Вот пишут иногда - сами не знают, зачем, почему так пишут «Штурман управлял самолетом»… Ерунда всё это! Даже если лётчика убило, штурман просто не смог бы добраться до штурвала. Куда он лётчика уберёт? «Штурман направил самолёт»... Любой мало-мальски понимающий человек сразу поймёт, что написана ерунда. Что там штурман водил, зачем такое писать. Кто такое пишет? Каким самолётом мог управлять штурман? «Подбили самолёт, и штурман направил его на врага...» Ну, как такое может быть написано? Ну, просто, кто знает, как в «Пешке» лётчик сидел, где штурман находился, где стрелок - такое написать не может. Напишите ещё, что стрелок - радист самолётом управлял - мог такое сделать. Обидно ещё, что такую ерунду пишут о хорошем человеке...
Был у нас в полку штурман Мамай Николай Васильевич, мы все его «дедом» называли. Хороший дядька такой, и как человек, и как штурман. Не то, что я с ним дружил. Он постарше нас был. Лет за 30 уже тогда ему было. Его все уважали. Он уже и в звании был - старший лейтенант или капитан даже. Не военный, из запаса. До войны, кажется, агрономом или учителем был. Женатый уже, ребенок был, сын. Грамотный и штурман хороший. До штурмана полка дошёл, погиб незадолго до конца войны.
Ему почему-то наша компания нравилась. Почти всегда Мамай оказывался в одной землянке с нами. Почему-то с нами обычно жил. Было принято - экипажами селится, хотя не всегда так было. Землянки разные были, размещали человек по 9 - 10, а то и больше. Одно звено - 9 человек. Техники в своих землянках жили.
Мы как бы по своим компашкам делились. К концу войны реже в землянках жили. Когда начались создаваться наши полевые аэродромы на Украине чаще по хатам расселяли. Тогда уже стали по 2 - 3 человека жить. Пока в землянках жили, обычно с Мамаем в одной землянке оказывался. Когда даже стал штурманом эскадрильи, продолжал в одной землянке с нами жить.
У меня с ним хорошие отношения были. Наверное, и то, что мы оба были с Украины. Хотя он со всеми так был. Он жил до войны в Городище под Полтавой. Вечерами, пока спать ложиться, - там, в землянках, свои концерты начинались. Кто-то ещё придёт в гости. И начинается своё веселье. О чём-то говорят, смеются - просто из ничего. Иногда кажется, покажи им палец - и будут смеяться до упада. Дурачатся - и не поймёшь отчего.
Лётчики, штурманы - им лет по 20 - 21, а стрелки - радисты были ещё моложе. Были такие, что им и 17 лет ещё не было. А «дед» обычно с кем-нибудь в шахматы играть любил. Это как бы те, которые постарше были. Я чаще возле игроков этих сидел, смотрел. Как-то не очень любил в тех потехах участвовать. Играть - не часто играл. Таких как я шахматистов не очень допускались к шахматной доске - слабо играли. У «деда» свои были постоянные противники. Но смотреть, подсказывать - это разрешалось.
И такое каждый вечер. Эта братва чего-то придумывает своё каждый вечер, иногда как разойдутся. А это ж всё после полётов. Настреляют, чего-то произойдёт. Кто-то погибнет, а то и экипаж, да не один - не говоря о том, что пришлось пережить самим. А тут вечером в землянке ходуном ходят - вроде, и не они там были... Ну, если из этой же землянке ребята погибли, то иногда те, кто постарше, прикрикнут как бы. И тоже - на полчаса притихнут, а потом опять начинается. Со стороны глядя - как дурачки какие-то.
Хотя никто там друг на друга не ругался, конечно. По-дружески, как правило, не было такого, чтобы со злобой. Окрысился кто-нибудь. Каждый старался, чтобы не обидеть как-то случайным словом потому, что и так, чаще всего, все в таком невесёлом настроении, всё время в напряжении. То ли вернулись после боя, то ли опять готовимся лететь. Каждый переживает - и что было, и что его ждёт. Поэтому старались не зацепить кого-нибудь обидным словом.
Хотя случалось и такое. Мотор забарахлит у кого-то или что-то с рулями управления случилось ещё до линии фронта - с задания прилетит и на техника давай кричать. Тоже такое не часто происходило, смотря какой ещё человек. И тот же лётчик, и техник.
Техники - они все уже постарше нас были, некоторые и в отцы годились. Иногда и хотелось бы злость сорвать, которая там закипела, что самолёт не так оказался готов. Когда прилетаешь - скажешь, что, там, обороты не так набирает или ещё что-то. Хотя некоторые и кричали, особенно если одна неисправность за другой. Таких техников иногда на другой самолёт переводили, а то и совсем куда-то в другое место отправляли.
Или что-то произойдёт во время задания, иногда лётчики между собой сцепятся - какая-то кошка между ними в воздухе пробежит. Разное происходило, летел, допустим, ведомым, начал сам спасаться, а ведущего бросил - его хвост подставил под огонь «Мессерам» или «Фоккерам». Ведомые должны прикрывать ведущего. И начинают уже косо друг на друга смотреть. Или ещё какие-нибудь варианты. Разные ситуации возникали во время боя, и в зависимости от того, кто-чего делал - свои отношения были. Иногда, если вместе летал и видел, то знаешь, что произошло. А иногда и не знаешь, только замечаешь: то в столовой вместе сидели, за одним столом, а теперь уже - за разными. Или жили в одной землянке, а на следующий аэродром перебазировались - уже по разным.
Между собой лётчики иногда разговаривали, чего произошло. Но это среди лётчиков. Да и не каждому станешь говорить. А те, которые на земле были, с ними это и не обсуждалось - зачем оно им, что там было в воздухе. Так оно и выяснялось, кто на что способен, у кого какое очко - железное или не железное - и как оно играет. И о каждом лётчике определённое мнение было. Иногда сделает такое, что хочется самому на гашетку нажать и своими пушками своего же расстрелять, тем более, что сам в прицел подлез. К такому лётчику и отношение своё. Уже с ним и на земле не очень хотелось разговаривать.
На войне по-другому к сказанному относились. Скажешь что-то вроде бы шутливое, а через какое-то время произойдёт то, что с этим сказанным связывается. И не можешь уже забыть. Что называется: слово - не воробей, вылетит - не словишь. У меня у самого такое было. Причём как-то так, и не понятно почему.
Был у нас лётчик один. Мы были с ним в хороших отношениях. Его тоже Васей звали. И как-то так всегда при встрече он меня окликнет: привет, Васёк! - а я ему в ответ: привет, Васёк!
Мы были в разных эскадрильях, но почти можно сказать дружили. Вместе не жили. Разговаривали друг с другом о разном. Не с каждым будешь обсуждать и рассказывать, что произошло в воздухе, как надо было поступить. Какие-то свои мысли о том, что происходит. Свои придуманные приёмы при выполнении полёта не с каждым лётчиком поделишься, и не каждый тебе расскажет. Как-то у нас с этим парнем такие разговоры не один раз были. Мы почти в одно время пришли в полк. Лётчиком он был не плохим, и нравился мне. Приятный такой, рассудительный, приветливый. Мы с ним почти дружили, хотя в одной землянке так и не жили. Обычно, с кем дружили, то чаще уже вместе жили.
А как-то уже в 1944-м году получился такой разговор. Даже не разговор, а как бы перебросились словами. Долго потом думал, почему так, почему он так ко мне, такими словами обратился, а я так ответил ему. Ситуация такая непонятная. Я как раз из столовой выходил. А столовая в какой-то школе или не знаю, что там до войны было. Комната достаточно большая, где столы стояли, а перед ней такой коридор длинный, с окнами. И вот этот Вася сидит так на подоконнике, рядом ещё несколько человек стоят, курят. Они раньше поели. Не знаю, о чём они разговаривали, но когда я вышел, а он как раз ко мне лицом сидел, он вдруг, глядя на меня, сказал:
- Вот ещё один бессмертный, никак его не убьют.
Я так и остановился от неожиданности, удивился, что он такое говорит и как-то то ли со злостью какой-то, то ли с раздражением это сказал. Именно на меня глядя. Я тоже с кем-то выходил. Трое нас шло. Я так удивлённо пожал плечами и, глядя на него, с каким-то таким смехом, как шутка, ответил:
- Сначала пусть тебя собьют, Васёк, ты - тоже бессмертный. А потом уже - меня...
И пошёл себе дальше. Но ещё заметил, как он как-то глянул на меня, что-то в глазах его было. И так как-то уголком рта улыбнулся. Но ничего уже не сказал. Как-то улыбнулся так нехорошо. Эту улыбку вижу до сих пор. Может, мне это потом так стало казаться, конечно. Но как бы он уже знал что-то, такое впечатление, что уже предчувствовал.
Не знаю, почему он так именно ко мне обратился. До этого между нами, вроде бы, ничего такого не было, чтобы он за что-то мог обидеться. Мы как-то не так часто именно в последнее время и разговаривали с ним. Всё равно - в разных эскадрильях летали. Иногда за день, а то и несколько, и не всех увидишь из других эскадрилий. Но: «Привет, Васёк! - Васёк, привет!» - мы всегда обменивались, дружески вроде бы всегда, с улыбкой.
А тут какой-то такой, да и не разговор, но он сказал, я ответил - и разошлись. Сразу не особенно задумался, но какой-то неприятный осадок сразу был. Что случилось не понятно, что он так, с каким-то раздражением мне, как вроде упрекнул, что я никак не погибну. Когда шли от столовой, ещё подумал, что надо поговорить с ним. Почему он так смотрел, может, чем-то я его обидел. Хотя, вроде бы - нет. Я потом вспоминал уже, пытался понять, но так и не припомнил ничего, что могло бы стать причиной того, что он стал недружелюбно на меня смотреть. Никакой стычки у нас до этого не происходило, сколько мог припомнить.
Вот так мы перекинулись словами с этим Васей, а на следующий день его сбили. И видно прямо в лётчика попали потому, что весь экипаж с самолётом ушёл в землю. Мы летали и в тот день в разных группах. Я с задания прилетел и узнал, что Василий погиб со всем экипажем.
А мы перед этим с ним так поговорили. Попрощались, получается, такими нехорошими словами. Вроде не поругались, но вот такие наши с ним последние слова были. Он разбился, а я сказал, что сначала его пусть убьют, а тогда уже мой черёд. За ним в след пойти. Я сказал такое, а тут такое произошло. Значит, я - следующий. Первое время настроение было вот такое. На задание идёшь к самолёту, летишь, а в голове это сидит. Несколько первых недель так было, потом уже как-то не так об этом думалось.
Суеверный - не суеверный. На фронте между собой разговаривая, старались, чтобы не было таких слов сказано. Уже не говоря, чтобы кто-то кому-то пожелал, как часто бывает в мирной жизни в перепалках словесных. Иногда слышишь там, на улице, или где-то как посылают, проклинают, на ногу случайно наступил один другому, или толкнул. Чтоб тебя и разорвало, чтоб тебе ноги поотрывало - не задумываясь, выкрикивают.
На войне между нами, и лётный составом и техниками, подобное просто немыслимо было. В голову каждому не залезешь, может, конечно, в мыслях произносилось кем-то, но чтобы такое сказать другому - ни разу такого не было ни со мной, ни с другими не слышал. За все годы войны. Хотя были случаи свои, когда как бы коса на камень чего-то находит между кем-то. Разговаривают недружелюбно, но никто не старался что-то обидное сказать, оскорбить. Наоборот. Если такое случалось - переходят как бы на уставное общение. Это то же не хорошо, но не так, что вот стреляться будут - до того разругались.