«Перед войной наша семья переехала на Кавказ, в Кабардино-Балкарскую АССР. Но в 1941 году школу, где я училась, закрыли. Я нашла работу секретаря в прокуратуре. А в мае следующего года меня и еще четырех девчонок, с которыми вместе учились, призвали в армию. Почти сразу направили в Сталинград. Там первым делом изучали военное дело: оружие, аппараты связи и многое другое. В то время под Сталинградом было спокойно.
Вскоре нас отправили в 1088 зенитно-артиллерийский полк. У меня были хороший слух и отличное зрение. Так что определили меня на «вышку» – это крыша пятиэтажного здания. В мои обязанности входило наблюдать за пролетающими немецкими самолетами и сообщать о них на командный пункт. При этом докладывать, какие именно самолеты летят – во время учебы нас научили определять их и по силуэту, и даже по характерному для каждого типа звуку моторов. Затем на земле принималось решение о применении орудий. Моя служба значилась как воздушная разведка.
Когда немцы начали наступление на Сталинград, стало очень тяжело. Первый массированный налет на город был 23 августа. Перед этим на крышу поднялись два командира, увидели самолеты и дали приказ оставаться на месте, а сами сбежали вниз. Надо мною шли три бомбардировщика «Хейнкель», потом они разделились, один направился к дальнему крылу здания (оно было очень длинное), а два пошли на мой пост. Это все, что я видела. Нашел меня в развалинах, в груде битого кирпича заместитель начальника штаба полка Юрий Герасимов (впоследствии стал мужем Екатерины Романовны. – Ред.). Три дня я не приходила в сознание, за мною ухаживала Шура Бондаренко. Меня очень сильно контузило, но все кости остались целы. А лесозавод, где были наши позиции, полностью сгорел.
Вскоре нас перевели в Бекетовку (это пригород Сталинграда) и распределили по батареям. Там были небольшие 37-миллиметровые зенитные пушки, но наша батарея два немецких самолета сбила. Стреляли солдаты, а мы, девушки, подносили снаряды. Приходилось и в окопах сидеть. Однажды мороз был около 42 градусов, нас в окопе снегом полностью замело. Потом капитан Скопин «откопал» и отправил в землянку. Как мы были счастливы, когда отогрелись! А однажды увидели над головой «огненные стрелы» на немецкие позиции – тогда Паулюс сдался.
После разгрома гитлеровцев под Сталинградом полк направили в Саратов на переформирование. А что от нашей части осталось? Семь офицеров и несколько десятков солдат. Но по прибытии нас ждал настоящий рай – баня. Конечно, мы и раньше мылись, но в лютую стужу это не так-то просто. А тут после шести месяцев в подвалах разрушенных домов, окопов, блиндажей – вдруг баня…
После пополнения полк вновь бросили под Сталинград – охранять грузы, идущие по Волге. Мы были прикомандированы к 16-й отдельной бригаде, а на довольствие нас не поставили. Меня отправили в штаб бригады оформить необходимые документы. Печати на бумагах получила, но после разговора с начальником штаба последовало предложение служить в секретной части соединения. Вскоре бригаду бросили под Ленинград, защищать Ладожское озеро, по которому шла «Дорога жизни». Штаб стоял в городе Бологое, и ко мне стекались сведения о действиях всех 24-х подразделений, входивших в состав бригады. Был у нас и бронепоезд, и пулеметные роты, и зенитные батареи, и многое другое. Там же, в Бологом, встретила Победу».