Воспоминания моего деда, ветерана Великой Отечественной войны Ивана Васильевича Голякова, уроженца деревни Калинницы Талицкого поселения, попавшей в начале 60-х годов в зону затопления при строительстве Волго-Балта.

И вдруг объявили: война

В армию я попал в ноябре 1939 года. С Кондопоги нас эшелоном направили в станицу Хреновая Воронежской области, где славился конный завод орловских рысаков. Я попал служить в артиллерийский полк 45-мм пушек. Поскольку образование у меня было семиклассное, меня сразу зачислили в полковую школу учиться на младшего командира. Там пробыл я с месяц, и меня поставили вместо демобилизовавшегося шофёра на машины ЗИС-5 и ГАЗ-АА (полуторку).
А вскоре началась Финская война. Меня послали в город Орёл без машины. Там мне дали штабной автобус ЗИЛ-6 (трёхоску). Нас послали на погрузку, но в пути у меня на средней оси спустил скат. А мороз стоял лютый – 40 градусов. Пока менял скат, весь вспотел. Забежал на конюшню, напился холодной волы – и в путь, грузиться на платформы. Погрузились. Закрепили машины и поехали в обход Москвы. В пути я заболел воспалением лёгких, и меня высадили в городе Александрове. В госпитале я пролежал больше месяца, а там и война кончилась.
Меня опять отправили в свою часть. Оттуда взяли в штаб бригады, возил начальника штаба на машине ГАЗ-А («козлике»). Начальником штаба был майор Опарин, командиром 34-й бригады был генерал-майор Котельников. Однако бригаду вскоре расформировали, и меня направили служить в город Бердичев. Там была Краснознамённая Кашубинская бригада, переброшенная из Финляндии. В распоряжении у нас было 70 машин, я был командиром бригады слесарей. В нашу задачу входило поддержание техники в рабочем состоянии. Воскресным днём 22 июня мы ремонтом не занимались, нас вывели на стадион в честь дня физкультурника. И вдруг объявили: война.

Потери будем подсчитывать потом

За мной была закреплена новая автомашина ГАЗ-АА, она стояла на колодках. Когда снял с колодок, оказалось, что спущено переднее правое колесо. Пока его менял, все наши уже уехали. Ко мне подошёл помощник командира по мехчасти капитан Сарин, и мы поехали догонять наших.
В городе Ровно нам отдали приказ грузить боеприпасы. Мне дали взвод связи с катушками. Только подъехали к складам, как налетели немецкие самолёты и начали бомбить. Мы еле-еле вырвались оттуда. Склады немец разбомбил. Мы собрали колонну автомашин, гружённых цистернами с горючим, и поехали в сторону города Дубна, однако посреди пути нас встретили мессершмиты. На открытой местности мы ударили по ним из винтовок, но они развернулись и стали обстреливать автомашины. Цистерны с горючим загорелись. Я лежал в борозде, напротив меня лейтенант стрелял по врагам, лёжа на спине. По нему ударили три разрывные пули прямо в живот. Это было жуткое зрелище. Налёт окончился, мы построились и поехали дальше. Потери будем подсчитывать потом.
В городе Дубне мы ночевали вместе с немцами. Враги стояли с западной стороны, в мы – с востока. Утром они нас обстреляли из пулемётов и миномётов. А у нас – одна пехота, у танков и самолётов оказалось спущено всё горючее. Пришлось нам драпать, так как немцы пустили на нас танки и бронетранспортёры.
Нас встретил командир дивизии с танками БТ-70. Он приказал мне разгрузить катушки связи в лесу, а самому с его адъютантом ехать налаживать связь с соседней дивизией. Мы с ним проезжали мимо леса по пригорку, и он мне показал вдаль: вон немцы. «Они сейчас стрелять не будут, у них обед. Они строго соблюдают все правила», – пояснил он. Немцы есть немцы: для них война войной, но обед по расписанию.
В дороге мы встретили ГАЗ «козлик», принадлежащий соседней дивизии. Адъютант пересел в него, а мне велел ехать в Ровно. Проезжая через одно из сёл, встретил наших пограничников. Они предупредили меня, что дорогу обстреливают, но мне опять повезло: было обеденное время и в мою машину не стреляли. Когда выехал в поле, наткнулся на крестьян, которые жали хлеб. Спросил у них дорогу, и они указали: «Туда, пану». Хорошо видно было, что это бедняки, а то ведь меня там запросто можно было убить.

На фронте разговор короткий

Наконец я попал на дорогу Дубна – Ровно. Приехал на место и не успел перекусить, как мне положили в кузов семерых тяжелораненых, дали в качестве сопровождения военфельдшера и приказали ехать в Ровно. Там в госпитале нас обстреляли, еле вырвались. Выстрелами встретили нас и в Бердичеве, и в Новограде-Волынском. Сдали раненых только в Житомире.
После такого длительного переезда у меня в баке кончился бензин. Заправиться было негде. Пришлось применить силу. Лейтенант, угрожая оружием, кое-как заставил заправить мою машину, и мы двинулись дальше. Не доезжая Ровно, лейтенант начал клевать носом. Глядя на него, выехав за очередную деревню и заглушив мотор, задремал и я. И вдруг слышу: бомбят деревню. Нажимаю на стартёр – мотор не заводится! Хватился, а нас, оказывается, заправили лигроином. Пришлось подогревать коллектор факелом. Кое-как завелись, поехали.
Едва успели доехать до Ровно, как нас встретил комдив, погрузил мне в кузов пехоту, велел доставить в город. На подъезде к Ровно мы попали под обстрел. Пехотинцы выскочили из кузова и скрылись во ржи. А мне было приказано ждать у обочины дороги. И тут начали стрелять прямо по моей машине. Я бросился тикать и после с трудом отыскал свою автороту.
Комдив встретил меня грозно, угрожал наганом и тут же начал меня допрашивать, мол, где твоя семья? А я и знать ничего не знаю. Где-нигде выяснилось, что шофёр по фамилии Рубель сбежал с семьёй в тыл на ЕМ-1. А мы с этим шофёром были внешне очень похожи, и комдив решил, что Рубель – это и есть я. К счастью, тут подоспел помпотех Сарин. Он подтвердил: «Они оба похожи как две капли воды». Если бы не вмешательство Сарина, меня бы расстреляли. На войне разговор был короткий, разбираться бы никто не стал.
Выручали друзья
и шофёрская смекалка

Потом у комдива разбили автомашину ГАЗ-АА и у меня машину забрали, а меня перевели на автолетучку ЗИЛ-5 шофёром и слесарем. У нас был хороший воентехник Агигалиев из Алма-Аты. Помню, нам пришлось отступать до Житомира. Мы располагались в лесу. Вдруг бежит часовой с дороги с известием, что там паника, все бегут, потому что немцы наступают. Оказалось, высадился десант: мотоциклисты и танкетки. Они перебили часовых и ударили по нам из пулемётов. Враги не давали нашим автомашинам выехать на дорогу, а в лесу машины буксовали. Началась всеобщая паника. Я на своей летучке выехал на поляну, по передним скатам тут же ударила пулемётная очередь. Моя машина села. Я взял противогаз и винтовку, готовясь пробиваться сквозь строй врага пешком. И вдруг вижу, что машина зампотеха Сарина застряла в деревьях, буксует. Шофёр у него был молодой, растерялся, испугался, мол, теперь выгонят. Я сел за руль их машины, сдал назад, с ходу проскочил опасный участок леса и скрылся во ржи. За мной двинулись и другие машины, тем и спаслись. Из 70 машин осталось всего семь, остальные были подожжены и взорваны.
Выручили нас из этой катавасии подоспевшие танки. Изрядно потрёпанные, мы прибыли в Белую Церковь под Киевом. Оттуда перебросили в город Чернополь. Комдива нашего убили, вместо него прислали полковника Сурьяна. Очередная битва с немцами состоялась у деревни Писарево. Бой был жестокий. Двадцать пять раз переходила она из рук в руки: то мы занимали её, то немец. С какой стороны ветер, тот и отступает, потому что жара стояла невыносимая, а трупы не успевали убирать с поля боя, вонища кругом – дышать нечем. Четыре дня я воевал в пехоте, так как остался без машины.
В очередной раз стали отступать, смотрю – стоит брошенный кем-то ЗИС-5 с разбитыми радиатором и аккумулятором. Я снял 12-вольтный аккумулятор с танка БТС-70, привязал на подножку, присоединил на 6 вольт и завёл. Выдернув из сиденья вату, кой-как законопатил радиатор, залил водой и давай тикать в тыл! Так вот и доехал до своей автороты, а там мне автомашину отремонтировали и сделали опять летучку.
Наши войска продолжали с боями отступать назад. Переправились через Днепр, поступил приказ закрепиться в Чернигове. Но, не доходя десяти километров до города, наш комдив приказал остановиться в лесу, дав возможность шофёрам и танкистам вымыться в бане. Именно в эту ночь немцы разбомбили и сожгли Чернигов.
Потом нас отправили на формировку. Проехали города Сумы, Полтаву и остановились в городе Змиев под Харьковом. Там нас переименовали в 10-ю танковую бригаду, пополнили её мобилизованными в Харькове коммунистами. Выделили 30 автомашин ЗИЛ-5, 20 ГАЗ-АА, 50 танков. И приказали выступить на Полтаву. Дорогой мы очень намаялись, потому что техника постоянно выходила из строя: у машин ГАЗ-АА не выдерживали и ломались задние мосты, сателлиты были перекалены. Автомашины ЗИС-5 были более надёжными. Летучка у меня была новая и служила хорошо. Горючего тоже захватили с избытком.
«Газики» мы в дороге ремонтировали, хорошо, что у нас были запасные мосты. В связи с этими задержками первыми в Полтаву вступили пехота и танки. Они ходом прошли через город и без разведки двинулись дальше. А в лесу их уже поджидали в засаде немцы. На открытом месте практически в упор они покосили всю пехоту и сожгли танки.
Мы остались в другой части леса, отрезанные от своих. Как быть, что делать? Хотели уже идти в партизаны. Но знамя у нас осталось, а значит, бригада жива. На ходу сформировали новый состав бригады и продолжили воевать. С боями отступали в сторону Харькова. Помню, не доезжая города, несколько дней держали оборону завода, но вынуждены были отступить. И тут пришло известие, что за Ольховаткой брошен ЗИЛ-101, его нужно взять буксиром. Однако, не доезжая до места, мы наткнулись на танки и немцев. Нас и было-то всего семь человек, а дорога узкая. Но тут откуда и силы нашлись: мы взялись за передок, развернули летучку в обратную сторону и кинулись наутёк. Двое слесарей с нами были из Ольховатки, они остались дома, а мы отступили до Харькова. Немцы нас уже опять опередили: когда мы переезжали через железнодорожные пути, нас опять начали обстреливать. Но мы всё-таки вырвались и приехали в Харьков. В городе вовсю шла эвакуация. Мужики ходили пьяные, таскали вёдрами шампанское. Мы тоже не растерялись, у меня был пустой бензобак на 120 литров и канистры из-под масла. Мы заполнили всё и направились в сторону города Чугуева. В Харькове от ран помер наш помпотех Сарин. А один лейтенант отобрал восемь машин, на которых шофёрами были хохлы, и, сделав вид, что поехали за боеприпасами, они все сдались немцам. Таких бы гадов надо было на месте расстреливать.

На войне случалось всякое

От Харькова до Чугуева отступали тяжело: кругом стояла грязь, машины буксовали, воды не набрать – у колодцев все цепи были сняты. Потом резко подморозило. От тряски и бездорожья на моём автомобиле потёк радиатор, расшатались трубки в бачках. Мне подсказали взять горчицу. Я всыпал порошок, так и дотянул до Чернигова. В Чернигове даже удалось помыться в бане, что в годы войны случалось нечасто. Но во время очередной бомбёжки погибли 25 танкистов, а с танкистами и так дело обстояло плохо.
Измотанные фронтовыми дорогами, бомбёжками, перестрелками и бессонными ночами, мы чувствовали себя неважно, и нам был предоставлен короткий отпуск. Нас направили за Воронеж в дом отдыха имени Максима Горького. Немного отдохнув, получили в Москве машины ЗИС-5 и танки и эшелоном поехали на Северный Донец. В эшелоне нас ждали подарки: среди прочего в них было по чекушке водки. С удовольствием выпили.
Век не забуду я станцию Елец. Прибыли, получили приказ воду из радиаторов не сливать. А мороз стоял 25 градусов. Я пошёл на вокзал, думал добавить спирта, чтоб вода дольше не замерзала, но нигде его не нашёл. Возвращаюсь назад, глядь, а эшелона нашего нет. Я – к коменданту, тот сообщил, что состав ушёл на станцию 2-й Елец. Делать нечего, надо догонять эшелон. Три километра бежал, не помня себя: разморожу машину – расстрел! Валенки были обуты новые и страшно тёрли ноги, поэтому я разулся и бежал босиком. Едва успел вскочить на платформу, как состав тронулся. Я добрался до кабины, завёл машину, мотор заработал. Так никто и не узнал, что я отсутствовал.
Приехали на Белгородское направление: Северный Донец, город Купенец. Там воевали всю зиму 1942 года. Стояли сильные морозы, было плохо с водой. Воду для кухни брали с реки, что было небезопасно: берег постоянно обстреливали немцы. Но было установлено время затишья, когда не стреляли ни немцы, ни наши. На второй год войны уже начал как-то налаживаться военный быт. У меня была машина-летучка с отапливаемым фургоном, к ней была прицеплена полевая кухня. Я грел воду для кухни, а также для того, чтобы помыть в бане наших танкистов. Однажды во время очередного такого затишья на поляну вывели нашего сержанта, приговорённого к расстрелу за то, что струсил идти в атаку. Это жутко, когда свои расстреливают своих. Но в годы войны иначе было нельзя.
Весной 1942 года мы поехали на формировку в Тамбовскую область на станцию Рассказово. Там были лагеря: вырыты землянки вместимостью на целую роту от 80 до 100 человек. В землянках сооружены двойные нары, посередине печь с бензиновой бочкой. Это всё под землёй, сверху только небольшой бугорок. Для комсостава землянки были рассчитаны на четырёх человек. Штаб бригады размещался в деревянном доме. Там же обучали танкистов, а мы – шофёры – стояли на постах, менялись через два часа. Обученные получали танки и отправлялись на фронт, на их место поступали другие. И так длилось около трёх месяцев. Питание было плохое: 6 граммов хлеба в день и миска бурды. Все просились на фронт. И вот что интересно: на фронте питание лучше, там всё есть, так не до еды.
Потом нас перебросили на Харьковское направление. Помню, стояли мы в одном совхозе, где до нас был немец. Там кучами лежали трупы убитых и обгоревших танкистов с вырезанными на спине звёздами, женщин с вырезанными грудями. Это был такой ужас! Потом пришло известие, что немец опять пошёл в наступление в составе 60 танков. Нам велели всю ночь держать машины наготове, находиться в кабинах. Я даже успел чуток задремать, когда мимо пошли машины, похожие на понтоны. Они вдруг дали такой залп, что всё кругом задрожало. Я думал, что прорвались вражеские танки, настолько всё было громко и страшно, и даже слегка растерялся, никак не мог нащупать кнопку стартёра. А потом, когда эти махины пошли обратно, догадался, что это стреляли наши «катюши», а рвалось и горело всё у немцев.

Матери сообщили: «Пропал без вести»

Ещё один случай врезался в память навечно, как под Харьковом нам пришлось захватить склад продовольствия: хлеб выпечки 1938–1939 годов, запакованный в целлофановые мешочки.
И снова нас отправили на формировку на станцию Рассказово Тамбовской области. Формировались три месяца. Потом получили технику и поехали в город Купенск, в Белгородском направлении. Шли с боями, ремонтировали технику на 30-градусном морозе, хотя уже была весна. Немец опять начал наступать, он пошёл на нас со стороны Изюма – Барвенкова, то есть стал теснить нас на юг, пытаясь отрезать и взять в кольцо. Но мы прорвались с боями в сторону Лисок – Острогоржска. Там внезапно напоролись на немецкий десант, но нас спасли наши танки Т-34.
Летом отступали через Дон. На переправу на Лисках нас задержал генерал-майор, пропуская только подводы с конной тягой. Немец постоянно бомбил переправу противотанковыми снарядами. Они рвались в воздухе с такой силой, что на земле даже косило траву, не только людей. Мы просили разрешения проехать, а он всё не пускал нас на понтоны. Возможно даже, что он работал на немцев, мы этого не знали. И тут подъехала группа автоматчиков. Он и их не пропустил, даже грозил расстрелять шофёра. Тогда автоматчики застрелили его, и мы на машинах прорвались.
Задержавшись на переправе, мы отстали от 10-й танковой. От города Боброва мы поехали на Борисоглебск, но там нарвались на заградотряд. Нас забили крепко, но мы опять вырвались, отступили в сторону Боброва и встали на дороге, организовав дежурство. После всех этих перипетий мы потерялись, не зная, куда двигаться, где находятся наши. Матери на меня уже было послано извещение «пропал без вести».
Но нас разыскал наш помпотех и направил в сторону Новохопёрска, Калача, Бутарлиновки, а потом в Саратов на формировку. Во время отступления помыться не было возможности, и мы все овшивели. У меня этой дряни было столько, что пока едешь, ещё ничего, а как остановился, терпеть был не в силах, так они кусали. Под Саратовом в лесу опять в моей летучке сделали баню, сменили бельё. Я майку и трусы замочил в бензине, отжал и надел после бани. Утром встал, а у меня всё тело в местах, где касались майка и трусы, оказалось сожжено. Вот уж я помаялся, пока не зажило! Но зато вшей не стало.

мне везло на хороших людей

Потом мы получили американские танки ромбической формы с закрытыми бронёй гусеницами и новые автомашины. Нас послали под Сталинград со стороны Кашина. Там меня чуть не разбомбили свои же лётчики. Окоп у нас был вырыт у озерка под берегом, а машина-летучка стояла в кустах на берегу. Мы с напарником Краковцовым спали у заднего колеса, как вдруг налетели наши самолёты и начали бомбить. Я рванулся, чтобы спрыгнуть в окоп, но Краковцов меня удержал. И в ту же минуту снаряд угодил в окоп, осколки прошли выше, а нас только слегка шибануло волной. Дел этот налёт наделало много: одному из солдат осколок попал в ягодицу (он потом умер от заражения крови), другому оторвало палец, осколками пробило три листа задней рессоры, радиатор, котелки. Так уж получилось, что днём нашим самолётам дали задание бомбить эти позиции, а мы их заняли чуть раньше.
Немцы не сбавляли натиска, и вот они уже под Сталинградом. С танками было плохо. Подполковник Супсяк ночью пускал по переднему краю трактора и тягачи, чтобы создать для немцев видимость, что у нас прибыли танки. Помню, нас послали прорывать вражескую оборону со стороны станции Котлубань. Погрузили мы пехоту, дали нам в сопровождение американские танки. Впереди поехали «катюши», началось наступление. И тут поднялся такой артобстрел, что, казалось, смешались земля и небо. Моя машина сгорела, как я сам уцелел в этой мясорубке, не знаю. Кое-как выбрался и опять пришёл в свою роту. Хорошо, что помпотех был хороший, принял меня обратно. Наши танки, четыре штуки, прорвались к своим, а остальные все погибли.
Потом мы стояли в балках. Воды поблизости не было, из-за сильных морозов нам разрешили залить в радиатор вместо воды солярку. А когда дивизию Паулюса окружили и разбили, нас послали грузиться на станцию и велели вновь залить в радиатор воду. Но я ослушался, думаю: такой мороз стоит, и так доеду! А тут, как на грех, сломался гружёный ЗИС-5. Пришлось тащить его на буксире. И у меня закипела солярка. Пока бегал за канистрой воды, моя машина загорелась: где-то дало искру и солярка вспыхнула. В кабине со мной ехал капитан пехоты. Он ничего не понял, удивился: «Что за чёрт! Вода горит!» Он же не знал, что у меня в радиаторе соляра.
На войне мне везло на хороших людей. От неминуемого трибунала меня спас помпотех Агигалиев. Он-то понял, в чём дело, и велел мне разбить отстойник бензонасоса и выкинуть воздухоочистители. Едва я успел это сделать, как прибыл командир бригады. Поинтересовался, в чём дело? Помпотех объяснил, что перегрелся мотор, а в радиатор до этого была залита солярка. Видимо, всё равно что-то осталось, а когда карбюратор чихнул, в бензонасосе полетел отстойник, вот и загорелось. Опасность состояла ещё и в том, что бензобаки у меня были заправлены под завязку, литров на 300. Рвануть могло только так. Хорошо, слесарей было 19 человек. Они притащили кто шинель, кто одеяло, пламя накрыли, сбили и этим меня спасли. Всё равно разрушения были впечатляющие: в кабине стены полопались, карбюратор расплавился, проводка сгорела. Но командир сказал как отрезал: «Ничего не знаю. Делайте что хотите, но чтоб через три часа машина была на погрузке!» Радиатор у меня нашёлся в запасе, проводку поставили напрямую, руль обмотал полотенцами. Завёл, поехал, уложился вовремя.
Приехали в лагеря. Кабину, конечно, пришлось новую искать, в общем, отремонтировался. Но меня ещё долго таскал на допросы особый отдел, хотели отправить в штрафную роту, но обошлось.
За оборону Сталинграда меня наградили медалью. Бригаду нашу расформировали, меня направили на Миусс, где на ГАЗ-АА меня взял капитан Крючков. Когда брали Сапун-гору, немцы стали применять начинённые торпеды. Сколько там погубили танков, не передать! А в пехоте были всё сплошь жители Средней Азии, по-русски понимали плохо. Кого-либо из них убьют, они соберутся в круг его и давай отпевать. А немцы по ним из миномёта! Насилу объяснили им, что на войне так нельзя, когда прислали командиров, понимающих по-ихнему.
Снаряды и пули меня миловали, зато на войне я заболел малярией. Ох и здорово же меня трепало! Хорошо, что капитан Крючков умел водить машину и мог сесть за руль, когда меня догоняла малярийная лихорадка. А когда нас в очередной раз отправили на формировку в Тамбов, капитан Крючков вылечил меня от малярии старым дедовским способом. Велел достать два яйца, пять зубцов чесноку и 150 граммов водки. Чеснок заставил растолочь, всё смешать, выпить, когда начнётся малярийный приступ и не лежать. Я последовал его совету. Голова после этого «лекарства» болела так, что я думал, она на части развалится, но потом всё прошло. И больше приступы меня не мучили, хотя до этого болел два лета.

Начал верить, что неуязвим

После формировки нас послали брать Запорожье, Никополь, Апостолово. За взятие Кривого Рога меня наградили медалью «За отвагу». Под Николаевом я был контужен. Помню, танки наши пошли в наступление, а я вёз представителя штаба армии, и мы с ним попали под бомбёжку. Первая партия самолётов отбомбила, нас не задев. А когда налетела вторая, одна бомба разорвалась неподалёку от машины. Меня выкинуло метра на два и контузило, а моего попутчика подполковника Анисимова – насмерть. Три месяца провалялся тогда в Днепропетровском госпитале, и меня выписали, хотя у меня ещё и рот не открывался.
Но я уже начал верить в то, что неуязвим. Помню, с начальником штаба полка майором Кондратенко ехали с командного пункта. Вдруг он весь побледнел, аж позеленел. Я испугался, спросил, что с ним такое? Он очухался немного и говорит: «Мы наехали на противотанковую мину, но она почему-то не взорвалась». В другой раз обгоняли ночью колонну танков и влетели в большой колодец. Хорошо, что у меня на машину был приспособлен кузов с М1, а то бы провалились.
Позже, уже под Николаевом, мы опять ехали с Кондратенко. И его убили из винтовки. Я даже не сразу понял, в чём дело, когда он внезапно повалился на меня, оказалось, пуля попала прямо в сердце. Кто его подстрелил, если немцев рядом не было, так и не смогли выяснить. Хороший был майор, сибиряк. Жалко его.
Вообще из военных воспоминаний больше всего врезались в память именно нелепые смерти, бесчеловечные издевательства. Был у нас в танковой колонне еврейский экипаж. Под Кривым Рогом его подбили немцы. Когда мы выбили немцев с этой территории, нашли этот экипаж. Все танкисты были зверски зарезаны, а на спинах у них были вырезаны звёзды. Жуткая картина.
Или, помню, стояли мы под Харьковом в селе Яблочково. Варили щёлок, рыли окопы для себя. И вдруг этот сад заняли зенитчики, вернее зенитчицы – девчата. Оказалось, их перебросили из Горького, и прямо на передний край. А тут вражеские самолёты летают, не переставая: одни улетят – другие тут же появляются им на смену. Зенитчицы оказались бойцами толковыми: сбили вражеский самолёт-разведчик, «рама» так называемая. И тогда все немецкие самолёты стали пикировать прямо на нас. Один самолёт сбросил бомбу прямёхонько в наш окоп. Свист, вой, жуть! Я сидел в окопе выше всех, так у меня даже волосы на голове встали дыбом. К счастью, бомба упала чуть дальше, меня только сильно тряхнуло. А пятерых наших ранило, которые как раз успели попрятаться чуть раньше и чуть дальше. Наших девушек-зенитчиц всех разбомбило, потому что они от орудия не отошли, прицельно стреляли по немцам и подожгли ещё два самолёта. Героические девчата.
Ещё был случай, когда мы отступали к Сталинграду. Попали в окружение. Я тогда был шофёром на летучке. Наперерез нам из леса вышли два немецких танка и начали меня обстреливать. Ну, думаю, всё! Гнал машину по дорожным ухабам со скоростью 70–80 километров. Молил только об одном: «Не подведи, старушка!» И вдруг, откуда ни возьмись, наш танк Т-34! Он расстрелял оба танка, как нечего делать, и спас меня. Пока отступали, я столько раз попадал под обстрел и под бомбёжку, что не знаю, как и цел остался. Короче, на войне было всякого.

победу встретил в Будапеште

После очередного госпиталя нас, группу из 34 человек, погрузили в поезд и отправили на передовую. Доехали мы до Николаева: дальше поезда не шли. Мост через реку Буг был взорван, и мы пошли пешком до Одессы 120 километров. Наша задача была делать по 30 километров в день. Но мы не торопились, останавливались на ночёвку у солдаток. До Одессы шли месяц.
В Одессе нас определили в автобатальон, дали нам американские машины, у которых оба моста – ведущие. Хорошие машины, с фургоном, крытым брезентом, выкрашенные под слоновую кость. Дисциплина в батальоне была строгая: за потерянную банку тушёнки – штраф, машины после рейса заставляли мыть с мылом. Начальниками были тыловики, такие, что не дай Бог.
Потом я попал связным в штаб армии, но там мне не понравилось, я уже имел медали «За оборону Сталинграда», «За отвагу». Знакомый капитан поспособствовал, и меня перевели в прифронтовой автобатальон. Там мне дали ГАЗ-АА, я возил командира роты лейтенанта Коваленко. В батальоне было 50 полуторок. Масло жрали эти машины почём зря, а на поездку выдавали строго по норме. Приходилось брать продукты, менять их на водку и ехать к лётчикам, которые часто меняли масла в двигателях, и отработанного масла у них было много. Вот мы и меняли у них водку на масло. Бочки две добудем, тем и спасались.
…С боями форсировали Дунай, взяли Кишинёв, прошли Румынию, Венгрию. Румыны, как народ, мне не понравились. Такое сложилось впечатления, что они только и знают, что играть на скрипке и попрошайничать.
В Венгрии нас передали 4-му фронту. Присоединили к морякам, выдали морское обмундирование и двинули на Вену. За взятие Вены у меня тоже есть медаль. Войну я окончил в городе Будапеште.