В детстве на меня произвела большое впечатление тоненькая потрёпанная книжечка без обложки о доме Павлова в Сталинграде. Я читала её и перечитывала, близко к сердцу приняв историю девочки-сироты, которая жизнью была обязана маме, своим телом закрывшей малютку от бомбёжки, и доблестному воину Павлову, отстоявшему единственный уцелевший в городе дом. Тогда я ещё не знала, что беззаветно сражавшийся за пядь родной земли советский офицер — это будущий насельник Троице-Сергиевой Лавры архимандрит Кирилл, а мой родной дядя Валентин, папин брат, 20-летним юношей участвовал в боях под Сталинградом.

Согласно семейному преданию, дядя был лётчиком. Старшее поколение говорило, что во время Великой Отечественной войны он окончил Военно-авиационное училище и не то погиб, не то пропал без вести. Когда и почему возникла эта легенда и имела ли она под собой основания, Бог весть. Эту тайну взрослые унесли с собой в могилу, и некому её больше разгадать.  Возможно, он и в самом деле должен был стать лётчиком, но судьба забросила его в стрелковую дивизию, как выяснится потом. Может, зная, что он попал в плен, братья и сёстры по недоразумению считали его невозвращенцем и втайне стыдились. Трудно сейчас сказать…

До конца XX века о дяде в роду ходили лишь неопределённые слухи. По одним данным, он пропал без вести; по другим — попал в плен на Курской дуге; по третьим сведениям, был лётчиком и погиб в 1943 г., выполняя боевое задание. Основанием для второй версии стала почтовая карточка на какой-то гербовой бумаге, полученная тётей от Валентина не то в 1942-м, не то в 1943 году, где он сообщал, что жив, здоров и всё у него хорошо. Как выяснится позже, такие карточки массово рассылались из немецких концлагерей в Советский Союз. Говорят, они весьма редко доходили до адресатов, так что тётя стала тем самым редким исключением. Жаль, карточка потерялась. Состоял такой документ из четырёх частей. Та четверть, на которой военнопленный своей рукой заполнял адрес и ставил подпись, была отпечатана на машинке немцами и содержала стандартный текст: «У меня всё хорошо, нахожусь в германском плену. Напишу чуть позже».

Когда стали доступны Саксонские материалы и электронная версия «Книги памяти Украины», когда появилась возможность знакомиться с материалами ОБД «Мемориал», к своему немалому удивлению и радости, смешанной со скорбью, я обнаружила среди тысяч имён и Валентина Петровича Колокольцева. Благодаря скупой информации фронтовых донесений удалось частично восстановить судьбу дяди и выяснить, что он погиб в немецком концлагере 22 октября 1944 года.

Многочисленные ошибки, сделанные писарями, серьёзно осложнили поиски. Так, с трудом  разбирая почерк в лежавшем перед ними оригинале, они место рождения дяди село Юрьевку превращали в несуществующую Горочёвку, совхоз Шевченко  — в Шталенко, Запорожскую область — в Запорожье…  И всё же хоть и медленно, но поиск продвигался!

Согласно сведениям, почерпнутым из донесений о безвозвратных потерях и из информации о военнопленном, красноармеец 27-й Гвардейской стрелковой дивизии Валентин Петрович Колокольцев, 1922 года рождения, числился пропавшим без вести с 26 августа 1942 года. 24 сентября 1942 года он попал в плен под Воронежем и был отправлен в шталаг-305 (так назывались лагеря для военнопленных рядового и сержантского состава).

К счастью, в дядиных документах оказалась фотография, с которой на меня смотрело родное лицо. Нет, я не видела его никогда ни в жизни, ни даже на фото, но он был очень похож на мою тётю, свою родную сестру.

Карточка  военнопленного дала возможность не только проследить судьбу Валентина Петровича в плену, но и восстановить из контекста, что происходило с ним в то время.  Заполнена она небрежно, с ошибками, разными почерками, карандашом и чернилами. Ещё бы! За 2 года дядя побывал не менее чем в четырёх лагерях. После шталага-305 в Кировограде был пересыльно-сортировочный лагерь для военнопленных (дулаг) в Вознесенске, откуда его отправили в Германию.

Воспоминания военнопленного, пережившего вознесенский ад, позволяет представить, через что пришлось пройти  Валентину. «Гнали нас через всю Украину в сторону города Вознесенска Николаевской области. Не кормили. Спасибо украинским женщинам, которые бросали в колонну пленных что-нибудь из пищи. Солдаты противника били прикладами тех военнопленных, которые старались поднять брошенное женщинами. Километров 700 мы шли до Вознесенска.

Лагерь военнопленных очень большой. Наших солдат каждый день гоняли на разные работы, нас, офицеров, не гоняли — боялись нас.

Кормили очень плохо — отбросы с боен, кровь с мусором, кукуруза непроваренная; просо, не обрушенное от чешуи. Хлеба мы не видели уже много дней».

Немецкие солдаты, стоявшие в украинском Вознесенске, превратили убийства военнопленных в забавный аттракцион и с нетерпением ожидали призывов, звучавших на местном радио по воскресным дням: «Немецкие солдаты! Желающих принять участие в экзекуции русских военнопленных просим прибыть в лагерь к 12.00». «Пленных выстраивают в коробочку, окружают полицейскими, военной охраной с овчарками, и начинается избиение, а их там около десяти тысяч ни в чём не повинных людей, — с содроганием рассказывали впоследствии местные жители. — Вой стоял жуткий».

Вот типичные показания одного из палачей, обер-ефрейтора Ле Курта: «… я вместе с солдатами занимался в свободное от работы время ради своего интереса расстрелом бойцов Красной Армии и мирных граждан. Мной делались отметки в отдельной книге, сколько я расстрелял военнопленных и мирных граждан».

А ведь до «прелестей» шталагов VI-К и XI-B, в которых потом оказался Валентин и которые историки называют лагерями смерти, было ещё далеко.

18 сентября 1943 года дядю перевели из шталага VI-K (Форрелькруг) в шталаг XI-B около города  Фаллингбостель в Нижней Саксонии, военный округ Ганновера.

4 октября 1943 года Валентин определён в рабочую команду 3341— в господский дом.  

На обороте карточки ставился штамп, где указывалась одна из трёх рабочих групп. В карточке дяди Вали красный штамп стоял на первой странице. Датирован он был сентябрём 1943 года и гласил: «Пригоден к лёгкой работе (III степени)», — год плена сделал его «доходягой». Было ли причиной истощение или серьёзная болезнь (либо то и другое), сейчас гадать бесполезно. Лёгких работ в лагерях не было, но ослабевшего узника могли послать на работу к фермеру — чтобы откормился.

Когда молодой, цветущий парень в свои 22 года стал немощным, нетрудоспособным инвалидом: в Вознесенском дулаге? в пути? в лагере смерти? Молчат пожелтевшие от времени документы… Всё могло быть. 

Как делали в Вознесенске доходягами, вспоминал Юрий Аппель: «Утром ещё до рассвета нас выгнали во двор и построили отдельной колонной. Остальное население лагеря было уже выстроено, и началось обычное для всех лагерей издевательство: два часа под дождём бесконечное пересчитывание. В некоторых лагерях эту процедуру разнообразили командами: "Мützen ab" и "Mützen auf" ("Шапки снять! " и "Шапки надеть! "), —по которым всем в колонне следовало быстро сдёргивать головной убор и потом так же быстро надевать его снова. Пересчитывались и мокли до рассвета. Когда рассвело, стало видно, что население лагеря невелико — тысячи две или немного больше. Часов в восемь кормёжка — баланда и хлеб. После еды основная масса, разбитая на команды, каждая со своим конвоем, отправлялась за ворота на различные работы. Наша колонна подверглась быстрой сортировке, большая часть пошла в рабочие команды, а доходяги, определяемые по виду старшим полицаем, в том числе и мы с Петром, отправились в барак ГББ — голых, босых и больных. Бараки в лагере — не специальные постройки, а просто приспособленные помещения. Барак ГББ — это одна очень большая комната с полом на одном уровне с землёй во дворе в одноэтажном здании. Двустворчатая дверь в углу комнаты вела прямо во двор. В комнате вдоль стен двухметровой полосой лежала плотно слежавшаяся, пополам со вшами солома. На соломе, головами к стенам, плотно лежали около сотни доходяг. Над головой каждого на стенах красовались загадочные, неправильной формы пятна цвета запёкшейся крови. Вши, в отличие от людей, днем в основном отдыхают, а ночью активно питаются. Доходяги подстраивали свой режим под режим вшей: днём в основном спали, а ночью ловили на себе кусающих вшей и давили их большими пальцами об стену над головой. Вот и разгадка таинственных пятен. Доходяг на работу не гоняли, на утреннюю игру-считалочку тоже, баланду с хлебом давали уже после того, как рабочие команды уходили со двора. Но сам процесс вывода доходяг за баландой был организован не без выдумки. Вдруг отворялись двери и вбегали два полицая с нагайками, бежали в дальний конец комнаты и со смехом, с шутками, матерщиной лупили нагайками бросившихся к двери доходяг. В дверях, конечно же, пробка, и —горе задним. Особенно зверски избивал доходяг при этой операции полицай Грицько. Процедура эта, выполняемая ежедневно, доставляла ему громадное наслаждение».
 

Гибель вследствие теракта застала Валентина в немецком городе Ганновере, где он работал в усадьбе на хозяина… 

23 декабря 1947 г. Управлением по учёту погибших и пропавших без вести составлена «Справка по проверке карточек военнослужащих, умерших в плену у немцев, оказавшихся учтёнными управлением и подлежащих списанию (возврат) с общего учёта потерь».

Всего несколько цифр: убитых — 4 (все рядовые); пропавших без вести — 82 и 14 рядовых, ранее учтённых «умершими в плену». Очевидно, в число этих четырнадцати входил и дядя Валя.

Конечно, фашисты поднаторели за войну в умении ставить на колени, и не только лишением куска хлеба. Нередко за право называться человеком приходилось расплачиваться жизнью. Да, немцы задавали правила игры, но у пленных было право принять или не принять эти правила — в зависимости от иерархии ценностей и степени мужества. Иначе поколение отцов не смогло бы выиграть войну, если бы были они послушными рабами злой и жестокой воли; если бы ставили потребности тела выше прекрасного человеческого духа.