С 02. 1942 по 05.1945 г. Северо-Западный фронт (связист), 1 Прибалтийский фронт (воздушный стрелок), 1 Белорусский фронт. (воздушный стрелок).

МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ РОССИИ

Сочинение ученицы 10 "А" класса

общеобразовательной муниципальной средней школы № 54 г. Ростов-на-Дону

Кучерявой Ольги

Учитель Павлова Н.П.

“Ты помнишь, Алёша,
дороги Смоленщины . . . ”

г. Ростов–на–Дону

2000 г.

Мы живем в Авиагородке. Маленькие домики, тихие дворики с лавочками. Все жители друг друга знают. Может поэтому я не волно­валась, когда шла брать это интервью. Меня не мучил страх неиз­вестности как меня встретят, будут ли отвечать на вопросы. Я знала, что в их доме мне будут рады. Они — это моя учительница по географии Красюк Лариса Михайловна и её муж, участник Парада По­беды в Москве в 1945 году, Красюк Алексей Дмитриевич.

Я пришла расспросить Алексея Дмитриевича о войне, ведь ско­ро пятьдесят пять лет со дня Великой Победы, и вспомнить о вете­ранах войны — наш долг.

Итак, я беседую со старшим лейтенантом запаса, носившим на Параде Победы звание старший сержант, Красюком Алексеем Дмитриевичем. Чтобы читатели яснее представили образ этого человека, постараюсь сохранить его лексику, используемые словообороты. То есть пересказать наш разговор “близко к тексту”.

Я: — Алексей Дмитриевич, так как все мы “родом из детства”. Расскажите, пожалуйста, о маленьком мальчике Алёше: где он жил, как учился, чем увлекался, о чём мечтал?

А. Д.: — Я жил с родителями в городе Рубежное Луганской облас­ти. Учился, как и все мальчишки и девчонки, в школе. Учился сред­не: не отличник, но и не из худших; не любил ботанику, до сих пор мне кажется, что подсчёт пестиков и тычинок — ужасно скучное за­нятие. Мне больше нравилась физика, математика. Эти предметы мне “давались” легко и очень пригодились в жизни.

Мечтал стать лётчиком, но семейное положение сложилось так, что я не мог поступать в лётное училище. Для этого надо было за­кончить десять классов, а обстоятельства не позволяли, и я посту­пил учиться в Запорожский авиационный техникум. Это было в 1939 году. Учиться в техникуме мне очень нравилось. Учился в основном на четвёрки, был, как тогда было принято говорить, “хорошистом”.

На втором курсе уже проходил производственную практику на Запорожском моторостроительном заводе, который изготавливал мото­ры для самолётов. Там же, в авиатехникуме, я научился в автокруж­ке управлять автомашиной. Вобщем, к восемнадцати годам разбирал­ся в моторах, многое умел делать своими руками. Но тут наступил 1941 год.

Я: — Война... Значит в начале войны Вы ещё учились? Навер­ное, как и все мальчишки рвались на фронт?

А. Д.: — Да, в 1941 году я продолжал учиться в техникуме. Его учащихся в армию не брали, на них распространялась “бронь”. Это означало, что кадры авиатехникума являются кадрами оборонной про­мышленности, которые для страны не менее важны, чем солдаты на фронте. Впоследствии после войны участников трудового фронта ста­ли чествовать почти так же, как и участников Отечественной войны.

Через райком комсомола в городе Омске я добился, чтобы меня взяли в армию. И, после краткосрочной подготовки в Омском пехот­ном училище, я был направлен в стрелковую бригаду, следовавшую из Монголии на фронт.

Я: — Алексей Дмитриевич, как же Вы оказались в Омске, ведь авиатехникум был в Запорожье?

А. Д.: — Дело в том, что фашистские войска в 1941 году очень быстро продвигались к Днепру, на котором стоит Запорожье, и со­ветское правительство в начале войны приняло решение эвакуиро­вать Запорожский моторостроительный завод, а с ним и техникум в город Омск. Так я оказался в Омске.

Я: — Сколько же длилось обучение в пехотном училище? Я пони­маю, что война требовала сокращать сроки учёбы, но всё же, крат­косрочные курсы — это полгода, месяца три, сколько?

А. Д.: — Около двух месяцев. Фронту нужно было пополнение, долго учиться было некогда. Фашистские войска уже стояли под Моск­вой, моя бригада спешила на помощь оборонявшимся войскам. Путь до Москвы из Омска длинный, и мы прибыли на фронт, когда фашисты не выдержали и начали отступать.

Я: — Алексей Дмитриевич, расскажите какой–нибудь случай из жизни пехоты.

А. Д.: — Получили мы как–то задание взять “языка”. Так на солдатском жаргоне называли взятого в плен немецкого солдата. Трудность заключалась в том, что немцам удалось установить прово­лочное заграждение и заминировать подходы к их окопам. Без разру­шения проволочных заграждений и обезвреживания мин на заминиро­ванном поле взять “языка” невозможно. Задача разрушения загражде­ний и мин была поручена артиллерии. План был такой. Ночью группа, в которую входил и я, должна была близко подползти к проволочным заграждениям, вызвать огонь артиллерии на себя. А как только бу­дут разбиты заграждения, сразу дать команду на прекращение огня, и пока немцы не опомнились, а они в момент артиллерийского огня все залегли в окопах, мы должны были вскочить в немецкие окопы, схватить “языка” и немедленно отойти назад. Операцией руководил младший лейтенант, а я корректировал огонь артиллерии по телефо­ну. Тогда я был телефонистом и должен был обеспечивать бесперебой­ную связь, следить за сохранностью телефонного кабеля. За обеспе­чение согласованности действий группы захвата и артиллерии я был награждён медалью "За отвагу". Два моих товарища–солдата, которые непосредственно притащили “языка”, были награждены орденами "Боевого Красного Знамени". Это был период моей жизни в пехоте, но даже там, на фронте, я не забывал об авиации и мечтал попасть в штурмовой авиационный полк.

Я: — Откуда у Вас родилась такая любовь к авиации?

А. Д.: — Это была моя мечта с детства. Когда мне было двенад­цать лет, я впервые увидел очень близко самолёт и даже потрогал руками крылья. До этого я, конечно, видел самолёты, но высоко в небе, когда они пролетали над моим городом. А тут на окраине горо­да сел самолёт, и все мальчишки (или почти все) из города прибе­жали смотреть чудо техники. Самолёт был маленький, учебный, в шутку позже его стали называть “кукурузником”. Официально же — “У–2”, а после смерти его конструктора Поликарпова самолёту дали название "ПО–2". Тогда я и влюбился в авиацию. Поэтому и в авиа­ционный техникум поступил.

Я: — И как же Вам удалось из окопов “вырваться в небо?”

А. Д.: — Уходя на фронт, я взял справку в авиатехникуме, что ушёл на фронт с третьего курса, фронтовые друзья, зная мою тягу к авиации, посоветовали подать рапорт, приложив справку с просьбой о переводе в военную авиацию. Мою просьбу удовлетворили. Я был направлен в штурмовой авиационный полк, который пополнялся и го­товился к боям. После курсов десятидневного обучения меня назна­чили воздушным стрелком на самолёт "ИЛ–2".

Я: — Что же представлял собой Ваш самолёт?

А.Д.: — Первоначально "ИЛ–2" был одноместным и сравнительно легко становился добычей немецких истребителей, которые заходили незамеченными нашим лётчиком “с хвоста” самолёта и легко сбивали "ИЛ–2". После введения в состав экипажа воздушного стрелка потери штурмо­вой авиации резко снизились. Возросла уверенность лётчика, что он со стороны спины имеет защиту, обеспечиваемую воздушным стрелком, а это в свою очередь позволило лётчику полностью уделить внима­ние поражению наземной цели, а не отвлекаться на наблюдение, не заходит ли сзади немецкий истребитель. За всю войну я совершил сто двадцать боевых вылетов на штурмовике, причём с одним и тем же лётчиком, моим другом и командиром.

Я: — Ваш экипаж совершил сто двадцать вылетов, какие награды получили Вы и ваш друг–лётчик.

А. Д.: — Лётчику нашего экипажа к концу войны за взятие кре­пости Кенигсберг было присвоено звание Героя Советского Союза. Я же кроме медали "За отвагу", полученной в пехоте, в авиации был награждён ещё одной медалью "За отвагу", орденами "Красной Звез­ды", "Отечественной войны", "Боевого Красного Знамени" и медалями: "За взятие Кенигсберга", "За победу над Герма­нией" и так далее. После войны награждён медалью "Ветеран труда", вторым орденом "Отечественная война II степени" и многими другими медалями, в основном юбилейными.

Я: — Алексей Дмитриевич, сто двадцать вылетов, это очень много, неужели самолёт не получил ни одной царапины?

А. Д.: — Получил, да не просто царапины, он трижды был под­бит. Два раза немецкой зенитной артиллерией и один раз немецкими истребителями.

Расскажу об одном случае, как мы попали под огонь истребителя.

В том бою наших штурмовиков было двенадцать штук. Их прикрывало тридцать наших истребителей. После разбора воздушного боя было установле­но, что наша группа потеряла 4 самолёта так как немецких истребителей было тридцать пять–тридцать во­семь и они, вступив в бой с нашими истребителями — как говорится на авиационном жаргоне — “связав их боем”, лишили штурмо­вики прикрытия. Вот в этом бою и удалось двум немец­ким истребителям повредить двигатель нашего самолёта. Двигатель остановился прямо в воздухе, но так как самолёт шёл низко (на вы­соте двадцать–тридцать метров), то на бреющем полёте нам уда­лось спланировать, миновать лес и "плюхнуться на живот" на поля­не. Затем мы нашли населённый пункт, связались по телефону со штабом, за самолётом приехала специальная ремонтная бригада, и наш "боевой друг" снова оказался в строю. К счастью все три случая падения самолёта были удачными. Самолёт смогли перевезти во фронтовые ремонтные мастерские где и провели ему полный ремонт. Так как посадки были с убранным шасси “на живот”, то у нас, как и у других экипажей, совершавших такие посадки, без синяков и шишек тоже не обходилось.

Я: — Алексей Дмитриевич, а во время вылетов было страшно?

А. Д.: — Конечно, временами даже очень. Особенно это стало сильно проявляться после сотни боевых вылетов. К этому времени мне довелось видеть как мечется в своей кабине горящего самолёта воздушный стрелок и почему–то не может выпрыгнуть с парашютом. Был свидетелем столкновения двух самолётов в воздухе в 20–30 метрах от нашего самолёта. Вид гибели моих друзей–однополчан очень сильно влияет на психику. Но это до начала сражения. Но начинался бой, и этот жуткий страх пропадал; всё внимание было сосредоточе­но на противнике. В бою, где надо действовать, страх уходит.

Я: — А сколько немецких самолётов Вы лично сбили?

А.Д.: — Я сбил четыре самолёта лично и четыре “в группе”.

Я: — Что такое “в группе”?

А.Д.: — “Сбитый в группе” означает, что стреляли воздушные стрелки с нескольких штурмовиков, летевших строем в одной группе. Кто из них лично сбил самолёт противника, установить невозможно, поэтому записывали сбитый самолёт каждому стрелку с припиской “в группе”.

Я: — Алексей Дмитриевич, может причина в Вашем имени, но разговаривая с Вами, я всё время вспоминаю строки из стихотворе­ния Константина Симонова: “Ты помнишь, Алёша, дороги Смоленщины...” А Ваши боевые дороги проходили по Смоленщине?

А. Д.: — Да, я воевал на Смоленщине. Мои военные дороги пролегли из Подмосковья на запад, через Смоленщину, через Прибалтику. Доводилось летать над территорией Литвы, Лат­вии, Эстонии. Участвовал, как уже рассказывал, в штурме с возду­ха бывшей столицы Восточной Пруссии — города Кенигсберга.

Я: — Алексей Дмитриевич, я от своей мамы слышала, что Вы бы­ли участником Парада Победы в 1945 году. Расскажите об этом.

А. Д.: — По окончании войны правительство СССР решило провес­ти в Москве на Красной площади 24 июля 1945 года Парад Победы. Для участия в параде отбирали только тех, кто имеет боевые награды и рост не менее ста восьмидесяти сантиметров. Мне было двадцать два года, я имел ордена и медали, был молодым, высоким и имел звание старшего сержанта. Вобщем, подходил по всем параметрам, и меня командировали для участия в Параде Победы. Это было торжественное зрелище, сравнимое, как мне кажется, по грандиозности только со встречей Ю. А. Гагарина после возвращения его из космоса. Во время па­рада я стоял напротив мавзолея В. И. Ленина, на трибунах которого было всё правительство и полководцы. После сбрасывания солдатами Советской Армии знамён разгромленных немецких дивизий к подножию мавзолея все участники Парада прошли торжественным маршем по Крас­ной площади. Но после прохождения Красной площади идти строем было невозможно, народ врывался в ко­лонны, целовал победителей, все смеялись и плакали от радости.  Я так же был весь переполнен счастьем и ликовал.

Я: — А что же было потом? Как сложилась Ваша жизнь?

А. Д.: — Потом я вернулся к месту службы, ещё прослужил пос­ле окончания войны два года, демобилизовался. Закончил авиацион­ный техникум, потом Киевский институт Гражданской авиации. Рабо­тал на Ростовском авиационном ремонтном заводе № 412 ГА. Был и на­чальником цеха, и главным технологом. Сейчас продолжаю работать на этом заводе в отделе главного технолога. Вобщем, моя мечта сбылась: с авиацией связана вся жизнь. У меня жена, сын, внучка. Я, наверное, счастливый человек.

Я поблагодарила Алексея Дмитриевича за интервью. Потом мы пили чай, рассматривали старые фотографии, переби­рали награды.

Скоро пятьдесят пять лет со Дня Великой Победы. Мы помним...

Как это было! Как совпало –

Война, беда, мечта и юность!

И это всё в меня запало

И лишь потом во мне очнулось....

Сороковые, роковые,

Свинцовые, пороховые...

Война гуляет по России,

А мы такие молодые!

(С. Д. Самойлов).