«Лежу и думаю, есть ли хоть одно целое орудие, чтобы в последний раз выстрелить, уничтожить хоть сколько – нибудь этих уродов. Ничего не слышно на батарее, только где – то вдали канонады, вдруг русская речь – идут два солдата, один шутник и балагур Вася, прям как Тёркин, а другой Ваня из моей батареи (после узнал), а вначале нет. Чувствую остановились передо мной и говорят. Первый голос: «Взять бы его и в лесок сейчас, потому что немчура пойдёт следом». «Как взять? – второй голос. – В нём, я думаю, много пудов». Первый голос: «Ну, ведь дышит, кладём его на плащ – палатку и несём. Спасём его – нам звание дадут». Другой возмутился: «Что – ты за звание несёшь?» «Не обижайся, ну к слову пришлось». И тут опять голос: «Да иди ты в ногу, ему же труднее, когда мы шагаем вразнобой». И я теряю сознание. Да, дошли до редкого леса, скорее лесополосы, чувствую, что меня уже не несут, а тащат по земле, с остановками, молча, листва у меня во рту, кочка комариная, я застонал, на меня шикнули, боли невыносимые, всё болит – особенно спина – она стёртая, не могу сдержаться, мне заткнули рот, чтобы не слышно было моих стонов, оторвав от нижней рубахи кусок материи, только здесь я почувствовал, что всё у меня голо, кроме оставшихся брюк и рукавов нательной рубахи, предупредили: «Будешь стонать – бросим в лесу – кругом немцы, идём на звук канонады – там наши». Я попеременно теряю сознание, чувствую, что мне стало холодно, нательная рубашка совсем вся истёрлась, гимнастёрки нет на мне, вижу, что руки и ноги не действуют, шевелиться не могу, глаза открыть нет мочи - комары искусали и глаза заплыли, в руках ремень – сжимаю ремень, чтобы это значило? (Оказывается, жена перед уходом на войну зашила в ремень крестик – может он и спас меня?) И вот чувствую, меня уже никто не тащит. «Бросили» – первая мысль. Пролежал так сколько ночей – не помню. Вернулись солдаты – переругались тут же, то ли совесть замучила, то ли ответственности испугались – ведь за неоказание помощи командиру – наказание. Стали опять искать своих, и вот госпиталь полевой. Принесли – положили меня около палатки. Врач – мужчина в очках: «Зачем мне труп принесли?», но увидев, что я дышу, сказал: «Погоди немножко, полежи тут, сейчас мёртвых вынесут и тебя положим». А тут комиссия. Два солдата, что несли меня, оказались перед ними, доложили об обстановке, проверяющие были в ярости: «Как командира батареи – старшего лейтенанта, держите на улице, под дождём? А дождь действительно был, сливал ручьями с меня. «Немедленно оказать ему помощь!» А тут опять вражеская авиация – раненые, которые остались в живых мало, совсем мало – погрузили на машины, всех в одну и в госпиталь, в другой госпиталь – целый год лечили, восстановили зрение, руки, ноги, а вот разговаривать чисто не мог, заикался, но пришёл домой, встретил любимую и заикание как рукой сняло… С горем пополам окончил Богородицкий техникум, стал агрономом. И вот жизнь пошла таким образом, что два месяца работаю, два месяца лежу, осколки в ноге стали выходить попеременно, но операцию мне делать невозможно было…»