Я, Егоров Иван Иванович, до начала войны работал в Ленинграде на комбинате подсобных предприятий Главленхлоппрома слесарем. Когда началась война, я был повесткой призван Красносельским военкоматом, но меня дважды оставляли до особого распоряжения. Но 19 июля снова пришла повестка явиться в Лиговский сельсовет на сборный пункт. С сельсовета нас отправили в Стрельну, где нас сформировали и погрузили в поезд, меня зачислили в 3 батальон. На станции Оредеж мы разгрузились с поезда и маршем пошли к реке Луге, в район деревень Большие Торошковичи, Наволок, Русыня, Онежицы, Вычелобок и Коськово (Костково), где заняли оборону. Я был зачислен в 3-й батальон 8-й роты 4-го пулемётного взвода. Командиром роты был Кузнецов, политруком Баранов, старшиной Петров, зам. ком. батальона – фамилии не помню. Я был связным при командире роты для связи со взводом и передачи разных поручений и сопровождения политрука на партсобрания в партийные ... батальона. Первый бой был у деревни Щегоща, потом нас перебросили в деревню Большие Горошковичи, где со старшиной ходили в разведку на аэродром рядом с деревней, но немца там ещё не было. Был бой под деревней Наволоком, потом ходили на деревню, рядом занятую немцем. После заняли оборону в деревне Вычелобок, Коськово, где держались, пока ни пришёл приказ оставить позиции. Это было 23 августа 1941 года. Наша рота попала в окружение. Я попал в плен. Когда нас собрали, то там я встретил политрука Баранова и других бойцов нашей роты. Был в лагерях: станция Плюсса, в Луге, в Риге и Восточной Пруссии в гор. Морунген, откуда бежал с товарищами. Вышли к своим, нас направили на сборный пункт в гор. Хохонштейн, где мы прошли проверку и военную подготовку. И отправили на фронт в Прусскую группировку, где я был ранен 22 февраля (тяжёлое ранение в ногу) и эвакуирован в госпиталь 3459 в город Шумерля Чувашской республики, где находился на излечении по 4 июня 1945 года. Потом служил в 24-м складе НКО, откуда демобилизовался 20 ноября 1945 года и вернулся на старое производство.

После окружения я попал в плен. Нас собрали всех и повели к совхозу «Скреблово» (у озера Врево, Лужский район). Среди нас было четверо раненых. В совхозе на ночь закрыли в сарай, утром на другой день подняли. Раненых нам не разрешили взять (их судьба неизвестна) и нас повели в местечко Городец (около 10 километров юго-восточнее пос. Скреблово, Лужский район), где закрыли в кузнецу и стали кричать: «Евреи и комиссары, политруки, выходи», – и уводили на расстрел. Среди нас был наш политрук, мы его решили спасти: остригли его, а волосы спрятали в уголь, потому что, кто с волосами, немцы расстреливали, считая их комиссарами. Потом нас выстроили и погнали на станцию Плюсса (Псковская область), где был лагерь для военнопленных, где я пробыл до 26 октября. Там я встретил политрука и друзей, товарищей по роте. В лагере свирепствовала дизентерия. Приходилось есть древесный уголь, чтобы поправиться. Двадцать шестого октября нас отправили в лагерь в Лугу. Повезли на открытых платформах. На остановке крестьяне нам бросали еду, а немцы их расстреливали из автоматов. Привезли нас в Лугу в большой лагерь за реку, где в первую же ночь убили 9 человек посреди лагеря, где даже ночью из барака выходить не разрешали. Кормили: в день давали банку супа из свекольных очисток и турнепса, где полбанки воды и полбанки песку. Для того чтобы получить этот так называемый обед, нас строили по пять. А если чуть зазевался, натравливали собак или выбивали банку из рук, и пленный оставался без еды. Если немца не понял, что он говорит, стегали плёткой по чему попало, а то назначали 25 или 50 розог, привязывали голого к столбу на площади на целый день на солнце, а то раздетого в холодное время обливали холодной водой. Особенно издевались над евреями. На работу гоняли палками. Нас не считали людьми: кто как мог, тот так и издевался. Спали мы в бараках на голых досках. Бараки из досок с большими щелями. Замёрзнешь – попрыгаешь, опять ложишься минут на 20, потом опять снова прыгаешь. Очень много умирало от голода и холода. Каждый день лагерная команда на телеге отвозила на кирпичный завод в карьере, на себе. А недалеко от входа в лагерь у горы стоял столб, где расстреливали людей на виду у пленных как бы для устрашения. Если приходили навещать родные, то их не подпускали к лагерю: стреляли из автоматов, не подпуская к проволоке. За рекой в лагере я был полгода или больше – не помню. Потом я попал на работу в большую команду, и нас погнали по Псковскому шоссе (это от Луги километрах в шести) в бывший 202-й участок. Так я попал во второй лагерь, где нас использовали на разных работах. Там был особо свирепый конвоир, который поминутно бил палкой. Его звали Тони Холицмастер. Да и комендант Гофлак, тот больше бил кулаками и плёткой, назначал розги до 50 штук. В большом лагере появился тиф. И оттуда на работу не по силам нас 7 человек возили в Лугу, где выполняли хозяйственные работы. Из Луги нас перевели в лагерь в город Рига, где работали на заводе «Фойроне». В лагере в Риге были и женщины с детьми – говорили, что семьи партизан. Мы, приходя с работы...