Это было в 1942 году. Нас эвакуировали под Старую Руссу, в Ожедово (18 км). Все мосты разбомбили немцы, папа в то время был в армии, и нас мама повезла в Ожедово. Семья была большая, 7 человек, остальные все умерли, до войны трое и после еще трое – сестренка и два братика. Помню, приехали мы в Ожедово, стояла жара. Мама убила поросенка, мяса наварила, чтобы мы поели, потому что куда едем – не знаем, нам Советская власть приказала ехать. Нас загрузили в поезд, потом нас высадили у реки Ломоть, мы через нее должны были переехать на пароме. Два парома нагрузились, к третьему парому подлетели самолеты и разбомбили его вместе с людьми. Мы в очереди стояли, в округе все пришли раньше, а мы долго ехали - 18 км. Вот третий как раз разбомбили немцы. Самолеты эти летали как железные галки. Нас не тронуло, а так как разбомбили все, нам пришлось обратно домой ехать. Мы опять сели на телегу и поехали домой. Приехали домой, наш дом еще не сожжен, а пули так и летали зажигательные, в некоторых деревнях за 4 км много домов сожгли. У нас маленькая деревня, 8 домов было только и, наверное, не захотели или не увидели. Через некоторое время пришел какой-то дяденька и спрашивает: «Устинья Ивановна, это у вас большая семья?» - Мать отвечает: «Да». Дяденька: «Вот ваш муж во Пскове с плену сбежал», - а мама до этого ему свезла сухарей, подкормила его и он жив остался. У них там по 40 человек в сутки выносили в яму. А папа был санинструктором на передовой, он раненых перевязывал. Два раза был в земле закопан, но его выкапывали и оживляли (весь черный в земле был). И жив был папа до 76 лет.
В один день стали стрелять все ближе и ближе, и мама решила поехать к брату своему, моему крестному, а то страшно же было. На санки троих ребятишек посадили, а мы сзади бежали. Мне тогда шел 11-ый год. Мама приехала к брату, нас накормили (хорошая была у брата жена), их трое было в семье. Брат с войны пришел тоже раненый весь, сперва прислали телеграмму нам, что он убит, а потом он пришел с костылем, нога перебита у него. Нам ночевать постелили на пол, а вечером крестный мой дядя Филя вышел и говорит: «Устинья, пойдем посмотрим как твой дом горит», - а мы километра полтора жили, горы были и там был дом построен у нас, но нас выгнали оттуда (это была деревня Минино). Мама посмотрела, правда наш дом горит. Куда ехать, больше некуда…а там все «КАТЮША» стреляла..не знаю, наверное, наша, так и сигали снаряды, хорошо, что уехали оттуда.
И пошли мы в итоге, куда глаза глядят, где не стреляют. Приехали в Сысоново, там баня стоит на берегу, мы все (крестный, его жена и трое детей) и нас 9 человек (еще Федька и Шура были), потом их уже забрали немцы. Мы все переночевали в бане, у нас коза была, корову немцы забрали, мы ревели, а они на нас пистолеты наставили, чтобы мы не кричали и у бабушки с дедушкой корову забрали, тоже остались без молока. Но нам кто-то дал козочку, и она гуляла беременная, вот мы и тащили ее с собой, потому что молока то надо ребятишкам маленьким. Переночевали, мама дала покушать всем и пошли дальше. Сутки шли, остановиться негде, у немцев вырыты рвы из снега. А дорога вычищена, чистая и мы на санках детей везли, а сами сзади шли. Вдруг, лошадь едет с кучером. Они остановились и кучер говорит: «Давайте мы санки возьмем, прицепим и ваших детей свезем на край, а больше нигде домов нету, только мы привезем в крайнюю избу». Мы согласились, отдали санки и детей маленьких. Потом шли долго до этой крайней избы, смотрели, нет ли наших ребятишек, упавших на санках. Пришли, а они все сидят уже на печке: «Мама, мама, нас тетенька накормила, напоила и вот, мы греемся теперь на печке сидим». Мама рада была так, благодарила хозяев. И хозяйка оставила нас всех ночевать, а у них сын был, полицаем работал, он сказал: «Такой семье надо жить где-то». После этого пришел к нам бригадир и повел в совхоз точку. Пришли, печка разобрана, котел кто-то вытащил …во время войны то…кому надо, те и вытащили. Кто-то привез плиту (узнали, что семья большая). Мама включила плиту, нагрела чаю, напоила нас. А раньше сахара не было, конфет не было, война же шла, а у мамы были деньги (мы тогда тысячи получали) и она их сохранила. А магазина то нет, мы ходили с Тасей в Старую Русу за хлебом, это 25 км. Мне было тогда почти 10 лет. Однажды, мы дошли до Ивановска помню, автобус идет (от нас не ходил, а от Ивановска шел – 12 км до Старой Русы). С нами шла тетя Марфа, мама попросила ее – не бросишь же детишек. Вот так она нас и возила за хлебом. А в магазине хлеб по половинке был разрезан и надо было занять очередь, мы по шесть раз заходили, нам по половине буханки отрезали и мы клали в сумку (из точи сшита), вещевиков еще не было. Потом мы еще зашли в магазин, купили пол кило «подушечек» и пол кило сахара. Тасе сахар, а мне конфеты, делила продавец пополам, чтобы тяжело нам не было. Мы сильные были, если бы был вещевой мешок, мы бы унесли, а так надо было рукой возле себя держать. Надо было идти назад, опять 25 км, никто нас уже не повезет, автобус мы не знали когда. И только дошли мы до Минино, где мы раньше жили, и откуда я родом, идут папа и мама, встречают нас. А дорога там плохая, канаву рыли, глины было много и дождик прошел. Я как встала на эту глину и у меня эта торба с хлебом прям в канаву. (смеется - прим.) Я как заревела, папа начал успокаивать: «Не плачь, не плачь, торба не намочилась, с хлебом ничего не случилось».

Теперь расскажу как мы в совхоз точке жили. Уже все растаяло, огороды были, полицай привел к нам папу, а он заболел тифом. Рядом был Дерглец, там самолет сбросил партизан двух. Немцы пришли на совхоз точку, папа лежал в белом белье, болел сильно, температура была высокая. Он вскочил: «Это партизан, партизан»! Папа был в военной одежде (белая рубаха и кальсоны). Первый наставил на него наган, а второй наган выхватил и его вытолкал и нам сказал: «Не бойтесь, не бойтесь, пусть папа спит». А мы все ревем и плачем. Потом жили более менее спокойно, картошки посадили, надо было рожь убирать, в итоге картошку и весь урожай выкопали и поехали домой. Это был уже 1943 год (Совхоз точка, Старорусского района, Новгородской области - 30 км от нашей деревни), там не стреляли, вот мы и жили летом спокойно. Приехали домой, где жить? Нашли блиндаж, у нас там горы были и в горах выкопан хороший блиндаж, а там были нары, где немцы жили. Мы там и остались, печку сложили, с земли вырыли, сбегали плиту из сгоревшего дома забрали, папа ее починил и на ней еду готовили. Однажды, мама отправила меня в баню, я метров 20 не дошла, вдруг, самолет летит и начал палить, стрелять и мне в ноги снаряд попал. Я катаюсь на спине, вышла тетка Марфа (это ее баня была), несут мне молока, а мама с папкой хотели ехать рожь жать, но взрыв услышали, прибежали, а я плачу. Помню как сейчас – папка сунулся мне на живот, живот то мне не ранило, а ноги в крови все и глаз выбило, я все помню, ум у меня тогда не потерялся. И папка сунулся на меня, ревет, плачет: «Я тебя всех больше люблю, что ты…только не умирай, только не умирай». Они приехали на лошади, и меня назад мамка на лошади повезла к немцам, папка боялся, ведь он из плена сбежал недавно. Поехали к немцам, потому что больше некуда было, до Старой Русы 25 км, я бы не дожила Там штаб у них был, деревня Боры, шесть км от нас. Пока ехали из меня почти вся кровь вышла, а я живая…. Меня немцы приняли, помню как сейчас. Меня не мамка, а немец взял на руки, положил на топчан. Еще там мальчик был, лет 14, лежал рядом, ему ногу оторвало. Они уже пилили ему ногу, у него гангрена была, вдруг, он как заматерился, но немцы наверняка не понимали, что он кричал. К нему подвели машину на колесиках, такой хороший запах, как сейчас помню, потом ко мне подвели эту машину, как прожектор она. Подошел ко мне переводчик и говорит: «Считай. Сколько ты умеешь считать?» Я досчитала помню: 29..30…и все, уснула. И вот, мне мясо отрезали, все раны от взрыва в земле, и кидали это мясо мамке на телегу, с мамкой плохо сделалось, уборщица прибежала, взяла нашатырный спирт у них и маму оживили. Она чувствовала, что это от меня мясо кидают все грязное. Каждый день меня возили туда, то ли они осколки не могли все за раз вытащить, то ли тренировались на мне, непонятно. А потом третий день привезла меня мама, мне, как и в прошлые разы, платье рвали, чтобы можно было рану чистить, а в этот раз ручонки он мне положил, чтобы не мешались, а одна у меня сползла ему на руку, он схватил мою руку, закинул за голову и сломал ее, и сейчас вот она у меняя болит. Не болела никогда, а сейчас болит. Я как крикнула, вбежал немец – главврач, схватил того за шиворот и так ударил в дверь лбом: «Шайза» - говорит, а я знала по-немецки немножко. - «Кляйн» (маленькая) и пальцами показывает. Что у него три «кляйн» дома. Мне тогда было 12 лет. Он мне перебинтовал руку, все сделал. На полочке у них лежали и помидоры, и огурцы свежие, он показывает – тебе чего? А я испугавшись, махаю – ничего не хочу и он мне дает баночку сен-сен , там конфетки черненькие, все равно как перец черный, положишь в рот, а они мятные, очень приятный запах. Вот так мама меня каждый раз и возила.
Прошла неделя, дождь лил сильно. А блиндаж у нас был хороший, плот сделан от самого ручья и вдруг, по этим трапам кто-то идет, папка за меня залег (я лежала на нарах), мамка испугалась тоже. У нас топилась печка, пришли пять человек и все в одежде такой, как начальство, это были русские. А они тоже неподалеку от нас сидели, в вереске, у них шалашик сделан был, топорик был. Мамка 5 чугунков картошки наварила, нам давали землю, у нас была посажена своя картошка. Брат Федька накопал, ездил на своей лошади Динке, она прибилась к нам. Так вот, они пришли и говорят: «Мы есть хотим», видят, что семья то большая, а картошки много было, мешка 2, еще мы не успели съесть. Вот мама и наварила ее. Поели, а один достает пачку денег и дает, тут папка вышел, а мы не хотели, чтобы он выходил, потому что те хотели, чтобы он их провел мимо немцев. Папка вынужден был выйти и их проводить, надо было идти до 4 верст. Деньги мы не взяли, у мамки деньги были свои, она сказала им: «Деньги и вам пригодятся, мало ли что», а он сказал: «Возьмите, нас могут на передовой убить и кому достанутся деньги, а у вас семья большая, пригодятся». Мама все равно не взяла ни рубля.
А меня так и возили лечить к немцам, мамка возила, 6 месяцев, пока их не угнали, ни одной раны так и не залечили. А когда их угнали, в Струшино медсестра с практики пришла, Ольга Ивановна, я ее не забыла еще. Она мне за 2 недели все раны залечила. А немцы меня не лечили, чтобы мясо нарастало, я же маленькая была, росла еще, а то раны б затянулись и мне потом было бы плохо расти. Они умные очень были. И потом мы купили в Струшино дом, перевезли все туда, рожь жали, все помогали. Однажды, ребятишки, два братика около меня были и вдруг, они отошли, смотрю раненый идет, перебинтованный наш …постучал в окно, гляжу - военный. Я на костылях была тогда уже. Подошел он и говорит: «Доченька, нет ли у вас тряпочек, у нас солдат, у него нога перебита, нечем перевязать». И я пошла в сундук, набрала тряпок, дала в форточку на кухне ему, а на другой день он приносит 20 птичьих яичек. Я потом этим солдатам молоко носила, они неделю жили неподалеку. Я им сказала, чтобы нарвали зонтов и натолкли, привязывали на рану, таким образом, ногу заживили. Потом пришли они ко мне попрощаться в окошко и говорят: «Мы уезжаем, если живы будем, мы тебе большую пенсию выбьем», а я и не знала, что такое пенсия. Это мне было годов 14, у нас войны уже не было.
Победу я встретила в 15 лет! Копали мы огород, было 90 яблонь, у дедушки и у дяди Вани, и вдруг, Иван Ефимыч бежит, кричит, шапку кидает в землю, а мы все деревенские копали, кричит, чтобы мы шапки бросали, а мы не слышим (далеко). Подбегает и кричит: «Да бросайте, война закончилась!!!» Вот я не забуду никогда этот случай. И мы все, кто плачет, кто смеется, а я частушки начала петь (смеется). \