ПОБЕДА

Май 1945 года я встречаю в Австрии, в районе Граца. Австрийские Альпы, весна, уйма солнца, высоко в горах белеет роскошный зимний курорт. Чудесное настроение. Со дня на день должна кончиться война.

Наш 345й Отдельный Радио Развед Дивизион Особого Назначения с помощью пеленга определяет дислокацию и перемещение крупных военных соединений немецких войск, а я на трофейном радиоприемнике принимаю передачи последних известий из Берлина, Лондона и Нью-Иорка и составляю по ним сводки для штаба фронта.

Би-Би-Си сообщало: "Гитлер через посла Щвеции Бернадота сделал предложение о капитуляции". 2 мая Берлин передает: "От тяжелых ран скончался Адольф Гитлер. Командование войсками принял на себя Гросс Адмирал Дениц. И, наконец, 7 мая - "Говорит Америка, Америка в войне", - так начинал свои передачи в те годы "Голос Америки", - "Немцы согласились на безоговорочную капитуляцию. Завтра она будет подписана."

Вечером меня срочно снаряжают за вином. Я знаю немецкий язык и мне приказывают радостную весть обменять на вино. В тыл ехать незачем. Там давно все выпито или вылито. Едем вперед к фронту. Везде тихо. Фронт не "работает". Изредка где-то бухает. В оставленных деревнях, в подвалах поколено вина. Простреленные бочки наполовину пусты, результат дегустации вина нашими передовыми частями. Мне нужны только полные. Наконец находим "нетронутую" деревню. Заходим в первый попавшийся дом. Рассказываю про смерть Гитлера, о том, что завтра будет подписана безоговорочная капитуляция. Слух разносится быстро. Набирается полная комната народу. Прибегает бургомистр, толстый мужчина в зеленой шляпе с пером и замшевых шортах. Приглашает всех к себе. Говорит, всегда ненавидел Гитлера и любит русских. Его сын в плену у англичан. Теперь скоро будет дома.

Пьем сухое до скрипа в зубах вино. Пью с австрийцами в штанах и в шортах, австрийками старыми и молодыми, красивыми и не очень. Через некоторое время они все начинают казаться мне прехорошенькими. Австрийцы поют "иодели", мы с шофером "Катюшу". Выходим на улицу. Наша трехтонка уставлена бочками. Кое-как нас с шофером запихивают в машину. Как мы не разбились по дороге - до сих пор удивляюсь.

Ночью 9-го объявили о конце войны. В дивизионе торжественный обед. Каждому полагается по полтора литра вина. Это официально, а неофициально - до полного удовлетворения. К вечеру все ели стоят на ногах. Кругом стрельба. Зеленые, красные трассирующие пули и ракеты прорезают небо. Можно подумать: идет бой. На самом деле мир. Мир и все кругом пьяны от вина и от сознания, что наконец все кончилось, ПОБЕДА!

ПРАЗДНИЧНЫЙ САЛЮТ
Это был один из тех дней, когда на нашем участке фронта было тихо и спокойно, и в нашей армейской многотиражке было написано: "На Волховском фронте без перемен". (Почти как у Ремарка: "На западном фронте без перемен").

Все было как в обычные фронтовые будни. "Стреляют, ну и пусть себе стреляют, а попадут в меня или нет, это еще бабушка надвое сказала" - думал я. Описанные ниже события произошли в канун 1943 Нового года. Я в то время служил в 345-м отдельном радиоразведбатальоне Особого Назначения. В задачу нашей части входило наблюдение за передвижением дивизионных, корпусных и армейских радиостанций противника и определение с помощью пеленга места их дислокации.

Я, с моим верным помошником сержантом Никой Григорьевым, прослушивал с помощью трофейной радиостанции батальонные и полковые радиосети немцев. Во время боя они часто вели передачи открытым текстом и иногда удавалось перехватить важные оперативные данные. Радиус слышимости этих станций не превышал километра, поэтому нам приходилось располагаться в траншее на переднем крае.

Вечером 29 декабря грязные и уставшие мы с Никой прибыли в расположение 44-й дивизии. Вхожу в землянку наблюдательного пункта командира полка и протягиваю хмурому, давно небритому капитану предписание штаба фронта - "Оказывать лейтенанту Финкельштейну всяческое содействие в выполнении важного оперативного задания". "Принесла вас сюда нелегкая - ворчит небритый капитан. Оторвет вам голову - а мне рапорт писать, как и при каких обстоятельствах это произошло. Занимайте свободную землянку и имейте в виду: ровно в 16:00 наши позиции обстреливает "ишак". Как услышите заскрипел, нос из землянки не высовывайте. Вчера моего вестового и еще двоих уложил, видите какие деревья заваливает".
"Ишаком" прозвали немецкую реактивную установку, вроде нашей "Катюши". Его стрельба сопровождалась противным скрипом - кх, кх, кх. Разрывы реактивных снарядов были очень сильными.
Идем с Никой искать пристанища. Нашли неразрушенную землянку, по колено затопленную водой. Откачали воду, настелили лапник. Сыро, холодно и неуютно. Командирую Нику за печкой. У нас с Никой есть валюта - фляжка с водкой. Целый час Ника где-то пропадал. Лишней печки ни у кого нет. Иду снова к хмурому капитану, авось поможет. Около его землянки часовой греет руки у весело потрескивающей сухими ветками железной печурки. В это время заскрипел ишак. Всех как ветром сдуло. Часовой юркнул в землянку, а я схватил печку и мчусь бегом к себе. Дым из трубы валит, рукавицы тлеют, а я во всю драпаю. Посмотрел на часы - 16:02. Вот сволочи, до чего аккуратные!

Мы с Никой быстренько установили печурку, наложили сухих веток, включили радиостанцию. Стало тепло и уютно.

Слушаем передачу о положении на фронтах, сушим портянки. Вдруг в землянку вваливаются два солдата с автоматами. Один из них, очевидно старший, орет:"Хенде хох и не шевелиться", - и добавляет на международном языке длинную фразу, часто упоминая при этом мою маму. Я пытаюсь объяснить ему, кто мы такие, но он меня не слушает, тычет в грудь автоматом, для острастки дает очередь в потолок. "Будешь шевелиться, халявый, - это он про меня, - получишь пулю в лоб. Сержант беги до капитана, скажи шпиона поймали". Прибегает капитан. Улыбается.и говорит: "Ты на них лейтенант не обижайся. Приходил тут СМЕРШ и говорил, где-то у вас тут шпион сидит. Как кухня приедет, фрицы по его сигналу артналет дают". Конфликт мирно улажен. Приглашаем капитана выпить с нами чаю. "А у вас покрепче чего-нибудь не найдется?" - спрашивает он. Ника достает флягу с водкой. После третьей стопки становимся закадычными друзьями. "Слушай, лейтенант, - говорит небритый капитан, - тут у нас недавно из политотдела приезжали немцев пропагандировать и рупор забыли. Пойдем, фугани-ка хорошенько по-немецки матом этих гадов, сволочь фашисткую.
Я буду говорить, а ты дословно переводи, по мату я крупный специалист". Я ему объясняю, что с этим делом у меня по-немецки слабовато. В Петершуле, где я учился, нам это не преподавали.
"Ну ладно, валяй как сможешь" - говорит лейтенант. Идем, до передовой траншеи метров сто. За траншеей овраг, колючая проволока, а на другой стороне оврага немцы. Слышно даже как они перекликаются. Кто-то на губной гармонике играет Лили Марлен - их любимую песенку. " Начинаем", - говорит капитан и подает мне рупор. У меня получается не очень складно и по мнению капитана недостаточно длинно. Немцы не остаются в долгу и показывают неплохое знание русского матерного языка.

"Научились сволочи, ну сейчас я вам паразитам покажу!" - говорит капитан, лезет в блиндаж и дает очередь из крупнокалиберного пулемета трассирующими. Немцы отвечают. Через несколько минут идет пальба по всему участку. Над оврагом немцы повесили осветительные ракеты на парашютах. Светло, как днем. Звонит майор, командир полка: "Что там у вас?" "Да ничего серьезного, Праздничный салют" - отвечает капитан.