Вобликова С. Мне посчастливилось дойти до Берлина: [Интервью с участником Великой Отечественной войны А. В. Кузьминым] // Липецкая газета.-2013.- 25 апр.- (Общество).

Неспешная речь. Неисчислимое множество деталей: имена, названия станций, сел, городов, мимо которых довелось проезжать почти три четверти века назад. Кстати, именно сегодня отмечается День воинской славы советских военных железнодорожников. А наш собеседник, Александр Владимирович Кузьмин, служил в годы Великой Отечественной как раз в железнодорожном батальоне.
Мы беседовали с ним у его домика в саду около четырех часов, но все равно осталось ощущение: сказанное — лишь малая часть того, о чем стоило бы поговорить. Но в канун празднования 68-й годовщины Победы наш разговор был в основном посвящен событиям той войны, которую Александр Владимирович прошел всю — от первого дня до последнего. Впрочем, еще раньше его настигли отзвуки других сражений, прогремевших в районе знаменитой реки Халхин-гол.
— В армию меня призвали в 1940 году. Я тогда по призыву комсомола на Дальнем Востоке работал. Отправили в военное училище, а оттуда в Монголию, где недавно прошли бои при Халхин-голе. Я там занимался переправой через реку Керулен, строил мост через нее. Командовал там войсками Георгий Константинович Жуков. Мне пришлось с ним встречаться и даже, как говорится, за руку держаться.
— Говорят, крутой был человек.
— Да, крутой. И умный. Умел организовывать людей. Я же с ним встретился на строительстве моста. Он посетил его и спросил, скоро ли все будет готово. Подчеркнул, что надо спешить, вывозить лишнюю технику. Это уже был 1941. И правда, только успели закончить, как началось формирование войск, перевод их на Запад. Нас тоже погрузили в вагоны и почти безостановочно повезли на Калининский фронт. Эшелон, где я был, шел первым, было в нем 1200 человек. Налетел немецкий авиационный отряд и обстрелял наш состав. Все выскочили. Я тоже — и сразу в кювет насыпи скатился. Схватил за ногу одного — Григорьев его звали, лейтенант, он пинается, а я говорю: «Лежи, бессмысленно бежать». А самолеты, разгромив состав, добивали тех, кто разбежался по полю. Когда все закончилось, живых и неповрежденных осталось человек двести с небольшим…
— Александр Владимирович, извините, перебью. Вы такие вещи рассказываете, что просто непонятно: как в подобной ситуации человек может сохранить рассудок, откуда ему взять силы продолжать дальше воевать, идти под пули?
— Страх, конечно, есть. Человек все равно боится, чего там скрывать. Но если не растеряться... Вот нас, уцелевших, через два дня посадили в машины, отправили на станцию и оттуда уже — в Оренбург или Чкалов, как он тогда назывался. Потом — в город Ершов, где нам выдали новое обмундирование. А выдавали так — кому что достанется. Одному рубашка велика, другому штаны малы. Менялись друг с другом. С одеждой разобрались — стали обувь распределять. Все удобные размеры еще до нашего отряда разобрали, а нам остались маленькие — 39-41. Держим мы в руках эти ботинки, что делать не знаем. Подъезжает командир бригады, спрашивает: «Что, Кузьмин, не надеваешь ботинки?». В сапогах, отвечаю, дойду. А у меня сапоги все уже были проволокой перевязаны, чтобы не развалились. «Нет, в таких не дойдешь», — говорит командир. Берет он мои ботинки, вытаскивает нож — и раз, вот так носки у них разрезал, чтобы пальцы не жало. А теперь, говорит, наматывай портянки и надевай. Так мы и обулись все. Потом долго еще в этой обуви ходили. Кому-то удавалось ее сменить, если, например, немецкие сапоги раздобудет или еще что найдет.
— Недавно отмечали 70-летие Сталинградской битвы. Вы ведь тоже там были?
— Был. К тому времени заводы «Баррикады» и тракторный были полностью разрушены, наши войска немец прижал к самому берегу. Задача — выбивать врагов. А они порой метрах в пятнадцати от нас были, укрывались за всякие конструкции, блоки бетонные. Мы даже перекрикивались друг с другом. Там меня и ранило тяжело. Прилегли мы как-то с политруком Пусторжевским отдохнуть после очередной вылазки. Припоминается, он рассказывал, что был учителем в Новосибирске, какая у него интересная работа, как его ученики любили. Неподалеку же стояло наше орудие, и к нему подъехала машина с боеприпасами. А через какой-то миг падает вражеский снаряд. Все взрывается — и орудие, и машина, и люди. Что дальше было, не помню. Очнулся уже в Ярославле. Хотели меня даже комиссовать, но потом перевели в нестроевую службу, дав месяц отпуска. Поехал домой. Там мне все обрадовались. А у нас семья была большая — пять парней и одна девочка. Двое братьев тогда тоже на фронт ушли. Посмотрел я на домашних — радоваться нечему. Все от голода опухшие. Мать кой-какую похлебку сварит раз в день — и все. Единственное, что их спасало, — корова была. По полстаканчика молока пили. Да. Ну, я ночь поспал, а днем дошел до почты. Начальник ее знал меня хорошо, я в детстве почтарем в каникулы работал. «Дядя Сергей, — говорю, — так и так. Можешь написать телеграмму, якобы меня срочно вызывают». Он сначала отказывался, мол, отдохни дома, но я его убедил: нечего мне здесь объедать своих. Составили телеграмму. Под вечер приходит к матери: «Вот, кума, тебе опять горе». «Что такое, от Коли или от Ивана что есть?!» — «Нет, другое, вот этого срочно вызывают». И я уехал. Меня как геодезиста отправили в этот раз мимо Сталинграда в Астрахань на строительство моста через Волгу. Участок был сложный, ширина перехода — 1800 метров, с судоходным проходом. Когда прибыл, работы уже были начаты.
— Но обстановка в этом месте спокойная была?
— Вокруг моста стояли зенитки. Второй пояс защиты — блоки дымовой завесы. Но самолеты нередко нас обстреливали. Один раз бомбардировщик обрушил одну опору, ее течением снесло. И все-таки мост мы возвели. Поехали дальше. Через Днепр строил железнодорожный мост у Киева. За одиннадцать дней собрали конструкцию! Но жертв было значительно больше, тысячи людей погибли за эти дни. Все, кто работал на мосту, привязывались веревками. Упадешь в воду — хоть выкарабкаться можно. Ведь обстреливали нас постоянно.
— И никаких перерывов во время обстрела?— Нет, какие тут могут быть перерывы.
— Так вы до 1945 и наводили переправы?— Да, разные фронты прошел и до самого Берлина добрался. Третьего мая там был и даже расписался на рейхстаге.
— Наверное, сильно разрушен был город?— Меньше, чем наши города. Вот, например, Ростов разбит был совершенно. Сталинград — так же.
— Александр Владимирович, в последние годы появились утверждения, что советские войска, вступив в Германию, весьма жестоко вели себя по отношению к местному населению. Вранье это или правда?
— В основном, вранье. Убивать людей безоружных, гражданских никакого смысла не было. Другое дело, если кто-то стреляет в наших, например, из окна дома. Тут уже не разбираясь, устраняли огневую точку, как могли. Я тоже оказался в подобной ситуации. Вечером остановились переночевать. Открываю дверь дома — и получаю штыком в грудь. Но хозяин промахнулся, только поцарапал слева. Следом за мной товарищ заходит. Он видит, как я штык вынимаю, заскакивает внутрь и расстреливает немца.
А с мародерами жестко боролись. Победа застала нас, железнодорожников, в Штеттине. Через какое-то время в городе из-за мародеров начались пожары. Командование быстро среагировало: организовали поиск и поимки тех, кто занимается подобным. Арестовали и осудили человек тридцать. Потом собрали гарнизон на площади Штеттина, зачитали решение военного трибунала: за грабежи, за поджоги — расстрелять. Вот мы стоим, впереди строй с винтовками, за ним — арестованные. «Кругом!» — мы повернулись. «Пли!» — выстрелы. Снова «Кругом!» — и мы увидели лично, как упали расстрелянные.
— Это уже после объявления о капитуляции?— Да.
— Тяжелое ранение вы получили тоже после победы?
— После. Ехали в колонне к Ростоку. Тихо так было. И тут перед передней машиной взрывается снаряд, она опрокидывается прямо на нашу. Меня вытащили. Была сломана рука, плечевой сустав поврежден, но главное — позвоночник. Целый год меня потом по госпиталям на носилках перетаскивали: руку в польском госпитале восстановили, а вот ноги не двигались. Потом в Харькове оказался. А в итоге решили отправить меня домой. Это был уже март 1946. Дали сопровождающих и чемодан лекарств. До самой деревни не доехали — снега. Брат за мной на санях приехал в Красную Глинку. Мать стояла у изгороди в конце села, плакала. Но дома за мое лечение взялся местный врач, хороший друг моего отца, и поставил меня на ноги.
— О чем же вы думали весь этот год?
— Просил Бога и товарищам говорил: хорошо, если я увижу семью, но пожить бы годочков пять еще, посмотреть, как страна будет восстанавливаться после войны. Понятно, что, вернувшись с войны, мужики все поднимут, но как это будет?.. И вот мне скоро 92 года исполнится. У меня была интересная жизнь. Важные стройки. Встречи с хорошими людьми, в том числе и здесь, в Липецке, ставшем для меня второй родиной.
ВИЗИТНАЯ КАРТОЧКА
Кузьмин Александр Владимирович родился в 1921 году в Куйбышевской области. В 1940 году был призван в ряды Красной Армии. В годы Великой Отечественной войны служил в 11-м мостовом железнодорожном батальоне. Награжден орденами Великой Отечественной войны II степени, Красной Звезды и многими медалями. С 1963 года — начальник участка на строительстве Новолипецкого металлургического комбината. Работал в строительной сфере. Основал садоводческое товарищество «Строитель-2».

Пристрастия
Город — Липецк
Место в Липецке — собственный сад
Исторический деятель — Сталин
Писатель — Чехов
Хобби — садоводство
Растение — китайский лимонник
Время года — у природы нет плохой погоды