С Иваном Николаевичем Лагойкиным я знаком давно. Но знакомство это было своего рода «шапошное». То приедет на редакционной машине за материалом для газеты, то подвезет немного при случайной встрече. Я даже не знал, что он участник многих славных сражений и имеет немало боевых наград: ордена Отечественной войны первой степени и Красной Звезды, две медали «За боевые заслуги». Кроме того, награжден медалью «За оборону Сталинграда» и другими. Есть и мирного времени – медаль «За безупречную службу в МВД СССР», почетные знаки, грамоты.

Не знал я, что Иван Николаевич, неоднократно был ранен, и не просто тяжело, а смотрел в глаза смерти. Его чуть ли не зарыли со всеми убитыми в братскую могилу. Он до сих пор носит в своем теле осколки от собственной «тридцатьчетверки».

Заставило познакомиться с ним поближе гневное письмо, которое он написал в газету, возмущенный выступлением в «Ленинском пути» ряда граждан, которые недовольны тем, что ветераны войны пользуются некоторыми привилегиями.

Приведу выдержку из этого, идущего из глубины души, письма: «Уж очень все хотят кушать один и тот же хлеб с ветеранами Великой Отечественной войны и стать в одну очередь с нами, завидуют, что имеем свой магазин. А ведь не подумают, что все мы изранены, много одиноких, безруких, безногих. Есть и без обеих рук…».

Возмущение Ивана Николаевича понятно. Но как оградить ветеранов от незаслуженных обид, как прикрыть их от воинствующего мещанина, для которого нет ничего святого на свете? Унижение и оскорбление порой переходит всякие границы. «Чтоб вы подохли!» - шипит расфуфыренная дама, видя, как инвалид, едва переставляя ноги, пытается получить молоко. Старается не замечать в автобусе стоящего рядом старика и юная девица, раскрашенная до неузнаваемости. Равнодушны и другие пассажиры. Пусть все это останется на их совести. Обидно одно, что бездушие взрослых отражается в детях…

Но вернемся к Ивану Николаевичу Лагойкину, перенесемся в горячее лето 1944 года.

Идут непрерывные бои за освобождение западных областей Украины и юго-восточных районов Польши. В Львовско-Сандонирской операции участвует и 3-я гвардейская танковая армия, в составе которой воюет в качестве водителя танка Т-34 Иван Лагойкин. Противник создал три оборонительных рубежа, особенно сильные укрепления были на Львовском направлении…

Теперь: «Даешь Краков!». Началась операция. Немецко-фашистское командование придавало обороне на этом направлении большое значение. Отсюда был кратчайший путь к центральным районам Германии.

- До Кракова оставалось 60 километров, - вспоминает Иван Николаевич. – Уже поспели хлеба, начали жать рожь. Шли на малых оборотах.

Танк у Ивана Николаевича новый. Вместо 76- поставили 85-миллиметровую пушку. И экипаж уже из четырех человек.

- В бой включились с ходу. Противник буквально засыпал снарядами. Два снаряда влепил в башню. Машина загорелась. Как из танка выбрался – не знаю. Чувствую, что ранен во многих местах. Но крови нет, запеклась. Хотел подняться – не могу, ноги, как ватные. Спасли хлеба. Уполз в них. Все же бьют из автоматов. Поливая огнем, пронесся вражеский самолет. Вот гады!

Услышал русскую речь. Обрадовался: наши! Разрезали брюки, комбинезон. Хотели рану обработать. Но снова налетели немецкие самолеты. На бреющем полете засыпают гранатами. Ребята закрыли меня снопами и разбежались кто куда. Вот такая ситуация! Под рукой автомат, гранаты. В случае чего – подорвусь. На возвышенности увидел полосу картофельного участка. Перебрался туда. На дворе уже ночь. Небо то и дело вспарывают ракеты. Пунктирами тянутся огненные светлячки трассирующих пуль. То и дело вспыхивает автоматная стрельба.

Потерял сознание. Очнулся: вокруг – тишина. Слышу скрип повозок, голоса: кличут меня. А я и голоса не могу подать. Догадались прочесать картофельный участок. И вот я лежу кулем на дне повозки. Поехали искать санбат. Где предполагали, его не оказалось. Поехали дальше, кое-как нашли. Левая раненая нога раздулась, началась газовая гангрена, эвакуировали во Львов. Положили на койку. Лежал почти двое суток, пока за меня хватились. Начал терять сознание. Запомнилось: искры из глаз, лечу в какой-то провал…

Госпиталь, куда поместили Ивана Николаевича, был в школе. Так как танкист не подавал признаков жизни, оттащили его в подвал, служивший моргом. Утром санитары стали выносить трупы, а тело танкиста еще не окоченело. Засуетились, забегали. Принесли в операционную. Собрался консилиум врачей. Оперировали.

Всю ночь около меня просидела медсестра, - рассказывает ветеран. – Очнулся только на третьи сутки. Потом эвакуировали в Сочи, в один из санаториев.

Как-то не верилось войну, что лежит в белоснежной палате, а за окном плещется лазурное море, шумит прибой. Медицинские сестры, словно ангелы: красивые, нежные. Кормят, как на убой. Как раз время для воспоминаний. А поворошить в памяти есть что. Взять хотя бы Сталинград. Перед самой Октябрьской сошлись с немцами в рукопашной. Одного гитлеровца свалил с ног ударом автомата, другого прикончил сосед – лейтенант. Сшиб рукояткой пистолета и сапогом. Но и сам не уберегся. Фашист прошил лейтенанта автоматной очередью.

Забрал Иван у лейтенанта документы – и снова вперед. Не заметил, как из-за груды кирпича фриц полоснул из автомата. Почувствовал, как обожгло правую руку и ягодицу. Перевязали товарищи место ранения поверх шинели ремнем и велели держаться до темноты.

Снег пошел… Наконец стемнело. Дополз он до своих минометчиков, переночевал у них и отправился в полк. В санчасти сделали обработку. Документы лейтенанта лично передал командиру полка.

Путь теперь лежал во временный госпиталь, находящейся непосредственно в Сталинграде, а затем за Волгу, в глубокий тыл. Подлечили, порекомендовали учиться на офицера в танковом училище. Да где там учится! Приближалась пора Курско-Орловской битвы. В танкистах была крайняя нужда.

Орловская операция, в которой учувствовала и 3-я гвардейская танковая армия, была частью Курской битвы. Цель ее – разгром орловской группировки противника и ликвидация Орловского выступа. Противник имел глубокоэшелонированную оборону с развитой системой полевых укреплений, инженерных и минных заграждений. Многие населенные пункты были превращены в узлы сопротивления.

Под Орлом Иван Иванович снова был ранен, в левую руку. Минные осколки глубоко впились в тело.

- Сейчас во мне сидит в разных местах более десяти осколков. Есть и от собственной «тридцатьчетверки», особенно когда в башню шарахнуло. Одним словом, весь начинен металлом, - говорит он. – Вот так и живу. А куда денешься? Еще работаю понемногу.

После Курской битвы боевой путь танкиста Лагойкина пролег в Белую Церковь, Бердичев. Побывал в Румынии. Участвовал в Балатонской операции 1945 года. Войну закончил в Австрии.

- Стояли мы высоко в горах. Поднялись туда 1 Мая. Местечко райское: леса, сады цветут. Пришел старшина и велел выдать на завтрак пр 100 граммов. Но налетели бандеровцы, завязался бой. Мне за всю войну так и не пришлось выпить ни одной «стограммовки», - смеется Иван Николаевич, - Не судьба значит. Хорошо, что жив остался. А потом было 9 Мая. Накануне в горах выпал снег. Спустились утром в лощину, «Катюши» с нами. Командир объявил: «Победа! Война закончилась!» Что тут было! Слезы, целуемся, ликуем… Такого не забудешь!...

Вот и вся малая частичка жизненной эпопеи Ивана Николаевича Лагойкина, гражданина и война, внесшего свой посильный вклад в дело спасения мира от коричневой чумы. На священном Знамени Победы есть и его капля крови.