В начале апреля 1942 года позвонили из ГК ВЛКСМ, чтоб составили список девушек 1917-1924г. р., желающих идти в армию. Это поручение я выполнила быстро, т.к. всех девушек знала лично, побеседовала, записала и первой в списке поставила свою фамилию. Список передала в горком и стала ждать дальнейших указаний, но их не последовало. После узнала, что мою фамилию вычеркнули, а группу из 3-х девушек отправили 13 апреля в соединения защитной артиллерии. В 20-х числах апреля снова звонок из горкома ВЛКСМ с таким же поручением. На этот раз я не стала включать свою фамилию в список, а после второго звонка с приглашением на встречу с представителем в/части и военкомата с девушками-добровольцами пошла сама, и себя же рекомендовала, включив в список. Присутствовала при беседе и представляла каждую пришедшую на эту встречу. Все наши прошли эту комиссию за исключением двоих по семейным обстоятельствам. Дальше пошло всё автоматически. В один из дней пригласили в поликлинику на медкомиссию, где оказались все здоровыми. 28-го апреля, придя с работы, пришлось объясняться с мамой, т.к. она вертела в руках повестку на моё имя, это какая-то ошибка, ведь ещё были два брата, и может кто-то из них. До этого в семье на эту тему никаких разговоров не было. Утром в цеху не менее бурное объяснение было с начальником цеха. Он возмутился, что единственного ИТР в цехе, притом девушку, забирают на войну. После разговора с гл. инженером увольнительная была подписана, и я с «бегунком» отправилась собирать подписи. В повестке было указано: когда, куда и с чем явиться.
Отправлялись мы в ночь на 1-е мая на поезде, а перед отправкой нас собрали в столовой «Заря», которая была на месте ТЦ «ОКА» на Базарной площади. Представители ГК ВЛКСМ, горисполкома, военкомата высказали напутствие, пожелание скорого возвращения и выдали в дорогу по буханке хлеба и бутылке лимонада. На вокзал в сопровождении родных и друзей бодро шагали с вещмешками за спиной, а когда сели в поезд, и он тронулся, не обошлось без причитаний. Дом остался позади.
На утро прибыли в Горький, на площади Ромодановского вокзала нас построили, и сопровождающий передал встречающему военкому, и строем по Окскому мосту (тогда ещё Плашкоутный) двинулись в сторону Сормово. С небольшими остановками к середине дня достигли цели. На улице Коминтерна в здании бывшей школы им. Баррикад располагался 40-й отдельный запасный радио батальон (ОЗРБ), где нам предстояло пройти курс обучения и приобрести военную специальность.
После посещения санпропускника, ближе к ночи, нас приняли в помещение, распределили по ротам и местам для отдыха. Со следующего утра включились в жизнь и быт батальона. В 6.00 подъём, через 2 минуты на улице - физзарядка, затем утренний туалет, уборка постели, построение на завтрак, затем занятия, между уроками короткий перерыв и так до обеда. После обеда час отдыха, затем самоподготовка, ужин, вечернее построение, личное время и отбой.
На уроках занимались в первую очередь радиоделом – изучение азбуки Морзе, работа ключом, приём на слух знаков, букв и цифр, изучали радиотехнику, устройство радиостанции, винтовку, пистолет, строевую подготовку, а также ходили в наряд, караул, дежурили на кухне и периодически до полуночи чистили картошку. В то время часто по ночам налетали фашистские самолёты бомбить город, особенно Автозавод и мост через Оку. Мы по тревоге поднимались, должны были полностью быть одетыми, взять личные вещи, закреплённую винтовку и всё это в темноте, на окнах были светомаскировочные шторы, горела только сигнальная лампочка. Уходили мы или в сквер против школы или в подъезды близь расположенных домов, тем самым скрывались от случайных осколков, интенсивно работающей зенитной артиллерии. Как только улетали самолёты, объявлялся «отбой», и мы с радостью возвращались в помещение и ложились на свои места. Иногда за ночь было не по одной тревоге. А как же хотелось спать, и, иногда на уроках под монотонный звук зуммера, кто-то засыпал.
Не всё всегда получалось гладко в освоении мастерства, особенно на тренировках по увеличению скорости приёма на слух, порой получалась заминка – идёт ускорение и вдруг – тормоз, ни с места, меня чуть было не обвинили в саботаже из-за того, что не смогла преодолеть рубеж 80 знаков в минуту цифрового текста, но потом, после дополнительного занятия с пом.комвзвода Горбенко, дело пошло на лад. Некоторые девушки, застряв на более низкой скорости и не сумев преодолеть этот барьер, были отчислены в распоряжение райвоенкоматов по месту жительства. Скорость приёма и передачи необходимы были при дальнейшей работе - чтоб как можно оперативнее провести передачу, минимальное время находиться в эфире.
В июле приняли военную присягу, а в августе была принята кандидатом в члены партии (ВКПБ).
Во взводе вместе со мной были павловчанки П.Щербакова, Ю.Опарышева (Занозина), К.Колдунова (Шило), В.Колчина и другие, с которыми успели подружиться. И вот, сдав экзамены по всем основным дисциплинам, 19 сентября состоялся выпуск, т.е. в этот день мы покинули расположение ОЗРБ и сформированными в группы, были направлены на разные участки фронта. П.Щербакова на Воронежское направление, кто-то на Сталинградский фронт, кто-то на Северный. Я в группе 8-ми человек в разведотдел штаба Западного фронта. Последняя ночь в вагоне поезда Горький – Москва и утром на Курском вокзале тепло распрощавшись, с мыслями - увидимся ли ещё когда-нибудь, разъехались в заданных направлениях. С большинством из них встретиться не пришлось. Кто-то не вернулся – из павловчанок Соня Трухина, направившаяся на Сталинградский фронт, другие затерялись на дорогах войны и послевоенной жизни.
Военный комендант, согласно предписания, дал указание отправиться в Малоярославль, куда мы прибыли поздним вечером, там, в комендатуре, тоже указали на одну из деревень этого района. Но когда, встретившись с начальством этой части, оказалось не по назначению и направили обратно в Москву в одно из подразделений разведотдела генерального штаба Западного фронта. Это была часть особого назначения №9903 п/п 83462. Отсюда отправляли группами в тыл противника.
Продолжалась учёба – тренировка работы на приём и передачу, занятия по агентурной подготовке, приёмы самообороны и многое другое.
И вот мандатная комиссия и распределение по группам. Я была зачислена в группу Вацлавского Б.Н, которая уже действовала в тылу на территории Белоруссии, а он в это время был отозван в Центр для получения нового задания и пополнения группы. Учёба продолжалась. В одно из занятий дежурный по части зашёл в аудиторию и произнёс: «Корешкова и Носкова - на выход». Мы встали, молча взглядом, обвели группу, как бы прощаясь, и вышли. Дежурный проинструктировал, что делать дальше – получить на складе радиостанцию и питание к ней, сухой паёк, собрать вещи и ждать дальнейших указаний. Затем сопровождающий старшина Руденко дал команду на выход. Мы его спросили - куда направляемся, он ответил в глубокий тыл, а пока на Казанский вокзал. Там передал нас капитану и попрощался. Только перед посадкой на поезд мы узнали, что едем в командировку в Казань, где будем испытывать в работе радиостанции «Север- бис» и «Белка» из выпуска новой серии приборов. В течение командировки связь держали из разных мест - с чердака, подвала, из оврага, с кладбища и др. По выполнению этого задания снова вернулись в часть. Снова в аудитории, дежурство на кухне, в столовой, на посту и др. Помогали снаряжать группы, отправляющиеся на задания, комплектовать группы для работы в тылу. В одно из дежурств на кухне, опять команда дежурного – радистка Корешкова - на выход. Опять вместе с Н. Носковой наскоро собрали всё необходимое и в сопровождении Вацлавского на машине отправились в аэропорт «Быково», чтобы лететь в тыл, а куда- не знали. Вацлавский отправился на поиски самолёта и лётчика, который должен был переправить нас через линию фронта. Сидим в машине час, другой, четыре, замёрзли – это дело было 5-го декабря 1942 года. Вернулся Вацлавский и объявил «отбой» - нет самолёта, на чём лететь. Вернулись снова в часть, и снова дни и недели ожидания «на вещмешках» команды - в путь. То нет погоды, то самолёты летят не в том направлении, никуда не отпускают… В баню – как-нибудь, с минуты на минуту вдруг получим приказ «на запад». В январе 1943 вдруг получаем приказ – сменить экипировку. На вещевом складе получили гражданскую одежду и сменили место нахождения. Покинули Москву на электричке до ст.Красково по Казанской ж.д., там разместились в доме дачного типа. Тишина, уют и мы в гражданском… Занятия продолжаются, и теория и практика по агентурным приёмам – встречи, преследования, передачи информации, организация «почтового ящика» и всякое другое. Шёл март 1943 года…
Во время занятий в аудитории – команда дежурного - «Группе Вацлавского – на выход» раздалась, как выстрел, хоть и долго ждали этого. Сразу в голове закрутился вихрь мыслей, но надо было сосредоточиться на одном, чтобы ничего не забыть в спешке сборов. Забрались в кузов грузовой машины с полным снаряжением, попрощались с остающимися, и в путь, в неизвестность.
Миновав пригород, оказались на улицах войны, проехали по Красной площади, заехали на склад и прибыли в аэропорт Внуково. Там оказалось, что нам выделили один самолёт, а нас вместе с грузом нужно было разместить в 2-х. Командир Вацлавский назвал персонально, кто полетит. Погрузили мешки груза в самолёт, построились около него, на всех надели парашюты, выдали по гранате -лимонке, инструктор парашютного отдела провёл инструктаж - «Будешь приземляться, подогни коленки», и в самолёт. Это было 20 марта. Около 21-22 часов вечера поднялись в воздух. Летели 6 человек и 6 мешков груза. Сидели кто на мешках, кто на откидных стульчиках у иллюминаторов. В полночь пересекли линию фронта. В ночном небе было видно, как вслед нам разрывались снаряды, а также пунктиры трассирующих пуль. Монотонный звук самолёта перекрыл возглас стрелка-радиста: «Подлетаем! Видишь костры!». Я только на последнем заходе увидела огонь на земле, и вскоре почувствовала тряску - самолёт благополучно приземлился. Все быстро покинули самолёт, выгрузили мешки, а я не могу освободиться от парашюта, ремни которого меня «парализовали». Не представляю, как было бы, если бы пришлось прыгать. Справа сумка с радиостанцией, слева – питание, впереди вещмешок, сзади парашют. Но с помощью кого-то из экипажа освободилась от ненужного, выпрыгнула из самолёта на белорусскую землю. Много было мне непонятно, как всегда, что впервые. На поляне ещё догорали костры, толпились люди, прибывших окружили встречающие, громко разговаривали, смеялись, подошли и ко мне с вопросом – нет ли закурить, нет ли газет. Мне как-то и в ум до этого не приходило, что здесь это было бы дорогим подарком. Интерес сразу пропал к дальнейшему разговору. В самолёт погрузили раненых и больных партизан, детей, мы подождали, когда он взмыл над землёй в ночное небо, затушили костры и быстро покинули полянку. Воздух был чист, светила луна, но меня не покидала тревога, что вот из-за следующего куста нам навстречу выскочит группа фашистов с автоматами.
Пришли к землянкам. Мне и Юре Верблюнскому указали на одну из них с едва заметным входом, где нам надлежало отдохнуть. Внутри темно, все спят, кто-то показал, где есть место с краю у входа, и предупредили, чтобы не снимали сапоги, если туго одеваются. Трудно сказать - спала ли я, столько пережито за последние несколько часов. Но наступило утро, начали просыпаться обитатели, тихо переговариваться. Я открыла глаза – над головой бревенчатый накат, впереди чуть светилось бревенчатое оконце. Первое утро на белорусской земле. Знакомство с ребятами, которые тут были «старожилами» с мая 1942 года и с нетерпением ждали
наступления первой связи с Центром. Подготовив радиостанцию, всё тщательно проверив, ровно в 12.00 я начала посылать в эфир свои позывные. Запрашиваю: «Как вы меня слышите?», переключаюсь на приём, очень ясно слышу позывные своего корреспондента и … О, ужас! «Вас не слышу, настройте лучше передатчик» … Снова всё проверяю, всё настраиваю, как надо, снова посылаю позывные и вновь тот же вопрос, и снова – «Вас не слышу» … Это повторялось несколько раз, 30 минут прошло безрезультатной работы, и я чётко услышала знак – конец связи. Я в отчаянии и бессильна, что делать дальше. В группе были ещё радисты Гриша Кукла и Валентин Аристов. Рассказала им, чуть не плача, о своей неудаче. Они меня успокоили, что почти все радисты начинают так. Проверили все мои действия, подтвердили правильность и подсказали, как быть дальше. Я составила текст радиограммы, чтобы дали другую волну для передачи, а может и время. Эту радиограмму передал Гриша и в следующий сеанс получил ответ для меня. Там были указаны другие волны, на которых я и проработала до конца задания. Какое же было ликование в душе, когда связь состоялась и когда услышала сообщение: «Вас слышу на 5 баллов» - это самая лучшая слышимость. Я так была рада, что смогу работать, я не бесполезный член группы, смогу оправдать доверие командования. Какое счастье - чувствовать уверенность в своём умении. Так началась ежедневная работа. Командир даёт текст, я зашифровываю и по расписанию передаю в Центр, оттуда получаю, расшифровываю и передаю командиру какой-то запрос или указание. В один из апрельских дней меня вызвали в командирскую землянку. Там, кроме своих, были незнакомые мужчины. Я по форме представилась, а Борис Николаевич Вацлавский представил мне их. Это были командир партизанской бригады С.Г.Жунин и нач. штаба Ильин И.Г. Комбриг строго оглядел меня, а нач. штаба «просверлил» своим взглядом насквозь. Вацлавский Б.Н. сказал: «У бригады нет связи и мы решили тебя откомандировать временно в бригаду Жунина. Что ты думаешь на это счёт?» Что я могла думать – «Приказ начальника – закон для подчинённого» - выпалила я. Они поулыбались, а слова Жунина мне запомнились. «Так вот, Галина, будешь жить в нашей партизанской семье, питаться из общего котла партизанской кухни, будем тебя защищать как от внешних врагов, так и от внутренних».
Жаль было расставаться с ребятами, с которыми за три недели успели подружиться, но меня утешили, что скоро снова будем рядом, т.к. группе надлежало вести разведку о противнике, где будет действовать и бригада - это район Круглях, Бобр, Толочино, Славная, Шклов. А находились мы в Кличевском районе.
В середине следующего дня за мной приехали, и я отправилась, тепло распрощавшись с ребятами и командиром, захватив свои вещи – радиостанцию и питание к ней. Вещмешок, который летел со мной из Москвы, потерялся в первой же перемене месторасположения после прилёта. По прибытии в расположение бригады, командир представил меня штабу и вскоре дал команду на марш. Небольшая растерянность от большого количества людей, пока мне незнакомых, где моё место в строю партизан, куда двигаемся, и долго ли будем идти. Но как-то само по себе получилось, что я шла среди штабников, кто-то заговаривал со мной, кто-то бросал косые взгляды. Подошёл командир Смагин и остаток дня шёл рядом, старался вопросами и рассказами поближе познакомиться со мной, а также рассказать о членах бригады, которые отныне будут окружать меня. Шли всё время лесом и только ночью останавливались. Отряды рассредоточивались неподалёку, а штаб – отдельно.
Развели костёр, чем-то поужинали и стали укладываться спать - по двое-трое. Я устроилась сидя на пенёчке поближе к костру, и весь остаток ночи крутилась, подставляя то один бок то другой к теплу от костра, не забывая при этом подкладывать дрова в костёр. Апрель, ночи ещё холодные и в лёгком пальто было не очень уютно. Утром стали просыпаться. В 6.00 я настроила радиостанцию на приём «оперативной сводки», как тогда назывались новости с фронтов войны, а также сведения о работе трудового фронта. Что-то записала, что-то запомнила и доложила командиру и другим присутствующим при этом. Скоро последовала команда «Подъём» и снова марш. Ноги гудели от вчерашнего перехода и бессонной ночи. Около полудня остановились среди высоченных сосен и елей. Недалеко было болото, где можно было умыться, набрать воды для хоз. нужд. В тот момент бригада была в Усакинских лесах и держала под контролем населённые пункты, где располагались немецкие гарнизоны, в р-не Березино, Крупки, Славное, Круглое, Бобр, Шклов и др. Ежедневно материала для передачи в Центр было с избытком, связь шла нормально. А в Кличевском р-не, где оставалась группа с Вацлавским, продолжая ожидать самолёта с подкреплением и грузом, началась блокада. Немцы «прочёсывали» леса. Скрываясь от преследования немцев, решили перейти тоже в Усакинские леса, и в одну из ночей при переходе линии железной дороги наскочили на засаду немцев.
В перестрелке были убитые и раненые, в том числе Б.Н.Вацлавский тяжело ранен в плечо и смертельно ранен Ю.Вреблюнский, с которым я летела из Москвы. Спустя несколько дней разведчики из одного отряда пришли к Жунину и поведали об этом печальном событии. А у меня мысль – ведь я могла быть вместе с ними, но, видимо, судьба отвела меня…
Партизанская бригада часто меняла свои места нахождения, а штаб бригады тоже находился, то в некотором отдалении от отрядов, то при одном из них. Распорядок дня у меня был таков – в 6.00 слушала «оперативную сводку» по радио, докладывала командиру. Несколько позднее собирались командиры отрядов, зачитывала или пересказывала услышанное, они сверяли часы по моим, т.к. я ежедневно сверяла свои часы с курантами. Затем готовила материал для передачи, шифровала, проверяла исправность рации и в 12.00 выходила в эфир. Иногда бригада в походе, а у меня время работы и материал срочный, тогда все идут к намеченной цели, а я выбираю подходящее место и, как правило, со мной оставалось 2-3 человека для охраны. Провела связь и догонять бригаду.
В один из дней объявили, что поедем в баню. Как я мечтала о том, чтоб помыться.
Прошло 1.5 месяца, как я отбыла из Москвы, а тут можно было у болота помыть только руки, лицо. И помыться как следует было просто мечтой. Радовалась и волновалась, ведь едут одни мужчины и я - как это будет. И вот как было. Меня посадили на лошадь в седло, популярно объяснили, как держаться и как управлять животным и двинулись в путь в одну из деревень. За эту поездку я освоила только галоп, а в ритм рыси не вошла, но доскакала благополучно. Мужчины помылись в первую очередь и разошлись по хатам к знакомым жителям. Потом пошла я. Баня «по-чёрному», предбанника нет, вода нагревается камнями, которые раскаляются огнём в каменке. Ни мыла, ни мочалки у меня не было, зато был веник и щёлок – настой заваренной золы. Как только разделась по телу пошли катышки, приятное тепло разлилось по телу. И только я вошла во вкус, как постучали в оконце, чтоб я быстрее одевалась - в соседней деревне немцы. Что-то успела надеть, что-то затолкала в карманы, а что- то там оставила, выскочила «недомытая». Все уже были по коням, забралась с трудом, и я и поскакали в лес. А когда слезла с коня, ноги у меня были «колесом» …
На одном месте не находились. Как только партизаны проведут какую-то операцию против немцев - разгром гарнизона, полицейской управы, крупная диверсия на железной дороге и прочее, так сразу надо менять место стоянки. Начинается преследование фашистов. И вот в тот день после разгрома станции Славное собрались уходит, перед походом пообедали и сели у костра посушить портянки, переобуться. Вдруг раздался рокот самолёта, летела «рама» - двух фюзеляжный разведчик на довольно большой высоте и ещё не успели разойтись от костра, самолёт развернулся и обстрелял полянку и костёр, где мы только что были. Я помню сунулась головой в гущу кустов, так и другие рассеялись. Всё обошлось - ни раненых, ни убитых, но команда тут же покинула это место. В спешке я не могла найти шапку и портянки. Главное рация и питание на плечах. Это было пополудни, а мы шли до ночи, останавливаясь на короткие привалы. Ноги у меня «горели», особенно после отдыха еле могла наступать на подошвы. Наконец-то остановились за полночь, выбрав место для временного пребывания. Ночи были ещё прохладные, и у меня озябла голова.
Утром, как всегда, стала настраивать приёмник, чтоб прослушать «оперативную сводку» - приёмник не работает. Начинаю доскональную проверку – в рации всё в порядке, а вот в сумку с питанием заползли чёрные муравьи и своей «цепочкой» устроили мне короткое замыкание на колодке питания, даже выгорела местами поверхность. Неисправность устранила, сводку прослушала, можно и в путь, а я не могу встать на ноги из-за боли в ступнях. Заметили окружающие, как я ковыляю на пятках, заставили снять сапоги и чулки – на ступнях сплошные пузыри, частично лопнувшие. Шла без портянок, а сапоги на 3-4 размера больше нужного. Выручили ребята, поделились половинками своих полотнищ и когда обулась, стало легче, а шапку свою мне отдал комиссар, сам одел фуражку.
Днём после связи ушли на другое место. Остановились на пустующем хуторе, расположились в большом сарае на сеновале. Это приятнее, чем на голой земле. Переночевали и после сеанса связи опять в путь. А у меня начался озноб, потом жар. Шла, покачиваясь, чуть переставляла ноги. Старалась, чтобы никто не заметил, но всё-таки кто-то из разведчиков взял у меня сумку с питанием. Опять шли с короткими остановками то по лесу, то пересекали открытые места по полю, лугу. Когда становилось совсем темно, останавливались на привал. Разведчики ушли вперёд определять место стоянки. Я как села, так и «провалилась» в забытье. И даже сон приснился – я в деревне, гонится стадо домашних животных и кричит барашка. На самом деле над нами летал чибис и крыльями издавал такие звуки. Сколько тут мы пробыли, я не знаю, только когда была команда «подъём», я не услышала. Все ушли, а я осталась полулежать, обняв сумку с рацией. Когда пришли на место, хватились радистки, командир устроил разнос – кто видел её последний, решили, что я осталась на месте последнего привала. Ребята вернулись, и наткнулись на спящую, а я подумала, что это немцы окружают, и шарю в сумке с рацией гранату-лимонку. Но поняв, что это свои, я успокоилась. Помогли мне встать и заметили, что я совсем больная.
Несколько дней стояли на одном месте и опять вдали от отрядов, в частом лесу, окружённые болотом. Надо было уходить, а я еле держалась на ногах – меня «трепала» малярия, с трудом связывалась с Центром, сообщала, что нет материала, а оперативные сводки слушал сам командир, настроить-то приёмник я могла. Разведчики донесли, что немцы подтягивают силы и собираются прочесать этот лес. Уходить можно было только в одну сторону – через болото, где была полуразрушенная гать. С большим трудом преодолели этот путь. Меня везли на повозке, а в опасных местах повозку переносили на руках. И вот утром остановились на опушке леса. Я проснулась и почувствовала лёгкость в голове, могла подняться без посторонней помощи, спуститься с повозки. Появился аппетит, вернулись силы и, к великой радости самой и всех окружающих, стала трудоспособной. Жизнь вошла в прежнюю колею.
Из подпольного Могилёвского обкома партии стали поступать вызовы командиров партизанских соединений на совещания, а из Центра поступают указания о подготовке к операции «Концерт» (позже стало известно, что это кодовое название рельсовой войны). Проводятся совещания командиров и начальников штабов отрядов бригады, где детально обсуждались вопросы подготовки к «Концерту». Всё было в большой секретности, но всё же как-то проникали новости, о которых рядовые партизаны переговаривались шёпотом. Подготовка была очень тщательной, подрывное дело осваивали как бойцы, так и командиры. 3-го августа в 17.00 бригада двинулась к железной дороге и остановилась км за 2 до неё. На участке Бобр-Толочин нужно было разрушить обе колеи ж.д.полотна на протяжении 3-х км. Тут же была поставлена задача каждому отряду. Я была тут же вместе со всеми. По сигналу бригада двинулась к цели. Партизаны ползут к рельсам, блокируют бункер будки, а из бункеров свистят пули. Мы находились в лесу и слышали взрывы, стрельбу, видели над деревьями вспышки взрывов. Вот это и есть «концерт» с музыкой и фейерверками. По команде отходят на сборный пункт, выполнив свои задачи. Каждая группа должна была произвести по 25 взрывов под огнём врага. После узнали от ж.д.работников результат операции: на воздух взлетели 1028 рельсов, уничтожено более километра связи, два семафора сожжены, казарменные будки, блокпосты. Фашисты на некоторое время были лишены возможности перебрасывать живую силу и технику в сторону Курска и Орла, где велись ожесточённые бои.
Когда все группы собрались на командный пункт и доложили о выполненном, комбриг составил донесение, я зашифровала при свете фонарика и передала в Центр (в эту ночь все радиостанции работали на нас – тыловиков). Сразу же снялись с места, и ушли подальше, пока было ещё темно. Весь август 1943г. на всём протяжении фронта гремели взрывы на железных дорогах, поднимая в воздух рельсы, громили будки, блокпосты и пр., тем самым тормозились наступательные операции противника.
Много было пройдено дорог, чаще по бездорожью в лесах Белоруссии, много передано радиограмм в Центр. В бригаду прибыли две радистки из штаба партизанского движения. С ними случилось то же самое, что и со мной – их не слышали. Я им помогла в их беде, и через несколько дней связь наладилась. В один из сентябрьских дней С.Г.Жунин сообщил мне, что меня отзывают снова в группу. К тому времени Вацлавский поправился после ранения, и группа приступила к работе. Снова приходилось расставаться с людьми, к которым успела привыкнуть. Служба есть служба.
Перед строем разведчиков и членов штаба С.Г.Жунин объявил благодарность, поблагодарил за работу по обеспечению связи и зачитал приказ по бригаде о предоставлении меня к награде медалью «Партизан в Великой Отечественной войне». Но, видимо, приказ не дошёл по назначению. Медаль я не получила. В списках награждённых моей фамилии не оказалось.
Снова в группе, которая находилась при одном из отрядов бригады Жунина, которая стала называться «8-я Могилёвская». После блокады некоторые ребята рассредоточились по другим группам. Теперь, когда командир стал боеспособным, опять собрались вместе. Работа та же: разведка. Разведка о перевозках по железной дороге; шоссейных путях; в населённых пунктах, где гарнизон, полицейские управы. Везде были добровольные помощники среди населения, добывали сведения и предавали нам.
Но вот на меня свалилась неприятность – вышел из строя приёмник. Стала разбираться: оказалось «пробило» электрический конденсатор. В запасных деталях не оказалось. У других радистов тоже нет, но передатчик работает, и пришлось передавать материал вслепую, предупредив, что приёмник не работает. Передавала знаки медленно и запрашивала подтверждения, затем ходила в бригаду к радисткам и связывалась с помощью их радиостанции. Так было некоторое время, хоть и неудобно, но приходилось терпеть, другого выхода не было. Утром к 6.00 ходила слушать оперативную сводку, к 12.00 выходила на связь. Однажды, возвращаясь в расположение группы, услышала стрельбу, к лагерю приближались немцы. Все по боевой тревоге заняли места, кто в обороне, кто в обозе. Мне приказано было закопать радиостанцию и отходить к обозам. К обороняющимся подошло подкрепление и немцев «отбили». Переменив место стоянки, вернулись к обычной жизни. Вернулась Маша Козодой после лечения в Москве. Она улетела на том самолёте, на котором прилетела я, и о, счастье!!! Привезла мне радиостанцию. Я обрела работу в нормальном режиме.
К осени стало легче работать, меньше стало помех в эфире, меньше атмосферных разрядов, и связь проходила более оперативно, что соответствовало одной из основных задач - находиться как можно меньше времени в эфире. Стало больше свободного времени. Секретарь подпольного Круглянского райкома ВЛКСМ Д.А.Куликов привлекал меня к общественной работе. Иногда посещали один за другим отряд, проводили комсомольско-молодёжные собрания, помогали им выпускать «Боевые листки», стенгазеты. В населённые пункты Куликов ездил один.
Приближались холода, стало неуютно постоянно находиться под открытым небом.
Решили построить землянки. Штаб бригады, штабная разведка, наша группа при нём и недалеко 28-й отряд, который считался комсомольско-молодёжным, молодые командир и начальник штаба. Там были у меня друзья и подруги, там проводились собрания, вечера отдыха. Мне иногда разрешали вечером сходить туда на «посиделки», пели песни под гармошку и гитару, рассказывали «байки», на что было немало мастеров.
6-го ноября с большим вниманием прослушала, и кое-что удалось записать из доклада Сталина на торжественном заседании, посвященном 25-й годовщине Октября. После долго повторялись партизанами его выражения, как-то: «Пироги и пышки, синяки и шишки» … и др.
К концу года командиру бригады поступил приказ из Центра о переносе места действия на запад в Брестскую область. Отряды стали готовиться к длительному и опасному переходу. А наша группа осталась действовать в этих же местах, только уже при другой бригаде «Чекист», где командиром был Герасим Карпич. Покинув «обжитые» землянки, наша группа прибыла в расположение штаба бригады «Чекист» и поселилась в двух землянках. В одной – командир Вацлавский, в другой все остальные, в т.ч. и я. В командирскую землянку я ходила работать - зашифровывать материал и передавать его. Но потом, когда материала стало значительно больше, я переселилась на совсем туда, и только в свободное от работы время уходила к ребятам и для приёма пищи. Каждый день приносил что-то новое - о действиях противника и противодействиях партизан. Материала было очень много, я целыми днями не снимала наушников, прерываясь на короткое время для шифровки поступившего нового материала.
Из «Центра» стали поступать настойчивые указания – направить радистку в г.Шклов для более оперативных сведений о противнике. Там действовала надёжная агентурная сеть. Кроме меня в группе радиста не было, а я, находясь в этих местах почти год, «расконспирировалась», меня знали во многих местах и населённых пунктах, так что было опасно посылать меня. Для реального решения этой задачи – это - запросить ещё одного радиста, и командир повторял запрос ежедневно. Январь, февраль продержались на одном месте недалеко от д.Заозёрье. Готовились отметить День Советской армии – выпускали стенгазету, готовили концерт художественной самодеятельности, а на рассвете раздались выстрелы - нас окружили немцы. По сигналу тревоги быстро снялись с «насиженного» места, под прикрытием огня партизан обозу было приказано отступить вглубь леса, в сторону, где не было ещё стрельбы. Долго шли по рассыпающему снегу, когда удалялись от места огня. Остановились отдохнуть в плотном кустарнике.
При наступлении темноты подтянулись те, кто занимал оборону, прикрывая наш отход, и двинулись снова, чтоб отойти от фашистов на безопасное расстояние. Остановились в густом плотном лесу, когда стало светать, приказано было костров не разводить, курить запрещено, передвигаться тоже нельзя, чтобы не обнаружить себя сверху. Мороз, хоть и не сильный, но пробирался всюду, особенно конечности. Ноги ломило, и чтоб размяться на месте с трудом поднимаешься. А немцы шли по следу и постреливали на испуг. Разведчики постоянно докладывали о их месте нахождения. С наступлением темноты немцы останавливались, а мы начинали ночной переход. Сколько продолжалась эта «игра в прятки» теперь не припомнить, но тогда казалось, что потеряли счёт времени. Однажды утром партизаны устроили засаду на немцев. Завязавшийся бой отбил у них охоту на преследование. На следующий день, проходя это место, увидели на снегу кровавое месиво. Пострадавших партизан не было, а немцев уже убрали…
Пришли в лесную деревушку, чтоб обогреться и обсушиться, а тем временем разведчики доложили, что в землянки возвращаться нельзя – часть из них разрушена, а часть заминирована. Пошли в Заозёрье и там разгруппировались по разным хатам.
Скопилось много материала для передачи в Центр, да оттуда запрашивали сведения о противнике. Приходилось работать целыми днями, подолгу находясь в эфире. Результат не заставил себя долго ждать – запеленговали. Начали обстреливать деревню из дальнобойных. Обогрелись, помылись, да и связь проходила – меньше помех. Но надо было уходить. К этому времени вновь построили землянки и снова ушли в лес. Отряды отошли в другие места, а штаб бригады, госпиталь и наша группа -неподалёку от д.Заозёрье. Прилетела радистка Рая Зяббарова, её-то и направили в Шклов. Пробыв несколько дней в группе, её проводили наши ребята, но план переправки в город не состоялся, она работала с группой разведчиков, находясь неподалёку от города, обеспечивая оперативные передачи разведчиков.
Центр запросил добыть план оборонительных сооружений г.Орша. Эта задача была поставлена перед агентурой, которая работала на нашу группу. План был доставлен: на небольшом листке кальки нанесены условные обозначения разных коммуникаций - дотов, дзотов, укреплений и пр. Надо было описать во всех подробностях и передать в Центр. Днями выполняли эту задачу, командир составлял описание каждой клеточки, я зашифровывала и передавала. Если связь проходила хорошо, то я, заканчивая передавать один текст, просила ждать 15-20 мин. Зашифровывала и продолжала передавать, и так до конца светового дня. Сколько было таких дней теперь и не вспомнить. План передан, получено подтверждение и благодарность.
Для зашифровывания текста радистам давали дополнительные рулоны – входящие и исходящие. Их было по 10 штук каждого. Когда получала подтверждение о приёме радиограммы, использованную ленту надо было уничтожить. После интенсивной работы по передаче плана я обнаружила, что кончаются «исходящие» рулоны, сообщила в Центр и просила прислать новых. Остался последний рулон, а новых не присылают. Тогда стала беречь ленту, при использовании сматывала в обратную сторону, сообщила об этом в Центр, когда использовала последний участок, стала пользоваться им в обратном направлении. Меня поняли, и расшифровка шла нормально. Когда и таким образом рулон был использован, стала снова им же пользоваться в первоначальном направлении. Когда наконец получила новые рулоны, то эта лента была настолько тонкой с едва заметными на ней знаками.
Наряду с передачей «плана» был повседневный материал о противнике. Например, в такой-то гарнизон немцев прибывает новая часть, из Центра следует запрос: сообщить номер части, как оснащена, кто командир и др. подробности. Агенты добывали, нам сообщали, а мы тут же передавали в Центр. Материала было достаточно, особенно весной 44-го года. От напряжённой работы садились батарейки питания, тогда выручали другие группы или бригады. Опять не работает приёмник. При обследовании выяснила: вышло из строя одно «сопротивление» в цепи приёмника, запасного не было. Вынула его и на его место поставила дроссель высокой частоты. УРА! Приёмник заработал! «Работы хоть отбавляй». Много было разведданных и немало запросов из Центра. Группа в данный момент стояла отдельно от партизан у опушки леса, недалеко от деревни (название не помню). В лесу работать спокойнее, но много помех и часто при передаче меня слышали плохо, просили давать мне меньше или каждую группу (5 знаков) 2 раза повторять. На такую связь уходило много времени. Командир распорядился, чтоб я ушла на некоторое время в деревню, сам ездил на встречу со связными, а иногда и с агентами и ночью возвращался. С утра составлял донесение и отдавал мне для дальнейшей обработки. Я вообще побаивалась оставаться на ночь в деревне, а тут он меня убедил в безопасности. В то время в деревне на отдых расположилось соединение одного из партизанских полков. Хоть и тревожно было, но подчинилась. С наступлением темноты легли с хозяйкой спать. Сквозь сон слышала, как приехал Вацлавский, поговорил с хозяйкой и тоже лёг. А под утро мне снится сон, что я на новогоднем балу, кругом суета, рвутся хлопушки, конфетти, а мне что-то тревожно, и вдруг слышу голос командира: «Вставай, немцы!». Это рвались мины на улице и идёт интенсивная стрельба. Стараюсь без паники собраться, спала я одетая, только сапоги надо было натянуть, они одевались туго. Сумки с рацией и питанием на плечах, пистолет также, но антенна на улице привязана к шесту. Кое как свалила шест, подтянула за угол хаты, и развязывать некогда, оторвала тесьму, и на ходу сматывая на локоть, стала отходить ближе к кустам. Кончились постройки, и я оказалась на открытом месте. Вдруг прямо ко мне идёт лошадь командира, а он откуда-то кричит, чтоб я взяла её за повод. Иду уже не одна. Слышу, как свистят пули, лошадь иногда встаёт «на дыбы», вот уже скоро начнутся спасительные кусты, слышу, как оттуда кричат ребята, торопят, а я почему-то не реагирую. И вот они, заветные кусты. Подбегают ребята, хватают за руки, а у меня коленки подкосились, и я упала. Они тормошат меня – не ранена ли я, а я не знаю, что со мной случилось. Они сняли с меня сумки и наказали, чтоб я их догоняла. Через какое-то мгновение я снова на ногах и бегом догоняю всех остальных, и повозку с ранеными в предыдущем бою при выходе из засады. Углубились в лес. В деревне до вечера продолжалась стрельба. К вечеру партизаны отступили в лес, разведчики доложили, что к деревне подтягиваются силы противника, причём с разных сторон. Партизаны, а вместе с ними и наша группа, ушли, т.к. этот участок леса был невелик. Прорывались с боем, а я и двое разведчиков, Маша и раненый боец в том лесу. Раненого замаскировали на высохшем болоте между двух коряг, а мы по двое рассредоточились. Ночью, где-нибудь в чаще сидели, спина к спине, днём искали более укромное место; немцы в лес не шли, только обстреливали разрывными пулями. Так прошло несколько дней. Разумеется, связи не было, не было еды, только как Н.З. у каждого в кармане по 2 сухаря. Однажды рано утром жители деревни сообщили, что немцы спешно «снялись» и покинули деревню. А ещё через несколько дней вернулись наши, и жизнь пошла по-прежнему.

Шёл июнь 44-го года. Разведчики ежедневно приносили сведения о противнике, который вёл себя тревожно и жестоко бесчинствовал в населённых пунктах. А сводки Информбюро радовали – наши части имели успех на всех фронтах. К нам со всех сторон приходят вести – немцы спешно снимаются с гарнизонов и направляются на запад. По всем дорогам двигаются обозы с награбленным, партизаны устраивают засады, обстреливают, но фашисты уже, слабо сопротивляясь, продолжают «уносить ноги». И вот оперативная сводка: на III-м Белорусском фронте в районе г.Орша прорвана оборона, а 27 июня мы как бы вышли из окружения, немецкие войска откатились на запад, освобождая район за районом Белоруссии.
Я связалась с Центром, оттуда сообщили, чтобы группа прибыла в Смоленск, где в то время был штаб части. Вышли из леса, и пошли «в открытую» по дорогам. Сначала как-то было необычно, но потом привыкли. К ночи дошли до окраины Орши, и только расположились на отдых, как полетели немецкие самолёты бомбить ж.д. узел. Одно звено отбомбит, летит другой, светло, как днём от висячих ракет и от взрывов, надрываются зенитки, отражая налёт. От всей этой музыки «заложило» уши. Два дня я вообще ничего не слышала. К утру всё стихло, и мы отправились дальше. Останавливались в с.Красное, переночевав, отправились снова в путь и так дотопали до Смоленска. А фронт всё дальше. Уже освобождён Минск, штаб нашей части уже отбыл в г.Сморгань – западнее Минска км 100 и нам пришлось шагать дальше. От основного моего груза избавили в Смоленске. Там я отдала всё своё вооружение – рацию, питание, пистолет, гранату и часы, их было жаль - за всё время не было ни одного сбоя, такой был точный ход; кому-то ещё послужат… С нами было две повозки, запряжённые лошадьми, на которых были личные вещи и посуда. Нас обгоняли машины с техникой, пехотинцы, догоняющие свои части шли строем, а мы по обочине дороги – кто едет, кто идёт. Останавливались с наступлением темноты, что-то готовили на костре поужинать и на отдых до утра. Утром лёгкий завтрак и в путь.
Наконец-то прибыли в часть. Я написала отчёт, получила гражданскую одежду и мне дали отпуск с отбытием домой. Со мной ехал до Москвы Алёша Ямбатрев из Йошкар-Олы. Сначала на товарняке на открытой платформе до Смоленска, а потом на пассажирском до Москвы. Даже не верилось, что всё пережитое за эти месяцы позади.
И вот она Москва. Я попросила своего спутника ущипнуть меня – не сон ли это… Утром Горький, вечером – Павлово – родное. Из Сморгани я написала, что еду домой, на вокзале меня встречали мама, брат Костя (Евгений-младший погиб в 42году) и подруга школьных лет и последующих. Как-то всё было необычно. Прошло два года и 4 месяца как я уезжала – как будто всё то же, и не совсем то. Но я дома! Встреча с родными, друзьями, комсомольцами завода, коллективом. Три недели пролетели как один миг.
Опять проводы, прощание с родными. Было предписано явиться в Вильнюс, но я там часть не застала, поехала в Каунас. У военного коменданта адреса не было, и он дал неправильное направление. Целые сутки я искала по городу и за городом, и вот в одном из дворов мелькнуло знакомое лицо, и он меня узнал, хотя за несколько часов до этого пугал меня «ружьём». Когда разобрались кто-есть-кто, доложили начальству и направили на конспиративную квартиру, куда прибыла ещё одна радистка после выполнения задания также в Белоруссии. Снова выдали радиостанцию для ежедневной тренировки. Хозяева были пожилые литовцы, для них мы были медсестрами на отдыхе после ранения, нас регулярно навещали начальники-военные, а мы, в гражданском – это каким-то образом объясняло наше положение.
Конец 1944 года. Наши войска давно воюют на своей территории, в тыл врага наших разведчиков отправляют вместе с боевыми частями на короткое время, зачастую им приходится принимать участие в боевых действиях. В Восточную Пруссию с августа было отправлено 11 групп, 10 из них не вернулись, и только одна продержалась 6 месяцев, постоянно преследуемая, скрываясь от погони, с большими трудностями, выполнив задание, была «вывезена» частями на самолёте ПО-2.
Начальство начинает исподволь нас готовить к работе в так называемой «запасной сети», прозрачно намекая, что хлеб надо отрабатывать. Меня направляют работать в Управление ж.д.узла в Каунасе в отдел кадров, при этом наказали, чтоб в разговоры не вступать на тему, кто я на самом деле. В документах из военкомата было, что направляюсь на временную работу на период выздоровления «после ранения». Начальник отдела кадров встретил, как мне показалось, подозрительно, но поручил мне привести в порядок картотеку, на что у меня времени много не ушло при моей работоспособности. Тогда он стал поручать что-то другое, но чаще всего вызывал на разговоры на разные темы. Приходилось иногда фантазировать, я боялась, как бы не зайти за пределы возможного, и старалась избегать этих разговоров. Так продолжалось 2 месяца. Я получала зарплату, продовольственную карточку и причитающиеся по ней продукты, в основном хлеб. При этом из части мы аккуратно снабжались продовольствием.
Однажды нач. отдела кадров приступил к очередному разговору на личные темы и с многозначительным видом заявил, что ему известно, откуда я взялась и для чего тут работаю. В агентурной работе это явный провал. При очередной встрече с начальством части я доложила об этом. Тут же было приказано больше на работу не ходить. Общаться, встречаться со своими ребятами нам не разрешали. Нередко проверяли нас на месте ли мы, нет ли у нас кого. Но мы были дисциплинированы, если и встречались, то соблюдали конспирацию. Всё чаще и настойчивее уговаривали о подготовке к работе в агентурной сети, но я сразу отказалась, подруги-радистки также. И сколько бы не было разговоров на эту тему, твёрдо стояли на своём.
И вот «ПОБЕДА!», а на душе неспокойно – как поступят с нами. А дальше было так: приехал комендант части, вручил предписание – откомандировать 208-й запасной полк – «за невозможностью дальнейшего использования», гражданскую одежду забрали, а оставили кучу военного б.у. обмундирования. В течение 24 часов надо было отбыть. Как могли привели в относительный порядок одежду и на следующий день отправились на товарняках в г.Гумбинец (ныне Гусев) в Восточную Пруссию. Полк расквартирован в 4-х этажных корпусах, расположенных по периметру квадрата, внутри огромная площадь (плац), где проводились утренние и вечерние построения и строевая подготовка. Нас направили в один из корпусов, где в одной комнате на 2-х ярусных нарах располагались девушки, человек 20. По распорядку дня занимались разными делами – дежурили на кухне, в столовой, ходили на огородно-полевые работы, убирали помещения и т.д.
И вот указ о демобилизации, который не коснулся нас радистов. Медики и радисты оставались в полку и выполняли те же работы, да ещё стирали бельё для демобилизованных. Вот уже и демобилизованных всех по областям отправили домой, а мы всё «обхаживали» замполит. полка с просьбой о нашей демобилизации, аргументируя разными субъективными причинами. Некоторых девушек откомандировали в другие части, но радисты не нужны были, а в официантки, прачки и др.- нам не подходило. И начальство полка, вероятно, чтоб не «мозолили» глаза им, решило нас демобилизовать. И вот в сентябре – свершилось долгожданное событие. Так вот и закончилась моя война.
В октябре поступила работать на з-д п/я 50, ныне «Гидроагрегат», где проработала до 1975 года, из них 28 лет возглавляла центральную измерительную лабораторию. Выполняла общественную работу – членом парткома з-да несколько созывов, секретарём парторганизации производственных отделов, председателем ревизионной комиссии ГК КПСС, будучи на пенсии – первичной организации ветеранов.