Первый раз его призвали на фронт в ноябре сорок второго года. В военкомате тогда заседала комиссия из области, производила отбор. Увидев дядю Колю (в ту пору просто Кольку Донцова), врачи обычной линейкой измерили его рост.

   Набралось не очень много - 1 метр 49 сантиметров. Маленький, щуплый. Пацан, а не солдат. Члены комиссии - все как один, без исключения, - с жалостью посмотрели на Донцова:

   - Иди-ка ты, дружок, домой кашу есть... Может, подрастешь немного?

   Шестого января 1943 года ему вновь пришла повестка - пора опять в военкомат, под деревянную линейку, и если подрос, то - на фронт, исполнять свой священный перед Родиной долг. Или все-таки не подрос?

   На этот раз рост не смутил членов комиссии, и Коля Донцов уже двенадцатого января находился, как он считает, в действующей армии. Вернее, не в ней самой, не в окопах, а в тылу, в учебном полку.

   На роту там выдали одну винтовку, да и ту с просверленным стволом, остальные винтовки вообще были деревянными. Вот ими и учились колоть, делать выпады, выдергивать штык из вражеского тела, глушить прикладом разных там гансов и фрицев, а ночью тот же приклад использовать вместо подушки под головой. На время сна.

   Хорошая была та пора. Единственное - не хватало еды. Организм был молодой, постоянно требовал пищи, а поскольку пищи не было, то рядовой Колька Донцов вечно ходил голодный, единственной мечтой его было - скорее попасть на фронт, там он наестся от пуза. Фронт едой обеспечивали, слава Богу, по высшему разряду, все поставляли туда. Уже потом Донцов узнал, что фронт кормили по первой норме, а в учебном полку у солдат с деревянными винтовками была так называемая вторая норма: шестьсот граммов хлеба плюс баланда. Первая же норма - это и колбаса, и мясо, и по пятьдесят граммов спирта в день - в общем, от голода не загнешься. Даже шоколад давали.

   И стал Коля Донцов бойцом 7-й гвардейской воздушно-десантной бригады, входившей в резерв самого Сталина, зачислен он был служить в саперную роту. Минное дело было для Донцова незнакомым, поэтому он старался учиться, - шустрый, все схватывал на лету, вскоре мог даже ботинки заминировать какому-нибудь недоброжелателю...

   Так в учебе прошел весь сорок третий год, а в сорок четвертом бригаду погрузили в теплушки и перебросили в Ростов, оттуда - в Батайск, совершать с самолетов учебные прыжки.

   После батайских и ростовских тренировок передислоцировали в Подмосковье, во Внуково, в летный поселок. Кстати, там стояли добротные каменные дома, среди которых находился и дом Василия Сталина. Под шумок десантники расковыряли несколько заборов, в том числе и сталинский, обогреваться-то было нечем, а командир требовал "Надо!" - вот десантники и крушили заборы, тащили их в печку.

   Прыгали во Внукове и с самолетов, и с аэростатов - прыжки с аэростатов были благодатью: по четыре принимали человека на высоту, потом давали под зад коленкой - летел десантник, кувыркался, ртом воздух хватал, затем хлопал парашют... Выдали оружие, боеприпасы, снабдили взрывчаткой, и группу из восемнадцати человек, в том числе и Донцова, приготовили к переброске на юг, на перешеек, под Керчь.

   Посадили в самолеты, снабдили парашютами - офицерам выдали целых два парашюта, запустили моторы, но взлететь так и не взлетели... Что-то происходило на перешейке, а что именно - не знал никто.

   Так и просидели в стылых самолетах всю ночь, ожидая команды. Но команда не последовала, и десантников выгрузили. Потом оказалось, что немцы хорошо подготовились к встрече десантников на перешейке - кто-то выдал план этой операции, гитлеровцы вместе с татарами-эсэсовцами стянули туда солдат и установили в нескольких местах пулеметы, чтобы расстрелять десант, когда он будет находиться в воздухе.

   Через несколько дней рота саперов получила приказ: погрузиться в машины и - под Смоленск, в городок Старые Дороги. Там находился военный городок, из которого вышибли немцев, городок надо было срочно разминировать и подготовить площадку для приема десантной бригады... Вскоре на очищенное от мин место перебросили всю бригаду, а фронт двинулся дальше.

   Временами Донцову казалось, что, находясь в резерве Верховного Главнокомандующего, он никогда не увидит настоящей войны, боев, не понюхает пороха. Ведь на носу уже был сорок пятый год...

   В сорок пятом году бригаду бросили в Венгрию, под Будапешт, где шли сильные бои. Позиции у немцев были укреплены по-крепостному, не подберешься - и железом усилены, и бетоном, и минные поля были всюду расставлены, и фугасные сюрпризы имелись. Саперной роте в тех боях досталось по первое число: перед каждой атакой, перед каждым броском приходилось разминировать целые участки фронта. Мины-противопехотки выгребали из земли целыми грузовиками. Много было и противотанковых мин. Особенно в местах, которые немцы считали опасными для прорыва танков.

   Земля гремела, будто железная, так плотно она была начинена металлом. Корпуса противотанковых мин у немцев тоже были железными, каждая мина весом в десять килограммов. Еще в землю немецкие саперы зарывали ящики с толом - это у них было фирменным стилем.

   Работали наши саперы по ночам, чистили землю обычными щупами, никаких других приспособлений для поиска мин не было...

   Дядя Коля Донцов сегодня иногда видит себя во сне: юркий маленький солдатик орудует длинными щупом - и не узнает, он это или не он?

   А ведь это - он.

   Тишины в тех ночах не было - немцы постоянно швыряли в небо по-змеиному шипящие осветительные ракеты и для устрашения прочесывали пространство пулеметными очередями. Били пулеметы всегда внезапно - гулко, резко, от грохота их очередей невольно разламывалась голова. Работали саперы обычно группой, впятером: передние снимали мины, задние оттаскивали их, на освобожденные от смертоносной начинки места ставили флажки. Командиром отделения у Коли Донцова был Григорий Иванович Бобков, степенный мужик, уже в возрасте - ему было двадцать два года. Но что такое двадцать два года с позиций сегодняшнего Николая Алексеевича Донцова? Ребячий возраст. А тогда казалось - командир отделения у них старый.

   Бобков был человеком осторожным, настоящим сапером, перед тем как один раз отрезать, он отмеривал не семь раз - а все пятьдесят, а то и больше, и только потом начинал работать.

   После всякого разминирования Бобков обязательно подавал команду:

   - Проверить еще раз!

   Слова "нет" на фронте не существовало, это было бы невыполнением приказа. Саперы проходили разминированную полосу еще раз, вплоть до немецких окопов.

   Утром, как обычно, следовала двухчасовая артподготовка, день становился ночью - так много было взрывов, от снарядных всплесков, от копоти и горелого пороха делалось темно, - били несколько сот орудий по одному квадратному километру, немцы, естественно, отвечали, но это было совсем не то, что удары нашей артиллерии, после чего на нанесенную на карту разминированную просеку вылетали советские танки. Любо-дорого было смотреть на их атаку.

   Так Донцов дошел до города Секешфехервара, что у самого Балатона. В городе остановились в каком-то дворе, в котором оказался колодец с очень холодной и вкусной водой. Попили воды, умылись и прикорнули в тенечке после бессонной тяжелой ночи.

   Тут налетели немецкие самолеты, стали сбрасывать с неба не бомбы, нет - хуже: ящики с гранатами.

   Во дворе, в котором остановились саперы, ранило четырех солдат: двух сибиряков, недавно прибывших на фронт, приятеля Колиного вологодского паренька Лешу Андронова и самого Донцова.

   Всех четверых - на колеса и в госпиталь. А госпиталь располагался на краю земли - аж в самом Будапеште. Пока везли, умер один из сибиряков, следом скончался Леша Андронов, а двое - один из сибиряков и Коля Донцов - добрались-таки до Будапешта. Сумели. Хватило сил.

   В Будапеште сунулись в один госпиталь - забит донельзя, во второй - также забит, в третьем тоже ни одного свободного места. Но тем не менее десантникам удалось пристроиться, да и тянуть больше было нельзя, сделалось совсем невмоготу: у сибиряка немецкий осколок вырвал из паха кусок мяса, а у Донцова вся правая нога была густо нашпигована вражеским металлом, да кроме этого - нашпигована спина...

   Уже в госпитале, когда прибыла очередная партия раненых, Донцов узнал, что из их батальона, насчитывавшего шестьсот человек, в живых осталось только шестеро.

   В госпитале Донцов пробыл без малого месяц и поспешил на передовую - все казалось, что без него, такого прыткого, юного и геройского, закончат войну... А этого Коля Донцов никак не мог допустить. Надо было, конечно, еще немного подлечиться, но время поджимало, лечиться было некогда. Нога еще не зажила, Донцов хромал, но, тем не менее, был рад, когда очутился на передовой.

   Поскольку погибший десантный батальон находился на переформировании, то Коля Донцов проехал мимо своей родной части, попал не в десантники, а в обычный стрелковый батальон, которым командовал гвардии майор Лисянский, во взвод старшего лейтенанта Пономаренко.

   Победа была уже близка, она буквально ощущалась физически, висела в воздухе...

   С этим батальоном Донцов прошел Чехословакию и Австрию. 

   Маленькая деталь: в батальоне было много лошадей. Поскольку большинство городов было забито брошенными немецкими машинами, в том числе и роскошными, и очень роскошными - в баках у них не было ни одной капли горючего, - то по некоторым улицам просто невозможно было проехать... Выручали лошади. Вообще гужевой транспорт использовался в батальоне очень широко.

   В один из майских дней Донцова вызвал к себе начальник штаба батальона, довольно строгий капитан.

   - Ты верхом ездить умеешь?

   - Так точно! Я же колхозник, а в колхозах на лошадях умеют ездить все.

   - Садись на коня комбата и срочно скачи к нему с донесением. Комбат сейчас находится в соседнем городке. Давай, гони... Аллюром три креста.

   Донцов прыгнул на коня и поскакал. Комбата нашел на удивление быстро, рыбкой соскочил с седла и молодецки отрапортовал:

   - Товарищ гвардии майор, получите срочный пакет! - протянул майору конверт из плотной немецкой бумаги.

   Тот взял конверт, разорвал его, прочитал бумагу, присланную начальником штаба, лицо его сделалось недоверчивым, он прочитал еще раз, и губы у него расползлись в счастливой и одновременно неверящей улыбке.

   - Что случилось, товарищ майор? - не удержался от вопроса Донцов, - слишком уж странным было лицо у комбата.

   А комбат махнул бумагой, которую прочитал, и закричал радостно, что было сил:

   - Победа-а-а!

   Ах, каким сладким, каким дорогим было для них это простое слово, так долго они ждали эту новость, что даже не поверили в победу, когда она пришла.

   Кто-то из солдат пальнул в воздух из автомата, кто-то подбросил над головой пилотку.

   Через несколько дней Донцов с нарядом патрулировал улицы небольшого австрийского городка, в котором квартировал их батальон, - был старшим в наряде.

   Неожиданно, уже под утро, он увидел, что по улице городка навстречу идут двое. В незнакомой военной форме, идут довольно смело, не прячутся.

   Кто же это такие?

   Одеты в шинели, поскольку майские ночи в горной Австрии были прохладными, обуты в ботинки с высокими берцами.

   Донцов скомандовал наряду:

   - А ну, ребята, возьмите-ка автоматы наизготовку, я сейчас пойду к ним, узнаю, кто такие?

   Автоматы наизготовку - мера совсем не лишняя, береженого, как говорится, Бог бережет.

   Донцов, держа наперевес свой ППШ, пошел к людям в незнакомой форме. Оказалось - "второй фронт", американцы.

   Объяснялись с американцами на ломаном англо-русско-немецком языке, этаком воляпюке, и хорошо понимали, кто о чем говорил. На прощание обменялись спичками, табаком, мелкими сувенирами и разошлись. Донцов послал одного из своих солдат в штаб батальона сообщить, что в городе появились американцы.

   На следующий день последовал приказ: батальону покинуть городок и отойти от него на двадцать километров, освободить место для дислокации американцев.

   Прошло еще немного времени, и отдельный батальон, как показательный, пешим маршем двинулся к границе, прошел Австрию, Чехословакию, Венгрию, Румынию - солдаты делали по тридцать километров в день, в городах и селах их закидывали цветами.

   На границе погрузились в вагоны и двинулись на Дальний Восток - надо было сворачивать японцам их воинственные рога. Но до места назначения так и не доехали - с японцами справились и без батальона майора Лисянского. Жаль.

   ...Когда Николай Донцов демобилизовался и вернулся домой, в Архангельскую область, - это было в 1948 году, - то специальности на руках у него не было никакой.

   Надо было устраиваться в мирной жизни.

   Он выучился на моториста, потом стал слесарем, затем окончил курсы механиков-дизелистов, женился, плавал на судах, после служил техником и старшим техником на Жигжигском маяке, потом перебрался на Соловки и до самой пенсии работал здесь начальником маяка.