=

Их провожали на войну всем селом. Екатерина дошла до Боровны и вернулась. Дома был больной грудной ребенок. Другие женщины пошли за своими мужьями дальше, где их ждали на сборном пункте.

Ночью Катя не могла заснуть – плакал ребенок. Она и сама плакала, постоянно думала: «Что будет дальше? Как жить? Десять человек в семье: мать мужа, младшие братья, сестры – и самая старшая она. Теперь будет еще хуже: нет свёкра, мужа и неизвестно, вернуться ли они вообще. Кто привезет им дрова, принесет корове сено…»

- О, будет проклятая война! - ей становится тяжело на душе от этих мыслей. А ребенок все кричал, весь горел от жара. При других обстоятельствах ни в коем случае не оставила бы ребенка, а сейчас не было другого выхода: возможно, она в последний раз увидит родные лица.

Встала, зажгла лучину, набрала в миску ячменя, который хранили для посева на небольшом участке земли. Засыпала в жернова и, обливаясь слезами, начала молоть, приговаривая: «Спеку отцу и Климу коржики. Мы дома перебьемся, а им в дороге нужнее», - сказала тихо свекрови.

С этим маленьким узелком ее встретили женщины недалеко от Повурска. Они уже возвращались: «Возвращайся и ты, Катерина, наших уже увезли дальше», - советовали они.

От неожиданности женщина выронила из рук узелок, который держала в руках. Встала как вкопанная. Всю дорогу бежала и не успела.

Где-то через полтора месяца от Клима пришло первое письмо. Писал, что недалеко от Киева их поезд разбомбили немецкие самолеты. Сейчас они находятся в Саратовской области, изучают оружие. Скоро на фронт.

19 июня 1944 года в письме сообщил, что уже воюет, просил, чтобы не переживали за него, что все будет хорошо.

В письме от 21 июня Екатерина читала: «Жив-здоров. Поранили ухо, но ничего страшного. Бью врага дальше. Уже скоро конец войне.»

Сколько же было разговоров и радости в семье от этой весточки! Приходили другие женщины и тоже читали письмо Клима, и себе радовались, что война близится к концу. Хотя каждая знала, что радость может быть преждевременной: «похоронки» идут в село, не минуя домов.

«Каждую неделю пишу вам по два письма, и никак не могу дождаться весточки от вас. Со всех сел идут письма солдатам – только от вас нет ничего, - жаловался Клим в письме 25 июня. И писал дальше: - Все, с кем уходил из села: видел Степана. Но сейчас не знаю, где он, однако виделись в дороге. И сейчас обращался к жене: - Живи, Екатерина, честно, хорошо. Не ругайся с людьми, чтоб на тебя никто не сердился. Добью немца и вернусь. Жди меня.»

Екатерина читала письма мужа, и плакала, и смеялась. Вот какой он ее Клим: сам по аду ходит, а думает про нее, про людей, про то, как будут жить после войны. И откуда у него эта вера? Еще ж так далеко до Берлина!

Отвечая на письмо, писала: «Дорогой Клим! В том, что не доходят к тебе мои письма, виновата война. Отвечаю на каждое твое письмо. Хотя одно и тоже, но отвечаю. Дома все хорошо. Все живы и здоровы. Скучаем по тебе. Ждем.»

«- Правильно пишешь, дочка, правильно, - поддерживала свекровь Екатерину. – Зачем ему знать, что нам еще трудно, что нас, уже освобожденных, убивают бандеровцы за то, что сыновья воюют. А с хорошей весточкой ему легче будет воевать.»

Но вдруг писем не стало. Месяц, второй. Женщины уже и не знали, что думать. Ходили по домам, спрашивали, может кто-нибудь из односельчан, которые вернулись с фронта, видели его или может что-нибудь знают…

«-Если бы его не было в живых, сообщили бы, - думали вечерами в семье.- Не иначе, как раненый лежит в госпитале. И утром все десять расходились по хуторам и расспрашивали людей, не слышали ли чего-нибудь про Клима?»

В конце октября сразу пришло 2 письма. Один датированный 6,а второй 17 октября: «Мои дорогие мама, жена, сестры, братья, - читали письма вслух Морозы. – Вы, наверное, подумали, что меня убили, потому что я долго молчал. У меня поранено плечо. Нахожусь в госпитале. Не переживайте, я уже выздоравливаю. Все на свете вытерпит русский солдат – беду и добро – и останется жив. Так уже на роду у нас написано. Скучаю по вам. Ваш Клим Мороз»…

Только в 1947 году, когда вернулся солдат домой, все узнали, что случилось с ним в те сентябрьские дни 1944-го.

… Чувствуя близкий конец, враг взбесился. На подъезде к Риге сражались буквально за каждый метр земли. С потерей Риги немецкий фронт еще больше сокращался и, тем самым, заканчивалось освобождение Прибалтики, и открылся нашим войскам путь для нанесения удара по самой Германии. Это хорошо понимало гитлеровские командиры, и как только могли усиливали свои позиции новыми подкреплениями. Пулеметчикам, где воевал Мороз, было приказано укрепится на небольшой возвышенности. Не успели бойцы обосноваться, как немцы начали атаковать. Пулеметчики отбили их, но еще не рассеялся пороховой дым – как началась новая немецкая атака. Ряды защитников возвышенности стали редеть. Из двух батальонов осталось только лишь 11 человек. Но высота не молчит, то тут, то там огрызается дерзким пулеметным огнем. Клим подносил боеприпасы. Но

вот упал наводчик. Он единственный мог стрелять. Припал к пулемету и стрелял, стрелял по врагу до онемения пальцев. За себя и за товарищей. Где те силы брались! Чтобы немцы не засекли его огневой точки, сдвигал пулемет с одной позиции на другую. Враг начал отходить назад. Стрельбище вроде начало стихать. Но неожиданно огнем запекло правое плечо. Стало тяжело дышать. Попробовал встать, чтоб добраться до своих, но потерял сознание. Когда пришел в себя, первое что увидел, это было лицо Харитона Мороза, односельчанина, который был связистом в соседнем батальоне.

- Мороз, ты живой?, – трепал Харитон за гимнастерку. Давай я тебя перевяжу. Расстегнул рубаху, перевязал рану, чтоб не кровила и сказал: «Извини, товарищ, но я должен бежать!»

Клим поднимался, но сразу терял сознание, при этом старался ползти к своим…

Из госпиталя домой отправил 30 писем.

Вернувшись из Восточной Пруссии, Клим писал: «Я уже на территории врага. До конца войны осталось совсем немного.» Чтоб не сомневались – письмо написал на немецком куске бумаги – ничего другого под руками не было, как он позже объяснил.

После госпиталя пулеметчика приняла полковая разведка. Тот выход на задание он помнил всю жизнь. Несколько раз оценивали обстановку, изучали позиции врага. Затем пробрались в тыл и захватили немецкий автомат. Старший по званию кинул Морозу, чтоб тот его «оформил» до их отхода, а сам с несколькими бойцами бросился в бой.

- Но стойте, ребята, остановил старшина. – Мороз на улице, еще замерзнет наш «язык». – Степан, - это к разведчику, - принеси фрицу шинель.

Заметив подозрительное движение на позициях, враг открыл огонь. Начали быстро уходить. Когда сдали «языка», им разрешили отдохнуть. Через пару часов полк неожиданно пошел в наступление. Разведчикам было приказано утром догнать атакующих, и присоединится к ним.

Отдохнув, отправились в дорогу. Под вечер остановились на ночлег у небольшой лесополосы. Выставили охрану. Недалеко от разведчиков разместилась санрота, которая тоже догоняла полк. Вдруг совсем близко послышался грохот танков. Не успели сориентироваться, откуда, чьи, на полном ходу прямо на людей наскочили немецкие «фердинанды». Один, два, пять, семь… А у них нет ни одной противотанковой гранаты. Сразу же схватились за автоматы и начали стрелять. Танки шли на людей – люди пошли на танки.

Уже в госпитале Клим узнал, что «фердинанды» были уничтожены, развернулась наша артиллерия. Но не стало санроты и многих товарищей из

разведки. Его ранили в голову. Почти месяц лежал неподвижно и не говорил. Когда немного пришел в себя, написал домой: «Привет от мужа и сына, Клима Мороза. Сообщаю вам, мои родные, что я жив и здоров. Получил от вас письмо. Откуда я и узнал, что некоторые мои товарищи вернулись домой. Мне еще не пора. Я должен добить немца в его Германии. Домой приеду с победой. Попал опять в госпиталь, но скоро уже выпишусь.» Письмо датировано 21 марта 1945 года. Из госпиталя его выписали в День Победы.

«- Вышел я на улицу, и что-то мне стало не по себе. Присел на лавочку, - рассказывает Клим Самсонович…, вижу, сидит рядом солдат и пишет письмо домой. Говорит: «Спешу сообщить родным о Победе, о том, что война закончилась». Слушаю его и не верю. Думаю, может шутит… Переспросил у солдата еще раз. Победа! Тогда прошу у него лист бумаги и сам пишу домой радостную весть.

Вот оно передо мной, письмо солдата с войны, написанное 9 мая 1945 года. Это письмо сохранилось вместе с остальными фронтовыми треугольниками мужа Екатерины Мороз, жены Клима Самсоновича. Давайте вместе прочитаем его: «Письмо от нашего Мороза Клима Самсоновича: Здравствуй, моя дорогая семья! Сообщаю вам, что это письмо пишу с огромной высоты, потому что у нас праздник. Мы покончили с войной, с немецкими захватчиками. Теперь до скорой встречи…»

Но с победными салютами 9 мая 1945 года для Мороза К.С. война еще не закончилась. В августе 1945 года его семья получила письмо, написанное на красном куске бумаги с китайскими иероглифами: «Бил я врага на Западе, теперь на Востоке, - писал солдат. – Сейчас опять на марше. Пешком уже прошли 800 км. Марш проходит через широкие степи. Ни леса, ни людей. Жара до 50 градусов и нигде нет воды. Но чувствую себя хорошо. Думаю, что здесь мы не задержимся – нечего здесь делать.»

Так началась для К.С. Мороза вторая война – на Дальнем Востоке. Внукам солдат расскажет про прорыв Маньчжуро- Чжалайнурского и Холунь-Аршанского укрепленных районов, форсирование горного хребта, Великий Хинган, как прошли наши солдаты безводные степи Монголии, освобождение Маньчжурии, что такое Порт-Артур, Жёлтое море и многое-многое другое, что не стирается из памяти на протяжении десятилетий.

20 марта 1946 года солдат написал последнее письмо домой. Ему очень хотелось домой, он прям сейчас бы полетел, чтоб хоть на минутку увидеть родных, но нужно было подождать, ведь и дольше ждал.

В начале декабря 1946 года им объявили о возвращении домой.

Дорога была долгой и трудной. Плыл на кораблях, ехал в вагонах 31 сутки.

- Если бы еще несколько дней, наверное, не выдержал бы, - признается Клим Самсонович. – Не терпелось увидеть родную землю, родные лица.

Есть у Екатерины Иосифовны и Клима Самсоновича дети послевоенных лет: Надежда и Христина. Когда выдавали их замуж – люди говорили: «Живите в мире, любви и согласии, как прожили ваши родители».

…Лежат на моем столе письма 1944-го, 1945-го, 1946-го. Написаны они на немецких бланках, на бумаге с китайскими иероглифами. Пожелтели от времени, с выцветшими чернилами. Но все такие же волнующие, дорогие и близкие нам, как наша память. Рядом с письмами – свидетели мужества солдата – боевые награды, благодарности Верховного командования. Все прекрасно в этом человеке!

«- С войны мой муж вернулся инвалидом. С годами раны, пережитое все больше дают о себе знать. Вот и недавно Клим долгое время был в больнице. Переживала. Бывало, достану его письма с войны, заново перечитаю, и на душе становится легче», - говорит Екатерина Иосифовна и смотрит на мужа. А как смотрит! Взгляд светлеет, от улыбки разглаживаются морщинки прошлых лет. Даже в их старости живет тепло вечной нежности…

Их провожали на войну всем селом. Екатерина дошла до Боровны и вернулась. Дома был больной грудной ребенок. Другие женщины пошли за своими мужьями дальше, где их ждали на сборном пункте.

Ночью Катя не могла заснуть – плакал ребенок. Она и сама плакала, постоянно думала: «Что будет дальше? Как жить? Десять человек в семье: мать мужа, младшие братья, сестры – и самая старшая она. Теперь будет еще хуже: нет свёкра, мужа и неизвестно, вернуться ли они вообще. Кто привезет им дрова, принесет корове сено…»

- О, будет проклятая война! - ей становится тяжело на душе от этих мыслей. А ребенок все кричал, весь горел от жара. При других обстоятельствах ни в коем случае не оставила бы ребенка, а сейчас не было другого выхода: возможно, она в последний раз увидит родные лица.

Встала, зажгла лучину, набрала в миску ячменя, который хранили для посева на небольшом участке земли. Засыпала в жернова и, обливаясь слезами, начала молоть, приговаривая: «Спеку отцу и Климу коржики. Мы дома перебьемся, а им в дороге нужнее», - сказала тихо свекрови.

С этим маленьким узелком ее встретили женщины недалеко от Повурска. Они уже возвращались: «Возвращайся и ты, Катерина, наших уже увезли дальше», - советовали они.

От неожиданности женщина выронила из рук узелок, который держала в руках. Встала как вкопанная. Всю дорогу бежала и не успела.

Где-то через полтора месяца от Клима пришло первое письмо. Писал, что недалеко от Киева их поезд разбомбили немецкие самолеты. Сейчас они находятся в Саратовской области, изучают оружие. Скоро на фронт.

19 июня 1944 года в письме сообщил, что уже воюет, просил, чтобы не переживали за него, что все будет хорошо.

В письме от 21 июня Екатерина читала: «Жив-здоров. Поранили ухо, но ничего страшного. Бью врага дальше. Уже скоро конец войне.»

Сколько же было разговоров и радости в семье от этой весточки! Приходили другие женщины и тоже читали письмо Клима, и себе радовались, что война близится к концу. Хотя каждая знала, что радость может быть преждевременной: «похоронки» идут в село, не минуя домов.

«Каждую неделю пишу вам по два письма, и никак не могу дождаться весточки от вас. Со всех сел идут письма солдатам – только от вас нет ничего, - жаловался Клим в письме 25 июня. И писал дальше: - Все, с кем уходил из села: видел Степана. Но сейчас не знаю, где он, однако виделись в дороге. И сейчас обращался к жене: - Живи, Екатерина, честно, хорошо. Не ругайся с людьми, чтоб на тебя никто не сердился. Добью немца и вернусь. Жди меня.»

Екатерина читала письма мужа, и плакала, и смеялась. Вот какой он ее Клим: сам по аду ходит, а думает про нее, про людей, про то, как будут жить после войны. И откуда у него эта вера? Еще ж так далеко до Берлина!

Отвечая на письмо, писала: «Дорогой Клим! В том, что не доходят к тебе мои письма, виновата война. Отвечаю на каждое твое письмо. Хотя одно и тоже, но отвечаю. Дома все хорошо. Все живы и здоровы. Скучаем по тебе. Ждем.»

«- Правильно пишешь, дочка, правильно, - поддерживала свекровь Екатерину. – Зачем ему знать, что нам еще трудно, что нас, уже освобожденных, убивают бандеровцы за то, что сыновья воюют. А с хорошей весточкой ему легче будет воевать.»

Но вдруг писем не стало. Месяц, второй. Женщины уже и не знали, что думать. Ходили по домам, спрашивали, может кто-нибудь из односельчан, которые вернулись с фронта, видели его или может что-нибудь знают…

«-Если бы его не было в живых, сообщили бы, - думали вечерами в семье.- Не иначе, как раненый лежит в госпитале. И утром все десять расходились по хуторам и расспрашивали людей, не слышали ли чего-нибудь про Клима?»

В конце октября сразу пришло 2 письма. Один датированный 6,а второй 17 октября: «Мои дорогие мама, жена, сестры, братья, - читали письма вслух Морозы. – Вы, наверное, подумали, что меня убили, потому что я долго молчал. У меня поранено плечо. Нахожусь в госпитале. Не переживайте, я уже выздоравливаю. Все на свете вытерпит русский солдат – беду и добро – и останется жив. Так уже на роду у нас написано. Скучаю по вам. Ваш Клим Мороз»…

Только в 1947 году, когда вернулся солдат домой, все узнали, что случилось с ним в те сентябрьские дни 1944-го.

… Чувствуя близкий конец, враг взбесился. На подъезде к Риге сражались буквально за каждый метр земли. С потерей Риги немецкий фронт еще больше сокращался и, тем самым, заканчивалось освобождение Прибалтики, и открылся нашим войскам путь для нанесения удара по самой Германии. Это хорошо понимало гитлеровские командиры, и как только могли усиливали свои позиции новыми подкреплениями. Пулеметчикам, где воевал Мороз, было приказано укрепится на небольшой возвышенности. Не успели бойцы обосноваться, как немцы начали атаковать. Пулеметчики отбили их, но еще не рассеялся пороховой дым – как началась новая немецкая атака. Ряды защитников возвышенности стали редеть. Из двух батальонов осталось только лишь 11 человек. Но высота не молчит, то тут, то там огрызается дерзким пулеметным огнем. Клим подносил боеприпасы. Но

вот упал наводчик. Он единственный мог стрелять. Припал к пулемету и стрелял, стрелял по врагу до онемения пальцев. За себя и за товарищей. Где те силы брались! Чтобы немцы не засекли его огневой точки, сдвигал пулемет с одной позиции на другую. Враг начал отходить назад. Стрельбище вроде начало стихать. Но неожиданно огнем запекло правое плечо. Стало тяжело дышать. Попробовал встать, чтоб добраться до своих, но потерял сознание. Когда пришел в себя, первое что увидел, это было лицо Харитона Мороза, односельчанина, который был связистом в соседнем батальоне.

- Мороз, ты живой?, – трепал Харитон за гимнастерку. Давай я тебя перевяжу. Расстегнул рубаху, перевязал рану, чтоб не кровила и сказал: «Извини, товарищ, но я должен бежать!»

Клим поднимался, но сразу терял сознание, при этом старался ползти к своим…

Из госпиталя домой отправил 30 писем.

Вернувшись из Восточной Пруссии, Клим писал: «Я уже на территории врага. До конца войны осталось совсем немного.» Чтоб не сомневались – письмо написал на немецком куске бумаги – ничего другого под руками не было, как он позже объяснил.

После госпиталя пулеметчика приняла полковая разведка. Тот выход на задание он помнил всю жизнь. Несколько раз оценивали обстановку, изучали позиции врага. Затем пробрались в тыл и захватили немецкий автомат. Старший по званию кинул Морозу, чтоб тот его «оформил» до их отхода, а сам с несколькими бойцами бросился в бой.

- Но стойте, ребята, остановил старшина. – Мороз на улице, еще замерзнет наш «язык». – Степан, - это к разведчику, - принеси фрицу шинель.

Заметив подозрительное движение на позициях, враг открыл огонь. Начали быстро уходить. Когда сдали «языка», им разрешили отдохнуть. Через пару часов полк неожиданно пошел в наступление. Разведчикам было приказано утром догнать атакующих, и присоединится к ним.

Отдохнув, отправились в дорогу. Под вечер остановились на ночлег у небольшой лесополосы. Выставили охрану. Недалеко от разведчиков разместилась санрота, которая тоже догоняла полк. Вдруг совсем близко послышался грохот танков. Не успели сориентироваться, откуда, чьи, на полном ходу прямо на людей наскочили немецкие «фердинанды». Один, два, пять, семь… А у них нет ни одной противотанковой гранаты. Сразу же схватились за автоматы и начали стрелять. Танки шли на людей – люди пошли на танки.

Уже в госпитале Клим узнал, что «фердинанды» были уничтожены, развернулась наша артиллерия. Но не стало санроты и многих товарищей из

разведки. Его ранили в голову. Почти месяц лежал неподвижно и не говорил. Когда немного пришел в себя, написал домой: «Привет от мужа и сына, Клима Мороза. Сообщаю вам, мои родные, что я жив и здоров. Получил от вас письмо. Откуда я и узнал, что некоторые мои товарищи вернулись домой. Мне еще не пора. Я должен добить немца в его Германии. Домой приеду с победой. Попал опять в госпиталь, но скоро уже выпишусь.» Письмо датировано 21 марта 1945 года. Из госпиталя его выписали в День Победы.

«- Вышел я на улицу, и что-то мне стало не по себе. Присел на лавочку, - рассказывает Клим Самсонович…, вижу, сидит рядом солдат и пишет письмо домой. Говорит: «Спешу сообщить родным о Победе, о том, что война закончилась». Слушаю его и не верю. Думаю, может шутит… Переспросил у солдата еще раз. Победа! Тогда прошу у него лист бумаги и сам пишу домой радостную весть.

Вот оно передо мной, письмо солдата с войны, написанное 9 мая 1945 года. Это письмо сохранилось вместе с остальными фронтовыми треугольниками мужа Екатерины Мороз, жены Клима Самсоновича. Давайте вместе прочитаем его: «Письмо от нашего Мороза Клима Самсоновича: Здравствуй, моя дорогая семья! Сообщаю вам, что это письмо пишу с огромной высоты, потому что у нас праздник. Мы покончили с войной, с немецкими захватчиками. Теперь до скорой встречи…»

Но с победными салютами 9 мая 1945 года для Мороза К.С. война еще не закончилась. В августе 1945 года его семья получила письмо, написанное на красном куске бумаги с китайскими иероглифами: «Бил я врага на Западе, теперь на Востоке, - писал солдат. – Сейчас опять на марше. Пешком уже прошли 800 км. Марш проходит через широкие степи. Ни леса, ни людей. Жара до 50 градусов и нигде нет воды. Но чувствую себя хорошо. Думаю, что здесь мы не задержимся – нечего здесь делать.»

Так началась для К.С. Мороза вторая война – на Дальнем Востоке. Внукам солдат расскажет про прорыв Маньчжуро- Чжалайнурского и Холунь-Аршанского укрепленных районов, форсирование горного хребта, Великий Хинган, как прошли наши солдаты безводные степи Монголии, освобождение Маньчжурии, что такое Порт-Артур, Жёлтое море и многое-многое другое, что не стирается из памяти на протяжении десятилетий.

20 марта 1946 года солдат написал последнее письмо домой. Ему очень хотелось домой, он прям сейчас бы полетел, чтоб хоть на минутку увидеть родных, но нужно было подождать, ведь и дольше ждал.

В начале декабря 1946 года им объявили о возвращении домой.

Дорога была долгой и трудной. Плыл на кораблях, ехал в вагонах 31 сутки.

- Если бы еще несколько дней, наверное, не выдержал бы, - признается Клим Самсонович. – Не терпелось увидеть родную землю, родные лица.

Есть у Екатерины Иосифовны и Клима Самсоновича дети послевоенных лет: Надежда и Христина. Когда выдавали их замуж – люди говорили: «Живите в мире, любви и согласии, как прожили ваши родители».

…Лежат на моем столе письма 1944-го, 1945-го, 1946-го. Написаны они на немецких бланках, на бумаге с китайскими иероглифами. Пожелтели от времени, с выцветшими чернилами. Но все такие же волнующие, дорогие и близкие нам, как наша память. Рядом с письмами – свидетели мужества солдата – боевые награды, благодарности Верховного командования. Все прекрасно в этом человеке!

«- С войны мой муж вернулся инвалидом. С годами раны, пережитое все больше дают о себе знать. Вот и недавно Клим долгое время был в больнице. Переживала. Бывало, достану его письма с войны, заново перечитаю, и на душе становится легче», - говорит Екатерина Иосифовна и смотрит на мужа. А как смотрит! Взгляд светлеет, от улыбки разглаживаются морщинки прошлых лет. Даже в их старости живет тепло вечной нежности…

Их провожали на войну всем селом. Екатерина дошла до Боровны и вернулась. Дома был больной грудной ребенок. Другие женщины пошли за своими мужьями дальше, где их ждали на сборном пункте.

Ночью Катя не могла заснуть – плакал ребенок. Она и сама плакала, постоянно думала: «Что будет дальше? Как жить? Десять человек в семье: мать мужа, младшие братья, сестры – и самая старшая она. Теперь будет еще хуже: нет свёкра, мужа и неизвестно, вернуться ли они вообще. Кто привезет им дрова, принесет корове сено…»

- О, будет проклятая война! - ей становится тяжело на душе от этих мыслей. А ребенок все кричал, весь горел от жара. При других обстоятельствах ни в коем случае не оставила бы ребенка, а сейчас не было другого выхода: возможно, она в последний раз увидит родные лица.

Встала, зажгла лучину, набрала в миску ячменя, который хранили для посева на небольшом участке земли. Засыпала в жернова и, обливаясь слезами, начала молоть, приговаривая: «Спеку отцу и Климу коржики. Мы дома перебьемся, а им в дороге нужнее», - сказала тихо свекрови.

С этим маленьким узелком ее встретили женщины недалеко от Повурска. Они уже возвращались: «Возвращайся и ты, Катерина, наших уже увезли дальше», - советовали они.

От неожиданности женщина выронила из рук узелок, который держала в руках. Встала как вкопанная. Всю дорогу бежала и не успела.

Где-то через полтора месяца от Клима пришло первое письмо. Писал, что недалеко от Киева их поезд разбомбили немецкие самолеты. Сейчас они находятся в Саратовской области, изучают оружие. Скоро на фронт.

19 июня 1944 года в письме сообщил, что уже воюет, просил, чтобы не переживали за него, что все будет хорошо.

В письме от 21 июня Екатерина читала: «Жив-здоров. Поранили ухо, но ничего страшного. Бью врага дальше. Уже скоро конец войне.»

Сколько же было разговоров и радости в семье от этой весточки! Приходили другие женщины и тоже читали письмо Клима, и себе радовались, что война близится к концу. Хотя каждая знала, что радость может быть преждевременной: «похоронки» идут в село, не минуя домов.

«Каждую неделю пишу вам по два письма, и никак не могу дождаться весточки от вас. Со всех сел идут письма солдатам – только от вас нет ничего, - жаловался Клим в письме 25 июня. И писал дальше: - Все, с кем уходил из села: видел Степана. Но сейчас не знаю, где он, однако виделись в дороге. И сейчас обращался к жене: - Живи, Екатерина, честно, хорошо. Не ругайся с людьми, чтоб на тебя никто не сердился. Добью немца и вернусь. Жди меня.»

Екатерина читала письма мужа, и плакала, и смеялась. Вот какой он ее Клим: сам по аду ходит, а думает про нее, про людей, про то, как будут жить после войны. И откуда у него эта вера? Еще ж так далеко до Берлина!

Отвечая на письмо, писала: «Дорогой Клим! В том, что не доходят к тебе мои письма, виновата война. Отвечаю на каждое твое письмо. Хотя одно и тоже, но отвечаю. Дома все хорошо. Все живы и здоровы. Скучаем по тебе. Ждем.»

«- Правильно пишешь, дочка, правильно, - поддерживала свекровь Екатерину. – Зачем ему знать, что нам еще трудно, что нас, уже освобожденных, убивают бандеровцы за то, что сыновья воюют. А с хорошей весточкой ему легче будет воевать.»

Но вдруг писем не стало. Месяц, второй. Женщины уже и не знали, что думать. Ходили по домам, спрашивали, может кто-нибудь из односельчан, которые вернулись с фронта, видели его или может что-нибудь знают…

«-Если бы его не было в живых, сообщили бы, - думали вечерами в семье.- Не иначе, как раненый лежит в госпитале. И утром все десять расходились по хуторам и расспрашивали людей, не слышали ли чего-нибудь про Клима?»

В конце октября сразу пришло 2 письма. Один датированный 6,а второй 17 октября: «Мои дорогие мама, жена, сестры, братья, - читали письма вслух Морозы. – Вы, наверное, подумали, что меня убили, потому что я долго молчал. У меня поранено плечо. Нахожусь в госпитале. Не переживайте, я уже выздоравливаю. Все на свете вытерпит русский солдат – беду и добро – и останется жив. Так уже на роду у нас написано. Скучаю по вам. Ваш Клим Мороз»…

Только в 1947 году, когда вернулся солдат домой, все узнали, что случилось с ним в те сентябрьские дни 1944-го.

… Чувствуя близкий конец, враг взбесился. На подъезде к Риге сражались буквально за каждый метр земли. С потерей Риги немецкий фронт еще больше сокращался и, тем самым, заканчивалось освобождение Прибалтики, и открылся нашим войскам путь для нанесения удара по самой Германии. Это хорошо понимало гитлеровские командиры, и как только могли усиливали свои позиции новыми подкреплениями. Пулеметчикам, где воевал Мороз, было приказано укрепится на небольшой возвышенности. Не успели бойцы обосноваться, как немцы начали атаковать. Пулеметчики отбили их, но еще не рассеялся пороховой дым – как началась новая немецкая атака. Ряды защитников возвышенности стали редеть. Из двух батальонов осталось только лишь 11 человек. Но высота не молчит, то тут, то там огрызается дерзким пулеметным огнем. Клим подносил боеприпасы. Но

вот упал наводчик. Он единственный мог стрелять. Припал к пулемету и стрелял, стрелял по врагу до онемения пальцев. За себя и за товарищей. Где те силы брались! Чтобы немцы не засекли его огневой точки, сдвигал пулемет с одной позиции на другую. Враг начал отходить назад. Стрельбище вроде начало стихать. Но неожиданно огнем запекло правое плечо. Стало тяжело дышать. Попробовал встать, чтоб добраться до своих, но потерял сознание. Когда пришел в себя, первое что увидел, это было лицо Харитона Мороза, односельчанина, который был связистом в соседнем батальоне.

- Мороз, ты живой?, – трепал Харитон за гимнастерку. Давай я тебя перевяжу. Расстегнул рубаху, перевязал рану, чтоб не кровила и сказал: «Извини, товарищ, но я должен бежать!»

Клим поднимался, но сразу терял сознание, при этом старался ползти к своим…

Из госпиталя домой отправил 30 писем.

Вернувшись из Восточной Пруссии, Клим писал: «Я уже на территории врага. До конца войны осталось совсем немного.» Чтоб не сомневались – письмо написал на немецком куске бумаги – ничего другого под руками не было, как он позже объяснил.

После госпиталя пулеметчика приняла полковая разведка. Тот выход на задание он помнил всю жизнь. Несколько раз оценивали обстановку, изучали позиции врага. Затем пробрались в тыл и захватили немецкий автомат. Старший по званию кинул Морозу, чтоб тот его «оформил» до их отхода, а сам с несколькими бойцами бросился в бой.

- Но стойте, ребята, остановил старшина. – Мороз на улице, еще замерзнет наш «язык». – Степан, - это к разведчику, - принеси фрицу шинель.

Заметив подозрительное движение на позициях, враг открыл огонь. Начали быстро уходить. Когда сдали «языка», им разрешили отдохнуть. Через пару часов полк неожиданно пошел в наступление. Разведчикам было приказано утром догнать атакующих, и присоединится к ним.

Отдохнув, отправились в дорогу. Под вечер остановились на ночлег у небольшой лесополосы. Выставили охрану. Недалеко от разведчиков разместилась санрота, которая тоже догоняла полк. Вдруг совсем близко послышался грохот танков. Не успели сориентироваться, откуда, чьи, на полном ходу прямо на людей наскочили немецкие «фердинанды». Один, два, пять, семь… А у них нет ни одной противотанковой гранаты. Сразу же схватились за автоматы и начали стрелять. Танки шли на людей – люди пошли на танки.

Уже в госпитале Клим узнал, что «фердинанды» были уничтожены, развернулась наша артиллерия. Но не стало санроты и многих товарищей из

разведки. Его ранили в голову. Почти месяц лежал неподвижно и не говорил. Когда немного пришел в себя, написал домой: «Привет от мужа и сына, Клима Мороза. Сообщаю вам, мои родные, что я жив и здоров. Получил от вас письмо. Откуда я и узнал, что некоторые мои товарищи вернулись домой. Мне еще не пора. Я должен добить немца в его Германии. Домой приеду с победой. Попал опять в госпиталь, но скоро уже выпишусь.» Письмо датировано 21 марта 1945 года. Из госпиталя его выписали в День Победы.

«- Вышел я на улицу, и что-то мне стало не по себе. Присел на лавочку, - рассказывает Клим Самсонович…, вижу, сидит рядом солдат и пишет письмо домой. Говорит: «Спешу сообщить родным о Победе, о том, что война закончилась». Слушаю его и не верю. Думаю, может шутит… Переспросил у солдата еще раз. Победа! Тогда прошу у него лист бумаги и сам пишу домой радостную весть.

Вот оно передо мной, письмо солдата с войны, написанное 9 мая 1945 года. Это письмо сохранилось вместе с остальными фронтовыми треугольниками мужа Екатерины Мороз, жены Клима Самсоновича. Давайте вместе прочитаем его: «Письмо от нашего Мороза Клима Самсоновича: Здравствуй, моя дорогая семья! Сообщаю вам, что это письмо пишу с огромной высоты, потому что у нас праздник. Мы покончили с войной, с немецкими захватчиками. Теперь до скорой встречи…»

Но с победными салютами 9 мая 1945 года для Мороза К.С. война еще не закончилась. В августе 1945 года его семья получила письмо, написанное на красном куске бумаги с китайскими иероглифами: «Бил я врага на Западе, теперь на Востоке, - писал солдат. – Сейчас опять на марше. Пешком уже прошли 800 км. Марш проходит через широкие степи. Ни леса, ни людей. Жара до 50 градусов и нигде нет воды. Но чувствую себя хорошо. Думаю, что здесь мы не задержимся – нечего здесь делать.»

Так началась для К.С. Мороза вторая война – на Дальнем Востоке. Внукам солдат расскажет про прорыв Маньчжуро- Чжалайнурского и Холунь-Аршанского укрепленных районов, форсирование горного хребта, Великий Хинган, как прошли наши солдаты безводные степи Монголии, освобождение Маньчжурии, что такое Порт-Артур, Жёлтое море и многое-многое другое, что не стирается из памяти на протяжении десятилетий.

20 марта 1946 года солдат написал последнее письмо домой. Ему очень хотелось домой, он прям сейчас бы полетел, чтоб хоть на минутку увидеть родных, но нужно было подождать, ведь и дольше ждал.

В начале декабря 1946 года им объявили о возвращении домой.

Дорога была долгой и трудной. Плыл на кораблях, ехал в вагонах 31 сутки.

- Если бы еще несколько дней, наверное, не выдержал бы, - признается Клим Самсонович. – Не терпелось увидеть родную землю, родные лица.

Есть у Екатерины Иосифовны и Клима Самсоновича дети послевоенных лет: Надежда и Христина. Когда выдавали их замуж – люди говорили: «Живите в мире, любви и согласии, как прожили ваши родители».

…Лежат на моем столе письма 1944-го, 1945-го, 1946-го. Написаны они на немецких бланках, на бумаге с китайскими иероглифами. Пожелтели от времени, с выцветшими чернилами. Но все такие же волнующие, дорогие и близкие нам, как наша память. Рядом с письмами – свидетели мужества солдата – боевые награды, благодарности Верховного командования. Все прекрасно в этом человеке!

«- С войны мой муж вернулся инвалидом. С годами раны, пережитое все больше дают о себе знать. Вот и недавно Клим долгое время был в больнице. Переживала. Бывало, достану его письма с войны, заново перечитаю, и на душе становится легче», - говорит Екатерина Иосифовна и смотрит на мужа. А как смотрит! Взгляд светлеет, от улыбки разглаживаются морщинки прошлых лет. Даже в их старости живет тепло вечной нежности…

Их провожали на войну всем селом. Екатерина дошла до Боровны и вернулась. Дома был больной грудной ребенок. Другие женщины пошли за своими мужьями дальше, где их ждали на сборном пункте.

Ночью Катя не могла заснуть – плакал ребенок. Она и сама плакала, постоянно думала: «Что будет дальше? Как жить? Десять человек в семье: мать мужа, младшие братья, сестры – и самая старшая она. Теперь будет еще хуже: нет свёкра, мужа и неизвестно, вернуться ли они вообще. Кто привезет им дрова, принесет корове сено…»

- О, будет проклятая война! - ей становится тяжело на душе от этих мыслей. А ребенок все кричал, весь горел от жара. При других обстоятельствах ни в коем случае не оставила бы ребенка, а сейчас не было другого выхода: возможно, она в последний раз увидит родные лица.

Встала, зажгла лучину, набрала в миску ячменя, который хранили для посева на небольшом участке земли. Засыпала в жернова и, обливаясь слезами, начала молоть, приговаривая: «Спеку отцу и Климу коржики. Мы дома перебьемся, а им в дороге нужнее», - сказала тихо свекрови.

С этим маленьким узелком ее встретили женщины недалеко от Повурска. Они уже возвращались: «Возвращайся и ты, Катерина, наших уже увезли дальше», - советовали они.

От неожиданности женщина выронила из рук узелок, который держала в руках. Встала как вкопанная. Всю дорогу бежала и не успела.

Где-то через полтора месяца от Клима пришло первое письмо. Писал, что недалеко от Киева их поезд разбомбили немецкие самолеты. Сейчас они находятся в Саратовской области, изучают оружие. Скоро на фронт.

19 июня 1944 года в письме сообщил, что уже воюет, просил, чтобы не переживали за него, что все будет хорошо.

В письме от 21 июня Екатерина читала: «Жив-здоров. Поранили ухо, но ничего страшного. Бью врага дальше. Уже скоро конец войне.»

Сколько же было разговоров и радости в семье от этой весточки! Приходили другие женщины и тоже читали письмо Клима, и себе радовались, что война близится к концу. Хотя каждая знала, что радость может быть преждевременной: «похоронки» идут в село, не минуя домов.

«Каждую неделю пишу вам по два письма, и никак не могу дождаться весточки от вас. Со всех сел идут письма солдатам – только от вас нет ничего, - жаловался Клим в письме 25 июня. И писал дальше: - Все, с кем уходил из села: видел Степана. Но сейчас не знаю, где он, однако виделись в дороге. И сейчас обращался к жене: - Живи, Екатерина, честно, хорошо. Не ругайся с людьми, чтоб на тебя никто не сердился. Добью немца и вернусь. Жди меня.»

Екатерина читала письма мужа, и плакала, и смеялась. Вот какой он ее Клим: сам по аду ходит, а думает про нее, про людей, про то, как будут жить после войны. И откуда у него эта вера? Еще ж так далеко до Берлина!

Отвечая на письмо, писала: «Дорогой Клим! В том, что не доходят к тебе мои письма, виновата война. Отвечаю на каждое твое письмо. Хотя одно и тоже, но отвечаю. Дома все хорошо. Все живы и здоровы. Скучаем по тебе. Ждем.»

«- Правильно пишешь, дочка, правильно, - поддерживала свекровь Екатерину. – Зачем ему знать, что нам еще трудно, что нас, уже освобожденных, убивают бандеровцы за то, что сыновья воюют. А с хорошей весточкой ему легче будет воевать.»

Но вдруг писем не стало. Месяц, второй. Женщины уже и не знали, что думать. Ходили по домам, спрашивали, может кто-нибудь из односельчан, которые вернулись с фронта, видели его или может что-нибудь знают…

«-Если бы его не было в живых, сообщили бы, - думали вечерами в семье.- Не иначе, как раненый лежит в госпитале. И утром все десять расходились по хуторам и расспрашивали людей, не слышали ли чего-нибудь про Клима?»

В конце октября сразу пришло 2 письма. Один датированный 6,а второй 17 октября: «Мои дорогие мама, жена, сестры, братья, - читали письма вслух Морозы. – Вы, наверное, подумали, что меня убили, потому что я долго молчал. У меня поранено плечо. Нахожусь в госпитале. Не переживайте, я уже выздоравливаю. Все на свете вытерпит русский солдат – беду и добро – и останется жив. Так уже на роду у нас написано. Скучаю по вам. Ваш Клим Мороз»…

Только в 1947 году, когда вернулся солдат домой, все узнали, что случилось с ним в те сентябрьские дни 1944-го.

… Чувствуя близкий конец, враг взбесился. На подъезде к Риге сражались буквально за каждый метр земли. С потерей Риги немецкий фронт еще больше сокращался и, тем самым, заканчивалось освобождение Прибалтики, и открылся нашим войскам путь для нанесения удара по самой Германии. Это хорошо понимало гитлеровские командиры, и как только могли усиливали свои позиции новыми подкреплениями. Пулеметчикам, где воевал Мороз, было приказано укрепится на небольшой возвышенности. Не успели бойцы обосноваться, как немцы начали атаковать. Пулеметчики отбили их, но еще не рассеялся пороховой дым – как началась новая немецкая атака. Ряды защитников возвышенности стали редеть. Из двух батальонов осталось только лишь 11 человек. Но высота не молчит, то тут, то там огрызается дерзким пулеметным огнем. Клим подносил боеприпасы. Но

вот упал наводчик. Он единственный мог стрелять. Припал к пулемету и стрелял, стрелял по врагу до онемения пальцев. За себя и за товарищей. Где те силы брались! Чтобы немцы не засекли его огневой точки, сдвигал пулемет с одной позиции на другую. Враг начал отходить назад. Стрельбище вроде начало стихать. Но неожиданно огнем запекло правое плечо. Стало тяжело дышать. Попробовал встать, чтоб добраться до своих, но потерял сознание. Когда пришел в себя, первое что увидел, это было лицо Харитона Мороза, односельчанина, который был связистом в соседнем батальоне.

- Мороз, ты живой?, – трепал Харитон за гимнастерку. Давай я тебя перевяжу. Расстегнул рубаху, перевязал рану, чтоб не кровила и сказал: «Извини, товарищ, но я должен бежать!»

Клим поднимался, но сразу терял сознание, при этом старался ползти к своим…

Из госпиталя домой отправил 30 писем.

Вернувшись из Восточной Пруссии, Клим писал: «Я уже на территории врага. До конца войны осталось совсем немного.» Чтоб не сомневались – письмо написал на немецком куске бумаги – ничего другого под руками не было, как он позже объяснил.

После госпиталя пулеметчика приняла полковая разведка. Тот выход на задание он помнил всю жизнь. Несколько раз оценивали обстановку, изучали позиции врага. Затем пробрались в тыл и захватили немецкий автомат. Старший по званию кинул Морозу, чтоб тот его «оформил» до их отхода, а сам с несколькими бойцами бросился в бой.

- Но стойте, ребята, остановил старшина. – Мороз на улице, еще замерзнет наш «язык». – Степан, - это к разведчику, - принеси фрицу шинель.

Заметив подозрительное движение на позициях, враг открыл огонь. Начали быстро уходить. Когда сдали «языка», им разрешили отдохнуть. Через пару часов полк неожиданно пошел в наступление. Разведчикам было приказано утром догнать атакующих, и присоединится к ним.

Отдохнув, отправились в дорогу. Под вечер остановились на ночлег у небольшой лесополосы. Выставили охрану. Недалеко от разведчиков разместилась санрота, которая тоже догоняла полк. Вдруг совсем близко послышался грохот танков. Не успели сориентироваться, откуда, чьи, на полном ходу прямо на людей наскочили немецкие «фердинанды». Один, два, пять, семь… А у них нет ни одной противотанковой гранаты. Сразу же схватились за автоматы и начали стрелять. Танки шли на людей – люди пошли на танки.

Уже в госпитале Клим узнал, что «фердинанды» были уничтожены, развернулась наша артиллерия. Но не стало санроты и многих товарищей из

разведки. Его ранили в голову. Почти месяц лежал неподвижно и не говорил. Когда немного пришел в себя, написал домой: «Привет от мужа и сына, Клима Мороза. Сообщаю вам, мои родные, что я жив и здоров. Получил от вас письмо. Откуда я и узнал, что некоторые мои товарищи вернулись домой. Мне еще не пора. Я должен добить немца в его Германии. Домой приеду с победой. Попал опять в госпиталь, но скоро уже выпишусь.» Письмо датировано 21 марта 1945 года. Из госпиталя его выписали в День Победы.

«- Вышел я на улицу, и что-то мне стало не по себе. Присел на лавочку, - рассказывает Клим Самсонович…, вижу, сидит рядом солдат и пишет письмо домой. Говорит: «Спешу сообщить родным о Победе, о том, что война закончилась». Слушаю его и не верю. Думаю, может шутит… Переспросил у солдата еще раз. Победа! Тогда прошу у него лист бумаги и сам пишу домой радостную весть.

Вот оно передо мной, письмо солдата с войны, написанное 9 мая 1945 года. Это письмо сохранилось вместе с остальными фронтовыми треугольниками мужа Екатерины Мороз, жены Клима Самсоновича. Давайте вместе прочитаем его: «Письмо от нашего Мороза Клима Самсоновича: Здравствуй, моя дорогая семья! Сообщаю вам, что это письмо пишу с огромной высоты, потому что у нас праздник. Мы покончили с войной, с немецкими захватчиками. Теперь до скорой встречи…»

Но с победными салютами 9 мая 1945 года для Мороза К.С. война еще не закончилась. В августе 1945 года его семья получила письмо, написанное на красном куске бумаги с китайскими иероглифами: «Бил я врага на Западе, теперь на Востоке, - писал солдат. – Сейчас опять на марше. Пешком уже прошли 800 км. Марш проходит через широкие степи. Ни леса, ни людей. Жара до 50 градусов и нигде нет воды. Но чувствую себя хорошо. Думаю, что здесь мы не задержимся – нечего здесь делать.»

Так началась для К.С. Мороза вторая война – на Дальнем Востоке. Внукам солдат расскажет про прорыв Маньчжуро- Чжалайнурского и Холунь-Аршанского укрепленных районов, форсирование горного хребта, Великий Хинган, как прошли наши солдаты безводные степи Монголии, освобождение Маньчжурии, что такое Порт-Артур, Жёлтое море и многое-многое другое, что не стирается из памяти на протяжении десятилетий.

20 марта 1946 года солдат написал последнее письмо домой. Ему очень хотелось домой, он прям сейчас бы полетел, чтоб хоть на минутку увидеть родных, но нужно было подождать, ведь и дольше ждал.

В начале декабря 1946 года им объявили о возвращении домой.

Дорога была долгой и трудной. Плыл на кораблях, ехал в вагонах 31 сутки.

- Если бы еще несколько дней, наверное, не выдержал бы, - признается Клим Самсонович. – Не терпелось увидеть родную землю, родные лица.

Есть у Екатерины Иосифовны и Клима Самсоновича дети послевоенных лет: Надежда и Христина. Когда выдавали их замуж – люди говорили: «Живите в мире, любви и согласии, как прожили ваши родители».

…Лежат на моем столе письма 1944-го, 1945-го, 1946-го. Написаны они на немецких бланках, на бумаге с китайскими иероглифами. Пожелтели от времени, с выцветшими чернилами. Но все такие же волнующие, дорогие и близкие нам, как наша память. Рядом с письмами – свидетели мужества солдата – боевые награды, благодарности Верховного командования. Все прекрасно в этом человеке!

«- С войны мой муж вернулся инвалидом. С годами раны, пережитое все больше дают о себе знать. Вот и недавно Клим долгое время был в больнице. Переживала. Бывало, достану его письма с войны, заново перечитаю, и на душе становится легче», - говорит Екатерина Иосифовна и смотрит на мужа. А как смотрит! Взгляд светлеет, от улыбки разглаживаются морщинки прошлых лет. Даже в их старости живет тепло вечной нежности…

Их провожали на войну всем селом. Екатерина дошла до Боровны и вернулась. Дома был больной грудной ребенок. Другие женщины пошли за своими мужьями дальше, где их ждали на сборном пункте.

Ночью Катя не могла заснуть – плакал ребенок. Она и сама плакала, постоянно думала: «Что будет дальше? Как жить? Десять человек в семье: мать мужа, младшие братья, сестры – и самая старшая она. Теперь будет еще хуже: нет свёкра, мужа и неизвестно, вернуться ли они вообще. Кто привезет им дрова, принесет корове сено…»

- О, будет проклятая война! - ей становится тяжело на душе от этих мыслей. А ребенок все кричал, весь горел от жара. При других обстоятельствах ни в коем случае не оставила бы ребенка, а сейчас не было другого выхода: возможно, она в последний раз увидит родные лица.

Встала, зажгла лучину, набрала в миску ячменя, который хранили для посева на небольшом участке земли. Засыпала в жернова и, обливаясь слезами, начала молоть, приговаривая: «Спеку отцу и Климу коржики. Мы дома перебьемся, а им в дороге нужнее», - сказала тихо свекрови.

С этим маленьким узелком ее встретили женщины недалеко от Повурска. Они уже возвращались: «Возвращайся и ты, Катерина, наших уже увезли дальше», - советовали они.

От неожиданности женщина выронила из рук узелок, который держала в руках. Встала как вкопанная. Всю дорогу бежала и не успела.

Где-то через полтора месяца от Клима пришло первое письмо. Писал, что недалеко от Киева их поезд разбомбили немецкие самолеты. Сейчас они находятся в Саратовской области, изучают оружие. Скоро на фронт.

19 июня 1944 года в письме сообщил, что уже воюет, просил, чтобы не переживали за него, что все будет хорошо.

В письме от 21 июня Екатерина читала: «Жив-здоров. Поранили ухо, но ничего страшного. Бью врага дальше. Уже скоро конец войне.»

Сколько же было разговоров и радости в семье от этой весточки! Приходили другие женщины и тоже читали письмо Клима, и себе радовались, что война близится к концу. Хотя каждая знала, что радость может быть преждевременной: «похоронки» идут в село, не минуя домов.

«Каждую неделю пишу вам по два письма, и никак не могу дождаться весточки от вас. Со всех сел идут письма солдатам – только от вас нет ничего, - жаловался Клим в письме 25 июня. И писал дальше: - Все, с кем уходил из села: видел Степана. Но сейчас не знаю, где он, однако виделись в дороге. И сейчас обращался к жене: - Живи, Екатерина, честно, хорошо. Не ругайся с людьми, чтоб на тебя никто не сердился. Добью немца и вернусь. Жди меня.»

Екатерина читала письма мужа, и плакала, и смеялась. Вот какой он ее Клим: сам по аду ходит, а думает про нее, про людей, про то, как будут жить после войны. И откуда у него эта вера? Еще ж так далеко до Берлина!

Отвечая на письмо, писала: «Дорогой Клим! В том, что не доходят к тебе мои письма, виновата война. Отвечаю на каждое твое письмо. Хотя одно и тоже, но отвечаю. Дома все хорошо. Все живы и здоровы. Скучаем по тебе. Ждем.»

«- Правильно пишешь, дочка, правильно, - поддерживала свекровь Екатерину. – Зачем ему знать, что нам еще трудно, что нас, уже освобожденных, убивают бандеровцы за то, что сыновья воюют. А с хорошей весточкой ему легче будет воевать.»

Но вдруг писем не стало. Месяц, второй. Женщины уже и не знали, что думать. Ходили по домам, спрашивали, может кто-нибудь из односельчан, которые вернулись с фронта, видели его или может что-нибудь знают…

«-Если бы его не было в живых, сообщили бы, - думали вечерами в семье.- Не иначе, как раненый лежит в госпитале. И утром все десять расходились по хуторам и расспрашивали людей, не слышали ли чего-нибудь про Клима?»

В конце октября сразу пришло 2 письма. Один датированный 6,а второй 17 октября: «Мои дорогие мама, жена, сестры, братья, - читали письма вслух Морозы. – Вы, наверное, подумали, что меня убили, потому что я долго молчал. У меня поранено плечо. Нахожусь в госпитале. Не переживайте, я уже выздоравливаю. Все на свете вытерпит русский солдат – беду и добро – и останется жив. Так уже на роду у нас написано. Скучаю по вам. Ваш Клим Мороз»…

Только в 1947 году, когда вернулся солдат домой, все узнали, что случилось с ним в те сентябрьские дни 1944-го.

… Чувствуя близкий конец, враг взбесился. На подъезде к Риге сражались буквально за каждый метр земли. С потерей Риги немецкий фронт еще больше сокращался и, тем самым, заканчивалось освобождение Прибалтики, и открылся нашим войскам путь для нанесения удара по самой Германии. Это хорошо понимало гитлеровские командиры, и как только могли усиливали свои позиции новыми подкреплениями. Пулеметчикам, где воевал Мороз, было приказано укрепится на небольшой возвышенности. Не успели бойцы обосноваться, как немцы начали атаковать. Пулеметчики отбили их, но еще не рассеялся пороховой дым – как началась новая немецкая атака. Ряды защитников возвышенности стали редеть. Из двух батальонов осталось только лишь 11 человек. Но высота не молчит, то тут, то там огрызается дерзким пулеметным огнем. Клим подносил боеприпасы. Но

вот упал наводчик. Он единственный мог стрелять. Припал к пулемету и стрелял, стрелял по врагу до онемения пальцев. За себя и за товарищей. Где те силы брались! Чтобы немцы не засекли его огневой точки, сдвигал пулемет с одной позиции на другую. Враг начал отходить назад. Стрельбище вроде начало стихать. Но неожиданно огнем запекло правое плечо. Стало тяжело дышать. Попробовал встать, чтоб добраться до своих, но потерял сознание. Когда пришел в себя, первое что увидел, это было лицо Харитона Мороза, односельчанина, который был связистом в соседнем батальоне.

- Мороз, ты живой?, – трепал Харитон за гимнастерку. Давай я тебя перевяжу. Расстегнул рубаху, перевязал рану, чтоб не кровила и сказал: «Извини, товарищ, но я должен бежать!»

Клим поднимался, но сразу терял сознание, при этом старался ползти к своим…

Из госпиталя домой отправил 30 писем.

Вернувшись из Восточной Пруссии, Клим писал: «Я уже на территории врага. До конца войны осталось совсем немного.» Чтоб не сомневались – письмо написал на немецком куске бумаги – ничего другого под руками не было, как он позже объяснил.

После госпиталя пулеметчика приняла полковая разведка. Тот выход на задание он помнил всю жизнь. Несколько раз оценивали обстановку, изучали позиции врага. Затем пробрались в тыл и захватили немецкий автомат. Старший по званию кинул Морозу, чтоб тот его «оформил» до их отхода, а сам с несколькими бойцами бросился в бой.

- Но стойте, ребята, остановил старшина. – Мороз на улице, еще замерзнет наш «язык». – Степан, - это к разведчику, - принеси фрицу шинель.

Заметив подозрительное движение на позициях, враг открыл огонь. Начали быстро уходить. Когда сдали «языка», им разрешили отдохнуть. Через пару часов полк неожиданно пошел в наступление. Разведчикам было приказано утром догнать атакующих, и присоединится к ним.

Отдохнув, отправились в дорогу. Под вечер остановились на ночлег у небольшой лесополосы. Выставили охрану. Недалеко от разведчиков разместилась санрота, которая тоже догоняла полк. Вдруг совсем близко послышался грохот танков. Не успели сориентироваться, откуда, чьи, на полном ходу прямо на людей наскочили немецкие «фердинанды». Один, два, пять, семь… А у них нет ни одной противотанковой гранаты. Сразу же схватились за автоматы и начали стрелять. Танки шли на людей – люди пошли на танки.

Уже в госпитале Клим узнал, что «фердинанды» были уничтожены, развернулась наша артиллерия. Но не стало санроты и многих товарищей из

разведки. Его ранили в голову. Почти месяц лежал неподвижно и не говорил. Когда немного пришел в себя, написал домой: «Привет от мужа и сына, Клима Мороза. Сообщаю вам, мои родные, что я жив и здоров. Получил от вас письмо. Откуда я и узнал, что некоторые мои товарищи вернулись домой. Мне еще не пора. Я должен добить немца в его Германии. Домой приеду с победой. Попал опять в госпиталь, но скоро уже выпишусь.» Письмо датировано 21 марта 1945 года. Из госпиталя его выписали в День Победы.

«- Вышел я на улицу, и что-то мне стало не по себе. Присел на лавочку, - рассказывает Клим Самсонович…, вижу, сидит рядом солдат и пишет письмо домой. Говорит: «Спешу сообщить родным о Победе, о том, что война закончилась». Слушаю его и не верю. Думаю, может шутит… Переспросил у солдата еще раз. Победа! Тогда прошу у него лист бумаги и сам пишу домой радостную весть.

Вот оно передо мной, письмо солдата с войны, написанное 9 мая 1945 года. Это письмо сохранилось вместе с остальными фронтовыми треугольниками мужа Екатерины Мороз, жены Клима Самсоновича. Давайте вместе прочитаем его: «Письмо от нашего Мороза Клима Самсоновича: Здравствуй, моя дорогая семья! Сообщаю вам, что это письмо пишу с огромной высоты, потому что у нас праздник. Мы покончили с войной, с немецкими захватчиками. Теперь до скорой встречи…»

Но с победными салютами 9 мая 1945 года для Мороза К.С. война еще не закончилась. В августе 1945 года его семья получила письмо, написанное на красном куске бумаги с китайскими иероглифами: «Бил я врага на Западе, теперь на Востоке, - писал солдат. – Сейчас опять на марше. Пешком уже прошли 800 км. Марш проходит через широкие степи. Ни леса, ни людей. Жара до 50 градусов и нигде нет воды. Но чувствую себя хорошо. Думаю, что здесь мы не задержимся – нечего здесь делать.»

Так началась для К.С. Мороза вторая война – на Дальнем Востоке. Внукам солдат расскажет про прорыв Маньчжуро- Чжалайнурского и Холунь-Аршанского укрепленных районов, форсирование горного хребта, Великий Хинган, как прошли наши солдаты безводные степи Монголии, освобождение Маньчжурии, что такое Порт-Артур, Жёлтое море и многое-многое другое, что не стирается из памяти на протяжении десятилетий.

20 марта 1946 года солдат написал последнее письмо домой. Ему очень хотелось домой, он прям сейчас бы полетел, чтоб хоть на минутку увидеть родных, но нужно было подождать, ведь и дольше ждал.

В начале декабря 1946 года им объявили о возвращении домой.

Дорога была долгой и трудной. Плыл на кораблях, ехал в вагонах 31 сутки.

- Если бы еще несколько дней, наверное, не выдержал бы, - признается Клим Самсонович. – Не терпелось увидеть родную землю, родные лица.

Есть у Екатерины Иосифовны и Клима Самсоновича дети послевоенных лет: Надежда и Христина. Когда выдавали их замуж – люди говорили: «Живите в мире, любви и согласии, как прожили ваши родители».

…Лежат на моем столе письма 1944-го, 1945-го, 1946-го. Написаны они на немецких бланках, на бумаге с китайскими иероглифами. Пожелтели от времени, с выцветшими чернилами. Но все такие же волнующие, дорогие и близкие нам, как наша память. Рядом с письмами – свидетели мужества солдата – боевые награды, благодарности Верховного командования. Все прекрасно в этом человеке!

«- С войны мой муж вернулся инвалидом. С годами раны, пережитое все больше дают о себе знать. Вот и недавно Клим долгое время был в больнице. Переживала. Бывало, достану его письма с войны, заново перечитаю, и на душе становится легче», - говорит Екатерина Иосифовна и смотрит на мужа. А как смотрит! Взгляд светлеет, от улыбки разглаживаются морщинки прошлых лет. Даже в их старости живет тепло вечной нежности…