Рядовой отчизны.

Мы с сестрой часто вспоминаем родителей - причин для этого достаточно. Но сегодняшняя дата заставила взглянуть на их жизнь более обобщенно. Все, кого я видела рядом с ними, люди одного с ними поколения, были в высшей степени достойными людьми. Они все вправе были сказать, что сохранили Родину. Родившимся в начале 20 века, им пришлось столько пережить, что хватило бы не на одно поколение. Чем дальше это время от нас , чем больше правды узнаем мы о нем, тем больше изумление вызывают эти люди. Но они просто жили тогда – были счастливы или не очень, растили детей, работали и даже не задумывались о славе, которую заслужили. Трудно представить как им посчастливилось выжить. Но и невозможно представить как сложилась бы их судьба, не будь этих испытаний в их жизни. Война так и не отпустила их - там осталась молодость, проявилась сила, возникло ощущение своей непобедимости. Как сжатая стальная пружина она давала импульс во всей их последующей жизни. Я часто вспоминаю отца , его друзей в различные периоды их жизни - какими яркими, красивыми все они были! . «Гвозди бы делать из этих людей» – да, но они не только несгибаемы. Так любить родину несмотря ни на что (а Родина их не щадила), так искренне верить в идеи социализма могли только неисправимые романтики. И что бы там не говорили, такую любовь невозможно вызвать страхом. Трудно представить, что было бы с Россией, не сумей они выстоять в той войне. Очевидно одно – нас бы, их потомков, не было.

СЕМЬЯ. Мой отец Джеват Халилович Каримов родился в большой патриархальной семье. Главой этой семьи был дедушка – отец со стороны его матери, купец Исхак Хамзин: доверенное лицо и управляющий фабриканта Апанаева. По видимому, эта большая семья жила в достатке –вместе с дедушкой и бабушкой жили все их дети со своими семьями и дальние родственники, помогавшие управляться с большим хозяйством. На подворье было полно всякой живности, лошади и несколько выездов. По словам отца, дедушка в домашние дела не вмешивался, домочадцы видели его только за ужином. Всем хозяйством управляла бабушка - Гайнуль-хаят, в девичестве Муканаева. Среди предков с этой стороны - лесоторговцы, корабелы, фабриканты по производству и продаже пушнины. Хамзины - сплавляли лес, строили «беляны»*, владели буксирными судами. Между собой они состояли в очень дальнем родстве через зажиточных казанских мулл Сайдашевых. Судьбу каждого проследить невозможно, но мой отец, уже, будучи в отставке, по крупицам собирал документы и фотографии, записывал воспоминания о своих предках. К сожалению, он не успел все это в полной мере систематизировать. В 1908 году Исхак Хамзин выдал свою старшую дочь Муниру за управляющего издательским домом Каримовых Абдель-халила Каримова –образованного и интеллигентного человека. (В семье сохранилось приглашение на их бракосочетание.) В связи с упоминанием о нем могу еще заметить, что его двоюродным братом был Шарипджан Аблеев - отец полкового комиссара и татарского драматурга Мухаммата Аблеева. —————————————————————————————————-*«беляны» простейшие сплавные суда, строились в верховьях рек. Сплавлялись к месту назначения и там разбирались. Название получили из-за своего цвета – древесина никак не обрабатывалась, и не красилась.

По воспоминаниям родных, М. Аблеев, будучи курсантом Таторобашкирской школы , был частым гостем в семье своего дяди, всегда приезжал верхом на вороном жеребце по кличке Альбом. Впоследствии, мой отец собрал (насколько возможно) рукописи М. Аблеева и документы, касавшиеся его жизни и завещал передать их в Институт языка и литературы им. Г. Ибрагимова, что мама и сделала после его смерти. Почему-то молодые остались жить в доме дедушки, что абсолютно не вяжется с общепринятыми представлениями о быте татар. Через год дедушка построил для молодой семьи отдельный дом в глубине двора. Но общение оставалось очень тесным. Семьи разрастались. Мой отец родился в 1914 году, к тому времени у его родителей было уже двое детей. Жили они тогда в районе улицы Нариманова. За время детства моего отца оба дома горели трижды, но дедушка с удивительным упорством на старом фундаменте восстанавливал все постройки заново. И сколько его не уговаривали построить, наконец, кирпичный дом, он оставался непреклонным. В 1919 году, после очередного пожара семье деда, как погорельцам, власти города предоставили дом в поселке Поповка, оставшийся бесхозным после революционных событий. Вся семья переехала туда. А на пепелище, оставшемся на месте сгоревших домов, до 50-х годов построек не было. Потом там построили школу. Дом в Поповке оказался большим, с садом, с хозяйственными постройками и оранжереей. Беда была только в том, что последний пожар уничтожил почти все имущество семьи и жизнь в достатке закончилась.

ПРИВЫЧКИ - ХАРАКТЕР - СУДЬБА. В Поповке семья прожила до 1928 года . Здесь прошло детство моего отца. По воспоминаниям его родных, он рос очень подвижным, живым мальчиком, много озорничал, был заводилой среди своих сверстников: родных и двоюродных братьев и сестер. Однако, эта активность сочеталась в нем с внимательным и чутким отношением к близким, умением расположить к себе взрослых. Рассказывают, что он был любимцем в семье – за его веселый и добрый нрав ему прощались многие шалости. Он все время крутился возле взрослых - что–то расспрашивал, помогал в хозяйстве. Говорят, своим вниманием выделял его и дед. Натура восприимчивая – все в семье владели какими - либо музыкальными инструментами, вечерами устраивали домашние концерты, пели, декламировали - он научился играть на всех инструментах, бывших в доме. До последних дней жизни не отказывал себе в удовольствии играть на скрипке, любил петь русские старинные романсы, аккомпанируя себе на гитаре, на мандолине исполнял русскую и татарскую народную музыку. Кто-то из старших владел кистью – в доме моей старшей сестры хранятся несколько пейзажей, написанных кем-то из членов этой большой семьи, - он научился и этому. Живопись, а писал он маслом и акварелью, делал карандашные наброски, стала его серьезным увлечением. В семье сохранились сделанные им копии картин русских художников, есть и картины, написанные им с натуры. Основная тематика – природа. К себе он был очень требовательным, постоянно что-то дорабатывал, уточнял в своих работах. Выйдя в 1974 году в отставку, много времени уделял своему увлечению, т. к. всю жизнь мечтал серьезно заниматься живописью. В 1982 году у него состоялась персональная выставка в Выставочном зале Союза художников ТАССР, как самодеятельного художника. Отзывы были весьма лестными - ему было предложено участвовать во всероссийском конкурсе самодеятельных художников, но к этому времени его здоровье ухудшилось и он не воспользовался этой возможностью. В семье всегда много читали и эту привычку перенял мой отец. Книги «проглатывались» им «от корки до корки» - если в руки попадала интересная книга, он не выпускал ее, пока не дочитает до конца. В молодости – художественную прозу, к зрелым годам – стихи и документальную литературу. В доме всегда было очень много книг. Тяга к чтению и у нас у всех в крови. Не удивительно, что с детства он начал сочинять стихи: сначала на татарском языке, потом – на русском. Больше всего стихов написано им в годы войны - он вел своего рода дневник в стихах. Еще не могу не сказать о его любви к животным. В детстве собаки, кошки и прочая живность были на его попечении, книги о повадках животных были в числе его любимых. В подростковом возрасте он увлекся разведением редких пород кур – доставал, обменивался, часами рассказывал об их повадках, восхищался красотой. Рассказы об этом увлечении, о наблюдениях из жизни животных, байки мы слышали от него ни раз в зрелые годы. Пытаясь определить основные черты характера моего отца, проявившиеся у него с детства, я искусственно разрываю их - на самом деле они были слиты в нем воедино, неразрывно, органично, Его образ в моих воспоминаниях может показаться идеализированным, но мы помним его именно таким - умным, добрым, веселым, даже озорным, очень любившим всяческие розыгрыши человеком, при этом он всегда оставался собранным, сохранявшим самообладание, готовым, если это необходимо к моментальной реакции, хотя только внимательный, пристальный взгляд выдавал это. Таким, по воспоминаниям родных, он был в молодости, таким оставался до последних дней. (Вспоминая этот взгляд, я понимаю, как много он знал, понимал и прощал). А, проявившаяся с раннего детства пытливость и наблюдательность – а он подмечал самые тонкие детали происходящего, касалось ли это отношений, событий, явлений природы, позволили ему впоследствии проявить себя столь разносторонне и ни раз выручали в трудных жизненных ситуациях. В 1928 году, когда началось строительство КазГРЭС. Дом в Поповке оказался в зоне затопления и городские власти предоставили этой большой семье квартиры, но уже в разных частях города. Дедушка и бабушкой с незамужними дочерьми переехали на улицу Тукаевкую, где они прожили до конца жизни (Дедушка умер в 1942 году, бабушка в 1963 году, в возрасте 99 лет). Родители моего отца получили квартиру на Большой Ямашевской в Ново-Татарской слободе. Квартира была крошечной: одна жилая комната и маленькая прихожая, выполнявшая еще и роль кухни. Постоянно в этой квартире размещались шестеро взрослых. Жили очень скромно, но весело и гостеприимно. Часто гостила родня, за разговорами, шутками и музыкой время летело незаметно, расходиться не хотелось, гости оставались на ночь - отец вспоминал потом, что из-за этого его матери часто приходилось спать на стуле, но традиции гостеприимства не нарушались. Несколько выручал сарай во дворе, где летом на сеновале могла спать молодежь. Собственно, с момента переезда из Поповки закончилось его детство и началась трудовая жизнь. Отец вынужден был работать с 14 лет, т.к. семья очень нуждалась. (Мой дед, после ликвидации издательского дома братьев Каримовых, устроился счетоводом – кассиром на меховую фабрику и проработал там до самой смерти. Зарплата у него была маленькой, бабушка не работала. По вечерам, они всей семьей переплетали бухгалтерские книги, чтобы подработать.) Кем только отец не работал, и, естественно, продолжал учиться. В школу он пошел рано, одновременно со старшей сестрой, а после окончания семилетки продолжил учебу на рабфаке. Как детям служащих, путь в высшее учебное заведение им был закрыт и он поступил на учебу в кожевенный техникум, одновременно работая на фабрике «Спартак». Учился он отлично, пользовался уважением среди учащихся и наставников. Уже через 2 года после окончания техникума он стал техноруком ( по современному – главным инженером) кожевенного комбината в Чистополе. Был 1937 год. От ареста скрывался его двоюродный брат, был арестован директор завода «Спартак» в Казани, через некоторое время – директор завода Чистополя. Вероятно, опасаясь последствий этого, а может, на всякий случай, он отказался от брони, которую имел и несмотря на то, что у него в семье только что родилась дочь, ушел рядовым в армию в октябре 1937 года ( Вообще то, чутье его никогда не обманывало и не раз спасало жизнь - благодаря ему он избежал ареста второй раз, в начале марта 1953 года, ни раз оно выручало его и на войне. Про него говорили – «родился в рубашке».) Сначала его направили в кавалерийский полк (подозреваю, что попросился сам, так как обожал лошадей ), потом в погранвойска. Его часть стояла в Борисове и он иногда вспоминал, как стоял в дозоре.

Застава позади, в секрет иду сегодня, Я сторож Родины, дозорный, часовой, Замки железные здесь просто непригодны, Границу закрываю на замок собой. (Граница – вот она, рукой подать, сто метров, Граница двух миров, за ней враждебный мир, Мечтающий сравнять с землей Страну Советов, А россиянам учинить кровавый пир). Вокруг меня такая тишь, такие дали, Родное все – и лес, и травы, и река, Доверили их мне и под охрану сдали, Прибывшему служить( сюда) издалека (ноябрь, 1938 год) Отрывок приведен в редакции поэта РАНИФА ШАРИПОВА, опубликованный писателем ШАГИНУРОМ МУСТАФИНЫМ.

Не знаю, что именно привлекло его в профессии кадрового военного - после окончания срочной службы мой отец решил стать офицером, хотя и знания, и способности позволяли ему выбирать из многих иных профессий. В 1939 году он подал заявление в Академию тыла и транспорта им. Молотова, находившуюся тогда в Харькове, сдал экзамены и был зачислен на инженерный факультет. Этот шаг определил его дальнейшую жизнь. Мама с ребенком (моей старшей сестрой) переехали к нему. Вначале жили очень тяжело - голодно и холодно. Снимали летнюю веранду на окраине Харькова, обогревались буржуйкой – а зима в тот год была особенно холодной – год финской компании. Морозы доходили до 40 градусов. Жили на крохотную стипендию первокурсника. Как потом рассказывала мама, жидкий суп она разбавляла дважды, чтобы хватило на 2 дня, а папа всегда просил: «Сонечка, пусть будет меньше, но похоже на еду». На семейной фотографии тех лет видно, что они оба почти прозрачные. Но постепенно жизнь стала налаживаться. Ко второму курсу папа получил комнату в общежитии. Мама поступила на работу в лабораторию академии – по образованию она химик. Дочь ходила в детский сад. К сожалению, это благополучие оказалось недолгим – началась война. От Крыма до Кенигсберга. Курсантов 2 и 4 курсов сразу направили в действующую армию, курсантов 1 и 3 курсов – на ускоренную подготовку в лагеря под Харьков. . Крупный промышленный центр, где были сосредоточены заводы оборонной промышленности, с июля стал объектом бомбовых ударов противника. Вскоре началась эвакуация заводов, фабрик и мирного населения. Академия еще продолжала функционировать как учебное заведение - фронту срочно и постоянно требовалось пополнение, но преподавательский состав и материальную часть стали готовить к эвакуации в Ташкент. Маме, как сотруднику академии, также было предписано направиться туда, но папа настоял на ее эвакуации в Казань, где у них остались родители и родные – он хотел, что бы в трудное время все были вместе. Одним из последних эшелонов мама с маленькой дочкой - моей старшей сестре было тогда 4 года, выехала в Казань. Они потом часто вспоминали, как это было. Эшелон долго не могли отправить со станции, потому что шла бомбежка, состав стоял на запасных путях под маскировкой, а папа не хотел уходить, не проводив семью. Однако, ему через некоторое время все же пришлось отлучиться не надолго. В это время бомбежка прекратилась и состав удалось отправить со станции. На его место подогнали следующий и даже успели этот состав загрузить пассажирами. Тут снова начался налет и когда папа прибежал на станцию, то увидел на том месте, где оставил семью, развороченные вагоны. Бомба попала в состав с эвакуирующимися и от него мало что осталось. Он пытался узнать что-либо о своей семье, искал в госпиталях, но никаких сведений об их судьбе у него долгое время не было. Оставалось только надеяться, что они, каким то чудом избежали гибели. Мама добиралась до Казани полтора месяца, - ни раз поезд попадал под бомбежки, питались только сухарями и водой - ребенок все время плакал от голода. В Казань они попали только в начале октября. Никто из родных не надеялся увидеть их живыми - ведь часть Украины к тому времени была оккупирована. Папа весь август находился в лагерях под Харьковым, а в сентябре был направлен в 51-ю действующую армию. Перед отправкой на фронт просто так, на минуту мой отец со своим другом и соседом по общежитию Васей Седлецким решили заскочить домой – внешне как будто ничего не изменилось : здание еще не пострадало от бомбежек, все было как в мирное время, на своих местах – и занавески на окнах, и скатерть на столе, разбросаны детские игрушки и даже в глубине шкафа они нашли не распитую чекушку, только жизнь стала уже другой. После войны, встречаясь друг с другом, они, весело перебивая друг друга рассказывали маме, как удивились и обрадовались этой чекушке. Очень высокий, нескладный, к тому времени уже полковник, Василий Иванович высоким тенорком говорил ей: «Представляете, Сонечка, какими мы до войны были глупыми. Как это можно было не допить чекушку!» Но тогда родные о нем тоже ничего не знали - 51-я армия сразу была брошена в боевые действия на Крымском направлении. Но это было тогда в порядке вещей.

Боевой путь 51-й армии хорошо известен. Об этой армии много написано военными историками, специалистами, участниками и очевидцами тех событий. Но для меня эти знания дополняется впечатлениями от воспоминаний отца, от разговоров его с фронтовыми друзьями и от зарифмованных строк его фронтовых записей: Писателем я не был никогда, Поэтом я тем более не буду. Но хочется на память, иногда, Запечатлеть характер наших будней. Разрозненные, часто обрывающиеся на полуслове, размытые или стертые настолько, что текст можно разобрать с большим трудом, они, конечно, не расскажут всей правды, (ситуация не позволяла), но настроение передают вполне отчетливо. Хроника событий такова: созданная первоначально для обороны Крымского полуострова и Севастополя, 51-я армия не смогла удержать в тяжелейших боях свои позиции. После захвата Крымского полуострова армией генерала Манштейна, остатки 51-й армии были эвакуированы для переформирования на Кубань ( конец ноября 1941 года), а уже в конце декабря 1941 года снова брошена на захват Крымского полуострова в составе Кавказского фронта. Для немцев овладение Крымом было одной из первоочередных задач, прежде всего, как кратчайший путь к нефтяным промыслам Закавказья. Понимали это и в Ставке, поэтому для обороны, а потом и попытки захвата Крыма не жалели ресурсов, в том числе и людских. Керченско- Феодосийская десантная операция закончилась полным поражением наших войск, несмотря на довольно успешное начало. Ужасные погодные условия – проливной дождь пополам с мокрым снегом, не помешали первым соединениям, прямо в канун 1942 года, прорваться к Феодосийскому порту и захватить его, штурмуя город с моря по грудь в ледяной воде. Но погодные условия продолжали ухудшаться. На другой день ударил мороз и дальнейшее десантирование осуществлялось по тонкому льду Керченского пролива, что сразу привело к потерям среди личного состава. Несмотря на это, наши войска сумели овладеть Феодосией и двинулись вглубь полуострова. Однако, какие то ошибки в планировании операции, несогласованность действий подразделений, медлительность руководства операцией привели к тому, что сначала армии пришлось прекратить наступление, затем, перейти к обороне. До мая, защищая свои рубежи, она несла огромные потери, испытывая постоянно нехватку продовольствия, медикаментов, боеприпасов – ведь их доставка могла осуществляться только морем, хотя бухта постоянно подвергалась бомбардировкам и атакам торпедных катеров неприятеля. В конце мая остатки 51-й армии бились с врагом уже у береговой линии. Дальнейшее удерживание армией своих позиций было бессмысленным и Ставка приняла решение эвакуировать ее на Большую землю. Вспоминали эти дни отец и его фронтовые товарищи с огромной горечью: тяжело было переносить отступление, оставляя врагу мирное население - они, совсем еще молодые люди, воспринимали это, прежде всего, как свою вину. Тяжело переносили свое поражение в Крыму. Хотя об этом тогда нельзя было говорить, в его дневнике я нашла такие строки: Идет суровая тяжелая война. Последний вздох в груди – тебе, Отчизна. Но в смертный час пускай ответят мне Ну как могло такое приключиться… Ноябрь 1941 г Вспоминали они свои рейды по тылам противника за продовольствием и горючим, как при обороне на озере Сиваш 3 или 4 дня у них во рту не было ничего, кроме карамельных конфет, запас пресной воды – в солдатской фляжке, (вода в озере - крепкий соляной раствор), как, ожесточенно цепляясь буквально за каждый метр крымской земли, они теряли своих товарищей. Но самые тяжелые впечатления - гибель людей в процессе эвакуации армии – теплоходы и военные корабли загруженные «под завязку» от трюма до палуб бойцами и раненными, тонули под бомбежками прямо в бухте. А если и успевали выйти в море, то зачастую не могли дойти до Большой земли - тонули, атакованные торпедными катерами неприятеля. Отец рассказывал маме, как во время эвакуации встретил земляка – казанца. соседа по квартире. Обнялись, обрадованные встречей: « Юнус!» - «Джеват!». «Как ты?» « Куда вас сейчас?» и разбежались, в надежде увидеться на Большой земле, раз уж служат в одной армии. Юнус радостно побежал к транспорту- его часть эвакуировалась. Бойцы стремились как можно быстрее покинуть этот берег. Мостки трещали под напором людей. Скорей, скорей, ближе к спасению. Туда, где будет хотя бы недолгая передышка, где будут письма из дома, горячая пища, баня, где вдоволь можно будет напиться холодной пресной воды, где будет недолгая тишина. Суда один за другим спешили покинуть бухту. Часть, в которой служил отец прикрывала отход. Они должны оставаться здесь, на Крымской земле до тех пор, пока будут приходить суда, пока будет возможно отправлять людей на Большую землю, пока они смогут удерживать берег - он с грустью посмотрел вслед уходящему транспорту. Но в следующую минуту послышался гул бомбардировщиков. Один за другим самолеты шли на низкой высоте над бухтой, прицельно укладывали бомбы в цель. На глазах людей оставшихся на земле, один за другим уходили под воду корабли, гибли их боевые товарищи, только что испытавшие надежду вырваться из этого ада. Спастись в такой ситуации практически было невозможно. Не прошло и десяти – пятнадцати минут, как от судов не осталось и следа. Отец прекрасно понимал, что завтра, если даже за ними придет транспорт, он вполне может оказаться на месте Гали. Что спасало людей от гибели на войне? Чем можно было заслужить это спасение? Что сделать? Или, наоборот, не сделать? Гибли и трусы и герои. Или это судьба? Чья? Твоя или того, кто с тобой рядом? Или тех, кто столкнул в кровавой мясорубке эти многотысячные армии и теперь, с высоты своего положения, в тиши кабинета ожидали признательности народа? Невозможно и бессмысленно было прятаться от смерти тогда. Никто не знал, где это спасение и не искал его. В войну смерть всегда была рядом. Вот просвистела пуля - чья она ? твоя или твоего друга? А еще нужно было воевать. Вопрос стоял так: победить и, если повезет остаться в живых, а не наоборот. Отец рассказывал, что тяжелее всего было перед боем, последние минуты самые мучительные. Но когда начиналась атака, обычно обо всем забывалось. Даже умереть было не страшно – всеми владел единый порыв: добыть победу. Пусть пока маленькую, за этот клочок земли, но сегодня такую необходимую. Это минуты в фильмах о войне показаны правдиво. Умирали, конечно, за родину, только у каждого эта родина была своя и он никогда не слышал, что бы выскакивая из окопа, люди кричали : « За Родину! За Сталина!». 51-я армия в этой операции потеряла не менее 60% своего личного состава – многие утонули и замерзли еще во время штурма, многие погибли в ходе боев, пропали без вести. Приведу несколько стихотворных строк этого периода:

ЦЕНА ЯЗЫКА. Ты не свети ракета. не свети, Твой свет сейчас совсем не нужен, Нейтральную полозку проползти П благоока темно, живым я должен

Нас было семеро, мы шли за «языком» «Прогулка»- проще быть не может. Но только четверо остались далеко, Случилось так, и сердце яро гложет.

Ты не свети ракета, не свети. мне свет сейчас совсем не нужен, Паршивого фашиста провести Живым, пока темно я должен.

Осталось трое нас, .нам нелегко, Но выполним задачу нашу, И в часть свою притащим языка, Живую, очень дорогую ношу. Апрель,1942 г. Владиславов.

МЫ ПОБЕДИМ! Мы переносим стойко тяжесть боя И не желаем это замечать. Мы бьемся насмерть, умираем стоя, За честь страны должны мы отвечать

Путь до победы, знаем, очень долог. От нас победа очень далека И каждый шаг вперед нам очень дорог, За них расплата слишком велика.

И тает взвод, и тают отделенья, А пополненья нет уже давно. Отходим мы, но нет у нас сомненья – Мы победим, иного не дано!... Май 1942 г.Тамань. ( редакция поэта РАНИФА ШАРИПОВА) После переформирования 51-я армия предавалась разным фронтам, но с июля 1942 года ее использовали на Сталинградском направлении, с августа она была включена в состав Сталинградского фронта и участвовала и в обороне Сталинграда, ( где опять была брошена против армии Манштейна) , и в окружении немецкой группировки. Уже в мирное время, вспоминая этот период своей жизни, мой отец всегда удивлялся тому, что остался в живых тогда. В его дневнике есть стихи, написанные в этот период: « ХВАТИТ!» Такая жесткая и твердая земля. Не лезет штык, не то что там лопата. Не хочет, видно, нас пускать в себя, Как будто говорит: «Ребята, хватит!

Копали много вы окопов впереди, А толку, вижу я, пока что мало, Вы неприятеля до Волги довели, Смотрите, что с землей Советской стало.

Пора, солдат, чуть мира постыдись, Назад идти вам - не позволю. Остановись, ко мне не жмись И не ищи полегче долю»!... Сталинград. 1942 год. (редакция РАНИФА ШАРИПОВА )

ВЫСОТА. Высотка, за которую шел бой Ей-ей - не стоит ломаной копейки, Но связана она своей судьбой С судьбой великой Родины навеки

Таких высот нам видеть довелось Ну, тысяч сто, иль больше, мне поверьте, И эта высота пока у нас, Уйти с нее мы можем только после смерти.

Мы победим, настанет этот час. Земля она была и будет нашей. А подрастающая молодежь Блиндаж снесет, окопы перепашет,

Отстроит вновь большие города Народу нашему под силу это, Но нам , бойцам, хотелось бы тогда Не быть в числе заброшенных, забытых.

Октябрь 1942 года, Садовое 1943 год для 51-й армии начался участием в Ростовской операции, далее в составе 4-го Украинского фронта, в тяжелых боях освобождала оккупированные Крым, Керчь, Севастополь, Бои на этом направлении продолжались до весны 1944 года... Хотя армия продолжала нести серьезные потери, и в воспоминаниях и в стихах, стала слышна надежда на то, что снова настанет мирная жизнь : СОЛДАТСКОЕ ПИСЬМО Письмо домой – святое это дело. Потребное и сердцу, и уму, Уйдет оно - и горе с плеч слетело, Помчалась радость к дому твоему…

В нем слов, конечно, лишних очень мало И строчки те написаны с мольбой: Храните дети весть, что к вам попала, О том, что ваш отец еще живой… Март,1943 год ( редакция РАНИФА ШАРИПОВА)

КАК ХОЧЕТСЯ ЖИТЬ!.. Как хочется, друзья мои, дожить До счастья небольшого, до земного, Как хочется еще чуть-чуть пожить, Как жили до войны. Еще немного,

Когда не будет нас будить заря Сигналом для атаки и для боя Когда не будет неба синева Ареной для воздушного разбоя,

Когда все те, кто должен жить, Спокойно будут жить на этом свете, Когда твои творенья, человек Не смерть, а радость будут сеять. Март 1943 г.

Весной 1944 года армия перегруппировывается на западное направление в районе Витебска.

В ОБОРОНЕ Сегодня тихо, нет боев На нашем направлении, Сидим спокойно, благодать, Ждем наше пополнение.

Окопы наши впереди Близко к неприятелю Днем не очень то ходи К куму иль приятелю

До противника от нас метров, эдак, триста. Зоркие глаза следят Снайпера – фашиста

Если хочешь починить Голову садовую Снайпер живо начинит Пулею свинцовою.

Темной ночью, как змея Приползают с жалом, Для «потехи» языка Прихватить желают.

Приблизительно «соседу» Отвечаем тем же, Фрицев к богу на беседу Отправляем спешно.

На убитого у нас Пятеро фашистов, Обижаться тут на нас Не имеет смысла.

Действуем и мы ножом Что б законы поняли Долг ведь красен платежом, На войне тем более.

Сон поэтому у нас Чуткий и неровный, Да к тому же и матрац Никуда не годный… Май 1944 год Летом 1944 года 51-я армия в составе Прибалтийского фронта начала продвижение к западным границам. Освобождала Литву и Латвию. В феврале вышла к Курляндскому полуострову, где блокировала немецкую группировку. В апреле участвовала в трехдневном штурме города-крепости Кенигсберга, потери в этом штурме понесла страшные. Отец не любил рассказывать об этом периоде, сразу мрачнел, замыкался в себе. Это понятно: штурм за месяц до победы унес очень многие жизни – гибли люди уже преодолевшие , казалось, непреодолимое. Командование торопилось овладеть крепостью и маршал Василевский решил применить новую тактику: начать штурм скрытно, внезапно, без артподготовки, а потом , уже во время штурма поддержать войска артиллерией. В результате люди гибли не только от вражеских пуль и снарядов, но и от своих. Во время этого штурма потери оказались страшными. 9 мая 51-я армия приняла капитуляцию немецкой группировки Восточной Пруссии. Война для моего отца закончилась.

Спустилась, наконец, и к нам прохлада И тишь смиренная пришла опять, И воздух так прозрачный сладок, Что хочется без устали дышать. Май 1945 год После окончания военных действий, части 51 –й армии были направлены в Уральский военный округ. Пройдя войну в составе этой армии, мой отец, как и все участники войны, ни раз бывал на волосок от гибели, был неоднократно тяжело ранен. Отец рассказывал: на войне существовало поверье, что в воронку второй раз бомба не падает. Во время очередного налета все побежали к образовавшейся от предыдущей бомбежки воронке. Что-то удержало отца, он замешкался и в следующий момент увидел, как в полную людьми воронку, снова ударила бомба… Тогда он был сильно контужен, но чудо опять спасло его от смерти. Не долеченные в полевых условиях ранения дали о себе знать после войны – в 1946 году он в тяжелом состоянии, практически при смерти, попал в Свердловский военный госпиталь. Врачи спасти его не надеялись:

В ГОСПИТАЛЕ.

Вот сердце жмет и что - то жмет все крепче, Холодный пот покрыл лицо, Дыханья нет, зажало в клещи, Не дышится, нет воздуха давно,

Пора настала, смерть стоит у дома, Пускай зайдет, от смерти не бегу, Я ведь солдат, раз скажет - «Надо», Скажу ей «Есть» и сразу же уйду. 1946 год, Свердловск. Но мама буквально вытащила его с того света, полгода прожив с ним в госпитале, не покидая его ни на минуту… За участие в боевых действиях мой отец был отмечен многочисленными наградами - орденами и медалями. Сейчас они хранятся в нашем Краеведческом музее. Начав войну младшим лейтенантом, закончил ее в звании майора.

МИРНАЯ ЖИЗНЬ Мирная жизнь началась для нашей семьи в Свердловске. Можно даже сказать, что с этого периода началась семейная жизнь моих родителей - ведь до этого, из девяти лет брака, вместе они провели неполных три года. Приметы мирного времени пробивались еще робко - сохранялся скудный паек, штаб округа работал в режиме военного времени, почти круглосуточно, но люди оживали. Молодежь, вернувшаяся с фронта, заполняла аудитории вузов. С оглушительным успехом проходили премьеры Свердловского театра музыкальной комедии, в оперном театре блистал молодой Нияз Даутов, дебютировала выпускница Свердловской консерватории Людмила Лядова. Люди стремились забыть кошмар военных лет, восстановить, восполнить отнятое войной ощущение простой, естественной мирной человеческой жизни. Через четыре года службы в уральском военном округе, отец был переведен в Воронежский военный округ. После карточек, скудного пайка, картошки, покупаемой поштучно в Свердловске, жизнь в Воронеже казалась праздничной. К этому времени отменили карточки, рынок и магазины ломились от продуктов, продавались и деликатесы: икра, крабы. Культурная жизнь била ключом – на гастроли приезжали столичные театры и известные музыканты - пианисты: С. Рихтер, М Гринберг, М. Юдина; скрипачи Ю. Ситковецкий, Г. Коган, и другие. Город все еще был в руинах - центральную улицу – проспект Революции практически восстановили, но в переулках дома были разрушены: на один целый - приходилось несколько разбитых. Удивлял чудом сохранившийся парк в центре города - огромные каштаны, не тронутые войной. Отец часто бывал в командировках, на учениях, продолжил он и учебу, прерванную войной – в Калинине на Высших Академических Курсах академии тыла и снабжения. Однажды, он возвращался на поезде из Москвы. Билет ему попался на проходящий поезд Москва – Ростов в, так называемый, международный вагон, по - нашему, спальный. От Москвы до Воронежа поезда тогда шли одну ночь. Утром мы, как обычно приехали на вокзал его встречать. Из остановившегося поезда вышел наш папа вместе с небритым мужчиной в полувоенной форме. «Сонечка, познакомься, это Михаил Александрович» - мама неодобрительно покосилась на небритого мужчину, который, не мешкая, схватил меня на руки и прижал к своей колючей щеке. Поезд стоял минут пять и, обменявшись с родителями теплыми напутствиями и рукопожатиями, мужчина убежал в вагон. На недоуменный мамин взгляд папа сказал: «Ты что, не узнала? Это же Шолохов!» Папа потом иногда вспоминал и эту свою поездку в одном купе с известным писателем, их нескончаемый ночной разговор, несколько ящиков шампанского, выпитого за эту ночь - спать они так и не ложились, поэтому утром выглядели несколько помято, и эту комичную встречу на вокзале – наши недоуменные лица и растерянность от происходящего. Вообще - то, мы не любили, когда он отсутствовал. Всегда с нетерпением ждали его возвращения. Его присутствие вызывало ощущение праздника и покоя. Мой отец был очень заботлив по отношению к своей семье. Служба часто отрывала его от дома, но он находил возможность дать о себе знать: всегда звонил, присылал открытки, письма. Откуда только не приходили весточки от него! Подчас мы и не знали, куда он направляется и когда его ждать. И если в вечернее время раздавался характерный для междугородней связи длинный звонок, на сердце сразу становилось спокойнее - значит все в порядке, сейчас мы услышим родной голос, каждому из нас удастся сказать ему самое важное, и мы узнаем, наконец, когда он вернется. Не менее болезненно и он переживал наше отсутствие – ему всегда нужно было знать, что с нами все в порядке. И мы, дети, находясь вне дома, спешили сообщить о себе родителям. Такой порядок вещей никого из нас не тяготил. Как - то незаметно у нас дома возникла та же атмосфера, какая была в доме его деда, а потом и отца – так же засиживались допоздна, разговаривали, шутили, вспоминали: так же музицировали. Приезжала родня из Казани, других городов - после войны многих разбросало по стране, заглядывали на « огонек» земляки - казанцы, приходили сослуживцы. И сейчас с годами, я с удивлением замечаю, что и мы, их дети, сохраняем те же традиции, обнаруживаем, те же вкусы и привычки, какие- то их черты. Вроде в жизни столько изменилось, мы чувствуем себя более знающими, независимыми, можем оценивать насколько правильно наши отцы и деды творили историю, строили жизнь, а оказывается - мы только их дети, в нас проявляется их характер , в нас - их достоинства и недостатки. Хотим мы этого или нет и никуда от этого не уйти. Бывало, служба сводила его вновь со старыми знакомыми, сослуживцами военных лет - к ним он относился очень внимательно и заботливо, особо дорожил ими и они платили ему тем же. Он легко находил общий язык с людьми, быстро обживался в компании. Друзей и хороших знакомых у него всегда было море. Пути с ними ни раз пересекались во время службы, надолго сохранялись теплые отношения. По праздникам у нас не умолкал телефон от поздравлений, почтовый ящик был переполнен письмами и открытками, и, он, в свою очередь, составлял длиннущие списки, что бы никого не забыть поздравить, не обидеть невниманием. До сих пор у нас дома хранятся теплые поздравления, письма, записки по разным случаям от его сослуживцев – как от офицеров, так и от видных военноначальников, с которыми его свела жизнь – маршалов И. Х. Баграмяна, Р Я. Малиновского, А. А. Гречко, А. Х. Бабаджаняна и других - всех не перечислишь, да и ни к чему. Но его отношения не ограничивались взаимными поздравлениями. До последних дней к нему обращались люди за советом, поддержкой, помощью. Он никому не отказывал в этом. Старался вникнуть в чужие проблемы, подсказывал как поступить, на что и в каком случаем можно рассчитывать.

Освещайте путь своим друзьям!.. Дается жизнь без смены, без повтора Притом дается всем один лишь раз. И то, что жизнь прожита без разбора, Мы узнаем лишь в самый поздний час. \ Свое, родное, кажется ничтожным, Успех людей нам застилает взор. Но только перепачкавшись ненужным Мы узнаем, что совершили вздор.

А истина давно известна миру О том, что прошлое нельзя вернуть Перебирая жизненную лиру, Старайтесь лик свой к солнцу повернуть.

Не спотыкается никто о гору, В пути мешают кочки и бурьян. Старайтесь выбрать светлую дорогу И освещайте путь своим друзьям. Март 1964 г. . По характеру он был очень мягким, тонким человеком, но если сталкивался с несправедливостью, хамством, чванливостью, то моментально становился жестким и непримиримым. Расскажу такой случай. После службы в Воронежском военном округе, моего отца направили служить в Закавказский военный округ, где он встретил своего фронтового друга Семена Ивановича Самодурова. На войне он лишился глаза, а лицо пересекал глубокий шрам. Во время разбора результатов учений один из руководителей учений генерал - полковник (не буду называть фамилию, участников этих событий уже нет в живых), раздраженный оплошностью Семена Ивановича, грубо оскорбил его, задев его внешность. Всем присутствующим стало неловко - в зале повисла тишина. Мой отец не считаясь с субординацией встал и сказал: «товарищ генерал- полковник, Вы должны извиниться.», повернулся и вышел. Присутствующие не знали, как реагировать. Свидетели событий потом рассказывали, что побагровевший генерал-полковник, после затянувшейся паузы все же извинился перед Семеном Ивановичем. Мой отец о таких случаях говорить не любил, но друзья встречаясь у нас дома, часто вспоминали этот случай и подобные ему. Самодуров, вскоре вышел в отставку, но дружба их с моим отцом сохранялась долгие годы. Уже после смерти отца, Семен Иванович не оставлял нашу семью без внимания, был дружен со всеми нами, приезжал к нам, с благодарностью вспоминал моего отца. Этот поступок характеризует его как человека бесстрашного и справедливого. Эти качества присутствовали у него всю жизнь. Он всегда оказывал поддержку нуждающимся, не думая о последствия.

Наша семья ни в одном городе не задерживалась дольше пяти лет, после службы в Закавказском военном округе, отец был переведен в Одесский военный округ и мы, естественно, последовали за ним. Очевидные неудобства кочевой жизни, на мой взгляд, с лихвой компенсировались впечатлениями от новых удивительных мест, знакомством с обычаями других народов, встречами с интересными людьми. Отец не упускал случая дать нам возможность осмотреть наиболее интересные достопримечательности на новом месте его службы и здесь, на Черном море, он был в своей стихии - ведь в войну он трижды воевал в Крыму. Отец был нашим проводником не только по местам боев – обширные познания в истории позволяли ему рассказывать интересные подробности о событиях давних лет. . Служба шла успешно: он получал благодарности от командования, ему присваивались очередные звания. За это время мой отец закончил две Военные академии – в Москве – Академию генштаба и в Ленинграде. Причем, академию в Ленинграде он закончил за один месяц. Сдав вступительные экзамены, он сразу приступил к сдаче сессионных зачетов и экзаменов, только телеграфировал домой, что еще немного задержится. Вернулся домой через месяц с дипломом, пройдя годичный курс за один месяц. Это говорит о том, что к тому времени он был уже высококлассным специалистом в своей области – его статьи постоянно печатались в военных журналах, он часто выступал на конференциях и совещаниях с докладами. К его мнению прислушивались. Однако, его знания не ограничивались специальной областью - мой отец был очень эрудированным человеком, с ним можно было говорить на любую тему, его рассказы отличались тонкой наблюдательностью, глубоким пониманием сути вопроса. Но служба в Одесском военном округе также не обошлась без «казуса». В 1961 году, когда отец являлся заместителем начальника тыла округа , на Украине исчезла белая мука, так как большая часть земли засеивалась кукурузой. В это трудно поверить, но в магазинах продавали только ржаной хлеб, не было молока - его выдавали по талонам маленьким детям. Весь запас белой муки был переведен в разряд стратегического. В Феодосии был тогда детский санаторий для детей, перенесших полиомиелит. Как известно, в результате этой болезни страдает костная система и опорно-двигательный аппарат. Дети, лечившиеся там, были инвалидами, часто не могли самостоятельно ходить. Они жили в санатории много месяцев, там же учились. Одесский округ курировал продовольственное обеспечение этого санатория. Когда возникла ситуация с мукой и ее перестали отпускать населению, запрет коснулся и детского санатория. Причем приказ исходил даже не от Министерства обороны, а от ЦК КПСС. Однако мой отец был возмущен этой ситуацией, категорически не согласен с приказом и не выполнил его. Санаторий продолжал получать белую муку: отец не хотел лишать детей одной из немногих радостей. Над ним нависла серьезная угроза – о его неповиновении доложили Н.С. Хрущеву. Однако, ему хватило мужества не только совершить такой поступок, но также сил и уверенности, заставить выслушать себя и убедить в правоте – с ним не смогли не согласиться. Несмотря на то, что в эти годы началось серьезное сокращение Вооруженных Сил, отец не попал под него. Вскоре ему было присвоено очередное звание генерал-майора. Приказ был подписан лично Н.С. Хрущевым. Последним местом его службы стал Приволжский военный округ. Будучи начальником Тыла и членом Военного Совета этого округа, он прослужил в этой должности десять лет. Отец не хотел менять место службы. Возможно, сказывалась и усталость, накопившаяся за годы кочевой жизни, все больше давали о себе знать последствия ранений. Но больше всего, мне кажется, это было связано с тем, что он чувствовал себя здесь дома. Не раз командование представляло его к очередному званию, но каждый раз против высказывался политотдел округа из-за того, что мой отец всегда имел собственное мнение. Он зачастую принимал решения, не согласующиеся с линией партии в армии, всегда протягивал руку помощи и поддержки, тем, кто в этом нуждался, был честным и бесхитростным, пользовался слишком заметным авторитетом среди сослуживцев и подчиненных. В 1974 году он вышел в отставку по выслуге лет и из Куйбышева вернулся в Казань. Надо сказать, что он всю жизнь стремился к этому, мечтал о своем возвращении. Он любил этот край, его природу, народ. Пока работал в Приволжском военном округе, часто бывал в Казани, помогал в решении многих вопросов по просьбе руководства Татарии. Был дружен со многими деятелями культуры. По- прежнему, у нас дома собирались друзья и родные, приезжали сослуживцы из других городов. И он стремился как можно больше общаться со своими близкими, как бы наверстывая упущенное время. Одним из его желаний было посетить Волгоград, село Никольское, где одно время стояла их часть перед Сталинградским наступлением, вспомнить погибших товарищей. В 1982 году он осуществил задуманное, но никто не мог и предположить, что воспоминания так заденут его. Вернулся он из поездки усталым и каким-то поникшим. Вскоре его не стало.

Каримова Т.Д

P.S. Как удивительно может сложиться жизнь человека. Где в этой жизни предопределенность и где выбор. Когда нужно подчиниться обстоятельствам, а когда им воспротивиться и совершить ПОСТУПОК. Кто это знает… Все сложилось, как сложилось