21.08.1942 г. два МиГ-3 (Гореликов и Копьев) из 12 коаэ (61 иабр, КБФ) вылетали на перехват самолетов противника в район Жихарево. Летчики поднялись на высоту 5500 м и вскоре увидели чуть ниже Bf-110. С 16:45 до 17:00 в районе ст. Назия на высоте 4000 м вели с ним бой. Гореликов пять раз атаковал противника. У "мессершмитта" загорелась правая плоскость. Когда у Гореликова заело пулеметы, Копьев бросился добивать самолет противника и на вираже прицельно атаковал. Bf-110 свалился в крутое пике и из него не вышел.

14 августа 1942 года. Аэродром Новая Ладога. Сижу в кабине самолёта МиГ-3 уже двое суток с рассвета до темна, вместе со своим ведомым Борисом Копьёвым, охотимся за самолётом-разведчиком Ме-110. Погода лётная, фонарь кабины открыт, дышать легко. Тихо-тихо. Только тиканье часов на приборной доске, будто собственный пульс отсчитывает время, да боль в суставах и спине дают о себе знать. Часовая стрелка подходит к восемнадцати часам. – Товарищ командир, ракета! – кричит моторист. – Запуск! – отвечаю я.
Мой авиатехник Борис Безруков проворным движением помогает запустить и контролирует приборы. Вылетаю. Следом за мной летит Борис Копьёв. Слышу в наушниках шлемофона задание, куда лететь. Прилетаем в квадрат номер 18, самолёта-разведчика нет. Летим в квадрат номер 22. И там нет. Летим южнее перевалочной базы Кобона. Ниже нас на высоте 2000 метров появилась маленькая крапинка. Она постепенно растет. Это и был самолёт-шпион Ме-110. Делаем резкий разворот вправо, в сторону солнца. Наш манёвр удался. Лишь в последний момент, перед нашей атакой, фашистские лётчики увидели, что сверху на них валятся два русских истребителя. Задний стрелок фашистов огрызается пулемётными выстрелами. Надо срочно уничтожить заднего стрелка. Даю команду ведомому: – Произвести атаку!
Застеклённый выступ кабины, оттуда торчат стволы пушек, вот моя цель. В прицеле туша разведчика, она растёт молниеносно. Дистанция семьдесят, пятьдесят метров. Атака!
Вижу, как над турелью повисло тело стрелка-радиста. Этому крышка. Разведчик со снижением и разворотом вправо взял курс к линии фронта Синявино.
Мой ведомый начал атаку сверху. Я выхожу из пике и снова набираю высоту, ловлю в прицел серое брюхо, грязное от масляных пятен, нажимаю на гашетки пулемётов. Фашист задымил каким-то непонятным сизо-белым дымом. Я приоткрыл фонарь, посмотреть, что там и вдохнул этот дым, почувствовал во рту кисло-сладкий привкус, и меня потянуло на рвоту.
Отвернул влево, чтобы отдышаться. Фашист с правым креном уходил в сторону фронта, теряя высоту. Я нахожусь выше его, делаю пике, набираю максимальную скорость, делаю боевой правый разворот, догоняю разведчика и атакую сверху по кабине и моторам. После меня атакует мой ведомый с хвоста, воздух расцвечен трассирующими пулями. Видно, как они вонзаются в дюралевый корпус. После наших атак вражеский самолёт потерял движение вперёд. Как утка от выстрела охотника, стал беспорядочно кувыркаться. Упал за линией фронта на нейтральной полосе. Так не стало самолёта-шпиона, который в течение недели точно по графику пролетал над базами «Дороги жизни». По разведывательным данным этого шпиона, вылетали штурмовики бомбардировщики Ю-88 на Кобону и «Дорогу жизни». Победа над опытным стервятником удвоила силы и веру в скорую победу на Ленинградском фронте.

Личный состав 12 КОИАЭ производил боевые действия с аэродрома Гражданка. Это было почти в черте города Ленинграда. Полёты производились в основном на отражение налётов вражеской авиации. Аэродром был построен во время войны, многого недоставало для нормальной работы. Рейфуги для укрытия самолётов были маленькие, только для истребителей И-16, а Миг-3 вмещался только до кабины. С мая месяца начались обложные дожди, грунтовая взлётно-посадочная площадка размокла и стала непригодной для полётов. Боевые действия авиации на аэродроме Гражданка прекратились.
Третьего августа поступило распоряжение перебазироваться на аэродром Выстав. Перелетели. В Выставе площадка оказалась сухой, но не было рейфуг, и была большая запылённость.
Немцев не устраивало нахождение советских истребителей в Выставе. Они готовились к нападению на аэродром, каждый день утром и вечером на высоте 4000 метров можно было видеть фашистского самолёта-разведчика. Назрела необходимость избавиться от шпиона.
21 августа два Миг-3 с ведущим Н.Хромовым стали преследовать разведчика. В районе над Путилово они его атаковали, убили стрелка-радиста, но самолёт ушёл на свою территорию. Второго разведчика атаковали успешно в районе Назия. Ведущим пары Миг-3 был Иван Гореликов. Самолёт упал около реки Дунай.

В июне 1942 года 12 КОИАЭ базировалась на аэродроме около деревни Выстав, выполняла задачу по охране «Дороги жизни» и её перевалочных баз
В сентябре 1942 года четыре самолёта МиГ-3 с лётчиками – ведущими Г.В.Крайновым и А.А.Трошиным, ведомыми Н.П.Хромовым и И.Ф Гореликовым были подняты в воздух на отражение налёта фашистских самолётов Ю-88, летающих над трассой и угрожающих кораблям, которые доставляют груз в Ленинград. Прилетели на трассу. Всё было спокойно. В небе кучевая облачность, в окна между облаков просвечивало солнце. И, вдруг, на расстоянии одного километра выскочили из облаков шесть вражеских Ю-88. Они летели под нижней кромкой облаков на высоте 2000 метров. Истребителей прикрытия не было видно рядом. Ведущие передали команды: - «Всем сразу перейти в атаку. Каждый выбирает себе цель самостоятельно».
Перейдя в атаку, единого кулака не получилось. Это была ошибка. Все азартно увлеклись атакой, позабыв про самозащиту от нападения истребителей. К увлечённому атакой И.Гореликову пристроились в хвост два неизвестно откуда взявшихся фашиста на Ме-109, один справа, другой слева. Летели параллельно на близком расстоянии, видны были их лица и даже заклёпки самолётов. Атаку бомбардировщиков пришлось прекратить. Надо было думать, как выбраться из «клещей» фашистских лётчиков. Фашист справа показывает рукой следовать вперёд по прямой. – Как я мог так увлечься атакой, – казнил себя Иван, – полтора года войны провоевал, командир комсомольского экипажа. Как выйти из этой ситуации? Иван крутил головой, искал своих лётчиков, а «телохранители» слева и справа неотступно следовали на самом близком расстоянии. – Новичок, – ругал себя Иван, – цыплёнок! Фашист ещё раз показал рукой направление полёта в сторону линии фронта, где неподалеку был их аэродром. – В плен хотят меня взять, гады!
Иван посмотрел вниз, увидел сторожевой корабль – канонерскую лодку и решил воспользоваться её помощью. Принял маневр полёта терять высоту скольжением без крена, чтобы приблизиться к лодке.
– Моряки отгонят фашистов выстрелами из орудий, – подумал Иван.
Вот как он сам потом рассказывал:
«Фашистские лётчики разгадали мой манёвр. Левый «телохранитель» дал короткую очередь из пулемётов и показал рукой направление полёта. Для убедительности провёл рукой по горлу, дескать, будет «капут», если буду вертеться. Что делать? Надо идти на таран, придумал я. Врезаться в бок левого фашиста, если останусь жив, спущусь на парашюте. Моряки канонерской лодки подберут. Правого вижу плохо, ослепляет солнце, левого – хорошо. С левого надо начинать, он меня видит плохо. Жду момента, когда левый перестанет смотреть на меня. Он смотрел и прикрывал ладонью глаза от солнца. Настроение у него весёлое.
Посмотрел на правого, тот смотрел и тоже улыбался от удовольствия. Оба смотрели только на меня. Я крутил головой во все стороны, хотелось увидеть своих лётчиков. Вспомнил, как вражеские бомбардировщики бросали бомбы куда попало при виде нас. Боятся, гады!
Жду момента, когда левый отвернётся от меня, но он не отворачивает голову. Кручу головой во все стороны, и это действует им на нервы. Левый немец не выдержал, и повернул голову влево. Тогда я мгновенно перевёл ручное и ножное управление влево, самолёт стремительно повернулся на «мессера». Тот повернул голову в мою сторону и увидел летящий на него самолёт. Избегая моего удара, он резко взмыл вверх. Тогда я повторяю такой же маневр на правого. Правый очевидно не понял случившегося. Стал уходить в правую сторону. Тогда я стал уходить со снижением в сторону канонерской лодки. Не выпуская из виду своих «телохранителей».
Первый момент я выиграл, вышел из «клещей». Помогло то, что противники летели очень близко ко мне, на расстоянии нескольких метров. Я не расслаблялся, знал, что они меня не оставят, будут стараться уничтожить. Их двое, я один. Левый, который ушёл вверх. Стал атаковать меня сзади, и мне пришлось развернуться на 180 градусов, чтобы встретить его. Я был по высоте ниже его, ему пришлось увеличивать угол атаки, тем самым уменьшилась его вероятность попадания. На выходе из атаки он терял высоту, я оказался в выгодном положении. Атаковать его мне не удалось, второй «мессер», набрав высоту атаковал меня сверху сзади. Мне пришлось опять развернуться на 180 градусов в его сторону, уходить из-под атаки со снижением под самолёт атакующего. Ему пришлось сильно увеличивать угол атаки. Он промахнулся и сильно провалился, стал ниже моего самолёта на 200 метров, я сделал резкий разворот " на костыле" на 180 градусов, глубокий вираж (крен крыла равен 60 градусов), неправильный, ручка управления почти до борта влево и на себя, правая нога до упора вперёд, сектор газа до упора вперёд, лечу в сторону его пикирования. Он, очевидно, потерял меня из вида и стал выходить из пикирования, я уловил его в прицеле, нажал на гашетки. Трассирующие пули пулемётов Березина и «Шкас» прошлись по фашисту, он, будто нехотя, упал в воду. Второй видел неудавшуюся атаку напарника, отказался от атаки и ушёл за линию фронта. Я сделал круг, проводил своего «телохранителя», направил свой самолёт в сторону канонерской лодки. Они стреляли по фашистам, когда те пролетали над ними, и тем самым вели вместе со мной бой.
Я снизился на низкую высоту и пролетел вокруг канонерской лодки. Моряки приветствовали меня, сняв бескозырки и бросая их в воздух, я их приветствовал, покачав крыльями, и полетел на свой аэродром. Посмотрел на бортовые часы. Прошло 20 минут. Небо было чистое.
Посадил самолёт нормально, зарулил на стоянку, снял парашют и положил на крыло. Подошли лётчики и техники. Закурили. Пошёл на КП доложить о выполнении полёта».

В просторную брезентовую палатку собрались младшие авиаспециалисты, мотористы, оружейники, электрики, прибористы и укладчик парашютов комсомолец Писклов. Пришли свободные от дежурства техники и лётчики. Пришёл комиссар Павел Васильевич Крутов.
Копьёв посмотрел на присутствующих комсомольцев. Они сидели молча, согнувшись по-стариковски, в спецкуртках, пропитанных бензином и маслом. Лица истощённые, бледные от бессонных ночей и недоедания, носы заострённые, глаза озадаченные.
– Что им сказать, – думал Борис, – как поднять настроение, как приободрить, чтобы улыбнулись?
– Что ж, начнём, пожалуй, – сказал Борис скороговоркой, присущей только ему, – есть у меня прекрасный фронтовой друг, который успел побывать у чёрта в лапах. Вы его знаете, это Иван Гореликов. Тихий такой, застенчивый, никому плохого не сделает. Вечно в хорошем настроении, точно наследство богатое получил. Часто мы летаем вместе, и вот тут-то от его тихого характера ничего не остаётся. Становится Иван, словно лев рыкающий. Расскажу вам такой случай.
Наш аэродром находится поблизости от немцев, всякий переполох на линии фронта нам известен. Сидим мы с Иваном в самолётах и ожидаем вылета. Солнышко пригревает, облачка по небу плавают, ветерок приятные мысли навевает. Хорошо в тишине посидеть, помечтать. Всё бы хорошо, только вот фашистские разведчики покоя не дают, мешают мечтать и дремать. Иногда гул мотора маслозаправщика примешь за гудение в воздухе «юнкерса». Откроешь один глаз и прислушаешься, где же этот фашист, сукин сын топает? Увидишь маслозаправщик, успокоишься. Стараешься подремать, но не получается. Очень надоел всем разведчик. Решили мы с Иваном намять ему бока, чтобы он гнусным шумом не беспокоил окружающих. И вот, когда сам Господь радовался хорошей погоде, нам с Иваном дали вылет, чтобы догнать и уничтожить этого нахала. Взлетели, пристроились друг к другу. Ходим, ходим, нет фрица. Мы туда, мы сюда, не можем найти.
Не зря же нас подняли в воздух, - думали мы с Иваном. Опять ходим, опять ищем. Нет «фрица». Если гора не идёт к Магомеду, Магомед идёт к горе. Пошли мы с Иваном ближе к фронту посмотреть, что там делается. Только мы развернулись, как увидели долгожданного, он пылил вдоль берега чуть ниже нас и горя не знал. Мечтал, наверно, заработать шнапсу и хоть на время забыть свою собачью жизнь.
Мы оба увидели «гостя», Ваня качнул мне крыльями, дескать, приготовься. Я посмотрел на светило, потом на фрица, и зашёл к нему в хвост. Он не смотрел по сторонам, наверно, был гордый. После моей «порции» он опомнился, стал драпать домой. Задний стрелок замолк, от моих пуль, наверно, взгрустнул. Я бил фрица в хвост, а Ваня наседал сверху. Тогда и лётчик взгрустнул, забыл и думать о шнапсе, прибавил газ, нажал на все железки, спешил укрыться возле своих зениток, но поздно. Я был у него в хвосте в 50-ти метрах, Иван бил сверху по мотору. Фашист выпустил какой-то ядовитый дым.* Я обошёл этот дым и снова к хвосту. Иван, не унимаясь, бил по кабине.
– Пошёл вон, грязный фашист, не будешь больше пачкать наше небо, наводить свою банду отнимать хлеб у голодных детей Ленинграда.
Фашист ушёл в спасательное облачко, но долго не продержался, отдал свою бандитскую душу, камнем шлёпнулся у самой границы фронта. Мы с Иваном подравнялись и в обнимку потопали домой. По-прежнему ласково светило солнце, тихо плыли добродушные облака. Наверно, ангелы радовались такому благополучному исходу.
Этими словами Борис закончил свой рассказ. Он дал тон всей беседе. После него рассказали свои истории ещё несколько лётчиков. Комсомольцы остались очень довольны таким комсомольским собранием.

*Во время воздушных боёв фашистские лётчики применяли ядовитые «ОВ», отравляющие вещества. После этого вылета И.Ф.Гореликов долго болел.

На второй рейс полетели четыре лётчика, Яков Ёхин, Константин Сельдяков, Александр Шитов и Иван Гореликов. Цель полёта – замена отработанных двигателей. Лететь предстояло более 600 километров и всё время над морем. На стоянке их поджидали самолёты с подвешенными дополнительными бензобаками. Чтобы облегчить полётный вес, было сброшено всё излишнее. Даже боезапас был уменьшен. Полёт проходил на предельно малой высоте в целях маскировки. Если собьют, то на парашюте спастись было нельзя – нет высоты. Двигатели едва держали обороты, всё время дымили и «чихали». Прилетели и сразу же в мастерской приступили к замене двигателей. Выход найден, самолёты будут летать с заменёнными двигателями. Первым долгом решили пойти в баню, хорошо, что чистое бельё прихватили с острова.
В бане не были давно, мылись с наслаждением и долго. На обратном пути шли через парк. Осенняя прохлада с грибным запахом и разноцветными листьями, к тому же на родной земле, казалась раем. Они сели на скамейку, чемоданы с грязным бельём поставили рядом.
− Куда его девать? – спросил Ёхин, - к носке оно не пригодно, разъедено потом.
−Давайте его похороним, – предложил Фролович, как все называли для солидности двадцатилетнего Ивана Гореликова.
Так и решили. На окраине парка нашли незаметное место, вырыли небольшую яму, уложили грязное бельё, забросали землёй и поставили фанерную табличку на колышке с надписью: «Здесь захоронено бельё лётчиков 12 КОИАЭ».
В обратный путь на остров Эзель их не отпустили, оставили защищать Ленинград. На отремонтированных самолётах их направили на прифронтовой аэродром в Куплю. Они начали воевать непосредственно у стен Ленинграда.
12 сентября Ивана Фроловича Гореликова ранило в воздушном бою над аэродромом Низино. В конце августа не вернулся с боевого задания – сопровождение бомбардировщиков - Константин Сергеевич Сельдяков, а 26 августа - Ёхин Яков Иванович.
В конце августа на Гатчинском аэродроме стояло множество фашистских самолётов. На их уничтожение вылетел Александр Шитов. Вступив в бой с «мессерами», он яростно дрался, но был сражён. Самолёт загорелся на низкой высоте, спастись на парашюте было невозможно. Объятый пламенем, он направил свой самолёт в скопище фашистских «юнкерсов» на стоянке и готовых к вылету. Вместе с ними Александр сгорел, как факел.

7 января 1943 года.
На аэродроме Левашово идёт напряжённая боевая работа, полёты на прикрытие города, войск Ленинградского фронта и кораблей Балтийского флота. Идёт упорная борьба за господство в воздухе, накопление силы для мощного удара по врагу.
В этот день было приказано вылететь на боевое задание двум командирам звеньев, старшему лейтенанту И.Ф.Гореликову и лейтенанту А.А.Трошину барражировать в зоне города на высоте 4000 метров. Взлетев, они видели, как удалялась маленькая железнодорожная станция Левашово.
Через некоторое время они достигли заданной высоты, доложили на станцию наведения ПВО города. Со станции дали задание набрать высоту 8000 метров. И эту высоту они набрали. Тогда наземная станция ПВО даёт задание набрать высоту 10 000 метров. Набрали и эту высоту. Командир пары Трошин не мог доложить по радио о выполнении, у него вышел из строя радиопередатчик, пришлось докладывать Ивану Гореликову. Со станции наведения передали:
– Если нас слышите, покачайте крыльями.
Гореликов выполнил задание станции наведения. Оттуда ответили:
– Ваш сигнал приняли.
Лётчикам Трошину и Гореликову было приятно, что их не только слышат на такой высоте, но и видят. На такую высоту фашисты не добирались.
– Возвращайтесь на свой аэродром! – послышалась в наушниках команда.
Лётчики приземлились благополучно, пошли на КП.
– Какая надобность была нас поднимать на такую высоту?– спросил Трошин.
– Чтобы поморозить нас? – добавил Гореликов, – там температура была минус 73 градуса.
Командир 12-й КОИАЭ гвардии капитан Г.Д.Костылёв, немного переждав, сказал:
– Немцы готовятся бомбить Ленинград с больших высот. Вам было дано задание набрать высоту десять тысяч метров, показать гитлеровцам, на что мы способны.
Это было накануне прорыва блокады Ленинграда. Только теперь узнали лётчики настоящую причину переброски из Новой Ладоги в Левашово. Эта операция держалась в строжайшей секретности, опытные лётчики догадывались, но разговор об этом был строго запрещён.