Почти всю войну я провоевал в должности командира взвода истребительно-противотанкового полка, сокращенно- ИПТАП. Эти части должны были в минимальные сроки выдвигаться навстречу прорвавшимся танкам противника и стоять насмерть на занимаемом рубеже. Каждый иптаповец носил на рукаве специальный отличительный знак – черный ромб с перекрещивающимися стволами орудий в посередине. Это как бы подчеркивало особый характер выполняемых ими задач. Ведь вступить в единоборство с танками – одно из самых суровых испытаний войны. Через сорок с лишним лет многое поистерлось в памяти, но отдельные эпизоды припоминаются с особой яркостью. Вот и этот бой под белорусским селом Смольково в конце 1943 года. Очередная контратака противника. Наша батарея с ходу развертывается на окраине Смольково, принимая на себя удар вражеских танков. Выстрелы наших орудий, разрывы снарядов и мин сливаются в один грохот. Я- командир взвода управления. Моя главная задача сейчас – обеспечивать связь с командиром полка. Но радиостанция оказалась поврежденной. Даже такой опытный радист как сержант Горохов не в силах её исправить. Одна надежда – телефон. Но и он отказывает, видимо снарядом порвало кабель. Один за другим уходят на прорыв мои телефонисты. А связи все нет. Бой в самом разгаре. Командир батареи капитан Барыкин, припав к прицелу пушки , лично ведет огонь по атакующим. Замечаю в левом углу орудийного щита рваное отверстие – прямое попадание бронебойного снаряда. Тут же неподалеку – убитый наводчик. Впереди горят два подбитых танка. Стараясь укрыться, зарылись в снег и мерзлую землю, залегли немецкие автоматчики. Еще один танк, медленно пятясь, въехал в дом и скрылся под его обломками. Послав ему вдогонку снаряд, комбат оглянулся и крикнул мне в сердцах: -Где связь? Сам иди по линии, но связь, связь давай! Я и сам понимаю, что другого выхода нет. Иду вдоль провода и выхожу на противоположную окраину Смольково. Тут буквально наталкиваюсь на тело убитого телефониста. Но провод связан. Значит, он успел исправить линию и тут же был сражен осколком. Запомнилась навсегда местность, чем-то напоминающая дно широкой, высохшей реки. На высоком склоне – деревня, на противоположном склоне – лес. Ослепительный от яркого солнца снег, открытое со всех сторон пространство и какая-то тревожная тишина вокруг. Точно совсем рядом притаилась безмолвная смерть. Остальных телефонистов, вышедших на линию, нигде не видно. Я уже хотел продолжить движение, как тишину разорвала пулеметная очередь. Пули пропели совсем низко над головой. Бросился в снег. И снова – тишина. Но стоило подняться и сделать несколько шагов, как пулеметная очередь опять заставила меня прижаться к земле. Сколько раз так продолжалось – не помню, но много, очень много раз. Сначала немец стрелял короткими очередями и только тогда, когда я поднимался. Наверное эта игра с моей жизнью даже забавляла его. Мне казалось, что он выбивает на своем пулемете что-то вроде чечетки. Мол, беги, беги, все равно ты в моих руках. Но когда я оказался почти на вершине бугра и всего несколько перебежек оставалось до его ската, фашист стал стрелять длинными очередями. Теперь стрельба прекращалась только тогда, когда я принимал неподвижную позу убитого. Наконец, мне удалось перевалить за гребень высоты и укрыться за стеной длинного сарая. Ватные брюки, полушубок были пробиты в нескольких местах, но сам я не получил даже царапины. Как говориться, отделался счастливо. Вернувшись на батарею, убедился, что связь работает. Но оказалось, что под обстрел я попал не случайно. Вражеская пехота обошла село, проникла в тыл нашим подразделениям. Обстановка серьезно обострилась. А тут еще почему-то замолкло орудие из взвода лейтенанта Акима Мельничука. –Жми, лейтенант, к Мельничуку, выясни, почему замолчал! - приказал комбат. Орудие было расположено в большом полуразрушенном сарае, крытом соломой. Возле пушки лежали тела убитых солдат расчета. Сам Мельничук сидел на станине орудия, низко опустив голову. Я сначала думал что он тоже убит. Но он был жив, только сильно контужен. Когда я тронул его за плечо, он очнулся. –Сема, друг, пробормотал он, - рачет погиб, пушки заклинило. Но живыми гадам не дадимся! Оказывается, орудие отбило уже две атаки врага. Теперь оно замолчало, нужно было ожидать третьей. Дорога была каждая секунда. К счастью, вдвоем нам удалось быстро устранить задержку затвора, и орудие снова открыло огонь. Осколочные снаряды рвались на опушке леса, где сосредоточились фашисты для новой атаки. Выстрелы родной пушки как бы вернули Мельничука к жизни. Бой продолжался. Так уж получилось, что никто из тех моих товарищей, о которых я сегодня вспоминал, не дожил до Победы. Всего через несколько дней после боя у деревни на моих глазах был смертельно ранен начальник рации сержант Горохов. Наш комбат Барыкин погиб в 1944 году в восточной Пруссии, будучи уже Героем Советского Союза. Там же сложил свою голову и донской казак Аким Мельниченко, награжденный за свои боевые дела орденами Красного Знамени, Отечественной войны, Крас...

Все таки через несколько месяцев после боя под Смольково фашистский пулеметчик настиг меня. Ночью поставив пушку для стрельбы прямой наводкой по ДЗОТу, я повел автомашину в укрытие, показывая белыми флажками водителю дорогу между пнями и воронками. Фашистский пулеметчик длинной очередью трассирующих пуль указал цель своим минометчикам. Одна из пуль ударив в правую сторону груди, пройдя между ребрами и выйдя под пуговицей гимнастерки свалила на землю. Когда я поднял голову, то увидел над собой колесо автомашины и склонившегося водителя. Только успели прыгнуть с ним в недорытый окоп, как начался беглый минометный огонь. Одна мина попала в автомашину и в горящем кузове стали взрываться снаряды и патроны. Впереди предстояли еще жаркие сражения, за них наша 4 ИПТАБр была награждена орденом Богдана Хмельницкого 3 степени и ей было присвоено почетное звание “Духовщинско-Лиозненской”.

Зимой 1942 года в одном из боёв на Смоленщине фашистам удалось вклиниться между первой и второй батареями нашего полка (я служил командиром взвода управления во второй батареи). Наступавшие за огневым валом своей артиллерии фашистские автоматчики уничтожив орудия и орудийные расчеты, захватили позиции первой батареи. Фашисты вывели из блиндажа 30 раненных бойцов и воинов взвода управления, которыми командовал лейтенант Гена Вьюгов. Построив наших солдат немецкий офицер потребовал чтобы они указали позиции второй батареи. Предателей среди советских истребителей танков не оказалось. Тогда немецкие солдаты облили бензином лейтенанта Вьюгова и сожгли его заживо. Переводчик кричал что такая участь постигнет всех если они не покажут расположения второй батареи. Ярким факелом перед строем солдат вспыхнул младший политрук батареи азербайджанец по национальности Гасанов. Фашисты вытащили из строя еще одного нашего воина. И вот тут наши солдаты решили обмануть врага, дали согласие повести фашистские танки на наши позиции. Рано утром немцы пошли в наступление. Нас удивило что в этот раз пять немецких танков шли не на батарею а вдоль, подставив нашим пушкам свои уязвимые борта а фашистские автоматчики шли не только за танками, но и впереди своих танков. Четыре танка мы уничтожили сразу, а пятый чуть было не скрылся за возвышенностью где были позиции первой батареи. Тяжелая артиллерия добила его. Уничтожив танки, огонь был перенесен на пехоту. Только нескольким фашистам удалось уйти с поля боя. Наша пехота пошла в контрнаступление а батарея осталась на месте. Получив приказ комбата вместе с радистом и разведчиком стал догонять пехоту чтобы при необходимости корректировать огонь своей батареи. Проходя мимо позиций первой батареи, я увидел пятый подбитый фашистский танк и невдалеке два сгоревших трупа. Увидев их разведчик сказал что это видимо сгоревшие фашистские танкисты. Однако вызывало сомнение что они слишком далеко лежали от сгоревшего танка. Позже я узнал, что одним из них был мой однокурсник Гена Вьюгов, сибиряк, с которым мы вместе закончили смоленское артучилище в Ирбите. Об этом геройском подвиге однополчан рассказал нам оставшийся в живых один из тех 30 солдат, которые вывели немецкие танки под дула наших орудий. Мы сражались так, что в одной из своих листовок фашисты написали : “Артиллеристы 144 ИПТАП – живыми в плен не сдавайтесь!”. После очередного ранения в 1944 г. я выбыл из полка, а мои однополчане, развертывая сходу свои боевые порядки перед контратакующими танковыми колоннами врага и отражая их удары, сопровождали свою пехоту огнем и колесами.