Ах, песня строевая - вот была!
В столовую и баню с нами шла.
Как здорово шагалось вместе с ней -
Мы собирали толпами людей,
Что долго расходиться не спешили.
Неотразимо юными мы были!
А глаз так много - карих, голубых,
И лиц - веселых, строгих, озорных.
Все талии затянуты ремнем,
И сапогами лихо землю бьем.
Пилотки - на полпальца у бровей,
Гляди девчачье войско веселей!
Вздыхали женщины, суровели мужчины,
У всякого на то была причина.
А песня голосисто разливалась,
И запевала больше всех старалась.

Грей меня, солнышко, грей!
Ласки своей не жалей.
Без твоего тепла,
Я бы давно не жила.
Так замерзала тогда,
Помнишь: в землянке - вода.
Сырость осенних дождей,
Стоны уставших людей.
Злою военной зимой,
Ты - за седой пеленой.
Холодом руки свело,
Раненым нужно тепло.
Несколько теплых лучей -
Иней у губ и очей.
Грей меня, солнышко, грей,
Мне ли не помнить тех дней.

Разве в поле тишина?
Я вчера была одна.
На тропинке, что во ржи,
Резво меж стогов бежит.
Прошептала тихо рожь:
Тишины здесь не найдешь.
Хоть давно ушла война,
У земли есть глубина.

Там,
В весенней дали,
Танки догорали.
Черный дым пожарищ,
К синим облакам.
Девушки-подружки!
Мы - отвоевали!
Белые полоски шьем к воротникам.
Мелом начищаем ордена-медали,
Нас четыре года мамы не видали.

Я так долго живу и так мало свободного времени,
Год за годом бежит, рассыпаясь в сизой золе.
Я потомкам спешу рассказать о своем поколении,
Завершающем подвиг и славную жизнь на Земле.
Не впустую из жизнь пролетела, дорогие ребята,
Быть солдатом Второй Мировой, знать, удел непростой.
Им история как-то особенно вслед поглядела,
Поклонилась живым и погибшим седой головой.
В безмятежном и сытом покое не случилось понежиться,
Не успели юнцами в красивом тряпье пофорсить.
До сих пор в ураган фронтовою закалкою держимся,
Той суровою сталинской меркой работать и жить.
Эй, как жизнь, молодые? Это не безразлично.
Как относитесь к знаниям, жизни, труду?
Есть ли цели у вас - у каждого лично?
И какими дорогами вас поведут?

Слышишь, как дышит ветер,
Видишь, струится дождь.
Значит, ещё не вечер,
Главное, ты - живёшь.
Груды осенних листьев,
Тяжесть прожитых лет.
Нет среди нас счастливцев,
И молодых уж нет.
Мы не из тех, кто плачет,
Жизнь проклиная свою.
Жить для нас - это значит,
Быть до конца в строю.

Я приказ уважаю за точность,
Где мне быть, что иметь при себе.
Лишь могу посмеяться от страха,
Подчиняясь военной судьбе.
Мы - цветы на предполье минном,
Умились, но гляди - не срывай.
Надо всем царит дисциплина,
Есть приказ и -"кругом!", выполняй.
Приходилось храброй казаться,
Перевязку класть не спеша.
Но боялась с телом расстаться,
Убегавшая в пятки душа.
Как земля от разрывов дрожала!
Все летело вниз головой.
Но, не дрогнув, в кусты не бежала,
Тех, кто слаб, прикрывала собой.
Командир вдруг упал бездыханным,
Не успев даже слова сказать.
Не слыхать его твердой команды,
Как тут быть: отступать, наступать?
Санитарная сумка пробита,
И от крови бинты розовеют.
Моей помощи ждут и защиты,
Дождь осенний и враг все наглеют.
Необстрелянный дрогнул солдатик,
Тут и мой черед пулей стращать.
Старшина подскочил, разъяренный:
Как посмела, едрить твою мать!?
Обошлось. И ночь опустилась,
Мне ползти в грозовой темноте.
Кто поможет понять: среди павших,
Те солдаты там или не те?
Полк отправили на пополнение,
Чуть живой, разбитый, усталый,
Мы без сил, без желаний, волнений,
И все ярче на знамени алый.
Старшина пробурчал с уважением,
Мол, без бабы беда на войне.
Но лишь только стихало сражение,
Замирали и мы в тишине.
Отоспаться, забыться, поесть,
Вот когда молодое тело.
Вспоминало, что счастье есть,
Пару дней болтаясь без дела.
Мы четыре зимы без весны,
Мы ни шагу без дисциплины.
Мы: приказ, шагом марш, выполняй,
Мы - цветы на предполье минном.

На День Победы как встречались!
После смертей, после фронтов.
А кто сейчас на горькой тризне,
Сказать спасибо нам готов?
Кто помнит звёзды из фанеры,
Для тех, кому в земле лежать?
Не знаю, все перемешалось,
И родина - больная мать.
Наговоримся, напоемся,
Наплачемся и по домам.
Теперь уж вряд ли соберёмся,
Нам за рубеж не по деньгам.
Какие домыслы-сомнения?
Есть правда, верная, одна.
Ценою жизни поколения,
Освобожденная страна.
За нами не было вины,
На нас напали, а не мы.
Мы потрудились слава богу,
Никто не смеет попрекать.
Кто мог ещё пешком дорогу,
Аж до Берлина пропахать?
Четыре года как в бреду,
Но все закончилась весною.
В разгар нарциссов и тюльпанов,
Под чистым небом над страною.
Казалось, вот отмоем руки,
Наденем ситцевые платья.
Забудем пройденные муки,
Слезу прощального объятья.
В глуши тоскуюших полей,
Вдали от каменных развалин.
Споет весною соловей,
Как возвратившийся хозяин.
Безжалостно летели годы,
Не успевая отдыхать.
И все, что мы недоглядели,
Уже нет силы поправлять.
Конечно, многое зависит,
От твердой, правильной руки.
Не надо чужестранных миссий,
На фронте видели таких.
И ветеранам полегчает,
Не стоит даже говорить.
Для нас война обозначает:
Планете быть или не быть.
Ведь есть бесспорное явление,
Победы разума над тьмой.
И спело наше поколение:
Бери шинель, пошли домой.

Под рев животный мессершмиттов,
Наш самолёт скрипел, стонал.
Мотор, осколками побитый,
Доставил жизни на причал.
Меня спасли. Но похоронку,
Прислали маме обо мне.
Ее вручили потихоньку,
Все на войне как на войне.
А я - в Голицынском подвале,
Без чувства жизни. Все равно.
Москва трещала и качалась,
Свистели бомбы день и ночь.
Тяжелораненых Полтавы,
Нас перебросили туда.
Когда фашисты в полной славе,
Трусили яблони в садах.
Разумно делал князь Голицын,
Вгрызаясь в землю на века.
Все толстостенные больницы,
Весьма устойчивы пока.
Крутые лестницы, площадки,
Что вверх, что вниз - все тяжело.
Носилки ставят, где лампадки,
Салфетки, воском подтекло.
Иконостас в свечах метался,
Бессилен раненым помочь.
Там кто-то плакал, пел, смеялся,
Кричал, проваливаясь в ночь.
Но лучший день вошёл в зенит,
Ко мне приехал (не приснилось!)
Он. Фронтовик-артиллерист,
Надежда веру не сгубила.
Измученный дорогой дальней,
Все пережил, преодолел.
И на траве лежал усталый,
Да в небо синее глядел.
А я боялась подойти,
Жалела милого до боли.
Был ранен, но не растерял,
Ни жизнелюбия, ни воли.
Нет, это выше моих сил,
И что скажу ему при встрече?
Но ни о чем он не спросил,
А просто, тихо: Добрый вечер!

Я не горела трижды в танке,
Не мой разбился самолёт.
И не кричала я в атаке,
Не поднимала к бою взвод.
Я только вслед за ними шла,
И помогала как могла.

Я помню, как трещат деревья,
Зимой от липкого мороза.
Нас, мёрзлых, было ровно девять,
В едва тащившемся обозе.
Утихли раны, кровь застыла,
Все онемело от колен.
В деревьях вьюга дико выла,
Не то на смерть, не то на плен.
Без сказки леса не бывает,
Нашлись землянка, кипяток.
След вьюга быстро заметает,
И не найдет нас здесь никто.

В поле уткнемся где-то под елью,
Выстелим низ, сверху - шинелью.
Греем друг дружку теплой спиной,
Друг сонно дышит рядом с тобой.
Адрес домашний твой у него,
Это на случай, если чего...
И котелок у вас на двоих,
Шутки дуэтом - не выжить без них.
В друге все чувства отражены,
Знаем друг друга до глубины.

Война не любит сантиментов,
И письма некогда писать.
Дай бог дождаться тех моментов,
Чтоб можно чуточку поспать.
Бывало счастье на конвертик,
Пляши - письмо в твоих руках.
Хоть и почеркано проверкой,
И неразборчива строка.
Но есть приветы от родимых,
Тебя там помнят, любят, ждут.
И эти слезы не от дыма,
По треугольнику плывут.

Я в Хлыпновском лесу гуляла с внуком:
Трава, как шелк, и птицы в вышине.
А он резвился, весело аукал,
Рвал землянику и себе, и мне.
В блаженной нежности сливались наши души,
И день казался празднично великим.
И внучек мой то щебетал, то слушал,
Измазанный душистой земляникой.
Как вдруг наткнулись мы на рытвины и яму,
Поросшие кустарником с травою.
Спустившись вниз, узнала я землянку,
Разбитую безжалостной войною.
Вздыхая то и дело, рассказала внуку,
Как было нам той страшною порою.
Какие мы переживали муки,
Чтоб небо чистое плыло над головою.
Заслушался, стоит притопнув ножкой,
Ладошка липкая в моей руке дрожит.
И просит рассказать ещё немножко,
Притих, прижался и в глаза глядит.
Ну что ж, мой маленький, запомни место это,
Расти и крепни, ждут тебя дела.
Чтоб вся Земля, чтоб вся наша планета,
Не знала войн и счастливей жила.

Где мой армейский, полевой, передвижной,
Военный лазарет семьсот шестой?
Мы размещались где- и как-нибудь,
(Едва успеешь весточку черкнуть).
В недогоревших избах по пути,
В палатках "не согнешься, не пройти".
Нет лучше места, чем в густых лесах,
Ну, разве что в бездонных небесах.
Бараки строили, трехъярусные нары,
Пилили бревна, доски, дранку драли.
И вслед за армией переориентации -
На новые, ночные дислокации.
Контузии, ранения, ушибы,
Все это вытерпеть, и вылечить, и жить бы.
Чтоб возвратиться в тот же ад кромешный,
Где ждут друзья, где - свой, навеки здешний.
Где даже страх испуганно молчит.

Как холодно в простреленной шинели,
Как страшно на ничейной полосе.
В инфекционное мы едем отделение,
Оттуда возвращаются не все.
Лошадка трусит, ребра выпирают,
Вся в инее, с понурой головой.
Ребят соломой потеплее укрываю,
И - дальше по дороге фронтовой.
Сугробы, почерневшие от взрывов,
Да с неба освещают "фонари".
А мне лишь довезти, чтобы остались живы,
Мои ровесники, мои богатыри.

Из-за лесного поворота,
Явилась серая толпа,
В пыли не разобраться, кто там...
Тянули ноги в русский плен,
Один солдатик охранял их,
Им все равно до перемен.
Свою жестокую вину,
Не в полной мере понимая.
Непобежденную страну,
Они от крови отмывают.

Выдавая шинель и мужские штаны,
Старшина отшутился в начале войны:
Мол, шинель не подрублена, брюки спадают,
Но и ты не боись, скоро дни пробегают.
Ну, а если не дни, через месяца три,
Возвернёшься домой, так что слезы утри.
И пошла я по мукам, по хлябям войны,
Вспоминая с ухмылкой слова старшины.
Эх, какие там дни! Кровь годами считают,
Ненасытные войны ребят забирают.

День запомнился тот навсегда,
Сухари, кипяток на вокзале.
Теснота для нас не беда,
Мы - свои, и свое отстояли.
В гимнастерках бывалых,
В шинелях на рост.
Рады, живы остались,
Обнимались до слез.
И назад - в поезда,
Мы спешили тогда.
В обгоревших вагонах,
Ждали нас на перронах.

Моя извечная мечта,
Покончить с войнами навечно.
Конец убийству положить,
Убитым быть - бесчеловечно.
Навеки злу заткнуть кричало,
И успокоиться на том.
Но ждёт нас новое начало,
Кому-то нужное притом.

Встаю я рано поутру,
А голуби воркуют.
Ждут ежедневных подаяний,
Промеж собой толкуют.
Теперь уже не те лета,
И сила нас не носит.
И разучились мы летать,
Да и никто не просит.
Волочим крылья по земле,
Болячки да увечья.
Порою пусто на столе,
И поживиться нечем.
Садятся на мое плечо,
Пока им хлеб ломаю.
А я, наслушавшись курлык,
К терпенью призываю.
Ну, чем помочь? Ну, как тут быть?
Не нахожу ответа.
Как хорошо, что на дворе,
Любовью греет лето!

Что-то робкое до боли,
Милый шепот давних грез.
Это луч, что за тобою,
След из памяти принес.
Слышу, слышу трепет пульса,
У родимого виска.
Может, ты ко мне вернулся,
В эту жизнь издалека?
Были кем эти деревья,
Эти травы да цветы?
Может, в прежней жизни древней,
Кем-то были я и ты?

Простая наша песенка "Катюша",
Так полюбилась боевым фронтам,
Что даже фриц любил ее послушать,
С писклявою гармошкой пополам.
Узнав потом мотив другой "Катюши",
(Иван огонь "сараями" бросал),
Фриц уронил в кустах свою гармошку,
И больше наших песен не играл.
Но страхом полнились германские окопы,
У русских, мол, ещё одна "Катюша",
Трудились в поте фрицы-землекопы,
Им расхотелось наши песни слушать.
Так выходили на берег сестрицы,
Одна воспела подвиг поколений,
Огонь другой испёк армаду фрицев,
Мечтавших русского поставить на колени.

Какой был Ванечка в санбате,
Ну что за добрая душа!
Гордился он своим комбатом,
Но о себе не разглашал.
Так, мол, постреливал бывало,
И даже в цели попадал.
Начальство щедро награждало,
И вот, как видите, медаль.
Он поднимал плечо при этом,
Откидывал слегка халат.
Медаль светила нам секретом,
Что станет Ванечка комбат.

Вдвоем на старом чердаке,
Из книг соорудив постели.
Уже и сон в одной руке,
Но вдруг снаряды засвистели.
То перелет, то недолет,
Как будто мы под самым дулом.
Вдруг прямо с крышей унесет?
Уж лучше б разом все уснули.
Но небо сжалилось в тот раз,
И смерть затихла до рассвета.
Горели книги в грозный час,
А мы - счастливые, как дети.

А у нас новоселье, смех и кураж,
Поселились в германский блиндаж.
Все удобства - в лесу. Благодать!
И к санбату рукою подать.
Но порядок у них другой,
Комфорт, уют и покой.
Здесь ночные сорочки, шелка,
Там бутылки из-под коньяка.
Даже пепельницы - чистый хрусталь,
Не фронт, а сплошной Версаль.
Только нам-то это зачем?
Мы уж как-нибудь кое-чем.
Нам, славянам, не привыкать,
Нам привычно жить и страдать.

Надежда, милая Надежда!
Любил тебя наш замполит.
Была бы свадьба в День Победы,
Теперь лишь памятник стоит.
Гранит, чины и имена,
В глазах двоятся павших списки.
Ты прожила всю жизнь одна,
А он - под этим обелиском.