Коган Семен Израилевич родился в 1911 году в Белоруссии (в городе Жлобине, почти полностью уничтоженном в войну).  Он прибавил себе один год. Поэтому в документах и на могиле значится 1910 год. В 1929 году восемнадцатилетний юноша приехал в Ленинград. Здесь дед поступил во ВХУТЕИН, то есть Институт живописи, скульптуры и архитектуры. По окончании учебы Семен Израилевич устроился на работу в Государственный Русский Музей в должности художника-реставратора живописи. После войны он участвовал в восстановлении музеев в пригородах Ленинграда, реставрировал живопись во дворцах Павловска, Пушкина, Петродворца …

С началом войны дед отправился на фронт в чине лейтенанта и командовал взводом. Воевал дед недолго, но сильно. В декабре 1941 во время  одной из редких в этот период войны наступательных операций дед был тяжело ранен (пуля попала в предсердие). Его отправили в госпиталь, затем эвакуировали на Урал, в Свердловск. А потом и вовсе комиссовали, признав негодным к службе и дали инвалидность. Воевал дед Семен на Волховском фронте и застал самое тяжелое для нашей армии время отступлений и кровопролитных оборонительных боев. Он никогда особо не любил рассказывать про войну. А когда по телевидению на 9 мая показывали  киноэпопею «Освобождение», садился к телевизору боком или спиной и старался не смотреть на экран. Видимо, небезосновательно полагал, что в войне нет ничего прекрасно героического или потому, что вспоминалось об этом только страшное и омерзительное.

--На 7 ноября мы сидели под Старой Руссой. Ну, конечно, решили отметить это дело и выпили. Немцы, зная наши обычаи, решили нас «поздравить» атакой, с предшествующей сильнейшей артподготовкой,- вспоминал как-то дед.

--В ноябре в этом году было особенно холодно. Мороз достигал двадцати градусов.  К вечеру мороз усилился. Когда началась бомбежка, мы повыскакивали из блиндажей драпали, толком даже не одевшись. Бежали по еще не совсем окрепшему льду речушки или лесного ручья, проваливались по пояс в ледяную воду и продолжали бежать, кто в чем, а кто и просто в подштаниках. Да так драпали, что потом никто из нас даже не простыл...»

Примерно через месяц наши войска отбивали эти позиции у немцев. Дед вел свой взвод в атаку на вражеский блиндаж, продвигаясь по пояс в снегу. Было темно и холодно. Но вспышки взрывов, и пулеметный огонь из блиндажа указывали путь. Идти мешал глубокий снег, да и спрятаться на открытом пространстве было негде, оставалось только идти вперед напролом. Вдруг, говорит мой дед,  что-то ударило меня  в грудь. Тут дед оттянул край клеенчатой скатерти стола, за которым мы сидели, и щелкнул пальцем по клеенке. Раздался характерный звук детского барабана. Но смысл звука оказался недетский.

--Я был одет в офицерский полушубок,--продолжал дед Семен,- я сделал еще пару шагов, на ходу засунув руку за пазуху. Ощутил что-то теплое и липкое. Поднес ладонь к лицу и  увидел кровь. В следующее мгновение в глазах потемнело. Очнулся от того что меня кто-то ощупывал. Оказалось, что мы выбили немцев из блиндажа, а мои бойцы отнесли меня вовнутрь его. Они решили, что я погиб, и решили забрать мои документы. Тут я открыл глаза, и солдаты отпрянули. Я отдал им необходимые распоряжения. Бойцы привели санитаров. Впопыхах в блиндаже меня неловко положили, вернее полуусадили. Это, как объяснял мне потом военврач, меня и спасло. Пуля перебила какую-то артерию, и если бы я лежал, то захлебнулся  собственной кровью. Это обычное дело. Половина раненых так погибает. Пуля застряла рядом с сердцем. Тогда медики были беспомощны удалить ее. А потом пуля так обросла мясом, что решили не трогать ее вообще...Так мой дед Семен и прожил с ней до самой своей смерти. За  этот успешный бой дед был представлен к награде орденом Красной Звезды.