев из города и погнали их на запад. Никакой власти в городе нет. Народ бросился грабить магазины и склады. «Бери санки, иди в город и  бери  все, что попадётся». Я так и сделал. Пошел в город. Возле стены собора увидел жуткое зрелище. В разных позах лежали на земле десять расстрелянных немцами трактористов в замасленных фуфайках и ватных брюках. Трупы замерзли.

Это зрелище страшно на меня подействовало и осталось в памяти на всю жизнь. Я долго всматривался в искажённые ужасом лица убитых, стараясь представить себе, какие муки они перенесли и какие мысли были у них перед кончиной. Оказывается, немецкие мотоциклисты нагнали нашу тракторную колонну, двигающуюся на восток. Не имея времени и не желая возиться с трактористами, они расстреляли их. (Между прочим, так же поступали и мы, когда в 1945 году шли с боями по германской земле и, прорвавшись в немецкий тыл, расстреливали пленных немцев). Около расстрелянных валялись гильзы от автоматных патронов. Несколько их них я подобрал, но где-то они затерялись в сутолоке жизни. Но сам случай неоправданной жестокости крепко врезался в мою память.

 

« Пускай фашист в своей звериной злобе

Не пощадил ни взрослых, ни детей.

Его носила женщина в утробе,

 А выполз он из логова зверей.

 

Прошли года, прошли десятилетия,

Но мы верны традициям своим

И память нашу оставляем детям

И все дела мы завещаем им  ».

 

Ко времени моего прихода в город многочисленные группы мародёров из жителей города и окрестных деревень растащили всё, что можно было взять. Все магазины и склады были пустыми. В учреждениях все двери открыты или разбиты. Мебель перевёрнута. Раздосадованный, что ничего не смог достать, пошел в деревню.

Проходил мимо своей школы, в которой учился в 1-м и    2-м классах в 1930-1931 годах и сейчас в 9-м классе. По всей школе и во дворе лежали выброшенные из школьной библиотеки книги Майн Рида, Фенимора Купера, Стивенсона, Марка Твена, Александра Дюма, Виктора Гюго, Аркадия Гайдара и наших русских и советских классиков-прозаиков и поэтов. Вот тут-то я уж развернулся. Целый мешок чудесных книг привёз я на санках домой. Но на дядю Илью они не произвели никакого впечатления. Узнав, что из всего, что можно взять в городе осталась лишь поваренная соль на складе, которую нужно было разбивать ломом или топором, дядя Илья, вручив мне топор, тут же послал меня за солью. Соли на радость дяди Ильи я привёз пол-мешка.

 

 

УШЕЛ В НЕИЗВЕСТНОСТЬ

 

« Уж сколько лет ищу ответа,

Как оказался я в живых,

Которых только три процента

Среди ровесников моих. «

 

Через два-три дня, будучи на производственном совещании колхозников, я высказал какое-то критическое замечание по работе и в ответ услышал из задних рядов: "А ты помолчи, комиссаров гадёныш, вот немцы придут, они тебе покажут". Это меня озадачило. Фронт громыхал где-то за Скопиным. Дядя Илья посоветовал мне уходить из деревни, потому что в случае прихода немцев мне будет плохо. Надо сказать, что мне и самому эта деревенская жизнь надоела. Я воспитывался в городских условиях и к деревенской жизни был мало приспособлен.

Я решил пойти добровольцем в армию. Тем более это была моя давнишняя мечта - стать кадровым военным, каким был и мой отец. Призывного возраста я еще не достиг, но ведь в каждом правиле есть исключения. На это я и рассчитывал.

Тётка Надя положила мне в заплечный мешок какую-то снедь, и, попрощавшись, я пошёл в город, в военный комиссариат. В комиссариате никого не было. Советская власть еще не прибыла в город. Как и в других учреждениях, в горвоенкомате все двери были раскрыты настежь, ящики из столов вытащены, стёкла в окнах разбиты. В комнатах гуляет ветер, шелестя разбросанными на полу бумагами. Там же встретил двух парней, которые рассказали мне, что за день до вступления немцев в Скопин, они  горвоенкоматом были призваны на военную службу и в числе других призванных направлены в воинскую часть на Запад. В пути следования они были встречены и обстреляны немецкими мотоциклистами. Все разбежались кто куда. Посоветовавшись, решили идти на восток в соседний Сарайский район, до которого было 50 км, и там явиться в райвоенкомат. По дороге зашли к одному из них домой, где выпили спирта и слегка закусили. Я впервые в жизни выпил полстакана неразведенного спирта, и что после этого со мной было, описать невозможно.

Из города мы пошли по снежной полевой дороге. Мороз был градусов 20. 0т выпитого меня так развезло, что я идти не мог, и они изо всех сил тащили меня под руки, хотя и сами были крепко выпивши. Если бы они, по пьянке, бросили бы меня на дороге, я в таком бы состоянии замерз. Но они были русские люди, из великого народа, настоящими людьми и товарищами. После войны я пытался их разыскать, но не нашел.

В Сарайском военкомате в армию их взяли, а мне отказали, сказав, что не достиг призывного возраста. В то время мне было 16 лет и 10 месяцев. Дали мне два талона, один на обед в столовой, другой на получение буханки хлеба, и отпустили на все четыре стороны. Тогда я решил ехать в Рязань, к областному военному комиссару.

Прибыв в Рязань, с трудом, но добился приёма к генералу, - областному военному комиссару, но и он отказал мне в приёме на военную службу. Тогда я поехал дальше, в Москву. На одном перегоне чуть не замерз, когда ехал на подножке тормозной площадки товарного загона. Мороз был градусов 30, да еще с ветерком, да и одет я был не слишком тепло - в шинели. По дороге в Москву удалось сесть в пассажирский поезд и оказаться в купе со старшим лейтенантом - офицером Подольского артиллерийского училища, что под Москвой. Он оказался моим земляком - до армии жил в деревне Вослебово, что под Скопиным. Я рассказал ему о своей мечте и он пообещал устроить меня добровольцем курсантом в своё училище.

Попутчик рассказал мне о происхождении названия этого старинного рязанского села - Вослебово. В 1380 году Московский Великий князь Дмитрий Донской, собираясь идти на битву с Мамаем на Куликово поле, приехал в Троице-Сергиевский монастырь просить благословения на битву с татарами у настоятеля монастыря, всеми почитаемого Сергия Радонежского. Сергий благословил князя и отдал ему своих двух монахов – бывших бояр и хороших воинов. Одного из них звали Ослябя. Ослябя отважно сражался с татарами, но был тяжело ранен и по дороге в Москву скончался. Похоронили его на поле и поставили небольшой памятник. Поскольку место это было красивое, то возле памятника стали селиться люди и возводить дома. Вначале они говорили "живём возле Ослябя". Но с течением времени эта фраза переросла в «Вослебово», так уже многие века и стала называться эта деревня. В царском военном флоте именем «Ослябя» был назван один из броненосцев, погибший в войне с японцами в Цусимском бою. Интересна судьба и предводителя татар Мамая. У татар издавна соблюдалось правило: полководец, потерпевший в битве поражение, подлежал смерти. Мамай знал это и, опасаясь возмездия, сбежал далеко от Золотой Орды в город Кафу (Феодосия),  но хан Золотой Орды достал его и там и  убил его руками своих палачей.

 

 

МЕЧТА ВОПЛОЩАЕТСЯ В ЖИЗНЬ.

 

Детство моё и юность прошли в окружении военных людей - командиров и красноармейцев. Уже на моей памяти отец, кадровый военный с 1918 года, до войны служил в 7 гарнизонах. С детства впитывал я нелёгкий уклад армейской жизни, подрастая, делил вместе с красноармейцами тревоги и скромные радости.

 До сих пор в моей памяти картины, когда я летом вместе с красноармейцами под навесом за длинным деревянным столом ел гречневую кашу, обильно заправленную подсолнечным маслом. Или как отец посадил меня, пятилетнего, в седло своей верховой лошади и катал по лагерному плацу. Поэтому и неудивительно, что когда пришла пора выбирать профессию, я, как и многие сыновья кадровых военных, предпочёл стать военным - защитником Родины, к которым в довоенное время в народе относились с большим уважением, да и обеспечивались они материально относительно хорошо.

Почему захотел стать артиллеристом? Потому, что в Днепропетровске, где я учился в 8-м классе, в соседнем квартале располагался артиллерийский полк, и я всё время видел командиров-артиллеристов в красивой военной форме, опрятно одетых, на голове фуражка с чёрным околышем, на ногах хромовые блестящие сапоги, да еще и с кавалерийскими шпорами.

Производили сильное впечатление на романтического юношу идущие строем по улице и поющие хором песню красноармейцы, гордо веющее над стройной колонной боевое красное знамя, грозные артиллерийские орудия, красивые лошади, громкие команды командиров, маршевые звуки полкового оркестра и сигналы трубачей горном. Кроме того, в Днепропетровске было еще и военное артиллерийское училище, и по улицам стайками ходили молодцеватые курсанты с артиллерийскими эмблемами на петлицах, которые были всего на 2-3 года старше меня.

В Одессе были три военные специализированные школы - морская, авиационная и артиллерийская, где обучение шло по программе 8, 9, 10-х классов средней школы с военным уклоном. Когда я окончил 8 классов и подал документы на поступление в 9-й  класс артиллерийской спецшколы, то меня не приняли из-за того, что в моём аттестате значились три тройки по техническим дисциплинам, а они-то - самые важные при обучении артиллеристов. Отец, видя моё стремление стать военным и будучи военным комиссаром Ворошиловского района в Одессе, предлагал устроить меня курсантом в морскую или авиационную спецшколу, которые располагались в его районе и с начальниками которых он был хорошо знаком по службе. Но я хотел только в артиллерийскую. Да и любимый мой писатель Чехов из всех военных предпочитал только артиллеристов.

И вот мечта моей юности воплощается в жизнь! Попутчик сказал, что пока размещать меня в Подольске негде, чтобы я три дня пробыл в Москве, а за это время он разрешит в училище вопрос о моём зачислении. Из-за недостижения мною 17-ти лет всё оказалось сложнее.

 

 

В МОСКВЕ - ОСАДНОЕ ПОЛОЖЕНИЕ

 

В Москве я был впервые. Днём хожу по городу, ночую на Казанском вокзале. Москва, столица Советского Союза, предстала предо мной по-военному строгая, неприступная, немноголюдная. Фронтовой город на осадном положении. Трудно было представить себе, что в 25 километрах от города, на расстоянии выстрела из артиллерийского орудия, находится жестокий и коварный враг. Ночью Москва погружалась во мрак. Нигде ни одного огонька. Но радио не выключалось. В любое время могла прозвучать сирена воздушной тревоги. Как только она объявлялась, жители спешили в многочисленные бомбоубежища или в метро. На улицах оставались только вооруженные патрули. Их было множество. Постоянная проверка документов. Действовал комендантский час. Люди могли появляться на улицах с 6 часов утра и до 10 часов вечера. На площадях располагались зенитные пушки и прожекторы. На крышах больших зданий - счетверённые зенитные пулемёты. У чердачных слуховых окон дежурят женщины и подростки со щипцами на длинных ручках — сбрасывать с крыши фашистские зажигательные бомбы. В числе их находилась (по её словам) и моя будущая супруга, в то время – 14-летняя Нина Дмитриевна Крупина, которая проживала в районе Таганки, переулок Большой Факельный, дом 7.

Кроме того, в случае воздушной тревоги они должны были оповещать местный штаб противовоздушной обороны о том, где упали бомбы, следить за соблюдением светомаскировки, а также выслеживать диверсантов, подающих световые сигналы вражеским самолетам.

Уже потом, в мирное время, Нина Дмитриевна, коренная москвичка, рассказывала мне, что была очевидицей страшной паники в Москве 15 октября 1941 года. Диктор по городскому радио, призывая москвичей к стойкости и мужеству, образно сказала, что “ враг у ворот Москвы ”. В действительности в эти дни линия фронта пролегала по Варшавскому шоссе в районе города Наро-Фоминска в 100 километрах от Москвы – два часа хода немецкой танковой колонны. В разговорах москвичей друг с другом это сообщение переиначилось, как  “ Враг у Красных ворот “. ( Красные ворота – название одного из микрорайонов столицы ). И молнией пронеслось по пятимиллионному городу:

“ Немцы у Красных ворот, немцы у Красных ворот “. Началась страшная паника. Многие руководители учреждений и предприятий на легковых и грузовых машинах, груженных личными вещами, ящиками, мешками, бочками с продовольствием, со своими близкими срочно покидали Москву. Во многих местах на востоке города встревоженные паникой московские рабочие останавливали эти машины и забирали нагруженное, а сопротивляющихся избивали.

Высшие власти были в полной растерянности. Общественный транспорт, включая метро, не работал. Помойки во дворах и мусорные контейнеры были завалены портретами и бюстами большевистских вождей и книгами в красном переплете – сочинениями В.И.Ленина, почетными грамотами, обрывками документов. Их сжигали на кострах, и удушливый дым расходился по всей Москве, нагнетая еще большую панику.

Более или менее справиться с паникой, охватившей столицу, удалось только к 20 октября, когда было объявлено об осадном положении в Москве и о комендантском часе. Запрещалось появление граждан без специальных пропусков с 10 часов вечера до 6 часов утра. Милиция и военные патрули приняли жесткие меры пресечения паники. Началась организованная эвакуация населения города на восток. Для успокоения населения по городу были развешаны огромные афиши с портретом популярной артистки Любови Орловой и анонсом ее предстоящих выступлений в Москве.

Над Мавзолеем с целью маскировки сооружен макет трехэтажного дома.Памятник Минину и Пожарскому до самого верха обложен мешками с песком.

Высоко над головами в небе, слабо покачиваясь от ветра, висели аэростаты воздушного заграждения, препятствующие пролёту вражеских самолётов. Иногда можно было видеть, как по московским улицам шагают женщины в военной форме и ведут за верёвки эти аэростаты – огромные  колбасы-баллоны с газом. На перекрестках улиц стоят сваренные из рельсов ежи, на окраинах - цементные противотанковые надолбы. Окна в домах заклеены перекрещенными бумажными полосами, а разбитые - заделаны фанерой. Из окон и форточек торчат трубы печей-времянок. Витрины магазинов заложены мешками с песком. Карточная система на все продукты. Лица людей озабочены, почти не видно на улице детей. Бомбёжки - каждую ночь, иногда по несколько раз. При воздушной тревоге ночное небо пронизывают и мечутся десятки лучей прожекторов. Зенитные орудия, отрывисто рявкая, открывают огонь. Осколки от этих снарядов со стуком падают на крыши или на асфальт. Иногда раздаются мощные взрывы бомб. Нередко встречаются разрушенные бомбами здания. Когда лучи прожекторов поймают вражеский самолет, тогда к нему тянутся яркие трассы снарядов. Пойманный в перекрестие лучей самолёт мечется, пикирует, скользит на крыло, старается нырнуть в спасительную для него темноту. Но тщетно! И в небе вспыхивает факел, стремительно несущийся вниз. Одним стервятником стало меньше. На лицах людей - радость.

Одну из воздушных тревог мне пришлось переждать глубоко под землёй, на станции метро Маяковская. На перроне и на рельсовых путях разместились тысячи людей.

 Кремль, Большой театр и другие заметные здания раскрашены серо-зелено-чёрными полосами - камуфляж (маскировка). Разрушения от бомбёжек не миновали и Кремль. От бомб там погибло более 100 человек. Кремлёвские звёзды зачехлены.

В центре Москвы проходил по улице Грановского. Вблизи Кремля, в роскошных  дворянских особняках жили нынешние компартийные «князья» и «графы», а также старые революционеры, которые по случайности не были уничтожены Сталиным во время Большого террора в 1937-1938 годах.

 

 

 

В ВОЕННОМ УЧИЛИЩЕ.

 

В Подольске, в строевом отделе училища, мне сказали, что курсантом меня примут только когда мне будет 17 лет, а это 31 декабря 1941 года. Пока же меня зачисляют добровольцем-красноармейцем в подразделение боевого обеспечения, иначе говоря, в хозяйственный взвод.

 

 « В 16 лет я не ходил на танцы,

Я был бойцом артиллерийского полка.

Рвались гранаты на броне у танков,

Чтоб побеждать в бою наверняка «.

 

В это время немецкие войска прорвали оборону на Западном фронте, окружили четыре общевойсковые армии, после чего беспрепятственно двинулись на Москву. Остановить их было некому. И тогда под Можайск бросили золотой фонд армии - Подольских курсантов стрелково-пулемётного и артиллерийского училищ, - без пяти минут офицеров. Курсанты отважно и беззаветно сражались против численно намного превосходящего противника под Малоярославцем и Наро-Фоминском.

В городе Подольске Московской области на памятнике курсантам артиллерийского и пехотного училищ, погибшим в бою осенью 1941 при обороне Москвы написано:

 

«Родина! Тот самый горький час,

Встретив смерть свою на поле боя,

Сыновья твои в последний раз

Заслонили Родину собою».

 

В своих воспоминаниях заместитель Верховного Главнокомандующего, Маршал Советского Союза Георгий Константинович Жуков писал: "Когда меня спрашивают, что больше всего запомнилось из минувшей войны, я всегда отвечаю: "Битва за Москву". Хорошо отзывается Жуков и о подвиге Подольских курсантов. Если 28 гвардейцев-панфиловцев (получившие мировую известность) задержали немецкий танковый батальон на 4 часа, за что им всем полгода спустя присвоили звание Героя Советского Союза, то 3000 Подольских курсантов задержали рвущийся к Москве механизированный немецкий корпус на 10 дней. За это время прибывшая из Забайкалья 93-я Восточно-Сибирская кадровая стрелковая дивизия, по зимнему экипированная, обмундированная (15 тысяч штыков), прочно заняла заранее подготовленные москвичами укрепления в предместье Москвы и немцев дальше в этом направлении уже не пропустила. Эта дивизия стала 26-й гвардейской дивизией.

В этих ожесточённых боях 2500 Подольских курсантов пали смертью храбрых и ни один из них не был награждён. Тогда было не до этого. И только 1 мая  1944 года Указом Президиума Верховного Совета СССР была учреждена медаль «За оборону Москвы», которой было награждено свыше 1-го миллиона воинов Красной Армии и трудящихся Москвы. Этой медалью награжден и я и горжусь ею больше чем всеми другими наградами (более 20), полученными мною за время и после военной службы. Сейчас напоминанием этому подвигу служит электропоезд, курсирующий по железной дороге Москва-Тула под названием "Подольские курсанты". Напоминает о них и стих фронтового поэта:

 

"И по Варшавскому шоссе,

Где враг выбрасывал десанты,

Навстречу буре и грозе

Идут Подольские курсанты"

 

Военная служба моя началась 3 ноября 1941 года, когда приказом начальника Подольского артиллерийского училища я был зачислен красноармейцем в подразделение обслуживания училища. Служба моя заключалась в том, что я стоял в карауле часовым на посту по охране продовольственного склада и других второстепенных объектов, был посыльным при дежурном по училищу, грузил в автомашины боеприпасы, отправляемые на передовую к курсантам, сражающимся с фашистами, обслуживал легкораненых в училищном лазарете, колол дрова для кухни, чистил картошку, убирал помещения, изучал устройство стрелкового оружия и постигал азы военной службы. Обязанности не очень сложные, но как говорится, не будь меня, училище на одного бойца было бы слабее.

Нахождение в карауле часовым на посту распирало меня от гордости. У меня в руках легендарная русская трёхлинейная винтовка со штыком, оружие, которым я имею право застрелить любого, если он приближается ко мне без моего разрешения. Даже когда мой непосредственный начальник - разводящий приближается ко мне со сменным часовым, я командую: "Разводящий, ко мне, остальные на месте!" Сколько раз я ходил в воображаемую атаку с винтовкой наперевес, когда вблизи никого не было, прицеливался винтовкой в условного противника.

 

 

В СРЕДНЮЮ АЗИЮ

 

Недели через две училище было выведено из состава фронта и с новыми курсантами, поступавшими каждый день, отправлено в Среднюю Азию, в город Бухару, где должно было продолжать интенсивно готовить офицеров противотанковой артиллерии, в которых остро нуждались сражающиеся на фронте войска. В Бухару ехали эшелоном по железной дороге и прибыли за несколько дней до нового 1942 года. Мой 3-й дивизион разместился в здании бывшего педагогического техникума. Остальные - в других частях города.

Проезжая Ташкент, я не знал, что в это же время в Ташкенте находится мой отец, который после Одессы и госпиталя находился в распоряжении отдела кадров Среднеазиатского военного округа в Ташкенте. Дорога была длинная, поэтому было много времени подумать о тех местах, куда я еду.

Средняя Азия издавна интересовала меня своей историей и загадочностью. Ташкент был взят штурмом русскими войсками в 1865 году. По этим местам, а также по Бухаре, Хиве, Коканду (отдельные ханства), завоёвывая Среднюю Азию, прошёлся огнём и мечом "Белый генерал", любимец солдат, неустрашимый и легендарный Скобелев.

В другую войну российские войска под командованием генерала Скобелева освободили многострадальную Болгарию от многовекового турецкого ига. Но в советское время его имя было предано забвению.

Он появлялся в самых опасных местах боя в белом кителе и на белом коне. В Турецкую войну 1877-1878 годов под ним было убито 8 лошадей, а он остался невредим.

В 1918 году в Москве, обезумевшей от революционности и вседозволенности яростной толпой, был свергнут с пьедестала прекрасный памятник Скобелеву - он с саблей в руке на скачущем коне, напротив здания Московского совета. А через 30 лет на этом же месте коммунистический монарх Сталин воздвиг точно такой же памятник Московскому Великому князю Юрию Долгорукому. Так стоило ли революцию делать?

За 300 лет до нашей эры Среднюю Азию, в том числе и Бухару, завоевал великий Александр Македонский. Он, как и наш полководец Суворов, не проиграл ни одного сражения, но завоевал весь известный тогдашний мир. Везде он строил укреплённые города и называл их Александриями. Таких городов было около 70.

В 8-м веке нашей эры Бухару завоевали арабы, создавшие громадное государство, простиравшееся от Португалии до Западного Китая, на 8 тысяч километров. 700 лет тому назад, в 1220 году Чингисхан с войском в 200 тысяч человек приступом взял и разорил Бухару. Вот в такие исторические места я попал волей судьбы.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Я - КУРСАНТ.

                                                                                                                                  « Щека еще  не знала толком бритвы,

Когда я встал, как  взрослый, «под ружье».

Входило в пламя легендарной битвы

В ту пору  поколение мое ».

 

31 декабря 1941 года мне исполнилось 17 лет, и в этот же день приказом по училищу я был зачислен курсантом в 3-й взвод, 9 батареи 3-го дивизиона.

По случаю встречи праздника Нового года нам всем выдали по одной маленькой булочке и одному яблоку. Командиры поздравили с Новым годом, пожелали здоровья, успехов и личного счастья. В остальном этот новогодний вечер прошел, как и предыдущие. Ни выпивки, ни танцев, ни задушевных бесед.

Наступил 1942 год от рождества Христова и 7449 от сотворения мира. Первое, что я увидел в училище - огромный плакат в казарме: "Больше пота в учёбе - меньше крови в бою". Я попал в батарею, где все были москвичи или из Подмосковья. У всех образование - незаконченное высшее (студенты вузов) или среднее - 1О классов. Один я был с восьмиклассным образованием. Отличался от них я еще и тем, что был моложе всех и тем, что никто из них по 2 года в 8-м классе не учился, как я.

 Особенность заключалась еще и в том, что весь личный состав батареи из 6-ти отведенных на учёбу месяцев  уже к моему приходу два месяца проучился. Двухгодичную программу обучения нормального военного училища мирного времени мне предстояло пройти ускоренным курсом за 4 месяца. Пришлось напрячь все силы и постигать жесткие законы военной науки и приобщиться к армейскому братству.

Началась для меня напряжённая учёба. Всё было расписано по минутам. Об этом свидетельствует приводимый распорядок дня в училище:

 

Подъём   ------------------------------------      6. 00.

Уборка конского состава   --------------      6. 15-7. 05.

Туалет  --------------------------------------      7. 15 - 7. 25.

Утренний осмотр   ------------------------     7. 30 - 7. 45.

Завтрак  -------------------------------------      7. 55 - 8. 15

Занятия  -------------------------------------     8. 30 – 13.40.

Артиллерийский тренаж   ---------------     13. 55 - 14. 10     

Обед  -----------------------------------------     14. 15 - 14. 45. 

Уборка конского состава  ---------------     14. 55 - 15. 50.

Занятия  -------------------------------------     16. 05 - 17. 50.

Самоподготовка ------------ -------------      17. 55 - 19. 35.

Ужин  -------------------------- -------------     19. 50 - 20. 10.

Уборка конского состава   -------------      20. 30 - 21. 20

Политмассовая работа  ------------------     21. 30-22. 20.

Вечерняя проверка и чистка оружия --    22.25 - 23.00

Отбой   ---------------------------------------    23. 00

 

Занимались в помещении, на конюшне, в поле по 10 часов в сутки. На рассвете, когда узенькие улочки города были еще пустынными, шли на занятия в поле. Шли мимо мазанок, тесно прилепившихся друг к другу, мимо многочисленных мечетей, минаретов, медресе (религиозные школы). Вдали возвышался минарет Калян. Высота его 70 метров. В войнах он использовался в качестве наблюдательного пункта, а в мирное время назывался "минарет смерти", с него сбрасывали вниз на камни осужденных на смерть или жён, изменивших мужьям. С высоких минаретов по призыву муллы мусульмане молятся пять раз в день лицом к религиозной столице - Мекке. Выходя в поле, проходили через ворота крепостную стену.

Впечатляющее зрелище! Стена воздвигнута 1000 лет тому назад из глины. Высота её 7 метров (раньше была намного выше), толщина - 17 метров. Сам город Бухара возник 2500 лет тому назад.

Зима 1941-1942 года в Бухаре была противная. Мороз 5-6 градусов ниже нуля. Одеты мы легко, по-летнему: нижнее бельё, хлопчатобумажные гимнастёрка и брюки, пилотка, ботинки, портянки и обмотки. Ни шарфов, ни свитеров, ни перчаток не было.

Большую часть времени мы на занятиях в поле, под злющим ветром дрожим и синеем от холода. Где она эта жаркая субтропическая Средняя Азия с её знаменитыми арбузами и дынями? Какая тут романтика? Трижды в день ходим на конюшню ухаживать за лошадьми: трижды кормёжка и водопой, дважды чистка. Всё время в напряжении, всё время на людях, нет времени расслабиться. Скученность, невозможность уединиться и хоть немного побыть одному тяжело действовало на психику еще не сформировавшегося юношеского организма. Личного времени (умыться, побриться, подшить воротничок, почистить ботинки, написать письмо и т. п.)  давалось всего 30 минут в сутки. Всё делается по команде, даже в столовой: входишь в столовую по команде, садишься за стол по команде, начинаешь кушать по команде, выходишь из-за стола тоже по команде.

Чтобы в чрезмерно сжатые сроки подготовить из нас полноценных командиров, всё наше существование было продумано до мелочей. Устав и распорядок дня предусматривал любую деталь нашей жизни. Все дни были совершенно одинаковы. Никаких развлечений не было. Все передвижения только строем и, как правило, с песней.

Песня - могучее духовное оружие, тесно сближает людей, сколачивает коллектив, делает его единым организмом. Идёт по городу строем батарея (120 человек)  или дивизион курсантов (360 человек). Гремит песня, ты поёшь, но в общем мужском хоре твой голос не слышен, ты проникаешься каким-то особенным чувством дружбы и товарищества. Дорогой читатель. Представь себе, что тебе 18 – 20 лет ( вся жизнь впереди! ) и ты находишься в воинском строю и слышишь звонкие голоса запевал:

 

« Родину беречь нам завещали деды,

Жизней не щадя, в атаку шли отцы,

Пробил час, и нам сражаться до победы,

В бой, вперед за Родину, бойцы! «

 

И сразу за этим добрая сотня курсантских глоток под слитный звук солдатских подкованных ботинок рявкают в суровом напряжении припевом:

 

« За край родной вперед, гвардейцы, в бой,

Пусть битвы гром гремит кругом.

Свою страну любя, мы не щадим себя,

И наша честь – победа над врагом.»

 

 Чаще всего мы пели:  "Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой...", "Артиллеристы! Сталин дал приказ...", "Там вдали за рекой зажигались огни...", "Эх, тачанка-полтавчанка...".

Ну, а когда в окно выглядывает смазливое девичье личико, старшина командовал: "Ножку! Равнение на право!" (на окно), и все 120 курсантов (или 360) одновременно поворачивали голову вправо и сильно топали ногами по дороге, да так, что стёкла в домах дрожали.

Одно время мы стали почему-то петь песни авиаторов: "Всё выше, и выше, и выше стремим мы полёт наших птиц..." Оказывается, ввиду переизбытка в армии авиационных техников и недостатка противотанкистов, к нам в 3-й дивизион прибыли из Харьковского авиационно-технического училища 60 курсантов, а из Чарджоуской школы авиационных механиков 235 курсантов. Они-то и задали тон в репертуаре песен.

В училище норма питания была тыловая, по калориям намного меньше, чем фронтовая. Все мы были молодые, организм рос, все время хотелось есть. Самый желательный для нас суточный наряд был подсобным рабочим на кухню. (В мирное время это самый непрестижный наряд). На кухне наешься досыта, да еще котелок перловой или рисовой каши прихватишь с собой - поесть утром.

А чтобы содержимое котелка не украли свои же товарищи - подвязываешь его на ночь за сетку под своей койкой. Но ухитрялись красть и оттуда.  В общем, жизнь эту легкой не назовешь. Оправдывались стихи Юлии Владимировны Друниной:

 

«Сурова жизнь, коль молодость в шинели,

А юность перетянута ремнем…».

 

В училище впервые в жизни ел верблюжье мясо. Жестковато, но ничего, есть можно.

Кроме наряда на кухню, еще любил ходить в суточный наряд дневальным по батарее - следить за сохранностью оружия, наводить чистоту в казарме и быть в тепле. А самое главное - дневальному полагалась боевая шашка. Когда никого поблизости не было, я вынимал шашку из ножен и, отчаянно размахивая ею, поражал воображаемого противника.

 

 

 

 

 

 

 

 

ПЕРВАЯ КРОВЬ НА ВОЙНЕ.

 

«Ещё вчера учились в средней школе,

Босыми бегали до цыпок на ногах.

А через год по злой фашистской воле

Мы в бой ушли в солдатских сапогах».

 

В училище за мной, как и за каждым курсантом, был закреплён боевой карабин (укороченная винтовка) и строевой верховой конь по кличке "Овод". Кроме строевых, в армии есть еще кони артиллерийские (битюги) и обозные. Ухаживание за конём требовало много времени, сил и умения. Я же человек городской и с лошадьми никогда дела не имел.

Коня надо было каждый день три раза кормить и поить. Суточная норма кормления: овса -5 кг, сена -7 кг, овощей - 5 кг, соли -25 гр., мела -6Огр. Два раза его надо было почистить скребницей (помните, у Пушкина: "Скребницей чистил он коня, а сам ворчал, сердясь не в меру..."), а также круглой волосяной щеткой с ремешком для руки, протереть чистой тряпочкой глаза, почистить копыта и один раз прогулять его в поводу по периметру двора конюшни, чтобы он немного размялся.

Овод был строен, высок, с горящими большими глазами и тонкими ногами. Одним словом - красавец конь. Мечта кавалериста! Вообще лошадь – очень умное животное. Я бы сказал благородное. От ездока она забирает всю негативную энергию, дает радость жизни. Она настоящий друг, скорее сама покалечится, чем наступит умышленно на человека.

Однажды на полигоне под Бухарой, в пустыне, у нас были боевые стрельбы из орудий и меня послали находиться в оцеплении, следить, чтобы посторонние не попали в зону обстрела. Я поехал в назначенное мне место, дал волю застоявшемуся в конюшне Оводу и пустил его вскачь карьером, самым быстрым видом аллюра. (Аллюр - разные виды движения лошади: шаг, рысь, галоп и карьер). Овод помчался, как вихрь, во всю прыть и, почувствовав неопытность всадника, всё более ускорял безумную и бесшабашную скачку.

К слову сказать, лошадь очень умное животное, гораздо умнее, чем мы о ней думаем. Я забеспокоился. Изо всех сил я натягивал поводья, чтоб уменьшить скорость бега, но на Овода это не действовало. Дело могло кончиться трагически, да и заблудиться можно в бескрайней пустыне, ведь нигде никаких ориентиров.

Проскакал я, наверное, километров 5, уже и огневой позиции батареи не было видно. Но тут Овод, видимо, удовлетворился разминанием своих мышц, и, посчитав, что он меня, несмышлёныша, достаточно проучил, показав, что он тоже личность, Овод убавил бег и я смог повернуть его обратно. Ежедневно, трижды за день, общаясь с Оводом, я его полюбил, да и он меня встречал приветливо.

На этой же конюшне я пролил свою первую кровь на войне. Было это так. Среди артиллерийских лошадей, назначение которых - везти тяжёлую пушку даже по бездорожью, выделялся своими размерами один жеребец звероподобного вида. Чтобы представить себе его, надо сложить вместе две обычные лошади и получим этого битюга.

Он иногда рвал недоуздок, прикреплявший его к кормушке у коновязи, медленно и важно шествовал в угол конюшни, где был стог сена и спокойно поедал его. Бить битюга нагайкой опасались, так как он страшно лягался задними ногами, а копыта были у него в диаметре сантиметров 30.

Тогда дневальные по конюшне приноровились бить его длинным шестом. Но и это не помогало. Удары на него не действовали, а когда они становились чересчур назойливыми, он копытом так отбивал шест, что тот взлетал высоко вверх. Наевшись сеном досыта, битюг так же важно шел к своей кормушке, где пил воду. Тут его и привязывали.

И вот однажды этот битюг оказался привязанным рядом с моим Оводом. Помахав битюгу нагайкой, я немного отодвинул его в сторону и начал скребницей чистить брюхо Овода, выдвинув свой зад в сторону битюга. Я так увлёкся, что забыл про опасность. И тут битюг схватил меня за ягодицу своими громадными жёлтыми зубами. Я заорал благим матом и так перепугался, что всем своим телом наскочил на Овода. Тот от неожиданности тоже перепугался и начал лягаться задними ногами. Лягаться начали и другие стоявшие рядом лошади.

Выбравшись из этой свалки-кутерьмы, я спустил штаны и попросил товарищей посмотреть, что там. «У тебя кровь течёт, иди скорее в санчасть, а то может быть заражение крови.» В санчасти помазали йодом, приклеили повязку и сказали: "Будь здоров! Первая твоя кровь на войне пролилась".

Занятия по конной подготовке у нас были через день - джигитовка. Надо было вскочить на коня на ходу, на ходу же обернуться спиной к голове лошади, на скаку поднять платок с земли (что мне не удавалось), рысью брать различные препятствия, съезжаться в колонну, держать строй и самое страшное - встать на седло и прыгнуть через голову стоящей лошади, что мне тоже никак не удавалось.

Ведь седло находится на расстоянии полтора метра от земли, да надо было еще на полметра подпрыгнуть вверх, чтобы перескочить через голову лошади. Но ведь конь живой, он шевелится, да еще мотает головой. Сколько со мной не бился руководитель занятий мой командир взвода щеголеватый лейтенант Антоненко, ни разу мне не удалось прыгнуть через голову лошади. А у других это получалось. Видимо, не суждено мне быть кавалеристом.

А высший класс джигитовки заключался в том, чтобы при скачке лошади на полном скаку метко выстрелить в цель из карабина, скакать сидя спиной к голове лошади, лёжа спиной поперёк лошади, стоя на седле ногами или на голове. Но этого с нас, слава Богу, не требовали.

Вместе со мной в одном взводе учился  курсант Барков Александр Андреевич, 1923 года рождения, на полгода старше меня, из Краснодарского края. Он был на голову выше меня, худой, ботинки носил 45 размера. Я с ним сдружился. В спальной комнате, где размещался наш взвод - 30 человек, наши койки стояли рядом. Забегая вперёд, скажу - мы вместе ехали на фронт из училища младшими лейтенантами, вместе служили в одном 532-м стрелковом полку. Не дано тогда мне было знать, что его убьют в бою I августа 1942 года, через день после моего ранения. После войны на мой письменный запрос Подольский архив сообщит, что место захоронения младшего лейтенанта Баркова А.А. в документах 532 стрелкового полка не указано. Адреса родителей нет. Вот так-то!

В Подольском артучилище вместе со мной служил сын легендарного героя Гражданской войны В. И. Чапаева - капитан Александр Чапаев. Он был командиром учебной противотанковой батареи. После войны, при первом испытании атомной бомбы, проводимом в Тоцких лагерях под руководством маршала Г. К. Жукова, Чапаев был  командиром артиллерийской бригады в звании генерал-майора. Там он получил большую дозу радиации и вскоре умер.

Тоцкие лагеря, недалеко от Оренбурга, прославились на весь мир тем, что там была впервые испытана атомная бомба в ходе армейских учений.

Тогда же в Бухаре формировалась 91-я стрелковая бригада, в которой служил рядовым красноармейцем Александр Матросов, мой одногодок, 1924 года рождения. Будучи на фронте, он при атаке закрыл амбразуру вражеского пулемётного ДЗОТа. Возможно, что я с ним и встречался, когда ходил по городу патрулём в гарнизонном наряде и проверял документы у встречных военнослужащих.

 

 

НЕМНОГО  О ВОЕННОЙ СЛУЖБЕ.

 

После войны были изданы тысячи книг о Великой Отечественной войне. Но все они, как одна, писались по методу социалистического реализма - писать правду, но только о положительном и ни в коем случае о негативном. За этим строго следила цензура. Я решил восполнить этот пробел. О положительном в отношении Подольских курсантов написано много. Я же расскажу немного о другом. Для полноты картины.

В боях Подольских курсантов против немцев на Варшавском шоссе было много героического. Но не всё. Так, например, 15 октября 1941 года во время перестрелки с фашистами курсант 8-й батареи Петерс, 1915 года рождения, бросил свой карабин, сорвал с шинели знаки различия и пытался сдаться немцам в плен. Петерс был задержан своими сослуживцами, передан в контрразведку "Смерш" и по приговору военного трибунала расстрелян.

Исключены из списков 9-й батареи курсант Морозов в связи с переломом ноги и оставлением его на станции Петушки, и курсант Шатёрников, как пропавший без вести 22 декабря при следовании эшелона в город Бухару.

Курсант 7-й батареи Волчков, будучи в составе караула по охране склада с боеприпасами, самовольно оставил караульное помещение, напился пьяным и отдал гражданину самозарядную винтовку. Он был задержан патрульным нарядом и осужден военным трибуналом к 10 годам лишения свободы в исправительно-трудовых лагерях с поражением в политических правах на 5 лет. Четыре курсанта 5-й батареи и два красноармейца длительное время расхищали социалистическую собственность в крупном размере. Все они осуждены к высшей мере наказания - расстрелу.

Старшина 8-й батареи Телегин, 1915 года рождения, похитил сданные ему на хранение I плащ, 1 гимнастерку, брюки, кожаную куртку, продал их, а на вырученные деньги пьянствовал. 29 января 1942 года военный трибунал Бухарского гарнизона осудил его к 5 годам лишения свободы с заменой их направлением на фронт в штрафную роту действующей армии.

Курсант 9-й батареи Ануреев воровал у своих командиров табак и продавал его. Товарищеский суд вынес ему взыскание - товарищеское порицание. Четыре курсанта 1-й батареи были арестованы органами НКВД. Судьба их осталась для нас неизвестной.

Курсант 9-й батареи Дашин в городском увольнении выпил в винном подвале стакан вина. Товарищеский суд объявил ему товарищеское порицание и послал копию этого решения по месту его работы до призыва в армию.

У курсанта Ермолова из 3-й батареи при проверке   вверенного ему карабина канал ствола оказался ржавым. Товарищеский суд вынес ему выговор, а копию решения выслал директору школы № 50 города Москвы, где он ранее учился, для объявления учащимся и родителям.

Командир 3-го дивизиона капитан Терентьев, на встрече нового 1942 года напился пьяным, на улице открыл стрельбу из пистолета и пулей ранил в ногу старшего лейтенанта Романова. Терентьев, с учётом его фронтовых заслуг, был осуждён товарищеским офицерским судом к строгому выговору.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ОКОНЧАНИЕ УЧЁБЫ.

 

Настало время окончания учёбы. Прошла инспекторская проверка. Ох, и опозорился я на ней! К проверке готовились дня три. Убирались в казарме, на конюшне, во дворе. Лошадей мыли с мылом, чистили и прочёсывали хвост и гриву, чистили копыта. Наконец наш дивизион - 360 курсантов с лошадьми - выстроился в каре (четырехугольник). Проверку возглавил генерал, прибывший из Ташкента, из штаба округа. Генерал был важный, в лампасах, с орденами, в начищенных до блеска сапогах, на которых блестели шпоры с малиновым звоном. За генералом семенили начальник училища и свита - человек 15 полковников и подполковников. При подходе генерала я, как и каждый курсант, должен был о себе доложить: "Курсант Богачёв, конь Овод" Но я, как и многие, был в таком душевном напряжении и волнении, что всё перепутал и доложил: "Курсант Овод, конь Богачёв". Генерал вроде бы ничего не заметил, как и у других потёр белым платком шею у моего коня, шея оказалась чистой. Ничего не сказав, генерал последовал дальше, а я стал приходить в себя.

Ох, и досталось же мне от командиров за мою ошибку, да и товарищи по взводу долго надо мной посмеивались, и за мной закрепилась кличка «Овод». Но пришло время расставаться и с конём. За 4 месяца ежедневного общения мы крепко привязались друг к другу. Тем более, что я был молод, к самостоятельной жизни еще не привык, нуждался в дружбе и общении.

В нашем выпуске из училища было 468 курсантов. Кроме того, несколько курсантов были отчислены из училища за неуспеваемость или недисциплинированность. Отчислялись те, у кого были плохие и посредственные отметки. Я же учился хорошо, хотя и проучился всего 4 месяца, вместо 6 месяцев, как учились все остальные.

Вот мои отметки на выпускных экзаменах:

 

Политическая подготовка ---  хорошо.         

Военно-химическое дело - --- хорошо.

Тактика-------------------------    хорошо.

Связь---------------------------     хорошо.

Артиллерия---------------------  хорошо.

Стрелковая подготовка------   отлично.

Материальная часть--------     отлично.    

Физподготовка------------     отлично.

Огневая служба----------------  хорошо.

Строевая подготовка----------  отлично.

Военно-инженерное дело--     отлично. 

Конная подготовка ----------    посредственно.

Топография--------------------    хорошо. 

Санитарная подготовка-------  хорошо.

Воинские уставы---------------  хорошо.  

Ветеринарная подготовка---- хорошо.

 

За время ускоренного курса учёбы нас основательно подготовили как командиров взводов противотанковой артиллерии. Мы хорошо усвоили устройство 45-мм и 76-мм противотанковых пушек и тактику их применения. Правда, на стрельбище мы стреляли из пушек не боевыми снарядами, их в то время катастрофически не хватало на фронте. Стреляли мы по мишеням винтовочными патронами. В канал ствола пушки вкладывается специальное устройство, при помощи которого можно стрелять винтовочными патронами.

45-мм противотанковая пушка, образца 1937 года, снаряд весом 1,4кг с начальной скоростью 760 м/сек. пробивает броню в 4 см. на расстоянии 500 метров. Вес орудия 560 кг.

 76-мм пушка, образца 1939 года, снаряд весом 6,2 кг с начальной скоростью 680 м/сек. Дальность стрельбы 13 км. Скорострельность - 15 выстрелов в минуту. Вес орудия - 1480 кг.

В стрелковом батальоне две 45-мм пушки (взвод), как говорили во время войны - "сопровождали пехоту огнём и колёсами". В полку батарея из шести 45-мм пушек, а в дивизии противотанковый дивизион из 18 орудий. Всего в дивизии 54 противотанковых орудия, не считая другой пушечной и гаубичной артиллерии, а также миномётов.

На торжественном заседании по случаю окончания училища начальник училища сказал запомнившуюся мне мысль: "Не всякий лейтенант становится маршалом, но каждый маршал начинает с лейтенанта". Курсанты постарше возрастом говорили другое: «Отдал Родине юность в обмен на лейтенантские  звездочки!»

Звание "младший лейтенант" - первичное воинское звание младшего офицерского состава мне, как и всему нашему выпуску, было присвоено 5 мая 1942 года приказом Командующего Среднеазиатским военным округом. Мне тогда исполнилось 17 лет и 4 месяца. Это звание было введено в Красной Армии 5 августа 1937 года. В царское время это звание соответствовало званию "штык-юнкер", позднее "прапорщик", в кавалерии "корнет". В царское время производство  в офицеры происходило следующим образом: 5 лет учёбы в кадетском корпусе, 3 года в военном училище, некоторые еще учились 2 года в академии. Нас же сделали офицерами за 6 месяцев ускоренного курса (а меня за 4) и сразу направили на фронт в действующую армию.

Единственный из известных мне, кто в 17 лет стал офицером – лейтенантом, был Наполеон, ставший в 25 лет генералом. Правда, его превзошел сын Сталина - Василий, ставший генералом в 24 года. Еще был  у нас известный детский писатель Аркадий Гайдар. Он в Гражданскую войну в возрасте 16 лет командовал карательным так называемым "полком" в 300 бойцов (2 роты) против восставших крестьян. (В современном полку 35 рот). Лермонтов надел офицерский гвардейский мундир в 18 лет. Президент США Джордж Буш (старший) стал офицером морской авиации в 18 лет, в 1942 году, и он считается самым юным офицером в истории морской авиации.

В звании младшего лейтенанта я прослужил девять с половиной месяцев. Когда я сейчас смотрю на восемнадцатилетних солдат первого года службы, таких безусых, стеснительных, робких, можно сказать по их внешнему виду, еще детей, то думаю: "Боже, неужели и я был таким, когда мне доверили вести в смертельный бой 30 человек бойцов и некоторые из них были вдвое, а то и втрое старше меня?"

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ИТОГИ УЧЁБЫ.

 

Учёба в училище была для меня очень трудным временем, но я с теплотой вспоминаю о нём. Оно сделало меня человеком, борющимся за жизнь, приучило преодолевать все трудности, встречающиеся на твоём жизненном пути. Пребывание в училище научило меня подчиняться, на всю жизнь забыть фразу "не могу". Это не только на службе, но и в быту. Если слово сказал, значит, сдержи его, наметил что сделать - выполни. В царское время офицеры, не сдержавшие данное ими слово, кончали жизнь самоубийством.

Привитая в училище честь офицера, помимо личной чести, содержала и такие качества, как беззаветный патриотизм, готовность безропотно отдать жизнь за Родину, обязательный профессионализм, самодисциплина и ответственность, высокая человеческая культура, чистоплотность в поведении, уважение к женщине, стремление к самосовершенствованию, возвышенное отношение к людям, недопустимость злоупотребления пьянством. У царских офицеров бытовала такая поговорка: "Жизнь - Родине, честь - никому!"

Училище научило меня жить в коллективе, шагать в строю, а это не так-то просто, как может показаться; петь хором песни, чувствовать локоть товарища и многому другому хорошему, которое сказалось потом на всю жизнь и в работе и в личной жизни.

 Все эти качества способствовали моему продвижению по службе, вплоть до работы в Центральном управлении Министерства Обороны СССР и тому, что я прослужил в армии и на флоте 43 календарных года (со льготами-46), и в то жестокое время, когда 9 раз производилось тотальное сокращение армии в 1 миллион 200 тысяч человек, в 660 тысяч человек и т.д.

50 выпускников  нашего училища были направлены во Внутренние войска, которые не входили в состав Министерства Обороны СССР, а подчинялись маршалу Берия Л. П. Мы все тогда удивлялись — зачем внутренним войскам артиллеристы - противотанкисты? Чьи танки они будут уничтожать?

Впоследствии мне станет известно, что Сталин, не доверяя своему народу и своей армии, держал против них целую армию внутренних войск. Туда входили сотни различных воинских подразделений, отдельные батальоны, полки, бригады, дивизионы бронепоездов и более 20-ти моторизованных стрелковых дивизий. Эти дивизии были и по личному составу и по боевой технике несколько больше, чем обычные стрелковые дивизии Красной Армии. Помимо дивизиона противотанковой артиллерии в такую дивизию входил еще и танковый батальон, которого в обычной дивизии не было. В дивизию НКВД входил также 122 мм гаубичный артиллерийский полк. Гаубицы - орудия наступательного боя. На кого наступать? Вот в чём вопрос!

Некоторые выпускники нашего курса не поехали на фронт в действующую армию, а устроились в глубоком тылу на теплых местах. 10 человек выпускников были направлены в оккупированную нашими войсками часть Ирана, кое-кто остался в училище на должности командира учебного взвода, несколько человек были откомандированы для дальнейшей службы в тыловые запасные воинские части, готовившие пополнение для фронта. В то время бытовала такая прибаутка по поводу переводов офицеров по службе :» Коль Восток, так это Дальний, если Север, то уж крайний, дальше фронта не пошлют, меньше взвода не дадут.»

И еще несколько слов о моей Альма-матер, нашем училище. В боях на Варшавском шоссе погибли из нашего училища 64 курсанта, 100 человек были ранены и эвакуированы в тыл, попали в окружение и пропали без вести 245 курсантов.

Уже после войны, в Одессе, на одной из ветеранских встреч, я рассказал собравшимся о подвиге Подольских курсантов осенью 1941 года под Москвой. Тут же выступил один ветеран и сообщил, что в декабре 1941 года, западнее Москвы, его партизанский отряд на лесной поляне обнаружил около 30 трупов замерзших курсантов Подольского артучилища. Видно было по обстановке, что они, будучи в окружении, сражались до последнего патрона. Всем им было по 18-20 лет. Партизаны искали патроны. Но ни у погибших, ни в их винтовках патронов не было. Фашисты в бессильной злобе  штыками и саперными лопатками изуродовали их лица.

 Вот они, подумал я, пропавшие без вести. Они ждут, когда народ, за который они, не колеблясь, отдали самое драгоценное, что у них было - жизнь, похоронит их. Я спросил: "А почему Вы решили, что это курсанты артучилища?" А потому, - ответил он, - что на петличках их шинелей и гимнастёрок были прикреплены металлические буквы "ПАУ"-Подольское артиллерийское училище. Мир их праху. Они навсегда в нашей памяти останутся молодыми.

Наше училище было одно из 220 военных училищ в стране, выпускавших офицеров разных военных специальностей. Данных о числе военных училищ пограничных и внутренних войск у меня нет.

Кроме того, было еще 19 военных академий и 12 военных факультетов при гражданских институ­тах (например - кафедра военных капельмейстеров при Московской консерватории). В военное время было еще 200 краткосрочных курсов, выпускающих младших лейтенантов.

Вообще, число имевшихся у нас в стране военных училищ, не считая многих десятков курсов усовершенствования офицерского состава и  высших академических курсов, равнялось числу военных училищ всех стран мира вместе взятых. Это я к тому, что и сейчас находятся такие, кто утверждает, что мы к войне готовы не были.

Подольское противотанковое артиллерийское училище сформировалось в 1938 году. В октябре-ноябре 1941 года под Москвой оно входило в состав 43-й армии Западного фронта, с середины декабря 1941 года по август 1944 года оно находилось в Бухаре, а затем было переведено в Ташкент, где 24 июля 1946 года было расформировано.

 В училище было 240 человек командного и начальствующего состава (офицеров). Кроме того, при училище были ускоренные курсы подготовки командиров батарей - 60 человек за выпуск. 23 выпускника училища стали Героями Советского союза, двое из них мои однокурсники, выпуска в мае 1942 года.

Салихов Мидхат Абдулович, родился 19 сентября 1923 года в деревне Янгильдино Козловского района Чувашской автономной республики в семье крестьянина. Татарин. Член Коммунистической партии с 1943 года. Окончил 2 курса Казанского технологического техникума и в мае 1942 года ускоренный курс Подольского артиллерийского училища. В действующей армии с конца 1942 года. Командир батареи 676 артиллерийского полка 332 стрелковой дивизии 38 армии Воронежского фронта, лейтенант Салихов в ночь на 4 октября 1943 года организовал переправу батареи через реку Днепр на подручных средствах у села Лютеж Вышгородского района Киевской области.

В боях за плацдарм огнем батареи нанес противнику значительный урон в живой силе и технике, обеспечивал переправу через реку частей дивизии. Звания Героя Советского Союза присвоено 10 января 1944 года.

В 1948 году окончил Военную академию имени М.В.Фрунзе, в 1966 году – Военную академию Генерального штаба. Живет в Москве. Генерал - лейтенант Салихов работает старшим преподавателем  в Военной академии Генерального штаба. Награжден орденом Ленина, орденами Красного Знамени, Отечественной войны 1-й и 2-й степени, «За службу Родине в Вооруженных Силах СССР», медалями. Его подвиги описаны в книге «Герои Советского Союза – сыны Татарии» Казань. 1963 г.

Михайлов Борис Александрович, родился 24 мая 1923 года в селе Меньково Пушкино- Горского района Псковской области в семье крестьянина. Русский. Окончил 9 классов. В Советской армии с октября 1941 года. В мае 1942 года окончил ускоренный курс в Подольском артиллерийском училище.

Командир батареи 1496 истребительно – противотанкового артиллерийского полка 3-го гвардейского танкового корпуса 38-й армии Воронежского фронта, комсомолец, гвардии  лейтенант Михайлов в ходе боя 19 октября 1943 года за плацдарм в районе поселка Гостомель Киевской области на левом  берегу реки Ирпень вместе с батареей был окружен противником. Батарея отбила все атаки врага, уничтожила 5 танков, 2 штурмовых орудия, 2 бронемашины и более 100 солдат и офицеров. С наступлением темноты Михайлов сумел вывести батарею из окружения.

Звание Героя Советского Союза присвоено 10-го января 1944 года. Награжден орденами Ленина, Отечественной войны, Красной Звезды, медалями. Погиб в бою 3-го июля 1944 года. Похоронен в городе Минске. Именем Героя названы улицы в Минске, в поселке Пушкинские горы Псковской области, там же установлены мемориальные доски. Его подвиги отражены в книгах: «Псковичи – Герои Советского Союза», Ленинград, 1983 год; «Именами Героев», Минск, 1978 год; «Псковские богатыри», Ленинград,1964 год.

 

 

 

 

 

 

Участнику Великой Отечественной войны – ветерану Подольских военных училищ

Богачеву Борису Ильичу

 

Подольский городской комитет КПСС, исполкомы городских и районного Советов народных депутатов, ГК ВЛКСМ сердечно поздравляют Вас с 40-летием Победы советского народа в Великой Отечественной войне 1941-1945 годов.

В тяжелые годы испытаний, которые принесла минувшая война, советский народ совершил беспримерный подвиг – защитил мир от фашистского порабощения.

С подольской земли шагнули в бессмертие курсанты Подольских военных училищ, грудью вставшие на защиту столицы нашей Родины в грозном 1941 году.

В годы войны Вы мужественно, не щадя своей жизни, сражались за честь и независимость нашей Родины, за свободу и счастье советских людей.

В день славного юбилея примите нашу сердечную признательность за мужество и самоотверженность, проявленные Вами в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками, благодарность за ту неоценимую работу, которую Вы проводите по воспитанию юношей и девушек в духе советского патриотизма, беззаветной преданности социалистическому Отечеству.

Желаем Вам крепкого здоровья, долгих лет жизни, успехов в Вашей неутомимой деятельности на благо любимой Родины, во имя торжества идеалов коммунизма.

 

Подольский городской комитет КПСС.

Исполнительные комитеты Подольского, Климовского, Троицкого городских и Подольского районного Советов народных депутатов.

 

Городской комитет ВЛКСМ.

 

 

 

 

 

НА ГРАНИЦЕ АЗИИ И ЕВРОПЫ.

 

"Когда мы в огнемётной лаве решили всё отдать борьбе,

Мы мало думали о славе, о нашей собственной судьбе".

 

Выехали на фронт пассажирским поездом в середине мая командой в 10 человек. Распределяли нас, видимо, по алфавитному списку, т. к. у всех фамилии начинались на букву"Б". Старшим команды был Будылин, мой командир отделения по училищу. Он - кадровый служака, 1914 года рождения, пришел в училище с четырьмя секилями (треугольниками) на петлицах, т. е. в звании старшины.

Несколько дней поезд шёл по безлюдным степям Средней Азии. Вначале в стороне были видны величественные горы, находившиеся от нас в 50 км., но которые казались  совсем рядом. Так сближает расстояние чистый горный воздух.

На протяжении примерно 500 км. железная дорога идёт рядом с великой рекой Средней Азии под названием Сыр-Дарья. Был май месяц, еще весна, но в вагоне уже жарко и душно. Некоторые, в том числе и я, полезли на крышу вагона. Там ветерок, прохладно, хорошо видны окрестности. Опытные советовали - привяжи себя ремнём к вытяжной трубе вагона, а то уснёшь и свалишься, на фронт не доедешь. Я так и сделал, и действительно, уснул. Проснулся от грохота - проезжали мост через реку. Железные балки проносятся прямо над головой.

 

Было училище. Форма на вырост.

Стрельбы с утра, строевая - зазря.

Полугодичный ускоренный выпуск.

И на петлице - два кубаря...

Шёл эшелон по протяжной России,

Шел на войну сквозь мельканье берёз.

 

"Мы разобьём их, мы их осилим!

Мы им докажем!" - гудел паровоз.

 

Проехали вдоль берега Аральского моря, станция и город так и назывались "Аральск".  Ехали медленно. На многих станциях останавливались на неопределённое время, пропуская несущиеся на Запад воинские эшелоны. Подъехали к станции, расположенной на берегу реки Урал.

Эта река - единственное место в мире нереста осетровых рыб. В этих местах воевал и в этой реке погиб легендарный герой Гражданской войны Василий Иванович Чапаев, командир прославленной 25-й стрелковой дивизии. (Во время Отечественной войны эта дивизия участвовала в героической обороне Одессы).

Все побежали окунуться в реке. Некоторые поплыли подальше от берега. Я, конечно, уплыл дальше всех. Ведь я одессит и купался в самом Чёрном море! От берега уплыл метров 200, до середины реки - границы между Азией и Европой. Вдруг раздался паровозный гудок. Все начали плыть к берегу, выбегать на него, одеваться и бежать к поезду, до которого было метров 300.

Я стал плыть очень быстро, но силы свои не рассчитал и вскоре обессилел. Еле-еле плыву. Когда выбрался на берег, то последние купальщики подбегали уже к поезду. Начал быстро натягивать кальсоны (трусов и плавок тогда не было). От дрожи в руках кальсоны на мокрые ноги не надевались. А в это время поезд тронулся и медленно пошел. Тут меня затрясло. Бросив кальсоны, стал надевать брюки (летнее галифе). Они тоже по той же причине не одевались.

Ужасная мысль стояла в голове. Я могу отстать от команды. А командировочное предписание - единственный документ, удостоверяющий мою личность, и одно на всю команду, находится у старшего команды Будылина. А без документов меня могут признать дезертиром, и в трибунал.

Схватив всю свою одежду, ремень и ботинки с обмотками, я голым побежал на станцию к поезду, а он уже набирал скорость. Когда вбежал на перрон, то впереди себя видел уже последний вагон. В то время развлечений никаких не было и местное население приходило из ближайшего посёлка на станцию узнать новости, поглазеть друг на друга, т.е. народу на перроне было много. Грех-то какой! Господи, прости.

Мужчины смеялись до упаду, девушки отворачивались. Из последних сил я догнал заднюю площадку последнего вагона, где двое военных схватили меня за руки и втянули в тамбур. Минут пять, обессиленный, я лежал на полу тамбура, не имея сил подняться. Отдышавшись, оделся и пошел в свой вагон. Когда я бежал по перрону, все пассажиры высунулись из окон вагонов и смотрели на меня. И теперь, когда я проходил по вагонам, они хохотали и приветствовали меня.

Какое-то время люди приходили даже с передних вагонов только затем, чтобы посмотреть на меня. Сгорая от стыда, я скрылся на третьей полке, прикрывшись чемоданами. Вот так я спешил ехать на фронт. Если бы  я надевал одежду,  конечно, на поезд бы опоздал, и моя судьба в жизни сложилась бы совершенно иначе.

 

"Станции, как Новгородское вече.

Мир, где клокочет людская беда,

Шел эшелон, а навстречу, навстречу –

Лишь санитарные поезда...

В тамбуре, маясь на стрелках гремящих,

Весь продуваемый сквозняком,

Он по дороге взрослел, этот мальчик,

Тонкая шея, уши торчком".

 

 

ВОЛОГДА-БЕЖЕЦК.

 

«Из училищ с ускоренным выпуском

  Прибывали мальчишки бедовые

  Кубари из материи вырезав,

  Сапоги разминая кирзовые.

  Рядовые, по возрасту старшие,

  Называли сынками их мысленно

  И в минуты особенно страшные

  Берегли от осколков и выстрелов.

  Но парнишки в атаки суровые

  Шли всегда горячо и отчаянно...

  Нынче все они – седоголовые,

  Те, кто выжить сумели нечаянно».

 

В нашей команде были все из Москвы или из Подмосковья. Наш маршрут в Вологду, в штаб 2-й резервной армии, пролегал через Москву. Подъезжая к Москве, мы все договорились проведать своих родных и близких, а через два дня собраться в условленном месте. Мне идти было некуда, в Москве близких у меня не было, а мать и брат, как я знал по письмам, в это время были уже у отца в Караганде, где он был областным военным комиссаром, на генеральской должности.

Эти два дня я  гулял по Москве белокаменной, ночуя у Будылина. Он проживал на Таганке, в переулке Большой Факельный. Там же через улицу проживала и моя будущая жена Крупина Нина. Мы, возможно, не раз и встречались на улице, но ей тогда было 15 лет и на такую девчонку я, конечно, внимания бы не обратил. Через два дня все собрались и выехали в Вологду. Кстати, о судьбе Будылина. Он прошел всю войну, был ранен, награждён, дослужился до капитана. Уже после войны обучал молодых солдат бросанию гранат. И граната взорвалась в его руке. Он был сражён насмерть.

Из отдела кадров армии нас направили в 111-ю стрелковую дивизию второго формирования. 111-я стрелковая дивизия первого формирования была преобразована в 24-ю гвардейскую, и освободившийся  номер дали вновь формируемой дивизии. Дивизия формировалась на базе 50-й стрелковой бригады, воевавшей под Москвой и освободившей от немецких захватчиков город Яхрому.

Штат дивизии: 11634 человека, 60 орудий, 153 миномёта, включая и 50 мм, 255 пулемётов, 8977 винтовок, 2740 лошадей. В дивизии было три стрелковых полка и один артиллерийский полк. В каждом стрелковом полку три стрелковых батальона, рота автоматчиков, рота противотанковых ружей, батарея 76 мм орудий, противотанковая батарея из 45 мм орудий, сапёрная рота, рота связи, взвод химзащиты, музыкантский взвод, медицинские и тыловые подразделения (службы и склады). В артиллерийском полку было 24 орудия калибра 76-мм и 122-мм. В дивизии были отдельные батальоны - разведывательный, сапёрный, связи, учебный, санитарный, а также дивизионы - противотанковый и зенитно-артиллёрийский.

Кроме того, в дивизии были рота химзащиты, отдел контрразведки "СМЕРШ" со штатом 25 офицеров (один уполномоченный НКВД на каждый батальон или дивизион), военная прокуратура, военный трибунал, редакция газеты "Вперёд" и типография, полевая почтовая станция с отделением военной цензуры (прочитывали личные письма), полевое отделение госбанка, полевой хлебозавод, ветеринарная служба с лазаретом. Штаб дивизии и политотдел находились в городе Бежецке, а полки, отдельные батальоны и дивизионы, другие подразделения располагались в близлежащих деревнях.

В Бежецке до совершеннолетия жил единственный сын двух больших поэтов Гумилёва и Ахматовой - Лев Гумилёв. У мамы не было времени воспитывать сына, и он жил у бабушки в Бежецке.

Поэт Николай Гумилёв был безвинно расстрелян чекистами в 1921 году. Когда в 1937 году в камере на Лубянке Льву объявили, что он осужден Особым Совещанием на 10 лет лишения свободы, Лев спросил: "За что?" Прокурор ему ответил: "Вы опасны, потому что грамотны". Лев отбывал наказание на Беломорканале, потом в Норильске. Последний раз он был осуждён в 1949 году по Ленинградскому делу, по которому было осуждено к смертной казни 200 высших партийных и советских работников, в том числе секретари ЦК КПСС Кузнецов и Вознесенский. После смерти Сталина все они посмертно были реабилитированы. Это чудовище Сталин питался только рекой крови.

 В стихотворении  "Реквием" Анна Ахматова  написала:

 

 "Звёзды смерти стояли над нами,

И безвинная корчилась Русь,

Под кровавыми сапогами

И под шинами чёрных "марусь".

 

 

532-й СТРЕЛКОВЫЙ ПОЛК.

 

Справка из военной энциклопедии: «Стрелковый полк организационно входит в состав стрелковой дивизии. Небольшое количество отдельных стрелковых полков включались непосредственно в общевойсковые армии и фронты. К началу войны по штату на апрель 1941 года полк состоял из 3 стрелковых батальонов, 3 батарей (артиллерийской, миномётной и противотанковой), отдельных подразделений боевого обеспечения и тыла. Всего3200 человек,160 пулеметов,12 пушек калибра 45 мм,6 пушек кал.76мм, 18 миномётов калибра 82 мм.

 На заключительном этапе войны, в 1945 году, помимо перечисленного, в полку было две роты автоматчиков, взвод крупнокалиберных зенитных пулемётов, 27 противотанковых ружей, 6 пушек калибра 57 мм. Полоса наступления стрелкового полка достигала 700 – 2500 метров по фронту, в обороне 3–5 км. по фронту».

 На пополнение формирующийся дивизии личный состав прибывал группами и в одиночку, как командный, так и рядовой состав, в основном из запаса или из госпиталей после излечения от ранений. Кадровых, т.е. служивших в армии до войны, были единицы. Поступало вооружение, снаряжение, боеприпасы, автомашины, повозки, лошади, продовольствие, фураж.

Я был определен в 532-й стрелковый полк. Про этот полк и 111-ю дивизию напишет после войны Константин Симонов в своей трилогии "Солдатами не рождаются". Только он изменит номер полка - 332.

Некоторое время я пробыл на должности командира огневого вз­вода батареи 45-мм противотанковых пушек. Здесь снова встретился с лошадьми. Батарея была на конной тяге. Каждую пушку везли две лошади. Но лошади были монгольские - не прирученные, дикие и свирепые. Обращаться с ними было одно мучение.

При подходе к ним они скалили зубы, старались укусить, вставали на дыбы, брыкались ногами, падали на землю в неукротимой ярости. Я и близко боялся к ним подходить. Но что поделаешь - российских лошадей не хватало. Только строевые лошади (под седло) для офицеров батареи были российские. У меня тоже была верховая лошадь, но из-за давности времени в моей памяти она не сохранилась.

Офицеры истребительно-противотанковой артиллерии находились на особом положении. Они получали повышенный (полуторный) оклад денежного содержания, на левом рукаве гимнастёрки носили специальный знак-ромб из чёрного сукна с красной окантовкой, на котором было вышито золочеными нитками изображение двух перекрещивающихся стволов артиллерийских орудий.

Затем, не помню уже, почему, я был командиром огневого взвода 82-мм миномётов и, наконец, стал командиром взвода 50 мм миномётов 2-й стрелковой роты 1-го стрелкового батальона.

Так, волей обстоятельств и судьбы, я попал в настоящую пехоту. А пехота на войне - царица полей. Теперь мне первым придется идти вперёд и освобождать нашу землю от немецко-фашистской нечисти. Все остальные будут за мной.

Вес ротного миномёта - 9 кг. Он носится бойцом за плечами на лямках. Вес мины - 800 гр., дальность стрельбы –

1 км. К каждому миномёту боекомплект в шесть ящиков (лотков), в каждом ящике 6 мин.

Парадокс заключался в том, что в своём Подольском артиллерийском противотанковом училище мы миномёты совершенно не изучали, и я впервые увидел боевой миномёт, прибыв в полк. Хуже того, когда прибыл в свой миномётный взвод, помощник командира взвода старшина доложил мне, что во взводе 30 бойцов и 4 миномёта, но два миномёта из-за неисправности к стрельбе не годны. Ничего себе! А воевать-то как?

Началась боевая учёба и сколачивание подразделений. Учёба проводилась, главным образом, в поле, в любую погоду. Занимались от зари до зари, по 15-16 часов в сутки.

В поле, на лесных полянах бойцы ползали по-пластунски, делали перебежки, окапывались и маскировались, изучали устройство винтовки, гранаты, орудий, миномётов, противогаза, учились ориентироваться на местности. Кроме того, проводились политзанятия, строевая подготовка, ночные тревоги, марши с полной выкладкой, несли караульную службу.

К концу учебного дня люди буквально валились с ног. К тому же и питание было недостаточное. Но никто не роптал, все понимали, что на фронте еще труднее, и что к преодолению трудностей надо готовиться заранее, в тылу. Не было только боевых стрельб. Боеприпасов было мало. Их катастрофически не хватало на фронте. И стрельбу из миномёта мы освоили только теоретически.

Правда, был один такой случай. Мой взвод находился в карауле. В числе охраняемых объектов был и склад боеприпасов полка. Я был начальником караула. Часовой у этого склада, мой подчиненный, обратился ко мне с предложением украсть из склада один ящик с минами для 50 мм миномёта и пострелять из него. Я согласился.

Ящик, а в нём было 6 мин, вынесли со склада и спрятали в лесу. На другой день я повёл свой взвод на занятия километров за пять от деревни, где мы располагались. Там и произвели стрельбу. Причём специально целились минами в речку. Несколько мин легли в цель. Оглушённую взрывами рыбу мы подобрали и, на радость всем, сварили уху. Умельцев и советников, как варить уху, было много.

К этому времени страна находилась на краю гибели. Немцы наголову разбили нашу кадровую армию. Только во втором полугодии 1941 года они взяли в плен 4 миллиона наших бойцов и командиров. Ими была оккупирована важнейшая Европейская часть страны, лучшие сельскохозяйственные земли и главные промышленные города. У нас срочно формировалась новая армия. Произвели тотальную мобилизацию. Военкоматы призывали в армию даже тех, кто раньше не подлежал призыву на военную службу по медицинским показателям.

Так, в нашей наспех формируемой дивизии оказался взвод бывших председателей колхозов, с которых сняли броню от призыва в армию. В нашей роте было отделение бойцов (10 человек), болевших куриной слепотой. С наступлением темноты они ничего не видели. Командир роты считал их симулянтами. На учении он приказал этому отделению с винтовками наперевес бежать в атаку с криком "ура". А впереди было озеро с низким берегом. Так эти орущие во всю глотку бойцы в озеро все и плюхнулись. Как они еще не перекололи друг друга штыками? Только после этого командир роты поверил, что эти люди в темноте не видят. Эта болезнь возникает вследствие недостаточного питания и физического утомления.

Следствием тотальной мобилизации явилось то, что в роте был один боец с шестью пальцами на руке, несколько человек были кривые на глаз. С десяток человек были уголовники, выпущенные из тюрьмы с условием, что они пойдут на фронт. Один солдат был с бесноватыми глазами, видимо, психически больной, и командир роты при инструктаже суточного наряда по роте предупреждал дежурного по роте следить за ним, чтобы он ночью не передушил офицеров. Был и один цыган, про которого говорили, что у него недолеченный сифилис. Все старались держаться от него подальше.

Я-то мечтал, что по окончанию военного училища буду щеголять в блестящей и скрипучей двойной кожаной портупее со свистком, кобурой на поясе и со шнурком для пистолета. Ничего этого не было! Всем нам, произведенным в командиры Рабоче-крестьянской Красной армии (слово офицер тогда еще не употреблялось), вместо положенных шерстяного обмундирования, фуражки, хромовых сапог и кожаного портупейного снаряжения выдали, к моему глубокому огорчению, обмундирование и обувь рядового состава военного времени и уже бывшие в употреблении: хлопчатобумажные гимнастёрку, брюки-галифе и пилотку.

Причём на гимнастёрке на левом боку была небрежно заштопанная дыра. Видимо, она попала ко мне от раненного в живот воина. Более того, вместо сапог выдали солдатские ботинки с обмотками. (Длина обмотки - I метр). Поясной ремень дали брезентовый. На рукавах гимнастёрки я нашил опознавательный знак младшего лейтенанта - красный угольник с золотой полоской (шеврон), а на петлицах поместил вырезанные из консервной банки по одному кубику. Довоенных рубиновых кубиков с золотистой металлической окаёмкой не было. Но и это еще не всё. Когда прибыл в стрелковый полк, то вместо положенного по штату личного оружия - пистолета марки "ТТ" (образца 1930 года,  ёмкость магазина - 8 патронов), о котором мечтал каждый наш выпускник, мне выдали кавалерийский карабин. Командир нашей роты был вооружён револьвером системы "наган", и только командир батальона, в подчинении которого было 700 бойцов, имел пистолет "ТТ". Красноармейцы моего взвода были вооружены трёхлинейной винтовкой, конструктора царского генерала Мосина, образца 1891 года, вес её 4,5 кг, длина 123 см, а со штыком (съёмным)- 166 см, пуля летит на 4 км, а её убойная сила на 2 км. По времени пользования эта удобная и безотказная в обращении винтовка пережила на 70 лет все другие образцы личного стрелкового оружия.

Перед выездом на фронт нам всем выдали пластмассовый индивидуальный цилиндрик черного цвета с завинчивающейся крышкой, где на свернутой в трубочку пергаментной бумажке указывалась моя фамилия, имя и отчество, год и место рождения, воинское звание и адрес семьи или родственников - т. е. данные для извещения на случай смерти. Этот медальон носился в маленьком поясном карманчике брюк.

 

Ботинки мои

Да с обмотками,

Молодые пехотинцы -

Первогодки мы

С двухметровыми

Да голенищами,

На фронт –  здоровыми

Мы едем тыщами.

А с одной ногой

Да на двух солдат,

Уже когда домой

Едем мы назад….

 

Пришло время ехать на фронт. Для перевозки стрелковой дивизии потребовалось 18 железнодорожных эшелонов по 30 вагонов в каждом. Ехали в товарных вагонах-теплушках с надписью: «20 человек - 8 лошадей». В вагонах - люди и лошади, на платформах — орудия и повозки. Маршрут следования со станции Бежецк до станции Селижарово Калининской (ныне Тверской) области.

 На крышах вагонов - в голове поезда, посредине и в хвосте - зенитные пулемёты, чтобы стрелять по атакующим самолётам противника. По обе стороны вагона оборудованы двухэтажные нары. По совету опытных воинов офицеры роты (6 человек) расположились на нижних нарах, а на верхние нары положили всё имеющееся у нас оружие: миномёты, винтовки, лопатки, бинокли, противогазы. Это для того, чтобы предохраниться сверху от обстрела пулями авиационных пулемётов.

Больше полвека прошло, а одна картина до сих пор хранится в моей памяти. На каком-то полустанке эшелон остановился, а перед нашей тёплушкой (дверь её была открыта), метров за 50 от нас, во дворе дома играется парень с девушкой. Они обливали друг друга водой и смеялись. В конце концов, парень девушку поймал и начал целовать. И тут моё сердце пронзила ноющая боль - я еду на фронт, где могут убить или искалечить, а я еще ни одну девушку не обнимал и не целовал. Конечно, этими мыслями я ни с кем не делился.  

 

 

«Пехота – это когда сто верст прошел и еще идти охота».

ФОРСИРОВАННЫЙ МАРШ.

 

Ты жизнь свою связал с пехотой,

Ни сна, ни отдыха не знал,

И со второй стрелковой ротой

Почти полмира прошагал.

 

С тобой судьба ходила рядом,

Всегда от смерти берегла,

Твои контузии и раны

Зарубцевала, как могла.

 

 

В сорок втором мы воевали,

В боях учились воевать,

Тогда наград нам не давали,

Считали – не за что давать.

 

Выгрузились из эшелона на станции Селижарово. Походным порядком, форсированным маршем дивизионной колонной двинулись по лесной дороге, на юг, ко Ржеву.

Готовилась Ржевско-Сычёвская операция. Шли быстро. Было жарко, проходили по 40-45 км в день. Шли солдаты и молодые, по 18 лет, и старые по 45 лет.  Шли пропыленные, потные, уставшие. Солнце побелило их брови и гимнастерки. Шли не на отдых, а на смертельный бой. О чём думал он - этот идущий не в ногу солдат?   О предстоящем сражении и о своей судьбе? Или о том, что хорошо бы присесть и поспать, хотя бы сидя, минут тридцать? О глотке холодной воды? О ребятишках, оставшихся дома? Но надо идти, командиры покрикивают, в тылу стучит машинкой трибунал. И он хоть и через силу, но идёт под тяжким грузом вооружения и снаряжения.

Это только в кинофильмах, где консультанты - не воевавшие полковники и генералы, показывают, что солдаты в походе идут строем, шагают в ногу, на ногах у них сапоги, на голове фуражка, а на плече лишь одна винтовка и больше ничего.

В жизни всё было по-другому. Солдаты в ботинках с обмотками и с пилотками на голове идут по дороге толпой, вразброд и не в ногу - так легче идти на длинное расстояние.

В первый период войны автомашин было мало, и пехота всё несла на своих плечах. В роте была лишь одна пароконная повозка, которая везла ротное имущество - котёл для варки пищи и запас сухих дров для костра (походных кухонь у нас не было), запас продовольствия, запасного обмундирования, обуви и многое другое, а также тех, кто в пути занемог и не мог идти.

В большинстве своём люди, призванные из запаса, не были подготовлены к длительным переходам. Неопытные натирали ноги до волдырей, да и с обмотками было не просто. Туго обмотаешь ногу - икры болят, нельзя идти; ослабишь - обмотки сползают.

Пехотинец на войне нес на себе винтовку и 30 патронов в двух подсумках на поясном ремне, гранаты РГД (наступательную) и Ф-1 (оборонительную-"лимонку"), шинель в скатке, стальную каску, противогаз, малую сапёрную лопатку, котелок, флягу с водой, в вещевом мешке за спиной на лямках - неприкосновенный запас продовольствия (НЗ), медицинский пакет, личные вещи, принадлежности для бритья. В кармане - носовой платок, ложка, перочинный нож, кресало и трут для курева. О кресало (камень) бьют кусочком железа, возникает искра, воспламеняет трут (техническая вата), и от тления его солдат прикуривает самокрутку (козью ножку) из табака или махорки (папиросы и спички имели только офицеры).

Но к этой полной выкладке солдаты еще несли в руках или на плече разобранные части станкового пулемёта или ручной пулемёт, патроны к ним в железных коробках, противотанковое ружьё (его несли двое солдат), большую сапёрную лопату, кирку-мотыгу, топор, поперечную пилу, лом.

Когда копаешь окоп полного профиля (глубина I метр 20 см), то легко снимается первый и второй штык земли. Дальше копать слежавшуюся землю,  не говоря уже о каменистой, надо с применением кирки или лома.

 

«Все, кто в армии служил в пехоте,

Знают, в ней, не как в других войсках, -

Рядовой боец несёт в походе

Всё хозяйство на своих плечах.

 

Вещмешок, да скатка, да лопата,

Каска, котелок, противогаз,

Автомат, патроны, да гранаты,

Фляга, ложка, сухарей запас.

 

Бинт, да вата, если будешь ранен

Перевяжешься, наложишь жгут,

Да еще пенал в грудном кармане

С адресом твоим, если убьют...

 

Воин шёл в дыму, в пылу сражений,

В слякоть, в зной и в дождь, и в снегопад

С полным, двухпудовым снаряженьем

С полной выкладкой солдат».

 

На второй день марша отдельные не выдерживали взятого темпа и нагрузки, кто-то спал на ходу, кто-то падал в обморок. Некоторые натёрли ноги и хромали. Командиры всех степеней нервничали, кричали, матерились. Один солдат после небольшого привала (15 минут) не захотел подняться, несмотря на приказания его командиров отделения и взвода. Подошел командир роты и дважды выстрелил из нагана в землю возле его уха. Побледневший солдат молча встал и пошел вместе с другими.

Во время войны мне много приходилось шагать по фронтовым дорогам, однако этот первый марш был наиболее трудным и напряжённым, шли молча, сосредоточенно. Я всматривался в лица моих бойцов. На них отражалось крайнее физическое утомление и близкое к бесчувствию равнодушие. Идущий с взводом москвич, комсомолец, 1922 года рождения (за давностью времени забыл его фамилию) начал громко и торжественно скандировать в такт своей ходьбы известную революционную песню германских коммунистов:

 

 

"Мы шли под грохот канонады,

Мы смерти смотрели в лицо.

Вперёд продвигались отряды

Спартаковских смелых бойцов...".

 

На него сзади "шикнули" и он замолк. Такая бравада хороша была на сцене, а в жизни она в такой обстановке показалась неуместной.

Я нёс свой карабин и еще винтовку ослабевшего бойца из своего взвода. Шел и удивлялся. Как это у меня - городского жителя сил больше, чем у сельского парня, с раннего детства привыкшего к физическому труду? Объяснялось это тем, что я был командиром, и возложенная на мои плечи командирская ответственность придавала мне больше сил, чём другим, а внутренних сил, не проявляющихся в обычных условиях, у человека очень много.

Бойцам моего миномётного взвода было ещё тяжелее, чем стрелкам. Помимо винтовок и всего прочего они несли ротные миномёты (9 кг.) и ящики (лотки) с минами (7 кг.). 50-мм миномёт был конструкции Шавырина. Он же сконструировал и другие миномёты, бывшие на вооружении нашей армии - 82, 107, 120, 160, 240-мм.

В пехоте труднее всего, да и опаснее было лейтенанту-командиру взвода, в подчинении у которого 30-40 солдат. Лейтенант первым поднимается в атаку, поднимает других и первым бежит вперёд под смертоносным роем летящих навстречу пуль и осколков.

После боя или похода солдаты  спят, тесно прижавшись друг к другу (чтобы  теплее было на холодной земле), а лейтенант всё бегает, хлопочет о боеприпасах, вооружении, снаряжении, о раненых и больных, участвует на инструктажах, совещаниях и т. п. Ночью он тоже, как правило, не спит, проверяя караульную службу часовых на постах или будучи дежурным, по роте или батальону.

Больше всех лейтенанты-пехотинцы подвергались на войне сильнейшему физическому и психическому перенапряжению и потому многие из них ушли из жизни сразу после войны, не оставив никаких воспоминаний о пережитом. И сейчас, спустя более 50-ти лет после Победы, они уже в жизни почти не встречаются.

 

«Инкубаторные,

Желторотые,

После выпуска –

С ходу в бой.

Ваньки взводные,

Кольки ротные,

Всех Вас вижу перед собой.

 

Кубари,

Белой ниткой шитые,

Амуниция без прикрас,

Но басами,

Покамест жидкими,

Отдаем боевой приказ.

 

И воююем, как  совестью велено,

Не за славой личной гонясь,

А солдаты,

Нам лично вверенные,

И мудрее, и старше нас.

 

И пускай за чьи-то оплошности

Виноватят нас без вины,

Но мы лямку тянем,

Как лошади

Ломовые

В упряжке войны».

 

В пути перешли вброд нашу великую реку Волгу. Здесь её ширина была 10 метров. А у устья ширина её достигает более двух километров. Длина её-3530 км.

Разверзлись «хляби небесные».Ночевали в лесу под мелким дождём, постелив под себя ветки от кустарников и деревьев. Плохо, очень плохо, когда целую ночь тебе за воротник на шею стекают противные капли дождя. Отяжелела шинель, промокла пилотка. Потом промокшим приходилось идти по скользкой грязи, широко расставляя ноги, чтобы не упасть. От недосыпания тяжело в голове. Воздадут ли потомки за наши муки?

 

«Когда пройдешь путем колонн

В жару, и в дождь, и в снег,

Тогда поймешь, как сладок сон,

Как радостен ночлег.

 

Когда путем войны пройдешь,

Еще поймешь порой,

Как хлеб хорош и как хорош

Глоток воды сырой»

 

 

НА ПЕРЕДОВОЙ.

 

Приближаемся к передовой линии фронта. Ночами на горизонте виделись грозные зарева пожаров. Всё явственнее стал слышаться тяжёлый гул  артиллерийской канонады. Это работал Молох, пожирая свои жертвы.

 Не доходя несколько километров до передовой, навстречу нам стали попадаться легкораненые. Они шли нескончаемой вереницей по обочине дороги. Кто идёт хромая, опираясь на плечо товарища, а у него рука на перевязи, кто опирается на винтовку, повернутой дулом в землю. Кто сверху наполовину обнажен и вся грудь в бинтах с большими кровавыми пятнами. Кто с обвязанной бинтами головой с узкой щелкой для одного глаза. На нас они не смотрели, им все уже было ясно, опасность была уже позади. Видя все это, читаю всё нарастающую тревогу на лицах идущих рядом моих бойцов. Что ждёт впереди каждого из нас?

Ночью наш стрелковый полк в темноте сменил какой-то другой ст­релковый полк. Утром я осмотрелся. Перед нами была нейтральная полоса, которая вначале понижалась, там протекал широкий ручей, потом поднималась и на ней нечётко просматривалась передовая немецкая траншея, до которой было около километра.

Как стало известно от разведчиков, у немцев была исключительно сильная оборона переднего края. На протяжении одного километра обо­роны по фронту 3-4 закопанных в землю танка, малокалиберные скорострельные пушки в орудийных замаскированных окопах, 5-6 пулемётных дзотов, 4—5 блиндажей для укрытия личного состава от обстрела с крышей в три наката брёвен. Траншеи и ходы сообщения сооружены в полный рост, перед окопами в три ряда колючая проволока и минные поля. За первой траншеей на некотором расстоянии находятся вторая и третья такие же укреплённые траншеи.

Наша траншея была выкопана только по грудь, и днём мы ходили по ней, пригибаясь, т. к. немцы периодически постреливали по нам пулемётным огнём (за исключением времени принятия ими пищи). Ни проволочных заграждений, ни минных полей перед нашей траншеей не было. Только на ночь выставлялось вперёд метров на 100 от траншеи боевое охранение - стрелковое отделение из 7-8 бойцов во главе с сержантом и с ручным пулемётом.

Слабое инженерное обеспечение нашей обороны объяснялось тем, что наши войска по настоянию Сталина беспрерывно пытались наступать на город Ржев, отстоящий от нас километров на пять. Ржев - небольшой районный город, но он приобрел важное стратегическое значение как узел железнодорожных и шоссейных путей и с мостом на высоких и крутых берегах Волги.

Ржев (как город известен с 1216 года) ближе всех находился к Москве - 250 километров. Это 6 часов хода танками или 25 минут полёта самолётом. Немецкие самолёты вылетали бомбить Москву, где находился Сталин, именно с Ржевских аэродромов. В Ржев приезжал сам Гитлер поддержать свои войска отразить атаки русских. Он говорил своим эсэсовцам: "Ржев-трамплин для прыжка на Москву. Ржев надо удержать любой ценой. Потеря Ржева будет равна потере половины Берлина».

Итак, я - фронтовой офицер или, как говорили тогда, "Ванька взводный. Меньше взвода не дадут, дальше фронта не пошлют". Это значит - вместе с солдатами. Это значит - все начальники над тобой, и именно ты первым исполняешь все то, что решил Верховный Главнокомандующий, командующий фронтом, армией, командиры корпуса, дивизии, полка, батальона, роты. Ты - впереди всех и ты - самое уязвимое звено в армии.

Став в семнадцать с половиной лет командиром взвода на фронте, я приобрёл реальную власть над тридцатью людьми, которые все были старше меня, а некоторые и вдвое. А один красноармеец во взводе, двадцати двух лет от роду, был женат и имел уже двух детей.

А что такое реальная власть над людьми на фронте? Это право распоряжаться их жизнью и смертью.

Если мне не понравились действия или высказывания моего подчинённого, я имею право заставить его переделать, исправить, сделать замечание в виде нравоучения. При более тяжком проступке я имею право определить ему принудительные работы, допустим, 5 нарядов вне очереди или дисциплинарный арест на 5 суток под стражей на гауптвахте. По уставу любое приказание командира подчинённый обязан выполнить беспрекословно, точно и в срок. За неисполнение приказания он может быть привлечен к уголовной ответственности судом военного трибунала.

В  боевой  обстановке  мне, как командиру, вообще были  предоставлены неограниченные  права. В  случае  невыполнения  приказания, я  имел право  в  боевой  обстановке  на  месте  застрелить  провинившегося  без предупреждения, без  следствия, без  суда. Так  же  могли  поступить  и  со мной  вышестоящие  командиры. Правда, к  такой  мере  мне  ни  разу  прибегать  не  пришлось, но  предпосылки  к  этому  были.

Мне  на  фронте  было  очень  трудно  из-за  своего  несовершеннолетнего  возраста. Ведь  психологическое, да  и  физическое  развитие, а  так же осмысление  себя  как личности, начинается  с  21-го  года. В  царское  время  в  армию  призывали  по  достижении  21-го  года. Да  и  при  Советской власти  призыву  в  армию  и  на  флот  подлежали  по  закону  с  20-ти  лет,  и  только  те, кто  имел  законченное  среднее  образование,  призывались  с 18  лет. Я  же  в  боевом  строю  оказался  раньше, чем  достиг  совершеннолетия.

 

"В  военных  буднях  мы  так  и  не узнали:

Меж  юностью  и  детством  где  черта?

Нам  в  сорок  третьем  выдали  медали

И  только  в  сорок  пятом  паспорта".

 

В  военное  время  в  тылу, да  и  на  фронте, питание  было  недостаточным как по количеству, так и по качеству. А ведь именно в этом возрасте организм физиологически растёт. Если добавить к этому систематическое недосыпание, психические и физические перегрузки, которые не все способны  переносить, постоянное пребывание на свежем воздухе, нахождение все время на людях, то можно представить себе, в каком я и мои  сослуживцы  находились  нервно-психологическом  стрессе.

И  сейчас, спустя  многие  десятилетия, я  не  могу  без  щемящего  волнения  смотреть  на  восемнадцатилетних  солдат-новобранцев. В  каждом из  них  мне  видится  моя  неповторимая  боевая  юность.

 

«Мальчишки

В  лейтенантских  погонах,

В  атаки  водившие  взвод, -

Это им  в  42-м  доверил

Страну  защитить  народ.

Молодеют  теперь  генералы, полковники,

Когда  форму  наденут  свою,

Когда  на  груди  засверкают  награды,

Добытые  кровью  в  бою.»

 

На  фронте  все  мы  были, в  основном, молодые  и  отличались  жаждой пострелять  из  стрелкового оружия - пистолета, винтовки, пулемёта. С пользой  или  без  пользы, но  руки  тянулись  к  оружию,  если  появлялась цель, а  то  и  просто  бесцельно. Не  сосчитать, сколько  было  впустую  истрачено  патронов  по  воздушному немецкому  разведчику "Раме". Стреляла  вся  передовая  и  те, кто  был  во  фронтовом  тылу. А  ему  хоть  бы  что, т. к. самолёт  снизу  был бронирован.

  Особый  интерес  вызывала  стрельба  ночью из  ручного  пулемёта трассирующими  пулями - вверх  устремлялась  светящимися  точками  пунктирная  линия. Около  ручных  пулемётов  на  дне  окопа  всегда  была  горка  выстрелянных  гильз.

А в  одном  месте  в  земляную  стенку  окопа  были  вбиты  гильзы, обозначающие  шляпками  надпись "Ленин-Сталин-Коммунизм". Ночью  над  вражеской  траншеей, сменяя  одна  другую, взлетали  осветительные  ракеты. Их у немцев  было  много, ведь  на  них  работала вся  Западная  Европа. Их  мертвенно-бледный  неестественный  свет  вырывал  из   тьмы  изрытое  воронками  поле, подбитый  танк  с  поникшей  пушкой, ряды  колючей  проволоки. Мы  знали: впереди  проволоки - минное  поле, зловеще  ждущее  своего  часа.

Опытные  солдаты, побывавшие  на  Гражданской и Финской  войнах, принимавшие  участие в боевых действиях  на  Хасане  и  Халхин-Голе,  учили: свистнула  пуля - не  бойся. Это  не  твоя. Ту, что  летит  в  тебя, не  услышишь. Разорвался  снаряд - ложись в  образовавшуюся  воронку  и  смело  веди  огонь  по  противнику. Второй  снаряд  в  это  место  уже  не  попадёт. Ранили  тебя  в  живот – говори врачу в медсанбате, что ранение получил не более 6 часов назад. В результате ранения через 6 часов в животе возникает воспалительный процесс, прекратить который врач не в силах и поэтому операцию ввиду бесполезности делать не будут. Перед атакой надевай чистое бельё. При грязном белье пуля или осколок втягивают в рану грязные куски ткани, в результате чего возникает длительный воспалительный процесс с неизвестным исходом.

 

 

ПРИКАЗ  № 227

 

Верны сердечному порыву,

Одной повязаны судьбой,

Не подлежащие призыву,

Ребята уходили в бой.

 

За год до совершеннолетия,

Где обманув, где упросив…

И погибали на рассвете,

Как мотыльки в расцвете сил.

 

По всему чувствовалось, что скоро, на днях, мы перейдём в наступление. На эту тему были совещания командного состава, инструктажи, проверки, партийные и комсомольские собрания. Всему личному составу полка, повзводно, зачитали приказ Наркома Обороны № 227 "Ни шагу назад".

 Тем, кто не воевал, в особенности людям молодым, знающим о войне лишь по книгам и воспоминаниям старших, вероятно, не так просто понять, что значил в ту пору для войск Красной Армии приказ № 227.

Тем более, что большинство книг о войне написано в Советское время по методу социалистического реализма, то есть писать не о том, что было на войне, а о том, что должно было быть. Писать только о положительном и ни в коем случае об отрицательном.

Летом 1942 года (пошёл второй год войны) под бешеным напором врага наши войска беспрерывно отступали на Восток, особенно на Юге. Некоторые части оказывали сопротивление, другие вообще беспорядочно бежали, бросая оружие и военную технику. Немцы вышли к Дону, заняли Ростов-на-Дону, Воронеж, Крым, устремились к Волге, к Сталинграду.

Обстановка требовала принятия решительных мер. И вот тогда в войска поступил суровый и грозный приказ с категорическим выводом: "Отступать дальше - погубить Родину! Стоять насмерть! 3а отступление без приказа - расстрел на месте!"

В связи с этим командиры и политработники выступали перед личным составом о роли дисциплины в бою, о необходимости беспощадной борьбы с трусами и паникёрами, разговор с которыми короткий - расстрел на месте. Тот, кто попытается дезертировать, бежать с поля боя, будет задержан и расстрелян без суда заградительным отрядом, стоящим в оцеплении за нашей дивизией.

Личному составу зачитывали статью Председателя Военной Коллегии Верховного Суда СССР генерал-полковника юстиции В. В. Ульриха, помещённой в печатном органе Наркомата обороны СССР, в газете "Красная Звезда", под названием "Истреблять на месте трусов и паникёров". (Впоследствии мне лично придётся познакомиться с автором этой статьи во время учёбы в Военно-юридической Академии в Москве).

«Лозунг наш — довольно отступленья!

Побежавшему - позор и стыд!

Родина такого преступленья

Никому вовеки не простит!

Смерть тому, кто убежал, кто сдался!

Дезертиру - порцию свинца!

Если даже ты один остался,

Всё равно, сражайся до конца!»

 

Наше поколение 20-30 годов, ради строительства, как мы полагали, самого справедливого общества на земле — социализма, ради благополучия и счастья будущих поколений советских людей, готово было на смерть и шло на смерть, совершив бессчётное число подвигов, преодолев неимоверные жизненные трудности и страдания.

Сейчас пытаются конкретизировать лозунг: "За Родину! 3а Сталина!" Не за человека с трубкой во рту, не за конкретного вождя умирали миллионы людей в бою. Это был символ, тождественный пониманию Родины.

Были еще слова, поднимавшие людей в атаку: "Коммунисты, вперёд!" И коммунисты поднимались и шли первыми навстречу огненно-свинцовому ливню. На фронте единственной "привилегией" коммунистов было - идти впереди атакующих и прикрывать  отступающих  товарищей. И  это  правда, как  правда  и  то, что   во  время  войны  среди  коммунистов было  немало подлецов и доносчиков, которые спасали   свою  шкуру, отсиживались   в  тылу, оставляли  товарищей   в  беде.

Война  унесла  много  хороших, честных  и  порядочных  людей. Дрянь же людская   вся   осталась  живой   и  невредимой. Они-то  после   войны  и  полезли  вверх, занимая   лучшие  места  и  должности. Они-то,  в  конце концов, и  привели  к  тому, что  идея  социализма  оказалась  опороченной  и  могучий  Советский  Союз  распался.

 

 

ФРОНТОВЫЕ  БУДНИ.

 

«Нас не учили,

Как под танк бросаться,

И вражью амбразуру грудью как закрыть,

И на врага живым тараном мчаться.

Но нас учили

Родину любить.»

 

Наступили  фронтовые  будни. Дни  проходят  медленно, однообразно. Ночью  один  командир  взвода  не  спит-дежурит, проверяет часовых - наблюдателей  и  дежурные  расчеты  у  пулемётов. Среди  ночи  раз  или  два  проверит службу  часовых  командир  роты  или  его  заместитель. Всё   время  ты   в  напряжении, хотя   внешне   это  и  не   видно. Всё   время   в  голове  мысль - ты   в  зоне повышенной   опасности  для  жизни. Будь  начеку. Не  расслабляйся.

Вдруг  внезапный  артиллерийский  обстрел  наших  окопов. Видимо, противник  почувствовал  нашу  подготовку  к  наступлению. Снаряды  рвутся   вокруг. Кого-то  уже  ранило. Он  кричит   о  помощи. Сержант-санинструктор  выходит  из  нашей  землянки  для  оказания  первой  помощи.

Крыша   землянки  жиденькая, всего   в  два  наката  тонких  брёвен. Земля от  разрывов  дрожит, сыплется  сверху. Запахло резким, специфическим запахом, какой-то  химической   гадостью. Сумбур  в  голове. И  страх, страх. Даже  не  страх, а  ужас. Непреодолимый, животный. Тело  сотрясает  мелкая  дрожь, иссохлись  губы, сердце  бешено  стучит, ноги  стали  словно  ватными.

Одна  единственная  мысль    гвоздём  сидит  в  сознании, если  немецкий   снаряд  прямым  попаданием  угодит   в  нашу  землянку (крыша  ему  не помеха), то  не  то  что  убьёт, а  испепелит, превратит   ни во что. И  самое  ужасное, что  ведь  если  разобраться, то  я  сам   этого  захотел, пошел   в  армию добровольно.

Огонь  по  нашей  передовой  усиливается  до  шквального. Нервы  дрожат, как  натянутые  струны. Даже  сейчас, спустя  много  лет, память  с  поразительной  отчётливостью  воскрешает  всё, что  я  испытал  тогда  при  первом  для меня  артиллерийском  обстреле.

Смотрю  на  своих  товарищей. Лица  побледнели, губы  сиреневые. У  всех  в глазах  мольба: жить! При  каждом  близком  разрыве  мы  втягиваем  головы  в плечи  и  прижимаемся  к  земляным  стенкам, как  будто  это  может  спасти. Особенно  донимает  наша  беспомощность. Ведь  мы  ничего  не  можем  предпринять, чтобы  предотвратить  это. А  подобное  ожидание  смерти  не свойственно  человеку. Наконец  артналёт  внезапно, как  начался, так  и  кончился. Слава  Богу! Мы  живы. Лица  светлеют. Жизнь  продолжается.

Не меньше фашистов досаждала нам в этой болотистой местности всякая паразитическая тварь кровососущая – комары, гнус и всякая мошка, тучами носившаяся над нами, облеплявшая лицо, руки. От них не спасал даже дым от костра. Сколько проклятий, отнюдь не литературных, было произнесено в их адрес. « Черт бы побрал этого Ноя, зачем он взял с собой в Ковчег этих треклятых комаров?», - произнес пожилой солдат, наводчик миномета. « А кто такой Ной, и что это за ковчег?», - спросил молодой солдат комсомольского возраста.

« В стародавние времена, - пояснил наводчик, - человек по имени Ной, узнав, что вскоре настанет всемирный потоп и земля скроется под водой, построил большой корабль, Ковчег, на который посадил людей, животных, птиц, пресмыкающихся и всякую живущую на земле тварь по паре, в том числе и комаров. Этот Ковчег пристал к горе Арарат в Турции, где до сих пор находят его остатки. Вот мы теперь и мучаемся.»

 

 

РАССУЖДЕНИЯ О СМЕРТИ.

 

«В этой жизни умирать не ново,

Но и жить, конечно, не новей».

(Сергей Есенин.)

 

«В этой жизни умереть нетрудно.

Сделать жизнь значительно трудней».

(Владимир Маяковский)

 

«Каждый человек – это мир, который с ним рождается и умирает. Под каждой могильной плитой лежит всемирная история».

(Генрих Гейне)

                                                                                                            

Смерть – непременная спутница войны. Но человек ко всему привыкает. Сначала испытываешь шок от того, что гибнут твои товарищи. Вчера еще ты с ним говорил о том, какая будет жизнь после войны, а сегодня его уже нет. Понимаешь, что то же в любой момент может случится с тобой. Но потом привыкаешь и воспринимаешь смерть как неизбежность и даже думаешь – лучше мгновенная смерть, чем остаться беспомощным калекой. С другой стороны война учит разбираться в людях, отличать правду ото лжи. И самое главное – учит ценить жизнь, каждое ее мгновение.

«Мы все умрем, людей бессмертных нет.

И это всем известно и не ново.

Но мы живем, чтобы оставить след,

Дом или тропинку, дерево иль слово».

 

Как  и  большинство, я  был   внутренне  убеждён, что  мне  не  суждено  умереть  на  войне. Почему-то  твердо  верил, что  других  могут  убить, а  вот  меня нет. Иногда  спрашивают — было  ли  страшно  на  войне? Конечно,  было. На  этот вопрос  хорошо  ответила  поэтесса  Юлия  Друнина. Она  писала: "Кто   говорит, что  на  войне  не страшно, тот  ничего  не  знает  о  войне". Бедняга! Её  тонкая поэтическая  натура  не  смогла  перенести  краха  социализма  и  возникающего дикого  капитализма,  и  она  добровольно  ушла   из  жизни. Мир  праху  её!

Чувство  страха, особенно  страха  смерти, оказывает  на  нормального  человека  очень  сильное  воздействие. Оно  тормозит  сознание  и  дееспособность, начинает  задерживаться  дыхание, сердце  работает  учащенно, человек  становится  беспомощным,  и  если  он  не  преодолеет  это  состояние, то погибает.

Из   сознания  неизбежной   гибели  вырастает  неустранимый  страх  смерти.

Он   присущ  каждому  нормальному  человеку. Не  верьте  тем, кто говорит, что не боится смерти. Это  либо  проявление  ненормальности, либо сознательный обман. Другое дело, что этот страх может быть на время подавлен, но он не может быть вообще преодолён. На фронте шутили: "Когда мы живы - смерти нет, а смерть придёт, так нас не будет". Кстати, эту мысль впервые высказал философ древности Эпикур, потом её повторили Спиноза, Гёте, Шопенгауэр. Древняя притча. Когда человеку пригрозили, что его убьют, он сказал: «Чем ты меня пугаешь? Ведь я родился для того, чтобы умереть».

 

 «Если смерть повстречается близко

И  уложит с собою спать,

Ты скажи друзьям

Что Борис Богачев

Не привык в бою отступать.

Что он, нахлебавшись смертельного ветра,

Упал не назад, а вперед,

Что б сто семьдесят три сантиметра

Вошли в завоеванный счет.»

 

 

Было страшно и мне, но сознание долга и ответственности, лежащей на мне, как на командире, преодолевало страх.

Правда, в минуты затишья, когда я представлял себе, что если  дело дойдёт до рукопашной схватки и чей-то штык проткнёт моё тело, признаюсь, холодок пробегал по спине. Смерть от пули или осколка страшила меньше.

 Вспоминались слова популярной песни: "Если смерти, то мгновенной, если раны — небольшой... ".

 

«И хоть бесчувственному телу

Равно повсюду истлевать,

Но ближе к милому пределу

Мне все б хотелось почивать»

                         А.С.Пушкин

 

Вот говорят: "Как страшно было умирать в мае сорок пятого!" Ещё бы не страшно! Умирать вообще не хочется, а смерть от последних пуль накануне Победы, была, конечно, обидной смертью.

Но умирать под Ржевом, в ржавом безымянном болоте было, наверное, страшнее и горше, потому что неизвестным оставалось "всё, что будет потом", то есть судьба Родины.

 

«И  заслужил любой погибший воин

Чтоб памятник стоял над ним одним,

Но коль воздвигнуть всем, кто их достоин

Земля бы стала кладбищем большим».

 

Думал  я и о том, что может быть, загробная жизнь всё-таки существует? Общеизвестно, что если воин погибает на войне, то он непременно попадает в рай. Но с другой стороны, в раю существуют бестелесные души человеческие. Ни водочки выпить, ни селёдочкой закусить! Что это за жизнь, хотя и вечная! Да и в рай попасть не так –то просто. Один современный мудрец сказал: «Дорога в ад отклоняется от дороги в рай сначала всего на один миллиметр».

После войны оставшиеся до смерти годы надо рассматривать как случайный подарок безносой, у которой на время затупилась коса.

 

 

 

 

 

 

АТАКА.

 

«Перед атакою ночной

Твои я письма сжег,

Чтоб враг поганою рукой

Коснуться их не смог.

Пришел с победою домой

И стал совсем седым.

То превратился волос мой

В сгоревших писем дым».

 

На всю жизнь запомнился в деталях этот первый в моей жизни бой. Наверное, нет ни одного участника войны, который не помнил бы свой первый бой во всех подробностях.

29 июля, в 10 часов вечера нам объявили, что завтра, в 5 часов утра мы идём в наступление. Задача 111-й стрелковой дивизии в наступлении Калининского фронта с рубежа деревни Ново-Семёновское состояло в нанесении  вспомогательного удара в направлении деревень Горы-Казеки и Полунино. Поддерживать дивизию должна 233-я танковая бригада (танки   Т-34 с 76-мм пушкой).

Повзводно зачитали приказ Верховного Главнокомандующего И. В. Сталина, который предусматривал жестокое наказание за потерю оружия и предупреждал, что даже раненого, пришедшего в санитарный батальон без оружия, ждёт суровое наказание.

Потом перед нами выступил командир роты: "Утром мы идём в бой. Все вместе. Кто-то погибнет. Если будем действовать дружно, смело и напористо, погибнет меньше. Запомните закон для пехотинца: как можно быстрее добежать до немецкой траншеи и убить немца. Не удастся убить его — он убьёт вас. Всё очень просто. На войне всё просто».

 До этого нас, командиров взводов, проинструктировали, что согласно боевому уставу пехоты при атаке командиры рот и взводов должны идти впереди стрелковой цепи. Нас предупредили, чтобы мы мобилизовали свой актив, - помощника командира взвода, командиров отделений, парторга, комсорга, членов партии, агитаторов, санинструктора, ординарца, чтобы не допустить при атаке выстрелов своих в спину командира.

К этому времени в действующую армию влилось около миллиона уголовников, выпущенных из тюрем с отправлением на фронт. Среди них было немало скрытых врагов Советской власти. Когда надо было в атаке идти навстречу свинцовому ливню, они предпочитали выстрелить командиру в спину, в результате чего атака срывалась. Такие случаи стали известны.

Уже после Ржевского сражения 8-го октября 1942 года Наркомом Обороны был издан приказ № 3060 о том, что место командира в атаке не впереди, а сзади стрелковой цепи наступающего подразделения, а командиры отделений (сержанты) должны идти в атаку на одном уровне со своими бойцами.

Первый  бой! Каждый  с   волнением  ожидал  этого  момента. Каков  он? Подведут  ли  нервы? Не  могу  сказать, что  на  душе  было  спокойно. Да  и можно  ли  быть  спокойным  в  часы  перед  решительным  боем. Это  был  394-й  день самой  великой  в  истории  человечества  войны. Никто  не  знал, что  до  желанной  Победы  предстоит  еще  1024  дня  и  тысячи  тяжёлых  смертельных  боев и  миллионы смертей, миллионы  калек, вдов  и  сирот.

Раннее  утро  30  июля. В  ожидании  команды  на  лицах    проскальзывает  тщетно  скрываемая тревога. Самая  трудная  минута  в  жизни  солдата на  войне — это  последняя минута перед  сигналом атаки, началом  боя. Напряженным ожиданием  наливается  каждый  мускул  и  хочется  остановить  время: подожди, дай  собраться  с  мыслями  и  силами. Но  остановить  время  не  в  нашей  власти.

 

"Комроты  приказали  в  этот  день

Взять  высоту  и  к  сопкам  пристреляться.

Он  может  умереть  на  высоте,

Но  раньше  должен на  неё  подняться.

А если по дороге мы умрём,

Своею смертью  попирая  доты,

То  пусть  нас  похоронят  на  высотах,

Которые  мы  всё-таки  берём".

                                            (Михаил  Львов.)

 

 

 

 

 

 

 

АРТИЛЛЕРИЙСКАЯ  ПОДГОТОВКА.

 

«За  минуту  до  боя  очень  тихо  в  траншее,

За  секунду  до  боя  очень  жизнь  хорошеет.

Приказ: «Вперед!»

Команда «Встать»

Все ринулись бегом,

А кто-то звал родную мать,

А кто-то вспоминал чужую,

Когда нарушив забытье,

Орудия заголосили,

Никто не крикнул: «За Россию!,..»

А шли и гибли

За нее.»

 

В  пять  часов  утра  30  июля  1942  года  относительный  покой  закончился,  и  тишина  взорвалась  мощной  артиллерийской  подготовкой  нашего наступления. Орудия  и  миномёты  всех  калибров  обрушили  на  позицию  врага  лавину  смертоносного  металла. Тучи  железа  с  шелестом  и  свистом пронеслись  над  нами. Тысячи  снарядов  и  мин  молотили  вражескую  оборону.

Дрожала земля и воздух  содрогался  от  залпов  нашей  артиллерии. Все вокруг  загудело, застонало, слилось  в  единый  страшный  гром  войны. Над  головой  бушевал  ураган.

 

«Не  было  еще  такого  грома,

Не  было  ещё    такого  гула.

Мне  казалось, что  через  проломы

Огненным  нутром  земля  вздохнула.

Захлестнули дали эхом мощным,

Выметнула  дым  горячий  броско.

Вверх  взлетели  блиндажи  и  рощи,

Пушки, пулемёты  и  повозки.

Рушились  надёжные  траншеи,

И  поля  за  Волгою  стонали.

Это  грозно  наши  батареи

Путь  огнём  к  Берлину  пробивали.»

 (В. Савицкий.)

 

Невооружённым  глазом  было  видно, как  от  беспрерывных  взрывов в  стане  врага  встала  сплошная  стена  огня  и  дыма. Кверху  взлетали  обломки  брёвен  и  досок  от  блиндажей  и  землянок, колья  проволочных  заграждений, комья многострадальной  земли. Это дополнялось гулом десятков наших бомбардировщиков, сбрасывающих свой смертоносный груз на головы тех, кто возомнил себя поработителем всего мира.

При  разрывах  снарядов  и  мин  вскидываются  чёрные  конусы  земли, видны  всплески  огня. Стало  понятно, почему  на  орденских  лентах  царских георгиевских  крестов  и  медалей, а  также  на  нашем  ордене  Славы  оранжевые  и  чёрные  полосы. Это  цвет  огня  и  дыма. Знак  сражения.

Потом  всё  обволокло сплошным  дымом, огнём  и  пылью. Напряжение  боя нарастало  с каждой  минутой.

Душа моя ликовала от невиданного зрелища. Вот она, наша всесокрушающая сила! 40 минут такого ураганного артиллерийского и миномётного огня, которого не знала многовековая история войн на земле. Я был горд за свою державу.

В конце артподготовки мы услышали внезапный, странно-ужасающий, потрясший всю окрестность грохот. Небо пронзили огненные трассы, непрерывный пронзительный вой и необыкновенный скрежет летящих ракетных мин с огненными хвостами. Это были незнакомые нам до этого и державшиеся в секрете "Катюши". Мы  были поражены новым видом оружия в действии.

Через 15-20 секунд на месте немецких окопов последовала серия мощных разрывов с ослепительным огнём и дымом. Это был залп "Катюш" 56-го, впоследствии Бахмачско-Брандербургского орденов Красного Знамени, Александра Суворова, Михаила Кутузова и Александра Невского полка реактивной артиллерии.

 

"В страхе враг закупоривал уши,

И метался, как загнанный зверь.

Он от жарких объятий "Катюши"

Счёт терял безвозвратных потерь".

 

            Были видны восемь грозных боевых автомашин, стоявших в одну линию с поднятыми вверх металлическими фермами – направляющими полозьями, на которых сзади закреплены в два ряда (сверху и снизу) шестнадцать снарядов необычной удлиненной формы в виде ракет. С каждой машины с интервалом в полсекунды вылетало по одному снаряду попеременно то с правой, то с левой стороны. Поскольку все восемь машин стреляли одновременно, то пачки снарядов вылетали непрерывно в течение 8 – 10 секунд, как бы одним залпом.

            Эти ‘Катюши’ были многозарядными пусковыми установками залпового огня БМ-13, боевыми машинами реактивной артиллерии с калибром осколочного снаряда 132мм и весом 42,5 килограмма (вес взрывчатого вещества – 8,5 килограмма, дальность стрельбы – 8,5 километров).

Не завидую тем, кто сейчас там: вжались в землю, шепчут молитвы, проклинают войну и тех, кто её начал. Представить себе, что там, в этом кромешном аду кто-то остался живым - невозможно.

«Ещё бушует артналёт,

Снаряды нудно долбят землю,

А нам уже кричат "Вперед!"

И мы встаем, командам внемля.»

 

Но вот звучит властная команда командира роты "Приготовиться к атаке!" Ты тем же тоном повторяешь команду своим подчинённым. Командиры отделений дублируют твою команду.

Как я представлял себе атаку? После этой команды надо вставить носок в выемку в стене окопа и по команде "Вперёд!" выскочить на бруствер окопа. Подгоняя отстающих бойцов и заставляя  идти или ползти, а потом по команде "В атаку!" бежать что есть силы, к окопам врага с неистовым криком "Ура-а-а!". Ты в этот миг стал центром вселенной. Стучит в висках и сердце готово вырваться из груди. Но ты должен бежать  вперёд и убить врага или погибнуть самому, приняв в сердце 9 граммов раскалённого свинца.

 

«Атака – звездный час пехоты,

Её сияющий восход,

Её струна высокой ноты,

Её осенний, спелый плод.

 

Едва услышишь дым ракеты

Услышишь броское: «За мной»-

И забываешь, кто ты, где ты,

Летишь в атаку как шальной.

 

 

Атака – выверка отваги,

Твоя солдатская страда

Бывает гладкой на бумаге,

А там, на деле – не всегда.

 

Бежит пехота в рост под пули,

Укрыться негде от огня;

На командира все взглянули,

А он: «Равненье на меня!».

 

А ты за ним, волной подхвачен,

Огонь плотней, сильней пальба,

Удача или неудача –

Какая выльется судьба.

 

А если пуля, - может, мимо,

А если мина – все, конец.

Волна несет неудержимо,

И ты уж больше не юнец:

 

Ты с командиром в той лавине,

Что льется полем широка;

Да только роты половина,

Но ты – то целый, жив пока.

 

А раз живой, воюй в три силы -

Бесстрашен, грозен и могуч!

Куда б тебя не заносило,

В атаке той к победе ключ.

 

И тем ключом мы открывали

Высоты, села, города …

И падали, и вновь вставали,

И погибали иногда….»

 

Получилось в действительности так и не так. В небо взвились красные ракеты. Поднявшись по команде: "В атаку! Вперёд!", мы из своих окопов шли поначалу в полный рост, с винтовкой наперевес и с примкнутым к ней штыком. Еще не совсем рассвело, и немцы могли нас не видеть.

Это было нечто похожее на психическую атаку "каппелевцев" из кинофильма "Чапаев". Мозг освободился от нагрузки, всё стало на своё место. В голове осталась только одна мысль — во что бы то ни стало выполнить приказ. По мере приближения к вражеским окопам стали посвистывать пули и мы, согнувшись, бежали молча.

Немцы тоже бросили серию красных ракет в сторону атакующих и сразу же открыли мощный артиллерийско-миномётный и пулемётно-автоматный огонь на поражение.

Плотный неприятельский огонь принудил нас передвигаться вперёд короткими перебежками, а потом мы вообще стали ползти "по-пластунски", плотно прижимаясь к земле. От прошедших ливневых дождей земля была настолько пропитана влагой, что окапываться не было возможности. Кое-где шли по колено в воде.

Пулемётная, автоматная и винтовочная стрекотня, свист пуль, проносящихся над головами, взрывы артиллерийских снарядов и мин, крики и стоны раненых, крики "Ура", матерщина, всё это слилось в страшном грохоте боя. Из-за сильного шума не было слышно команд.

Стрелковый полк пошёл в психическую атаку тремя цепями (волнами) на расстоянии 150-200 метров одна от другой, рассчитывая на устрашение противника, подавление его воли и психики. Но немцы были опытные вояки, и это на них не действовало.

Военная обстановка на фронте в то время была такая сложная, напряженная и непредсказуемая, что за каждым атакующим батальоном нашей дивизии следовал танк Т-34 с целью борьбы с трусами и паникерами. Командирами танков были особо назначенные Военным Советом 30-й  армии командиры с задачей расстреливать отступающих без приказа бойцов и командиров.

Навстречу мне ползёт в тыл раненый красноармеец из стрелкового взвода. Ранение у него лёгкое. Пуля, видимо, срикошетировала, после чего, потеряв убойную силу, вошла в его лоб наполовину. Её легко можно вытащить руками. Тонкая струйка крови стекает у него со лба вниз по лицу. В глазах скрытое страдание и страх смерти.

Я говорю ему: "Давай, я вытащу пулю". Он не соглашается и ползёт мимо меня. Уже потом я подумал: наличие пули во лбу - это для медработников в тылу доказательство его ранения на поле боя. Медработники были строго проинструктированы военным прокурором и контрразведчиками, - выявлять симулянтов и членовредителей, а лиц, имеющих небольшие порезы, царапины, ушибы и кровоподтёки, тут же возвращать на передовую. И это требование строго выполнялось. Один из моих сержантов кричит мне сквозь оглушающий шум боя: "Лейтенант! (слово "младший" в боюне употреблялось. Было не до этого), сзади нас ползёт немец!" Я оглянулся. Действительно, между нашей и второй цепью, на расстоянии от нас метров 50, ползёт солдат в немецкой каске. В нашей дивизии ни у кого касок не было.

Немецкая каска по форме заметно отличается от нашей каски. Я привстал на колено и сделал в немца три прицельных выстрела и не попал. Немец продолжал ползти. В училище я стрелял на "отлично" и на 50 метров из 30 возможных выбивал 30, т. е. все три пули клал в «десятку» мишени. Тут, видимо, сказалось напряжение боя и как следствие, мелкая дрожь в руках. Тут мне крикнули, что это не немец, а связной командира соседней роты, который нашел на поле боя немецкую каску и надел её на себя. Я стрельбу прекратил.

Другой сержант мне прокричал, что красноармеец из его отделения, по национальности — казанский татарин, подносчик мин (один ящик за спиной на лямках, другой в левой руке, в правой руке винтовка), несмотря на его приказание, остановился и отказывается ползти дальше.

У меня во взводе было 6 человек татарской национальности, которые по - русски понимали плохо, а сами знали лишь десяток русских слов, не считая нецензурных. Я подполз к этому бойцу, кричу, чтобы он двигался вперёд. Употребляю и крепкие слова. Он что-то кричит мне по-татарски с искажённым от страха лицом. Я его не понимаю. Тогда я выстрелил из карабина возле его уха. Он изменился в лице и пополз вперед.

Ко мне подполз связной командира роты. Прокричал в ухо: «Командир роты приказал обстрелять кустарник влево 200 метров. Там замаскированный немецкий снайпер. Уже убиты лейтенант – командир стрелкового взвода и два его сержанта – командиры отделений. Все раны в левую часть головы».

Приказываю командирам отделений открыть стрельбу по кустарнику. Четыре миномета выпустили по кустарнику по 6 мин каждый. После стрельбы короткими перебежками догнали ползущую впереди цепь стрелков.

Увидев свежую воронку от снаряда, я залез в неё, но в это время дуло моего карабина уткнулось в бок воронки и засорилось землей. Прочистить было нечем. Я произвёл выстрел из карабина, хотя могло дуло разворотить. Но этого не произошло. Крепка наша русская сталь.

Впереди показалась небольшая возвышенность, по которой стрелял крупнокалиберный пулемет противника. Видно было, как от пуль взлетали вверх ошмётки земли. Там же неподвижно лежали два человеческих тела.

Не желая идти (мы в это время ползли) на верную гибель, командую бойцам обойти справа и слева эту возвышенность. В это время сзади меня раздается окрик : «Отставить, двигаться прямо».

Обернувшись, я вижу заместителя командира роты по политической части, старшего лейтенанта (фамилии не помню) с наганом в руке. Дальше от него последовал каскад непристойных ругательств и обвинения меня в трусости. «Расстреляю» заканчивает замполит.

Я вынужден отменить свое приказание и красноармейцы снова поползли на эту возвышенность, которую продолжал обстреливать вражеский пулемет. Замполит то ли от страха, то ли по глупости посылал нас на  верную бесполезную гибель.

Через минуту я этого замполита поблизости не увидел и вновь скомандовал проползти в обход это смертельно опасное место.

С тех пор я понимаю Маршала Советского Союза Г. К. Жукова, который не скрывал своих неприязненных взглядов на политических комиссаров в армии. Слишком много было  надсмотрщиков над строевыми командирами – контроль вышестоящих командиров, надзор политических комиссаров, слежка тайной полиции (НКВД-КГБ)

Вновь в небо взвились красные ракеты. Этим командир батальона дал сигнал артиллеристам, что мы готовы к броску на вражескую траншею, которая отстояла от нас метров на 70. Артиллерия перенесла огонь на вторую траншею врага. По команде командира роты все бойцы поднялись с земли и с раздирающим рот криком "Ура-а-а!" побежали к вражеской траншее, одновременно стреляя из всего оружия, что у нас было.

Подбежав к траншее, немцев мытам не обнаружили. Валялись только трупы убитых. Убедившись в бесполезности сопротивления, оставшиеся в живых по глубоким ходам сообщения перебежали во вторую траншею, откуда открыли по нам огонь.

Пересекли переднюю траншею немцев. Впечатляющая картина! Вся земля в воронках от снарядов. Местами что-то горит. Ни одного живого места. Развороченные взрывами окопы, разбитые блиндажи, брошенное оружие, каски, противогазы, рюкзаки, окровавленные трупы  в различных позах.

На первой траншее мы не задерживались. Этого делать было нельзя. Дело в том, что немцы производят точную топографическую привязку своей первой траншеи к артиллерийской батарее, проще говоря, измеряют расстояние от траншеи до орудий, и когда надо они открывают по своей траншее точный огонь на поражение без предварительной пристрелки.

 И действительно, серия разрывов снарядов накрыла только что оставленную нами траншею, и тот, кто там был, желая "пошарить" в немецких блиндажах, тому пришлось плохо. А там, как обычно у немцев, могли быть  французский коньяк, голландское масло, швейцарский сыр, бельгийские консервы, испанские фрукты и т. п.

 

«Пусть свет и радость прежних встреч

Нам светят в трудный час,

А коль придется в землю лечь,

Так это ж только раз.

 

Но пусть и смерть – в огне, в дыму,

Бойца не устрашит,

И что положено кому –

Пусть каждый совершит…»

 

Сейчас, когда я смотрю некоторые военного времени фотоснимки солдат, идущих в атаку, я невольно усмехаюсь.

Широко распространен в газетах, журналах, книгах, открытках, на нагрудных знаках фотоснимок  политрука, призывающего в летнюю пору ползущих за ним солдат идти в атаку.

Политрук без каски, с противогазовой сумкой на боку, с пистолетом, кожаный ремешок, от которого тянется к кобуре на поясе. На груди – тоже на ремешке через шею – бинокль.

Сзади него ползущие по земле солдаты с касками на голове, с винтовками, с противогазовыми сумками на боку, с вещевыми мешками за спиной и со скаткой через плечо (скатка – скрученная в толстую трубку шинель, связанная в концах и надетая наискосок через плечо).

Спрашивается, почему политрук без каски? Что, политруку  каски не хватило? Маловероятно. Он ближе всех был к раздаче касок. А зачем идущему в атаку противогаз и бинокль? Что, за это время произойдет газовая атака, а стреляющего в него фашиста надо будет рассматривать в бинокль?!

Почему пистолет на ремешке? В атаке возможна рукопашная схватка с противником и ремешок может стеснить действия нападающего.

А скатка и вещевой мешок (в вещмешке – гранаты, дополнительные патроны, котелок, кружка и личные вещи) вообще делают солдата неповоротливым и стесняют в свободе своих действий. А ведь атака это стремительное нападение на противника.

А как понимать этого фотографа, который вместе с атакующими бойцами под смертельным многослойным огнем противника пробежал, прополз почти километр от наших окоп и за 40-50 метров до вражеской траншеи выбежал вперед, обернулся и сделал свой знаменитый снимок. Возможно ли такое? Невероятно!

В действительности, как я понимаю, этот снимок сделан фотографом в глубоком тылу на учениях в запасном полку, проводимых командирами, не имеющими боевого опыта.

Когда мы шли в атаку летом 1942 года под Ржевом, все было по-другому и подобных вопросов не возникало.

За полчаса до атаки последовала команда – сдать старшине роты шинели, вещевые мешки и противогазы. На вопрос одного из новобранцев – как же я потом найду свою шинель? Опытный старшина, прошедший в горниле войны, ответил – ты останься живой после боя, а шинелей будет навалом, только выбирай.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

         ПЕРВОЕ  РАНЕНИЕ

 

«Девять граммов в сердце,

Постой, не зови.

Не везет мне в смерти,

Повезет в любви ».

(Б. Окуджава. Из песни к кинофильму

«Белое солнце пустыни»)

 

При атаке на вторую траншею вся описанная мною выше картина вновь повторилась. Опять короткие перебежки, крики команд, стоны раненных. Гулко рвались снаряды, вздымая фонтанами землю, свистели пули, визжали осколки, от взрывов снарядов и мин ощущался едкий тротиловый запах.

 Во время перебежки в грудь моего молодого бойца, подносчика мин, попала вражеская мина из ротного миномёта калибра 50 мм. В памяти до сих пор осталось взрывом разорванное пополам ярко-красное обнажённое туловище и проступившие белые рёбра погибшего. (И, когда я даже сейчас, спустя полвека, бываю в мясных магазинах, то стараюсь не смотреть на окровавленные мясные туши с выступающими белыми рёбрами).

И вот в такой обстановке нужно было трезво всё оценить, крепко взять себя в руки, сжаться в душе и придушить жуткое чувство страха, не подать виду своим подчинённым, которые напряжённо смотрят на тебя - не теряешься ли ты, не боишься ли ты? Подползли ко второй траншее, готовились броситься в штыковую атаку. И вдруг - сильнейший удар в карабин и в правую стопу. Сильная боль. Ботинок разорван. Из стопы хлещет кровь, на земле уже лужица крови.  Медлить нельзя. Быстро разматываю обмотку, снимаю ботинок, разглядывать рану  времени нет. Индивидуальным медицинским пакетом (бинт и вата) перевязываю рану. Случилось так, что пуля попала в мой карабин на уровне живота и срикошетировала в правую стопу. Позднее мне станет ясно, что  это спасло мне жизнь... Сейчас пишу эти строки, и вспоминается стихотворение

М. Ю. Лермонтова "Сон в долине Дагестана".

«В полдневный жар в долине Дагестана

С свинцом в груди, лежал недвижим я,

Глубокая ещё дымилась рана,

По капле кровь сочилася моя».

Командование взводом передал старшине, своему помощнику. Отдал ему свой карабин - "символ власти", взял у него его винтовку. Винтовка длиннее и послужит мне вместо костыля. Под  взглядами красноармейцев взвода (ведь бой для меня окончен), пополз в тыл.

Идти во весь рост было нельзя, пули беспрерывно свистели над головой. Пришлось ползти.

На всём пути, что мы прошли, около километра, лежали трупы павших бойцов. Их было множество. Они ещё и живого немца не видели, а уже погибли.

                                                

« Я полз, вжимаясь в мертвые тела,

Переползал затишье караула.

 Меня не только снайперская пуля,

 Меня шальная пуля не брала.»

                                      О. Павлов

 

 Когда выполз из зоны огня, то пошёл, опираясь на приклад  винтовки и наступая на пятку. Наступать мучительно больно, но терплю. Вышел на лесную дорогу. Ноги по щиколотку утопают в дорожной грязи. Бинта не видно, всё в грязи.

То кучками, то поодиночке в том же направлении идут легкораненые в окровавленных бинтах. Навстречу нам, так же, как мы раньше, идёт по дороге  в бой свежее пополнение.

Пришёл в деревушку. Вся она превращена в госпиталь. Раненых сотни. Гражданских лиц нет. Все они выселены за 20 километров от передовой линии фронта ввиду боязни шпионажа. В каждой избе, в каждом сарае лежат раненые. Операционная — в большой палатке. На перевязку - очередь. Рядом - груда окровавленных использованных бинтов.

Поместился в избе, на полу, на соломе. В избе мебели нет, а вдоль стен лежат раненые. Стоит непрерывный стон. Рядом со мной стонал раненый в живот младший лейтенант-артиллерист. Потом он затих. Мне он был незнаком. По артиллерийским эмблемам на петлицах я определил, что он окончил Ростовское командное училище противотанковой артиллерии. В военное время каждое училище в своей мастерской выпускало свои самодельные эмблемы - перекрещённые стволы орудий, которые несколько отличались от  эмблем, изготовленных в других училищах. Через несколько часов к нему присмотрелись, а он мертвый. Пришла медсестра. Раненые попросили  убрать покойника. Не хочется с ним ночевать в  одной комнате.

 

«А лейтенант, что безыскусно

В атаку за собою звал, -

Мальчишечка, почти безусый –

Теперь в санчасти умирал...

Смертельно раненый, упрямо

Хотел привстать... шептал приказ...

Но вот сказал протяжно: "Мама"...

И все мы шапки сняли враз.»

 

Сестра достала из нагрудного кармана его документы, прочитала: Бык, Василий Иосипович, 1922 года рождения. Как!!! Это же мой товарищ - сослуживец по 45-мм противотанковой батарее в нашем полку! Ещё раз присмотрелся и с трудом узнал его. Мучительное ранение в живот и смерть сильно изменили облик человека.

«Мать будет плакать много горьких дней,

Победа сына не воротит ей.

Но сыну было - пусть узнает мать -

Лицом на Запад легче умирать».

 

Я вспомнил, как в период формирования полка я жил с ним в деревне, в одной избе на квартире у хозяйки.

 Однажды он прискакал к дому на своей лошади и привязал её поводьями к крыльцу. (Наша батарея была на конной тяге, и у каждого офицера был свой верховой конь). Бык Василий Иосипович вошел в дом, а я взял его лошадь и проскакал на ней в конец деревни и обратно. Деревня та была в двадцать изб. У крыльца рассвирепевший Бык встретил меня кулаками. Окружающие с трудом разняли нас. Я ещё удивился. Если бы он проскакал на моей лошади, я бы ему и слова не сказал бы. Ведь мы сослуживцы и товарищи, а кони-то не наша личная собственность.

Несмотря на это, я с ним подружился, спали вместе, постеливши одну шинель и укрывшись другой шинелью, делили пополам осьмушку хлеба, ели из одного котелка, а после выпивки (это случалось редко, спиртное в то время было в большом дефиците) я подпевал ему старинную сибирскую песню: "Отец мой был природный пахарь, а я работал вместе с ним... " И вот теперь его нет! А было ему неполных 20 лет. Через два-три дня, когда дорога немного подсохла, нас, легкораненых, человек 10, в сопровождении медсестры повезли в кузове грузовой автомашины. Где-то на остановке нам раздали  маленький кусочек ржаного хлеба и дольку селёдки на нём. Я уже два дня ничего не ел.

Стоявший рядом бледный раненый держал в руке бутерброд и не ел. Я спрашиваю его, чего ты не ешь? Не могу, - отвечает. Так давай, я съем. Он отдал мне бутерброд. Маленький и ничего не значащий в моей жизни эпизод. Но то, что он врезался в мою память, много говорит об обстановке в то время.

Снова прошёл проливной ливень, но мы уже приехали в деревушку, где располагался полевой эвакуационный (промежуточный) госпиталь. Дальше ехать невозможно. Лесную дорогу вновь развезло. Весь транспорт стоит. Шоссейной дороги в этом болотистом краю нет. Подвоз продовольствия и медикаментов прекратился. Все избы и сараи были забиты ранеными. Их было тысячи. Меня поместили в сарай, где на нарах лежало человек 30 раненых. Кормили один раз в сутки небольшой порцией жидкой кашицы. Ввиду отсутствия бинтов перевязок не делали. У некоторых гноились раны, появлялись черви. Особенно страдали те, кому был наложен гипс. Гипс никто не снимал и человек ощущал, как черви, копошась, едят его тело. Некоторые, не получая помощи, умирали, их санитары уносили. В этом сарае я пролежал три-четыре дня. Приходила сестра и единственно, что она делала - это меняла фанерные таблички на раненых. Таблички разного цвета лежат на груди, на тесёмке, обвивающей шею. Красная табличка: тяжело раненый, подлежит эвакуации в первую очередь, жёлтая — во вторую, зелёная — в третью. У меня была зелёная табличка, и я, опираясь на ту же винтовку, понемногу ходил или как тогда говорили "шкандыбал".

 

«Нам не забыть бинтов на жгучих ранах

И пыль седую фронтовых дорог,

Скрип после боя санитарных санок

И костылей тяжёлых вместо ног.

Нам не забыть родного дома пепел,

Угрюмый вид нескошенных полей,

Свинцовый дождь атаки на рассвете

И горький плач измученных детей.»

 

Недалеко слышался рокот самолётов. Было видно, что у околицы деревни, на травяном лугу,  садятся и взлетают маленькие самолёты ПО-2 (конструктор Поликарпов). Самолет ПО – 2  является аэропланом – бипланом, имеющим два крыла, расположенные друг над другом на расстоянии 1– го метра. Чтобы развлечься, я "пошкандыбал" за околицу посмотреть на самолёты. Вблизи я их еще никогда не видел. Оказывается, на этих самолётах эвакуируют раненых. По два раненых на самолёт.

Прилетели три самолёта. Лётчики ушли обедать. Санитары начали погрузку раненых, лежащих на носилках. Я взял да и залез в самолёт и закрыл за собой крышку. Санитары открыли мою крышку. "О, да тут уже есть". С этими словами они закрыли крышку. Загрузили раненого с другой стороны. Между нами перегородка, но в ней маленькое круглое окошечко. Я спрашиваю своего попутчика - "Как мне быть? Я без продовольственного аттестата, примут ли меня на новом месте?" "Примут", - отвечает он. Винтовку я с собой не взял. И  потом жалел, что оставил в сарае свой вещевой мешок, где были две пачки пшенного концентрата, но это мелочи. В мешке еще была книжка "Правила стрельбы наземной артиллерии". Это — настольная книжка каждого артиллериста. Без этой книжки ты уже не артиллерист.

Я впервые в жизни летел на самолёте. Сейчас этим уже никого не удивишь. А тогда это была редкость. Была и опасность — быть сбитым немецким истребителем. Ведь наш ПО-2 безоружный и тихоходный самолет, а немецкая авиация господствовала в воздухе. Летели на высоте 200 метров. Внизу - лес без конца и края. Всё обошлось благополучно.

Приземлились. Медсестры вытащили меня из самолёта и на носилках понесли меня в полевой передвижной госпиталь (ППГ). Идущая вслед за мной  сестра, глядя на меня, худого и бледного от потери крови, спросила, сколько мне лет. Семнадцать, отвечаю ей. Она всплакнула: "Что же это делается? Таких молодых на фронт посылают!"

В госпитале, в операционной, мне дали стакан красного вина, вместо анестезии, с болью отодрали присохшие к ране бинты. Доктор спрашивает: "Чем ранен?" "Пулей", - отвечаю. (В момент ранения разрывов снарядов и мин не было.) Врач взял тонкий металлический зонд с шариком на конце и начал им искать пулю в ране. Боль была нестерпимая. Я корчился и стонал.

 

 На двух других операционных столах тоже раненые и стонали, и кричали.

 

«Он в санбате кричал сестричке:

-Больно! Хватит бинты крутить...

Я ему, умирающему, по привычке

Оставил докурить».

 

В дальнейшем, в последующих госпиталях, опасаясь зондирования, я говорил врачам, что у меня не слепое ранение, а касательное и ногу мне больше не зондировали.

Первичная обработка раненых производилась в полковом медицинском пункте или в медицинском санитарном батальоне (медсанбат). При обработке (промывании) ран применялся хлорамин. Уже после войны ученые медики установили, что хлорамин включает в себя ядовитое вещество диоксин, вредно отражающийся на здоровье человека. Именно диоксином пытались отравить Президента Украины Виктора Ющенко его недруги.

Послевоенные исследования ученых показали, что полученные на войне ранения, проникновение в тело человека пули или осколка изменяет его генетический код, нарушает приспособление организма к жизненным стрессам.

Число раненых и больных по официальным данным, возвращенных в строй медицинской службой за все годы войны, составило около 17 млн. человек. Если сопоставить эту цифру с численностью наших войск в годы войны – от 3 млн. 394 тыс. человек к  1 декабрю 1942 года до 6 млн. 700 тыс. человек к 1 января 1945 года, то становится  очевидным, что война была выиграна в значительной степени солдатами и офицерами, возвращенными в строй медицинской службой после ранений.

Серьезные недочеты в организации медицинского обеспечения войск в Ржевско – Сычевской операции, явились основанием для приказа НКО СССР № 701 от 19 .9. 1942 г. «О недостатках в работе санитарных служб и мерах их устранения», которым предусматривалось «военным советам фронтов и армий  больше уделять внимания руководству медико–санитарным обеспечением войск».

В составе нашей команды из училища прибыл в дивизию младший лейтенант Беккер, еврей по национальности, хорошо владевший немецким языком. Ввиду этого Беккер был оставлен переводчиком при штабе дивизии. Мы ему завидовали. В штабе дивизии воевать намного безопаснее, чем водить взвод в атаку или корректировать огонь батареи с передовой цепи стрелков.

Но мы предполагаем, а Бог располагает. На третий день наступления на деревню Полунино в одной стрелковой роте вышли из строя все офицеры. Бойцы, лежавшие под плотным губительным огнем противника, остались без командира. К этому времени резерв командиров был исчерпан, и командир дивизии приказал Беккеру возглавить стрелковую роту  и атаковать противника. Через полчаса Беккер, поднимавший стрелков в атаку, погиб смертью храбрых.

 

 

В ИМЕНИИ АННЫ ПЕТРОВНЫ КЕРН.

 

«В сорок втором мы воевали,

В боях учились воевать,

Тогда наград нам не давали,

Считали, не за что давать».

 

Санитарным поездом меня доставили в город Торжок и поместили во фронтовой госпиталь легкораненых (ФГЛР 34—38). Это в километрах пяти от города. Госпиталь размещался в одноэтажных бараках бывшего совхоза по выращиванию свиней. В начале войны свиней порезали, но свиной дух в бараке не выветрился.

Когда прибываешь в очередной эвакогоспиталь, то там следуешь как по конвейеру - санпропускник (баня), перевязочная, столовая, а потом на спальную койку. Для фронтовика после стольких грязей, хлябей и голоданий лечь на койку с чистыми простынями и мягкой подушкой, в тишине и спокойствии - верх блаженства.

В госпитале я встретился со своим однополчанином, рядовым бойцом, бывшем преподавателем философии в Московском институте. Он был ранен в том же бою, что и я. Он рассказал:’ После громкой команды ‘В атаку!’ я, хоть и атеист, но как и многие другие, перекрестился, выскочил из окопа и с винтовкой наперевес и с примкнутым к ней штыком пошел  в цепи семисот бойцов стрелкового батальона вперед. Бойцы шли в цепи почти рядом, в одном метре друг от друга. Впереди были еще две такие же цепи двух батальонов нашего полка. Немцы встретили нас плотным автоматным и пулеметным огнем. Кругом рвались снаряды и мины. Мы видели, как падали на землю сраженные бойцы из первых двух цепей.

Сначала мы обходили лежавшие трупы убитых и ползущих назад с искаженными от боли лицами легко раненных. Затем в атаке мы стали бежать и через трупы павших мы уже перескакивали, как спортсмены в беге с препятствиями. Кругом истошно выла, злобно грохотала смерть. Это была свистопляска смерти. А мы, стиснув зубы и крепко сжимая винтовку, устремились вперед, чтобы убить человека – врага. Шли и бежали навстречу смерти, но никто не струсил и никто не отстал. Картина не для слабонервных. Тогда я об этом так не думал, это сейчас я думаю так.’ - закончил он свой рассказ.

Напротив госпиталя, через реку Тверца (впадает в Волгу) деревня Митино. Через три-четыре дня, отоспавшись и осмотревшись, я, опираясь на костыль, уже гулял по высокому берегу реки, наслаждаясь тишиной и красивым русским ландшафтом, лучше которого в мире нет.

Недалеко от госпиталя, на берегу реки, набрёл на старую запущенную часовенку, а возле неё несколько заброшенных могил. На одном могильном камне-плите надпись:

 

"Я помню чудное мгновение,

Передо мной явилась ты,

Как мимолётное виденье,

Как гений чистой красоты..."

 

Спросил проходящего старичка: "Почему здесь такая надпись (эпитафия)?", «Здесь похоронена Анна Петровна Керн, возлюбленная Пушкина», - ответил он, - «а Митино - её имение».

Оказывается, семнадцатилетняя Керн была выдана замуж за 52-летнего нелюбимого генерала, который вскоре умер.

Жила Керн в Торжке, где и встречалась с Пушкиным, когда он ехал через Торжок из Петербурга в Москву и обратно. После смерти Керн была похоронена в Митино, в своём имении. С памятью Керн судьба-злодейка сведёт меня еще раз через два года.

Надо сказать, что гениальный Пушкин написал одно из лучших своих стихотворений про любовь к красавице, но и он же очень неприглядно отозвался об А. П. Керн в письме к своему другу (назвав её на букву "б".)

В этом госпитале я впервые принял участие во взрослой компании по случаю празднования 7 ноября 1942 года 25-й годовщины Великой Октябрьской Социалистической революции. Шесть офицеров, четыре медсестры и нянечки, все молодые, вся жизнь впереди, хорошо выпили, скромно закусили, чем Бог послал, и от души пели песни времён Гражданской войны:

 

«Красноармеец молодой,

На разведку боевой, да!

Эх, эх, красный герой,

На разведку удалой, да!

На разведку он ходил,

Всё начальству доносил, да!

Эх, эх, красный герой,

На разведку удалой, да!"

или другую:

"Эй, комроты!

Даёшь пулемёты!

Даёшь поскорей,

Чтобы было веселей...!»

 

Кормили в госпитале впроголодь, всё время хотелось есть. Деньги были, но купить провизию негде было.  Обменять  у деревенских мы не могли,  у нас ничего не было. А за рекой был  дом для престарелых инвалидов. На огороде старички-инвалиды выращивали турнепс - кормовую свёклу для скота. Днём и ночью инвалиды зорко охраняли свой огород от непрошенных гостей. Но и мы были не простаки. Ночью, по-пластунски, плотно прижимаясь к земле, подползали к грядкам, вырывали его, потом в бараке поедали в сыром виде. Не скажу, что вкусно было, но голод утоляли.

 На войне, как и всюду, остаётся место для трогательного и забавного. Я прогуливался вдоль берега реки. Набрёл на браконьеров, которые глушили рыбу шашками тола. Бросят зажжённую шашку в воду, она взорвётся, оглушённая рыба всплывает на поверхность воды, а они хватают её и бросают на берег.

Я взялся им помогать - нанизывать рыбу на кукан с затаённой надеждой, что и мне что-нибудь перепадёт. Но у одной щучки, размером сантиметров 40, никак не мог разжать пасть, чтобы через рот и жабры просунуть палочку с леской. Тогда я разжал двумя руками ей пасть и вставил палочку, чтобы пасть оставалась открытой. Только я немного отпустил пасть, как палочка соскочила, и пальцы моих обеих рук оказались зажатыми острыми иголками зубов щуки. Боль была нестерпимая, и я сам ничего не мог сделать, чтобы освободить свои пальцы. А она, сволочь, наверное, получала удовольствие оттого, что захватила меня в плен. Подошедшие браконьеры с хохотом освободили меня, горе-рыбака, из щучьего плена. Надежда моя на то, что мне что-нибудь перепадёт от рыбалки, не оправдалась. Браконьеры они и есть браконьеры.

 

 

ГОРОД  ТОРЖОК.

 

Когда рана на ноге начала заживать, я стал ходить, наступая всей стопой правой ноги. Но при ходьбе начал чувствовать, что как будто наступаю на камушек. Подниму ногу - под ней ровная поверхность, камушка нет. Тогда я догадался, что внизу стопы находится пуля. Обратился к врачу. Он говорит, что у меня не касательное ранение, а слепое, и пулю надо удалять.

Вместе с другими ранеными на грузовой автомашине я поехал в город Торжок, в госпиталь, где был рентгеновский аппарат. Я много слышал об этом древнем русском городе и вот теперь побываю в нём.

Пожалуй, нет такого города на земле, который столько раз разорялся и сжигался врагами - 25 раз! Литовцами, поляками, даже запорожскими казаками, бывшими в составе польского войска в смутное время. В 1237 году монгольский хан Батый со своим многотысячным войском две недели осаждал город и, в конце концов, взял его штурмом, всех жителей убил, а город сжёг. Будучи ослабленными от потерь при взятии Торжка, монголы отказались от своего намерения пойти на Новгород и повернули на Юг.

Торжок разорялся и сжигался дотла ханом Золотой Орды Узбеком, в междоусобных войнах Иваном Грозным, Новгородским войском, князьями Смоленским, Московским, Тверским, Владимирским, Суздальским. Несчастный Торжок! Под Торжком знаменитый воевода Скопин-Шуйский в 1609 году разбил войско Лже-Дмитрия Второго и затем освободил Москву от поляков.

Некогда славный Торжок (город известен с 1139 года) был богатый торговый купеческий город, лежащий на Радищевском пути из Петербурга в Москву. Шли по реке Тверце суда, везли из Новгорода заморские товары, кипели ярмарки и кабаки. Золотились купола сорока прекрасных храмов, соборов, церквей, часовен. Именем Торжокского купца Евгения Онегина, что было на вывеске трактира, назвал Пушкин свою знаменитую поэму и её главного героя. Пушкин писал о Торжке:

 

«На досуге отобедай

У Пожарского в Торжке,

Жареных котлет отведай...

И отправься налегке.»

 

Возвращаюсь к своей поездке на рентген. Дорога шла по возвышенности. Глубоко внизу лежал хорошо видимый нами город. Вдруг издали в небе послышался надрывный, прерывистый волчий вой "У-У-У-У-У". Это летела армада, штук тридцать, немецких двухмоторных пикирующих бомбардировщиков "Юнкерс-87", с черными паучьими крестами на бортах.

Немецкие бомбардировщики, несущие смерть в брюхе своём, прошлись над нами так низко, что можно было разглядеть головы лётчиков в шлемах и очках, что делало их похожими на каких-то насекомых. На крыльях и фюзеляжах вражеских бомбардировщиков зловеще чернели кресты.

Наш грузовик остановился, все мы спрыгнули с него и легли в кювет. Втянув голову в плечи, чувствую, как сверху на меня давит эта злобная железная сила. Подумалось, что кто-нибудь из пилотов и на нас сбросит бомбы. Но всё обошлось. Автомашина с пустым кузовом их не заинтересовала.

На наших глазах бомбардировщики, включив сирены, издающие душераздирающий  вой, устремлялись в пике, сбрасывая каждый серию бомб. Над городом поднимались чёрно-красные столбы взрывов. Разрывавшиеся рядом с самолётами зенитные снаряды оставляли в ясном небе маленькие черные облачка. Внизу, в городе, творилось что-то страшное: дым, огонь, пыль, взлетавшие высоко в воздух какие-то предметы, в некоторых местах полыхал пожар.

Шум  моторов немецких самолётов был созвучен словам: "ВЕЗУ, ВЕЗУ, ВЕЗУ, ВЕЗУ".

Звонкие и частые выстрелы зенитных автоматических пушек с земли звучали как:  "КОМУ, КОМУ, КОМУ, КОМУ".  

А глухие, мощные разрывы бомб, как бы отвечали:            "ВАМ, ВАМ, ВАМ, ВАМ!".

 

Дождавшись отлёта  самолетов, мы въехали в Торжок. Он был весь в развалинах и пожарищах. Мимо нас проехала автомашина, кузов которой до верха был наполнен трупами убитых при бомбёжке. Нога одного трупа свисала за борт и раскачивалась, у другого шевелились от ветра волосы на голове. Жуткая картина!

Госпиталь тоже был разбит, и мы, не пройдя рентгена, вернулись обратно. Операцию по извлечению пули из стопы мне сделали наощупь. Я выпросил у доктора пулю на память, а чтобы она не потерялась, зашил её в край носового платка.

Когда нога после операции у меня зажила, меня перевели в команду выздоравливающих, где бывшие раненые, еще не годные к военной службе, в течение недели-двух укрепляют состояние своего здоровья. В этот период я согласился на предложение начальника госпиталя сопроводить четырёх вылечившихся политработников в офицерский резерв политуправления Калининского фронта, который находился в селе Кувшиново, километров 100 от госпиталя.

Строгости тоталитарного режима в то время были такие большие, что офицерам, в том числе политработникам,  и в составе команды не доверяли самостоятельно прибыть к новому месту службы. Я должен был их сопровождать, сдать под расписку в штаб фронта, а расписку доставить в госпиталь.

В пути следования (пешком и на попутных автомашинах) ночевали в деревнях. Чтобы переночевать, надо было получить разрешение от председателя  сельского совета или, если он есть поблизости, - военного коменданта, предъявить это разрешение хозяйке дома, после чего она  пустит к себе в избу. Местные жители обязаны были обо всех посторонних лицах уведомлять соответствующих начальников. Подобное разрешение сохранилось в моём личном архиве.

Политработников я благополучно сдал, расписку получил, а сам пошёл к центру села, где был пруд, чтобы умыться. Заодно постирал и платочек, мечтая, что кончится война, я эту пулю поставлю под стакан на чёрное пианино, и буду показывать всем приходящим как редкий экспонат.

 Тем более, что пуля была какая-то большая, на одну треть больше нашей винтовочной пули. Знатоки пояснили, что это была австрийская пуля. Мечта моя не сбылась. Платочек с пулей я повесил сушить на кустик, а сам немного поспал.

Проснувшись, я забыл про платочек и вспомнил тогда, когда отшагал от Кувшиново добрый десяток километров. Возвращаться обратно не захотел (а зря!), думая, что война ещё будет длиться долго и эта пуля будет для меня не последней. Жизнь подтвердила мою правоту.

 

 

«Да много ли надо солдату,

Что знал и печаль и успех:

По трудному счастью на брата

Да Красное знамя на всех.»

                      Григорий Поженян

 

ИТОГИ.

 

В госпитале появилась возможность осмыслить всё происшедшее со мной за последнее время. Характерная черта - по мере удаления от передовой в тыл, вначале встречались раненые с моего полка, потом из нашей дивизии, армии, потом из нескольких армий.

Цель операции достигнута не была. Ржев освобождён не был. Положительным в этом наступлении явилось лишь то, что немцы решили, что под Ржевом проходило главное наступление наших войск, и они сосредоточили здесь для отпора большие силы, проморгав сосредоточение советских войск под Сталинградом. Когда  произошло окружение армии Паулюса под Сталинградом, немцы не смогли перебросить  из-под Москвы ни одну дивизию.

Ржевская наступательная операция была первой крупной наступательной операцией Советских войск в летних условиях. Более того, немцы вынуждены были перебросить к Ржеву 12 пехотных дивизий, в том числе и с юга. В результате упорных боёв немцы были отброшены к Ржеву, но сам город взять не удалось.

Наша дивизия входила в 30-ю армию, которой командовал генерал-лейтенант, впоследствии генерал армии, дважды Герой Советского Союза Лелюшенко Д. Д. 30-я армия в апреле 1943 года была преобразована в 10-ю гвардейскую армию, которой командовал генерал-лейтенант, впоследствии генерал армии, Герой Советского Союза Колпакчи, погибший в 1961 году под Одессой при катастрофе вертолёта.

Потери наших войск под Ржевом были очень большими. При наступлении на укреплённую полосу противника большинство солдат в пехоте оставались целыми не более недели, командиры взводов и рот по три-семь дней. Причём статистика такая: на одного убитого приходится три раненых. Из 20-ти раненых один умирает в госпитале. На 7 убитых — один пропавший без вести. В братские могилы убитых клали навалом. От июльско-августовской жары трупы разлагались, и не было возможности взять документы или медальоны у тысяч лежавших на полях сражений погибших воинов. Вследствие этого тысячи и тысячи погибших стали считаться пропавшими без вести. Семьям пропавших без вести не полагалось ни пенсии, ни пособия, ни льгот. До самой смерти матери и жёны погибших, их дети тщетно надеялись, что их близкие могут рано или поздно объявиться.

Большинство домов в Ржеве были сожжены, десятки окрестных деревень разделили судьбу Хатыни.

 

Уж не слышно сражения грома –

Бой все дальше и дальше идет.

И на стенке сгоревшего дома

Снова ласточка гнёздышко вьет.

 

Гарь, руины, оспины воронок

У фашистов в отбитом сельце,

На безлюдье один лишь котенок

Одиноко сидит на крыльце.

 

Пепел траурным вихрем клубится,

Но в цвету пробуждается май,

И я верю, что жизнь возвратится

В этот горем истерзанный край.

 

 Земля вокруг Ржева проросла десятками обелисков над братскими могилами своих сыновей и защитников. Оккупация города длилась почти 17 месяцев. Все эти месяцы день за днём шли бои.

 Историки не любят об этом вспоминать, как не любили и выдающиеся военачальники. Здесь провалились операции маршала Конева и самого Жукова. Ржевская земля обильно полита нашей кровушкой. То, что я скажу ниже, в это трудно поверить, я бы сам не поверил, но это действительно было, так как я сам был этому свидетелем и участником.

За овладение деревнями Горы-Казеки и Полунино, что в 5 километрах от Ржева, вели затяжные и кровопролитные бои в течение полутора лет последовательно 32 (!) стрелковых дивизии, (в том числе и моя III стрелковая дивизия), 11 стрелковых бригад, 15 танковых бригад и множество других частей разной военной специальности (авиация, артиллерия, кавалерия, сапёры и др.). Только известных по фамилиям здесь захоронено более 10 тысяч воинов. Я думал, что больше жертв за освобождение одной деревни вообще не может быть. Оказывается, было и больше. Есть такие деревни, как писал один маршал в газете "Красная Звезда", где погибли 20 и 30 тысяч человек. А нам говорили в Академии, что в разгроме немцев под Ржевом проявилось высокое военное искусство наших полководцев.

Поселок Синявино, что под Ленинградом, наши войска штурмовали с небольшими перерывами, с сентября 1941 года по январь 1943 года. По официальным данным там похоронено 130 тысяч бойцов и командиров. И это при том, что у нас потери  было принято считать по числу захороненных. А сколько тех, которых не похоронили или тех, кто пропал без вести?

 

Победой не окуплены потери,

Победой лишь оправданы они.

 

О боях за деревню Полунино говорится даже в однотомной энциклопедии "Великая Отечественная война 1941-1945", изданной в 1985 году институтом военной истории Министерства Обороны СССР. По-моему, это редчайший случай, когда о боях за деревушку, состоящую всего-то из 20 дворов, говорится в энциклопедии, которая разошлась  по всему миру.

Английский журналист Александр Верт, прошедший всю войну на советско-германском фронте, писал после войны, что "сражение за Ржев было из числа самых тяжёлых, каких когда-либо приходилось вести советским войскам. Военные действия носили такой ожесточённый характер, что пленных было очень мало".

"Ты знаешь, Ржев,

  Ты видел, Ржев,

  Как пляшут огненные смерчи,

  Ты помнишь: сколько было жертв –

  На той земле — в долине смерти!"

 

На братском кладбище в деревне Полунино поставлен памятник, - стоящий в шинели молодой солдат со склонённой головой, с каской в одной руке и с автоматом в другой.

На памятнике надпись: здесь похоронены солдаты, сержанты и офицеры из воинских соединений, участвовавших в боях за деревню Полунино:

 

Стрелковые дивизии: 3, 10, 16 гв., 20, 24, 32, 37, 43, 52,

                                    78, 107, 111, 114, 143, 178, 182, 210,   

                                    243, 246, 247, 248, 250, 348, 357, 359,

                                     369, 371, 375, 379, 413, 415;

 

стрелковые бригады: 4, 35,36, 119, 130, 132, 136, 153, 156, 238;

 

танковые бригады: 18, 25, 28, 38, 55, 85, 115, 119, 144, 153, 238, 249, 255, 270, 298.

 

 В полосе боёв нашей дивизии, под деревней Полунино, погибли отцы космонавта Александра Иванченкова, писателя Владимира Крупина, поэта Анатолия Грибнёва. Все они каждый год приезжают в Полунино поклониться могилам и праху своих отцов. Поэт Грибнев писал:

 

"Я снова сорвусь и поеду,

Гонимый сыновьей тоской,

По старому горькому следу,

В деревню за Волгой-рекой".

 

В 1978 году космонавт Иванченков, побывав в космосе 140 суток, поздравил из космоса жителей Ржева с награждением города орденом Отечественной войны 1-й степени. У подвигов нет давности. Высокую награду город Ржев получил по праву.

О невероятных потерях под Ржевом народу не говорится до сих пор. Видимо, они были ужасны. В связи с этим командующий Калининским фронтом генерал-полковник, впоследствии Маршал и дважды Герой Советского Союза Конев И. С. был снят с должности. (Первый раз Конева сняли с должности командующего Западным фронтом за неудачу под Москвой в октябре 1941 года.)

Потом, когда 50 лет спустя я побывал на месте боёв 532-го стрелкового полка у деревень Горы-Казеки и Полунино, и шесть раз побывал в Центральном военном архиве Министерства Обороны СССР в городе Подольске Московской области, изучая подлинные документы о сражении за Ржев, мне стало известно, что ожесточённые сражения за Ржев продолжались с октября 1941 года по март 1943 года.

За овладение Ржевом были проведены две Ржевско-Вяземские и одна Ржевско-Сычёвская операции Калининского и Западного фронтов.

В Ржевско-Сычёвской операции, в которой участвовала наша дивизия, с 30 июля по 23 августа принимали участие 6 общевойсковых армий, одна воздушная армия, два танковых корпуса и один кавалерийский корпус. И Ржев не был взят!

Знаю, что утомляю своих читателей, но не могу не перечислить номера сражавшихся за освобождение Ржева общевойсковых армий: 1-я ударная, 5, 10, 16, 20, 22, 29, 30, 31, 33, 41, 43, 49, 50, а также 1-й и 2-й гвардейские стрелковые и 11-й кавалерийский корпуса.

Для сравнения скажем, что в ноябре 1943 года столица Украины — Киев была освобождена за 10 дней силами 38-й общевойсковой армии, 3-й гвардейской танковой армии, танкового и кавалерийского корпусов. И это притом, что пришлось форсировать крупнейшую водную преграду - реку Днепр.

 Ржев нами не был взят. Немцы сами оставили Ржев в марте 1943 года, опасаясь окружения нашими войсками, глубоко продвинувшимися в тыл немцев на флангах.

Под Москвой и Ржевом 30-й армией в течение года командовал генерал армии Д. Д. Лелюшенко. О своём боевом пути он написал книгу "Москва-Сталинград-Берлин-Прага". В ответ на моё поздравление по случаю 30-летия Победы он прислал мне эту книгу с авторской надписью: «Богачёву Борису Ильичу от автора, с уважением».

Так вот, из 450 страниц этой книги сражению за Ржев он уделил всего 9 строчек. Писать о неудачах у нас не принято.

Когда 30 июля 1942 года началось наступление наших войск, в городе Ржеве в лагере содержалось в тяжелейших условиях 20 тысяч наших военнопленных, в том числе и бывший курсант Московского пехотного училища, ставший потом известным писателем Константин Воробьёв.

 Он писал, что пленные слышали вблизи грохот боя, радовались, возлагали надежду на освобождение, но этого не случилось. Семнадцать огненных месяцев стоял фронт под Ржевом.

 В дневнике писательницы Г. Ржевской, бывшей переводчицы штаба 30-й армии, есть такая запись: «Сегодня пленный показал текст присяги, которую каждый солдат стоявший тут против нас, должен был лично принести Гитлеру. Они клянутся не сойти со своих позиций у Ржева. Фюрер сказал: «Отдать Ржев – открыть русским дорогу на Берлин».

В результате боёв Ржев был до основания разрушен. Из 5434 жилых домов осталось 297. До войны в городе было 60 тысяч жителей, а при освобождении проживало только 362 человека. В городе, на высоком берегу красавицы Волги, стоит памятник, на котором написано, что в боях за освобождение города погибло 90 тысяч военнослужащих. А всего на территории Ржевского района погибло и захоронено 120 тысяч воинов и разрушено 342 населённых пункта. На этом памятнике есть и такая надпись:

 

"Почестей мы не просили.

Не ждали наград за дела,

Нам общая слава России

Солдатской наградой была".

 

Хорошо описал сражение за Ржев участник этих боёв писатель Вячеслав Кондратьев в повести "Сашка". Большой популярностью пользовалось стихотворение ураганной трагедийной силы "Я убит подо Ржевом" Александра Твардовского.

«Я убит подо Ржевом,

В безымянном болоте,

В пятой роте, при жестоком налете.

 

Я не слышал разрыва

И не видел той вспышки -

Точно в пропасть с обрыва –

И ни дна, ни покрышки.

 

И во всем этом мире,

До конца его дней,

Ни петлички, ни лычки

С гимнастерки моей....»

За всю войну Сталин единственный раз был на фронте. В августе  1943 года он прибыл в деревню Хорошево, под Ржевом, в 50-ти километрах от передовой, где совещался с двумя командующими армиями и где принял решение о проведении в Москве артиллерийских салютов в честь взятия нашими войсками городов Орел и Белгород.

В приказе Верховного Главнокомандующего И. В. Сталина от 23 февраля 1943 года говорилось: "Навсегда сохранит наш народ память о героической обороне Севастополя и Одессы, об упорных боях под Москвой и в предгорьях Кавказа, в районе Ржева и под Ленинградом, о величайшем в истории войн сражении у стен Сталинграда".

По-моему, это единственное упоминание о Ржеве, ставящее сражение за этот город в ряд величайших сражений Великой Отечественной войны, да и всей Второй мировой войны. Под Ржевом была "Пиррова" победа. Понесенные неисчислимые усилия и жертвы привели к минимальным результатам - враг лишь отступил на пару десятков километров. Поэтому о боях под Ржевом нигде не писалось, никаких исследований не проводилось. Поражения нам не нужны. В. И. Ленин говорил в своё время, что воспитание советских граждан в коммунистическом духе должно основываться на победах. Каждый день, хоть малых, но победах.

В сентябре 1941 года под Киевом был наголову разгромлен наш Южный фронт. Были окружены четыре (!) общевойсковые армии. Командование фронта погибло в окружении. В плен к немцам попало невиданное в истории войн число воинов - 665000, множество военной техники — 800танков, 4000 орудий и т. д. Но несмотря на это Киеву было присвоено звание - "город-Герой" и была учреждена правительственная нагрудная  медаль "За оборону Киева".

Будучи в военном архиве, я ознакомился с книгой учёта офицерского состава моей дивизии за 1943 год. В течение одного года на должности командира стрелкового взвода сменилось 5-7 человек (убит, ранен, пропал без вести, переведен). На должности командира миномётного взвода стрелковой роты сменилось 3-4 человека, командира роты-4-5 человек, командира взвода противотанковых пушек-3 человека, командира батальона или полка-2-3 человека.

За время четырёхлетней ожесточённой войны личный состав пехотных рот, батальонов, полков полностью поменялся 10-12 раз, в том числе и офицеров. Каждый день войны уносил в среднем 12 тысяч человек.

 

«Мы -  поколение убитых

В священной яростной войне

В траншеях, бомбами изрытых,

В смертельных схватках на броне.

 

В боях погибли миллионы,

Победа плавала в крови.

Через полвека слышны стоны

Разбитых судеб и любви.»

 

Тысячу раз прав был поэт и великий исследователь ПОДВИГА СОЛДАТСКОГО Смирнов Сергей Сергеевич, открывший всему миру подвиг защитников Брестской крепости, когда в одной из телепередач обронил: «Каждый солдат, прошедший через горнило войны, через атаки и оборонительные бои, заслуживает звание Героя...».

Причиной громадных людских потерь наших войск явилось неумение командования воевать — бесчисленные лобовые атаки при недостаточно подавленной обороне противника, стремление брать высоты независимо от их тактической ценности, освобождать крупные города к праздничным датам и т. п.

Советские генералы в тот период могли одерживать победы, лишь проливая реки солдатской крови. О бессмысленной жестокости и неоправданности наших атак говорилось в неотправленном письме к родным у захваченного в плен нашими разведчиками немецкого офицера. «...Летом мы отражали атаки русских. С расстояния 600 метров мы открыли огонь, и целые отделения в первой волне атакующих повалились на землю... Уцелевшие одиночки тупо шли вперёд. Это было жутко, невероятно, бесчеловечно. Ни один из наших солдат не стал бы двигаться вперёд. Вторая волна тоже понесла потери, но сомкнула ряды над трупами своих товарищей, павших в первой волне. Затем, как по сигналу, цепи людей начали бежать. С их приближением доносилось нестройное, раскатистое «Ур-а-а-а».  Первые три волны были уничтожены нашим огнём... Натиск четвёртой волны был более медленный: люди прокладывали путь по ковру трупов. Пулемёты раскалились от непрерывного огня, и часто приходилось прекращать стрельбу для смены стволов. Количество, продолжительность и ярость этих атак совсем истощили нас и довели до оцепенения. Не буду скрывать, они испугали нас. Если Советы могут позволить себе терять так много людей, пытаясь ликвидировать даже незначительные результаты нашего наступления, то как  часто и каким числом они будут атаковать, если объект будет действительно очень важным?».

Летописец 4-й немецкой танковой армии зафиксировал в журнале боевых действий атаки 17-й и 44-й кавалерийских дивизий на свои позиции: «… Не верилось, что противник собирается атаковать наши танки на этом широком поле, более подходящем для проведения парадов…

Но вот три шеренги всадников двинулись на нас. По искрящемуся под солнцем снегу лихо мчались всадники с саблей наголо, прижавшись к шеям своих коней.

Первые снаряды разорвались в самой гуще атакующих… Страшная черная туча повисла над полем боя. В воздух взлетели разорванные на куски люди и кони…. Нашему удивлению не было предела, когда после первой атаки русские всадники снова пошли в наступление.

Невозможно представить себе, что после гибели первых эскадронов страшный спектакль продолжится снова… Но местность уже пристреляна, и гибель второй волны конницы произошла еще быстрее, чем первой. 44-я дивизия погибла почти вся, а 17-я потеряла три четверти личного состава».

Подобные атаки, призванные истощить врага, завалить его трупами атакующих, были обычным явлением в 41-м и в 42-м годах.  МЫ ИХ ЗАБРОСАЛИ СВОИМИ ТРУПАМИ.

 То, что пелось в довоенной песне: «Малой кровью, могучим ударом» на поверку оказалось не более, чем фанфарной строкой из бравой песни, никак не соответствующей реальному положению вещей.

 Подтверждение тому – многочисленные эпизоды и Финской, и Великой Отечественной войны, когда «у незнакомого посёлка на безымянной высоте» пехоту клали ротами и батальонами, до последнего человека. Да и много ли могла стоить жизнь деревенского мужика в красноармейской шинели, когда  расстреливались и маршалы, и командармы.

Из книги маршала Жукова «Воспоминания и размышления»: «Я много раз видел, как солдаты поднимались в атаку. Это нелегко – подняться в рост, когда смертоносным металлом пронизан воздух. Но они поднимались!. А ведь многие из них едва узнали вкус жизни. 19-20 лет – лучший возраст для человека, – всё впереди. А для них часто впереди был только немецкий блиндаж, извергавший пулемётный огонь. Советский солдат вынес тогда тяжкие испытания. А сегодня старая рана заговорила, здоровье шалит. Бывший фронтовик не станет вам жаловаться – не та закваска характера. Будьте сами предупредительны. Не оскорбляя гордости, относитесь к ним чутко и уважительно.Это очень малая плата за всё, что они сделали для вас в 1941-45 годах».

Иногда задумываешься, а нужно ли показывать наши слабые стороны и многочисленные беды в прошедшей победоносной войне. Ведь мы победили, а победителей не судят. Думаю, что нужно.

Да, народ нас не осудит. Но история осудит и расставит всё по своим местам. Так лучше сейчас, когда еще живы участники войны, показать нашим детям и внукам, что несмотря на все наши слабости и беды, воины Красной армии и труженики тыла проявили такой массовый героизм, невиданное мужество, стойкость, силу духа, умение, терпение, которые изумили весь мир, когда мы наголову разбили самую могущественную армию в мире.

Общаясь с современной молодёжью, иногда слышишь от них вопросы, почему же ветераны-фронтовики, несмотря на сильнейшие потрясения во время войны, сохранили большой заряд бодрости и жизнестойкости.

 Ответ тут таков, - как истинные солдаты, познавшие все ужасы войны, они узнали и цену жизни и хотят достойно ею пользоваться.

После увольнения из армии я разыскал в Москве совет ветеранов  111-й стрелковой дивизии, несколько раз побывал на встречах ветеранов дивизии на празднике 9-го мая в Москве, в парке Горького, на берегу реки Москвы. Посетил место боя под Ржевом, деревни Полунино и Горы-Казеки, где отважно сражались воины дивизии и где тысячи их молодыми остались навечно лежать в сырой земле. Никаких следов происходящих здесь ожесточённых сражений уже нет.

В деревне Горы-Казеки есть небольшой музей боевой славы, где хранятся экспонаты, рассказывающие о былых боях за эту деревню. По просьбе заведующей музея выслал ей свою фотографию. Деревни Ново-Семёновской уже нет, ручей, который мы в атаке переходили по грудь глубиной, превратился в большое озеро километра два длиной. Жизнь продолжается!

После Ржева обескровленную 111-ю стрелковую дивизию пополнили личным составом и передислоцировали под Харьков, где она весной 1943 года попала в окружение, была разбита, но Красное боевое знамя дивизии было сохранено. Дивизия вновь была пополнена и продолжала воевать вплоть до 11-го мая 1945 года.

111-я стрелковая дивизия была фронтового подчинения и во время войны находилась в составе многих армий: 2-я резервная, 30, 39, 61, 3-я танковая, 69, 7-я гвардейская, 5-я гвардейская, 52 и на фронтах — Калининском, Северо-Западном, 1-м Украинском.

Боевой путь дивизии: Бежецк, Ржев, Мерефа, Белгород, Харьков, Александрия, Дубоссары, Яссы, Штейнау (на реке Одер), Прага.

За успешные боевые действия, умелое выполнение заданий командования, мужество и отвагу личного состава дивизия была награждена орденами Красного Знамени и Богдана Хмельницкого, получила почётное наименование "Александрийская" (в честь участия в освобождении города Александрия Кировоградской области). Наименование дивизии начертано на стене в Национальном музее Отечественной войны в Киеве. Все три стрелковые полка дивизии (399, 468, 532), а также  и 286-й артиллерийский, удостоились почётного наименования "Одерский" и все они награждены орденом Александра Невского.

В нашей дивизии было 3 героя Советского Союза, один из которых, лейтенант Шемигон, повторил подвиг Александра Матросова.

Шемигон Алексей Родионович, 1916 года рождения, уроженец села Вилочка Готвальдовского района Харьковской области, в семье крестьянина. Украинец. Окончил 2 класса и школу ФЗУ. Работал слесарем в Харьковском локомотивном депо. В Сов. Армии в 1937-1942 г.г. и с июня 1943 г. В 1944 году окончил Горьковское политическое училище. Участник Великой Отечественной войны с июня 1941 года. Командир роты 468 стр. полка (111 стр. дивизия 52 армия, 2-й Украинский фронт). Лейтенант Шемигон после арт.подготовки 20.08.1944 года севернее гор. Яссы (Румыния) поднял роту в атаку. Видя, что пулеметный огонь из дзота не дает бойцам продвигаться, подобрался к огневой точке и закрыл собой амбразуру дзота. Звание Героя Советского Союза присвоено 24.3. 45 посмертно. Награжден орденом Ленина, медалью.

Именем Героя названы тепловоз железной дороги, депо в Харькове и улица города. О нем написано в книге «Подвиги во имя Отчизны». Харьков. 1985г.

Другой герой – сержант Балабух Юзеф Иванович, 1921 года рождения, помощник командира стрелкового взвода 399 стрелкового полка 111-й стрелковой дивизии, заменив выбывшего из строя командира взвода, лично уничтожил вражеский танк, бронетранспортер и десяток гитлеровцев. Был ранен, но остался в строю. За этот подвиг ему было присвоено звание Героя Советского Союза. Награжден орденами Ленина и Славы 3-й  степени. После войны демобилизовался из армии и работал в колхозе. Умер 16 мая 1974 года. О его боевых делах написано в книге «Овеянные славой имена». Одесса, 1988 год.

Был также в дивизии кавалер ордена Славы III-х степеней.

В соседнем 399-м стрелковом полку служил командиром взвода 45-мм противотанковых орудий лейтенант Василь Быков, впоследствии известный советский писатель, глубоко искренний, порядочный человек и бесстрашно пишущий суровую правду.

В бою на Кировоградщине он был тяжело ранен и лежал в деревенской хате. Во время немецкой контратаки вражеский танк развалил хату и Быков двое суток лежал под её развалинами, пока немцев не выбили с деревни, а его нашли случайно под обломками.

Среди фронтовиков двадцать второго, двадцать третьего и двадцать четвертого годов рождения в живых осталось три процента. Это статистика. Из выпуска из военного училища писателя Василия Быкова из восьмидесяти курсантов с фронта вернулось четверо. Почти все его сверстники навечно остались молодыми, убитые под Москвой и Ржевом, павшие смертью храбрых в первые часы на границе и в последние минуты в Берлине и Праге, на всем долгом пути войны, где каждый из 1418 дней и ночей стоил крови и жизней.

«Их солдатские погоны, их раны, госпитали, в которых их спасали от смерти, снова раны и, наконец, безымянные могилки, под наспех наброшенным дерном…» В эти сжатые строки вмещается фронтовой путь Василия Быкова, чье имя долгое время оставалось выбитым на обелиске братской могилы под Кировоградом; он остался живым по воле случая, власть которого столь велика на войне.

 

«И будет так,

Необратимо будет.

На сцену выйдет в орденах старик,

Последний на планете фронтовик.

 

И голосом печальным и усталым

Неторопливо поведет рассказ

Как землю нашу вырвал из металла,

Как солнце наше сохранил для нас.

 

И будут парни очень удивляться,

Девчонки будут ахать и вздыхать,

Как это можно умереть в 17,

Как можно в годик маму потерять?

 

И он уйдет – свидетель битвы грозной,

С букетом роз и маков полевых.

Спешите видеть их – пока не поздно,

Пока они живут среди живых.»

 

О 111-й стрелковой дивизии упоминает в своей книге "Воспоминания и размышления" (1972 года издания) главный герой войны, маршал и четырежды Герой Советского Союза Георгий Константинович Жуков, который на стр. 474 пишет, что хорошо дрались при взятии города Белгорода 93, 94 гвардейские и 111-я стрелковые дивизии.

После войны 111-я стрелковая дивизия дислоцировалась во Львове, где и была расформирована в августе 1946 года. Личный состав дивизии был передан в 24-ю Самаро-Ульяновскую, Железную Бердичевскую пятиорденоносную мотострелковую дивизию, которая и сейчас стоит в Львове.

В 1995 году, по случаю 50-летия Победы, я посетил Центральный музей Советской Армии в Москве на площади Коммуны и мне пришлось приложить немало усилий, чтобы посмотреть на хранящееся там боевое знамя моего 532-го Одерского ордена Александра Невского стрелкового полка.

Служащий музея, хранитель знамён, сказал, что я единственный человек, который в течение 20-ти лет его работы в музее пожелал повидаться с боевым знаменем своей воинской части.

Изучая в Подольском архиве материалы, касающиеся истории 111-й стрелковой дивизии, я прочитал  документ, - донесение начальника штаба дивизии, о котором не могу умолчать, так как поклялся писать о войне только правду.

В этом документе  сообщалось, что в августе 1943 года в боях под Харьковом один из батальонов был атакован и окружен немецкими танками, сопровождаемыми автоматчиками. Две батальонные  45-мм. пушки после нескольких выстрелов были уничтожены огнем танковых пушек. Вырытые по колено окопы спасти от  танков не могли. Ружейно-пулеметный огонь обороняющихся был бессилен против танковой брони. Через  тридцать минут все было кончено. Озверевшие  немецкие автоматчики добивали раненых выстрелами из автоматов, уродовали лица ударами саперных лопаток.

Через три дня другая советская дивизия выбила немцев с этого места. Ввиду сильного зловонного запаха от разлагающихся трупов никто документы у павших не изымал, а их быстро зарыли в неглубокие окопы.

Стремясь скрыть правду о происшедшем, начальник штаба 111-й дивизии донес в вышестоящий штаб, что все 180 человек пропали без вести. А это означало, что их семьи будут лишены льгот, пособий и преимуществ, положенных семьям фронтовиков. На них все время будут смотреть с подозрением соседи по дому и коллеги по работе. Они окажутся под неусыпным надзором местных органов государственной безопасности (НКВД, МГБ и КГБ). А вдруг муж  или сын перебежал к немцам и заслан в нашу страну шпионом?

 

Смотри, сынок!

Здесь каждый метр пропитан

Бессмертной кровью павших храбрецов.

Здесь шла война.

Здесь грозным монолитом

Стояла насмерть молодость отцов.

 

Работая в Подольском архиве, все интересующие меня сведения из архивных дел я записывал  в выданную мне в архиве общую тетрадь с пронумерованными листами, прошнурованную и скрепленную на последнем листе сургучной печатью. По окончанию работы в архиве эта тетрадь на руки не выдавалась, а секретной почтой направлялась  в мой райвоенкомат и хранилась там в секретной части. Я мог ею пользоваться только в присутствии начальника секретной части, а после прочтения возвращал ему тетрадь.

Так вот, мои записи в тетради о трагической гибели 180 человек были еще в Подольском архиве зачеркнуты черной тушью, потому что что-либо негативного о войне записывать, а тем более опубликовывать, было нельзя.

Пользуясь невнимательностью начальника секретной части райвоенкомата, я  повернул лист тетради к свету, и хотя с трудом, но смог разобрать записанные мною сведения об этом трагическом событии под Харьковым и переписать в свою тетрадь.

Известно, что много лет  спустя после войны, даже начальник института военной истории Министерства обороны СССР генерал – полковник Д.Волкогонов и тот не смог добиться разрешения на ознакомление с некоторыми совершенно секретными документами, которые хранились в  военном архиве.

Повсюду кричали и кричат сейчас, что надо писать правду и только правду о прошедшей Великой войне, а на деле все было наоборот.

В последующих поездках в Подольский архив я уже прибегал к хитростям. Когда в архивных документах указывалось, например,о том, что восемь наших бойцов было захвачено немцами в плен, я записывал в свою тетрадь о том, что нами было захвачено в плен восемь немцев. Дома переписывал все наоборот.

 

 

ВЫШНИЙ ВОЛОЧЁК.

 

 

После выздоровления я  был направлен в отдел кадров Калининского фронта, находившийся в городе Калинине (ныне - Тверь), где пробыл несколько дней, а оттуда выехал в дивизион фронтового резерва офицерского состава. Этот дивизион входил в 52-й фронтовой артиллерийский запасной полк, находившийся в городе Вышний Волочёк .

В свободное от службы время с интересом ходил по улицам и вдоль многочисленных каналов этого древнего типичного провинциального городка, любовался своеобразной архитектурой домов. Каналы были прорыты во времена императора Петра I Великого, чтобы не тащить волоком 10 километров лодки и корабли с товарами от реки Цна до реки Тверца, впадающей в Волгу.

Не прозою лишь, но и стихами Вышний Волочек воспет:

 

«Не в Италии, не в Греции

Этот дивный старичок,

И в России есть Венеция –

Город Вышний Волочек».

 

 В резерве находился около месяца, занимаясь боевой учёбой, включая стрельбу из орудий и миномётов.

В этом дивизионе в ноябре 1942 года я был принят в члены Всесоюзного Ленинского Коммунистического союза молодежи (ВЛКСМ). Членский билет мне был выдан начальником политотдела спецчастей Калининского фронта. Тогда этот молодежный союз был награжден двумя орденами. Позже этот союз стал шести орденоносным. Мне было 17 лет и 10 месяцев, но я считался бывалым воином, так как уже побывал в боях и был ранен.

Там же в резерве находился лейтенант Гарифуллин Михаил, а писарем одной из батарей был сержант Семёнов Ювеналий. Через 25 лет я снова встречусь с ними на военной службе в Одессе. Гарифуллин будет подполковником юстиции, помощником военного прокурора округа, а Семёнов - полковником юстиции, членом военного трибунала того же округа. Одному писателю читатели выразили недоверие, дескать, так в жизни не бывает, чтобы люди в жизни встречались. Писатель возразил, что бывает, если герои в жизни идут по прямой дороге, а не прячутся в закоулках.

Из резерва меня назначили командиром отдельного взвода управления миномётного полка, который формировался в том же городе. По штатному расписанию воинское звание командира отдельного взвода - старший лейтенант. Во взводе два отделения разведчиков и два телефонных отделения связистов. Всего человек 35. Но пробыл я на этой должности недолго.

Дело в том, что полк был на конной тяге, а направляющиеся к нам вагоны с сеном на станции Валдай попали под бомбёжку и были сожжены. Лошадей кормить нечем, все поля под снегом. А в полку было 80 лошадей. Среди разведчиков во взводе у меня было несколько бывших уголовников, выпущенных из тюрьмы досрочно с условием направления их на фронт. Помню, один был расхититель государственного имущества, другой - убийца из-за мести. Кстати, в 1941-1942 годах в действующую армию было направлено из лагерей и тюрем 900 тысяч заключённых. Это 90 условных дивизий.

Они-то мне, эти уголовники, и предложили украсть колхозный стог сена с ближайшего поля. И я по глупости согласился, рассчитывая получить за это благодарность от командира полка. Стог сена украли, но колхозники по оставленным нашими санями следам нашли украденное сено, пожаловались секретарю обкома партии, тот обратился к члену военного совета фронта. В общем, и командование полка, и я были строго наказаны. Меня перевели с понижением на должность командира взвода управления батареи (штатное звание - лейтенант), а сено пришлось возвратить.

Припоминается и такой эпизод. Уже побывавшие на войне связисты сказали мне, что надо иметь в запасе  телефонный провод.

 Бывают на войне случаи, когда штатный кабель смотать времени нет, и приходится его бросать на месте и командование остается без связи, а это всё равно как остаться слепым. Они же подсказали мне и выход из положения - найти кабель на одном из заводов в Вышнем Волочке.

Действительно, будучи на стеклянном заводе, я нашел во дворе много мотков железной проволоки, ржавеющей под снегом. Обратился к директору завода с просьбой дать мне часть этой проволоки, т. к. скоро мы отправляемся на фронт. К моему удивлению он наотрез отказал мне, и никакие мои призывы к совести и патриотизму не помогли. Что делать? Выход нашли опять мои уголовники.

Утром шесть человек бойцов строевым шагом прошли через проходную завода, охраняемую вахтершей с наганом в кобуре. Я на ходу ей бросил: "Идём на работу по указанию вашего директора". Она никак не реагировала. Побросав 5-6 мотков проволоки через забор, где уже ожидали наши сани, мы таким же порядком прошли обратно, сказав вахтерше: "Работы нет". На сей раз всё обошлось нормально.

Выше я говорил о 52-м фронтовом артиллерийском запасном полке. Привожу некоторые данные о нём: в полку были курсы командиров батарей, курсы младших лейтенантов и 8 учебных дивизионов - резерва офицерского состава, сержантского состава, миномётный, противотанковый, полковой артиллерии, дивизионной, корпусной, зенитной.

С марта 1942 года и по окончании войны полк отправил в действующую армию 21954 человек, в том числе 103 командиров батарей, 513 младших лейтенантов, 3593 сержантов. В резерве находились и учились 7000 офицеров. Строгости были большие. Так, за отсутствие на утренней физзарядке командир взвода старший сержант Глумов бал арестован на 5 суток домашнего ареста с удержанием 50% зарплаты за каждый день ареста.

В моём формирующемся 562-м полку было 3 дивизиона по три батареи в каждом. В батарее три огневых взвода, по два миномёта в каждом, и взвод управления. На вооружении в полку было 36 дульнозарядных 120-мм миномётов, предназначенных для уничтожения навесным огнём живой силы и огневых средств противника. Дальность стрельбы миномёта 5700 метров, скорострельность - 15 выстрелов в минуту, вес миномёта 285 кг, вес мины - 16 кг.

Был у меня во взводе москвич, мой одногодка, 1924 года рождения, рядовой красноармеец Николай Новиков на должности старшего артиллерийского разведчика.

Интересна его история. В августе 1941 года он, 17-летний комсомолец, добровольно ушел на фронт в составе Московской дивизии - народного ополчения. Тогда таких дивизий в Москве было сформировано 15, по числу районов в городе. Каждая дивизия состояла из 10 тысяч бойцов - добровольцев, рабочих, студентов, профессоров и других, тех, кто по разным причинам не подлежал призыву в армию. Все эти дивизии попали под сокрушительные удары немецких танковых и моторизованных дивизий, а добровольцы, кто не попал в плен, погибли.

Так вот, попавший в плен Новиков, рассказывает: "нас, несколько сотен военнопленных, немецкие конвоиры вели на запад. Навстречу по дороге шла танковая колонна. Нас согнали на обочину, но танковая колонна остановилась. Из люка переднего танка высунулся командир и подал какую-то команду. Конвоиры быстро перебежали на одну сторону дороги и из автоматов открыли по нам огонь. Из танков стреляли из пулемётов. Все бросились бежать, но убежать смогли единицы. Я спрятался под кручей реки. Немецкие автоматчики добивали на поле раненых, но меня не нашли. Через два месяца я, истощенный и измождённый от недоедания, перешел линию фронта».

0н горел лютой ненавистью к гитлеровцам и заражал ею других сослуживцев.

Кстати, мой тесть, Крупин Дмитрий Николаевич, тоже был в Московской дивизии народного ополчения, попал в окружение, но вышел к своим и еле-еле живой пришел домой. Здоровье было подорвано, и через 6 лет он скончался в возрасте 6О-ти лет.

На формировании полка, после вечерней проверки, личный состав батареи ходил строем и с песней. Пели про синенький скромный платочек, про Катюшу, выходившую на берег крутой, про трёх танкистов, про Днепр, который ревёт и стонет.

 Пели и другие популярные в то время песни:

"Вставай, страна огромная",

"Распрягайте, хлопцы, коней",

"Солдатушки, бравы ребятушки",

"Где подлый враг не проползёт, пройдёт стальная наша рота",

"Шли по степи полки со славой громкой.. ",

 "Эх, тачанка - полтавчанка, все четыре колеса.. ",

 "Раз-два—три, Маруся, я к тебе вернуся..", 

 "По долинам и по взгорьям",

 "От Москвы до британских морей Красная армия всех сильней.. ",

 "И на вражьей земле мы врага разобьём малой кровью, могучим    ударом".

 «Когда на каком-нибудь участке фронта наступает затишье», - писал фронтовой корреспондент уже в первые месяцы войны, - «люди с радостью отдают свой короткий досуг песне».

Василий  Лебедев-Кумач выразил это настроение в ёмкой поэтической форме:

 

«Кто сказал, что надо бросить

песню на войне?

После боя сердце просит

музыки вдвойне...».

«Какие это были песни!

Они вели по жизни нас.

Мы пели их, собравшись вместе,

Во дни торжеств и в горький час.

Была в них грусть,

Была в них радость,

До боли  был мотив родной.

За раны тяжкие в награду

Они давались нам с тобой.

Земной наш путь  всегда был труден,

Мы и теперь идем во мгле…

А песни – песни, как и люди,

Они не вечны на земле.»

 

Ещё с царских времён солдаты пели походную песню: «Умный в артиллерии, щёголь в кавалерии, лодырь во флоте, а дурак в пехоте». А в период Отечественной войны солдаты пели иначе: «Вспомню я пехоту и родную роту. И тебя, что дал мне закурить...». И это: «Не верьте пехоте, когда она бравые песни поёт».

«Сердца волнуют песни фронтовые

И мерный шаг наследников в строю,

Напоминая годы молодые,

Когда свистели пули разрывные».

 

В это же время Указом Президиума Верховного Совета СССР в армии и на флоте были введены вместо петлиц - погоны: парадные - золотистого цвета, полевые - зелёного цвета. Вместо сержантских треугольников, офицерских кубиков, шпал и ромбов на петлицах стали звездочки на погонах. Командиры взводов - лейтенанты и выше стали именоваться офицерами. Еще ранее были введены генеральские звания и покрой воинского обмундирования, которое было в царское время.

Как-то в разговоре с сослуживцами в начале 90-х годов я отрицательно высказался о введении Сталиным в феврале 1943 года погон для военнослужащих.

 Мотивировал это тем, что мой отец – московский рабочий – был с 1918 года первым краскомом (так назывались тогда первые командиры Красной армии), будучи командиром стрелковой роты,  сражался против войск Колчака и Врангеля, презрительно называя белогвардейских офицеров «золотопогонниками». А сейчас мы, советские офицеры, носим золотые погоны.

Что же тут негативного, возражали мне, что в армии были введены погоны, а командиры стали называться офицерами?

Дело в том, отвечал я, что Сталин, подобно Наполеону из революционера превратился в императора не только по содержанию (абсолютная власть, произвол, тирания, деспотизм), но и по форме. Он постепенно вводил в армии всё то, что было в царской армии.

При Ленине были наркомы (народные комиссары), наркоматы, при Сталине - министры и министерства.

Были комдивы (командиры дивизий), комкоры, командармы, красноармейцы, краснофлотцы, - стали генералы, маршалы, солдаты и матросы.

Был средний, старший командный и начальствующий состав, стали офицеры.

Были воинские знаки различия – на петлицах треугольники, кубики, шпалы, ромбы – стали погоны со звездочками. Причём при царе погоны для строевых офицеров были широкие золотого цвета, а для военных чиновников (юристов, медиков, администраторов) – узкие (погончики) серебристого цвета. Точно такие погоны были введены и Сталиным. После смерти Сталина узкие погончики для чиновников были заменены на широкие золотого цвета.

Форма одежды генералов (покрой шинели, расположение пуговиц, брюки с широкими лампасами, папаха с красным верхом) стала такой же, как и у царских генералов. На офицерских брюках появился кант. При Ленине на фуражке была звезда, а на поясе ремень с пряжкой. При Сталине на фуражке появилась, как и при царе, кокарда (правда со звездой), а на поясном ремне – бляха.

На рукавах парадного офицерского мундира появились нашивки (шевроны), как и у царских офицеров. Как и при царе, офицеры армии и флота стали носить на поясном ремне кортики (холодное короткое колющее оружие).

При царе у офицеров были денщики, при Сталине у офицеров появились ординарцы с теми же функциями.

Были учреждены ордена Суворова (князь), Кутузова (граф), а так же Нахимова и Ушакова (адмиралы), хотя Ленин ненавидел князей и графов, генералов и адмиралов – царских прислужников.

Был восстановлен введённый ещё Петром I орден Александра Невского и учреждены Суворовские и Нахимовские училища, наподобие царских младших военно-учебных заведений – кадетских корпусов.

Подверглось изменению и само название армии. При Ленине она называлась «Рабоче-крестьянская Красная Армия» (РККА). Затем при Сталине слова «Рабоче-крестьянская» были опущены, а после войны Красная Армия стала называться Советской армией. Что значит «советская»? Есть французская армия, немецкая, американская и т. д. А что значит «советская»?

Изменился и текст военной присяги. При Ленине она начиналась так: «Я, сын трудового народа, принимая присягу, клянусь...» При Сталине: «Я, гражданин Союза Советских Социалистических республик, принимая присягу, клянусь...».

Можно представить себе, что чувствовал Сталин, стоя на могиле (мавзолее) Ленина, когда принимал военный парад на Красной площади, превращённой в кладбище (на площади с 1917 года и в последующие годы захоронено более трёхсот человек).

Недоучившийся семинарист, не имея ни общего, ни военного образования, стал Генералиссимусом и всевластным правителем одной из  великих держав мира, когда под громоподобные звуки тысячетрубного оркестра глядел на проходящие шеренги воинов, одетых в форму примерно так, как были одеты офицеры при царизме.

 

 

НА ФРОНТ.

 

 Формирование полка кончилось. На плацу был выстроен личный состав полка и был зачитан приказ Верховного Главнокомандующего Вооруженными Силами СССР об отправлении на фронт. На приветствие командира полка бойцы ответили громким троекратным «УРА», и с песней, которую в то время пела вся страна, «Священная война», взводными колоннами отправились по своим местам в последний раз проверить готовность боевой техники, личного оружия, боеприпасов и воинского снаряжения.

 

СВЯЩЕННАЯ ВОЙНА

(музыка А.Александрова, слова В.Лебедева-Кумача)

 

«Вставай, страна огромная,

Вставай на смертный бой

С фашисткой силой темною,

С проклятою ордой.

 

Пусть ярость благородная

Вскипает, как волна-

Идет война народная,

Священная война.

 

Гнилой фашистской нечисти

Загоним пулю в лоб,

Отродью человечества

Сколотим крепкий гроб.»

 

Хотя время убытия нашего полка из деревни держалось в секрете, молодые девушки и женщины, многие старики и старухи пошли провожать нас. Более того, деревенский оркестр, состоящий из 5-ти музыкантов, сопровождал нас музыкой до железнодорожной станции (2 километра), а когда эшелон из товарных вагонов-теплушках тронулся, оркестр заиграл старинный воинский марш «Прощание славянки» (Музыка Агапкина, слова Лазарева).

 

«Наступает минута  прощания

Ты глядишь мне тревожно в глаза

И ловлю я родное дыхание,

А вдали уже дышит гроза.

 

Дрогнул воздух туманный и синий,

И тревога коснулась висков,

И зовет нас на подвиг Россия,

Веет ветром от шага полков.

                                                          

Прощай, отчий край,

Ты нас вспоминай.

Прощай милый взгляд,

Не все из нас придут назад.

 

 

Лес, да степь, да  в степи - полустанки.

Свет вечерней и новой зари -

Все пройдет, на прощанье славянки,

Ты гори в моем сердце гори!

 

Нет, не будет душа безучастна -

Справедливости светят огни.

За любовь, за славянское братство

Отдавали мы жизни  свои».

 

Прощание было трогательным. За месяц пребывания в деревне, а мы жили по 3-4 человека в избе, многие офицеры и солдаты обзавелись знакомыми девушками и женщинами. При расставании влюбленные и не очень обнимались, целовались, обменивались адресами, обещали не забывать и писать, желали вернуться живыми и здоровыми.

Ну, а что касается меня, то моя девушка удивила: при всех передала мне увесистый, с поджарой коркой каравай ржаного хлеба. Такой чести удостоился только я один из 30 бойцов моего взвода, бывших в вагоне-теплушке. В то голодное время это был существенный подарок, запомнившийся на всю жизнь. Потом по этому поводу было много разговоров среди сослуживцев и смеха по моему адресу.

 

 

Если б не было войны.

 

Еще до встречи вышла нам разлука,

И все же о тебе я вижу сны.

Ну разве мы прожили б друг без друга,

Мой милый, если б не было войны?

 

Наверно, я до срока стала старой,

И только в этом нет моей вины.

Какой бы мы красивой были парой,

Мой милый, если б не было войны.

 

И снова ты протягиваешь руки,

Зовешь из невозвратной стороны.

Уже ходили б в школу наши внуки,

Мой милый, если б не было войны!

 

                              Никто калитку стуком не тревожит,

И глохну я от этой тишины.

Ты б старше был, а я б была моложе,

Мой милый, если б не было войны!

 

 

 Железнодорожным эшелоном наш полк выехал на фронт.

 

Состав полка.

Офицеров.......................................................... 61

Сержантов...................................................... 157

Рядовых........................................................... 343

Всего............................................................... 561

 

Минометов 120 мм.......................................... 36

(6 батарей по 6 минометов в каждой)

Автомашин....................................................... 64

В том числе:

Додж ¾.............................................................. 12

Студебеккер........................................................ 3

Виллис................................................................ 1

ГАЗ АА............................................................. 48

Станковых пулеметов....................................... 6

Ручных пулеметов........................................... 53

 

 

 

 До сих пор меня мучает совесть за сделанную мною «шкоду». В каждой теплушке эшелона была железная печка-буржуйка. Сверху печка закрывалась круглой чугунной плитой с отверстием посредине для трубы. Эти мои разведчики - уголовнички уговорили меня взять эту крышку с собой, дескать, когда на дереве будет размещаться наш корректировщик огня, то он будет защищаться от пуль этой плитой, привязанной к стволу дерева.

Эту плиту мы взяли с собой, какое-то время использовали её как прикрытие от пуль, но потом, при срочной перемене места дислокации полка она так и осталась на дереве, а теплушка зимой пошла без верхней крышки, и другие люди не смогут пользоваться печкой.

По пути к передовой линии фронта переходили реку Ловать, шириной метров 150. Была оттепель. Надо льдом вода сантиметров 10. Наши валенки у всех промокли. Но никто не простудился.

Надо сказать, что на фронте никто не жаловался на болезни мирного времени. Они как бы перестали существовать. Война оказывает в этом огромное психическое воздействие на человека, переключает его сознание и организм на опасности, идущие извне, и не даёт возможности сосредоточиться на неполадках внутри организма.

Во время боевых действий в Крыму больные туберкулезом стали партизанами и подвергались тяжелым испытаниям, психическим и физическим перенапряжениям. Удивительно, но эта обстановка способствовала их выздоровлению. Так и с нами было на реке Ловать.

 Кстати, здесь  тоже проходил знаменитый в старину путь "из варяг в греки" - из Скандинавии в Византию, через Россию и Малороссию. От реки Ловать лодки волоком перетаскивали в реку Днепр.

Павел Шубин, фронтовой поэт, написал следующие строчки:

«Выпьем за тех, кто неделями долгими

В мерзлых лежал блиндажах,

Бился на Ловати, дрался на Волхове,

Не отступал ни на шаг!

Будут навеки в преданьях прославлены

Под пулемётной пургой

Наши штыки на высотах Синявина,

Наши полки под Холмом!»

 

Продвигались по просёлочной дороге, солдаты пешком, а миномёты на пароконных санях. Кругом сплошной лес, болото, за дорогой - снег по колено. Ближайшая станция железной дороги - 120 километров. Маленькие деревушки отстоят друг от друга на 20-30 км, да и те сожжены. От изб не осталось ничего, кроме пепелищ и сиротливо торчавших обгоревших печных труб, на которых иногда сидит одинокая кошка, безнадёжно ожидающая прихода хозяев. Фронтовой поэт Борис Слуцкий так писал об этом:

«Вокруг Можайска — ни избы:

Печей нелепые столбы

И обгорелые деревья.

Всё - сожжено.

В снегу по  грудь

Идём.

Вдали горят деревни:

Враги нам освещают путь».

 

К январю 1943 года протяжённость  фронта достигла более 6000 километров. И везде лилась кровь, наша и чужая! В этих краях — зоне сплошных лесов и болот совершил свой легендарный подвиг в марте 1942 года капитан Маресьев А. П. Тяжело раненый, он смог посадить в поле свой истребитель и 18 суток ползком по снегу пробирался к людям, отморозив голени обеих ног, чем проявил необычайное упорство и силу воли. После ампутации обеих голеней он снова воевал на истребителе и к 4-м ранее сбитым самолётам противника сбил ещё 7 самолётов. За свои подвиги Маресьев был удостоен звания Героя СССР.

Где-то здесь неподалёку погиб и лётчик-истребитель Тимур Фрунзе – приёмный сын наркома обороны СССР Михаила Васильевича Фрунзе. После смерти отца Тимур с 8 лет воспитывался в семье маршала Ворошилова.

В начале января 1943 года наш полк прибыл на передовую линию фронта под город Холм Новгородской области и вошёл в состав 3-ей Ударной армии Северо-Западного фронта. В эту армию входила 150-я стрелковая дивизия, разведчики которой Егоров и Кантария 30 апреля 1945 года водрузят знамя Победы над куполом рейхстага в Берлине, за что их наградят высоким званием Героя Советского Союза.

Личный состав ударной армии имел некоторые преимущества перед обычными общевойсковыми армиями: повышенные оклады денежного содержания, право возвращения в свою часть из госпиталя после излечения от ранения и др. В истории войны сражение под Холмом явилось частью Великолукской операции.

 

"Продвигались вглубь метели жуткой

Ближе к фронту по степи глухой,

В валенках, дублёных полушубках

И в ушанках с красною звездой.

Перед боем на привале стыли

И врывались с ходу в города...

И совсем не знали, что входили

Мы уже в историю тогда".

 

Прибыв на место, одни стали строить из сучьев и веток шалаши, другие собирали или рубили в лесу сухостой на дрова и собирали хвойный лапник на солдатские "перины". Потом весело пылал костёр, на нём на перекладине в одном котелке варилась похлёбка, в другом - чай. За костром следит дневальный. Если лежишь лицом к костру то лицу и груди жарко, а спина мерзнет. Перевернешься — мерзнут лицо, грудь и колени. Чуть замешкался спросонья, протянул ноги — подпалил валенки или коленку. Разогретая теплом костра хвоя источала смолистый запах, придавая воздуху особенную свежесть. Но тут же смесь махорочного дыма, пот и пары от сохнувшей одежды. Вот так зимой ночью в шалаше, днём на снегу прожили два месяца.

 

Мы – в землянке неухоженной

Нары, печка и топор.

Ход сообщения – прихожая,

А траншея – коридор.

                               Умывальник – топь болотная,

Нужник – лес на три версты.

Там, за лесом, кухня ротная,

Ну и кладбище, наш тыл.

 

Днём, на передовом наблюдательном пункте, я наблюдал за противником. Всё замеченное докладываю командиру батареи по телефону и заношу в журнал. Стрельбу обычно ведёт командир батареи. Несколько раз и я руководил стрельбой батареи по тем целям, которые не были видны командиру батареи с его наблюдательного пункта. На моём личном боевом счету - уничтожение пулемётного дзота противника.

Сплошной линии фронта нет. На передовой 5-6 стрелков-пехотинцев во главе с сержантом и ручным пулемётом целый день и ночь лежат за обледенелым бруствером из снега. Через неделю их меняют. Метров через 100-150 по фронту — другое такое же отделение. Наши и немецкие разведчики в белых халатах систематически ходят друг к другу в тыл за "языками". Отсутствие сплошной линии фронта облегчает им эту возможность. И ночью и днём всё время нужно быть настороже, чтобы не попасть в лапы к врагу и не погибнуть от пули немецкого снайпера.

В нашем полку произошел курьезный случай. Командир одной батареи с дерева наблюдал за противником. Внизу у дерева находились три его разведчика. Немцы в белых халатах скрытно подкрались к ним со стороны нашего тыла, и пытались захватить их в плен, но были замечены разведчиками, открывшими по ним огонь из автоматов. Командир батареи кубарем скатился с дерева, и все, отстреливаясь, стали быстро уходить от немцев (наши тоже были в белых халатах).

Один разведчик был убит. Спешно убегая, командир батареи оставил у дерева свою полевую сумку с топографической картой, где были нанесены все данные о нашей и немецкой обороне, а также оставил и свой полушубок. Все это, а также личные документы убитого разведчика попало в руки к немцам. Потом контрразведчики целый месяц таскали командира батареи на допросы, но всё кончилось для него благополучно.

Отличившемуся в боях командиру 4-й батареи лейтенанту Степанченко Виктору Григорьевичу, 1921 года рождения, было присвоено звание Героя Советского Союза. Командуя батареей, он огнем минометов уничтожил огневые точки и живую силу противника, поддерживая атаки стрелковых подразделений.

После войны он окончил Высшую офицерскую артиллерийскую школу, потом, в 1955 году –Военную академию имени М.В.Фрунзе, командовал артиллерийским полком, уволился в запас в 1971 году в звании полковника. Жил в Москве. Награжден орденом Ленина,   Отечественной войны 1-й степени, Красной Звезды, медалями. Его подвиги описаны в книгах «Кавалеры Золотой Звезды».Донецк,1976 год, «Шел парнишке в ту пору…», Киев, 1985 год.

22 февраля наш полк срочно перебросили на другой участок фронта, километров за 10 к северу от города Холма. Намечалось наступление на укреплённую оборону немцев, которая проходила по дороге Холм - Старая Русса. Немцы закрепились на этой дороге год тому назад и за это время сильно укрепили свою оборону. Всё шло к тому, что мы будем участвовать в наступлении. Бойцы с юмором писали письма домой близким и родным: «Разместились мы в светлой "казарме", стены которой — все стороны горизонта, а потолок - звездный небосклон».

Командир полка майор Барабанов объявил, что в наступлении мы будем поддерживать миномётным огнём наступающие цепи пехоты  8-й гвардейской стрелковой дивизии.

Это была прославленная дивизия. Сформирована она была в августе 1941 года в Алма-Ате, как 316-я стрелковая дивизия. В ходе Московской битвы у разъезда Дубосеково беспримерный подвиг совершила группа истребителей танков 1075 стрелкового полка этой дивизии во главе с младшим политруком В.Г. Клочковом-Диевом. В ходе боя 28 бойцов с одной 45-миллиметровой артиллерийской пушкой истребили 18 вражеских танков и на 4 часа задержали наступление немцев, устремившихся к Москве. Все они были удостоены звания Героя Советского Союза, из них 23 – посмертно. Звание героя Советского Союза было присвоено и командиру дивизии, генерал-майору И.В. Панфилову, погибшему в том же бою.

За боевые заслуги дивизия была преобразована в 8-ю гвардейскую стрелковую дивизию и ей было присвоено имя погибшего командира И.В. Панфилова. В последующих боях дивизия была удостоена почетного наименования «Режицкая» и награждена орденами Ленина, Красного Знамени и Суворова, 14 тысяч ее воинов были награждены боевыми орденами и медалями.

С построения все разошлись по землянкам и шалашам, сооруженным кем-то еще до нас. Всё посерьёзнели. Не было обычных шуток. Народ уже бывалый. Знали, если будем наступать на укреплённую полосу противника, то будут большие потери. В землянке я стал бриться опасной бритвой. Моё зеркальце соскочило, упало на пол и разбилось. Все молча уставились на  меня. Разбитое зеркальце - плохой признак. У меня защемило сердце.

Вечером всех офицеров пригласили в палатку к командиру 19-го гвардейского стрелкового полка. Он объявил нам, что завтра, в 6 часов утра полк и дивизия переходят в наступление с целью прорвать немецкую оборону. Моя задача-сегодня же ночью выйти на нашу передовую, установить телефонную связь с батареей, оборудовать наблюдательный пункт и в наступлении поддерживать миномётным огнём стрелковую роту. В бою мне находиться рядам с командиром стрелковой роты, а командиру батареи — рядом с командиром стрелкового батальона.

Наша оборона была не сплошная, а состояла из отдельных опорных пунктов, отстоящих друг от друга на 100-200 метров. Поэтому при выходе на передовую нужно быть очень внимательным, чтобы  не проскочить в темноте к немцам, а возможности   использовать помощь проводников у нас не было.

Инструктаж окончен. Срочно возвращаюсь в свой взвод и объявляю о наступлении. Бойцы защелкали затворами винтовок и автоматов, проверяя оружие, подтягивали поясные ремни, на которых висели патронные сумки и гранаты. Лица моих бойцов посуровели, но скрыть глубокого волнения они не могли. Я понимал, что завтра кого-то не досчитаемся. Кого? Переводил взгляд с одного на другого, и сердце сжималось от боли. Война беспощадна к людям. Смогут ли эти не все еще обстрелянные, не пережившие тяжких испытаний воины выполнить боевую задачу? Ведь им предстояло атаковать сильного, опытного, хорошо вооружённого противника.

Беру трёх разведчиков и трёх телефонистов с катушками кабеля и в темноте углубляюсь в сплошной высокий лес. Нахождение моего наблюдательного пункта указано на моей топографической карте. Иду по компасу. Отсчитываем шаги. Пройти к намеченному пункту нужно около километра. Через каждые 20-30 шагов сверяю по компасу направление движения при помощи карманного фонарика. Снег выше колена. Из-за высокого снега идти очень тяжело. Тропинки нет. Идём по целине. Пройдя метров 100, я становлюсь в строй последним и мне идти по протоптанному следу уже легче. Периодически мы меняемся местами.

К передовой вышли удачно. Попали прямо на наш опорный пункт. Стрелковое отделение 5-6 человек во главе с сержантом и ручным пулемётом лежат внутри кругового бруствера из снега. Ни окопов, ни ходов сообщений, ни туалета, нет и телефонной связи. Окоп вырыть нельзя. Кругом сплошное болото. Копнешь снег лопатой на один штык, а там вода.

Рано утром, еще в темноте, подошла стрелковая рота, с которой мне предстоит идти в наступление. Знакомлюсь с командиром роты, теперь я всё время буду с ним. И пехота, и мы — миномётчики — все в белых халатах (рубаха и штаны). На шапке — белые повязки. У некоторых даже автоматы перевязаны белыми бинтами, чтобы не выделялись на белом снегу. Спрашиваю, почему у стрелков нет противогазов. Отвечают, побросали на марше к фронту, а начальство на это не реагировало.

Стрелковая рота по уровню опасности для жизни практически не отличается от штрафной роты.

 Скажу прямо, командир стрелкового взвода или роты, прошедший всю войну и оставшийся в живых, - чрезвычайная редкость. Всё равно, как повешенный, у которого оборвалась верёвка.

«Снова вижу Подольск и Щелково,

В шквал былого нацелив взгляд.

Там зенитки в полнеба щелкали,

А в Москве шёл ноябрьский парад.

Снежным утром прямо с парада

Уходили полки на бой,

Нам отчизна сказала - "Надо!"

И её мы прикрыли собой».

 

23 февраля, в 6 часов утра началась жиденькая артиллерийская подготовка, длившаяся 20 минут. Артиллерии и миномётов было мало, как и боеприпасов. Танков и авиации на нашем второстепенном участке фронта вообще не было. Проведенная артподготовка оказалась неэффективной. Хорошо замаскированные и многочисленные огневые точки противника - пушки и пулемёты подавлены не были.

Наконец сигнал ракетами. Три красных полосы прочертили небо - атака! По команде бойцы рванулись за командирами вперед, оставляя за собой змейки следов в глубоком снегу. Засвистели пули, оставляя за собой фонтанчики снега, в морозном воздухе раздались звонкие пулемётные очереди, залаяла автоматическая пушка. Пробежав 3-4 десятка метров, бойцы из-за сильного и хорошо пристрелянного огня противника вынуждены были залечь и дальше пробираться ползком по снегу, зарываясь в снег с головой. Метр за метром цепь бойцов упорно продвигалась вперед. Ротные и взводные командиры непрерывно подбадривают красноармейцев призывами: "Рота (взвод), вперед, за мной, мать вашу так, за Родину, мать вашу так, За Сталина, мать вашу так!". "Застрелю! Мать вашу так!"

То там, то здесь начали кричать и стонать раненые, позади цепи неподвижно лежали убитые. Легкораненые отползают в тыл сами. Тяжело раненые кричат о помощи: "Санитары, помогите! Братушки! Спасите!" К ним подползают на перевязку и транспортировку в тыл санинструкторы, пока их не перебили немецкие снайперы.

 

«Последнею усталостью устав,

Предсмертным умиранием охвачен,

Большие руки вяло распластав

Лежит солдат.

Он мог лежать иначе,

Он мог лежать с женой в своей постели,

Он мог не рвать намокший кровью мох,

Он мог... Да мог ли?

Ему военкомат повестку слал,

С ним рядом офицеры шли, шагали.

В тылу стучал машинкой трибунал».

                                       Борис  Слуцкий.

 

Немцы отражают нашу атаку автоматно-пулемётным и миномётным огнём. Иногда стреляет короткими очередями скорострельная малокалиберная  20-мм пушка типа "Эрликон". Солдаты прозвали эту пушку "собакой". Пушка и пулемёты хорошо замаскированы. Чтобы обнаружить их, надо встать на колени или в полный рост. На короткое время я позволяю себе это, но ничего не обнаруживаю. Стрельбу почти всё время ведет командир батареи, находящийся метров 200 сзади меня и несколько левее.

Наконец до немецкой траншеи осталось метров 100. Пехота по команде поднимается в атаку короткими перебежками. Из-за плотного и многослойного огня атака срывается. Цепи залегли. Я и мои миномётчики в атаку не поднимались, а продолжали ползти, таща за собой телефонный провод. Дивизионный, полковой и батальонный командиры беспрерывно требовали  атаковать противника. Матерная брань лилась сплошным потоком.

Но попробуй оторвать тело от земли под уничтожающим свинцовым огнём противника. Тебе бы врыться поглубже, в снег, а ты, как на блюдечке и кажется, что немец стреляет только в тебя. Но пример ротного командира и подсознательное "надо" заставляет тебя вскочить и бежать вперёд. Но опять напрасно. Огонь противника был таким плотным, что, пробежав десяток-другой шагов, люди падали как подкошенные. А один без них не побежишь. Атака срывалась.

Бойцы зарывались в снег, прятались в воронках от снарядов, гибли без пользы. На снегу большие розовые пятна крови, видные издалека. Не поймешь, кто живой, кто мертвый. Жуткая ситуация для коченеющих на холоде бойцов. Здорово сказал об этом фронтовой поэт:

 

 

«Снег минами изрыт вокруг,

И почернел от пыли минной.

Разрыв — и умирает друг,

И смерть опять проходит мимо.

Сейчас наступит мой черёд,

За мной одним идёт охота,

Будь проклят этот сорок третий год

И вмерзшая в снега пехота.»

 

Короткий зимний день, который показался нам очень долгим, наконец-то закончился. Наступила спасительная темнота. Нервное  напряжение немного спало. Но приказа на отход не было. Всю долгую зимнюю ночь мы пролежали на снегу под непрерывным освещением мертвенно-бледным светом немецких ракет, которые одна за другой рассекали ночную тьму. Цветные пунктиры трассирующих пуль перекрещивающимися строчками прошивали чёрное небо. По цвету трассирующих пуль ночью было видно, где свои, а где чужие. У наших трассы были красные, а у немцев огненно-голубые.

На ничейной земле были видны полузанесенные снегом замерзшие трупы бойцов, погибших в бесплодных атаках предыдущих боёв. Они лежали в тех позах, в которых их застала смерть - зрелище страшное, не для слабонервных, особенно при свете луны - у одного рука поднята, у другого нога поджата под себя.

Погода, как назло, явно не благоприятствовала нам. Днём всё время было пасмурно. Идущие с Запада свинцово-серые облака почти цеплялись за верхушки деревьев. В лицо бил холодный порывистый ветер. Мокрый снег сменялся мелким моросящим дождём. Это тоже мешало увидеть, откуда бьют орудия и пулемёты врага.

Воронки от снарядов, где мы прятались от снайперского огня гитлеровцев, днём заполнялись водой, ледяной кашей. Шинели, полушубки, ватные брюки, валенки, варежки не просыхали. Сменные портянки сушили на себе, намотав их на голое тело.

«Умели вы долго лежать на снегу,

Укрывшись полою шинели.

Умели огонь открывать по врагу,

Но трусить и лгать не умели.»

 

Немного спасало то, что ночью мы подогревались водкой, которая была в изобилии у командира роты, вернее, у его ординарца. Видя бессмысленность наших атак, опытный командир роты прибег к хитрости - делал инсценировку атаки. По его сигналу бойцы открывали ураганную стрельбу из винтовок, автоматов и пулемётов, бросали гранаты и во всё горло орали продолжительное "УРА", но сами с земли не поднимались. Потом командир роты докладывал по телефону командиру батальона, а тот выше, - "Атака сорвалась из-за плотного огня противника и понесенных потерь в личном составе".

Взрывы мин и снарядов держали нас в постоянном напряжении. Мины опаснее, чем снаряды. При разрыве снаряд несколько углубляется в землю и делает воронку, вследствие чего осколки идут под углом вверх. Мина от соприкосновения с землёй разрывается моментально, воронки не делает, и осколки идут параллельно земле, поражая лежащих вблизи людей.

Лёжа на снегу (днём - без движения из-за опасности снайпера, находившегося в 100 метрах от нас) я, как и все  другие, тысячу раз проклинал  непогоду и Гитлера. Из-за него, думалось мне, приходится переносить такие нечеловеческие мучения. Если уж воевать, то лучше на юге, где теплее и суше. Не знал я тогда, что моё желание сбудется. Самое большое желание было у меня в это время — выспаться в тепле в постели с чистыми простынями и что бы за шею не капало.

Ружейно-пулемётный огонь противника добивал всё, что шевелилось. В голову иногда вползала мысль: "Ну, всё, конец". Многие остались лежать на поле навсегда. Почему они так бесславно погибли? Как можно пехоте атаковать сильно укрепленную позицию врага, не уничтожив предварительно его пушки и пулемёты? Почему мы так нелепо лезли на передний край немцев? Страшно погибать глупо, без смысла, по своему собственному или чужому идиотизму. Бывалые солдаты говорили: "Не война, а убийство". Такие мысли появлялись, но я их гнал прочь. Жизнь приучила меня не сгибаться перед трудностями, а преодолевать их, не подчиняться смерти и бороться до конца, пока есть силы. Может быть, потому и выжил.

Ночь на снегу и холоде, под вражеским обстрелом, казалась бесконечной. Это было на пределе человеческих возможностей. А пришлось на снегу пролежать мне ТРИ ДНЯ И ТРИ НОЧИ подряд. За всю мировую историю человечества редко кому пришлось испытать того, что пришлось на долю солдата Великой Отечественной.

Если кто сомневается в этом, то мой совет - досконально изучить этот вопрос. Кто хочет испытать хотя бы тысячную долю того, что пережили мы, пусть хотя бы один час полежит зимою на снегу без движения. Уверен, что и в хорошую солнечную погоду этот час ему покажется вечностью, и он уже по другому будет смотреть на дряхлого старикашку с клюкою в руке, у которого на груди сверкает солдатская медаль "3а боевые заслуги".

При воспоминании о тех жестоких днях и неизмеримых мучениях, которые перенесли солдаты в Отечественную войну, у них в старости появляется слезинка на глазах, на что с недоумением смотрит  молодое поколение, не прошедшее таких испытаний.

«Два дня здесь бушевали ветры

С чужой и нашей стороны.

И не осталось даже метра

Спокойной ровной белизны.

Два дня атаки здесь гремели

До поздней ночи. За два дня

Снега от дыма почернели

И растопились от огня...

Отчизна-мать! На подвиг бранный

Нас вновь бросая, помяни

Оставшихся на безымянном

Февральском поле в эти дни».

 

Люди, слабые духом, не выдерживали подобных испытаний и кончали жизнь самоубийством, совершали членовредительство (стреляли себе в ногу, в руку, в бок), дезертировали, перебегали к противнику, сходили с ума, симулировали болезни. Таких было мало, но они были. В  кино об этом не показывают и в книгах о войне об этом не напишут.

 За время работы в Военной Коллегии Верховного суда СССР мне стало известно, что только по приговорам военных трибуналов были расстреляны перед строем  за измену Родине и дезертирство 157 тысяч человек — это условно пятнадцать стрелковых дивизий полного состава. Всего же за время войны осуждено военными трибуналами 994 тысячи военнослужащих.

Характерен в этом отношении ставший мировой известностью подвиг Александра Матросова. В этом же наступлении, на 30 километров южнее, у деревни Чернушки, на реке Ловать, 26 февраля 1943 года совершил свой бессмертный подвиг Александр Матросов, мой одногодка, 1924 года рождения. Он рано лишился родителей, воспитывался в детском доме, потом работал помощником воспитателя в трудовой колонии, т. е. смолоду прошел суровую школу жизни.

Это был первый бой Матросова. Его рота залегла перед немецкой траншеей под сильным огнём противника. На снегу пролежали шесть часов. Командиры всё время повторяли приказ — не отступать, только вперед. Уже много убитых, боеприпасы на исходе, активно действуют немецкие снайперы, особенно  немецкий пулемёт из дзота. Да пропади оно всё пропадом, лучше смерть, чем такая жизнь. Матросов подполз к дзоту и своим телом закрыл его амбразуру. Пулемёт замолчал. Рота поднялась в атаку и захватила немецкую траншею. Кто-то из высоких узколобых начальников решил: пускай этот подвиг будет совершен 23 февраля - праздник дня Красной Армии. Для пропаганды это будет лучше, эффектнее. Но рано или поздно обман выявится. Так и произошло.

На моих глазах бесславно погиб командир соседней роты, который  (он был крепко пьян) подал команду в атаку, а его бойцы не поднимаются с земли. Он вместе с ординарцем стал бегать между ними, ругаясь и пиная солдат ногой, но тут же был сражён снайперской пулей.

На третий день наступления, рано утром, еще не рассвело, артиллеристы притащили волоком 45 мм артиллерийское орудие, чтобы с рассветом бить прямой наводкой по вражеским целям. Фронтовики назвали эту пушку "Прощай, Родина". Видя это, пехотинцы стали отползать от орудия в разные стороны метров на 20-30. Я со своими красноармейцами тоже отполз в сторону. Опытные воины знали, что как только пушка начнёт стрелять, так на неё обрушится шквал вражеского огня из всех видов оружия. Так и произошло. С рассветом артиллеристы смогли сделать лишь 10-12 выстрелов, так как все они были перебиты, а пушка разбита вражеским огнём.

После всех этих мучений и переживаний на снегу под городом Холмом мною близко к сердцу принимается застольная песня фронтового поэта Павла Шубина:

 

"Выпьем за тех, кто командовал ротами,

Кто умирал на снегу,

Кто в Ленинград пробирался болотами,

Горло сжимая врагу!"

 

А проклятый враг в это время уверенно сидел в хорошо оборудованных, бетонированных и замаскированных блиндажах, дзотах и землянках, и в боеприпасах и продовольствии нужды не испытывал. Перед нами оборонялась немецкая авиаполевая дивизия. Личный состав некоторых авиационных частей был преобразован в пехоту. Эти дивизии были снабжены большим количеством зенитной артиллерии, которая прямой наводкой стреляла по наземным целям. В такой дивизии было двенадцать  88-мм зенитных пушек и сорок 28-мм. Большую часть дня на большой высоте кружил немецкий самолёт-разведчик - двухфюзеляжный разведывательный самолёт "Фокке-Вульф-189". Солдаты называли его "рамой". В конце концов, бойцы даже начали привыкать к его монотонному жужжанию. Временами фашистский лётчик, развлекаясь, сбрасывал вниз на нас то бочку с пробитыми отверстиями, то кусок рельса. Они стремительно неслись к земле, производя адское завывание и свист, что действовало устрашающе. По нему все стреляли, но мы не знали, что низ у самолёта бронирован и наши выстрелы по нему были бесполезны.

За трое суток лежания на снегу горячего питания нам не доставляли. Люди давно забыли вкус горячей пищи. Мы были голодными. Питались только сухарями, да и то с перебоями. Доставка продовольствия и боеприпасов стала почти невозможной из-за непролазной грязи на дорогах. А у убитых в вещмешках было по буханке хлеба, которую всем нам дали перед наступлением. Ночью мы подползали к мертвым, ножом вспарывали вещмешок и брали оттуда буханку хлеба.

 

"Мой товарищ, в предсмертной агонии,

Не кричи, не зови людей.

Дай-ка лучше согрею ладони я

Над дымящейся кровью твоей.

И не плачь, не стони, ты не маленький,

Ты не ранен, ты просто убит.

Дай-ка лучше сниму с тебя валенки,

Мне еще воевать предстоит".

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ВТОРОЕ РАНЕНИЕ. КАК ЕЩЕ РАЗ ГРОЗИЛИ         РАССТРЕЛОМ .

 

А завтра утром наступать…

В землянке, в тишине прогорклой,

Мой верный друг со мной опять

Последней делится махоркой.

                              Волнение бьет, как молоток, по нервам,

Не каждому такое по плечу:

Встать и пойти в атаку самым первым,

Искать других сравнений не хочу.

 

 На третьи сутки лежания на снегу я не выдержал и, воспользовавшись необходимостью исправить повреждённый телефонный кабель, вместо телефониста, пошел сам его исправлять, не испросив на это разрешения старшего начальника. Это было ночью, После этого я зашел к командиру дивизиона. Он в шалаше в компании других офицеров и при свете коптилки выпивал и был крепко пьяным.

Увидев меня и даже не выслушав, он рассвирепел, что я самовольно оставил позицию и, ругаясь непечатными словами, выхватил из кобуры пистолет, передёрнул затвор, загнав патрон в патронник ствола, и направил на меня, приказав немедленно возвращаться на своё место. Так, по пьянке, можно было легко меня и пристрелить, такие случаи на фронте бывали, но, как говорится, Бог миловал.

В бинокль я заметил место, откуда вырывалась струя пульсирующего пламени. Это из амбразуры дзота стрелял вражеский пулемёт, прижимающий к земле ливнем пуль нашу наступающую пехоту. (Дзот, это - дерево-земляная огневая точка). Испросив по телефону разрешение командира батареи на открытие стрельбы, я передал на огневую позицию нашей 120 мм миномётной батареи соответствующую команду.

Батарея открыла огонь. На пристрелку и поражение цели было израсходовано 12 мин. Мины точно легли в цель. Когда дым от разрывов рассеялся, на том месте, где был пулемётный дзот, было видно только тёмное пятно. Дзот молчал. Спустя много лет я прочитал в книге о Героях Советского Союза, что такому же командиру взвода управления миномётной батареи, уничтожившему в бою вражеский пулемёт, присвоили звание Героя Советского союза. Я же даже медали не получил.

Первая боевая удача на боевом личном счету, как тогда говорили, уничтоженная боевая точка. Дело не во славе, а в духовном удовлетворении - ведь и я внёс пусть небольшой, но свой вклад в общее дело разгрома врага, один шаг к Победе.

Наступили четвёртые сутки нашего лежания на снегу в 100 метрах от вражеской траншеи. Только молодость и чувство выполнения святого воинского долга заставляло нас стойко переносить это жестокое страдание. Я лежал, спрятавшись за небольшой пенёк, и увидел в бинокль скорострельную немецкую пушку, которая неоднократно стреляла по нашей пехоте. Я перевернулся на спину (лёжа на животе, тело затекло), и стал вычислять данные для стрельбы батареи. Видимо это движение было замечено снайпером. Страшной силы удар поразил меня в правое плечо — как будто здоровый мужик крепко ударил меня дубиной. Вначале я подумал, что в меня попал снаряд с этой самой пушки. Но снаряд должен был разорвать меня на куски, а этого не было.

Значит, в меня попал снайпер, заметивший через оптический прицел своей винтовки моё шевеление за пнём. На груди мой маскхалат обагрился кровью. Испуга не было. Сознание чётко работало. Изо рта, носа, входного (на правом плече) и выходного (на левой стороне шеи) пулевых отверстий сильно льётся кровь. Я чувствую моментальную слабость во всём теле и безразличие ко всему окружающему.

Я говорю лежавшим рядом со мной разведчикам и связистам "Перевязывайте меня скорее", - однако моих слов не слышно, от меня исходит какое-то шипение. Какой-то момент они обалдело смотрели на меня, соображая, ведь только что командир был невредим, а теперь весь снаружи покрывается кровью. На левой стороне шеи образовалось обширное выходное отверстие. Потом осматривавшие меня врачи в госпиталях будут удивляться, тому, что я остался жив.

Пуля в одном миллиметре прошла от сонной артерии и спинного мозга. Я не мог ни кушать, ни говорить, ни поворачивать шеей. Правая рука атрофировалась (был повреждён нерв, управлявший рукой). Рука в локте и пальцы мне не подчинялись — не сгибались и не разгибались. В известной песенке военного времени поётся: "а до смерти четыре шага", а тут до смерти был один миллиметр.

На месте перевязывать меня было нельзя из-за опасения поражения снайпером. Меня положили на плащ-накидку и вдвоём потянули метров на 50 в лощинку, которая не просматривалась со стороны немцев. По снегу за мной тянулся кровавый след, как в песне гражданской войны, - "След кровавый стелется по сырой траве... ".

Стали меня перевязывать, но место ранения было такое неудобное, что одного моего медицинского пакета не хватило, перевязали вторым, но кровь продолжала сочиться и сквозь эти бинты и вату.

К передовой цепи пехоты с тыла по снегу был проделан коридор шириной в метр и высотой в 60-70 сантиметров. Вот по этому коридору и тащили меня на плащ-накидке в тыл, пригибаясь и падая, когда вблизи разрывался снаряд или мина. Доставили меня в шалаш к командиру полка, а ему в шалаше женщина, капитан, начальник медслужбы полка, на примусе в сковородке жарит картошку. Предложили картошку и мне, но я, хотя и был голоден, есть не мог, даже слюну проглотить не мог, из-за сильной боли в шее.

Тут же командир полка майор Барабанов сообщил мне, что 19 февраля 1943 года приказом Командующего Калининским фронтом генерал-лейтенанта Конева мне присвоено очередное воинское звание "лейтенант". Мне было 18 лет и 2 месяца. В звании младшего лейтенанта я проходил 9 месяцев. (Лейтенант в Российской армии  соответствовал подпоручику, в кавалерии - корнету, в казачьих войсках — хорунжему, для гражданских чиновников – коллежскому секретарю. В таком звании ходил при царском дворе поэт Александр Сергеевич Пушкин). Из-за большой потери крови я был в таком состоянии, что на это радостное сообщение никак не реагировал.

Четыре дня наступления на немецкие позиции не дали положительного результата. Ввиду отсутствия перспективы наступление было прекращено. Потери наших войск были большие. Только 8-гв. стрелковая дивизия потеряла 611 человек убитыми и 1115 ранеными, не считая потерь в приданных дивизии воинских частях. В нашем полку погибли, как писали в "похоронках", смертью храбрых, один командир батареи, один командир взвода управления, несколько красноармейцев и лошадей. Были и раненые. В газетных сводках информбюро о нашем наступлении сообщалось: "На  Северо-Западном фронте происходили бои местного значения". Город Холм был освобождён от немцев только через год-21 февраля 1944 года, и соседний с нашим полком 561-й миномётный полк получил почётное наименование "Холмский".

На крестьянских розвальнях 120 километров меня двое суток везли по накатанной лесной дороге к ближайшей железнодорожной станции. Кроме меня и ездового в санях было еще двое тяжело раненных. Организм мой сильно ослабел, я потерял много крови, кушать ничего не мог. Всю дорогу все трое от мучительной боли громко стонали. Иногда сани при наклоне на скользкой дороге ударялись о бровку, и от сильного толчка я на какое-то время терял сознание.

Помнится, на ночь остановились в какой-то деревне, в большом доме, видимо, школе. В комнате на полу, устланном соломой, лежало человек 20 тяжело раненых. Пахло карболкой и йодоформом. Рядом кто-то слабым голосом просил пить, еще один бормотал, видимо, в забытьи. Многие стонали. Но один выделялся тем, что всё время выкрикивал "Ой, задохнусь, ой задохнусь!" Он был ранен в грудь. На грудь ему наложили гипс, который высох, стянул грудь и препятствовал нормальному дыханию. И так всем было тяжело, а тут еще эти душераздирающие выкрики. Кто-то не выдержал и крикнул ему: "Да задохнись ты наконец!" Жуткая картина.

Через двое суток привезли меня в полевой передвижной госпиталь, где сделали перевязку. К этому времени кровавые бинты засохли и крепко прилипли к ранам. Когда бинты отрывали от ран, была невыносимая боль. В связи с транспортировкой, я последовательно находился в МСБ, ППГ, СЭГ-2749, ЭГ-2446 ( медицинский санитарный батальон, полевой передвижной госпиталь, эвакуационный госпиталь ).

Наконец на санитарном поезде прибыл в город Иваново на окончательное лечение. В Иваново в то время было 25 военных госпиталей. Госпитали специализировались. В одних помещали раненных в голову и шею, в других с ранениями живота, в третьих груди, в четвертых - конечностей и так далее.

С поезда нас человек тридцать повезли в госпиталь, где лечат раненых в  голову и шею. При этом мне, как и другим, засунули за пазуху историю болезни. История болезни это документ, который подтверждает, что ты не дезертир, а ранение получил на фронте. И тут в голову пришла мысль, а не поехать ли мне в город Петропавловск, повидать отца, мать и брата, которых я оставил два  года тому назад еще в 16-летнем возрасте?

Нелегко в 18 лет, находясь вдали от родных и близких, познавать жизнь с самых жестоких её сторон и в самое жестокое время! Приходит у человека час, у каждого разный, когда тоска по истокам своим, по родным, по корням становится невыносимой до сердечной боли. Тоска по тому неповторимому миру юности, от которого я ушел добровольно в 1941 году.

В то время моё состояние вследствие ранения было очень тяжелым. Рана нестерпимо болела, гортань прострелена насквозь, в сутки я могу сделать 3-4 глотка пережеванной пищи и воды, из-за мучительной боли я на большее не решался. Ввиду большой потери крови и недоедания сильно ослабел и еле ходил. Правая рука атрофирована, т. е. не разгибается ни в локте, ни в запястье.

 Пальцы скручены и недвижимы. Руку в рукав полушубка просунуть не могу, и полушубок ношу накинутый на плечи. Всё делаю левой рукой. Голосовые связки также были повреждены пулей, говорить я не мог, а только сипел.

И, несмотря на это, я всё же решился на побег! Исходил из того, что кто не рискует, тот не пьёт шампанское. Ехать мне нужно было зайцем. Надлежащих документов и денег на билет не было. Незаметно покинув через задний двор госпиталь, я добрёл до вокзала и сел  на пассажирский поезд, идущий на Восток. Ехать мне надо было две тысячи километров, за Уральский хребет, в Сибирь, в город Петропавловск Казахской ССР.

 

"Рядом взрыв... И вдруг увидел я

Этот миг я помню хорошо:

Вырос столб земли, крутя

В воздухе солдатский вещмешок.

Не шагнул никто из нас назад!

Наступила снова тишина.

Мне заметил кто-то из солдат

"У тебя пробилась седина".

Седина!.. Ей быть немудрено,

Если человеку в двадцать пять

В смертных битвах было суждено

Молодость стране своей отдать".

 

Сколько же непознанной силы в человеке, что мне в таком состоянии в зимнее время пришлось с несколькими пересадками ехать дней десять! Джек Лондон прав. Любовь к жизни – великая сила!  Самая главная опасность — не попасть на глаза военных патрулей, которые проверяли каждый поезд на предмет поимки дезертиров. Пощады они не знали. Патрули отъелись на тыловых харчах, спали в тёплых постелях, ходили в новом чистом обмундировании, толстомордые и краснощёкие, они цепко держались за свою службу в тылу и больше смерти боялись попасть на фронт, а потому, стараясь выслужиться, задерживали проезжающих по малейшему поводу, препровождали в комендатуру, а оттуда одна дорога — в трибунал.

С тех пор я, как и многие фронтовики, люто ненавижу тех, кто всю войну отсиделся в тылу. Надо сказать, что и они нам — фронтовикам платят той же монетой, только стараются не показать этого. И еще скажу о том, что после войны фронтовики, много раз раненные, перенесшие сильнейшие духовные и физические перенапряжения, с многочисленными болезнями, не могли в мирное время соревноваться с теми, кто всю войну просидел в тылу в запасных полках, военных училищах, комендатурах, военкоматах, складах и т. п.  И тыловики стали занимать в армии лучшие должности и получать  звания. Особенно много оказалось их в наших войсках за границей, где материально они были обеспечены в 5-10 раз больше, чем те, кто служил в России. Ну, Бог с ними!

В пути я большей частью лежал на полу под нижней полкой (в грязи и пыли) или на самой верхней полке, закрываясь чемоданами и узлами. Попутчики, как могли, помогали мне спрятаться от комендантских патрулей.

Приехал в Петропавловск, в два часа ночи. Станция от города — два километра. Мороз -30 градусов. Нетерпение ожидания встречи с родными было таково, что я не стал дожидаться утра, а пошёл в город, в котором я ранее никогда не был. Адрес мне был известен (ул. Кирова, дом № 116). В безлюдной темноте еле-еле нашел необходимый дом и нужную дверь. Сейчас, когда я спустя полвека пишу эти строки, даже мне трудно поверить, что это действительно так было.

Стучу. Долго не открывают. Наконец дверь открылась, и какая-то женщина через узкую щель в двери спрашивает, что мне надо? Я ей сиплю в ответ, она меня не понимает, толкает в грудь, отчего я с крыльца падаю в сугроб снега. Вот тут-то, когда я достиг цели, силы мои душевные и физические полностью исчерпались. Я так и остался без движения лежать на снегу, и, наверное, замерз бы, но дверь снова открылась, надо мной наклонился мужчина, в котором я узнал отца.

Оказывается, недавно к отцу приехала эвакуированная с Киева моя тётка, сестра моей матери — Вера, с двумя детьми. Об этом родные не успели мне сообщить. Она устроилась работать официанткой в ресторане и привыкла грубо обращаться с пьяными. Она и меня приняла за пьяного.

На вопрос отца, что там такое, тётка ответила, что какой-то пьяный солдат. Отец был военным комиссаром города Петропавловска и решил сам выяснить, кто же в пьяном виде стучится ночью к нему в дом.

Конечно, все встали и не спали до утра — отец, мать, брат Толя, Вера с детьми — Людой и Николаем. Отец первым делом спросил, — законно ли я к нему прибыл, имея в виду, не дезертир ли я. Но когда я молча снял полушубок и все увидели в грязных бинтах шею и плечо, а правую руку на перевязи, то вопрос отпал само собой.

Утром я уже был помещён в госпиталь, где пробыл на излечении три месяца. Когда уже зажили раны, то еще долго не работала моя атрофированная рука, пальцы не разгибались. Прошло с тех пор более 50 лет, а пальцы на правой руке до сих пор полностью не разгибаются.

В госпитале запомнилась бесхитростная песенка, которую охотно пели выздоравливающие бойцы. Слова народные:

 

«Жили два товарища на свете,

Хлеб и соль делили пополам,

Оба молодые, оба Пети,

Оба гнали немца по полям.

Вот один товарищ был контужен,

И осколком ранен был другой,

Медсестра стянула бинт потуже,

Чтобы жил товарищ дорогой.

И обоих с ложечки кормила

И к обоим ласкова была,

Медсестра по имени Людмила

В госпитале милая сестра».

 

По выписке из госпиталя я просил отца принять меры к оставлению меня в тылу, он имел такую возможность. По закону с 18 лет только призывают на военную службу, а я уже полтора года служил в армии, на фронте был дважды ранен и после госпиталя был признан медкомиссией ограниченно годным к военной службе, но отец, будучи очень принципиальным партийцем, ничего не сделал для этого.

 

25-й АРТИЛЛЕРИЙСКИЙ ПОЛК ОФИЦЕРСКОГО СОСТАВА.

 

В июне 1943 года медицинской военно-врачебной комиссией Петропавловского гарнизона я был признан ограниченно годным к военной службе I степени с диагнозом "травматический плексит правого плечевого спле­тения и частичный парез правой руки с ограничением движения пальцев правой руки". Ограниченно годные проходят воинскую службу в тылу, на фронт их уже не посылают. Для дальнейшей службы я выехал в Ташкент, в штаб Среднеазиатского военного округа, в дивизион артиллерийского резерва. Дивизион располагался возле города Чирчик, в 40 километрах от Ташкента, в так называемых "Сталинских лагерях". Соседями с нами было Харьковское танковое училище им И. В. Сталина.

В дивизионе резерва офицерского состава я пробыл около недели, после чего меня и несколько других офицеров вызвали в отдел кадров штаба округа для получения назначения командиром взвода в Рязанское училище тяжёлой артиллерии, где орудия калибром 203 и 280 мм (такие пушки на гусеничном ходу стоят у главного входа нашего Одесского артучилища).

Я возликовал! Служить в настоящей артиллерии — это моя мечта. Того, чему я обучился в Подольском артучилище - 45 и 76 мм противотанковым пушкам, стреляющим, как правило, прямой наводкой, многие не считали настоящей артиллерией.

Но произошла досадная оплошность. Перед назначением каждому из нас инспектором отдела кадров был устроен своеобразный экзамен. Мне был задан очень простой вопрос: "Сколько союзных республик в СССР?" Я, конечно, волновался и подумал, что недавно у нас было 16 республик, да присоединились ещё три прибалтийские республики и ответил - 19. Неправильно, ответил инспектор, "можете идти в дивизион". И только за дверью я с ужасом вспомнил, что всего-то у нас вместе с прибалтийскими 16 республик, но было уже поздно. Так и не состоялось моё приобщение к настоящей артиллерии. Жизнь - это ещё и удары судьбы. Без этого не бывает.

Но вскоре я был назначен командиром взвода в 25 учебный артиллерийский полк офицерского состава (УАПОС). К ноябрю 1943 года военное положение на фронтах стабилизировалось, опасность поражения миновала, и Верховным командованием Вооруженных Сил было принято решение о ликвидации в армии института военных комиссаров в подразделениях - ротах, батареях, эскадронах, эскадрильях и т. д.

Тысячи освободившихся офицеров, бывших комиссаров, были направлены в сформированные учебные полки для переобучения их на строевых командиров тех же войск, где раньше они проходили службу. Были созданы учебные полки офицерского состава - пехотные, артиллерийские, танковые, авиационные и т. д. Офицеры, ставшие курсантами, обучались 6 месяцев и после этого назначались в войска командирами взводов, батарей, эскадрилий.

Вот и я попал в такой полк командиром офицерского взвода, в котором было 40 офицеров в званиях от младшего лейтенанта до капитана. В 18 лет командовать таким взводом для меня было престижно. Полк находился в Ташкенте.

С 6 часов утра и до 10 часов вечера я был занят по службе: подъём отбой, построения, уборка помещения, контроль за личным составом, чистка лошадей (три раза в день), кормление их, обслуживание артиллерийских орудий и многое другое. Воинские дисциплины читали офицерам-курсантам штатные преподаватели полка, некоторые были из них с опытом Гражданской войны. Они вели тактику артиллерии, огневую службу, инженерное, химическое, ветеринарное дело, связь, топографию. Мне же приходилось заниматься с курсантами изучением материальной части орудий, политической, стрелковой, физической, строевой, конной подготовкой, уставами. Свободного времени совершенно не было. Отдых был только в воскресенье. Никаких отпусков в военное время офицерам и рядовым не полагалось.

За моим взводом также были закреплены две 122-мм гаубицы образца 1902-1930 годов, 12 артиллерийских лошадей (по 6 лошадей на орудие), упряжь к ним, а также два артиллерийских снарядных ящика на колёсах. За мной лично была закреплена строевая лошадь. Нередко в свободное время я проезжал верхом на своём коне по проспектам Ташкента, на ногах шпоры с малиновым звоном, на левом рукаве знак противотанкиста - чёрный бархатный ромб с красной окантовкой и в центре перекрещивающиеся пушечные стволы - эмблемы. На левой груди гимнастёрки две нашивки - одна золотая за тяжёлое ранение, другая красная - за лёгкое ранение, на плечах золотистые погоны с двумя серебряными звёздочками. Красивое зрелище, и многие прохожие останавливались, глядя, как я гарцую на горделивом коне, идущем лёгкой рысью по главным улицам столицы Узбекистана. Романтика! Наконец-то я её дождался.

В полку было 5 дивизионов по 5 батарей в каждом. В батарее - 4 взвода. Всего кусантов-3200 человек. В этом полку получил первое в своей жизни дисциплинарное взыскание.

Я был назначен командиром батареи для сопровождения в почётном траурном эскорте праха умершего какого-то генерала при захоронении его на городском кладбище в Ташкенте. В эскорте было четыре пушки калибра 122 мм. Каждую пушку везли три пары лошадей (передний унос, средний унос и коренной унос). До производства артиллерийского салюта лошадей открепили от пушечных лафетов и отвели на небольшое расстояние. Эти лошади на войне не были и к выстрелам из пушек приучены не были, да и державшие их на поводе ездовые были неопытные.

При артиллерийском залпе из четырёх орудий несколько лошадей испугались, встали на дыбы. Ездовые от страха выпустили поводья и лошади разбежались по кладбищу, поломав кое-где кресты и памятники. 3а это мне было объявлено командиром полка 5 суток дисциплинарного ареста на гауптвахте, которое я почему-то не отбывал, и в карточку это взыскание мне не записали.

В связи с болезнью матери, о чём отец прислал заверенную врачом справку, мне был предоставлен в апреле 1944 года краткосрочный отпуск  сроком на 10 суток с поездкой к родителям в город Петропавловск. Из Ташкента я ехал по "Турксибу" - "Туркестано-Сибирской» железнодорожной магистрали, построенной в 1930 году. Проезжал город Алма-Ата, до революции он назывался "Верный". В этом городе Фурманов руководил ликвидацией контрреволюционного мятежа, описанного им в повести "Мятеж".

У меня с собой было штатное личное оружие - пистолет "ТТ". При остановке в Барнауле я вышел из вагона погулять по перрону. Меня задержал комендантский патруль и отвёл к коменданту станции, который, угрожая применением силы, отобрал у меня пистолет, о чём выдал справку. Оказывается, к этому времени был издан Приказ Наркома Обороны, запрещающий в отпуск следовать с оружием. По приезду в полк я от начальства выслушал много ругани за то, что отдал пистолет.

В Ташкенте случайно встретил свою одноклассницу по школе в городе Днепропетровске - Фалькенштейн, несколько раз приезжал к ней на коне на квартиру.

 Однажды попал у неё на вечеринку, и один пьяный еврей предложил мне за 1000 рублей купить у него орден Красного Знамени с оформленным на меня документом о награждении. Я страшно удивился этому цинизму, но на подобную сделку не пошел.

У меня болел зуб, и я ходил на лечение к стоматологу-армянке. У неё 18-летняя дочь, симпатичная, работала в санчасти полка санитаркой. Присмотревшись ко мне, мама стала уговаривать меня жениться на её дочери, обещая открытым текстом, что в этом случае на фронт меня уже больше не пошлют. Тогда по молодости лет я вообще не думал о женитьбе и тем более на армянке.

В отдалённой перспективе я представлял себя женатым, но только на русской. И даже возможность остаться в тылу до конца войны, т. е. не быть убитым или покалеченным, не прельстила меня. Я твёрдо был убеждён, что лучше я поеду на фронт, чем женюсь.

Запомнилась шутка, ходившая в полку среди командиров учебных взводов: "Дурак любит учить, а умный любит учиться".

Под Ташкентом узбеки строили какой-то очередной канал. Первый секретарь Центрального Комитета Коммунистической партии Узбекистана публично дал слово товарищу Сталину, что канал будет готов к запланированному сроку. Но сил у них не хватило, к сроку они не успевали. Не сдержать данное товарищу Сталину слово было нельзя. Такое даже во сне не могло присниться. И вот сорвали с учёбы офицерский полк в 3000 человек и на две недели послали работать на канале - махать кетменём (узбекская лопата). Так что в пятиорденоносном Узбекистане есть и моя малая толика труда.

Узнав, что находившаяся в Ташкенте военная академия тыла объявила приём слушателей на учёбу, я загорелся желанием поступить в эту академию. То, что академия тыла готовит офицеров-интендантов: продовольственной службы, вещевой, боеприпасов, горюче-смазочных материалов, меня не смущало.

Очень уж хотелось мне иметь высшее образование, хотя и военное. Да и служба командиром взвода, а я прослужил в этой должности к тому времени около двух лет, порядком надоела. А на более высокие должности меня не назначали по причине моей молодости. Мне было тогда 18 лет.

Собрав необходимые документы, я пошёл в  академию, но в приёме мне отказали ввиду отсутствия двухлетнего стажа пребывания на офицерских должностях. А мой офицерский стаж был лишь I год и 8 месяцев.

В этом полку я прослужил до мая 1944 года. Проходя службу в глубоком тылу, я удивился большому количеству офицеров, которые вообще не были на фронте, хотя война длилась уже третий год. Таких в нашем полку было 60%. Только единицы писали рапорты об отправлении на фронт и, как правило, это были бывшие фронтовики. А тыловики всеми способами старались удержаться за своё место. После войны они все как один будут говорить, что писали рапорта с просьбой отправить их на фронт, но командование каждый раз отказывало им в этом. Это про них фронтовики шутили: » Прошел славный боевой путь в составе 5-го Украинского фронта на Ташкентском направлении «. ( Пояснение: во время Отечественной войны было четыре Украинских фронта – 1-й, 2-й, 3-й и 4-й ).

Но определённый процент надо было отправлять на фронт, и отыгрались на мне. Несмотря на моё возражение о том, что я уже два раза был на фронте и дважды ранен, и по состоянию здоровья я не могу быть на фронте, так как медицинской комиссией я признан ограниченно годным 1-й степени, что вследствие тяжёлого ранения моя правая рука в два раза слабее левой, меня всё-таки направили снова на фронт.

Надо сказать, что не очень-то мне хотелось в третий раз ехать на фронт, в эту человеческую мясорубку. Но и не очень я горевал в связи с этим. Фронтовик в тылу приживается с трудом, чувствует себя неуютно. На фронте больше свободы, боевого товарищества, взаимной выручки, честности, благородства, и питание намного лучше.

А здесь одна бюрократическая писанина, которая  совсем замучила. На каждое занятие требовали план-конспект его проведения. А я каждый день, кроме воскресения, проводил с курсантами 3-4 занятия. Домой (я, как и другие офицеры, жил на частной квартире) приходил усталым в 10-11 часов вечера и до полночи сидел за составлением этих ненавистных конспектов.

В середине мая 1944 года я выехал в Москву в распоряжение начальника главного управление артиллерией Красной армии. Временно меня зачислили в артиллерийский дивизион резерва, который дислоцировался на станции Икша Савеловской железной дороги под Москвой.

Здесь снова, как и в училище, ходил часовым в караул, охраняя штаб дивизиона и военные склады. Тяжело простоять на посту 4 часа. Чего только не передумаешь за это время, пока стоишь на посту, с винтовкой в руках. И вся твоя жизнь пройдёт мысленно, и всех родных и знакомых вспомнишь. А больше всего глядишь ночью на чёрное небо с серебристой дорожкой млечного пути — нашу Галактику с миллионами звёзд.

В резерве я пробыл дней 10, после чего меня вызвали в отдел кадров артиллерии и сказали, что я направляюсь в 1-й Украинский фронт на должность командира взвода управления штурмового инженерно-сапёрного батальона. На моё возражение, что в сапёрном деле я ничего не понимаю, кадровик (судя по всему, закоренелый тыловик!) мне сказал, что артиллеристов сейчас переизбыток, а есть нужда в офицерах инженерных войск. Так как  в училище я прошёл курс инженерной подготовки, поэтому и назначаюсь на такую же должность, на которой был на фронте - командиром взвода управления (разведка и связь).

 Кадровик сказал, что  это приказ, а приказ, как говорилось в воинском уставе, утвержденным самим Верховным Главнокомандующим Красной Армии маршалом Советского Союза товарищем Сталиным для военного человека - это святыня и подлежит беспрекословному исполнению. Против товарища Сталина я пойти не смог и пришлось мне подчиниться. Воистину, чудны неисповедимы дела твои, Господи!

К месту назначения надо было ехать через Киев, где проживали мои многочисленные родственники по матери. В поезде, при подъезде к Киеву, у меня украли фуражку. Киевские родственники дали мне чёрную каракулевую шапку-папаху. Так я и приехал в сапёрный батальон с кавалерийской папахой на голове и со шпорами на сапогах.

А шпоры мне достались следующим образом: весной 1944 года, когда я служил в Ташкенте в артиллерийском полку на конной тяге и имел право носить шпоры, я заболел и попал в госпиталь. В громадном зале лежало одновременно на койках около 100 раненых и больных. Шум стоял невообразимый (стоны, крики, ругань, храпы). Ночью свет не тушили. В общем, картина не для слабонервных!

Соседом по койке оказался подросток - сын генерала. Он мне и рассказал, что его отец на фронте, а дома у него имеются кавалерийские офицерские шпоры с малиновым звоном. Долго я уговаривал его отдать мне эти шпоры и, наконец, уговорил. Моим шпорам завидовали офицеры полка - мои сослуживцы.

Носил я их и на службе и вне службы, когда в свободное от службы время прогуливался по Ташкенту или ездил верхом на своём коне. Правда, носил я шпоры недолго. Когда попал в сапёрный батальон,  там хотя и были обозные лошади, но носить шпоры  было не приня­то, и я их снял.

Будучи в Киеве, ходил смотреть главную улицу города - Крещатик. Она вся в развалинах. Оказывается, с подходом немцев к Киеву в июле 1941 года весь Крещатик, а это улица длиной в полтора километра и застроенная 6-ю и 8-ю этажными домами красивой архитектуры, была заминирована с расчётом на то, что когда немцы займут Киев и посе­лятся в домах на главной улице, то тут дома и будут взорваны. В домах заложили сотни тонн взрывчатого вещества.

Через три дня после занятия Киева немцами город страшно вздрогнул. Весь Крещатик поднялся на воздух. Сигнал к взрыву был дан по радио. Расчёт был на дураков, но таковыми немцы не были. Ни один немец не погиб.

О минировании Крещатика они узнали и в дома не поселялись. Построить новый Крещатик нам стоило тысячи миллионов рублей.

Несколько позднее таким же образом был взорван чудо архитектуры, - старинный Успенский собор в Киево-Печерской лавре. Собор был возведён в 1078 году и простоял 850 лет. Долгое время советской пропагандой распространялся слух, что собор был взорван немцами-вандалами.

В 1932 году большевиками был взорван в Киеве Михайловский Златоверхий собор, построенный русскими умельцами в 1113 году.

Здесь в Киеве княжил Святослав, который прибил свой щит на вратах Царьграда (сейчас Стамбул), а перед сражением с половцами посылал им гонца с вестью "Иду на вы". Сохранились в истории и его знаменитые слова: "Не посрамим земли Русской, но ляжем костьми, ибо мёртвые сраму не имут". Нестор-монах летописец писал об этом 900 лет тому назад. Кстати, Нестор был захоронен в Киево-Печерской лавре вместе со знаменитым богатырём земли Русской Ильей Муромцем. У ворот лавры Нестору поставлен памятник.

Здесь же под Киевом произошло самое тяжёлое поражение в истории войн на земле. В сентябре 1941 года немцами были окружены 4 наши общевойсковые армии, и попало к ним в плен 665 тысяч наших бойцов и командиров, в том числе и муж моей тётки по матери - Веры - командир артиллерийского полка, майор Дмитрий Фёдоров, погибший в плену.

Но большевики умели из поражений делать победы, и уже во времена Хрущёва была учреждена нагрудная правительственная медаль "3а оборону Киева".

Нет во мне коммерческой жилки! Дважды в жизни я занимался спекуляцией и оба раза в ущерб себе. В мае 1942 года, когда я ехал из училища на фронт, в Средней Азии на станции Арысь купил соли на 100 рублей, полный вещевой мешок. А где-то в Мордовии соль начали продавать по цене в два раза дороже. На шнурке, которым завязывался мой мешок, оказался узелочек. И вот, когда я сторговался с одной тёткой и начал высыпать ей соль из мешка, тронулся наш эшелон.

Я сыплю соль из вещмешка в её ведро, а соль проходит в отверстие мешка тонкой струйкой, т. к. узелочек мешает горловине мешка раскрыться полностью. А эшелон набирает ход! Когда я высыпал всю соль, то в это время тётка передаёт мне лишь половину денег из ранее подготовленной пачки денег в 200 рублей. Я схватил деньги и еле успел вспрыгнуть на подножку вагона. Подсчитал деньги - оказалось столько, сколько я уплатил за соль на станции Арысь.

Вторая коммерция была в мае 1944 года, когда я ехал на фронт из Москвы на Киев. По дороге решил заехать в Дубно, где находились мой отец, мать и брат. Киевские родственники посоветовали купить в Киеве дрожжей, а в Дубно продать их втридорога. Я так и сделал. Дрожжей купил целый чемодан средних размеров. Но когда приехал в Дубно, мать так и ахнула. Оказывается, в Дубно начал работать дрожжевой завод, и дрожжами завалены все магазины. Еле-еле мать за полцены продала на базаре эти дрожжи. Больше я коммерцией никогда в жизни не занимался. Не моё это дело.

 

 

 

 

 

 

 

 

ДУБНО-МЛЫНУВ

 

В начале мая 1944 года прибыл в город Дубно Ровенской области, в распоряжение командира 16-й штурмовой инженерно-сапёрной бригады. Всего было сформировано 23 штурмовые инженерно-сапёрные бригады резерва главного командования. Три из них были механизированные, т.е. на автомобильном транспорте. 

Бригада предназначалась для штурма укреплённых рубежей противника ("неприступных валов"), где требовалась пехота, вооружённая инженерными знаниями и техникой. Бойцов бригады готовили к ведению всех видов боя в самой тяжёлой и необычной обстановке, а также к преодолению сложных инженерных сооружений на фронте и в тылу врага.

Командиром бригады был 44-летний полковник Борис Кордюков, кавалер 4-х орденов. В первые годы Советской власти он был наркомом (министром) здравоохранения Татарской республики. Было ему тогда 23 года. Потом переквалифицировался на военного инженера. Вот такие метаморфозы происходили с людьми в наше сложное время. Умер он в возрасте 56 лет в Москве.

Дубно - древний украинский город, первое упоминание о котором относится к 1100 году, он старше Москвы на 50 лет.

В городе - остатки старинной крепости. Гоголь в своей повести "Тарас Бульба" красочно описал осаду запорожцами польской крепости Дубно, где сын Тараса - Андрей, увидев на стене крепости свою бывшую возлюбленную, перебежал к полякам, изменив Родине. В сражении Тарас Бульба убил Андрея, сказав: "Я тебя породил, я тебя и убью".

Затем меня направили в местечко Млынув, где дислоцировался 78-й отдельный инженерно-сапёрный батальон, входивший в эту бригаду. Там я вступил в командование взводом управления батальона. Во взводе — два отделения связи (радио и телефонное) и два отделения разведчиков. В отделении связи две девушки-радистки. Одна за плечами несет рацию, другая — батареи питания. Связью в основном занимался начальник штаба батальона. Я же больше руководил разведчиками и инженерной разведкой.

Сапёры-штурмовики воевали в первых рядах наступающих (проделывание проходов в минном поле противника) и были последними при отступлении (взрывали мосты после отхода наших войск).

Сапёры в наступлении обеспечивали в инженерном отношении путь наступающим войскам: строили мосты и штурмовые мостики через водные преграды, разбирали баррикады и проволочные заграждения, взрывали надолбы, противотанковые рвы и всё это во многих случаях под прицельным огнём противника.

Сапёров-автоматчиков сажали на танки, и они защищали их от немецких стрелков фауст-патронами. Снаряд фауст-патрона при попадании прожигал насквозь броню в танке, танковый боезапас (50 снарядов) детонировал и взрывался. От танкистов и танкового десанта оставались только изуродованные взрывом ордена и медали. Немцы в первую очередь стремились истребить танковый десант, понимая, что танки без прикрытия беззащитны, особенно в городе, лесной или болотистой местности.

На вооружении сапёров-штурмовиков были автоматы, ручные пулемёты, снайперская винтовка (одна на взвод) противотанковые ружья (одно на взвод), гранаты (у каждого бойца - две противопехотные оборонительного и наступательного действия и противотанковая), трофейные фауст-патроны, заряды взрывчатки (в вещевом мешке), несколько четырёхсот- или двухсотграммовых тротиловых шашек, бикфордов шнур с капсюлями-детонаторами (Одна двухсотграммовая тротиловая шашка запросто перебивает железнодорожный рельс или телеграфный столб). На голове — стальная каска, на груди - стальной пуленепробиваемый нагрудник (панцирь), на поясе - финский нож. Из специальных средств борьбы у сапёров были мины противопехотные, противотанковые, транспортные; миноискатели, укороченные железные щупы из толстой проволоки для прощупывания земли при отыскании мин; "кошка" (три скрещенных железных крюка) на длинной верёвке, когда их нельзя было разминировать; например, в зимнее время; дымовые шашки — чадящий дым из шашек закрывает днём от противника работы сапёров, ставящих мины.

Противотанковое ружьё Симонова с бронебойно-зажигательной пулей калибра 14,5 мм, пробивающей на дальности до 300 метров броню толщиною 35 мм и со скоростью полёта I км в секунду. Снайперская винтовка с оптическим прицелом 4-х кратного увеличения. Дальность прицельной стрельбы 1300 метров.

Огнемётный батальон имел на вооружении ранцевый огнемёт РОКС-3, (ранцевый огнемёт с керосином самовозгорающимся), 10 литров огневой смеси, 5 литров сжатого азота, весом всего 23 кг. Длина струи - 35 метров, непрерывная струя продолжительностью 10 секунд или до 15 пусков меньшей продолжительности.

В наступлении сапёры идут впереди — прокладывают путь пехоте и танкам, при отступлении отходят последними — прикрывают свои войска различными инженерными заграждениями - минами, лесными завалами, взрывами мостов на реках.

«Нас недаром жалует пехота,

И танкистам мы всегда друзья,

Без сапера не пройдешь болота,

Без сапёра воевать нельзя.

Без дорог завязнешь в грязи липкой,

Налетишь с машиной на фугас...

У сапёра может быть ошибка

Только в первый и последний раз.»

 

По поводу распространенного высказывания, что сапёр ошибается только один раз, сами сапёры между собой шутят, что сапёр ошибается два раза. И первая ошибка, когда пошёл в сапёры, а вторая – когда погибает при разминировании. Девиз сапёров: "Попал в сапёры — гордись, не попал — радуйся." В старой российской армии сапёров называли пионерами. Пионеры это те, кто шёл в бой первыми. Сапёрная шутка - средняя продолжительность жизни сапёра на войне при разминировании мины в ночное время равна 9-ти минутам.

Причём, если пехотинец идёт в атаку рядом с товарищами, которые при необходимости ему помогут, то сапёр при разминировании выходит на поединок с затаившейся смертью один на один. Таково строгое правило профессии. Сапёр в равной мере должен быть храбрым и осторожным, решительным и терпеливым, сильным и ловким. Из сапёров вышли многие знаменитости. Сапёром был фельдмаршал М.И. Кутузов, начинавший свою военную карьеру армейским инженером, а также  писатель Достоевский, окончивший в Санкт-Петербурге инженерное военное училище. Капитан сапёров французской революционной армии Жозеф Руже де Лилл сочинил Марсельезу, ставшую гимном Франции. Полковой инженер Огарков стал начальником Генерального штаба СССР, маршалом Советского Союза.

 

 

78-й ШТУРМОВОЙ БАТАЛЬОН РГК

(резерва главного командования).

 

«Нас остается меньше с каждым годом.

Уходят навсегда фронтовики.

И важно рассказать перед уходом,

Как те дороги были нелегки».

 

К весне 1943 года Советская Армия провела ряд успешных наступательных операций. Нашим войскам приходилось взламывать сильно укреплённую вражескую оборону. Возникла необходимость специального инженерного обеспечения штурма заранее подготовленных оборонительных рубежей насыщенными особо прочными сооружениями, сложными системами заграждений. В мае того года начальник инженерных войск Советской Армии генерал-лейтенант М. Воробьёв доложил Верховному главнокомандующему предложения по формированию ударных инженерных соединений. Сталин согласился, но уточнил: «Назовём их не ударные, а штурмовые инженерно-сапёрные бригады». И такие бригады были созданы. Шестнадцатая штурмовая инженерно-сапёрная бригада резерва главного командования была сформирована в двадцати пяти километрах от Москвы в городе Загорске (сейчас Сергиев Посад). С её именем и была связана моя фронтовая судьба.

Наш батальон на одном месте долго не находился. Выполнив одно задание (минирование, разминирование, постройка моста, дороги и т. п.) батальон перебрасывался на другое место. И так много раз.

Когда летом 1944 года шли на территории Польши на запад, то путь пролегал по историческим местам. Прошли местечко Замостье. Здесь 300 лет тому назад похоронен герой походов Богдана Хмельницкого полковник Максим Кривонос. В местечке Красник разыгралось большое сражение армий Брусилова по разгрому австрийских войск в 1916 году.

Старинный город Владимир-Волынский проходили походным маршем. Когда-то, в 12-м веке, Владимир-Волынский входил в Галицко-Волынское княжество, власть которого простиралась вплоть до побережья Чёрного моря.

В городе никто нас цветами не встречал, как это было в сентябре 1939 года. Галичане на своей спине испытали, что такое сталинщина. Она оказалась в 10 раз хуже, чем польский гнёт. Потом мне станет известно, что с сентября 1939 года по июнь 1941 года НКВД (КГБ) депортировало из западных областей Украины в Сибирь, Север и Дальний Восток 300 тысяч человек, откуда обратно вернутся единицы. А тогда в городе на белых стенах некоторых домов были надписи: "Геть Гитлера та Сталина". Нас тогда это очень удивляло.

 

Ни дни, не месяцы, а годы

Передний край передо мной

Обстрел бомбежки и невзгоды -

Все, что придумано войной.

И чтоб усилить беды эти

И сокрушить в боях врага

Приходится с самою смертью

Из одного есть котелка.

 

Мои служебные обязанности заключались в разведке маршрута движения батальона, добывании сведений об инженерном оборудовании позиций и районов, занимаемых противником, системе его заграждений, особенно минных, состоянии дорог, мостов, различного вида препятствий, а также о местных материалах, которые могут быть использованы в целях инженерного обеспечения боевых действий.

Например, разведка водной преграды (в пути следования на запад пришлось разведывать несколько десятков рек крупных, средних и малых). Это изучение данных о ширине реки, глубине, направлении и скорости течения, состояние грунта и профиля дна, характер берегов о возможности сооружения моста, штурмового мостика или причала для понтонов, на которых будут переправлены танки, артиллерия.

 А также поиск мест, удобных для скрытого выхода к реке и её форсирования, поиск материалов, пригодных для постройки моста (брёвна, доски, гвозди, скобы и т. д.).

Кроме того, мне при передвижении батальона приходилось выполнять обязанности квартирмейстера, т. е. заниматься расквартированием личного состава. Иногда за сутки до прибытия батальона заходишь с разведчиками в деревню и определяешь дома, где будет жить командир батальона; он жил вместе с начальником санитарной части - врачом, капитаном медслужбы, миловидной 25-летней еврейкой-одесситкой. Потом подыскиваешь дома или избы для заместителя командира, начальника штаба, начальников различных служб, для личного состава трёх рот, своего взвода, хозяйственного взвода, кузни, складов — продовольствия, вещевого, боеприпасов, медицинского и отдельно для оперуполномоченного НКВД.

Остался в памяти такой эпизод. Я с разведчиками иду на два километра впереди батальона, разведываю путь движения. Вхожу в деревню, дальше мост через речку, а за ним возвышенность. Спрашиваю встречную местную жительницу, краснощёкую молодуху, а что там за горой, какая дорога? (разговор ведётся на украинском языке). Отвечает: "А я не знаю". "Как ты не знаешь, сколько лет ты здесь живёшь?" -  "Тридцать". - "И ни разу не была за горой?" - "Нет, не была, а что мне там делать?" Я поразился такому отсутствию любознательности.

Другой случай. Находясь в Польше, вышли к развилке дорог. Куда идти, вправо или влево? Подходит поляк. Спрашиваю: "Куда идти до деревни Скаржиско?" (Разговор ведётся по-польски). Он показывает направление рукой и говорит: "Просто". Я возмутился. Тебе, дескать, просто, ты всю жизнь здесь прожил, а я здесь первый и последний раз. Потом узнаю, что польское "Просто" переводится на русский язык как "прямо".

Или такой эпизод. В 19 лет организм еще растёт, кушать хочется, а пайка не хватает. (Всё время в движении и на свежем воздухе). Заходишь в избу на ночлег. Хозяин в армии, хозяйка с кучей ребятишек. Знаешь по опыту, сколько не проси, хозяйка покушать не даст. Начинаешь обычную игру: "А вот этому хлопцу два годика". "Точно" - отвечает хозяйка. А вот этой дивчине четыре годика".  "Точно", - отвечает хозяйка. И так далее.

 Пройдя сотни изб, я уже так приловчился, что безошибочно определял возраст маленьких детей. Смотришь, хозяйка смягчилась сердцем, полезла в подвал, откуда приносит молоко или сливки, а то и яйца с хлебом, что тебе и надо было.

Ну, а когда этот метод не действует или детей нет, прибегаешь к другому методу. Говоришь: "Пол-России прошёл, ну, а такой воды вкусной нигде не встречал". Итог тот же. Хозяйка лезет в подвал и достаёт снедь. При этом хозяйка думает: "Боже мой, мы в таком забытом Богом углу живём, а, оказывается, вода у нас - лучше не сыщешь". Вот так, видимо, и родилась воинская поговорка: "Дайте воды напиться, а то так есть хочется, что и переночевать негде".

 

 

БАТАЛЬОННЫЙ ВЕРБЛЮД

 

Достопримечательностью нашего батальона был двугорбый верблюд. Батальон в 1942 году воевал под Сталинградом и в своём тыловом хозяйстве имел несколько верблюдов, заменяющих лошадей.

Но ко времени моего прибытия в батальон остался один верблюд, который возил батальонную походную кухню. На Западной Украине от деревни к деревне верблюда сопровождала детвора, а то и взрослые, которые видели верблюда лишь на картинках в букваре.

При построении батальона верблюд с кухней важно стоял на левом фланге строя бойцов, и всё время пережёвывал жвачку, возвышаясь над всеми своей головой с оттопыренными ушами. Двугорбый великан на людей смотрел презрительно и высокомерно, как бы игнорируя их, разглядывая что-то такое, что скрыто за горизонтом, что видно только ему с высоты двух с половиной метров.

Бывало, что попадал он и под обстрел и бомбёжку и даже под Львовом был легко ранен осколком в спину, но всё равно труса не показывал и невозмутимо продолжал жевать жвачку. В отличие от нас, июльской жары и солнцепёка он совершенно не боялся.

Наш верблюд служил для нас и своеобразным ориентиром. Нередко командиры и бойцы батальона направлялись в командировки по различным надобностям. В это время батальон уходил вперед или в сторону на десятки километров. Как его отыскать? Секретность тогда соблюдалась строго и никто тебе про местонахождение батальона не скажет. И тут на помощь приходил наш верблюд. Приходишь в деревню, откуда ты убыл в командировку и спрашиваешь у ребятишек - «Куда пошел верблюд с походной кухней? «Туда, туда», - показывают они руками и ты идешь по указанному направлению в соседнюю деревню, а потом таким же способом добираешься благополучно и быстро до своего батальона.

Вообще внешне кажется, что верблюд медленно передвигается. Но это не всегда. Наш верблюд в минуту опасности, внезапного артобстрела, мчался со скоростью 50 километров в час.  Всех людей верблюд делил на хороших и плохих. Я почему-то относился к плохим. Когда я, хотя и с добрым намерением, подходил к нему погладить морду, он её задирал высоко к верху, начинал злобно сипеть, в горле у него что-то булькало, и, предполагая, что он сейчас вот-вот плюнет в меня зелёной липкой слюной, я поспешно отходил от него.

Вообще верблюд питается растительной пищей - травой, сеном, листьями, колючками, но к нашему удивлению он не отказывался ни от мяса, ни от рыбы, ни от американской тушёнки.

Дошёл верблюд и до Германии, до асфальтированных дорог и железных крыш. На фоне обгоняющих нас  "тридцатьчетвёрок", самоходных орудий, бесчисленных американских грузовиков "Студебеккер" "Шевроле", "Форд", "Виллис", верблюд выглядел контрастно. Презрительно и степенно он смотрел на проезжающих, высоко подняв свою аристократическую голову.

И тут какой-то проезжий генерал из высокого штаба на нашу беду увидел верблюда и закричал на командира батальона, идущего впереди колонны: "Позор! В Европу - и с верблюдом. Немедленно устранить!" И верблюда нашего отправили в глубокий тыл от нас навсегда.

Но всё-таки наш, а может быть, и не наш, двугорбый верблюд с гордо поднятой головой был сфотографирован на фоне фасада разбитого пулями и снарядами рейхстага, когда стены его ещё не были испещрены надписями победителей. Этот снимок, опубликованный на обложке журнала "Огонёк", обошел весь мир.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

НАСТУПЛЕНИЕ.

 

«Нет, не напрасны жертвы и потери.

Их свято чтут народы всей земли.

Сразив фашизм – взбесившегося зверя,

Мы мир от верной гибели спасли».

 

В начале июля 1944 года наш батальон резерва Главного командования спешно перебрасывался с одного участка фронта на другой.

Было жарко, градусов 30 тепла. Бойцы шли по проселочной дороге под палящим солнцем усталые, пропыленные, потные. Я , как обычно, со своими разведчиками, шел впереди за километр от колонны, разведывая дорогу.

 

«Когда пройдешь путем колонн

В жару, и в дождь, и в снег,

Тогда поймешь, как сладок сон,

Как радостен ночлег.

 

Когда путем войны пройдешь,

Еще поймешь порой,

Как хлеб хорош и как хорош

Глоток воды сырой.»

 

Топографическая карта, которой я пользовался,  изготовленная Генеральным штабом 15 лет тому назад, во многом устарела.

Где был хутор, там сейчас деревенька, где был лесок, сейчас кукурузное поле. Я подошел к развилке дороги, но на карте развилки не было. Куда идти дальше? Вправо  или влево? Скорым шагом я вернулся к батальону и доложил ведущему батальон заместителю командира капитану Петухову  о возникшем затруднении. Я сказал, что надо пойти в деревеньку, которая находилась в километре от нас, и узнать правильную дорогу.

Батальон (300 бойцов) остановился. Петухов вскипел и при всем личном составе начал материться, оскорблять и унижать меня. Потом приказал: «Бегом в деревню». Я пошел. Петухов снова кричит: «Я приказываю бегом, пристрелю как собаку!». Тут он вынимает из кобуры пистолет и я слышу характерный щелчок, это он передергивал затвор, загоняя патрон в патронник.

Но на меня тоже что-то нашло, которое мне трудно объяснить. Я не побежал, а продолжал идти. Но, признаюсь, на затылке у меня похолодело. Триста пар человеческих глаз напряженно ждали, чем все это закончится. Но выстрела не последовало. Петухов мог бы меня запросто пристрелить за неисполнение приказа, и никто его не обвинил бы в этом. На фронте командир, как говорилось, царь, бог и воинский начальник. Его приказ не подлежит обсуждению и должен был выполнен беспрекословно, точно и в срок. Разузнав в деревне правильную дорогу, я вернулся к батальону и на этом инцидент был исчерпан. Так мне угрожали расстрелом в третий раз.

 

А мы прошли по этой жизни просто

В подкованных пудовых сапогах,

Махоркой и солёным потом воздух

Где мы прошли, на все века  пропах.

Нас счастье даже в снах не посещало,

Удачами не радовала жизнь,

Мы жили от привала до привала

В сугробах мерзли и в песках пеклись.

                               Сергей Орлов.

 

В наступлении 12 июля 1944 года на 1-м Украинском фронте (командующий Конев, члены военного совета - Хрущев и Крайнюков)  участвовали: 7 общевойсковых армий, 3 танковые армии, 2 конно-механизированные группы (в каждой танковый и кавалерийский корпуса), 2 артиллерийские дивизии, 10 инженерно-саперных бригад.

В общем - 15 армий. Для сравнения, в 1-й мировой войне всё русское войско состояло из 13 армий.

В состав фронта входили 80 стрелковых и кавалерийских дивизий, 10 танковых и механизированных корпусов, 4 отдельные танковые и механизированные бригады, чехословацкий пехотный корпус, 10 инженерно-саперных бригад. Всего 2806 самолетов, 1614 танков, 13900 орудий и миномётов, всего 843 тысячи человек. Для сравнения - Наполеон, когда он нападал на Россию в 1812 году, имел армию в 500 тысяч человек.

Это наступление считалось стратегическим, т. е. имеющим решающее влияние на исход войны.

В этой воинской операции 246 полкам, бригадам, дивизиям и корпусам были присвоены почетные наименования «Львовских», «Висленских», «Сандомирских», «Ченстоховских», «Рава-русских», «Дрогобычских». 353 воинские части были награждены орденами, 160 воинов удостоено звания Герой Советского Союза.

Направление наступления нашего батальона было на город Горохов Волынской области. До нас Горохов четырежды освобождался от немцев - в 1943 году – оуновцами-националистами, в феврале 1944 года партизанским отрядом под командованием генерала и Героя СССР  Наумовым,  потом батальоном партизанской дивизии генерала Вершигоры, в апреле 1944 года 389-й Бердичевской Краснознаменной стрелковой дивизией, которая через несколько дней вынуждена была оставить город под натиском немцев.

О напряженности боев за овладение городом Горохов свидетельствует такой факт, что только 389-я стрелковая дивизия уничтожила свыше двух тысяч гитлеровцев. За это командиру дивизии полковнику Колобову Л. А. было присвоено звание Героя Советского Союза.  Такое же звание было присвоено за бои у города Горохова командиру 136-й  стрелковой дивизии - полковнику Мещерякову М. М., а также начальнику политотдела 150-й танковой бригады полковнику Столярчуку Ф. Б., погибшему 14 июля под Гороховым при отражении атаки 50 немецких танков.

 Велики были и наши потери. После войны на воинском мемориале вечной славы в городе Горохов, на мраморной стене были высечены фамилии более двух тысяч погибших бойцов и командиров, в том числе и 30 человек из нашего батальона.

 

 

«Потомок мой, не будь холодным к датам

Военных битв сороковых годов,

За каждой цифрой - кровь и смерть солдата,

Судьба страны в борьбе против врагов.

И сколько б лет тебя не отделяло

От этих дат, сумей расслышать в них

Разрывы бомб, зловещий лязг металла

И стон предсмертный  прадедов твоих».

 

 

 

 

ПОЖАР. БОМБЕЖКА.

 

«Кто не видел боев,

Пусть спросит

Дослужившихся до седин,

Что медали сегодня носят

И за Прагу и за Берлин.

 

И расскажут они про грозы

Над позицией стрелка,

Как чернели в огне березы

И кипела зимой река.»

 

Вечером 12 июля 1944 года наш штурмовой батальон, продвигаясь к передовой  линии фронта, проходил через только что взятый с боем нашими войсками город Горохов.

Центр города был объят пожаром. Картина ошеломляющая.

Мы  шли по улице шириной метров 30. Справа и слева жарким пламенем полыхали деревянные дома и постройки. Было светло, как днем. Нестерпимый жар, дым и копоть палили нам глаза, раскаленным воздухом дышать было трудно. Казалось, вот-вот от жары вспыхнет наша одежда.

Огонь бушевал в домах. С грохотом рушились стены домов, крыши и перекрытия. Огненные языки пламени то с треском взвивались ввысь, то почти касались нашей колонны, слепили глаза. Летели головешки, разбрасывая вокруг себя потоки ярких искр. Пламя выплескивалось из окон и дверей со шлейфом черного дыма, как бы преграждая нам путь. В треске и гуле пламени, рушившихся стен и потолков, слабыми казались доходившие до нас звуки идущего вблизи боя.

Пожар никто не тушил. Жителей не было видно. Только выбравшись из этого ревущего моря огня на окраину города, мы облегченно вздохнули. Я подумал: таким, наверное, представляется ад.

На другой день, выполняя какое-то поручение командира батальона, я оказался на площади в центре города. Послышался мощный прерывистый рев. Внезапно на город налетела девятка вражеских пикирующих бомбардировщиков «Юнкерс-87», сопровождаемых истребителями «Мессершмит» с паучьими черными крестами. Посчитав, что убежать уже нельзя, я быстро впрыгнул в вырытую кем-то ранее стрелковую ячейку (так называется окоп, в котором можно находиться в лежачем положении. Голова и тело было немного ниже уровня земли).

С душераздирающим воем включенных сирен, самолеты стали пикировать. Площадь города была хорошо видимой для них целью. Вниз полетели черные тушки бомб. Бомбы летели, как казалось, прямо на меня, привораживая взгляд и парализуя волю. Я закрыл глаза и сжался в комок, ожидая первого взрыва. Шли томительные, бесконечно долгие секунды. Сердце учащенно билось. Самолеты сбросили бомбы буквально на наши головы.

От взрывов бомб, слившихся в сплошной грохочущий гул, земля тряслась, как в лихорадке. Неприятный запах взрывчатого вещества. Едкий дым. Градом сыпались рядом осколки, а падающие на меня комья опаленной взрывами земли заставляли каждый раз вздрагивать. Мне казалось, что раскололось небо, и из него хлынула лавина бомб и пуль. Вражеские самолеты, как стая хищников, пикировали один за другим, проносясь чуть ли не над головой. Жду смерти. Время застыло. Нет солнца, нет неба. Есть только чувство конца. Душа парализована. Пролетая над площадью, самолеты стреляли из крупнокалиберных пулеметов. Пули ложились рядом, взрыхляя землю. Как ни старался, никак не мог унять нервную дрожь. Во рту пересохло.

Потом звенящая тишина. Тут и там начались пожары. Раненые взывают о помощи. Страшная картина, которую нельзя забыть! И на сей раз смерть, стоявшая рядом, только опалила меня своим дыханием. Воронки от бомб были 7 метров диаметром и в 2 метра глубиной. По опыту я уже знал, что вес каждой такой бомбы был 250 килограммов.

Страшно подумать, что погибнешь от бомбежки. Уж очень обидно, - ты лежишь, стараешься в землю втиснуться, а он, фашист, падла  видит тебя и твою беззащитность, злорадствует и норовит всадить в тебя бомбу. Умереть не обидно в открытом бою.

Как сказал поэт: «Он встретил смерть лицом к лицу, как в битве следует бойцу».  А вот так помирать и страшно и обидно. После бомбежки ты в каком-то оглушенном состоянии – вроде ты жив, а вот насколько невредим, сказать трудно. Тут подходила известная среди офицеров – фронтовиков рифмованная присказка: «Ты после боя, что живой, не верь! – Проверь на месте ли конечности, и голову, и х… проверь». Становится понятным, когда при начислении военной пенсии один фронтовой месяц засчитывается за три месяца службы. Уже потом, по дороге в батальон, придя в себя и успокоившись, я стал размышлять: Славу Богу! Пронесло! А, собственно говоря, почему эти мерзавцы так остервенело и безнаказанно бомбили городскую площадь, на которой никаких военных объектов не было? Только несколько случайных прохожих, вроде меня, да одной мирной конской повозки. Все военные объекты – передовая нашей обороны, артиллерийские позиции располагались несколько дальше западной окраины города. Неужели моя персона привлекла их внимание? Этот вопрос так и остался без ответа, а у меня на голове появилось еще несколько седых волос и память об этом на всю жизнь.

 Ротная медсестра  Юлия Друнина  изложила испытанные мною чувства в стихах:

 

«Мы лежали и смерти ждали -

Не люблю я равнин с тех пор...

Заслужили свои медали

Те, кто били по нас в упор –

Били с «мессеров», как в мишени,

До сих пор меня мучит сон:

Каруселью заходят звенья

На распластанный батальон.

От отчаяния мы палили

(Все же легче, чем так лежать!)

По кабинам, в кресты на крыльях

Просто в господа-бога-мать».

 

Бедная Юлия Друнина! Поэтесса фронтовой жизни. В период перестройки от развитого социализма к дикому капитализму она чересчур остро воспринимала нападки окружающих «дескать, разбей немцы Сталинскую державу, мы бы сейчас хорошо жили и баварское пиво пили бы».

Даже отъезд от бурной московской жизни в тихий уголок – город Старый Крым, бывшую столицу Крымско-Татарского ханства, вместе с мужем Александром Каплером (тот, в которого в свое время была влюблена Светлана Сталина, за что Сталин сослал Каплера на 10 лет на Колыму) не принес ей покоя.

Не смогла она (на войне дважды раненная) перенести переоценку тех ценностей, ради которых была прожита жизнь и пролита кровь.

В закрытом гараже включила мотор автомашины, выпила бутылку коньяка, закурила сигарету, уснула и тихо ушла из жизни.

Ее похоронили на городском кладбище вблизи могилы писателя-романтика Александра Грина. Мир праху её!

 

Последние стихи Юлии Друниной.

 

«Не говорю, что жизнь проходит мимо -

Она и нынче чересчур полна.

И все-таки меня неудержимо

Влечет к себе далекая война.

 

Живых в душе не осталось мест -

Была, как и все, слепа я.

А все-таки надо на прошлом -

Поставить крест,

Иначе мы все пропали.

 

Иначе всех изведет тоска,

Как дуло черное у виска.

Но даже злейшему врагу

Не стану желать такое:

И крест поставить я не могу

И жить не могу с тоскою.»

 

 

 

14  ИЮЛЯ – ЧЕРНЫЙ  ДЕНЬ  НАШЕГО  БАТАЛЬОНА.

 

Выполнив поручение командира, я возвратился в расположение батальона, который в поле занял вырытую до нас (видимо немцами) траншею в 800 метров западнее Горохова. Я разослал своих разведчиков выяснить обстановку вокруг и по их возвращению  доложил командиру батальона майору Калинюку, что справа от нас расположился на ночь штаб 389 стрелковой дивизии.

 Впереди, на расстоянии километра, находился лежащий в цепи и окопавшийся стрелковый батальон майора Батышева С. Я. (Кстати, майору Батышеву С. Я. за освобождение города Горохова присвоят звание Героя Советского Союза, а после войны он станет академиком Академии педагогических наук в Москве).

Батальон входил в состав 545-го стрелкового полка, который с рассветом должен был продолжать наступление.

Задача нашего батальона заключалась в том, чтобы мы  обеспечили в инженерном отношении продвижение 389-й стрелковой дивизии, которая в наступлении находилась в составе 3-й гвардейской армии на острие главного удара правого крыла 1-го Украинского фронта на Рава-Русском направлении.

 

«Всем солдатам забывать не надо:

Без саперов им не одолеть

Все к Победе трудные преграды,

Где у каждой затаилась смерть.

Сотни рек, ковры трясины зыбкой,

Всюду мины, скрытые от глаз...

У сапера может быть ошибка

Только в первый и в последний раз».

 

3-я гвардейская армия представляла собой большую силу. 10 стрелковых дивизий, одну танковую бригаду и 2 танковых полка, артиллерийскую дивизию прорыва, зенитно-артиллерийскую дивизию и отдельный зенитно-артиллерийский полк, 3 истребительно-противотанковых полка, 5 самоходно-артиллерийских полков, 2 дивизиона бронепоездов, инженерно-саперную бригаду и другие части боевого обеспечения.

К ночи, уставшие за напряженный день бойцы тут же уснули на дне окопа. Я и еще два лейтенанта решили спать на траве рядом с бруствером окопа, но со стороны противника иногда посвистывали шальные пули над нами, и мы, решив не рисковать, тоже спустились в окоп.

 

«Сегодня ночь сравнительно спокойна,

Лишь иногда горят огни ракет,

Ударят пушки где-нибудь нестройно

Да пулемет затакает нет-нет.

И снова тишь, глухая, фронтовая,

Когда вокруг ни звезд и ни огня,

Когда пехота спит, не раздеваясь,

На автоматы головы клоня».

 

Немного начало светать. Тут по окопу, задевая нас ногами, пробежал боец из дозора, что был у дороги, ведущей в наш тыл. Встревоженным голосом он сообщил командиру батальона, что на дороге в наш тыл идут немцы. Услышав это, я выглянул из окопа и заметил идущую по дороге серую массу людей.

 Через некоторое время командир батальона, посовещавшись со своим заместителем по строевой части капитаном Горшковым и начальником штаба старшим лейтенантом Веселовым, передал  команду: «На дороге противник, приготовиться к атаке, вкрутить взрыватели в гранаты, развернуть боевое красное знамя! Батальон! За мной! В атаку! За Родину! Вперед! Ура-а-а!!!»

Как наяву,  этот бой у меня всегда перед глазами. Такое запоминается на всю жизнь. Все мы с оружием наготове выскочили из окопа и устремились к дороге. Красное знамя развивалось впереди. Сплошной автоматный и пулеметный ливень внезапно обрушился на неприятельскую колонну. Кое-где слышны были взрывы гранат и громкие выстрелы из противотанковых ружей, которые были в каждом взводе. Все это сливалось с оглушающим и продолжительным криком «Ура-а-а!» Наши полторы сотни бойцов, бегом приближаясь к гитлеровцам, били в упор.

Немцев, находившихся на дороге, мы часть побили, другие разбежались. Потом по команде развернутой цепью мы стали двигаться по направлению к городу, на восток. Однако враг постепенно пришел в себя. В нас стали стрелять из автоматов и пулеметов.

 Вскоре среди нас стали разрываться снаряды из находившихся где-то недалеко немецких танков. В то же время со стороны города по нам стала вести огонь из автоматов и пулеметов залегшая там немецкая пехота. По команде мы снова ринулись в атаку навстречу  огню. Две радистки из моего взвода, Крылова и Ганина, впервые попали в настоящий бой. От страха у одной отнялись ноги, и радисты из ее отделения волокли ее за руки по полю. У другой пропал голос. (Через два дня после боя все это восстановилось.) Радиостанцию и батареи питания к ней они бросили в поле.

В атаке я бежал впереди взвода, будучи в большом нервном напряжении, как сейчас говорят, в стрессовом состоянии. Бежал туда, откуда по нам стреляли мне прямо в лицо, в грудь, в сердце. Кто-то сраженный насмерть падал навзничь, раненые кричали и звали санитаров. Останавливаться в атаке было нельзя, потому что немцы на чистом поле нас всех перестреляют, если мы остановимся и заляжем.

Тут я заметил, что один боец моего взвода, Чернявский, дней десять тому назад прибывший к нам с пополнением и уже замеченный в недисциплинированности и хвастовстве своими боевыми подвигами, побежал в сторону от нас, несмотря на мои окрики. После боя мы нашли его убитым метров в двухстах от того места, где он уклонился от нас.

 

«Над полем скрежещет сражение,

И взрывами воздух прошит

Я знаю тот миг напряженья,

Когда уж ничто не страшит.

Святым исступленьем атаки

Всецело захвачен и ты,

Ничто пред тобой буераки,

Фашисты, разрывы, кусты».

 

Я бежал с пистолетом в руке. Впереди бежавший солдат упал. Я сравнялся с ним, и солдат кричит мне: «Стреляй немца впереди, у меня заел автомат, а немец свой автомат перезаряжает». (Грунт в окопе, где мы ночевали, был песчаный, песок попал в скользящие части автомата и вывел его из строя.)

 

«Так убей же немца, чтоб он,

а не ты на земле лежал.

Не в твоем дому чтобы стон,

А в его по мертвым стоял.

Пусть исплачется не твоя,

А его родившая мать,

Не твоя, а его семья

Понапрасну пусть будет ждать».

 

 В пятнадцати метрах от себя я увидел лежавшего в траве немца. Мысль в минуты опасности работает удивительно быстро и четко. Тут же я выпустил в него все 7 патронов, бывших в магазине моего пистолета марки «ТТ». Все семь потому, что я, будучи в напряжении, и рука дрожала после бега, не был уверен, что могу в него попасть первыми пулями. Поскольку немец не двигался, я тут же подбежал к нему. Он был мертв. Одна пуля попала ему прямо в переносицу. Мимолетно взглянул на убитого, молодой, лет 25-ти, бело-русый и безусый парень, добротная униформа мышиного цвета, на мундире - нагрудные и нарукавные нашивки, сапоги с широкими короткими голенищами, куда заткнуты запасные рожки от автомата, широкий ремень с пряжкой, на которой значилось «Gott mit uns» - «с нами бог». Рядом с убитым - автомат и граната с длинной деревянной ручкой.

Выхватив из кармана его документы, взяв его автомат «Шмайссер» с запасным рожком, я побежал дальше. Прорвав немецкую цепь, мы прибежали к окраине города. Многих среди нас не было. Тут же, укрепляя оборону, находился и отступивший ночью к городу, наш стрелковый полк и 45-миллиметровые орудия истребительно-противотанковой батареи полка.

14 июля 1944 года. Дата, оставшаяся в памяти на всю жизнь, как у меня, так и бойцов нашего батальона. Здесь, под Гороховым, я впервые увидел смертельного врага лицом к лицу и с оружием в руках. Такое было дано далеко не всем, кто был на фронте.

«Мы сатанели в рукопашной -

Кто был в бою, меня поймет!

Какой-то лейтенантик страшно

Кричал:- За Родину! Вперед!

 

А лейтенант, что безыскусно

В атаку за собою звал,

Мальчишечка почти безусый -

Теперь в ложбинке умирал…

 

Смертельно раненый, упрямо

Хотел привстать. Шептал приказ.

Но вот сказал протяжно: ма-ма…

И все мы шапки сняли враз».

 

Смертью храбрых погиб под Гороховым полковник Столярчук Петр Евстафьевич, 1906 года рождения.

Он был начальником политотдела 150 отдельной танковой бригады. В районе села Подберезье 14 июля 1944 года он лично принял участие в отражении атаки 50 немецких танков и погиб в бою. Столярчук родился в селе Сальника Хмельницкого района Винницкой области. В армии с 1928 года. Участник Советско-Финляндской войны 1939-1940 годов. Награжден двумя орденами Ленина, двумя орденами Отечественной войны 1-й степени, орденами Красного Знамени и Красной Звезды. Звание Героя Советского Союза присвоено посмертно. Похоронен в городе Луцке Волынской области. Его именем названы колхоз в Подберезье, улицы в городах Хмельницкий, Горохов и в селе Сальника. Его героические подвиги отображены в книге «Овеянные славой имена». Одесса. 1983 год.

 

 

ПОХОРОНЫ.

 

Путник… благоговейно остановись на этом месте – оно            свято: ибо здесь лежат воины, любившие Родину, до конца стоявшие за ее честь.

                                            Станислав Рыбас

 

В этом бою батальон потерял почти 20% личного состава: 30 убитых, 32 раненых, 6 пропавших без вести. Погибли капитаны Горшков и Новожилов, лейтенант Шевченко и комсорг младший лейтенант Дашевский. Ранены старшие лейтенанты Езерский, Трусов, Волков, лейтенанты Бондаренко, Кирсанов.

Через три дня наш батальон вместе со стрелковым полком, отразив две атаки немцев, усиленных танками, перешел в наступление. В результате боя немцы отошли. Стрелковый полк устремился на запад, а мы остались на поле боя хоронить убитых.

Смотреть на погибших было тяжело. За три дня июльской жары тела начали разлагаться, и в таких местах как рот, нос, глаза, подмышки уже кишмя кишела масса маленьких серых червей. По имевшимся на трупах ранам было видно, что некоторые тяжело раненые наши бойцы были забиты штык-ножами немцев. На поле стоял смрадный, трудно переносимый трупный запах.

Похоронили мы боевых товарищей в городском саду в центре города в одной братской могиле глубиной около метра. Все 29 человек. Только капитан Горшков был захоронен в отдельной могиле. Хоронили всех без гробов. Согласно действующему тогда приказу, с убитых было снято верхнее обмундирование и обувь (кроме офицеров). Положили их рядком друг на друга и, как говорил фронтовой поэт, «зарыли в шар земной».

 

 

«Вспомним всех поименно,

Горем вспомним своим….

Это нужно -

Не мертвым!

Это надо –

Живым».

                          Роберт Рождественский.

 

Возле братской могилы прозвучали прощальные слова заместителя командира батальона по политической части капитана Соловьева: «Тяжело нам навсегда прощаться с вами, боевые друзья! Не слезы уймут наше горе, не плачем почтим мы вашу память. Кровавыми слезами много раз поплачут те, кто отнял ваши прекрасные молодые жизни. И месть наша будет беспощадной, пока последний фашист не сложит оружия или не останется на ней грязным прахом. Мы знаем: вы честно и до конца выполнили свой воинский долг. Спите спокойно. Вечная вам слава, вечная вам память!»

Последние воинские почести погибшим были отданы троекратным залпом из автоматов.

Слова капитана Соловьева звучали для воинов батальона, как клятва. Каждый из нас пронес сквозь годы в своем сердце священную память о боевых друзьях, павших в боях за Родину, навсегда оставшихся в нашей памяти молодыми. А тем, кому посчастливилось остаться в живых, с гордостью носят среди других наград медаль «За взятие Берлина».

 

«Кто шел в атаку хоть раз в жизни,

Штыком расчерчивая рань,

Тот знает цену скорбной тризне,

Когда стихает к ночи брань.

Когда в печали наступленья

Звучит над мертвыми салют,

Бойцы, сжимая зубы больно,

 Мстить за друзей обет дают.

Мы не рыдали.

На краю селенья

Однополчан погибших погребли,

Последний заступ каменной земли –

И весь отряд рванулся в наступление».

 

 

Я атеист, коммунист с 45-летним партийным стажем, но заглянул в молитву поминовения и привожу оттуда такие слова: «Да отразится в делах ваших чистота их, и да будут пребывать души их в обители вечной жизни, да будут священными их имена…»

Смерть - непременная спутница войны. Но человек ко всему привыкает. Сначала испытываешь шок оттого, что гибнут твои товарищи. Вчера еще  с ним говорил о том, какая будет жизнь после войны, а сегодня его уже нет. Понимаешь, что это в любой момент может произойти и с тобой. Но потом привыкаешь, воспринимаешь смерть как неизбежность и даже думаешь - лучше мгновенная смерть, чем остаться калекой или попасть в плен.

 С другой стороны война учит разбираться в людях, отличать правду от лжи. И самое главное - учит ценить жизнь, каждое ее мгновение.

14 июля - национальный праздник Франции - день взятия Бастилии (тюрьмы в центре Парижа). Но там было больше шума, чем дела. В Бастилии всего семь солдат охраняли четырех древних стариков-арестантов. Мы же в этот день за два часа боя потеряли 68 человек.

Но это еще не все. Пропало боевое красное знамя батальона. Пропали без вести и три лучших в батальоне сержанта-орденоносца, которые охраняли знамя (знаменосцы). Что случилось? Как мы утром оказались в тылу у немцев, когда вечером были позади стрелковой цепи наших войск?

Оказалось, что командир 389-й дивизии, узнав ночью от разведчиков, что немцы сосредотачивают танки и утром могут ими атаковать, решил занять более удобную позицию для отражения танковой атаки и отвел лежащую впереди нас цепь бойцов к окраине города. Мы об этом ничего не знали. Немцы, заметив отход наших бойцов, тут же пошли вслед за ними и тоже остановились на окраине города. Вот так мы оказались в тылу у немцев.

Документы, которые я взял у убитого фашиста, показали, что он был рядовым автоматчиком 171-го Критского гренадерского полка. Свое название полк получил от острова Крит на Средиземном море, который немцы захватили воздушным десантом. А гренадеры - это отборная пехота. Кстати, документы на убитого фашиста в штаб батальона сдал только я один, хотя и другие наши бойцы говорили, что в этом бою они тоже убивали гитлеровцев.

А со знаменем вышло вот что. Перед атакой командир батальона сказал своему заместителю, капитану Горшкову, возглавить знаменную группу и с раскрытым знаменем увлечь батальон в атаку, потом знамя свернуть и отойти в сторону. Смысл был таков, что видя знамя, немцы предпримут все усилия и откроют по нему наибольший огонь, вследствие чего знамя может попасть в руки противника. Но получилось так, что знаменосцы, отойдя в сторону от бегущих и орущих   людей с искаженными от ярости лицами, сами попали в засаду к немцам и были взяты ими в плен вместе со знаменем.

Одновременно с похоронами убитых мы искали и наше знамя. В стороне от направления движения батальона в атаке был обнаружен убитый капитан Горшков. Пуля попала ему прямо в лоб. Недалеко было найдено и древко от знамени с обрывком ткани. Самого знамени и тел сержантов-знаменосцев нигде не было.

Судьба знамени нашего батальона так и осталась невыясненной. Командир батальона спрашивал у обслуживающих нас контрразведчиков - о чем говорится в немецких передачах по радио. Они отвечали, что им об этом ничего не известно. Наиболее правдоподобная версия пропажи знамени такова: знамя было зарыто в землю знаменосцами перед тем, как погибнуть или попасть в плен.

Армейский устав пехоты того времени гласил: «При утрате Боевого Знамени военнослужащие, виновные в таком позоре подлежат суду военного трибунала, а воинская часть - расформированию».

Вот так, из-за потери знамени была расформирована отличившаяся в Гражданскую войну, а также при обороне Одессы и Севастополя в Отечественную войну легендарная дважды орденоносная 25-я Чапаевская дивизия. Практически во время войны все офицеры потерявшей знамя воинской части, направлялись в штрафной батальон, где кровью или смертью должны были искупить свою вину.

 

«Еще идя сквозь ужасы войны,

Мы испытали все и в полной мере,

Кому-нибудь потомки не поверят,

Кому-то не поверят, нам - должны».

 

 

ДОПРОС.

 

«Война! Она такой вдавила след

И стольких наземь положила,

Что тридцать лет и сорок лет

Живым не верится, что живы.

 

В их памяти войны раскаты

И штурм высот,

И бой в который раз.

Фронтовики! Они – солдаты,

Не уходящие в запас».

 

На третий день после боя у Горохова в батальон приехал военный следователь капитан юстиции и начал допрашивать по поводу утери знамени. Он допросил всех офицеров, участвовавших в бою, а также многих сержантов и рядовых. Меня он допрашивал более часа. Я очень переживал, полагая, что всех офицеров направят в штрафной батальон. Даже такая мысль приходила в голову - убежать из батальона. Я слышал, что где-то недалеко от нас на фронте находится 111-я стрелковая дивизия, в которой я воевал в 1942 году под Ржевом. Я и думал - приду в свою дивизию и попрошусь, чтобы меня приняли.

Но до этого не дошло. На допросе я был впервые в жизни, и следователя этого хорошо в лицо запомнил. Надо же такому случиться, что я с ним еще раз встретился спустя 2 года. Я сходил по лестнице в здании военно-юридической академии, а навстречу мне поднимался подполковник юстиции (в Академии их было много на курсах усовершенствования).

Так как это свойственно военному человеку, первым я обратил внимание на его наградные планки на груди, по которым можно определить в каких местах он воевал. В числе прочих наград у него оказались колодки медалей «За взятие Берлина» и «За освобождение Праги», т.е. такие, как и у меня. Тогда я уже внимательно посмотрел ему в лицо, которое показалось мне знакомым. Догнав его на лестнице, я спросил, не расследовал ли он дело о потери Красного Знамени 78-го штурмового инженерно-саперного батальона в июле 1944 года под городом Гороховым? Он ответил, что в то время под Гороховым ему пришлось расследовать 4-5 дел о потери знамени воинскими частями и при этом наш батальон он уже не помнит. Я подумал - какая же страшная мясорубка была в сражении за Горохов, если столько воинских частей потеряли свои боевые знамена.

Тогда же, в августе 1944 года, нам стало известно о тяжелом случае, происшедшем под Гороховым. На лесной поляне сел неисправный наш истребитель под управлением летчика, Героя Советского Союза, гвардии старшего лейтенанта Лиховида. Летчик добрался до своего полка, а потом вместе с двумя авиамеханиками прибыл к самолету. Бандеровцы выследили их, ночью внезапно напали на спящих, привязали их к самолету, облили бензином и вместе с самолетом сожгли. Страшная смерть. Летчик Лиховид сбил в боях 16 вражеских самолетов.

 

«Помните!

Через годы,

Через века –

Помните!

О тех,

Кто уже не придет

Никогда, -

Помните!

Не плачьте!

В горле

Сдержите стоны,

Горькие стоны.

Памяти павших

Будьте достойны,

Вечно достойны!»

 

Через неделю после того памятного и трагического боя вопрос о потери знамени прояснился. В том наступлении наш батальон находился на острие главного удара правого фланга 1-го Украинского фронта, имевшего задачу окружить город Львов с севера. Батальон имел задачу обеспечить в инженерном отношении путь наступающей 389-й стрелковой дивизии (ликвидация немецких минных полей, строительство мостов через небольшие речки и ручьи, сооружение гати в болотистых местах и т.п.).

Своей внезапной и решительной атакой батальон рассеял и частично уничтожил 171-й Критский гренадерский полк, который утром должен был при поддержке танков перейти в контрнаступление на направлении главного удара наших войск. При этом, по мнению вышестоящего командования, личный состав батальона и его командиры проявили воинское мужество, стойкость и достойны поощрения. Потеря знамени при таких обстоятельствах не может быть поставлена в вину батальону. По солдатскому телефону стало известно, что решение об этом принял сам Верховный Главнокомандующий Маршал Советского Союза И.В.Сталин.

Вскоре Указом Президиума Верховного Совета СССР наш батальон за проявленные личным составом в боях геройство и мужество был награжден орденом Красного Знамени, а приказом командующего 1-м Украинским фронтом таким же орденом был награжден командир батальона майор Калинюк (по окончании войны он в звании полковника был кавалером 8-ми боевых орденов).

«И не было выше похвал и наград,

Чем слово идущих в атаку солдат,

Чьих подвигов в поле сраженья не счесть

«Спасибо» пехоты - для саперов честь!»

 

После вручения батальону нового Красного Знамени с прикрепленным к нему орденом Красного Знамени, мы, несколько офицеров, коротая ночь у костра, спросили у сидящего с нами майора Калинюка, почему в батальоне никто, кроме  него, не был награжден орденом за тот бой. На что Калинюк отвечал, что после боя он не о награждении думал, а о том, что закончилась его успешная военная карьера кадрового командира Рабоче-Крестьянской Красной Армии, и он должен будет, как и другие офицеры батальона, кровью, а то и жизнью смывать свой позор в штрафном батальоне.

Какое-то время после боя под Гороховым тыловые склады нашей 16-й штурмовой бригады находились километров 100 восточнее, в городе Дубно Ровенской области. Военным комендантом района и города Дубно был мой отец подполковник Богачев Илья Иванович, он же одновременно был и городским военным комиссаром. Он проживал в Дубно вместе со своей женой - моей матерью Марией Афанасьевной и моим братом Анатолием, 1930 года рождения.

Приехавшие на склады офицеры тыла бригады рассказали отцу, что 78-й батальон, где я служил, при наступлении под Гороховым попал в окружение к немцам и был полностью уничтожен вместе с боевым Красным Знаменем. Отец такую новость перенес мужественно, а мать страшно убивалась. Отец направил запрос командиру бригады о моей судьбе и через месяц получил ответ, что я жив и здоров и за отличие при форсировании реки Вислы награжден орденом Красной Звезды.

Представляя переживания моей матери о потере сына, я вспомнил прекрасное стихотворение об этом нашего гениального поэта Николая Александровича Некрасова.

 

«Внимая ужасам войны,

При каждой новой жертве боя,

Мне жаль не друга, не жены,

Мне жаль не самого героя...

Увы! Утешится жена,

И друга лучший друг забудет;

Но где-то есть душа одна –

Она до гроба помнить будет!

 Средь лицемерных наших дел

И всякой пошлости и прозы,

Один я в мире подсмотрел

Святые, искренние слезы -

То слезы бедных матерей!

Им не забыть своих детей,

Погибших на кровавой ниве,

Как не поднять плакучей иве

Своих поникнувших ветвей...»

 

И еще

«В любой войне, в сражении  любом,

В молчании суровом обелисков

Есть острая особенная боль,

Которая зовется материнской.

 

Конечно, нелегко писать про боль,

Но, видно, так предрешено судьбою,

Что даже материнская любовь

Нередко вся и состоит из боли.

 

И проходя  среди невзгод и драм,

Среди надежд, оборванных, как нитки,

Не добавляйте боли матерям:

У них её достаточно, с избытком»

.

Нелегкая досталась юность нашему поколению, 1924-1925 годов рождения! Не в просторных аудиториях, не под крылом родителей учились мы  преодолевать любые трудности и преграды в жизни. Голодали, мерзли, спали на снегу и никогда не знали, что будет завтра. А завтра нас ждало то же, что и вчера - боевые будни и постоянная опасность для жизни. Но молодость брала своё, и жизнь продолжалась, несмотря ни на что.

 

Встаёт, как мираж, под Гороховым поле,

Где много погибло друзей боевых.

И мне никогда не забыть того боя,

И тех, что легли там, спасая живых...

 

 

ПОСЛЕ БОЯ

 

«Он опустился на станину,

Едва  земли утихла дрожь,

Дым заволакивал долину,

Ложился копотью на рожь.

На гильзе солнце заиграло.

Да было слышно в тишине,

Как пламя танки дожирало,

Гудя на вспученной броне.

 

Заглохли навсегда моторы.

А он сидел и жив, и цел…

Уже забыв про танк,

Который поймал в мутнеющий прицел.

Лишь где-то хлопали зенитки.

А он воды напившись всласть,

Все щурился, и тонкой ниткой

В ушко иглы не мог попасть.»

 

После войны,в 90-х годах в Москве мне удалось разыскать бывшего командира 389 стрелковой дивизии генерал-лейтенанта в отставке Колобова Л.А.

Он рассказал мне обстоятельства окружения нашего  батальона. Колобов принял дивизию летом 1942 года от полковника Малыхина, перебежавшего к немцам и ставшего впоследствии заместителем генерала Власова, командовавшего у немцев Российской Освободительой Армией (РОА).

Как же Малыхин оказался предателем? В 1942 году действовало правило: за отступление без приказа – смертная казнь через расстрел. Дивизия Малыхина под натиском немцев отступила без приказа, вернее бежала в панике. Малыхина трибунал приговорил к расстрелу, но условно. Он продолжал командовать дивизией. Но через месяц дивизия снова без приказа сверху отошла от своих позиций. Малыхин знал, что помилования ему уже не будет и на легковой автомашине вместе с водителем переметнулся к немцам. Новым командиром 389 стрелковой  дивизии стал полковник Колобов.

Колобов рассказал мне и о конце генерала Власова и его соратников. После того, как наша 4 гвардейская танковая армия в мае 1945 года под Прагой захватила Власова, не пожелавшего сбежать от своей армии ввиду приближения Красной Армии, в нашей печати было объявлено, что Власов и другие руководители Русской освободительной армии предстанут перед открытым судом. Но поведение Власова и его соратников все испортило. Все  они отказались признать себя виновными в измене Родины и заявили, что боролись против сталинского кроваво-террористического режима и хотели освободить свой народ от этого диктатора и тирана. А потому они не изменники, а российские патриоты. Даже обещание сохранить им жизнь не изменило их решения.

Не подействовали на них ни угрозы пытками, ни уговоры близких и секретных сотрудников, подсаженных к ним в тюремную камеру. Власов твердил «изменником не был и признаваться в измене не буду. Сталина ненавижу, считаю его тираном и скажу об этом на суде, - мне страшно, но придет время и народ добрым словом нас помянет». Их долго пытали самыми изуверскими способами, но ничего не добились. Полумертвых их судили закрытым судом в Военной коллегии Верховного суда СССР к смертной казни и по указанию Сталина повесили каждого на гитарной струне.

Отличился при взятии Горохова и командир 136 стрелковой дивизии. (3-я гвардейская армия,1-й Украинский фронт) полковник Мещеряков, который умело организовал прорыв в обороне противника в Гороховском районе Волынской области. 18 июля 1944 года дивизия с ходу форсировала реку Западный Буг и к утру 19 июля расширила плацдарм до 15 км., что способствовало успешной переправе остальных частей и соединений. Звание Героя Советского Союза ему присвоено 23 сентября 1944 года.

После войны продолжал службу в армии. Был начальником Сталинградского суворовского военного училища. С 1958 года генерал-майор Мещеряков в отставке. Награжден  орденом Ленина, 4-мя орденами Красного Знамени, орденами Александра Невского и Красной Звезды. Умер 13 мая 1970 года. Похоронен в  Москве. Его подвиги описаны в книге «Они прославили Родину» Ростов-на-Дону. 1975г.

 

«Почему в Горохове у Буга

Степи багровеют от цветов?

Почему, от времени рыжея,

Как бинты, белея в снегопад

Старые солдатские траншеи

Душу ветерана бередят?

Неустранима память у земли,

Которая была от века пашней…

На ней стреляли, вешали и жгли

И сталкивались в схватке рукопашной.

Ни потому ли каждую весну

Степь покрывалась алыми цветами,

Как будто чувствуя вину

Перед своими павшими сынами.»

 

                        

 

                                  РАВА – РУССКАЯ.

 

«Как мало прожито,

Как много пережито.»

                                      Надсон.

 

«Как мало пройдено дорог,

Как много сделано ошибок.»

                                      Есенин.

 

Интересны обстоятельства освобождения в июле 1944 года города Рава-Русская, имя которого носит на боевом знамени наша 16-я штурмовая бригада.

В  истории осталось заключенное в 1698 году в Рава-Русской  «Равское соглашение» между едущим из Англии в Россию Петром I и польским королем Августом II о совместных действиях против захватнической политики Швеции.

Город Рава-Русская в военной истории занимает заметное место. В первую мировую войну, именно здесь генерал Брусилов совершил свой знаменитый «Брусиловский» прорыв австрийского фронта.

С именем города много было связано событий и в Великую Отечественную войну. В сообщении главного командования от 23 июня 1941 года говорилось: «...На Рава-Русском направлении противник, который вклинился на нашу территорию, во второй половине дня контратаками наших войск был разбит и отброшен за государственную границу».

В течение пяти дней воины 41-й стрелковой дивизии, стоявшей в Рава-Русской, в жестоких кровопролитных боях сдерживали превосходящие силы врага, давая тем самым стране возможность отмобилизовать стратегические резервы. Вместе с этой дивизией героически сражались пограничники 91-го отряда и воины 6-го укрепленного района.

Вновь война опалила город в июле 1944 года. Мощный стальной клин войск 1-го Украинского фронта рассек вражескую оборону. В ночном бою 20 июля воины 6-й гвардейской Ровенской трижды орденоносной стрелковой дивизии (в ней было 63 героя Советского Союза), под командованием генерал-майора Оноприенко, овладели городом. Дивизия входила в состав 13-й Армии, которой командовал Герой Советского Союза, генерал-полковник Пухов, кавалер 13 высших орденов страны. (После войны Пухов был командующим Одесским военным округом и умер в 1963 году.)

Дивизию поддерживала 44-я гвардейская Бердичевская семи орденоносная танковая бригада под командованием полковника (впоследствии генерала армии) дважды Героя Советского Союза Гусаковского.

Эта бригада входила в состав 1-й гвардейской танковой армии, которой командовал генерал-полковник (впоследствии маршал бронетанковых войск) дважды Герой Советского Союза Катуков, кавалер 14 орденов.

Путь пехоте и танкам пробивали саперы пяти штурмовых и одного огнеметного батальонов нашей 16-й штурмовой бригады. С воздуха громили врага три гвардейских штурмовых авиационных полка 2-й воздушной армии. Пяти отличившимся в сражении воинским частям, в том числе и нашей бригаде, приказом Верховного Главнокомандующего было присвоено почетное наименование «Рава-Русская».  Привожу текст этого приказа:

 

ПРИКАЗ

ВЕРХОВНОГО ГЛАВНОКОМАНДУЮЩЕГО

27 июля 1944 года                        

гор. Москва

 

№ 0227

 

Соединениям и частям Первого Украинского фронта, отличившихся в боях за овладение городами Владимир-Волынский и Рава-Русская, присвоить наименование «Владимир-Волынская» и «Рава - Русская» и впредь их именовать:

«Рава-Русская» 16-я штурмовая инженерно-саперная бригада

 

Верховный Главнокомандующий, Маршал Советского Союза                                               И.Сталин

 

 Эта награда вошла во все военные энциклопедии во всех странах мира. Наименование нашей бригады выбито золотыми буквами на мемориальной стене государственного музея Великой Отечественной войны в Киеве, а также на почетной доске в актовом зале Военно-инженерной Академии имени В.В.Куйбышева в Москве.

Войскам, участвовавшим в освобождении города Рава-Русская, приказом Верховного Главнокомандующего И.В. Сталина была объявлена благодарность, и в Москве был дан праздничный салют 20-ю артиллерийскими залпами из 224 орудий. Это была первая благодарность, полученная нашей бригадой. Потом последуют еще  приказы Сталина с объявлениями благодарности личному составу бригады за проявленное в боях мужество и умелое выполнение приказов при овладении крупных городов, важных узлов коммуникаций и мощных опорных пунктов противника (Найштадт, Штейнау, Гинденбург, Ярославль, Перемышль, Сандомир, Ченстохов, Берлин, Прага и др.), за отличные боевые действия при форсировании рек Сан, Висла, Западный Буг, Нейссе, Одер, Шпрее, Эльба, за участие в штурме мощного узла обороны немцев города Кракова - древней сто­лицы Польши.

На долгие годы меня связала дружба со школьниками - красными следопытами средней школы-интерната города Рава-Русская имени Героя Советского Союза лейтенанта Ф.В. Морина.

Морин - начальник погранзаставы у Равы-Русской, которая первой приняла на себя мощный удар противника ранним утром 22 июня 1941 года. Отбив пять вражеских атак и, расстреляв все патроны, оставшиеся в живых пограничники со штыками на винтовках, с пением интернационала поднялись из окопов навстречу атакующим танкам и сопровождавшим их немецким автоматчикам. Все пограничники погибли в этом бою смертью храбрых, до конца выполнив присягу и свой воинский долг. Об их подвиге стало известно уже после войны. 8 мая 1965 года Морину посмертно было присвоено звание Героя Советского Союза.

Припоминается, как в это время я и командир батальона майор Калинюк ехали на подводе и подъезжали к мосту через небольшую речку. Тут налетели три немецких пикирующих бомбардировщика и стали бомбить мост. Бешено забили наши зенитки. Идя в пике, летчики включали сирены, и их пронзительный вой оглушал, леденил кровь. Видно было, как бомбы одна за другой отрывались от самолета и со свистом падали и рвались на земле, поднимая целые облака черного дыма и комьев земли, в середине которых мигали красные молнии.

И хотя бомбы рвались метрах в 200 от нас, земля под нами дрожала как живая. Воющие осколки от разрывающихся бомб долетали и до нас. Я с Калинюком лежал в кювете у дороги, голова к голове, тесно прижавшись к земле. И вот в такой неподходящий момент он меня спрашивает - если после войны я останусь жив, то кем я буду? Я ответил ему - юристом. Дальнейшая жизненная судьба подтвердила правильность этого высказывания, данного в экстремальной обстановке. Юрист добивается справедливости, а я считал это главным в нашем житейском мире.

После войны я неоднократно приезжал в города, которые наша бригада совместно с другими воинскими частями освобождала от фашистов – Горохов Волынской области, освобожден 13 июля, Рава-Русская Львовской области, освобожден 20 июля.

Приезжал, чтобы помянуть захороненных там своих однополчан, положить цветы на могилы, окунуться в то бурное, героическое время. Для этого использовал свой очередной месячный отпуск, а если это не получалось, то добивался у начальства краткосрочного отпуска (10 дней).

В 70-80 годы в город Горохов на праздник освобождения приезжало по 100-150 ветеранов войны. Потом их число стало стремительно уменьшаться – уход из жизни, возраст, болезни, занятость и т.д.

 Я, как и другие приезжие ветераны, участвовал в различных военно-патриотических мероприятиях, проводимых руководством города: выступал с воспоминаниями об освобождении города в школах перед учащимися, на предприятиях перед рабочими и служащими, на траурном митинге - реквием на кладбище.

А поскольку я всегда приезжал в военной форме и в звании полковника (я тогда еще служил в армии), то этим я выделялся среди ветеранов и меня заметили.

Когда в очередной раз приехал в город Горохов на 9 мая 1975 года (тридцатилетие Победы), то на торжественном собрании жителей города, проходившем в клубе, зачитали решение городского Совета депутатов трудящихся о присвоении мне звания Почетного гражданина города Горохова, вручили соответствующее удостоверение и надели (под бурные аплодисменты) красную ленту через плечо.

То же самое произошло и в 1977 году в городе Рава-Русская, только перед принятием решения заместитель председателя городского исполнительного комитета спросил меня – не буду ли я требовать квартиру в городе, если мне присвоят звание почетного гражданина города? Я ответил, что в Одессе у меня имеется 3-х комнатная квартира и уезжать из Одессы я не намерен.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ВИСЛА.

 

«А там за Вислой сонной

Лежат в земле сырой

Сережка с Малой Бронной

И Витька с Моховой».

 

Проводя разведку пути, я с отделением разведчиков первым вышел к реке Висла у городка Юзефув. Это был разграничительный пункт между 1-м Украинским и 1-м Белорусским фронтами.

 Следовательно, мы были на самом правом фланге войск 1-го Украинского фронта. При подходе к реке были обстреляны поляками из армии Крайовой, руководимой генералом Пилсудским из Лондона. Пули просвистели мимо ушей. Мы залегли, ответили огнем, потом короткими перебежками ушли из опасного места.

Придавая большое значение форсированию такой крупной реки Вислы, Верховный Главнокомандующий И.Сталин распорядился, что бойцы и командиры, отличившиеся при форсировании Вислы, получат специальные награды орденами вплоть до присвоения звания Героя Советского Союза.

Вскоре наш батальон подошел к месту, где на противоположном берегу был небольшой плацдарм, занятый нашими войсками. Срочно требовалось наладить переправу и оказать им помощь пополнением и боеприпасами. Получил задание от командира батальона. Днем произвести инженерную разведку реки Висла - узнать глубину реки, ее ширину, состояние дна, скорость течения, а потом построить на реке штурмовой мостик.

Задание исключительно опасное. Наш плацдарм на том берегу небольшой - метров 300 в ширину, метров 150 в глубину. Наш берег беспрерывно простреливается вражеским снайперским, ружейным и пулеметным огнем.

Гитлеровцы не жалели снарядов, мин, бомб и пуль (ведь на них работали все оружейные заводы Западной Европы). Все вокруг настолько плотно простреливалось, что порой невозможно было выглянуть из окопа. Акватория воды все время вспучивалась разрывами немецких снарядов и мин. Немецкие командиры, подхлестываемые грозными телеграммами из Берлина, не считались с потерями, пытались остановить или хотя бы задержать продвижение наших войск, а если удастся, то и сбросить их в Вислу.

Я выстроил взвод - 23 человека. Разъяснил задачу. Спросил, кто желает добровольно пойти на разведку реки. Вышел молодой красноармеец Кашинцев из Калининской (ныне Тверской) области. У меня отлегло от сердца. Если бы не Кашинцев, разведку пришлось бы выполнять мне. Кроме Кашинцева и меня, никто больше не смог бы переплыть Вислу - шириной 600 метров и со скоростью течения 1,5 метра в секунду.

Вместе с Кашинцевым, которому дали мерную двухметровую линейку с делениями, и двумя сержантами я добираюсь до уреза воды. Вода в реке кишит разрывами. На берегу рвутся снаряды и мины, осколки с душераздирающим воем и визгом проносятся над нами.

 Кашинцев плывет по реке, стараясь преодолеть течение и плыть прямо. Через каждые 10 метров он опускает до дна линейку, один сержант через бинокль отсчитывает деления, другой записывает данные в блокнот. В голове одна мысль - доплывет или нет. Кашинцев доплыл. Минут десять он лежал на песчаном берегу, приходил в себя от тех отчаянных усилий, которые ему пришлось приложить.

Вдруг мы видим. По кромке берега один за другим разрываются снаряды, и разрывы все ближе приближаются к Кашинцеву. Спрятаться ему негде. Бежать рискованно, так как бегущий больше подвергается опасности поражения осколками. Наконец разрывы накрыли Кашинцева. У меня сжалось сердце: Все. Погиб наш боевой товарищ. Но, рассеялась поднявшаяся от разрывов пыль, и мы увидели, что Кашинцев шевелится, а потом пополз в глубь берега. Радость охватила нас. Кашинцев совершил небольшой, но подвиг. Мною он был представлен к правительственной награде ордену Красная звезда и вскоре получил его. Сейчас мы с ним переписываемся и вспоминаем нашу славную боевую молодость.

 

«Меня речные переправы

Во сне тревожат без конца.

Пишу о них не ради славы,

Не ради красного словца.

 

 

 

Опять мой плот перевернуло

Столбом взметенного огня,

И шлет «тигровой» пушки дуло

Очередной снаряд в меня.

 

Я через Вислу плыл и Нейссе,

И через Северский Донец

И четко слушал в каждом рейсе

Биение людских сердец.»

 

Пока мы наблюдали за Кашинцевым, нас с противоположного берега заметил вражеский снайпер. Около моей головы в бруствер окопа ударила пуля. Мы не придали этому значения, решив, что это шальная пуля. Но когда через минуту в край окопа опять ударила пуля, стало понятно: нас обстреливает снайпер, до которого было 700-800 метров, а убойная сила винтовочной пули сохраняется до 1000 метров. Решили проверить. На приклад автомата натянули пилотку и высунули ее из окопа. Тотчас же в приклад вонзилась пуля. Пришлось полчаса выжидать, не высовываясь из окопа. Потом мы все трое сразу выскочили из окопа и разными направлениями побежали вверх от берега. Все обошлось благополучно.

После этой разведки батальон с наступлением темноты приступил к строительству штурмового мостика через реку. Заранее приготовленные толстые жерди, скрепленные посредине перекладинами длиной 80 см, вбиваются в дно реки молотами (бабами). На перекладины кладется настил из таких же жердей, перила по бокам, и мостик готов. По нему на тот берег бегут пехотинцы, переносят боеприпасы, ночью обратно переносят на носилках раненых, или они следуют своим ходом.

И все это днем и ночью под беспрерывным  обстрелом. Если попаданием снаряда, мины или авиабомбы мостик частично разрушается, то дежурная команда саперов устремляется к этому месту и восстанавливает мостик. Убитые или тяжело раненные на мостике саперы или пехотинцы падают в воду и тонут, спасти их нет никакой возможности из-за быстрого течения, да никто их и не спасал.

«Стреляли пушки, били минометы,

Ложились мины в заданный квадрат.

Синь неба с треском рвали самолеты.

Смешались дым и пыль, смешались гарь и смрад».

 

При строительстве и эксплуатации штурмового мостика через Вислу из нашего батальона выбыло по ранению или смерти 55 человек. Погиб двадцатилетний кудрявый красавец лейтенант Жуков. Был ранен в бедро его одногодка лейтенант Кузнецов. Ранение было не смертельное, но Кузнецов страдал гемофилией - несвертыванием крови. Он умер от истока крови на руках товарищей. Как можно было человека с такой болезнью посылать на фронт?

Для нас это было жестокое испытание. Но другого выхода не было. Мы знали, что генерал, командир стрелкового корпуса, бойцы которого на подручных средствах форсировали реку и захватили плацдарм, приказал нашему командиру батальона, не смотря ни на какие жертвы, построить мостик и тем самым оказать помощь истекающей кровью пехоте на том берегу. За невыполнение приказания - расстрел без суда и следствия. И мы хорошо знали, что это не пустая угроза. Такое уже ранее бывало.

Так, в 1943 году, за опоздание на четыре часа гаубичного артиллерийского полка к началу артиллерийской подготовки (наступление было неудачным и наши войска понесли большие потери) его командир, подполковник, дважды орденоносец, без следствия и суда был расстрелян по приказу командира 4-го гвардейского Сталинградского механизированного корпуса генерал-лейтенанта танковых войск Т.И. Танасчишина, который не понес за это никакого наказания. Через год Танасчишин погибнет на фронте во время бомбардировки немецкими самолетами. Жестокое время – жестокие нравы.

 

«Снаряд дальнобойный

Нет-нет, да и ахнет,

Иль бросится «Юнкерс»

В пике над мостом.

Приказ фронтовой

Был короток предельно:

«Чего бы не стоило - мост должен быть!»

И в срок двухдневный

Такую махину - реку перекрыть».

 

Как-то вечером, было уже темно, я находился на берегу реки у штурмового мостика. Внезапно по этому месту начали рваться снаряды. Обстрел ночью, когда не видно, где рвутся снаряды, гораздо страшней, чем днем.

 Рядом находился затонувший несколько дней тому назад понтон, борта которого возвышались над водой. Спасаясь от обстрела, я бросился в понтон и тут обнаружил, что рядом со мной плавают трупы двух-трех бойцов, ранее убитых. Обстановка на берегу Вислы была настолько напряжена, что было не до того, чтобы убрать и захоронить трупы павших бойцов.

«Попал под пули взвод

У жаркой переправы,

И раненый в живот

Упал солдат на травы.

- Воды! Глоток воды!..

Над ним сестра склонилась.

А солнце с высоты

Осколком вниз свалилось.

Знал молодой боец:

Другой зари не будет,

Рассветных туч багрец

Его уж не разбудит.

А он цветов не рвал

И не был в дальних странах,

Во век не целовал

Девичьих губ румяных...

Сестрица! Не бинтуй!

Пришел конец мне, видно,

Ты лучше... поцелуй...

Чтоб не было обидно!..

- Сейчас, солдат, сейчас!

Терпи! - она шептала

И в жизни первый раз

Мальчишку целовала».

 

Метров 200 от нас вниз по течению реки действовал 77-й отдельный штурмовой инженерно-сапёрный батальон нашей бригады. Командир этого батальона, капитан Качалко, получил задачу перебросить через реку десант. Форсирование проходило в очень тяжёлых условиях: враг простреливал с высокого берега весь плес реки. Сапёры поставили дымовую завесу. Под её прикрытием стали переправляться первые отряды штурмовиков с десантом пехоты. Под пулемётным и миномётным огнём воины вели лодки через реку, шириной, примерно, шестьсот метров.

 Плацдарм после больших потерь с нашей стороны был, в конце концов, занят. Но этим задача не исчерпывалась. Нужно было собрать пятитонный паром и организовать на нём переправу полковой артиллерии. Противник усилил огонь, однако сапёры продолжали своё дело. С наступлением темноты бой на реке несколько стих.

 Ночью капитан Качалко принял смелое решение. Вести переправу войск без артподготовки и артприкрытия. Он рассудил, что фашисты, зная быстрое течение реки и её большую ширину, вряд ли ожидают новый десант. Расчёт оправдался. Тихо и в быстром темпе был проведен первый рейс четырёх лодок, доставивших сотню бойцов и боеприпасы. Во второй рейс ушло уже шесть лодок. Враг спохватился, но было поздно – десант получил уже хорошее подкрепление. За семь дней и ночей батальон сапёров-штурмовиков в сложнейших условиях переправил целую гвардейскую дивизию. Плацдарм на левом берегу Вислы был захвачен.

За эту операцию капитану Качалко, старшему лейтенанту Кулику, и старшему сержанту Степанову были присвоены звания Героев Советского Союза. Героя получил за форсирование реки Висла у города Аннополя Катухин Пётр Семёнович, санинструктор батальона 467-го стрелкового полка. В ночь на 2 августа 1944 года, одним из первых в батальоне преодолел реку Висла, оказывал раненым помощь и выносил их с поля боя. Катухин вынес более 200 раненых воинов.

Катухин Петр Семенович, родился 12 июля 1918 года в деревне Погорелка Косовогорского района Калининской области в семье крестьянина. Русский. Член КПСС с 1945 года. Окончил 5 классов. Работал в колхозе. В Красной Армии с  1939 года. Участник Великой Отечественной войны с 1941 года. Звание Героя присвоено 15 мая 1946 года.

В 1945 году демобилизовался. Живет в Москве. Работал стекловаром на Московском хрустальном заводе. Награжден орденом Ленина, двумя орденами Красной Звезды, медалями. Его подвиг описан в книге «Медики-Герои Советского Союза» г.Москва, 1970г.

 

Гремящий тол и треск патронов,

И ржавой проволоки свист,

И дым, как клочья бурой ваты,

И горечь потемневших трав,

И пикировщиков армады

Над суматохой переправ.

Снегов декабрьские просторы,

Донецких круч гремящий лед…

Встречают молча смерть саперы

И, зубы сжав, ползут вперед.

Вперед! Пусть бьет железный ветер

В лицо – не бесконечен он.

Пусть поредеет, но к Победе

Дойдет саперный батальон.

 

Пришел приказ, - срочно передислоцироваться южнее километров 50 к городу Сандомир, где наши войска заняли и в ожесточенных боях удерживают большой по территории плацдарм. Уже после увольнения из армии, в восьмидесятых годах в центральном архиве Министерства обороны в городе Подольске я поинтересовался документами, связанными с этим плацдармом. Оказывается, таких плацдармов на Висле только в полосе действия 1-го Украинского фронта было более десяти. И все они, кроме Сандомирского, не были успешными.Под натиском врага их пришлось оставить. Такова жестокая реальность войны.

Из архивных документов я узнал, что на нашем плацдарме действовала 81-я Калинковичская орденов Красного Знамени и Суворова стрелковая дивизия, в составе которой были 23 Героя Советского Союза (22 из них получили Героя за форсирование Днепра).

На 1-е января 1943 года в составе дивизии было 9 887 человек таких национальностей:

 

Русские ........................ 5778    

Казахи ......................... 1272

Азербайджанцы............. 43

Армяне............................. 35

Молдаваны....................... 3

Поляки............................... 5

Украинцы...................... 730

Узбеки............................ 679                                           

Киргизы......................... 126

Евреи.............................. 125

Калмыки.......................... 32

Марийцы......................... 30

Удмурты.......................... 28

Коми................................. 27

Греки.................................. 3

Эстонцы ............................ 1

Латыши.............................. 1

Карелы............................... 1

Белорусы ....................... 122                                         

Туркмены......................... 10                            

Чуваши............................. 79

Буряты ............................. 95                                           

Чеченцы............................. 3                               

Грузины........................... 73

Мордвины........................ 73                                           

Башкиры.......................... 58                             

Таджики........................... 44

Ингуши.............................. 2                                            

Дагестанцы........................ 9                                 

Осетины............................. 6

Кабардинцы....................... 3                                          

Балкарцы............................ 2                               

Другие.............................. 45

 

Офицеров – 1052, Сержантов – 2134, рядовых – 6 702, автомашин -64, лошадей – 1016.

 

 

КАК  БОГУ  МОЛИЛСЯ.

 

«Я прошелся по войне

И она прошлась по мне.»

 

Расскажу о том, как я на войне Богу молился. Меня, как командира взвода управления батальона, часто, по два-три раза на день, командир батальона или начальник штаба посылал в качестве офицера связи в другие части, или в штаб нашей бригады и в батальоны, с различными устными или письменными поручениями. Как правило, исполнял я их один, без сопровождающих.

Исполняя такое поручение, я один шел по полевой тропинке. Вокруг никого не было. Вдруг начался артиллерийский налет. Снаряды рвутся вокруг меня. Укрыться негде. В случае ранения помочь некому.  Я плотно прижался животом к земле. Пистолетом в одной руке и планшеткой в другой прикрыл голову. Самые  уязвимые места у человека - голова, живот, ну и, конечно, сердце.

Артналет - одно лишь слово, но кто испытал и выдержал это - не забудет никогда. Одиноким и беспомощным почувствовал я себя на этом бушующем огненном поле. Бешено колотится сердце. Нервы напряжены до предела. Каждый миг ждешь неминуемой смерти. И смерти не всегда мгновенной. Не знаешь, где разорвется следующий снаряд. Не твой ли он, который оборвет хрупкую человеческую жизнь. Как ужасно это ожидание.

Вокруг витала смерть, а я лежал, распростертый на земле, видел букашек и пауков, копошащихся в стеблях травы, которым не было никакого дела до войны. И такая мысль пришла в голову: «Боже мой! Неужели вся эта красота земная будет вечно, и будет тогда, когда я исчезну?».

 Возможно, что моя душа бессмертна, а  душа воина, сраженного на войне, сразу попадает в рай, но меня это совсем не трогало. Рос я и воспитывался в семье военнослужащего и члена коммунистической партии. И не то, что дома, во всем моем окружении не было людей, в жизни которых присутствовало слово Бог. И вот тут-то я, вопреки своему атеистическому воспитанию, взмолился: «Боже! Если ты есть, спаси меня!» Обстрел окончился, я остался невредим. В жизни не поминал Бога ни разу, а вот пришлось. Кто попробует упрекнуть меня в слабости духа - пускай  испытает это сам.

Встал и пошел дальше к берегу реки. Впереди лес. Противнику из-за леса меня не видно. В лесу ни одной живой души. И снова артиллерийский налет. Немцы стреляли по лесу, потому что считали, что там могут сосредотачиваться войска. Вокруг - страшный грохот от разрывов снарядов и ужасающего треска ломающихся деревьев, в которые попал снаряд.

Я быстро заскочил в подвернувшуюся землянку. Тут я заметил, что с входа в землянку начал клубами вползать густой черный и едкий дым. Ну, думаю, вот теперь точно конец. Видимо, немец бьет химическими снарядами с отравляющим веществом. Противогаза у меня нет. Их давно уже никто не носил. Возникла дилемма: или здесь будешь отравлен газом, или выскочишь из землянки и будешь уничтожен осколком. Я предпочел второе. Быстро выскочил из землянки, пробежал газовое облако и бросился ничком на землю. Тут обстрел прекратился.

 Осмотревшись, я понял, что дым произошел от попадания снаряда в лежавшие около землянки дымовые шашки, которые используют саперы в необходимых случаях при постановке дымовой завесы.

Меня охватила радость. Спасен! Жив! От пережитого волнения я стал смеяться. Я слишком близко шел рядом со смертью, причем все преимущества были на её стороне.

Исполнив на берегу реки поручение, какое именно, я сейчас уже не помню, я стал возвращаться. Обратный путь шел наверх, к лесу, по длинному пологому песчаному склону. С немецкого берега я хорошо просматривался. Раздался нарастающий свист снаряда и впереди с оглушающим шумом поднялся от разрыва султан песка и дыма. Сильный взрыв многократным эхом прокатился по находящемуся неподалеку лесу. Я не придал этому значения. Но когда второй снаряд разорвался позади, я понял, что попал в артиллерийскую вилку. Я понял, что стреляют по мне. Следующий снаряд разорвется возле меня.

Я бросился бежать в сторону. И действительно, третий снаряд разорвался там, где я только что был. Я стал бежать к лесу и петлять, как заяц. Снаряды рвались вокруг меня. Я понял, что немецкие артиллеристы забавляются. Немцы могли себе это позволить. Снарядов у них было много, вот они и решили поразвлечься.

Бежать наверх по песку в августовскую жару было изнурительно. Сердце бешено колотилось, в висках стучало, глаза заливал пот, ноги не повиновались. Я так не уставал, наверное, никогда в жизни. И все-таки до лесу я добежал. В лесу отдышался, пришел в себя. Очень захотелось пить. Во рту пересохло.

Прошел лес. На опушке был хутор. Один дом с пристройками. В хлеву замычала корова. В доме никого и воды нет. Открыл дверь подвала. Там польская семья. Фонарь высветил испуганные лица взрослых и детей, обращенные ко мне. Прошу воды попить. Отвечают: «Нет воды». Прошу молока. Отвечают: «Нет молока». Я весь задрожал от злости. Ведь корова  мычала. Значит, не может быть такого, чтобы не было молока. Значит, не хотят дать. Я и до этого имел возможность убедиться и не раз, что поляки относятся к нам по-разному: одни дружелюбно, другие с неприязнью.

Сорвал с пояса гранату, вставил взрыватель, взялся за кольцо. Хотел бросить гранату в подвал и уничтожить их всех. Тут столько пришлось пережить, а им молока жалко! Но, глядя на напряженные лица смотрящих на меня детишек, передумал. Закрыл дверь в подвал и пошел в расположение батальона. Вот так прошел один из дней войны. А их было много, очень много.

 

«Что из того, что в будущем поставят

Потомки, благодарные навек,

Нам монументы?! Не для звонкой славы

Мы замутили кровью столько рек.

Мы горе, что по праву причиталось

И им, далеким, выпили до дна.

Им только счастье светлое осталось

И мир всю жизнь, как нам всю жизнь - война!»

Сергей Орлов

 

Однажды, уже начало темнеть, я с несколькими бойцами моего взвода шел к передовой. Как правило, саперы на передовой работают ночью. Внезапно по нам был произведен артиллерийский налет. Был ли он прицельный или случайный, сказать трудно. Раздумывать было некогда. Я прыгнул в ближайший одиночный неглубокий окоп и почувствовал, что подо мной лежит труп убитого бойца, от которого исходил сильный трупный запах.

 Трупный запах нестерпим, но пришлось выдержать, пока не перестали рваться снаряды и свистеть осколки.

Отделение моих разведчиков во главе со старшим сержантом Циунелем уходило в тыл врага, чтобы собрать данные об имеющихся у него инженерных сооружениях. Я должен был сопровождать разведчиков до нашей передовой и убедиться в благополучном переходе ими немецкой траншеи. Вместе с нами была и наша ротная санинструктор чернобровая красавица Анна Бровкина.

 

«.. .Пройдет война, и зарастут воронки

Зеленой идиллической травой,

И защебечет жаворонок звонко

Над полосой, когда-то фронтовой...

Расскажем детям мы, как шли когда-то

Солдатами в разведку на заре,

И прошлое припомнится как дата

В оборванном давно календаре.»

 

Переходить линию фронта надо было ночью, и темноты мы дожидались в пустой полуразрушенной артиллерийскими снарядами и авиабомбами деревушке, в километре от нашей передовой. Внезапно произошел артиллерийский налет на наше расположение. Вмиг все бросились кто куда. Я плюхнулся в ближайший небольшой окопчик, ранее кем-то вырытый. Но там уже лежала Анна. Мне ничего не оставалось делать, как лечь на нее и крепко прижаться, так как мое тело несколько возвышалось над уровнем земли. Налет - около десятка снарядов, окончился, никто из нас не пострадал.

Потом, много лет спустя, когда я рассказывал этот эпизод жене, она спросила: «А больше ничего там не было?»

В той обстановке, когда жизнь твоя на волоске, мне и в голову не могло придти то, о чем жена подумала.

 

Рано или поздно – будем живы –

Вспомним медсестру….

Разорвало мускулы и жилы

Пуля на лету.

 

Кровь из рваной раны вытекала,

Уходила жизнь.

Медсестра на ухо мне шептала:

-Миленький, держись!

 

По полю  ползком меня тащила

Через кровь и грязь,

И откуда, непонятно, сила

В женщине взялась?

 

Из последних сил до медсанбата

Дотащив меня,

Отдохнула и ушла обратно

На рубеж огня.

 

Медсестра, сестра моя родная,

Как заноет шрам,

О тебе о первой вспоминаю

Я по вечерам.

 

Циунель с разведчиками успешно перешли линию фронта, задание по разведке выполнили и все благополучно возвратились.

С этим Циунелем (у него мать русская, а отец немец) вообще интересная история.

У нас в бригаде была отдельная моторизованная, (то есть на автомобильной тяге), разведывательная  рота. Но дела у нее шли плохо. Одно дело производить инженерную разведку на своей территории, другое дело – в тылу противника.

В разведроте обычно ответственные задания, в частности, в тылу противника выполняли команды разведчиков 5-10 человек под руководством одного из командиров взводов молодых двадцатилетних лейтенантов, недавно окончивших ускоренный курс военного училища.

Но неудача у них следовала за неудачей. То разведка вернется с территории противника с потерей в людях, то разведка вообще не возвратится и причина этому неизвестна, то разведка вернется, но без интересующих командование сведений. Решили больше  разведроту в тыл к противнику не посылать, а послали моего помощника по взводу, тридцатилетнего старшего сержанта  Циунеля. Разведку он произвел блестяще и с тех пор такие задания давали только ему. Удача ему благоприятствовала.

За успешное выполнение ответственных заданий по разведке Циунель к концу войны был награжден двумя орденами Славы 2-й и 3-й степени, орденом Отечественной войны 2-й  степени и медалью «За отвагу».

После очередного  успешного возвращения из тыла противника с ценными данными начальник штаба бригады, который давал Циунелю задания на разведку, спросил его, к какому ордену его представить – к ордену Славы 1-й степени или к ордену Боевого Красного Знамени?

«Я подумал, - рассказывал нам Циунель на встрече ветеранов, что два ордена Славы у меня уже есть и в таком случае орден Красного Знамени будет более предпочтителен, и выбрал этот орден. И только после войны я понял, как я прогадал, так как кавалер Славы трех степеней приравнивается по своему положению к Герою Советского Союза со всеми вытекающими из этого большими льготами и преимуществами. Орден Красного Знамени таких льгот и преимуществ не дает».

Надо сказать, что после увольнения из армии Циунель работал в сельском хозяйстве и за большие заслуги был награжден орденом Трудового Красного Знамени.

 

ОТРАЖЕНИЕ  АТАКИ.

 

«Солдатами страна моя сильна.

Их командиры стойкости учили.

Вовек не потускнеют ордена,

Которые за доблесть им вручили.»

 

Поскольку наш плацдарм на Висле возле города Аннополя оказался не перспективным, наш батальон должен был передислоцироваться южнее километров на 40, на Сандомирский плацдарм и обеспечить в инженерном отношении наши войска, ведущие бои за расширение плацдарма.

Командир батальона майор Калинюк, только что получивший новенький орден Красного Знамени за прорыв батальона из окружения в районе города Горохова,  поставил мне задачу:

Первое, -  с отделением разведчиков отправиться в город Сандомир. В тех местах, где данные на местности отличаются от данных топографической карты (они были составлены 20 лет тому назад и с тех пор на местности многое изменилось), поставить разведчиков (маяков), которые указали бы батальону правильное направление движения.

Второе, - находясь в городе, связаться с командирами частей, ведущих бой, выяснить обстановку и отразить ее на карте, произвести инженерную разведку на предмет обнаружения заминированных участков, фугасов и сюрпризов (по данным войсковой разведки было известно, что в Сандомире располагался немецкий саперный батальон), найти в городе подходящее место для размещения личного состава батальона.

Третье (личное), - тут майор оглянулся по сторонам, нет ли кого поблизости. «В Сандомире» - сказал он, «есть старинный монастырь, возможно, там есть золотишко, пошарь хорошо в подвалах, но, чтобы никто ничего не знал».

Последним я был ошарашен, хотя виду и не показал. Как я офицер и кандидат в члены Всесоюзной коммунистической партии большевиков – ВКП(б), буду добывать ему «золотишко»? Как же честь офицера и человеческая порядочность? Ведь я из офицерской семьи. Мой отец - московский рабочий в 1918 году стал членом партии и первым красным командиром (как тогда называли - краскомом) и тоже был на нашем 1-м Украинском фронте в звании подполковника с орденами Ленина и Красного знамени на груди. Ну, да ладно, подумал я. Там видно будет.

 Взяв с собой своего помошника по взводу, бывалого воина и опытного сапера старшего сержанта Циунеля В.Н. и пять разведчиков с автоматами, я тут же отправился в путь. В пути нас застала ночь. Постелив прямо на землю шинели и ими же укрывшись, мы, тесно прижавшись друг к другу, поспали часа три. Потом те, кто не был на  войне, будут удивляться глубокому чувству братства и товарищества. А вот из таких моментов оно и создавалось.

«Эх, суконная, казенная,

Военная шинель —

У костра в лесу прожженная,

Отменная шинель.

Знаменитая, пробитая

В бою огнем врага.

Да своей рукой зашитая,

- Кому не дорога!».

 

Шли быстро. На душе было легко. Мы только недавно вышли из ожесточенного боя под городом Гороховым, под убийственным неприятельским огнем построили при форсировании Вислы легкий штурмовой мостик для прохода пехотинцев и пристани на обоих берегах реки для переправы на понтонах танков на плацдарм. Были награждены орденами и медалями многие наши бой­цы и командиры.

Вручая мне орден Красной Звезды, майор Калинюк сказал, что я награжден за мужество, проявленное в бою под Гороховом и при форсировании реки Вислы, за высокий воинский профессионализм, грамотные и инициативные действия в сложной боевой обстановке, за умелое руководство подчиненными. (Мой наградной лист находится на вечном хранении в Центральном военном архиве Министерства обороны России в городе Подольске Московской области: опись 690155, дело 1450, лист 100).

 

 «Тяжело умирал фронтовик,

 Крыл болячки отборнейшим матом.

Он от ратного дела отвык,

Но считал себя вечным солдатом.

Сознавая отход в мир иной,

Он ещё в здравом разуме, силе,

Попрощавшись с детьми и женой,

Вдруг сказал: «Вы уж в братской могиле

 Схороните... на том бугорке,

Где ребятами «Тигр» уничтожен...».

Орден крепко зажав в кулаке,

Прошептал: «Он им больше положен...»

 

Я шел и изредка поглядывал на прикрепленный к гимнастерке на груди новенький орден Красной Звезды. Эта третья во время войны правительственная награда была мне особенно дорога. Я понял ее так, что моими делами командование батальона и бригады вполне удовлетворено. А что может быть приятнее для военного человека, чем признание его профессиональной состоятельности, что в деле победы над врагом есть хоть и не­большая доля твоего ратного труда.

Орденская рубиновая пятиконечная звезда в металлической оправе символизировала объединение трудящихся пяти континентов под Красным знаменем мировой социалистической революции. В центре звезды - фигура стоящего красноармейца в серой шинели и в буденовке, а в руках у него в положении на изготовку к рукопашному бою знаменитая трехлинейная пятизарядная винтовка генерала Мосина с четырехгранным штыком. Красноармеец на ордене окружен лентой, в виде конской подковы с надписью - девизом марксистов-интернационалистов «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» и внизу буквы «СССР».

 

«Пока живу, мне дорог мой любимый орден,

Что приближеньем дня Победы был.

Пусть обо мне известность не гремела,

Что я в сравненье с подвигом людским?

Я тем горжусь,

Что все на совесть делал,

Что сын мой тоже

Хочет быть таким».

 

Рано утром пришли к берегу Вислы. На тот берег переправились на пароме. Противник методически обстреливал переправу артиллерийским огнем. Водяные столбы от разрывов снарядов вздымались неподалеку от нас. Зловеще свистели осколки. Пришлось поволноваться. Течение реки -полтора метра в секунду. На земле-то товарищи перевяжут рану, а если раненым ты упадешь в воду? Кто не был в таком положении, тому будет трудно понять наше состояние.

Переправились через реку благополучно. К городу предстояло идти километра два вдоль берега реки. В 10 метрах от берега реки - дамба высотой метров 5 и шириной метра 4. На дамбе редкой цепью лежат наши бойцы (через 20-30 метров) и изредка постреливают. Мы шли по тропинке, как вдруг бойцы на дамбе открыли оглушительную стрельбу из винтовок, автоматов и пулеметов, отражая атаку немцев.

У нас была своя задача, и мы продолжали идти по тропинке. Вдруг, как из-под земли, перед нами оказался генерал в полевой форме и сзади него три красноармейца с автоматами на изготовку. На груди у генерала сверкало много орденов, в том числе и четыре ордена Красного Знамени. Решительным и не терпящим возражения голосом генерал спросил, кто мы такие и, выслушав мой ответ, потребовал взобраться на дамбу и принять участие в отражении атаки немцев.

 Мое робкое объяснение, что я должен выполнять свою боевую задачу, генерал категорически отверг. Я посмотрел на своих разведчиков, потом на автоматчиков генерала. Они ждали, какое решение я приму. Я понял, что в такой обстановке должно быть решение исполнить приказ генерала. Я скомандовал разведчикам взобраться на дамбу и огнем отражать атаку немцев.

 

«Умрем, но поднимемся

Снова солдаты!

Нет места за Вислой!

Ни шагу назад!

И в памяти рвутся

Лимонки-гранаты,

И пули горячие

Рядом свистят.

Во взгляде у Родины -

Матери слава

Овеяна свежим

Дыханьем полей.

Я павшим обязан

По долгу и праву

За стойкость и мужество

Жизнью своей».

 

 

Вот они немцы! Настоящие, живые, а не нарисованные на щитах, по которым мы стреляли в училище, в Бухаре. Даже сейчас - через столько лет, я вижу, гитлеровцы в мышиной форме идут в атаку редкой цепью. Рукава мундира закатаны по локоть. Автоматы, упирающиеся в живот, изрыгают смертоносный огонь. Атака немцев поддерживалась огнем их артиллерии. На дамбе, где мы лежали, ни окопов, ни стрелковых ячеек не было. Сплошным роем свистели пули и визжали снарядные осколки.

Расстояние быстро сокращалось. 300 метров, 200 ...150... Напряжение нарастало. Немцы приближались короткими перебежками, что-то кричали, а у меня было ощущение, будто они совсем не люди, а всего набитые соломой чучела, и я стрелял по ним из автомата хладнокровно и равнодушно. С их приближением я прицелился через мушку в прорези прицела в бегущего на меня немца, но не успел нажать на курок, как он, сделав перебежку, упал. В траве его не было видно. Я продолжал держать то место, где он упал, на прицеле, но немец неожиданно для меня поднялся левее метра на два от того места, где он упал. Пока я прицеливался в него, он снова упал и появился в другом месте. И так несколько раз.

Нас, курсантов артиллерийского училища, не учили, чтобы при перебежках отползать в сторону. Наконец я изловчился, прицелился туда, где по моему предположению мог находиться фашист, и когда он поднялся, я выстрелил короткой очередью. Видно было, как немец, вскинувши руки, упал и больше не поднимался. Это был мой второй убитый за войну в ближнем бою гитлеровец.

 

«Шел смертный бой, земля в огне кипела.

Был сужен мир до прорези прицела.

Но мы, полны решимости и веры,

Ему вернули прежние размеры».

 

Атака немцев отбита. Оставшиеся в живых вражеские солдаты друг за другом отползают назад. Прислонив голову к земле, отдыхаю. Мне - девятнадцать лет, и я с трудом выдерживаю это огромное напряжение - физическое и психическое. А как же пожилым бойцам, которым под пятьдесят, у которых дома детских три-четыре рта, мал - мала меньше?

Убедившись, что грозного генерала поблизости нет, я со своими разведчиками снова двинулся в путь вдоль дамбы к Сандомиру.

 Шли, разгоряченные боем, рассказывая о своих впечатлениях. Другие разведчики тоже убили по одному-два гитлеровца. В одном месте дамба прерывалась, пропуская небольшую речку. Находившиеся вблизи солдаты предупредили, что это открытое место простреливается врагом. Но по обстановке мы не могли дожидаться темноты и стали переходить речку вброд. Немцы обстреляли нас длинной пулеметной очередью, но ни в кого не попали.

Уже потом я узнал, что этим генералом был Вехин Григорий Иванович, 1901 года рождения, командир 350-й Житомирской стрелковой дивизии. За решительное форсирование рек Сан и Висла и удержание в тяжелых боях Сандомирского плацдарма, имеющего стратегическое значение, ему было присвоено почетное  звание Героя Советского Союза (с нашей помощью, добавляю я от себя).

 

 «Артиллерия бьет … и не знают покоя

От дорог сапоги, от бессониц сердца.

Мы, ровесник, с тобой увидали такое,

Что не жившим в наш век не понять до конца.

 

Артиллерия бьет… Что узнают потомки?

Им покажут в музеях кусочки войны:

Без патронов стволы и без хлеба котомки,

Только кровь наших ран не увидят они.

 

Артиллерия бьет... Как успел постареть я

В эти годы войны, не понять никогда.

Нам казалось - идут не года, а столетья,

А прошли не столетья, а только года.

 

Артиллерия бьет... И опять на заре ты

Поднимаешься в бой и идешь на врага,

Пропитались насквозь, как бинты в лазарете

Эти битые в кровь Подмосковья снега.

 

Артиллерия бьет... И взлетают ракеты,

Залп салютов оконные рамы трясет.

Только тот оценил этот голос победы,

Кто слыхал, как в бою артиллерия бьет!»

                                                                                            Юрий Разумовский

САНДОМИР.

 

«С сапог сотрется пыль походов,

Изгладит память лёт свинца,

Но никогда солдатам годы

Не разминируют сердца…»

 

Сандомир - небольшой старинный воеводский (областной) город, расположенный на левом высоком берегу Вислы. В 1241 году монголо-татарское войско Батыя (внука Чингисхана) захватило Сандомир, прошло всю Польшу, Венгрию, Сербию, до Адриатического моря, а потом, будучи ослабленным борьбой с закованными в кольчуги западноевропейскими рыцарями, откочевало в приволжские степи, где в низовьях Волги основало свое государство - Золотую Орду со столицей Сарай ( Татарское слово сарай переводится на русский язык как дворец).

Именно до этих мест на Висле дошел со своим повстанческим казацким войском гетман полковник Богдан Хмельницкий, побивая войско польской шляхты. Он был легендарной личностью. Сам из литовских дворян, правивших в свое время на Украине, вначале был католиком, будучи в турецком плену стал мусульманином, а, вернувшись на Украину, принял православие.

На западной окраине шел бой. В центре города тоже рвались снаряды или мины, посвистывали шальные пули. Я связался с ведущим бой командиром 1180 стрелкового полка 350 стрелковой дивизии подполковником Скопенко Василием Федоровичем, 1912 года рождения. На груди у него блестели два ордена Красного Знамени, ордена Александра Невского и Красной Звезды. Видно было, что Скопенко находится в большом напряжении. Немец отчаянно сопротивляется, людей на передовой мало, боеприпасов не достает, сверху давят и отнюдь не литературными выражениями. Ему было не до меня. На мой доклад он ответил: «Действуйте по своему усмотрению».

Через несколько дней Скопенко, лично увлекая бойцов в атаку, погибнет в бою. За взятие Сандомира он будет удостоен высокого звания Героя Советского Союза с вручением Золотой звезды и ордена Ленина. Скопенко с воинскими почестями похоронят на городском кладбище. После войны благодарные жители города поставят ему памятник, его именем назовут улицу, детскую библиотеку, но в 1990 году экстремисты все это отменят, памятник разрушат, могилу осквернят.

Произвели инженерную разведку освобожденной части города. В воинских казармах,  где размещался немецкий саперный батальон,  нами были обнаружены мины-сюрпризы с верхними, донными и боковыми взрывателями, и в каждой мине – твоя смерть. Разминировать такие мины невозможно. Их надо только подрывать. Мы ограничились лишь постановкой дощечек с надписью «мины».

Выяснив обстановку, я послал с донесением одного разведчика навстречу идущему сюда батальону и принялся за выполнение третьей «боевой» задачи.

 Я пришел с разведчиками в  старинный католический монастырь величественного вида. У ворот разведчики поставили табличку на колышке: «Мины». После этого никто уже не осмелится пройти мимо нее. С представительным, но растерянным настоятелем монастыря в классической одежде - длинная черная ряса, подпоясанная веревкой, я обошел все помещения, расставляя на переходах разведчиков. Потом мы спустились в подвал.

Показав на мощные двери с большими замками, где на дощечках были сургучные оттиски печати с надписью по-польски: «Польская церковная государственная собственность», настоятель предупредил меня, что я понесу ответственность, если самовольно вскрою двери в подвале, и что даже заклятые враги их - немецкие фашисты, за время пятилетней оккупации не посмели присвоить церковное имущество.

Его доводы на меня подействовали. В случае осложнения со вскрытием подвалов, майор Калинюк от своих слов откажется, свидетелей состоявшегося с ним разговора у меня нет, и я запросто предстану перед военным трибуналом за преступное посягательство на польско-русскую славянскую дружбу. А решение трибунала в военное время на фронте одно - расстрел за мародерство. Извинившись перед настоятелем, мы покинули монастырь, оставив у входа часового около таблички «Мины».

Стали искать место, удобное для размещения батальона. Разведчики рыскали по домам, народ они неугомонный, отчаянный и предприимчивый. Один из них принес красную юбку, предложив сделать из нее флаг и повесить на мачте ратуши, высоко возвышавшейся над остальными зданиями. Сделать это было ловким разведчикам несложно. На крыше ратуши лишь неприятно посвистывали шальные пули, и красный флаг стал реять над городом, возвещая об его освобождении от поработителей.

Одновременно разведчики обнаружили немецкий продовольственный склад с мукой, маслом, сахаром и повидлом. Кто-то из них предложил напечь пирожков для батальона, за что с охотой возьмутся местные пани и панночки. Я на это согласился, и работа закипела. На другой день батальон (300 бойцов) походной колонной вошел в город. На улице его ожидали 10 противней на столиках с жареными пирожками. Невдалеке стояла группа довольных поварих.

Впереди батальона шел его командир, майор Калинюк. Я подбежал к нему и на ходу доложил о выполнении задания, и  сказал, что подвалы в монастыре опечатаны, поэтому вскрывать их я воздержался, но у входа в монастырь поставил часового, на ратуше повесили флаг и напекли пирожков для батальона.

 Но это ничего на него не подействовало. Он коротко послал меня подальше, куда Макар телят не гонял, я отошел от него, а бойцы бросились расхватывать пирожки. О том, что мы приняли участие в отражении немецкой атаки, истребили нескольких гитлеровцев и заслужили поощрения, я Калинюку уже не осмелился доложить.

 Через некоторое время последовали на меня и другие гонения. С должности командира отдельного взвода управления батальона, где по штату предусмотрено воинское звание - старший лейтенант, меня, без объяснения причин, перевели с понижением на должность командира линейного взвода во 2-ю саперную роту, хотя я и не имел специального инженерного образования. (До этого батальона я на фронте был командиром взвода управления в минометном полку).

За последующие восемь месяцев активного участия в боях, в том числе в составе десанта на танках прославленной пяти-орденоносной гвардейской Житомирско-Берлинской танковой бригады, я ни разу награжден не был, хотя мои бойцы за это же время заимели по два-три ордена и медали.

А через несколько дней войскам, форсировавшим Вислу и освободившим Сандомир, приказом Верховного Главнокомандующего маршала Советского Союза И.В. Сталина была объявлена благодарность, и в Москве в их честь дан салют 20-ю артиллерийскими залпами из 224-х орудий, а отличившимся а этих боях 23-м полкам, отдельным батальонам, в том числе и нашему 78-му штурмовому батальону, 1180-му стрелковому полку под командованием подполковника Скопенко, присвоено почетное наименование «Сандомирский».

Привожу сокращенный текст этого приказа.

 

ПРИКАЗ

ВЕРХОВНОГО ГЛАВНОКОМАНДУЮЩЕГО

 

Командующему войсками 1-го Украинского фронта Маршалу Советского Союза Коневу.

Начальнику штаба фронта генералу армии Соколовскому.

 

Войска 1-го Украинского фронта, продолжая развивать наступление, форсировали реки Сан и Висла и овладели плацдармом на западном берегу реки Висла.

В ходе боев войска фронта овладели городами Сандомир, Тарнобжег. В боях при форсировании реки Сан и Висла отличились войска…, саперы генерал-лейтенанта инженерных войск Галицкого, полковника Кордюкова.

За отличные боевые действия объявляю благодарность руководимым Вами войскам, участвовавшим при форсировании реки Сан  и Висла.

Воинским частям, отличившимся в боях за овладение городом Сандомир присвоить наименование Сандомирских – 1180 стрелковому полку (подполковник Скопенко Василий Федорович, 78-му отдельному штурмовому инженерно-саперному батальону (майор Калинюк Иван Павлович)….

Вечная слава героям, павшим в боях за свободу и независимость нашей Родины.

Смерть немецким оккупантам!

 

Верховный Главнокомандующий

Маршал Советского Союза                                                           И. Сталин

                    Москва, Кремль, 18 августа 1944 года.

 

 

 

 

 

 

 

                 НА  ВИСЛЕ

Комдив во всем любил порядок.

Перед сраженьем, как всегда,

У карты был предельно краток:

« Ну, сибиряк, смотри сюда!

Вот Висла. Берег. В месте этом

К утру тебе занять плацдарм.

Пойми, комбат, твоя победа –

Хоть сутки продержаться там.»

Рассвет пылал в огне атаки.

Еще противник был силен.

Горели вражеские танки,

Но таял, таял батальон.

Когда же в небе ночь повисла

И полегла на землю рожь

Фашисты поняли, что Вислу

Не отобьешь и не вернешь.

Вовсю сражение катило

Через плацдарм на Сандомир.

И солнце вслед за ним всходило.

И близок был желанный мир.

 

 

САНДОМИРСКИЙ  ПЛАЦДАРМ.

 

На Сандомирском плацдарме я впервые видел обстрел минами 6-ствольных немецких минометов калибра 158,5 мм. Мина весом 34 кг. Хотя разрывы мин и происходили на безопасном расстоянии, но впечатление от обстрела было жуткое. Я представляю, что испытал тот, кто попал под этот обстрел и какие перенес адовы муки. Между прочим, когда этот миномет выстреливает мины, то производит звук, похожий на завывание ишака, и слышен за несколько километров.

Сейчас я с большим трудом засыпаю, несколько раз за ночь просыпаюсь, сплю чутко. Из-за малейшего шума тут же открываю глаза. Старость не радость. А ведь в молодости было время, когда вокруг поблизости разрывались тяжелые артиллерийские снаряды, а я спал и не просыпался.

На Сандомирском плацдарме наш батальон спешно минировал противотанковыми и  противопехотными минами передний край нашей обороны. Шли напряженные и кровопролитные бои. Минирование производилось ночью. Мне, как командиру взвода управления, помимо ночи и днем приходилось выполнять десятки поручений командования батальона. Выпадали такие сутки, когда я спал всего 2-3 часа. За это время я здорово измотался.

 

«Такова уж судьба сапера,

И таков для него закон:

Через реки, леса и горы

 Путь для войск открывает он».

 

И вот однажды на хуторе, когда бойцы батальона после ночного минирования спали прямо на земле, на зеленой траве, я решил поспать и, никому не сказав, даже своему ординарцу, я залез в сарай на второй этаж, где на сене спали несколько легко раненных красноармейцев. Перед этим я заметил, как метров в 200-х от хутора с грузовой автомашины поднимался в воздух на тросе большой аэростат воздушного наблюдения и корректировки артиллерийского огня. Сняв свои кирзовые сапоги и, несмотря на то, что  зловонный запах портянок бойцов перебивал ароматы сена и увядающих полевых цветов, я тут же уснул мертвым сном.

 

«Война - тяжелая работа.

Здесь год считается втройне...

Устав на марше, спит пехота

И видит сны о тишине».

 

Когда я проснулся, то раненых вокруг меня не было. Не было и моих сапог. Остались чьи-то рваные солдатские ботинки. Обув эти ботинки, я вышел наружу. Вокруг ни одной души. Нет и грузовой машины с аэростатом. Только десятка два больших глубоких воронок от разрывов тяжелых артиллерийских снарядов, отчетливо выделяющихся своей жирной чернотой на зеленом лугу.

В крестьянской хате, где размещался штаб батальона, я обнаружил лишь одного связного бойца, который рассказал мне, что по аэростату стала стрелять немецкая артиллерия, и весь личный состав срочно перебрался из этого опасного места.

За время войны много раз приходилось спать на голой земле, когда даже не было где взять соломы или веток, чтобы подстелить. Подстелешь шинельку под себя, ею же укроешься, пилотку натянешь на уши, ладонь подложишь под щеку и спишь, тесно прижавшись к товарищам с обоих боков.

Кто-то из великих сказал: «Войны выигрывают те народы, которые могут спать на голой земле. Русские и татары это могли; немцы - нет».

Несколько раз донимали меня тяжелые приступы малярии, подхваченной мной еще в Средней Азии. Тогда я вспоминал, что поэт Байрон умер на войне в Греции от малярии.

Припоминается и такой эпизод на Сандомирском плацдарме. Я с несколькими своими разведчиками прибыл на командный пункт стрелковой дивизии для согласования взаимодействия нашего штурмового батальона с начальником инженерной службы дивизии. По обстановке смотрю, что тут не до меня. Командир дивизии – полковник, суровый, бледный, весь в напряжении, отдает подчиненным приказания и распоряжения. Подчиненные тоже все в напряжении.

Командный пункт на возвышенности, и с него хорошо видна лежащая впереди местность. Я вижу, что по полю медленно ползут и ведут стрельбу три тяжелых немецких танка. Я еще таких не видел. Оказалось, что это были новые немецкие танки - «королевские тигры». У каждого танка - 88-миллиметровая пушка и 2 пулемета. Лобовая броня - 190 мм, вес 68 тонн. Мощность немецкой танковой пушки такова, что она пробивает броню наших танков Т-34 на расстоянии 2-х километров.

Стоящие недалеко наши пушки беглым огнем, стреляют по танкам, но безрезультатно. Они идут, как заговоренные. Наша пехота перебежками отступает. Тяжело стонала земля, в воздухе стоял непрерывный грохот и гул от разрывов снарядов и рева танков. Ревели их двигатели, скрежетали гусеницы, земля в клочья разрывалась густо падавшими снарядами. Я и сейчас вижу те фашистские бронированные махины, когда башня танка медленно поворачивается влево - выстрел, потом вправо - выстрел. А между выстрелами это железное чудовище своим длинным хоботом-пушкой вдыхает воздух и принюхивается, где тут поблизости жертва.

 

«Гул ближе, ближе, бешеней –

И вдруг залязгали почти что рядом траки.

Найдите в мире звук страшней, чем звук

И рев, и скрежет танковой атаки!»

Рядом со мной выстроился последний резерв командира дивизии - рота разведчиков с автоматами. Командир дивизии решительно приказывает им задержать бегущих и возвратить их в окопы. Разведчики бегом следуют выполнять приказание. Наконец два танка были подбиты огнем нашей артиллерии, а третий повернул назад и скрылся.

 Танкисты, пытавшиеся покинуть поврежденные машины, были скошены автоматными очередями.

«Королевские тигры» - новые тяжелые танки, производство которых держалось в строжайшем секрете, немцы впервые применили на Сандомирском плацдарме. В одном из них сидел конструктор танка - Порше, который лично хотел убедиться, как непробиваемое «чудо - танк» будет поражать русские танки. В бою он погиб вместе со своим детищем. Возможно, этот бой я и видел.

Бой окончился. Я подошел к подбитому и переставшему гореть танку. Находящиеся вблизи наши пехотинцы были так измучены этим и предыдущими боями и переходами, что при первой же передышке они уже спали в неглубоких окопах мертвым сном, и им было не до трофейных танков.

Среди останков сгоревших танкистов я нашел немецкий автомат «Шмайссер». Впоследствии какое-то время пользовался им, пока не иссякли патроны, потом сдал его начальнику боепитания. Наши патроны калибра 7,62 мм к немецкому автомату не подходили, так как его калибр был 7,92 мм.

Был в нашей бригаде и такой возмутительный случай. Отделение саперов под командованием младшего сержанта Харджиева при минировании переднего края попало под артиллерийский налет. Укрыться негде было. Осколком снаряда была ранена бывшая с ними медицинская сестра. Ей оторвало пятку. Она закричала о помощи. Но все убежали, и помощи ей никто не оказал. В штабе Харджиев заявил, что медсестра скончалась на его глазах от тяжелого ранения. Родным медсестры было отправлено извещение - «похоронка» о ее гибели «смертью храбрых в боях за социалистическую Родину». Но медсестра не погибла. Ее нашли, перевязали и отправили в медсанбат находившиеся неподалеку пехотинцы. Из медсанбата медсестра письмом сообщила о происшедшем командиру бригады. Харджиев был разжалован из сержантов в рядовые.

Этот позорный случай гневно обсуждался на общих собраниях в ротах и взводах, а также на партийных и комсомольских. Кстати, будучи в архиве, я прочитал протоколы этих собраний. Бросилось в глаза то, что каждый выступающий один раз, два, а то и больше упоминал имя Сталина. Таково было время. Таков был культ личности.

 

«Свинцом нас косило, как рожь в поле градом,

Казалось, что сил для броска больше нет.

Но ты, стиснув зубы, ползла с нами рядом,

В руке наготове держа санпакет.

...Полвека труба полковая не будит...

Но годы безмерных утрат не сотрут...

Когда-то от смерти спасенные люди

Тебе и сегодня поклон отдают».

 

 

 

ПРИЁМ В ПАРТИЮ КОММУНИСТОВ.

 

В августе 1944 года на Сандомирском плацдарме партийное бюро батальона принимало меня кандидатом в члены коммунистической партии. Заседали, сидя на земле, в каком-то овраге. Вокруг шел бой. В небе стоял сплошной гул наших и вражеских самолетов. Неподалеку слышались разрывы бомб, от которых вздрагивала многострадальная земля. Это немецкая авиация бомбила огневые позиции дивизионной артиллерии. В воздухе почти над головой проносились наши штурмовики ИЛ-2, выше в синеве неба неторопливо плыли бомбардировщики ПЕ-2, а еще выше - прикрывавшие их юркие истребители ЯК-3.

Над головами в сторону противника с шелестом пролетали снаряды нашей тяжелой артиллерии. Некоторые остроглазые даже видели эти медленно летящие чушки. С передовой доносилось стрельба из пулеметов. Слышно было плохо. Зачитали мое заявление: «В бой хочу идти коммунистом». Огласили письменные рекомендации. Парторг сообщил кратко мои автобиографические данные. Замполит батальона дал обо мне краткую положительную характеристику. Решение было единодушное - «достоин, принять». Через несколько дней мне вручили кандидатский билет ВКП(б) - Всесоюзной коммунистической партии (большевиков). Я стал коммунистом и был им целых 45 лет.

 

«Я клянусь! не ворвется враг в траншею мою.

А погибнуть придется, погибну в бою.

Чтоб глядели с любовью через тысячу лет

На окрашенный кровью мой партийный билет».

 

Погиб мой хороший приятель командир взвода управления 80-го отдельного штурмового инженерно-саперного Вислинского орденов Богдана Хмельницкого и Александра Невского  батальона лейтенант Андрей Рыльский, племянник известного украинского поэта – классика Максима Рыльского.

Незадолго до этого, в перерыве между боями, мы оба были на пятидневных сборах командиров взводов по повышению квалификации, жили в одной землянке и сдружились. В молодости это быстро получается.

Во время ночного минирования на нейтральной полосе впереди наших окопов шальная пуля немецкого пулеметчика попала в сердце Рыльскому, который тут же скончался. Ему было 20 лет. Отважный воин, хороший товарищ, комсомолец. Красивый молодой, высокий, стройный парень он как живой лежал в грубо сколоченном гробу из неструганных досок. Волосы еще не потеряли живого блеска, добрая полуулыбка осталась на его по-живому ярких, навечно беззвучных губах.

До войны он жил и учился в Киеве. Ему бы жить и жить и радоваться жизни, но безжалостная фронтовая судьба распорядилась по- своему.

Я со своим взводом был командирован на похороны боевого товарища. Похоронили его в ясный солнечный августовский день на небольшом холме, возле высокого одинокого дуба, который виден на большом расстоянии. Небо было синее. Сверкало солнце. Трава на холме ярко зеленая, а вокруг поле с золотистой пшеницей. Эта буйная, цветущая во всем своем многообразии окружающая жизненная действительность как-то не соответствовала мрачной, черной смерти.

Возле могилы выстроилась рота саперов – штурмовиков. У некоторых на глазах блестели слезинки. Они по одному выходили из строя, брали в руку комья теплой черной земли и бросали в свежую могилу.

На могиле установили дощатую четырехгранную пирамиду с прикрепленной сверху звездой из жести. На пирамиде – квадрат белой доски, на ней – выжжено имя и фамилия нашего однополчанина.

- На твоей могиле, - звучал в воздухе голос заместителя командира батальона по политической части капитана Петунина, - клянемся, что сквозь жестокие схватки с ненавистным врагом мы пронесем омытое твоей горячей кровью наше Красное Знамя до полной победы над фашистским зверем!

- Клянемся! – ответил строй бойцов.

- Пройдут года и десятилетия, - продолжал оратор, а память о тебе не померкнет в нашем сознании. Не забудет тебя и человечество, ради свободы которого ты отдал свою молодую жизнь! Как горьковский Данко, ты отдал свою жизнь ради счастья людей. Вечная тебе память и слава! Пусть земля тебе будет пухом!

- Клянемся! – ответил строй бойцов.

Трижды гулко ударили залпы прощального салюта его боевых товарищей, неся в своих сердцах чувство священной ненависти к врагу. Своеобразным прощальным салютом погибшему была мощная артиллерийская канонада нашей армии, гнавшей врага все дальше на Запад.

 

«Куда б ни шел, ни ехал ты,

Но здесь остановись,

Могиле этой дорогой

Всем сердцем поклонись.

 

Кто б ни был ты – рыбак, шахтер,

Ученый иль пастух, -

Навек запомни: здесь лежит

Твой самый лучший друг.

 

И для тебя и для меня

Он сделал все, что мог:

Себя в бою не пожалел,

А Родину сберег.»

Михаил Исаковский.

 

В семидесятые годы я послал книгу полковника П.И.Рюмина о боевом пути нашей 16-й  штурмовой бригады, где служил Андрей Рыльский, в Киев на адрес Союза писателей Украины с просьбой передать книгу родным Андрея, поскольку их адреса в Киеве я не знал. Но никакого ответа я не получил, и книга ко мне не вернулась.

«Он в год войны стал лейтенантом

И сразу – в бой. В огонь и дым.

Носил пилотку лихо с кантом

Таким, как небо, голубым.

 

…Бой  отгремел глухим раскатом.

Кровь слилась с небом голубым.

Он стал навеки лейтенантом,

Навеки смелым, молодым.

 

Когда проходят роты строем –

Чеканит шаг за взводом взвод,

Его я вижу пред собою –

В шеренге каждой он идет.»

 

В октябре 1944 года с каким-то поручением я прибыл в город Дембица. Здесь находился немецкий полигон по совершенствованию снарядов - ФАУ-2, бомбивших Лондон. Наши конструкторы лазили по всему полигону, собирали различные железки и осколки от ФАУ-2, чтобы потом создать такую же ракету в Подлипках под Москвой, ныне город Калининград.

В Польше нам, офицерам штурмовых частей, выплачивали денежное месячное содержание польскими злотыми - по полтора оклада, как и в гвардейских частях. Злотых у меня было много, так как покупать во фронтовой полосе было нечего. И вот на безлюдной улице Дембицы я увидел, что старый поляк продает пирожные Бизе. А я сладкоежка. Тут уж я дорвался. Купил 5-6 штук, съел и снова покупаю. И так несколько раз, пока не опустошил весь лоток у удивленного поляка.

 

 

 

ВСТРЕЧА  С  ПОКРЫШКИНЫМ.

 

«На летном поле мало козыряют

У летчиков все звания равны

У летчиков и маршалы летают.»

 

В октябре 1944 года наша бригада была снята с передовой и переброшена в тыл фронтовой полосы, где в лесу построили землянки, получили пополнение и занимались боевой подготовкой. Среди моих разведчиков был один сибиряк - профессиональный охотник. Об этом как-то узнал трижды Герой Советского Союза, полковник Покрышкин, авиадивизия которого находилась на аэродроме недалеко от нас. Покрышкин договорился с нашим командованием, чтобы опытный охотник руководил охотой. Живности в лесу было много - олени, лоси, косули, кабаны. Поскольку одного солдата отпускать из части было нельзя, то с ним ходил и я.

Причем во время охоты командовал уже не я, а этот охотник, которого беспрекословно слушали Покрышкин и его боевые соратники, в числе которых были три дважды Героя Советского Союза - Глинка, Речкалов, Клубов. В этой дивизии было еще 46 Героев Советского Союза. Вскоре Клубов в бою погиб и был захоронен на холме Славы во Львове. Когда я бываю на этом холме Славы, я посещаю и его могилу. Покрышкин командовал 9-й гвардейской Мариупольско-Берлинской истребительно-авиационной орденов Ленина, Красного Знамени и Богдана Хмельницкого дивизией и на параде Победы в Москве на Красной площади 24 июня 1945 года нес знамя 1-го Украинского фронта.

Однажды во время такой охоты я стоял за деревом с автоматом наизготовку. Вдруг со стороны загонщиков послышался страшный треск, приближающийся ко мне. Ясно было, что на меня прет кабан, причем не маленький. Я приготовился дорого продать свою жизнь, хотя и чувствовал себя не очень хорошо, так как помнил рассказы охотников, что очередь из автомата может и не свалить крупного кабана. Кабан-секач могуч и свиреп, имеет 15-ти сантиметровые клыки, неимоверно подвижен и живуч. Он может 10-15 пуль в себя принять и ему хоть бы что. Даже смертельно раненый он постарается добраться до охотника и растерзать его громадными клыками.

Но и здесь мне повезло. Почему-то кабан, не добежав до меня метров 15, остановился, постоял немного и повернул обратно. Видимо кабан принял меня за грозного противника и решил не рисковать.

 

 

 

 

ГРАНАТА  И  ФАУСТПАТРОН.

 

Я уже писал о том, что, по моему мнению, каждый пятый погибал на войне по собственной глупости или легкомыслию. И вот вам пример. Я шел один по полевой тропинке вблизи пустых окопов. По дороге нашел немецкую ручную гранату с длинной (40 см) ручкой. Увидев большую воронку от авиационной бомбы, я решил бросить в нее гранату, рассчитывая, что граната разорвется на дне воронки, и я буду в безопасности.

Воронка была от меня метрах в двадцати. Я дернул за кольцо, привел гранату в боевое положение и бросил ее. Но граната в воронку не попала, а упала на верхнюю кромку земли, выброшенной от взрыва. Я оторопел. Тут же бросился плашмя на землю, прикрыв голову руками и автоматом. Последовал оглушительный взрыв, и, дико свистя, осколки гранаты пролетели мимо меня. Но, как говорят, Бог миловал. Я остался цел и невредим.

Другой случай. В конце 1944 года немцы изобрели мощное противотанковое средство - фаустпатрон, который с расстояния 80-100 метров пробивает (прожигает) кумулятивным снарядом 20 см. брони или 50 см. стенки кирпичного дома. Находя трофейные фаустпатроны, мы быстро научились их использовать и применять в бою. Фаустпатрон - это полая метровая трубка с конусообразным снарядом на одном конце. Трубку кладешь на плечо, нажимаешь на спусковой крючок, с одной стороны вылетает снаряд весом 5 кг, с другой - пламя длиной четыре метра и пороховой дым, который всего обволакивает тебя. Никакой отдачи при выстреле нет.

И вот однажды, в присутствии нескольких моих красноармейцев, без всякой к тому надобности, я решил выстрелить из найденного на обочине дороги фаустпатрона. Нажал на спусковой крючок, но вместо выстрела в трубе произошло шипение, снаряд вылетел из трубы и плюхнулся в двух метрах от меня. Мы все в ожидании взрыва бросились на землю, и я уже распрощался с жизнью, но взрыва не последовало.

 

«Никуда не уйти от седин.

В сорок пятом заметил я их …,

Сколько – знать бы – снарядов и мин

Разорвались на нервах моих.

 

Кровью политый путь на Берлин

Весь на мне наяву и во сне,

Никуда не уйти от седин.

Это память о прошлой войне.»

 

Было у нас в батальоне и судебное заседание военного трибунала. Один солдат стащил у спящего сослуживца автомат с патронами и обменял его в селе у поляка на самогон, сало и хлеб. По горячим следам он был разоблачен, похищенное возвращено, а виновный предстал перед судом.

Военный трибунал заседал на лесной поляне, на которой, сидя, расположился батальон. Суд был короткий, в течение часа. Выяснив у обвиняемого и двух свидетелей обстоятельства дела и заслушав военного прокурора (адвокат по законам военного времени в суде не участвовал), суд отошел в сторону, посовещался и объявил приговор - 10 лет лишения свободы с заменой лишения свободы направлением в штрафную роту искупать вину кровью.

 

 

НОВЫЙ  1945  ГОД.  МИНИРОВАНИЕ.

 

Новый 1945 год встречал в деревне Пустыня недалеко от города Милец. Собрались в хате все офицеры батальона, выпили, хорошо повеселились, плясали под гармошку. Вдруг влетает дежурный: «В санчасти стрельба!» Выхватив пистолеты, все побежали к дому, где размещалась санитарная часть. Оказывается, два наших офицера, хорошо подвыпив, пошли в санчасть к медсестре Варе. Не поделив ее, они устроили дуэль. В темноте стреляли друг в друга. К счастью, все обошлось благополучно. Виновники в новогоднюю ночь оказались под арестом в крестьянском погребе.

Выражением желания фронтовиков стало стихотворение М. Исаковского « Новогодний тост » :

 

«В суровый день, в суровый час,

Когда идет война,

Одно желание у нас

И цель у всех одна:

 

 

Чтоб ненавистного врага

Стереть с лица земли,

Чтоб навсегда его снега

В сугробах погребли.

 

Чтоб он холодною зимой

Без троп и без дорог

Бежал, конец почуя свой,

И чтоб уйти не мог.

 

Чтобы вовек не увидал

Он дома своего,

Чтоб этот год повсюду стал

Последним для него.

 

Чтоб отдохнула вся земля

От грохота атак:

Поднимем тост, мои друзья,

Чтоб это было так!»

 

Спустя тридцать лет, в Москве у Киевского вокзала, в хозяйственном магазине услышал польскую речь. «Откуда?» - спрашиваю. Отвечают «из города Милец». «А деревню «Пустыня» (Веску по-польски) знаете?» «А как же, конечно», отвечают они, вытаращив на меня глаза. Никак они не ожидали, что в Москве напомнят им о маленькой польской деревушке Пустыня.

Вблизи этой деревни мы производили минирование переднего края нашей обороны на танкоопасном направлении. Минировали, как обычно, ночью, в темноте, поскольку днем противник просматривал это место. Задание было спешное, и во что бы то ни стало его надо было выполнить.

Производилось это так. Натягивался длинный шнур с узелками на том месте, где надо было ставить мины. От общего шнура в обе стороны отходили ответвления тоже с узелками. В темноте-то ведь ничего не видно, а мины надо было ставить в строго определенном шахматном порядке. Среди саперов были распределены обязанности. Одни подтаскивали мины по одной в каждой руке (вес мины 5 кг), другие в мерзлой земле ломом, киркой или топором долбили лунку для мины (глубина - 20 см длина 40 см). Сержант - командир отделения ставил мину в лунку, вкручивал взрыватель, закапывал и маскировал.

Уж очень это тяжкое дело - долбить мерзлую, твердую как камень землю. Я тоже, когда все организовал, долбил эти лунки до крови на руках. Минное поле было большое - метров двести. Никаких перекуров. К рассвету все выматывались до изнеможения. Но никто не роптал. Помимо постановки минного поля, надо было указать на карте местности границы его по отношению к ориентирам - домам, деревьям, дорогам, окраине леса и т.п. Это делалось уже в светлое время, но скрытно.

 

«Ждала их трудная работа.

В промерзший грунт врубались зло,

И спины, мокрые от пота,

На яростном морозе жгло».

 

Там же произошел и нелепый случай, которых немало на войне. Ближе к утру, пехотный лейтенант из находящейся недалеко передовой траншеи приводит под конвоем моего красноармейца со связанными руками для опознания. Я подтвердил, что это мой подчиненный, и конвоиры ушли. Оказывается, этот красноармеец подносил мины и, возвращаясь, перепутал в темноте направление и пошел не в нашу сторону, а в сторону противника.

По его рассказу он шел и наткнулся на спираль Бруно (скрученная в круг тонкая проволока, высотой около  метра и длиной в несколько десятков метров, при попытке перебраться через нее человек запутывается). Минут пять он думал, что же это такое. Перед нашей траншеей этой спирали не было. Потом он понял, что по ошибке пошел в сторону противника. Пошел обратно, но попал не к своим минерам, а к стрелкам в траншее, которые стреляли по нему, принимая его за немецкого разведчика. И только по его матерной ругани поняли, что он свой.

Однажды ночью на наш участок минирования прибыл заместитель командира батальона по строевой части капитан Петухов. Посчитав, что минирование идет медленно, он при солдатах криком нецензурно обругал моего командира 2-й роты лейтенанта Хварукия. Абхазец по национальности и вспыльчивый по натуре, Хварукия не выдержал унижения и оскорбления при подчиненных и ушел в недалеко расположенный домик. Через несколько минут к нам подбегает его ординарец и сообщает, что Хварукия  застрелился. Мы все бегом в домик. Хварукия раненый лежит на кровати и кричит: «Дайте мне пистолет, я убью себя. Жизнь - Родине, честь - никому!» Кровать и пол в крови, пистолет лежит на полу. Хварукия быстро перевязали и на подводе, привозившей мины, отправили в расположение батальона, а потом в медсанбат. Рана оказалась не смертельной, пуля прошла вблизи сердца.

В 1991 году, разыскивая в Подольском военном архиве адреса ветеранов бригады, я узнал, что Хварукия служил на Сахалине, в звании подполковника уволился из армии и поселился в Одессе. Через адресный стол я нашел его адрес, пришел к нему на квартиру, но опоздал. Жена сказала, что Хварукия скончался четыре месяца тому назад. Вот так. Жил со своим фронтовым командиром в одном городе и не знал об этом.

Будучи в архиве, я проанализировал по хранящимся там данным по нашему батальону, причину выбытия людей: убит, убыл в госпиталь по ранению или болезни, пропал без вести, переведен в другую часть, арестован контрразведкой «Смерш», осужден военным трибуналом, убыл в военное училище, дезертировал.

Интересны и причины безвозвратных потерь: убит при артиллерийском или минометном обстреле, при бомбежке, убит снайпером, подорвался на мине, погиб от неосторожного обращения с личным оружием, умер от отравления трофейным спиртом, погиб при аварии автомашины; от разрыва бочки при электросварке, утонул при форсировании реки, убит грозовым разрядом, покончил жизнь самоубийством.

 

 

ПОЗ.

 

«Никогда не писал ни стихов, ни доносов»

А.П. Чехов

 

В первых числах января 1945 года наш батальон срочно был переброшен на другой участок фронта. Командованию фронта стало известно, что в это место немцы стянули крупные силы, готовятся перейти в наступление, которое начнется танковой атакой. Здесь мне пришлось выполнять обязанности командира ПОЗа. ПОЗ - это подвижной отряд заграждения. Задача ПОЗа - на пути движения немецких танков поставить минное поле - разбросать противотанковые мины на расстоянии одного метра от мины до мины. Сигнал начала минирования - две белые ракеты из-за леса, где находился командный пункт стрелковой дивизии. Во взводе был запас - 60 мин. По обе стороны от меня стояли другие взводы нашей роты с той же задачей. А задача была смертельно-опасная. Ведь мины надо было ставить на виду движущихся танков. А из танков стреляют из пушек и пулеметов. Причем от близкого разрыва снаряда может взорваться и сама мина, в которую уже вкручен взрыватель. Но, на наше счастье, до этого не дошло.

 

«Смелость,

Ты не ведала привалов

И в часы решительных атак

Амбразуры грудью закрывала

И бросалась с минами под танк.

Не забыть тех дней тяжелых грозы.

Мы, огнем прижатые к земле,

Отбивали танки на морозе,

Дрались в огнедышащей жаре».

 

Это место мне запомнилось. На этом поле до нас разыгралось танковое сражение. Стоят неподвижно три наших танка Т-34 и два немецких танка «Пантера». Неподалеку три могилы наших танкистов. Три небольших холмика, на деревянных столбиках вырезанные из фанеры пятиконечная звезда и табличка с надписью фамилии, имени и отчества «Старший лейтенант 1924 г. рождения, лейтенант 1923 г. рождения, младший лейтенант 1922 г. рождения».

Надписи исполнены химическим карандашом. Сняв шапку, долго я стоял, и грустные мысли одолевали меня. Пройдет время, никто за этими стоящими одиноко в поле могилами ухаживать не будет в чужой стороне. Дожди смоют надпись, столбик истлеет, холмик сравняется с землей. И, как поется в песне беспризорников, «Никто не узнает, где могилка моя!».

 

«Здесь проходила оборона.

Следы окопов у межи.

И только ржавые патроны

Обозначают рубежи.

 

 

Но скорбно клонится пшеница

Над прахом павших.

По весне здесь кровью воинов дымиться

Земля в тревожном полусне…

 

Минувшей бури стерлись даты,

А ей земле, все снится бой,

И те безусые солдаты,

Ее прикрывшие собой…»

 

 Сколько их, солдатских могил со звездами и столбиками, а то и без них, разбросано на нашем пути от Москвы и Сталинграда до Берлина и Праги.

Десять долгих дней провели мы в ожидании сигнала днем и ночью. Боец-наблюдатель за сигналом сменялся через два часа. Безделье томило.

Лишь один случай разнообразил нашу тоскливую жизнь. Во взвод ко мне пришел особоуполномоченный контрразведки «Смерш» в батальоне, старший лейтенант Гущин. Поводом к этому послужило то, что накануне пытался перебежать на сторону противника молодой солдат-новобранец из только что пришедшего в бригаду нового пополнения из Западной Украины. Он не успел добежать до вражеской траншеи, и был убит очередью из пулемета.

Вот Гущин и пришел, чтобы провести профилактическую беседу, напомнить о неотвратимом возмездии изменникам Родины. Поведение Гущина всегда отличалось таинственностью. На всех он смотрел подозрительно, настороженно, с обостренной внимательностью - сказывалась его профессия. Но работал он умело. Как мы ни пытались дознаться, кто же из стукачей - нештатных информаторов из нашего окружения, работает на него, ничего у нас не получалось. Единственным подозрением было то, что отдельных наших бойцов иногда вызывали в штаб батальона полы помыть, дров наколоть, там он мог с ними встречаться вне поля нашего зрения.

Свою полевую сумку, где он хранил данные на стукачей и их донесения, он берег как зеницу ока, берег ее больше, чем свой пистолет. Однажды он в числе других офицеров коротал ночь, сидя у костра, держа сумку в руках. Видимо от усталости и тепла он разомлел и уснул, а сумка выпала из его рук. Над ним решили подшутить. Сумку положили сзади него. Когда он проснулся, а сумки нет, он начал дико озираться, взволновался, стал говорить что-то невнятное. Но потом обнаружил сумку и успокоился. При этой сцене мы сидели молча, ничем себя не выдавая, хотя душа хохотала. Портить отношения с таким опасным человеком было нежелательно.

«Ну, можно ли представить мир без шуток?

Да он без шуток был бы просто жуток.

Когда на сердце холод, страх и тьма,

Лишь юмор не дает сойти с ума!».

                                       Л.Филатов

 

Теперь, глядя на жизнь с высоты десятков прожитых лет, я понимаю, что он был порядочным человеком, потому что за 10 месяцев моего пребывания в батальоне никого он не арестовал за «попытку изменить Родине и перебежать на сторону врага, за восхваление немецкой техники или лучшей жизни в капиталистических странах», как это было у многих других работников военной контрразведки, подлостью и коварством зарабатывавших себе ордена и повышения в должности и звании.

И тогда во время войны, и в последующее время, когда я работал судьей военного трибунала, я задумывался над таким вопросом - почему контрразведчики никогда даже не пытались завербовать меня в нештатные секретные сотрудники (сексоты)?

Ведь я всегда был в активе, был общительным, обладал редким в наше смутное время качеством: выполнял свои обязанности честно и добросовестно, старался в жизни исходить из тех правил, которым был предан Л.Н.Толстой: всегда говорить правду, быть верным своему слову, быть полезным, сколько ты можешь, своему отечеству. Как всякий нормальный человек, с нормальным самолюбием и характером, я терпеть не мог быть марионеткой, не поддавался стадному чувству. Воспитанный кристально честными отцом и матерью, школой, пионерскими лагерями, комсомолом, офицерским училищем, на произведениях Пушкина, Лермонтова, Чехова и Некрасова, я ненавидел ложь и подлость, трусость и предательство.

Ведь главный мотив вербовщиков - любовь к Родине, а Родину я любил больше жизни. Видимо, такие мои данные «смершевцев» не устраивали - слишком я был порядочен и честен.

Я, как и многие другие, знал о наличии широкой сети тайных информаторов среди военнослужащих. На взвод - 30-40 человек - один или два информатора, среди 5-6 офицеров роты - один обязательно будет тайным агентом «Смерша» (смерть шпионам).

 Не желая участвовать в таком грязном деле и быть двуличным, и чтобы меня не поймали врасплох, я заранее подготовился к возможности моей вербовки в тайные информаторы. Дескать «Да, я люблю Родину, но доносить на своих товарищей, да еще получать за это материальное вознаграждение, я не могу ввиду моей натуры. Да и вообще, я человек болтливый, что в голове, то и на языке, если выпью спиртного, могу и проговориться. Если же я увижу врага Советской власти, то я сам по своей инициативе приду к Вам и доложу об этом».

Сигнала о минировании не последовало, зато вдалеке справа от нас, на Сандомирском плацдарме, рано утром мы услышали мощную артиллерийскую канонаду, стреляли тысячи артиллерийских орудий разных калибров, слышались дикие завывания залпов гвардейских минометов - «Катюш». Все слилось в сплошной оглушающий шум. Там происходило что-то невероятное.

Прибыл связной с приказанием срочно всем прибыть к штабу батальона, где нам сообщили, что началось наступление войск 1-го Украинского фронта. Мы должны форсированным маршем (7 километров в час) пройти 50 километров и влиться в 22-ю Невельскую ордена Ленина самоходно-артиллерийскую бригаду 4-й танковой армии.

После прорыва нашей пехотой укрепленных линий врага, 4-я танковая армия генерал-лейтенанта Д. Д. Лелюшенко (впоследствии генерал армии, дважды Герой Советского Союза и народный Герой Чехословакии) пойдет в рейд по тылам врага. Параллельно с ней в прорыв войдет 3-я гвардейская танковая армия генерал-лейтенанта П.Ф. Рыбалко (впоследствии Маршал бронетанковых войск, дважды Герой Советского Союза).

Наша задача в качестве десантников саперов-штурмовиков на броне самоходок и танков обеспечивать в инженерном отношении успешное продвижение бригады. С нашим участием эта бригада удостоится звания «Гвардейской», ей присвоят еще одно почетное наименование «Берлинская» и наградят еще четырьмя боевыми орденами. Саперы были везде нужны. Ни одна разведка, ни один десант без саперов не обходится.

 

ГЕРОИ 16-й  ШТУРМОВОЙ  РАВА-РУССКОЙ

БРИГАДЫ.

 

Народ должен знать своих героев, поэтому привожу данные о них.

Качалко Иван Елизарович. Родился 25.9.1916 в с. Карловка (Полтавская обл.), в семье рабочего. Украинец. Член КПСС с 1949 года. Окончил среднюю школу, школу ФЗУ в Чапаевске Куйбышевской области в 1937 году. В Советской Армии с 1937 года.  Окончил  Московское военно-инженерное училище в 1941 году. Принимал участие в боях Великой Отечественной войны с декабря 1942года.

 Комсомолец, капитан Качалко 30 июля 1944 года  при  форсировании реки Висла в районе населенного пункта Аннополь ( 30 км. севернее г.  Сандомир, Польша) со своим батальоном за 2 часа проложил на труднопроходимой местности колонный путь  800 погонных метров. Своевременно наведя переправу, сапёры со стрелковым батальоном преодолели реку, участвовали в боях за плацдарм. Звание Героя Советского Союза присвоено  23 сентября 1944 года.

После войны продолжал службу в армии. В 1950 году окончил военную академию имени M. В. Фрунзе. С 1973 полковник в запасе. Живет в Москве. Награжден орденами Ленина, Красного Знамени, Отечественной войны 1 и 2 степени, двумя орденами Красной звезды, орденом Почёта, медалями.

О его подвигах написано в книгах: «Подвиг во имя  Родины». Куйбышев. 1965 год. «Совершенное ими бессмертно». Москва. 1976 год.

 

Кулик Иосиф Афанасьевич. Родился 8.3.1912 в селе Юзефовка, ныне  Йосиповка Ульяновского р-на Кировской области, в семье крестьянина. Украинец. Член КПСС с 1942 года. Образование начальное. Работал председателем сельсовета. В Советской Армии с 1934—37 г.г.  и с 1941 года.

Участник  войны с июня 1941 года. Командир роты. Старший лейтенант Кулик при форсировании Вислы 30.7.44 в районе населенного пункта Аннополь (22 км сев. г. Сандомир, Польша) в течение 3 часов на надувных лодках переправил 2 батальона пехоты, чем обеспечил захват плацдарма на левом берегу. Звание Героя Сов. Союза присвоено 23.9.44. С 1948 года капитан Кулик в запасе. Живёт в г. Йошкар-Ола. Нагр. орд. Ленина, 2 орд. Отечественной войны 1 ст., орд. Красной Звезды, медалями.

О нем написано в книгах : «Звезды доблести боевой» Львов 1968 год. «Наши герои» Йошкар-Ола 1985 год.

ЖуковскийПётр Николаевич. Род. 18.6.1912 в дер. Нележ ныне Угранского р-на Смолен, обл., в семье служащего. Русский. Член КПСС с 1945 года. Окончил Бобруйский техникум по механич. обработке дерева. Работал в г. Котельнич Киров, обл. на деревообрабат. з-де. В Сов. Армии с июля 1941. Окончил Черниговское военно-инж.   училище в 1943.

В действующей армии с марта 1944.  Командир взвода.

Мл. лейтенант Жуковский. отличился в конце января 1945 года у нас. пункта Грошовиц (Грошовице, в черте г. Ополе, ПНР). Вместе с бойцами вплавь доставлял рамы моста и досрочно навёл переправу через Одер для пропуска войск на плацдарм. В ночь на 6.02.45 вместе со взводом отбил контратаки врага в р-не моста. Звание  Героя Сов. Союза присвоено 10.4.45.

В 1946 уволен в запас. Работал директором деревообрабатывающего завода в Кирове, затем зам. директора Кировского з-да синтетических. стройматериалов. Живет в Кирове. Награжден орденами Ленина, Отечественной войны 1 ст., 2 орд. Красной Звезды, медалями.

О его подвигах написано в книге: «Кировчане – наши Герои Советского Союза». г. Киров. 1962 год.

Доброрез Василий Павлович.  Род.31.01.1917 в Сев. Маньчжурии в семье рабочего. Русский. Член КПСС с 1945. Окончил 7 классов. Работал слесарем в паровозном депо ст. Уфа. В мае 1941г. Советским РВК гор.Уфы призван в армию. С начала Вел. Отеч. войны на фронте. Командир отделения, ст. сержант Доброрез отличился при строительстве моста через р. Одер в р-не нас. пункта Грошовиц (ныне в г. Ополе, ПНР). В ночь на 28 янв. 1945 г. отделению был дан приказ установить 2 рамные опоры на фарватере реки. Лёд был разбит артогнём, плавсредства отсутствовали. В ледяной воде под огнём противника вплавь доставил рамы к месту установки. Опоры были возведены досрочно. Звание Героя Сов. Союза присвоено 10.4.45.

В 1946 демобилизован. Живёт в Уфе. Работал ст. инженером Башкирского отделения Куйбышевской железной дороги. Награжден орденами Ленина, Отечественной войны 1-й степени, Красной Звезды,   медалями.

О нем написано в книгах: «Славные сыны Башкирии». Г.Уфа. 1965 год, «Сыны Отчизны». Г.Уфа, 1981 год.

Имена этих героев, а также имена еще трех Героев Советского Союза из 16-й штурмовой инженерно-саперной Рава-Русской бригады – командира отделения саперов Степанова Дмитрия Тихоновича, наводчика противотанкового ружья младшего сержанта Боровкова Павла Игнатьевича, рядового сапера Имамутдинова Магсума Имамутдиновича (погиб в бою) – навечно выбиты среди имен 11686 Героев на стене зала Славы Национального музея истории Великой Отечественной войны в столице Украины.

 

 

 

ПАНИКА

 

«Мы радио не слышали ни разу,

Артистов и не видели в глаза.

Передний край, откуда без приказа

Ни отлучиться, ни уйти нельзя.

 

Но не запретны в тыл лишь две дороги

Для нас, окопных горемык – солдат:

Одна из них под обелиск убогий,

Другая – ненадолго- медсанбат».

 

12 января 1945 года нашу 2-ю штурмовую инженерно-саперную роту, входившую в 16-ю штурмовую инженерно-саперную бригаду, где я в звании лейтенанта был командиром взвода, передали в 22-ю самоходно-артиллерийскую Невельскую ордена Ленина бригаду.

На вооружении бригады состояли самоходно-артиллерийские установки (САУ) с 76-миллиметровым орудием, американские танки «Валлентайн». Был еще в бригаде дивизион 88-миллиметровых трофейных немецких пушек, используемых нами как противотанковые орудия.

Наша рота (3 взвода, всего 80 человек) должна была обеспечивать в инженерном отношении боевой путь бригады при наступлении. К месту дислокации бригады рота совершила пеший однодневный переход и расположилась у подножия холма, где были старые немецкие окопы. Командир роты лейтенант Рюмин пошел с ординарцем в лес устанавливать связь с находящейся там бригадой. Старшим в роте остался я. По грунтовой дороге в сторону фронта нескончаемой вереницей двигались обозы - автомашины и конные повозки.

Вдруг за холмом послышались звуки ожесточенного боя, выстрелы и разрывы снарядов танковых пушек и артиллерийских орудий. После этого с холма назад в панике побежали люди, поехали автомашины, ездовые со всей силой нахлестывали лошадей, люди бегут мимо нас с искаженными от страха лицами. На наши вопросы – «Что там за холмом случилось?», - никто не отвечает. Паника. Апофеозом ее явилось то, что против нас остановилась легковая автомашина «М-1». Из нее выскочил офицер. Перед нашими глазами он ломает о придорожный столбик древко знамени пополам (целым знамя не умещалось в кабине), садится в машину и уезжает.

 Что делать нам? Выстрелы за холмом продолжаются. По лицам видно, что мои бойцы напряжены, молча посматривают на меня, ожидая моего решения. Мозг напряженно работает. Бегут тыловики. Мы же - боевое подразделение. Нам отступать нельзя. У нас три противотанковых ружья, противотанковые гранаты, ручные пулеметы и автоматы. За бегство с поля боя - под трибунал и расстрел перед строем. Законы войны суровы. Поэтому решение может быть только одно, и я отдаю команду - приготовиться к бою. Но сражаться не пришлось. Выстрелы за холмом утихли.

Пришедший командир роты рассказал, что при отступлении танковая часть немцев оказалась без горючего и затаилась в лесу. Горючее им сбросили в бочках с самолетов. Заправившись, они выехали из леса на дорогу и стали громить наши обозы, которые мешали им двигаться. Какая-то наша артиллерийская часть, оказавшаяся на этой же дороге, вступила с танками в бой. Но часть танков все же прорвалась и ушла на запад. Придя в лес, мы увидели трех немецких танкистов, которых взяли в плен наши самоходчики. К моему удивлению, немецкие танкисты, окруженные толпой наших солдат, держались  нагло и самоуверенно. А ведь был уже не 1941 год, а 1945.

 

 

 

САМОХОДНО-АРТИЛЛЕРИЙСКАЯ БРИГАДА.

 

Вначале нас посадили десантом по два-три человека на самоходку СУ-76. Она построена на базе нашего легкого танка Т-70 на полугусеничном ходу (впереди колеса, сзади гусеница). Вес - 10 тонн, экипаж - 4 человека, оружие образца 1943 года, дальность выстрела 8600 метров, скорострельность - 10 выстрелов в минуту, боезапас - 60 снарядов. Броневые щиты прикрывали самоходку спереди, сверху и по бокам. Сзади был навешен брезент.

Эта бригада, как одна из особо отличившихся во второй мировой войне, впоследствии будет занесена в военную энциклопедию 1985 года издания. Командовал ею подполковник В.И.Приходько, который вскоре погиб, когда бригада подверглась сильной бомбежке с воздуха. Прямым попаданием бомбы был разрушен дом, где он находился. Тело его было отвезено из Польши во Львов и похоронено на воинском кладбище на холме Славы, неподалеку от могилы прославленного Героя Советского Союза Николая Кузнецова. После гибели Приходько бригаду возглавил подполковник Н.Ф.Корнюшкин, удостоенный за успехи в последующих боях звания Героя Советского Союза. Бригада входила в состав 4-й танковой армии второго формирования. Армия сформировалась в июне 1943 года. В ней было два корпуса: 6-й механизированный, получивший гвардейское звание за бои под Москвой в 1941 году, и 10-й танковый Уральский добровольческий корпус, получивший гвардейское звание за бои на Курской дуге в 1943 году. Сама армия стала гвардейской в марте 1945 года уже с нашим участием в ней.

В составе 1-го Украинского фронта 4-я танковая армия участвовала в освобождении Правобережной Украины, Польши, штурме Берлина и взятии Праги.

119 Героев Советского Союза воспиталось в ней и, кроме того, два дважды Героя - генерал армии Лелюшенко и генерал-лейтенант Фомичев.

С этой бригадой наша рота десантом на самоходках и танках вышла в боевой многодневный рейд по глубокому тылу врага. Бригада шла в передовом отряде танковой армии и, кроме того, мне со своим взводом пришлось несколько раз быть в наступлении в передовом дозоре и обеспечивать со своим взводом саперов-штурмовиков (22 человека, в том числе 7 сержантов, один ручной пулемет и противотанковое ружье) успешное продвижение танков и самоходок. Дозор - это идущие впереди три танка (взвод) на удалении от основных сил бригады на 2-3 километра.

 

«Сапер, что о нем не суди,

Имеет особые льготы:

В атаке идет впереди,

Отходит лишь после пехоты».

 

В передовой отряд танковой армии входили танковая и самоходно-артиллерийская бригады, противотанковый дивизион, зенитный дивизион и наша саперная рота.

Тактика боевых действий было такова: после прорыва нашей пехотой трех укрепленных линий врага, танковая армия стремительно  продвигается вглубь вражеского тыла, оторвавшись от пехоты на 80-100 километров. Крупные очаги сопротивления передовой отряд и основные силы танковой армии обходят. Сотни танков, самоходок, броневиков и артиллерийских орудий рвутся вперед, уничтожая сопротивляющихся, дезорганизуя оборону врага, сея страх и панику, нарушая связь, снабжение и  управление вражеских войск, и нагнетая панику.

 В этом наступлении непосредственно 22-я бригада освободила города Милич (22 января), Равич (23 января), Фрейдштадт (ныне Кожухов - 13 февраля 1945 года), а также десятки других населенных пунктов.

 Войскам, освободившим эти города, приказом Верховного Главнокомандующего маршала Сталина была объявлена благодарность, и в Москве в их честь был дан артиллерийский салют двадцатью залпами из 224 орудий.

Главная задача танкового десанта - охрана танка от немецких фаустпатронщиков. Дело в том, что самому экипажу танка через узкие смотровые щели трудно обнаружить замаскированного фаустпатронщика, но это под силу сделать стрелкам танкового десанта. Поэтому на завершающем этапе войны наши танкисты действовали только с участием десантников на броне.

Имевшиеся в бригаде английские танки «Валлентайн», поставлявшиеся в СССР по ленд-лизу, имели слабую броневую защиту (лобовая броня - 60 мм), невысокую скорость движения, низкую проходимость по пересеченной местности ввиду узких гусениц, легкую воспламеняемость, поскольку двигатель работал на бензине (а наши танки - на солярке), слабое пушечное вооружение - 40-миллиметровую пушку. Вес танка - 16 тонн, экипаж - 4 человека. Наши танкисты не любили этот танк.

То ли дело наш непревзойденный средний танк Т-34 (тридцатьчетверка). Вес 32 тонны. Экипаж - 5 человек. Вооружение - 1 пушка 85 мм и два пулемета 7,62 мм. Широкие гусеницы, позволяющие передвигаться по бездорожью, лобовая броня – 110 мм, броня днища - 90 мм, скорость - 55 км в час. Это была стальная махина, изрыгающая  пушечный гром и свинцовый ливень двух пулеметов, опрокидывающая все препятствия на своем пути.

 

 

ПЕРЕДОВОЙ ДОЗОР.

 

Это общая картина. Вернемся к моему взводу. Три танка Т-34, громыхая на всю окрестность, идут в передовом дозоре. На каждом танке - 4-5 десантника-сапера тщательно всматриваются в дорогу, с тем, чтобы обнаружить замаскированные противотанковые мины. Мина - это 5 кг тола, в то время как 200-граммовая толовая шашка напрочь перебивает железнодорожный рельс. Десантники все время в напряжении, так как в любой момент может выстрелить вражеская противотанковая пушка, снаряд из которой самого храброго из нас может превратить в жалкие ошметки, развешанные по кустам. В руках у десантников автоматы (в каждом диске -72 патрона). На поясном ремне - две гранаты Ф-1 и запасной диск к автомату с патронами, саперный нож в ножнах. За спиной - вещевой мешок с противотанковой гранатой, четырьмя - пятью толовыми шашками и бикфордовым шнуром. В нагрудном кармане - взрыватели к шашкам. У командира взвода, кроме того, на поясном ремне штатный пистолет «ТТ» в кобуре, на груди - полевой бинокль, на левой руке часы, на правой - компас.

Впереди лесок - что в нем? При первых же выстрелах вражеских противотанковых пушек и треска пулеметов, мы, как горох, спрыгиваем с брони и бежим вперед, укрываясь за танком, стреляя на ходу.

 Чтобы произвести прицельный огонь, танк останавливается. Все, что может у врага стрелять - стреляет по танкам, а, следовательно, и по нам. Танкистам легче - они за броней. Однако меняться местами никто не соглашается.

Были в шутку такие предложения: дескать, садись, десантник, в танк. Нет, среди нас желающих не было. Танк, как нам казалось, это железный гроб, а на земле-матушке как-то полегче. К ней, родимой, и прижаться и укрыться можно. Высота танка - 2,5 метра, а немецкие артиллеристы хорошо знают свое дело. Это в кино немецких вояк изображают карикатурно. В кино один наш солдат одной очередью убивает сразу 5-6 немцев, причем раненых почему-то в кино не бывает (в жизни на одного убитого приходится 3-4 раненых).

В действительности за войну в среднем на одного погибшего немецкого солдата приходилось 10 наших убитых. Причем надо сказать, что каждый пятый наш погибший погибал по собственной глупости. Заместитель Верховного Главнокомандующего, маршал Жуков, высоко отзывался о немецких солдатах и офицерах. «Немецкий солдат», - писал маршал, «грамотен, дисциплинирован и стоек в бою. Немцы организованно и стойко сопротивлялись до последних дней войны, хотя уже за полгода до конца ее было видно, что война проиграна бесповоротно».

Не раз мы были свидетелями, когда весь экипаж танка погибал от взрыва пробившего броню снаряда. В таком случае танк загорался, и дым черным столбом поднимался до километра вверх. Иногда от взрыва снаряда или фаустпатрона внутри танка детонировал танковый боезапас - 40-50 снарядов. Происходил страшный взрыв. Танк разваливался на части, а башня отлетала на 20-30 метров в сторону, да еще видели в одном случае, как башня дулом ушла в рыхлую пашню, да так и торчком стояла. В таких случаях от танкистов ничего не оставалось, хоронить было некого. Можно было найти лишь смятый орден или медаль «За отвагу». Так что участь танкистов была незавидная, а на земле и помирать как-то легче, чем в бронированном гробу.

Что чувствует человек на броне танка, который мчится в атаку навстречу шквальному огню? - Ничего хорошего. Каждая атака, эта встреча не с одной, а сотнями смертей. Нервы напряжены до предела. Мозг лихорадочно работает. Исключительная собранность и внимание на окружающую обстановку. Решительность в действиях. Ни за что нельзя показать подчиненным, что тебе страшно или ты растерян.

В боевой обстановке ты наделен воинским Уставом такими правами, которых ни у кого нет. В случае невыполнения приказа ты имеешь право тут же на месте без суда и следствия расстрелять нарушителя. Про героизм и награды мы как-то и не думали. Просто, стиснув зубы, шли в бой, чтобы выполнить отданный тебе приказ и уничтожить ненавистного врага. Да и чувство самосохранения имело место. Если ты не уничтожишь врага, то он уничтожит тебя. Давно было сказано, что настоящий воин не тот, кто не боится, а тот, кто умеет подавить свой страх.

Многократные стычки с неприятелем изматывали бойцов. От нас требовалась сверхчеловеческая выносливость на грани невероятного. От длительного, многодневного напряжения, почти без сна и отдыха, без горячей пищи, все время на обжигающем морозном воздухе на стылой броне движущегося танка бойцы смертельно устали и при первой возможности засыпали в любом положении. Были случаи, когда заснувшие бойцы падали с двигающегося танка.

 

«Что такое война? Это - воющий голос металла,

Доносящийся с неба сквозь серую рвань облаков.

Это - липкая слякоть, привычная злая усталость,

Надоедливый дождь, зарядивший на веки веков...

Что такое война? Это твердая вера в соседа,

Ты с ним рядом стрелял и в траншее до нитки промок

Это прочная дружба, высокое счастье победы,

Что с товарищем делишь, как хлеба последний кусок»

 

Возвращаюсь к своему рассказу. Лесок прошли без осложнений. Впереди показался небольшой городок. Опять все в напряжении. Автоматы и ручной пулемет, стоящий на башне танка, наизготовку. Я сидел на переднем танке. Со среднего танка что-то заметили, и трое наших солдат бросились в дом, откуда вывели двух безоружных пожилых солдат с повязками Красного Креста на рукаве, т.е. санитаров. Одного из них посадили ко мне на танк. Немец напряженно и пытливо смотрел нам в глаза, ожидая прочесть в них свою судьбу.

Усмотрев, что один солдат смотрит на его часы, немец тут же снял их с руки и отдал ему. Другой солдат потрогал у немца свитер под мундиром. Немец снял свитер и отдал. Наш солдат охотно взял свитер, так как у нас свитеров не было. Командир танкового взвода и я, как могли, расспросили немца об окружающей обстановке, поняли, что крупных вражеских частей поблизости не было, а большего при плохом нашем знании немецкого языка от него добиться было нельзя.

Переговорив по радио с командиром бригады, командир танкового взвода приказал командирам танков разъехаться по дорогам в разные стороны от городка на 1-2 километра и разведать обстановку.

Немцев высадили с танков, и они под охраной остались на центральной площади городка.

Когда наш танк после разведки возвратился к этому месту, то на площади, на клумбе лежали эти два расстрелянных немца с повязками Красного Креста. Кто и почему их расстрелял, для меня осталось неизвестным. С другой стороны - куда пленных девать с нашим положением, когда мы сами были в глубоком тылу немецких войск, все время в движении и сдать пленных было некуда. Отправить пленных назад под конвоем рискованно, вслед за нами могли идти отступающие немецкие части.

Мы же к концу войны дорожили каждым солдатом. Пополнения почти не было. Дело доходило до того, что, когда освобождали лагерь военнопленных, то тех, кто был в силах держать оружие, в обязательном порядке зачисляли в бригаду, и они так и погибали на снегу в штатской черной одежде, потому что переобмундировать их в военную форму возможности не было. Иные погибали, даже не будучи занесены в списки личного состава, т.е. неизвестными, т. к. документов, удостоверяющих личность, никто из пленных не имел.

В другом случае при передвижении с одного участка фронта на другой мы увидели человек 60-70 расстрелянных немцев, лежащих вповалку. Кто-то не довел их до пункта приема пленных и расстрелял по дороге.  Кто-то скажет, что о таких вещах писать нельзя. Но, так было. Из песни слова не выкинешь.

Был у нас и такой случай. Одного немецкого пленного, по внушительной комплекции и витым погонам не менее, чем в звании полковника, танкисты ради забавы заставили бежать по дороге впереди идущего танка. Командир танка сидел спереди на броне и угрожал бегущему пистолетом. Немец выбился из сил и упал под гусеницы танка. Раздавленный череп издал звук «трек». Все сидевшие на танке посчитали это зрелище вполне естественным. Любое возражение этому было бы остальными не понято. Такова жестокость войны. Только в кино воюют в белых перчатках. Ужасы войны там не показывают.

Особенно запомнился такой случай. Ранним февральским утром, только начинало светать, танковая колонна с десантниками остановилась в поле на грунтовой дороге. Стлался туман. Метров за 50 уже ничего не было видно. В голове колонны командиры с фонариками уточняли по карте маршрут движения. Вдруг к нам подошел  солдат-конвоир из другой части с автоматом наготове и трое пленных немцев. Остановились они около нашего танка. Голосом и жестами конвоир приказал пленным снимать сапоги. Всем наблюдавшим  было  понятно, что после этого их расстреляют.

Немцы начали снимать сапоги, как неожиданно один из них, уже без сапог, сильно толкнул конвоира и тот упал, а немец бросился бежать. Поднявшийся конвоир застрелил оставшихся двух, чтобы и те не убежали, а потом начал стрелять по убегавшему. Начали стрелять по убегавшему и наши автоматчики, сидевшие на танках. Пули, ударяясь о мерзлую землю, выбивали искры, и немец бежал как бы в огненном ореоле. Так он и скрылся в тумане.

Я уже не говорю о тех обычных расстрелах немцев, которые во время боя сдавались в плен. В бою человек звереет. Ты бежишь в атаке с автоматом в руке, палец на спусковом крючке. Впереди тебя немец с поднятыми к верху руками и лежащим у его ног автоматом. Он кричит: «Дрей Киндер» (трое детей). Ты выпускаешь в него очередь и бежишь дальше, не думая о том, что он, оставшись в живых, может выстрелить тебе в спину.

 

«В суровое время мы стали суровыми

И каждый без жалости должен убить

Того, кто грозит нашим детям оковами,

Кто душу народа сумел оскорбить.

 

Нельзя перед коршунами быть голубицами,

Не льстит нам печальный конец голубиц.

Никто не посмеет назвать нас убийцами

За то, что в бою истребляем убийц».

А. Сурков

 

Припоминается случай. В наступлении девушка-санинструктор танковой бригады пошла в сарай оправиться. Вдруг она выбегает из сарая с криком «там немец». Находившиеся поблизости солдаты бросились в сарай и вывели оттуда калмыка в немецкой форме. При отступлении он отстал от своих и, видя вошедшие в деревню русские танки, решил спрятаться в сарае. Девушка приказала ему идти в сторону от деревни и сама пошла за ним, держа в руке трофейный дамский браунинг. Потом выстрелила ему в затылок, и калмык беззвучно упал на землю. Раздалась команда «По машинам», все пошли к машинам. Никто ничему не удивился.

Нам стал известен случай, когда командир соседней танковой роты выстроил в шеренгу пленных власовцев и расстреливал каждого второго, пока в пистолете не кончились патроны (семь штук). И никто ему тогда не осмелился возразить. Да и попробуй, возрази, когда его родных и родственников немцы расстреляли как заложников. В оккупированной немцами Киевской области за каждого убитого партизанами немца они расстреливали 100 заложников.

Помню, командир бригады Герой Советского Союза Корнюшкин (после войны был командиром 180-й мотострелковой дивизии в Белгород-Днестровске Одесской области) во время наступления, а мы наступали два с половиной месяца и почти без остановок прошли с боями 700 километров, собрал офицеров бригады и приданных ей подразделений и зачитал приказ командующего фронтом маршала Конева, запрещающий расстреливать пленных, т.к. немцам об этом становится известно, и они ожесточают свое сопротивление. Так он приказ так прокомментировал: «Ну, решил ты его расстрелять, так зачем же убивать на дороге, отведи его в сторону и прикончи». Такого в кино не увидишь и в книге не прочитаешь. Поэтому и по многому другому у ветеранов на глазах проступают слезы, когда они вспоминают о войне. О жестокости войны не рассказать, ее надо видеть.

Где-то в середине января 1945 года вблизи польского воеводского (областного) города Кельцы в ходе Сандомирско – Силезской войсковой операции наша 22-я Невельская (впоследствии и Берлинская) пяти орденоносная самоходно-артиллерийская бригада с моими саперами – штурмовиками на броне с боем освободила маленькую деревушку. Ночевали в домах, что в наступлении было редкостью. Ночью был морозец градусов 5-6.

Рано утром мой командир отделения сержант Андреев зашел ко мне в дом и говорит:

-«Товарищ лейтенант! Идемте, я покажу Вам что - то интересное».

Вместе мы прошли метров 50 по дороге, и в придорожной канаве он показал мне на лежащий в воде под тонкой коркой льда труп гитлеровца. Видя мое недоумение, он сказал:

- «Посмотрите, на руке у него часы и они идут». Я вгляделся. Действительно, на часах, в воде, подо льдом, секундная стрелка бегала по циферблату. Вот это техника! Часы были швейцарские. Подивившись этому феномену, мы ушли.

Чтобы воспользоваться этим трофеем, не могло быть и речи. Но войне, когда смерть витает вокруг, люди больше чем когда-либо верят в приметы. А взять у мертвого часы  - это мародерство, большой грех, кощунство.

Одной из танковых бригад нашей 4-й танковой армии – 62-й гвардейской за участие в освобождении города Кельцы было присвоено почетное наименование «Келецкая». Эта четырех орденоносная прославленная бригада уже имела на своем  боевом знамени почетное наименование - «Молотовская», поскольку была сформирована в марте 1943 года  из добровольцев города Молотова, этот город с 1780 года назывался Пермь.

Но в 1940 году город Пермь был переименован в город «Молотов» - партийная кличка одного из ближайших соратников Сталина, члена КПСС с 1906 года Скрябина В.М. В 1957 году Молотов В.М. в возрасте 67 лет был исключен из партии за антикоммунистическое поведение и город, а вслед за ним и танковая бригада стали именоваться соответственно «Пермь» и «Пермская».

Для любителей военной истории могу сказать, что в боях за освобождение небольшого города Кельцы, не имевшего ни естественных преград, ни оборонительных фортификационных сооружений, принимала участие мощная группировка советских войск:

- 4 стрелковые дивизии (в каждой по 3 стрелковых полка и одному артиллерийскому полку, а также 6 отдельных дивизионов и батальонов: истребительно – противотанковый, зенитно-артиллерийский, саперный, разведывательный, связи, медицинский);

- 2 артиллерийские дивизии (всего 5 артиллерийских и минометных бригад);

- 3 авиационно-бомбардировочных дивизии (всего  шесть авиаполков);

- 2 танковые бригады и 2 танковых полка;

- 1 артиллерийская бригада и 9 артиллерийских, самоходно-артиллерийских, истребительно – противотанковых и зенитно-артиллерийских полков;

- 1 полк и три отдельных батальонов связи;

- 1 полк специальной службы (дрессированных собак);

- 4 отдельных саперных и огнеметных батальона. Всего 6 бригад, 30 полков, 34 отдельных батальонов.

Приказом Верховного Главнокомандующего, Маршала Советского Союза И.В. Сталина отличившимся в боях за освобождение города Кельцы 28-ми воинским соединениям и частям было присвоено почетное наименование «Келецких», 32 соединения и части награждены орденами, всему личному составу войск, участвовавших в боях за освобождение Кельцы была объявлена благодарность и в Москве дан салют 20-ю артиллерийскими залпами из 224 орудий.

23 января 1945 года наш передовой отряд с боем ворвался в немецкий город Равич (теперь он в Польше), находившийся в глубоком тылу противника.

Бой в городе - самый опасный вид боя для танков. В городе танк и десантники на нем слишком уязвимы. Маневрировать практически негде, а обстреливать танк фаустпатронами или бросать в него противотанковые гранаты можно из любого окна, балкона, крыши или подвала.

Захваченные врасплох ранним утром фашисты в панике выскакивали из домов, некоторые и в нижнем белье, метались по улице, вели беспорядочный огонь. Они настолько были ошеломлены внезапной атакой, что не смогли оказать организованного сопротивления. Большинство из них были уничтожены выстрелами из танковых пушек и пулеметов, а также из автоматов саперов-десантников. Немногим удалось спастись бегством. Отдельные из них спрятались в подвалах, чердаках, в шкафах, сараях, и их потом вылавливали наши бойцы, осматривая дома в поисках трофеев.

 «Я стрелял, вдыхая запах горький

Пота и обугленной земли,

И, прикрыв меня, «тридцатьчетверки»

На броню из рурской стали шли!

И в огне, раздутым свежим ветром,

Полыхали в громе фронтовом,

«Фердинанды», «Тигры» и «Пантеры»,

Нашим побежденные огнем».

КАК  НАС  БОЯЛИСЬ.

 

С нашим приближением немецкое гражданское население покинуло свои деревни и бежало на запад. На протяжении около 100 километров деревни были безлюдные, во дворах бродили голодные куры и гуси, в хлевах визжали непоенные и некормленные свиньи, выли собаки.

Я зашел в один деревенский добротный дом с железной крышей. На обеденном столе была приготовлена еда, накрытая чистой салфеткой – хлеб, домашнее печенье, колбаса, овощи, соления, маринады. Рядом – ножи, вилки, ложки, солонка.

Немцы всю свою более чем тысячелетнюю историю воевавшие с соседями, хорошо знали, что надо солдату на войне и чтобы солдат не рыскал по дому и не дебоширил, они все ему для еды приготовили.

Вначале политработники строго предупреждали бойцов, чтобы они не употребляли эту пищу, которая может быть отравлена.

Но, сначала один Иван попробовал и остался жив, за ним другой, а потом и все остальные. Случаев отравления не было, кроме употребления где-нибудь на заводе, в мастерских или на железнодорожной станции из цистерны метилового (технического) спирта, от которого люди вначале слепли, а потом умирали и спасти их было невозможно. Но таких случаев было несколько и то на первых порах.

Но потом стало встречаться население, не сумевшее убежать. Со всей деревни люди собирались в несколько стоящих рядом домов и в ужасе ожидали появление страшных мстителей, завоевателей. Когда заходишь в такой дом, то десятки глаз, цепенея от страха, смотрели на тебя. Некоторые начинали непроизвольно дрожать, трястись и креститься.

Геббельсовская пропаганда (Геббельс – министр пропаганды в фашистской Германии) в течение более чем трех лет изображала воинов Красной Армии страшными дикарями, с торчащими изо  рта клыками, с узкими глазами и рогами на косматой голове.

Мы действительно представляли собой неприглядное зрелище: обуты в валенках, одеты в ватные брюки и полушубок, на голове грязная шапка-ушанка с отворотами, закрывающими уши, на тесемках висят теплые рукавицы, на поясном ремне граната и финский нож, в руке автомат. Настороженное, недружелюбное выражение лица, красного от постоянного пребывания на морозном воздухе, воспаленные глаза от недосыпания.

Запомнился случай, происшедший со мной в немецком городе Равиче, где мы простояли три дня, ожидая подхода пехоты и тыловых подразделений нашей бригады. За 10 дней наступления наши кухни безнадежно отстали, мы кормились тем, что могли достать в домах у немцев, а также трофейными солдатскими новогодними подарками, попадавшими к нам. Но и в этих подарках были сухари, галеты, колбаса, консервы, шоколад, которыми мы быстро пресытились.

Но организм требовал горячей пищи. От сухой пищи в желудке горело и пылало. И вот на второй день я вместе со своим помощником старшиной Королевым, утром вышли из дома, где ночевали, на улицу и увидели в противоположном дворе стайку кур. Королев предложил зайти в дом и попросить хозяев сварить нам куриный суп. Мы зашли в дом, где жил, видимо, богатый человек. Из любопытства прошлись по комнатам. В комнатах все в сохранности. Массивные шкафы, дорогая посуда, большие зеркала, каминный зал. На стенах большие картины и портреты маслом его предков в мундирах, с орденами и медалями, охотничьи ружья и кинжалы, головы кабанов с огромными клыками и оленей с большими ветвистыми рогами.

Нас встретили две немки, одна  лет 30-40, другая постарше, растерялись, затряслись в страхе. И как мы их не просили путем жестикуляции и мимики, показывая на бегающих по двору кур и на кастрюлю, немки ничего не понимали и еще больше тряслись от панического ужаса. В конце концов мы напились горячего чая с бутербродами – хлеб с маслом. Когда мы уже собирались уходить, то младшая немка рукой стала звать меня за собой в отдельную комнату. Мне стало интересно. Я зашел вместе с ней в эту комнату, она возле кровати стала снимать с себя одежду. Поняв, к чему клонится дело, я энергично запротестовал, оставив ее в недоумении.

Тогда она стала судорожно снимать с  пальца массивное золотое обручальное кольцо. В другом случае я бы взял его, но тут, желая быть последовательным, я воспрепятствовал и этому. И мы ушли.

На другой день, увидев меня на улице, немка, та что постарше, стала энергично звать меня к себе домой. Дома она повела меня в ту же комнату, где на полу, посыпанному желтым песком, обозначались контуры человеческого тела, покрытого белой простыней. Приподняв край простыни, я увидел голую немку, что была помоложе. Она была мертва. Наше вчерашнее мирное посещение на нее так сильно подействовало, что сердце не выдержало и она скончалась.

Будь трижды проклята война и те, кто ее начинал !!!

Мы опять в наступлении. Идем первыми уже по немецкой земле. Впереди на шоссе показалась длинная колонна беженцев. Они едут на фурах – пароконных длинных повозках с высокими бортами. Фура до самого верха набита сеном, на нем сидят старики, женщины и дети. Рядом чемоданы и узлы с пожитками, домашним скарбом. С боку бежит жеребенок, сзади идет привязанная к фуре корова.

С нашим приближением колонна беженцев 15-20 фур, пропуская нас, остановилась, съехала с дороги вплотную к деревьям, растущим вдоль дороги. Левые колеса фуры еще оставались на краю проезжей части дороги.

Я, как обычно, стоял на переднем, командирском танке за башней, рядом сидели на броне мои десантники.

Вдруг наш танк, приблизившись к фуре, взял правее и гусеницами подмял под себя левые колеса фуры.

Фура опрокинулась вправо. Треск разрушаемого дерева, дикие, полные отчаяния, крики и визги падающих, ржание лошадей, мычание коров, все слилось в единый душераздирающий вой. И так по всей колонне.

Через некоторое время, на привале, я спрашиваю старшего механика – водителя этого танка:

- Сергей, зачем ты так?

- За Харьков, отвечает.

- Как это за Харьков?

- А, так! За время второй оккупации гитлеровцами Харькова эсэсовцы (СС – отборные войска службы безопасности Германии, как наше НКВД, одеты они были в обмундирование черного цвета, на околышах фуражек – человеческий череп и пониже перекрещенные берцовые кости) устраивали на базаре облавы, брали заложников, прикладами и немецкими овчарками сгоняли людей к грузовым крытым автомашинам, загоняли их туда – стариков, женщин, детей, и закрывали двери. В пути следования впускали в кузов отработанный газ (ЦО – окись углерода), люди отравлялись и трупы сбрасывали за городом в крутой овраг, где военнопленные забрасывали их землей. Так погибла моя мать.

- Еще есть вопросы?

- Вопросов у меня больше не было.

 

В Равиче со мной произошел запомнившийся случай. Наша танковая рота под командованием лейтенанта Кузьмина, с боем пройдя через весь город, захватила железнодорожную станцию, отрезав пути отхода противнику. В ходе ожесточенного боя танкисты бригады и мои саперы – десантники уничтожили около 300 и взяли в плен 250 гитлеровцев. Были захвачены и богатые трофеи: 2 эшелона с боеприпасами, 400 автомашин, 5 орудий, 5 складов с горючим и боеприпасами. За  высокое мастерство и героизм Кузьмин  и  механик – водитель его танка Качалин были удостоены высокого звания Героя Советского Союза.

Кузьмин Николай Михайлович, 1919 года рождения, родился  в селе Гаврилково Ярославской области, в семье крестьянина. В 1937 году окончил 7 классов, работал на машиностроительном заводе в Рыбинске (Андропов, затем снова Рыбинск). В Советской Армии с октября 1942 года, член КПСС с 1944 года и в этом же году окончил Камышинское танковое училище. Участник Великой Отечественной войны с февраля 1944 года.

Звание Героя Советского Союза присвоено 10 апреля 1945 года. В 1945 году, после войны, окончил Ленинградскую офицерскую бронетанковую школу. С 1946 года старший лейтенант Кузьмин в запасе. Работал в органах госбезопасности. Награжден орденами Ленина, Отечественной войны 1-й и 2-й степени. Умер 9 февраля 1963 года.

Старшина Качалин  Илья Иванович, родился 2 августа 1921 года в деревне Змеевка Троицкого района Челябинской области, в семье крестьянина. Русский. Член КПСС с 1953 года. Окончил 5 классов, работал слесарем на Челябинском тракторном заводе, затем машинистом в паровозном депо. В Советской Армии с 1940 года, в боях с июня 1942 года. Звание Героя Советского Союза присвоено 10 апреля 1945г. По окончанию войны из армии был демобилизован. Жил и работал в Челябинске. Награжден орденами Ленина, Отечественной войны 1 и 2 степени. Умер  10 ноября 1971 года.

Ночью, как обычно, я не спал, а через час-два проверял часовых на постах. Увидев в одном из зданий станции огонек в окне, я решил проверить кто там. Я подошел к калитке на углу здания вокзала и только хотел сделать шаг на перрон, как на меня наткнулся немец, примерно одного роста со мной, внезапно вышедший из-за угла здания.

Как полагается в военно – патриотическом фильме, я должен был схватить его за горло и задушить. Но это было не в кино, а в жизни. В действительности же от неожиданности я сделал шаг назад. То же самое сделал и немец. Немец повернулся и бросился бежать. Но я быстро вынул пистолет из кобуры и выстрелил весь магазин – 7 патронов в убегающего фашиста. Он упал. На выстрелы прибежали мои бойцы. Немец был мертв. Придя в себя от возникшего волнения, я пошел к тому зданию, где светил огонек. Оказывается, это было помещение, где хранились посылки и два моих бойца, зажгя свечу, рылись в посылочных ящиках в поисках трофеев.

Кто-либо сочтет, что я поступил не по геройски, а вот он, окажись на моем месте, принял бы рискованный поединок. Возможно! Но судить о моем поведении можно лишь в том случае, если он сам окажется в подобной ситуации.

Перед очередной танковой атакой с десантом саперов-штурмовиков на брони, командир бригады Герой Советского Союза подполковник Н.Ф. Корнюшкин перед строем десятка бойцов и командиров под аккомпанемент гремящего вблизи боя зачитал список представленных им к награждению правительственными наградами – боевыми орденами и медалями за проявленные в боях мужество и умение.

 Я представлен к награждению орденами Красного Знамени и Красной Звезды. Душа моя воспылала патриотическим порывом. Мы тут же пошли в бой и сражались геройски, о чем говорят освобожденные нами от немецко - фашистских захватчиков многие города и села и сверкающие золотым блеском – пять орденов на боевом гвардейском красном знамени самоходно-артиллерийской Невельской (впоследствии и Берлинской) бригады

Впоследствии я узнал, что по халатности штабного писаря в приказ о награждении я не попал и заслуженные награды не получил, а мои наградные листы, подписанные всеми вышестоящими правомочными начальниками, навечно хранятся в делах на пыльных полках в архиве Министерства обороны России в городе Подольске Московской области.

Корнюшкин Николай Федорович, родился 23 апреля 1914 года в городе Брянске, в семье рабочего. Член КПСС с 1940 года. В 1938 году окончил Бежецкий машиностроительный техникум. Работал начальником цеха вагоностроительного завода. В Советской Армии с 1938 года. В 1941 году окончил Московские автобронетанковые курсы командного состава.

На фронте с начала Великой Отечественной войны. В боях 5 раз ранен. Командир 70-й гвардейской самоходно - артиллерийской бригады гвардии подполковник Корнюшкин умело организовал действия подразделений в боях за взятие Берлина и освобождение Праги. Бригада нанесла противнику большой урон в живой силе и боевой технике. Звание Героя Советского Союза присвоено 31 мая 1945 года.

В 1952 году окончил курсы усовершенствования офицерского состава, затем в 1958 году – курсы при Военной академии Генерального штаба. Командовал мотострелковой дивизией, с 1960 года  полковник Корнюшкин – в запасе. Жил в Москве. Награжден двумя орденами Ленина, двумя орденами Красного Знамени, орденами Александра Невского, Отечественной войны 1–й степени, тремя орденами Красной Звезды и иностранным орденом.

Умер 22 июня 1985 года. Навечно записан почетным солдатом в список гвардейского танкового полка. В казарме 1-й роты этого полка стоит его кровать с постелью и с соответствующей надписью. Над кроватью портрет Героя. Боевые действия Корнюшкина описаны в книгах: «Ключ от Берлина» Н.Д.Арсенин. Москва, 1970 год, «Герои огненных лет», Москва, 1985 год.

9 мая 1984 года, будучи на встрече ветеранов 4-й гвардейской танковой армии в Москве, я встретился с бывшим командиром 70-й гвардейской Невельско- Берлинской пятиорденоносной самоходно-артиллерийской бригады гвардии полковником в отставке Корнюшкиным Николаем Федоровичем и рассказал ему, что его представление в феврале 1945 года к награждению меня боевыми орденами не было удовлетворено по халатности или по злому умыслу чиновников-бюрократов. Он посочувствовал мне и сказал, что во время войны было много героического и хорошего, но и немало было несправедливости.

Высказал он и свою обиду, что во время войны он командовал прославленной самоходно-артиллерийской бригадой, а после войны – не менее прославленной 180-й Киевской орденов Красного Знамени и Александра Суворова мотострелковой дивизией, где по штату командиру этими воинскими соединениями полагается генеральское звание. Но звание генерала так и не получил, хотя командовал этими воинскими соединениями длительное время и весьма успешно. В то же время, сказал он, поваром у Сталина был генерал-лейтенант, заведующим военно-охотничьим хозяйством в Завидово в Подмосковье был генерал-майор.

В городе Равиче мы пробыли три дня. Наше наступление временно было приостановлено, мы оторвались от шедшей за нами нашей пехотой на 100 километров. Боеприпасы у нас – снаряды, патроны, гранаты, а также горючее, были уже на исходе. Двигаться дальше было рискованно.

С подошедшей в Равич  пехотой прибыли и тыловые подразделения нашей бригады. Мы сдали раненых и пополнились боеприпасами и горючим для танков и автомашин. В связи с тем, что 22-я самоходно – артиллерийская бригада перешла во второй эшелон передового отряда 4-й танковой армии, нашу роту перевели десантом на танки в 93-ю танковую бригаду, которая будет наступать в первом эшелоне передового отряда танковой армии. Через месяц 22-й самоходно – артиллерийской бригаде присвоят гвардейское звание. Она станет 70-й гвардейской самоходно – артиллерийской бригадой.

Надо сказать, что во время войны награждение – важнейшая часть боевой деятельности – была отдана на откуп комиссарам и политотдельцам, штабистам и писарям, которые, как правило, непосредственно в боях не участвовали, а прятались по щелям и тылам, появляясь в своих канцеляриях только после окончания боя. Себя же эта братия награждала в первую очередь. Если проанализировать количество награждений, то на первом месте будут они, на последнем – непосредственные участники, бившиеся с врагом насмерть на передовой линии огня.

 

 

68-Я  ГВАРДЕЙСКАЯ  ТАНКОВАЯ  БРИГАДА.

 

В начале марта нашу роту передали в 93-ю отдельную Житомирскую ордена Красного Знамени танковую бригаду, где по штату было 65 танков Т-34. Через 5 дней этой бригаде будет присвоено гвардейское звание, и она станет 68-й гвардейской танковой бригадой, а в последующих боях удостоится наименования «Берлинская» и будет награждена еще четырьмя боевыми орденами Суворова, Кутузова, Хмельницкого и Невского. Между собой мы ее называли княжеской бригадой, так как три ордена на ее знамени названы именами российских князей, а четвертый именем украинского гетмана, т.е. тоже князя.

Эта бригада была сформирована в 1942 году в Сталинграде, все время была в боях на разных фронтах, отличилась на Курской дуге, под Житомиром, в Польше, Германии, Чехословакии. За время участия нашей роты в боях десантом на танках этой бригады восьми воинам этой бригады было присвоено звание Героя Советского Союза. Причем двое из этих героев погибли в феврале месяце, а двое других - командир танковой роты лейтенант Уткин и командир танкового батальона майор Медведев - погибли в бою за плацдарм реки Нейссе в тот же день 16 марта, когда и меня ранило осколком снаряда из крупповской стали, когда наши танки пошли в атаку на вражеские позиции. Это говорит об ожесточенности боев в тот период.

«Я только раз видала рукопашный.

Раз - наяву и тысячу во сне.

Кто говорит, что на войне не страшно,

Тот ничего не знает о войне».

                                     Юлия Друнина

 

В танковой бригаде народ служил отборный, обстрелянный, трусов не было. Любая явная опасность для жизни, сколь велика она ни была, любая сверхтрудная задача воспринимались нормально, включая прочно привитый бойцам принцип: «Нет задач невыполнимых». Эта бригада тоже вошла в число наиболее отличившихся воинских частей. В период войны на фронте было около 45 тысяч воинских частей, но только 30 из них имели на боевом знамени 5 или 6 орденов. Даже в авиации, которая была любимицей Сталина (его сын Василий был командиром авиационной дивизии), где было 330 авиационных дивизий и около 300 отдельных авиаполков, только одна авиадивизия была награждена пятью орденами. Командиром 68-й гвардейской танковой бригады был полковник Маряхин, кавалер 10 орденов, впоследствии ставший генералом армии.

Маряхин Сергей Степанович (1912 -1972г.г.), член КПССС с 1931 года. В Красной Армии с 1931 года. Окончил Военную академию имени М.В. Фрунзе (1941г.), Военную академию Генерального штаба (1950). В Великую Отечественную войну командир танкового батальона, начальник штаба полка, командир танковой бригады. После войны с 1950 года командир танковой дивизии, командующий Северной группой войск (Польша), затем Белорусским военным округом.   (с 1968 по 1972 г.г. - начальник тыла Вооруженных Сил СССР. Член Центрального Комитета Коммунистической партии Советского Союза, депутат Верховного Совета СССР).

 

«Худые, в гимнастерках чистеньких,

Мы лезли на броню гурьбою,

Еще не знавшие статистики,

Законов танкового боя.

 

Когда ревут стальные полчища,

Взвалив десант на бычьи спины,

То командир живет лишь полчаса,

А рядовые – половину.

 

Навстречу било пламя рыжее.

Мы жались к раскаленной башне.

А лейтенант горланил: «Выживем!

Нам только взять окоп на пашне!»

 

И мир чадил горелым мясом.

И мы чужую сталь таранили…

Атака длилась меньше часа.

В живых от роты – двое раненых».                                 

                                        Борис Куняев.

 

 

РАЗВЕДКА

 

В конце января 1945 года 4-я танковая армия с ходу форсировала большую реку Одер и завладела плацдармом на ее левом берегу. Немцы прилагали большие усилия, чтобы отвоевать этот плацдарм, имеющий большое значение для нашего будущего наступления. Но все атаки немцев успешно отбивались нашими гвардейцами.

От вышестоящего командования поступило сообщение, что по данным воздушной разведки  большая немецкая моторизованная колонна с танками движется в нашу сторону вдоль правого берега реки Одер с тем, чтобы отрезать наши войска, сражающиеся на плацдарме, от баз снабжения. А без снарядов и патронов много не повоюешь.

Ночью командир бригады вызвал к себе командира танкового взвода (три танка Т-34) и меня и поставил нам боевую задачу – следовать по шоссе вдоль реки навстречу этой колонне, завязать с нею бой, остановить ее и тем самым выиграть время, чтобы  бригада могла построить крепкую оборону – отрыть окопы для мотострелков, подготовить огневые позиции артиллерии.

Раздумывать было некогда. Мои саперы – десантники вскочили на броню танков и они, лязгая гусеницами по брусчатому шоссе и высекая искры, двинулись вперед в кромешной темноте. Мы понимали. Нас приносят в жертву. Но война есть война. Жертвуя малым, выиграть большее. Таков жестокий закон войны.

Грохот ревущих двигателей наших танков был слышен в ночной тишине на десяток километров. Все мы были в напряжении. Было не до холода на мерзлой броне и морозном ветру. Немцы, услышав наше приближение, конечно, приготовятся к бою, поставят мины на шоссе, выставят противотанковые пушки (немецкая противотанковая 88 миллиметровая пушка пробивала броню танка Т-34).

Если танк подорвется на мине, то десантники, если не будут изрешетены осколками, то от мощной взрывной волны подвергнутся тяжелой контузии. Медиков среди нас не было. Оказать при необходимости квалифицированную медицинскую помощь в случае тяжелого ранения или контузии будет некому. Мы это прекрасно понимали, но, сжимая крепко автоматы, напряженно всматривались в темную даль, пытаясь усмотреть в ней свою судьбу, готовые сражаться с ненавистным врагом до последней капли крови.

Но все обошлось благополучно. Пройдя километров 15, мы по команде по радио командира бригады остановились, изготовились к бою, дождались рассвета и потом в лучах восходящего солнца возвратились в расположение бригады. Немецкая колонна почему-то до нас не дошла.

Однажды во время перехода с одного участка фронта на другой танковая бригада сделала в лесу привал на обед. Люди кучками находились около своих танков, готовя в котелках обед на кострах. Появился незнакомый солдат, наигрывавший на губной гармошке. С шутками и прибаутками он переходил от одной группы солдат к другой. Никто его ни в чем не заподозрил. Потом он исчез. Через полчаса налетела девятка бомбардировщиков. И бомбы посыпались на наше расположение. Ровиков и окопов мы не делали, поэтому все бросились под днище танков. Но, несмотря на это, были убитые и раненые. Через несколько дней от нашего работника контрразведки «Смерш» мы узнали, что этот солдат был немецкий шпион. Его поймали и после того, как он показал, где спрятана радиостанция, по которой он вызвал бомбардировщиков, его расстреляли, как говорится без суда и следствия.

 

 

НАСТУПЛЕНИЕ  В  СИЛЕЗИИ.

 

«Враги называли нас: - Красные черти!

Друзья называли нас: - Гвардия фронта!

А мы назывались скромнее и лучше,

Точнее и проще: - саперная рота!».

 

Сандомирско-Силезская операция (часть Висло-Одерской операции) проводилась с 12 января по 3 февраля 1945 года с Сандомирского плацдарма. Фронт немцев был прорван по ширине в 75 километров. Участвовали в операции 1-й и 4-й Украинские фронты и 1-й Белорусский фронт.

В составе 1-го Украинского фронта (командующий Конев) было восемь общевойсковых армий, две танковые и одна воздушная армии. Были освобождены юго-западные районы Польши и военные действия перешли на территорию фашистской Германии. Войска форсировали реку Одер и захватили плацдарм на ее западном берегу. За отличие в этой операции 246-и частям и соединениям были присвоены почетные наименования освобожденных ими городов, а 353 - награждены орденами. За 23 суток наступления войска продвинулись на 500 километров, двигаясь с боями в среднем по 25 километров в день. Была разгромлена крупнейшая группировка фашистских войск.

Затем последовала Нижне-Силезская операция с 8 по 24 февраля 1945 года. Началась она с Одерского плацдарма. Войска на фронте шириною в 250 километров продвинулись на 100 километров, вышли на реку Нейссе и окружили гарнизоны городов-крепостей Бреслау и Глогау.

После небольшого перерыва была проведена Верхне-Силезская операция с 15 по 31 марта 1945 года. Артподготовка длилась 90 минут. Десятки тысяч снарядов, мин, бомб было выпущено на вражеские позиции. Было окружено и уничтожено 5 фашистских дивизий. Уничтожено или захвачено 280 танков и штурмовых орудий, 600 полевых орудий. Уничтожено 40 тысяч немцев и 16 тысяч пленено.

В этой операции, кроме нашей 4-й гвардейской танковой армии, участвовало три общевойсковых армии, один стрелковый корпус и воздушная армия. Всего: 31 стрелковая дивизия,  988 танков и САУ, 1737 самолетов 2-й воздушной армии. И во всех этих операциях мы были в передовом отряде 4-й гвардейской танковой армии.

В первой половине марта в течение недели танковая бригада и вся 4-я танковая армия были выведена из боя для ремонта боевой техники, пополнения личным составом и боеприпасами.

В это время в состав 4-й танковой армии прибыл танк Т-34, построенный на средства славной патриотки Марии Иосифовны Орловой. Перед этим она обратилась с просьбой к Верховному Главнокомандующему передать танк в 6-й гвардейский механизированный корпус, которым командовал ее сын Василий Федорович Орлов, 1916 года рождения. Ее просьба была удовлетворена.

Этот танк под командованием младшего лейтенанта П.М. Кашникова дрался с врагом в Берлине, участвовал в освобождении Праги, уничтожил десять танков противника, одно самоходное орудие, несколько бронетранспортеров и автомашин, около трехсот фашистских солдат и офицеров.

Политработники рассказали и о героической истории семьи Орловых.

Глава семьи Федор Михайлович в боях под Москвой командовал дивизией народного ополчения. Старший сын Владимир сражался с врагом под Ленинградом и погиб, защищая этот город. Другие сыновья – Василий, командовал механизированным корпусом, а Евгений – ротой противотанковых ружей. Не отставала от братьев и дочь Мария. Она воевала в составе знаменитого полка ночных бомбардировщиков под командованием Героя Советского Союза Марины Расковой.

Этому танку воины дали название «Мать-Родина». После войны этот танк был установлен в Берлине на постаменте у входа в здание, в Карлсхорсте, где 9 мая 1945 года был подписан акт о полной и безоговорочной капитуляции фашистской Германии.

Но Победа досталась нелегкой ценой. 18 марта при отражении танковой контратаки противника в районе города Нейссе, был тяжело ранен и вскоре скончался двадцатидевятилетний, волевой и бесстрашный, командир корпуса Василий Орлов, кавалер пяти боевых орденов. Посмертно ему было присвоено звание Героя Советского Союза. Он был похоронен в Москве на Новодевичьем кладбище – главном некрополе столицы России после Кремлевской стены, в которой уже никого не хоронят. Боевые подвиги В.Ф.Орлова отражены в книге «Герои огненных лет». Москва, 1987г.

Понес тяжелую утрату и мой взвод. При атаке на немецкую деревню, где укрепились немцы, был смертельно ранен и упал с танка командир отделения, сержант Кирилл Андреев – бесстрашный воин, отличный сапер, орденоносец, ранее был дважды ранен. По моему приказанию с танка спрыгнул рядовой боец, чтобы оказать помощь упавшему, а мы продолжали двигаться вперед. После боя этот боец догнал нас и сообщил, что разрывная пуля попала Андрееву в голову и он был уже мертв. Он же и схоронил погибшего, взяв его личные документы.

Наша бригада при передислокации на другой участок фронта остановилась в немецкой деревне на ночлег, и у проходящих солдат я узнал, что они из 111-й стрелковой дивизии, в которой я воевал в июле 1942 года под Ржевом, а выбыл из нее по ранению.  От солдат я узнал, что мой 532-й стрелковый полк находится в трех километрах, виднелись огоньки той деревни. Несмотря на незнакомую местность, усталость и темноту, я пошел напрямую к той деревне по снегу и бездорожью. Так велико было желание повидать сослуживцев, узнать об их судьбе. Прибыв в полк, я узнал, что из служивших в нем в 1942 году был только начальник вещевого снабжения, да и тот был в отъезде.

 

 «Врагом деревня сожжена,

Заросшее бурьяном поле,

Остановилась тут война,

Чтоб отдышаться малость, что ли.

 

Все жители давно ушли

Из здешних мест в тылы, куда-то,

А мы на выгоне нашли

Котенка в кожушке помятом.

 

И поселился он у нас

В окопе тесном, необжитом

И при обстреле каждый раз

Просил доверчиво защиты.

 

Ходил за всеми по пятам,

Смотрел в глаза, с улыбкой нежной,

И, кажется, принес он нам

Тоску по нашей жизни прежней.

 

И было на душе тепло,

Когда резвился непоседа

Хотелось жить смертям назло,

Мечталось встретиться с Победой.

 

И мы пошли в атаку днем.

Верст двадцать гитлеровцев гнали

И вспомнили уже о нем

В большой деревне на привале.

 

Кто говорил – сбежал он в лес.

Кто видел - спрятался в воронке.

Сержант за пазуху полез

И вынул мокрого котенка».

                                                Владимир Савицкий

 

Но я не жалел о том, что  пошел в деревню. Побывать в родном полку была для меня большая радость. Под утро вернулся обратно. Отсыпался уже на движущемся танке. Солдаты поддерживали меня, чтобы я не упал при толчках и рывках. Впоследствии я узнал, что моя 111-я Александрийская орденов Красного Знамени и Богдана Хмельницкого стрелковая дивизия и мой 532-й Одерский ордена Александра Невского стрелковый полк были на фронте до конца войны в составе 52 армии 1-го Украинского фронта. В августе 1946 года дивизия была расформирована в Львове. После войны мне удалось разыскать лишь двух ветеранов из 532-го полка.

Во время очередной остановки на обед стало известно, что приехала почта и принимает посылки. Для меня это было впервые за всю войну. Отец, мать и брат мой находились в городе Дубно Ровненской области. Что им  послать, я не знал.

Кроме вещмешка, в котором были предметы личного туалета, запасное белье, гранаты и патроны, у меня ничего не было. И все же я посылку послал с трофейными фотоаппаратом, полушубком и штопальными нитками, которые мои солдаты раздобыли в деревенском магазине.

И надо же! Посылка дошла! Фотоаппарат впоследствии у моего отца украл рабочий, ремонтировавший дом, полушубок так все 50 лет пролежал без употребления, а нитки пошли на штопку носок и чулок. Этим фотоаппаратом я заснял себя и своих боевых сослуживцев. Пленку отец проявил. Это единственные фотографии, сделанные в период войны. Они хранятся в моем фотоальбоме.

Трагически погиб заместитель командира батальона по хозяйственной части капитан Моверган. Погиб нелепо, как нередко бывает на войне. В наступлении мы окопы не рыли, зная, что скоро опять двинемся вперед. Граница нашего расположения по дороге обозначена не была. Моверган с шофером на грузовой автомашине не разобрались в обстановке и проехали нашу передовую линию. Наши солдаты кричали и стреляли вслед ехавшей в сторону немцев машине, но безрезультатно. При приближении к немецкой передовой машина была обстреляна. Моверган и шофер выскочили из машины и бросились бежать, но были убиты, а машина сожжена. Все это произошло на наших глазах, и помочь им мы не смогли, так как все произошло очень быстро.

В марте 1945 года в третьей роте нашего батальона произошло большое несчастье. Командир роты капитан Зильберберг, командир взвода, кавалер ордена боевого Красного знамени лейтенант Пауков и старшина роты Карпенко, а также военный инженер 68-й гвардейской танковой бригады майор Корнеев погибли при попытке разобраться в немецкой мине для подрыва транспортных средств (длина -1 метр). Они все вместе сидели в окопе, когда мина взорвалась. Об этом рассказал очевидец - ординарец командира роты, который предусмотрительно отошел от них и остался жив.

Здесь были нарушены все предписанные правила предосторожности. Никакой нужды разбирать мину не было. Ее пытались разобрать из профессионального любопытства. Профессия минера относится к самым опасным военным профессиям. По правилам разминирования минер работает один, в отдалении от товарищей, и в критической ситуации он не может рассчитывать на их помощь и должен сам искать выход из любого положения.

Гибель Мовергана с водителем, Зильберберга, Паукова и других товарищей глубоко нас опечалила. Однако на войне для печали мало времени. Надо было дальше воевать.

Чем ближе приближалась окончательная победа, тем сильнее возрастала у фронтовиков надежда дожить до нее, увидеть Победу своими глазами, пожить в мирное время.

Никогда еще перспектива умереть или остаться искалеченным не казалась им такой жестокой и несправедливой, как в заключительные месяцы и недели сражений. Умереть в 1941-1942 годах было легче, считали многие, хотя я с ними и не был согласен. Умереть в 1942 году в болотце под Ржевом, не зная, будет ли достигнута победа над врагом, не напрасна ли твоя жертва, было обиднее.

Мой командир роты лейтенант Рюмин, уже в мирное время ставший полковником и членом Союза писателей СССР, написал стихотворение, хорошо отражающее суть того времени. Это стихотворение посвящено мне и называется оно:

 

            Богачеву Борису

 

                   Десант

Пристроясь у башен шершавых

На танках, не день и не два

Мы шли на Берлин не для славы –

Была бы Россия жива.

Тылам дать эсэсовским встряску –

Предписывал строгий приказ.

В мешках вещевых под завязку

Везли мы тротил про запас.

На вздыбленном взрывами поле

Казалось, спасения нет.

И, наземь упав, поневоле

Я крепче сжимал пистолет.

Надрывно шуршали болванки.

И снайперы целились в нас.

На минах подбитые танки

Горели, как порох, подчас.

Не скажешь, что не было страшно,

Как шпарили «тигры» в упор...

Снаряды, срывавшие башни,

Свистят в голове до сих пор.

 

Поступил приказ: прочесать лес, там должны быть немцы. Цепью, на расстоянии 10-15 метров друг от друга, в полной боевой готовности открыть огонь (палец на спусковом крючке автомата) прошли лесом километра два. Неприятная это штука - все время чувствуешь себя на мушке неприятельского прицела. Но все обошлось благополучно.

Вспоминается и такой случай, произошедший в том же наступлении. Танковый батальон Героя Советского Союза майора Ивана Медведя стремительно продвигался по вражескому тылу. Через несколько дней Медведь погибнет в бою смертью храбрых. На передних танках находилось отделение десантников сапёров-штурмовиков нашей второй роты во главе с сержантом Кухтиком, обеспечивая безопасное продвижение танков. Впереди показалась неширокая река, представлявшая, однако, серьёзную преграду для танков. Видно было, как по мосту забегали вражеские солдаты и показался дымок, значит, был подожжён бикфордов шнур, и заминированный мост должен вот-вот взорваться. Под прикрытием огня наших танковых пушек Кухтик, несмотря на плотный прицельный огонь врага, побежал к мосту, перерезал бикфордов шнур, после чего уполз в укрытие. Но эту операцию он выполнил неудачно, и шнур вскоре опять возгорелся. Кухтик, рискуя жизнью, вновь бросился к мосту и заново обрезал горящий шнур. Мост, подготовленный немцами к уничтожению, был спасён. Танковый батальон успешно достиг противоположного берега и вновь устремился в бой. Затем через мост перешла и вся гвардейская танковая бригада передового отряда 4-й гвардейской танковой армии.

В соответствии с наградной практикой того времени за подобный подвиг награда – звание Героя Советского Союза. Командиром танковой бригады полковником Маряхиным С. С. сержант Кухтик был представлен к награждению этой высокой наградой. Однако, как это нередко бывало, кто-то из вышестоящих штабных работников,  который, наверное, за всю войну и свиста пуль не слышал, посчитал это представление завышенным, и Кухтик был награжден орденом Боевого Красного Знамени.

Быстро летят года. Уже дедами стали наши дети, взрослыми стали наши правнуки. Но никогда мы не забудем свою военную боевую молодость, и хочется повторить слова фронтового поэта:

 

«Нас мало осталось, к нам старость стучится,

Но мы повторять неустанно должны:

Пускай на земле никогда не случится

То, что видали мы в годы войны».

 

 

 

 

ДО БЕРЛИНА - 150 КИЛОМЕТРОВ.

 

До Берлина оставалось несколько пехотных переходов. Чаще начинаешь задумываться о том, что будет потом, как заживем после войны. А тут смерть подстерегает на каждом шагу - костлявая, с косой. Чуть ли не каждый день приходилось хоронить боевых товарищей. Наступление продолжалось, а немцы сопротивлялись с отчаянностью обреченных.

 Многие, в том числе и я, чтобы забыться от тягостных дум, после боя прикладывались к спиртному, которого было предостаточно. Почти у каждого немца в подвале дома был полный набор спиртного от шампанского до коньяка, награбленного со всей Европы. Кроме того, захватив в немецком пункте завод по изготовлению спирта и пополнившись его запасами, мы уже видели на горизонте трубу другого спиртового завода и огорчались, если направление нашего движения уклонялось в сторону от него.

На броне нашего танка, да и у других, почти всегда была туша освежеванного кабана, от которого кусками отрезали сало для закуски, мешок сахара, который умельцы солдаты как-то пережигали и получали жженый вкусный сахар и бидон со спиртом, заполненный на очередном захваченном спиртзаводе. Причем бидон и открывать то не надо было. Во время танковой атаки бидон сверху был пробит пулей, и его надо было только наклонить, чтобы в кружку или котелок потекла струйка спирта. Перед атакой или в ожидании ее старались не пить (чтобы в глазах не двоилось) или пили понемногу. У танкистов в этом отношении дисциплина была построже. Зато после окончания боя, выставив охранение, саперы-штурмовики танкового десанта выпивали все крепко.

При этом в отношениях с подчиненными я руководствовался знаменитым высказыванием Максима Горького, - «пьяниц не люблю, непьющим – не доверяю».

Одна такая выпивка врезалась мне в память. После боя и взятия небольшого немецкого городишка стало известно, что погиб командир 3-го взвода нашей роты младший лейтенант  Редькин – сибиряк, у которого было редкое имя Никандр.

Редькин был 1925 года рождения, хороший мой товарищ. Не раз мы спали с ним на голой земле в притирку (чтобы теплее было). Одну шинель подстилали, другой укрывались. Ели из одного котелка, пили из одной кружки.

Эта смерть, а я их видел немало за три года войны, меня особенно потрясла. Тем более, что смерть была глупой.  При захвате города он, будучи в подпитии, соскочил с танка на площади, подбежал к витрине магазина, разбил прикладом оконное стекло, повалил на пол стоявший там манекен и ударил по его голове прикладом автомата.

Затвор автомата от удара по инерции пошел назад, потом под воздействием пружины пошел вперед, захватил патрон, и произошла автоматная очередь прямо в голову Никандра. Танки в это время двинулись вперед и кто, и где его похоронили, неизвестно (домой была послана похоронка: «погиб в бою за Социалистическую Родину смертью храбрых»).

Я уже был хорошо выпимши (пили спирт), когда узнал об этом. Выпивал я в доме вместе с подчиненными мне сержантами и солдатами. Тот, кто не был на войне, меня не поймет. Как это так - выпивать с подчиненными, да еще в боевой обстановке. Но тут действовал хорошо проверенный жизнью принцип, сказанный еще Чапаевым в одноименном кинофильме. «В бою я вам командир, а после боя я вам товарищ». Но, поступая так, я был уверен, что будь я тяжело ранен, эти мои солдаты, даже рискуя собственной жизнью, вынесут меня из-под огня и доставят медикам.

В связи с этим сообщением я крепко выпил и загоревал о друге. Желая уменьшить свою духовную боль причинением себе физической боли, я вытащил из кобуры немецкий трофейный пистолет «Парабеллум», зажал его в кулаке и с силой ударил себя по лбу раз, затем второй раз. Солдаты отобрали у меня пистолет. Тогда из другой кобуры я вытащил табельный (положенный мне по штату) пистолет «ТТ» и опять ударил им себя по лбу. Солдаты отобрали и этот пистолет. Тогда из нагрудного кармана я достал маленький немецкий пистолет «Маузер», отобранный у пленного немецкого офицера и вновь ударил себя по лбу. Отобрали у меня и этот пистолет. Наутро, опохмелившись, я был полностью боеспособен. Кто был в таких передрягах, тот меня поймет, а кто не был, тот мне не судья.

Этот эпизод я хорошо запомнил, видимо вследствие ударов по лбу. Потому что другие многочисленные бои, в которых пришлось участвовать, после хорошей выпивки и крепкого сна и с течением времени уже не помнились достаточно хорошо.

«Бой был коротким. А потом

Глушили водку ледяную

И выковыривал ножом

Из-под ногтей я кровь чужую».

                              Семён Гудзенко

 

В кинофильме «Тихий Дон» есть такой эпизод. После боя мятежные казаки вместе с их командиром Григорием в доме на хуторе крепко выпивают. Казаки пьют стаканами самогон, хмелеют, танцуют, поют песни, имитируют рубку саблей. Один из них, налив в стакан самогон из самовара, забыл закрыть краник и самогон струйкой течет на пол. Крепко выпивший Григорий под смех боевых товарищей удаляется с молодой хозяйкой дома в отдельную комнату. Этот эпизод мне близок и понятен. Завтра они могут погибнуть в бою, их зароют в братскую могилу (на войне хоронят без гробов и в неглубоких могилах). Но сегодня их час, они веселятся, они живут. Те, кто  не пережил этого, не поймут никогда.

Во время боя, когда вокруг тебя буйствует смерть, собирая свою жатву, мы все были в большом напряжении. Но среди нас выделялся спокойствием мой командир отделения младший сержант Кириченко, 1925 года рождения. «Ты чего, не боишься?»- спрашивал я его. «А чего бояться, - удивленно отвечал Кириченко. - Боязно ночью на кладбище. А днем чего бояться, днем не боязно».

По этому поводу Гиляровский говорил:

 

«Пусть черт пугает робкий свет,

Но нас бояться не принудит –

Пока мы живы - смерти нет,

А смерть придет, так нас не будет»

 

На войне возможный риск надо было сводить к минимуму. Но, кто не был молод, тот не был глуп. В молодости я любил, как говорится, «пройти по лезвию бритвы». Подтверждаю это примером.

В наступлении наш передовой отряд оказался далеко впереди от главных сил танковой армии. Получилось так, что отступающая немецкая танковая колонна, около 200 танков и самоходных орудий, перерезала дорогу, по которой могло прибыть к нам подкрепление.

Боеприпасы, горючее у нас на исходе. Раненые не эвакуируются. Питаемся тем, что сохранилось в вещмешках и в карманах. По радио получен приказ командования - приостановить наступление. Мы затаились у какой-то деревушки. Танки и автоматчики в лощине, а впереди, метрах в 200 в деревушке местная немецкая воинская часть.

Кругом белый снег. Нас предупредили - из лощины не высовываться, стреляет немецкий снайпер. Но сидеть несколько часов на холоде без дела и без движения невыносимо. Я решаю взглянуть на деревушку. На шапку накладываю белый платок, чтобы она не была заметной, и потихоньку выглядываю из-за края лощины. Из деревушки раздается одиночный выстрел. Наст (твердая корка слежавшегося снега) около моего уха захрустел. Посмотрев, я увидел в двух сантиметрах от моего левого виска канавку на снегу - след пролетевшей пули. Еще раз судьба меня спасла.

 

 

Подобный случай воспел в стихах поэт Михаил Матусовский:

«Ветеран, кто в годы службы ничего не нажил

Сверх честного армейского пайка,

Кто выжил потому, что пуля вражья

Прошла правей или левей виска».

 

10 марта 1945 года я был принят в члены КПСС (тогда - ВКП(б) - Всесоюзная коммунистическая партия (большевиков). Это произошло в перерыве между боями за несколько дней до ранения. Партбилет № 3890707 был выдан начальником политотдела 93-й танковой бригады подполковником Ининым. Красная книжечка партбилета с силуэтом Ленина, находившаяся в левом кармане у сердца, не давала никаких привилегий, кроме одной: первому подняться в атаку. Партийный билет, выданный не в четырех шагах, как писал поэт, а в двух шагах от смерти, был для нас самой большой наградой. Словно обо мне и моих боевых товарищах сказал поэт-фронтовик:

 

«Я его получил как приказ

И как право на подвиг,

Чтобы первым рванутся

За клиньями танковых рот.

Чтоб в бою, забыв про усталость,

Про сон и про отдых,

Устремиться в атаку на зов:

«Коммунисты, вперед»!».

 

Теперь уже ни при каких обстоятельствах я не должен был попасть к немцам в плен, так как самая легкая участь коммуниста в фашистском плену - расстрел. А худшая - это жестокие пытки. Я знал, что дважды на земле не живут, жизнь не повторяется. Понимал, что война не сегодня-завтра окончится. Помнил повторяющийся в каждом письме наказ матери - беречь себя. Но прятаться за спины своих товарищей для меня было невозможно. А с кого же будут брать пример подчиненные мне 20-30 солдат, если их командир в бою будет думать не о том, как выполнить боевой приказ, а как бы спасти свою шкуру.

Кстати, у меня во взводе перед наступлением было по штату, да и в наличии семь сержантов - помощник командира взвода, четыре командира отделений, командир ручного пулемета  и командир противотанкового ружья. Вспоминается младший сержант Казаков, командир ручного пулемета (РПД) 1912 года рождения.

«Он всю Европу обошел

В огне былых атак,

Три раза вдоль, два - поперек,

Один раз - просто так».

 

До чего же талантлив русский народ. Зимой, ночью, на мерзлой земле не так-то просто уснуть. И вот из подручных средств бойцы разводят небольшой костер, и человек 8-10 слушают рассказ Казакова. Он - бывший школьный учитель, вдохновенно, почти дословно рассказывает содержание романа Дюма «Три мушкетера», а бойцы заворожено слушают. Некоторые из них вообще безграмотные, большинство с 3-4-классным образованием и лишь отдельные имеют образование в 7 классов. Те, кто окончил 8-10 классов, в обязательном порядке направлялись в офицерские училища или на курсы младших лейтенантов. Казаков безостановочно рассказывает час, другой, третий.

Потом, делая перерыв, он запевает свою любимую песню, которую  вполголоса подхватывают бойцы.

 

«Я пулеметчиком родился,

В команде «Максима» возрос,

Свинцом, картечью я крестился,

И смертный бой я перенес»

.

Нередко бойцы затевали разговор, что самое страшное на войне. Были разные суждения. Часть из них я привожу здесь. Самое страшное на войне это:

·          Попасть в руки немцев живым,

·          Рукопашный бой,

·          Когда немецкий танк от тебя в трёх шагах,

·          Идти в атаку навстречу пулемётному огню,

·          Когда ты в чистом поле подвергся внезапному

артиллерийско-миномётному обстрелу или воздушной бомбёжке,

·          Когда форсируешь реку под плотным ружейно-

пулемётным, артиллерийско-миномётным огнем, бомбёжкой с воздуха, а плавать не умеешь.

·          Когда в ночное время разминируешь противопехотную

мину в 50-ти метрах от окопа противника.

·          Когда командир в бою сдрейфит.

·          Когда приходится хоронить товарища, с которым ты

вместе воевал.

·          Видеть лица детей, когда к ним в дом пришла похоронка.

 

На послевоенных встречах фронтовиков-однополчан ветераны, захмелев, вспоминают:

Один: « Бывало, в окопе сидишь, и так тебе в этом окопчике мерзлом хорошо, что всю жизнь, казалось, тут бы и просидел. Сидишь и молишься, чтоб эти гады-фрицы где-нибудь мимо прошли, чтоб приказа того: « К бою – готовсь! «- не было. Однако мимо они редко проходили, да и приказ отдавался вовремя. Вылезешь из окопчика и пошел. Глядишь, один твой приятель упал, другого скосило. А ты все бежишь и бежишь с винтовочкой наперевес. Нет, врать не стану, тогда уж страха не было. Азарт какой-то, что ли. Добежишь – хорошо, не добежишь – ну что тут делать, значит, не судьба. Семи смертям не бывать, а одной не миновать. Вот ты, говоришь, герой. У нас в роте мужичонка был из вятских. Так вот он перед атакой перекрестится и первым из окопа – шнырь. Бежит и ведь не

« Ура! « кричит, а по матери, дескать, «тра-та-та, твою фашистскую мать». Хороший мужик был – герой... Мина в него угодила .»

Другой: « Сидишь в окопе, вшей кормишь. Сам бы так посидел, тады узнал... Я вот по телевизору смотрю на войну – рази ж это война! Трах – бах – тарарах и фрицы драпают. А мы:

« Ура!». И вот я удивляюсь, кто такие кина делает? Небось не вспомнят, как мы со Львова драпали, как пацаны зеленые перед атакой плакали и мамку звали. Сам звал, потому и говорю.»

Третий, старый танкист, вспоминает: « После боя подойдешь к танку, стучишь по обгорелой башне – никто не откликается. Откроешь крышку люка – сидит человек, с ним уходили в бой... Подул ветер – осталась горстка пепла. Много наших ребят так улетели.»

Интересно, что на фронте снились сны про мирное время: про отца с матерью, брата, школу, улицу, шахматный клуб ( в 7-ом классе школы я имел 4-ый спортивный разряд по шахматам ). В мирное же время долго снились сны про войну: танковая атака с десантниками на броне, враг идет на тебя, а у тебя автомат отказал и не стреляет. С вражеского самолета стремглав летит на тебя сверху серия авиационных бомб, которые при взрыве разнесут тебя в клочья... Просыпаешься в холодном поту. Слава богу – живой. Но погибшие в бою товарищи никогда не снились убитыми. Для меня во сне все они были живыми.

Поражаешься природе человека. В его активной памяти находится столько информации, что, пожелай мы изложить её типографским способом, потребовалось бы 20 миллионов томов.

О талантливости русского народа говорит и другое. В Подольском военном архиве я ознакомился с данными научно-исследовательского отдела. Во время войны у нас было всего 1320 дивизий, из них 500 стрелковых, остальные кавалерийские, воздушно-десантные, артиллерийские, танковые, зенитные, механизированные. В каждой дивизии за время войны сменилось от 2 до 10 командиров.

По национальному составу командиры дивизий 75% были русские, 8% украинцы, 2% белорусы. Остальные 15% приходятся на все другие национальности СССР - татары, евреи, грузины, армяне, башкиры, осетины и др. Не было только немцев. Сталин им не доверял, и, если только они не были за колючей проволокой, то служили в глубоком тылу.

После этого мне стало понятным, почему в торжественный вечер, после парада Победы в июне 1945 года в Москве, Сталин на приеме высших военных лиц и руководителей страны провозгласил тост за великий русский народ, почему в самый тяжелый период войны вспомнил о русском патриотизме - учредил гвардию и ордена Александра Суворова, Михаила Кутузова, Александра Невского, Павла Нахимова, Федора Ушакова. В.И.Ленин, хотя и сам был дворянского сословия, и отец у него был штатский генерал, ненавидел князей, графов и генералов.

Считанные дни отделяли нас от Победы, от окончания самой кровопролитной войны в истории человечества. Какую нужно было иметь выдержку, какую силу воли, чтобы именно в эти последние дни войны идти в бой и рисковать своей жизнью, но мы шли на все ради Победы, ради Родины, ради Мира на земле. Оценят ли это наши потомки?

 

 

 

ТРЕТЬЕ  РАНЕНИЕ.

 

Ночью с 15 на 16 марта, после длительного и утомительного марша (нас перебрасывали с одного участка фронта на другой), остановились около реки Нейссе в какой-то деревушке в ожидании рассвета. По команде сверху нам сообщили, что мы будем сражаться с 20-й немецкой пехотной дивизией СС «Эстония». Немцы начали обстреливать наше расположение снарядами среднего калибра (88 или 105 мм). Самочувствие при обстреле жуткое. Днем видишь, где взрывы, и можешь что-то предпринять. Ночью все взрывы кажутся вблизи тебя.

Предупредив экипаж танка, мы спрыгнули с него и залезли под днище. А взрывы продолжались. Так прошло с полчаса. Видимо, где-то вблизи сидел немецкий корректировщик огня и подавал команды по радио. Мы были начеку, так как танкисты в такой обстановке могут забыть про нас, развернуть танк и раздавить. На войне уже всякое было.

Темень была непроглядная. Темноту раздирали всполохи взрывов немецких снарядов, отчего темнота ночи сгущалась еще более. Начало рассветать. Мотор танка затарахтел. Где-то закричал раненый «Санитары, санитары, помогите». Потом крики стихли.

«Я помню бой в земле немецкой,

Метель взбесилась, не видать ни зги,

И сквозь разрывы частые снарядов

Чуть слышен стон: «Сестричка, помоги...»

 

По радио танкисты получили команду «Вперед, в атаку». Моторы взревели, мы вылезли из-под днища танка и взобрались на броню (вид у нас был ужасный - лицо помятое, неумытое, руки черные от грязи, глаза красные от бессонницы). Метров через 300, когда передний танк приблизился к перекрестку дорог, на нас обрушился шквал артиллерийского огня. Видимо это место было немцами пристреляно.

С криком упал с двигающегося танка на шоссе раненый осколком в голову красноармеец Ткач. (Потом, в Подольском архиве я узнал из документов, что он умер от ранения в госпитале).

 

«Цифры в бронзе итожат даты:

Двадцать лет,

Восемнадцать лет …

Кто-то скажет – прожили мало.

Но во имя  святых  побед

Наша молодость умирала

И в неполных семнадцать  лет.

И в семнадцать успеешь много,

Если ярко в жизни гореть,

Жить с Отчизной одной тревогой,

Все доверив ей – жизнь и смерть…».

 

Оставаться на броне танка (высота его -1м 40см) было бессмысленным. Бойцы по моей команде моментально соскочили с танка и залегли в кювете дороги. Я спрыгивал с танка во вторую очередь, так как находился на броне танка в окружении своих бойцов.

И вот, когда прыгнул и был уже в воздухе, я почувствовал сильный удар в правую ягодицу. Прорвав шинель, ватные брюки, кальсоны, трусы в меня вонзился снарядный осколок. Поначалу боли я как-то не почувствовал. Боль пришла позже. В какое-то мгновение в голове промелькнула мысль, что если я, приземлившись, не встану на ноги, а упаду на землю, значит, осколок раздробил тазобедренную кость, а это уже тяжелое ранение. Но я приземлился нормально и быстро укрылся в кювете от свистящих вокруг осколков. Ввиду особенности места расположения ранения сам себя я перевязывать не смог, и перевязывать меня стал мой ординарец красноармеец Ефремов. Перевязывал он долго и неумело. Я чувствовал, как истекаю кровью, как слабеют мои силы.

После окончания обстрела, передав командование взводом своему помощнику старшине Королеву, я, опираясь на плечо Ефремова, медленно побрел по вязкой пашне в тыл. По дороге во избежание повторного обстрела идти было опасно. Пройдя километра два, я попал на передовой медицинский пункт 1013-го стрелкового полка, где меня вновь перевязали и заполнили на меня карточку передового района - основной документ, подтверждающий ранение на поле боя. Попрощавшись, Ефремов ушел на передовую, а меня вместе с другими ранеными отправили на грузовой машине в тыл.

Осколочное ранение, даже легкое, в отличие от пулевого, нередко вызывает тяжелое осложнение. Так было и у меня. Вместе с осколком внутрь тела попали клочья одежды, что вызвало трудно излечимое длительное гнойное воспаление.

Где-то, через неделю, после ранения, когда я находился на излечении в санитарном лазарете нашей бригады, раненым зачитали:

 

 

 

 

 

 

Приказ

Народного Комиссара Обороны СССР,

17 марта 1945 года                                       город Москва

 

В боях за нашу Советскую Родину против немецких захватчиков 4-я танковая армия показала образцы мужества и стойкости, отваги и смелости, дисциплины и организованности. 

За время боев на фронтах Отечественной войны с немецкими захватчиками 4-я  танковая армия своими сокрушительными ударами, уничтожая живую силу и технику врага, нанесла большие потери немецким войскам.

За проявленную отвагу в боях за Отечество, стойкость, мужество, смелость, дисциплину, организованность и умелое выполнение боевых задач преобразовать 4-ю танковую армию в 4-ю гвардейскую танковую армию.   

Преобразованной танковой армии (командующий генерал-полковник Лелюшенко Дмитрий Данилович) вручить гвардейское знамя.

Народный Комиссар Обороны

Маршал Советского Союза

                                                                   И.Сталин

 

Приятно сознавать, что в этом радостном событии есть и моя доля боевого труда. Потом уже, в мирное время, изучая в Академии историю Отечественной войны, я разобрался, в каком сражении я  участвовал.

Верхнесилезская наступательная операция левого крыла 1-го Украинского фронта была проведена 15-31 марта 1945 года. Немецкая группировка состояла из 20 дивизий, 60 отдельных батальонов, 1420 орудий и минометов, 750 самолетов, 100 танков и штурмовых орудий.

Ей противостояли наши войска - 31 стрелковая дивизия, 5640 орудий и минометов, 988 танков и самоходных орудий, 1737 самолетов. Прорвав две укрепленные полосы противника, наши войска окружили и ликвидировали 5 немецко-фашистских дивизий, уничтожили свыше 40 тысяч и взяли в плен 14 тысяч вражеских солдат и офицеров. За активное участие в боях на плацдарме реки Нейссе наша бригада была награждена орденом Кутузова 2 степени.

За участие в этом наступлении командир танкового батальона, гвардии капитан Владимир Марков 1923 года рождения, проявивший при этом отвагу и мужество, был награжден высшей военной наградой – звездой Героя Советского  Союза. В своём письме к приятелю, Марков так описывает эту операцию. «А потом была Ратиборская  операция. Вот там я хлебнул чашу горечи. Ты, возможно, встретишь кого-нибудь из наших, спроси у них про «Долину смерти» (иначе её у нас и не называли). За два дня боев батальоны бригады выбыли из строя и остатки всего Беловского большого хозяйства вручили мне.  Я с этими остатками и «рубал»  по двенадцать атак в день, теряя каждый раз по 4-6 «коробок» и многих людей. А радиостанция в это время вопит: «Лелюшенко и маршал недовольны вашими действиями!» Тогда я желал себе гибели, потому что никакие нервы не в состоянии это выдержать».

Пояснения к этому письму: Ратиборская операция – окружение немецких войск, состоялась вблизи города Ратибор и реки Нейссе.

«Остатки всего беловского большого хозяйства» - Белов Евтихий Емельянович (1901-1966), гвардии генерал-лейтенант. Герой Советского Союза, командир 10-го гвардейского Добровольческого Уральско-Львовского орденов Красного Знамени, Суворова, Кутузова танкового корпуса 4-той гвардейской танковой Армии. В корпусе было 34 героя Советского Союза.

«Коробки» - танки.

«А радиостанция в это время вопит» - в каждом танке была радиостанция. «Вопит» - это значит передаёт крепкие матерные выражения. Лелюшенко Дмитрий Данилович (1901-1987) – командующий 4-й гвардейской танковой армии, генерал армии, дважды Герой Советского Союза, Герой Чехословакии и Монголии. Награждён высшим  военным орденом «Победа», 7-ю орденами Ленина, Орденом Октябрьской революции, 3-мя орденами Красного Знамени, 2-мя орденами Суворова, 2-мя орденами Кутузова, орденом Красной звезды. Похоронен на Красной площади в Москве у Кремлёвской стены.

Марков Владимир, кавалер 5-ти орденов, в 1955 году проходил военную службу в Тбилиси в звании подполковника и в должности заместителя командира механизированного  полка и скончался на операционном столе в госпитале при удалении аппендицита. Вследствие передозировки наркоза, надорванное войной  сердце храброго воина не выдержало. Ему было всего 32 года. Мир праху его и вечная память! Пусть земля ему будет пухом, а голубое небо покрывалом.

 

«Солдат хранит в кармане выцветшей шинели

Письмо от матери, да горсть родной земли.

Мы для победы ничего не пожалели,

И даже сердце, как НЗ, не сберегли».

 

К концу войны абсолютное большинство офицеров нашей армии имели ранение - одно, два, реже три, хотя мне встречались и такие, которые пять раз были ранены. В немецкой армии выздоровевший после ранения офицер оставался в тылу, а на его место на фронт направлялся офицер из резервной армии. У нас такого не было. Не было и отпусков после ранения, если только это не требовалось по состоянию здоровья.

Жизнь в войну протекала для офицеров таким образом: выпуск из военного училища младшим лейтенантом, формирование воинской части в тылу, фронт, ранение, госпиталь, отдел кадров, снова фронт и так несколько раз. С середины войны обе воюющие стороны ожесточились. В атаке сдающихся в плен не брали, было не до этого, раненых врагов добивали, чтобы с ними не возиться.

Офицеры, большинство, как и я, члены коммунистической партии понимали, что в плену их ожидает пытка и смерть (хотя в действительности это было далеко не всегда так). Всем была известна широко распропагандированная комиссарами трагическая история гвардии младшего сержанта Юрия Смирнова. Участвуя в наступлении в танковом десанте в тылу врага, он раненый упал с танка. В ожесточенном бою его товарищи этого не заметили. Танк продолжал двигаться. Истекающий кровью Смирнов попал в плен. Не добившись от него нужных сведений, гитлеровцы 25 июня 1944 года распяли его кинжалами на стене штабного блиндажа. Впоследствии ему было присвоено звание Героя Советского Союза.

Рассказывали и такое, что в 1941 году под Киевом пьяные немцы развлекались тем, что выстраивали пленных в затылок и соревновались, чья пуля пробьет больше голов.

Будучи уже опытными в боях, мы - офицеры, знали, увлекшись перестрелкой с наступающими фашистами, можно в пылу боя расстрелять из пистолета все патроны и безоружным попасть в плен.

 Знали мы и то, что попавший в плен, независимо от обстоятельств пленения, автоматически считается изменником и предателем со всеми вытекающими отсюда пагубными последствиями.

Уже после войны мне стало известно, что 126 тысяч офицеров, возвратившихся из немецкого плена, были лишены воинских званий и наград и посланы в концентрационные лагеря, откуда вернулись немногие. Поэтому психологически мы были вполне подготовлены к тому, чтобы застрелить себя, но не попасть в плен. В мирное время, в спокойной обстановке такое понять невозможно. В поясном карманчике брюк вместе с черным пластмассовым «медальоном смерти», где находилась скрученная бумажка с твоей фамилией и местожительством твоих родных, хранился один патрон от пистолета «ТТ». Когда плен неминуем, вставляешь этот патрон в пистолет, прижимаешь дуло к виску, нажимаешь на спусковой крючок и... никаких проблем!

В Берлинской операции особо отличилась соседняя с нами 63-я гвардейская танковая Челябинско – Петраковская орденов Красного Знамени, Суворова и Кутузова бригада под командованием гвардии полковника (впоследствии генерал – лейтенанта) М.Г. Фомичева. Воины этой бригады в предместье Берлина Бабельсберг отбили у эсэсовцев (СС – отряд охраны Гитлера) концентрационный лагерь, где в числе освобожденных заключенных пленных оказался бывший премьер-министр Франции Эдуард Эррио, который до конца  своей жизни (1957г.) в каждый праздник телеграммами благодарил Фомичева за свое освобождение.

Эта же бригада в 3.00 9 мая первая ворвалась в столицу Чехословакии  на помощь восставшим чехам, чтобы не дать фашистам разрушить Злату Прагу. В благодарность и в память о героизме советских воинов первый ворвавшийся в город танк под № 23 под командованием гвардии лейтенанта И.Г. Гончаренко (погиб в этом бою) был поставлен на высоком гранитном постаменте в центре Праги на площади Советских танкистов. О своей боевой юности в период Отечественной войны М.Г. Фомичев написал книгу «Путь начинался с Урала», которую я бережно храню с его теплой дарственной надписью.

В послевоенное время судьба вновь сведет меня служить вместе с этим Героем войны в суровом Забайкалье, где вечная мерзлота, где птицы не поют и цветы не пахнут, где я прослужил в городе Чите 7 лет, с 1961 по 1967 годы, а генерал  Фомичев был в это же время там первым заместителем командующего ордена Ленина Забайкальским военным округом.

Фомичев Михаил Георгиевич родился 25 сентября 1911 года в деревне Слобода Бесовского района Тульской области в семье крестьянина. Член КПСС с 1939 года. Окончил начальную школу (4 класса). В Красной Армии с 1933 года. Окончил Орловское бронетанковое училище в 1937 году, Военную академию механизации и моторизации РККА – в 1941 году.

Участник Великой Отечественной войны с 1941 года. Командир 63-й гвардейской танковой бригады гвардии полковник Фомичев умело управлял бригадой в июле 1944 года в боях за город Львов, проявил храбрость и мужество. Звание Героя Советского Союза присвоено 23 сентября 1944 года. За успешные действия при штурме Берлина и освобождение Праги награжден 31 мая 1945 года второй медалью «Золотая Звезда».

В 1948 году окончил Военную академию Генерального штаба. С 1962 года первый заместитель командующего войсками военного округа. В 1969 – 1972 годах генерал – инспектор  Главной инспекции Министра обороны СССР. С 1972 года -  в запасе. Награжден орденом Ленина, двумя орденами Красного Знамени, орденами Суворова, Кутузова, Отечественной войны, двумя орденами Красной Звезды. Бронзовый бюст установлен в городе Белев. Умер 18 ноября 1987 года. Его геройские подвиги отражены в книгах: «Бессмертный подвиг их высокий», Рязань, 1983 г., «Дважды Герои Советского Союза», Москва, 1973 г., «Люди бессмертного подвига», Москва, 1974 г.

 

 

«Мы так давно, мы так давно не отдыхали,

Нам было просто не до отдыха с тобой.

Мы пол - Европы по-пластунски пропахали

И завтра, завтра, наконец, последний бой.

 

В последний раз сойдемся завтра в рукопашной,

В последний раз России можем послужить.

А за нее и помереть совсем не страшно,

Хоть каждый все-таки надеется дожить».

 

           Последний день войны – 9 мая – я встретил в том же бригадном походном лазарете. Рана моя гноилась и не заживала, хотя с момента ранения прошло уже больше месяца. В тыл меня не отправляли. Дело в том, что в последние месяцы войны пополнение в воинские части почти не поступало. А воевать-то надо было. И вот в нашей 4-й гвардейской танковой армии, как и в других армиях, установилось правило – легкораненых в тыл не отправлять, а излечивать в лазаретах при воинских частях или в армейском фронтовом госпитале. После выздоровления бойцы тут же отправлялись в свои воинские части.

           Утром 9 мая наш лазарет – четыре крытые грузовые автомашины и один трофейный автобус с ранеными – вместе с другими тыловыми подразделениями находился в лесу километров 15 севернее Праги ( Чехословакия ). В это же время саперы нашего штурмового батальона вместе с танкистами генерал-полковника Д.Д.Лелюшенко вели бой с фашистами в предместье Праги.

            И вот рано утром мы проснулись от оглушительных криков дежурного по лазарету: « Победа!!! Мир!!! Мы победили!!! « И так несколько раз. Спросонья поначалу ничего не соображали и опешили от неожиданности. Но это был короткий миг. Затем все, кто в чем был, выскочили из машин и под непрерывные радостные крики: « Ура-а-а!!! Мы победили!!! Войне конец!!! « началась беспорядочная стрельба – оружейная, автоматная, пистолетная, пулеметная трассирующими пулями. Стреляли все, кто имел оружие. Везде кучки бойцов, палящих в воздух. Кто-то стрелял из ракетниц и раннее майское небо взорвалось вспышками ракет разных цветов – желтых, красных, белых, голубых. Бойцы радостно поздравляли друг друга, обнимались, целовались, хлопали друг друга по плечу, плясали, пели, плакали.

             Через несколько дней после окончания войны я с разрешения командира бригады полковника Б.Кордюкова убыл для дальнейшего лечения по местожительству моего отца в город Дубно Ровенской области.

 

 

 

 

 

 

 

 

КОНЧИЛАСЬ ВОЙНА.

 

«Прошла война, прошла страда,

Но боль взывает к людям:

Давайте, люди, никогда

Об этом не забудем.

Пусть память верную о ней

Хранят об этой муке,

И дети  нынешних детей,

И наших внуков внуки».                                       

         Александр Твардовский       

 

            О победе мы узнали в 3 часа 30 минут ночи 9 мая. В это время боевые подразделения нашей бригады подходили к столице Чехословакии городу Праге, а тыловые службы находились в 15 километрах от Праги. Там же находился и бригадный передвижной медицинский лазарет в крытой автомашине (летучке), где излечивались легкораненные, в том числе и я.

             Ночью мы проснулись от внезапной оружейной пальбы из пулеметов, автоматов, винтовок, пистолетов и даже орудий стоявшей недалеко зенитной батареи. Решив, что на наше расположение напали фашисты, все раненые с автоматами и пистолетами выскочили из автомашины и изготовились к бою.

              Но оказалось, что это был стихийный салют в честь Победы и окончания войны, о которой узнали наши радисты и сообщили остальным. Мы добавили к салюту и свои выстрелы из автоматов и пистолетов, причем патроны не жалели. Потом было всеобщее ликование, где спиртного тоже не жалели.

              Четырехлетняя война – 1418 дней и ночей, полных смертельной опасности и сверхчеловеческого труда – осточертела солдатам до предела. Рассказывают: попросили солдаты шофера маршала Жукова узнать у него, когда же эта распроклятая война кончится. Шофер выбрал момент и только рот раскрыл, а Жуков ему: « Эх, война, мать ее перемать! Ты не скажешь, Иван, когда она кончится? »

Но всему есть конец. Кончилась эта война, самая жестокая в истории человечества. Пришлось нашему народу, хлебнуть лиха полной мерой. Велики были жертвы. Из солдат 1922, 1923, 1924 годов рождения (те, что воевали, когда наша армия стала наступать) из 100 человек фронтовиков в живых осталось только три человека, да и то один из них искалечен.

Дело не только в том, сколько человек пробыл на фронте, а в том, что он там делал. Знавал я одного товарища, который при случае не без гордости поговаривал, что всю войну он прошел «от звонка до звонка». Всё правильно. Но с одним лишь добавлением: все эти четыре года он протанцевал во фронтовом ансамбле песни и пляски. Мне по срокам пришлось воевать меньше, зато воевал, как и положено мужчине, с оружием в руках, под свистящими пулями и завывающими осколками, глаз в глаз с фашистом.

Центральный орган Министерства Обороны СССР, газета «Красная Звезда» 25 августа 1945 года сообщала, - празднично выглядит лагерь инженерно-саперных войск. На зеленом плацу на окраине австрийского города Тульнн в 30 км. от Вены, выстроились участники многочисленных битв – саперы, минеры, понтонеры.

К строю подъезжает Герой Советского Союза генерал-полковник Галицкий. Начинается церемония вручения орденов батальонам и бригады. К знамени 76 Краковского штурмового инженерно-саперного батальона майора Бабушкина генерал прикрепляет орден Красной Звезды. В этом батальоне воспитались четыре Героя Советского Союза; к знамени 77 ордена Красной Звезды  штурмового инженерно – саперного батальона прикрепляется орден Богдана Хмельницкого. Им командует Герой Советского Союза майор Качалко. Кроме него, в батальоне еще два Героя Советского Союза.

В торжественной тишине генерал зачитывает Указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении 78 Сандомирского орденов Красного Знамени, Александра Невского и Красной Звезды штурмового инженерно-саперного батальона четвертым орденом – Богдана Хмельницкого.

За все время войны батальон под командованием майора Калинюка с боями прошел около 9 000 километров, отрыл 4755 погонных метров траншей, построил 22 моста, снял и поставил 44 790 мин. Три представителя этого батальона были на параде Победы в Москве 24 июня 1945 года.

Орден Богдана Хмельницкого вручается 79 Ченстоховскому ордена Красной Звезды штурмовому инженерно-саперному батальону (командир капитан Бородкин).

Орденами Александра Невского и Богдана Хмельницкого награжден 80 Вислинский штурмовой инженерно-саперный батальон, форсировавший реку Висла.

Орден Красной звезды прикрепляется к знамени 46 ордена Александра Невского огнеметного батальона, штурмовавшего город Бреслау.

Генерал подходит к знамени прославленной 16 Рава-Русской орденов Красной Звезды, Богдана Хмельницкого штурмовой инженерно-саперной бригады. Эта часть обеспечивала наступление войск 1-го Украинского фронта на завершающем этапе войны. К двум орденам на знамени генерал прикрепляет орден Михаила Кутузова. После вручения наград состоялся парад, а потом праздничный обед.

 

                                 УКАЗ

Президиума Верховного Совета Союза Советских Социалистических республик

О награждении частей и соединений Красной Армии орденами.

ОРДЕНОМ КУТУЗОВА 2-Й СТЕПЕНИ

…16 штурмовую инженерно – саперную  Рава – Русскую орденов Богдана Хмельницкого и Красной Звезды бригаду.

Председатель Президиума Верховного Совета СССР

М. Калинин

Секретарь Президиума Верховного  Совета СССР

А. Горкин

Москва, Кремль, 26 мая 1945 г.

 

В этом Указе – выражение благодарности Советского народа воинам бригады за их ратный труд, высокая оценка их героических подвигов.

 

Уже после войны десятки поэтов фронтовиков посчитают своим долгом написать стихи о дне Великой Победы 9 Мая 1945 года. Среди них мне больше всего нравится стихотворение «В день окончания войны» нашего земляка, одессита, фронтовика, бывшего начальника штаба стрелкового батальона Ивана Рядченко.

«Ещё стояла тьма немая,

В тумане плакала трава.

Девятый день большого мая

Уже вступил в свои права.

Армейский зуммер пискнул слабо

И улетел солдатский сон!

Связист из полкового штаба

Вскочил и бросил телефон.

И всё!

Не звали сигналистов.

Никто не подавал команд.

Был грохот радости неистов.

Плясать пустился лейтенант.

Стреляли танки и пехота.

И, раздирая криком рот,

Впервые за четыре года

Палил из «Вальтера» начпрод.

Над мутной торопливой Тиссой

И стрёкот выстрелов, и гул.

К жаре привыкший повар лысый

Зачем-то ворот расстегнул.

Не рокотали стайки «яков»

Над запылавшею зарёй.

И кто-тот пел.

И кто-то плакал.

И кто-то спал в земле сырой.

Вдруг тишь нахлынула сквозная,

И в полновластной тишине

Спел соловей, ещё не зная,

Что он поёт не на войне».

 

Те, кто не был  на войне, часто идеализируют её, полагая, что  там были все или героями или тружениками. Во многом этому способствовала и советская пропаганда в периодической печати, книгах, радио, телевидении, в выступлениях и т.п.

Дескать, не было у нас ни перебежчиков, ни дезертиров, ни трусов, паникёров, всё было хорошо и правильно. И получалась однобокая картина о войне. За что же получали ордена в войну работники государственной безопасности, военные прокуроры и председатели  военных трибуналов? Привожу пример.

 Где-то в семидесятых годах прошлого столетия довелось мне быть на читательской конференции, проводимой в Одесском доме офицеров по книге генерал-лейтенанта Шафаренко, бывшего в войну командиром 28-й гвардейской Харьковской, дважды Краснознамённой (т.е. награждённой двумя орденами Красного Знамени) стрелковой дивизии. Генерал написал книгу – военные мемуары о боевом пути дивизии и о служивших в ней воинах.

Среди многих вопросов был один, запомнившийся мне: «Товарищ генерал, почему же Вы в своей книге показали только одну женщину? Ведь их было очень много в дивизии – врачи, медсёстры, связисты, чертёжники, повара и т.п.». «Дорогие товарищи!» - ответил генерал, - «в своей рукописи я отобразил двадцать две женщины, служившие в дивизии. Но заместитель отдела военных мемуаров военного издательства в Москве вычеркнул двадцать одну женщину, говоря: «Вы что, хотите, чтобы молодёжь посчитала, что войну мы выиграли руками женщин?» Комментарии излишни.

Другой пример. Работая над поиском ветеранов – однополчан в Подольском военном архиве Министерства обороны СССР, я ознакомился с томом наградных листов на бойцов и командиров 81-й стрелковой дивизии, которой наш батальон помогал форсировать реку Вислу в августе 1944 года. В числе других прочитал один наградной лист на ездового (боец, управлявший лошадью с повозкой). В листе было написано, что этот ездовой был  послан с донесением к другому начальнику и в пути в лесу подвергся нападению двух гитлеровцев.

Но он, проявив отвагу, с честью вышел из положения, пленил обоих гитлеровцев и доставил их со своим пакетом в другую воинскую часть. В представлении указывалось, что он достоин награждения медалью «За отвагу». Этой медалью он был награждён.

 Дальше листаю наградной том и опять нахожу описание этого же подвига, слово в слово, но на другого бойца – повара, и тоже к медали «За отвагу». И так около десяти наградных листов, одинаковых по изложению, но на разных лиц. Я понял, что если бы  в представлении было указано, что этот  ездовой честно и добросовестно относится к своим обязанностям, штабные работники, не нюхавшие пороха и не слышавшие свиста пули, такое представление не пропустят: дескать, в нём нет ничего героического. А он достоин награждения за то, что четыре года, не доедая, не досыпая, и в холод, и в дождь, и в слякоть обеспечивал выполнение подразделением боевой задачи.

Когда актера и клоуна Никулина  спрашивали, как он воевал, он обыкновенно рассказывал следующий анекдот.

Демобилизованный солдат вернулся домой, созвал родню и три часа повествовал о том, как он воевал. Закончил, а его маленький сын спрашивает: «Папа, а что на фронте делали остальные солдаты?»

Кончилась война. Отгремели салюты, наступила тишина. Как-то не верится, что можно сидеть на танке и тебя не срежет пуля, что можно ходить по улицам - не по траншее, не пригибаясь, а в полный рост и без опаски смотреть на безоблачное небо. Что уже не надо светомаскировки. Что можно сфотографироваться на память в центре Берлина, у Рейхстага, и что русская гармошка играет на главной площади немецкой столицы знаменитую (а сейчас всеми забытую) «По долинам и по взгорьям шла дивизия вперед...» Только слова просятся другие, соответствующие моменту: «Прямо в городе Берлине свой закончили поход».

Очень точно, на мой взгляд, охарактеризовал прошедшую войну непосредственный ее участник дважды Герой Советского Союза командир партизанского соединения, действовавшего на Украине, генерал-майор Алексей Федорович Федоров.

«Война - дело жестокое… .Мы назвали ее Великой потому, что великими было наше мужество и гнев. Мы назвали ее Отечественной, потому что ничего более святого, чем борьба за свободу Родины, человечество не знает. Мы назвали ее народной, потому что весь советский народ поднялся на борьбу».

Уже после войны, убедившись в нашем нищенском существовании, немцы, приезжающие туристами в Советский Союз, скажут: «Мы имели счастье быть побежденными, а вы имели несчастье быть победителями». Стыдно и обидно было это слышать. Победа, доставшаяся нам такой дорогой ценой, не обернулась для нас процветанием.

 

«Стоят в музеях знамена ратные,

Пробитые пулями, кровью окрашенные…

В войну все было понятно нам,

Ныне же стыдно, больно, страшно.

Совесть предательство не прощает!.

Перед павшими мы в долгу неоплатном.

Лучшего будущее не обещает.

Вперед все шли, а теперь - обратно?

Вот почему, просыпаясь ночами,

Сердце свое успокоить не в силах.

Отчета требуют однополчане,

Переворачиваясь в могилах».

 

Нам, однополчанам 16-й штурмовой инженерно саперной Рава-Русской орденов Михаила Кутузова, Богдана Хмельницкого и Красной Звезды бригады, куда входил 78 отдельный штурмовой инженерно-саперный Сандомирский орденов Красного Знамени, Богдана Хмельницкого, Александра Невского и Красной Звезды батальон, есть, чем гордиться!

В состав бригады входили 5 штурмовых, 1 огнемётный батальоны, отдельные роты разведки и собак-миноискателей. В 1944-1945 годах бригада находилась на главном направлении 1-го Украинского фронта и прошла боевой путь от Шепетовки до Берлина и Праги.

Будучи десантниками-автоматчиками на танках,  воины 16-й штурмовой инженерно-саперной бригады в ожесточённых боях уничтожили до двух с половиной тысяч солдат и офицеров противника.

Более 1300 гитлеровцев взяли в плен, подорвали на минах 18 вражеских танков. Шестнадцать боевых орденов украшают бригадное и батальонные знамёна. Бригаде и ее батальонам присвоены почетные наименования Рава-Русская, Краковский, Сандомирский, Ченстоховский, Висленский. Верховным Главнокомандующим объявлено в приказах 7 благодарностей отважным воинам бригады, столько же раз звучали в их честь артиллерийские салюты в Москве, которые слушал весь мир.

В бригаде служили 7 героев Советского Союза, три участника парада Победы в Москве, два генерала, 14 полковников, доктор наук и два кандидата наук.

Бригада и входивший в ее состав 78-й штурмовой батальон, как один из лучших в инженерных войсках, занесены на доску почета в музее военно-инженерной академии им. В. В. Куйбышева, в Москве. На стене музея Великой Отечественной войны в Киеве на вечную память выбито наименование нашей 16-й штурмовой бригады. Для сравнения скажу. В прославленной 28 гвардейской Харьковской дважды Краснознаменной стрелковой дивизии было 4 Героя Советского Союза, а в не менее прославленной 24 Самаро-Ульяновской, Бердичевской, Железной шести орденоносной стрелковой дивизии было лишь 2 Героя Советского Союза.

Славный боевой путь прошла в войну наша 16-я штурмовая бригада с 1941 по 1946 годы. За это время она сменила несколько номеров и наименований. В октябре 1941 года она была 6-я саперная бригада, в 1942 году - 17-я саперная, затем 15-я инженерно-минная, а с конца 1943 года - штурмовая инженерно-саперная, с ноября 1945 года по день расформирования 10 июля 1946 года - 69-я инженерно-саперная бригада.

В октябре 1941 года бригада возводила укрепленный район под Москвой, в районе города Волоколамска, где сражалась 8-я гвардейская Панфиловская стрелковая дивизия, затем у северо-западной окраины Москвы у города Красногорска. Тогда бригада состояла из 21 саперного батальона, автобатальона и отряда механизации и по численности личного состава была боль­ше, чем в стрелковой дивизии.

Затем бригада проводила инженерное обеспечение войск на Дону в 1942 году (город Серафимович). Под Харьковом в 1943 году (города Изюм, Чугуев). Построила высоководный мост через реку Дон у Ростова-на-Дону, потом в городе Загорске (ныне Сергиев Посад).

 Под Москвой переформировалась в 16-ю штурмовую бригаду и до конца войны участвовала в боях на 1-ом Украинском фронте. Её боевой путь - города Шепетовка, Ровно, Дубно, Луцк, Горохов, Рава-Русская, Перемышль, Краков, Ченстохов, Сандомир, Кельце, Нейссе, Котбус, Берлин, Прага. Командир бригады  полковник Кордюков Борис Константинович.

Всего бригадой пройдено 6750 километров (из них 2150 км по железной дороге). 5,5 месяцев бригада была на марше, 29 месяцев участвовала в боях. Воины бригады установили противопехотных и противотанковых мин - 382 тысячи, сняли 70 тысяч мин, установили 184 км. проволочных заграждений, взорвали 14 мостов, соорудили 154 моста и штурмовых мостика. Навели 36 переправ из табельных или подручных средств, по ним пропущено 100 тысяч бойцов с техникой и боеприпасами. Построили 734 деревянно-земляных огневых точек (ДЗОТ), 24 наблюдательных пунктов для командования дивизий, корпусов, армий, отрыли 32км. траншей и ходов сообщений.

Уничтожено  противника: солдат и офицеров - 2450, автомашин - 58, танков - 18, взято в плен - 1377 человек.

При штурме Бреслау (ныне Вроцлав), входивший в бригаду 46-й огнеметный орденов Богдана Хмельницкого и Александра Невского батальон, на вооружении которого были ранцевые огнеметы (ружья и пистолеты с жидкостью «КС» - керосин самовозгорающийся), сжег зданий - 273, подвалов - 67, уничтожил пулеметов - 37, истребил немцев - 320 человек.

Потери бригады: убито 384, ранено 480, убыло больных - 104, умерло от болезней -13, пропали без вести -55, дезертировало -17, другие безвозвратные потери (несчастные случаи) -38. Итого - 1101 человек. Награждено 3600 человек. Героев Советского Союза - 7, получили орден Ленина - 7 человек, Красного Знамени - 36, Отечественной войны - 205, Красной звезды - 1139, ордена Славы - 56, медаль «За отвагу» - 1135, «За боевые заслуги» - 988, «За победу над Германией» - 2418, «За взятие Берлина» - 1941, «За освобождение Праги» - 2057 человек.

В бригаде, кроме шести батальонов, были штаб бригады и политотдел, отдел контрразведки «Смерш» (смерть шпионам), рота управления, моторизованная разведывательная рота, рота вожатых собак-миноискателей, учебная рота, легкий переправочный парк (ЛПП), санитарный и хозяйственный взводы.

Советский Союз вышел из Второй мировой войны победителем, хотя и понес неисчислимые потери в населении (27 миллионов) и экономике. В то же время СССР расширил свою территорию с проживающем на ней населением.

Вошли в состав Советского Союза во 2-й мировой войне:

 

Государства:

Литва –        1940г.

Латвия –      1940 г.

Эстония –    1940 г.

Тувинская Народная Республика – 1944 г.

 

Земли:

Западная Украина, г. Львов – 1939 г.

Западная Белоруссия, г. Брест – 1939 г.

Измаильская область ( города Измаил, Болград, Белгород – Днестровский и др.) – 1940 г.

Молдавия, г. Кишинев – 1940 г.

Северная Буковина, г. Черновцы – 1940 г.

Вильнюсский край (населенный поляками) – 1940 г.

Выборгский край, г.Выборг (от Финляндии) – 1940 г.

Печенгский край (от Финляндии) – 1940 г.

Мемельский край, г.Клайпеда (населенный немцами) – 1945 г.

Кенигсберский край, г. Калининград – 1945 г.

Половина острова Сахалин – 1945 г.

Курильские острова – 1945 г.

Четыре японских острова – Шикотан и др. – 1945 г.

Закарпатская область, г. Ужгород – 1946 г.

 

Наши же союзники по 2-й мировой войне – Англия и США тоже вышли из войны победителями. Но ни одного метра чужой территории ни Англия, ни США к себе не присоединили.

А что касается Англии, то она наоборот, все свои многочисленные колонии – Австралия, Канада, Индия, Пакистан, Южно – Африканский Союз, Сингапур и другие с населением более одного миллиарда человек преобразовала в свободные и независимые государства. Единственной колонией, оставшейся у Англии после войны, являются Фолклендские острова – несколько небольших малозаселенных островов вблизи Антарктиды.

Вообще надо сказать, что вызывают сомнение утверждения российских, а затем советских ура–патриотов о миролюбивом характере российского государства и Советского Союза, что Россия, а впоследствии   СССР только и делали, что постоянно отбивались от нападавших на них агрессивных соседей.

В то же время Россия, а за ней и Советский Союз, начиная с 15-го века, с которого началось возрождение Российского государства, постоянно присоединяли к себе все новые и новые земли и народы, в результате чего вначале маленькое Московское княжество, затем царская, впоследствии императорская Россия разрослись до громадной, самой большой в мире державы, простирающейся на три континента – Европу, Азию и Северную Америку ( Аляску ).

Статистики подсчитали, что Россия провела в войнах две трети своей истории. Она воевала с 16-ю державами и регионами, в том числе со Швецией 8 раз, в течение 81 года; с Литвой и Ливонией 8 раз ( 110 лет ); с Польшей 10 раз ( 64 года ); с Турцией 12 раз ( 48лет ); с Крымским, Казанским, Астраханским ханствами 11 раз ( 42 года ); на Кавказе 2 раза ( 66 лет ); с Персией ( Ираном ) 4 раза ( 28 лет ); с Татаро – Монголией – 130 лет; в Средней Азии 4 раза ( Бухарское, Хивинское, Ошское, Кокандское ханства ) – 15 лет.

 

 

 

 

 

ВОЙНЫ  РОССИИ  И  СОВЕТСКОГО  СОЮЗА.

 

( краткая хроника )

 

Вот какие войны вела Москва в течение своей истории:

 

1471 – 1496 – война против Новгорода.

1499 – завоевательный поход в Зауралье.

1500 – 1503 – война против Литвы.

1512 – война против Польши.

1550 – война против Казанского ханства.

1552 – вторая война против Казани.

1556 – война против Астрахани.

1557 – война против Крыма.

1558 – 1563 – война за Лифляндию.

1579 – война против Польши.

1581 – военная экспедиция для завоевания Сибири.

1590 – 1595 – война против Швеции.

1598 – война против сибирского хана Кучума.

1600 – военный поход на реку Обь в Сибири.

1608 – 1618 – война против Польши.        

1610 – 1617 – война против Швеции.

1632 – 1634 – война против Польши.

1637 – война против Азова.

1634 – 1652 – война против Китая.

1654 – 1667 – война против Польши.

1656 – 1661 – война против Швеции.

1668 – 1669 – война против Персии – Ирана.

1671 – поход на Астрахань.

1676 – 1681 – война против Турции, Крыма и Молдовы.

1687 – война против Крыма.

1689 – поход на Крым.

1695 – поход на Азов.

1695 – 1697 – поход на Камчатку.

1696 – поход на взятие Азова.

1700 – 1721 – война против Швеции.

1711 – война против Турции.

1722 – 1724 – война против Персии – Ирана.

1733 – 1735 – война с Польшей.

1735 – 1739 – война против Турции, Крыма и Молдовы.

1741 – война против Польши.

1741 – 1743 – война против Швеции.

1741 – поход на Аляску.

1756 – 1762 – война против Германии.

1768 – 1774 – война против Турции и Молдовы.

1787 – 1792 – война против Турции и Молдовы.

1788 – 1790 – война против Швеции.

1792 – война против Польши.

1794 – война против Польши.

1796 – война против Персии – Ирана.

1799 – война против Франции.

1800 – война против Англии.

1804 – 1813 – война против Персии – Ирана.

1805 – 1807 – война против Франции.

1805 – 1812 – война против Турции и Молдовы.

1806 – поход на Сахалин.

1808 – 1809 – война против Швеции.

1812 – 1814 – война против Франции.

1813 – война против Грузии.

1820 – поход на Казахстан.

1826 – 1828 – война против Персии – Ирана.

1828 – 1829 – война против Турции, Молдовы, Валахии.

1833 – поход на Константинополь.

1839 – поход на Хиву.

1843 – 1859 – война с Чечней, Дагестаном, Черкессией.

1847 – поход на Казахстан.

1850 – поход на Кош-Курган.

1853 – поход на Ак-Мечеть.

1853 – 1856 – война с Турцией, Францией, Англией в Крыму.

1853 – поход на Коканд.

1865 – оккупация Ташкента.

1866 – 1868 – поход на Бухару.

1868 – оккупация Самарканда.

1873 – 1875 – поход на Хиву.

1877 – 1878 – война против Турции.

1880 – 1881 – поход на Туркмению.

1884 – 1885 – поход на Афганистан.

1901 – оккупация Маньчжурии.

1904 – 1905 – война против Японии.

1914 – 1917 – война против Германии, Австро-Венгрии, Болгарии и Турции.

1917 – война против Финляндии.

1917 – 1918 – поход в Украину.

1918 – поход на Литву, Латвию, Эстонию.

1919 – поход на Беларусь.

1919 – поход в Украину.

1920 – 1921 – походы на Кавказ и в Персию - Иран.

1920 – 1921 – оккупация Грузии, Армении, Азербайджана.

1939 – война против Польши.

1939 – 1940 – война против Финляндии.

1940 – оккупация Бессарабии, Южной Буковины.

1941 – 1945 – война с Германией.

1941 – ввод войск в Персию – Иран.

1944 – оккупация Тувинской Народной Республики.

1945 – поход на Японию.

1956 – поход на Венгрию.

1968 – поход на Чехословакию.

1979 – 1990 – война в Афганистане.

1992 – война в Молдове.

1991 – 1994 – война в Южной Осетии, в Абхазии ( против Грузии ).

1992 – 1995 – война в Таджикистане.

1994 – 1995 – война против Чечни.

 

По этому же пути пошел и Советский Союз. Причем данные об участии советских войск в военных конфликтах в разных странах и тем более людские потери хранились как важная государственная тайна. Но с распадом Советского Союза архивы открылись.

 

Участие советских войск в боевых действиях в государствах и регионах и наши потери:

 

Китай – 1924 – 1929 г.г.; 1937 – 1953 г.г.

С японцами на озере Хасан ( убито 989 человек ) – 1938 г.

Советско – финская война ( убито 126 875 человек ) – 1939 – 1940г.г.

Монголия ( с японцами на реке Халхин-Гол, убито 8 931 человек) – 1939 г.

Иран – 1941 г.

Украина, Белоруссия, Литва, Латвия, Эстония – в ликвидации  националистических формирований – 1944 – 1953 г.г.

Япония – 1945 г.

Северная Корея – 1950 – 1953 г.г. ( с армией США ).

Венгрия – ( убито 720 человек )  - 1956 г.

« Освободительный « поход в Западную Украину и в Западную Белоруссию ( убито 1139 человек ) – 1939 г.

Лаос – 1960 – 1970 г.г.

Вьетнам – 1961 – 1974 г.г.

Алжир – 1962 – 1964 г.г.

Египет – 1967 – 1975 г.г.

Йемен – 1962 – 1963 г.г.

Куба – 1962 – 1963 г.г.

Мозамбик – 1967 – 1979 г.г.

Сирия – 1967 – 1973 г.г.

Чехословакия ( убито 96 человек ) – 1968 г.

Остров Даманский ( с коммунистическим Китаем ) – 1969 г.

Камбоджа – 1970 г.

Бангладеш – 1972 – 1973 г.г.

Ангола – 1975 – 1979 г.г.

Сомали – 1977 г.

Эфиопия – 1977 – 1979 г.г.

Афганистан ( убито 14 751 человек ) – 1978 – 1989 г.г.

Югославия -  1992 г.

 

Кроме того, на территории СССР были сформированы, вооружены и обучены:

две польские армии;

чехословацкий корпус;

две добровольческие румынские бригады;

югославские пехотная и танковая бригады;

другие воинские части.

 

Общая численность этих войск, действовавших в интересах Советского Союза и коммунистической партии, составляла 550000 человек.

 

 

 

 

 

БОЕЦ САЙДАМЕТОВ.

 

«В суровый час раздумья нас не троньте,

Расспрашивать не смейте ни о чем!

Молчанью научила нас на фронте смерть,

Что всегда стояла за плечом.

Она другое измеренье чувствам

Нам подсказала на пути крутом.

Вот почему нам кажутся кощунством

Расспросы близких о пережитом».

 

Как-то заболела моя внучка Лена, ей было 10 лет. Попросила меня, - «дедушка, расскажи про войну, мне это очень интересно». Второй раз просить меня было не надо. Старый солдат, о чем бы ни рассказывал, всегда перейдет на  войну. Но о чем именно рассказать? Рассказывать о том, как убивали нас, и как убивали мы, я посчитал, что не стоит.

И тут вспомнилась история с красноармейцем моего взвода Сайдаметовым, узбеком по национальности. По-русски Сайдаметов говорил плохо. Знал десятка три русских слов, не считая матерных. Однажды ночью он стоял на посту. На фронте, как обычно, лейтенант не спит, а проверяет посты через каждый час. В темноте подхожу к Сайдаметову. Он окликает: «Стой, куда идет!» Я ему ответил и подошел к нему. Впереди ночь длинная, спешить некуда, решил поучить Сайдаметова русскому языку.

«Сайдаметов», говорю я ему, - «надо в таком случае говорить: «стой, кто идет!» Повтори. «Стой, куда идет!» - отвечает он. Тогда я решил методу сменить. Говорю, скажи: «Стой», говорит «Стой». Скажи «кто», говорит «кто», скажи «идет», говорит «идет». А теперь повтори: «Стой, кто идет!» Отвечает: «Стой, куда идет». Так из моего урока ничего не вышло.

Над Сайдаметовым солдаты взвода посмеивались, так как он в вещевом мешке за плечами носил небольшую ручную швейную машинку - трофей, где-то им добытый. И никакие приказания, ни уговоры не могли воздействовать на него, чтобы он выбросил эту машинку. На насмешки он не обращал внимания. Тем более, что небольшими по размеру трофеями обзаводились все - часами, авторучками, кольцами, ножами, пистолетами, компасами, зажигалками, фотоаппаратами и т.п.

Мой товарищ - командир 2-го взвода младший лейтенант Редькин, погибший во время танковой атаки при взятии небольшого немецкого города, брал трофеи с убитых военнопленных или просто гражданских лиц обоего пола ручными или карманными часами и хранил их в женском чулке. Как-то после боя, подвыпивший, он демонстрировал нам это так. Встал на стол, вытащил из вещмешка женский чулок, который, наполненный до половины часами, вытянулся до пола.

Генералы брали трофеи посолиднее. Разведчики добывали им золото, дорогие украшения, зеркала, мебель, посуду, швейные машины, люстры, охотничьи ружья, ковры и все то, что можно увезти на автомашине.

 Наш командир бригады полковник Борис Кордюков  после каждого наступления наших войск, а при обороне раз в месяц направлял в Москву одну-две машины с трофеями и охраной - отделением автоматчиков с ручным пулеметом под видом командировочных.

Большие генералы трофеи отправляли вагонами и платформами. Ну, во-первых, всё уже перечисленное. И вдобавок - катера, яхты, автомашины, разобранные красивые немецкие коттеджи и т.п. Причем некоторые военачальники обнаглели до того, что начали открыто сожительствовать с фронтовыми подругами, их назвали сокращенно ППЖ (походно-полевая жена), полученные ими награды - медаль «За боевые заслуги» солдаты называли «За половые заслуги», другие вызывали на фронт своих жен, которые и обслуживали своих мужей, занимаясь и вопросами отбора трофеев. Такие явления стали распространяться в армии во второй половине войны, когда погнали фашистов на запад.

Причем у нашего командира бригады была не только при себе жена (которую красноармейцы называли «мама», а командира «батя»), но был при себе и сын, выросший за год нахождения в бригаде от сержанта до капитана включительно. У вышестоящего начальника - генерал-полковника Героя Советского Союза Галицкого тоже при себе были жена и сын. Галицкий не только отправлял с фронта трофеи на машинах себе и тем, от кого он в Москве зависел, но и еще силами фронтовых саперов строил себе и другим маршалам дачи в Подмосковье, в Архангельском, на берегу Москва реки, в лесной тиши, в курортной местности.

Надо сказать и еще об одной малоизвестной странице войны – о некоторых сынках больших маршалов и генералов. Они тоже  все время были на фронте и на строевых командных должностях – командира взвода, роты, батальона и т.д. Однако фактически они только числились в штатах и списках личного состава своих воинских частей, а на самом деле все время войны находились в командировках при штабе фронта или армии, которыми командовали их отцы.

И только раз в месяц или в два месяца они появлялись в штабе своей части, чтобы расписаться у финансиста в денежной ведомости в получении денежного содержания. Никто из них в атаки не ходил, ранений не имел, но из войны они вышли с 4-мя, 5-ю боевыми орденами и сразу поступили учиться в Московские военные академии.

Это болезненное явление, разлагающее общество, еще более обострилось в мирное время. Статистика свидетельствует, что почти за 10 лет войны в Афганистане и Чечне не было не только детей военных начальников и высокопоставленных чиновников, но и детей руководителей областного и районного масштаба. Ухитрялись они освободить своих детей не только от войны, но и от службы в армии.

Так начала постепенно разлагаться и перерождаться доблестная и легендарная рабоче-крестьянская Красная Армия, превращаясь в армию тоталитарной империи зла на земле, в мирового жандарма, абсурдного, нежизненного общественного строя. Но мы тогда этого не понимали.

Но я отвлекся от Сайдаметова. К тому времени, когда нас посадили десантом на танки бригады, и мы с боями пошли отмерять сотни километров по немецким тылам, я уже был опытным воином. Ранее дважды раненный, я знал, что в бою большое значение имеет верный ординарец, который сможет под огнем вынести тебя из боя при тяжелом ранении, перевяжет, не даст истечь кровью, не бросит, спасая свою жизнь.

И таким ординарцем я избрал Сайдаметова. Он ростом был выше меня на голову и физически сильнее, так как он до призыва в армию занимался тяжелым крестьянским трудом. Ему тогда было 40 лет. Наш передовой танковый отряд лихим налетом взял польский город Равич. Здесь нам сказали, что 3 дня будем ждать свою отставшую пехоту и тылы, а за это время надо сдать раненых, пополнить боеприпасы, вооружение, продовольствие и снаряжение. В непрерывных боях и в движении кто-то потерял шапку, кто-то рукавицы, шинель или ремень, а дело-то ведь было зимой.

И вот иду я с ординарцем Сайдаметовым по улице. Подхожу к танку Т-34, у которого группа чумазых танкистов в комбинезонах и масляных телогрейках, стоя и сидя на вытащенных из соседних домов стульях, распивают трофейное вино. Бутылки с вином и порожние стоят на железной бочке из-под солярки.

И тут ко мне подходит старшина - механик-водитель танка, пьяный «в дрезину», одной рукой хватает меня за грудь и начинает трясти, другой рукой приставляет к моему лицу пистолет и спрашивает меня: «Ты знаешь, кто я такой?» «Старшина», - отвечаю ему. «Нет, - говорит он, - я - майор». И так несколько раз. Я же боюсь и руку поднять, чтобы пистолет отвести в сторону, так как палец у него на спусковом крючке, и малейшее шевеление пальца - и моя голова продырявлена. Вся надежда была на стоявшего рядом Сайдаметова, но он и не пошевелился, чтобы мне помочь.

Тут старшину отозвали его собутыльники, и он, обматерив, оставил меня. Я же пошел и принялся упрекать Сайдаметова за его бездеятельность, что он не смог защитить своего командира. Но сейчас, пишу эти строки и думаю, может быть, Сайдаметов был прав. Схвати он старшину за руку, и тут же грянул бы выстрел.

Прошли мы метров 20, как в тишине раздался сухой пистолетный выстрел. Это пьяный старшина выстрелил в грудь своего товарища - повара танкового батальона. После выстрела старшина моментально отрезвел и, испугавшись, забежал в дом. Вскоре туда же пришел разбираться капитан - командир батальона. Через окно я видел, как капитан толстой палкой избивал уползающего под кровать старшину. Капитан вытаскивал старшину за ноги из-под кровати и снова избивал палкой, а старшина снова уползал.

Так этим и кончилось. Ни в трибунал, ни в прокуратуру о случившемся не сообщали. Старшина продолжал храбро воевать, а повар - здоровенный парень, через 15 дней уже вернулся в строй, и оба они, выпив после боя, только посмеивались над происшедшим. После этого я заменил Сайдаметова на другого красноармейца - Ефремова из Вологодской области, в отношении которого был уверен, в его преданности мне, и что он сам погибнет, но все сделает, чтобы спасти своего командира.

«Он верен был в дружбе, был верен в любви,

Ну, словом, он был настоящим сапером!».

Все-таки, Ефремов, хотя и тоже из крестьян, но был физически слаб и неуклюж. Как-то, после боя нас отвели на короткий недельный отдых в немецкую деревушку. Жителей не было, все население в этом районе убежало на запад, спасаясь от наступающих русских войск. Я попросил Ефремова поймать курицу, их много ходило по двору, и сварить из нее суп. Наши кухни безнадежно отстали, и во время наступления мы их и не видели, а в животе горело огнем от сухомятной пищи.

Ефремов, положив автомат, как был в шинели, каске, с гранатами, малой саперной лопатой сбоку, вещмешком за плечами и финским ножом на поясе (все саперы имели табельное вооружение - финский нож), так и стал ловить курицу. Но она от него легко убегала. Тогда я снял ремень, полушубок, ватник и вооружение, в одной гимнастерке спокойно подошел к курице, сделал рывок, и вот она у меня уже в руках бьется, все остальное было уже дело Ефремова.

Продолжаю о Сайдаметове. Вместо положенных 30-ти у меня к тому времени во взводе было 18 бойцов саперов-автоматчиков, один ручной пулемет Дегтярева и противотанковое ружье Симонова. В то время мой взвод находился в одном из батальонов бригады, вооруженных английскими танками «Валентайн». Как я уже упоминал,танкисты не любили эти танки - узкая гусеница, очень высокий, тоньше, чем у наших Т-34, броня и мотор, работающий не на солярке, как у нас, а на бензине. При попадании снаряда такой танк моментально превращался в огненный столб, из которого спастись было невозможно.

На таком танке Сайдаметов за башней сидел один, вооруженный автоматом ППШ (Шпагина). В атаке танк подошел к проходу между валом земли, где была спрятана на зиму сахарная свекла. Верхний люк танка был открыт, и оттуда выглядывал командир танка с пистолетом в руке. В «Валентайне» из пушки стреляет командир танка. Другие члены экипажа из пушки стрелять не могут.

В это время из-за вала поднимается с фаустпатроном на плече гитлеровец и прицеливается в танк. Танк остановился, и командир стреляет из пистолета в фаустпатпатронщика, но не попадает. Гитлеровец прячется за вал. Командир хочет спуститься в танк и выстрелить из пушки, но гитлеровец снова поднимается из-за вала, и командир снова стреляет в него из пистолета и снова не попадает. Тогда командир кричит Сайдаметову: «Стреляй в фашиста, а я спущусь к пушке». Но Сайдаметов сидит за башней и не стреляет.

Наконец командир сумел выстрелить из пушки и убить гитлеровца. После боя командир привел ко мне за шиворот выше его на две головы Сайдаметова, возмущаясь и матерясь, рассказал о случившемся. Если бы фаустпатронщик выстрелил бы по танку, то снаряд пробил бы лобовую броню танка, разорвался внутри, отчего боезапас танка сдетонировал бы, и от взрыва танк развалился бы на части, а от танкистов ничего не осталось бы. Фаустпатрон пробивал броню толщиной 20 см.

Последний раз я видел Сайдаметова, когда мой взвод в наступлении лежал на мерзлом поле метров в 300 от залегшей немецкой цепи. Шла взаимная перестрелка из личного оружия. Вдруг ко мне подбегает кричащий по-узбекски Сайдаметов и показывает кисть руки, на которой на кожице болтается пробитый пулей окровавленный палец. Я достал нож и хотел кожицу отрезать, но Сайдаметов не дал, и мне пришлось лежа забинтовывать палец и кисть, после чего Сайдаметов пополз в тыл, и больше я его не видел. Все мы ему тогда   завидовали, он останется жив, а мы?

Он запомнился еще и тем, что не мог поверить, что человек, в том числе и он, произошел от обезьяны. Возражая, он свирепел, таращил глаза, налитые кровью, краснел и делал страшное лицо. А, может быть, он и прав был. Ради справедливости надо сказать, что сейчас, в 21-ом веке, многие ученые считают абсурдной теорию Дарвина о происхождении человека. Не мог он понять и то, что мы живем во Вселенной, у которой нет  ни конца, ни краю, и которая все время расширяется, а Земля летит в этом пространстве со скоростью 30 километров в секунду.

В 1991 году я поехал в Подольск на юбилейную (50 лет) встречу бывших подольских курсантов, которые на одном из направлений не дали немцам захватить внезапно   Москву. Приняли нас очень хорошо, три дня мы бесплатно проживали в пансионате, нас бесплатно кормили, трижды угощали спиртным, на четырех автобусах возили к месту боев под Малоярославец, потом в Москву возложить цветы к вечному огню и могиле неизвестного солдата. Много было и  других мероприятий.

В один из вечеров ветераны, слегка навеселе, организовали самодеятельное выступление в зале пансионата, с танцами, песнями, стихами, где и я выступил с воспоминанием о Сайдаметове.

Ветераны вспомнили свою былую молодость и, отбросив палочки, так лихо плясали и танцевали, что с удивлением смотревшая на них молодежь говорила: «Какими же они были 50 лет тому назад, когда Берлин брали, если и сейчас так отплясывают!?»

Кроме ветеранов, в зале были и другие проживавшие в пансионате граждане, в том числе и два молодых узбека.  Они подошли ко мне и попросили повторить этот рассказ завтра вечером, а они привезут еще человек 10 своих земляков-узбеков, проживавших в Подольске. Пришлось повторить свои воспоминания о Сайдаметове. Узбекам было приятно, что и их земляк принял участие в разгроме немецкой армии, завоевавшей большую часть Европы и часть Африки. Они просили адрес Сайдаметова, но я его не знал.

В Подольске, в архиве Министерства обороны по учетным данным своего батальона я узнал, что Сайдаметов как мы его называли, в действительности его фамилия Сейтметов, 1905 года рождения, и тогда был вдвое старше меня, и у него было  уже пятеро детей, из них четыре дочери. Только тогда я по-настоящему понял, почему он в вещмешке таскал швейную машинку. В 1991-м году ему уже было 85 лет, и разыскивать его я, естественно, не стал. Было уже поздно.

Приведу еще один приказ Верховного Главнокомандующего с объявлением личному составу нашей бригады благодарности   за успешные боевые действия.

 

 

ПРИКАЗ

Верховного Главнокомандующего.

 

Командующему войсками 1-го Украинского фронта   Маршалу Советского Союза Коневу.

Начальнику штаба фронта генералу армии Соколовскому.

 

Войска 1-гоУкраинского фронта, прорвав оборону противника западнее и южнее города Оппельн, продвинулись вперед на 40 км на каждом направлении и, соединившись в районе Нойштадт,  окружили и разгромили группу немецких войск юго-западнее Оппельн.

В результате боев войска фронта взяли в плен до 15000 немецких солдат и офицеров, захватили 464 орудия и большое количество другого вооружения и военного имущества.

В ходе наступления войска фронта овладели в немецкой Силезии городами: Нойштадт, Козаль, Штейнау, 3ольц, Краппитц, Обер-Глогау, Фалькенберг, а  также с боями заняли более 400 других населенных пунктов.

В боях при прорыве обороны немцев и овладении названными городами отличились войска ... саперы генерал-полковника инженерных войск Галицкого, полковника Кордюкова.

За отличные боевые действия объявляю благодарность руководимым Вами войскам, участвовавшим в боях при прорыве обороны немцев и разгроме войск противника юго-западнее Оппельн.

Вечная слава героям, павшим в боях за свободу и независимость нашей Родины! Смерть немецким захватчикам!

ВЕРХОВНЫЙ ГЛАВНОКОМАНДУЮЩИЙ

Маршал Советского Союза                                                                  И.Сталин

МОСКВА, КРЕМЛЬ 22 марта 1945 г.

 

Приятно вспомнить  то время, когда ты был молодой и здоровый!

 Как-то в середине 80-х годов прихожу вечером домой, и моя дочь Маша мне говорит: «Тебе звонили поляки-туристы, они прибыли из польского города Равича, остановились в интуристской гостинице "Красная" и просили тебя завтра приехать к ним». Вместе с моим однополчанином из 68-й гвардейской танковой бригады, взяв пол-литра водки, мы встретились с этими поляками. Несколько лет тому назад, по случаю юбилея освобождения нашей бригадой города Равича, я посылал поздравление жителям Равича, но ответа не получил. И вот сейчас поляки  разыскали меня. Они приехали в составе туристической группы.

Но меня ждало разочарование. Всем им было лет по 20-30, т.е. они родились спустя 10-20 лет после войны. О чём с ними было говорить? Я рассказал им, как мы освобождали город Равич, по какому маршруту двигалась наша танковая рота через весь город к западному железнодорожному вокзалу. Когда распили мою поллитра, - разговорились. Один поляк, которому ко времени освобождения города было лет 10, пристал ко мне с вопросом - на каком танке я был, на первом или втором, когда наши танки с десантом сапёров-штурмовиков с боем продвигались по его улице, поливая мечущихся немцев огнём из пушек, пулемётов и автоматов?

Я не помнил, на каком танке я тогда сидел, ведь тогда в январско-мартовском наступлении 1945 года 1-го Украинского фронта, наша бригада находилась в передовом отряде 4-й гвардейской танковой армии. Мы шли первыми и освободили десятки населенных пунктов, в том числе и много небольших городков.

На мой вопрос «Какое это имеет значение?» поляк пояснил, что когда танки проходили мимо его дома, то со второго танка десантник выстрелил очередью из автомата по тому окну, где он смотрел на улицу, но к счастью пули прошлись сантиметров на 10 выше его головы и никого не задели.

Пришлось по такому случаю, чтобы не омрачать польско-советскую дружбу, бежать в ближайший магазин и покупать вторую поллитру (поляки более русских охочи до дармовой выпивки). Расставаясь, мы клятвенно обещали писать друг другу письма, но это обещание так никем и не было выполнено. Вот так война проклятая напомнила  о себе спустя долгие годы! Не стал я ему рассказывать, что в конце 1944 года немцы изобрели грозное противотанковое оружие фаустпатрон, состоящее на вооружении одиночного бойца. При бое в городе фаустники поражали танки с крыш, чердаков, окон, подвалов, из-за забора или других укрытий. Поэтому перед наступлением нас инструктировали, что при бое в городе десантник должен без промедления стрелять из автомата туда, где даже что-то пошевелилось, что и сделал мой десантник.

 

 

«Солдат с пути сворачивать не вправе…,

Раскройте, распахните же сердца

Для строк скупых о подвигах и славе.

Вы молоды. Уверены. Сильны.

У Вас свои веселые рассветы.

А я еще не вышел из войны.

Еще не все мои друзья воспеты.»

 

 

 

9 МАЯ  В  МОСКВЕ.

 

      Москвичи тоже почувствовали на себе грозное дыхание войны. С началом войны Москва была объявлена на осадном положении, было введено затемнение. С наступлением вечера город погружался в темноту, нигде ни одного огонька. Продовольственные и промышленные товары распределялись по карточкам. 800 тысяч москвичей ушло в Вооруженные Силы, 800 из них получили звание Героя Советского Союза.

           За время войны вражеская авиация произвела 134 массированных налета на Москву, в которых участвовало 9 тысяч самолетов, но к городу прорвались лишь 243 самолета. При отражении налетов было уничтожено 1392 самолета.

           На город было сброшено около 1800 фугасных и 120 тысяч зажигательных бомб, в результрате чего были разрушены сотни зданий, возникло 45 тысяч пожаров, погибло свыше 2 тысяч москвичей, из них только в Кремле более 100 человек.

           9 мая 1945 года моя жена Нина Дмитриевна и ее старшая сестра Наталья Дмитриевна,  коренные москвички, узнав по радио о победе, побывали на Красной площади в Москве. Рассказывает Нина: ‘ Я заканчивала учебу в 10-м классе средней школы. Мы в школе и дома готовились к этому долгожданному дню. Радио ежедневно сообщало сводки советского информационного бюро (совинформбюро) о продвижении наших победоносных войск все ближе и ближе к логову зверя – столице фашистской Германии – Берлину.

           Мы знали, что победа непременно придет, а когда 9 мая она наступила, это был словно шок! Ведь больше не будет войны, будет мирное время! Мы ждали этого дня четыре долгих года самой кровопролитной и разрушительной в истории человечества войны. И этот день наступил!

           В этот первый день мира на главной площади столицы собрались десятки тысяч москвичей и приезжих. Как говорится и стар, и млад. Люди стояли почти вплотную. Ликованию не было предела. Кричали:’Победа! Победа! Ура! Ура! Ура!’ Незнакомые друг другу люди обнимались, целовались, хлопали друг друга по плечам. На возбужденных лицах и радость, и слезы.

           Особенно доставалось тем, кто был в военной форме, да еще с орденами и позвякивающими медалями. На одном молодом красавце лейтенанте с артиллерийскими эмблемами на погонах и медалью ‘За отвагу’ на груди девушки повисли, словно гроздья винограда. Сколько ему тогда перепало крепких объятий и поцелуев – не счесть! Тут же немолодой уже капитан авиации с орденом боевого Красного Знамени на груди скупил у продавца из лотка все мороженое и раздавал его всем желающим полакомиться.

           Какой-то инвалид с двумя желтыми нашивками на пиджаке, обозначающими тяжелые ранения, что-то кричал, вскидывал кверху костыли и тряс ими над головой. В другом месте кого-то качали – подкидывали кверху. Многие были навеселе. В разных местах площади гремели военные и гражданские оркестры, исполняя песни военных лет. Кто-то пел, кто-то плясал, а кто-то плакал.

            Хорошо отражает настроение людей в этот Великий День стихотворение «День Победы».

 

 

«День Победы, как он был от нас далек,

Как в костре потухшем таял уголек.

Были версты обгорелые в пыли.

Этот день мы приближали, как могли.

 

Этот день Победы порохом пропах,

Это праздник с сединою на висках.

Это радость со слезами на глазах.

 

                День Победы!

                День Победы!

                День Победы!»

 

 

              Особенно запомнился на всю жизнь помпезный вечерний праздничный салют в Москве в ознаменование Победы – 30 залпов из 1000 артиллерийских орудий, сопровождаемых озарявшим небо фейерверком разноцветных сигнальных ракет и подсветкой лучами зенитных прожекторов.

 

 

                                                      

 

 

ЛЮБИТЕ СОБАК.

 

Как говорится, собака обладает всеми достоинствами человека  и не имеет его недостатков. Чем больше узнаешь людей, тем больше  начинаешь любить собак.

У собаки больше  хороших человеческих качеств, чем у людей (Ален Делон).

            Собака – друг человека и недаром один мудрец сказал: «Купи собаку. Это единственный способ приобрести любовь за деньги». Главное в собаке – глубочайшая убежденность при самых скромных средствах выражения. Если бы собака заговорила, то человек потерял бы своего лучшего друга.

Была в нашей бригаде отдельная рота вожатых собак-миноискателей. В роте два взвода, в каждом - 30 вожатых с собаками, ветеринарный фельдшер с аптечкой и собачья походная кухня. Каждой собаке полагалась определённая норма продовольствия, в том числе, костей и мяса.

У собаки обоняние в 1000 раз сильнее, чем у человека и она чует взрывчатое вещество - тол, закопанный в землю на глубину 1-го метра. Ну, а мины маскируют слоем земли в 2-3 см. Отысканию мин собак обучали в специальной школе под Москвой. Действуют они так: вожатый ведёт собаку на поводке длиной в 10 метров. Такой длинный поводок нужен для того, чтобы при взрыве мины под собакой не пострадал сам вожатый. Обнаружив мину по запаху взрывчатого вещества, собака садится головой к ней, а подошедший вожатый втыкает флажок, к которому потом подойдёт сапёр и разминирует мину. Бывало, что собаки взрывались на противопехотных минах, действующих даже от небольшого прикосновения или нажима. В таком случае в очередном приказе по бригаде, в одном из пунктов, писалось: «Снять с котлового довольствия и исключить из списков бригады ввиду смерти суку Альму, 1940 года рождения, кобеля Барса, 1939 года рождения». Собак за их опасную работу не награждали. Вместо них награждали их вожатых медалями “За отвагу” или “3а боевые заслуги”. Но шутники находятся везде и отдельным собакам солдаты вешали на ошейник немецкие кресты и медали. Собаки были нескольких пород, но в основном - немецкие овчарки.

Конец наших собак был трагичен. Кончилась война. Бригада дислоцировалась в австрийском городе Тульнн, на берегу Дуная. Сверху пришло распоряжение: собачью роту расформировать. Вожатых без собак передать в другую часть. Наиболее полюбившихся 3-4-х собак оставили при батальонных кухнях, а от остальных надо было избавляться. И способ нашли. 50 собак на лодках перевезли на другой берег голубого Дуная, высадили. Собаки - умные животные, они умнее, чем мы о них думаем, Собаки поняли, что их бросают. Одни залаяли, другие завыли, третьи бросились в воду и поплыли за лодками, но быстрое течение сносило их. Этим всё и закончилось.

Вспоминается и другой случай с собаками, прямо противоположный этому.

В феврале 1934 года пароход «Челюскин», на борту которого находилась арктическая экспедиция, был зажат льдинами вблизи Берингова пролива в Северном Ледовитом океане и затонул.

На льдине остались 111 человек, среди них семь женщин и двое детей, а также 50 ездовых собак, возивших нарты. В тяжелых условиях полярной зимы, в пургу и метель семь советских летчиков вывезли на самолетах людей на материк. За беспримерный героический подвиг все они были награждены высшей степенью отличия, недавно учрежденным званием Героя Советского Союза. Среди них был Василий Сергеевич Молоков, вывезший последнюю партию людей.

Но на льдине остались собаки, верно служившие людям. Они были обречены. Подняв головы, они, понимая, что люди бросают их на верную смерть, провожали последний самолет протяжным тоскливым воем. Молоков все это видел.

На Большой земле Молоков попросил командира полка вылететь за собаками, но получил отказ. А Василий был собачник. Любители собак знают, что это такое. И он вопреки приказу вылетел за собаками. Иначе он поступить просто не мог.

Риск был большой. На движущейся льдине могли произойти изменения, препятствующие посадке или взлету самолета. Василий рисковал не только собственной жизнью, но и самолетом. А это уже грозило трибуналом.

Когда самолет сел на льдину, собаки с радостным лаем плотным кольцом окружили летчика. Боже мой! Что тут было! Жалко не было здесь фотографа. Это был бы уникальный фотоснимок. Собаки лизали ему лицо, руки, терлись заснеженными мордами об унты и сами прыгали в открытый бортовой люк, понимая, что пришло спасение.

За нарушение приказа Молотову был объявлен выговор, а за спасение собак он был отмечен Большой  золотой медалью Международного общества защиты животных. В Отечественную войну генерал – майор авиации Молоков (1895 – 1982) успешно командовал авиационной дивизией ночных бомбардировщиков и за боевые заслуги был награжден 9-ю орденами. Его подвиги описаны в книге «Навечно в сердце народном». Минск, 1984г.

Летом 1944 года наш батальон действовал в полосе наступления 3-й гвардейской армии генерал-полковника,  Героя Советского Союза Гордова, известного тем, что из 10-ти имеющихся боевых орденов он имел три ордена Суворова 1-й степени, в то время, как сам Главнокомандующий Вооружёнными силами СССР Генералиссимус Сталин имел лишь один такой орден. Однако это отличие не спасло его, а скорее погубило, когда он в 1949 году, будучи командующим Приволжским военным округом, ночью, в спальне, своей жене непочтительно охарактеризовал Сталина, что было зафиксировано подслушивающим устройством и доложено Сталину. За это  Гордов был расстрелян в подвале Лубянки в 1951 году.

В этой же 3-й армии какое-то время нашим соседом был

2-й отдельный Келецкий ордена Александра Невского полк дрессированных собак специальной службы. По служебным вопросам мне, как исполнявшему поручения командира батальона, приходилось бывать в этом полку и, как любителю собак, увидеть там много интересного. Полк состоял из 3-х батальонов, батальон из трёх рот, в роте по два взвода, во взводе 30 вожатых с собаками. Приближение такого "собачьего" полка, состоящего из  500-600 собак разных пород, выясняющих отношения между собой было слышно за несколько километров из-за их многоголосого лая. Они не только участвовали в разминировании минных полей, как наши собаки, но и проверяли на предмет обнаружения мин фронтовые дороги, промышленные и сельскохозяйственные постройки в городах и сёлах. Так, один вожатый собаки минно-розыскной службы, с помощью собаки обнаружил и разминировал 16 противотанковых и 80 противопехотных мин. Он обеспечил продвижение наших танков и пехоты без потерь и без задержки. За это был награждён медалью «За отвагу».

Были в полку боевые собаки-истребители танков. На туловище собаки надевают брезентовый пояс с карманами, в которых находится  4 кг. взрывчатого вещества. Наверху - антенна высотой 40 см. При приближении танка на расстоянии 200-400 метров собаку спускают с поводка и она, как её дрессировали, бесстрашно мчится под днище танка, где самая тонкая броня. Антенна под днищем сгибается, срабатывает боевой рычаг и тол взрывается. Танк подрывается, экипаж его гибнет. Естественно, от собаки ничего не остаётся. Приучают к этому собаку в специальной школе путём голодания. Два дня дают только питьё, потом подводят к учебному танку с работающим мотором, где под днищем лежат косточки, дают понюхать, затем отводят метров за 400 и пускают, да не одну, а несколько, и они наперегонки мчатся под танк. И так в течение двух месяцев. Немцы быстро распознали этот способ уничтожения танков и при виде собак стреляли по ним из всех видов оружия. За войну подобными собаками, не только этого полка, а и десятков других «собачьих» частей, было уничтожено 300 немецких танков и самоходных орудий.

Собаки ездовой санитарной службы вывозили с поля боя тяжело раненных. Нартовая упряжка из трёх собак тащила стандартные санитарные носилки, которые зимой были на лыжных полозьях, летом на колёсиках. Упряжка с вожатым или без него под многослойным огнём противника подъезжала к раненому, тот взбирался на носилки, и упряжка доставляла его в батальонный или полковой медицинский пункт. Причём к туловищу одной из собак прикреплялся медицинский пакет, которым раненый мог воспользоваться при необходимости. Одна такая упряжка в этом полку за день боя вывезла 14 тяжело раненных на расстояние 2-х км.

Четвероногих друзей с их обострённым не только чутьём, но и слухом, использовали для связи и охранения. Собаки во время боя доставляли боевые донесения от командира батальона до командира полка. Одна такая собака за год службы доставила около 500 донесений.

Другая собака под городом Гороховым Волынской области, доставляя донесение, была ранена, осколком снаряда ей оторвало часть передней ноги, но донесение она всё-таки доставила и на трёх ногах. Обратно эти связные собаки доставляли на передовую боеприпасы, продовольствие, газеты, письма, махорку.

Сторожевые собаки ночью или в ненастную погоду охраняли наши минные поля от их разминирования вражескими сапёрами. Вожатого со сторожевой собакой нередко брали в сторожевое охранение, которое находилось впереди наших окопов на 50-100 метров и состояло из 5-ти бойцов во главе с сержантом, ручного пулемета и ракетницы.

Сторожевое охранение, обязанное предупредить приближение немецкой разведки, должно по идее не спать всю ночь. Но попробуйте в молодые годы всю ночь пролежать на земле и не уснуть? Вожатый собаки тоже засыпает, но свою руку кладёт на спину собаки. Заслышав приближение посторонних, собака приподнимается, напрягается и тихонько рычит. Вожатый просыпается, будит остальных, внезапно для противника выпускается ракета, освещающая местность, и по противнику открывается стрельба на поражение.

Тут же просыпаются бойцы, находящиеся позади в траншее, и изготавливаются к стрельбе. Придавались вожатые со сторожевыми собаками и конвоирам, ведущим в тыл пленных немцев. От собаки не убежишь.

Иногда вожатый сторожевой или связной собаки сопровождал группу разведчиков, идущих на задание в тыл врага. Выявленные разведчиками неотложные сведения о противнике зашифровывались, закладывались в карманчик ошейника, и собака в ночное время быстро доставляла эти сведения командованию.

24-го июня 1945 года в Москве на параде Победы, по Красной площади вместе с победителями шла колонна вожатых со служебными собаками, которые на своих четырёх лапах вынесли все тяготы минувшей войны. Шли в ногу с вожатыми Альмы и Барсы, вывезшие с поля боя 700 тысяч раненых бойцов и командиров, обнаружившие четыре миллиона мин и фугасов, доставившие 120 тысяч боевых документов.

Как писал О. Козырев в газете «Киевский вестник» 16 августа 2005 года, на параде Победы позади собачьей колонны шел воин, несший на шинели немецкую овчарку. Дело в том, что эта собака по имени Джульбарс прославилась на фронте, обнаружив в разное время 468 мин, за что была удостоена правительственной награды медали «За боевые заслуги» (единственный случай за войну).

Ко дню парада Джульбарс из-за болезни был настолько слаб, что пройти в колонне по площади не мог. Об этом доложили командующему парадом дважды Герою Советского Союза Маршалу К.К. Рокоссовскому, который затем сообщил И.В.Сталину. Верховный Главнокомандующий распорядился : «Пусть эту собаку пронесут по Красной площади на моей шинели». Так, за колонной вожатых со служебными собаками шел на параде главный кинолог Международной федерации служебного собаководства А.П. Маловер, неся на руках знаменитого Джульбарса на шинели генералиссимуса. Ему принадлежит высказывание «Люди предают – собаки никогда!».

О преданности собак человеку свидетельствует и такой факт. Во Франции в 1100 году барон Монморанси учредил для своих вассалов специальный Орден Пса, которым награждались самые преданные барону  французские рыцари.

9 Мая 2005 года на параде в Москве на Красной площади в ознаменование 60-летия Великой Победы над фашизмом также прошла колонна вожатых с дрессированными служебными собаками.

В начале войны работники Одесской киностудии, эвакуироваясь в Ташкент, вместе со всем «киношным» оборудованием, увезли с собой и двух собак – дворняжек, прижившихся на киностудии, а в 1944 году собаки вместе с киностудией возвратились в красавицу Одессу.

Человечество вообще в огромном долгу перед этим  симпатичным зверем. На протяжении всей истории и в труде, и в бою собака шла бок о бок с человеком. Причем там, где опасно, шла первой: на зверя, на бандита, под танк, на  болезнь, в космос … Вспомните, первые в космосе «Белка» и «Стрелка».

Англичане – известные любители и ценители животных в центральной части Лондона поставили памятник животным – солдатам, которые на протяжении столетий служили армии британцев. Памятник представляет собой скульптуру из бронзы лошади, собаки и двух нагруженных мулов, использовавшихся в разных войнах.

 В июле 1945 года в Ленинграде была организована выставка служебных собак. На почётном месте сидела овчарка Дина с умными глазами. Надпись возле неё гласила, что она обнаружила пять тысяч мин. В том же Ленинграде, в музее инженерных войск, размещающемся в Кронверке, что рядом с Петропавловской крепостью, выставлено чучело собаки с надетым на неё антенной и боевым снаряжением для взрывчатого вещества для уничтожения танка. Чучело собаки-ищейки с надетыми на неё десятками медалей, выставлено и в нашем музее истории Одесской милиции.

О собаках, я много говорю потому, что очень их люблю, и в моей жизни всегда были собаки. Исчезала одна собака, на её место появлялась другая. Припоминается такая история. В 1948 году я со своим другом Николаем Полевым (впоследствии он стал доктором юридических наук, заслуженным юристом России, профессором Московского университета), будучи слушателями военно-юридической академии, жили в Москве на частной квартире, на знаменитом Сивцевом Вражке. Кстати, на этой улице жили многие известные деятели России и в том числе Сергей Есенин. Писатели Ильф и Петров поселили там своего героя Остапа Бендера в романе «Двенадцать стульев».

Жили мы в двухкомнатной квартире. Хозяйка жила в проходной комнате, а я с Николаем в дальней. Муж хозяйки в прошлом был генерал, командир корпуса, расстрелянный в 1938 году, как враг народа. Нередко хозяйка рассказывала нам о своей бывшей хорошей довоенной жизни. Она тоже всё время тогда держала собак и показывала нам их фотографии. А тут я узнал, что проживавший по соседству адъютант сына Сталина – Василия, продает породистого взрослого красивого доберман-пинчера за 150 рублей. Это две мои месячные зарплаты. Мне страшно захотелось заполучить этого пса.

Николай возражал, говоря, что он собачий дух не переносит, что нормальные люди держат собак во дворе, да и как жить с ней в одной комнате на частной квартире, да и когда тебе с ней заниматься, когда мы большую часть дневного времени проводили на занятиях в Академии. Мне стоило большого труда уговорить его и хозяйку, разрешить взять собаку. Собаку я приобрёл, но ненадолго. Она не выдерживала моего длительного отсутствия и делала большие лужи на полу и почему-то возлюбила в отсутствии жильцов спать на хозяйкиной постели, оставляя на ней вмятины и шерсть.

 Хозяйка этого перенести не смогла, и мне пришлось продать собаку за бесценок. Знавал я и одного человека, который имел 22 собаки. И когда люди этому удивлялись - зачем ему так много собак, - он объяснял: «Знаете ли, они все ведь очень разные, но ни одна из них меня не предаст и мне не изменит».

Еще когда я жил в Днепропетровске, мне было 14-15 лет, у меня была собака Бетка породы доберман-пинчер. Она удивляла всех тем, что вслед за мной залезала на второй этаж здания облвоенкомата по лестнице, где перекладинами служили железные прутья, а также сама по ним и спускалась. Времени с этой собакой я проводил много, а в школе учился плохо. Отец решил, что в этом виновата собака, и шофер по приказанию отца куда-то отвёз её. Еле-еле уговорил я шофера сказать, куда он отвёз Бетку. К этому времени прошла уже неделя. И всё-таки я поехал за ней и нашёл её в селе за 30 километров от города. Она лежала у развилки дорог и ждала меня. Радость обоюдная нашей встречи была неописуема.

Привязанность к этой собаке у меня была настолько большая, что при переезде нас из Днепропетровска в Одессу я настоял, чтобы Бетку мы взяли с собой. При эвакуации из Одессы в июле 1941 года Бетку взять с собой мы не смогли, так как ехали в товарном поезде и в переполненной людьми теплушке. Женщины с детьми были категорически против, чтобы в вагоне ехала собака. Бетка осталась с отцом, и он держал её в райвоенкомате на Комсомольской улице, ныне Старопортофранковская. При разрыве бомбы Бетка была парализована на задние ноги и ходить не могла, а только ползала.

Чтобы прекратить её мучения, отец перед эвакуацией приказал шоферу застрелить Бетку. Но у него  решимости не хватило, и он решил утопить её в озере. Положил Бетку в мешок с камнем, завязал и бросил в озеро. Но стиравшие поблизости бельё женщины решили, что он топит ребёнка, подняли крик и заставили его вытащить собаку. Бетка жила при отце до тех пор, пока его самого не контузило, в связи с чем он был эвакуирован теплоходом в Севастополь. Конец Бетки не известен.

Другая наша собака - обезьяний пинчер по кличке Ярик отличался не только несносным характером, но и тем, что «пел», (скулил) под музыку скрипки или баяна, но на улице крупно поссорился с немецкой овчаркой и был ею разорван.

Был еще «двор терьер». Звали его Малыш. Взяли его от ощенившейся беспризорной суки, с которой подружился мой сын Толя. И когда Толя по улице Львовской шёл в школу, в первый класс, за ним бежала провожать эта сука, а за ней цепочкой друг за другом семеро щенят мал-мала меньше.

Прохожие останавливались и провожали взглядом эту кавалькаду. От школы эта семейка возвращалась самостоятельно. Причём Малыш, как самый маленький, бежал последним. За малый рост и сообразительность его пожалели и оставили у себя.

Когда я служил в Польше, то незадолго до смерти Сталина, я был в командировке в восточной Германии и там узнал, что можно приобрести за 100 марок трёхмесячного щенка породы боксёр. Страсть к породистой собаке превзошла все другие интересы, и я в следующей поездке купил этого щенка, хотя за эти деньги можно было купить костюм себе или жене, часы или велосипед.

Мой товарищ по номеру в военной гостинице, где я жил в гарнизоне военно-морской базы "Свинемюнде", не пожелал, чтобы с нами жил щенок, который к тому же не был приучен к опрятности и гадил в комнате.

Мне пришлось в течение месяца, до моего отъезда в отпуск к родителям в Одессу, держать его в подвале дома. В подвале было темно и грязно и, когда я на следующий день пришел в подвал, щенка там не оказалось. Своей мощной  башкой он выбил стекло в окне и вырвался на волю. С трудом я поймал его, водворил на место, забив окно досками. Возможности держать собаку здесь я не имел, так как часто ездил в командировки.

Подошло время моего отпуска, и я пошел к ветеринару за справкой о здоровье собаки, без которой на неё не дадут железнодорожного билета. В справке мне отказали, так как у собаки коньюктивит на глазах. Что делать? Жизнь приучила меня не отступать перед трудностями, а преодолевать их. Решил провезти щенка через две границы тайно. С неделю, по несколько раз в день, я тренировал щенка, чтобы он минут 5 находился в закрытом чемодане и преуспел в этом. На польской и советской границах перед приходом в вагон пограничников и таможенников, я выпускал щенка из вагона, а после их ухода вновь забирал щенка к себе. Щенок уже привык ко мне и мои команды исполнял. Дождавшись, когда до отправления поезда из Бреста осталась одна минута, я вошёл в вагон, поставил чемодан со щенком на свою нижнюю полку и тут же вышел из вагона, чтобы войти в него тогда, когда поезд тронется. Когда поезд тронулся, и я вошел в вагон, то увидел около моей полки человек десять пассажиров и проводницу, которые напряжённо смотрели на мой чемодан.

На вопрос «В чём дело?» все наперебой отвечали, что когда поезд ещё стоял, чемодан вдруг зашатался. Увидевшие это удивленные пассажиры позвали проводницу и решили, что в чемодане ребёнок или взрывное устройство. Когда я раскрыл чемодан, и все увидели щенка благородной породы, который тут же начал чесаться, все облегчённо вздохнули, а проводница, на радостях, простила мне, что я сел в вагон без билета на собаку. Моим родителям эта собака не понравилась. Главное то, что она не лаяла. Собака содержалась у них без привязи, когда хотела, убегала со двора, а потом и совсем пропала. Когда в письме мои родители сообщили об этом, я очень горевал. Столько преодолеть трудностей, чтобы привезти её за тридевять земель и всё понапрасну!

Старый солдат о чём бы не говорил, всё сведёт к рассказу о войне. Заканчивая о собаках, должен сказать, что в армии на фронте и в тылу помогали громить коричневую фашистскую чуму и другие животные - наши меньшие братья. В воинских частях использовались миллионы лошадей. Только одних кавалерийских дивизий было в нашей армии 85. Лошади были даже на флотах и флотилиях в береговой службе.

На крайнем Севере действовали «оленьи бригады», перевозившие на нартах по глубокому снегу воинов и воинские грузы.

На юге, под Сталинградом, была на фронте "верблюжья бригада». 300 верблюдов транспортировали воинские грузы. Я уже говорил ранее, что к перевозке воинских грузов и даже орудий и миномётов привлекались на фронте волы. Мне самому пришлось видеть в конце войны, в феврале 1945 года, как, растянувшись на целый километр, передвигался по берлинской автостраде миномётный полк. Мимо мчались на Запад "студебеккеры", "шевроле", "форды", "доджи", "виллисы", а рядом тянули на санях 120-ти мм миномёты и боеприпасы к ним волы!

 Если уж говорить о том, кто помогал советскому воину раздавить немецко-фашистскую гадину, то нельзя не упомянуть об имевшем место уникальном случае на войне.

В сентябре 1941 года при отступлении советских войск из вольеров знаменитого заповедника Аскания – Нова были выпущены на свободу все животные и сотни ядовитых змей, собранных со всех континентов земли. Не зная об этом, в этом посёлке разместился в зданиях штаб 11 немецкой армии во главе с командующим – любимцем Гитлера, генерал-фельдмаршалом Эрихом фон Манштейном.

 Во время неожиданного налёта советских бомбардировщиков и бомбёжке посёлка немецкие генералы и офицеры в спешке пытались укрыться в щелях и траншеях, вырытых ещё советскими бойцами. Но там их встретили грозного вида змеи, которые, приподнявшись, яростно раскачивали головами, издавали злобное шипение и глядели на незваных пришельцев холодным ненавидящим взглядом. Убоявшись этих гадов, офицеры и генералы не решились воспользоваться укрытиями и, повернувшись вспять, предпочли встретить смерть от осколков, разрывавшихся советских бомб.

История войны зафиксировала и такие курьезные случаи:

Когда немцы бомбили Москву, то много зажигательных бомб попало на территорию зоопарка. Работники зоопарка не справлялись с их тушением. Видя такое дело, слон Шанго хоботом набирал воду из резервуара и водой тушил зажигалки.

В селе Подольское Каменец – Подольского района Хмельницкой области отчаянный петух – драчун бросился на незваного оккупанта, пришедшего во двор ловить кур. Опешивший от неожиданного нападения гитлеровец стал отмахиваться от разъяренного петуха прикладом заряженной винтовки, держа ее за ствол. Но петух прыгнул на винтовку, зацепил когтем курок, произошел выстрел, пуля попала прямо в сердце. Немец погиб. Все присутствующие замерли. Ведь согласно расклеенным по селу объявлениям за одного убитого немца подлежали расстрелу 100 местных  жителей. Но обошлось. Солдаты – очевидцы убедили немецкое командование, что люди невиновны.

Так будем же добрыми к братьям нашим меньшим!

 

 

ДУБНО - ЛЬВОВ.

 

Закончилась война. Радость была неописуема! Прозвучали победные салюты автоматных очередей и пистолетных выстрелов. Первые ночи спокойного сна и радостного чувства, что такая страшная война окончилась, и ты остался жив. Кто такое волнение испытал, тот поймёт меня. А кто не испытал, пускай славит Бога, что уберёг от этого.

Вызывало чувство гордости и то, что Указом Президиума Верховного Совета СССР от 9 мая 1945 года все воины нашей бригады были награждены медалями «За победу над Германией», «За взятие Берлина», «За освобождение Праги». А некоторые офицеры, в том числе и я, Чехословацкой медалью «За храбрость» и Польской медалью «За Нейссе, Вислу и Балтику».

Предположение медиков подтвердилось, осколок, засевший глубоко в теле, вовлёк за собой материю и вату от моей одежды, что вызвало нагноение раны. В полевых условиях бригадного лазарета, где я находился, дальнейшее лечение мое оказалось безрезультатным. Рана не заживала. Я подал рапорт о разрешении мне долечиваться по месту службы моего отца в городе Дубно Ровенской области, где отец был городским военным комиссаром и одновременно начальником гарнизона. Разрешение было получено и я, тепло попрощавшись со своими боевыми побратимами, выехал в город Дубно. Военного госпиталя в городе не оказалось и я, живя у отца, долечивался в городской больнице.

В июле месяце встал вопрос о назначении отца на полковничью должность - начальником курса (факультета) Новосибирских курсов усовершенствования офицерского состава местных органов военного управления (военкоматских работников).

 К тому времени рана моя уже поджила, и чтобы я не болтался без дела, отец направил меня в командировку отвезти его личное офицерское дело в штаб Сибирского военного округа в город Новосибирск. Когда я приехал в Новосибирск и встал на учёт к местному военному коменданту, внезапно объявили о войне с Японией. Это было 8 августа 1945 года.

Комендант, ничего не объясняя, задержал мой отъезд в Дубно. Я встревожился. Никто же не знал, что война будет такой скоротечной, ведь Япония четыре года успешно воевала с Америкой и с Англией. Я решил, что меня задерживают с отправкой в связи с возможностью направления на новую войну, хотя я сыт по горло и прошедшей войной. Но через неделю война с Японией закончилась, и я возвратился в Дубно, а отец поехал в Новосибирск.

По возвращении я был направлен в резерв артиллерии Львовского военного округа, где в дивизионе офицерского состава пробыл около двух месяцев. Резерв находился в местечке Дубляны, под Львовом, сейчас в этом здании размещается сельскохозяйственная академия. Там же я получил назначение для продолжения службы в 147-ю стрелковую Станиславскую ордена Богдана Хмельницкого дивизию, которая дислоцировалась в городе Бердичеве. Казармы были на окраине города, на так называемой Лысой горе. Дивизия входила в 102-й стрелковый корпус (штаб в г.Житомире) 13-й Армии(штаб в

г. Ровно).

 

«Отец, расскажи мне о прошлой войне.

Прости, что прошу тебя снова и снова.

Я знаю по ранней твоей седине,

Как было безжалостно там и сурово.

Отец, расскажи мне о друге своем.

Мы с ним  уже больше не встретимся в мае.

Я помню, как в праздник вы пели вдвоем

Военные песни притихнувшей маме.

Отец, я их знаю давно наизусть.

Те песни, что были твоею судьбой,

И, если тебе в подголоски гожусь,

Давай мы споем эти песни с тобою.

Я часто ловлю твой внимательный взгляд,

Когда ты глядишь на друзей моих шумных.

А годы, как старые раны, болят,

С которых в войну началась твоя юность.

Отец, раздели со мной память и грусть,

Как тихие радости с нами ты делишь,

Позволь, в день Победы я рядом пройдусь,

Когда ордена ты, волнуясь, наденешь».                                        

                                       Андрей Дементьев.

 

 

БЕРДИЧЕВ - ЖИТОМИР.

 

Командующим 13-той армией  был генерал-полковник, Герой Советского  Союза Н.П. Пухов, кавалер 13-ти орденов (1895 – 1958). Впоследствии Пухов был командующим Одесским военным округом (1948-1951). Он принадлежал к той когорте военачальников, которые выполняли невыполнимые задания.

Верховный главнокомандующий Вооружёнными Силами Советского Союза в период Великой Отечественной войны

И. В. Сталин придерживался такого метода подбора кадров. Кто не справился с выполнением боевой задачи, тот уходил, уступая место другому. Пухов справлялся. Подтверждением этому служит пример с командующими 13-й армии.

 С июня по декабрь 1941 года, то есть за полгода, командующими этой армией были  генерал-лейтенант

П. М. Филатов, генерал-лейтенант Ф.Н. Ремизов, генерал-лейтенант В.Ф. Герасименко, генерал-майор А. М. Городнянский, и с января 1942 года по май 1945 года Н. П. Пухов.

Приказом командира дивизии меня назначили командиром 1-го огневого взвода, старшим на 2-й батарее 76 мм противотанковых пушек ЗИС-3,  2-го дивизиона 379-го ордена Красной Звезды артиллерийского полка 300-й артиллерийской бригады. По счёту это был уже 9-й взвод, которым я командовал после училища.

Начались учебные занятия. Потекли дни похожие один на другой, Трёхэтажные казармы на Лысой горе располагались четырёхугольником, а посредине был плац, где проводились строевые занятия и артиллерийские тренажи.

В памяти осталась такая картина: по диагонали через плац идёт девушка. На неё наведены стволы шести 76-мм противотанковых пушек. Я подаю команду: «По Таньке, наводить в основание, бронебойным, три снаряда, беглый огонь!. Шесть командиров орудий громко повторяют мою команду. Шесть орудийных стволов непрерывно следуют за девушкой. И так продолжается до тех пор, пока "Танька" не скроется за казармой.

 От сослуживцев узнал, что дивизия из Чехословакии шла в Бердичев в пешем строю. По железной дороге спешно вывозили из Германии в вагонах и платформах станки, скот, различные трофеи. Полки шли походным маршем при развёрнутых боевых знамёнах, под бравурные звуки полковых оркестров, воины при орденах и позвякивающих медалях, с песнями.

Позади оставались тысячи могил наших павших боевых побратимов. Воины - победители пешком преодолели более тысячи километров, пока дошли до Бердичева. В каждом городе, крупном селении армию - освободительницу встречали и провожали цветами и непритворной радостью. Гремели оркестры, звучали песни и страстные речи на митингах.

Во время войны Бердичев был освобождён  44-й гвардейской танковой бригадой, имеющей на своём боевом знамени 7 орденов, удостоенной почётного наименования "Бердичевской". Командиром бригады был дважды Герой Советского Союза полковник Гусаковский.

Бердичев или как его называли между собой "Волынский Иерусалим" или "столица еврейского казачества" (До войны 70% населения города составляли евреи).

 С любопытством я шагаю по его улицам, по которым 100 лет тому назад шёл великий писатель Франции Оноре де Бальзак, и вел свою невесту - польку Эвелину Ганскую, - свою последнюю любовь, в костёл святой Варвары венчаться.

Интересен и такой факт: в Бердичеве, летом 1920 года базировалась американская авиаэскадрилья, воевавшая на стороне поляков и бомбившая колонны красной конницы Будённого.

Прослужил в Бердичеве до ноября 1945 года. Жил на окраине города на частной квартире вместе с двумя лейтенантами - сослуживцами. Хозяин дома всё хотел кого-либо из нас оженить на своих двух дочерях нашего возраста, но ничего из этого не вышло - мы держались стойко.

В Бердичеве произошёл со мной эпизод, который мог закончиться трагически, но, как говорят, Бог миловал. Поздним вечером я провожал  домой девушку с танцев. Она жила на окраине города, на острове среди озера, дорожка к которому шла через густые камыши. Около дома мы постояли, поговорили и наш разговор, видимо, был услышан в доме. Кто-то тяжело начал спускаться по скрипучей лестнице.

"Беги" - сказала девушка. "Это идёт наш постоялец - старшина, у него пистолет".

 Не раздумывая, я быстро прошёл назад по дорожке, а потом сделал несколько шагов в сторону, в камыши. И тут один за другим грохнули в мою сторону три выстрела. Как говорится, пули просвистели мимо уха. Дождавшись, когда старшина и девушка вошли в дом, я побрёл к себе домой на противоположную окраину города, благодаря Бога за благополучный исход.

В нашей дивизии сформировалась артиллерийская бригада, состоявшая из пушечного полка и новых полков - гаубичного и миномётного. В связи с этим бригаду перевели в селение Гуйва, в 7 км от Житомира по Бердичевскому шоссе.

Наступили холода, а в казармах, куда мы прибыли, всё было разбито и растащено. Окна без стёкол, а кое-где и без рам. Дверей нет. Потолки и полы с дырами, стены загаженные, обшарпанные, обгоревшие. Воды нет, света нет. Понемногу стали благоустраиваться. Двери и окна занавесили шинелями и плащ-палатками. Рядовой и сержантский состав, - все участники войны с орденами и медалями на груди, жили зимой в этих казармах, а офицеры на частных квартирах в деревне, в 2-х км. от военного городка.

Однажды, в сумерках я иду домой в деревню. На поле женщины копали картошку. Вижу, из деревни бежит к ним девочка и что-то кричит. Все вдруг бросили работу и побежали в деревню. Придя в дом, от своей хозяйки я узнал, что подростки-пастухи нашли в лесу артиллерийский снаряд, положили на костёр. Кто поумнее, отошёл в сторону. Снаряд взорвался. Двоих убило, несколько было ранено. Вскоре меня и проживавшего вместе со мной однополчанина лейтенанта Алексея Белоусова позвали в дом убитого на помощь. В деревне ведь мужчин почти не было. Я заглянул на останки разорванного взрывом снаряда мальчика, и мне стало не по себе. Одно сплошное окровавленное мясо и белые кости. Из всего этого надо было сделать куклу, похожую на человека, чтобы потом показать родным и похоронить. Я воспользовался тем, что потребовался мужчина удерживать дверь от рвущихся в комнату, где лежали останки погибшего, обезумевших женщин. На это пришлось приложить немало усилий, а Алексей делал куклу. Сделав, что надо было, мы ушли, не побывав ни на похоронах, ни на поминках. Эта обстановка произвела очень тяжкое впечатление. Воина окончилась, а жертвы ее продолжались.

Не раз мне приходилось видеть фронтовиков, которые не могли смотреть на кровь и раны. Некоторых это удивляло, а я понимал фронтовиков. Слишком много крови и смертей видели люди войны и больше уже таких испытаний они не выдерживали.

В свободное время несколько раз ездил в Житомир, любовался старинной архитектурой зданий, костёлами. Житомир основан в 9-м веке. С 1320 года был под властью литовцев, с 1569-под властью поляков и только в 1793 году отошёл к России. Житомир - родина моего любимого писателя Короленко Владимира Галактионовича. Отец его украинец, мать - полька.

В конце 1945 года в полк поступил приказ: рядовой и сержантский состав, имеющий по два и более ранений, увольнять из армии вне всякой очереди. Само ранение, даже после заживления, пагубно воздействует на организм человека. Об офицерах ничего не было сказано, но я призадумался. У меня было три ранения.

Гуйва – глухой, забытый Богом отдаленный провинциальный гарнизон, окружённый лесом. Жизнь офицера в таком захолустном гарнизоне красочно описал Куприн в повести "Поединок''. Вся жизнь протекает в казарме и в строю. Такая жизнь убивает стремление к знаниям и восторженным мечтам. Гарнизонный быт с его невежеством, дрязгами, сплетнями, пьянством, картами губил многих талантливых людей, не нашедших в себе сил противостоять его мелочным соблазнам и угнетающей скуке.

Хотя и смутно, я душой понимал это. Моя натура жаждала иного поприща, чтобы бороться и вскарабкаться наверх, а не плыть по течению, не поддаваться засасывающей трясине мелочей жизни.

Говорят, оптимист изобретает самолёт, а пессимист - парашют. Я отношусь к оптимистам. 5-го ноября прошёл слух, что к празднику годовщины Октябрьской революции офицерам полка дают подарки из привезенных из Германии трофеев. У вещевого склада очередь. Каждому офицеру дают набор яловой кожи на сапоги. Пока я дожидался своей очереди, разглядел в углу склада кучу немецких мелкокалиберных винтовок, внешне полностью похожих на боевые винтовки. По Версальскому договору немцам не разрешалось иметь винтовок сверх определённого количества, и они для обучения новобранцев изготовили мелкокалиберные винтовки, сделанные внешне и по весу как боевые. Я попросил начальника склада выдать мне вместо набора кожи мелкокалиберную винтовку. Он удивился моей непрактичности, но винтовку всё же выдал, сказав, чтобы я получил на неё справку в штабе полка, что я и сделал.

 

 

НЕЛЕГАЛЬНАЯ ПОЕЗДКА В АВСТРИЮ.

 

К тому времени на свои письма о судьбе представлений меня к наградам - орденам Красного Знамени и Красной Звезды я получил ответ от зам. начальника штаба бригады капитана Гонобоблева о том, что Военным Советом 1-го Украинского фронта мне в наградах отказано.

Почему - не сказано. Меня это страшно потрясло и расстроило. Было непонятно, какое я - лейтенант, имел отношение к Военному Совету фронта? Таких как я, у Военного Совета фронта не тысячи, а десятки тысяч лейтенантов! Я решил попытаться съездить в свою штурмовую бригаду и самому разобраться в вопросе об этих наградах.

Не помню уже откуда, но я знал, что 70-я гвардейская самоходно-артиллерийская Невельско-Берлинская  бригада, на самоходках которой воевала наша штурмовая рота и где меня представляли к наградам, дислоцируется поблизости от Житомира в городе Новоград-Волынский. Я решил съездить в эту бригаду и взять там боевую характеристику на меня, с тем, чтобы потом иметь основание ходатайствовать о своих наградах.

Отпросившись у командира полка, я приехал в Новоград-Волынский, разыскал штаб бригады, ночь переспал в солдатской казарме с её тяжёлым душком (солдат кормили, как правило, горохом и чёрным хлебом).

В бригаде большинство людей были новые, но некоторые меня помнили и отнеслись к моему вопросу сочувственно. Мне дали развёрнутую боевую характеристику. Во время войны не было возможности расписывать подвиги, поэтому характеристики писали коротко: «В бою умело командует подразделением, проявляет смелость, Социалистической Родине и партии Ленина-Сталина предан». Да и писали-то характеристики хорошо грамотные штабные писари, а командиры лишь подписывали.

По письмам сослуживцев я знал, что мой батальон и бригада находятся в Австрии, в городах Тульнн и Клойстенейбург, на реке Дунай, куда нужно ехать через Польшу и Чехословакию. К этому времени граница СССР была уже восстановлена, охранялась пограничниками, которые входили в министерство Государственной безопасности. И пересечь границу можно только по специальному пропуску, выдаваемому Москвой.

 Зная, что для меня добыть такое разрешение невозможно, я решил пойти на хитрость, а вернее на авантюру. Я знал, что город Перемышль в сентябре 1939 года отошёл от Польши к СССР, но несколько месяцев тому назад был возвращён обратно Польше. Об этом было сообщено в газетах, но на это мало кто обратил внимание в то буйное, неспокойное послевоенное время. Я решил сказать командиру полка, что моя бригада находится в Перемышле и попросить отпустить меня туда.

О том, как я переберусь через границу, я не думал, надеясь, что на месте разберусь. Но в случае задержания на границе я надеялся оправдаться отпускным билетом, сославшись на незнание правил пересечения границы. Так и получилось. Рапортом я попросил отпуск на 10 дней, чтобы выехать в свою бывшую часть, стоявшую в Перемышле, и узнать о судьбе своих наград.

 Всё было естественно, и разрешение было дано. Оформив отпуск, я выехал во Львов, а оттуда на пограничную станцию. Покрутился там, изучая обстановку.

Вечером залез в товарный вагон поезда, отправляющегося в сторону Польши, и закрыл дверь. В вагоне прижался в правый передний угол и стал ждать. Подошли пограничники, открыли дверь вагона, посветили фонариком, но луч света до меня не дошёл, закрыли дверь и ушли. Вскоре поезд тронулся, и я облегчённо вздохнул. Долго на ногах не простоишь, сидеть не на чем. Лег на пол. Я был в шинели и вооружён пистолетом ТТ с двумя обоймами патронов. Время тогда было неспокойное, много было банд, дезертиров, националистов, воров и все офицеры всегда имели при себе личное оружие.

Вдруг, на ходу поезда я почувствовал, что в противоположном углу вагона кто-то есть. Я выхватил пистолет, загнал патрон в патронник (это было слышно) и спросил: "Кто там? Буду стрелять''. Мне ответили: «старшина Маблер».  Разговорились. Оказывается, польский еврей, старшина нашей армии, также нелегально, как и я, едет в Краков повидать своих родных.

Поезд шёл медленно, с частыми остановками. Я боролся со сном. Заснуть было опасно. Мало кто как себя назовёт. Жизненный опыт заставлял быть настороже. Я лежал на спине, но рука с пистолетом на груди в направлении противоположного угла, палец на спусковом крючке. Под утро всё-таки вздремнул.

Сошли в Кракове. Старшина пригласил меня к себе, помыться, побриться, покушать. Я согласился. Мне предстоял ещё длинный путь по чужим землям и надо было выглядеть в форме. Ранним утром прошлись по древнему Кракову, любуясь его интересной архитектурой.

Проходили мимо университета, в котором учился и работал Николай Коперник. Там и сейчас хранится его книга «О вращениях небесных сфер», в которой он впервые в 1543 году доказал, что земля круглая и вращается вокруг своей оси и обращается вокруг солнца. Только через 300 лет католическая церковь сняла запрет с его учения.

Интересно, что впервые подтвердил воочию утверждение Коперника о том, что земля круглая, наш космонавт-2, Герман Титов.

6 августа 1961 года, пролетая на космическом корабле «Восток-2» на высоте 244 километра над землей, Титов увидел не прямую линию на горизонте, как все мы видим на земле, а дугу, то есть земля была круглой. Об этом он радостно сообщил в центр управления полетов.  Я вспомнил, что Краков, до Варшавы, был столицей польских королей, и в 1813 году его проходили российские войска, гнавшие на Запад остатки разгромленной Наполеоновской армии.

Когда привратница ранним утром открыла дверь в доме, старшина дал ей денег. Я удивился, у нас так принято не было. Потом и у нас это привилось. Дома у него я принял ванну, заряжённый пистолет был рядом со мной. Осторожность превыше всего. Когда выпивали за столом, следил из одного ли графина наливают в рюмку, не отравлено ли спиртное. Но всё обошлось нормально. Я пошёл на вокзал, там отоспался и поехал дальше.

 Вблизи Кракова проезжал мимо немецкого концентрационного лагеря Освенцим, где во время войны содержалось одновременно 250 тысяч узников и было уничтожено 4 миллиона граждан СССР и других стран. Потом были пересадки в городах Брно, Братислава, Вена.

Мой батальон располагался в городке Тульнн, в 40 км от Вены, выше по течению Дуная. Большая радость была встретиться с боевыми побратимами своего взвода, роты, батальона. Пережить такую войну, сотни километров пройти первым навстречу врагу, не прятаться за чужими спинами и после десятков кровопролитных боёв остаться живым! Кто-то не дожил до радостного дня Победы, кого-то тяжело ранило, кто-то пропал без вести.

Особо меня потрясло сообщение, что в том же бою, где я был ранен, уже после меня осколком вражеского снаряда был сражен наповал мой помощник по взводу старшина Королев. За три месяца совместной боевой службы мы крепко сдружились и он для меня был как родной.

 Мои солдаты в боевых орденах и медалях, а у некоторых и по два ордена на груди.

Но как же мои награды?

Осенью 1944 года на Сандомирском плацдарме в мой взвод прислали рядового  Щигарцова. Он был писарем наградного отделения в штабе бригады, что-то там напроказничал, и его прислали ко мне на исправление. Месяца через два его забрали обратно в штаб на ту же должность. И вот сейчас я с ним встретился. В чем дело? Почему мне отказали в заслуженных наградах? Щигарцов порылся в бумагах и показал мне наградные листы на меня. Наградной лист на орден Красное Знамя подписан командиром самоходно-артиллерийской бригады Героем Советского Союза подполковником Корнюшкиным и командующим 4-й гвардейской танковой армией дважды Героем Советского Союза генерал-полковником Лелюшенко. Но сверху красным карандашом кто-то размашисто написал: «Отказать ввиду представления второй раз за операцию».

Щигарцов пояснил, что сапёров к наградам представляли танковые командиры по своей линии, но во избежание двойного награждения за одни и те же подвиги (со стороны сапёров и танкистов, что иногда бывало), танкисты наградные листы на сапёров пересылали через военный совет фронта сапёрному командованию. Вот там, в военном совете фронта, кто-то и начертал вышеприведенную резолюцию, которую никто не посмел оспорить.

Но ведь оставался действенным и наградной лист на орден Красная Звезда! Он подписан теми же командирами. Почему он не попал в приказ о награждении?

Щигарцов не мог мне на это ответить и предположил, что поскольку я  выбыл из бригады по ранению, то вместо моего наградного листа направили наградной лист на какого-нибудь тыловика.

Потом на дальнейшей службе знавал я одного такого тыловика - начальника аптеки кавалерийского корпуса. Ни одного ранения, а пять боевых орденов на груди. Всё дело было в том, что в его распоряжении был спирт и девочки - работницы аптеки, а кавалерийские командиры здорово любили и то и другое.

Ничего не могло объяснить и командование батальона. Тут подошел новый 1946 год и я встретил его в ресторане вместе с офицерами батальона, приглашёнными мэром города и местным отделением коммунистической партии Австрии.

Тогда кто-то мне посоветовал обратиться по моему вопросу к начальнику инженерных войск 1-го Украинского фронта Герою Советского Союза генерал-полковнику Галицкому.

Штаб Галицкого находился по другую сторону Вены, в пригородном курорте Баден.

Поехал я в Баден. Здесь, на курорте, в отдельном домике писал в своё время свои произведения Достоевский.

Не так-то просто было простому лейтенанту, без связей, пробиться к столь высокому сановнику, но мне удалось. Принял он меня хорошо, выслушал внимательно, написал что-то на бумаге, вложил в конверт, заклеил и сказал, чтобы это письмо я передал командиру бригады. Окрылённый радостью, я помчался опять через Вену в свою бывшую бригаду. К тому времени командир бригады ещё имел право награждать своих подчиненных правительственными наградами.

Но командира бригады на месте не было. Дожидаться его я не мог, кончался срок моего отпуска, а ведь мне ещё возвращаться через границу и мое опоздание может навлечь подозрение у пограничников.

 Я решил передать письмо временно исполняющему обязанности командира бригады подполковнику Лунину - начальнику штаба бригады. В нашу бригаду он пришел после войны, и я его не знал. Прочитав письмо, Лунин вдруг вскипел и обрушился на меня с площадной бранью, что, дескать, ордена надо было в бою завоёвывать, а не выпрашивать у большого начальства. Я был ошарашен! От негодования я сильно взволновался, но держал себя в руках, ответить оскорблением не мог. Потому что он мог арестовать меня суток на 10, что я не мог позволить себе, так как был за границей на нелегальном положении и опаздывал в свой полк.

 Я ушёл от Лунина, не добившись того, ради чего преодолел такие трудности. В груди всё клокотало от бешенства. Ведь эти награды я завоевал в смертельном бою, в гвардейских атаках на броне танка, где и пролил свою кровь.

Как сказал поэт: «Одна на свете нам награда – Державы вечная любовь».

Что же Галицкий написал в этом письме? Так для меня и осталось это тайной. Эту тайну я пытался разрешить спустя 40 лет, но тоже неудачно. Я прочитал книгу воспоминаний Галицкого "Дорогу пехоте пробивали сапёры''. Но почему-то на книге он значился генерал-лейтенантом, когда я в 1945 году видел его генерал-полковником. Стал среди ветеранов выяснять, в чём дело.

Оказалась, что в 1938 году Галицкий, будучи заместителем начальника военно-инженерной академии, в Москве, написал характеристику-донос в НКВД на своего начальника академии, в связи с чем тот был арестован и погиб в подвалах Лубянки. В 1956 году жена репрессированного стала добиваться реабилитации своего мужа. В связи с этим была назначена проверка по делу, и от Галицкого следователь затребовал характеристику на своего бывшего начальника. Галицкий написал положительную характеристику. Следователь показал жене репрессированного эти две противоположные характеристики.

Возмущенная такой подлостью со стороны Галицкого, жена обратилась с жалобой в ЦК КПСС. Жалоба попала к Министру Обороны  маршалу Жукову. Он принял решение разжаловать генерал-полковника Галицкого до рядового. Но в период правления Брежнева, Галицкий сумел доказать, что его донос был написан уже после ареста начальника академии. В связи с этим Галицкому пошли навстречу, но восстановили только в звании генерал-лейтенанта.

При очередной поездке в Москву на встречу с однополчанами 111-й стрелковой дивизии я через адресное бюро узнал, где проживает генерал Галицкий. Пришел в его квартиру, но опоздал. Его дочь сказала мне, что 4 месяца как отца схоронили. Он умер на 91 году жизни. Очень мне хотелось узнать, что же Галицкий написал в письме командиру бригады и за что так жестоко надругался надо мною подполковник Лунин.

Какое-то время я тяжело переживал лишение меня заслуженных на поле боя наград. После войны фронтовики с гордостью каждодневно носили на гимнастерках или пиджаках боевые ордена и медали. Характерен в этом отношении пример с известным драматическим артистом Иннокентием Смоктуновским.

Осенью 1943 года он рядовым автоматчиком в составе воздушного десанта был выброшен западнее Киева. Приземление было неудачным, прямо в расположение гитлеровцев, взяли его, как говорится тепленьким. Будучи в плену, Смоктуновский во время перехода пленных в концентрационный лагерь, чудом скрылся от немецкой           охраны, примкнул к партизанскому отряду, храбро воевал и был награжден солдатской медалью «За отвагу».

Так случилось, что Смоктуновский не знал о награждении его этой медалью. После демобилизации из армии Смоктуновский уехал в самую глушь - за Полярный круг в город Норильск, где поступил артистом в местный драматический театр, считая, что там будет больше возможности скрыть свое пребывание в плену и тем самым избежать репрессии. В связи с этим он даже сменил фамилию со Смоктуновича на Смоктуновского.

Дело в том, что в результате сокрушительного разгрома Красной Армии во второй половине 1941 года большая часть Красной Армии оказалась в плену у немцев. Иногда в плен без боя сдавались целые полки и дивизии. Мстя за это поражение, Сталин дал указание  всех военнопленных, возвратившихся после войны в Советский Союз, отправить на каторжные работы в отдаленные части страны сроком на 10 лет. Избежать этого удалось немногим.

Со временем Смоктуновский, работая актером в различных  театрах, проявил свои артистические способности, стал знаменитостью, заслужил звание народного артиста СССР и Героя Социалистического труда, был награжден многими орденами, медалями и премиями. Длительное время работал в Ленинградском Большом драматическом театре, снимался во многих кинофильмах, совершил гастрольное турне по городам Северной Америки, стал любимцем властей и признанным при жизни великим артистом.

И вот в самый пик его известности его вызвали в райвоенкомат и вручили награду за участие в боях в партизанском  отряде – медаль «За отвагу». Радость была неописуема. С этой медалью, на радостях, он обошел все руководство города, театра, родных, близких и знакомых. Длительное время он эту медаль, единственную из многочисленных его наград, носил на пиджаке, с удовольствием рассказывая, за что он ее получил и что в случае его смерти эта серебряная медаль и удостоверение о награждении ею останется в его семье на вечное хранение.

После победоносного окончания Отечественной войны фронтовики пользовались в народе большим уважением и почетом и с гордостью носили на груди, как в праздничные, так и в будние дни, заслуженные боевые награды – ордена и медали.

 

 

«За семьдесят товарищам моим.

Им некуда от времени деваться,

Лысеющим, стареющим, седым.

А мне все кажется, что им по двадцать.

 

Гляжу на них и вижу те года,

Где шли они во всей красе и силе,

Когда была Россия молода

И судьбами её они вершили.

 

Их не согнули никакие беды,

И славить вечно вся земля должна

Простых людей, которым за победы

Я б звезды перелил на ордена.

 

Что б не пылать земному шару снова,

Солдатской крови пролито сполна…

Чтоб помнил враг урок войны суровой,

Фронтовики, наденьте ордена!».

 

В послевоенное время наградная практика была испоганена, извращена, и перестала отвечать своему назначению.  Был обесценен рейтинг боевых и юбилейных наград. Некогда популярный призыв: «Фронтовики! Наденьте ордена!» по сути остался безответным. Во многом этому способствовали безответственные действия руководителей государства, невоспитанных и необразованных Н.С. Хрущева, Л.И. Брежнева и других, которые сами себя награждали высокими орденами как отечественными, так и иностранными.

Так, Н.С. Хрущев уже в мирное время был удостоен звания Героя Советского Союза и трижды Героя Социалистического труда, награжден 7-ю орденами Ленина и многими другими орденами. Превзошел в этом сменивший его Л.И. Брежнев, ставший тоже в мирное время Героем Социалистического труда и четырежды Героем Советского Союза, кавалером 8-ми орденов Ленина и многих других орденов, как отечественных, так и иностранных. (Ему было 13 раз присвоено звание героя стран, входящих в лагерь социализма). В части награждения орденами Ленина, Хрущева и Брежнева всех превзошел министр  обороны СССР Герой Советского Союза и дважды Герой социалистического труда маршал Д.Ф. Устинов. Он, помимо других многочисленных наград, был награжден 11-ю орденами Ленина.

Брежнев, за время его руководства страной, заимел столько орденов и медалей, которых не имели московские князья, цари и российские императоры, вместе взятые. Под стать им действовали и нижестоящие деятели. Маршал Советского Союза С.М. Буденный ничем не проявил себя в Отечественную войну, но уже в мирное время стал трижды Героем Советского Союза.

Потом награды посыпались дождем, сплошь и рядом. Дело дошло до того, что стали награждаться предприятия и учреждения, заводы, фабрики, артели, дивизии, корпуса, армии, военные округа и флоты, города (четырежды орденоносный город – герой Ленинград, даже государства (пяти орденоносный Узбекистан, трижды орденоносная Молдавия).

Хуже того, боевыми орденами стали награждаться убийцы и террористы. За убийство  первого заместителя Владимира Ленина – Льва Троцкого, его исполнитель, испанский коммунист Рамон Меркатор удостоился звания Героя Советского Союза, а организаторы этого убийства, офицеры службы безопасности Советского Союза (НКВД) Эйтингон и Судоплатов, были награждены орденами Ленина(1940г.). Орденом боевого Красного Знамени был награжден агент Комитета государственной безопасности Советского Союза (КГБ) Богдан Сташинский за убийство руководителя Организации украинских националистов Степана Бандеры (1959г.).

Поэтому советские люди перестали носить награды и надевают их только в единственный день в году в праздник Великой Победы – 9-го мая.

Время – лучший доктор, говорили древние. Со временем утихла и моя боль от этой вопиющей несправедливости.

 

«Не успев дотянуть до получки,

По причине нехватки вина,

В суматохе базарной толкучки

Человек продает ордена.

 

Опечатанный нашей кровью

Старо - Русский нетающий лед,

Пепел Бреста и прах Приднепровья

Человек без стыда продает.

 

Оглянувшись вокруг воровато,

Он на все, если надо горазд:

Память деда, отца или брата

За пятнадцать целковых отдаст.

 

Вот на ленте медаль Ленинграда,

Уцелевшая чудом в огне.

Вместе с ней наша боль и блокада

Продаются по сходной цене.

 

 

Схоронил старшину – бедолагу

Взвод стрелков, поредевший на треть.

И вот эту медаль «За отвагу»

Не успел он ни разу надеть.

 

Там, где тесно толкучка зажата

В подворотни, дворы и углы,

Вам достанут, лишь были б деньжата,

Орден Ленина из-под полы…

 

Разве ведал солдат из-под Ржева,

Разве знала солдатская мать,

Что когда-то все это «налево»

Можно будет купить и продать?!»                                                       

                                           Михаил Матусовский

 

Но вернусь к Вене. Хотя времени у меня было в обрез, я всё-таки не отказал себе в удовольствии пробежаться по главным улицам одного из красивейших городов мира. Посмотрел на роскошные дворцы, величественные кирхи, чудесные парки, мосты через голубой Дунай, даже побывал на могиле гениального композитора Штрауса. Штраус – король вальсов. Это невероятно! Он написал 500 вальсов!

 Здесь, через Вену проходил путь крестовых походов европейских рыцарей против мусульман - турок. В 1148 году такой поход возглавил немецкий король Фридрих Барбаросса, именем которого Гитлер назвал план молниеносной войны против СССР. Вена - кофейная столица Европы. Конечно, выпил и чашечку кофе.

На обратном пути открыто переехал границу и прошёл пограничный контроль благополучно.

Потом, много лет спустя, я работал в Верховном Суде СССР и через мои руки прошли многие сотни уголовных дел по реабилитации необоснованно осужденных. (Верховный суд СССР рассматривал дела о реабилитации генералов, адмиралов и выше по воинским  званиям и должности соответствующих им штатских лиц. Дело о нижестоящих по воинскому званию и должности и соответствующих им штатских лиц рассматривались военными трибуналами округов и флотов (их было 20), Верховными судами  республик (их было 15), а также областными и краевыми судами (их было 175).

Вот тогда, ознакомившись с коварными методами органов государственной безопасности (НКВД), фальсифицировавших эти дела, я понял, какому большому риску я подвергался в то время в связи с нелегальной поездкой через государственную границу, через Польшу, Чехословакию и Австрию. Раскрой соответствующие «органы» мою афёру, то «вкалывать» бы мне лет 10, а то и больше, в рудниках Магадана или Колымы или на лесоповале в Восточной Сибири.

 

 

ВЫБОРЫ В ВЕРХОВНЫЙ СОВЕТ.

 

Прибыл в полк, узнаю новости. Оказывается, стрелковые полки дивизии, без артиллерии, выезжают в Западную Украину в Ровенскую область для обеспечения выборов в Верховный Совет СССР, которые состоятся в феврале 1946 года. Из артиллерийской бригады человек 30 офицеров были направлены в стрелковые полки для усиления партийной прослойки стрелковых подразделений. Все мы были члены партии ВКП(б). Злые языки расшифровывали эту аббревиатуру как второе крепостное право большевиков.

Меня направили в 15-й стрелковый полк заместителем командира усиленной роты (80 человек стрелков и 3 пулемёта). К месту назначения в Александрийский район Ровенской области выехали эшелоном в товарных вагонах-теплушках, оборудованных печками. Прибыли в большое село с церковью. Село расположено вблизи реки Горынь, километров 30 севернее города Ровно.

Разместились по хатам. Я жил в семье баптистов, их было большинство в селе. Оружие в доме баптисты не терпели, и чтобы не конфликтовать с хозяевами, бойцы оставляли автоматы в сенях, а офицеры держали пистолеты не в кобуре на поясе, а в кармане. Жители села приняли нас настороженно и недружелюбно.

Из любопытства я побывал однажды на богослужении баптистов. В хате человек 20 сидели на скамьях, читали молитвы, хором с блаженством на лице пели молитвенные псалмы. Богослужение продолжалось часа два. Село наше было разбито на участки, где мы работали по подготовке к выборам, проводили агитацию населения. В мой участок входил и хутор в 10 домов в одном километре от села за рекой Горынь.

Под вечер я верхом на коне поехал в хутор по вопросам подготовки к выборам  и задержался там.

 Стемнело. Возвращаюсь в село и вижу на домах  наклеены бандеровские листовки, написанные от руки и, видно, только что приклеенные, т.к. клей ещё не высох. Не слезая с коня и не выпуская из рук автомата, стал сдирать листовки со стен, а девать их некуда, положил за пазуху между полушубком и гимнастёркой. (Потом долго не мог отмыть гимнастёрку от прилипшего к ней клея).

Одному в темноте было жутковато. Всё время был в напряжении, наготове, ожидая выстрела. Подъезжаю к реке, впереди мост, справа и слева крутые стены обрыва. На мосту явственно мелькнула какая-то тень. Засада! Вмиг остановил коня и приготовился к стрельбе. Минут пять простоял в ожидании. Всё было спокойно. Медленно въехал на мост. Видимо, это была выдра, они водятся в этих местах.

В 10-ти километрах от села на север, в болотистой и лесистой местности в годы войны располагался штаб Украинской повстанческой армии (бандеровской). 15 километров восточнее села в селе Великий Житин родился и вырос первый президент Украины Леонид Макарович Кравчук. Ему было тогда 12 лет. Именно в таком возрасте мальчишки с нашего села таскали в сумках продовольствие в лес бандеровцам.

С нашим прибытием основные силы бандеровцев ушли на север, в Полесье, в непроходимые болотистые леса и топи. На месте остались лишь небольшие группы воинов УПА по 4 – 5 человек, размещавшихся в хорошо оборудованных подземных схронах (убежищах).

Наступил день выборов. С моего хутора в избирательный участок в село никто не идёт. Беру отделение солдат и иду на хутор. Селяне в каждом доме говорят: «Сами голосовать не пойдём. Дайте солдата с винтовкой для сопровождения». (Как будто они идут не по своей воле, а под конвоем). Приходилось так и делать.

Захожу в один дом, где проживают муж с женой. Жена дома, а где муж, хозяйка не знает. Думаю, наверное, спрятался. Солдата с автоматом оставляю во дворе, а сам лезу на второй этаж сарая, где нахожу мужика, зарывшегося в сено. Ругаю его крепкими словами. Спускаемся по лестнице вниз, и тут мужик бросается в угол, где лежит инструмент, хватает топор и замахивается на меня. Но я его опережаю. Выхватываю пистолет и стреляю мимо головы в воздух. Тут же вбегает солдат с автоматом наготове. Мужик остывает. Сказав солдату, чтобы он вёл его с женой голосовать, сам иду к следующему дому.

 В другой хате фронтовик, инвалид, без одной ноги и с медалью "За отвагу" на груди. Говорит - "голосовать не пойду''. Приношу ему урну. Говорит – голосовать не буду, и никакие уговоры не помогают. Говорит "бросьте сами за меня бюллетень в урну". Пробыв у него полчаса и ничего не добившись, пришлось так и сделать.

 Во избежание провокаций избирательный участок усиленно охраняется. На чердаке противоположного дома - пулемёт. Кругом вооружённые парные патрули. Кабинки для голосования не закрываются.

 Я входил в состав избирательной комиссии. Бюллетени были и дописанные своими кандидатами, зачёркнутые, надорванные, с антисоветскими надписями. Но большинство проголосовали "За''. Ещё днём к нам прибыл танк "Т-34'', на котором после 12 часов ночи были отправлены в район бюллетени и протокол избирательной комиссии по результатам выборов.

Однажды в бою нами был взят в плен раненый бандеровец, которого мне пришлось на санях и с охраной конвоировать километров тридцать с места расположения роты до штаба полка, в районный центр.

Немного остывшие от возбуждения после боя, мы разговорились. Он оказался учителем истории сельской школы и владел русским языком. Спрашиваю его, как вы, мол, можете сопротивляться непобедимой и несокрушимой Красной Армии, которая наголову разбила сильнейшую армию в мире – немецко-фашистских захватчиков.

 Ведь советская власть несёт народу Западной Украины свободу и светлое будущее. А он отвечает: «Нам не нужна ваша свобода. О какой свободе можно говорить, когда с приходом советской власти в Западную Украину в 1939-1940 годах были репрессированы и высланы на Колыму, в Магадан, на Крайний Север десятки тысяч представителей интеллигенции – учителей, врачей, инженеров, людей творческих профессий. Прошло пять лет, а ни один из них не вернулся на родину. А оставшихся загнали в колхозы, отобрали у них лошадей и коров, сделали крепостными колхозного строя. А светлое будущее мы построим и без вашей помощи. Народ, если он борется за свободу, победить нельзя».

«Какова ваша политическая платформа? – ставлю вопрос. – Чего вы хотите добиться, неся такие страшные жертвы?» «Мы хотим, - говорит, - независимого Украинского государства, со своей армией, настоящей демократии, множественности политических партий, ликвидировать колхозный рабский строй, где труженики не могли распорядиться плодами своего труда, и восстановить частную собственность на средства производства, иметь свою валюту и символы Украинского государства – древний трезубец и жёлтоблакитный флаг, обозначающий цвета голубого неба и спелой пшеницы. Ваш красный флаг цвета крови для нас неприемлем».

Захожу с другого конца: «Как вы можете так жестоко поступать с людьми, присланными к вам с востока Украины, убивать ни в чём не повинных людей – фельдшеров, работников связи, культуры, учителей. Вот недавно в нашем районе была зверски убита молодая женщина – учительница, приехавшая с востока Украины».

Он отвечает: «Этой учительнице мы сказали: знаниям наших детей ты учи, а воспитывать их патриотами Украины мы будем сами. Если же ты будешь бегать в органы государственной безопасности (НКВД), то мы тебя повесим вот на этом дереве, что мы и сделали, когда убедились в её предательстве. Она через своих учеников выявляла в селе родственников и сообщников бандеровцев, которых затем репрессировали с конфискацией имущества и ссылали с грудными детьми в отдалённые районы Сибири и Востока, откуда, как правило, уже не возвращаются. Вспомните, как безжалостно было истреблено по приказу Сталина ленинское окружение и даже заместитель Ленина – Троцкий вместе с обеими своими жёнами и детьми».

Надо сказать, что уже тогда эти доводы учителя и противника произвели на меня определённое впечатление.

Сейчас, когда прошло с тех пор шесть десятилетий, когда уже пятое поколение народа Украины вошло в сознательную жизнь, давно пришло время отбросить взаимные обиды и упреки все силы направить на строительство и улучшение жизни нашего народа в независимой и соборной Украине. Тем более, что к этому примирению призывает президент Украины Виктор Андреевич Ющенко.

Забегая вперед, расскажу, как эти националисты – бандеровцы еще раз напомнили мне о себе много лет спустя.

Летом 1995 года (50 лет спустя) в Киеве состоялся съезд делегатов Международного Украинского союза – участников войны (МУСУВ). Всего прибыло около 200 делегатов со всех регионов Украины.

От Одесской  городской организации фронтовиков – однополчан на съезд был послан я один, как активист ветеранского движения. Я возглавлял тогда в Одессе группу ветеранов – однополчан 4-й гвардейской танковой армии, насчитывающей в своем составе 100 человек.

Во время работы съезда я подал в президиум записку, где предлагал обсудить вопрос о примирении националистов – бандеровцев с коммунистами, ссылаясь на то, что и те и другие боролись за свободную Украину и прошло уже 50 лет после войны. Вражда уже перешла к сыновьям и внукам. Зачем это? И сколько можно? Сейчас Украина независима, за что воевали обе стороны и все силы надо направить не на разжигание вражды между собой, а на улучшение жизни многострадального Украинского народа в независимой и соборной стране.

Моя записка председателем президиума была оглашена в конце работы съезда. Боже! Что тут началось! Раздались крики «Покажите, где он». Я встал и вышел на проход между рядами. Меня окружила толпа разъяренных людей с озверевшими лицами, махавших передо мной кулаками и кричавших : «Позор, предатель, сволочь, сука, негодяй, расстрелять» и т.д.

Я пытался объяснить, что мне в составе стрелковой дивизии пришлось воевать с бандеровцами и что в их схронах (подземных убежищах) никакого золота, серебра и других драгоценностей обнаружено не было, а было только оружие, боеприпасы, еда, вода и теплая одежда. Что будучи окруженными нашими солдатами, - они, страшась плена и пыток в подвалах НКВД с криками «Хай живе вильна  Украина» подрывали себя гранатами.

Они не были бандитами, а боролись за независимую Украину, исходя из того, что согласно Конституции СССР каждая  союзная республика имела право выйти из состава СССР. Никто моих слов не воспринимал. То, что я выбрался из этого окружения живым и невредимым, считаю своей удачей. Судьба ко мне благоволила.

Тут надо сказать, что я спокойно взирал на эту вакханалию вокруг меня. Я понимал, что эти люди не воевали с бандеровцами. Бойцы, ведущие смертельный бой лицом к лицу, уважают друг друга.

Характерным примером этому является случай с командиром 63-го стрелкового корпуса сорокалетним генерал – лейтенантом Петровским Леонидом Григорьевичем – сыном ближайшего соратника Ленина   Петровского Григория Ивановича.

Л.Г. Петровский, умело командуя корпусом в августе 1941 года и, будучи в окружении, сражался отважно и причинил большой урон фашистам, но пал в бою и был подобран немцами.

Учитывая его героизм и мужество, немцы похоронили его со всеми полагающимися при этом воинскими почестями – в гробу, в военном мундире и с орденами.

На следующий день председатель президиума вручал делегатам – участникам освобождения Чехословакии в мае 1945 года юбилейные медали Чешской республики «50 лет освобождения Чехии от немецких захватчиков». Была произнесена и моя фамилия. Я подошел к столу получить медаль. Но председатель спрашивает:

- Так это вы Богачев из Одессы?

- Да, я. Отвечаю.

-У вас есть медаль «За освобождение Праги»?

- Да, есть.

- Хватит с вас и одной. Можете идти.

И я, понурив голову, возвратился на свое место. Так вот, из-за этих националистов – бандеровцев я лишился государственной награды дружественной нам страны. В нашем жестоком мире, где люди убивают других за копейки, где само понятие «жизнь» обесценилось до предела, в наших силах предотвратить эту вражду.

Прошли пять месяцев нашей напряжённой, безвыездной жизни в селе, окружённом нескончаемыми лесами. Вопреки ожиданиям, нас не вернули после выборов на постоянное место дислокации, и оставили на неопределённый срок. Настроение было неважное. Кругом началась мирная жизнь, спокойные ночи, а тут - ни сна, ни отдыха «измученной душе», всё время в напряжении, одна лишь служба и никаких развлечений.

Орденов за такую тяжкую службу не давали и старались, чтобы в стране об этом никто ничего не знал.

Как-то в конце весны командир батальона на совещании офицеров спросил, кто желает отвезти летнее обмундирование двум нашим радистам, обучающимся на курсах под Львовом. Поднялось несколько рук, но моя рука поднялась раньше других, и поехал я.

В поезде разговорился с соседом по купе, капитаном, рассказавшим, что в газете "Красная Звезда" опубликованы условия поступления в военно-юридическую академию в Москве. Я даже не знал о существовании таковой. Подробности условий приёма капитан не помнил.

Услышанным я заинтересовался. Вспомнил, что Гоголь и Короленко в молодости мечтали стать юристами, чтобы работать на торжество истины. Вспомнил и такой случай. С моим сослуживцем по батарее лейтенантом Белоусовым я возвращался в гарнизон Гуйва с артиллерийского полигона после орудийных стрельб. Оказии не было, шли пешком километров 15. В пути Белоусов говорит, что в жизни надо обязательно получить высшее образование. Почему? "Чтобы уметь читать между строк".

 Эта мысль глубоко засела во мне. Время было такое, что люди говорили одно, думали другое, делали третье. А потому разбираться в жизни было непросто.

Моя военная карьера не сложилась. В войну я по службе не вырос, как некоторые. Как начал, так и окончил её лейтенантом, командиром взвода (самая низшая офицерская должность) с одним орденом и тремя ранениями. Перспективы роста в послевоенной службе - почти никакой. Армия значительно сокращалась. На должность командира взвода в нашу батарею прибыл капитан, который раньше был командиром батареи.

Да и к тому времени романтические иллюзии по поводу военной службы офицером-артиллеристом у меня уже прошли. Грязью и ужасами на войне, строевой службой в лесах и деревеньках, в глухих военных городках я уже пресытился.

 Другое дело, если я стану военным юристом. Служба юриста в армии интересная и престижная. О профессии юриста я давно уже задумывался. Чувство справедливости, стремление отыскать истину, по-правому рассудить людей, честно и порядочно. Это чувство было у меня обострённое.

Одним словом, я загорелся желанием поступить в эту академию. Сколько в жизни бывает случайных обстоятельств, влияющих на судьбу человека!

В 6 часов утра прибыл во Львов и тут же ищу ближайшую воинскую часть, чтобы в её библиотеке самому прочитать эту газету. Поблизости оказался военный госпиталь, а библиотекарша - жена начальника госпиталя.

Стучусь к ней в квартиру, объясняю заспанной женщине, в чём дело. Поняв, что от меня так просто не отделаться, она, как была в халате, непричёсанная, открыла мне библиотеку, и я прочитал в газете условия приёма.

По условиям приёма в академию я подходил полностью. Для сдачи экзаменов в академию могли по вызову приезжать офицеры с двухлетним офицерским стажем, члены ВКП(б), годные по здоровью к строевой службе, со средним образованием, с положительными политической и служебной характеристиками. Всё это у меня было.

 Правда, образование у меня было 8 классов, но когда после излечения в госпитале в отделе кадров с моих слов оформлялось моё личное дело офицера, я сказал, что образование у меня 10 классов, что и было записано.

Мое первое личное дело офицера оформлялось в военном училище и пропало во время окружения и гибели моей 111-й стрелковой дивизии под Харьковым в 1943 году.

Второе мое личное дело оформлялось в отделе кадров Калининского фронта и где-то затерялось после моего убытия из миномётного полка вследствие тяжёлого ранения в феврале 1943 года и третье личное дело оформлялось после излечения от ранения в июле 1943 года в отделе кадров Среднеазиатского военного округа.

Переночевать в Львове решил в гостинице. Оформляя документы в комнате дежурной, обратил внимание, что незнакомый мне майор с пистолетом в кобуре на боку неотрывно и пронзительно смотрит на меня. Интуиция подсказала, что лучше мне с ним не разговаривать. Ночью через открытое окно все время слышится в разных местах города автоматная или одиночная стрельба, а то и взрывы гранат.

 Ложась спать, я и мой сосед по комнате пистолеты положили не под подушку, а под матрас,  там, где ноги. Расчёт такой: если кто-либо внезапно ворвётся в комнату, то он первым делом будет искать пистолет под подушкой, так это показывают в кино. Ночью в коридоре раздались пистолетные выстрелы. Мы вскочили с кроватей и направили пистолеты в сторону двери, приготовясь дорого продать свою жизнь.

 Мы знали, что в городе много бандеровцев. Утром узнали, что в своей комнате стрелял этот майор, который так странно смотрел на меня в фойе гостиницы. Дверь в его комнату была вся изрешечена отверстиями от пуль. Оказалось, что майор был психическим больным.

После возвращения из Львова я ещё месяц добивался откомандирования меня в мой артиллерийский полк. Прибыв в свой полк, я прошу командира полка отправить необходимые для поступления документы в академию. «Тю, - говорит он, - так туда только юристов принимают. Пока не покажешь газету - не поверю». Новое препятствие. Где я достану газету, когда после ее выхода прошло уже два месяца и она везде уже потрачена на самокрутки для курения.

Тут мне вспомнилось, что Пушкин был «абсолютным нулем» в математике, Бетховен за всю свою жизнь не смог выучить таблицу  умножения, поэт Роберт Бернс долго не мог научиться писать, Энштейн в 15 лет был исключен из гимназии за неуспеваемость, Чехов остался на второй год в третьем классе за отставание в словесности, Максима Горького приняли в церковный хор, а Федора Шаляпина нет. Но, тем не менее, Шаляпин проявил настойчивость и стал одним из известнейших певцов в мире.

Вот и я решил - во что бы то ни стало надо бороться. Выбрав свободное время, поехал в Житомир, где в библиотеке дома офицеров тайно вырвал из подшивки нужную газету. Библиотекарша ещё удивилась: «Вы так быстро прочитали газету?».

 Показал газету командиру полка и получил разрешение подготовить документы для отправки в Академию. Секретарь парторганизации быстро написал мне хорошую партийную характеристику. Пришёл к командиру дивизиона. За всю жизнь, по его словам, он одолел две книги: «Краткий курс истории ВКП(б)» и «Наставление по стрельбе наземной артиллерии», котoрое знал наизусть. Прошу служебную характеристику.

 "Дорогой, - говорит он, - характеристика нужна тебе, вот ты её и пиши, а у меня для этого времени нет. Напишешь - я подпишу».

Что делать? Как на самого себя писать характеристику? Это сейчас подобное стало привычным. Но другого выхода нет. Написал четыре-пять строк. На большее моего комвзводовского кругозора не хватило. Приношу к командиру дивизиона. Там, где у меня написано «дисциплинирован», он впереди добавляет «не», и так по всем моим предложениям. Я был крайне возмущён.

Во-первых, это неправда; во-вторых, с такой характеристикой ехать в Москву сдавать экзамены в Академию нечего было и думать. "Заходи через час ", - говорит он.

В течение часа я в волнении ходил перед штабом туда-сюда. Что он задумал? Через час он подаёт мне напечатанную на машинке текстом на всю страницу, где я так положительно расписан, что и сам на себя не похож.

«Вот так, - говорит, надо писать характеристики в Академию».

Настала для меня  тяжёлая  пора. Документы в Москву высланы, я жду вызова  в Академию  на   экзамены. После  службы   все  идут домой отдыхать,  а я  на  вторую смену - зубрить учебники. Четырёхлетняя война  многое  вышибла из   памяти. С  довоенного  времени прошло как будто  десяток  лет. Днём урывал со службы часы и, чтобы меня никто не беспокоил, залезал на чердак, занимался. Вечерами занимался в ленинской комнате казармы под тусклым светом потолочной электролампы.

 

 

«Давно минули фронтовые годы,

А их забыть  никак нельзя,

Войны суровой переходы

Во мне осколками звенят.

 

Мои ровесники, друзья – мальчишки,

Слились с гранитом навсегда.

О них узнают лишь по книжкам,

Других запомнит лишь земля.

 

И если муж пропал безвестно,

К нему придет солдатка, мать,

Туда, где в камне неизвестный

Для всех безвестных стал стоять.

 

То время с нами как и прежде,

Уйти не может навсегда:

Оно, как памятник надежде,

Как вновь зажженная звезда».

 

 

 

 

ПОЕЗДКА В МОСКВУ, В АКАДЕМИЮ.

 

Пришел вызов. Прибыл в Москву. Явился в Академию, расположенную на Смоленском бульваре, немного наискосок здания Министерства Иностранных дел, которое тогда еще не было построено. Узнаю: на 120 мест прибыло 1000 абитуриентов. Еще 1000 человек не прошли приёмную комиссию по документам. Обращаюсь в приёмную комиссию. И вдруг - фиаско! Меня не допускают к экзаменам, так как представленная мною справка о наличии у меня 10-ти классного образования, согласно записи в личном деле офицера, недействительна. Нужен аттестат о среднем образовании или его копия. Вот тебе и на! Так всё хорошо начиналось и всё рухнуло!

Крайне удручённый несбывшимися надеждами, схожу по лестнице с тем, чтобы ехать в Житомир.

И тут неожиданная встреча. Произошло чудо! Воистину мир тесен, в нем лишь гора с горой не сходится, а люди сходятся. Вообще жизнь полна случайных совпадений, из которых, как из кирпичиков, складывается судьба.

 В поднимающейся навстречу по лестнице девушке узнаю ту, которая была со мной в одной молодёжной компании на танцплощадке в городском саду в Петропавловске Северо-Казахстанской области летом 1943 года, когда я был там, в месячном отпуске после лечения в госпитале.

 Такая удача! Она работает секретарём приёмной комиссии Академии. Узнав про мою беду, она говорит: "Пройдёт справка со школы об окончании 10 классов за подписью директора школы и школьной печатью». Я навсегда благодарен судьбе за то, что она послала мне встречу с этим человеком, во многом определившим мой жизненный дальнейший путь. Я благодарен ей и мы расстаёмся.

 Где же я возьму такую справку, когда я  закончил только 8 классов?

Потом по дороге на Киевский вокзал возникает мысль, а что, если обратиться в Скопинскую школу, где я два месяца учился в 9-м классе. Скопин внезапным налётом захватили немцы. Я сам видел, как моя школа №2 была разграблена, всюду в классах и коридорах валялись бумаги, учебники, книги из библиотеки.

Все учреждения города, не исключая гороно, где тоже могли быть сведения о моей учёбе в этой школе, были разграблены.

 Может быть, попытаться "на арапа" взять в этой школе нужную справку. Хотя это один шанс из тысячи, но нужно попытаться им воспользоваться. Когда план действий созрел, иду на Казанский вокзал и еду в Скопин Рязанской области, 300 км от Москвы.

 Приехал, дошёл до школы, а войти не решаюсь. Робость одолела. Потом дождался, когда домой пошла директор школы - пожилая женщина. Я был молод, 21 год, в форме лейтенанта, с тремя нашивками за ранения, с орденом и тремя медалями на груди.

 Говорю ей: «В ваших, руках решить судьбу человека, который жизни не жалел, сражаясь за Родину, дать ему путёвку в жизнь - выдать справку».

 Много чего я говорил ей и уговаривал, пока мы шли из одного конца города в другой, к её дому. И добился своего! На другой день утром я получил справку с печатью об окончании 10-ти классов. Получил "За спасибо''. Вечно буду помнить и благодарить этого человека.

Со справкой прибыл в Академию. Был допущен к экзаменам. Знакомлюсь с абитуриентами. Какие сильные претенденты. Один говорит, что перед войной окончил педагогический техникум и работал учителем в школе, другой говорит, что всю войну прослужил в Москве, в Министерстве Обороны и все эти годы готовился к поступлению в Академию. Оба они не прошли. Третий - Герой Советского Союза. Про четвёртого узнал, что он адъютант видного московского военачальника. И так далее. Ввиду этого, надо сказать, надежды мои поубавились. Много было волнений при сдаче экзаменов, но, короче говоря, экзамены сдал на 4 и 5.

 

 

             УРА!!!  Я ПОСТУПИЛ В АКАДЕМИЮ !!!

 

Я верю в судьбу. Но не верю тем, кто говорит, что ее нельзя изменить. Главное – прислушаться к своей душе, и стремиться реализовать мечту.

Был ещё один  тревожный момент. Прохожу самый главный этап – мандатную комиссию. Заседает начальник академии генерал-майор юстиции Сухов (кавалер трёх орденов Красного Знамени) со своими заместителями. И вот, в напряжённой для меня обстановке, начальник медпункта полковник Залкинд заявляет, что у меня в теле снарядный осколок. «Какого размера?»,- спрашивает генерал. Я в волнении показываю на свой указательный палец. "О-О-О" - слышу я от всех членов комиссии. И тут только до меня доходит, что я показываю неправильно. На самом деле осколок размером с ноготь указательного пальца, о чём я поправляюсь, и что подтверждает начальник медпункта согласно моим документам. Решение комиссии абитуриентам не сообщалось.

На другой день, утром, чуть не бегом иду в академию узнать решение комиссии. Списки принятых абитуриентов вывешены в вестибюле, на доске объявлений. Напряжённо ищу свою фамилию и…нахожу!

 Не могу найти слов, чтобы  описать, как возликовала моя душа. Раз 10 я смотрел на свою фамилию в списке, чтоб не ошибиться. И когда убедился, что принят, пошёл гулять по Москве.

Безудержная, хлещущая через край радость и ликование переполняли меня. Всё во мне пело. Я сам, без помощи кого-либо сделал счастливый жизненный поворот в своей судьбе. Бывают моменты, когда ощущаешь власть над миром. Это и был такой момент. Мне было всё равно куда идти. Я даже не шёл, а как бы душой плыл по волнам, даже не плыл, а летел невесомый по воздуху. Как молодое вино пьянило ощущение полноты жизни. Всё впереди! Всё доступно!

Как сказал Лев Толстой в романе «Война и мир» о Наташе Ростовой, когда она блистала на своём первом  светском балу: «Она была на той высшей степени счастия, когда человек делается добрым и хорошим, и не верит в возможность зла, несчастия и горя».

По случаю своего поступления в академию в коктейль- холле на улице Горького (Тверской) выпил бутылку шампанского, сказав себе: «Чем больше риск, тем слаще шампанское».

Мечта свершилась! Труднейший путь закончился победой! Я буду учиться в Москве, в столице, в военной академии. Через пять лет получу высшее военно-юридическое образование. Буду учиться за казённый счёт в то трудное для страны время, когда все живут впроголодь, покупая промышленные и продовольственные товары по карточкам.

Вся Москва моя! Театры и кино, музеи и выставки, библиотеки, цирк, зоопарк и планетарий, и многое - многое другое. Буду продолжать службу кадрового военного.

Гордость и тщеславие распирали меня: я буду юристом, судьей, председателем военного трибунала. Я буду решать судьбу человека, преступившего закон, жить ему или умереть. Когда судья в составе суда входит в зал судебного заседания, то секретарь суда командует: «Встать!» - и встают все сидящие в зале, не исключая и президента государства. При совещании судей при вынесении приговора в совещательную комнату никто, даже президент, не смеет войти, а сам приговор по делу провозглашается от имени государства – Союза Советских Социалистических Республик. При этом все встают. И вообще, судья подчиняется только закону и никому больше. Было от чего закружиться голове.

Из 750 офицеров, служивших в 1946 году в 147-й стрелковой дивизии лишь я один поступил в академию.

 

 

ВЕТЕРАНЫ  -  ФРОНТОВИКИ – ОДНОПОЛЧАНЕ.

 

После окончания войны началась демобилизация рядовых и сержантов старших возрастов, призванных в армию и на флот во время войны, а потом и увольнение в запас офицеров в связи с большим сокращением армии и флота.

В первые годы после войны фронтовики не стремились к общению между собой, наслаждались мирным временем, хотя наслаждались – это громко сказано. В действительности они сразу же включились в тяжкий мирный труд в сложное для страны время разрухи и безденежья.

Прошло 20 лет. Многое о войне уже забылось. Главой государства стал фронтовик-политработник генерал-майор Леонид Ильич Брежнев. Он придавал большое значение вопросам воспитания патриотизма среди молодежи, ветеранской дружбе. Стали организовываться советы ветеранов-фронтовиков, боевых частей и соединений – полков, бригад, дивизий, корпусов, армий, фронтов. Организовывались встречи ветеранов в городах, которые они освобождали, или  где формировались их воинские части. С помощью ветеранов создавались в школах музеи боевой славы, ветераны проводили со школьниками уроки мужества, походы по местам боев, стали издаваться под строгой цензурой сотни книг о войне, в основном, мемуаров полковников, генералов и маршалов.

Были созданы советы ветеранов и в воинских частях, где мне пришлось воевать на фронте. Где-то в семидесятых годах по инициативе бывшего начальника секретной части штаба 16-ой отдельной штурмовой инженерно-саперной Рава-Русской трижды орденоносной бригады капитана Елшина Павла Дмитриевича, у которого сохранились адреса места жительства наших однополчан, был создан совет ветеранов нашей бригады.

Однополчане бригады неоднократно, раз в пять лет, собирались на ветеранские встречи в городе Загорске ( ныне Сергиев Посад ), где наша бригада в начале 1944 года переформировывалась из обычной саперной бригады в специальную штурмовую инженерно-саперную бригаду с включением в нее нового огнеметного батальона.

Собирались в Загорске еще и потому, что немало наших однополчан – офицеров, сержантов и рядовых за время формирования бригады ( три месяца ) вступили в законные и гражданские браки с местными городскими красавицами и после войны, демобилизовавшись из армии, приехали туда на постоянное место жительства.

Встречи ветеранов проходили в 6-й средней школе, где преподаватели и ученики тепло нас встречали, организовывали встречи с учениками, обеспечивали бесплатным жильем, питанием, вручали подарки и т. д.

После распада Советского Союза эти встречи постепенно прекратились, да и сами ветераны постарели и по состоянию здоровья выезжать им на далекие расстояния медиками не рекомендовалось.

В 1985 году я приехал в Москву на встречу ветеранов своего 562-го отдельного Нижнеднестровского минометного полка по случаю сорокалетия победы. 9 мая, утром, я шел в потоке людей по Крымскому мосту через Москва-реку в парк имени А.М.Горького, где на набережной реки собираются на встречу однополчане пехотных и минометных воинских частей и соединений. Люди по тротуару шли таким сплошным потоком, что, как говорится, яблоку негде было упасть. Вдруг кто-то сзади положил мне руку на плечо и говорит:

 « Борис, ты ли это? «

Оглядываюсь. Батюшки! Да ведь это Володя Шанин! С ним я учился с 1946 по 1951 годы в учебной группе морского факультета военно-юридической академии в Москве, а потом с 1955 по 1958 годы работал с ним в одной комнате в организационном инспекторском отделе военной коллегии Верховного суда СССР. К тому времени Володя был уже важным человеком: полковник юстиции, трижды орденоносец, заслуженный юрист Российской Федерации, кандидат юридических наук, заведующий кафедрой теории государства и права на юридическом факультете военного института в Москве.

Шедшему с ним своему напарнику Володя пояснил, что я из Одессы.

« -  Так ты из Одессы? Одессит?» - спросил он.

« - Да «, - ответил я, « но что касается одессита, то у нас в Одессе одесситом признается тот, кто родился в Одессе, и имеет хоть каплю еврейской крови. А у меня нет ни того, ни другого, хотя до войны и после войны жил и сейчас живу в Одессе. «

« -  Все равно, ты  - одессит, давай анекдот! «

Я рассказал ему пришедший на память анекдот.

« -  А еще анекдот можешь? «

Рассказал ему и второй анекдот.

« - А третий? «

« - А третий могу рассказать не анекдот, а быль.»

« - Давай быль.»

« - В глухой белорусской деревушке ребята-подростки собирали в лесу грибы и нашли заброшенную немецкую землянку-склад, видимо, поспешно оставленную хозяевами. А в складе том было  оружие с патронами и гранатами, военное обмундирование, продукты и спиртное. Ребята крепко выпили французского вина, закусили консервами – бельгийскими шпротами, переоделись в немецкое обмундирование и, взяв автоматы и гранаты, пошли в соседнюю деревушку почудить.

Вечером они нашли на улице в деревушке только одного сильно подвыпившего старикашку, который стоял, покачиваясь и опираясь руками за плетень. Все остальное население смотрело по телевизору международный футбольный матч. Угрожая старику расстрелом, ребята потребовали показать, где в деревне живут коммунисты. С перепугу старик показал им эти дома, и ребята, разделившись на группы, подошли к ним, постреляли из автоматов, взорвали гранату в подворье, ранив собаку, которая истошно визжала, затем восвояси отправились домой.

Но наше всемогущее и всевидящее КГБ ( не путать с конторой глубокого бурения ) дозналось про происшедшее: ребята за хулиганство были арестованы на 15 суток, а старичок – изменник и предатель -  районным народным судом был осужден с учетом возраста и состояния здоровья на один год лишения свободы в исправительно-трудовой колонии.»

« - Ну, ты молодец! Действительно одессит,» - заключил напарник и, попрощавшись, мы разошлись по своим ветеранским группам.

На этой же встрече присутствовал и один офицер нашего полка, эмигрировавший лет пять тому назад из Москвы в Израиль, и приехавший в Москву повидаться с родственниками и однополчанами.

На вопрос: « Как материально обеспечиваются в Израиле ветераны – инвалиды Отечественной войны, наверное, раза в два лучше, чем в России? « - он ответил:

« - Да нет, что вы! «

На восклицание одного из нас: « Как? Неужели хуже? Быть такого не может! « - он ответил: « Да нет, наоборот, лучше в 10 раз, и добавил, но вы не огорчайтесь. Хуже вас – советских офицеров – отставников и инвалидов войны – обеспечивается эта категория только в Китае.»

После встречи в парке вся группа – человек 30, как это вошло в обычай, пошла в близлежащее кафе, где и продолжили празднование. Интересно, что там за одним столом сидели четыре бывших командира нашего полка, сменявших на этой должности друг друга. Им было о чем вспомнить и поговорить.

На этой встрече я впервые увидел Героя Советского Союза из нашего полка полковника в отставке Степанченко Виктора Григорьевича, 1921 года рождения. Дело в том, что он прибыл в полк уже после того, как я был тяжело ранен и убыл из полка на лечение в глубокий тыл. А на встречах однополчан так получалось, что когда на встрече был я, то не было его, и наоборот.

Воспользовавшись моментом, я спросил Виктора Григорьевича, за что, конкретно, ему было присвоено звание Героя Советского Союза? Мне приходилось читать в периодической печати, что ему было присвоено это высокое звание за то, что, командуя батареей, он огнем 120 мм минометов уничтожал живую силу противника и поддерживал атаки стрелковых подразделений. Но ведь эти действия – обычная работа командира батареи на войне, которую на фронте проделывают тысячи командиров артиллерийских и минометных батарей. Мне представлялось, что Герой Советского Союза должен был совершить какой-либо выдающийся героический поступок. Как же это было на самом деле?

Вот, что он мне ответил: « Дорогой Борис Ильич. Еще Кузьма Прутков говорил в свое время : не верь всему написанному. Со мной случилось такое, что ни одному кабинетному военному писателю и в голову не придет.

В середине октября 1943 года немецкий фронт был прорван и наши войска стремительно преследовали панически отступающие немецкие части с целью первыми выйти к Днепру, форсировать его и захватить плацдарм на правом берегу реки.

При этом все перемешалось и было такое, что за нашими частями двигались немецкие части или даже они двигались по параллельной с нами дороге и в видимости друг друга, но в бой мы не вступали, так как надо было выполнить главную боевую задачу – форсировать Днепр.

Вот в такой сложной обстановке я, будучи лейтенантом и командиром батареи 120 мм минометов, выбирая для себя наблюдательный пункт, оказался  далеко от своей батареи

( дальность стрельбы полкового 120 мм миномета – 6 километров) и с двумя своими артиллерийскими разведчиками находился в лесопосадке вблизи проселочной дороги.

Тут мы видим, что по дороге приближается к нам немецкий танк с открытым верхним люком, из которого торчит древко в чехле. Ясно было, что это фашистское знамя. Азарт овладел мною. Вот бы захватить это знамя! Молод был. 22 года. Приказал разведчикам быть наготове и подстраховать меня. Когда танк сравнялся с нами, я вспрыгнул на броню танка, выхватил из люка древко и выстрелил внутрь танка из ракетницы. Бросать туда гранату было нельзя, так как там мог сдетонировать боезапас и взрывом я мог быть уничтожен.

Ракета, шипя, дымя и разбрасывая снопы искр, стала метаться внутри танка, а я с древком быстро соскочил с танка и скрылся в лесопосадке. Выскочившие из танка с искаженными от страха лицами и ошалевшие от удушья три танкиста были сражены наповал автоматными очередями моих разведчиков, которые, сорвав с убитых погоны и выхватив из их карманов личные документы, присоединились ко мне.

Медлить было нельзя, так как невдалеке из леса выползала немецкая танковая колонна с мотоциклистами. Бросив оторванное от полотнища древко, мы со знаменем скрытным путем пришли в свою батарею, сдали трофейное знамя командованию полка, и я рассказал об обстоятельствах его захвата.

Это знамя с объяснительной запиской было отправлено вверх по инстанции. Оказалось, что это знамя принадлежало танковому полку танковой дивизии СС  « Лейбштандарт Адольф Гитлер «.

По представлению командующего 37 армии, куда входил наш полк,генерал-лейтенанта М.Н.Шарохина Указом Президиума Верховного Совета СССР мне было присвоено звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали

«Золотая звезда«, а приказом командующего армией мои разведчики были награждены орденом Красной Звезды.

Обучаясь в 50-х годах в военной академии имени М.В.Фрунзе в Москве, я узнал, что это знамя на Параде Победы 24 июня 1945 года на Красной площади в Москве в числе других двухсот фашистских воинских знамен было брошено к подножью мавзолея, где на трибуне стояли Верховный Главнокомандующий Вооруженными Силами СССР Маршал Советского Союза И.В.Сталин ( через два дня ему будет присвоено звание Генералиссимуса ), Советское правительство, прославленные маршалы, генералы и адмиралы.

Ну, а представление к награждению было написано правильно. Ведь если написать в наградном листе, что я выстрелом из ракетницы уничтожил фашистский танк, да при этом еще захватил вражеское полковое знамя,так этому никто не поверит, еще и смеяться будут. Подписавший представление командующий 37-й армией генерал М.Н.Шарохин пользовался большим авторитетом у командования, был умным человеком и знал,что делает.

Кстати, М.Н.Шарохину за большие боевые заслуги было присвоено звание Героя Советского Союза, и он был награжден тремя орденами Ленина, четырьмя орденами Красного Знамени, орденами Александра Суворова, Михаила Кутузова, Богдана Хмельницкого и Красной Звезды. После войны генерал-полковник М.Н.Шарохин занимал большую должность – был начальником Главного управления военно-учебных заведений Министерства Обороны СССР. Скончался он в возрасте 75-ти лет и был похоронен на Новодевичьем кладбище в Москве.

Но конец нашей встречи был трагичен, что надолго омрачило наше настроение. Один из ветеранов, бывший во время войны номером орудийного расчета, а в мирное время – инженером продовольственного машиностроения, прибывший на встречу из Сибири, ушел из кафе под изрядным хмельком, пришел в свою высотную гостиницу в Сокольниках, где он остановился, открыл в коридоре окно на 16-м этаже и бросился вниз. Перед этим выглядел он здоровым, никому ни о чем не жаловался, предсмертной записки не оставил. Причина самоубийства так и осталась неизвестной.

Инициатором встреч ветеранов и председателем совета ветеранов был москвич, бывший начальник финансовой службы полка старший лейтенант Коротков-Кубанский. К началу работы совета в 1973 году по списку значилось 75 ветеранов полка. К своей ветеранской работе он привлек и своего взрослого сына – Эдуарда, который после смерти отца в течение десяти лет активно проводил ветеранскую работу среди однополчан. И вот в середине 2006 года Эдуард прислал мне прощальное письмо и сообщил, что совет ветеранов 562-го отдельного минометного Нижнеднестровского полка прекращает свою работу, так как я – единственный из ветеранов полка, кто остался в живых. Вот так-то.

Я уже раньше писал, что абсолютное большинство наград в Великую Отечественную войну было произведено правильно и обоснованно. Но были и исключения. Вот пример.

Мой однокурсник по учебной группе в военно-юридической академии бывший председатель военного трибунала воздушной армии в группе советских войск в Германской Демократической Республике, заслуженный юрист Российской Федерации, кавалер ордена боевого Красного Знамени, полковник юстиции Темеров Владимир Викторович рассказал мне как-то на очередной встрече выпускников военно-юридической академии, которые проводились каждые пять лет в Москве в голубом зале ресторана Прага на Арбате, про известный ему случай необоснованного награждения.

В 1950-х годах он проходил военную службу председателем военного трибунала в войсках, дислоцированных на острове Новая Земля в Северном Ледовитом океане, где проводились испытания атомных и водородных бомб. Заместителем командира по политической части расположенного там военно-строительного батальона был майор ( имярек ), Герой Советского Союза, по национальности – лак. Эта малая народность проживает на Северном Кавказе в трудно доступном месте и насчитывает всего несколько тысяч человек.

Активно проводя в обслуживаемых воинских частях военно-патриотическую работу, В.В.Темеров как заместитель секретаря партийной организации  гарнизона пытался привлечь к ней и этого майора, но безуспешно. В конце концов он прямо поставил перед ним вопрос: « Вы же Герой Советского Союза! Почемы вы не желаете рассказать солдатам о совершённом вами подвиге в период Великой Отечественной войны? «

Ответ майора удивил Владимира Викторовича. Оказывается, во время Отечественной войны этот человек в звании лейтенанта был на фронте заместителем командира по политической части банно-прачечного отряда. ( Там были одни женщины ). В боях он  не участвовал. Никакого подвига не совершал. Среди других ничем не выделялся. Звание Героя Советского Союза ему было присвоено лишь потому, как ему объяснили политработники, что он по национальности – лак, и что в этой народности должен быть Герой Советского Союза. Дескать, такова национальная политика Коммунистической партии. Что было написано в представлении к награде, он не знает. Солдатам рассказывать ему было нечего, а врать он не умел, поэтому и не выступал.

Еще один пример. Читаю энциклопедию « Герои Советского Союза «, выпущенную издательством министерства обороны СССР, где помимо анкетных данных дается краткое описание совершенного подвига, за который присвоено звание Героя Советского Союза. Читаю: « Начальник политического отдела 8-ой гвардейской истребительно-противотанковой бригады полковник Чевола Никифор Дмитриевич, кавалер 9-ти боевых наград и одного иностранного ордена, отличился в бою 25 января  1944 года при деревне Цибулев Монастырещенского района  Черкасской области, когда бригада в течение суток уничтожила 342 танка, 76 бронетранспортеров, 62 артиллерийских орудия, всего 480 огневых средств противника. «

Вот это да! Да за такой подвиг нужно было присвоить ему сразу звание Дважды Героя  Союза! Давно известно, что на войне врут в 10 раз больше, чем это было в действительности. Но чтобы в 20 раз! Думаю, что комментарии излишни.

Как-то во время празднования Дня Победы один офицер-отставник с гордостью сказал в разговоре с окружающими: « Я – гвардии полковник. « Ну, я не мог не вмешаться и спросил его:

« Прошу меня извинить за нескромный вопрос – вы были в настоящей гвардии или в приблатненной? «

- « Как вы можете такое говорить? « – обрушился он на меня.

« Гвардейское звание дается за проявленный в бою героизм личного состава воинской части. «

- « Не всегда, « - ответил я ему. « Например, дивизионы и полки реактивной артиллерии ( « Катюши « ), тяжелые танковые полки прорыва ( самоходные установки с пушкой 152 мм калибра ), отдельные батальоны минеров становились гвардейскими сразу после их формирования, еще не участвуя в боях. Оказывается, гвардии полковник об этом не знал.

 

                     В Е Т Е Р А Н Ы

«Прошла война, зарубцевались раны,

Цветут родные села, города.

Но не уснуть спокойно ветеранам,

Тревожат сны военные года...

Нельзя забыть солдату кровь, походы,

Погибших и израненных друзей,

Суровый день и огненные годы,

И слезы вдов, и горе матерей.

И если вдруг в глазах у ветерана

Мелькнет порой непрошенно слеза,

Прости ему – он носит в сердце рану,

Над ним война гремела, как гроза.

Ему при встрече низко поклонитесь,

От черной свастики он всю планету спас.

Он дрался, как бесстрашный чудо-витязь,

И радость мира отстоял для вас.

К победе светлой шел он через муки,

С боями прошагал немало стран.

Так знайте же, сыны мои и внуки, -

За ваше счастье бился ветеран.»

                           В. Олиференко

 

 

ГДЕ МОЙ ЧЕРНЫЙ ПИСТОЛЕТ?

 

«Длительность жизни измеряется не количеством прожитых лет, а количеством пережитых событий.»

 

Война уже давно прошла, но во многом еще напоминала о себе. Как и всякий уважающий себя офицер передовой линии, я, помимо штатного личного оружия пистолета «ТТ» (Тульский Токарева) калибра 7,62мм., имел на фронте и трофейный немецкий пистолет «Парабеллум» калибра 9 мм. Этот пистолет отличался высоким качеством изготовления, точностью попадания в цель и долголетием. На вооружении немецкой армии он находился более 70 лет. Это рекорд среди стрелкового оружия всех армий в мире.

Даже многие наши генералы после войны имели этот пистолет в пользовании. Кстати, именно из парабеллума  генерал Батицкий (впоследствии маршал) в декабре 1953 года в подвале штаба Московского военного округа в Замоскворечье выпустил всю обойму (8патронов) в лоб одному из самых больших негодяев и подлецов в мировой истории Маршалу Советского Союза Берии Лаврентию Павловичу.

Кстати, это был шестой Маршал Советского Союза, нами же расстрелянный. До него были расстреляны в грязном подвале НКВД на Лубянке маршалы Егоров,Тухачевский,Кулик, Худяков, Блюхер (забит до смерти). Жены и совершеннолетние их дети были отправлены в концентрационный лагерь, называемый лагерь ЧСИР – члены семей изменников Родины. Несовершеннолетние дети направлялись в детские дома и им изменяли фамилии.

Как военный человек, не могу не сказать о том, что на тот период Маршал Блюхер – герой гражданской войны был награжден четырьмя орденами Красного Знамени, орденами Ленина и Красной Звезды. Причем ордена Красного Знамени и Красной Звезды ему были вручены за  № 1. Но я несколько отвлекся от сути рассказа.

В начале марта 1945 года во время танковой атаки вблизи немецкого города Котбус моими автоматчиками был застрелен немецкий офицер, не пожелавший сдаться в плен, а его пистолет марки «Парабеллум» в качестве трофея попал ко мне.

После войны было издано несколько приказов Министра обороны СССР о сдаче трофейного вооружения – пистолетов, автоматов, винтовок, патронов и т.д. Но этот приказ мало кто выполнял. Будучи на военной службе этот пистолет я хранил в чемодане, а при необходимости носил в кармане брюк.

После войны в стране, особенно в крупных городах, были распространены грабежи, хулиганство, разбойные нападения и бандитизм и личное оружие было необходимо для самообороны.

В конце августа 1946 года, получив вызов из Военно-юридической академии, я из гарнизона Гуйва, что под Житомиром, где проходил военную службу в артиллерийском полку, поехал в Москву сдавать вступительные экзамены. При этом мой пистолет находился в чемодане. В академии абитуриентов разместили для проживания по 10 человек в комнате. Спали на грубо сколоченных деревянных нарах, на матрацах и подушках, набитых соломой, без простыней и наволочек.

Однажды вечером кто-то из абитуриентов пожаловался: «Проклятый гвоздь торчит и мешает лежать». Забить гвоздь было нечем. И тогда я, проявив инициативу и забыв житейское правило, что каждая инициатива наказуема, вытащил из своего чемодана пистолет «Парабеллум» и несколькими ловкими ударами вогнал гвоздь в доску. Всеми присутствующими это было воспринято нормально, и я пистолет спрятал обратно в чемодан.

После успешной сдачи экзаменов я выехал в свой полк, чтобы рассчитаться по всем службам, а 1-го сентября прибыл в академию и приступил к учебе. Проживал в общежитии, которое располагалось в здании академии. Пистолет, как обычно, хранился у меня в чемодане.

С 20-го сентября слушатели академии стали готовиться к праздничному параду на Красной площади, который должен быть 7 ноября, в день Великой Октябрьской Социалистической революции.

Подготовка к параду заключалась в том, что  каждый день с утра по два часа маршировали под оркестр парадным шагом на набережной Москва-реки, недалеко от Смоленской площади. Парадная колонна слушателей академии среди участников парада называлась «коробкой» и состояла из 20-ти человек в шеренгу и в 20 рядов в глубину. Всего 400 человек.

Проходящие мимо трибуны Мавзолея, где стоит правительство великой державы вместе с величайшим человеком нашей эпохи, - Сталиным, испытывают благоговейный трепет и большое психическое напряжение. Вследствие этого можно сбиться с ноги, отстать от шеренги или выдвинуться вперед. Чтобы этого избежать, шагающие рядом по шеренге удерживают друг друга сцепленными мизинцами рук.

Где-то в середине октября после занятий помощник дежурного по академии пришел в нашу комнату и сказал, чтобы я срочно явился в 217 комнату, расположенную во флигеле здания. На вопрос, кто меня вызывает и зачем, он ничего сообщить не мог.

Кстати, дежурным по академии был в тот день начальник ВАКа - высших академических курсов при академии, известный всему миру генерал-полковник юстиции Ульрих Василий Васильевич., который в 1937-38 годах был председателем военной коллегии Верховного Суда СССР. Под его председательством  были рассмотрены сотни уголовных и резонансных дел и приговорены к высшей мере наказания через расстрел маршалы, генералы, адмиралы, министры,  высшие партийные бонзы, дипломаты, выдающиеся конструкторы, директора крупных  заводов и т.д. (После смерти И.В. Сталина все они были посмертно реабилитированы).

В книге  « Маршал Жуков «  председатель союза писателей СССР, Герой Советского Союза, полковник Владимир Карпов – лихой разведчик, взявший во время войны в плен 73 «языка», назвал В.В.Ульриха самым беспринципным и хладнокровным палачом из всего племени представителей этой гнусной профессии.

Так себе, невзрачный человек небольшого роста, с круглым лицом, с лысиной, с потными ладонями рук.

Опять меня занесло в сторону. Возвращаюсь к сути моего рассказа.

Отыскал эту комнату. На двери только номер комнаты и никакой надписи. Постучал. Услышал:»Войдите». Вошел. За столом подполковник, не подав мне руки и не поздоровавшись, предложил сесть и представился, -  «Я - подполковник Саблин, начальник особого отдела  НКВД в академии».

Я похолодел. Он вежливо стал меня расспрашивать, где я воевал и где служил. Отвечая ему, я мучительно напрягая мозг, соображал, что я такого особенного мог сказать или сделать, что послужило причиной вызова меня в эту страшную комнату.

А потом подполковник, опять вежливо, поинтересовался – участвую  ли я  в тренировках к параду и знаю ли я, что парад будет принимать Генеральный Секретарь Центрального комитета Коммунистической партии Советского Союза, Генералиссимус товарищ Сталин. Я ответил утвердительно.

Потом он, глядя мне прямо в глаза, в строгом тоне, задал вопрос: «А зачем ты тайно и незаконно хранишь в своем чемодане пистолет с патронами?». Тут я совсем окаменел и, заикаясь, путано стал объяснять ему, что этот пистолет у меня еще с войны и я храню его для самообороны.

Но мне повезло. Я-таки попал на порядочного человека. Подполковник ничего предосудительного не усмотрел в моем поведении, хотя незаконное хранение огнестрельного оружия являлось уголовным преступлением и по закону влекло за собой уголовное наказание в виде пяти лет лишения свободы в исправительно-трудовом лагере. Одни словом, привет Колыме и прощай академия.

Как я бежал (летел) по лестнице на четвертый этаж в наше общежитие. Это надо было видеть.  Все только оборачивались мне вслед. Пистолет я принес. Последствий никаких не было. Об этом больше никто не знал. На параде я участвовал. Потом меня еще долго распирало от гордости, что я прошел перед самим Сталиным, а он приветствовал меня рукой.

Но мысль, - кто же на меня донес и сообщил о пистолете в Особый отдел, все время сидела у меня в голове. В комнате, где я забивал гвоздь пистолетом, проживало 10 человек, из них три сдали экзамены и были зачислены на учебу в академию.

Так кто же из них? Капитан Зинченко – Герой Советского Союза (впоследствии мой сослуживец в Забайкальском военном  округе), старший лейтенант –связист (фамилию не помню) и лейтенант ремонтных мастерских танкового полка Майборода. Кто из них? Майборода выделялся тем, что со всеми и по любому поводу вступал в ожесточенные споры и тем, что был закоренелым холостяком.

После окончания академии в начале 1951 года все разъехались по нашей необъятной стране. Я и Майборода долгое время служили по разным гарнизонам, но в 70-е годы оба оказались в Одессе. Я продолжал военную службу судьей  в военном трибунале Одесского военного округа, а он, уже будучи уволенным из армии, работал техником  нефтяной гавани.

Два-три раза в год мы встречались, вспоминали свои молодые годы, войну, учебу в столице. Потом в 2002 году мне позвонил его сосед и просил навестить Майбороду, который тяжело болел.

Приехав к Майбороде, я увидел, что он лежит на кровати, встать не может и по нему видно было, что он был при смерти. Ему было 82 года. Мне он сказал, что он чувствует приближение смерти, что ему осталось жить несколько дней. Сам он неверующий, но решил исповедоваться, чтобы получить отпущение грехов. Своего рода индульгенция для очистки совести.

Самый большой грех в его жизни в том, что еще в период войны он был завербован органами безопасности НКВД «Смерш» (смерть шпионам) в тайные информаторы, в простонародье называемых «стукачом». Правда, сказал он, во время учебы  в академии он никого не «заложил».

Чтобы отвлечь его от мрачных мыслей, я рассказал ему анекдот, - «В тюремной камере один у другого спрашивает, за что сидит. Тот рассказывает: «Мы сидели с другом, «травили» политические анекдоты. Разошлись по домам. Я думаю: сейчас идти на него стучать или до утра подождать? А он не стал дожидаться утра. Вот  и сижу».

Мне стало понятно, что это он донес начальнику контрразведки академии, что у меня хранится пистолет. Но об этом ему ничего не сказал, учитывая его тяжелое болезненное состояние. Через несколько дней    он умер. Мне сообщили о его смерти, но на похороны я не поехал.

Характеризует наше тяжелое и неспокойное время (для будущих исследователей нашей сложной жизни) и такой эпизод. Как-то в разговоре со мной, вспоминая учебу в академии, Майборода рассказал такой случай:

В 1947 году слушатели жили в общежитии при академии,  в комнатах проживало по 15-20 человек. Один из слушателей, старший лейтенант Тищенко, получил из Украины от родителей письмо, в котором говорилось о страшном голоде в сельской местности, когда обезумевшие от голода люди убивали прохожих или соседей, а кто и своих детей с целью употребления их в  пищу. Местная власть никаких мер к оказанию продовольственной помощи голодающим не оказывала, а выезд из этой местности жестоко пресекался.

Письмо Тищенко читал в общежитии в присутствии Майбороды и еще трех слушателей. При этом Майборода высказывал резкие антисоветские  взгляды в отношении руководителей Советского государства и Коммунистической партии и проводимой ими антинародной внутренней политики. На следующий день Майбороду вызвали в политический отдел академии и инструктор политотдела в звании подполковника потребовал от Майбороды дать письменное объяснение в связи с его антисоветскими высказываниями.

При этом, рассказывает Майборода, на столе перед инструктором лежали два письменных сообщения и  по подписи исполнителей Майборода старался узнать кто же из четырех присутствовавших при чтении письма донес на него.

В связи с его признанием о том, что он был тайным агентом органов государственной безопасности, я понял, что Майборода  как провокатор предательски подстрекал своих же товарищей к антисоветским высказываниям с тем, чтобы об этом донести (разумеется, за денежное вознаграждение) в органы государственной безопасности для принятия соответствующих мер. А меры могли быть в этом случае только одни – решением Особого совещания при Министре  государственной безопасности СССР – 7 лет лишения свободы в исправительно – трудовом лагере, с конфискацией имущества и лишением политических прав сроком на 5 лет.

Но первыми о высказываниях Майбороды донесли в политотдел его сотоварищи. Вот такая была обстановка в то тревожное и смутное время, когда каждый  думал одно, говорил другое, поступал по-третьему. Кстати, как я теперь вспоминаю после рассказа Майбороды, за время моей долгой военной службы мне не раз и не два попадались сослуживцы, которые, ссылаясь на конфиденциальность разговора, допускали при мне резкие антисоветские высказывания. До меня тогда не доходило, что это была провокация «стукачей», но интуитивно что-то подсказывало мне, что идти у них на поводу нельзя. Видимо, это меня и спасало, так как в противном случае лежать бы мне в неглубокой могиле в зоне вечной мерзлоты на Колыме или в Магадане.

 

 

 

Остается добавить, что за время учебы в академии на нашем курсе было 120 слушателей, из них 3  человека были осуждены Особым Совещанием при НКВД СССР (без следствия и суда) к длительным срокам тюремного заключения за антисоветскую агитацию и пропаганду. После смерти Сталина все они были реабилитированы за отсутствием состава преступления. Но после освобождения ни у кого из них жизнь не сложилась.

Надо сказать, что на «стукачестве» и на круглосуточной пропаганде наших успехов и держалась наша государственная система – радио, газеты, журналы, книги, кино, театр, политинформации, политзанятия партбюро, партсобрании, парткомиссии, партактивы, партконференции, партийные школы, партийные съезды. И одновременно на западной границе ускоренно строился второй ряд проволочных заграждений, чтобы воспрепятствовать советским гражданам бежать «из социалистического рая в капиталистическое рабство».

Итак, где мой черный пистолет?

 

 

МОСКВА – ЖИТОМИР – КИЕВ – ОДЕССА – МОСКВА.

 

 «Жизнь,если не прекрасна, то все-таки удивительна.»

 

 «Не судите, да не судимы будете.»

 

Всех принятых в Академию отпустили на две недели по своим местам службы рассчитаться со своей воинской частью и решить свои личные дела. В вагоне я оказался вместе с другим принятым в Академию капитаном Митюком.

 Митюк служил командиром отдельной роты связи в Киеве. Впоследствии он стал генерал-майором юстиции, - председателем военного трибунала Тихоокеанского флота, потом военным советником юстиции на Кубе и в Афганистане.

Вагон был переполнен. Всю ночь простояли на ногах в тамбуре. Митюк сошёл в Киеве, а я поехал в Житомир.

Прибыв в свой гарнизон, узнаю ошеломляющую новость: в моё отсутствие в течение месяца мой полк и дивизия расформированы. Из трёх стрелковых дивизий нашего 102-го стрелкового корпуса формируется одна моторизованная дивизия.

Иду в совершенно чужую мне воинскую часть, куда переданы все документы моего полка. О, Боже! Есть ли ты на свете! Узнаю ещё более ошеломляющую новость. Армия военного времени стремительно сокращалась. Подлежали увольнению в запас офицеры, имеющие тяжелые ранения или два и более легких ранения или окончившие в военное время ускоренные курсы (6-8 месяцев) военных училищ. Приказом Командующего Львовским военным округом из 102-го стрелкового корпуса уволены из кадров армии в запас более 1000 офицеров, в том числе и я,  подпадающий под все три указанные категории.

Мне выдают пакет с моим личным делом, запечатанный пятью сургучными печатями с грифом "Секретно", и командировочное предписание об убытии в Одесский облвоенкомат для постановки на воинский учёт, как офицера запаса.

Оглушённый таким неожиданным сообщением, выхожу с пакетом на улицу.

 За что же судьба так жестоко со мной поступает? Удар прямо в сердце. Особо остро воспринимаешь несчастье после счастья. Но жизнь ведь на этом не кончается. Надо бороться! Но как? Для меня естественна борьба до конца. Сдаваться не в моей натуре. Теперь уже терять нечего. Всё потеряно. Разрываю пакет. Смотрю на аттестационный лист в личном деле: все характеристики положительные, а решения командира батареи, дивизиона, полка - "уволить в запас''. Всего-то два слова, но они в корне меняют мою судьбу.

Приходит мысль: в нестандартных ситуациях следует принимать нестандартные решения.

 Когда я сдавал экзамены, меня неприятно удивило, что каждый третий поступивший в Академию не являлся участником войны. Все долгих четыре года кровопролитной войны они просидели в тыловых министерствах, управлениях, штабах, училищах, курсах, складах и т.п. Многие из них были генеральскими сынками или сынками высших партийных или советских бонз. Некоторые из них подъезжали к подъезду Академии на отцовских автомашинах. Со мной на курсе учился сын генерал-полковника Рогова, члена ЦК КПСС, начальника политического   управления   Военно-Морского флота СССР.

Значит, они будут учиться в Академии, а я нет? Да я в 100 раз больше них заслуживаю быть слушателем Академии.

В голову приходит песня «Одессит – Мишка», которую исполнял Марк Бернес. Только вместо слова Мишка я вставил себя – Борька.

 

Ты ж одессит, Борька,

А это значит,

Что не страшны тебе ни море, ни ветра.

Ведь ты моряк, Борька,

А моряки не плачут

И не теряют бодрость духа никогда.

 

Я был и одесситом, и моряком. До войны год жил в Одессе и три месяца был матросом на двухмачтовой яхте «Декабрист» добровольного спортивного общества «Водник», яхты которого стояли в Одесском порту рядом с судостроительным заводом «Андре Марти».

Я верю в судьбу, но не верю тем, кто говорит, что ее нельзя корректировать. Главное – прислушаться к своей душе, и стремиться реализовать мечту.

Далее возникает кощунственная мысль: А что, если вместо записи «уволить в запас» напечатать «оставить в кадрах». Всего-то два слова. Бывает же ложь во благо. А! Будь что будет! Пришедшую мысль стал воплощать в реальность. Нe помню, как достал чистый бланк аттестационного листа, как и где напечатал эти два слова. Но помню, что сам подделал подписи командира батареи и дивизиона и пошёл к командиру полка, который еще был в гарнизоне, заканчивая оформление по расформированию полка. У него ещё была полковая гербовая печать.

Командиру полка я сказал, что он по оплошности в моей аттестации не проставил свою подпись и печать. Уловка удалась. Командир полка у себя дома, в пижаме и, как говорится, немного «под шафе», не глядя, расписался и поставил печать.

Да простит меня всевидящий Господь! Но личное дело было в пакете, опечатанном пятью сургучными печатями. Нельзя же явиться в Академию с разорванным пакетом. Это сразу вызовет подозрения и нежелательные последствия. И тут я вспомнил о Митюке. У него, как у командира отдельной роты, должна быть сургучная печать. Ну, а то, что у печати номер будет другой, то это ничего. Мало кому  придёт в голову сверить номер на сургуче с соответствием содержимого пакета.

Поехал в Киев. Не без труда отыскал Митюка. Тот не стал вникать, почему пакет оказался разорванным, а дал указание своему «секретчику» опечатать по всей форме пакет, что тот и сделал.

Сорок лет спустя, в 1986 году, отдыхая в военном санатории Шкло под Львовом, я встретился там с генералом Митюком и напомнил ему об этом.

Он спросил: «Ты тогда пол-литра мне поставил?" Нет, говорю. "Ставь сейчас''. Пришлось распить с ним пол-литра. А через год умер Митюк нелепо. Лёг на простую операцию - удаление полипов. Ему сделали общий наркоз. Надорванное войной, работой, Кубой и Афганистаном, сердце не выдержало и навсегда остановилось. Мир праху его.

Еду в Одессу. Войдя в дом и приложив руку к козырьку фуражки чётко, с гордостью докладываю отцу: "Товарищ полковник! Слушатель 1-го курса Военной юридической Академии лейтенант Богачёв явился для свидания с родителями». Радость была беспредельная!

По возвращению в Академию меня зачислили, по-моему желанию, на военно-морской факультет. Я переоделся в форму морского офицера и приступил к учебе.

            Моя афёра раскрылась через 10 лет. В 1956 году я работал в Москве старшим офицером организационно-инспекторского отдела Военной Коллегии Верховного Суда СССР. В это время в армии производилась проверка личных дел офицеров. Вызывают в отдел кадров Коллегии и показывают мне бумагу из главного управления кадров Министерства Обороны СССР об увольнении меня из кадров в запас в 1946 году.

Как раз в это время в армии по инициативе Хрущева происходило очередное сокращение на 1 миллион 200 тысяч человек. Над каждым офицером висел дамоклов меч сокращения. "Всё, - думаю - Вот тут-то ты, Борис, уже не выкрутишься. Не то время. Хана тебе''. Но, видимо, родился я под счастливой звездой. На фронте не убило, а могло убить по моим подсчётам, раз 100, да и в других случаях везло, кроме карт, но в азартные игры я не играю.

 К тому времени до пенсии я не дослужил, квартиры не имел, не было и гражданской специальности. Жизнь после 15 лет службы в армии надо было начинать сначала. Не так то это просто, когда тебе уже 32 года и на руках жена с грудным ребёнком.

 Видя мою глубокую печаль и озабоченность, начальник отдела кадров пообещал как-либо помочь мне.

 Министру Обороны СССР было направлено письмо с изложением происшедшего, и с просьбой оставить меня в кадрах, с приложением блестящей характеристики.

 И через некоторое время в отделе кадров мне зачитывают приказ заместителя Министра Обороны СССР маршала Баграмяна об отмене приказа командующего войсками Львовского военного округа об увольнении меня в запас. Так закончилась моя война и её последствия.

Хотелось бы закончить моё повествование словами моего любимого поэта Михаила Юрьевича Лермонтова, написанными им под впечатлением кровопролитного боя с горцами у поселения Валерик на Северном Кавказе.

 

 «Жалкий человек, чего он хочет? Небо ясно,

 Под небом много места всем,

 Но беспрестанно и напрасно

 Один враждует он – зачем?»

 

 

ИТОГИ МОЕЙ ВОЙНЫ И ВОЕННОЙ СЛУЖБЫ.

 

«Нас мало - вышедших из боя.

А ныне выживших – вдвойне.

Но торжествует над судьбою

Живая память о войне.»

 

Прослужил в Вооружённых Силах Советского Союза  43 года, в том числе в сухопутной армии -27 лет,  в авиации -4 года, на флоте - 12 лет.

За это время мне было присвоено 9 воинских званий (Красноармеец, курсант, младший лейтенант и т.д. до полковника включительно).

Был награждён  6-ю  орденами, 20-ю медалями, получил 55 почётных грамот, 60 благодарностей в приказах, 15 нагрудных знаков.

Воевал на фронтах: Западном, Калининском и 1-м Украинском.

 В мирное время служил в   Московском, Забайкальском и в Одесском военных округах и на флотах:  Балтийском и Черноморском.

 Служил в двух стрелковых дивизиях, 111-й  и 147-й.

В двух бригадах, 300-й артиллерийской и в отдельной 16-й штурмовой инженерно-сапёрной бригаде.

 В 6-ти полках, в 532-м и 15-м стрелковых полках, 379-ом артиллерийском полку и в отдельных 562-м миномётном полку, 52-м запасном артполку и 25-м учебном артиллерийском полку офицерского состава.

 Служил в 3-х отдельных артиллерийских дивизионах, расположенных в городе Чирчик Узбекской СССР,  на станции Икша Московской области и в селе Дубляны Львовской области, а также в артиллерийском противотанковом училище в городе Подольске Московской области..

В военно-юридической академии. В военной Коллегии Верховного Суда СССР.

Проходил службу в 5-ти военных трибуналах: в трибуналах военно-морских баз, расположенных в городах Свиноустье (Польша) и Феодосия (Крым), в трибуналах округа, расположенных в городах Чита (Забайкалье) и  Одесса, и в трибунале 5-той ордена Красного Знамени воздушной армии.

8 раз (каждый раз на 5 лет) Указом Президиума Верховного Совета СССР назначался на должность судьи-члена военного трибунала Вооружённых Сил СССР.

В Вооружённые силы входили: армия, авиация, флот, войска Комитета государственной безопасности и Министерства внутренних дел, пограничные и железнодорожные войска, войска правительственной связи и др. Член военного  трибунала - номенклатура  ЦК КПСС.

На фронте в действующей армии был с перерывами 1 год и 10 месяцев - 570 дней.

Участвовал в битве под Москвой - декабрь 1941 года, в  Ржевско – Сычёвской наступательной операции - июль 1942 года, в Холмской наступательной операции - февраль 1943 года, в Львовско-Сандомирской операции - июль-сентябрь 1944 года (стратегическая, т.е. влияющая на исход войны),  Верхне-Нижне-Силезских операциях – февраль – март 1945 года.

Принимал участие в битве  по взятию Берлина  (Берлинская стратегическая операция) и в Пражской  - апрель - май 1945 года.

Участвовал в 12-ти атаках: в 3-х пехотных штыковых и 9 танковых десантах, а также в отражении атаки немцев под Сандомиром, Ганзаром, Боянувым (Польша).

В ближнем бою (10-50 метров) уничтожил из автомата и пистолета 8 немцев. В атаках был 3 раза ранен, в июле 1942 года - лёгкое слепое пулевое, в феврале 1943 года - тяжёлое сквозное пулевое, март 1945 года - лёгкое осколочное слепое ранение.

 Служил в строю на командных должностях 5лет. В разное время командовал 9-ю взводами.

Учился в военном училище и в академии - 5 лет, прослужил в военных трибуналах - 33 года.

 

 

 

 Служил в 20-ти гарнизонах:

город Подольск Московской области;

город Бухара Узбекистан;

Бежецкий район Калининской (Тверской) области;

Торжокский район Калининской (Тверской) области;

город Вышний Волочёк Калининской (Тверской) области;

город Петропавловск (Казахстан);

город Чирчик (Узбекистан);

город Ташкент (Узбекистан);

станция Икша Московской области;

село Дубляны Львовской области;

Александрийский район Ровенской области;

посёлок Гуйва Житомирской области;

город Москва (дважды);

город Свиноустье  Польша;

город Феодосия  Крым;

город Чита  Забайкалье;

город Одесса (дважды).

 За это время имел квартиру лишь в двух гарнизонах: Читинском и Одесском. В других гарнизонах жил в казармах, общежитиях, на частных квартирах, у родственников.

Уволился из армии в запас в январе 1985 года с правом ношения военной формы и холодного оружия - кортика. По возрасту прослужил до 60-ти лет.

 

 

«И, подводя итоги жизни,

Шепчу исповедально я:

- Люблю народ.

Горжусь Отчизной.

Блажен, кто верует, друзья!»

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

СЛУЖЕНИЕ  РОДИНЕ.

 

Как и многие дети из военных семей, Борис, сын командира Красной Армии с 1918 года, тоже мечтал стать военным. И эта мечта осуществилась в грозном ноябре 1941 года, когда он поступил добровольцем в Подольское артиллерийское противотанковое училище, стал участником великой битвы за Москву. Тогда же он получил свою первую награду - медаль "За Оборону Москвы".

О боевом подвиге Подольских курсантов, на неделю остановивших механизированную колонну врага, растянувшуюся по Варшавскому шоссе на 20 километров, хорошо рассказал в своей книге "Воспоминания и размышления" маршал Советского Союза, четырежды Герой Советского Союза Г.К.Жуков.

Шестимесячный курс училища окончен. Принята военная присяга. На петлице - один рубиновый квадрат, на рукаве - шеврон младшего лейтенанта: командира Рабоче-Крестьянской Красной Армии (РККА). В июле 1942 года комсомолец Богачев - командир взвода 50 мм минометов стрелковой роты III-й Александрийской орденов Красного Знамени и Богдана Хмельницкого стрелковой дивизии. В пехотной штыковой атаке ему пулей разворотило ногу.

Госпиталь. Отдел кадров. Снова на фронт командиром взвода управления 120 мм батареи 562 Нижнеднестровского минометного полка. В феврале 1943 года, поддерживая огнем наступающие цепи прославленной 8-й гвардейской Панфиловской трижды орденоносной стрелковой дивизии под городом Холмом Новгородской области, получил тяжелое пулевое ранение плеча и шеи.

Полгода в госпитале. Затем снова на фронт командиром взвода 78-го отдельного штурмового Сандомирского четырехорденоносного батальона. За отличие в форсировании реки Вислы награжден орденом Красной Звезды. Будучи в десанте на танках 70-й гвардейской Невельско-Берлинской пятиорденоносной самоходно-артиллерийской бригады 4-й гвардейской танковой армии в танковой атаке на плацдарме реки Нейссе в Германии получил слепое осколочное ранение правого бедра, но остался в строю. Снарядный осколок крупповской стали до сих пор напоминает ему те лихие, огненные годы, да еще медали "За Взятие Берлина", "За Освобождение Праги", польская медаль "За Одер, Нейссе, Вислу", чехословацкая медаль "За Храбрость".

Отгремела война, но желание остаться в кадрах армии, учиться, высокое чувство справедливости определило его дальнейшую судьбу. В 1946 году Богачев поступает в Военно-юридическую академию с четырехгодичным сроком обучения. В академию в то время было непросто поступить. Был открытый конкурс - 10 человек на одно место. Строжайший отбор по деловым, моральным и физическим данным, трудные экзамены. Но фронтовая закалка помогла преодолеть все преграды.

Академия располагала одним из самых авторитетных научно-педагогических коллективов в стране. В его состав входили блестящие ученые того времени: члены-корреспонденты Академии наук СССР  М.С.СТРОГОВИЧ, С.А.ГОЛУНСКИЙ, профессоры, доктора наук М.И.АВДЕЕВ, С.Н.БРАТУСЬ, А.Н.ГЕРЦЕНЗОН, А.Е.ЛУНЕВ, В.Д.МЕНЬШАГИН, И.Ф.ПОБЕЖИМОВ, И.П.ТРАЙНИН, С.В.ЮШКОВ, С.С.СТУДЕНИКИН, Н.П.ФАРБЕРОВ и др. Возглавлял Академию наук доктор юридических наук, профессор, полковник юстиции В.М.ЧХИКВАДЗЕ.

И это дало свои результаты. Из курса, где учился Богачев, вышло немало видных ученых и практиков: доктора наук,профессора, заслуженные юристы РСФСР А.С.КОБЛИКОВ, Н.И.КРАСНОВ, Н.А.СТРЮЧКОВ, Н.С.ПОЛЕВОЙ, В.Б.СМИРНОВ, Р.С.БЕЛКИН, В.Д.БАБКИН, С.И.ОВЧИНСКИЙ, кандидаты наук, полковники юстиции А.Г.МАЗАЛОВ, В.И.ШАНИН, Е.В.ПРОКОПОВИЧ, А.А.ОСИПОВ, А.С.ФРЕЙДЛИН, Р.М.ХАН-МАГОМЕТОВ, В.И.МУРСАЛИМОВ, генерал-майоры юстиции: член Военной Коллегии Верховного Суда СССР Ю.Д.КОЗЛОВ, заместитель председателя военного трибунала ракетных войск стратегического назначения Ю.Н.МИТЮК, заместитель министра внутренних дел СССР, кандидат наук Н.К.ЕРОПКИН, заместитель начальника управления Министерства обороны СССР В.В.ЛИСКОВ.

Среди слушателей курса большинство было активными участниками Великой Отечественной войны, имевшие ранения в боях и награжденные орденами. Среди них Герои Советского Союза, ставшие впоследствии: председателем ДОСААФ Киргизской ССР - генерал-лейтенант К.УСЕНБЕКОВ; начальником приемной министра обороны СССР - генерал-майор Н.К.ЩИПАНОВ; заместителем председателя военного трибунала Одесского военного округа -  полковник юстиции, заслуженный юрист Украины Е.Б.ФРАДКОВ; председателем военного трибунала в Москве по обслуживанию особо секретных научно-исследовательских учреждений Министерства обороны СССР - полковник юстиции А.И.ФИЛИППОВ; председателем военного трибунала армии - полковник юстиции И.М.ЗИНЧЕНКО.

Многие выпускники стали председателями военных трибуналов и военными прокурорами армий, гарнизонов, военно-морских баз, работниками управления военных трибуналов и Военной Коллегии Верховного Суда СССР, служили в управлениях Министерства обороны СССР, в Академиях МВД и КГБ СССР, стали заслуженными юристами РСФСР и других республик.

По окончании Академии в феврале 1951 года с Богачевым беседовали заместитель министра юстиции СССР Сухоруков, старший инспектор административного отдела ЦК КПСС полковник юстиции В.В.Борисоглебский, который потом в звании генерал-лейтенанта юстиции возглавил Военную Коллегию Верховного Суда СССР. После такого тщательного отбора последовал Указ Президиума Верховного Совета СССР об избрании Богачева Б.И. на должность члена военного трибунала Вооруженных Сил СССР. За 33 года судебной деятельности таких указов было восемь.

С 1951 по 1984 годы Богачев Б.И. добросовестно служил военным судьей в трибуналах Балтийского и Черноморского флотов, Забайкальского и Одесского военных округов. С 1955 по 1958 годы Богачев Б.И. работал старшим офицером организационно-инспекторского отдела Военной Коллегии Верховного Суда СССР. Отдел возглавлял кандидат юридических наук, полковник юстиции С.С. Максимов, ставший впоследствии генерал-лейтенантом юстиции, начальником управления военных трибуналов Вооруженных Сил СССР. В этот период Богачеву неоднократно доверялось исполнять обязанности секретаря Пленума Верховного Суда СССР по пересмотру уголовных дел. Дважды в неделю на заседания Пленума выносилось на рассмотрение 80-100 уголовных дел, а принятые по ним постановления Пленума подписывал председатель Верховного Суда СССР А.Ф.Горкин.

С теплотой вспоминает полковник юстиции Богачев генералов юстиции, под руководством которых ему довелось служить: А.Д.ЗАЙЦЕВА, Г.С.КОВАЛЕНКО, К.М.КОНОЙКО, Ю.Д.КОЗЛОВА, П.Ф.ЖУКОВА, Н.Е.ГОРБАЧЕВА, И.П.ДМИТРИЕВА, Ю.Б.ТРЕТЬЯКОВА, а также своих сослуживцев в эти годы, ставших генералами юстиции: Ф.Ф.ИВАНЕНКО, Ф.Р.ГУСЕЙНОВА, Б.Д.ДЮЖКОВА, В.И.ПЛОТНИКОВА, Н.И.ПОЛЯКОВА, Л.Г.ТРУНИНА.

В своей работе Богачев Б.И. много уделял внимания воспитанию и становлению молодых судей, ставших впоследствии генералами и старшими офицерами юстиции. Это В.И.БУЛАЕВ, В.П.САВИН, Н.Б.РЕПИН, Ю.К.ВОЛКОВ,К.Г.СЕЛИВЕРСТОВ, В.Д.ЗЕЛЕНЫЙ, Н.М. ЕНИН, Е.Н.ЗАЙЦЕВ, А.И. ВАСНЕВ, Ю.М.ЛАПУТИН, Б.Е.МИХАЙЛОВ.

Отправление правосудия, решение судьбы человека, а иногда и жизни его - процесс нелегкий. Ибо судебная работа является одним из видов творческой деятельности, в которой не существует заранее подготовленных решений. Особенно ответственно проводить судебные процессы в присутствии личного состава, где за каждым твоим словом, движением руки, выражением лица внимательно следят десятки, сотни людей, сидящих в зале.

Вопреки расхожему мнению военный трибунал - не чрезвычайный карательный инструмент, а орган правосудия, равноправной защиты прав военнослужащих, гражданских лиц и государства. По мнению заседавших в трибунале адвокатов трибуналы в нашей стране являлись островками законности и справедливости. В трибуналах к адвокатам относились как к равноправной процессуальной стороне, всегда прислушивались к их мнению, внимательно рассматривали каждое ходатайство. К тому же офицеры трибуналов гораздо реже сталкивались и с так называемым "телефонным правом". Одна из гарантий их независимости была в том, что на военных судей не распространялась обычная для военных дисциплинарная юрисдикция.

Памятным для Богачева явилось рассмотрение в 1983 году группового (пять человек), многоэпизодного уголовного дела на начальника финансовой службы военно-воздушных сил округа полковника Ермакова. Ермаков вместе с подчиненными ему инспекторами и начальниками финансовых служб нескольких воинских частей систематически получал от подчиненных взятки, расхищал государственные денежные средства в крупных размерах. Обвинительное заключение по делу, предъявленное группой следователей Главной военной прокуратуры, составило 282 страницы, а само дело - 74 следственных тома и 16 книг денежных лицевых счетов. На предварительном следствии было допрошено более 800 свидетелей, один из обвиняемых, капитан Нижник, был допрошен 134 раза, а сам Ермаков - 71 раз, проведено более 30 экспертиз вещественных доказательств.Обвинение состояло из 500 эпизодов хищений денежных средств более, чем двадцатью методами. В судебном заседании, проводившемся беспрерывно в течение трех с половиной месяцев, было допрошено 185 свидетелей, из них 110 офицеров и прапорщиков из 52 воинских частей, дислоцированных на территории Советского Союза, во всех группах войск за рубежом, а также в Монгольской Народной Республике. Подробно об опыте рассмотрения этого дела опубликована статья в бюллетене военной коллегии за 1985 год.

Приходилось ему рассматривать и дела по обвинению в получении взяток старшими офицерами Министерства Внутренних Дел СССР и Комитета Государственной Безопасности СССР.

Помимо текущей судебной работы по рассмотрению уголовных дел по первой и кассационной инстанциям Богачеву в течение 30 лет пришлось заниматься реабилитацией необоснованно репрессированных в годы тоталитарного режима, пересматривать приговоры не только нижестоящих трибуналов, но и трибуналов войск НКВД и решений коллегий ОГПУ, пресловутых "троек", - особого совещания. Награда этому напряженному, долголетнему и безупречному труду - присвоение ему Указами Президиумов Верховных Советов почетного звания заслуженного юриста Украины и Молдовы.

Много лет подряд Борис Ильич является активным внештатным корреспондентом воинских и гражданских газет, где опубликовал свыше 400 статей и заметок на правовые и военно- патриотические темы, в том числе около 100 статей в окружной военной газете "Защитник Родины" и в ее преемнике в настоящее время газете "Слава и Честь". В изданной в 1985 году книге об истории Одесского Краснознаменного военного округа среди указанных в ней офицеров правоохранительных органов, внесших заметный вклад в решение стоящих перед округом задач по укреплению дисциплины и правопорядка, упоминается и имя Богачева Б.И.

Сорок три года отданы армии. Уволившись в запас, Борис Ильич возглавил группу ветеранов войны, однополчан 4-й гвардейской танковой армии, проживающих в Одессе и области, и неустанными поисками сослуживцев через Подольский военный архив довел ее численность с 3 до 80 человек.

Являясь в последние годы секретарем исторической секции военно-научного общества при штабе Южного оперативного командования, он систематически выступает перед коллегами с докладами по вопросам истории нашей армии, перед учащимися 29, 52, 84 средних школ города Одессы, активно участвует во всех ветеранских мероприятиях.

Не порывает Богачев связей с городами, которые он освобождал от врага в период войны, и ставших ему родными. За активное участие в военно-патриотическом воспитании молодежи исполнительные комитеты Советов народных депутатов городов Рава-Русская, что на Львовщине, и Горохова, что на Волыни, присвоили полковнику Богачеву звание Почетного гражданина этих городов.

Советский комитет ветеранов войны наградил его Почетным нагрудным знаком, а в сентябре 1999 года в День Танкиста Южное оперативное командование отметило его грамотой за активную военно-патриотическую работу по повышению боеготовности танковых войск, укреплению воинской дисциплины.

Исключительная биография? Конечно же, нет. Лучше других на этот вопрос ответил когда-то Аркадий Гайдар: " Это не биография у меня необыкновенная. Это просто обыкновенная биография в необыкновенное время ".

Сейчас Борис Ильич пишет воспоминания о своей жизни. Ему есть, что рассказать потомкам. К этому зовет его память огненных дней. В последний день и в последний час 1999 года ему исполнилось 75 лет. Пожелаем ему доброго здоровья и долголетия.

 

 

     Бывший член военного трибунала

     Одесского военного округа

     полковник юстиции в отставке Ф.М. Маликов

 

 

ПОЧЕТНЫЙ  ГРАЖДАНИН  ДВУХ  ГОРОДОВ.

 

             Борис рос в семье военного. И с детства тоже мечтал стать военным. Но случилось это прежде, чем он достиг совершеннолетия.  В грозном октябре 1941 года эвакуированный из Одессы Борис, сын райвоенкома Ворошиловского района Одессы, оказался в Москве. Враг был у ворот столицы. Среди тысяч добровольцев, вставших на защиту города, был и Борис, в день своего 17-летия зачисленный курсантом в Подольское артиллерийское противотанковое училище.

Сейчас многим известен легендарный подвиг Подольских курсантов, на неделю задержавших рвущуюся к Москве по Варшавскому шоссе танковую колонну врага. Немногие вернулись с поля боя. Подразделение боевого обеспечения, где довелось служить Борису, все сделало для успешного выполнения поставленной перед курсантами боевой задачи. Его же память о тех днях – медаль «За оборону Москвы«. И всегда примером стоял перед Борисом жизненный путь его отца, добровольца Красной Армии 1918 года, первого красного командира, кавалера орденов Ленина и Красного Знамени, медали «За оборону Одессы«, полковника Ильи Ивановича Богачева.

Шестимесячный курс училища окончен. На петлице – один рубиновый квадрат, на рукаве – шеврон младшего лейтенанта. В июле 1942 года комсомолец Богачев – командир взвода стрелковой роты III-й Краснознаменной Александрийской стрелковой дивизии – участвует в кровопролитных боях под Ржевом, в 200-х километрах от Москвы.

Он остался живым по воле случая, власть которого столь велика на войне. В атакующей цепи перед вражеской траншеей Борис был ранен. Пулей разворотило ногу. После выздоровления – снова на передовой, командиром взвода управления 120 мм минометной батареи. Во взводе были солдаты вдвое старше его. Но время делало Бориса и взрослее, и ответственнее.

В феврале 1943 года – затяжные бои под Старой Руссой, поддержка наступающих цепей прославленной 8-й гвардейской трижды орденоносной Панфиловской стрелковой дивизии. Атака с хода на сильно укрепленную позицию врага не удалась. Трое суток напряженной лежки на снегу, рядом с командиром стрелковой роты, под многослойным огнем врага.

Борис знал – живым в плен он не сдастся. Как и многие офицеры, он носил в карманчике брюк пластмассовый опознавательный медальон с адресом родных и один патрон к пистолету. В пылу боя можно и не заметить, как расстреляешь все патроны из пистолета. И тогда последний из карманчика в себя. Только не  плен.

Очередная атака... И тяжелое сквозное пулевое ранение плеча и шеи. Снова медсанбат, затем госпиталь в далеком Казахстане.

Боевую судьбу трудно предугадать. Для форсирования рек, прорыва «неприступных валов» потребовалась инженерная пехота. Лейтенант Богачев стал командиром взвода штурмового инженерного батальона.

На направлении главного удара наступающих войск 1-го Украинского фронта оказался в июле 1944 года город Горохов. В ожесточенных боях за его освобождение, пробивая дорогу пехоте и танкам, участвовал 78-й отдельный штурмовой Сандомирский орденов Красного Знамени, Богдана Хмельницкого, Александра Невского и Красной Звезды инженерный батальон. За отличие в боях при освобождении города Горохова и Равы-Русской Богачев награжден орденом Красной Звезды. Затем форсирование реки Висла, жаркие бои на Сандомирском плацдарме.

В январе 1945 года Богачев снова в наступлении командиром взвода штурмовиков-десантников на «тридцатьчетверках» 68-й отдельной гвардейской Житомирско-Берлинской орденов Красного Знамени, Суворова, Кутузова, Богдана Хмельницкого и Александра Невского танковой бригады 4-й гвардейской танковой армии. Освобождение Польши, форсирование Одера, штурм Берлина, личный боевой счет уничтоженных врагов в конце войны и слепое осколочное ранение бедра. Снарядный осколок крупповской стали до сих пор неустанно напоминает ему те лихие, огненные годы.

В 1951 году, закончив Военно-юридическую академию, Борис Ильич Богачев стал военным юристом, служил на Балтийском и Черном морях, в суровом Забайкалье, в Москве и закончил военную службу в Одессе.

Сорок три года им отданы армии, из них 30 лет – напряженной работе по реабилитации необоснованно репрессированных в годы тоталитарного режима. Награда за это – присвоение указом Президиума Верховного Совета почетного звания заслуженного юриста Украины.

Уволившись в запас, Борис Ильич возглавил проживающую в Одессе и области группу однополчан 4-й гвардейской танковой армии и в результате неустанного поиска довел ее численность с 3 до 80 человек. В последние годы он – секретарь исторической секции военно-научного общества при штабе Южного оперативного командования, систематически выступает перед коллегами с информациями и докладами по вопросам истории нашей армии, перед призывниками в Приморском райвоенкомате, перед учащимися 29, 52, 84 средних школ города Одессы.

Не порывает Богачев связей с городами, ставшими ему родными. За активное участие в военно-патриотической работе по воспитанию молодежи исполнительные комитеты советов народных депутатов городов Рава-Русская на Львовщине и Горохов на Волыни присвоили полковнику Богачеву звание почетного гражданина этих городов. Шесть орденов и двадцать других правительственных наград украшают грудь убеленного сединой ветерана.

Сейчас Борис Ильич работает над воспоминаниями о своей жизни. Ему есть что рассказать всем живущим.

 

 

 

      Николай Стафеев,

      почетный гражданин города-героя Одессы,

      генерал-майор.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

МОЙ  ОТЕЦ  -  УЧАСТНИК  ОБОРОНЫ  ОДЕССЫ.

 

Мой отец, полковник в отставке Илья Иванович Богачев, после Великой Отечественной войны рассказывал мне о своем участии в обороне Одессы. Сохранились кое-какие его записи о тех героических днях, копии отдельных документов, а также личное офицерское дело отца, хранящееся в Одесском областном военкомате. Эти бесхитростные воспоминания отца раскрывают малоизвестные страницы героической 73-дневной эпопеи, давно уже ставшей нашей легендой.

Будучи в Подольском военном архиве России, я поинтересовался, есть ли какие-либо документы об обороне Одессы в Великую Отечественную войну. Мне ответили, что все документы, касающиеся обороны Одессы, вместе с семью тысячами раненых погибли с теплоходом «Армения», который затонул при бомбежке его вражеской авиацией под Ялтой в октябре 1941 года при эвакуации наших войск из Одессы. Привожу ниже некоторые отрывки из воспоминаний отца.

 

В первые недели

 

Не только голос диктора на рассвете 22 июня  1941 года разбудил жителей страны, отдыхавших  после трудовой недели. Граждане были подняты со своих постелей гулом и грохотом выстрелов зенитных орудий и разрывами снарядов в        воздухе.

Начало войны застало меня в должности военного комиссара Ворошиловского  ( ныне Приморского )  района города Одессы. Одновременно, в соответствии со своей должностью, я исполнял общественную обязанность – входил в состав членов бюро районного комитета компартии большевиков.

С первых же часов нападения задачей военных комиссариатов стало проведение плановой, а потом повторной мобилизации военнообязанных старших возрастов в Красную Армию  ( РККА )  и Военно-Морской Флот, направление многотысячного состава офицеров, младших командиров и рядовых, проживающих в районе, на пополнение уже имевшихся и формирование новых воинских частей. Необходимо было также мобилизовать автотранспорт и направить его в воинские части, отобрать военнообязанных с высшим и средним образованием, которых мы обычно направляли в военные училища.

В первые же дни были развернуты сборные пункты в огромных помещениях институтов – водного, педагогического и связи, средних школах и в здании самого военкомата на Комсомольской улице  ( сейчас Старопортофранковская). Работа по мобилизации протекала организованно. Призывники в указанное время являлись в войсковые части и сборные пункты военкоматов. Чувство высокого патриотизма особо ярко было выражено у молодежи непризывного возраста, в том числе у женщин и девушек. С первого же дня войны здание военкомата осаждали целые группы патриотов с настоятельной просьбой зачислить их добровольцами и отправить на фронт.

Руководить ходом мобилизации, формированием и отправкой  команд из многих тысяч людей было нелегким делом, а тут осаждают добровольцы, рвутся к военкому со своими просьбами. Нельзя было и отвергать благородные патриотические порывы. Приходилось на шум и крики выходить из кабинета и беседовать с людьми. Особые трудности были с просьбами женщин и девушек. Призыв их, кроме врачей и медсестер, не был запланирован. А они напирали, не давали работать. На мои обращения по этому поводу  облвоенкомат отвечал резкими репликами:» Занимайтесь главным». Потому на свой страх и риск связывался с военными комиссарами частей, политотделами дивизий, писал им записки с просьбой принять по возможности добровольцев и зачислить их на службу. Так было направлено в войска много девушек, впоследствии героически сражавшихся с врагом, в их числе была и Нина Андреевна Онилова, воспитанница детского дома, затем швея Одесской трикотажной фабрики, впоследствии знаменитая на весь мир женщина – командир пулеметного расчета. Она была направлена мною в 54-й стрелковый полк 25-й Чапаевской стрелковой  дивизии, отважно сражалась при обороне Одессы и Севастополя, где и погибла в бою. Она была удостоена высокого звания  Героя Советского Союза, награждена орденами Ленина и Красного Знамени, ее именем названы улицы в городах Одессы и Севастополя.

Припоминается такой случай. В огромном зале на верхнем этаже водного института расположились на ночь прямо на полу несколько сотен военнообязанных. Поздно вечером ко мне в военкомат пришла от них делегация с просьбой отпустить на ночь домой. Они пообещали, что утром все прибудут в институт. Убедившись в серьезности их намерений, я дал на это разрешение. Ночью, пробив крышу, в зале разорвалась большая бомба, но там никого не было. Меня пронял холодный пот, когда я представил себе, что было бы, если б призывники остались на ночь в зале.

 В июле 1941 года, по завершении мобилизации, я был отозван в штаб Приморской армии и назначен командиром 3-го стрелкового полка 421-й Одесской добровольческой дивизии.

 

Командир полка

 

Мое участие в обороне Одессы можно разделить на два периода. Первый – июнь-август 1941 года, когда я занимался формированием третьего стрелкового полка Одесской стрелковой дивизии, подготовкой подразделений полка к боевым действиям. Второй – сентябрь-12 октября 1941 года, когда я руководил подготовкой к обороне ближних подступов к Одессе в восточной части города – Пересыпи.

Вверенный мне третий стрелковый полк был сформирован в первой половине августа, в период напряженных оборонительных боев частей Приморской армии, из последних ресурсов, способных защищать родной город.

Полки нашей дивизии не получили прямого оперативного задания, да и по своей оснащенности боевой техникой и степени боевой выучки не смогли бы успешно выполнить его. Поэтому части дивизии, в том числе и подразделения моего полка, вели боевые действия с просачивающимися или высаженными с самолетов группами противника на отдельных направлениях – севернее Дальника, в Холодной балке, Балке Фомина, ст. Дачная и в районе ст. Выгода.

Зато эти части, приобретая боевой опыт, в дальнейшем послужили хорошим резервом для Приморской армии. Занимая участки обороны во втором эшелоне, они под артиллерийским огнем и бомбежками противника овладевали необходимыми навыками боевых действий и, в конце концов,  в третьей декаде августа влились в боевые части 25-ой Чапаевской и 95-й  Молдавской стрелковых дивизий.

Во вверенный мне полк вошли истребительные батальоны Ворошиловского и Ленинского районов, а также отдельная истребительная рота Одесского сельского района, формирования МПВО города, группы милиции и пожарной охраны, стекавшиеся в Одессу из занятых врагом районов области  (до 80 человек), и пополнение, пришедшее по партмобилизации  (до 60 человек). Контингент разношерстный, много необученных. Были и негодные к военной службе. Помню одного такого Георгия Константиновича Главацкого, бывшего начальника пожарной охраны Одесского жиркомбината, который в боях за Одессу стал отличным пулеметчиком, в Севастополе вновь отличился и стал Героем Советского Союза, а в конце войны был полковником, командиром стрелкового полка, был награжден орденом Ленина, тремя орденами Красного знамени, орденом Суворова III-й степени и двумя орденами Отечественной войны I-й степени. Все воины моего полка горели одним желанием – не допустить врага в Одессу. И это увеличивало нашу силу, стойкость. Штаб полка в основном был укомплектован офицерами Ворошиловского райвоенкомата, за исключением начальника штаба, должность которого занял военрук одного из институтов Одессы капитан Шаталов. Военным комиссаром был старший батальонный комиссар Александр Васильевич Балашов.

Вооружены мы были слабо. Поскольку основная сила полка состояла из бывших истребительных батальонов, у них остались боевые винтовки, пулеметы, гранаты. Но у многих были и малокалиберные винтовки. Влившиеся в полк милиционеры имели винтовки и автоматы. Артиллерии полк не получил. Было дано несколько тяжелых минометов, но и те без тяговой силы и без мин. Полевых средств связи не было. Интендантское снабжение – обмундирование, снаряжение – было заботой местных советских органов, потому оказалось разношерстным: сапоги, ботинки с обмотками и даже без обмоток, шинели, бушлаты, стеганки, телогрейки. Полк не имел даже походных кухонь.

Под переукомплектование и боевое сколачивание полка я занял здание на территории бывшего полуэкипажа военно-морской базы в районе 2-й Заставы.

25 июля для обороны  вторым эшелоном полк занял участок, где справа – село Усатово, а слева – хутор Бурда и рабочий поселок Застава. Тыльной границей участка была 2-я Застава. Штаб оставался в районе казарм военно-морской базы.

До середины августа подразделения полка, находясь в окопах под бомбежкой и артобстрелом врага, несли службу сторожевого охранения на широком фронте в связи с тактикой врага – выбрасыванием десантных групп и просачиванием их вглубь, в тылы Приморской армии. Одновременно продолжалось и обучение подразделений боевым действиям: огневой подготовке, рытью окопов, сооружению ходов сообщения и др.

Ввиду недостатка в полку боевых винтовок и пулеметов я через военного коменданта станции Застава организовал снабжение рот трофейными винтовками и боеприпасами. В ротах отдельные подразделения обучались действиям с вражеским оружием – благо, патронов к этому оружию было предостаточно. Одновременно шла учеба по применению «бутылочного огня». Город, комсомол хорошо снабжали нас бутылками с воспламеняющейся при ударе жидкостью. Вначале «бутылочный огонь», предназначенный главным образом для борьбы с танками противника, не вызывал у бойцов воодушевления. Но после проведенного мною для командного состава полка показного занятия по применению огня, а потом показных занятий в каждом батальоне, бойцы рот, наблюдая воспламенение, горение и деформацию сельхозорудий, послуживших объектами демонстрации, остались довольны. Настроение приподнялось. В окопах переднего края и резервных подразделений батальонов, в каждом отделении оборудовались ниши для накопления и хранения бутылок с жидкостью. В полк было доставлено несколько тысяч бутылок. Многие бойцы с гордостью заявляли, что теперь танки врага не пройдут.

 

На  «малой»  Одесской земле

 

С середины августа обстановка на фронте осложнилась. Противник, тесня не получавшие пополнения наши части, все ближе подходил к Одессе.

8 августа Одесса была объявлена на осадном положении.

10 августа враг из района Березовки прорвался к Тилигульскому лиману между Очаковом и Одессой.

13 августа, наступая вдоль восточного берега этого лимана, противник вышел на побережье Черного моря. Одесса и ее защитники оказались на  «малой земле», поддерживая связь со страной только морем и по воздуху. Одновременно противник усилил нажим на северо-западном и западном направлениях. В середине августа не раз создавались критические моменты в районе станций Дачная – Выгода, где противник стремился прорвать стык флангов 25-й и 95-й стрелковых дивизий и через этот прорыв ринуться к Одессе.

23 августа, вечером, я получил приказ в течение одной ночи перебросить батальон, усиленный огневыми средствами, в район ст. Выгода, чтобы в случае успеха противника на этом участке ликвидировать прорвавшиеся группы.

Как только наступили сумерки, был подан подвижной состав на ст. Застава для переброски батальона с заданием – достичь указанного района, выгрузиться, занять оборону, немедленно отправить опорожнившийся подвижной состав, не подвергая его артобстрелу. Все это надо было сделать до рассвета.

Неплохо поработали командиры батальона и рот. Особо отмечаю энергичность действий моего заместителя по материальному обеспечению тов. Басса Д.У.: эшелон был разгружен в несколько минут. Бойцы выходили в двери, имущество выгружалось в окна вагонов. Пока роты занимали район обороны, подвижной состав быстро скрылся за холмами в направлении ст. Дачная. Вслед ему засвистели снаряды, но уже было поздно, состав успел убыть.

Вспоминается один эпизод, связанный с нашим движением по железной дороге. Начальник станции Дачная, старичок маленького роста с большущей бородой, запретил дальнейшее движение состава во избежание уничтожения артиллерийским огнем противника. Мои просьбы и даже угрозы не подействовали, не дает он команды – и машинист не едет. Но уже были первые проблески рассвета, я мог к указанному времени не выполнить распоряжения и погубить личный состав. Пришлось силой увести начальника станции с путей и под дулом пистолета, направленного на машиниста, заставить его двинуть состав вперед.

С рассветом началась и боевая жизнь – кое-где воздух прорезали артснаряды противника, стали рваться мины. В лощине, поросшей кустарником, вдоль полотна железной дороги, появились и группы солдат противника, ведя беспорядочную стрельбу из автоматов. Вскоре запели и мины врага в районе обороны батальона. Но роты уже хорошо освоили свои участки, окопались,сориентировались и встретили врага дружным пулеметным и винтовочным огнем. Не ожидая сильного огневого сопротивления, неприятель замешкался и отступил. В этом бою 18 человек погибло и более 50 бойцов было ранено от минометного огня противника. У командира этого батальона осколками мины была раздроблена вся кисть левой руки. К вечеру того же дня батальон был влит в 95-ю стрелковую дивизию.

27 и 28 августа я передал и другие два батальона, но уже в 25-ю Чапаевскую дивизию.

28 августа я вернулся в распоряжение Одесского облвоенкомата. Уже через день получил команду немедленно убыть в распоряжение командира 82-го укрепрайона ( УР ). По прибытии в штаб я был назначен начальником 2-го сектора обороны города. Задача: готовить ближние подступы и восточную часть города – Пересыпь – к уличным боям.

В штабе 82-го УР, который превратился в штаб обороны города, уточнили мой сектор. На второй день я приступил к выполнению своих новых обязанностей. Работы по возведению инженерных сооружений на ближних подступах к городу и в самом городе: возглавляли начальник инженерной службы Приморской армии генерал-майор Хренов, Герой Советского Союза, и комбриг Дмитрий Петрович Монахов ( начальник гарнизона ). Военным комиссаром был при мне  Александр Александрович Ерихимович. Это был политически подготовленный, принципиальный и настойчивый руководитель. Он быстро наладил деловые отношения с руководством Ворошиловского и Ленинского районов города – первыми секретарями райкомов тт. Луценко и Маргуновским – и через них хорошо обеспечивал сектор рабочей силой в количестве 1000 – 2000 человек ежедневно. Мне были приданы 15 офицеров-инженеров, которые практически осуществляли руководство по возведению всех оборонительных сооружений.

Район 2-го сектора обороны города включал в себя весь Ленинский район, за исключением Слободки и полей орошения.

Штаб 2-го сектора был размещен в здании завкома 1-го хлебозавода. Для ведения уличных боев в наш сектор должна была войти 421-я дивизия, штаб которой  находился на территории склада «Стальсбыта».

В процессе работ по воздвижению оборонительных сооружений командование этой дивизии несколько раз консультировало нас, давая советы, где и что для возможных боевых действий должно быть сооружено.

В общем, в нашем секторе обороны сооружались и до последних дней боев в Одессе совершенствовались:

артиллерийские позиции для укрытого расположения артполка на Жеваховой горе;

система ружейно-пулеметного огня в рабочем поселке завода «Большевик» на той же горе;

оборонительные сооружения на плотине Хаджибейского лимана. На всем его длинном протяжении сосредоточивались целые пирамиды мешков с песком на случай разрушения плотины бомбежками и артогнем, вследствие чего воды лимана  могли хлынуть на поля орошения, угрожая затоплением Ленинского района;

одновременно от плотины лимана в направлении Жеваховой горы сооружался канал, имевший целью отвод в него вод лимана;

поля орошения и имевшиеся на этой территории здания приспосабливались к обороне – сооружалась целая система огня, запасные огневые позиции. Все сточные каналы полей орошения и имевшиеся там дороги-проезды приспосабливались к ведению кинжального огня из пулеметов и огнеметов;

в глубине сектора обороны на Пересыпи улицы Московская, Богатого, Деда Трофима и многие другие приспосабливались к ведению уличных боев: сооружались баррикады (на Московской улице баррикада пересекала улицу у электростанции, на остальных улицах место баррикад не помню). Здания завода им. Дзержинского, электростанции, сахарного, маслозавода и другие крупные сооружения и многие жилые дома приспосабливались к обороне: закладывались дверные проемы, окна и балконы оборудовались под бойницы.

Создавалась система огня по крупным скосам насыпи полотна портовой ветки железной дороги на протяжении от суконной фабрики на Слободке и до станции Бахмач на Пересыпи. Укреплялись виадуки мостов к улице Московской и 20-й линии трамвая, вдоль западных скосов насыпи портовой ветки сооружались окопы. Одновременно и в самой насыпи полотна железной дороги, пересекая ее, рылись траншеи для сообщения с тылом – доставки боеприпасов, пищи,  медикаментов и выноса раненых. Траншеи должны были до минимума сократить наши потери от огня противника, чего нельзя было бы достигнуть, если бы сообщение с тылом ( с городом ) шло по поверхности этой высокой насыпи. В то же время нам была поставлена другая задача: сохранить рельсовый путь для беспрепятственного движения поездов-летучек к фронту и обратно. Это значительно осложняло работу. Траншеи под рельсами рылись прямыми, не защищенными сверху от осколков и мин.

В один из дней к нам прибыл генерал-майор Хренов. Посмотрев нашу работу, он приказал собрать всех офицеров – руководителей работ. Указав на гибельные последствия такой формы сооружаемых траншей, генерал начал нас учить, как надо их делать, чтобы и рельсовый путь на поверхности насыпи сохранить, и бойцов от лишних потерь при артиллерийском, минометном и пулеметном обстреле уберечь. Пользуясь его указаниями, мы начали рыть траншеи не прямыми, а зигзагообразными, а сверху, под рельсами, прикрывали полотно надежными, сантиметровой толщины стальными листами, которые  защищали не только от пуль, но и от осколков мин и снарядов. Сооружались баррикады, пересекающие спуск с улицы Пастера к Московской, и на Херсонском спуске, что ведет к кольцу трамваев № 2, 3, 20 и 30.

С приближением фронта к городу и в связи с возникшей угрозой ведения уличных боев я получил распоряжение о выводе всего оставшегося в районе населения в восточную окраину города, к побережью нынешних Киевского и Приморского районов. Однако жители в большинстве своем самовольно возвращались обратно. Их тянуло назад. И несмотря на строгие указания, они только создавали видимость переселения. Одним из мотивов такого поведения было объяснение: какая разница, где погибнуть, лучше уж в своем углу. Это создавало и мне, и офицерам 2-го сектора массу трудностей, ведь многие из жилых домов предназначены были к ведению уличных боев. И когда мы все же приспосабливали эти дома и квартиры для ведения огня, граждане все равно стремились расположиться поблизости от своих очагов.

В третьей декаде сентября началась работа по комплектованию людьми гарнизонов баррикад и других узлов сопротивления. К этим объектам прикреплялись стрелки, пулеметчики, огнеметчики, гранатометчики, совершенствовалась система огня и его взаимодействия, уточнялись секторы обстрелов. Укреплялись места расположения баррикад.Тренировались связисты живой связи ( телефонов не было ).Изучались скрытые, а также и обходные пути доставки донесений. Таким же порядком бойцы санслужбы, преимущественно женщины, работавшие раньше в больницах и поликлиниках города, накапливали медсанимущество на пунктах оказания первой помощи. Где и каким чудом они изыскивали его, - было их тайной. Но медсанимущества  было накоплено более, чем достаточно.

В первой декаде октября началась работа по закладыванию мин на полях орошения, подготовка к подрыву электростанции и других  крупных заводских объектов. Но я уже не руководил этими работами – 28 сентября был контужен и выбыл из строя.

 

Последние недели

 

Нельзя не сказать о том, что вся эта, на первый взгляд, скромная работа тысяч людей, участвовавших в возведении оборонительных сооружений, и сотен защитников баррикад и узлов сопротивления протекала под ежедневным методическим артобстрелом и бомбежками.

Каждый день тысячи женщин, стариков, школьников под руководством офицеров строили укрепления – противотанковые рвы и надолбы, эскорты – крытые срезы холмов, которые простреливались сбоку артиллерией и пулеметами, а подходы минировались. Оборудовали пулеметные гнезда, огневые позиции для артиллерии, окопы для стрелков, проволочные заграждения, опорные пункты в каменных зданиях, около сотни уличных баррикад, восстанавливали старые и создавали новые артезианские колодцы.

Лично мне по долгу службы приходилось бывать в разных точках обширнейшей территории сектора обороны – консультировать, проверять, давать указания. И, как говорят, судьба улыбалась мне, если, часто попадая под массированный огонь артиллерии противника и бомбежки с воздуха, я все же до конца сентября оставался в строю. Хотя смерть ходила рядом. Два – три раза в неделю, к концу дня, я обычно проводил совещания офицеров в своем штабе на хлебозаводе.

Район Пересыпи, складов «Стальсбыта», завода им. Дзержинского и хлебозавода простреливался артогнем врага. Свернув работу совещания, я приказал офицерам немедленно направиться к своим объектам, а сам с комиссаром Ерихимовичем пошел в столовую хлебозавода. Эта столовая была расположена в производственном корпусе, напротив нашего штаба. Пройдя дворовую площадь, покрытую булыжником, мы начали спускаться вниз по лестнице в столовую. В это время снаряды врага достигли территории хлебозавада. Один снаряд взорвался в центре двора между зданием завкома и производственным корпусом. Свист осколков, лязг оконных  стекол заставили нас побежать обратно к штабу. Войдя в помещение, мы увидели такую картину: стекла все выбиты, стол, за которым мы минуту назад сидели, исщеплен осколками снарядов, мой бинокль изуродован и со стола перекочевал на кровать. Новенькая шинель комиссара, висевшая на стене напротив окна, вся изрезана осколками. Задержи я офицеров еще на несколько минут, большинство из нас, видимо, стали бы жертвой этого обстрела.

28 сентября я был контужен взрывной волной взорвавшейся неподалеку авиационной бомбы в районе ст. Бахмач на Пересыпи. При артобстреле я был придавлен рухнувшим на меня козырьком окопа, земляной насыпи. Двое суток пролежал в небольшом укрытии около своего штаба на хлебозаводе. Но ввиду ухудшения состояния был доставлен в полевой госпиталь, который находился в здании медицинского института. Но что это было за  лечение! Меня держали на строгом постельном режиме и утоляли боли частыми уколами. Территория госпиталя подвергалась артобстрелу врага. Ходячие больные при этом уходили в укрытия – подвальные помещения здания.

Я вынужден был лежать в палате. Однажды в нашем корпусе снарядом была пробита стена. Снаряд разорвался в коридоре. Осколки его полетели в двери палат. Все покрылось пылью. Двери воздушной волной были втянуты внутрь палаты и не открывались, стекла из окон были выбиты. Холодно. Я лежу один, накрытый с головой одеялом. Принесенная мне пища покрылась пылью и была несъедобной. Да и какая тут еда! Через несколько суток в нашем корпусе авиабомбой пробило перекрытие здания. Бомба, достигнув подвала, не взорвалась. Старший инженер штаба обороны города майор Минровский, прибывший с минерами по моей просьбе, в тот же день обезвредил бомбу. Я рвался из госпиталя, ибо на участке было куда спокойнее, но не мог ходить.

10 октября прибывший ко мне в госпиталь знакомый офицер штаба армии по секрету сообщил, что войска Приморской армии уже перебрасываются через море на оборону Севастополя. Одессу приказано оставить без боя. 12 октября я с последней партией раненых был вывезен теплоходом « Грузия «  в Севастополь.

Особо запомнился мне один эпизод. Среди частей, оборонявших Одессу, была и 1-ая кавалерийская дивизия. При эвакуации лошадям на пароходах места не нашлось, и сотни лошадей были расстреляны, чтобы не достались врагу. Такова суровая необходимость войны. Уже в Севастополе я узнал, что туда перебросили всех офицеров Ворошиловского райвоенкомата. Большинство из них погибли при обороне города. Некоторые застрелились, чтобы не попасть в плен.

Прошло почти четыре года. В январе 1945 года мне была вручена медаль     « За оборону Одессы « с изображением солдата и матроса с винтовками наперевес, идущими в атаку на фоне одесского маяка.

 Выросло, возмужало не одно поколение, для которого все то, что было связано с ужасами войны, осталось в прошлом. Пусть же на земле, обильно политой нашей кровью, вечно будет мир.

 

 

ДО  ПОБЕДНОГО  ЗАЛПА.

 

           Расскажу про своего товарища и сослуживца Героя Советского Союза полковника юстиции Фрадкова Ефима Борисовича, которого знал почти четверть века. С ним я учился пять лет на одном курсе в военно-юридической академии в Москве, мы оба проходили службу в военном окружном суде в Одессе: он – заместителем председателя суда, а я – членом судебной коллегии.

            Во время Отечественной войны, хотя мы и не знали друг друга, наш боевой путь пролегал по одним и тем же местам – на Западной Украине и на северо-западе от Москвы. Он служил в 110-й ордена Александра Суворова и двух орденов Красного Знамени стрелковой дивизии, а я в 111-й Александрийской орденов Красного Знамени и Богдана Хмельницкого стрелковой дивизии.

             Война застала Ефима Борисовича на Украине, вблизи государственной границы. В ту пору командиру орудия старшему сержанту Ефиму Фрадкову исполнилось 19 лет. Тяжкие испытания выпали на долю молодого артиллериста.

Он родился на Смоленщине в большой многодетной семье. С восьми лет остался без отца. Несмотря на материальные трудности, с отличием окончил среднюю школу. Страстно желая учиться дальше, юноша поступает в Московский политехнический институт, однако учиться ему пришлось недолго.

                  Перед надвигающейся фашистской опасностью страна готовилась к войне. Осуществлялись широкие мероприятия по укреплению обороноспособности страны. Со студенческой скамьи Ефима Фрадкова призвали на срочную службу в Красную Армию. После окончания полковой школы он – командир артиллерийского орудия в стрелковой дивизии.

                   Первое боевое крещение он получил под Перемышлем, где наши артиллеристы вступили в бой с танковой колонной фашистов. Обстановка сложилась так, что орудия батареи стояли на открытой позиции, без всякой маскировки. Стрелять можно было только прямой наводкой. Гитлеровские танки неумолимо и зловеще надвигались на орудийный расчет маленькой пушки. Дрожала земля под их мощными гусеницами. Сзади бежали автоматчики с засученными рукавами. Наше орудие молчало. Когда танки подошли поближе, орудийный расчет Фрадкова по команде командира батареи открыл беглый, губительный огонь. Первый снаряд подбил гусеницу танка. Танк закружился на месте. От второго снаряда танк запылал огненным смерчем. Отважно сражались и другие орудийные расчеты батареи. Атака была отбита. В этом бою Фрадков открыл свой личный боевой  счет уничтоженных врагов.

                     Пять дней и ночей наши войска у города Перемышля ( сейчас он в Польше ) сдерживали многочисленные атаки, но затем, опасаясь окружения врагом, прорвавшимся на флангах, вынуждены были с боями отступать. За проявленное в этом бою мужество старший сержант Фрадков был награжден солдатской медалью « За отвагу». В 1941 году, когда наша армия порой беспорядочно отступала, такая награда была большой редкостью. Можно с полной уверенностью утверждать, что медаль « За отвагу « 1941 года – это как орден боевого Красного Знамени 1944 года.

                    « Конечно, было страшно,» - отвечал на вопрос полковник юстиции Фрадков, выступая уже в мирное время в праздник 9-го мая – день Победы – перед солдатами строительной роты в Одесском гарнизоне. Но страх имеет и свое полезное действие: он обостряет чувство опасности, делает тебя собранным и целеустремленным, не дает совершить необдуманных действий. А это - плюс умение – главное для победы в бою. Величайшее качество человека – мужество перед лицом смерти. Война раскрывает человека, все, что в нем есть лучшее или плохое. В мирное время жил бы себе человек и ни чем не выделялся, а в военное время он быстро становится или героем или трусом, предателем.

                      На всю жизнь, вспоминает Ефим Борисович, остался в памяти приказ Верховного главнокомандующего № 227 « Ни шагу назад «, зачитанный в конце июля 1942 года перед строем всего личного состава батареи. Отступая под натиском врага, наши войска оставили громадную территорию страны. Приказ требовал прекратить отступление, иначе Родина погибнет. За оставление позиции без приказа виновный в этом командир подлежал расстрелу. Не шелохнувшись, стояли в строю бойцы. Руки бойцов крепко сжимали винтовки и автоматы. Лица их были суровы. В их душе кипела ненависть к врагу, решимость любой ценой остановить и разгромить его.

                       В сентябре 1941 года артиллерийский дивизион, в котором служил Фрадков, участвовал в сражении за Киев, но, благодаря героизму воинов и умению командиров, смог вырваться из окружения, в которое попало большое количество наших войск. Только в плен тогда немцы взяли 665 тысяч наших солдат и командиров.

                       В бою под Старым Осколом Белгородской области Фрадков был тяжело ранен снайперской пулей. Едва встал на ноги в госпитале – снова возвратился в строй.

                       В сентябре 1943 года после освобождения от немецко-фашистских захватчиков его родного города Демидова Смоленской области Фрадков, прошедший по многим кровавым дорогам войны, узнал о гибели от рук гитлеровцев его матери, сестры и брата. Известие об этом еще более усилило ненависть Фрадкова к коварному и жестокому врагу.

                        Геройски сражался расчет Фрадкова и в Белорусской операции – одной из выдающихся битв Великой Отечественной войны. 3-го июля 1944 года наша стрелковая рота, находившаяся на господствующей высоте, отбила атаку гитлеровцев, пытавшихся вырваться из огненного кольца, но и сама попала в окружение противника. У бойцов кончались патроны. Командир дивизии полковник С.М.Тарасов вызвал к себе бывалого воина старшего сержанта Фрадкова.

« - Сможете с пушкой и запасом боеприпасов прорваться на высоту? « -  спросил он.

« - Поставленную боевую задачу расчет выполнит. « - твердо и решительно ответил артиллерист, уверенный в мастерстве и смелости своих подчиненных.

                          Быстро погрузили на автомашину патроны, снаряды, рацию, прицепили орудие. Фрадков принял смелое решение. Сняв пилотку и погоны, он встал на подножку. Шоферу велел ехать медленно. Сам громко отдавал команды по-немецки. Военная хитрость удалась. Проехав немецкую цепь утомленных боем стрелков, машина стремительно помчалась на высоту. Фашисты открыли вслед беспорядочный огонь, но орудийный расчет без потерь прорвался к своим.

                           Вот как писала дивизионная газета « К победе « от 19 июля 1944 года: « ... Гитлеровцы, поддержанные самоходным орудием « Фердинанд « и бронетранспортером с пулеметом, рвались по дороге на высоту. Прямой наводкой третьим снарядом расчету удалось подбить танк, затем вывести из строя бронетранспортер. Но это не остановило очумевших фашистов. С отчаянием обреченных они во весь рост шли цепью в атаку, пытаясь прорваться из окружения. Фрадков перешел на осколочные снаряды. Дорога и подступы к ней были усеяны трупами. Вражеская пуля ранила бесстрашного командира, но он продолжал руководить стрельбой, посылая снаряд за снарядом на головы гитлеровцев. Тут подоспело подкрепление. Немцы не прошли. Рота была спасена. Боевая задача была успешно выполнена. « За этот бой Е.Б.Фрадков был награжден орденом боевого Красного Знамени.

                            Древние мудрецы говорили: молодость живет мечтами, а старость – воспоминаниями. Ефим Борисович вспоминает о своей боевой молодости:

...Это было ранним утром 22 февраля 1945 года. Артиллерийская батарея поддерживала огнем нашу наступающую пехоту. Путь наступающим преградил вражеский пулемет, бивший очередями из амбразуры дерево-земляной точки ( дзота ). Стрелки залегли и несли потери. Невозможно было поднять голову.

                             Поступил приказ командира стрелкового батальона: уничтожить пулемет прямой наводкой. Орудие выкатили на открытую позицию. Началось единоборство, дуэль с врагом. Кто кого! У бойцов расчета одна мысль – уничтожить врага. Снаряд за снарядом посылали они в цель. Упал сраженный пулей заряжающий. Фрадков сам стал подавать снаряды в казенник пушки. Ни крепкие стены, ни яростный огонь не спасли врага. Пулемет был уничтожен. Пехота была благодарна, с уважением смотрят пехотинцы на артиллеристов, у которых прибыло седины в голове – сказалось нечеловеческое напряжение. И таких боев было много, очень много. Всего не опишешь.

 « Для наших внуков, правнуков то время –

История далекой старины.

Пусть не познает молодое племя

В своей судьбе все ужасы войны.»

                                     В. Федоров

 

В его наградном листе, представляемом в Верховный Совет СССР к присвоению звания Героя Советского Союза, значится, что в годы Великой Отечественной войны он командовал артиллерийским орудием, из которого было уничтожено 13 танков и самоходно-артиллерийских орудий, 14 других орудий, 12 минометов, 35 пулеметов, 23 автомашины, 27 повозок, 6 наблюдательных пунктов, около 1500 солдат противника. До последнего победного залпа прошел отважный артиллерист по кровавым дорогам войны. Смелый, инициативный и умелый орудийный расчет всегда можно было видеть на самых трудных участках боевых действий, и под руководством своего бесстрашного командира он всегда с честью выходил из самых сложных фронтовых ситуаций.

Родина высоко оценила заслуги Е.Б.Фрадкова. Его подвиги отмечены Золотой Звездой Героя Советского Союза, орденами Ленина, Красного Знамени, двумя орденами Отечественной войны, двумя орденами Красной Звезды, орденом « За службу Родине в Вооруженных Силах СССР «, двумя медалями « За отвагу «, медалями « За боевые заслуги «, « За воинскую доблесть «, « За безупречную службу «, « За оборону Киева «, « За взятие Кенигсберга «, многими другими юбилейными и памятными медалями.

 После войны Фрадков, закончив краткосрочные курсы младших лейтенантов, стал офицером Красной Армии

( впоследствии Советской Армии ). После трех пулевых ранений служить в строю было трудно, но расстаться с Армией он не мог. Завоеванный дорогой ценой мир нужно было охранять. В 1946 году он поступил, а в 1951 году окончил военно-юридическую академию в Москве, стал военным юристом, судьей. Он снова на фронте, теперь уже в течение тридцати лет на передовой борьбы с преступностью.

Новая работа пришлась ему по душе. Ведь военные суды, осуществляя правосудие в армии, защищали крепость армии от преступных посягательств, заботились о воспитании военнослужащих в духе преданности Родине и беззаветного, честного выполнения своего воинского долга. В осуществлении обязанностей военного судьи ему во многом помогал жизненный опыт, приобретенный в суровые годы войны.          

В течение полумесяца в большом зале дома культуры Симферопольского завода имени С.М.Кирова военным трибуналом округа под председательством полковника юстиции Е.Б.Фрадкова рассматривалось уголовное дело изменников Родины Асанова Ш., Менаметова Э., Мензанова Н. В первые дни немецкой оккупации Крыма они перешли на сторону врага и в составе немецко-фашистского добровольческого карательного отряда чинили зверства над своими соотечественниками. Один из пунктов обвинения гласил, что они вместе с другими предателями арестовывали членов семей советских активистов, семей красноармейцев – женщин, стариков, детей, связывали им проволокой руки и живыми бросали в глубокий колодец.                    На отдельном столике в зале суда лежали вещественные доказательства – кучка скрученных в кольцо мотков проволоки, извлеченных из колодца, которыми изверги связывали руки своим жертвам, в том числе и маленьким детям. Присутствовавшие на суде рабочие симферопольских предприятий не сводили глаз с этой кучки. Приговор к высшей мере наказания – расстрелу, вынесенный изменникам Родины в строгом соответствии с законом, присутствовавшие встретили с одобрением.

И еще про один случай, которому я был свидетелем. Как-то вечером на открытом судебном заседании в клубе военно-строительной части Фрадков рассматривал уголовное дело пяти военных строителей, обвиняемых в хищении горюче-смазочных материалов. В зале присутствовало около 200 военных строителей. Было известно, что 1/3 из них имели судимость, много было недисциплинированных и любителей алкоголя и наркотиков.

Во время вынесения приговора на территории части погас свет. В зале темно. Я онемел. Что будет? Но Ефим Борисович не растерялся. Командирским голосом отдал команду: « Садись! « и приказал своему водителю подогнать автомобиль под окно клуба и включить фары. Под свет фар приговор был оглашен до конца, осужденные были выведены под конвоем из зала и направлены на гауптвахту. Я был приятно удивлен такой быстротой и решимостью Фрадкова.

Значительным событием в военной службе Героя Советского Союза полковника юстиции Е.Б.Фрадкова было пребывание его в течение пяти лет в должности председателя военного трибунала Потсдамского ( вблизи Берлина) гарнизона. В городе, который в течение нескольких веков был резиденцией прусских королей и где в июле – августе 1945 года состоялась конференция глав великих держав – победительниц: СССР, США и Великобритании – И.В.Сталина, Г.Трумена и У.Черчилля, на которой решались вопросы устройства послевоенного мира в Европе.

   За большие заслуги в отправлении правосудия в войсках, многолетнюю и безупречную службу в органах военной юстиции Ефиму Борисовичу Фрадкову было присвоено почетное звание заслуженного юриста Украины.

Фрадков Е.Б. ушел от нас в мир иной 3 ноября 1990 года в возрасте 69-ти лет после долгой и мучительной болезни. Похоронили его торжественно, с большими воинскими почестями. За гробом шел весь Военный Совет Краснознаменного одесского военного округа. Фрадков Е.Б. был последний Герой Советского Союза Отечественной войны, который служил в войсках округа. Его фамилия, вместе с другими Героями Советского Союза, выбита на внутренней стене музея Отечественной войны в Киеве. В родном городе Фрадкова – Демидове в краеведческом музее хранится стенд памяти Героя. Светлая память о нем живет в сердцах близких к нему людей – родственников, однополчан, сослуживцев.

Мы должны помнить нашу историю и наших героев. Ведь молодые поколения мало знают о прошлом. И не потому, что не чтят погибших, а просто потому, что, как говорили древние:

« Время медленно идет вслед за героем и стирает следы его.»

                                 

                            

 

 

 

 

ЧЕЛОВЕК  НЕОБЫЧАЙНОЙ  СУДЬБЫ.

 

«Молодыми мы были когда – то.

За плечами жаркие года.

Только у бывалого солдата

Сердце не стареет никогда.»

                    Павел Рюмин

 

Как – то одного видного писателя на читательской конференции упрекнули в нереальном отображении жизни в его новом романе, что, дескать, герои его повествования часто встречаются на жизненном пути, а так не бывает. На это писатель ответил, что его герои шли в жизни по прямой дороге, а не по закоулкам, потому и часто встречались. То же самое можно сказать и про мои встречи с полковником авиации Иваном Афанасьевичем Федоровым, кавалером пяти боевых орденов, почетным гражданином  Хангаласского (бывшего Орджоникидзевского) района в Якутии.

Мы с Иваном Афанасьевичем люди одного поколения, перенесшие суровую действительность военного и послевоенного лихолетья.

Иван Афанасьевич – человек необычайной судьбы, воин, писатель, удивительным образом сочетавший в себе мужество летчика – истребителя и нежную любовь к родной земле, ее прошлому и настоящему, верность фронтовой дружбе и боевому братству.

Начались наши встречи на фронте в Новгородской земле, когда я корректировал огонь 120-мм. минометной батареи, поддерживая наступающие стрелковые цепи прославленной 8-й гвардейской Панфиловской трижды орденоносной стрелковой дивизии, и Иван Афанасьевич, как летчик – истребитель 900 – го авиационного полка 240-й истребительной Невельской ордена Красного Знамени дивизии прикрывал пехоту с воздуха, охраняя ее от немецких стервятников.

После войны мы оба оказались на учебе в военных академиях в г. Москве. Я учился на военного юриста в Военно-юридической академии, Иван Афанасьевич совершенствовал свои знания в Военно-воздушной ордена Красного Знамени академии в пригороде Москвы на станции Монино. Впоследствии этой академии было присвоено имя первого космонавта Ю. Гагарина.

На праздниках 1-го мая и 7-го ноября части Московского гарнизона, в том числе и слушатели этих академий, участвовали в парадах на Красной площади. Парадами командовали прославленные маршалы и Герои Советского Союза, на трибуне (мавзолее Ленина) стоял в кругу своих соратников Верховный Главнокомандующий Вооруженными Силами СССР, Генеральный секретарь Центрального Комитета Коммунистической партии Советского Союза генералиссимус И.В. Сталин.

Отличие между ними заключалось лишь в том, что колонна слушателей военно- воздушной академии шла на параде в числе первых колонн, а моя военно – юридическая академия шла последней из академических колонн. Причем в колонне военно – воздушной академии было более 100 Героев Советского Союза и несколько дважды Героев, а в нашей колонне было лишь 5 Героев Советского Союза. Память об этих парадах осталась на всю жизнь.

После окончания учебы мы продолжали военную службу в различных гарнизонах нашей необъятной  страны. Но в 50-е годы судьба вновь свела нас в Одессе, где мы оба несколько лет служили в штабе 5-й ордена Красного Знамени воздушной армии. За время службы мы взаимодействовали на тактических учениях войск на Широколановском и Тарутинском полигонах в обстановке, приближающейся к боевым условиям. Находясь в строю, Иван Афанасьевич пилотировал вначале поршневые, а затем реактивные истребители, совершил около 7 тысяч полетов, налетав в общей сложности 1200 часов.

Потом совместная служба в городе Чите, в штабе Забайкальского ордена Ленина военного округа с выездами в поле на учения зимой в 40 – градусные морозы с ночевкой в армейских палатках.

Когда же, в 60 – 70 годах Иван Афанасьевич работал в Якутске военным комиссаром трижды орденоносной  республики, я неоднократно приезжал в Якутск и вместе с ним разрешал служебные вопросы.

Уволившись из армии, мы более десяти лет состояли членами военно – научного общества при штабе военного округа в Одессе, где активно участвовали в общественной работе, выступали на военно – патриотические темы перед молодежью города, в местной и военной печати.

Оба мы почти ровесники, прошли один и тот же жизненный путь, всю сознательную жизнь отдали службе в рядах Советской Армии, прослужив в ней более 35 лет.

Когда же мы оба оказались в 1993 году в Доме отдыха ветеранов войны  «Победа», что в поселке Ворзель под Киевом, нам было о чем вспомнить и поговорить. Иван Афанасьевич прошел большую школу жизни, был участником важнейших событий в стране, жил и творил в окружении интересных людей.

Я с большим интересом слушал его рассказы о том, как он еще в 1938 году, из далекой Якутии, за девять тысяч километров приехал в Москву. Еще с юношеских лет он мечтал стать летчиком и, преодолев многие трудности и испытания, стал им.

В доме отдыха Иван Афанасьевич заканчивал работу над книгой воспоминаний о встречах с известными военачальниками и о боевых товарищах, с которыми он вместе служил или встречался в период войны.

Бродя по дорожкам соснового парка, Иван Афанасьевич говорил: « Наше поколение живет в уникальное время, не только в истории России и Советского Союза, но и в истории всего человечества. Никогда не было  такого напряжения в жизни, таких чаяний и надежд, как у нашего поколения. На нашу долю пришлась самая страшная в истории человечества война, которая поутюжила всех: и тех, кто участвовал  в ней, и тех, кто не участвовал в этой бойне. До чего же быстро мчатся года! Кажется, давно ли это было? Но вот уже минуло почти полвека с той поры, когда над всем земным шаром прозвучало долгожданное святое слово «Победа!».

Переживания Ивана Афанасьевича понятны. 42 боевых вылета сделал он на фронте по сопровождению в тыл противника и прикрытию штурмовиков Ил-2 и пикирующих бомбардировщиков П-2. За свои боевые заслуги он был награжден орденами.

Великая Отечественная война останется в памяти народной навсегда как важная веха в жизни каждого человека, как символ великого народного подвига, переданного последующим поколениям в наследство. А для нас, фронтовиков, это самая яркая, важная, значительная полоса жизни, где были не только кровь, страдания, смерть, но и высший взлет человеческого духа – бескорыстный подвиг, самопожертвование и верное фронтовое братство.

Одинаковая судьба сказалась и на наших сыновьях, пошедших по нашим стопам. Мой сын Анатолий вначале был в армии артиллеристом, после на  «гражданке» стал юристом, а сыновья Ивана Афанасьевича стали военными летчиками – Владимир – испытателем, Анатолий – вертолетчиком.

Все меньше и меньше остается людей, говорил Иван Афанасьевич, которые были непосредственными участниками величайших преобразований в нашей стране. На долю людей нашего поколения выпало много тяжких испытаний. Они с честью выдержали их. Понятен интерес подрастающего поколения к жизни, судьбам этих людей. Поэтому естественно наше стремление передать  чувство великой любви к нашей Родине молодому поколению.

Прав был фронтовой десантник Вячеслав Михайлович Фуртатов, написав в одной из своих  книг, что «нынешняя молодежь не шла пыльными дорогами отступления мимо руин и слез, ей не довелось видеть, как топтал грязный фашистский сапог родную землю, как плачут матери погибших, как вьется сизый дым над трубами крематория, а у двери сложены груды детских башмачков. И о послевоенной стране, израненной и изможденной, в развалинах и братских могилах знает она мало».

А это все было! И забывать о нем, вычеркивать из памяти поколений – значит совершать великий грех перед павшими в боях, беженцами, погибшими под бомбежками, умершими от голода и холода в концлагерях и оккупированных фашистами городах и селах…

Исходя из этих побуждений, Иван Афанасьевич на протяжении многих лет выступал со своими воспоминаниями о прошедшей Великой войне перед молодежью, на страницах местных газет. Будучи в отставке, написал и издал три книги, в которых он описал свое детство в далекой и суровой Якутии (Федоров по национальности якут), о юношеских делах и мечтах, о своих боевых командирах и соратниках, о встречах с маршалами и Героями Советского Союза П.С. Кутаховым, Е.Я. Савицким, с генерал – лейтенантом Василием Сталиным и многими другими интересными людьми.

Зная, что в 50-е годы я работал в Военной коллегии Верховного Суда СССР по реабилитации необоснованно репрессированных, Иван Афанасьевич интересовался причиной уничтожения Сталиным большинства руководящих военных кадров в армии и на флоте в 1937 – 1938 годы, что в начальный период войны способствовало крупному поражению наших войск в войне с Германией.

Как такое могло случиться, что были расстреляны сменявшие друг друга начальники военно – воздушных сил Красной  Армии, они же заместители народного комиссара обороны СССР – командарм 2-го ранга Я.И.Алкнис, 1897 года рождения, член КПСС с 1916 года; генерал – полковник А.Д. Локтионов, 1893 года рождения; генерал – лейтенант авиации, дважды Герой Советского Союза, воевавший в Испании, против японцев на реке Халхин – Гол в Монголии, Я.В. Смушкевич, 1902 года рождения, член КПСС с 1918 года; генерал – лейтенант авиации, Герой Советского Союза П.В. Рычагов, ему было 29 лет, он был участником войны в Испании, в Советско – Финской войне, воевал против японцев на озере Хасан, был депутатом Верховного Совета СССР, кавалером пяти боевых орденов?

Причем последние трое были расстреляны без суда в октябре 1941 года, когда враг находился у ворот Москвы. А вместе с Рычаговым была расстреляна и его жена – тоже летчица в звании майора авиации.

Уже после войны был арестован и содержался в тюрьме командующий военно – воздушными силами Советской Армии Главный маршал авиации дважды Герой Советского Союза и кавалер 13 высших боевых орденов (не считая иностранных) А.А. Новиков. Только скоропостижная смерть И.В. Сталина спасла его от физического уничтожения.

Что я мог ответить Ивану Афанасьевичу?

Ведь в годы Большого государственного террора (1937 – 1938 г.г.), устроенного Сталиным, было уничтожено все ближайшее окружение Ленина, большинство членов партии с дореволюционным стажем, участников Октябрьской революции и гражданской войны. Всего было репрессировано  500 000 руководящих кадров в партийном, советском, хозяйственном аппарате, в армии (40 000), на флоте (3000), в органах государственной безопасности (20 000) и внутренних дел.

Из восьми довоенных маршалов Советского Союза было уничтожено четыре – А.И. Егоров, первый заместитель наркома обороны СССР, начальник Генерального штаба; М.Н. Тухачевский, первый заместитель наркома обороны СССР, начальник управления боевой подготовки Красной Армии; Г.И. Кулик, заместитель наркома обороны СССР, начальник артиллерийского управления Красной Армии; В.К. Блюхер, командующий Особой Дальневосточной армией, кавалер шести боевых орденов.

После войны такая же участь постигла еще двух маршалов Советского Союза – Л.П. Берия – министра государственной безопасности СССР, затем первого заместителя председателя Совета министров СССР и С.А. Худякова, командующего 1-й (в войне с Германией) и 12-й (в войне с Японией) воздушными армиями, кавалера семи боевых орденов.

В каком политическом дурмане жили тогда советские люди свидетельствует и тот факт, что все три сменяющие друг друга министра государственной безопасности СССР (тогда они назывались народными комиссарами) Г. Ягода, Н.Ежов, Л. Берия расстреляны по обвинению в измене Родине и в том, что все они были английскими шпионами. Подумать только! Один английский шпион на посту министра государственной безопасности Советского Союза сменял другого. И так трижды. И никто этому не удивлялся и в этом не сомневался. Правда, те немногие, кто в этом сомневались и доверительно  высказывались в кругу своих друзей и коллег, долго на этом свете не пребывали. Такого сотворенного Сталиным кровавого побоища преданнейших режиму людей не знал весь мир за все время его существования.

Больше всех Сталинский карающий меч обрушился в годы Большого Террора на головы политических работников Красной Армии и Военно-Морского Флота СССР. Так, после нестерпимых физических и моральных пыток,изощренных мучений, глумлений и издевательств были расстреляны бывшие начальники Главного Политического Управления Красной Армии:

Смилга И.Т. – член КПСС с 1907 года;

Соловьев В.И. – данных о пребывании в КПСС нет;

Гусев С.И. – член КПСС с 1906 г.;

Серебряков Л.П. – член КПСС с 1905 г.;

Антонов-Овсеенко – член КПСС с 1917 г.;

Бубнов А.С. – член КПСС с 1917 г.;

Гамарник Я.Б. – член КПСС с 1916 г. ( в ожидании ареста покончил жизнь самоубийством ).

С 1937 по 1942 г.г. ( с небольшим перерывом ) начальником Главного Политического Управления Красной Армии был генерал-полковник Мехлис Л.З., который в годы Большого террора по совместительству возглавлял многочисленные комиссии, решениями которых многие генералы и адмиралы подвергались репрессиям. ( Из 86-ти членов Главного Военного Совета – коллегиального органа Министерства обороны СССР – в 1937 – 1938 годах были репрессированы 79 человек).

Командующие в Отечественную войну фронтами и армиями, где членом Военного Совета был Мехлис Л.З., в своих мемуарах с омерзением вспоминают о нем, характеризуя его как подлеца и доносчика. Мехлис, будучи министром государственного контроля СССР, скончался за месяц до смерти Сталина, и урна с его прахом была замурована в Кремлевской стене на Красной площади в Москве.

За прошедшие после этого более чем полвека я нигде не слышал и не читал внятного объяснения этому феномену.

Такие объяснения, что Сталин доверялся таким подлецам и негодяям, как Ягода, Ежов, Берия, Меркулов, Абакумов (последние два тоже министры государственной безопасности СССР, но расстрелянные уже после смерти Сталина) или то, что Сталин страдал отклонениями в психике или то, что Сталин был секретным агентом царской охранки и уничтожал своих соратников по партии во избежании своего разоблачения являются неубедительными и не выдерживают критики.

Единственное приемлемое  мною объяснение дал в свое время мой сослуживец по Военной коллегии Верховного Суда СССР, старый военный юрист, случайно не попавший в эту мясорубку. Имя я его называть не буду, так как этот разговор был конфиденциальным.

Он рассказал, что народы России в большинстве своем положительно восприняли идею о построении бесклассового коммунистического общества , одержали  победу в Гражданской войне, затратили гигантские усилия в восстановлении разрушенного двумя войнами (Первой мировой и Гражданской) народного хозяйства, провели коллективизацию сельского хозяйства и индустриализацию в промышленности.

При этом глава государства Владимир Ленин и его первый заместитель Лев Троцкий неоднократно публично заявляли, что через 10 лет после окончания гражданской войны у нас будет построено коммунистическое общество («От каждого по способности, каждому по потребности»!, «Богатства польются полным потоком…» К.Маркс).

Однако к 1930 году коммунизм в нашей стране построен не был. Коммунистическая идея оказалась утопией. Народ прозябал в бедности и убожестве. Большинство людей стало жить хуже, чем до революции.

Росло число недовольных существующим режимом. Сталин и его окружение поняли, что если ничего решительно не предпринимать к предотвращению этого, то волна  народного гнева сметет руководство страны. Единственное средство остаться наверху -  это  внушить обществу страх, как это делали великие завоеватели, тираны и деспоты в мировой истории Чингис – хан, Тамерлан и другие. Что и было сделано Сталиным, начиная с 1926 года и до последнего дня его жизни, а потом, хотя и в меньшей степени, продолжалось его последователями. Как только страх прошел, Советский Союз распался.

Ничего не сказал по этому поводу Иван Афанасьевич. Только видно было по нему, что он крайне удручен и глубоко переживает за судьбы людей, за судьбу нашей страны.

6 декабря 1993 года Ивана Афанасьевича не стало. Ушел из жизни честный, скромный человек, храбрый защитник Родины, большой труженик. Память о нем навсегда останется в сердцах знавших его. Да пребудет душа его в светлом покое. Похоронили Ивана Федорова на его родной земле, в городе Якутске.

 « Он в землю лег родного края

Как ветеран, герой труда.

Ему теперь земля родная

Пусть будет пухом навсегда. «

 

История зафиксировала и такой парадоксальный случай: в 30 – х годах 20-го столетия в Советском Союзе существовала практика присваивать имена высших партийных и государственных деятелей заводам, фабрикам, колхозам, спортивным сооружениям и т.д. Так, главный спортивный стадион в Киеве был назван именем первого секретаря Центрального комитета Компартии Украины Н.С. Хрущева.

Так вот, где – то в Брянской области, в этом полуголодном крае, образовавшийся в селе колхоз (коллективное хозяйство) назвали именем Народного Комиссара Внутренних дел СССР, который руководил и службой безопасности государства, Генриха Ягоды.

Когда его расстреляли за измену Родине, название колхоза переименовали на имя нового Народного Комиссара Внутренних дел СССР Николая Ежова. Когда и Ежов был расстрелян за измену Родине, колхоз  по сложившейся традиции назвали именем нового Министра государственной безопасности СССР Лаврентия Берия. После расстрела последнего опять-таки за измену Родине,  дабы положить конец постоянным переименованиям, колхоз назвали «Путь к коммунизму». Все это происходило на полном серьезе и никакой иронии в этом никто не усматривал. Последнее  наименование колхоза исчезло вместе с ликвидацией колхозного строя и распада Советского Союза.

 

 

ТАНКИСТ  ВЛАДИМИР ХЛЫЦОВ.

 

«Живут среди нас ветераны войны

Под небом просторным среди тишины,

И только ночами порой не до сна,

Ночами врывается в сердце война».

 

           О героях, штурмовавших рейхстаг и поднявших Знамя Победы над логовом врага, пишут и будут писать, пока жив на Земле последний солдат той суровой войны 1941 – 1945 годов. А потом будут писать и рассказывать правнуки, внуки, дети этих солдат-победителей. Но все это будет потом. А сейчас, к счастью, еще есть очевидцы последних дней войны, живые свидетели тех событий, однополчане и друзья героев-освободителей, которые могут поделиться с нами своими воспоминаниями.

           Незадолго до юбилейного дня Победы над фашистской Германией, 9 мая 2005 года мне довелось встретиться с участником героического штурма рейхстага в Берлине, Хлыцовым Владимиром Николаевичем,1926 года рождения.

Каждая встреча с непосредственными участниками  грозных событий Великой Отечественной войны открывает новые грани, которые помогают лучше познать правду о минувшей войне.

Хлыцов – это живая легенда, у меня с ним оказалось много общего. Я и он были участниками боев за Берлин, оба награждены медалью «За взятие Берлина».

 Несмотря на свой почтенный возраст, Владимир Николаевич сохранил не только хорошую физическую форму, но и  ясен умом и тверд памятью. События  шестидесятилетней давности вспоминает в таких подробностях, словно они происходили вчера. Я записал его рассказ.

После окончания Саратовского танкового училища, рассказывает Владимир Николаевич, он в возрасте 18 лет в должности командира орудия танка Т-34 и в звании младшего сержанта прибыл в 23-ю танковую бригаду 9-го танкового корпуса 1-го Белорусского фронта.

Бригада участвовала в боях с начала войны и за проявленное в боях высокое воинское мастерство, мужество и отвагу личного состава была награждена орденом Красного Знамени. Бригада  имела почетное наименование «Глуховская-Речицкая» по имени городов, в освобождении которых она принимала участие, – Глухова Сумской области и Речицы Гомельской области.

Его предки были забайкальские казаки, где с детства приобщались к военной службе,  и внутренне он был горд тем, что придется служить и воевать в такой прославленной боевой части.

Здесь он впервые увидел вблизи легендарного маршала Советского Союза Рокоссовского Константина Константиновича (1896-1968г.г), беседовавшего недалеко с группой командиров бригады С этой бригадой с боями он прошел Западную Белоруссию, Польшу, Восточную Германию, вплоть до Берлина. За это же время бригада была награждена орденами Суворова и Кутузова. 

Танковая бригада по своей боевой мощи представляла для врага грозную силу. Судите сами: три танковых батальона (всего 55 танков), моторизованный батальон автоматчиков-десантников, пулеметная, зенитная и саперная роты, подразделения обслуживания.

Владимир Николаевич вспоминает следующее: ‘Ожидалась танковая контратака гитлеровцев. Нашу танковую роту поставили в засаду. В течение ночи мы замаскировались так, чтобы танк нельзя было увидеть ни с земли, ни с воздуха.

С рассветом  из расположенного впереди оврага послышался гул моторов. Мы насторожились. Из оврага выползли четыре немецких танка с автоматчиками на броне.

Орудие я наводил на ориентир, придорожный куст, мимо которого должны были пройти вражеские танки. До ориентира было 150 метров. По указанию командира танка я должен был стрелять бронебойным снарядом в последний танк.

Когда к ориентиру подошел последний танк, прозвучал наш выстрел. Вражеская машина остановилась и запылала. Удачный выбор места засады нашей роте дал возможность внезапным огнем с близкой дистанции уничтожить все четыре машины  противника и десантников. Это был первый уничтоженный мною немецкий танк.

 За отличие в боях при проведении Белорусской стратегической наступательной операции, в ходе которой было захвачено много пленных, часть из которых (59 тысяч человек) была проведена по Садовому кольцу в Москве, я был командованием представлен к награждению орденом Славы 3-й степени, но по неизвестной мне причине эту награду я не получил.

В этой операции, получившей кодовое название «Багратион», наши войска тоже понесли тяжелые потери. Российская газета «Красная звезда» 22 июня 2004 года писала: «В этой операции Красная армия потеряла 765 813 человек – убитых, раненых, пропавших без вести, заболевших».

После войны, интересуясь военной историей, я узнал, что за время войны Советский Союз провел 38 крупнейших стратегических военных операций, но среди них Белорусская операция была самой крупной. В ней участвовали силы 1-го, 2-го, 3-го Белорусских фронтов, 1-го Прибалтийского фронта, 1-я армия Войска Польского и  Днепровская военная флотилия. Ими командовали, соответственно, генералы армии К.К.Рокоссовский, Г.Ф.Захаров, И.Д.Черняховский, И.Х.Баграмян, генерал-лейтенант Э.Берлинг и контр-адмирал В.В.Григорьев.

В сражении участвовали с нашей стороны166 стрелковых дивизий, 12 танковых и механизированных корпусов, 5 воздушных армий и множество других воинских частей. Наступление велось по фронту в 1100 километров и в глубину до 600 километров. Немецкая группа армий ‘Центр’ потерпела сокрушительное поражение.

Особо мне запомнился рейд нашей танковой роты под командованием капитана Костюка И.С. в январе 1945 года по тылам противника в Висло-Одерской операции.Тогда  наша танковая рота, - 7 танков Т-34, оторвавшись вперед на 20 километров от главных сил бригады и корпуса, стремительно продвигалась вперед, обходя крупные населенные пункты и повреждая линии и узлы связи. Ведя огонь с хода и с коротких остановок, танки гусеницами, выстрелами из пушек и пулеметов уничтожали мелкие группы отступающего врага. Наше внезапное появление наводило панику, сеяло страх и ужас на убегавших в разные стороны гитлеровцев. Глядя на это наши сердца, наполнялись гордостью за нашу армию, вселяли веру в свои силы.

 Краткая справка о И.С. Костюке: «Костюк Иосиф Степанович, родился 15 апреля 1919 года в селе Орепы Новоград-Волынского района Житомирской области в семье крестьянина. Украинец, член КПСС с 1942 года. В Советской Армии с октября 1939 года.

В боях Великой Отечественной войны с ноября 1941 года. Командир роты 23-й  танковой бригады капитан Костюк при  преследовании отходящего противника 14-18  января 1945 года действовал  в разведке, уничтожал арьергарды противника, обеспечивал бригаде продвижение вперед. В боях за польский город Опочно совершил обходной маневр и первым ворвался в город. Звание Героя Советского Союза присвоено 27 февраля 1945 года.

С 1946 года в запасе. Жил в Новоград-Волынском. Работал заместителем директора маслозавода. Награжден орденом Ленина, Красного Знамени, медалями. Умер 17 марта 1981 года». (Биографический словарь ‘Герои Советского Союза’, 1987г., том 1, с.749).

О мужестве и героизме Костюка также подробно рассказано в книге «Золотые звезды Полесья» (Киев. 1985 г.).

 

Приказом командира 9-го танкового корпуса от имени Президиума Верховного Совета СССР за образцовое выполнение боевых заданий командования на фронте я был награжден орденом Отечественной войны 1-й степени.

В том же наступлении проявил мужество и отвагу механик-водитель танка Т-34 старший сержант Николай Полежаев.

Вышедший на оперативный простор передовой отряд 23-й танковой бригады с боями продвигался в тылу врага и в двадцатых числах января 1945 года оторвался на 60 километров

от следовавших за ним наших пехотных частей.

По радио командирам танков все время звучала команда командира корпуса генерала Кириченко: «Орлы, вперед и вперед! Назад не оглядываться! Сегодня не 41-й год. Нужно будет, в беде не оставим». Далее шли непечатные выражения в адрес фашистских стервятников. Так быстрее доходило до ума и сердца.

И «орлы», не ввязываясь в затяжные бои, рвались вперед, крушили ненавистного врага, уничтожая вражеские штабы, тыловые подразделения, склады и базы снабжения.

Сдававшихся фашистов в плен не брали. Куда их девать, когда сами были в тылу противника. Такова жестокая правда войны, о которой не напишут в книгах и не показывают в кинофильмах.

Но вот впереди показалась широкая, до 70 метров, река Варта. Еще до этого разведчики бригады узнали от местных жителей – поляков, где на этой реке имеется брод.

Зная об этом, без разведки, с ходу, проявляя инициативу и находчивость, механик-водитель переднего танка Полежаев, рискуя  провалиться в водяную яму, форсировал реку, не давая возможности противнику закрепиться на противоположном берегу. За Полежаевым последовали, ведя огонь, и другие танки.

Это был большой успех. Форсирование такой реки при условии противодействия противника привело бы к большим потерям наших  войск.

За этот и другие, проявленные в боях отвагу и умение, Полежаев 27 февраля 1945 года был удостоен высокого звания Героя Советского Союза.

Краткая справка: «Полежаев Николай Сергеевич родился 29 декабря 1921 года в городе Полесском Свердловской области, в семье рабочего, образование неполное среднее, работал шофером, в армии и на фронте с 1941 года». (Биографический словарь ‘Герои Советского Союза’,1987г., том1, с. 291).

После войны старшина Полежаев демобилизовался, работал шофером в своем городе. Награжден орденами Ленина, Отечественной войны 2-й степени, Красной звезды. Умер 22 июня 1974 года. О его подвигах также написано в книге «Золотые звезды Свердловска» (Свердловск.1970 год).

Следующий эпизод нельзя слушать без содрогания. Наш танковый батальон – 20 танков, головной отряд бригады, продвигался по проселочной дороге. Впереди обозначился небольшой немецкий городишко. Под углом к нашему пути пролегала железная дорога, прикрытая щитами снегозадержания. Ничего опасного не предвещало, и водитель  вел  танк с открытой крышкой переднего люка. Так было лучше видно дорогу.

Вдруг щиты снегозадержания в нескольких местах разошлись в стороны и по нашей колонне открыли огонь находившиеся там немецкие противотанковые пушки.

Один снаряд ударил в лобовую броню нашего танка вблизи люка, и большим осколком срезало голову водителю, сидевшего подо мной. Ранен был и заряжающий. Остальные члены экипажа, в том числе и я, были сильно контужены взрывной волной. Затем в танк попало еще два снаряда и танк загорелся. Разорваны были на куски и десантники-автоматчики, сидевшие на броне, 18  и 19-летние рязанские парни.

Огнем других танков немецкая батарея была уничтожена. Подоспевшими товарищами мы были вытащены из горящего танка. Две недели я пролежал в бригадном лазарете, а по выздоровлению снова был в строю.

 

«Судьба меня не обделила,

Не знаю почему, но мне

Она две жизни подарила,

Одну я прожил на войне.

Та жизнь по грозному веленью

Вперед на сутки не видна:

По дню, по часу, по мгновению

Нам выдавала жизнь война.

И смерть, как тень, шагала в ногу

Сквозь огненные рубежи.

Три года рядом….

Это много!

Три года фронта эта жизнь.

А после огненного ада

За все заслуги на войне

Одна мне высшая  награда

Еще жизнь в мирной тишине.

Как  нам она давалась редко

Лишь только трем из ста ребят!

…Мои погодки, однолетки

На пьедестале мир хранят.»

                      Е. Иванов

 

Наступление на Берлин началось 16 апреля 1945 года. И с того дня до  падения Берлина наша 23-я танковая бригада действовала в составе 3-ей Ударной армии Героя Советского Союза генерал-полковника Кузнецова Василия Ивановича (1894-1964 г.г.). Весь личный состав бригады гордился тем, что именно нам выпала ответственная задача участвовать в штурме фашистского логова, откуда началась Вторая мировая война.

В ожесточенных боях пришлось пробивать несколько укрепленных рубежей противника. Рядом с нами действовали и хорошо помогали продвигаться вперед танки-тральщики, проделавшие проходы в минных заграждениях, а также  огнеметные танки с дальностью огнеметания  до 120 метров.

Через каждые два часа по громкоговорителю  автомашины политотдела 3-й ударной армии  передавалось (по-немецки) обращение к гитлеровцам, которые еще продолжали сопротивление.

«Ахтунг, Ахтунг! Дойчше солдатен унд официрен! Вы окружены. У вас нет артиллерии, танков, боеприпасов и продовольствия. Ваши дни сочтены. Фашисткой Германии больше не существует. Прекратите бессмысленное сопротивление, иначе вы все погибнете! Сложите оружие и поднимите белые флаги!».Но это обращение мало действовало на фанатиков-гитлеровцев и в плен сдавались лишь одиночки. Каждую улицу и дом приходилось брать штурмом.

Приближаясь к Берлину,  мы увидели самодельный лозунг на дороге: «Страшись, Германия! В Берлин Россия идет». А в самом Берлине на стенах и окнах зданий белой краской большими буквами распластались фашистские лозунги и надписи: « Победа или Сибирь «, « Берлин останется немецким «. В лозунг: « Никогда русские не будут в Берлине! « - кто-то внес поправку, зачеркнув слова «Никогда « и « не будут « и оставив слова « Русские в Берлине «.

 К 21 апреля бригада продвинулась к окраине Берлина. Отступать им было некуда. Город был окружен плотным кольцом советских войск. Немцы объявили Берлин «немецким Сталинградом» и произвели тотальную мобилизацию, призвав в армию мужчин до 65-летнего возраста и подростков с 15 лет.

( Этих горе-вояк с фаустпатронами мы после боя отпускали на все четыре стороны. Дети есть дети, им еще нужно было строить новую мирную Германию ). Но до Сталинграда им было далеко. Сталинград продержался  200 дней и его оборона закончилась  окружением и победой над вражеской группировкой, а Берлин пал через 10 дней.

 Бой в городе стал еще более ожесточенным. Фашисты встречали нас огнем из всех видов оружия из подвалов, окон, балконов и чердаков. Шаг за шагом упорно продвигались вперед наши штурмовые группы. Горели, рушились здания. Улицы и дворы заволокло пылью, дымом, гарью. Снарядные осколки, куски камня и кирпича градом стучали по брони, по мостовой, стенам и крышам домов.Десять суток, днем и ночью, на земле, в воздухе и под землей – в тоннелях  метро и в подземных коммуникациях, - шли ожесточенные бои за Берлин.

 Член Военного Совета 1-го Белорусского фронта, генерал-лейтенант К.Ф. Телегин вспоминал: « Какими же надо было обладать силой духа и желанием победить, чтобы через разящий шквал огня, каменные и железобетонные преграды, преодолевая многочисленные «сюрпризы», огневые мешки и ловушки, вступая в рукопашный бой, дойти до цели и добить фашистского зверя в его собственной берлоге». Но выручала нас наша многочисленная артиллерия, которая, не жалея снарядов, плотным огнем поквартально подавляла сопротивление противника и тогда шли вперед танки и пехота, уничтожая огнем тех, кто продолжал сопротивляться.

Представьте себе такую картину, - на городской улице, состоящей из многоэтажных каменных домов, стоящих впритык друг к другу, что способствует сильному резонансу, стоит сплошной грохот от разрывающихся снарядов, мин и гранат. Строчат пулеметы и автоматы пехоты, громко тявкают противотанковые  ружья, оглушительно стреляет наша танковая пушка и танковый пулемет. Ревет танковый двигатель мощностью 550 лошадиных сил. Среди огня и дыма пожарищ крики «ура», матерная брань, стоны и крики раненых «Братцы, помогите, помираю».

К тому же еще в танке жарища, духота, газовый перегар от выстреленных снарядов (очищающее воздух устройство работало  недостаточно).

И в этих условиях надо было хладнокровно целиться и метко стрелять, уничтожая врага. Страшно не было. Вернее, было не до страха. Была предельная собранность и понимание того, что если ты немца не убьешь, то он убьет тебя. И еще, - если ранят, ну что ж, живы будем, не помрем! Если убьют – значит, судьба такая. А жить хотелось. 18 лет – вся жизнь впереди, а до Победы несколько часов.

Но было не до этих рассуждений. Командир командует «впереди электрический столб с транспарантом, левее 30 метров пулемет, осколочным снарядом, огонь!». В прицел отыскиваешь этот пулемет, наводишь пушку, нажимаешь на электроспуск, происходит выстрел, затем второй, третий. Заряжающий еле-еле успевает закладывать снаряды в казенник пушки. А снаряды  ( 55 штук, калибра 85 мм ) лежат на креплениях  у внутренней стенки башни танка и внизу под ногами. Там же гранаты и запас патронов. Гранаты были осколочно-оборонительные, Ф-1 ( 20 штук ), солдаты прозвали их ‘лимонками’. Вес каждой – 600 грамм, время горения дистанционного состава 3 – 4 секунды, радиус убойного действия осколков – до 200 метров. Одним словом, пороховой погреб. Даже хуже. Кроме пороха еще и крепкая уральская снарядная сталь. Недаром нас уважали пехотинцы, более чем кто-либо знавшие, почем фунт лиха на войне.

Как мы сидим в танке, умом понять невозможно. Внутри посредине башни огромный замок танковой пушки. По бокам от этого замка два узких пространства. В одном на седле, напоминающем велосипедное, сидит и ведет огонь командир  орудия, в другом, точно таком же, - радист-пулеметчик, тоже ведет огонь. На плечи обоих опущены ноги командира танка, лейтенанта, занимающего так называемую командирскую  башню, из которой через прорези обозреваются окрестности. Ниже командира орудия, под его ногами, сидит на кресле механик-водитель, который дышит в нависающую прямо на лицо стальную плиту. Когда надо, говорит Владимир Николаевич, я нажимаю правой или левой ногой на плечо водителя, показывая, в какую сторону нужно повернуть танк. Переговорное устройство у нас было, но среди шума боя и выстрелов пушки устройство срабатывало плохо.

В ходе боев экипаж танка настолько сроднился между собой (ведь мы ели, пили, закусывали, спали, а порой и погибали все вместе), что называли друг друга не по воинским званиям и фамилиям, а только по имени: Ваня, Петя, Коля. При наступлении перерывы в бою были лишь по причине легкого ремонта поврежденных частей танка, пополнения боеприпасами, дозаправкой горючим и маслом, подтяжки гусениц, регулировки фрикционов, сцепления, тормозов и т.п.

Припоминается такой трагический случай. В центре Берлина, недалеко от здания  посольства Швейцарии при переходе наших  танков по полуразрушенному авиабомбой мосту через глубоководную реку Шпрее, передний танк свалился  с моста в воду.

Помочь ничем было нельзя. Железная коробка стала братской могилой пяти наших боевых товарищей, в том числе и моего приятеля - однокашника по училищу, механика-водителя Андрея Иванова. Трудно представить, каким же было наше душевное состояние, когда наш танк проходил по тому же месту, где свалился в реку передний танк.                  

 

Штурм и взятие рейхстага.

 

« Года пролетят,

Мы состаримся с ними,

Но слава солдат,

Она – на века.

И счастлив я тем, что прочтут мое имя

Средь выцветших строк боевого листка .»

 

29 апреля начались бои непосредственно за рейхстаг (так называлось здание, в котором заседала нижняя палата парламента в Германии).

Рейхстаг находился недалеко от имперской канцелярии, в которой находился Верховный Главнокомандующий немецкой армии Гитлер.

Перед нами, - вспоминает Владимир Николаевич, - было массивное, трехэтажное, мрачное здание с хорошим  круговым обзором.

Здание рейхстага было превращено противником в мощный узел сопротивления и являлось одним из важнейших объектов в системе обороны города. В узких бойницах, в заделанных кирпичом проемах окон – стволы пулеметов и зенитных орудий. Вокруг здания были отрыты глубокие рвы, устроены различные заграждения, оборудованы пулеметные и артиллерийские огневые точки. Особую опасность для нас представляли зенитные пушки и зарытые в землю танки, стрелявшие прямой наводкой с коротких расстояний. Противник упорно сопротивлялся, и мы несли большие потери.

Действовали мы в составе штурмовой группы. Каждый танк нашей  бригады придавался стрелковому взводу, усиленному пулеметчиками, минометчиками, огнеметчиками, снайперами, а также противотанковыми орудиями. В каждой такой группе имелись знамена для водружения над рейхстагом.

Мой танк двигался впереди, я вел огонь по вражеским огневым точкам, которые располагались на площади перед зданием и в самом здании рейхстага.

 В Берлинской операции участвовало 30 танковых бригад и 50 танковых и самоходно-артиллерийских полков. Но принять участие во взятии рейхстага выпало на долю нашей танковой бригады, которая действовала в полосе наступления 150-й Идрицкой (впоследствии и Берлинской) стрелковой дивизии     79-го стрелкового корпуса 3-й Ударной армии.

Если в контрнаступлении под Москвой участвовало 774 танка, под Сталинградом – 1463, в Белорусской операции –

5 тысяч танков и самоходно-артиллерийских орудий, то в Берлинском сражении их было более 6 тысяч.

В связи с сосредоточением на площади перед рейхстагом нашей пехоты для броска в атаку, поступил приказ стрелять только по окнам верхних этажей здания рейхстага, откуда наших стрелков обстреливали немецкие пулеметчики, автоматчики и снайперы.

Все  мы понимали, что это был последний бой и потому снарядов и патронов не жалели. Сражение за рейхстаг было самым тяжелым за все время моего участия  в войне.

В бою за рейхстаг из нашего батальона особо отличился командир орудия танка старшина Чудайкин Владимир Иванович (словарь  том 2  стр. 741). 

«Чудайкин Владимир Иванович, родился 24 февраля 1925 года в деревне Поповка Мордовской автономной республики в семье крестьянина. Мордвин. Член КПСС с 1947 года. Окончил начальную школу. Был разнорабочим на Куйбышевском авиационном заводе. В Советской Армии с апреля 1944 года.

В действующей армии с ноября 1944 года. Командир орудия танка Т-34 23-й танковой бригады комсомолец старшина Чудайкин отличился 1-го мая 1945 года в ходе боев за рейхстаг в Берлине. В составе штурмовой группы уничтожал огневые точки противника, обеспечивая атаку нашей пехоты. Был ранен, но остался в строю. Звание Героя Советского Союза присвоено 31 мая 1945 года.   До 1950 года продолжал службу в армии. Капитан в отставке Чудайкин жил в городе Куйбышев /ныне Самара/, работал на металлургическом заводе. Награжден орденами Ленина, Отечественной войны, медалями. На школе, где он учился, установлена мемориальная доска».

Его боевые действия описаны в книге «Подвиг во имя Родины» (Самара,1965 г.).

Как потом нам стало известно, уже 30-го апреля Гитлер с Евой Браун, ставшей его женой в последний день их жизни, покончили жизнь самоубийством. 1-го мая принял смертельный яд его заместитель – Геббельс со своей женой и пятью несовершеннолетними детьми, а фашистские эсэсовские фанатики (СС - отборные войска Гитлера, отличавшиеся крайней жестокостью) и курсанты военно-морских училищ, всего около  двух тысяч человек, продолжали в рейхстаге упорное сопротивление. Нетрезвые, не спавшие несколько суток, на пределе нервного напряжения, озлобленные, озверевшие и отчаявшиеся...

Но вскоре в отдельных  местах громадного здания появились белые флаги и просьбы о перемирии, но сверху поступил приказ:   «Никакого перемирия! Только полная капитуляция. Сдача оружия и плен». Капитулировали немцы лишь в ночь с 1-го на 2-е мая. Уже после того, как засевшие в рейхстаге немцы объявили капитуляцию и вывесили в окнах белые флаги (простыни), в здании слышалась перестрелка. Видимо, капитулировать соглашались не все, а некоторые кончали жизнь самоубийством.

Накануне 1-го мая разведчики 150-й стрелковой дивизии сержант Кантария, грузин по национальности, и русский сержант Егоров со старшим знаменной группы, заместителем командира стрелкового батальона по политической части, украинцем  Берестом, под сильным огнем противника, рискуя жизнью, взобрались на фронтон здания и водрузили над рейхстагом красное Знамя Победы.

За этот подвиг командующий 3-й ударной армией наградил их орденом Красного Знамени. Однако командующий 1-м Белорусским фронтом маршал и дважды Герой Советского Союза /на то время/, Г.К.Жуков посчитал это награждение заниженным и представил Егорова и Кантарию к званию Героя Советского Союза, что им и было присвоено Указом Президиума Верховного Совета СССР. Так и осталось – две награды за один подвиг.

Береста к званию Героя Жуков не представил. Присвоить Бересту звание Героя означало признать главным героем войны политработника, а Жуков, как известно,  недолюбливал политработников.

Несправедливость была устранена через 60 лет. Указом Президента Украины В.А.Ющенко 6 мая 2005 года Алексею Прокопиевичу Бересту было присвоено звание Героя Украины (посмертно).

За проявленную отвагу при штурме рейхстага, командиром роты я был представлен к награждению орденом Красного Знамени, но в штабе кто-то посчитал, что орденом Красного Знамени награждаются только офицеры. Это было ошибочное решение (что видно из примера с Егоровым и Кантарием), и я был награжден орденом Отечественной войны 1-ой степени. Были награждены орденами и остальные члены экипажа моего танка.

Орден мне вручил наш командир танкового корпуса генерал-лейтенант Герой Советского Союза Кириченко Иван Федорович, кавалер 4-х орденов Ленина, 3-х орденов Красного Знамени, 2-х орденов Суворова и ордена Отечественной войны.

Всего за участие в берлинской операции 559 воинам, проявившим героизм и мужество, было присвоено высокое звание Героя Советского Союза, из них 35 воинам, участвовавшим непосредственно во взятии рейхстага, в том числе 17-ти из 150-й стрелковой дивизии и 5-ти из 23-й танковой бригады. Медалью «За взятие Берлина» награждено свыше 1-го миллиона человек, причем в удостоверении к этой медали было написано «За участие в героическом штурме и взятии Берлина».

Тяжело было терять наших боевых товарищей за несколько часов до капитуляции немцев в рейхстаге. На площади у рейхстага погиб смертью храбрых механик-водитель танка из нашего батальона Лавров Петр Ефстафьевич. Из словаря  (том 1, стр. 837):

«Лавров Петр Ефстафьевич, 1922 года рождения, русский, уроженец деревни Дяглево Ленинградской области, окончил 7 классов и ремесленное училище. В Советской Армии с 1942 года.

Старший механик-водитель танка 23-ей танковой бригады комсомолец старший сержант Лавров в боях на подступах к Берлину 14 апреля – 1 мая 1945 года в боях экипажем уничтожил 7 орудий и 12 пулеметных точек противника. Под огнем противника отбуксировал подбитый танк. Погиб 1-го мая при штурме рейхстага. Звание Героя присвоено посмертно 31 мая 1945 года. Награжден орденом Ленина и Красной Звезды. Похоронен в населенном пункте Гросс-Нойедорф /Германия/.  В поселке Сясьстрой  техническое училище и улица носят его имя, установлен бюст героя, на здании – мемориальная доска.

Его подвиг подробно  описан в книге С.А. Андреева «Совершённое ими бессмертно» (Москва 1976г.).

В центре Берлина, вблизи реки Шпрее, в Трептов парке, на высоком холме стоит памятник воину-Победителю, - монументальная скульптура советского воина с ребенком на руке, а в другой руке солдата, - увесистый  меч, опущенный на разрубленную им фашистскую свастику.

Внутри – небольшой мавзолей, посредине которого в золотом ларце лежит книга. На ее пергаментных страницах записаны имена 7200 советских воинов, павших при штурме Большого Берлина, в том числе и Героя Советского Союза Лаврова Петра Ефстафьевича. Вечная ему память.

Своими глазами я видел, - говорит Владимир Николаевич, -  как сражались и умирали люди, защищая  Родину, свой дом, своих родных и близких. Погибая, эти герои шагнули в бессмертие. Их подвиги живут, и будут жить вечно. Павшие в годы войны всегда будут прочным звеном, связывающим прошлое и будущее.

Но жизнь продолжалась и, как пишет в песне фронтовой поэт, – на площади перед  рейхстагом в Берлине 2-го мая 1945 года –                  

«… Чумазые, откинув крышки люков,

Танкисты встали словно на привал.

И, сняв фуражку, сам Георгий Жуков

Нас – пехотинцев – в губы целовал ».

 

Но война еще шла. И вот 2-го мая оставшиеся неповрежденные танки с экипажами, в том числе и мой, были сведены в отдельное подразделение и срочно направлены на юго-восток Германии к городу Познань, в районе которого еще происходили бои с отдельными группировками немецких войск, пытавшихся пробиться на запад к американским войскам. Но по прибытию к месту назначения война окончилась и наступила долгожданная тишина. Радость была неописуема. Мы победили. Мы живы.

 И поэтому не оставил тогда Владимир Николаевич  своего автографа на стене рейхстага. Вместо него расписались многие другие из  второго эшелона войск и тыловых подразделений. Зато отметин от его снарядных осколков на стенах рейхстага осталось предостаточно. Это и утешает его.

 

 

« Когда настал рассвет заветный

И стала вновь весной весна

Рванулся в небо залп ракетный,

И зазвенела тишина.

 

 

 

И расписавшись на рейхстаге

От имени родной земли,

Сказал солдат, глотнув из фляги:

Ну, братцы, все-таки дошли! «

 

 

 

Я и мои товарищи, воспитанные в духе интернационализма, шли на штурм Берлина не как мстители за кровавые дела фашистов, а как освободители немецкого народа от коричневой чумы.

Наш бригадный начальник продовольственной службы рассказывал, что после ухода нашей танковой бригады из Берлина на другой участок фронта, походные солдатские кухни были предоставлены на несколько дней для питания голодающему населению Берлина – старикам и детям, вылезшим из подвалов, щелей и укрытий. А наши военные медики в Берлине оказывали помощь всем, кто к ним обращался – раненым и больным. Помнят ли сегодня об этом, вернее, знают ли нынешние берлинцы?

В настоящее время в здании Рейхстага ( теперь уже Бундестага ) оставлена память о Второй мировой войне: стена, испещренная щербинами от снарядных осколков и пуль, исписанная именами воинов, дошедших до Берлина майской весной того победного года, названиями советских городов и номерами воинских частей. Кое-кто из немецких депутатов был против, но большинство приняло решение: оставить, по той причине, что это является страницей из истории Германии, которую должны знать и помнить нынешнее и будущее поколения, чтобы не допустить войны. А вот в нашей стране, победительнице фашизма, собираются вообще отменить День Победы, а значит, вырвать из исторической памяти это героическое событие и его героев.

             В схватках с врагом Хлыцов неизменно  опережал немецких фашистов  в открытии огня, и,  как правило, поражал его с первого выстрела. Только от Вислы и до Берлина  уничтожил из  своего орудия 6 фашистских танков и самоходно-артиллерийских орудий, и  также немало   бронетранспортеров, орудий, минометов, пулеметов и живой силы противника.

В конце войны, рассказывает Владимир Николаевич,  за уничтожение боевой техники противника  выплачивалось денежное вознаграждение. Так, за уничтожение танков «Тигр» и «Пантера», а также самоходно-артиллерийского орудия «Фердинанд» выплачивалось единовременно 800 рублей, за уничтожение танков «Т-3» и «Т-4» - 600 рублей и т.д. Для сравнения: месячный оклад денежного содержания командира орудия танка Т-34 составлял 100 рублей.

На фронте, по словам Владимира Николаевича, водку выдавали зимой ежедневно по 100 грамм (для сравнения: в царской армии и на флоте водку выдавали по 125 грамм).

Но в наступлении и перед боем опытные солдаты, и, в частности танкисты, водку не пили. Это правило строго соблюдалось. Во-первых,  трезвый имеет больше шансов остаться в живых, «в глазах не двоится», во - вторых, алкоголь разжижает кровь, и остановить кровотечение даже при легком ранении очень сложно – кровь попросту не сворачивается. Зато после боя все пили (кроме охранения), и за себя и за погибших товарищей.

Ну а когда  бои шли на территории Германии, то спиртного было «навалом». В каждом немецком доме было много награбленного со всей Западной Европы: коньяки, водка, вина, ликеры, пиво.

Курящим офицерам выдавали папиросы, сержантам и солдатам – махорку (производства махорочной фабрики в городе Моршанск Тамбовской области) по 20 грамм в день. Самокрутки делали из курительной бумаги (7 книжек в месяц), прикуривали спичками (3 коробки в месяц). Это все в том случае, когда не было перебоев в снабжении, а они бывали нередко.

Перед наступлением танкистам выдавали продовольственный паек из  расчета на трое суток – неприкосновенный запас на случай непредвиденных обстоятельств. Паек состоял из мясных или рыбных консервов, сала-шпиг, сахара, концентратов – супов из овощей и каши, американских галет (сухие лепешки из  кукурузной муки), яичного порошка, черных сухарей и т.п. Поступившие по ленд-лизу из США мясные консервы в ярких баночках бойцы с иронией называли «вторым фронтом».

Но танкисты были молодые  парни по 18-25 лет и питания им, конечно, не хватало. Как-никак, все время в движении и на свежем воздухе. И как только объявят, что мы идем в наступление, а нам объявляли об этом за час  до начала, то паек тут же съедался.

Среди десантников попадались пожилые солдаты – участники Гражданской и других войн, которые говорили, что в бой надо идти с пустым желудком – больше шансов выжить в случае ранения живота. Но мы, по молодости, этим пренебрегали.

В мирное время на «бессрочной» службе (как шутили танкисты, служившие с военного времени), командир танка, старшина Хлыцов умело, на основе богатого боевого опыта, передавал свои знания молодому пополнению, готовил достойную себе  смену, являлся отличником боевой и политической подготовки.

В числе многочисленных поощрений, было у него и такое престижное, как фотографирование у развернутого боевого красного Знамени прославленного танкового полка (после войны бригады были переформированы в полки).

С любовью отзывается бывший танкист о своем танке Т-34 или как он его называет «тридцатьчетверка», признанном лучшим средним танком  Второй Мировой войны. 32-тонный танк, вооруженный 85-мм пушкой и двумя пулеметами калибра 7,62 мм., с широкими гусеницами, на дизельном топливе (все остальные танки мира работали на бензине), со скоростью до 55 км. в час, являлся «подвижной батареей», все сокрушающей на своем пути.

По маневренности, проходимости, мощной броневой защите, вооружению, надежности в эксплуатации танк Т-34 превосходил не только средние немецкие танки, но и все средние танки мира. Снаряд пушки имел высокую начальную  скорость – 600 метров в секунду, что придавало ему большую пробивную силу. Уникальной оказалось форма корпуса и башни, позволившая при толщине брони в 45-90мм. избрать большие углы наклона броневых листов, при которых вражеский снаряд рикошетил.

О превосходстве танка Т-34 над немецкими танками долго побаивались докладывать Гитлеру. Когда же Гитлер узнал об этом, он дал указание изготовлять Т-34 на своих заводах. В качестве трофеев немцы имели наши танки в самом начале войны. Однако сделать это им не удалось, так как до конца войны не смогли узнать секрет технологии его изготовления.

 

 

 

                   ТАНК

 

«Его тяжелые пути

Напоминают мне о прошлом.

О, сколько в пламени пройти

Пришлось его стальным подошвам!

 

Я шел за ним, когда вокруг

Смерть занималась черным делом.

Он прикрывал меня, как друг,

Надежно выкованным телом.

 

Танк помнит боевые дни,

Пути, приведшие к Победе.

Теперь – в его большой тени

Играют маленькие дети.»

 

С трепетом Владимир Николаевич показывает документы, уже успевшие заметно пожелтеть от ничего не щадящего времени. В семье бережно сохранились  реликвии военного времени – фронтовые письма  треугольником со штампом военной цензуры «проверено», красноармейскую книжку, удостоверяющую его личность, комсомольский билет, приказы Верховного Главнокомандующего Маршала Советского Союза И.В.Сталина с объявлением благодарности личному составу 23-й танковой бригады в ознаменовании одержанных ими крупных побед над врагом. Таких приказов в отношении их бригады было 15.

Одновременно в таких приказах указывалось и о производстве в Москве артиллерийского салюта в честь победителей. Интересно, что чем значительнее была победа, тем мощнее был артиллерийский салют.

Так, в связи с участием 23-й танковой бригады совместно с другими частями 25 марта 1945 года в Восточно-Прусской операции и взятии города Хайлигенбайль (ныне Мамоново в Калининградской области) в Москве был произведен салют – 12 артиллерийских залпов из 124 орудий. Салют Родины был достойной наградой своим сынам, воодушевляя их на новые победы.

За участие в Земландской операции и взятии 25 апреля 1945 года города, порта и крепости Пиллау (ныне Балтийск), Москва салютовала войскам и в том числе 23-й танковой бригаде, 20-ю артиллерийскими залпами из 224 орудий.

За взятие  Берлина   было  произведено 24 залпа из 324 орудий и 9-го мая, в ознаменовании Победы над врагом Москва салютовала 30-ю залпами из 1000 орудий.

Одновременно производились салюты в столицах союзных республик, в целом ряде областных центров, в отдельных крупных городах. О взятии рейхстага Московское радио оповестило весь мир. Это сообщение и салюты мы слышали по радио.

После войны я продолжал службу в этой же бригаде, дислоцированной в Восточной Германии. На срочной службе, в казарме прослужил 8 лет. Для  сравнения, нынешние солдаты Украинской армии на срочной службе служат 1 год. В 1950 году я демобилизовался в звании старшины, что соответствует нынешнему званию прапорщика.

Домой вернулся с двумя орденами,  четырьмя медалями и с подорванным здоровьем. За боевые заслуги в юбилейном 1985 году был награжден третьим орденом Отечественной войны 1-й степени.

О наградах Владимир Николаевич говорит так: мне пришлось пройти через такой ад и ужас, что самая большая награда для меня - это то, что я остался жив.

Потом в течение 40 лет был в гуще жизни народной, работал на производстве заведующим гаражом, начальником цеха, учителем истории и трудового воспитания  в сельской школе в пригороде Одессы. На пенсию ушел в 1990 году по состоянию здоровья.

Не лишен Владимир Николаевич и чувства юмора. Рассказывает, что в период войны среди фронтовиков «ходил» такой анекдот (смеется): «Что такое сверхпатриотизм? А это быть в глубоком тылу, спать с женой фронтовика и искать себя в списках награжденных».

Ну, а как насчет трофеев? Ведь победители всегда приходили с трофеями? ,- спрашиваю  Владимира Николаевича.

Какие трофеи! Не было их у нас- танкистов. В бою не до трофеев. Остаться бы живым. После боя нас немедленно отправляли в ближайшую лесную глушь, подальше от населенных  пунктов, - гайки подкручивать. Танкисты народ отчаянный и предприимчивый, недолго и до греха. Да и маскировать танки в лесу лучше. Немецкая авиация особо охотилась за танками. Ведь танки – ударная сила армии.

Да и некуда было эти трофеи девать. В танке так  тесно, что и повернуться трудно. Вытащить тяжелораненного из  танка – большая проблема. Недаром в танковые войска  набирали людей небольшого роста.

Был случай, уже в Германии, когда десантник притащил из магазина рулон мануфактуры. Но командир танка тут же сбросил рулон с брони на землю. Ведь это же горючий материал. А танк, как я уже говорил, и так представляет из себя пороховой погреб.

«Ну, а какие радости в вашей жизни сейчас есть, когда вы на заслуженном отдыхе?» -  задаю я последний вопрос, чувствуя, что уже порядком  надоел хозяину своими расспросами.

Какие радости? Бросили нас, ветеранов войны. Победители живут хуже побежденных. Маленькие пенсии, вместо льгот – одни обещания. Нет денег на дорогие лекарства. Не дают путевок в санаторий. Я уже перенес третий инфаркт.

Одна радость - дети и внуки, которых  мы воспитали хорошими детьми, в трудолюбии и трезвости. Они преуспели в жизни, твердо стоят на ногах. Дети – это Николай и Петр, внуки – Анна, Дмитрий, Владимир и Петр.

 Ну, не только это, с улыбкой вступает в разговор его супруга Любовь Петровна. (Браком они сочетались в 1952 году, более полвека тому назад).

 Вот, в феврале 2005 года, ему, Владимиру Николаевичу, приказом министра обороны Украины присвоено очередное воинское звание «лейтенант» и военным комиссаром Овидиопольского района Одесской области выдана военная камуфляжная форма с погонами лейтенанта и офицерская фуражка с эмблемой бывшей Советской Армии.

«Теперь он офицер, а я  офицерская жена» - заканчивает Любовь Петровна, всю жизнь проработавшая школьной учительницей физики и математики, но и сейчас, несмотря на возраст, не сидит без дела, – ведет домашнее хозяйство, работает на огороде и подрабатывает репетиторством. Живая и энергичная она и сегодня,  несмотря на годы, не утратила женственности и очарования.

После этого, хочешь не хочешь, а пришлось Владимиру Николаевичу облачится в военную форму, чтобы покрасоваться перед гостем.

В дни больших праздников, 9 мая и конечно, в День танкиста (в сентябре) надевает Владимир Николаевич свой выходной пиджак с тремя сверкающими золотистым блеском орденами Отечественной войны 1-й степени, орденом «За мужество», медалями «За победу над Германией», «За освобождение Варшавы», « За взятие Берлина» и другими юбилейными медалями, и за рюмкой фронтовых 100 грамм вспоминает свою лихую боевую молодость и павших боевых товарищей, оставшихся в памяти вечно молодыми, достает из своего личного архива один самый дорогой  его сердцу документ и в который раз с большим волнением прочитывает его. Вот этот документ.

ПРИКАЗ

Верховного Главнокомандующего по войскам Красной Армии и Военно-Морскому Флоту.

Войска 1-го Белорусского фронта под командованием Маршала Советского Союза Жукова, при содействии войск 1-го Украинского фронта под командованием Маршала Советского Союза Конева, после упорных уличных боев завершили разгром берлинской группировки немецких войск и сегодня, 2 мая, полностью овладели столицей Германии городом Берлином – центром немецкого империализма и очагом немецкой агрессии.

Берлинский гарнизон, оборонявший город, во главе с начальником обороны Берлина, генералом от артиллерии Вейдлинг и его штабом, сегодня, в 15 часов, прекратил сопротивление, сложил оружие и сдался в плен.

2 мая к 21 часу нашими войсками взято в плен в городе Берлине более 70 000 немецких солдат и офицеров.

В боях за овладение Берлином отличились... танкисты 9-го танкового корпуса генерал-лейтенанта Кириченко, 23-й танковой бригады полковника Кузнецова.

За отличные боевые действия объявляю благодарность войскам 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов, участвующих в боях за овладение Берлином.

Вечная слава героям, павшим в боях за свободу и независимость нашей Родины! Смерть немецким захватчикам!

Верховный Главнокомандующий

Маршал Советского Союза  И.Сталин

Москва, Кремль. 2 мая 1945 года.

Прощаясь, я сердечно пожелал Владимиру Николаевичу и Любовь Петровне и всей  их крепкой семье доброго здоровья, трудовых успехов, активного долголетия и благополучия во всем!

 

Прошла война, ушла за поворотом,

В чехлах стоят гвардейские знамена.

А жизнь и время движется вперед.

Отстали только 20 миллионов.

Остались в поле брани навсегда.

Легли живой дорогою Победы.

За нас легли, за то, чтоб никогда

Нам горя их и боли не изведать.

А память нам покоя не дает

И совесть нас с тобой частенько гложет

Пусть 60. Пусть 300 лет пройдет,

Никто из нас войны забыть не сможет.

 

Воспоминания бывшего танкиста Хлыцова и других фронтовиков о прошедшей второй мировой войне будут все больше и больше привлекать внимание профессиональных историков, которых интересует не парадный лик войны с его характерным бронзовым лоском, наведенным цензурой, а будничные, серые и не слишком привлекательные  ее гримасы, какими их видели не полководцы, грезившие в своих мемуарах о славе, а рядовые воины, вынужденные переносить немалые трудности, чтобы реализовать эти мечтания.

Хорошо по этому поводу написал известный писатель Илья Эренбург, -  «Война сложна, темна и густа, как непроходимый лес. Она не похожа на ее описание, она проще и сложнее. Ее чувствуют, не всегда понимают ее участники. Ее понимают, но не всегда чувствуют позднейшие исследователи».

Потом историки отметят, что штурм Берлина Красной Армией – это золотая страница воинской славы, советской науки и искусства. Берлинское сражение явилось, по существу, завершающей крупной операцией Великой Отечественной войны против фашистских захватчиков. Потеряв Берлин как военный, экономический и политический центр, Германия уже не могла продолжать вооруженное сопротивление и 8 мая 1945 года представители немецкого главного командования в предместье Берлина – Карлсхорсте подписали акт о полной и безоговорочной капитуляции.                                                            

27 июля 2005 года навсегда перестало биться утомленное войной сердце храброго воина, скромного человека Владимира Николаевича Хлыцова. Мир праху его. Вечная ему память.

 

                                       

НОЧЬЮ НА КЛАДБИЩЕ.

 

( Очевидное и невероятное )

 

«Что с человеком ни делай – он упорно ползет на кладбище»

М.Жванецкий

 

Анекдот. Говорят, вы самый бесстрашный человек на свете?

- Не знаю, но когда я ночью хожу по кладбищу, все лежат тихо, тихо.

 

Война закончилась, но о себе она напоминала еще, вот один из примеров  этому.

В марте 1953 года  я проходил военную службу в звании капитана и в должности судьи военного трибунала военно-морской  базы в городе Свинемюнде в Польше на побережье Балтийского моря у границы с Германской Демократической Республикой. Командиром и начальником штаба базы были контр – адмиралы, Герои Советского Союза соответственно Щедрин Григорий Иванович и Кучеренко Иван Фомич.

В начале марта из Москвы позвонила жена Нина и сообщила страшную новость. Ей позвонили мои родители из Одессы и сообщили, что скончался мой брат Анатолий, проходивший срочную военную службу в Грузии, в городе Ахалцихе, вблизи турецкой границы, похороны через два дня. Родители по состоянию здоровья выехать не могут и просят, чтобы я поехал. Как, что, почему? Ничего жене известно не было.

Со слезами на глазах  прошу у председателя трибунала майора Смирнова дать мне положенный в таких случаях краткосрочный отпуск на 10 дней для поездки на похороны брата.

Смирнов отвечает, что в связи со смертью Генерального секретаря ЦК КПСС, генералиссимуса Сталина все командировки и отпуска отменены. Тем не менее, он сейчас же телеграфирует в город Балтийск председателю военного трибунала Балтийского флота, возможно, он разрешит отпуск.

Телеграмма пошла. Время идет. Ответа нет. Я договариваюсь со Смирновым, что я еду без разрешения, но в случае отказа мне в отпуске он дает телеграмму на пограничный пост в Бресте, чтобы меня через границу не пропускали, с тем, чтобы я вернулся в Свинемюнде.

Твердо убежденный в том, что отказать мне в отпуске не могут, я срочно поездом через Варшаву выехал в Брест. Но! Нет, это невероятно. Капитан - пограничник, прочитавши мой отпускной билет, возвращает его мне и сообщает, пришла телеграмма из Свинемюнде, чтобы я возвратился к месту службы.

Что делать? Сдаваться не в моих правилах. Жизнь научила – борись до конца. Я с таким жаром, настойчивостью, убежденностью говорил о постигшей меня трагедии, что каменное сердце пограничника дрогнуло и он дал мне добро на пересечение границы.

Поездом через Киев, Ростов-на-Дону, Батуми, Боржоми приехал в Ахалцихе. Уже стемнело. Рядом с вокзалом небольшая, но бурная и шумливая река Кура. Первым делом устроился на ночлег в городской гостинице.

Потом пошел в штаб дивизии выяснять, что же произошло с Анатолием (101-я гвардейская Печенгская орденов Красного Знамени, Александра Суворова и Красной Звезды стрелковая дивизия, 14 Героев Советского Союза).

Дежурный по штабу рассказал мне, что мой брат, рядовой Анатолий Богачев, в составе стрелковой роты возвращался в свою часть на грузовой автомашине. На горной дороге на крутом спуске и повороте водитель не справился с управлением и автомашина опрокинулась. Анатолий получил несовместимые с жизнью тяжелые телесные повреждения и еще, будучи живым, был доставлен в военный госпиталь, где скончался.

Рассказанное потрясло меня. Так нелепо уйти из жизни в самом ее расцвете. Ему было 23 года, и через 5 месяцев он подлежал увольнению из армии.

Вызванный дежурным солдат, участвовавший в похоронах, рассказал мне подробности, по которым можно было найти могилу брата.

Я вышел на улицу. Было темно и безлюдно. 23 часа. Состояние мое было ужасное. Идти в гостиницу? Нет, не могу. И я принял решение сейчас же, ночью, идти на кладбище к брату.

Как можно было на это решиться – в незнакомом городе, ночью, идти на кладбище? Сейчас мне трудно это понять и объяснить.

Помню только, что я был в состоянии такого сильного душевного волнения и возбуждения, что мне не страшны были ни черт, ни дьявол, ни монстры вместе с сатаной, ни лешие с домовыми, ни вампиры и упыри. Какая там есть еще нечистая сила? Русалки? Но с русалками, надо сказать, мне даже было бы интересно встретиться.

На фронте, будучи командиром взвода саперов – десантников на танках гвардейской Житомирско – Берлинской пяти орденоносной танковой бригады не раз и не два встречался рядом со смертью. И не за «четыре шага», как поется в известной песне. Косая однажды в виде снайперской пули пронзила насквозь мои плечо и шею в одном миллиметре от сонной артерии. Потом даже фронтовые хирурги удивлялись, как мне удалось выжить.

Несмотря на безрассудность моей затеи, остановить  меня было невозможно. Внутренний голос говорил мне, что  несмотря ни на что, я должен исполнить свое желание. И я пошел, через 3-4 квартала город закончился и я  оказался перед воротами кладбища. Калитка была открыта. Сплошная темнота, мрачная тишина, безлюдно. Только где-то в стороне вскрикивала какая-то дикая птица.

Согласно полученному инструктажу я пошел по главной аллеи кладбища до его конца. Справа на небольшой возвышенности нашел воинский участок захоронения. Страшно не было. Но я был в напряженном состоянии. Был предельно собран и готовым немедленно реагировать на какие-то возникшие непредвиденности.

Солдатских могил было около двух десятков. Освещая зажженной спичкой надмогильные столбики, я нашел могилу брата. Она была крайней.

Холмик свеженаброшенной земли, без ограды. Деревянный столбик с фанерной пятиконечной звездой, с надписью на ней «Рядовой Богачев Анатолий Ильич», дата рождения и смерти.

Я опустился на колени, снял фуражку, приклонил голову к холмику земли. Из глаз полились слезы. Боже мой! Здесь лежит прах моего единственного брата. Я больше его никогда не увижу. Ему было всего 23 года. Он прослужил вблизи турецкой границы два с половиной года. Осталось до демобилизации пять месяцев. Сколько пребывал в таком состоянии, не помню. Вдруг около полуночи со стороны ворот кладбища послышался какой-то странный шум, рычание, визг, гавканье. Я насторожился. Как-будто стая диких собак катится в клубке по дороге по направлению ко мне. «Ну, все» подумал я. Шабаш ведьм начался. Ровно 12 часов ночи. Это бесовское время. Точно, как по леденящему душу рассказу Николая Гоголя «Вий».

Но не пришлось мне встретиться с нечистой силой. Видимо, не стала она рисковать встречей с бывалым солдатом, прошедшим огонь, воды и медные трубы.

С приближением  этого рычащего, визжащего клубка я понял, что это не чертовщина, а свора диких собак, выясняющих на собачьей свадьбе отношения между собой. Но от этого легче не стало.

Встреча наедине со стаей диких  рассвирепевших псов, да еще ночью, была крайне опасна. Надо было чего-то предпринимать. Я залез в ближайшую могильную ограду, которая была мне по пояс, раскрыл лезвие перочинного ножа и приготовился дорого продать свою жизнь, если собаки нападут на меня.

Стал собранным, сосредоточенным и решительным. Неудержимого страха и цепенеющей паники не было. Хотя даже врагу я не пожелал бы оказаться в таком положении. Такого, как говорят некоторые в подобных экстраординарных (необычных) случаях как «вся жизнь пронеслась мгновенно в голове» - не было.

Но злобно рычащая собачья свора прошла дальше по дороге и затихла в отдалении. Я облегченно вздохнул и сказал себе «Славу Богу», хотя всю жизнь я был некрещеным атеистом, хотя и не воинствующим.

Под утро я пришел в гостиницу. На вопрос дежурной – где же я всю ночь пропадал, я ей все рассказал, но по ней вижу, что она смотрит  на меня с опаской, не сумасшедший ли я и стала поглядывать на телефон.

Поспав часа два, я снова пришел на кладбище. Опять поплакался, осмотрелся. Кладбище расположено на возвышенности, внизу город, а вдалеке, километров за десять горная гряда. За ней знаменитый курорт –Боржоми, с противоположной стороны за горой Турция, левее -  Армения.

Красивый пейзаж. Но не суждено Анатолию видеть эту прекрасную картину. Вечно ему лежать в сырой земле на чужой стороне. Как в песне беспризорников : « И никто не приветит, и никто не придет, только раннею весной соловей пропоет…».

Днем в городе купил в магазине 5 кисточек китайского производства (тогда это был большой дефицит), банку краски. В лесопильной мастерской мне изготовили ограду, привезли ее на автомашине и вместе с мастером установили на могиле брата.

Мастер ушел, а я остался красить ограду. В два часа дня, спрятав в кустах банку и кисточки, пошел в военный городок обедать в военторговской столовой. После обеда вернулся на кладбище и к своему  удивлению четырех кисточек не обнаружил. Моя рабочая кисточка и банка с краской были на месте.

Странно. За полдня с высоты холма мне было видно все кладбище, как на ладони и ни одного человека за это время я не видел. Кто же мог украсть кисточки, тем более, что я их спрятал в кустах.

Решил, что все-таки это проделки нечистой силы. С глазу на глаз она не осмелилась встретиться со мной, даже ночью, в ее время. Понимала, что убежденного атеиста и фронтовика ей не одолеть, но все - таки свое черное дело сделала.

Покончив с оградой, походил по кладбищу. Там было много древних могильных памятников с интересными надписями – эпитафиями и изображениями.

Запомнилась такая :

«Не говорите, что умерла она…

Она еще живет!

Пусть жертвенник разбит,

Огонь еще пылает.

Пусть роза сорвана,

Она еще цветет.

Пусть арфа сломана,

Аккорд еще играет».

 

Задумался над другой надписью :

«Мы были такими, как вы,

Вы будете такими, как мы».

 

 Или такие :

 «Господи Иисусе, на земле ты имел печали и скорби, дай на небе отраду».

«Подкралась злая смерть ко мне. Ушел от вас я навсегда. О! Как хотелось бы мне жить. Но такова моя судьба».

 

Все эти надписи соответствовали моему  душевному состоянию, связанному с потерей брата.

Интересны и изображения на надгробиях. Изображение розы на могильном памятнике означает, что здесь похоронена девушка или молодая женщина. Обрубленная колонна – молодой мужчина, чьим чаяниям не суждено было свершиться. Две колонны – супружеская пара. Ягненок – невинное дитя. Бабочка – ранняя юность. Сноп колосьев – мирная кончина в преклонном возрасте, когда отходишь, яко спелый колос.

Обратно решил ехать другой дорогой – через Тбилиси и Орджоникидзе на Одессу. В пути следования побывал на курорте «Боржоми», в городе Гори, где родился Сталин, в столице Грузии – Тбилиси, где прошелся, а где и проехал по Военно-Грузинской дороге, по которой ездил Пушкин на встречу со своими друзьями-офицерами  в турецких провинциях Карс и Эрзерум.

По Военно-Грузинской дороге проехал на местном небольшом автобусе страшное место, называемое «Пронеси Господи» (высота 2000 м. над уровнем моря).

Вот уж где я действительно напугался. Дорога в этом месте примерно километра два шла по одноколейному пути. Справа – отвесная скала, уходящая вверх за облака, слева – пропасть глубиной с километр. На дне пропасти бурлит река Терек, видны свалившиеся туда автобус и трактор, лежащие на боку. Вдали снежная вершина горы Казбек (4451м.)

А.С. Пушкин в своем очерке « Путешествие в Эрзерум « так описывает это место: « Мрачное ущелье, страшная пропасть, бездна, дикий Терек... Здесь путешественники обыкновенно выходят из экипажей и идут пешком. Недавно проезжал какой-то иностранный консул. Он так был слаб, что велел завязать себе глаза. Его вели под руки, и когда сняли с него повязку, тогда он стал на колена, благодарил бога и прочее, что очень изумило проводников.»

В автобусе, кроме нескольких пассажиров, ехала дорожно-ремонтная бригада, состоящая из молодых русских и украинских девчат и их бригадира – среднего возраста грузина. Девчата были хорошо подвыпивши, и не обращая внимания на страшную пропасть, во весь голос пели русские и украинские народные песни.

Я сидел на переднем сидении, чтобы через передние и боковые стекла хорошо видеть один из красивейших в мире пейзажей. Шофер – грузин, одной рукой держался за баранку, в другой держал лепешку местного хлеба – лаваш и ел её.

Я смотрел на него встревоженно. Ведь левые колеса автобуса находятся в одном метре от пропасти. Справа тоже в одном метре отвесная, каменная стена. Одно небольшое движение рулем и мы летим в пропасть. Этого мне еще не хватало.

Покончив с лавашем, шофер стад одной рукой открывать металлическую пробку бутылки с фруктовой водой, пытаясь зацепить край пробки за железный выступ в кабине машины.

Тут я уже не выдержал. Мне стало страшно и было уже не до прекрасных пейзажей. На фронте так страшно не было. Я ему говорю: «давайте я вам помогу». «Что?», - отвечает он и поворачивает голову ко мне. Вот тут мне стало совсем страшно. Ведь водитель на дорогу не смотрит и автобус идет сам по себе. «Ничего, ничего», поспешно ответил я и водитель от меня отвернулся. Я облегченно вздохнул. Славу             Богу, пронесло. В общем, отрезок пути «Пронеси Господи» проехали мы благополучно, да еще с песнями.

Прибыв в Одессу, рассказал все родителям. Горе их было безутешным. После этого вернулся на службу в Свинемюнде. На этом моя эпопея закончилась. Отказ мне в отпуске на похороны брата еще одно свидетельство жестокости того времени, в котором жило наше поколение победителей.

Вот такие были времена.

оны брата еще одно свидетельство жестокости того времени, в котором жило наше поколение победителей.

Вот такие были времена

Регион Украина
Воинское звание лейтенант
Населенный пункт: Одесса
Воинская специальность сапер
Место рождения г. Пенза, Россия
Годы службы 1941 1983
Дата рождения 31.12.1924
Дата смерти 14.09.2015

Боевой путь

Место призыва г. Подольск Московской области
Дата призыва 3.11.1941
Боевое подразделение Подольское артиллерийское училище, 532-й стрелковый полк,
Завершение боевого пути 16 марта 1945 года под городом Нейссе (Германия) в составе танкового де¬санта получил слепое осколочное ранение правого бедра, но остался в строю до конца войны.
Принимал участие в битве под Ржевом, освобождение Праги,участ¬вовал в боях по освобождению Западной Украины, Польши, Германии, Чехословакии командиром взвода штурмового батальона

В ноябре 1941 года Богачёв Б.И.  в г. Подольске Московской области добровольцем поступил в артиллерийское противотанковое училище, которое окончил 5 мая 1942 года в звании младшего лейтенанта.

В мае 1942 года младший лейтенант Богачёв выехал на Калининский фронт и 30 июля при наступлении на город Ржев, будучи командиром взвода 50 - мм ми­номётов стрелковой роты, был легко ранен пулей в правую стопу.

После излечения во фронтовом госпитале вновь принимал учас­тие в боях командиром взвода управления 120- мм батареи миномёт­ного полка. 26 февраля 1943 года под городом Холмом Новгородской области был тяжело ранен пулей в правое плечо и шею.

После излечения в тыловом госпитале в Казахстане был признан ограниченно годным к строевой службе и продолжил службу команди­ром огневого взвода 122- мм пушек 25-го учебного артиллерийского полка офицерского состава в

г. Ташкенте.

В мае 1944 года выехал на 1-й Украинский фронт, где участ­вовал в боях по освобождению Западной Украины, Польши, Германии, Чехословакии командиром взвода штурмового батальона.

16 марта 1945 года под городом  Нейссе  (Германия) в составе танкового де­санта получил слепое осколочное ранение правого бедра, но остался в строю до конца войны.

Воспоминания

МОЯ ВОЙНА

После войны

После войны в городе Бердичеве служил командиром взвода ба­тареи 76 - мм пушек в 147-й Станиславской стрелковой дивизии и в её составе принимал участие в феврале 1946 года в Западной Украине (Ровенская область)  в проведении выборов в Верховный Совет СССР.

В августе 1946 года поступил слушателем в Военно-юридичес­кую академию в Москве, которую окончил в 1951 году. С того времени служил членом и председателем военного трибунала в военно-морской базе Свинемюнде Балтийского флота (Польша), на  Керченско - Феодосийской  военно-морской базе Черноморского флота.

Затем с 1955 по 1958 годы работал старшим офицером организа­ционного инспекторского отдела военной коллегии Верховного Суда СССР в Москве по реабилитации необоснованно репрессированных.

С 1958 года по 1984 год вновь работал в системе военных трибуналов – членом  военного трибунала Забайкальского ордена Ленина военного округа (г.Чита Российской Федерации), затем Одесского ордена Красного Зна­мени военного округа, где и уволился в звании полковника юстиции, прослужив на военной службе 43 года.

За проявленные в боях мужество и умение, за активное участие по отправлению правосудия в войсках, в ветеранской работе и в военно-патриотическом воспитании молодежи, награжден пятью боевыми орденами, многими медалями и грамотами. Ему были присвоены звания заслуженного юриста Украинской ССР и Молдавской ССР, почетного гражданина городов Рава-Русская Львовской области и Горохова Волынской области.

В городе Одессе Борис Ильич возглавлял совет ветеранов-однополчан 4-й гвардейской танковой армии, является членом Одесского городского совета ветеранов, членом президиума совета ветеранов- однополчан 5-й воздушной армии, членом исторической секции военно-научного общества при Одесском доме офицеров.

Автор страницы солдата

Страницу солдата ведёт:
История солдата внесена в регионы: