Дочь Александра: Судьба

Хочу рассказать историю жизни моего папы Миши, точнее рассказать о самом трудном периоде его жизни. Рассказ от имени моего папы Филатова Михаила Семёновича:

«Детство моё было очень счастливым, как мне казалось. Это продолжалось где-то до девяти лет. Я жил в дружной полуармянской семье, был самым младшим из всех братьев, которых у меня было трое. Была ещё младшая сестрёнка. По семейному преданию, мой дед был чистокровным армянином. На родине в Армении он влюбился в русскую девушку. Но жениться на ней ему не разрешили, и тогда он увёз её в сундуке на подводе из родного селения в Царицынскую волость, где жили его родственники. Так Степан Шаунян оказался в селе Лопуховка Руднянского района Сталинградской области (Царицынского уезда), где родился сын Семён (это мой отец). Дед Степан с сыновьями жили зажиточно, арендовали землю, выращивали сады – дед был талантливым агрономом, как сейчас бы сказали. Родственник деда Степана был священником в церкви этого села. Его сын также служил священником (это брат Семёна). Мой отец Семён имел крепкое хозяйство. В хозяйстве было 6 лошадей, несколько быков, стадо овец, домашняя птица. Со всем этим хозяйством успешно справлялись мой отец, дед и старшие братья. К началу НЭПа хозяйство процветало. Фамилию Шаунян они поменяли на Филатовы. Я родился 25 июня 1923 года в селе Лопуховка. Меня назвали Михаилом. Будучи маленьким, я вечерами пел в местной церкви. Освоил старославянскую азбуку и читал церковные книги. Когда мне исполнилось 9 лет, дед Степан отвёз меня в Армению, в Эчмиадзин – учиться в мужской духовной семинарии. Там мы изучали многие науки, но больше всего мне нравилась астрономия. Проучился я в семинарии до весны следующего года. Однажды утром, придя на занятия, мы увидели закрытые двери учебных классов. Нас встретил сторож и объявил, что занятий не будет, что всех ваших учителей арестовали и увезли на грузовиках, где их, стоявших в кузове, обвязали по периметру одной верёвкой, вывезли за пределы монастыря и там расстреляли. Это было ранним утром. Сторож сказал нам, чтобы мы расходились по домам, потому что нас тоже увезут. Дети-армяне разбежались по домам, а я с моим русским другом (он был родом из-под Ростова) решили бежать на родину. С территории семинарии мы ушли через лаз в заборе, заросший густыми кустами. На нас была одежда семинаристов (курточки, брючки и шапочки чёрного цвета), и мы сорвали отличительные нашивки. Несколько часов мы добирались до Еревана, шли пешком, опасаясь телег, боясь, что узнают в нас беглецов. В Ереване долго бродили по городу, спрашивая по-русски где вокзал, но нас не понимали, пока не встретился один армянин, который на ломаном русском языке объяснил где вокзал. Мы были уставшие и голодные. Свои курточки мы поменяли на сырую картошку, которую тут же испекли на пустыре. До Ростова мы добирались на поездах, прячась в собачьих ящиках, а когда нас оттуда выгоняли, то ехали на крышах вагонов. Через несколько дней мы прибыли в Ростов, и я расстался со своим другом. Потом сам, меняя поезда, добрался до станции Петров Вал. Оттуда, где на телегах, где пешком, шёл домой, в своё село Лопуховка. Подойдя к дому, я был потрясён: вместо дома стоял один фундамент. Узнавший меня односельчанин сказал: «Как ты здесь очутился? Всю вашу семью увезли на лесоповал, далеко на Север – 800 километров от Нижнего Тагила». Был период раскулачивания в стране. Мне ничего не оставалось, как идти искать дядю в церкви. Но церковь тоже была закрыта, а служителей церкви посадили в местную тюрьму под замок для дальнейшего этапирования. Я стал упрашивать охранника пустить меня к отцу (моему дяде). Охранник сжалился и пустил. Через несколько дней нас отправили этапом на Соловецкие острова. Условия жизни там были ужасные, и дядя сказал мне: «Что ты будешь здесь пропадать. Перебирайся на материк. Я дам тебе бадик (палка с крючком), зацепишься за пароход и переплывёшь на материк». Я так и сделал. Мне было уже 10 лет. Дальше снова поезда. Добирался до Киева где на крышах вагонов, где помощником кочегара в паровозной будке… А потом от Киева до Харькова шёл пешком по шпалам. От Харькова до Петрова Вала снова поездами. Затем снова пешком до хутора) несколько десятков километров от Лопуховки), где был наш домик для ночлега – раньше, когда выгоняли летом стадо на пастбище, там ночевали. От усталости я упал в траву и уснул. А утром увидел, что совсем чуть-чуть не дошёл до хутора и домика. В домике, на пороге, меня встретил чужой дядя и прогнал меня, хотя я доказывал ему, что это наш домик. Я шёл по улице и плакал. Неожиданно меня увидел местный активист. Он отвёл меня в наш домик и сказал мужчине, что мальчик будут жить с тобой. Наконец-то, я обрёл крышу над головой, но много дней я не ел хлеба. Возле домика был пруд, в котором я майкой ловил рыбу и отдавал её мужчине, а он делился со мною хлебом. Через какое-то время мужчина ушёл, и я остался жить один. Как-то в одну из ночей в дверь постучали. Это был мой старший брат Василий. Он бежал с лесоповала и принёс с собой справки с печатью (писал справки сам, а печать вырезал из картошки). Он сказал мне: «Будут приходить наши братья – отдавай им справки», а сам вскоре ушёл. Несколько месяцев приходили братья за справками и ночью уходили. Потом вернулась мама с младшей сестрёнкой, и мы стали жить втроём. Мама Фёкла рассказала, что дедушка Степан умер при раскулачивании, а папа вскоре умер на лесоповале. Жили в землянках , тяжёлый труд, голод, холод… Рядом с домиком была глиняная гора, где расплодились кролики. Моя мама шила шапки из шкурок кроликов, продавала их, а мясо кроликов мы ели и меняли на муку. Питались кореньями, травами, варёными желудями. За деньги от шапок купили корову. Я пас корову, коз, любую работу в селе делал. Мама с сестричкой Марией валяли валенки. Когда мне было 15, или 16 лет, я поехал в Сталинград к старшему брату Василию, у которого уже была жена и две маленькие дочки. Я устроился на Сталинградский тракторный завод. Потом от завода меня послали на учёбу в Таганрогское ремесленное училище. Когда началась война, мне ещё не было 18 лет, я вернулся в Сталинград на тракторный завод, где мы выпускали танки. Через год, в июле 1942 г., началась осада Сталинграда, которая переросла в Сталинградскую битву. Немцы рвались к тракторному заводу, а мы переправились на левый берег Волги, где из нас сформировали военные отряды с ускоренной военной подготовкой и мы защищали Сталинград. Я в составе 188-ой стрелковой дивизии участвовал в освобождении Харькова. Потом нас перебросили в направлении Кривого Рога. Осенней ночью нам пришлось переправляться вплавь через Днепр. Отступать не разрешали, гнали вперёд. За нами шли заградотряды. Было холодно, многие бойцы не умели плавать, а плавсредств не было. Я предложил на подсолнечном поле собрать сухие стебли, связать их в виде снопов и переплывать, держась за них. Мы проплыли 2/3 расстояния, и тут немцы прожекторами осветили Днепр, стали палить из пушек, миномётов, пулемётов. Из нескольких тысяч бойцов на другой берег попали несколько сотен. Сразу бросились в окопы в штыковую атаку. Я нескольких офицеров заколол. Немцы отступили, бросая в нас гранаты и меня взрывом контузило. Очнулся я в толпе пленных. Несколько суток держали нас за колючей проволокой, затем погрузили в товарные вагоны-скотовозки. Вагоны были набиты битком так, что люди не могли ни сесть, ни лечь, а стояли вплотную. Нас не поили и не кормили четверо суток. Умершие также стояли между живыми. У кого-то из пленных был нож (не нашли при обыске). И я, с другими пленными, вырезал в стене вагона отверстие. Пилили втроём, работая по очереди. Пленные были разных национальностей. Когда таджики и калмыки перессорились, поднялся шум. Немцы распахнули дверь вагона, автоматной очередью скосили близстоящих людей и закрыли дверь. Убитые так и стояли вместе с живыми… Нас было трое, решивших бежать: я, дядя Ваня (лет 40) и парнишка моложе меня. При прыжке я скатился под откос и вывихнул ключицу. Мы втроём шли ночью обессилевшие и голодные в надежде найти какое-нибудь село, чтобы хоть что-то поесть. На краю села нашли сад. Стоял лёгкий морозец и под яблоней была куча мороженых яблок. Молодой парнишка не удержался и стал грызть эти яблоки, хотя дядя Ваня удерживал его. Через несколько минут парень упал замертво. Мы постучали в дверь хаты, увидев свет в окне. Открыла женщина средних лет. Она немного испугалась, но в хату пригласила. В доме было жарко натоплено. Мы сели за стол на лавку и разомлели от тепла. Мы и не заметили, как сидевший на печи мальчик, куда-то исчез. Хозяйка поставила на стол миски и горшок с варениками с творогом. Тут же на столе стояла крынка со сметаной. Только я взял вареник и хотел опустить его в сметану, как дверь распахнулась, и ворвались полицаи с автоматами. Нас схватили, избили, повезли опять на вокзал, и мы снова оказались в вагоне с пленными. Пленных перебрасывали из местного концлагеря в другой концлагерь. Немцы всячески издевались над нами. Одним из их любимых развлечений было впрягать пленных в каток для укатывания асфальта и по плацу возить этот каток по кругу. Голодные и больные пленные катили эту многотонную машину, а наверху на сиденье водителя сидел офицер и плёткой подгонял каждого. Вокруг плаца стояли немцы с овчарками, которых они натравливали на пленных и при этом гоготали. Если обессилевший пленный попадал под каток, то его тело было расплюснуто по асфальту в лепёшку. Два раза я пытался бежать, но неудачно. Третья попытка удалась. Тогда мы были в лагере под Мюнхеном. Щипцами разрезали колючую проволоку, и мы с товарищем ночами пробирались в сторону Швейцарии. Граница проходила по реке, через которую в Швейцарию ходили поезда. Когда часовые отвлеклись, нам удалось незаметно пробраться к поезду, идущему в Швейцарию, и вскочить на вагонный буфер. Поезд тронулся и немецкий часовой заметил нас, когда мы были уже на середине моста. Стрелять было нельзя, так как мы были уже за пределами Германии, и он только погрозил нам кулаком. Так я оказался в Швейцарии. Потом я воевал в отряде югославских партизан, был во Франции, в Австрии. Освобождали нас союзные войска – американцы. Они предлагали нам золотые горы, чтобы мы поехали в Америку. Мой товарищ был из Канады, очень звал меня к себе. Американцы запугивали, говоря, что если я вернусь в СССР, меня отправят в Сибирь на рудники. Но я сказал, что буду лаптем хлебать пустые щи, но на Родину вернусь. Ещё я был в Венгрии, участвовал в возвращении пленных и угнанных на работы женщин в СССР. Домой мы возвращались через Румынию, так как первые два эшелона, шедших через Украину, подорвали бандеровцы… Вернулся я в родное село в апреле 1947 года. Работал на различных сельхозработах. Уехать никуда не мог, поскольку сельским жителям паспорта не выдавали. В 1947 году я встретил свою большеокую Катю, которая покорила меня. Она работала на стройках по восстановлению Сталинграда из руин в течение 4-х лет, начиная с 1943 года (ей было 15 лет). Её, вместе с другими девочками-подростками мобилизовали из близлежащих деревень для восстановления Сталинграда. Вместе с ними с ними работали отряды пленных немцев и калмыков. Вначале они убирали трупы с улиц города, и это было тяжело. Потом таскали кирпичи и раствор по трапам без перил на третий, четвёртый и пятый этажи. Люди голодали, и у Кати начался голодный понос. Её, обессилевшую, начальник перевёл на другую работу курьером. Подкармливал Катю и её отец Николай, который лежал в госпитале и лечился от ранений. Где кусочек сахара, где кусочек хлеба и так помогал дочери. Он умер от ран в госпитале в начале 1947 года. Когда я решил жениться на Кате, одолжил денег у односельчан и поехал в город купить кое-что для совместной жизни. Ехал на подножках поездов, между вагонами. Не доехав до Сталинграда, узнал, что произошла денежная реформа и срочно вернулся обратно, чтобы успеть раздать долги, так ничего и не купив… В декабре 1947 года наш брак зарегистрировали и началась семейная жизнь. Так прошли 15 лет моей жизни с девяти до двадцати четырёх лет. И сколько же мне пришлось пережить! Теперь начиналась моя мирная семейная жизнь, которая длилась 69 лет…».

Далее рассказывает дочь Александра Михайловна: «В 1949 году, приехав в Симферополь, папа с самого начала восстановления завода и до ухода на пенсию, трудился на 1-ом авторемонтном заводе имени Куйбышева. Неоднократно награждался почётными грамотами и премиями за трудовые успехи. Вместе с мамой они прожили более 68 лет. Папа построил дом, вырастил много деревьев, воспитал двух хороших дочерей, двух внучек и одну правнучку, полностью выполнив свою жизненную миссию на Земле. Девиз его жизни: «Вперёд и только вперёд!». И, даже совершенно ослепнув на оба глаза в 71 год, папа находил в себе силы подбадривать нас в трудных жизненных ситуациях и не терять веры в себя. Он прожил более 92 лет. Последние 6 лет очень тяжело болел. Но до последних дней папа сохранил ясность ума и трезвость мысли, прекрасно разбирался в политике и житейских проблемах, старался как мог помогать своей семье и словом, и делом, и материально. Мы, его потомки, всегда с благодарностью будем помнить о нём! И помнить его жизненный девиз «Вперёд и только вперёд!». Спасибо тебе, папочка!».

Дочь Александра. 18.12.2017 г.