Началась война, и когда немцы подошли к Таганрогу, был мобилизован на фронт зимой 1942 г., когда ему еще не было 18 лет. В первый бой пошел без военного обмундирования, в своей "кухвайке", с одной винтовкой на несколько человек: твоей будет, если будет убит ее хозяин. В первый бой попал под Самбетом. Немцы были на высотке, а наши окопы - в низине. Кто шевельнётся, того немецкий снайпер мигом снимал. Потому лежали не шевелясь. Земля ещё не промёрзла, мокрая, на дне окопа - вода. К утру одежда и ноги вмерзали в землю, а к вечеру - оттаивали. Когда через некоторое время их подразделение вывели оттуда, тело у Лёньки во многих местах покрылось фурункулами, а простуды, насморка не было!

Потом он стал пулеметчиком. На двоих с земляком им выдали станковый пулемёт: один нёс станину, а другой - боёк.

Первый раз ранило летом 1943 под Миусом. Осколком снаряда вынесло мякоть правого бедра. Эвакуировали в Ростов, но пока дошло сообщение матери в Хапры, через 3-4 дня его переправили на станцию Верблюд в 70 км от Ростова. Здесь был не госпиталь, а временно приспособленные остатки жилья без окон и дверей. Вместе с ним эвакуировался его двоюродный дядя Иван, раненый в кисть. Было очень много тяжело раненых, поэтому решили они вдвоем идти в Ростов пешком. Документы были при себе. По пути их подобрали солдаты на грузовике. Под Батайском налетели 18 немецких бомбардировщиков, все машины разметало, и дальше они пошли пешком.

Идут по степи. Ленька - опираясь на самодельный костыль. Жара, пекло. Вдруг впереди увидели машину и шофер копается в моторе. "Беги, Иван, чтоб он не уехал, спроси, не возьмет ли он нас, если мотор починит. Ведь до Ростова еще 20 км." Иван побежал, спросил, тот помотал отрицательно головой. И вдруг Иван пошел дальше вперед. Ленька стал звать: (как рассказывал потом - всегда плакал) "Иван, Иван! Что ж ты бросил меня?! " А Иван ушёл. Остался Ленька один посреди степи на одной ноге. Кричал, аж заплакал от обиды: ведь свой, хуторской, дядька! К вечеру подобрал его грузовик с солдатами, уже ночью высадили у Старого базара (Центральный рынок). Пошел по ул. Станиславского вниз, к вокзалу. Стучался в каждую калитку, нигде не открыли. Дом №5. Открыла женщина, во дворе у которой было народу как дров - негде ступить. С трудом провела к столу. Он просил воды и только бы ночь перебыть, а она вдруг наливает ему ухи! Даже рану перевязала. Бинты сняла, а там - черви. Утром он насильно оставил ей все деньги, что у него были, 150 руб. и первым поездом уехал до Хапров: только встал на подножку, и поезд тронулся. Этим же поездом, как оказалось, ехала его мать. В госпитале она Лёню не застала, и время, пока он добирался через Верблюд и Батайск, она провела у родственников, а утренним поездом ехала домой. В Хапрах они случайно встретились! Помочь идти она ему не могла, поэтому побежала вперед, чтобы приготовить воды и стол. По пути на мосту попросила рабочих, которые его ремонтировали, помочь сыну перейти мост. Позднее он узнал, что днем в Ростове был налет немецких бомбардировщиков, был разбит вокзал, и там погиб Иван.

Поправившись, снова ушёл воевать.

У них во взводе был парень с Украины. Он и Лёнька - оба голосистые певуны. Находясь на передовой в окопах вблизи немецких окопов, когда они на пару запевали, то прекращалась перестрелка.

Под Сальском попал в плен, и немцы отвезли его в Сальск для работы в немецком госпитале. Туда же каждое утро пригоняли из города работать русских женщин, а вечером их отпускали. На одежде у каждой была опознавательная нашивка. Узнали, что он из Ростова и по его просьбе передали весточку его матери. Мария приехала, остановилась у одной из них, и они продумали побег. Там же, в госпитале, на работах был другой пленный, мужик - хохол. Всё звал Лёньку вместе бежать с ним на Украину:

"Я тебя там на своей дочке женю". Но Лёнька, видимо, чувствовал в нём подвох: о готовящемся побеге ему не сказал. И не зря, потому что, когда Лёнька сбежал, тот первый сообщил об этом немцам. А произошло всё так: вечером, когда женщины выходили из госпиталя, Лёнька пошёл как-будто выносить ведро с помоями к забору, и, улучив момент, перевернул ведро вверх дном, встал на него и перепрыгнул высокий забор. Снаружи его уже ждали женщины (рисковали собой: если-бы что-то сорвалось, их бы всех мигом расстреляли ). Накинули ему на голову платок, затолкали его между собой, дали юбку и куртку с нашивкой. Немцы проверили у всех нашивки:"Arbeit?"- и выпустили за ворота. Дальше вывозила его мать так же в женской одежде, только уже без нашивки. Прятала у себя дома, пока не пришли в село наши, и он снова ушел на фронт.

Второй раз его ранило через год, в августе 1944 года, во время Ясско-Кишиневской операции. Он уже служил в артиллерии заряжающим 7 батареи 234 артиллерийского полка 188 стрелковой Нижне-Днепровской Краснознаменной дивизии 3 Украинского фронта. Во время боя у орудия остались двое:он, наводчик, и другой, заряжающий. Немцы в 20м в кукурузе, уже лица видны. Выстрелили последний снаряд и решили отступать. Отошёл Ленька 3-5 шагов и упал. Думал оступился. А это разрывная пуля перебила ему ногу, а он в пылу даже не почувствовал боли. С поля боя его тащила девчушка-санитарка. Там в кустах стоял грузовик. Как только в него погрузились, как он заглох. А немцы близко. Все ходячие вскочили и побежали бегом, а их двое лежачих (другой был ранен в живот) - остались. У Леньки остался небольшой пистолет. Думал, как немцы подойдут, - застрелиться, чтоб не попасть в плен и чтоб не издевались над ним. Но в последний момент шофер сумел завести машину и отвез их в госпиталь. Ранило его около 3 часов дня, а оперировали уже ночью. Все это время нога была перетянута жгутом, а потому развилась газовая гангрена. Ногу ампутировали на 2/3 бедра. После операции долго не возвращался аппетит. Врач выписал ему лекарство - стопку спирта, и он вперв