Мне тогда 27 было. Я работала гладильщицей на фабрике “Работница”. А муж Георгий работал на ГОМЗе (потом ЛОМО). У меня двое детей было, одному было год и месяц, а другой только народился. Иду расчет брать по рождению ребенка, народ ревет. А я удивилась - чего все ревут? Говорят: «Война!». Сначала еще можно было что-то купить в магазинах, а потом люди все скупили. И сразу бомбежки начались. Муж плохо видел, его не взяли в ополчение. Мы жили вместе со свекром и свекровкой в Озерках. Ничего уже не давали в ноябре, кроме чутка хлеба, а порой вообще ничего не давали. Один раз сказали, у Финляндского вокзала будет хлеб, эти 100 грамм. Я утром рано-рано пошла, с Озерков до Финляндского. Очередь большая, стоим на улице. И тут народ падает, да сразу по несколько человек. А которые посинеют, так оттащат их подальше от очереди и все.… А люди падают и падают. Я стояла-стояла, потом вдруг объявляют, что не дадут хлеба, не привезут. Даже 100 грамм нет. Ну что делать! Я пошла домой. По линии иду, тут человек лежит, тут лежит.… Как-то уже не страшно было ничего. Смотрю, идет навстречу мне мужчина, присмотрелась — муж мой. Идет меня встречать. Он шел-шел и упал, идти-то не мог уже. И говорит: “Не тронь меня, оставь, пусть я умру, иди к детям”. Но как оставить? Плачу. А я и сама-то еле-еле хожу. Я поднимать его стала, он на четвереньках пополз. Как-то доползли до дома. А у свекрови есть-то нечего. Кипяточек теплый, попили тепленького. Раньше клевер сушили, наложим клеверу в горячий кипяток, попьешь немного, и всё. У нас свой колодец был, и дрова были, да и столько было домов разрушенных — было чем топить. Ну, вот так и жили. Березку обдерешь, намешаешь, заваришь. А потом в туалет не сходить. Ой, даже вспоминать не хочу, никогда.… У нас еще коровка была, Тоська, мы ее в одной комнате держали, прятали. Ведь воровали все. Сена для нее толком и не было. Но выжила она. Землянку свекр откопал, мы там от бомбежек прятались. Я детей схвачу, дед рваную фуфайку, а свекровка — икону. Утихнет — опять домой. А потом райисполком сказал: у кого до 3-летне-го возраста дети, все должны выехать. В Казани был филиал завода, на котором муж работал. Ну и мы поехали туда. В телятниках. Доехали до Казани, оттуда в поселок военстроевский. Муж стал работать. А татары за деньги ничего не брали, только барахлишко. За картошку все платья отдала. Дети потом умерли. Один умер сразу в ноябре 42-го, ему было 6 месяцев, сказали, дизентерия. Три месяца прошло после маленького, и второй заболел. 5 дней лежал, ничего в рот не брал. Я за молоко последний костюм отдала, 100 рублей за литр. А он уже не брал ничего, попить только, попить. И через пять дней ножки холодные стали.… Почти все эвакуированные дети такого возраста там умерли, целое кладбище ленинградских детей там в Казани. Потом у меня народился в 44-м году еще ребенок, сейчас он здесь, мой сын Владимир. В 45-м году кончилась война, а я снова в положении. Райисполком прислал мне вызов на въезд в Ленинград. И в августе 45-го я с детьми вернулась. Муж через несколько месяцев приехал. Дом в Озерках сохранился, и свекры, старики, выжили. Коровка все-таки давала немножко молочка им. Траву ели. А из родственников дядюшка с тетей умерли от голода. А в сентябре я родила дочь Римму. Потом пошла на фабрику. В Ленинграде уже стало получше. Я в блокаду думала — если все это переживу, буду есть всю жизнь только хлеб и пустую кашу. И больше мне ничего не надо. Но потом все ела, даже виноград. С мужем прожили 51 год, он ушел, а я вот все живу и живу…

Бабушка молодец, можно ей гордиться. После того кошмара еще двух детей вырастила - моего папу и тетю. Смотрела, как внуки растут, правнука дождалась. Я надеюсь, что он будет помнить и гордиться подвигом своих прабабушки и прадедушки.