Мои предки переехали в Башкирию из Вятской губернии. Поэтому нас называли «Вятскими». У родителей Петра Михайловича и Евдокии Анисимовны было десять детей: три сына (Федор, Василий, Геннадий) и семь дочерей (Анастасия, Клавдия, Мария, Ольга, Нина, Раиса, Фаина). Я родился пятым ребенком 2 марта 1924 года. Родители были крестьянами середняками. Для ведения крестьянского хозяйства у них было все необходимое. Мы, дети, помогали родителям по ведению хозяйства. В период коллективизации родители стали колхозниками, а у нас организовали конный двор бригады.
С первых же годов жизни наш колхоз «Маяк» имел хорошие результаты работы и участвовал во Всесоюзных сельхоз выставках. За успехи в труде колхоз премировали духовым оркестром. До 1939 года жили мы по хуторам и по вечерам слышалась то там, то в другом месте игра отдельной трубы из оркестра. В колхозе жило много------------------- и они организовали ансамбль скрипачей.
На базе школы работал драматический и хоровой кружки, в которых участвовали сестры Настя и Клава. Помню, они привлекали меня участвовать в некоторых спектаклях. Так запомнился спектакль, в котором я утешал сестру Настю. Она плакала, что ее выдают в замуж в другую деревню. Я ее уговаривал: «Не плачь. Не отдадим далеко. Хоть за курицу, да на свою улицу».
В 1932 году я пошел в школу, которая находилась примерно в 600-700 м от нашего дома. Некоторым же ученикам до школы приходилось ходить около 2 км. Правда, зимой их подвозили на лошадях.
Велосипедов тогда не было, и мы скакали верхом на палочке и играли «в Чапая». Зимой же катались на лыжах и санках, благо вокруг были горки. В масленицу катались на санях с горы. Это когда собиралось много ребят. Еще около школы был родник, и зимой образовывалась наледь. На ней мы организовывали карусель (замораживали кол, на него надевали колесо, а к нему привязывали жердь, к которой прикрепляли санки).

Летом большое удовольствие нам, мальчишкам, доставляло ездить купать лошадей. Надо было проехать верхом около 2,5 км на речку Басу. Эта речка мелкая и надо искать омут, чтобы искупать лошадь.
Иногда к нам приезжала кинопередвижка, и в школе организовывали показ кинофильмов. Электричества тогда не было, и для показа кино использовалась ручная динамомашина. Нас, кто соглашался крутить эту диковину, пускали в кино бесплатно. Как-то привезли фильм «Чапаев», и мы после этого фильма играли «в Чапаева». Все старались быть Чапаевым, а играть его врагов никто не хотел.
У сестры Насти был велосипед, и вот я как-то пришел к ней на работу и решил прокатиться на велосипеде. Там местность с уклоном, велосипед набрал скорость и стал приближаться к телеграфному столбу. Я ничего лучшего не придумал: бросил руль и обеими руками обнял столб. Конечно, я сильно ударился грудью, и с тех пор больше не садился на велосипед.
Хотя жили по хуторам, но мы собирались у кого либо и играли: в прятки, лапту, городки. Чижик. Резиновых мячей не было, их шили из тряпочек или же катали из волос от коровы или лошади. На праздники 1 мая, пасху устраивали большие качели.
В сенокос и уборку урожая , всегда, как помню себя, работал в колхозе: возил копны сена и возил снопы ржи, ячменя,--------------(сено сначала коптили, а затем копны свозили в одно место и метали стог).
Старший брат Федор был активным комсомольцем и его направили на учебу в Уфу на рабфак, а затем призвали в армию и направили в г. Свердловск в военно-политическое училище. По окончании училища его направили служить на Дальний Восток.
Весной 1941 года сестра Мария заключила договор и уехала работать в Донбасс.
В августе 1941 года от брата Федора получили письмо, в котором он сообщал, что едет на фронт. А потом более 3 месяцев от него не было сообщений. От Марии тоже не было сообщений, а Донбасс уже был прифронтовым. Надо представить наше состояние, но все обошлось. Мария добралась до дома, а от Федора получили письмо, и он сообщил, что жив и находится в партизанах.
Он попал в партизанский отряд в Брянских лесах. Был он там комиссаром отряда. После освобождения Брянской области его избрали Первым секретарем Суражского райкома партии.
Мария устроилась работать в райцентре на телефонную станцию.
В 1943 году отца тоже мобилизовали в армию и направили в караульную роту Уфимского гарнизона. Отец участвовал в Первой мировой войне и после контузии и травмы ноги (перелом бедра) его комиссовали, поэтому в гражданской войне он не участвовал.
После службы в караульной роте его направили работать на Орский металлургический завод. Таким образом из нашей семьи трое служили в армии и все заботы по содержанию семьи лежали на маме и сестре Марии.
Сейчас, по прошествии многих лет, приходится удивляться тому, как мама могла жить с такой оравой ребят, ведь папаню в 1943 году тоже призвали в армию, а у мамы осталось пятеро детей: Оля, Нина, Рая, Гена, Фая и еще жила сноха с сыном Феликсом и сын брата Федора.
Мама была награждена медалью «Мать героиня».
С 10-тилетнего возраста брат Гена в летние каникулы на всю мощь работал в колхозе. За свой труд он был награжден медалью «За доблестный и самоотверженный труд в ВОВ». Потом он закончил Магнитогорский горнометаллургический институт и работал на Магнитогорском металлургическом комбинате начальником доменного цеха до ухода на пенсию в 1990 году.
Старшая сестра Анастасия всю жизнь проработала начальником почтового отделения в родной деревне Бакалдино, которую организовали в 1937 году после сселения хуторов в одно место.
Сестра Клавдия работала счетоводом колхоза, а сначала она работала дояркой на ферме. В нашей школе было только 4 класса, поэтому старшие сестры смогли окончить только начальную школу.
С 1939 года в Бакалдино организовали неполную среднюю школу, и сестры Ольга, Нина, Рая, Фая закончили ее, а Фая закончила в Новосибирске строительный техникум и работала по специальности в селе Мошково под Новосибирском.
В 5-ом классе я пошел учиться в среднюю школу в селе Архангельское, которое находилось от нашей деревни в 10 км. Однако наш класс в 1937 году перевели в село Архангельское.
По окончании 7 класса все лето проработал хронометражистом на испытательной станции. Обязанность моя была записывать работу тракториста по минутам. Приходилось весь день дышать пылью и жарится на солнце, но зато я получил чистые деньги, а не трудодни.
В 8-м классе пришлось снова переходить в среднюю школу и закончить 8 и 9 классы.
Нам надоело жить на конском дворе и мы в 1934 году купили другой дом и теперь в школу приходилось ходить примерно за 1,5 км.
Отец в колхозе работал на разных должностях: бригадира, завхоза, зав. склада, конюха. Мама тоже работала в колхозе. Был установлен минимум трудодней и его должны наработать все взрослые колхозники.
В школе я учился хорошо, и 10 класс в 1951 году (несмотря на перерыв в учебе в 10 лет) закончил с серебряной медалью.

В 1939 году на торжественном концерте в честь Октябрьских праздников увидел Комлеву Лиду и оно меня поразила своим голосом и всем своим существом. С тех пор я должен был ее видеть каждый день. Иногда, чтобы посмотреть на ее фотографию, ходил в фотоателье, где в витрине было ее фото с подругой.
В детстве застенчивым был и, конечно, не мог открыть ей свои чувства. О них кроме меня никто не знал. Одно упоминание ее имени заставляло, как поется в песне, «сладко биться сердце в груди».
Так я жил со своими чувствами до поры до времени.

В каникулы по окончании 8 класса как обычно работал в колхозе на разных работах. Однажды с отцом пошли косить траву для своего домашнего скота. До этого времени я не умел косить. Отец поставил меня впереди себя, а он косил умело, коса его только пела, а моя то и дело втыкалась в землю, но все-таки за день мы скосили около 0,2 га. Я так устал, что еле дошел до дому, а идти надо около 4 км.
В июне 1941 года колхозу дали задание выделить людей для перегона плотов с верховья реки Инзер до его устья. Папаня изъявил желание тоже поучаствовать в этой работе и заодно, как сейчас говорят, сделать бизнес – обменять ручной сепаратор на козу. И вот мы с этой поклажей двинулись пешком в верховья реки Инзер. Идти надо было более 100 км.
Добрались до назначенного места, получили плот и поплыли вниз по реке. Плот состоял из трех частей. Река Инзер – горная, много крутых поворотов, перекатов. На одном из поворотов с управлением мы не справились, и плот ударился в берег. Между бревнами образовалась щель, в которую у меня провалилась нога. Хорошо, что рядом оказался Скорев Ефим (второй человек, перегонявший плот), который между бревнами вставил рычаг, так я освободил ногу, и она осталась целой. Было тревожно. Бревна скрипят, коза со страху кричит, а мы с плотом никак не справимся. Пришлось его разбирать на………(звенья), спускать вниз, там снова связывать в единый плот и плыть дальше.
21 июня 1941 года мы доплыли до устья реки Басы, откуда до деревни Бакалдино 4 км. Отец и Скорев пошли домой, а меня оставили охранять плот. Они обещались вернуться к обеду 22 июня. Пришел же только отец и сообщил, что началась война с немцем, а Скорева мобилизовали в армию. Ему же напарника пришлют позднее. Меня он послал домой. С папаней мы решили: дальше учиться я не буду, а пока стану работать в колхозе. Меня сестра Анастасия определила возить почту из райцентра села Архангельского в п/о Бакалдино. Для этого мне выделили лошадь по кличке Медуза. Это была хорошая лошадь, серой масти в яблоках. Такой красивой лошади ни у кого из почтальонов из других отделений не было. Ездил я в тарантасе или же верхом, вооружен был пистолетом Коровина (это малокалиберный пистолет).
Очень хотелось увидеть дорогую мне Лиду, и для этого часто ездил мимо фотографии и школы с надеждой встретить ее там, но так моя мечта и осталась несбыточной.
Так я проработал до декабря 1941 года. В начале декабря вызвали в райвоенкомат. Поскольку я еще не достиг призывного возраста (19 лет), то я написал заявление с просьбой направить в летное училище. 11.12.41 года направили на сборный пункт в город Уфу, а оттуда в город в Васильковскую школу авиамехаников, которая была эвакуирована из г. Васильково, что находится под Киевом.
В этой школе нас учили ремонтировать самолеты всех типов: истребители, бомбардировщики, «кукурузники».
Зима 1941/1942 года была очень суровой, а на физзарядку выводили нас в одних нательных рубашках, несмотря на 40 градусов мороза. На окраине города располагался наш учебный аэродром, который охранялся караулом школы. В январе-феврале 1942 года на пост ГСМ нашего аэродрома было совершено 2 вооруженных нападения. Первое нападение часовой отбил, а во втором нападении часовой ранил преступника, но ему все-таки удалось скрыться.
К 23 февраля мы приняли присягу, и нас стали готовить к несению караульной службы. В конце февраля наше отделение заступило в караул. Мне достался пост по охране склада инженерно-технического имущества. Вся территория аэродрома была обнесена забором из колючей проволоки, и для охраны ее было 4 поста: склад ГСМ( ), склад ИТИ ( ), самолеты и входные ворота. Мне на посту, а я стоял там в третью смену (среди ночи), было тревожно, каждый треск дерева от мороза настораживал. Я действовал строго по инструкции: не приближался к зданию, при обходе углов здания винтовку штыком направлял вперед. Короче говоря, на посту было не очень уютно, и часы длились вроде нескончаемо. С нашим аэродромом диверсантам ничего сделать не удалось, мы бдительно его охраняли, но в городе они сожгли мебельную фабрику, где делали ящики под снаряды.
В середине апреля 1942 года последний набор школы отправили под г. Златоуст на станцию Баритная для формирования артполка. Меня зачислили во взвод топовычислителей. Командира взвода у нас сначала не было, и мы были предоставлены сами себе. Вместо занятий мы часто спали на пригорках. Такой сон привел меня к плачевному результату: в конце мая пришлось обратиться в санчасть и меня направили на излечение в госпиталь. Там я пробыл все лето и дошел до того, что ходил «по стенке», т.е. еле ходил, держась за стенку. Благодаря одной доброй душе, старшей медсестре по имени Фаина (фамилию не помню), которая стала меня подкармливать дополнительно. В сентябре 1942 года мне удалось наконец удалиться от смертного одра, и мне дали отпуск по болезни на 45 дней.
Прибыв в часть, я получил отпускной билет, проездные документы и поехал домой. В поезде Уфа – Ишимбай я заснул и проехал свою станцию ……………..Пришлось со станции Белое озеро возвращаться обратно на станцию……………………… на товарном поезде. На станции попутных ни автомашин, ни подвод не было, и я пошел пешком. В первой от станции деревне Сахаево, увидев такого немощного солдата, первая встречная башкирка пригласила в дом, накормила и напоила меня. Дальше идти стало немного веселее, но все-равно, до парома через реку Белая я шел пол-дня, а там всего-то 10 км.
На пароме догнала подвода, в которой ехал подросток, ехавший в деревню Валентиновка. Он довез меня до земель Бакалдинского колхоза. Перед закатом солнца я добрался до дома. Как сейчас помню: я иду по улице к нашему дому, а мама выходит на улицу встречать скот. Пришли сестры Клава и Настя и решили меня отпаивать молоком с внутренним свиным салом и медом. Настя в это время зарезала поросенка, и она принесла сала, молоко было свое, а мед купили. Тогда еще пчел не держали.
По истечении 45 дней пошел в райвоенкомат, откуда направили на медкомиссию, которая мне продлила отпуск еще на месяц. В указанный срок явился в райвоенкомат, где сказали, чтоб я ехал домой и ждал приезда медкомиссии в д. Бакалдино.
Медкомиссия признала ограниченно годным к военной службе, но дальше на это ограничение никто не смотрел, и я служил в строевых частях. Поскольку я не знал, где находится мой 1164 ПАП РТК, в котором служил до болезни, то меня 22.12.1942 года направили в в/ч на ст. Алкино, откуда вскоре отправили в 76 ЗСП на станцию Котлубанская, что находится в Оренбургской области. Тут я встретил двух односельчан.
В этом полку меня зачислили в полковую школу. По окончании учебы в этой школе присвоили звание младший сержант и оставили в это же школе обучать других курсантов. Полковая школа располагалась отдельно от полка в деревне . Школа готовила командиров 45 мм орудий.
В округе расположения полка не было артполигона, и перед отправкой на фронт нас отправляли в 29 ОИПТАД, что находился на окраине г. Оренбурга. Жили там мы в землянках, в которых было много блох, и мы, как выходили на полевые занятия, раздевались, выхлапывали обмундирование и быстро отбегали от этого места, чтобы блохи не могли снова залезть в обмундирование. На землянке был лозунг: «Хочешь жить - убей фашиста», а мы свой лозунг придумали: «Хочешь спать – убей блоху!»
В середине августа 1943 года мы прибыли на фронт, и нас распределили по частям. Я попал в 89 ОИПТАД. На нас лежала задача по охране КП (командного пункта) дивизии. В стрелковых полках такие орудия в бою сопровождают пехоту и несут большие потери. 50 СД, в которую входил наш артдивизион, стояла во втором эшелоне и получала пополнение. Из г.
дивизию перебросили под Изюм, где наши войска выполняли отвлекающий удар, а главный удар наносился на Донбасс. Наша дивизия под Изюмом стояла в резерве и в боях не участвовала. На следующий день дивизию срочным маршем перебросили в направлении главного удара, и она пошла с боями на г. Кроматорск и далее.. освобождая села и небольшие города. Так с боями дошли до г. Запорожье.
Сходу взять г. Запорожье не удалось. И тут нам пришлось вести затяжные наступательные бои. В ночь с 13 на 14 октября 1943 года после артподготовки наша дивизия пошла в наступление. Немцы не выдержали нашего удара и мы пошли в наступление. На окраине села Мокрое немцы нас остановили. Я свое орудие поставил на окраине села в саду крайнего дома. Впереди метров 400 нас проходила передовая траншея немецкой обороны. Здесь снайпер немцев попал в нашего наводчика рядового Евтушенко, которого к нам только что перевели из резерва. Он был смертельно ранен и тут же скончался. Мы его под яблоней на этом же приусадебном участке похоронили. Это произошло ближе к обеду. За смерть нашего наводчика стали из пушки стрелять по траншее немцев, я сам заменил наводчика. Немцы не выдержали и отошли, оставив на поле боя погибших. Мы же вошли в г. Запорожье. Но из города нас тут же вывели, и мы заняли оборону южнее Запорожья.
Перед освобождением Запорожья произошло несколько забавных случаев. Одно – это сожгли мне брюки. Решило командование провести санобработку личного состава. Сзади позиции батареи поставили круглую железную 200 литровую бочку без крышки. В нее налили воды, а сверху положили крышку. Под бочкой разожгли костер. В бочку закладывали наше обмундирование и его обрабатывали паром. Вот в этой бочке у меня обгорели брюки, их нижняя часть. Пришлось пришивать часть их ниже колен. Я с неделю, наверное, ходил в таких брюках. Верх темный, а низ светлее.
В наступательных боях полки понесли существенные потери, и для восполнения их полевые военкоматы призывали мужчин из освобожденных сел и городов. Один раз видел, как не …… прованные солдаты пошли на передовую. Таких солдат мы называли «чернорубашечниками». Они не были обучены воевать, из-за этого среди них были значительные потери. Раненые шли мимо наших позиций в тыл. В лазарет. На наши вопросы они отвечали, что самолеты их окружили. На самом деле юнкерс их на бреющем полете поливал из пулемета. Такой случай бал единственный за все время моего участия в боях. Сейчас много так называемых «историков», которые, чтобы очернить подвиг нашего народа во время ВОВ, пишут, что солдатов наших гнали в атаку заградотряды НКВД. В действительности ничего подобного не было. Как известно, оборона состоит из нескольких эшелонов. Возможно, эти эшелоны некоторые воспринимали как заградотряд.
Наши политотдельцы вели работу по агитации среди немецких солдат. Вот такой агитатор попросил командира взвода использовать окоп наших позиций, расположенный на кукурузном поле. Агитатор начал свою речь, немцы открыли бешеный огонь по тому месту, где находился агитатор. Один солдат спал в соседнем окопе (фамилию его забыл, он туркмен). Услышав немецкую речь агитатора, он решил, что нас окружили немцы, схватил гранату, выскочил из окопа. Хотел бросить гранату и вырваться, как ему казалось, из окружения. Остановил его командир взвода и тем спас и агитатора и нашего солдата.
В сентябре 1943 года, находясь на позиции, я заболел малярией. Когда знобило, приходилось из окопа вылезать на солнце, и тем немного согреваться, а когда поднимался жар, прятался в окопе. Так я болел около 2-х недель. Фельдшер дал мне таблетки акрехина, и этим я вылечился, не покидая расчет и позиции.
Самое отвратительное время – это конец ноября и декабрь: идет дождь, а ночью мороз. В это время мы делали окопы наподобие норы: сверху небольшое отверстие, а низ такой, чтобы можно было лечь. Сверху эту нору прикрывали стеблями кукурузы, чтобы хоть немного защититься от дождя. За день шинель намокнет, а ночью она замерзнет, так что становится каким-то панцирем. И это не один день, а целые недели. В декабре выдали теплое обмундирование: телогрейки и валенки. Это немного облегчило положение. Валенки не спасали, так как днем снег таял, и приходилось ходить с мокрыми ногами. Правда, вскоре валенки заменили на кирзовые сапоги.
Эта слякотная погода так изматовала, что про себя думаешь: «Хоть бы ранило, и попасть в теплое помещение». Но это были мимолетные думы. В основном думал, как дожить до Победы и начать мирную жизнь, окончить учебу в школе и институте. Маме я писал письма каждую декаду, и из дома тоже письма получал регулярно. Мама в письмах ни слова не писала о своих трудностях. Кроме мамы и брата Федора больше ни с кем не переписывался.
Из южных окраин Запорожья нас перебросили севернее Запорожья, там уже войска форсировали реку Днепр. Эту передислокацию делали скрытно. У нас в дивизионе осталось мало автомашин, и мы шли пешим строем. Марш совершался только ночью. Днем же отдыхали, располагались в лесопосадках или в населенных пунктах. Эти марши так изматывали солдат, что многие засыпали на ходу. Некоторые солдаты падали и продолжали спать. Командиры заботились, чтобы упавших солдат не подавили танки или автомашины. Нам, артеллиристам, в этом случае приходилось легче, так как шли налегке. А все имущество везли автомашины. Пехота же все несла на себе.
Где-то в середине декабря 1943 года нам дали пополнение девчат. В мой расчет дали двух девушек Пакину Зину и Глобус Валю. Последняя была крепкая и сильная, поэтому ее взяли и назначили старшиной. В ее обязанности входило снабжать нас питанием. Она в большом термосе приносила ………………………. на всю батарею, а это более 20 человек. Наши позиции находились под ………………………………. Там стояли в обороне дней 10, а потом 4 января 1944 года началось наступление по освобождению г. Кировограда.
В нашем расчете должно быть 5 человек: командир орудия, наводчик, заряжающий и два подносчика снарядов. Однако редко бало, чтобы расчет был в полном составе. Часто от нас брали солдат в расчеты орудий. Что были в стрелковых полках. Эти полки шли в наступление вместе с пехотой и несли большие потери.
К новому 1944 году в моем расчете было всего 4 человека, считая Глобус Валю.
4 января 1944 года наши войска пошли в наступление. Немцы, видимо боясь окружения, отступили. Мы снялись с позиций и стали продвигаться вперед. Так провинулись около 4 км и остановились в начале большого оврага, справа которого была лесопосадка шириной около 50 м. Мы заняли оборону. Мое орудие командир взвода поставил на склоне оврага и мы могли стрелять только вдоль оврага. Выкопали небольшие окопы, так как земля была еще мерзлой. Поскольку прошедшую ночь мало спали, то мы заснули. Я проснулся от разрывов снарядов и увидел слева оврага стоит немецкая самоходка, а на пригорке сзади наших позиций стоят разбитые пушки 76мм и 122мм. Расчеты их погибли. Я попытался взять в прицел нашего орудия немецкую самоходку, но она не попадала, так как наша пушка стояла ниже уровня самоходки. Опасаясь окружения. Я взял затвор от пушки и со своим расчетом отошел в лесополосу, где встретил командира взвода и солдат из второго взвода. Они сказали, что в их командира взвода попал снаряд. И он сразу погиб. Наш командир взвода сказал, что командир первого орудия сержант Савинов оставил свою пушку и повел раненого в тыл. Савинов был на фронте до меня длительное время, и у него не было даже царапины. Оказалось, ему удавалось миновать ранения таким поведением: как появляется в расчете раненый, он его сопровождает в тыл. В этот раз он так же поступил. Остальные из его расчета оставили свою пушку и отошли в лесопосадку, хотя пушка занимала удобную позицию и могла стрелять по самоходке. Они даже не вытащили из пушки затвор. Командир взвода приказал взять одного бойца и пойти из их пушки вытащить затвор. Около меня оказалась рядовая Панина, и мы с ней пошли к пушке сержанта Савина. Я посмотрел – пушка могла стрелять по самоходке, и мы собрались зарядить пушку и выстрелить, но в самоходке нас заметили и раньше нас выстрелили. Нас с Паниной ранило осколками от снаряда, и мы не смогли выстрелить по самоходке. Вернувшись к командиру взвода, доложили о своем ранении. Он спросил, могу ли я самостоятельно идти в тыл? Я ответил, что дойду сам, а Панина попросила сопровождающего. В первом селении нашел лазарет, а он обозначался белым флажком, на поле которого был красный крест. Там мне сделали перевязку и отправили в полевой госпиталь. Панину я больше не видел и не знаю, серьезное ли у нее было ранение.
Из полевого госпиталя меня перевели в госпиталь на станции Кергачи, что находится под г. Харьковым. Отсюда дней через 7 санитарным поездом привезли в г. Дема, что находится под г. Уфой. Из санитарного поезда раненых выгружали на станциях по ходу движения в зависимости от тяжести ранения. С легкими ранениями вглубь тыла как правило не везли. У меня ранение было в спину и шею. Из госпиталя я написал домой письмо, и ко мне приезжала мама и папаня, он служил в Уфе в караульной роте.
В госпитале пробыл по апрель 1944 года. После выписки из госпиталя направили в Тоцкие лагеря, куда направляли из госпиталей артеллеристов. Оттуда сразу направили в г. Челябинск в 13-й учебный тяжелый самоходный артполк. В нем пробыл до июля 1944 года, а потом на тракторном заводе получили самоходки СУ-122 и выехали под город Загорск на формирование 352-го гвардейского тяжелого сомоходного артеллерийского полка. В этом полку мне присвоили воинское звание «старший сержант». СУ-122 был экипаж из 5-ти человек: два офицера (командир и механик-водитель) и три сержанта (командир орудия, заряжающий и замковый). Пять СУ-122 составили батарею, в полку их было четыре и машина командира полка. Таким частям, как реактивным минометчикам, при формировании присваивали наименование «Гвардейские».
После формирования уехали на фронт и в составе 4-го мехкорпуса участвовали в Ясско-Кишиневской операции, а затем в боях на полях Румынии, Венгрии и Югославии.
В 4-ом мехкорпусе было заведено всем частям, входящим в его состав, присваивать знак в виде какого-нибудь зверя. Так нашему полку дали знак зубра. Эти знаки были на всех боевых машинах и автомобилях. Немцы называли наш мехкорпус «Зверинец Жданова» (Фамилия командира корпуса). Такое положение упрощало нам ориентирование в 4-х частях. В то же время облегчало положение разведки врага.
Перед началом боевых действий командир корпуса решил провести показательные стрельбы и показать танкистам возможность самоходных установок СУ-85 и СУ-122, и так же наземной артиллерии. Дошла очередь до СУ-122 из нашего полка. К сожалению, она не попала в «тигра». (Стреляли по немецкому танку «тигр»). Оказалось, на СУ-122 прицел не закреплен как нужно, и в дороге он ослаб. Командир корпуса тут же наказал начальника вооружения полка и командира установки. Через неделю он назначил повторные стрельбы только из СУ-122. На этот раз с первого выстрела была поражена цель-башня танка «тигр», в которой оказался пролом, а не пробоина. Генерал Жданов, обращаясь к танкистам, сказал, что сейчас не следует им бояться «тигров», так как их будет поддерживать такое грозное вооружение. Командира орудия этой СУ-122 он тут же наградил орденом Славы 3-й степени.
Примерно 20 августа 1944 года наш полк занял исходные позиции в саду в районе Слободы Молдаванской и утром следующего дня после артподготовки стрелковые части пошли в наступление и прорвали немецкую оборону. Наш мехкорпус вышел в прорыв и стремительно начал наступление, продвигаясь все дальше на запад. В машине было очень жарко и душно от пороховых газов, мы двигались с открытыми люками. Тут появился над нами немецкий самолет и стал из пулемета нас обстреливать. Видя это, я стал закрывать люк что над моим местом. В машине сверху три люка, по люку у командира установки, командира орудия и один люк сзади кабины. Еще один люк нижний – в днище машины.
Как-то поспешил - не убрал руку с люка, и второй половинкой люка (он состоял из двух половинок) ударил себе по пальцам, и на двух пальцах повредил ногти. Метки от этого остались на них на всю жизнь.
Наступление наше было стремительным. И дня через два мы вышли на берег реки Прут, а с севера вышли части, которые наступали севернее Кишинева, и тем самым замкнули кольцо вокруг немецких войск яссо-кишиневской группировки. За успешное окончание этой операции многие наши бойцы были награждены, в том числе и я – медалью «За отвагу». СУ-122 – коллективное оружие, награждали сразу весь экипаж: командиру и механику-водителю давали ордена, а нам, сержантам, медали «За отвагу» и «За боевые заслуги». В этих боях наши войска тоже несли потери. Погиб зам. командира корпуса генерал-майор Потехин. Он попал под бомбежку немецкого самолета.
Пока шли бои по ликвидации окруженной группировки. Наш полк стоял в обороне, не допуская прорыва немецких частей из окружения. Для этого мы прямой наводкой били по колоннам немцев. После ликвидации окруженной группировки Румыния вышла из войны на стороне фашистов и нашим войскам перестала оказывать сопротивление. Наш корпус стремительно двинулся к границе Болгарии.
Кажется, 9 сентября 1944 года мы перешли границу и устремились к портам на Черном море Варна и Бургас. Там мы заняли оборону с тем, чтобы не допустить немецкие корабли в эти города. Болгары наши войска встречали с большой радостью. У нас случилась в установке небольшая поломка, и мы отстали от колонны полка. И вот, двигаясь отдельно от колонны, мы увидели примерно в 0.5 км от дороги стоит отдельно дом и от него в нашу сторону идет женщина с корзинками на коромысле и машет руками, давая сигнал остановиться. Мы остановились. Женщина подошла и просит нас принять от нее фрукты. Мы сначала не брали их. Она со слезами на глазах стала упрашивать взять их. Мы поблагодарили ее за подарок. И так было в Болгарии повсюду.
В Софии, когда наш эшелон прибыл на станцию, местные жители организовали митинг. Один мужчина попросил залезть на платформу и посмотреть самоходку. Мы ему разрешили, и, увидев броню самоходки, он постучал по ней, заявив, что немцы и свои пропаганду им твердили, что у русских танки фанерные.
Болгары нас, советских солдат, ласково называли «братушки».
Помимо обмундирования нам. Самоходчикам и танкистам, выдавали комбинезоны, которые за это время испачкались сильно. Когда в г. Бургасе стояли в обороне на берегу Черного моря, то решили использовать силу моря. Мы на ночь бросали на телефонном кабеле комбинезоны, и за ночь море их делало чистыми.
Из Бургаса нас передислоцировали ближе к турецкой границе. Простые болгары нас просили, чтобы мы пошли в наступление на турок. У болгар глубоко в сознании обида на турок за оккупацию своей страны.
Из Болгарии наш корпус перебросили в Югославию, и наши части участвовали в освобождении их столицы г. Белграда. В этих боях вместе с нами участвовали югославские войска. Это происходило осенью, и машины часто застревали. Местные жители на руках их выносили на хорошую дорогу.
После разгрома немцев в Югославии наш корпус перенацелили на Венгрию. Наша задача была с севера обойти Будапешт. Во время продвижения вперед наша машина сломалась и полностью вышла из строя (оторвался прицепной шатун и пробил блок цилиндров). Меня перевели на машину командира батареи старшего лейтенанта Попова. В боях за город Ясберень в нашу установку попал снаряд и пробил броню. Осколками был убит Попов. От удара снаряда в машине посыпались осколки. Я оглянулся назад и увидел: заряжающий Кокурашов стоит на одной ноге, и около его ноги на полу вращается болванка от снаряда. Потом он объяснил свое поведение тем, что если болванка взорвется, то пусть ранит одну ногу.
Механик-водитель съехал с дороги в кукурузное поле и мы вытащили тело Попова из машины. У него было небольшое ранение прямо в сердце. В нашей машине место командира занял командир установки старший лейтенант Хейфиц. Болванку мы возили с собой, пока ее не заварили в пробоину, а до этого момента дырку в броне старший лейтенант Хейфиц затыкал подушкой, чтобы случайно не залетела пуля. В похоронах командира батареи мы не могли принять участие, так как сразу пошли вперед в боях за город Язберень, который вскоре наши войска захватили.
Перед новым 1945 годом тех, у кого вышли машины из строя, организовали для охраны тылов полка, а потом организовали ремонтную бригаду, и мы ремонтировали танки на заводе в г. Будапеште. До этого наш корпус, в том числе и наш полк, участвовали в захвате Будапешта с севера. За успешные действия в этих боях меня наградили второй медалью «За отвагу».
С 15 апреля 1945 года наш полк вышел из состава действующей армии. Части корпуса дислоцировали с севера вокруг Будапешта. В разведбатальоне попался подлец, который ходил по хуторам, грабил и убивал местных жителей. Фамилия его была Суворов. Его разоблачили, и он публично был расстрелян. Расстрелом, как говорили присутствующие, руководил сам командир корпуса, генерал-лейтенант Жданов.
С сентября 1945 года была сформирована Южная группа войск. На базе старых нескольких частей был сформирован 8926 тяжелый танко-самоходный полк, где меня назначили командиром СУ-100. Экипаж был из сержантов. Наш полк располагался в Румынии в городе Гагаце.
В войне с Японией обошлось без нас, но нам дали новые СУ-100 и танки ИС-2. У нас начались мирные будни, занятия по боевой подготовке. В полку случались часто ЧП, из-за них командира полка полковника Зубатова сняли с должности и назначили вместо него подполковника Шкадова, который позднее дослужился до заместителя министра обороны.
Настали мирные дни, и я все больше стал задумываться о своей будущей жизни. Я думал после демобилизации окончить 10 класс и попытаться поступить в институт и выучиться на инженера по сельхозмашинам. Всегда вспоминал свою Лидочку Комлеву, но были большие сомнения, ответит ли она на мои чувства взаимностью?
В декабре 1945 года меня приняли кандидатом в члены КПСС. В ноябре 1946 года в полк поступило распоряжение подобрать одного командира для направления на учебу в ВТУ им. Фрунзе. Замполит нашего батальона майор Кошкин сагитировал меня поехать на учебу. Я согласился, и в декабре стал курсантом военно-политического училища им. Фрунзе. Учеба в нем продолжалась 2 года. Было 2 отделения: артеллеристов и танкистов. Училище располагалось в так называемых «Тобольских казармах». Это старые постройки без центрального отопления. В помещениях зимой было довольно прохладно. Клуб училища был за чертой городка. Остановка трамвая располагалась напротив нашего клуба, и среди жителей называлась «Остановка женихов». Рядом с нашим городком располагались общежития мединститута. Наши многие курсанты поженились на студентках из этого мединститута. Я тоже ходил в клуб, но знакомства с девушками не заводил, так как в подсознании был образ любимой Лиды, и я еще не терял надежды на встречу с ней.
Так месяц за месяцем шла моя учеба. Меня сразу назначили командиром отделения, и, сам не знаю почему это произошло, по-видимому из-за хорошей служебной характеристики, которая была выдана в старой части, направили на учебу в училище.
В августе 1947 года нам предоставили отпуска на месяц. Я поехал домой. Ведь я с сестрами не виделся с декабря 1942 года, а с мамой и папаней – с февраля 1944 года.
До отпуска в июле меня приняли в члены КПСС. В училище я учился хорошо и примерным был в дисциплине.
Прибыв в отпуск в село Архангельское, я побродил по улицам его, но никого знакомых не встретил и ушел домой в Бакалдино. Там меня ждали и вскоре собрали по этому поводу гостей: родственников и знакомых.