«За четыре года войны мне пришлось многое перевидать, пережить. Участвовал во многих боях, но таких истребительных я ни перед тем, ни после не встречал. Зима в тот год была холодная, снежная. Большие заносы мешали доставлять на передовую боеприпасы, продовольствие… Трудно было, но воевали… Перед нашей 6-й гвардейской стрелковой дивизией стояла задача: прорвать оборону противника и овладеть городом Болховом, который был где-то далеко за высотой. На одном участке пробовали – не удалось. Мы отошли. Стали наступать на другом. Без поддержки танков, артиллерии авиации. Шли в атаку в пять эшелонов, с интервалом 500 метров. Как только одна цепь полегла, на смену ей поднималась вторая, третья и четвертая… Противник подпускал близко, а затем из всех видов оружия открывал огонь. И только пятая цепь, в которой шел и я, к вечеру овладела высотой. Там меня и ранило. Когда меня везли на санях в медсанбат, помню, что проезжали через лес. На поляне штабелями лежали замерзшие трупы убитых. Их было очень много. Солдаты рвали толом промерзшую землю и в больших братских могилах хоронили убитых… Без боли в сердце не могу вспоминать те дни моей юности, тот страшный бой».
Шапошников А.В., начальник штаба 771-го стрелкового полка 137-й стрелковой дивизии. «Каждую ночь дивизия получала маршевое пополнение, оно немедленно вводилось в бой и сгорало в бесчисленных и бессмысленных атаках… Подготовим атаку, поднимемся, пройдем немного – немцы нам по носу. Сильнейший пулеметный огонь, местность открытая, и все пристреляно до метра. Через час два снова начинаем атаку после жиденькой артподготовки, снова отобьют. И так несколько дней подряд. И ночью и днем. Люди лежали в снегу сутками, а сверху приказ, еще приказ – наступать, наступать. Приехал к нам в полк командир дивизии Гришин. С ним командир соседней 6-й гвардейской Черокманов. Смотрят с НП в бинокли: «Почему у вас люди не атакуют, почему лежат?» - «А они не встанут, товарищ полковник. Они убитые…»
Кузнецов П.И. «После недельного упорного боя за Фетищево, под давлением 339-го пехотного полка немцев, который пополнился свежими силами, мы отошли на левый берег Березуйки. Здесь завязли в позиционных боях. Февраль и март донимал нас жуткими морозами. А тут еще ветер. Он всегда там гулял в долине Оки. Прибрежная земля закаменела. Саперная лопатка отскакивала от нее со звоном и искрами. Мы у немца как на ладони. Они почти за спиной у нас да еще на высотах. Чуть пошевелишься – и получай в «награду» или пулеметную очередь, или минометно-артиллерийский залп. А жить хочется, и укрыться, и согреться от леденящего ветра. Что делать? Придумали. Ночами стали собирать трупы. Складывали их сарайчиками. Укрывали сверху плащ-палатками, шинелями, и все засыпало снегом. Помню, у одного покойника была откинута рука. На нее ставили светильник. Так жили и воевали целый месяц на поле боя, где мертвые спасали живых».

Бессмертный полк Ну и что, что мы мертвые?
Ну и что, что мы павшие? В день Великой Победы мы из праха восставшие. Вместе с вами в колоннах мы пойдем к обелискам. Поклонитесь знаменам, поклонитесь нам низко. Мы и жить-то не жили, в двадцать лет по тревоге Увели нас из дома фронтовые дороги. Помяните нас молча, за отвагу и смелость, Как же нам молодым умирать не хотелось. Возвращайтесь с победой, - нам писали девчонки, Но как снайпера выстрел, били в тыл похоронки. От Москвы до Берлина, в кровоточащих ранах, Мы от смерти спасали европейские страны. Но погасли в Европе поминальные свечи. Что-то быстро забылись крематориев печи. Если грянет гроза над Россией могучей, Мы из праха восстанем, мы живей всех живущих! Ну и что, что мы мертвые?