«Это никогда не забудешь»

Рядовой заградбаталъона

1237 полка, 373 дивизии 79 армии

Черемных Николай Иванович

07.08.1909 г. рождения

На Великую Отечественную войну 1941-1945г. я был призван 6.08.41г. Нытвенским райвоенкоматом. Вечером в поле принесли повестку, утром к 9-00 быть в военкомате. На проводы времени не было.

Из Нытвы поездом привезли в Пермь в Красные казармы, обмундировали и перевели в Вознесенские казармы, что были на месте нынешнего рынка по ул. Пушкина. Здесь из нас сформировали маршевую роту – всех нытвенских зачислили в хим. взвод. Меня назначили химиком и связным у ком. Взвода Безматерных Митьки и начали с нами проводить военную подготовку. Военный инспектор лейтенант учил нас как надо действовать в бою, в атаке, в обороне, как владеть винтовкой, штыком, кинжалом и все говорил: "Учитесь, ребята, хорошо – на войне очень пригодится" и, конечно, оказался прав.

Примерно через месяц нас построили и стали формировать маршевую роту на Ленинград – все нытвенские попали в список, а я остался, т.к. фамилия Черемных далеко стояла по списку. Мне очень не хотелось отставать от своих ребят, и я попросил нашего командира Митьку Безматерных кого-нибудь вычеркнуть из списка, а меня записать. Он пообещал переговорить с командиром. Через некоторое время он подошел ко мне и говорит: "Знаешь, Николай, давай подчинимся судьбе. Наши пути расходятся и никому не известно где будет лучше, а где хуже и кто вернется домой, а кто нет". Так сказал и мы расстались. Я их проводил на Пермь-II. Их посадили в поезд и увезли на Ленинград. До Ленинграда они не доехали – их разбомбили немецкие самолеты и почти все нытвенские погибли. Митька по ранению попал в плен и пробыл там 2 года. По возвращению домой его долго таскали через "чекистскую сетку"...

Примерно через месяц после отъезда ребят нас, оставшихся, прямо с занятий, даже не дав нормально поесть, бегом отправили на Пермь-II. Мы все думали, что повезут на фронт. Народу на станции собралось много, т.к. многие были из Перми. Нас посадили в "телятник" и как только оркестр заиграл "Вставай страна огромная" все провожавшие страшно закричали. Поднялся рев, аж волосы дыбом встали. Когда эшелон тронулся, все побежали за ним и закричали еще громче – даже жутко было.

Привезли нас в Чебаркуль Челябинской области, всех вывели из вагонов, построили и трое суток без сна и еды под дождем со снегом стояли мы в строю. Зачем? Не знаю – видимо была выдержка на выносливость. Правда, меня через двое суток видно пожалел старшина (я с ним познакомился в эшелоне). Он подошел ко мне и говорит: "Черемных, пойдем со мной". Привел меня в офицерскую столовую, где уже прошел обед, и говорит: "Поешь, что осталось". И вот пока мы шли по столовой я, что успел, поел, а больше старался сложить в котелок все вместе – суп, кашу и др. Набрал полный котелок и, когда вернулся в строй, поел сам и поделился с соседями по строю. Через трое суток нас поселил в землянки с палатками по верху. Здесь формировалась дивизия на восток, но, когда немец вошел в г. Калинин под Москвой, комдив напросился на фронт. Перед октябрьскими праздниками ночью нас подняли, бегом на станцию, посадили в "телятник" и по южной дороге повезли на фронт под Москву.

Через два дня довезли до Рыбинска. Рыбинск был весь разбомблен – торчали только одни трубы. На станции стояли уже 8 эшелонов с сибиряками. Только мы приехали, налетели немецкие самолеты, и все разбомбили. Все мы разбежались, кто куда смог. После бомбежки полсуток собирались. Накормили нас здесь обедом и еще довезли до Андриаполя.

В Андриаполе построили и сказали, что вот там склады с оружием, берите что достанется, а кому не достанется возьмете на фронте.

От Андриаполя мы пошли пешком в направлении Торжка и действительно скоро все вооружились – нашли винтовки. Я тоже нашел винтовку и насобирал еще в вещ. мешок 40 патронов. В Торжке мы с учителем из Челябинска нашли еще пулемет Дегтярева и два диска патронов к нему, и у каждого было еще по гранате. В Торжке мы приняли бой в третьем эшелоне

От Торжка пошли на Белую церковь занимать оборону. Только подошли к месту, не успели еще развернуться, а немец начал обстрел нас и нашего обоза из тяжелой батареи. Мы похватали винтовки и в окопы, но тут прибежал нарочный с приказом отступать. Мы из окопов ушли в лес, из леса вышли на деревню, где были немцы. Наш командир отделения говорит: "Ребята, мы сегодня ночью возьмем эту деревню" и забрал у нас гранаты. Ночью мы поспали в лесу на лапнике без костров. Утром в 4 часа нас подняли, мы с напарником установили пулемет в проулок, а наш командир подполз к дому, где были немцы и закидал их через крышу гранатами. Немцы забегали, а мы их из пулемета... Так мы взяли деревню и 8 немцев в плен.

Мы остались в деревне и заняли оборону. Мы с напарником установили пулемет в окно риги и, чтоб согреться (было очень холодно), пробежались по риге, и он от меня пошел к левому окну, а я к пулемету. В это время немец слева из болота начал наступление на деревню и видно заметил наш пулемет. Мы с напарником зачем-то только шагнули на встречу друг другу в простенок и в эту секунду в пулемет ударил тяжелый снаряд и разнес его вдребезги. Меня взрывной волной отбросило, и я потерял сознание. Очнулся я в медсанбате через 5-6 часов. Голова все соображает, а туловище не чувствую – как будто нет его. Ну, думаю, оторвало ноги. Начал руками ощупывать себя – нет все оказалось на месте. Потом все постепенно начал чувствовать. Ночь ночевал в медсанбате. Утром пришли врачи и начали задавать мне вопросы: Кто я, откуда, кто родители, какая семья и еще много подобных вопросов – в общем проверяли все ли нормально с моими мозгами. Я честно на все ответил, и меня признали годным к строю. Оказывается, этим снарядом на мне изрешетило шинель и шапку, а напарнику ранило ноги. Мне выдали новые шапку, шинель и я вернулся в строй. Наш взвод в это время держал оборону вокруг штаба полка.

Потом мы снова ушли в лес, из леса вышли на деревню с немцами и только подготовились к атаке по деревне ударила «катюша» – вся деревня вспыхнула мгновенно, и немец ушел из деревни. Мы вошли в деревню, а там горы трофейного оружия: автоматы, пистолеты, винтовки, но нам ничего не разрешили взять. Отсюда мы 70 км шли пешком без сна и отдыха в основном по лесам. Все очень устали. Я однажды даже уснул на ходу и увидел маму во сне. Проснулся в разведроте. Ребята смеются. Я, оказывается, во сне вышел из строя и все шел и шел, а наш взвод остался далеко позади на привале. Разведчики дали покурить, и я вернулся к своим.

Все это время мы шли на фронт. Наш хим. взвод в основном состоял из поляков, и командир тоже был поляк. Поляки часто ябедничали ему на нас русских, и командир был зол на нас и особенно на меня, т.к. я часто спорил с ним. И вот однажды командир нас троих – меня, Тимошенко и Копнина из хим. взвода отправил в заградбатальон, командиром которого был грузин, ранее судимый злой капитан. Нам выдали по винтовке и 5 патронов. У винтовок затворы заедало, т.к. были не шлифованы, и все недостатки пришлось устранять вручную в походе. Ну и с этого дня мы были постоянно на передовой и в марш-бросках, патроны собирали на поле боя, питание – что достанешь, то и съешь.

Потом нам сообщили, что мы попали в окружение, и мы прорывались в направлении Ржева. По ночам шли по лесам и болотам, а днем спали. Костры разводить не разрешали и чтоб согреться, садились на еловый лапник кругом на колени друг другу, головы наклоняли к центру круга, сверху закрывались плащ – палатками и своим дыханием согревались. Так мы дошли до Великих Лук, где около кирпичного завода я видел горы трупов наших солдат.

В заградбатальоне меня почти сразу командир взял связным, а значит где туго, туда он меня и посылал.

Раз мы дошли до деревни, где целой осталась только одна церковь. Тут мы заняли оборону и ожидали атаки немцев, но немец не пошел, а только обстрелял нас из тяжелых орудий – разнес нашу батарею и всех разбросал. Перед обстрелом я стоял у самой батареи и решил закурить. Свернул папироску и, чтобы закурить, зашел за угол церкви от ветра. Только за угол я зашел, в батарею как ударит тяжелый снаряд -все разнесло, а меня даже не задело.

В общем, так и шли – трижды пересекали Волгу.

Раз ночью наш старшина ушел доставать нам пропитание и долго не возвращался. Комбат говорит мне: "Черемных, вот в этом направлении иди ищи нашего старшину". Дал мне штабные лыжи, ну я и пошел. Шел, шел, дошел до деревни, а там часовой: "Стой! Кто идет?" А я пропуска не знаю. Говорю ему: "Свой" и рассказал о старшине. Старшина оказался в этой деревне и очень обрадовался мне, т.к. не знал где нас искать. Накормил меня, напоил чаем, и я его привел в батальон.

Раз мы шли, шли, дошли до деревни, а там старик говорит нам, что надо спрятаться, т.к. иногда в деревню заходят немцы. Наши все попрятались по ригам в сено, мы с комбатом выставили посты и пошли к старику пить чай – командир за столом, а я у дверей.... Комбат немного вздремнул, а потом вдруг проснулся и говорит: "Черемных, что-то сердце у меня екнуло, пойдем проверим посты". Мы пошли и как раз со стороны немца пост из двух бойцов не обнаружили. Комбат послал меня искать их. Я нашел их не далеко от поста в хате. Увидел в окне маленький огонек, зашел в хату, а там наши постовые сидят спокойно, курят и варят картошку. Я им говорю: "Вы что с ума сошли! Капитан идет с проверкой". Мы вышли из дома, а капитан уже тут и приказал: "За измену Родине, расстрелять!" Увели их, и я их больше не видел...

Отсюда мы снова ночью пошли дальше по лесу. При выходе из леса комбат говорит мне: "Черемных, смотри впереди на поле немцы. Надо проверить". Дал мне 2-х бойцов, и мы поползли проверять, а это оказалось просто маленькие елки, заваленные снегом, о чем я и доложил комбату.

Раз мы шли, шли, заблудились. Куда идти? – Не знаем. Комбат остановил нас в поле, построил батальон кругом. По краям поля лес и кругом за лесом пожары. Комбат разложил карту и смотрит куда идти. Потом все же кое-как видно сориентировался, но до рассвета оставил нас в поле. А только начало светать, налетели немецкие самолеты, и давай нас бомбить. Комиссар орет: "Вперед! Спасайся!" Ну и все рванули в рассыпную. Я, конечно, тоже побежал и в суматохе потерял комбата. Прибежал в деревню и там в каменной будке в ограде церкви нашел своего комбата. Он мне говорит: "Черемных, ты, почему бросил командира?!" Ну, думаю, хана – расстреляет и объясняю ему, что действовал по приказу комиссара – но ничего, пронесло...

Здесь в селе за церковью была наша передовая. Раз комбат вызывает меня и говорит, что надо разведать обстановку на передовой – самому не хочется идти, не хочется вылезать из каменной будки (раньше в ней держали гробы с покойниками перед отпеванием). Мне отказаться нельзя, приказ получил – надо идти, а кругом пули так и свищут. Я где бегом, где ползком по-пластунски направился к церкви. Ползу по кустам, а надо мной пули по веткам свищут только чекоток идет. После очередной пробежки только ткнулся головой в березу, а с обратной стороны березы рванула мина – стоило только сделать полшага и все был бы конец... Соскочил и снова вперед, добрался до церкви, а в ней раненых да вольного населения битком набито – кто стонет, кто плачет, кто умирает. Сосчитал я бойцов и пошел дальше вдоль стены добрался до угла церкви, а тут – через дорогу окопы передовой. Думаю, надо проверить немца. Надел на штык шапку и высунул из-за угла и тут же тр-р-р по шапке автоматная очередь. Потом высунул один штык и по нему получил очередь. Понял, что здесь не пройти, т.к. дорога была совершенно чистая без единого бугорка или кустика. Вернулся обратно и все доложил комбату. Он отправил меня в штаб полка доложить обстановку – хотя должен был сделать это сам. Я побежал в штаб, а над селом немецкие самолеты так снуют и снуют, все стреляют и бомбят. В общем, кругом летают пули, осколки, и по бокам шинели только шир да шир, а что делать? – Надо бежать. Я бежал, бежал, вдруг -"Бах!"- от меня в метрах в десяти бомба упала и не разорвалась – видно не хватило силы удара, т.к. самолеты летели низко. Вторая бомба упала метрах в 200-х в ригу, так ее разнесло вдребезги – подняло все в воздух и раскидало по бревнышкам. Я, ничего – добежал до штаба и все доложил. Командир полка спросил, где мы сами находимся и попросил проводить – я привел его к комбату. Комполка говорит – комбату: "Иди и проверь все сам". Комбат говорит мне: "Черемных, ты иди впереди, а я за тобой". И мы с ним снова по-пластунски и перебежками под пулями добрались до церкви. Капитану это не очень понравилось. От церкви он сразу хотел рвануть на передовую, я остановил его и посоветовал проверить немца – высунуть мишень. Только комбат высунул мишень, ее тут же прострочила очередь из автоматов. В общем, комбат убедился, что туда не пройти. Мы вернулись в церковь. Комбат сосчитал раненых и говорит: "Обратно я пойду своим путем, а ты Черемных, иди своим". Он решил проскочить по лесополосе вдоль дороги. Только он сунулся туда, немец, как застрочит – комбат бегом вернулся ни жив не мертв, и обратно в каменную будку мы вернулись моим путем. А на передовой взвод или полроты остались в окопах, и какова их судьба – не известно- скорей всего все погибли. Вечером я что-то приболел. Да и как было не заболеть – несколько суток не спал. Комбат спит, а ты не моги – должен всегда быть на чеку. Комбат отправил меня отдохнуть, а себе временно взял другого. Я перемотал портянки (на ногах у нас были ботинки с обмотками), сварил супу, поел и только заснул – в 5 часов утра всех подняли.

Это было 17.01.42, комбат построил нас и объявил: "Сейчас пойдем в наступление. Впереди перед нами деревня Козловка, в ней 6-8 немцев и трофеи. Надо взять эту деревню и трофеи, чтоб было что поесть. Обедать будем в деревне". Ну мы и пошли в наступление без патронов и гранат. Я свои насобираные 40 патронов раздал своему отделению – с этим и пошли. Не дошли до деревни примерно 100-150 метров, а из деревни с 3-х сторон ударил автоматно-пулеметный огонь. Там оказалось несколько минометных, пулеметных точек и 3 танка. Конечно, все наши упали в снег. Я что-то приотстал от цепи и упал последним в тот момент, когда всех уже на "Ура!" командир поднимал в атаку. Кто поднялся- всех немец срезал или ранил т.к. огонь был шквальный. Буквально на секунду у меня хватило ума не подняться, и я уцелел. После этого я наоборот постарался поглубже зарыться в снег. Рядом со мной ранило Копнина, он громко стонал. Я ему говорю: "Подожди немного, я подползу и сделаю тебе перевязку". Но он видно не вытерпел – поднялся на колени и был срезан автоматным огнем. А я тогда еще глубже зарылся в снег и старался не двигаться, т.к. по всем движущимся целям немец стрелял и видно у него еще были снайперы. Вот так при температуре минус 40С без движения я в ботиночках пролежал на поле боя весь день до темноты. В добавок у меня миной оторвало каблук у ботинка и ранило в пятку. Перевязать рану я не смог, т.к. нельзя было двигаться – снайперы срезали все движущиеся цели. С темнотой немец стрелял уже только трассирующими пулями, которые летели выше т.к. на снегу цели было не видно. Я пополз к своим, а потом ко мне подползли санитары и вытащили на плащ-палатке в тыл. В итоге из 68 солдат батальона в живых осталось 5-6 человек. На мне вещмешок был изрешечен пулями.

Ну, вот отсюда начались мои мытарства – нас раненых перебрасывали из деревни в деревню на санях, по мере движения дивизии.

В первом переходе нас раненых увезли в деревню Марьино в 5 километрах от поля боя, где в медсанбате сделали кое-как перевязку. Я в доме оказался рядом с нашим комиссаром и спросил у него: "Где наш комбат?" Комиссар ответил, что комбата тяжелым снарядом подняло вверх и разорвало... Был бы я с ним и меня не стало бы. Комиссар с каким-то другом все шептались. Я понял, что они хотят уйти. Я говорю ему: "Я хочу с Вами, пожалуйста меня не бросайте – ведь все равно нас куда-то повезут", т.к. немец наступал. Я ему еще 25 рублей дал на молоко. Они с другом ушли и не вернулись и 25 рублей моих унесли... Постепенно из дома ушли все, и я остался один.

Делать нечего и я пополз из дома. Как только выполз за ограду, вижу стоит лошадь с розвальнями и бежит солдатик: "Ты раненый?" -спрашивает. "Раненый" – отвечаю я. "Давай в сани быстрей". Я в розвальни пал, а он стеганул лошадь и через дорогу целиком прямо в пес. Лес был недалеко – через польчо, а с другого конца в деревню уже входили немецкие танки. Довез он меня до следующей деревни и оставил в отдельно стоящем доме. В доме нас было 36 раненых. Через некоторое время прибежал комиссар и сказал, что немец наступает, уходите кто может, я ничем помочь не могу, повозок нет. Все поднялись, помогая друг другу – было много слепых. Все ушли, и я остался один. Лежал, лежал, дайка, думаю, схожу на улицу, может, что поесть найду – очень хотелось есть. Выполз из избы, смотрю чулан, заполз в него – там лежит шкура с животного. Думаю, может поджарить ее и удастся съесть. Отрезал ножом кусок, заполз обратно в избу, жарил, жарил шкуру, но ничего не получилось – осталась как дерево – несъедобная. Обратно заполз на печь и думаю – придет немец – убьет. Дайка я закутаюсь в тряпье посильней – может за мертвого сойду. Только закутался, слышу на улице разговор. Ну, думаю, конец пришел. Зашли в избу, слышу русскую речь. Это оказались партизаны. Спрашивают: "Кто живой есть?" "Есть" – отвечаю. "Печка есть?". "Есть" – отвечаю. Давай дрова таскать, печку топить. Они оказывается корову привели. Корову обработали, супу наварили, поели, меня накормили, костей мне набросали – я потом эти кости до полевого госпиталя в мешке таскал – как встанет невмоготу, вытащу, немного погложу – все как будь то что-то поел. На прощанье дали мне винтовку 10 зарядную, патроны и шинель. "Придет немец – стреляй, пуляй пуще, он все равно так и так тебя убьет". Лежал, лежал я на печи и думаю, ну чего в этом хорошего, ну убью я немца два, три, а меня они все равно убьют и думаю к е...матери все это. Встал. Оставленную партизанами шинель разрезал, обмотал себе ноги, обвязал их веревкой и пополз на улицу – все же еще живой.

Выполз за ограду, винтовку за спину (не бросил) и ползу вдоль улицы. Бежит командир: "Ты куда?", а я "Вот от немца ухожу". Хватает меня на плечо (я уже с голодухи был легонький), винтовку волоком, дотащил до другой деревни, занес в дом, бросил. Я тут же моментом спрятался, чтоб на дороге не мешаться, а хозяева собираются уезжать и ругаются: "Ну, на какой черт он его приволок? Куда мы его денем?" Я лежу и молчу. "Сейчас же здесь будет немец, мы уезжаем, а он тут лежит". Я, долго не -думая тихой сапой выполз из избы, через двор только переполз ограду – тут лошадь с розвальнями стоит. Я заполз в розвальни, лежу и думаю, что куда-то они все равно поедут. Выходит хозяин и говорит: "Это куда еще? У меня свою семью девать некуда, да ты еще тут". Я говорю: "Дяденька, возьми меня пожалуйста, я тут на креклинке полежу". У него было три пацана и он с женой. Он их посадил в передок, сам на колени, по лошади хлыстом и гнать. Уезжать все равно надо – немец идет.

Выехали из деревни, ехали, ехали, долго ехали, хозяин говорит: "Я тебя завезу к председателю колхоза" – и довез до дома. Я по парадному крыльцу по лесенкам пополз – дома были высокие. Дополз до дверей, а в дом не пускают, там уже раненых битком набито. Тут идет председатель. Я помню, его звали Васей и колхоз имени "1-го Мая". Занес он меня в дом и говорит: "Что же Вы товарищи, не пускаете больного в дом? Он же ваш товарищ, а Вы не пускаете. Это что же такое?" Он отнес меня на кухню, где хозяйка накормила меня хлебом с картошкой, дала чаю. Там был топчан, я на нем расположился и лежал. Пролежали мы здесь дней пять. Вася иногда приносил вареную картошку, поделит по 4-5 штук каждому – этим и жили – на сутки хватало. Раз пришла в дом старушка и рассказала, что кто из Марьино не ушел, пришел немец, всех раненых загнал в ригу и сжег всех заживо. Я сказал, что я там был. Тогда старушка сказала: "Вот никому не дам хлеба, а ему дам ". И дала мне ломоток хлеба. Я его съел с горькими слезами... и подумал: "Мама видно еще не забыла меня, шлет мне через старушку весточку". Потому что мы тогда страшно голодные были. Здесь мне стало совсем плохо, о чем я и сказал Васе.

И вот как только они поехали по сено Вася посильней замотал меня соломой и увез. Ехали долго. Подъехали к медсанбату, сан. инструктор спросил меня от какого я подразделения, я ответил. Он говорит: " Не наш, вези дальше". А потом сжалился видно и посоветовал Васе, чтоб в следующем медсанбате (их там стояло несколько друг возле друга – тоже боялись немца) узнай, кого они обслуживают, и научи раненого, как надо говорить. Подъехали мы к следующему медсанбату. Вася все узнал, научил меня, и я сказал, все как надо было. Васе указали дом, куда надо сдать меня. Вася меня туда подвез, я вылез, заполз в дом и под кровать – я уже привык сразу прятаться, чтоб не гнали. Ну а тут их раненых куда-то одного за другим начали таскать. Я думаю: "Что такое? Уже пусто, свободно стало, всех вытащили, а я остался один". Тут прибежал командир, видно проверяющий, и говорит: "Э, друзья, тут еще один остался. Зачем оставили?" Прибежали двое, схватили меня в повозку и поехали.

Ехали день, ночь и еще почти весь 2-ой день, заехали в деревню к школе без окон и дверей. В дороге я что-то здорово промерз. Затащили всех в школу, и давай топить печи. Кто на ногах, тот у печей греется, а меня положили на парту, где было холодней, чем в санях. Я попросил, чтоб меня утащили обратно в сани и завертели соломой и, верно, я в соломе согрелся лучше, чем в школе.

Затем нас снова повезли. Везли, везли, в деревню привезли, занесли в избу -   тут нас население накормило, чем смогло, а мне досталось даже молоко.

Отсюда нас повезли на машине, довезли до полевого госпиталя, где мне впервые сделали перевязку. После ранения до этого времени прошло почти месяц, все это время перевязку ни разу не делали – не чем было перевязать. У меня в ране завелись черви, а по всему телу вши. Засунешь руку за пазуху, почешешь под мышкой, вытащишь и в ладони каждый раз 5-6 вшей крупных как пуговицы – я никогда в жизни не виден столько вшей. А когда медсестра начала мыть, то вскрикнула: "О, господи! В чем у тебя душа держится?" Я тогда был как скелет – кости да кожа. В госпитале нас накормили армейским супом, дали второе и на поили чаем.

Потом снова на машину и километров 70 везли и привезли в Андриаполь. В Андриаполе на вокзале покормили обедом и сказали, что повезут в Москву. Только мы поели, я еще одному дал табаку, потом подошел другой и говорит: "Дай и мне с коробок, а я тебе паек отдам." Я отдал ему восьмушку и съел его паек. Тут вдруг забегали санитары и врачи – говорят, что летят немецкие самолеты – будут бомбить. Андриаполь, он и так был весь разбомблен – одни трубы остались.

Нас быстро завернули в "конверты", оттащили в автобус и в лес. В лесу стояли зимние палатки с "буржуйками". Нам, лежащим, и здесь было не сладко – со стороны печи бок греет, а с другой стороны морозит – только успевай поворачивайся. Вот здесь мне по-настоящему обработали рану. Наркоза не было, поэтому хирург дал мне стакан спирта, два бугая навалились на меня и хирург на живую оборвал всю омертвевшую ткань и отмороженные пальцы. Конечно, было очень больно. Я ничего не видел, только видел, как по лицу хирурга градом катил пот. Много раз мы из палаток наблюдали налеты авиации немцев на Андриаполь. Бомбили его здорово. Потом это прошло – окружение кончилось и можно было ехать дальше.

Нас из палаток привезли на станцию, погрузили в "телятник" и повезли. Только мы отъехали километром, наверное, 10 между Андриаполем и Осташкове (между ними 80км.) немец разбомбил дорогу, поезд остановился, и мы там 7 суток стояли. Немец прилетал каждый день и простреливал эшелон из пулеметов. Кто -мог, тот убежал из поезда, а мы безногие остались и после каждого обстрела проводили перекличку: "Живой? – живой". Ну слава Богу пролетело". Правда немец больше гонялся за теми, кто выходил из эшелона. Снова появились и убитые и раненые.

А потом через 7 дней исправили дорогу и нас повезли сразу на проход до Москвы. В Москву привезли, там нас встретили, сухарей прямо мешками накидали в вагоны – ходячие делили их между нами. Потом начали разгружать нас. Я помню, нас завезли в закрытый вокзал (Ленинградский), он крытый – стеклянный кругом. Нас отнесли от вагонов на 10 метров, разложили на носилки, потом прошел инспектор-врач, затем разнесли еду, накормили, чаем напоили. Ночью нас повезли в госпиталь на машинах. С вокзала нас спустили в подвал, и у выхода прямо задом стояла машина. В машину загрузили и увезли в госпиталь Максима Горького, где сделали капитальную перевязку, дали новое белье и обмундирование.

Через полмесяца из Москвы вывезли в Иваново и всех расположили во Дворце культуры по 24 человека в палате и одна няня на 4 палаты. Няни не успевали за нами ухаживать – в палатах стояла вонь от не унесенных испражнений и стоны...

Через 5 дней повезли в Ижевск. Вместо нового обмундирования дали старое, трухлявое. Правда, уже везли в теплых вагонах. В пути познакомились с Грудиным и уже были вместе до конца лечения. В госпитале нам сказали написать письма домой, чтоб если согласны, то забрали бы нас. Я написал домой жене тоже: «Я безногий. Если примешь -приезжай». Ходить я не мог. Пока лежу, все в порядке, кажется вот встану и пойду, а не мог, терял равновесие. Раз как-то говорю: «Ну-ка сестра, дай мне костыли». Только я на костылях поднялся, только хотел шагнуть и как хряпну, да еще головой о батарею. Прибежали врачи: «Это что еще такое?! Кто дал ему костыли?!» Очень попало сестре. А потом я стал просить уже няню: «Вот ты носишь мне утку, а давай лучше помоги мне ходить до туалета. Я на костылях, а ты меня поддерживай». Вот так и водила до туалета. Постепенно я стал привыкать ходить один – только не далеко. Когда получше научился ходить, стал думать, что мне тут лежать – надо домой ехать. Да и кормежка была очень плохая – все время была одна овсяная каша.

Через некоторое время приехала жена Клавдия и увезла меня домой. Стал в деревне работать учетчиком. Бригадир был неграмотный, Он проводил замеры длины, ширины пашен, посевов и т.п. или размеры хворостин в лесу, а я дома все это переводил в гектары, в кубометры, трудодни. Но раны не заживали и все гноилось.

В 1945г. поехал в госпиталь в Пермь. Врач Репнина после осмотра пришла ко мне в палату, села на кровать и говорит: «Черемных, придется с ногой-то расстаться! У тебя эмелит кости, а потом как перейдет в гангрену – тебя не вылечить». Я говорю: «Делайте, что хотите. Я согласен. Смерть мне тоже в радость» – так измотали раны. Когда пришел на операцию, меня усыпили. Потом после операции Репнина рассказала мне: «Черемных, это была самая веселая операция в моей жизни – ты всю операцию пропел "Хасбулат удалой..."

Вот на этом и заканчивается мой боевой путь.

В заключении хочется и сказать: " Это никогда не забудешь. Это была убийственная войн – кровь лилась рекой. Я только чудом остался живой."