«Бабай (дедушка) родился в довольно-таки зажиточной семье. У них было двести овец, двадцать коров, огромный дом, ну, большое хозяйство. Потом их раскулачили, дом раскатали по бревнышку и построили из этого стройматериала школу.
И вот, пятнадцатилетнему мальчику пришлось уехать, он устроился помощником машиниста поезда. В 25 лет уехал на войну.
Всего у него было 4 класса образования, учились они в медресе, папа хорошо писал по-арабски. Он писал русские слова арабскими буквами, и когда ему нужно было передать что-то секретное брату, он использовал «свой язык», а мне поручалось передавать письма, никому не показывая их. Даже если бы кто-то и увидел их переписку, то все равно бы не поняли содержание.
Математику им, видимо, слишком хорошо преподавали. Он очень хорошо считал. Бабушка на счетах считала, а он в уме. Всегда получалось именно как он посчитал.
Я у него спрашивала: « Как ты стал разведчиком», папа рассказывал: « Построили нас в шеренгу и привели какого-то человека, он к каждому подходил и в глаза заглядывал, кто приглянулся-того и брали в разведчики.».Это очень сложная работа. Там по пять-шесть человек должны были сорок-пятьдесят километров пешком идти, а то и ползком. Обязательно нужно было привести «языка». «Это-говорит-Не дерево и не бревно, чтобы его подмышку и домой. Он сопротивляется, тоже хитрый, тоже жить хочет, не хочет идти, а надо. Если взял человека в плен, то надо уже довести и чтобы ран на нем не было, чтобы он потом не жаловался, что ты его бил.», « Немцы очень здоровые, сильные, тренированные. Когда мы углубились на сорок километров в тыл врага, лежим, значит, ждем какого-нибудь важного офицера с сумкой. Вот увидели такого-надо было его взять. А возле таких, с высоким чином, много охраны. И вот мне пришлось драться с ним. Он сильный такой, здоровый, натренированный, а мы уже несколько дней в пути, уставшие, голодные. И вот как-то же получилось повалить. Привел этого немца к нашим, а меня, получившего ранение, увели в госпиталь. Потом у пленного спрашивают, кто тебя привел, а он на меня показал. За этого «языка» мне дали Орден Красной Звезды. Ценный пленный был, при нем много документов было и рассказал он многое. Пистолет и часы немца моим именем подписали и мне вручили как подарок.»
Также, однажды, они по очереди тащат пленного. То ли из-за ранения, то ли от голода отец потерял сознание, а по правилам товарищи должны были его убить, не оставлять же полуживого разведчика на поле боя, где немцы могут его поймать как «языка». Но не убили. Когда он очнулся, пополз за ними. Нужно было переплыть речку, товарищи его уже половину проплыли. Он вслед за ними нырнул, те испугались, открыли огонь. Не думали ведь, что папа жив, решили, что враг пленника спасти хочет. Как-то его огонь не задел. Потом один из товарищей его узнал, крикнул: «Это ж наш!».
Папа как-то мне сказал: «Вы голода не знаете!». Им, когда они по сорок километров ползком шли, видимо, продовольствия не хватало. Они сапоги варили. Сапоги же из кожи были, их когда сваришь они размягчаются, можно и пожевать. «А ты попробуй сапоги пожуй ка»-говорил.
У отца пальцы не выпрямлялись, осколком ранило. В легких тоже осколки были, он постоянно кашлял, они мешали ему, видимо. Ему дали инвалидность третьей степени.
Когда он пришел с войны, ему было тридцать лет. Он женился на самой красивой девушке в деревне, моей маме. Семьянином он был очень хорошим. Родился сын, отец хотел, чтобы тот стал генералом, тренировал брата. «В моей семье должен быть врач, генерал и адвокат»-такие у него на нас планы были. Какого-то особо воспитания его я не помню. Папа призывал к терпению, трудолюбию, благодарности. Был строгим. Не в смысле злым или тираничным, нет, он любил дисциплину. Если он сказал что-то, то это должно быть сделано. Ну, я так помню. Что уж может 10-летний ребенок помнить.
Он мне косички заплетал. Мама на работе была, а я лохматая же в школу не буду ходить. Он сажал меня между колен и заплетал мне косы. Старался, чтобы я красивая была. Никогда мне ни в чем не отказывал. Платья мне красивые покупал. Вообще покупал все, что хочу. Математику за меня решал, пока я на улице гуляла.
Твой прадед очень хорошо готовил, особенно мясо. Мы когда с ним шли на базар, он всегда покупал белый хлеб, его тогда «сайкой» называли, очень любил его. Раньше белый хлеб редкостью был.
Его приглашали на колхозные и школьные собрания выступать. Но он не любил выступать, ему не нравилось. Он никогда про войну не любил говорить: «Вы не знаете ничего! Это так страшно! Не дай Бог вам такое пережить!».
Война уж никому в пользу не идет. Страдает психика, портится здоровье. Потом всю жизнь вспоминаешь тот ужас. Да и после войны тяжело жили. Наверное поэтому он и ушел из жизни в 56 лет, мне тогда было одиннадцать…»