Шел десятый послевоенный год. На дворе стояла весенняя погода. Да и вокруг царила "хрущевская" оттепель. Но военному комиссару города Ленинакана Борису Давтяну было не до весеннего цветения. То,  что ему только что сказал этот выхоленный заокеанский денди на еле понимаемом армянском языке поверг его,  мягко говоря,  в шок. Согласно тому,  что он сумел понять из сказанного,  его брат Бениамин,  без вести пропавший во время Великой Отечественной войны,  живет в Америке,  имеет семью и просил передать привет младшему брату. На мгновение в комнате стало душно,  военком судорожно глотнул воздух, интуитивно схватился за давивший на горло галстук. Ком стоял в горле.  Большой просторный кабинет буквально взорвался шквальным ветром воспоминаний.  
    ...Их было шестеро. Шестеро братьев. Они были сыновьями плотника Мкpтыча и его жены во втором браке Сирануш. Да и для Сирануш это был второй брак. Создали они свое второе гнездо в начале прошлого столетия.  Уже давно забыли,  который из сыновей был чей. Все они были их сыновьями  Гурген,  Сурен,  Бениамин,  Бабкен,  Борис и Жора. Местный плотник - умелец Мкртыч обставлял "новейшей мебелью" послереволюционные селения. 
    И сыновей он приобщал к ремесленничеству и поговаривал, что умелые руки ораву могут прокормить. Брал он сыновей по очереди с собой на работу,  обучал правильно строгать и пилить,  и не знал,  что не мирное дело ждет его сыновей. С начала войны Гургена и Сурена забрали сразу на фронт. Еще родители толком и не осознали,  что происходит,  а стал черед Бабкена и Бениамина.
   У военкома навернулись слезы на глазах.  
   ...Бениамин,  почувствовав свою значимость не только в истории человечества,  но и ответственность за младшего,  снял с себя почти новые сапоги и вместе с часами с которыми не расставался,  протянул ему,  мол,  на войне часы не понадобятся,  а сапоги ему выдадут.  А через несколько месяцев было причитание матери над"черной бумагой"  Бабкена и скудной весточкой о том,  что Бениамин числится безвести пропавшим. Слегла от горя мать,  а школьник Борис погладил по тикающим часикам Бениамина и впервые  подумал,  что у его братьев идет обратный отсчет времени.  
    Пришедший с вестью человек тактично кашлянул и куда-то исчезла вереница воспоминаний.
Собравшись мыслями,  Военком вышел из-за стола. Сделал на лице что-то наподобие улыбки.  Похлопав дружелюбно заморского гостя по плечу,  произнес:
    - Вот мой адрес. Пусть Бениамин мне напишет,  что он мне осавил, уходя на фронт.
   Давно за гостем захлопнулась дверь,  а мысли военного комиссара города Ленинакана были в далеком году 42-ом.
     ...Его самого забрали из школы.  Сначала было Буйнакское военно-пехотное училище Закавказского фронта. Оттуда же и был направлен на фронт командиром взвода 125-ого стрелкового полка 6-ой стрелковой дивизии.          ...Предательски заныли фронтовые раны.
...Пуля огрела его в конце 43-го в боях за Днепродзержинск. Тогда ему показалось,  что-то раскалённое вонзили в ногу и вертят. Быстро его поставили на ноги,  не было времени долечиваться. Вернулся на передовую командиром 4-ой стрелковой роты 458-го стрелкового полка 78-ой стрелковой дивизии,  вместе с которой дошел до Венгрии и Чехословакии,  участвовал в их освобождении.  Всякое случалось в пути. Не спали сутками,  на отяжелевшие веки садилась пыль фронтовых дорог. И все же он часто думал,  что братьям было тяжелее. Уже была битва под Москвой,  выстояли насмерть в Керчи,  отшвырнули фашистов из под Сталинграда. Позор последнего,  видно,  не давал фашистским генералам спать ночами. Вышвырнутым за пределы Советского Союза им и в кошмарном сне не могло присниться,  что советские войска буду освобождать друг за другом и оккупированные европейские государства. На какие только ухищрения не были они способны.
...На задумчивом лбу военного комиссара высупила испарина. Воспоминания, как назойливая мошкара крутились вокруг него. Никогда не купивший военком взглядом прошелся по кабинету в надежде, что кто-то из подчиненных забыл сигареты.
   ... Перед глазами встала осада маленького островка на реке Дануб,  делящей Будапешт на Буду и Пешт. Подгото-  вились фашисты капитально - построили дамбу. И каков был ужас солдат,  когда вода,  буквально,  начала подниматься на глазах. Был отдан приказ развязать и отпустить коней,  завязать артиллерийские орудия к стволам наиболее крупных деревьев и самим подняться на эти деревья.  За считанные минуты вода дошла до крон высочайших деревьев. Последние ветхие крыши домов растворились в воде,  когда подоспевшая подмога взорвала дамбу.  Погибли и солдаты,  и мирные жители.  Со слезами на глазах обделывали туши захлебнувшихся коней -  за этим«деликатесом»  выстроилась вереница спасшихся мирных жителей.
     "Война молодых ребят делала жесткими,  но не жестокими, по ходу обучала тактике и стратегии военных действий," - думал военком. Бывали и курьезы. За последние несколько часо впервые на его лице появилась улыбка.  Как-то сидели по разные стороны баррикад в окопах «свой»  и фашисты. До сих пор военный комиссар удивлялся выдержкой и выносливостью того паренька,  который сутками не смыкал глаз и имел фотографическую память. А у него,  у Бориса Давтяна,  сохранилась детская привычка надевать шапку на голову так,  что она еле касалась макушки. Выглянул он из окопа,  а через секунду на дно окопа упала простреленная шапка. Через пару часов штурмом завладели фашистским окопом. И какого было удивление снайпера - пленника,  когда тот увидел живого и невредимого командира роты в его глаз стоял неподдельный ужас встречи с,  якобы,  покойником,  и он еще и еще раз на своем лепетал,  что ведь этого он пристрелил собственноручно. От этого курьеза Борису давтяну осталась вещественная память - фашистский клинок. А вот курьезный случай,  произошедший в боях за Чехословакию,  смешным не назовешь.  Тогда рота оказалась между двумя огнями. Атакующей советской армии и яростно оборонявшимися фашистами. Были на волоске от гибели,  пока все не стало на свои места.  Был такой же весенний день 45-го.  Вокруг только и говорили,  что скоро конец войне. А в те последние месяцы фашистская армия была сродни раненному в сердце зверю, которому - то и остается меньше минуты жизни. А он норовит напоследок ранить,  да и убить противника. Там и тут взрывались гранаты,  звучали единичные выстрелы после боев,  унося жизни еще и еще. Так было и у военкома Давтяна,  когда уже в завоеванной Австрии шальная пуля насквозь прошла через мягкие ткани руки и напрочь застряла в кости. Тогда он толком и не понял, что произошло. И только возглас прапорщика: "Да у вас, товарищ командир,  рука висит !" прозвучали как диагноз на лечение еще пару месяцев. Но война для него и тогда не закончилась,  а продлилась еще почти на год. И только в марте 46-го после войны с бендеровцами он смог со спокойной совестью двинуться домой, пешком из Будапешта. Тогда ночью шли,  а днем отсыпались. Пробирались через реки, болота, леса и города в руинах. До самих Кавказских гор. Шел Борис Давтян с тяжелой ношей от мысли, что не уберег многих своих солдат, шел с двумя ранениями и орденами первой, второй степеней и Красной Звезды, медалями за взятие Будапешта и за победу в Великой Отечественной войне.  
     Начались мирные будни. Мать с фронта из пяти сыновей троих дождалась.  А для Бориса уже даже жену будущую облюбовала из села Джогаз Иджеванского района.  Устроили пышную свадьбу. Если они одну,  то сваты - две: в этот день женился и будущий шурин военкома. Затем появилась дочка Алиса. Он отчетливо помнит все подробности этого дня, как победу жизни над смертью. Он сам учился,  наверстывал упущенное,  работал на мирных работах. Затем призвали в армию и после службы назначили военным комиссаром Степанавана.  А недавно у него с Ниной появилась вторая дочь,  Асмик. Она только начала ходить и требует к себе большого внимания.  От воспоминаний его отвлек сигнал служебной машины,  извещавший о том,  что рабочий день закончился, такой обычный и такой необычный. Он жестом показал шоферу, чтоб не  ждал его. Ему просто было необходимо пройтись пешком. То был год 57-ой.  Мысли военкома города Ленинакана Бориса Давтяна метались между прошлым и настоящим. Но он уверенно шагнул в свое будущее,  не зная еще,  что пройдут годы у него появится еще одна дочка Алина,  появятся прекрасные внуки. А он долгие годы будет на службу провожать и встречать юнцов,  таких как он в начале войны. А уже в пенсионном возрасте еще многие годы с его именем будут связывать преподавание начальной военной подготовки в школах его родного Дилижана. Не знал, что он так и не получит весточки от Бениамина из далекой Америки о чудесном воскрешении которого в нем еще долго теплилась надежда. Но это будет потом. А в этот день он пережил всю свою прожитую жизнь заново.  За что и был от всего сердца благодарен утреннему гостю.

(Выписка из книги Кочарян Марины Марселовны " ДИЛИЖАНЦЫ")