БУРДИН Павел Александрович 2 01 1911 п. Очер; призван Очерским РВК 18 09 1941; Великая Отечественная; гв. сержант, ст. пулеметный мастер 11-й возд. дес. бригады, 2-й танк. армии; оборона Сталинграда, освобождение Варшавы, взятие Берлина; демоб. 1945, ноябрь; боевые награды: орд. Отечественной войны 1-й, 2-й ст., Красной Звезды, Красного Знамени, мед. За боевые заслуги, За оборону Сталинграда, За победу над Германией, За освобождение Варшавы, За взятие Берлина; тяж. ранение в левое плечо 24.08.41, хутор Дубовой, станица Сиротинская, при защите переправы; считался погибшим, но выжил, после войны до пенсии работал на Очерском машзаводе мастером и больше 20 лет начальником ЛКЦ, пользовался большим авторитетом.

≪Шестнадцать лиц к лицу с врагом,

Топтавшим немало знамен,

А враг считал, что в окопе том

Бесчисленный легион...≫.

С. Попов. ≪Сталинградская баллада≫

По степи, опаленной зноем и порохом, разлилась тревожная тишина. Полуденное солнце нестерпимо жгло с безоблачного, неба. А они в большинстве своем были северянами, не избалованными теплом. Беспрерывно хотелось пить. Павел Бурдин в те дни, как никогда, мечтал припасть к студеному ключу, такому, как в родном Очере, под Кукуйской горой.

Он глотнул из фляжки, наполненной полчаса назад. Вода стала совсем теплой. Сменить бы ее... Павел взглянул вниз. Недалеко, в метрах триста-четыреста, протекал ручей. Не успеть... Напьется, если останется в живых. Сейчас начнется бой. Первый в его жизни.

Бурдин крепче сжал в руках автомат, взглянул на товарищей. Они напряженно смотрят на юго-запад, откуда идет враг. Словно прикипел к ручному пулемету младший сержант. Его тоже зовут Павлом, и фамилия почти такая же — Бурдов. И тоже уралец — из Свердловска. Во взводе поначалу путали их фамилии.

Рядом с пулеметчиком приготовился помогать ему — набивать патронами запасные диски, а между этим делом стрелять из карабина — ефрейтор Иван Гущин, уроженец Кировской области.

Его земляк Алексей Двоеглазов и вологодцы Акиндий Пуховкин и Николай Докучаев держали центр обороны. На правом склоне высоты замерли в ожидании Владимир Меркулов, Иван Федосимов и их командир отделения младший сержант Иван Касьянов из Курской области.

На левом фланге вместе с Павлом Бурдиным зарылись в каменистую землю сибиряк Геннадий Унжаков, Григорий Штефан с Полтавщины и вологодский парень Николай Федотовский. Невдалеке от командира взвода Василия Кочеткова расположились в окопах рядовые Василий Чирков, Михаил Степаненко и сержант Михаил Шуктомов.

Все они молоды, и самый младший из них — украинец Степаненко. За свои восемнадцать лет он успел прочитать уйму книг и слыл ходячей энциклопедией; по характеру — большой шутник, и никогда не унывающий весельчак.

Отделением, в котором служил Павел Бурдин, командовал Шуктомов. Невысокого роста, светловолосый, не по возрасту серьезный, всегда подтянутый, он был требовательным к каждому из своих подчиненных, очень любил оружие, являлся мастером меткой стрельбы. Его родина — Коми АССР.

Взвод назывался комсомольским. Большинству было 19— 20 лет. Один лишь Павел Бурдин к тому времени успел разменять четвертый десяток. Ему шел 32-й год. Но в тяжелом марше по выжженным приволжским степям от молодых не отставал. Да еще и помогал боевым друзьям дельным советом. Мать-природа не одарила его богатырским сложением, но дала ему крепкое здоровье, добротно закалив его в уральской кузнице. По своей гражданской специальности он также выделялся среди всех остальных — на заводе в начальниках ходил, а многие из взвода пошли на фронт со школьной скамьи или начинали только было свои трудовые биографии.

Он уже был женат, остальные — холосты.

Солдатские пути-дороги свели их вместе в сентябре 1942 года в одной из областей Предуралья, где формировалась 11-я воздушно-десантная бригада. Туда строго отбирали самых здоровых и ловких, самых лучших, в возрасте от 18 до 32 лет, с отличными производственными характеристиками и анкетными данными ≪без сучка и задоринки≫. Свыше девяноста процентов личного состава бригады составляли коммунисты и комсомольцы.

Новобранцы пришили к. шинелям и гимнастеркам голубые петлицы и с жаром принялись осваивать ≪небесную≫ профессию. Будущие бойцы ≪крылатой≫ пехоты учились прыгать с парашютом, действовать в тылу врага и крупными силами, и мелкими группами, и в одиночку, готовясь ко всем неожиданностям, подстерегавшим десантника и по эту сторону фронта и в тылу противника.

Как ни тяжело было под Москвой осенью сорок первого, их не посылали в бой. Не тревожили и позднее, когда часть стояла у самой столицы —в Ногинске, ныне городе Электросталь. Десантники продолжали упорно и основательно учиться науке побеждать, хорошо понимая, что на поле боя за одного ученого солдата дают двух-трех неученых.

Ничего в их солдатской жизни не изменилось и к весне сорок второго года, хотя военная обстановка на юге для нас критически осложнилась. Советские войска оставили Крым, отошли от Харькова. Бронированные армады врага, не считаясь с огромными потерями, рвались к Дону и Волге.

Павел Бурдин и его друзья по взводу терялись в догадках. На перекурах, обсуждая между собой тревожные вести с фронтов, бойцы недоумевали:

—А нас, братцы, все учат и учат...

—Сколько можно по тылам околачиваться?

—Прыгать с парашютом умеем, автомат из рук тоже не выпадет...

—Хватит, пожалуй, учиться...

—Ученого учить —только портить.

—И куда так долго готовят? Уж не на самый ли Берлин?

—Точно! —Степаненко, как всегда, не полез в карман за словом. —Сбросят нас, ребята, аккуратненько и прямо под липы, на самую Унтер ден Линден....

—На какого там еще ≪унтера≫?..

—Главная улица в Берлине так называется. Под липами, значит, по-нашему. —И Миша Степаненко, взводный книгочей, понесся дальше на крыльях фантазии. —Приземлимся, стало быть, где-то возле Бранденбургских ворот—ориентир этот, наверное, с воздуха хорошо виден. На него и будем сигать с самолета. Остальное — дело голой техники: швырнем по паре ≪лимонок≫ в чертову канцелярию Гитлера и начнем чесать фрицев в хвост и в гриву...

Все-таки они тронулись с места, но пока лишь —в летние лагеря. И снова напряженная учеба до августа.

Солдаты шутили:

—Скоро год, как мы учимся. За это время академию можно окончить и генералами стать, а мы все еще рядовые...

И вот пришел их черед. Погрузились в эшелон и —на юг. Уже в пути по вагонам зачитали приказ: ≪11-я воздушно-десантная бригада переименована в 111-й гвардейский полк 40-й гвардейской дивизии 1-й гвардейской армии≫. Бойцам сразу же заменили красноармейские книжки. Не побывав в боях, они стали гвардейцами, и каждый из них сердцем почувствовал огромную ответственность. Звание это им еще предстояло оправдать.

Хватит ли сил и умения драться с врагом по-гвардейски?

Что ж, трусов среди них не будет. Постоять за родную землю они, наверное, смогут не хуже иных обстрелянных. Не зря же в конце концов почти год учились!

Второй взвод второй роты, в котором служил Павел Бурдин, несколько дней ехал без своего командира. Его оставили на прежнем месте, где формировалась новая часть. Такая же судьба постигла, впрочем, и другие подразделения. На одной из остановок политрук представил бойцам нового взводного, младшего лейтенанта коммуниста Кочеткова, на вид лет 19—20-ти, тоже с голубыми петлицами.

Младший лейтенант познакомился со взводом, записал себе в книжку фамилии бойцов. Коротко рассказал и о себе. Он окончил воздушно-десантное училище. Родом из Пензенской области. После школы работал в редакции районной газеты. Подавал заявление в летное училище —но не прошел комиссию и стал десантником.

Эшелон, двигавшийся к Дону, начали бомбить фашистские ≪юнкерсы≫, обстреливать из пушек и пулеметов ≪мессершмитты≫. Пришлось покинуть вагоны и последние двести километров шагать пешком. Шли и жарким днем под палящим солнцем, и ночью, которая не приносила прохлады. Шли двое суток.

Между Доном и Волгой, у хутора Дубового, что в пяти километрах юго-западнее станицы Сиротинской, в степи высится курган. В народе его звали Казачьим, на штабных документах —высотой 180,9. На этом участке и занял оборону один из батальонов 111-го стрелкового полка 40-й гвардейской дивизии. Ее бойцы и командиры по-прежнему носили голубые петлицы. С интересом глядели на новичков бывалые солдаты, успевшие износить не одну пару сапог, и спрашивали:

—С небес, что ли, свалились?

—Военная тайна,—шутили в ответ десантники, нагоняя таинственность. Им не хотелось признаваться, что за двести километров они сюда притопали на своих двоих.

К вечеру 16 августа взвод младшего лейтенанта В.Д. Кочеткова получил приказ занять позицию на высоте 180,9. Она была ключевой. Отдавать ее врагу нельзя. Удерживать во что бы то ни стало до подхода подкреплений! Стоять насмерть! До Сталинграда всего сто километров, отступать некуда.

На вершине кургана стоял какой-то топографический знак. Бойцы свалили его, чтобы не маячил, наскоро окопались в каменистой почве и сели перевести дух. Достали из вещевых мешков походные припасы, открыли консервы.

Отдохнуть не довелось. Сначала донеслись приглушенные залпы орудий. Стреляли с разных сторон — советские и немецкие батареи. Наши и чужие снаряды, сверля воздух, летели над головами шестнадцати бойцов из взвода Кочеткова. В ближайшей балке неожиданно появились серо-зеленые мундиры фашистских автоматчиков. Один, другой, третий вражеский снаряд ударил в юго-западный склон кургана. Пристрелявшись, враг повел сильный артогонь. Затем пикирующие ≪юнкерсы≫ обрушили на высоту тонны смертоносного груза. Снаряды и бомбы в куски рвали каменистые склоны кургана. Он окутался дымом и пылью.

Внезапно наступила зловещая тишина.

—Приготовиться к бою! —сказал Кочетков.

Протирая глаза и отплевываясь, чудом уцелевшие, с лицами, покрытыми копотью, бойцы выглянули из окопов и увидели, что к подножию кургана подходит около сотни вражеских автоматчиков. Они шли спокойно, во весь рост. Фашисты, очевидно, считали, что на кургане после такой огневой обработки не осталось ничего живого. А, возможно, гитлеровцам придавал храбрости шнапс.

Командир батальона гвардии капитан A.A. Кузнецов, низкого роста, шустрый, в хромовой куртке, наблюдавший за полем боя, тоже не был уверен, уцелела ли в этом адском огне горсточка бойцов из взвода Кочеткова.

Курган безмолвствовал, и это волновало комбата.

Высота внезапно ожила, когда вражеские цепи — это были итальянские фашисты — поднимались по склону. Горсточка необстрелянных бойцов с поразительным хладнокровием подпустила врага и в упор, без промаха, стала дружно поливать его сокрушительным огнем из единственного ручного пулемета, автоматов и самозарядных карабинов.

Комбат Кузнецов облегченно вздохнул:

— Так их!.. Молодцы, кочетковцы!

Он знал, что во втором взводе, названном комсомольским, есть хороший пулеметчик Павел Бурдин. От меткого огня кочетковцев — комбат видел это — ряды наступавших поредели. Одни из вражеских солдат поспешно залегли, другие падали, как подкошенные, чтобы уже никогда не подняться.

Беспорядочно отстреливаясь, враг отступил, но не успели остыть раскалившиеся стволы карабинов и автоматов в руках защитников высоты, как атака повторилась. И снова с кургана в упор ударил по врагу свинцовый вихрь. Противник вновь не выдержал и отступил, оставив несколько десятков убитыми.

И еще дважды итальянские фашисты возобновляли штурм, но Казачий курган оставался неприступной крепостью, несокрушимым бастионом на пути фашистских полчищ. На этом рубеже мужества и славы, доблести и отваги кочетковцы стояли насмерть. Они с честью оправдали высокое гвардейское звание, полученное ими по дороге к фронту.

Героический гарнизон непокоренной высоты не дрогнул, не отступил ни на шаг. Опыт первого боя показал им, что хваленые орды врага, топтавшие своим кованым сапогом многие страны Европы, бить вполне можно.

— С боевым крещением, братцы!— поздравил друзей неугомонный Миша Степаненко. — Вот и понюхали мы пopoxy! И еще, видно, придется.

Спать пока рано. А, может, и ночью фрицы полезут?..

Вечерело, когда кочетковцы снова взялись за оружие. Из балки вышли размеренным шагом и в полный рост новые цепи противника. Это были уже немцы, первым их разглядел острым глазом младший сержант Иван Касьянов.

— Ишь ты, психическую атаку задумывают, — сказал он.

Михаил Степаненко добавил:

— Чапаев в таких случаях говорил: ≪Хрен с ней, давай психическую!≫.

— Без моей команды не стрелять! — прозвучал приказ Кочеткова. — Встретить ≪чистокровных арийцев≫, как положено!

Далеко не каждому, даже бывалому воину, дается такая выдержка. Палец, застывший на спусковом крючке, перестает подчиняться сознанию и непроизвольно жмет курок. Кочетковцы обладали трезвым расчетом. Они ждали, сдерживая ярость.

— Огонь! — раздался звонкий голос взводного.

Ружейно-пулеметный перестук вновь ворвался в степь, разорвав тишину. Спотыкались и падали атакующие, но действовали они напористее своих союзников по пресловутой оси Берлин — Рим. Немцы шли и в лоб, и обходили с флангов, и пробрались даже в тыл.

Трудно приходилось горстке гвардейцев. Заняв круговую оборону, вступили они в ожесточенную схватку.

Это была пятая атака на неприступную высоту. Среди защитников кургана появились первые раненые. Наскоро перевязав друг друга, они оставались в строю. И героический гарнизон вновь вышел победителем. Вал наступавших замедлил свое движение, раздробился о несокрушимую оборону и к сумеркам схлынул. За день убитыми противник потерял свыше трех сотен солдат. На счету Павла Бурдина, по самым скромным прикидкам, выходило около двадцати убитых гитлеровцев. Для первого боя как будто бы неплохо. Он с товарищами пересчитал патроны. Боеприпасы были у всех на исходе.

Командиру батальона Кочетков послал донесение: ≪Атака отбита, ранены красноармейцы Федосимов Иван, Унжаков Геннадий и Меркулов Владимир. Шлите винт. патроны и ручные гранаты≫.

Ночь прошла относительно спокойно, а вернее, в беспокойном ожидании. Что чувствовал каждый из них в эту ночь? Какие сны им снились? Пятнадцать из них уже никогда этого не скажут. А Павел Александрович

Бурдин говорит так:

—Спать, конечно, не пришлось. Мы собрались все вместе, кучкой. Сидели на склоне, в овражке —размыло его вешней водой. Раненные стонали. Какой уж тут сон. Покурили. Потом послали разведку. Выделили тех, у кого автоматы. У меня был автомат, и я тоже собрался идти, но меня оставили.

Тогда Кочетков приказал готовить гранаты. У каждого было по одной противотанковой гранате и по три ручных. И каждый стал связывать ручные в одну связку...

Договорились: с высоты не уходить, врага не пропустить, приказ выполнить!

Утром 17 августа началась бомбежка, а потом...

—На нас идут двенадцать танков, —сказал Кочетков. —Вспомните героев-панфиловцев. Нам тоже отступать некуда. Гранаты к бою!

Лязгая гусеницами, немецкие танки ползли по каменистым склонам кургана, как гигантские муравьи. Они стреляли на ходу из пушек и пулеметов, угрожая смести все живое.

Кочетковцы приникли к земле. И когда расстояние до головных двух машин сократилось настолько, чтобы можно было добросить тяжелую связку гранат, первыми швырнули их Иван Федосимов и Алексей Двоеглазов...

И начался смертный бой кучки бойцов со стальными чудовищами. На каждого из оставшихся без ранений —по одному танку, который надо подпустить вплотную. Бить только наверняка. Даже ценой жизни. Кто способен на это? Не было пока еще таких аналогий в любых армиях мира, кроме советской.

В этой ожесточенной схватке погибло 12 отважных защитников Казачьего кургана.

Подбито четыре танка, остальные продолжали идти. Положив в укрытие тяжело раненного Кочеткова, Михаил Степаненко, Василий Чирков и Михаил Шуктомов взяли по новой связке гранат. Кто-то крикнул:

—Нас не возьмешь!

Со связками они бросились навстречу танкам, прямо под гусеницы, подорвали еще два. Нервы у фашистов не выдержали, и шесть танков повернули вспять, хотя ничто, казалось бы, им уже не угрожало. На высоте оставался лишь один из ее защитников —умирающий Василий Кочетков.

Он полулежал, прислонившись к стенке окопа. Лицо его было в крови. Левая рука, обвязанная побуревшим бинтом, не двигалась. Правой он держался за грудь —и отплевывался кровью. Когда к нему подошли в сумерках посланные комбатом старшина и политрук роты, Кочетков рассказал, как было, и попросил доложить командованию, что они сделали все, что могли, с честью выполнили приказ...

—Все погибли, как герои,—сказал Кочетков.

Долгие годы так и считалось. Но один из шестнадцати остался в живых —наш земляк, очерец Павел Александрович Бурдин. Он был контужен, затем ранен в левую ногу. Оглохший, продолжал сражаться. На исходе второго трудного дня его тяжело ранило в левое плечо, и Бурдин потерял сознание.

Очнулся около полуночи. Над курганом вновь нависла тишина. Превозмогая боль, выбрался из полузасыпанного окопа и сполз вниз, к ручью. Там его обнаружил санитар.

Весь следующий день немцы собирали убитых, оттаскивали покореженные танки. Фашистские автоматчики градом пуль поливали безлюдную высоту. Они боялись даже мертвых ее защитников.

Вскоре подошла наша рота. Высота 180,9 осталась советской.

Н. Рязанов; ≪ЗТ≫, 17-19 августа 1972

Бурдин Павел Александрович // Книга памяти. 1941-1945. Очёрский район. Т. 2. - С. 82-85.